Начало можно прочитать здесь: samlib.ru/g/glebowa_u_w/stalker_paustovskiy1.shtml
Так как Интернета не было, я постаралась вспомнить, что я сама знаю о Константине Паустовском. Оказалось, не так много. Паустовский умер в конце шестидесятых годов. Его несколько раз выдвигали на Нобелевскую премию, но он ни разу её не получил. Родился Паустовский в Москве, но в гимназии учился в Киеве, где в это же время учились Александр Вертинский и Михаил Булгаков. Потом Паустовский учился в Московском университете. А в Первую мировую войну независимо друг от друга и Вертинский, и Паустовский служили санитарами в военных санитарных поездах. В Великую Отечественную войну Паустовский был военным корреспондентом. После войны много времени проводил на природе. Заступался за Синявского и Даниэля. Для тех, кто не знает, это были такие писатели, которые в шестидесятые годы получили реальные сроки за свои книги, опубликованные на Западе.
Но когда же Паустовский был в Чернобыле?
Я продолжила читать листок: 'Лето я прожил под Чернобылем, в запущенном имении отставного генерала Левковича. Мой классный наставник устроил меня в семью Левковича в качестве домашнего учителя. Я должен был подготовить генеральского сынка-балбеса к двум осенним переэкзаменовкам...'
Я понимаю разницу между автором и лирическим героем. Не обязательно, если в тексте речь идёт от первого лица, имеется в виду сам автор. Но Паустовский часто писал о себе. Например, в повести 'Мещерская сторона' он описал именно свои впечатления. Поэтому и в 'Первом рассказе' можно было считать, что автор является прототипом героя. Но при этом в рассказ могли быть добавлены вымышленные события, или действие могло быть смещено во времени. Пока казалось, что действие происходит в далёком прошлом - до Октябрьской революции. Автор называл Чернобыль местечком, и жил в имении генерала.
Я продолжила читать: 'Старый помещичий дом стоял в низине. По вечерам курился вокруг холодный туман. Лягушки надрывались в окрестных болотах, и до головной боли пахло багульником. Шалые сыновья Левковича били диких уток из ружей прямо с террасы во время вечернего чая. Сам Левкович - тучный, сивоусый, злой, с вытаращенными чёрными глазами - весь день сидел на террасе...'
Описание стало напоминать постапокалиптические произведения.
Возможно, действие происходит не за семьдесят пять лет до чернобыльской катастрофы, а через сто или двести лет после неё. Например, Паустовский мог попасть в будущее в район Чернобыля, а после возвращения в своё время написал рассказ о Чернобыле. Но, конечно, писатель не мог заявить: 'Я побывал в будущем!' Он бы побоялся, что его сочтут сумасшедшим. Что было делать Паустовскому в случае путешествия во времени? Пришлось бы всё закамуфлировать и написать иносказательно.
Паустовский был признанным советским классиком. Но в СССР была цензура. Она могла запретить публикацию любого произведения или выкинуть из рукописи часть текста. Некоторые писатели, чтобы обмануть цензуру, называли свои рассказы фантастическими, некоторые писали 'в стол' без надежды на скорую публикацию... Мысли цензоров не поддавались логическим объяснениям... Но в любом случае, советский писатель, если хотел, чтобы его опубликовали, должен был помнить о цензуре. Паустовский мог специально переместить события из будущего в прошлое, так как обычно цензура проще допускала до публикации исторические произведения.
Я задумалась. Дикие утки не боялись приближаться к террасе. Сколько же там развелось этих уток? И сколько у них было крыльев? Два или четыре, как у некоторых чернобыльских мутантов?
Я опять посмотрела на листок. Что там дальше? Там генерал - хозяин поместья изредка 'хрипло кричал: - Не семья, а шайка бездельников! Кабак! Всех выгоню к чертовой тётке! Лишу наследства!'
Я помнила фотографию молодого Паустовского в какой-то форменной фуражке. Очень приятное лицо, умный взгляд, небольшие усики. Он, наверное, не очень комфортно чувствовал себя в компании генерала и его сыновей.
Дальше Паустовский писал про генерала: 'Но никто не обращал внимания на его сиплые крики. Имением и домом заправляла его жена - "мадам Левкович", - ещё не старая, игривая, но очень скупая женщина. Всё лето она проходила в скрипучем корсете'.
Я подумала: 'Всё лето на природе в корсете? На жаре? Это - явно тяжело. Интересно, это был корсет, который женщины носили в старину? Или у мадам Левкович была травма и скрипучий экзокорсет с блестящими пластинами она носила поверх одежды?'
Я продолжила чтение: 'Кроме шалопаев сыновей, у Левковича была дочь - девушка лет двадцати. Звали ее 'Жанна д'Арк'...'.
Я подумала: 'Необычное прозвище'.
Паустовский писал: 'С утра до ночи она носилась верхом на бешеном караковом жеребце, сидя на нём по-мужски, и разыгрывала из себя демоническую женщину. Она любила повторять, чаще всего совершенно бессмысленно, слово "презираю".
Когда меня знакомили с ней, она протянула мне с коня руку и, глядя в глаза, сказала:
- Презираю!
Я не чаял, как вырваться из этой оголтелой семьи'.
На этих словах рассказ обрывался. Второго листка у меня не было. Интернета - тоже.
3
Я поняла, как всё происходило.
Молодой Паустовский приплыл на пароходе в Чернобыль в начале двадцатого века. Писателя встретил слуга генерала Левковича. Паустовский знал, что едет репетитором в богатую семью. Но телега была настолько бедной и убогой, что казалось, её одолжили в бедном крестьянском дворе. Но гнедая лошадь, запряжённая в телегу, была очень красивой и ухоженной. Слуге было лет пятьдесят - шестьдесят.
Он сказал Паустовскому:
- Садись в телегу, парень! У нас тут всё по-простому!
Паустовский устроился в телеге прямо на сене, а слуга сказал:
- Игнатом меня звать. Хозяин любит всякие исторические прозвища. Поэтому он меня тоже как-то называет, только я фамилию не помню... В общем, какой-то Игнатий, создатель ордена иезуитов. Ну что, Константин, скоро приедем в поместье...
Но они ехали по лесной дороге уже минут сорок, а поместье так и не появлялось.
- Ну что, Константин, сейчас заедем заправимся, и двинем дальше.
Паустовский подумал: 'Что значит заправимся? Он хочет выпить самогонки? Покормить лошадь? Пообедать? Или что-то ещё?'.
Они свернули на боковую дорогу и минут через пятнадцать подъехали к высокому частоколу с закрытыми воротами.
- Ты главное не бойся, - сказал Игнат.
'Звучит угрожающе', - подумал Паустовский.
- Открывайте! - громко крикнул Игнат. - Мы приехали. А ты, Константин, иди первый, вон у ту дверь около ворот. У нас тут типа КПП. А я лошадью займусь. Чемодан свой не бери.
Был солнечный день. Паустовский двинулся к частоколу. Дверь гостеприимно распахнулась. Но, почему-то, за ней не был виден двор... Дверь как будто вела в тёмный тамбур.
- Не боись, Константин! Шагай смелее!
Паустовский шагнул в дверь и потерял сознание.
4
Когда Паустовский очнулся, оказалось, что он сидит в мягком кресле, во дворе рядом с небольшим бревенчатым домиком, примыкающим к частоколу. В центре двора был большой двухэтажный каменный дом. Рядом с Паустовским стоял худой старик с седой бородой в белой шляпе и светлом костюме.
Неподалёку смеялся Игнат. Он говорил высокому парню в чёрной куртке и синих брюках:
- Ну, что я говорил? Константин быстро очухался. И минуты не прошло.
Паустовский физически чувствовал себя вполне нормально. Но был ошарашен тем, что случилось. Писатель поднял с травы свою фуражку, встал и громко спросил:
- Вы меня что, по голове ударили, когда я входил. И зачем? У меня и воровать-то нечего.
- Никто вас не бил, - сказал старик.
- Ты в будущем, парень! - крикнул Игнат. - Это была реакция на переход во времени. Вот этот домик, куда вела дверь, и через которую ты вошёл - там машина времени.
- Правда? - спросил Паустовский.
- Ну, да, - ухмыльнулся Игнат. - Я шёл за тобой, чтобы подстраховать. Но я-то привычный. Вырубаюсь всего на пять секунд. А потом мы с Цезарем тебя в кресло усадили. Герберта Уэллса читал? Про машину времени. Или в твоё время Уэллса ещё не было?
- Да. 'Машину времени' я читал, - сказал Паустовский. - Но был уверен, что это фантастика. А вы меня сейчас разыгрываете, да?
- Нет, - сказал парень в куртке.
Игнат улыбнулся:
- Сейчас перед тобой - великий учёный, маг и чародей типа Гэндальфа. Он изобрёл машину времени.
Парень в куртке сказал:
- Да он не знает, кто такой Гэндальф!
А Игнат добавил:
- Хочешь, сам спроси изобретателя. Только говори погромче, он плохо слышит.
Паустовский громко спросил:
- Я - в будущем?
Почтенный старик кивнул:
- Да, Константин Георгиевич. Вы действительно - в будущем. Никто вас не разыгрывает. Машина времени существует. Но сейчас мне некогда говорить. Поезжайте к генералу Левковичу, а завтра вечером я вам всё объясню. Жду вас к шести часам.
- Договорились, - кивнул Игнат.
5
Паустовский пытался осмыслить происходящее. Он смотрел по сторонам и не мог до конца поверить, что попал в будущее.
Игнат сказал:
- Ладно. Идём в гараж. Кстати, Цезарь - старший сын генерала. А ты будешь репетитором у младшего сына.
- А я ненавижу переход во времени, у меня на него аллергия, - сказал Цезарь. - Я поэтому и на пристань не пошёл тебя встречать. Решил здесь вас дождаться.
Игнат вывел из гаража старенький джип и гордо спросил:
- Ну что, не видел таких автомобилей?
- Нет, - ответил Паустовский. - А где лошадь с телегой?
- Мы её в прошлом оставили, - объяснил Игнат. - В усадьбе есть конюшня - с той стороны забора, где прошлое. Управляющий следит за усадьбой и в прошлом, и в будущем. А вот господин изобретатель постоянно путешествует во времени и не может всё время находиться в этой усадьбе.
- Мы сейчас в каком году? - спросил Паустовский.
- А зачем тебе это знать? - улыбнулся Игнат. - В будущем - и ладно.
Цезарь мрачно сказал:
- Если хочешь вернуться к себе обратно, не задавай лишних вопросов!
Цезарь и Паустовский сели на заднее сиденье джипа. А Игнат вышел из машины и распахнул вторые ворота, которые располагались в дальнем углу двора.
Паустовский думал. Он видел два варианта: или он действительно попал в будущее, или, когда он входил в усадьбу, его сильно ударили по голове, и сейчас у него бредовые видения. Но от второго варианта Паустовский быстро отказался. Всё было слишком реальным - вещи, запахи, свежий ветерок... и Игнат с Цезарем. Розыгрышем это тоже быть не могло. Невозможно было ради розыгрыша создать этот удивительный автомобиль, который быстро ехал по грунтовой дороге, проложенной среди высоких деревьев.
Цезарь достал яркую металлическую банку и сказал:
- Пива хочешь?
- Нет, - ответил Паустовский.
Такой упаковки пива он тоже раньше не видел.
Цезарь открыл банку, глотнул пива и произнёс:
- Отец объявил у нас в поместье сухой закон. Сам раньше выпивал каждый день. А как заболел, бросил пить и запретил любой алкоголь в доме.
- Зря отказываешься, - сказал Игнат.
- Не хочу, - ответил Паустовский, стараясь казаться невозмутимым.
Но, конечно, он не был спокоен. Он не знал, куда его везут, и что его ожидает.
Паустовский лихорадочно продолжал думать: 'Зачем они переместили меня в будущее? Почему выбрали именно меня? И что значит: 'Если хочешь вернуться к себе обратно...'? Неужели, они могут оставить меня в будущем навсегда?'
6
Я очень ярко представила, как Паустовский едет на джипе с двумя незнакомцами в неизвестном направлении. Мне стало искренне жаль молодого писателя. И я кинулась на кухню.
'Может быть, среди газет у печки найдутся другие вырванные листы с продолжением рассказа? - подумала я. - Может, удастся прочитать, куда они его повезли?'
Трое гостей и хозяйка встретили меня на кухне радостными возгласами:
- Ты проголодалась?
- Присоединяйся к нам!
- Что ты там ищешь у печки? Кошачий корм? Так он - невкусный!
- Здесь газеты для растопки, - сказала я. - Но нет листов из разорванной книги. Они не сохранились? Смотрите, какие листы нужны!
Я взмахнула единственным листком.
А хозяйка сказала:
- Что за книга? Не помню такую.
- Какой-то сборник, - ответила я. - Там были разные рассказы. Точно - Тэффи и Паустовский. А вот этот листок я нашла в учебнике по высшей математике. Где остальные листы из книги? Они мне очень нужны! Там - продолжение рассказа Паустовского.
- Если листок был в учебнике, тогда точно ничего не сохранилось, - весело махнула рукой хозяйка. - Серёжка математику только на первом курсе учил, а сейчас осенью он уже на третьем курсе будет. Серёжка на даче в конце первого курса к экзаменам готовился, вот учебники и привозил сюда. Получается, математика больше года здесь лежит. Если были ещё какие-то листочки с рассказами, то их давно сожгли. А мы всё забываем учебник в город забрать. Хорошо, что ты о нём напомнила. Книжка-то - библиотечная. Надо побыстрее вернуть!
Я не стала комментировать слова хозяйки.
А одна гостья сказала:
- Если учебник библиотечный, то и листок в книгу мог не Серёжка положить, а кто угодно. Может, других листов на даче никогда и не было!
Я как можно спокойнее спросила:
- Кто-нибудь из присутствующих читал 'Первый рассказ' Паустовского?
- Я и двадцать первый его рассказ не читал! - засмеялся гость.
Дети оказались более начитанными. Я услышала бодрые ответы:
- Я читал 'Кота-ворюгу' и рассказы о животных!
- Я к ЕГЭ читала...
- Я тоже что-то читал.
Но 'Первый рассказ' не читал никто.
Хозяйка спросила:
- А что ты вдруг заинтересовалась Паустовским?
- Я нашла начало его рассказа, - ответила я. - И вообще, это - очень интересный писатель. Когда-то давно в шестидесятые годы известная актриса и певица Марлен Дитрих прилетела на гастроли в СССР. В аэропорту журналисты её спросили, что она хочет увидеть в Советском Союзе? Марлен Дитрих сказала, что хотела бы познакомиться с Паустовским, так как была потрясена его рассказом 'Телеграмма'. Но оказалось, что встретиться с ним невозможно, так как у него инфаркт, и писатель лежит в больнице. Через пару дней в Москве на концерте, ей сообщили, что в зале находится Паустовский. Актриса не могла в это поверить, так как знала, что он - в больнице. Но она не знала, что была любимой актрисой Паустовского. И что русский человек ради концерта может уйти из больницы раньше, чем нужно, невзирая на запреты врачей. Короче, после концерта, когда Марлен Дитрих ещё стояла на сцене в своём узком блестящем платье, на сцену поднялся старый больной Паустовский. Актриса была поражена, очень многое хотела сказать, но не умела говорить по-русски! И тогда Марлен Дитрих просто встала на колени перед Паустовским!
- Правда, что ли? - спросила хозяйка.
- Сейчас загуглю, - крикнул кто-то.
- Интернета нет! Ты что - забыл? - послышался ответ.
Я сказала:
- Это - правда. Существует фотография. Кто-то из журналистов успел сделать один кадр. Но не обошлось без курьёза. Узкое концертное платье актрисы не было предназначено для того, чтобы в нём вставали на колени. Паустовскому и ещё одному человеку пришлось помочь подняться с колен Марлен Дитрих.
7
В маленькой комнате я пролистала каталог косметики, но и там не нашла продолжения рассказа.
За окном монотонно шумел дождь. Я легла на узкую кровать и ещё раз перечитала единственную страницу Паустовского.
Информации было не так много: Чернобыль, генерал, его поместье...
Но я видела только один выход - при помощи дедуктивного метода Шерлока Холмса по этим крупицам информации попробовать представить, как дальше развивались события.