Марк Игнатьевич стоял на обширной площади родного города. Такой до боли знакомой, что он знал на ней каждую мелкую выбоину, каждую ямку. Но такой как сегодня он видел её впервые. Сегодня она была торжественна. Даже первое сожжение еретических книг не делало её в его глазах такой торжественной и прекрасной. Но сегодня... сегодня эта площадь увидит воистину величайший триумф Церкви и православной веры. Сегодня здесь будет окончательно сломлена гордыня язычества. И сломит её именно он: Марк Игнатьевич - православный страж. И этим он навеки обесмертит своё имя и встанет рядом с такими православными святыми, как Сергий Радонежский, Серафим Сарофский. Иконописцы будут писать иконы с его портретов, семинаристы будут изучать его житие, а православный мир будет ежедневно поминать его в молитвах, воздавая хвалу его смелости и подвигу. Марк Игнатьевич подошёл к стоявшему на коленях "неблагому". Шумаков Иван. О, он его прекрасно помнил. Его дерзость, его гордость до сих пор горела дьявольским огнём в его глазах. И сейчас он её потушит, навсегда стерев с лица земли этот грех. Марк поднял руку с зажатым в ней хлыстом.
- Отрекаешься ли ты от дьявола помутившего твой рассудок? - грозно спросил Марк.
- Нет, - бесами в глазах сверкнул Шумаков.
Хлыст свистнул в морозном воздухе и полоснул "неблагого" по лицу, оставив кровавый след. "Неблагой" повалился на землю, но тотчас же поднялся.
- Отрекаешся ли ты от дьявола помутившего твой рассудок? - во второй раз спросил Марк.
Вновь "нет" и вновь свист хлыста. Ещё и ещё задавал свой вопрос Марк, неизменно слыша гордое "нет". Лицо "неблагого" превратилось в кровавое месиво, его глаза вытекли, его зубы были выбиты, а кожа рваными лохмотьями свисала с того, что ещё недавно было лицом. Но Марк не знал пощады. На каждое "нет" он отвечал ударом. Он бил не просто "неблагого". Нет! Он бил самого дьявола. Он творил не просто суд, а Божий суд. И в руках он держал не просто хлыст, а бич Божий. Всё это возвышало Марка в его собственных глазах. И это же лишало его малейшего сострадания. Ибо нельзя сострадать греху. А потому удары сыпались один за другим. Пока...
-...Да, - прошептали, наконец, разбитые губы.
Марк остановил занесённую руку. Вот он - этот момент. Упиваясь своим торжеством, ловя на себе взгляды тысяч и тысяч заворожённых глаз и направленных на него объективов фото- и телекамер, Марк приказал:
- Повтори!
- ...Да. - распухшее от множества ударов лицо "неблагого" повернулось на его голос. Безжизненные глазницы зияли пустотой - гордость была сломлена, дьявол повержен. - ...Да. Это наша побеДа, Марк! ПобеДа! Мы это сделали!
- Что? Что такое?
Марк с трудом раскрыл глаза и увидел перед собой физиономию Сергия, возбуждённо трясшего его за плечи.
- Вставай, вставай! Мы их поймали! Одного даже задерживал я, представляешь! Теперь я точно стану стражем! Это ПОБЕДА! Наша Победа! Да вставай же, ты!
Сергий продолжал орать, а Марк, туго соображая после крепкого сна, всё ещё путая реальность со сном, спросил:
- А где Шумаков?
- Кто-кто? - выпучил от неожиданности глаза Сергий.
- Шумаков. Ну, тот "неблагой", которого мы допрашивали, помнишь?
- А, тот-то... Да сдался он тебе. Он тут вообще не при чём. Это всё банда язычников. В пятой тюрьме раскусили одного из них. Ну, а он уже выдал всех остальных. Всего кажется тридцать с чем-то человек. Всем не больше двадцати пяти. И девять сидят тут, у нас. Представляешь. И одного задерживал лично я. Я, как узнал, сразу к тебе. Надо брать дело кого-нибудь из них. Это стопроцентная удача. Давай, Марк!
- Да уж, упускать такую возможность было бы дуростью, - Марк наконец-то, сооброзил что к чему. - Пошли!
Они успели-таки взять дело одного из экстремистов - того самого, которого брал Сергий. И понеслось: допросы, очные ставки, расследование, опять допросы, протоколы, допросы с пристрастием - конёк Сергия. Меньше чем через двое суток после очередного допроса Сергия экстремист, которому не было и двадцати лет, сломался. И работа закипела с новой силой. Показания, отчёты начальству, очередные допросы, протоколы - судебное дело перевалило за десяток томов. Экстремист, особенно в присутствии Сергия выдавал гору информации - все имена, квартиры, всё, что знал, слышал, или о чём просто догадывался. Марк корпел над отчётами и протоколами, стараясь успеть сдать дело до указанного митрополитом срока. Работал днями и ночами напролёт, забывая про обеды, ночуя тут же, у себя в кабинете. Сергий был хорошим помощником лишь на допросах, в остальном - не хватало у него ума и сообразительности. Но Марк справился. За три дня до Крещения дело экстремиста Алёхина, которое в итоге составило пятнадцать пухлых томов, отправилось на стол начальника тюрьмы. Марком остались довольны - он сумел раскрутить Алёхина, выжав из него всё, что было возможно - Алёхин порой даже терял сознание на допросах и показаниях.
В итоге, по результатам работы всех следователей стражи, была выявлена банда, в которую входило с полсотни человек. И всё это всего лишь за шесть неполных дней. Митрополит обещал всем, кто вёл эти дела повышение и награды. Марк был счастлив: трудное задание, казавшееся по началу безнадёжным, закончено, впереди - повышение по службе и заслуженный отдых, конечно же на Антильских островах. Лишь одно обстоятельство мешало ему полностью насладиться счастьем: "неблагонадёжный" Шумаков. За всей этой бешеной круговертью, он совсем позабыл о нём. Теперь же, сдав дело, он вновь вспомнил о нём. Марк с досады скрипнул зубами, так что Сергий, потиравший разбитый об Алёхина кулак, дёрнул головой.
- Ты чего, Марк? Чё не так?
- Совсем забыл про Шумакова, - процедил сквозь зубы Марк. Его имя, как заноза сидело у него в памяти. - Надо бы заняться им.
- Ты совсем с ним спятил, Марк. Такое дело сделали. А он кто? Мелочь, шваль, фраер. Успокойся уже...
- Да нет, Сергий, для меня он не мелочь. Совсем не мелочь... И успокоюсь я только, когда сломаю его.
- Тогда давай ломать его завтра. Мы же как-никак заслужили отдых. А, Марк?