- Да-да, - отозвалась Татьяна Сергеевна, заведующая экспериментальным отделением центра офтальмологии.
В кабинет вошёл седой, крепкий мужчина в несколько легкомысленным сером свитерке. "Лет сорок пять, - прикинула Татьяна Сергеевна. - Седина ранняя, а так достаточно молодо выглядит".
- Проходите, - сказала она. - Садитесь.
- Здравствуйте, - произнёс вошедший, волнение в его голосе странно контрастировало с уверенностью в движениях. - Я прочитал объявление про добровольцев, ну, на эксперимент, я хочу участвовать. Вот моя история болезни.
И он протянул пластиковую карточку.
- Здравствуйте, - ответила Татьяна Сергеевна и вставила карточку в прорезь терминала. Так, Матвеев Константин, художник, с возрастом почти не ошиблась, рост, вес, давление... Ага, вот. Полностью выжжены зрительные колбочки, палочки тоже частично повреждены, но острота зрения сохранена на достаточном уровне. А вот цветов он не различает. Совсем. И притом художник. Она свою тему разрабатывала для коррекции дефектов зрения у дальтоников, а тут... так радикально. Главное - такие случаи практически не встречаются, принципы послеоперационной адаптации будут иные: у дальтоников мозг надо приучать к новому, а здесь придётся переучивать. Придётся модифицировать методику, а результат в общую статистику исследований не попадёт.
Интересно, что же произошло с этим человеком? Она посмотрела на мужчину.
- Что, доктор, - нервно улыбнулся тот. - Принимаете?
- Вы ознакомились с нашей идеей?
Мужчина кивнул.
- Вы понимаете, что в вашем случае придётся решать тройную задачу? И придётся высекать три участка зрительного нерва, а это уже заметный риск.
Новый кивок:
- Да, я читал, я понимаю.
- Что ж, - улыбнулась Татьяна Сергеевна. - Будем пробовать. Конечно, поисследуем вас сначала, глаза, мозг, общее состояние, и если противопоказаний не выявится...
- Спасибо, доктор!
Татьяна Сергеевна не любила зелень операционной униформы. Но таковы вековые традиции. Осторожно повела затянутыми в тонкую резину пальцами, и направилась к операционному столу; пациент уже спал. Ассистент надвинул агрегат с манипуляторами и большой линзой и зафиксировал в нём голову пациента.
- Мелодию четырнадцать, - произнесла Татьяна Сергеевна. - Матрицы и фиксатор на правую панель, фильтрами не попутайте!
Закусила губу, последнего не стоило говорить, её ребята конечно не попутают, наборы заранее подготовлены. Это просто волнение, они так и поймут, не обидятся.
Руки заняли место в манипуляторах.
- Чуть ближе.
Ассистент подправил фокус линзы.
- Хорошо. Начали.
Тихая музыка Жан Мишель Жарра успокаивали, придавали уверенности. Ребята точно выполняли команды, так что их почти не замечешь, как движения собственных ног при ходьбе.
Три датчика с цветофильтрами и дифракционной фокусировкой заняли свои места на верхнем секторе радужки. Три, а не один, как предполагалось по основной методике. Но у этого пациента не работают все три цвета. Подогнаны оптические оси. Теперь самое сложное - работа внутри глаза. Там может действовать только интроманипулятор, универсальный и не такой удобный, как внешние, специализированные. Так, определить периферийные зоны, высечь по участку на каждый датчик. Это действие не допускало ошибки, поправить её было бы невозможно. Разместить интерфейсную часть на слепом пятне и подключиться к подготовленным участкам. Готово.
Теперь небольшой перерыв, пока ассистент переносит агрегат на другой глаз. И всё сначала.
- Сколько? - задала Татьяна Сергеевна традиционный вопрос, отстраняясь, наконец, от агрегата.
- Три часа десять минут.
- Хорошо.
Как быстро пролетело это время.
Навалилась усталость, болели глаза, ныли спина и шея.
- Хо-ро-шо, - повторила Татьяна Сергеевна с расстановкой.
Матвеев открыл глаза и, поморщившись, сразу закрыл.
- Проснулись? - услышал он женский голос.
Снова открыл. Цветным окружающее не было, и то что он видел, было усеяно беспорядочными точками, собиравшимися пятнами по краям. Сквозь это, впрочем, проглядывали вполне нормальные предметы, привычно чёрно-белые. Слева от кровати сидела Татьяна Сергеевна в белом халате.
- Расскажите, что вы видите, - потребовала она. - Нормально вы видеть пока не должны, вам ещё зрительные центры мозга тренировать надо. Но всё же.
Матвеев как мог описывал картинку, Татьяна Сергеевна кивала головой. Пока всё нормально, центр поля зрения не затронут, теперь дело за адаптационными способностями мозга.
- Понятно, - сказала она, когда Матвеев замолчал. - Примерно так и должно быть. Теперь начнём работать.
Тренировки оказались неинтересными и не особо приятными. Каждое утро в палате плотно зашторивали окна, на лампочку надевали плафон разного цвета - по очереди зелёный, красный или синий. И при таком одноцветном освещении проходил весь день, штору раскрывали лишь вечером. Назавтра цвет менялся.
Матвееву цвет сообщали, но для него красный был просто светло-серым, зелёный немного темнее, а синий совсем тусклым. Очертания предметов теряли определённость, это вызывало головокружение, неуверенность. Единственное, что он замечал - день за днём гасли мешающие точки в глазах, становились прозрачней пятна.
Это случилось на четырнадцатый день.
- Зелёный сегодня, - сказал парень, меняя плафон. Задёрнул штору и щёлкнул выключателем.
- Да... зелёный... - неуверенно ответил Матвеев. - Точно зелёный! - волнуясь, почти выкрикнул он.
Цвет был мутным, каким-то пятнистым, но явным.
На следующий день проявился синий - глубокий и ровный. Красный рождался с трудом, сначала коричневым оттенком, тогда Татьяна Сергеевна распорядилась несколько дней плафон не менять. И всё вокруг Матвеев а постепенно наливалось красным, будто поспевающее яблоко.
Наконец настал день выписки. Татьяна Сергеевна объяснила, как следить за датчиками, когда приходить на проверку и калибровку, что процесс адаптации может длиться ещё несколько недель. А Матвеев пригласил доктора на свою выставку.
- Приходите обязательно! Она откроется двадцать пятого января. Договорились? - и ещё раз поблагодарив, пошёл к выходу.
Он шёл по аллее, пожирая глазами буйство красок октября: лимонную желтизну листвы берёз, багрянец клёнов, сдержанную зелень сосновой хвои. Природа подарила ему в этот день ясную синеву неба, и казалось, нет ничего прекраснее на свете. Ещё бы только чтобы рядом была его Лидуся-Лидок. Но она прилетала только к новому году.
Двадцать пятого января Татьяна Сергеевна ушла из центра в обед, чтобы выполнить своё обещание. Работа продвигалась, правда до внедрения методики было ещё далеко - у каждого третьего адаптация не проходила, надо было изучать, пробовать, доводить.
Выставка художника Жана Бесцветного заняла всё левое крыло павильона. Татьяна Сергеевна вошла в первый зал, осмотрелась и чуть не заплакала от обиды. Как же так? Столько работ - серые акварели, рисунки углём, карандашная графика - и всё без цвета! Почему? Ради чего она тогда потратила столько сил на этого человека, если ему это не нужно? Работы были талантливы, сотни людей в павильоне стояли перед ними, разглядывали, любовались. Но в этих работах не было частички её души, которую она вкладывала в работу над этим человеком. За что он с ней так? Всё же она не ушла и направилась в следующий зал. Сразу у входа она натолкнулась на Матвеева, стоявшего под руку с женой Лидией - Татьяна Сергеевна узнала её по фото, стоявшем на тумбочке в палате художника.
- Мой доктор! - громче, чем следовало в этом месте, поприветствовал Матвеев. - Но что это с вами? Какая картина вас так расстроила?
- Вы... вы... Вам не надо было... приглашать на это... - с трудом, толчками выговорила Татьяна Сергеевна.
- А что не так? - удивился художник. Лидия потянулась губами к уху мужа и что-то прошептала, он поднял брови и неуверенно улыбнулся. - Ага... Знаете, давайте пройдём в мастерскую. Лидок, подежурь пока здесь, лады?
В мастерской Матвеев предложил гостье стул, сам сел на подоконник.
- Скажите, доктор, вас в самом деле расстроило то, что я не выставил цветных работ? - мягко спросил он.
- Я думала, что вы... что для вас важно, что я делала. А вы...
- Важно! - художник зачем-то указал на потолок, Татьяна Сергеевна послушно перевела туда взгляд, но не увидела ничего интересного, за исключением гипсовой лепнины. - Важно. Вы же меня заново на свет роди... То есть, я хотел сказать, вы мне снова мир подарили. Да, я пока не готов писать красками. Вы говорили про адаптацию, так она ещё не кончилась для меня. Но я работаю, да. Наверное, добьюсь. И это будет ваша заслуга! Но предположим, мне не удастся вновь войти в эту реку - и что? Разве того, что я вижу этот мир в его великолепии мало? Разве вы помогаете только живописцам? А?
Татьяна Сергеевна вздохнула. Обида таяла, становилось просто грустно.
- Вы правы, Константин. И я действительно рада, что... родила вас. Наверное мне просто хотелось увидеть подтверждение своим усилиям. Это так эгоистично, да?
Художник мягко улыбнулся.
- Нет, что вы! Это скорее с моей стороны эгоистично было пригласить вас раньше, чем я сам оказался готов. И назначить открытие выставки именно на этот день. Но тогда - как доктор - посмотрите на ход моего выздоровления.
Он взял со стеллажа папку и протянул ей. В папке оказались акварели: небольшие натюрморты, пейзажи. Все в цвете. Особенно впечатлили её пейзажи, освещённые золотисто-коричневым неземным светом. Спокойные по содержанию они внушали тревогу, чувство опасности и неотвратимости. Она посмотрела на художника, её губы тронула скептическая усмешка.
- И вы осмелились отказаться от всего этого? От самого себя, в конце концов?
Матвеев прошёлся по мастерской.
- Может быть, вы правы, - сказал он задумчиво. - В конце концов, что ещё может дать художник кроме своего видения и ощущения мира. Может быть... А от этого я не отказываюсь, нет. Просто я ещё не готов. Я вас ещё приглашу на выставку, обещаю!
Татьяна Сергеевна согласно кивнула и направилась к двери.
Он протянул большой запечатанный конверт из плотной бумаги.
- Может, сгодится на что... И спасибо вам за всё... за этот мир.
Уже в своём кабинете Татьяна Сергеевна открыла конверт. Там был лист бумаги с портретом женщины. Лёгкая, почти прозрачная акварель передавала выражение озабоченности и бесконечной доброты.
Татьяна Сергеевна отложила портрет, машинально надела белую шапочку - такую же как у женщины на портрете. Надо было работать, планировать новую серию экспериментов, обсудить заново ситуацию с нейрофизиологами. А в голову лезло другое - какую рамку выбрать для портрета, на какую стену дома повесить...