Аннотация: Беспокойное утро беспокойного героя в беспокойном городе.
1.
Пробуждение было смерти подобно. Именно так и ни как иначе. Там - во сне - реальность была проста и неизменна, как кирпич в руке. Я не помню, что мне снилось. Но во сне я был где-то вне Города-Торнадо. В нормальной реальности. А как проснулся, так и подумал, что лучше бы умер во сне.
Квартира имела жалкий вид. Могло быть еще и хуже, после ночной битвы. На стенах, живописными веерами, бурели кровавые брызги. Сколько крови может выдать один человек! Ее всего-то... А, поди, ж ты!
Простой приборкой тут не обойдешься. Теперь ремонт нужно делать. Хорошо хоть с ремонтом в Городе нет проблем. Если вести себя правильно, то все само исправится, настроится, отремонтируется. А если Город-Торнадо супротив тебя ополчился, то хоть до посинения налаживай быт, а будет только хуже.
Какой, однако, бедлам! Впечатление такое, будто здесь до роты полегло в неравной битве. А на самом деле - всего несколько царапин.
...Крылья в ночи. Крылатая тварь. Мрак. Драка. И слишком мала надежда на победу. Исчезающе мала!
Ужас боль и крылья. Буря крыльев звенящих. Когти, яд, шипение. Я уже получил несколько серьезных ран. Не смертельных, надеюсь, но весьма неприятных. Глубокие порезы... Очень кровавые.
И на долго ли меня хватит сказать трудно.
Удивительно верткая уродина! Никак к ней не подобраться. Никак от нее не избавиться.
Размах крыльев у этой твари, наверное, метров шесть! Хорошо еще она не умещается в комнате. Не может бить с маха крыльями, на кромках которых ядовитые стрекательные коготки.
Какая гадость!
Но и обычных ее когтей достаточно, чтобы изрезать меня на куски.
Шпага очень бы кстати пришлась. Но она далеко. До тех пор я и жил... похоже.
Не поминайте лихом.
Да и кто меня вспомнит? Я же никто, и звать никак...
Я мотнул головой, чтобы вытрясти из висков воспоминание о ночи, но от этого только резануло больнее по глазам из конца в конец черепа болью...
И вместе с тем всплыла моя главная жизненная задача. Пойти и узнать, что есть такое Город-Торнадо. По каким законам существует этот опасный, меняющийся непрестанно мир? Каковы физические принципы его существования? И зачем живут люди в этом малопригодном для жизни месте? Если я пойму это, то, возможно, смогу понять, кто я такой и зачем я здесь.
У всякого должна быть ясная и четкая, но желательно весьма отдаленная в будущее жизненная цель.
Не совру, если скажу, что каждое утро я выхожу их дома с целью "пойти и узнать что такое Город-Торнадо". И пока не преуспел в этом. Но благодаря этому я пока жив.
Окна моей квартиры выходят на "крыши" соседних домов - купола и башни, да еще целый птичий базар химер и монстров, венчающих карнизы...
Вид, особенно в ночи, такой, будто полчища отвратительных тварей бредут по скалистой пустыне.
Укрепляет нервы.
Окон на улицу совсем нет. Это плохо. Отрезанность от улицы создает дискомфорт. Да и солнышко по утрам ко мне не заглядывает...
Я люблю солнышко и не люблю химер.
Помню какую-то кошку лежащую в солнечном квадрате на ковре. Солнце убегает от нее. Кошка ленится вставать. Она даже пытается остановить зайчик лапой. Но это безнадежно. Она встает, переходит и укладывается на солнечный коврик вновь...
Где это было? Что за кошка? Яркое, цветное, вырванное из контекста воспоминание. Здесь нет кошек.
Здесь много чего нету. Напрочь. Многого из того, о чем я помню, что оно должно быть, но его нет. Это очень плохо. От этого одиноко. Пусто как-то. Неуютно.
Зато много есть такого, чего быть не должно. Не хочется, чтобы оно было. А оно есть. От этого тоже плохо. Неправильно.
Я посидел немного на кровати. Квартира вид имела жалкий. Полнейший разгром. Смотреть тошно. Одно лишь то, что жилище это я так и не смог начать считать домом, просто потому, что мой дом должен быть где-то еще, другой, совсем не такой, а здесь только временное пристанище, облегчало зрелище хаоса, в который превратилась квартира.
Но некогда раскисать. Нет ни одного мгновения на то, чтобы перевести дух. Все течет. Все меняется. Каждая вещь предает внезапно и безвозвратно, непоправимо. И ничего не сделано. Все впустую. Ни шагу вперед. Топтание на месте. Выживание. Тоска.
Я решился, наконец, поднять свое тело и заставить его добрести до душевой.
Я подставил палец под каплю воды и протер правый глаз.
На пальце остались чешуйки засохшей крови. Так вот от чего голова-то болит! В волосах еще один порез. Я и не заметил. Струйка крови стекла и глаз залепила. Это не просто порез. Под ним и шишка порядочная. Ну, да под волосами и не заметно.
Я посмотрел в зеркало.
Зеркало большое - во всю стену. Героическая личность смотрела на меня из зазеркалья: шрам на груди, на животе - тоже. Потом на левом плече серьезная рана. Ну и на бедре - на левом - след когтей. Скобок-то понаставил! Вкривь и вкось! Теперь эти железки снимать надо. Кое-где новые поставить аккуратненько, а там и сям не надо вовсе. И так все пройдет...
Болят мои раны!
Утренний свет постепенно проникает в меня.
Я дневной житель. Свет меня питает.
Я спустился по лестнице, с ключами от машины в руке. Легким холодком в груди покалывала тревога, что оставленная без внимания квартира может приготовить мне несколько сюрпризов по возвращении. Одновременно я пытался предположить, какой марки автомобиль ждет меня сегодня, а так же, как долго я буду его искать.
Время ротации.
Время расплачиваться за поступки.
Краем сознания, я отметил, что количество ступенек лестницы уменьшилось. Это хорошо. Лестница положительно реагирует на меня. Лестница проста. Она бесхитростна, если не сказать простодушна.
Нет, нельзя!
Одушевление предметов опасно. Стимуляция ротации!
Опасно! Опасно!
Лестница удлинилась. Неуловимо. Но заметно. На несколько лишних шагов.
Гадость, какая!
Стоит расслабиться, и сразу получишь по носу! Хотелось сосредоточиться и укоротить лестницу, но это лишнее. Не нужно ничего исправлять. Достаточно только не ослаблять контроля. Тогда вещи реагируют положительно. Изменения неизбежны. Ротация постоянна и равновелика. Но частое использование вещей при постоянном контроле дает изменениям положительную окраску.
Дверь открывается наружу, слева направо. Сегодня очень легко. Это хорошо. Маленькие глазки стекол жалобно лязгнули немелодичным перезвоном. Дверь захлопнулась беззвучно, в смысле - без хлопка. Это странно. Стекла дребезжат, а дверь о раму ударяется беззвучно. Зачем это? Это не хорошо.
На одном из стекол прожилки, словно морозный рисунок. Или, возможно, как на листьях деревьев бывает. Про листья я точно знаю. Попробовал пальцами. Теплое. А какое оно должно быть еще? Разумеется теплое. Стеклышко совсем молодое. Значит, часа за четыре наросло. Кто-то выбил ночью? Может быть, и выбил.
Это не есть хорошо. Это плохо.
Может быть и случайно. Однако скорее нет. Такое стеклышко случайно не выбьешь. Делайте выводы.
День прошел. Ночь прошла. Трудно осознать, что "вчера" и "сегодня" разделены тридцатичасовой ночью. Но это нужно осознать. К этому нужно привыкнуть. Уже почти привык... Мысль должна быть будничной, без эмоций, и обязана отступить в область бессознательного. Со временем так и будет.
Утро.
Яркое солнце стоит еще низко, прямо на востоке, в том же направлении центр Города...
Весеннее тепло, ласковый солнечный свет.
Влажно. От этого зябко. Хочется поднять воротник, но воротника у черной рубахи (или как ее там, совершенно не опознаваемый вид одежды!) нет. Шея голая.
Впрочем, ощущение прохлады неправильное. Это эмоция. Снег стаял полтора часа назад. Все влажное - в тени, и почти просохшее - на освещенной стороне.
Косые лучи рубят улицу на треугольники, апельсиновый - свет, влажно-серый - тень. Без переходов.
Я - на светлой стороне.
Напротив, в щель между домами шмыгнула тень. Маленькая. Запоздалый гном? Нет... Не хочу. Будем считать, что это не гном, а какая-нибудь тварь замешкалась на ночной добыче. Скажем... крыса. А почему нет. Я видел однажды этих больших, с трехлетнего ребенка, серых крыс. Они бегают на задних лапах, скрестив передние на груди, голые, очень похожие на человеческие. Противные, но не слишком опасные твари. Не опасные потому, что безмозглые. Вся их хитрость сосредоточена на выживание. Тут мы с ними похожи. Они козней не строят. Некогда, и не нужно...
Пожалуй, это действительно была крыса. Крыса очень похожа на гнома. Только крыса не может задержаться до восхода! Они слишком хорошо синхронизированы. Гном может.
Мне совсем не хочется допустить, что возле моего дома ошиваются гномы, тогда когда я выхожу за дверь. Ночью - сколько угодно. Но не утром. Я этого не хочу! Однако приходится допустить, что так оно и есть.
Но думать об этом надо так, чтобы допущение не искривило вероятность. Чтобы не накликать самому то, чего нет.
Так что решаем и постановляем, считать замеченную тень просто тенью, в крайнем случае, крысой выпавшей из порядка, но позволяем тени быть чем угодно, при условии, что она никогда более не появится, во веки веков. Такая защита.
Нужно остановится. Собраться с мыслями. Но этого нельзя. Я уже с минуту торчу перед дверью. Если не двинусь - двинется улица. Это будет лишнее. Совсем уж лишнее. Но прежде нужно поймать утро. Зафиксировать, удержать. Уйти-то легко. Вернуться трудно.
Улица почти не изменилась. Дома, изъеденные глубокими трещинами сплетающихся рельефов, вырастающих из стен статуй от различимых подобий людей-животных и животных-людей, словно запечатленных в момент перерождения, до абстрактных изображений.
Вычурная архитектура, сочетающая в себе причудливую смесь индийских холмообразных храмов с устремленной ввысь стрельчатой готикой.
Дома напоминают руины. Или термитники... В сущности, это и есть руины. Либо они так изначально задуманы, либо стали такими. Ротация постаралась, со времени течением неумолимым. Или что еще...
Дома огромны, не в меру, и, вместе с тем, приземисты. Эффект, непередаваемых словом, пропорций. Затерянный мир. Город из песка отрытый. Он прожил много-много жизней и душа его такая же древняя, как миллионы лет назад умершая, культура - умерла. Умерла, но бредит жизнью в ином потустороннем темном мире. И магматические толчки этого бреда прорываются в реальность...
Но важно одно. Единственно важно. То, что давят эти дома-мастодонты на человека, создавая ощущение, которое можно передать единственным словом - безысходность...
Так везде. И - неотступно - всегда.
Ни коим образом отделаться от этого состояния невозможно. Словно позади, накатывается нечто мрачное, тяжкое и необоримое, готовое в любой момент подмять и раздавить, уничтожить.
Порою с недоумением ловишь себя на том, что есть, есть выход из этой реальности - просто встать, плюнуть на все, и вздохнуть полной грудью, ловя короткий миг, первого и последнего отдыха от выживания... И тогда ОНО накатит и уничтожит, раз и навсегда избавив от всего!
Свою улицу я уже выучил наизусть. Во всех неисчислимых деталях. Иначе нельзя. И все равно, даже когда держишь все это в памяти на контроле, и силуэты зданий, и сонмища фантасмагорических изображений текут, меняются. Осмысленно и бессмысленно. Монстры продолжают свои трансформации - животные медленно превращаются в людей, а люди в животных, сталагмиты башенок растут или опадают... Накладывая ежедневные утренние и вечерние, вчерашние и сегодняшние отпечатки в памяти друг друга получаешь эффект анимации. Оживает ежесекундно неподвижное. Начинается органическое движение.
Это нормально. Так и должно быть. Нельзя только - допустить эскалации. Ничего более! И только. Такие дела.
Ротация - нормальна. Ненормальны сюрпризы. Такие, как невесть откуда взявшаяся, скамейка на противоположной стороне улицы. Ее здесь никогда не было. Теперь есть. Прямо напротив моего подъезда. Она в тени. Поэтому еще влажная. Но в середине сухое пятно. Или почти сухое. Более светлое.
Гадость, какая! Это же надо!
Зачем это? Кто-то сидел напротив моего подъезда? Кто-то ночной? Ну, за что мне такие наказания?
Довольно торчать на месте! Краем глаза на самой периферии зрения почувствовал неуловимый вздрог пространства. Ротация!
Неторопливо тронулся вдоль улицы, повернув налево. Туда где вчера оставил автомобиль.
В правой руке брелок-индикатор с ключами. Брелок молчит. Впереди место для парковки. Там десяток машин, стоящих с разными интервалами, наискось к бордюру тротуара.
Первыми стоят длинные, вычурные монстры считающиеся роскошными. С ужасом думаю о том, что одна из этих сверкающих громадин может быть моей.
Впрочем, едва ли.
Машины такого класса не по мне и не для меня.
Ну, во-первых: потому, что они при всей престижности неудобны. На некоторых улицах шести, и более, метровые "седаны" не могут ни разъехаться, ни развернуться, ни разогнаться. К тому же моему социальному статусу вчера соответствовала куда более скромная модель, более компактная и более маневренная, что меня вполне устраивало.
А раз так было вчера, то и сегодня меня ждет нечто аналогичное. Может быть похуже немного. Я этой ночью наворотил нелепостей. А Город-Торнадо такого не прощает. Он тут же мстит с бесстрастием неправедного судии.
Если дела идут хорошо, то машина может оказаться более комфортабельной, более экономичной и тому подобное, но в рамках того же класса, что и предыдущая. Ежели наоборот - что-то не задалось, не заладилось, не сложилось, то и автомобиль окажется соответственно более примитивной модели, да еще и весьма вероятно, изрядно потрепанным.
Но нужно очень и очень сильно прогореть, совершить нечто исключительное, некую крайне нетривиальную глупость, для того чтобы машина оказалась более низкого класса. Эту закономерность я уразумел уже. Одна из самых простых закономерностей жизни Города-Торнадо.
Нужно только оговориться, что разброс определяющих параметров так велик и выбор их настолько изощрен и противоречив, что сие правило чревато исключениями, так же как и все прочие правила местной жизни.
Однако, готовый ко всему, я никак не ожидал, что индикатор запищит именно возле третьего по счету из роскошных "седанов".
Я остолбенел.
Индикатор заходился ликующим визгом, однозначно указывая на чудовищный, широкий и длинный "Lincoln". Автомобиль-корабль был противного какого-то личиночно-зеленого цвета, сверкающий хромом массивного бампера и клинообразного радиатора.
Этот великолепный саркофаг раскрылившийся на добрую треть улицы был моим...
Моим?
Увы и ах нечаянному везению!
За что же мне такое счастье?
Нет, это определенно утро сюрпризов!
Потрясение мое оказалось так велико, что автомобиль вздрогнул, и по нему пробежала неуловимая нервная волна ротации. Впрочем, изменение было незначительным и кажется даже положительным - цвет машины налился изумрудом.
Эка!
Такие дела.
Я постоял у тротуарного ранта, глядя в разбег звездою разомкнувшихся улиц. Горбатая спина черепаховой брусчатки, в щербинах древности - орнамента следов времени, бугрилась у ног.
Перспективы улиц Города-Торнадо загадочны.
Что там за поворотом? Там - любая неожиданность. И, даже когда знаешь, что это не будет приятный сюрприз, в душе натягивается звенящий нерв дальней дороги. Загадка манит в путь.
Я плюхнулся на водительское сиденье чужой, незнакомой, но теперь уже моей, машины. Сиденье из кожи цвета слоновой кости. Блики на красном дереве рулевого колеса.
Теперь можно подумать. Даже не подумать, а думануть. Очень быстро.
Автомобиль - культовый знак. Его марка и вид, а также состояние, кроме социального статуса пользователя, означают еще очень многое.
Кроме того, сами по себе автомобили имеют для Города еще какое-то, пока не знаю какое, жизненно-важное значение. Город их культивирует неспроста!
Прежде всего, здесь нет другого транспорта. По крайней мере, днем! Потом, я неплохо знаю историю технологий Метрополии и, насколько могу судить, все автомобили здесь представляют собою довольно узкий, в исторических масштабах, срез суммы технологий и представляют, по сути своей, тщательные, точные, стопроцентные имитации моделей машин, производившихся некогда на Земле, отвечающих строгому набору параметров.
Это аппараты, работающие на основе двигателя внутреннего сгорания одного типа, приводимого в работу пусковым устройством на химическом накопителе магистральной электрической энергии.
Машины эти содержат немыслимое количество движущихся относительно друг друга и трущихся частей. Суть принципа в преобразовании тепловой энергии низкоэнергетической плазмы в механическую, которая сложнейшим и нерациональным способом сообщается колесам, выполняющим функцию унитарного движителя.
Автомобиль был тупиковой ветвью развития земной технологии. Практически он морально устарел, как транспортное средство, почти сразу после того, как появился на свет.
Здесь, в Городе-Торнадо была почему-то воскрешена и возведена в абсолют именно культовая значимость автомобиля. Почему, зачем и как это произошло мне пока неизвестно. Кто производит и снабжает топливом эти чудовища тоже непонятно. Но самое удивительное - это особый, специальный вид ротации, подменяющий один автомобиль другим, но никогда не видоизменяющий никаких характерных признаков конкретной марки!
Это наводит на мысль о том, что ротация вообще и в этом конкретном случае в частности, строго говоря, управляема! И раз так, то есть кто-то, кто этим ведает.
Но сейчас меня волнует другое. Вчера я припарковал здесь серебристый трехлитровый "Opel". Это машина среднего класса. Точнее - нижнесреднего. Сейчас я сижу в салоне чудовища соответствующего верхнему-верхнему среднему классу! То есть мой социальный статус, хоть это и нигде не записано, изменился колоссальным скачком через две ступеньки.
О, это было бы совсем не плохо, если бы не два обстоятельства.
Изменение статуса ничем не обосновано!
Последнее время у меня дела шли не лучшим образом, впрочем, не многим хуже, чем обычно. Мои дела никогда, за все время мытарств по Городу-Торнадо небыли в порядке. После, когда я уже как-то освоился здесь и начал соображать, мне, словно просто не везло, едва что-то начало налаживаться - немедленно и непременно подкрадывался и внезапно бил под коленки новый спад.
И, уж никак невозможно такое резкое движение "вперед и вверх". Две ступеньки - если следовать канону - недопустимая роскошь. За гранью вероятности...
Однако, пора уже что-то делать.
Пауза затянулась.
Двигайся. Двигайся. Двигайся.
Лимит неподвижности исчерпан. Нужно ехать!
Когда-то, в какой-то книге я прочел изумительную фразу: "Я забирался мыслью в серую от звезд даль - но ладонь скользила все по той же совершенно непроницаемой глади". Я даже помню название, что удивительно по-своему. Она называлась "Другие берега". Вот только автора не могу вспомнить. Наверное, воспоминания кого-то из звездопроходцев.
И как подходит к моей угасающей и вспыхивающей вновь памяти!