Дождь не лился - сыпался противной водяной крошкой, густо сыпался. Мокрая мостовая поблёскивала, как чешуя неведомого зверя. Издалека донёсся звон - три пополудни, часы бьют на здании ратуши. Эти часы много лет бьют - так, что в каждом уголке города их слышно, в каждом переулке.
Бася почувствовала, что ноги ослабели, и тронула мокрую кирпичную стену ладонью. Постояла так с минуту, вдохнула глубоко. Выдохнула с усилием. Хватит, отгорело-отплакалось. Вы, пани Бася, теперь вдова и несите вдовью долю достойно. Что ж с того, что лет пани вдове всего-то двадцать и женой она пробыла едва ли полгода. Война...
Бася убрала руку от стены, тряхнула головой и огляделась. Оказывается, нужный дом вот он, за кованым заборчиком. И вывеска кованая, не крикливая, но дорогая, основательная. "Ломбард".
Бася поднялась на крыльцо, потянула к себе дверь, и там, за ней, что-то успокаивающе звякнуло - и не колокольчик, и не стекло, непонятное что-то. Бася шагнула в тёплую полутьму и заморгала. Вуаль на шляпке подняла.
- Добрый день, пани. Что вам угодно? - спросил её из-за конторки усатый, гладко причёсанный, похожий на жука тип.
- Я... Я хотела... - Бася смутилась и залепетала.
Машина походила на фотографический аппарат в ателье, только большой, и мерно гудела. Бася устроилась на стуле, сложила руки на коленях и пыталась унять лёгкое беспокойство. Всё ведь правильно. Теперь она рассчитается с квартирной хозяйкой, и с молочником, и с зеленщиком. И сможет протянуть, пока не найдёт работу. Зачем ей теперь верность, без Януша? Куда её девать, кому хранить и для кого?
***
- Иди сюда, дорогой.
Да пропади ты! Найдёт же время, мать её.
- Радость моя, я на репетицию опаздываю.
У благоверной отвратительная привычка - приставать с бабской дурью в самый неподходящий момент.
- Ничего, Горохов подождёт.
Горохов - это режиссёр. Он бы, конечно, подождал. Ещё бы: я ведь не просто какой-то актёришка, а муженёк самой дочери самого министра самой культуры. Правда, Горохов к сегодняшней репетиции отношения не имеет.
- Что случилось, дорогая?
- Я купила новый эликсир. Выпей залпом.
Опять эликсир. В прошлый раз был суррогат супружеской любви. Мучился два месяца, пока преодолел. Знал бы тот идиот, который его продал, к какой сучке предстояло любовь испытать. Меня замутило.
- Что за эликсир? - буркнул я.
- Настоящая верность, милый. Донор прекрасный, взгляни, я фотографию у поставщика взяла.
На снимке мелкая чернявая лахудра, лупоглазая и кучерявая как спаниэль.
Проклятые ломбарды, понастроили их на каждом углу. Одна реклама чего стоит - "В нашем мире эти качества - редкость. Купи и стань счастливым". Мать их.
- Солнце моё, ты же знаешь, что я тебе и так верен.
- Знаю, дорогой. Но я же всё равно ревную. Пей.
Проглатываю посланца из чёрт знает какого средневековья. Подавив брезгливость, целую супружницу в щёчку и выскакиваю на лестницу.
Репетиция, несмотря на эликсир, проходит успешно. Антураж шикарный - настоящий сексодром. Партнёрша - тоже на уровне.
- А так, - меня внезапно разбирает хохот. - У меня, по ходу, иммунитет.
***
Можно было доехать на конке, но Бася предпочла сэкономить и пошла в ломбард пешком. Ветерок теребил пыльные резные листья клёнов, нёс по улице бумажную шелупонь, трепал края дамских юбок и чудом сохранившуюся с довоенных времён афишу на здании театра. "Цирк Олеськовского" - в который раз прочитала Бася надпись, давным-давно выученную наизусть. Вздохнула тихонько. Два года гражданской войны обескровили Пановию. Полупровинциальный Желявск опустел и будто бы осунулся. Ушла налаженность, а вместе с ней покой, безопасность, надежда на завтрашний день. Ушёл Януш - навсегда. И счастье тоже ушло - за компанию, походя.
Бася брела и стеснялась своего потрёпанного вида. На перчатке пусть незаметная, но штопка. Туфельки начищенные, но уже явственно потёртые. Шляпка у Баси последняя и не очень-то подходит к платью... Ничего. Ещё чуть-чуть, и стесняться она перестанет.
Чего уж теперь... Выкупить заложенную верность Басе так и не удалось - она едва сводила концы с концами, перебиваясь то шитьём, то стиркой. Ну а без верности - что остаётся женщине молодой, красивой и тоскующей? Портупей-прапорщик Ольшанский, хорунжий Квитницкий, секунд-майор Ходасевич... Басю передёрнуло, накатила брезгливость напополам с отвращением к себе. Она перекрестилась наскоро и поспешила дальше.
Снова, как и в прошлый раз, что-то мелодично звякнуло за дверью. Бася освоилась в полутьме, пригляделась, и похожий на жука ломбардщик снова спросил:
- Что вам угодно, пани?
Перед машиной Басю пробрала дрожь. Что будет, если и дальше ничего не выйдет с работой? Что придётся продать в следующий раз? Пусть ей уже не нужно благородство - на кривой дорожке толку от него мало... Но с чем ещё придётся расстаться?
***
Ну и нафуршетились мы с Жекой... Когда вторую приканчивали, он предложил по бабцам. Знает, сказал, двух подходящих.
- Ты чего? - оторопел Жека, когда я отказался. - Сдурел? Шикарные тёлки.
Послал я его в пешую эротическую, и настроение выпивать пропало в момент. Стыдно сказать, меня от девиц уже четвёртый месяц воротит. "Посткоитальный синдром", - с умным видом объяснил Горохов, когда я выпинал с его дачи двух сговорчивых старлеток, специалисток по оральной части.
Вот тебе и иммунитет. Хремунитет.
В общем, расплевались мы с Жекой, и прибыл я домой хорошенько подшофе.
- Дорогой, это ты? Иди скорее сюда. У меня для тебя кое-что есть!
Чтоб тебе онеметь! Как всегда, в самый подходящий момент.
- Что есть?
- Эликсир, милый. Настоящее благородство.
Одно другого не легче. Блядоротства мне только не хватало.
- На хрена мне оно?
- Дорогой, ты у меня грубоват. Это не твоя вина, конечно, это недосмотр твоих родителей. Откуда они там, из Рязани, да? Ну вот. Тебе нужно добавить хороших манер. В конце концов, они артисту необходимы.
Артист, блин. С подачи тестя, как где затевают дефектив или боевичок, так меня приглашают на роль многожёнца или сутенёра. Типаж у меня, как выяснилось, идеальный.
Делать нечего, глотаю очередной атавизм из невесть какой помойки. Ох, и дрянь...
- Откуда это? - интересуюсь я, отрыгнув.
- Тот же донор, дорогой.
Вот оно что. Чернявая замухрышка из... из...
- Из какого она бардака?
- Ой, дорогой, как я рада, что благородство исправит твой лексикон. Девушка живёт в каком-то отсталом параллельном мире. Поставщик говорил, как он называется, но я забыла. Да и какая разница?
- И что там, в этом отсталом?
- Ой, там ужасно, дорогой. Голод, нищета, убийства. По-моему, даже война. Зато у жителей ещё сохранились кое-какие древние качества. Настоящий эксклюзив.
***
Ветер по-осеннему разгулялся - завертел флюгерами, пригнул к земле старые клёны, завыл. Бася развешивала на верёвке мокрые простыни, которые норовили то хлопнуть по лицу, то вырваться из рук.
- Ах ты ж пся крев! - высказалась Бася на очередной хлопок.
Развесив бельё, она подняла таз и отправилась к себе - в комнатушку, которую снимала теперь вместо квартиры, где они жили с Янушем. За которую снова нечем было платить... Бася поднялась по лестнице и толкнула дверь плечом. Войдя, поставила таз и, не раздеваясь, упала на кровать. Осточертело! Как же осточертело всё - и война, и нищета, и стирка эта бесконечная и почти бессмысленная. Хоть на панель иди. Или - в ломбард.
Бася перевернулась на спину и уставилась в потолок. Так... Что там у неё ещё осталось?. Доброта осталась. Много за неё не дадут. Образованность какая-никакая. Её в ломбарде вообще не принимают. Хороший вкус остался - Бася и сейчас нюхом чуяла вульгарность, вмиг замечала диссонанс, безошибочно чувствовала меру. Вкус в ломбарде берут. И платят за него неплохо. И Басе он уже ни к чему... Что ж, выходит - прости-прощай, хороший вкус.
***
Вчера, честью клянусь, выключил бокс. Как только наш отправил этого африканца в нокдаун - я взял и выключил. И застыл ошарашенный. Словно это не я мордобой смотреть не стал, а кто-то другой. Третьего дня не пошёл на футбол, неделю назад выбросил в мусор детектив про шпионов.
Сегодня с утра - скажи кто, не поверил бы - сдал кровь в донорском пункте. А вечером на съёмках, когда Жека залез под юбку статистке, хлестнул его по щеке. Наотмашь. Жека потом от удивления полчаса заикался.
Выходит, потреблённый месяц назад хороший вкус, в придачу к благородству и верности, меня всё же добил. По здравому рассуждению я понял - иммунитет закончился. С супружеской любовью справиться удалось, а дальше - организм не выдержал. А самое главное - я стал видеть сны. И в них миниатюрную тоненькую брюнетку с большущими синими глазами и крупными чёрными кудрями, падающими на плечи.
Я даже не сразу понял, что эта девчушка, похожая на киношную Мальвину, и есть та самая лупоглазая лахудра. А когда понял, долго в себя прийти не мог.
Неделю я промаялся - думал только о той Мальвине. Уже и наяву начал ею грезить, не помогало даже осознание того, что она туземка из мира бог знает какой степени неблагополучности.
Что же это получается, рассуждал я, едва не загибая от прилежания пальцы. Супружеская любовь мне как эскимосу веер. Верность, вкус, благородство - в нашем мире от них одни убытки, поэтому, видать, и товарец редкий. А девчушке той...
Не додумав, я отправился прямиком в ближайший ломбард.
- Есть толерантность, - принялся нахваливать товар ломбардщик, едва я переступил порог. - Принципиальность, преданность, альтруизм...
- Не интересует, - прервал я и протянул уворованную у благоверной фотографию. - Это ваша клиентка?
- Наша, - подтвердил ломбардщик, справившись в картотеке. - Страна Пановия, четвёртая альтернатива. Девушку зовут Бася Летинская, она из дворян, вдова. Товар высшего качества, правда, у неё мало уже что осталось. Если желаете, есть другие доноры из того же мира. Вот, скажем...
- Не желаю, - вновь прервал я. - Как туда попасть?
- Куда "туда"? - ошеломлённо переспросил ломбардщик. - В Пановию? Зачем вам? Тур стоит огромных денег!
- Я там кое-кому задолжал. А долги, знаете ли, надо платить. Хотя обязательность в нашем мире и несколько устарела.
Через три недели я высадился из мудрёного вида фуникулёра на задний двор приземистого сооружения, огороженного кованым забором.
- Извлекайте, - взял я за грудки прилизанного усатого субъекта, похожего на древесного жука. - Верность, любовь, благородство, вкус - всё разом. Не поняли? Что ж тут непонятного, я хочу отдать долг. Дайте-ка мне адрес вот этой особы.
***
На кухне резко пахло яблоками и корицей. В столовой - кофе. И даже книги в библиотеке пахли - бумагой, краской, клеем. Бася усмехнулась. Похоже, ей теперь в собственном доме не найти места без навязчивых запахов. В гостиной Бася открыла на минутку окно, положила на поясницу ладони и, встав на цыпочки, вдохнула морозный воздух. Вечерело. На Желяевск наплыли вуалево-прозрачные сумерки, какие бывают только в январе, на изломе зимы. Скоро Януш придёт...
Родной. Надёжный и заботливый. Благородный, мужественный Януш. Вернувшийся к ней с войны и позвавший в жёны.
Впервые он пришёл пять лет назад, Бася ещё не знала тогда, что это Януш. Так же, как и сейчас не знала его настоящего имени.
Он долго тогда стоял в дверях и смотрел на неё. Молчал и дышал прерывисто. Потом сказал:
- Я хотел вернуть то, что принадлежит вам, пани Бася. Верность, благородство, вкус... В эликсирах. Я... Я передумал.
- Почему? - прошептала Бася.
Он снова долго молчал. Затем выпалил:
- Я подумал, что мы могли бы выпить эликсиры вместе. Напополам.