Аннотация: Я не люблю тайн. С маленьким секретиком, я мог бы еще примириться, но тайны... не в книге или там в шоу, а в жизни... это слишком.
Совершенно неинтересно спорить о спорных вещах, куда интереснее спорить о бесспорных. Совершенно неинтересно мечтать о том, чего можно достичь, куда интереснее мечтать о заведомо недостижимом.
Бути Бакэмоно Тамано "Письма красотки".
Далеко не сразу я познал, что всё на этом удивительном корабле не таково как кажется, значительно позже я понял, что и это неверно: всё здесь именно такое, каким кажется. И это только кажется, что оно таким только кажется, потому что человеческий разум всюду склонен искать второй третий и шут его знает какой еще смысл.
Однако определенный навык, привычка, я бы сказал, требуется к тому, чтобы понимать, что из встреченного гораздо проще, чем мнится, а что гораздо сложнее, нежели на первый взгляд. Что-то скрывается за непроницаемой завесой тайн, а что-то хранит в себе маленький секретик.
Я не люблю тайн. С маленьким секретиком, я мог бы еще примириться, но тайны... не в книге или там в шоу, а в жизни... это слишком. Я не умею их разгадывать, разоблачать, выводить на чистую воду. Не приспособлен я к этому. Пусть всё будет просто. Да! Будь у меня щит, я начертал бы на нём этот девиз простым легко читаемым шрифтом на мягком неброском пастельном фоне: "Пусть всё будет просто!"
Короче говоря, если я сталкиваюсь с какой-то самой завалящей тайной, я теряюсь и не знаю что делать. Есть мнение, что все сложные загадки имеют простые неправильные решения. Так вот, неправильных решений я не люблю даже больше чем тайны! Неправильные решения порождают неправильные вселенные.
Здесь все владеют многими языками. Я знаю три языка своего племени: древний, обиходный и тайный, кроме того - межпланетный, основы Имперского и десяток диалектов планет, на которых побывал. Но я сущий неуч в сравнении с полиглотами, каковыми являются все без исключения члены экипажа. Здесь все говорят на эсперанто как местные, говорят на десятках языков, включая некоторые совсем забытые. Даже корабельные мыши, как я узнал, знают иностранные языки, и разговаривают на них.
Но главный язык на космическом флоте: космофлотский. Он ничем почти не отличается от любого языка, кроме большей части слов, их порядка в предложениях и интонаций, с которыми это всё произносится. Его азы должны знать даже пассажиры корабля, дабы не оказаться в ситуации глупой, нелепой и чреватой опасностью.
Я нашел-таки библиотеку!
Первым делом я отправил любезному роботу Фердинанду благодарность за толково указанный путь.
На что получил краткий ответ: "Обращайтесь".
А что? Может он неоценимо поможет мне и в поисках кота, и, чем черт не шутит, даже капитана!?
О чудесах библиотеки я расскажу отдельно. Сейчас же немедленно хочу поделиться одной находкой. Случайной, а может и нет.
Я наткнулся на довольно объемный сборник коротких рассказов, странноватых, забавных, в основном состоящих из диалогов двух персонажей. Они встречаются, как правило, за ужином и говорят о том, о сем. На самые разные темы. Один из них киборг- естествоиспытатель и безумный гений (как ему самому кажется), который периодически усовершенствует сам себя. Второй вроде бы человек и врач. По каким болезням он врач неясно. И происходит все в каком-то не нашем, подозреваю вымышленном мире с элементами паропанка и киберпанка.
Впрочем, в некоторых, немногих рассказах, они отправляются в путешествие, проводят расследование и с ними приключаются приключения.
Издан этот сборник был только в бумаге смехотворным тиражом в полмиллиона экземпляров. В галактических масштабах - сущий раритет. Цифрового же аналога он не имел, так что в сети не ищите. Если население какой-нибудь захудалой аграрной планеты насчитывает миллиардов двадцать, какую очередь должны занимать книгочеи, чтобы прильнуть к этому незамутненному источнику чьего-то вдохновения.
"Чего-то" пишу я, потому как ни на обложке, ни на титульном листе, ни в выходных данных имя автора не было указано. Название издательства представляло собой неудобочитаемую аббревиатуру, а эмблема его - значок шестилапого уробороса с этой самой аббревиатурой в центре.
Написана книга на Старом Имперском, но с большими вкраплениями вполне современного космофлотского языка, так что, сами понимаете, прочтет не каждый.
Я на какое-то время зачитался этим легким чтивом, но один из рассказов убил меня наповал. Потому, что в нем упоминался наш капитан и его маленький секретик.
Для затравки и ощущения атмосферы сначала приведу один из миниатюрных рассказов в моем переводе...
Механический бездельник
В тот вечер доктор Бюлле пришел к своему другу прохвессору Шайсштруделю на улицу Багровых Закатов No1966(в) позднее обычного часа. Никаких особых причин тому не наблюдалось. Ну, разве что возница наёмного паромотора оказался нерасторопным провинциалом, из тех, что никуда не спешит, будто уже некуда спешить. Да и переговорная трубка между салоном и кабиной работала так, словно в ней свил гнездо дрозд. И в довершение комизма ситуации возница был одержим идеей взять попутного пассажира.
Как бы то ни было, разбитый подагрой дворецкий прохвесора открыл тяжелую дверь особняка немедленно после единственного удара дверным молотком. Естественно старик ждал гостя в положенный час. Перемолвившись с дворецким парой приличествующих случаю слов, доктор проследовал к лифту, оставив цилиндр, крылатку, кашне и трость благообразному старику.
Дворецкий сообщил, что хозяин дома всё еще внизу у себя в лаборатории-мастерской. Доктор слегка удивился. Безумный гений предавался работе самозабвенно, но в положенный час уже должен был ожидать в библиотеке у камина. Распорядок он никогда не нарушал.
Механический лифтер откровенно скучал. От нечего делать он натирал фланелькой медный бок, проскрежетал приветствие при виде гостя и крутанул рычаг до цифры "3".
В силу странного юмора хозяина дома, механический слуга был наряжен в туземную юбочку из каких-то растительных волокон, валенки, дабы не портил высокохудожественные паркеты и ступал тихо, да еще каскетку, вроде тех, что носят мальчики в отелях.
В библиотеке доктор приказал одному из механических слуг подкинуть в камин дров, что решительно не было нужно, утроился в любимом кресле и, превозмогая неловкость, закурил вонючую турецкую папиросу, да и начал ждать хозяина. Примерно через четверть часа прохвесор Шайсштрудель вырвался в клубах пара и сполохах света из специального лифта, соединявшего библиотеку на третьем этаже с лабораторией-мастерской в подвале.
Он немедленно начал горячо приветствовать старого друга и не менее горячо извиняться.
- Затеял я тут одну глупость, - пояснил он, - но, так уж получилось, задача мною же сформулированная загнала меня в тупик. Пришлось снестись с одним демиургом и испросить консультации. Демиурги, знаете ли, народ неторопливый...
- И как, он помог?
- Кто?
- Демиург.
- Ах, почти нет. Он, знаете ли, оказался полным профаном в технике. Он порывался решить мою проблему одним манием руки, но никак не мог объяснить суть технической стороны дела. Он мог сотворить то, что я задумал, но не имел понятия, как это работает. Разумеется, это меня не устроило.
- Что же такое вы затеяли, что понадобилось прибегать к помощи надвечных сущностей?
- Несусветную глупость, которая интересна только сложностью воплощения. Я решил создать машину, которая ничего бы не делала.
С этими словами прохвесор Шайсштрудель уселся в кресло и жестом приказал слугам действовать. На невысоком столике, разделявшем два кресла обращенных к камину, немедленно появились холодные закуски, орешки и всё такое прочее, а главное - хрустальная колонна опоясанная льдом и две кружки. Хозяин и гость наполнили кружки пивом самостоятельно, поднося их к кранику внизу колонны.
Доктор пригубил, слизнул пену с губы и осторожно спросил:
- Я не ослышался? Вы затеяли создать машину, которая не работает?
- Да!
- Это звучит парадоксом!
- Я знаю.
- Сдаётся мне, - сказал доктор, - я где-то слышал или читал о чем-то подобном, но не могу вспомнить где. Нет, кажется наоборот, ни о чем подобном я не слышал.
- И то и другое не удивительно. - Хохотнул прохвесор Шайсштрудель. - Задача моя состоит в частности в изучении феномена безделья. Не отдыха от трудов праведных, не лени или кризиса мотивации, не вынужденного безделья, а безделья осмысленного, самодостаточного, самодовлеющего и вдохновенного. Великий Часовщик в своем творении всего и вся во вселенной не предусмотрел безделья, праздности и бездействия. Все движется, всё крутится, все взаимодействует со всем, и если мы видим предмет, который, казалось бы, покоится, он всё равно движется вместе с планетой, солнечной системой и Галактикой, да и в нём самом дрожат атомы, на своих орбитах вращаются и кружатся электроны и всё такое прочее. Безделье как таковое изобрел человек.
- Но, продолжая ваш образный рад и праздный человек, лежащий на диване не неподвижен, - заметил доктор Бюлле.
- Но он ничего не делает.
- Пищу переваривает...
- Дышит и потеет, - подхватил прохвесор, - но ничего не делает идейно. Смысл жизни в деянии, действие или бездействие определяются целью, ради которой мы действуем или бездействуем. Если у этого лежебоки есть цель, ради которой он лежит на боку, то его лежание уже деяние.
- И что?
- Я оставил себе задачу, - устало говорил прохвесор Шайсштрудель, - построить машину, смысл функционирования которой был бы в ничегонеделании, но при этом в этом ничегонеделании не должно быть смысла, не должно быть цели ради ничегонеделания.
- И что? - заладил обескураженный доктор Бюлле.
- Я построил сложнейшую машину, которая выполняет эту задачу наилучшим образом. Это было нелегко. Это было архисложно!
- И что? То есть я поздравляю вас...
- И теперь, милейший доктор, я не могу ее протестировать. То есть инструментальная диагностика показала, что машина функционирует. Но я не могу доказать... Я не могу проверить... Убедиться...
- В чём?
- В том, что она соответствует параметрам.
- Но почему?
- Как вы не понимаете, доктор! Она ни черта не делает! Она совсем ни черта не делает!
...Забавно же, правда!? Вот такая канитель, была пурга теперь метель! Не мне судить о художественных достоинствах теста, равно как и о его идейном содержании, но, согласитесь - забавно же.
А вот еще рассказик...
Фильтрация информации
Доктор Бюлле вдумчиво придал гороховому пюре на тарелке форму ракушки. Не потому что не был голоден, просто растягивал удовольствие, а так же знал доподлинно - именно так, топленое маслице распределяется равномерно.
Потом посыпал солёным укропом. Пристроил сбоку копченую сосиску, и поставил на ней автограф острым сырным соусом. Посыпал всё ржаными сухариками и добавил еще капельку топлёного масла. Осмотрел критически. Блюдо выглядело достаточно аскетическим, но не чересчур. С некоторых пор доктор решил проявлять куда большую чем обычно сдержанность в еде! Остался удовлетворен.
Немедленно хлопнул рюмочку и подвинул поближе бокал пива.
- Вообразите, прохвесор, - заговорил он, приступая к трапезе, - я думаю последнее время о ритуалах, соединяющих конечное с бесконечным и задаюсь вопросом, довольно ли конечное конечно, а бесконечное бесконечно...
- Видимо вы давно об этом думаете, - сказал прохвесор Шайштрудель, который о сдержанности в еде и не помышлял, пластая окорок, - потому что я не уловил никакого смысла в ваших словах. Вы уже далеко продвинулись от начала, но еще не приблизились к финишу, а я даже не могу понять, в какую сторону вы в своих рассуждениях идёте, так что извольте указать направление!
- И тем не менее! - настаивал доктор.
- Ну, полагаю, конечное достаточно конечно ибо ему положен предел, - сказал безумный гений, - а бесконечное в достаточной степени бесконечно, так как ему предела не отмеряно.
- Так-то так! Но есть вопрос распределения. Плотности конечного и бесконечного! Не может ли статься, что они равны по сути, но конечное упаковано плотно до концентрированности, а бесконечное распылено от края и до края вселенной и потому только бесконечно.
- Полагаю обмолвка о краях вселенной ни что иное как фигура речи?
- Разумеется.
- Вот с фигурами речи в своих построениях поосторожнее. Терминология должна быть точна, иначе мы так и не поймем, что имеем ввиду. Я вот вас по-прежнему не понимаю.
- Я имею ввиду вопрос субъективности восприятия. - Терпеливо пояснил доктор, отдавая себе отчет, что прохвесор Шайсштрудель, являясь безумным гением, временами был более безумным, чем гением, а временами более гением, чем безумным.
- Развивайте дальше свою мысль, - сказал прохвесор, - когда я пойму что конкретно мне непонятно, я задам уточняющий вопрос, пока же я вовсе ничего взять в толк не могу.
- Извольте! Каждый день на нас обрушивается непрерывный поток информации, которой настолько много, что мы не можем воспринять её всю. Не глядя: знаете ли вы, какого цвета носки надели утром?
- Вообще не надевал...
- Во что был одет первый человек, которого вы сегодня встретили?
- Я из дома не выходил, а мой дворецкий не считается, он всегда одет одинаково. Следующий вопрос.
Доктор некоторое время хлопал глазами.
- В котором часу вы проснулись сегодня?
- Да что с вами, доктор, я вообще не сплю, будто вы не знаете!
- Извините... Плохие примеры!
- Ну я понял, - растянув лягушачий рот в улыбке сказал прохвесор Шайсштрудель, - вы хотите сказать, что ритуальные вещи, которые мы осуществляем бездумно, не запоминаются. А масса информации, которая не имеет значения, в памяти не застревает, казалось бы, но она там есть и ее там много.
- Что-то вроде того.
- И... Если вы не можете ответить на эти вопросы, о разных аспектах обыденного, промелькнувшего перед глазами, не волнуйтесь, память вы не теряете! Так?
- Вот, вы понимаете меня гораздо лучше, чем говорите!
- Даже лучше, любезный доктор, чем вы сами. Но пусть вас это не смущает. Я же гений, хоть и безумный. А вы просто очень умный человек. Ваш разум конечен, а мой бесконечен. В любом случае я всегда могу сделать апгрейд, если увижу, предел своего разума.
- Благодарю, что напомнили...
- Так что же из ваших предпосылок следует?
- Наш мозг постоянно занят фильтрацией ненужной информацией. Это позволяет нам сосредотачиваться на том, что действительно имеет значение.
- Да, - кивнул прохвесор Шайсштрудель, скручивая полупрозрачную пластинку окорока в прихотливый цветок и вставляя в его сердцевину оливку, - это дар Великого Часовщика. Ели бы не эта способность, мы намотали бы на шестерни своего сознания столько мусора, что механизм просто встал бы. Данный процесс называется селективным вниманием. Оно позволяет нам не сойти с ума от огромного количества информации, которая сопровождает нас всегда и везде. Тем не менее, некоторая информация всё же может обойти барьер нашего внимания. Вот почему мы реагируем откликом, когда слышим своё имя в разговоре чужих людей.
- И не только это!
- Я провел много исследований особенностей восприятия.
- Но меня мучает другое, - сказал доктор с горячностью, - а так ли важна важная информация и действительно ли неважной является так называемая неважная? Неважная информация бесконечна, а важная - конечна, ибо тщательно отобрана. Но то ли мы отбираем, что именно нужно? Правильно ли работает это сито, что отсеивает одно от другого?
Прохвесор Шайсштрудель внимательно наблюдал за доктором.
Тот вдумчиво придал гороховому пюре на тарелке форму ракушки, полил маслицем. Потом посыпал солёным укропом. Пристроил сбоку копченую сосиску, и поставил на ней автограф острым сырным соусом. Посыпал всё ржаными сухариками и добавил еще капельку топлёного масла. Осмотрел критически. После некоторого колебания нарисовал на краях тарелки какие-то каракули бальзамическим уксусом и водрузил поверх всего печеный помидор без кожицы. Остался удовлетворен.
- Доктор, вы какую по счету тарелку уже разукрашиваете?
- Что?
- Которую сосиску с гарниром и вот этими архитектурными излишествами вы уже кушаете?
- Э... Третью?
- Пятую, доктор. Не то чтобы я специально следил и считал. Просто мой наполовину киберизованный мозг не гнушается "неважной информацией". Он сохраняет всё.
- И каковы результаты?
- Иногда это оказывается полезно - помнить всё. К счастью я не могу сойти с ума, и не потому что безумен, а потому, что обращаюсь к резервной памяти сознательно, тогда, когда мне нужно.
- И что это даёт?
- Совершенно неожиданный, нелинейный результат. Вы даже представить себе не можете сколько миров существует в нашем мире. И даже не догадываетесь какое количество информации игнорируете, пользуясь интегрированным селективным восприятием.
- Что вы говорите?
- Все представления о мире складываются у вас в силу того, что большую часть воспринимаемого вы игнорируете. Я так и назвал этот казус - зона игнорирования. У каждого она своя. Но, в общем, схожа у всех. И только благодаря этому мы живём в одном мире. Другие - живут в других, потому что наш мир оказался в их зоне игнорирования.
- Другие?
- Это очень долгая история.
...Вроде бы ерунда, но есть над чем подумать. И да "прохвесор" вместо "профессор" это не ошибка или опечатка - так везде по тексту! Очень забавна сквозная тема о Великом Часовщике: религия, теория, гипотеза?
Вот миниатюрка раскрывающая суть этого верования с неожиданной стороны...
Невзрачный патруль
- Великий Часовщик, - сказал прохвесор Шайсштрудель, - он на то и Великий, что всё предусмотрел, все шестерни нарезал безупречно. Зубчик к зубчику... Ан, нет, не работает. То есть оно конечно всё работает, но не так как задумано.
- В чем с вашей точки зрения причина и можно ли ее устранить? - вяло поинтересовался доктор Бюлле, выпил портвейна и потянул из портсигара, обтянутого кожей какого-то туземца, гадкую турецкую папироску.
- Причин много, - охотно ответил прохвесор Шайсштрудель, - и устранить их нельзя. Общественный договор так давит на корпус чудесного механизма человеческой природы, что механизм сей всю жизнь человека работает под неподобающим напряжением. Песчинки страстей попадают под шестерни, удары судьбы потрясают корпус. И механизм человеческой природы сбоит, отстаёт, спешит, а то и встаёт, так что лишь хорошая встряска заставляет его тикать дальше.
- Неужто Великий Часовщик не предусмотрел таких условий? - удивленно приподнял бровь доктор Бюлле, одновременно жестом показывая, что вовсе не против хлопнуть еще рюмочку портвейна.
- Великий Часовщик, - сказал на это прохвесор Шайсштрудель, разливая портвейн, - охладел к своему творению. Но кое-что он все же оставил для людей. Он создал мораль. Это незримый... Нет, зримый, но не замечаемый... Невзрачный, вот верное слово (!), патруль, что аккуратно подводит стрелки неисправных механизмов к точному времени. Регулярно, ежеутренне. И пусть все мы неисправные часы, с помятыми судьбой крышками, гнутыми стрелками, треснутыми и поцарапанными стёклами, изъеденными страстями зубчиками шестерен, а поглядеть, так время показываем все почти верное.
- И за словом "почти" скрывается наша неповторимая человеческая индивидуальность! - неожиданно подытожил доктор Бюлле и осушил свою рюмку, после чего затушил в ней вонючую турецкую папироску.
...Тут ничего комментировать не буду. Ну, а теперь рассказ, который ввел меня в недолгий ступор.
Вот он:
Прохвесор Шайструдель, доктор Бюлле и Учитель Таманои
- Вы уверены, что он придет? - прошептал доктор, хотя кто мог бы его подслушать?
- Уверен - нет, убежден - да! - ответил прохвесор.
- А какой он?
- Японец, - был ответ.
- По-нят-но-о-о...
- Думаю он вам понравится, - развил прохвесор, - Бути Таманои писатель, философ, мудрец и Учитель живет в нескольких временах и измерениях. Так например проживая на маленьком мореходном судне - яхте под названием "Лепесток сливы" у берегов Японии в самом начале третьего тысячелетия... Гм, впрочем вам ни о чем не скажет их летоисчисление... он прославился, как автор детективов, мастер афоризмов и философских парадоксов. Одновременно он путешествует в космосе в одной из реальностей вероятностного будущего на яхте уже космической с тем же названием...
- Но позвольте! - вскинул обе брови (и ту, что отвечала за сомнение и ту, что демонстрировала иронию) доктор Бюлле, - как бы это ему удалось...
- Видите ли, милый доктор...
- Уж позвольте, я сам объясню, - раздался из самого темного угла библиотеки тихий приятный голос, каковой и подобает иметь великому Учителю.
Из сумрака вышел невысокий приятный джентльмен средних лет и среднего роста с приятным неприметным лицом. На нем был строгий темный костюм. Единственное, что бросилось бы в глаза любому - гость не имел видимых Усовершенствований. Если он и был частично киберизован, то это никак не выдавалось анатомически.
- Добрый вечер, - сказал он и поклонился сначала хозяину дома, потом доктору, а потом им обоим, - прошу простить, столь бесцеремонное появление, я материализовался прямо здесь из соображений удобства. И, нет, я ни в коем случае не подслушивал. До меня донеслась лишь последняя фраза.
Хозяин дома горячо приветствовал гостя и предложил немедленно проследовать в столовую.
- Так вот, - заговорил Бути Таманои, когда они уже заняли места за столом, - отвечу на ваш вопрос доктор. Имея способность к произвольному перемещению во временах и пространствах, я могу отлучиться из своей жизни в 21-м веке одной реальности и провести месяц или два в своей жизни в 32-м веке иной реальности, а затем вернуться обратно в прежнюю жизнь всего секундой позже. Вот и весь хитрый секрет.
Великий Учитель залпом осушил бокал в имперскую пинту пива и смущенно улыбнулся, наливая себе еще.
- Прошу простить, жажда, - пояснил он, - эти перемещения во времени и пространстве, а паче того перемещения между мирами и временами вызывают сильную жажду... Побочный эффект. Причем обезвоживания организм не претерпевает. Странно, но факт.
- Любопытно! - живо заинтересовался прохвесор Шайсштрудель, - ведь не психологический же это эффект!
- Ничуть. - В тон ему отвечал Таманои, - Полагаю это связано со скоростью времени. В мирах, которые по невежеству и скудоумию называют параллельными, время течет с разной скоростью. Более того - имеет разную плотность и разное количество измерений, что нетривиально. А вода - весьма инертное вещество. Человеческий организм, как субстанция, созданная на основе воды, следовательно, тоже весьма инертен. Полагаю, для полной синхронизации с местным временем нужно, простите за каламбур, время и проба местной жидкости.
И с этими словами Учитель немедленно сделал еще одну пробу жидкости в размере имперской пинты.
Он говорил несколько певуче, несколько своеобразно, но совершенно без какого-либо акцента.
Это отметил наблюдательный доктор Бюлле.
- О, я понимаю все языки, и на большинстве говорю. По крайней мере на тех, с которыми справляется человеческий речевой аппарат, - без тени гордости сказал Учитель, - тоже странный побочный эффект моих межмировых перемещений.
Механические слуги только и сновали, подавая новые порции горячих крабов и пряные тушки детенышей кракенов. На столе возвышались три башни как три проходных трубы с пивом светлым, пивом темным и пивом... каким-то еще... заказанным специально для Таманои у проверенного пивовара по загодя присланному Учителем рецепту.
Доктор Бюлле деликатно поинтересовался, как правильнее обращаться к Великому Учителю Бути Бакэмоно Таманои.
- Как меня только не зовут! Учителем, консультантом... Нездешним экспертом... Когда называют Великим Таманои, это похоже на балаганного фокусника, а когда Великим Учителем - это дисциплинирует, но и слишком обязывает! Бути - звала меня мамочка, а полным именем зовут мои подчиненные. Рабы, а я рабовладелец, в одном из миров, увы, это необходимо для положения в обществе, зовут меня: "Господи-и-ин!", а ученики: "О, мудрейший!", Вольно же им! Я не привередлив, ей же ей! Зовите хоть "эй ты" или "как тебя бишь?" Но, впрочем, можете звать Капитаном. Мне это льстит.
- Капитаном? - удивился доктор Бюлле.
- Да, ведь я являюсь не только владельцем, но и полновластным капитаном нескольких судов, которые сейчас неуклонно следуют своим курсом под моим неустанным руководством, в океане, именуемом Тихим, в космосе, в воздухе и еще нескольких средах...
- Сколько их? - доктор был потрясён.
- Полдюжины, - после секундного размышления ответил Капитан Таманои, - они все называются "Лепесток сливы" или аналогично, на языках тех миров, где существуют и представляют собой вершину суммы технологий для своего мира и своего времени, чего не скажешь о дизайне, которым занимался я лично.
- Шесть, - проговорил прохвесор Шайсштрудель, - это значит океанская яхта, потом яхта космическая...
- Воздухоплавательный снаряд, именуемый термопланом, сложносочиненный четырехмоторный гибрид монгольфьера и цеппелина, если вы понимаете, о чем я, - подхватил Капитан (будем его так называть, для большего удобства), - четвертой по счету, но не по важности, будет летающая лодка - гибрид самолета и корабля. Восемь могучих двигателей "Бристоль Пегасус" и дизель-электрическая пятицилиндровая энергоустановка, три палубы, считая прогулочную, каюты только класса люкс и капитанский суперлюкс. Пятой я назову мою любимицу - двухпалубный парусный буер, для стремительного перемещения по ледовым полям. Изрядно вооруженный, для защиты от диких пиратов и последних флибустьеров.
На том гость замолчал и явно не собирался продолжать.
- А под шестым номером у вас непременно числится субмарина? - коварно улыбнулся прохвесор.
И попал, что называется, пальцем в небо.
- Нет, нет! - отмахнулся гость, - не разделяю восторгов Жюля Верна, относительно морских пучин... Вы ведь понимаете о ком я?
- Да, биограф капитана Немо... - сказал доктор.
- Кто? Биограф? Ну пускай... Не разделяю восторгов. К тому же у меня легкая форма клаустрофобии, а все это давление водной толщи... Не люблю быть под давлением.
- Так что же за последнее судно...
- Мне, к сожалению, трудно сказать вам к какому типу и классу оно относится. Это снаряд для перемещения в потоках низкоэнергетической высокоионизированной плазмы. Легкогазовой плазмы... Он действует на иных физических принципах, чем знакомые вам и даже мне. Скажу только, что на мой взгляд, этот корабль... В общем, ему наиболее подходит название "Лепесток сливы", сорвавшийся и парящий лепесток... Он существует в очень плотном, даже я бы сказал, концентрированном времени. Ну и будет об этом!
- Постойте... - доктор Бюлле помотал головой как кобыла в стойле, - вы вроде бы выразились в том смысле, что эти корабли сейчас куда-то летят, плывут... э... направляются, и вы там... прямо сейчас... э... рулите?
Гость рассмеялся, размахивая клешней краба.
- Ну что вы! Уважаемый доктор, я же здесь, с вами! Для того чтобы пообщаться с уважаемым прохвесором и с вами, я покинул на секундочку только один из кораблей. А до того я покинул на секундочку капитанские мостики всех других и еще пару десятков мест, где появлюсь секунду спустя по местному времени, когда закончу дела здесь, там, сям и еще где-то. Разумеется, в некоторые места я вернусь постаревшим на пару лет, а в некоторые места и времена я не вернусь вовсе, потому что не связан с ними никакими обязательствами, чувствами и обещаниями.
Пиво пилось, закуски менялись, гость сыпал афоризмами, охотно отвечал на вопросы и показал себя отличным парнем, острословом и большим парадоксалистом.
Когда же он счел приличным откланяться и развоплотился самым скромным образом, едва отойдя от стола, хозяин дома и доктор почувствовали легкое опустошение, словно им подарили что-то исключительно интересное, дали на часок поиграть и вдруг снова отобрали.
- Живут же люди, - потрясенно казал доктор Бюлле, закуривая гадкую турецкую папиросу, - я на его месте, со всеми этими прыжками по мирам и временам давно бы спятил, а если нет, то уж точно запутался бы.
- А вы думаете, он не путается? - прохвесор Шайсштрудель продемонстрировал свою неподражаемую улыбку довольной жабы, - Он еще как путается. Просто не унывает. Да и спятил он, конечно, со временем, что вполне естественно, просто мы видели оптимальную версию Бути Бакэмоно Таманои. Пока он еще в своем уме и еще полон энтузиазма. Но со временем он свихнется... Я видел. Со временем... Вернее: вместе со временем.
- Значит, вы видели его и...
- Да, дружище, совсем стариком. Удручающее зрелище. А в юности он был таким веселым болтливым индейцем!
- А он разве не японец?
- Ну, это уже его выбор.
...Каково, а?
Я отдаю себе отчёт, что это художественное и даже фантастическое произведение. Бог весть как наш капитан оказался его персонажем. И уж совсем неясно, что из рассказанного здесь о Таманои близко к реальности. Но я почувствовал себя... сопричастным, что ли!
А ведь ощущение сопричастности - есть суть маленьких секретиков.
А теперь расскажу о библиотеке. О самой библиотечной библиотеке из всех, какие мне приходилось посещать, откуда я стащил пару книг и еще кое-что скачал на планшет.