Аннотация: Если бы кто-то, кроме расклейщика афиш очутился в этот предрассветный час - сизый и зыбкий - на улице, он мог бы заметить, что снег над домами сплетается в ажурные замки, галереи и арки, фронтоны и шпили, пилястры, колонны.
Фонарь-скрипач поскрипывал тихонько отставив локоть перекладины и качая светлой своей головой. Нимбом кружился снег...
Качалась в такт оконной рамы тень. И в светлых полукружьях на стене плыли тени дивных снежинок, словно над спинкой дивана поднимались к небу сны.
На диване спал долгий, худой человек. Смешной ночной колпак съехал на один глаз.
Он улыбался во сне. Сказочники всегда улыбаются во сне.
Запорошенная ночь - тиха.
Лишь фонарь пиликал свою гамму, согбенный, вдумчивый, чудной...
Если бы кто-то, кроме расклейщика афиш очутился в этот предрассветный час - сизый и зыбкий - на улице, он мог бы заметить, что снег над домами сплетается в ажурные замки, галереи и арки, фронтоны и шпили, пилястры, колонны. Но расклейщик афиш шел по улице от тумбы к тумбе, из пятна света одного фонаря к другому, через тень, и не смотрел вверх. Сказочник спал. И снил себе славные сны...
Ледяной ветер, проносился то тут, то там по-над крышами, гукая в каминных трубах, теребя ставни, затихая и снова пускаясь вскачь, словно искал что-то. Или кого-то. Непокойно ему было и дико. Не по себе! Ох, как он хотел бы, чтобы сказочник проснулся.
- Что со мной, сказочник? - спросил бы он, - Что со мной происходит?
Сказочник спал. И вместе с ним грезил город.
Но все проходит, и магия ночи прошла. Как сон.
Полукружие солнечного света, будто долька лимона, легло на алый теплый ковер на полу.
Серый котенок вошел в лимонную дольку света на ковре, деловито осмотрелся, потрогал лапкой, будто воду, вздохнул и лег.
Сказочник тотчас проснулся и сдернул с головы ночной колпак.
Котенок спал.
Сказочник встал, распрямляя, словно складной, свой долгий скелет. Пошевелил пальцами ног на теплом ковре, и пошел в ванную комнату.
Тут как ни хотелось ему отфыркиваться и рычать под струями холодной воды, но он не издал ни звука. Нельзя было не только говорить, даже вздыхать не полагалось. Дабы насненные сны - материя зыбкая, не распались, не улетучились...
Обтершись насухо, он облачился... нет, не в лиловый фрак, а в серую сюртучную пару, повязал под свежим твердым воротничком сорочки шелковый галстук - зеленый в золотых искрах.
Надвинул на ноги мягкие домашние туфли мышиного цвета, старые, потертые, но знавшие его ноги много лет, как биограф знает жизнь того, чью судьбу изучает.
Каждое утро, как буддийский монах, метет монастырский двор и открывает двери храма, сказочник прибирал, мел, вытирал пыль, расставлял и раскладывал, расправлял складки салфеток и подравнивал корешки книг в рабочем кабинете.
Потом он заглянул в спальню: как там котенок.
Пятно солнца на ковре сместилось. Котенок встал и перешел вслед за ним, снова улегся в центре, предварительно попробовав лапкой: не сбежит ли...
Чудаковатая улыбка сказочника стала чуть шире.
Сказочники улыбаются не только во сне.
Они почти всегда улыбаются.
Вернувшись в кабинет, залитый светом, с большим окном, от крышки стола до потолка, осмотрелся и остался удовлетворен.
Он, привычно, но не без некоторой торжественности он прошествовал к столу и сел в продавленное, привычное кресло.
Достал из верхнего ящика стола тощую стопку белой с чуть кремовым отливом бумаги и положил перед собой.
Сказочник не любил чистой искусственной белизны, находя в ней неискренность.
Наново заправив чернилами "вечное" перо и привычно мазнув им по специальной бархотке, он внимательно осмотрел золотое острие.
Затем завинтил колпачок.
Достал из другого ящика стола полтора десятка остро заточенных карандашей.
Покатал длинными пальцами карандаши по столу, внимая многоголосому перестуку карандашных граней по черному дереву.
Потом взял один.
Осмотрел идеальной формы игольной остроты грифель.
И занеся руку с карандашом замер, уставившись в окно.
Из окна открывался прекрасный вид на город: сугробы заснеженных крыш с пенечками курящихся каминных труб уступами спускались к реке, скованной льдом.
Глаза слуховых окон более высоких домов тут и там выглядывали из этой череды сугробов.
Черной галкой крался по коньку трубочист...
Но сказочник не видел этого сейчас.
Сказочник видел сны. Те, что снил себе ночью.
Наконец, он взглянул на бумагу и быстрым, экономичным почерком написал некрупно в уголке: "Котенок и Ледяной ветер".
"В одном городе на севере..." - начал быстро писать сказочник.
Так он будет сидеть и писать до полудня.
Затем, он выйдет прогуляться и заглянет в булочную и в кофейню.
Потом, вернется за работу, а вечером ненадолго заглянет в бар напротив.
Но это потом.
А сейчас было только утро.
Сказочник складывал сказку.
А в соседней комнате котенок попытался удержать убегающий солнечный коврик лапкой, но когда это не удалось, нехотя поднялся и перешел на новое место, в который уже раз...