Ночь. Тихо так, что слышно тишину. Свеча горит в изголовье отцовского гроба, даже не потрескивая. Юля сидит в ногах у матери, прилегшей на диване, уставшей от дневных мытарств и похоже незаметно для себя уснувшей. Эта ночь самая последняя... для прощания с отцом.
Юле не уснуть. Никак не укладывается в голове, что умер папа... За свои двадцать шесть лет ей впервые вдруг стало понятно - мало она отдавала тепла, заботы и любви своему отцу-папке-папуле... В эту непостижимую ночь душевной муки он лежал перед ней в своей последней колыбели успенья.
Взгляд скользил по бесконечно дорогому лицу, затаиваясь на дрожащих тенях. Когда-то бравадно казалось - она готова к смерти отца, но случившееся опустошило её всю до состояния глубокой отстранённости, в которой обжигающе переливалась одна только боль, боль.... Боль стучалась пульсом в висках, сворачивала внутренности в тугой дрожащий комок. Боль не прорывалась ни криком, ни безудержным рёвом взахлеб, а только извивалась солёной тяжестью не просыхающих слёз.
В прихожей горел свет и, дверной проём из зала в коридор, ведущий к кухне, маячил перед глазами портретной рамой. Неожиданно, совсем было отрешенный взгляд Юли, зацепился за чёткий абрис фигуры отца. Да, точно - это папа...Он стоял, как и всегда любил - слегка облокотившись на косяк, сложив калачом на груди руки и положив одну ногу на другую накрест. Не было ни удивления, ни испуга так сильна была боль... Просто Юля смотрела и, знала: да - это папа собственной персоной. Молодой, но отчего-то такой же лысый, как и при жизни. Лицо светится печалью и нежностью и, просто светится непонятно откуда исходящим ясным светом, в котором видна каждая его чёрточка.
--
Пошли доча, милочек мой, ненаглядный на кухню... чайку попьём, - его любимое обращение, мелькнуло в голове. Папке всегда хотелось, чтобы его последыш был сыном, а родилась я и стала для него "милочек"...
--
Да, как же это... Папа ты же вот он! Ты здесь вот в гр-рбу, - проглотился гласный звук в пересохшем горле.
--
Там уже не я, там ... как пальто. Снял и оставил, ты иди-ка чайник поставь.
За отцом прошла на кухню. Чайник вскипел неожиданно быстро, вскоре на столе дымились горячим паром два бокала с чаем.
--
Пап, чего ты у стенки притулился? Садись на любимый свой табурет.
--
Не торопись, милочек... Садись-ка сама и слушай. Своего мужа встретишь в небе. Никаких положенных полгода не жди, выходи замуж. Судьба это твоя.
--
В небе? Значит, я тоже скоро умру, да?
--
Не умрешь, тебе ещё жить. Встретишь, поймёшь, а пока запоминай...
На Юлю накатило странно-дремотное состояние. Смотрела на своего любимого папку, видела, как его губы роняют слова и, даже вроде слышала их, но смысл убегал от её восприятия. Очнулась, когда отец сказал, что уходит. Поняла, ничего-то она не запомнила, разве только про мужа.
--
Всё, родная, не тоскуй, слезами дорогу мне не заливай. Что смог, то сказал, что запомнишь, то и твоё.
Развернулся, пошёл по коридору в направлении зала, но не повернул в него, а шагнул во встроенный стенной шкаф, и буквально как нож в масло втаял.... и вот уже опять гладкая поверхность дверцы отражает льющийся из кухни свет. Не веря себе, Юля подошла к шкафу, протянула к нему руку и отшатнулась в испуге - рука точно так же протаивала сквозь дверцу. Она подошла к дверному проему в зал. В зале все было по-прежнему, одна странность смущала и, Юля никак не могла понять какая. Она медленно обвела взглядом комнату. Также стоит гроб с телом отца, спит на диване мама, а в ногах у нее сидит девушка, лицо скрыто длинными распущенными волосами. Вяло шевельнулась мысль, - "Кто же мог зайти, пока я с папой была на кухне? Подняла бы хоть глаза на меня..." В тот же миг лицо у девушки поднялось, и Юлька увидела совершенно пустые глаза. Свои глаза, собственные! Потрясённо икнулось, - эт-то-о я-а?!
Грохот, раздавшийся в квартире, разбудил всех: мама упала с дивана, потому что он ходил ходуном. Из соседней комнаты выскочила старшая сестра. Юльку било крупной дрожью, от закушенной губы солонело во рту. А в кухне на столе дымились два бокала с чаем.
Прошло девять дней, и Людмила провожала младшую сестру в аэропорту города Алма-Аты лететь в Тольятти, где Юлия работала на ВАЗе. Шел 1981 год, май в Казахстане был жарким, яростно цветущим. Вылетающие зашли в летний накопитель, ограниченный линейной решеткой. Многие из провожающих не торопились уходить. Люди разговаривали друг с другом, протягивая через решетку руки, пожимая их. Юлия также стояла у прутьев решетки и беседовала с Людмилой. В накопитель зашел молодой парень, улыбчивый, черноволосый и черноглазый. Одет в строгий коричневого цвета костюм, в руках букет с алыми тюльпанами, на правой руке поблескивало золотое кольцо. Парень осмотрелся и, так и приклеился глазами к Юльке. А та мельком подумала про него - "Симпатичный, к жене летит"
В самолете оказалось так, что этот "симпатичный" сидел впереди нее, а она у него за спиной. В иллюминатор Юлия видела, как потихоньку самолет взбирался в небо. "Симпатичный" сначала делал вид, что тоже смотрит в окно, а затем, уже не скрываясь, пристроился так, чтобы в узкое пространство между креслом самолета и его бортом можно было глядеть на нее - Юльку. Ей было неловко от столь пристального внимания. Кружилась голова, потому, что от того непонятного, таинственного происшествия с ней дома, о котором она никому ничего не рассказала, у нее "совершенно расстроился вестибулярный аппарат". Таков был диагноз врачей, потому как только Юля пыталась обернуться назад, как тут же теряла равновесие. В чем причины этого расстройства врачи понять не могли, советовали держаться осторожно. Она и держалась.
Допекал сидящий рядом сосед, пожилой барабанщик из оркестра великого советского фокусника и мага Игоря Кио. В самолете летел весь состав этого оркестра, на цирковое представление в тольяттинский цирк, компания была дружная. Сосед у Юлии был слегка под "шафе" и пытался обаять миловидную провинциалку столичным шармом и рассказами, по каким заграницам он ездил. А в итоге договорился до фривольного приставания. Юля поначалу отвечала ему односложно, а потом и вовсе отвернулась, что в результате охладило пыл престарелого казановы.
В Караганде самолет сделал посадку. Юля вышла из здания аэропорта на вольный степной обжигающий ветер. Аэропорт, выстроенный сплошь из стекла показал ей, как по залу ожидания мечется "симпатичный". "Наверно жена не встретила", подумалось ей, и она повернулась лицом к ветру и уходящей вдаль дороге.
--
Так, вот вы где...
За спиной у нее возник "симпатичный".
- Я уж думал, что вы совсем сошли. А вы дальше летите? В Тольятти? Как и я? - все это выпалилось оглушающим залпом, а, далее не дождавшись ее ответов, последовало продолжение. Парень достал из нагрудного кармана свой паспорт, поставил его перед ее глазами и, минуя первую страницу, стал медленно пролистывать лист за листом этот удостоверяющий личность гражданина документ.
- Меня зовут Александр, можно Саша. Вы не смотрите, что у меня на руке кольцо, это я так, для форса. У матери взял и не снимаю, чтоб не потерять. Видите, штампа в паспорте нет, я не женат. И вообще я сейчас в отпуске, лечу в Тольятти к тетке, а в Алма-Ате отдыхал по путевке.
--
Ну и что? - оторопело и несколько флегматично спросила Юля.
--
Что, как...- невпопад прозвучало из уст Саши.
--
Как, то есть вас зовут? - поправился он.
--
Юлей... зовут.
--
Пойдемте в зал ожидания, я вас кофе угощу.
В буфете за чашечкой кофе сама того не замечая, Юлия рассказала о том, что у нее умер отец, а она его при жизни, ну, не долюбила и, от этого сейчас больно. Объявили посадку и вскоре они были на борту своей ТУшки. Саша сел рядом с Юлей, но тут подошел пожилой ловелас и возмущенно выпроводил его. Александр невозмутимо встал, извинился, а оказавшись на своем месте опять развернулся в щель между креслом и бортом самолета и, так и просидел до конца рейса.
Через полтора часа самолет приземлился в аэропорту Курумоч, пассажиры погрузились в автобус и прибыли ко входу в павильон раздачи багажа, потекли в него нестройным рядами. В зале павильона были кассы, где продавались билеты на рейсовые автобусы до Куйбышева, Тольятти, Жигулевска. Юля прямиком направилась к выходу из зала, увидев через сквозные стеклянные двери, что вот-вот отойдет от своей стоянки тольяттинский автобус, решив купить билет у водителя. Багажа ей ждать не нужно, с ней была только сумка с коробкой конфет на папины сороковины, а в кармашке сумки лежала купюра в пятьдесят рублей и паспорт. Стремительно рванувшись к выходу, она обнаружила, что ее крепко держат за локоть левой руки. Обернулась - это был Саша.
--
Юль, не торопись, я же не успею взять чемодан.
"Действительно не успеет, - подумала она - придется ему ехать следующим автобусом. А я уже уеду..."
- Юль, ты пойди, дай телеграмму домой, здесь же есть телеграф, что долетела и все такое. Я возьму билеты себе и тебе. Поедем вместе.
Он спокойно с железной уверенностью, что она так и поступит, взял у нее из рук сумку повернулся и пошел к кассам занимать очередь. Слегка ошалело, посмотрев ему вслед, нащупав в кармане пиджачка красногрудую десятку, Юля вышла из павильона, направилась к зданию курумочского аэропорта. На улице было тепло, ветер нес в себе запах цветущих яблонь, легкие сумерки заявляли свои права, подсветив розовой полосой облака на горизонте. "Не остаться бы без денег и паспорта", - мелькнула глупая суетливая мыслишка. "Да, нет на прощелыгу вообще-то не похож, чего только привязался? А я тоже хороша, чего послушала, ехала бы себе уже..."
Они сидели на скамье у фонтана, перед ними лежала укатанная в асфальт площадь, по которой сновали такси, автобусы, катались на велосипедах подростки. Сидели и болтали уже легко без напряжения, ожидая, когда подойдет их автобус. Вопросы, ответы - легкие, вроде бы ничего не значащие, однако выясняющие обстоятельства жизни друг друга сменялись анекдотами, которые рассказывал Саша.
--
Так тебе 26, а я думал ты соплячка, только не обижайся. Подозревал, конечно, что чуть старше 19, больно ты грустная была, - совместил несовместимое в неловком комплименте Саша.
--
А тебе сколько?
--
Извини, я пойду у ребят прикурю.
Саша отошел к трем молодым парням, стоящим неподалеку у фонтана. Возвращаясь, оглянулся к ребятам и что-то им ответил на прозвучавший ему вслед вопрос. На полпути к скамье громко сказал, обращаясь к Юлии:
--
Женушка моя!
--
Почему это я Золушка? - не расслышав переспросила она.
--
Да не Золушка, а женушка. - утвердительно заявил ей Саша, садясь рядом на скамью.
--
Это ребята меня спросили, кто ты мне, а я ответил - женушка. Увезу я тебя на Север. Пойдешь за меня замуж?
--
Ну да, а чего ж...
Ответ вырвался бездумно, сразу, как будто и не она ответила. Осмыслила она его тут же, и удивилась, подумала: "Да пусть себе болтает. Распетушился. Деловой, весь из себя. И я туда же, ну да..."
--
Нет, я серьезно. Пойдешь?
Их разговор прервала чистенькая, опрятная старушка. Она была совершенно слепа, веки обозначены заросшими рубцами. Постукивая палочкой по асфальту, она не просто подошла, а будто появилась сразу в полутора метрах от их скамьи.
--
Детки, вы уж простите меня старую. Лететь-то мне завтра, а гостиницу не найду. Дочка проводи, милая.
--
Сейчас бабушка, пойдемте. Гостиница тут недалеко.
Юля взяла старушку под локоть и повела к небольшому ухоженному домику в два этажа, стоящему в притык к зданию аэропорта. Когда они прошли через входную вертушку и обратились с вопросом к дежурной, та их разочаровала. Оказалось, что этот маленький, но очень уютный и дорогой приют только для иностранцев. На вопрос, а где же для прочих есть возможность переночевки, дежурная направила их обратно через площадь к выездной дороге, где стояла простая пятиэтажная саратовка для транзитников. Пришлось им возвращаться мимо фонтана и сидящего на скамье Саши. На его вопрос, - а что не так? Юля просветила его по поводу местонахождения гостиницы для простого народа. Оставив Сашу в одиночестве, они, наконец, добрели до входной двери нужного им здания, вошли. Юля посадила старушку на круглый диванчик, стоящий в центре холла и, взяв у нее паспорт, подошла к окошку администратора. Объяснив моложавой, в очках женщине суть происходящего, подала ей паспорт слепой старушки и попросила помочь в устройстве и отправке на следующий день хозяйки молоткасто-серпастого документа. Администраторша, сонно покивав головой, взялась заполнять бланк поселения. Юля подошла к старушке, присела рядом, достала из кармана пиджачка трешку, подсунула ее под левую ладонь слепой, лежащую на коленях и сказала:
--
Бабушка, вас сейчас оформят и проводят в номер. А три рубля я вам на всякий случай даю, вдруг понадобятся.
--
Доченька, спасибо тебе за заботу. Ты милая моя запомни это муж твой. Не сомневайся, замуж-то выходи.
Юлька рассмеялась, погладила старушку по руке и вышла на улицу. Слова слепой вызвали в душе смятение, сердце разбежалось бешеным ритмом. Постояла, подумала и решила вернуться, потому, как обожгла еще одна нечаянная мысль: "Может ей не хватит трех рублей, а я даже не спросила, есть ли у нее вообще деньги. Пятерка у меня еще в кармане, вот ее и отдам".
В холле было пусто. "Надо же, как быстро, уже и нет никого. Ничего передам через администратора". Подошла к окошку, увидела ту же самую женщину, спросила:
--
А вы бабушку уже устроили?
--
Какую бабушку? - остро взглянула из-под очков женщина.
--
Слепую...Я к вам ее приводила.
--
К нам? Кого?
--
Вы у меня ее паспорт взяли.
--
Девушка, я вас то первый раз вижу, а вы про бабушку...
Администраторша сняла очки, закрыла окошко, встала и вышла в другую комнату, с треском захлопнув за собой дверь. Юлька побрела к выходу, обернулась, почувствовав чей-то взгляд. Напротив, в глубине коридора стояла уборщица, воззрившаяся на нее с опаской.
- Слышь-ко...Ты бабку-то куда дела? Зашла с ней, и раз тебе... и нету. А?
- Не-е зна-аю...
Ошарашенная, недоумевающая она пришла к Саше и тут же спросила:
--
Скажи Саш, я тут с бабушкой ходила?
--
Ну да. Ты ее устроила в гостиницу?
--
Устроила...- Юля задумалась. Саша еще о чем-то спрашивал, но её ответы были невпопад, и он замолчал. Густой весенний вечер заставил зажечься неоновые надписи на фасаде здания аэропорта, фонари, обступившие кромку площади. Разговор между Сашей и Юлей не клеился. Вскоре подошел автобус, и они оказались вдвоем на переднем сиденье прямо за водительским креслом. Водитель вывел свой транспорт на широкую автостраду и, не зажигая света в салоне, помчался к Тольятти. Саша решил, что пора от слов переходить к делу, попробовал поцеловать задумавшуюся попутчицу. Юлька отстранилась и осадила недобрым словом. Он обиделся, отвернулся. Так вот молча, они доехали до места назначения.
Автостанция, куда прибыл автобус, находилась в двух минутах ходьбы от общежития, где жила Юлия. Александр даже не попытаться ее проводить, просто спросил адрес и сказал, что зайдет к ней завтра в гости.
Это завтра наступило. Юлька проснулась с непонятным для себя ожиданием. Девчата ушли на работу, а у нее было еще три дня отгулов. В окошко постучался сизарь - голубь, которому она прошлым летом вылечила перебитую лапу. Тогда с переломанной лапкой он залетел в ее распахнутое на четвертом этаже окно с явным намерением, чтобы ему оказали помощь. Сидел, как помниться, в руках не шелохнувшись до тех пор, пока ему не наложили шину из спичек и не прибинтовали ее покрепче. Затем стал прилетать ежедневно и даже с голубкой, хозяйски овладев комнатой, оставляя повсюду пух, перья и свежие капли помета. Юля все это терпеливо убирала и продолжала прикармливать просом неожиданных нахлебников, но когда однажды вернувшись с ночной смены увидела, что на ее тумбочке начинают вить гнездо, она стала закрывать окно, уходя на работу. Голубь не обиделся и продолжал прилетать в гости по сию пору, вот и сейчас, получив порцию гречки, посидев в Юлиных ладонях, погулив с ней он улетел восвояси.
Часы на стене пробили десять, время, когда обещал прийти Саша. Юлия поняла, что ждет его со странным чувством, в котором смешались надежда, печаль, дрожь волнения и еще что-то, чему она не могла найти определения. "А время шло и старилось..." - так у Пастернака, и Юля понимала сейчас эту фразу с остротой душевной боли, потому что время-то шло, а Саша не шел. Двенадцать пробило. В три часа придут с работы девчата. Саши нет и, тут вся ее внутренняя суть взорвалась нестерпимой болью, рванулась наружу слезами взахлеб и с причетом:
- Милый мой, любимый, ненаглядный мо-ой! Где ты, мой родимый, муж мой дорого-ой! Двух рожу сыночков, радость для тебя-а.... Я ведь и не знала как люблю тебя-а... Где ты, почему ты, сокол не идешь? Жизни без тебя, о-ёй ... сердца не уймёшь...Муж мо-о-ой...
Она слышала свой причет громкий, безысходный, как бы со стороны. Понимала, что творится с ней невероятная истерика, но было ей все горше и горше. Остановиться казалось невозможным. Проплакав часа полтора, все же стихла, удивилась: "Ненормальная!". Привела себя в порядок и... забыла, выкинула все происшедшее из головы, обозначив его коротким словом - блажь.
Александр пришел через три дня, вызвал ее на вахте, и она спустилась к нему в ситцевом халатике и в домашних тапочках, не придавая его приходу особого значения. Вышли во двор общежития, стали прогуливаться по дорожкам. Саша остановился перед скамьей, попросил:
- Юль, ты сядь, пожалуйста, мне нужно кое-что тебе сказать. Это... это слишком серьезно. И... еще пообещай. Нет, поклянись, что ты меня не бросишь.
Зачем клясться, ей было невдомек, но почему-то эта просьба при всей своей несуразности произвела на нее магическое действие. Она не стала садиться, сложила руки на груди крестом и чуть торжественно сказала:
--
Клянусь, я не брошу тебя. Достаточно?
--
Да. Знаешь, я думал. Я не пришел сразу, мне надо было расстаться с той девушкой, к которой я ехал. Ей я сказал, чтобы она меня простила, потому что я увидел ту, которую полюбил сразу и, скорей всего навсегда. Замуж я тебя тоже сразу позвал, ты помнишь?
--
Помню, но мы так мало знаем друг друга...
--
Нет! И не пытайся даже... Ты же поклялась. Помнишь, в Караганде я листал тебе паспорт, а первую страницу не показал? Я тогда подозревал... А потом уже ты сама мне сказала, и я испугался, потому, что я думал - ну всего там может год, другой, а тут...
--
Чего тут? Какой год? Говори же толком.
--
Я хочу, чтоб ты вышла за меня замуж. Я уже и тетке сказал о тебе. Мне... Знаешь, мне 20 лет.
Вот тут Юлька села. Скамья удивленно скрипнула, а дальше...
Дальше - три часа полета и единственный Сашин взгляд привели к тому, что в тот же год 15 августа - воскресенье, на Успенье Божьей матери была сыграна в Тольятти свадьба. Юлия и Александр поженились, и родилось у них двое сыновей. И только, когда родился первенец, Юлька вспомнила, о чем говорил ей отец, и что предрекла слепая старушка.