Овин содрогается в такт музыке, каблучки Искры и Фальки взахлеб дробят по столешнице. Эльфка и Фалька пляшут, хлопают кметы, надрываются басетли, заходится плачем-смехом скрипица.
Крысы гуляют.
- Пляши, Фалька! Жги!..
Мистле яростно хлопает в ладоши, чувствуя, как немеют кончики пальцев.
- Пляши!..
Кметы таращатся на Соколицу.
Крысы с восхищением смотрят на Фальку.
Мистле любуется ею, ничуть не ревнуя к Искре. Не завидуя тому, что не она сейчас отплясывает с бешеной Фалькой на столе. У Искры танец выходит куда лучше, она почти такая же, как Фалька - неукротимая, жадная до крови и безумия схватки.
Мистле пьяна и влюблена. Влюблена впервые в жизни, влюблена, как нанюхавшаяся мяун-травы кошка. В пепельноволосую, зеленоглазую, полоумную девчонку, чье тело - натянутая до отказа, туго звенящая тетива. В подранка, приблудившегося к шайке на одной из бесконечных и залитых кровью дорог войны.
Она влюблена в девчонку, о которой они ничего толком не знают. Даже ее подлинного имени. Даже того, оттуда она родом и что за кошмары преследуют ее по ночам.
Это больше не имеет значения.
Иногда Мистле мечтает о том, чтобы ее Фалька оказалась вновь ворвавшейся в мир Фалькой из жутких легенд. Безумной Соколицей, способной воспламенить Полночь и Полдень, Закат и Восход. Спалить весь мир с его жестокостью, болью и равнодушием, засыпать его пеплом и с облегчением вздохнуть, глядя на обгорелые руины людских городов и дымящиеся скелеты эльфьих лесов.
Пусть все горит огнем. Пусть сгинут все - и правые, и виноватые.
А она, Мистле, станет правой рукой карающей дьяволицы. Она поднимет ее флаг - белый шелк с алым соколом - и швырнет первый полыхающий факел. Она будет смеяться, будет хохотать над корчащимся в муках миром.
Он заслужил эту участь, пусть подыхает. Пусть пляшет Фалька, воплощенный огонь.
Мистле больше не помнит тех времен, когда она была Мирославкой Лефокротовой из Турна, любимицей семьи, юной невестой на выданье. Теперь в ее жизни есть только Крысы Пограничья и Фалька, все прочее - сон.
Фалька пляшет, задыхаясь от счастья и свободы. Мистле сжимает кулачки, сглатывает пересохшим горлом.
"Никто с ней не сравнится. Ни один мужчина не годится ей в подметки - будь он рыцарь или король. Никто не сможет приручить моего соколеныша и натянуть ей колпачок на голову. Никто не посмеет притронуться к ней. Если нам не подфартит, и выхода не будет, я сама ее прикончу. Собственной рукой. Чтоб никто не смог сломать ее крылья, втоптать в грязь и сделать с ней то, что делали со мной. Никто не прервет ее полета навстречу солнцу. Я станут твоей тенью за левым плечом, Фалька, я буду беречь тебя, как зеницу ока. Лети, лети все выше и выше..."
- Твое здоровье, Фалька! За тебя, Искорка! За нас, Крыси! На погибель сукиным сынам!..
Мистле не дано Предвидеть. Не дано знать, что она не сумеет выполнить свое обещание. Мистле умрет в грязи, беспомощно трепыхаясь, как сбитый влет охотничьей стрелой свиристель. Глядя в пылающие зеленым огнем бессильной ярости глаза подруги. Из последних сил пытаясь прохрипеть:
- Беги, соколеныш, улетай! Не мсти, спасайся!..
Язык больше не слушается Мистле. Ее жизнь утекает сквозь пальцы, да не каплями, а хлещущим алым потоком.
Мистле гаснет, как задутая ураганом свеча. Блудное дитя войны, ребенок Часа Презрения, никем не оплаканный и никому не нужный.
Фалька-Цирилла лютой волчицей взвоет над ее трупом и ринется вперед, в смертельную пляску стали.
Пляши, Фалька!..