Название: "Высокие небеса Тулузы: Драма в трех актах".
Фэндом: Ориджинал на исторической подкладке.
Рейтинг: NC-17, причем неоднократно. Слэш жестокий и беспощадный.
Размер и статус: макси!
Жанр: Псевдоисторический порнороман с элементами детектива.
Предупреждения: много слэша, рейтинговой энцы и бессмысленно-беспощадного флаффа. Также принуждение, условное согласие, насилие.
Дополнение. Текст создан с использованием реальных исторических данных, однако историческим романом он ни в коей мере не является. Скорее, эта наша общая дань восхищения красотой минувших эпох.
Благодарности: Огромное, бесконечное и нечеловеческое авторское спасибо соавторам, вдохновителям и пинателям, ибо: "Ничего бы не было, когда б не ты!" (с)
Акт второй. "Господа авантюристы".
Действие первое. "Ангелы и демоны".
Год 1775. Сентябрь.
Ночью над городом пронесся ветер. Стук ветвей по стеклу и жестяному подоконнику разбудил месье Морана. Миновали июль и август, лето уходило, осыпая провинцию созревшими плодами и дождями - шумными и быстрыми, урчавшими в водосточных трубах и бурными потоками извергавшимися из разинутых пастей медных драконов. Изнемогавший от жары город с нетерпением дожидался прихода осени, праздников виноградного сбора, начала нового театрального сезона и поры деревенских свадеб.
Франсуа Моран лежал в темноте, укутавшись в атласное одеяло. Безучастно следя, как серые прямоугольники окон в обрамлении гардин наливаются призрачно-белой матовостью близящегося рассвета. Из темноты проступали отдельные предметы обстановки - угол шифоньера, изящный завиток на подлокотнике кресла, очертания стола. Теперь эти покои принадлежали ему, а он - он всецело принадлежал монсеньору де Лансальяку.
Актер прекрасно сознавал продажность своего ремесла. Месье Моран не раз видел, как заключались сделки и чем оплачивались выгодные роли - но впервые ему довелось пройти через это самому. Никакие ванны с ароматическими порошками не могли смыть незримой грязи с его тела. Грязи, въевшейся и разъедающей душу исподволь, как ржавчина грызет железо. Долгими бессонными ночами Франсуа блуждал в запутанном и зловонном лабиринте собственной души, беспомощно пытаясь осознать - как же так вышло? Как из веселого, открытого, искренне влюбленного в жизнь и ее радости юнца он превратился в утонченно-замкнутое создание? Раньше актер вскакивал с первыми лучами солнца, теперь - подолгу валялся в постели. Отдых не приносил облегчения. Он ощущал себя разбитым, уставшим и вялым, слегка оживляясь только к вечеру, ожидая, когда за ним пришлют от монсеньора. Франсуа не хотелось читать - хотя в его распоряжении была огромная и со вкусом подобранная библиотека. Не хотелось писать - все, что выходило в эти месяцы из-под его пера, было преисполнено скучливой тоски.
В первые дни пребывания в архиепископском дворце он вынашивал планы побега - пока не обнаружил, что за ним ненавязчиво, но пристально следят. Он хотел умереть, покончив с собой - но тут вмешалось здравомыслие. Упрямо и назойливо доказывая: не будь же глупцом, Франсуа! Кому из твоих знакомцев хотя бы раз в жизни подворачивался такой великолепный шанс? У тебя есть все, о чем может мечтать человек твоего происхождения и твоего ремесла! Ты хотел отыскать покровителя - ты его нашел, да еще какого! Тебе даровали крышу над головой, роскошный стол, наряды от дорогих портных и бездонный кошелек, откуда можно черпать полной горстью! Какого ляда ты жалуешься и скулишь?
За любое покровительство необходимо платить, ибо никто не творит добро просто так, по склонности душевной. Франсуа расплачивался за роскошное проживание, еженощно потакая изобретательности его эминенции. Перезнакомившись со всеми образчиками обширной эротической коллекции монсеньора и привычно обнаруживая по утрам засохшие капли крови на изнанке шелкового нижнего белья. Повторить свой подвиг и самолично поиметь любимчика де Лансальяку удалось всего единожды, но преподобный показал себя требовательным и искушенным зрителем.
Любимым представлением его высокопреосвященства была сценка с зеркалами. Актеру надлежало встать перед позолоченным трельяжем в рост человека, дотошно повторяющим всякое его движение, и постепенно разоблачаться. Когда на Франсуа оставались лишь чулки и сорочка, монсеньор заботливо подсовывал ему одну из своих игрушек. Обычно это был отлитый из бронзы и тщательно отшлифованный фаллос античной работы, которым месье Морану и надлежало удовлетворить себя. С надлежащей страстью и прилежанием, стонами и выразительными телодвижениями, дабы на сияющей зеркальной глади остались мутноватые разводы выплеснувшегося семени. Иногда преподобный язвительно интересовался, о ком мечтает в эти трогательные моменты его падший ангел - может, об отце Антуане? Так викарий в отъезде. Но когда-нибудь он непременно вернется в Тулузу. Ему будет приятно взглянуть на успехи бывшего подопечного. Только не забивай себе голову мечтами о любви, Франсуа. Это была всего лишь сделка. Оказавшаяся для тебя, сын мой, очень выгодной.
Франсуа и сам не знал, как ему теперь относиться к Шарлю д'Арнье. Его тело помнило долгие, безумные ночи и беспечно-счастливые дни, прикосновения опытных рук и нежных губ. Его душа стремилась воссоединиться с первым мужчиной в жизни бродячего актера - показавшим ему, какой сладкой и головокружительной может быть любовь. Но рассудок упрямился. Рассудок напоминал: в злосчастный вечер д'Арнье не вымолвил ни слова протеста. Не попытался силой увести Франсуа из дворца, не выступил против своего патрона. Шарлю д'Арнье, как и месье Морану, нужно было делать карьеру и добиваться места под солнцем. Молодой викарий не стал портить хорошие отношения с высокопоставленным покровителем ради потрепанной чести какого-то фигляра погорелого театра. Д'Арнье склонил свою гордо посаженную голову, покорившись воле преосвященного - и уехал. А месье Моран остался, просыпаясь от чувства горькой утраты и бесконечного одиночества, машинально вытягивая руку - и находя на широкой постели лишь пустоту.
Д'Арнье больше не было рядом. Был только монсеньор де Лансальяк с его неутолимой старческой похотью. Волей-неволей Франсуа пришлось вынужден признать, что вмешательство его эминенции изменило судьбу юного лицедея к лучшему. Он честно старался исполнять свои обязанности, не жаловался во время ночных игрищ, учась искусству изображать подлинную страсть и боль, умению доставлять удовольствие партнеру и поддерживать игривую беседу. Сознавая, что его шлифуют и гранят, словно найденный в рудных копях драгоценный камень, отсекая лишнее. Осмеливаясь роптать лишь когда его эминенция слишком уж усердствовал со своей живой забавой, забывая, что перед ним человек из плоти и крови. Порой дело доходило до оплеух - и Франсуа потом приходилось долго вымаливать прощение. Однажды монсеньор посулил высечь болтуна за неумеренное злоязычие - и выполнил свою угрозу, да так, что Франсуа потом несколько дней отлеживался кверху задницей, шипя сквозь зубы и изощряясь в проклятиях по адресу его эминенции.
Театра тоже больше не было. После премьеры "Сердца тирана" де Лансальяк щедро расплатился с нанятыми актерами и распустил собранную труппу. Франсуа не знал, что сталось с ними - кокетливой белокурой Терезой и задумчиво-серьезной мадемуазель Годен. С исполнителем роли Британника, чернявым и лохматым Мари-Раймоном, любившим позубоскалить и в своем увлечении театральными страстями иногда производившим впечатление человека не от мира сего. С мадам Бассерив и месье Мэзоном, старшим над легионерами. Франсуа хотел вновь встретиться с этими людьми, которые помогли воплотить в жизнь его невероятный замысел. Надеялся опять выйти с ними на сцену - но монсеньор мягко воспрепятствовал любым намерениям месье Морана побывать в городе. Де Лансальяк совершенно не желал, чтобы его подопечный шатался по улицам и водил неподобающие знакомства. Он хотел, чтобы Франсуа всегда был у него под рукой. Составляя его преосвященству компанию за завтраками и обедами, развлекая беседами о высоком и самим фактом своего присутствия. Де Лансальяку нравилось мимоходом трепать Франсуа по щеке, запускать пальцы в его вьющиеся локоны, наблюдать за ним - даже когда Франсуа просто сидел за книгой, рассеянно перелистывая страницы, или печально созерцал сквозь окно бурление жизни на городской площади.
Вот и сегодня, приглашенный к обеду, Франсуа безучастно вертел в пальцах чашечку тонкого фарфора с золотым ободком, не уделяя никакого внимания выставленному на стол обильному угощению. Облака разошлись, над Тулузой сияло безупречно-голубое осеннее небо. Франсуа видел скопление крыш и башен, темные купы зелени с пятнами первой желтизны. Стаю голубей, кружащих над подернутым благородной зеленоватой патиной куполом кафедрального собора Сен-Серпена.
- По какому поводу месье Моран изволит нынче быть не в духе? - де Лансальяк был чрезвычайно доволен своим приобретением. Покладистость и обучаемость Франсуа превосходили все ожидания, и его эминенция не стыдился поставить лишнюю свечку за здравие своего протеже. Ибо, в отличие от своих легкомысленных духовных детей, преподобный был куда более крепок в вере. - Кстати, у меня для тебя сюрприз. Вот только не знаю, сможешь ли ты оценить его по достоинству.
- Вы очень добры, но еще одного сюрприза длиной в пятнадцать дюймов, пусть даже украшенного чистой воды рубинами, я могу и не вынести, - с трагической сдержанностью в голосе откликнулся Франсуа, не отрывая взгляда от нежно-кремовых разводов пены в чашке. - Искушенность вашего преосвященства способна даже ангела повергнуть в трепет.
Подобные беседы входили в курс игры-обучения: Франсуа надлежало дать достаточно изящный и язвительный ответ, не переходя границ приличия. Преосвященный считал, что месье Моран не слишком в этом преуспевает, давая выход врожденной желчности в ущерб подлинному остроумию.
- Тебе ли судить об искушенности ангелов, дитя мое? Впрочем, если ты не желаешь встречи с отцом Антуаном, то я велю передать ему на словах - ты сыт, одет и счастлив. И просишь впредь тебя не беспокоить, - с деланным безразличием пожал крутыми плечами монсеньор.
"Шарль вернулся?! Шарль в Тулузе?!" - Франсуа едва не подпрыгнул на стуле, непроизвольно устремившись прочь из гостиной - но преосвященный слишком часто подстраивал ему подобные утонченные ловушки, дабы потом долго и занудливо попрекать в излишней горячности или несдержанности. Месье Моран аккуратно, не звякнув, поставил чашку на блюдце, и только потом невозмутимо отозвался:
- Не стану лгать, я рад его возвращению. Но, полагаю, его ждет уйма дел и исполнение обязанностей. Вряд ли он отыщет время для встреч со мной. Ведь это было - и прошло. Выше преосвященство слишком мудры, чтобы понапрасну ворошить прошлое. Конечно, если вы пожелаете и дадите свое разрешение, то я с удовольствием повидаюсь с... отцом Антуаном, - он выдержал паузу. - Но если вам это не угодно, рыдать ночами в подушку я не стану.
- С каждым днем ты становишься все умнее и умнее, - ободрительно покивал его эминенция. - Нет, я ничуть не против вашей встречи. Антуан хороший мальчик... правда, немного вздорный и колючий.
- Холодный, бездушный и расчетливый, - припечатал Франсуа, мысленно извинившись перед д"Арнье за столь нелестную характеристику. Он и хотел вновь увидеть Шарля, и боялся. Слишком нелепо, скомканно и болезненно оборвались связующие их нити. Слишком глубоко отпечатались в памяти признания Шарля в любви - признания, в истинности которых Франсуа теперь изрядно сомневался. Д'Арнье хотелось развеяться и уложить в свою постель красивого юнца. Ну, а пара ласковых слов только поспособствовала скорой победе над неискушенным месье Мораном.
- Не будь таким злюкой, - укорил де Лансальяк. - Так позвать его? Он в приемной, топочет между моими китайскими вазами. Того и гляди, от моей драгоценной коллекции останутся одни черепки.
Убедившись в лояльности и преданности Франсуа, месье Роже мог позволить себе некоторое сочувствие к Антуану д'Арнье. Его старания избавили де Лансальяка от наиболее утомительной и раздражающей части сделки: убеждения месье Морана в том, что пребывание в постели старого больного человека в обмен на кругленькую сумму является делом весьма выгодным и почти богоугодным. Вспомнить хотя бы царя Давида с его юными наложницами.
- Как вам будет угодно, - благовоспитанно отозвался Франсуа. Чувствуя, как сердце проваливается куда-то в пятки.
За время их разлуки Шарль д'Арнье почти не изменился. Разве что несколько осунулся, а под глазами залегли синеватые тени. Впервые Франсуа увидел любовника в облачении, подобающем его сану - плотный шелк сутаны слегка блестел и матово переливался, делая отца Антуана похожим на ожившую статую черного мрамора. Такую же холодную и бесстрастную, к которой боязно прикоснуться.
Но и молодой человек за столом больше не походил на восторженного и слегка наивного юношу, которого д'Арнье встретил на тулузском Фестивале Цветов. Дикую лилию у лесного ручья углядел опытный садовник и перенес в оранжерею, где она расцвела - не беспечной и светлой, но темной, таинственно-призрачной красотой недосказанности. Опущенные ресницы, утекающий взгляд, ничего, кроме ровного и спокойного: "Здравствуйте, отец Антуан, с возвращением". Молодой человек из хорошей семьи, о котором никогда не подумаешь ничего дурного. Золотая лилия и мраморный лев. Фальшь и холод, куда подевалось то обжигающее тепло, которое разливалось по телу, стоило мельком соприкоснуться руками? Невесть отчего д'Арнье вспомнились давние времена и старший брат, навещавший его в колледже. Они с Камиллом сидели вот также, разделенные креслом наставника. Два мальчика, судорожно сцепивших руки на коленях и в нетерпении косившихся на часы в ожидании, когда истечет время встречи. Что, собственно, он ожидал увидеть? Монсеньор никогда не снисходил до того, чтобы обижать своих любимчиков понапрасну - не хочешь, пошел вон, уступив место следующему. Франсуа оказался благоразумен, о свидетельствовал румянец на нежно-смуглых щеках, алансонское кружево на манжетах и чулки со стрелками. Свиненочек отыскал себе сытную кормушку и довольно похрюкивал. Можно ли упрекать его за это? Разве не он сам внушил Франсуа Морану мысль о том, что все покупается и продается? Что ж, опыт торговли собой оказался весьма успешным.
Франсуа было до чертиков стыдно и неловко, он старался как можно реже подавать голос, уткнувшись в чашку с кофе и страдая. Обличать Шарля в его отсутствие было куда проще и легче, чем когда он сидел рядом, только руку протяни. Но нельзя, нельзя выказывать свои истинные чувства, пусть преосвященный лишний раз убедится - чувственное наваждение сгинуло, его игрушка верна и безупречна. Нет, Франсуа не мог вычеркнуть из памяти все, что было между ними и д'Арнье, скомкать память о прошлом и выбросить в огонь, точно листок с неудавшимся сонетом, но был вынужден дать понять - он перешел в другие руки. И ему невыносимо сохранять ровный тон и поддерживать светскую беседу. Особенно под насмешливо-понимающим взглядом его эминенции и устало-снисходительным взором синих очей Шарля. Испытание оказалось Франсуа не по силам.
Актер как раз собирался с духом, чтобы испросить у де Лансальяка позволения удалиться, когда за дверями гостиной что-то грохнуло и послышался жалобно-протестующий голос лакея. Позолоченные створки распахнулись настежь, под отчетливо-звонкое:
- Именем короля Франции!
Троица за столом несколько оторопела. Монсеньор от удивления, кажется, даже выронил золотую ложечку, которой только что собирался добавить в свой утренний шоколад порцию корицы.
В гостиную не вошел, но влетел, упруго чеканя шаг и терзая каблуками паркет, худощавый молодой человек, затянутый в черный с белым кантом и золотыми пуговицами мундир королевской полиции. Ростом и сложением незваный гость несколько уступал д'Арнье, держался с достоинством истинного аристократа, пребывающего к тому же при исполнении службы. Оглядев присутствующих цепкими, ясными глазами, он не спеша снял с головы шляпу - качнулись белые перья на тулье - и направился прямо к его высокопреосвященству. На черных и гладких волосах без следов пудры играли алые солнечные блики.
- Приказ его величества, - коротким, отточенным жестом визитер протянул монсеньору Тулузскому грамоту, перевитую лентой с большой сургучной печатью. - Де Ла Карваль, прокурор Шатле. Командирован королем для расследования уголовного преступления в Тулузе.
Молодой прокурор стоял перед донельзя изумленным архиепископом спокойно, как тот, кто намерен исполнить свой долг, невзирая ни на какие препоны, и обвинить, невзирая на сан, титул, громкую фамилию и высокую должность при дворе.
- Дело не подлежит огласке, монсеньор. Но так как подозреваемые, предположительно, входят в круг ваших приближенных, вам придется терпеть мое безотлучное общество. Надеюсь, недолго.
Ла Карваль позволил себе мимолетную улыбку, подчеркнув слово "безотлучное". Он не отступил и не отвел глаз, когда разгневанный архипастырь ожег его угрожающим взглядом.
- Расследование находится под личным контролем его величества и его высочества князя де Сомбрей, имеющего счастье доводиться вам племянником. Я и мои люди расположились во флигеле вашего дворца, так что позвольте вас поблагодарить за внимание к нуждам королевских слуг.
Происходящее изрядно смахивало на любимые месье Мораном комедии нравов, если бы не упоминание Жоржа- Габриэля де Сомбрей, с которым д'Арнье был знаком и знал о его стойкой неприязни к дядюшке. Подвизавшемуся при дворе молодого короля де Сомбрею был чрезвычайно не по душе тот факт, что дядюшка-прелат с необыкновенной легкостью транжирит его наследство, прошу прощения, свое имущество. Князь с величайшим нетерпением ожидал, когда же преосвященный де Лансальяк наконец испустит дух. Судя по всему, нынче его терпение лопнуло.
Приняв верительную грамоту, монсеньор привычным жестом сунул ее в руки Шарлю - мол, ознакомься. В последнее время у Шарля было много поводов к размышлениям о долге, любви, преданности и одиночестве, но бросать монсеньора в столь трудной жизненной ситуации на произвол судьбы было недостойно. Сломав печати, д'Арнье пробежал глазами по тексту. Скверные предчувствия его не обманули - на всесильного архиепископа Тулузы были вот-вот готовы обрушиться крупные неприятности.
Д'Арнье аккуратно свернул похрустывающий лист дорогой бумаги. На свет Божий вновь всплыла грязная история с доморощенными поклонниками Люцифера. Лет десять тому в Тулузе по этому поводу вспыхнуло несколько небольших, но жарких скандалов. Двух знатных девиц упекли в монастырь, служившего черную мессу каноника потихоньку спихнули в Гвиану, проповедовать неграм на плантациях. Одного молодого человека из хорошей семьи выловили безнадежно мертвым из волн Гаронны, а четверо респектабельных горожан сгинули невесть куда. Засим инцидент был исчерпан, и поминать его в разговоре считалось дурным тоном. Репутация де Лансальяка тогда не пострадала, хотя преподобному было сделано несколько деликатных внушений из Парижа и Рима с призывом строже блюсти порядок во вверенной ему провинции.
- Дело о человеческих жертвоприношениях, ваше преосвященство, и о поклонении дьяволу, - прокомментировал он содержание столичного послания, спокойно глядя в агатово-черные глаза королевского прокурора. Тот едва ли не землю рыл в предвкушении громкого расследования, что увенчает его лаврами и принесет вечную благодарность де Сомбрея.
Давая подчиненному архиепископа время ознакомиться с приказом короля, а самому святому отцу - придти в себя, Ла Карваль отступил назад, остановившись возле глубокого кресла и облокотившись на спинку. Сесть его не пригласили. Он - навязчивый и незваный гость в доме его преосвященства. Но вести себя с монсеньором, как с главным кандидатом в подозреваемые, прокурор пока что не хотел. Пусть пребывает в неведении, пока не обнаружит необдуманным поступком свою черную сущность. Ведь арест столь знатной персоны возможен только при наличии неоспоримых улик и показаний надежных свидетелей... Так, свидетели. Они же домочадцы.
Ла Карваль еще раз пристально взглянул на присутствующих в гостиной. Молодой аббат мужественной наружности, более присутствующей капитану гвардии, нежели смиренному священнослужителю, и годами почти ровесник прокурору. Юнец лет двадцати, хорошенький, как Рафаэлев ангел, и нарядный, как куколка. Видимо, из сонма грешных херувимчиков, которыми обожает окружать себя его стареющее преосвященство. Молодой прокурор незаметно скривился, припомнив сведения, которыми его снабдила полиция Тулузы.
- Ваше высокопреосвященство, - обратился он к духовному отцу славного города Тулузы, - как я понимаю, мое внезапное появление оторвало вас от трудов на благо общины. Может быть, вы представите мне ваших собеседников?
- Разумеется, - де Лансальяк горестно-раздраженно покачал головой, как бы говоря: "За что мне ниспосланы эти мучения?" - Отец Антуан д'Арнье, мой викарий. Месье Франсуа Моран, мой... воспитанник.
Шарль благосклонно осенил месье Ла Карваля крестным знамением:
- Мир вам, сын мой.
- Благодарю, отец мой, - прокурор едва не расхохотался. Обращение к ровеснику "сын мой" покоробило его столичный слух. Меж равными по возрасту было принято обращение "брат мой" или "сестра моя", светские же люди обращались к священнослужителям "ваше преподобие". Впрочем, где сейчас та столица? Он в провинции, а тут свои нравы и свои порядки.
- Месье Моран, - обернулся Ла Карваль к испуганно притихшему юнцу, - позвольте справиться о вашем возрасте.
- Мне двадцать три, месье прокурор, - не поднимая глаз, отозвался "воспитанник". Столичный высокий чиновник казался ему человеком опасным... и себе на уме. Лучше держаться от него подальше. Впрочем, когда беседа закончится, де Лансальяк распорядится насчет дальнейшей участи своего подопечного. Франсуа с некоторым облегчением подумал: может, его переселят куда-нибудь другое место, чтобы глаза не мозолил? Теперь преподобному станет куда сложнее потакать своим тайным склонностям.
Известие о том, что его преосвященство замешан в деле о дьяволопоклонничестве, Франсуа Морана не удивило и не слишком поразило. С этими черными мессами во славу сатаны в последнее время все словно с ума посходили. Старшие товарищи мсье Морана в ответ на подобные сплетни презрительно кривились и уверяли, мол, благородное сословие с жиру бесится. Чего им в жизни не хватает, чтобы черта выкликать и под хвостом ему вылизывать? Если и де Лансальяк окажется из таких... Будет очень неприятно. Главное, не оказаться бы замешанным - архиепископ Тулузский в любом случае выкрутится и откупится, а вот пригретому им по доброте душевной "воспитаннику" может и нагореть. Так, на всякий случай. Должен же кто-то оказаться виновным.
- Смею вас заверить, месье де Ла Карваль, что окажу вашему следствию всяческое содействие. Однако уверен, что факты, сообщенные его величеству князем де Сомбрей, являются в значительной мере преувеличенными и искаженными, - де Лансальяк тем временем, близоруко щурясь, детально знакомился с документом, переданным Шарлем. - Последний вопиющий случай имел место около десяти лет назад. Я могу поручиться за чистоту моей паствы.
- Его величество тоже надеется на это, святой отец, - слегка поклонился преподобному Ла Карваль. - Однако десять лет назад расследование завершено не было, а сейчас королю донесли о новых фактах человеческих жертвоприношений в городе... Государь обеспокоен, нерасторопность прошлого следствия может подорвать авторитет и светских и церковных властей. Князь де Сомбрей в своем докладе его величеству подчеркнул недопустимость замалчивания сего дела, пусть даже виновными окажутся люди, принадлежащие к сливкам общества.
Прокурор говорил спокойно, почти доверительным тоном, щекоча нервы архиепископа показным расположением и дружелюбием. Ему было интересно разобраться, что представляет собой месье де Лансальяк. Ла Карваль пытался найти в лице его эминенции хоть что-то, указывающее на кровожадные склонности, но не находил. Перед ним сидел старый, обрюзгший бонвиван, сильно испуганный, но ушлый - такого голыми руками не возьмешь. Впрочем, как не единожды говаривал собаку съевших в этих делах мэтр Тарнюлье, внешность обманчива. Самый благообразный человек может оказаться дьяволом во плоти! Тем более, что одним из великосветских пороков его высокопреосвященство страдал уж слишком явно. Нелепая попытка выставить великовозрастного любовника "воспитанником" была первой оплошностью монсеньора Тулузского, которой молодой прокурор не замедлил воспользоваться:
- Месье Моран, - Ла Карваль вновь повернулся к вздрогнувшему "воспитаннику", - стало быть, вы совершеннолетний... Чем зарабатываете на жизнь, если не секрет?
Шарль чуть склонил голову, наблюдая за реакцией Франсуа. Королевский прокурор обнаружил слабое место, и теперь будет неумолимо раз за разом бить в него, пока не получит результата. Главное для маленького месье Морана теперь убедительно сыграть роль "мы бедные, но честные".
"Изображаю подстилку!" - мысленно огрызнулся Франсуа, в поисках поддержки скосившись на д'Арнье - но тот опять напустил на себя холодность. Да и чем бы Шарль мог ему помочь - подсказать нужный ответ? Соврать? Несложно, да только врать нужно с умом и зная здешние хитросплетения, не то потом сам запутаешься в собственной лжи. Ответить честно, назвав вещи своими именами? У столичного прокурора есть множество способов выяснить истинное положение дел. Похоже, тот и сам все прекрасно понимает, в черных глазах блестит брезгливое ехидство. Его преосвященство совсем голову потерял от безнаказанности, а кому расплачиваться за чужие грехи, спрашивается?
Нет, лучше уж сказать правду и посрамить дьявола.
- Я актер, - коротко и безупречно вежливо ответил Франсуа.
- Судя по вашему интересу к личности месье Морана, он и есть на сегодняшний момент ваш главный подозреваемый, месье Карваль? - скупо улыбнулся Шарль, нарочито игнорируя аристократическое "де Ла Карваль". Прокурор отмолчался, мысленно одобрив месье Морана. Голосок дрогнул, но под сутану покровителю юнец не полез. Храбрится, молодец.
- Это хорошо, месье Моран, - улыбнулся уголками губ Ла Карваль, - не сомневаюсь, что его высокопреосвященство с удовольствием принимает ваши услуги в качестве чтеца и декламатора. Уверяю, только в лучших домах Парижа сии обязанности исполняют профессиональные актеры...
Послышался облегченный вздох. Преосвященный аж руку к сердцу приложил, счастливо отдуваясь: залетный прокурор отчего-то сам помог ему выкрутиться из некрасивой ситуации. А Ла Карвалю просто стало жаль мальчишку, всего лишь... Прокурор на минуту поддался состраданию и теперь укорял себя за это. Впрочем, он не любил быть беспощадным с теми, кто не мог достойно парировать его удар. А тут - всего лишь бессловесная живая игрушка богатого вельможи. Однако к месье Морану тоже стОит приглядеться - в тихом омуте черти водятся. Даже он может оказаться не тем, чем представляется с первого взгляда.
Его эминенция испытал облегчение, Франсуа - нарастающее беспокойство. Он совершенно не хотел оказаться в числе подозреваемых невесть в чем, понимая - это только начало. Прокурор Шатле наверняка пожелает с ним побеседовать об обстановке в доме архиепископа и о его покровителе де Лансальяке. Добиваясь тех ответов, которые ему нужны. Но ведь подобное абсурдное обвинение не может быть правдой? Месье Роже не лишен недостатков, но не до такой же степени, чтобы рисовать ночами в подвале пентаграммы кровью невинноубиенных младенцев и своеручно резать черных козлов серебряным ножом.
Франсуа стало не по себе. В попытке разрядить обстановку он подумал, что было бы неплохо проявить гостеприимство. Актер протянул руку к серебряному колокольчику, вопросительно глянул на де Лансальяка. Монсеньор поколебался, кивнул. Звонок, появившийся на столе лишний прибор, важного гостя пригласили к столу. Франсуа поневоле украдкой улыбнулся ситуации: подозреваемые угощают своего будущего дознавателя. Как символично.
Преосвященный, меж тем, изрядно нервничал. В епархии давно все шло по принципу: "Живи сам и давай жить другим". Такое положение всех устраивало. Любезный и светский архиепископ Тулузский нравился людям гораздо больше какого-нибудь замшелого римского мракобеса. Он был достаточно красноречив, исправно выполнял пастырские обязанности, а если и спал с мальчиками, то выбирал не моложе восемнадцати, никого не принуждал и не насиловал. К слабостям его эминенции в Тулузе относились как к своеобразному праву феодала - кому-то охота портить чужих невест в брачную ночь, а кому-то - женихов... И вот снегом на голову объявился этот Ла Карваль. Наверняка не столько для того, чтобы бороться с ересью, сколько для того, чтобы скомпрометировать его с ног до головы!
Хозяин дворца вкушал пищу в полном молчании, погрузившись в невеселые думы. Его секретарь и... декламатор тоже не поднимали глаз от своих тарелок. Ла Карваль прокручивал в голове сведения, которые представил ему о примечательной троице полицейский департамент провинции. Шеф департамента, правда, прислал поначалу столь умилительно-выспреннее досье на монсеньора де Лансальяка, что прокурор, хмыкнув, поинтересовался: не произведен ли месье Роже в сан святого великомученика уже при жизни?
Пришлось упомянуть имя князя де Сомбрей. Спасовав перед столичным прокурором, местная полиция вылила на Ла Карваля целый ушат помоев о веселом и легкомысленном пастыре Тулузской епархии, и подробностях его смиренной жизни. Викарий отец Антуан, он же шевалье Шарль д'Арнье, играл в ней отнюдь не последнюю роль, в чем прокурор уже наглядно убедился. Заносчивый аристократ смотрел на прокурора волком и, казалось, считал каждый кусок хлеба, съеденный гостем за этим столом. Кто он? Сводник? Поставщик малолетних жертв? Темная личность. Откровенно пренебрегает уставами Церкви, носит светскую одежду, знает в Тулузе всех и каждого, исполняет подозрительные поручения своего патрона...
- Позвольте осведомиться, монсеньор, - обратился Ла Карваль к архиепископу, - не будете ли вы столь любезны попросить отца Антуана показать мне город и его окрестности? Конечно, с таким поручением мог бы справиться любой из ваших людей, но я доверяю мудрости и проницательности святых отцов более, чем кому бы то ни было, даже полицейским. Миссия моя может оказаться небезопасной, мне бы не хотелось подвергать превратностям судьбы ваших слуг. Отец же Антуан обладает выправкой настоящего военного и, я уверен, ловко владеет шпагой... Конечно, если он не будет против.
- Отец Антуан с удовольствием примет участие в ваших изысканиях, - заверил прокурора де Лансальяк, не обременяя себя тем, чтобы поинтересоваться мнением самого д"Арнье. - Несмотря на свой сан, отец Антуан весьма энергичный молодой человек и будет вам достойным спутником. Не так ли, сын мой?
- Счастлив представлять вашу особу в ходе следствия, монсеньор, - церемонно откликнулся Шарль, тонко проведя разницу между представителем архиепископа и обычным участником охоты на ведьм. - С чего вы планируете начать, месье Ла Карваль?
"С вашего допроса", - едва не выпалил молодой прокурор, но вовремя прикусил язык.
- Завтра утром мы наведаемся туда, где, по имеющимся сведениям, была убита последняя жертва идолопоклонников, - сдержанно ответил он. - Нас будут сопровождать жандармы.
О присутствии в гостиной месье Морана, кажется, все позабыли. Оно и к лучшему. Франсуа тихонько сидел, внимая разговорам и пытаясь сообразить: клевета или правда то, что он только что услышал о монсеньоре? В Париже обвинения сочли достаточно весомыми, чтобы прислать аж прокурора Шатле. Может, здесь, в Тулузе, и в самом деле происходит нечто из ряда вон выходящее? Только он все равно ничего не знает и не может разузнать. Ведь ему теперь вообще запретят высовываться даже за пределы его апартаментов...
Или разрешат? Архиепископу позарез нужно подчеркнуть, что его отношения с месье Мораном чисты, как снег, и совершенно лишены порочной подоплеки. Стало быть, он не будет удерживать Франсуа под замком! Есть шанс вырваться на свободу!
- Отец д"Арнье, можно мне с вами? - осторожно заикнулся Франсуа.
Выражение лица Шарля сделалось донельзя кротким и благочестивым:
- Прежде всего, месье Моран, вам следовало обратиться с этой просьбой не ко мне, а к месье прокурору. Который, если я правильно понимаю, несет личную ответственность за ход и результаты следствия. Кроме того, я не уверен, что вашей чувствительной, тонкой натуре человека искусства стоит сталкиваться с возможными малоприятными картинами.
"Гад язвительный, отомстил, да-а?!" - Франсуа чуть не сорвался, имея целью выпалить в безупречно очерченную физиономию Шарля д"Арнье все, что "чувствительная и тонкая натура" думает о нем. Причем желательно так, чтобы до святого отца дошел весь глубинный смысл, плавность, богатство и образность истинно простонародной речи. Однако актер сдержался:
- Как подобает человеку искусства, я должен видеть и знать жизнь во всех ее проявлениях, включая не только изысканные и приятные взору, но и обыденные. Полагаю, та картина, что ожидает нас, не будет уж настолько малоприятной и отталкивающей, чтобы я не сумел ее пережить, - он оторвал взгляд от чистой тарелки и серебряных приборов, взглянув на столичного визитера и машинально поразившись тому, какие темные и яркие у Ла Карваля глаза. - Вы ведь не возражаете, господин прокурор? Обещаю не мешать и не встревать.
- Месье Моран не ребенок, - холодно проговорил Ла Карваль, - да и окровавленных младенцев мы там не найдем. Если его высокопреосвященство не займет месье Морана исполнением его обязанностей, он может ехать с нами.
Шарль вскинул руки в оборонительном жесте:
- Господа, я всего лишь попытался озвучить голос рассудка. Который должен был бы подсказать вам, месье Ла Карваль, что нет смысла собираться на место преступления, как на пикник, приглашая всех желающих по принципу "чем больше, тем веселее". Но, возможно, нам следует сменить тему беседы на что-нибудь, более приличествующее трапезе. Вы впервые в Тулузе, месье Ла Карваль?
Шарль старательно игнорировал Франсуа, надеясь, что это хоть немного защитит его от любопытства дознавателя.
- Святой отец, - Ла Карваль был сама любезность, - уверен, монсеньор архиепископ понимает, что ежели прокурор парижского Шатле зовет кого-то на прогулку, то это лишь ради экономии времени на опрос незначительных свидетелей. Я всякую минуту пребываю при исполнении обязанностей, возложенных на меня его величеством.
Не дожидаясь ответа надутого аристократа д"Арнье, прокурор встал, поклонился хозяину дворца и покинул гостиную, сославшись на крайнюю занятость.
Его эминенция со звоном швырнул вилку и нож на блюдо с едва початым куском мясного пирога - присутствие Ла Карваля напрочь отбило ему аппетит:
- Это неслыханно! На сей раз Габриэль перешел все границы в стремлении мне насолить!
Едва за грозным блюстителем правосудия захлопнулась дверь, а преподобный высказал свое сугубое неудовольствие обрушившейся на него бедой, месье Моран чуть приподнялся со своего места:
- Полагаю, мне тоже будет лучше удалиться, ваше высокопреосвященство. Возможно, здесь прозвучит что-то, о чем мне лучше не знать. Мне бы вообще не хотелось оказаться замешанным в подобной истории...
"...разгребайте ее сами!" - яснее ясного читалось в устремленном на преподобного сердитом и встревоженном взгляде актера. Франсуа не слишком сочувствовал патрону, полагая того достаточно богатым и влиятельным человеком, чтобы единым мановением пальца одолеть всех врагов и интриганов.
- Полагаю, Франсуа, тебе лучше посидеть и послушать, - холодно проговорил Шарль, взглядом пригвождая вознамерившегося ускользнуть актера к месту. - Хотя бы из чувства признательности к монсеньору.
Лансальяк слабо улыбнулся ему:
- Я всегда знал, что ты хороший мальчик, Антуан.
- От меня в данном случае мало толку, но раз вы настаиваете, - Франсуа опустился обратно на стул. - Моя признательность монсеньору беспредельна, но выражается несколько в иных формах, нежели тесное общение со столичными прокурорами. Я верю в способность его высокопреосвященства справиться без моей помощи. И в то, что возводимые на него обвинения есть не более чем клевета завистников, не способная долго продержаться. Но я остаюсь и слушаю.
- Видишь ли, мой ангел, - болезненно поморщился архиепископ, - это не совсем клевета... Боже, что я несу. Антуан, объясни ему.
- Я думаю, ты не сомневаешься в том, что монсеньор никоим образом не причастен к ритуальным убийствам, и это - чистой воды гнусные измышления, - медленно и отчетливо выговорил д'Арнье. - Однако десять лет тому в Тулузе действительно служили черную мессу. Возможно, служат и сейчас, хотя монсеньор всеми силами старался искоренить эту мерзость.
- Ого! - Франсуа поперхнулся воздухом, искренне изумившись услышанному. - Воистину, дыма без огня не бывает. При всем том, что город фактически принадлежит вашему преосвященству, вы и городская жандармерия не в силах отыскать виновных? Или кто-то не желает, чтобы их нашли? - актер заметил ледяные взгляды преосвященного и Шарля, но стоял на своем: - Я часто слышал о том, якобы такое развлечение под силу лишь богатым и знатным людям. Место, жертва, обстановка, секретность - это требует больших денег, связей и возможностей. Бедняки редко просят что-то у неба или ада, так что... - он пожал плечами.
- Так что де Сомбрей решил это использовать в своих интересах, - Шарль рассеянно поигрывал серебряной ложечкой. - И наши головы свалился бравый месье Ла Карваль, преисполненный рвения и азарта. Очень возможно, что он, как добрый католик и слуга его величества, на самом деле хочет раскрыть преступление. Но существуют почти равные шансы на то, что деятельного прокурора купили с потрохами и сказали "ату!"
- Но преступление-то действительно существует или его выдумали в Париже? - желал знать Франсуа. Не получив ответа, досадливо скривился: - Послушайте, господа, я ведь хотел уйти. Вы сами потребовали, чтобы я остался. Так теперь раскрывайте тайны, ибо нельзя быть посвященным во что-то наполовину. Чего вы опасаетесь, месье Роже? - он повернулся к приунывшему и явно павшему духом архиепископу. - Что прокурор Ла Карваль раскроет - вернее, состряпает, как ему и поручено - никогда не существующее преступление, обвинив вас или кого-то из ваших близких в соучастии? Тогда почему бы вам не обскакать его, преподнеся преступника в Париж на блюдечке в обход прокурора? Вы знаете здесь всех и вся, все грехи и все тайны. Неужели вы не в силах изловить настоящих преступников, которые не дают вас покоя?
- Дитя мое, я рублю головы этой гидры на протяжении всего моего срока управления диоцезом, - преосвященный накрыл ладонь Франсуа своей, погладил, как другие гладят зверушку, чтобы успокоиться и сосредоточиться. - И каждый раз, когда мне кажется, что все закончено, что выполота с корнем последняя сорная трава, пропадает очередной ребенок, гибнет очередная невинная душа и все начинается снова...
- Так может, остается в живых человек, который управляет этой катавасией? Или его ученики - последователи? Или просто людям кажется, что так легко выклянчить что-то в обмен на жертву? - Франсуа умолк, подумав, что сам тоже получает что-то в обмен на то, что жертвует своей честью и достоинством. Актер взглянул на де Лансальяка, спросив: - Что вы намерены делать? Д"Арнье поедет завтра на место преступления, это я понял... Прокурор заявил, что желает видеть меня - что мне ему сказать, правду? Я ведь со всех сторон вызываю подозрения...
- Не имею представления, - де Лансальяк вздохнул, - возможен любой из предложенных тобой вариантов. Дело в том, что я никогда не сообщал об этом выше, не желая, чтобы сюда понаехали дознаватели и пыточники. Я не любил ни одну женщину, а ее - люблю, мою Тулузу... Как можно отдать ее на допрос с пристрастием?
- Никак нельзя, - без размышлений согласился Франсуа. - Если дело обстоит настолько скверно, даму нужно спасать. Но как? Каким образом?
- Добрый месье Ла Карваль спасет Тулузу, - не без яда отозвался Шарль, - а кто позаботится о вас, монсеньор?
Он оставил в покое ложечку и откинулся на спинку стула:
- Что касается Франсуа, то многим еще памятен Цветочный фестиваль этого лета и его второе место. Нет ничего странного в том, что вы взяли юное дарование под свое крыло. Думаю, эта версия вполне устроит месье прокурора.
- Что касается самого его высокопреосвященства, он всегда и повсюду на виду, и его не в чем упрекнуть, - подхватил Франсуа. - Что ж, будем придерживаться этого... а все остальное, похоже, нынче в руке Божьей... Кто такой этот де Сомбрей, если не секрет?
- Неблагодарная гадина! - с неожиданной энергией рявкнул де Лансальяк. - Смерти моей хочет! Вот ему, а не наследство! - архиепископ продемонстрировал крайне непристойный жест.
- Жорж-Габриэль де Сомбрей - сын младшей сестры монсеньора. Весьма влиятельное лицо при дворе, - перевел д'Арнье.
- А-а, - понятливо закивал Франсуа. - Денежка-денежка, как ты нам дорога. Когда умрет богатый дядя, мы спляшем на его могиле и славно заживем. Что ж, влиятельное лицо и впрямь может себе позволить клеветнические измышления, которые нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть.
Де Лансальяк замахал на актера руками: мол, не трави душу, изощряясь в предположениях, и удрученно распорядился:
- Поди куда-нибудь. Будь умницей, не шатайся без нужды по коридорам. Антуан, останься, ты мне нужен. Как прошла твоя поездка?..
Беседа святых отцов затянулась до позднего вечера, когда за окнами сгустились сумерки и на небе робко замерцали первые звезды. Ноги сами принесли д'Арнье сюда, к запертой двери с золотыми арабесками: соблазн, приправленный насущной необходимостью объясниться, взял верх.
- Франсуа, открой. Нам надо поговорить.
С той стороны донеслось невнятное "пшелтыкчерту". Шарль настойчивее дернул дверь, пригрозив:
- Если не откроешь, я влезу через окно.
Угроза возымела действие: месье Моран повернул задвижку, впустив д'Арнье в свою цитадель и напряженно косясь в сторону незваного гостя. Шарль прекрасно знал эти покои, в свое время он тоже занимал их, и тогда обстановка соответствовала его характеру - роскошно-элегантная, немного вычурная. Теперь здесь все полностью переменилось, интерьер был подобран под месье Морана - небрежно-светлый и изящный.
- И что вам теперь угодно, отец Антуан?
Франсуа не успел договорить, ибо оказался в его объятиях быстрее, чем сам д'Арнье сообразил, что делает. Жажда, беспощадно снедавшая его все время разлуки, требовала немедленного утоления. Он почти не слышал возмущенных протестов Франсуа, донельзя изумленный осознанием того, насколько истосковался по актеру. По аромату его волос и тела, по его гибкости и упрямству, даже по его яростному и бесполезному сопротивлению, которое д'Арнье ничего не стоило сломить - но Шарль предпочел с болезненной гримасой разжать руки. От неожиданности Франсуа шарахнулся назад, отпрыгнув за внушительного вида кресло-качалку, обитую светлым шелком в цветочек, и оттуда выкрикнув едва ли не в голос:
- Чего тебе от меня надо? Я же сказал - не хочу видеть тебя!
- Для начала я бы хотел, чтобы ты перестал орать... - невесть отчего д'Арнье тешил себя ложными надеждами, что прием будет иным.
- Я не ору! - до Франсуа дошло: он противоречит сам себе. Актер чуть понизил голос. - И я бы не орал, если бы ты сюда не вломился! Ты... ты оставил меня, сам растолковал, что так будет лучше - ну так вот тебе итоги твоих разумных слов! - истерическое возбуждение накатило и схлынуло, заставив Франсуа чувствовать себя опустошенным и обиженным. К чему теперь эти объятия? Шарль передал его в другие руки, как ненужную вещицу, а теперь снова пытается предъявить на него права? Да, им было хорошо, им было очень хорошо вместе - но обстоятельства изменились, и месье Моран теперь является чужой собственностью - Шарль, я пытаюсь не злиться на тебя, но ты показал мне, какой может быть обеспеченная жизнь, и я... я не устоял. Таков был мой первый шаг к падению, второй и третий дались уже значительно легче... - он сгорбился, словно пытаясь стать меньше и незаметнее.
Д'Арнье одним движением руки отодвинул тяжелую качалку в сторону - полозья скрипнули по ворсу ковра.
- Франсуа. Моя Лилия. Я не умоляю о прощении - но, пожалуйста, постарайся понять и меня. Я ведь бросил тебя не в темному лесу с разбойниками, и без единого су в кармане, а...
- Да я уже давно все понял, - устало вздохнул актер. - У тебя есть свои оковы и свои границы, за которое опасно переступать. Тебе тоже дорог свой кусок хлеба и крыша над головой. Ты желал мне добра и не мог ссориться со своим покровителем. Все получилось так, как оно получилось. Некого винить. Просто мне... мне было очень горько. И одиноко.
Он не стал вырываться, когда д'Арнье сделал вторую попытку обнять его - на этот раз очень бережно и осторожно - но и не отвечал. Просто стоял с безвольно опущенными вниз руками и допустив единственную вольность - уткнувшись лбом под изгиб ключицы Шарля. Вновь ощутив такое знакомое тепло кожи под тонкой тканью рубашки и невесть почему задрожав, хотя в гостиной было отнюдь не холодно. Этот жест был исполнен усталости и безмолвной мольбы о пощаде, и д'Арнье, неплохо изучивший язык тела, понял без слов: не дразни меня, не обещай того, что я никогда не получу...
Со вздохом Шарль обхватил актера обеими руками, прижал к груди, привычно спрятал лицо в каштановой гривке, вдыхая аромат Франсуа, аромат лилий, таинственный и неподдельный, пробивающийся сквозь душный букет чужих духов, дорогого мыла и кофе с пряностями. Хорошо было даже просто так, молча стоять посреди комнаты.
- У меня все хорошо, - как заклинание повторил Франсуа. - Все хорошо, просто я устал... Не понимаю, отчего. У меня все хорошо. Монсеньор добр ко мне, насколько он способен проявлять доброту, и я никогда прежде не жил так роскошно, как сейчас - но порой я устаю быть безупречно вежливым и любезным... - он наконец пошевелился, обнимая Шарля за талию, чувствуя его горячее дыхание, ерошившее локоны. - Свезло, да? Свезло так, что дальше просто некуда, - он прижался к Шарлю сильнее, не в силах справиться с разом нахлынувшими воспоминаниями, от которых перехватило горло. Разноцветные искры фейерверка, дождем осыпающиеся в темную речную воду, и раскинувшийся в ночи огромный город. Кружевная тень каштановой листвы, теплая земля под босыми ногами. Признания в любви - вроде бы в шутку, вроде бы всерьез... Неужели Шарль до сих пор желает его - после всего, что было? Франсуа по-прежнему любил этого человека, так неожиданно возникшего в его жизни, любил как умел, не в силах отказаться от своей любви.
- Шарль. Отнеси меня в постель, пожалуйста.
Д'Арнье бережно подхватил его руки, опустил на стеганое атласное одеяло, присел в ногах.
- Это пройдет, Франсуа. Это бывает - пройдет.
- Конечно, пройдет, - печально и понимающе согласился Франсуа. Перекатился набок, лукаво блеснул глазами: - Останешься? Без шумных игр и страстей, просто... просто разделенная постель. Иди сюда, - он приглашающе похлопал ладонью рядом с собой. - Забирайся. Пусть хоть вечер закончится хорошо, потому что завтра нас точно ждет нервотрепка.
Шарль не заставил себя просить дважды - разулся, распустил завязки на сутане, растекшейся по ковру лужицей черного лунного света, улегся рядом. Нащупал руку Франсуа, прижал ее к губам:
- Я не представлял, что все так обернется. Веришь?
- Стараюсь, - Франсуа приподнялся на локте, перегнувшись через лежащего Шарля, задул лампу и скользнул обратно. Он не отобрал руку, наоборот, придвинулся ближе, ероша другой ладонью львиную гриву д'Арнье.
- Ну что ты вытворяешь, - с мягкой укоризной промолвил Шарль, будто громадный котище замурлыкал от удовольствия. - Не искушай меня без нужды - у нас еще будет время. А сегодня давай просто уснем вместе.
- Угу. Как скажешь, - согласился Франсуа, оставляя свои поползновения и со вздохом вытягиваясь рядом. - Спокойной ночи. Прости, если что было сегодня не так. Спокойной ночи, Шарль.
Осенним утром из распахнутых настежь главных ворот архиепископского дворца выехала большая кавалькада. Всадниками были местные жандармы и несколько доверенных людей, прибывших с прокурором Ла Карвалем из Парижа, а также сам молодой прокурор и двое его спутников, отец Антуан д'Арнье и месье Моран. Отряд пронесся по улицам Тулузы - прохожие только успевали шарахаться к стенам домов, в удивлении строя предположения о том, куда это слуг закона понесло с утра пораньше, да еще такой оравой. Свернули на Цепную улицу, миновали старинный барбикен, под копытами коней гулко прогремели доски моста Крестоносцев - внизу, вокруг опор моста, закручивались желтоватые пенные водовороты.
- Следы жертвоприношения были замечены рыбаками на маленьком острове неподалеку от города, - скакавший во главе отряда Ла Карваль напоминал азартную гончую, взявшую теплый след добычи. Прокурор был рад и начинающемуся ясному дню, и возможности исполнить свой долг, и обществу загадочно-подозрительной парочки. - Они сообщили посту жандармов. Те сначала не поверили, потом сунулись на остров, но толком не осмотрелись. Вот мы заодно и поглядим, что там к чему.
- А тело предполагаемой жертвы обнаружено? - проявил заинтересованность Шарль. Прокурор махнул рукой:
- Пока нет. Как меня уверили, там густые заросли. Вероятно, жертва осталась незамеченной и лежит где-нибудь под кустом. Хорошо бы ее сыскать...
Франсуа к разговорам не прислушивался. Он не слишком рассчитывал, что его возьмут на эту, как вчера выразился Шарль, "увеселительно-дознавательную прогулку". Проснулся актер утром в одиночестве: д'Арнье незаметно ушел, не желая скомпрометировать любимца монсеньора, завтрак ему накрыли в маленькой гостиной его покоев - преосвященный, видимо, пребывал в дурном настроении после вчерашних бесед, и не пожелал с утра пораньше лицезреть миньона. А потом явился служака из подчиненных прокурора Ла Карваль и прогавкал то ли приглашение, то ли завуалированный приказ собираться и присоединяться. Франсуа с радостью вскочил и понесся. Он засиделся в роскошной золотой клетке архиепископского дворца, а тут - свобода и вероятное приключение!
Для начала приключение обернулось нешуточной трудностью - как бы не опозориться и сверзиться с коня на глазах у Шарля и столичного блюстителя правосудия. Актеру подали спокойную и покладистую лошадь, и, кажется, д'Арнье в милосердии своем не забыл о том, что Франсуа скверно держится в седле, нарочно притормаживая кавалькаду. Но помогло это мало. За полчаса путешествия месье Моран благополучно отбил задницу и растянул лодыжку, так что, когда дознаватель с сопровождением добрались до цели, он благополучно прихрамывал - стараясь, чтобы это не бросалось в глаза.
Место вероятного преступления выглядело идиллически: холмистый берег с разбросанными там и сям виноградниками и деревушками, город розового камня невдалеке, песчаная отмель. Рядом с обрывистым берегом покачивался на волнах вместительный баркас. Отделенный нешироким рукавом Гаронны, красовался искомый островок, похожий на переполненную корзину садовника.
- Нам туда! - бодро заявил Ла Карваль, запрыгивая в баркас. Судя по всему, жандармам не очень-то хотелось утруждаться, работая веслами, но спорить со столичной штучкой никто не решился. Прокурор расположился на носу лодки, Шарлю и Франсуа выпало сидеть на широкой кормовой скамейке. Баркас отправился в краткое плавание, отмечая свой путь расплывающимися кругами от весел. Солнце ослепительно блестело на речной воде, ивы склоняли свои длинные ветви, доцветали последние кувшинки, жизнь была изумительно хороша. Мимо с важным видом проплыл топляк, направляясь к океану, а спустя еще полсотни взмахов веслами киль баркаса с размаху вошел в густой слой ила. Ла Карваль лихо спрыгнул в густую коричнево-желтую застоявшуюся воду, подняв вокруг себя облако брызг и перепугав панически заквакавших лягушек. Франсуа огляделся: крохотная бухточка с глинистыми берегами, купы ольхи и шелестящей осоки, уходящая в камыши тропинка, пробитая рыбаками или еще кем. Прокурор распорядился, чтобы двое жандармов остались нести дозор около лодки, а все прочие члены экспедиции следовали за ним, не забывая оглядываться по сторонам и смотреть под ноги - и потревоженным кабаном ломанулся в заросли.
- Тебя-то чего сюда понесло? - д'Арнье, убедившись, что на них никто не смотрит, обнял Франсуа за плечи. - Оставался бы на том берегу с лошадьми. И чего трясешься?
И они пошли, следуя по извилистой тропке за жандармами и неугомонным прокурором, бодро прыгавшим с кочку на кочку. Трупов или оскаленных черепов на глаза пока не попадалось, поросший густой свежей зеленью островок выглядел мирным и совершенно пустынным. В листве перекликались птицы, пару раз заполошно затрещала сойка. Тропинка постепенно расширялась, выведя дознавателей на небольшую прогалину в окружении старых ясеней и мелко трепетавших на ветру осин. В центре прогалины неровным кругом сгрудились покосившиеся и заросшие мхом кромлехи, помнящие, по-видимому, еще поступь легионов Цезаря, а сейчас напоминавшие прогнивший частокол зубов во рту бродяги. Камни окружали плоский жертвенник - грубо обтесанный обломок гранита, по форме и виду напомнивший месье Морану гроб. Ла Карваль с азартом кружил подле каменной глыбы, оглядывая ее со всех сторон и колупая ногтем потеки темных дорожек, испещривших камень.
- Кровь, - убежденно констатировал прокурор, растирая между пальцев черные хрупкие частички и принюхиваясь к запаху. - Двух или трехдневной давности. Но трудно сказать, человеческая или звериная. Обойдите-ка кромлехи и посмотрите, не найдется ли где перьев или клочков шерсти.
- Тут валяется дохлая кошка, - доложил Франсуа, осторожно огибая загадочное и странное местечко, исправно заглядывая под камни и пучки травы. Уточнил: - Сильно и давно дохлая от естественных причин. Непонятно, как она тут очутилась, кошки же терпеть не могут плавать. Пустое гнездо, черепки от кувшина, куриные косточки... ерунда всякая.
Под солнцем в траве переливчато блеснуло. Франсуа присел на корточки, пошарил среди сухих стеблей, брезгливо скривившись, когда пальцы наткнулись на дохлую рыбу, и ухватил нечто скользко-гладкое. Кольцо. Колечко. Золотое с виду, с маленьким ярким камешком темно-синего отлива. Сапфир? Или богемская стекляшка? Колечко было маленьким, даже ему, с его тонкими пальцами, оно налезло бы только на мизинец. Женское, детское? Вещица не выглядела рыночной дешевкой, похоже, и металл и камень были настоящими драгоценностями. Франсуа держал его на ладони, удивленно разглядывая и не торопясь сообщать о своей находке, пока рядом не зашлепали тяжелые шаги.
- Что там у тебя? - Шарль присел рядом.
Парочка сблизила головы, переговариваясь вполголоса, как заправские заговорщики. Ла Карваль стоял перед камнем, напряженно разглядывая брызги крови - видно, в его рассуждениях что-то не сходилось.
- Смотри, что я нашел... Может, надо ему показать? - красноречивый взгляд в сторону рыскавшего подле каменного алтаря прокурора Шатле.
- Оно могло тут валяться с незапамятных времен, золоту же ничего не сделается.
- Слишком чистое. И лежало почти на траве, а не ушло в землю, если бы его тут давно бросили... Метки мастерской нет, может, хоть инициалы владельца есть? - Франсуа повертел находку в пальцах, прищурившись и рассматривая ее под разными углами. - Шарль, мне кажется, или на камне вырезано "Т"?
- А может, "I". Или "L". А может, тебе вообще кажется. Я ничего не различаю.
- Все-таки я отдам блюстителю, пусть сам решает. Нам же нужно поддерживать добрые отношения, так? Болтаться рядом с ним, узнавать то, что узнает он...
- Интриган.
- Вашими молитвами, отец Антуан.
- И язва вдобавок.
Ла Карваль в раздражении оглянулся: его спутники о чем-то шептались. Ничего не скажешь, очаровательная картина - пронизанные солнцем темно-рыжие локоны и льнувшие к ним каштановые с очаровательной рыжинкой. Они были очень красивы, эти мужчины, в другое время он, возможно, заинтересовался бы ими, но завязывать дружеские отношения с возможными преступниками? На такой опрометчивый шаг он не пойдет.
- Эй, господа! - раздраженно рявкнул прокурор. - Что у вас стряслось?
- Вот, - Франсуа опасливо приблизился, протянул ладонь с кольцом. - Нашел за тем камнем. Нет, рядом не было ни крови, ничего. Оно просто там лежало. Может, это не слишком важно... но как дорогое кольцо попало в столь уединенное место? - из-за разницы в росте ему приходилось смотреть на прокурора Ла Карваля снизу вверх. Тяжелый, черный взгляд. Несколько мгновений Ла Карваль, видимо, решал: не водят ли его за нос, подсовывая заранее припасенную вещицу, но рассудил в пользу месье Морана. Сурово буркнул: "Благодарю, месье, я разберусь с этим" - забрал колечко, завернул в платок и сунул в карман жилета.
- В последние дни над городом и окрестностями не было дождей, - Шарль предпочел оттереть своего юного друга в сторону, подойдя к алтарю и тоже пристально рассматривая запекшиеся струйки. - Но было довольно жарко. Кровь совсем высохла на солнце.
Прокурор с сожалением заметил, что не нашел следов, указывающих, чтобы с полянки волокли что-либо тяжелое или чтобы ее посещало большое количество народу. Стало быть, в их распоряжении есть только сообщения о пропавших детях, лужица крови и золотое колечко. Немного. И все это, как в своей холодно-отстраненной манере намекнул д'Арнье, может быть чистой воды декорацией. Много ли трудов: приплыть на остров, выплеснуть на камень фляжку заранее купленной на бойнях бычьей крови да бросить купленное в лавке колечко для создания атмосферы таинственного убийства? Вы не находите, месье прокурор?
Надменно проигнорировав чужую иронию, Ла Карваль возвратился к камню.
- Меня удивляет разброс капель, - заявил он. - Будь жидкость и в самом деле выплеснута из фляги, она распределилась бы совершенно иным образом. Мы увидели бы ярко выраженное пятно в окружении хаотических брызг. Если бы тут лежал младенец или небольшое животное, кровь стекла бы только с одной стороны, причем единым потоком. А тут мы наблюдаем несколько дорожек разной насыщенности, а вот сбоку... вы видите?.. совершенно чистый кусок. Так, прикинем...
Ла Карваль взгромоздился на камень-гроб, лег на него спиной, свесив руки, ноги и голову. Его ступни и пальцы не доставали до земли, подбородок запрокинулся - прокурор хмурил широкие, темные брови, щурясь на слепившее солнце.
- Подойдите, святой отец, и сделайте вид, будто прижимаете меня к камню.
Д'Арнье попросили "сделать вид", а он в прямом смысле навалился на служителя закона, притиснув к нагревшемуся на солнце камню локтями и грудью - Ла Карваль почувствовал себя не в свой тарелке. С его же собственной подачи отец Антуан продемонстрировал ему свою силу, будто предупреждая - со мной тебе будет труднехонько справится! Однако же, прикосновение красивого аббата было приятным и волнующим.
- Понимаете? - прохрипел Ла Карваль, делая вид, что ничего особенного не происходит, - здесь резали взрослого человека, юношу или девушку, а кто-то, стоя сбоку, удерживал жертву неподвижной. Похоже, он - или она - даже не сопротивлялся...
В развернувшейся перед глазами Франсуа импровизированной сценке - человек на каменном алтаре и второй, навалившийся на него - было нечто столь отталкивающе-непристойное и вместе с тем невероятно притягательное, что месье Моран не выдержал и отвел взгляд.
- Эй, вам нож не пригодится? Для пущего правдоподобия? - едко поинтересовался актер, разрушая пагубное очарование. Втягивая невольно раздувшимися ноздрями острый, пряный дух соперничества двух красивых и сильных самцов. Ссорящихся из-за первенства, из-за успеха, из-за бродящей рядом смазливой самки, из-за добычи и земли.
В жаркий день над островком понимались зловонные испарения, от которых кружило голову, навевая дурноту и пугающие видения. И само по себе местечко было дурным, Франсуа это чувствовал, но не знал, как объяснить. Его мутило. Стоило чуть прикрыть глаза, под опущенными веками мелькали какие-то картины - возможно, просто игра его бойкого воображения. Блеск полоски стали в ночной темноте, неподвижная фигура в темном, державшая перед собой раскрытую книгу... трепещущее прозрачное полотнище и сплетающиеся за ним тела - не в борьбе, но в любовной схватке, перепутанные золотые и черные пряди...
"Франсуа, тебе вот-вот станет дурно", - отчетливо выговорил холодный внутренний голос. Франсуа затряс головой, протер лицо ладонями, мечтая о возможности окунуться в холодную воду. Шарль отпустил прокурора, тот сел на камне и удрученно огляделся:
- Все выглядит таким заброшенным... И никаких следов. Надо будет пригнать сюда отряд жандармов и прочесать островок. Боюсь, ничего более мы здесь сегодня не найдем.
Сладковато-гнилостный запах забивал ноздри и рот, солнечные лучи камнем ложились на макушку, и что было хуже всего - Франсуа не мог отделаться от мыслей о том, что из кустов кто-то смотрит. Все время смотрит ему в спину, тяжелым, сверлящим взглядом, нашептывая: "Уходи-уходи-уходи прочь". Ни Ла Карваль, ни д"Арнье, похоже, ничего этого не чувствовали. Франсуа сделал шаг в сторону, запнулся за корень, взмахнул руками в попытке сохранить равновесие - и шлепнулся ничком, подняв веер брызг грязи.
Ла Карваль слетел с камня-алтаря, бросился к Морану, выдергивая шпагу из ножен. Миг, и прокурор оказался у распростертого тела. Быстрый взгляд на спину - крови не видно. Взмах руки - и бледный как полотно юнец в ужасе смотрит ему в лицо.
- Ранен, нет?
- Там кто-то есть, - слабо выговорил Франсуа, и почти в тот же миг грянул выстрел. Свинцовый комок пули прошил воздух над головами, осыпав машинально пригнувшегося прокурора листьями и частицами сбитой коры.
- Вон он! - азартно завопил жандарм. Убегающий стрелок на миг мелькнул среди стволов и снова пропал.
- Сидите здесь и не высовывайтесь! - Ла Карваль, свистнув уже сорвавшимся с места подчиненным, ринулся в чащу. Кровь звенела в жилах, ноздри раздувались - сейчас он схватит преступника, убивающего младенцев! Мэтр Тарнюлье, учитель и патрон, будет доволен - первая же вылазка, и тут же трофей! Мысль о том, что его могут убить, не приходила парижскому прокурору в голову. Он был молод, силен, не признавал преград - он сделает то, зачем послал его в это сатанинское место король. И вернется в столицу на белом коне!
- Осторожнее! - крикнул ему в спину д'Арнье. Повернулся к землисто-бледному Франсуа, помогая тому сесть. Неужели актер так перепугался? Месье Моран не был трусом, но в него еще никогда в жизни не стреляли, а это - испытание не для слабых душ...
- Какое хреновое место, - утекающим голосом сообщил актер. - Отвернись, меня сейчас стошнит.
Он согнулся в приступе долгого, яростного кашля, и сплюнул в заросли. Мертвой хваткой вцепился в руку Шарля:
- Здесь очень плохо. Как отрава в воздухе. Это не болотные испарения, это нечто другое. Давай уйдем отсюда, - взмолился актер. - Ну, или отойдем в сторону. Мне все время что-то мерещится. Словно голоса неподалеку, но я не могу разобрать, о чем они говорят. Только понимаю, они желают нам смерти. Давай уйдем! Давай вернемся к лодке! Шарль, ну пожалуйста, ну ради всего святого, я не могу тут оставаться - тут словно яд разлит в воздухе и в земле! - он настойчиво теребил д'Арнье за рукав, плачуще причитая: - Не надо было вам касаться этой штуки и тем более залезать на нее, пока вы не забрались туда, все было хорошо!..
- Успокойся, - Шарль обнял молодого человека за плечи. - Успокойся, возьми себя в руки. Если тебе так не душе это место, мы немедленно уйдем отсюда. Вот так, пойдем...
Отдаленный расстоянием и приглушенный листвой, грянул еще один выстрел. Кто-то неразборчиво и яростно выкрикнул приказ - судя по решительной интонации, прокурор отдавал распоряжения по ходу погони. Поддерживаемый д'Арнье, Франсуа ковылял по тропинке, смятенно пытаясь описать любовнику вихрь обрушившихся на него пугающих впечатлений. Шарль сочувственно кивал, явно не веря ни единому слову месье Морана. Выжидая только подходящего случая, чтобы назидательно напомнить - впечатлительному и нервному молодому человеку не стоило очертя голову соваться туда, где ему не место.
По дороге к капищу они начисто упустили из виду тот факт, что тропинка разветвлялась. Возможно, в какой-то момент д'Арнье и Франсуа свернули не туда - выйдя на берег совершенно пустынной заводи, где не было ни единого следа лодки и охраняющих ее жандармов. От основного течения реки заводь отделял песчаный мысок, застоявшаяся и обильно подернутая болотной ряской вода была медово-черного цвета.
- Промахнулись, - констатировал д'Арнье. - Не переживай, заблудиться тут невозможно. Это же остров, причем маленький. Сейчас вернемся и...
Подозрительно затихший Франсуа неожиданно присел на бережку, пристально осматривая заводь с торчащими тут и там корягами, поросшими мхом, и растущими над самой водой кустами тальника.
- Смотри, это не коряга, - осипшим голосом заявил актер.
- Франсуа, - пожурил его д'Арнье. - Нельзя же так. Твоя богатая фантазия порой оказывается тебе же во вред. Еще немного - и ты начнешь видеть вылезающих из болота чудовищ. Тут скверно пахнет и тебе напекло голову, вот и все.
- Это не коряга, - упрямо стоял на своем Франсуа. Отыскал сук покрепче с развилкой на конце, вошел в мутную воду - белые чулки мгновенно пропитались ржаво-грязной водой, на новенькие туфли налипла рыжая вязкая глина - зацепил подозрительно выглядящий предмет и потянул к берегу. Сук зловеще захрустел, но не сломался. Объект внимания Франсуа, облепленный тиной и рясой, вязко колыхнулся, неохотно сдвинувшись с места и слегка приподнявшись. Шарль д'Арнье прикусил язык, более не имея аргументов для возражений - ибо он своими глазами узрел босую человеческую ногу, нелепо торчавшую из воды. Франсуа отшвырнул палку в сторону, попятился, часто и судорожно втягивая воздух и дергая головой, как запаленная лошадь. Назойливые осы, забравшиеся к нему в голову, жужжали и метались из стороны в сторону, мешая говорить, не давая сосредоточиться. Грязная, посиневшая и раздутая нога по щиколотку высовывалась из болотистой заводи - и явившиеся на призывные крики д'Арнье жандармы зацепили ее веревкой, вырвав тело из липких объятий воды, тины и ряски. Злой и взъерошенный прокурор на вопрос Шарля нехотя буркнул, что они преследовали загадочного стрелка до противоположного берега островка - но там его поджидала легкая лодчонка с двумя гребцами. Любитель пострелять по королевским прокурорам Шатле жабой сиганул в лодку, та взяла с места и устремилась против течения в город... Что тут у вас за очередные находки?
На голову и тело утопленника тем временем выплеснули несколько ведер воды. Кто-то из жандармов присвистнул, прокурор нахмурился, а месье Моран, несмотря на попытки Шарля удержать его в стороне, сунулся поближе. Тело, раскинув руки, лежало на примятой и мокрой траве - тело девушки в просторной сорочке, сейчас напоминавшей насквозь промокший и грязный мешок. Завалившаяся набок голова покойницы щекой прильнула к земле, почти отделенная от туловища длинной и широкой раной, почерневшей по краям. Крови не было, вся кровь давно вытекла, смешавшись с водой Гаронны и мягкой почвой островка. Некогда бывшие светлыми волосы смешались в неопрятный колтун.
- А вот и жертва, - раздосадованный провалом погони Ла Карваль присел рядом с мертвой девушкой, пристально разглядывая рану, лишившую ее жизни. - Один-единственный удар, нанесенный опытной рукой. Ее умертвили, выпустили кровь - и выбросили в реку. Отец д'Арнье, вы по-прежнему будете настаивать на том, что мы имеем дело с декорацией? Украшенной для пользы дела и вящей правдоподобности подлинным трупом?
- Кажется, я ее знаю, - негромкий голос Франсуа не дал д'Арнье вымолвить и слова в защиту своих умозаключений. Прокурор развернулся на каблуках, ткнул в сторону актера указующим перстом:
- Что вы сказали, месье Моран? Повторите - и помните, что слово, произнесенное в присутствии слуг закона, может являться свидетельством!
- Она так скверно выглядит, но... - Франсуа заставил себя вглядеться в бесстрастное, измазанное и плохо отмытое лицо покойницы. - Но эта женщина отдаленно похожа на девушку, которую я недавно знал...
- На какую именно девушку, месье Моран? - с мягким нажимом потребовал ответа Ла Карваль. - Вы можете назвать ее имя? Где вы с ней познакомились и что о ней знаете?
- Тереза... Тереза, а своей фамилии она не называла, мы звали ее просто Терезой... - Франсуа икнул, закашлялся. - Она была актрисой. Играла в любительской постановке, которую пожелал устроить монсеньор де Лансальяк...
- Тереза Люсьен, - сухо уточнил д'Арнье. - Ее полное имя было указано в ведомости оплаты наемным актерам. После того, как работа над спектаклем завершилась, мадемуазель Люсьен получила свое жалование и покинула дворец.
- Это же наша Тереза! - окончательно убедившись в том, что зрение его не обманывает, Франсуа взвыл. Кто-то убил Терезу, веселую, никогда не унывающую, смешливую Терезу, с таким старанием зубрившую роль и строившую ему глазки! Перерезал горло, как бессловесной скотине на бойне, и вышвырнул мертвое тело в болото - а она была такой хорошенькой, такой полной жизненного огня и любви к пыльным подмосткам! Теперь она валяется здесь, похожая на страшную уродливую куклу с полуоторванной головой, болтающейся на ниточках, и белыми закатившимися глазами!
Франсуа не выдержал - бесслезно и бессильно разрыдался. Движением плеча отвергнув руку д'Арнье, пытавшегося утешить актера в его потере, и метнувшись невесть куда - лишь бы уйти подальше от этого страшного, жуткого места. Ничего не видя перед собой, он едва не врезался в Ла Карваля, сильно, но не грубо удержавшего актера от падения. Молодой прокурор взглянул на него сочувственно:
- Я разыщу ее убийцу, обещаю вам.
- Никого вы не найдете, - огрызнулся Франсуа. - Она ведь была всего-навсего актеркой с большой дороги - и шлюхой, когда становилось уж очень туго. У Терезы не было ни богатых покровителей, ни знатного любовника. Она была самой обычной девушкой, любившей театр - а теперь ее нет, и ни единой живой душе нет до этого дела! - он вырвался, побежал по тропинке, оскальзываясь и едва не падая. Прокурор Шатле и д'Арнье смотрели вслед убегающему юноше, в кустах пронзительно трещал дрозд, журчала вода, истекало жаром солнце в безоблачных небесах, на холмах созревал виноград.
- Месье Моран, подобно своим собратьям по ремеслу, не слишком надеется на силу закона, - извиняющимся тоном промолвил д'Арнье. - Его можно понять.
- А вы? - прищурился Ла Карваль. - Вы, отец Антуан, разделяете столь решительно высказанное и крайне нелицеприятное для меня мнение вашего друга?
- Я верю в промысел Господень и в то, что вы приложите все усилия для поиска преступника, - дипломатично высказался Шарль. - Я также верю в то, что месье Моран был искренен в своем негодовании. Окажись эта девушка, принявшая поистине мученическую кончину, не безродной актрисой, но дочерью знатного семейства...
- Вы полагаете, происхождение жертвы имеет для меня какое-то значение? - едва не вспылил Ла Карваль.
- Я слишком мало вас знаю, господин прокурор, чтобы выносить суждения о вашем нраве и ваших взглядах, - пожал плечами Шарль д'Арнье. - Но те служители закона, с которыми мне доводилось иметь дело, были именно таковы. Кто станет расследовать смерть бродяги, прирезанного своими же дружками за пару лишних грошей? Кто обеспокоится судьбою девушки-актерки, которая вечно переезжает из города в город, примыкая то к одному странствующему балагану, то к другому? Уверен, за последние дни никто не обращался в жандармерию с сообщением о пропаже мадемуазель Люсьен. Ее сотоварищи наверняка сочли, что она подыскала более выгодное место и ушла туда...
- Что за постановку имел в виду месье Моран? - перебил Ла Карваль. - Когда она состоялась и где?
- Его высокопреосвященство пожелал развлечь своих друзей небольшим любительским спектаклем. Руководство постановкой было поручено месье Морану. Премьера прошла в середине июля, в одном из залов дворца монсеньора, - обстоятельно отозвался д'Арнье. Поразмыслил и добавил: - Предвосхищая ваш следующий вопрос... Частично труппу составили друзья монсеньора, желавшие испробовать себя в роли актеров-любителей. В компанию к ним были наняты профессиональные исполнители. В этом вопросе монсеньор всецело положился на рекомендации своих знакомых, имеющих связи в театральном мире. Нет, я не занимался подбором труппы - актеры были представлены мне и месье Морану всем коллективом. Мне только известно, что заключением контрактов с наемными лицедеями ведал месье Лану, казначей его высокопреосвященства.
- Стало быть, актеров наняли, они сыграли, получили уговоренную плату и были распущены? - подвел итог прокурор. Жандармы возились около накрытого плащом тела, мастеря из ветвей и поясов носилки, на которых мадемуазель Терезе предстояло отправиться в свой последний путь. - В вечер премьеры, как я полагаю, состоялся изрядный банкет, где ценители искусства и актеры свободно общались между собой?
- Может быть, святой отец, вы сможете припомнить, с кем вела беседы покойная мадемуазель? Может, кто-то из присутствующих заинтересовался ею более других?
На сей раз д'Арнье был вынужден развести руками:
- Нет, месье Ла Карваль. Мадемуазель Тереза была девушкой бойкой и общительной. Насколько мне запомнилось, ее весь вечер осаждали поклонники ее таланта... и внешности. Называя вещи своими именами, барышня Люсьен была просто нарасхват. Кажется, она уехала вместе с кем-то из своих новых знакомцев. Более я о ней ничего не слышал - до сегодняшнего дня и нынешнего часа. Вы собираетесь отнести тело в лодку и доставить в город?
- Разумеется, - подтвердил Ла Карваль. - Поместим ее в морг и сообщим о ее смерти. Возможно, отыщутся люди, способные опознать тело и подтвердить слова месье Морана об имени и ремесле покойной.
- Тогда я вынужден попросить вас задержаться - дабы я тоже мог исполнить свой долг, - чопорно и строго заявил д'Арнье. - Эта девушка стала жертвой чужих дурных страстей, она погибла в одиночестве и без надежды на помощь. Я обязан позаботиться о ее душе.
- Э-э... конечно, святой отец, - прокурор не нашел достойных возражений. Отозвал жандармов, отошел в сторону, привалившись спиной к стволу дерева, и терпеливо дожидался, пока будут прочитаны полагающиеся молитвы по невинноубиенной Терезе Люсьен.
"Причастен или не причастен? - размышлял Ла Карваль, украдкой разглядывая красивое, холодное лицо молодого аббата, всецело погруженного в отправление поминальной службы над телом погибшей актрисы. - Если чист, то может стать толковым помощником. Отвечал быстро и не раздумывая, но достаточно подробно. Не скрыл своего мнения о продажности и некомпетентности местных жандармов. Надо будет поточнее выяснить касательно этого спектакля во дворце и побеседовать с месье Лану, коли он расплачивался с актерами. Предположим, девица Тереза свела знакомство с некой личностью, поманившей барышню щедрыми посулами. Мадемуазель была тертой особой, ей не требовалось лишний раз разъяснять, за что ей сулят деньжат. Она пришла на встречу... вероятно, не единожды, не чуя подвоха и беды. Может, ее опоили. Может, незамысловато стукнули по затылку - много ли надо девчонке? Погрузили в экипаж, вывезли из города, затащили в лодку, привели или принесли по тропе на капище..." - прокурор стиснул зубы. Молодая, полная надежд, красивая девушка по мановению чьей-то злой руки была вычеркнута из жизни.
- ...Тереза Люсьен, - казначей его преосвященства, ведавший обширной канцелярией, финансами и имуществом де Лансальяка, принес с собой сафьяновую папку, откуда извлек расчерченный ровными графами лист ведомости. - Да, вот она. Вот ее контракт. За участие в спектакле мадемуазель было выплачено пятьдесят ливров. Плюс еще десять - по личному распоряжению монсеньора, в благодарность за проявленное усердие. Вот ее своеручная подпись, - он отчеркнул ногтем нужную строку. - Жалование наемным актерам выдавалось на следующее утро после премьеры. Помнится, дамы явились всей компанией - эта самая Люсьен, ее подруга мадемуазель Годен, мадам Бассерив и пятерка девиц, исполнявших "роли без слов" - этим полагалось по двадцать ливров на каждую.
Королевский прокурор вытребовал под свой кабинет одну из приемных архиепископа. Его подчиненные притащили туда обширный письменный стол и заменили удобные мягкие кресла жесткими стульями - дабы посетители не чувствовали себя вольготно. Выдержанная в пурпурно-малиновых тонах, комната весьма подходила характеру своего нового хозяина, выгодно оттеняя тонкую, как хлыст, жилистую фигуру Ла Карваля. На развешанных по стенам изображениях святых мучеников рекой лилась кровь - самый подходящий антураж для трудов дознавателя.
Однако посетитель кабинета совершенно не устрашился зловещих картин. Месье Лану слишком давно служил его преосвященству, имея дело с миром цифр и не обращая внимания на раскрашенные холсты. Прокурор Шатле вытребовал казначея к себе сразу по возвращении из поездки на остров - и тот незамедлительно предстал. Д'Арнье и Франсуа прокурор отпускать не пожелал, заверив их, что желает всего лишь провести краткую беседу касательно мадемуазель Люсьен, записать их показания - после чего они оба будут немедля отпущены. Шарлю показалось, что после посещения зловещего островка на Гаронне отношение господа прокурора к ним несколько изменилось. Похоже, Ла Карваль вычеркнул их из рядов подозреваемых и переместил в список вероятных единомышленников. Хотя кто знает, что на уме у молодого парижского дознавателя?
Франсуа замкнулся в настороженном молчании - увиденное и пережитое, похоже, здорово выбило актера из колеи. Он держался в отдалении, точно раненое животное, пытающееся забиться в нору и отлежаться там. Жизнь не подготовила месье Морана к подобным испытаниям - и д'Арнье напомнил себе непременно переговорить с монсеньором, дабы тот на несколько ближайших дней оставил Франсуа в покое, поручив его заботам отца Антуана.
Прокурор Ла Карваль же всеми силами пытался ухватиться за тот тонкий хвостик ниточки, что волею Провидения угодил к нему в руки.
- Месье Лану, вы не могли бы припомнить: как эта девушка вообще оказалась в числе нанятых вами актеров? Вряд ли вы пригласили в дом вашего покровителя первых попавшихся людей с улицы?
Казначей, сухопарый и замкнутый с виду мужчина почтенных лет, до того державшийся холодно и даже отчасти надменно, неожиданно смутился:
- Видите ли, месье прокурор... В силу некоторых обстоятельств я точно знаю, откуда взялись обе эти особы - и мадемуазель Люсьен, и мадемуазель Годен. Их порекомендовала его высокопреосвященству моя дочь.
Ла Карваль заинтересованно кивнул, приглашая собеседника продолжать рассказ. Д'Арнье тоже заинтересовался, подвинувшись ближе - прокурор зыркнул на святого отца, но возражать против его присутствия не стал.
- Моя Полетт - хорошая девушка, благовоспитанная и скромная... но уж больно увлеченная этим самым театром, - чуть запинаясь, выговорил почтенный казначей. - Не видя необходимости изображать из себя семейного тирана, я не препятствовал ее увлечению... даже поощрял его. Полетт выписывала из столицы театральные новинки и журналы, мечтала испробовать свои силы на любительской сцене. В доме шевалье де Сен-Сернена образовался эдакий клуб поклонников Мельпомены, и я был весьма рад тому обстоятельству, что мою Полетт тоже приняли туда. Там собирается весьма недурное общество....
- Где молодая барышня может достойно проявить себя, - понятливо закончил фразу Ла Карваль. - Значит, там мадемуазель и познакомилась с актрисами? Когда же его преосвященство пожелал устроить спектакль, она пригласила для участия своих знакомиц, так? А сама мадемуазель Полетт что, не пожелала выйти на сцену?
- При всем уважении к вкусам его преосвященства и любви к дочери, это было бы уже слишком, - сухо заявил месье Лану. - Да, Полетт очень хотелось получить роль в спектакле. Мне пришлось настрого запретить ей даже думать об этом.