Сначала шевельнулись глаза под закрытыми веками, а потом, когда я вылил ей на голову еще немного воды, глаза открылись.
2
Я постепенно приходила в себя. Смутно, а затем всё более отчетливо я различала Арнольда. Подбородок у него был в крови. Я почувствовала, что голова у меня мокрая, и потрогала волосы. Но, посмотрев на пальцы, убедилась, что это не кровь, а вода.
Через стеклянную стену я с ненавистью глядела на того, кого звала "лейтенантом" за еще более роскошный мундир, чем у остальных. До сих пор я не могла привыкнуть к внешности наших захватчиков. Она вызывала у меня даже подсознательное отвращение. На вид наши хозяева напоминали рептилий.
Сплющенная голова с блестящей зеленоватой кожей имела длинные челюсти и мелкие глазки. При разговоре обнажались острейшие зубы, расположенные в несколько рядов. Сначала красные мундиры, расшитые золотом, казались странными на этих крокодилах. Но я уже привыкла. Чешуя покрывала голову, руки и хвост. И местами образовывала отвратительные белесые наросты - часто прямо на мордах наших хозяев. Их речь мы слышали явно в переводе - артикуляция не совпадала со словами. Но задержек при переводе почти не было.
3
Лейтенант пристально посмотрел на нас:
- Маргарита Хрусталёва! Арнольд Сахалинский! Слушайте внимательно! Итак, есть прогресс - вы уже не отрицаете, что это ваши стихи:
Скрюченным пальцем супермозга
Из жижи истлевшей вечности
Вылавливаю квадратнейший воздух
В тоскливом припадке беспечности...
- Как вы нас нашли? - спросила я.
Мы честно выполняли повеление сената и никогда не подписывали своих произведений. Это повеление многих спасало от неприятностей даже после Великой писательской бойни.
- Здесь вопросы задаю я! - сказал лейтенант.
Знаю. Слышали. И здесь. И дома.
Я давно уже поверила, что мы на космическом корабле. Первые сомнения, что это - ловкий ход следователя, остались далеко позади.
Лейтенант продолжил:
- Мы выяснили. "Докладная записка в надлежащие инстанции" тоже ваша. Называется: "О проблематичности насущных вопросов".
Мы с Арнольдом переглянулись. К сожалению, это действительно написали мы.
4
Электронный переводчик тут был не нужен. Лейтенант отдал пачку листов своему помощнику, который единственный говорил по-нашему, и тот стал читать, старательно двигая челюстями:
- Начнем мы своё повествование с того, что обрушим справедливую критику на головы наших идейных врагов. Чуждые нам элементы позорят наше искусство в целом (как таковое). Периодическая система чуждых нам элементов приводится в соответствующей секретной литературе, даже упоминание о которой в данной докладной записке ведёт к катастрофе в глобальных масштабах. Остановимся конкретно на засилии дилетантов. Например, инженер, погружённый в свою узкую-узкую область науки, не видящий кроме нее ничего, не может объективно оценить свою личную ширину, которую приобрёл во время обдумывания методов вскрытия новой жилы Нобелевских залежей, лёжа в чужом мягком кресле.
- Ну, как? - спросил лейтенант. - Признаёте, что это - ваше?
- Нет! - хором воскликнули мы.
Акцент у помощника был довольно сильный:
- Возникает очередной вопрос: нужны ли в ходе истории представители чистого искусства? Опрошенные ниже уровня моря детские врачи-психиатры хором дали неожиданно пришедший на ум очень непосредственный ответ: "Хорошо иметь интересных родственников, если они не пьют по утрам канцелярский стиль". "Самое чистое искусство бывает у людей с чистой совестью", - на редкость чисто произнесла чистюля-прачка, доставши пряник из заначки. Из-за дачки тоже возник конфликт - из задачки приходилось отнимать дачку, заменяя тачку на водокачку, хозяин которой на карачках стоит горой за чистое искусство.
Помощник сделал паузу, но не дождался нашей реакции и продолжил:
- Вернёмся к затронутому уже вопросу о детской преступности. В то время, когда на экранах наших визоров идёт очередной выпуск "Новостей", школьники штата Виннесота смотрят сто сорок пятую серию фильма ужасов "Красный монстр". Хозяева жизни совершенно забывают о нуждах подростков, проводящих своё детство в грязных трущобах негритянских гетто. Заходясь в крике во время наркотического опьянения, подростки - эти чистые души, эти эдельвейсы пустынь, растоптанные тяжёлым сапогом монополистической системы Дикого Запада, - стонут под истерические крики матерей. Сжимая мощной рукой горло монополистической гидре, этому брюхоногому червю, пожирающему чешуекрылых из отряда головотяпых, мы дружно говорим: "Нет!", смотря программу "Сельский час".
Лейтенант радостно распахнул пасть:
- Тут вам не отвертеться! Кроме вас слово "смотрят" никому не известно! Его нет даже в словарях!
- Нет! - сказал Арнольд. - Мы его тоже не знаем.
- Это неправда! - произнёс лейтенант. - Закрой глаза и поглядись в зеркало. У тебя на веках написано: "Они устали смотреть".
Я деликатно промолчала, и чтение возобновилось:
- Наушники на грязных ушах служат фильтром для болезненных вирусов гриппа, замученных плохой литературой и дешёвыми подделками под старинные мусоропроводы "Унипруд". Пиявки тоже продаются в аптеках в химически чистой посуде. Везде царит порядок. И покой нарушается только дикими нежными криками. Часы летят за часами в горящий камин: будильники, ручные, часы-кулоны... И даже водный термометр оказался в их компании. "Не печалься! Все там будем!" - крикнул он напоследок бедному поэту, который, наматывая на указательный палец одну за другой прокисшие макаронины, сплетал из несвязанных слов весёленький коврик для ног.
Лейтенант заглянул в текст:
- Сейчас я предъявлю главное доказательство. Это написано вашим почерком.
- Он что у нас - один на двоих? - обиделась я.
Лейтенант приказал:
- Подойти к стеклу!
И со своей стороны прижал мятый листок:
- Смотрите сами!
Мы прочитали:
- Долой бумагу, если она не отвечает! Поставленные требования на то и поставлены, чтобы было на что ставить раскалённый чайник с затхлым кипяточком.
А
б
у
м
а
г
а
-
это
не
буквы
пры
га
ют,
а
бу
ма
га
бе
га
ет
.
.
.
Я решила сгладить конфликт:
- Допустим, мы согласимся признать, что это - наше... Вам-то какое дело?
Лейтенант щёлкнул зубами:
- У вас слишком мрачное творчество. Мы должны вас от этого отучить.
Он с отвращением взмахнул листком:
- Ну, что это? - И злобно наступил помощнику на хвост:
- Читай дальше!
Тот скривился от боли, выдернул хвост из-под сапога лейтенанта, но послушался:
- Запуская руку в карман за очередным словом, подумай, - а всё ли ты сделал для тех, кому уже не суждено? Кто волею судеб остался там - за той чертой, проведённой поперёк. Но искать утешения в религии бессмысленно, как, впрочем, и устраивать пир после чумы. Ведь после драки кулаками не машут. Об этом видимо забывают некоторые зарвавшиеся жалкие ублюдки, брызгающие слюной в припадке антисанитарии, обрушивая тонны нецензурных спичей, не раздражающих наши уши только стараниями специально отведённых для этого органов. Они надеются посадить корабль истории на рифы зазубренных законов. Для нас - астронавтов будущих звездолётов - это всё ново и интересно.
- Разве это мрачно? - спросила я.
- А это? - взвизгнул помощник по собственной инициативе: - Что это: "На черта черта, проведённая поперёк?"
- Заткнись, - сказал лейтенант и обратился к нам: - Вы что-то тоже разговорились. Мало вам вчерашнего? Не рассчитывая больше на вашу сознательность, объясняю - от вашего творчества тухнет наше Солнце. Ваши мрачные настроения гасят его. Спасти наше Солнце может только ваш оптимизм.
- Смотри, - мы, оказывается, - центр мира, - сказал Арнольд. - Можем и звёзды гасить, и охрану пугать.
Я гордо взглянула на лейтенанта:
- Извольте подать корону!
- И чего-нибудь пожрать, - добавил Арнольд. - Царица и король снизошли до того, чтобы проголодаться...
5
Наконец, Рита очнулась.
В этот раз, правда, не так быстро.
Главный крокодил продолжил прерванный допрос:
- Мы не можем вас просто уничтожить или запретить сочинять ваши книжки. Последствия этого пока неизвестны. Но сделать так, чтобы вы мечтали о смерти, - в наших силах. Всё, что от вас требуется - это жизнерадостность и оптимизм. Полная переделка вашей психики ни к чему, так как может нарушиться баланс целесообразности. Но не надо думать, что вы слишком много значите. Всё в природе настолько взаимосвязано, что вы и представить себе не можете. Лучшие учёные занимались проблемой нашего Солнца. А ваше творчество оказалось той молекулой, присутствие которой превысило критическую массу стабильности.
Главный толкнул переводчика в бок. Я помог Рите подняться. Она села на стул. И мы снова стали слушать:
- Как известно, из нефти добывают бензин и бензольные кольца для шариков в подшипниках, а в кино ходят только те, кто не может туда не ходить. И вообще, - чем серьёзнее дело, на которое идёшь, тем больше надо брать мешок для справедливого вознаграждения. Говорить об этом не хочется, но молчать - тоже. Поэтому проще писать. Кто забудет правило бумажной стружки, того она и погребёт в своих пучинах.
6
Лейтенант нервно бил хвостом:
- Вы всю жизнь должны будете писать только жизнерадостные вещи. Мы проследим. Не бойтесь. Под гипнозом вам внушат основные идеи оптимизма. Но сознание ваше мы не затронем. Оптимизм вам необходим! Причём, искренний оптимизм. А то противно читать!
И помощник, откликнувшись на слово "читать", опять начал цитировать:
- Если перевернуть консервную банку вверх дном, не опрокидывая рояль, то можно убедиться в том, что содержимое банки упадёт на пол, образуя грязную лужу. Так и в жизни великих писателей. Видя человека насквозь, они выворачивают наизнанку его душу, как консервную банку. Что касается музыкантов - это, вообще, покрыто тайной. И поэтами, кричащими о красоте тульских самоваров, этот вопрос совершенно не раскрыт. Подводя итог, хочется сказать: "Ну, сколько можно?!"
- Вот именно! - крикнул лейтенант и двумя руками сжал челюсти помощника.
Тот замотал головой, но освободиться от крепкой хватки лейтенанта не смог.
7
Мы сели за стол.
- Ну, как, чувствуешь радость? - спросил Арнольд.
- Да, - ответила я. Действительно, мне давно не было так весело. - Ну, что - напишем им рассказик?
- Конечно, - улыбнулся Арнольд. - У меня прекрасное настроение. Начнём?
Я пододвинула бумагу и взяла ручку:
- Как тебе нравится название "Весельчак"?
- По-моему, вполне соответствует, - отозвался Арнольд. - Крокодилам должно понравиться.
Я кивнула:
- Пишем скорее! Может, домой отпустят.
И мы написали.
8
Весельчак
(рассказ)
Если хочешь лучше узнать жизнь, жить не стоит - это тебе мало в чём поможет. Но уж если тебя угораздило родиться, чёрт с тобой, - живи. Я же живу - и ничего. Правда, частенько меня посещают разные, весьма весёленькие, мысли: например, я решаю - застрелиться сейчас или после обеда. Как правило, я склоняюсь в пользу последнего. Склоняюсь и склоняюсь, пока совсем не склонюсь под давлением жидкости, в которой начинаю топиться.
И если бы не петелька, заботливо надетая на шею и привязанная к крючку на потолке, я, конечно же, захлебнулся бы. Спасает одно: вскрывая себе вены, я перерезаю и петельку.
Кровь быстро сворачивается в кислоте, в которой уже почти растворились мои ноги, когда я заглатываю сто граммов сильнодействующего снотворного и заедаю хрустящим мышьяком. Цианистый калий я предпочитаю вводить внутривенно с помощью велосипедного насоса.
Маска с эфиром ласково облегает лицо, целлофановый пакет кокетливо завязан на шее оголённым проводом работающего утюга.
От удовольствия я даже не замечаю, что меня доедает нильский крокодил.
Наконец-то я по-настоящему счастлив!
Изо рта у крокодила торчат провода, вживлённые в моё тело и подключённые к электросети. Изрядно протрясшись, крокодил судорожно выплёвывает моё пережёванное, но всё ещё живое тело. В истоме я добавляю тока от мощного автотрансформатора.
Кайф!
Любимая! Последуй моему примеру, и ты поймёшь, в чём смысл жизни!
9
Дома мы уютно устроились за столом. Перед нами была стопка чистых листов, но на первом я уже написала: "Докладная записка в надлежащие инстанции. О проблематичности насущных вопросов и осознанном оптимизме".
- Думаю, крокодилам понравится, - сказал Арнольд.
Я рассмеялась:
- Но всё равно не поможет.
- Почему? - спросил Арнольд.
- Они немного просчитались. Им надо было заложить в нас идеи гуманизма, а не оптимизма, - ответила я.
Арнольд улыбнулся:
- Ну, и чёрт с ними! Не важно, поможет или нет. Главное - чтобы понравилось!