Чужие слезы
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Начало истории. Продолжение в "ПОД ЗАЩИТОЙ ЛЮБВИ"
ЧУЖИЕ СЛЕЗЫ
Х Х Х
В гулком и полутемном коридоре следственного изолятора, нестерпимо пахло сыростью. И к этому, будто рвотный порошок, запаху, резко примешивался какой-то особенный, тут же вызывающий на зубах противную оскомину, привкус прелого железа, которое, с момента своего рождения, не видело солнца. А потому, было вынуждено медленно окисляться, в этих вечных, напитанных испарениями от нелегких людских судеб и тел, сумерках. И еще неизвестно что - тело, или, все ж таки, не одна, истерзанная здесь душа, придавали этому липкому воздуху, не похожий ни на что, сугубо специфический колорит. В котором, даже обычная электрическая лампочка, и та, совершенно не желала светить так, как ей было положено, по веем техническим характеристикам. А потому, лишь отбрасывала лишь какую-то желтую муть, к тому же, уродливо изрезанную тенями от пропыленной сетки проволочного плафона.
Ольга шла, заложив руки за спину - иначе, в этих лабиринтах, обычные смертные ходить, просто не имели права. И тупо, взглядом обреченного на неведомые муки человека, глядела на единственную светлую точку перед собой - тусклое, зарешеченное оконце, в самом конце данного пути на "Голгофу". А за ней, отчаянно стуча по цементному полу огромными ботинками, с совершенно бесстрастным выражением лица, шествовала дебелая бабища, словно в насмешку, обряженная в военную форму цвета хаки и, с сержантскими погонами, на необъятных борцовских плечах.
Около дверей одной из камер, конвоирша привычным окриком, приказала девушке остановиться и прижаться к холодной, шершавой, будто наждак, стене, а сама, заглянув предварительно в "глазок", принялась громыхать огромной связкой ключей. И вскоре, гораздо быстрее, чем хотелось в данный момент Ольге, тяжеленная железная дверь, отчаянно скрипя, никогда не смазываемыми петлями, отворилась. Этот противный скрип, буквально насквозь пронизал все существо и, натянутые как струны, нервы, хрупкой арестантки. Ну, а затем, последовал небрежный толчок в спину и, десятки килограммов железа, с характерным лязгом, вновь вернулись в свое извечное и привычное положение.
В этот момент, Ольга еще не видела и не осознавала адекватно то, что за картина, вдруг, открылось перед ней - нутро, одной из немногих в следственном изоляторе, женских камер. Ее разум, зрение и способность воспринимать действительность, от переизбытка переживаний, выпавших на ее долю, на какое-то время помутились. А перед внутренним взором, будто слайды в фильмоскопе, стали пролетать события ее совсем недавнего прошлого. Их было так много, и менялись они с такой скоростью, что в сознании девушки, никак не хотело укладываться то, что все это произошло именно с ней, Ольгой Дробышевой. Но самое главное, что весь этот дикий, с точки зрения здравого смысла, спринт, уместился по времени в ничтожный отрезок времени - всего лишь неполную часть, одних единственных суток!!!
А ведь все так хорошо начиналось и предвещало совершенно иные перспективы!
Х Х Х
Поезд из Ташкента, пропыленный в степных казахских просторах, словно верблюд пенсионного возраста, медленно и натужно скрипя, всеми своими металлическими составляющими, подкатил к основному перрону Казанского вокзала. Ко всему прочему, он был настолько прокален щедрым азиатским солнцем, что до сих пор, его вагоны, гигантскими печами, продолжали изрыгать в окружающий воздух, волны нестерпимого жара. Да и в столице, в эти первые, июльские дни, было не очень то прохладно. По крайней мере, очереди за мороженым и прохладительными напитками, шевелясь и не злобно переругиваясь, змеились повсюду, где виднелись разноцветные спасительные зонтики.
Все, кто находился в этот момент на тщательно выметенном и покрытом множеством пятен, самого различного происхождения, асфальте перрона, на несколько секунд, как бы застыли, в ожидании полной остановки этой многотонной махины. Но на всем протяжении довольно узкого пространства, явственно чувствовалась этакая наэлектрилизованность, готовая вот-вот разразиться мощным выбросом необузданной человеческой энергии. И точно! Едва десятки колесных пар, отчаянно проскрежетав по раскаленным рельсам, застыли, наконец, в статичном положении, перрон вмиг оживился. В одночасье, все вокруг превратилось в многоголосый бедлам, представлявший собой дикую смесь из азиатского базара и несанкционированного митинга неформалов.
Из самых укромных мест пропыленных вагонов, будто по мановению волшебной палочки, усилиями загорелых до черноты азиатов, стали являться на свет божий горы мешков, ящиков и иной немудреной тары. Все это было доверху забито свежей зеленью, овощами и, всем тем, что благосклонно ожидали к своему столу, разборчивые и избалованные изобилием, москвичи. Судя по всему, конвейер был достаточно хорошо отлажен. А потому, товар не залеживался на прогретом асфальте. Он мигом взгромождался неподъемными айсбергами на тележки особенно услужливых носильщиков и незамедлительно двигался дальше. А уже на стоянке, его благосклонно принимали в себя, разнокалиберные кузова многочисленных фургонов. Оставалось лишь удивляться тому, как обычные железнодорожные вагоны, могли вместить такую прорву, выросшего на неизвестно каких полях, урожая! И где вообще, на весь период дальнего пути, размещались сами пассажиры.
Во всей этой круговерти, по строго отлаженным маршрутам, словно мухи на медовых сотах среди пчел, шныряли подозрительные и весьма нахальные типы. Впрочем, подозрительными, в полном смысле этого слова, их назвать можно было только условно. Многие из них были одеты во вполне официальную форму тех, кто призван, по долгу службы, нас беречь, естественно, контролировать и заботится о пополнении государственной казны. А весь этот отлаженный базар, являлся в одном лице, и их стихией, и их служебным долгом, и их давно сложившейся нишей в челночном бизнесе с восточной спецификой. Вся нехитрая механика заключалась в том, чтобы четко и без лишних хлопот, успеть собрать все, что по праву негласного разрешителя, причиталось представителю власти. И что потом с легкостью, трансформировалось в икру и масло на их бутерброды. Но здесь, самым главным, было не перегнуть палку. Пресечь то, что должно быть пресечено, так сказать - априори, и посмотреть сквозь пальцы на то, на что следовало так посмотреть. По заранее проплаченной договоренности и устоявшимся завязкам.
Короче, работа кипела. И, руководить ею откуда-то сверху, было делом зряшным и абсолютно ненужным. Рыночные отношения, основанные на реально звеневшей монете, с успехом регулировали и ремонтировали себя сами. В этот спектакль, вполне укладывалось и то, что некоторые торговцы, вдруг, оказывались вычеркнутыми из общего списка "допущенных" и "любимых". Их товар нещадно "бомбили", перелопачивали, под всеобщее, молчаливое недоумение и, в конечном итоге, конфисковывали. Однако, этот факт, сам по себе, не означал ровно ничего. Все объяснялось довольно просто: либо кто-то зазевался и не заплатил положенное, либо попытался крутануть "динамо", либо, органам потребовался прецедент для исполнения отчетности. Хотя впрочем, здесь одно, вполне благополучно вытекало из другого. А в результате - и волчары были сыты, и овцы, по крайней мере, самые правильно понимающие из них - целы!
Что же касалось обычных пассажиров, которые имели "наглость" тоже ехать на этом поезде и, при этом не иметь никакого отношения к коммерции, чувствовали себя очень не уютно. Они пугливыми стайками, будто нахохлившиеся воробьи, сходили с подножек вагонов и, еле протиснувшись среди гор их ящиков, спешили поскорее нырнуть в распахнутые двери здания вокзала. Для носильщиков, которые в данный момент, все как один, были заняты более хлебным промыслом, эта часть пассажиров, являла собой лишь пустое место. А потому, свой немудреный багаж - варенье для внуков, подарки для тещи и прочие житейские мелочи, не имевшие право носить гордое имя "товар" - им приходилось тащить на себе.
Среди этого, тоже, далеко не однородного общества, как только что оперившийся голубок, среди ворон, грачей и скворцов, выделялось совсем юное создание. Все свидетельствовало о том, что путешествовала она в гордом одиночестве и вполне самостоятельно. На вид, девчушке было лет шестнадцать. Хотя, скорее всего, она уже имела паспорт. Ибо иначе, предпринимать подобные вояжи, родители ей вряд ли бы разрешили. Но родителей у девушки не было, в мае ей стукнуло восемнадцать, а звали ее простым русским именем Ольга. Ольга Дробышева - выпускница детского дома, расположенного в одном из захудалых узбекских городков, что затерялся на берегах обмелевшей Сырдарьи.
Одета путешественница, была совсем не притязательно. И любой, мало-мальски разбирающийся в шмотках, сразу бы определил на "глазок" невысокую стоимость ее джинсиков, бежевой футболки с надписью "Love" и новых, но явно китайских, ширпотребовских кроссовок. Но, судя по тому, что в руках Ольга держала лишь небольшую спортивную сумку - это был ее лучший и, может быть, единственный наряд. Ступив на московскую землю, девушка, в первую очередь, принялась озираться по сторонам, чтобы хоть как-то сориентироваться, куда ей следовало двигаться дальше. А потому вскоре, взяв во внимание очевидное, пристроилась в нестройный цуг остальных пассажиров.
Ее широко раскрытые, серые глаза, жадно поглощали, вдруг окруживший девушку, не в меру суетливый мир. А не очень ловкие движения и, желание уступать дорогу каждому встречному, сразу же выдавали в ней, беспросветную провинциалку. И в этом не было ничего удивительного. Действительно, за свои восемнадцать лет, Дробышева ничего, кроме захудалого городишки, в котором и располагался ее детский дом, просто не видела. Несколько поездок с экскурсией в Ташкент, в счет не шли - там она была в толпе своих однокашников. А потому сейчас, ей было интересно абсолютно все и увиденным, Ольга была потрясена, буквально до глубины души. И хотя, это была еще вовсе не столица, а только ее ворота, голова юного создания, уже кружилась от переизбытка впечатлений. Но, тем не менее, девушка старательно держала себя в жесткой узде и, на манер других пассажиров, пыталась сохранять достоинство, зря не суетиться и, естественно, рта широко не раскрывать.
Что привело ее, вдруг, в эти, далекие от Узбекистана, пределы, догадаться было совсем не трудно. В учебе, Ольга всегда являла собой пример для других, а потому, многие учителя, настоятельно советовали ей, обязательно продолжить образование. Родственные узы девушку не связывали, надеяться, тоже было не на кого, а раз так, то Дробышева, окончательно и бесповоротно, решила для себя - если уж и покорять что-то, то только Москву! К тому же, от былых, очень смутных детских воспоминаний, в ее памяти, сохранились разрозненные картинки, где обязательным фоном, непременно, выступали белоствольные березки.
Ну, а что Оля была вовсе не азиаткой по рождению, красноречиво говорило и то, что она была, на удивление, природной блондинкой, эдакой Аленушкой из верхнего Поволжья - не иначе! Так, что ее стойкое желание, учиться именно здесь, можно было назвать и зовом крови. Правда, в ее метриках, местом рождения значился узбекский город Чирчик, а графу "отец", перечеркивала лишь жирная, чернильная линия. Кто были ее родители, девушка никогда не знала, как не знала и того, есть ли у нее вообще, где-нибудь, родственники. Но, как-то раз, одна из старейших преподавательниц детдома - языковед Римма Михайловна - ненароком, совершенно случайно, обмолвилась. Что у Дробышевой, якобы, где-то в Подмосковье, проживает родная тетка. Ольга поначалу, отнеслась к этому известию с понятной прохладцей. Но постепенно, по мере того, как переходила из класса в класс и, наконец, дошла до выпускного, одиннадцатого, задумалась над этим вопросом, достаточно серьезно. Правда, Риммы Михайловны, к этому времени, уже не было в живых и прояснить ситуацию до конца, было просто некому. А между тем, Ольга уже загорелась. Тетка это была, на самом деле, или нет, девушке на тот момент было абсолютно все равно. В ее понимании и планах на будущее, это обстоятельство, стало хоть какой-то соломинкой, которая позволяла мечтать об учебе в Москве, почти реально. Дело оставалось за малым. Только разыскать адрес новоявленной родственницы. Но где, и каким образом?!
И Ольга активно принялась рассылать письма, в передачи типа "Найди меня", но это оказалось очень бесперспективным занятием. Ведь о тетке, она не знала абсолютно ничего. И, даже не была уверена в том, что носит свою настоящую фамилию. Кстати, в метриках, ее мама, значилась как Алексеева.
Помогли, простая случайность и немного логики. И впрямь, если ей об этом поведала старая преподавательница, значит, должна была быть и документальная основа тому! Не с потолка же, или ради красного словца, выдала все это Римма Михайловна - не тем она была человеком, чтобы так жестоко фантазировать. А потому, улучшив момент, когда большая часть питомцев и воспитателей, находились, кто в летних лагерях, а кто в отпуске, юная следопытка проникла в детдомовский архив. И вот там то, среди этого пыльного хранилища детских тайн, Оля и обнаружила, одну единственную бумажку, касающуюся ее персоны. Это было заявление, с просьбой, принять на попечение детского дома, трехгодовалой Ольги. Тут же стояла и причина этого - место нахождения ее мамы, в данный момент является неизвестным! Все! Документ был подписан некоей Дробышевой Екатериной, назвавшейся, как раз, ее теткой. Но что самое главное, внизу листка, чуть выше размашистой подписи, имелся заветный, подмосковный адрес!!!
И сейчас он, тщательно скопированный тогда на тетрадный листок, лежал на самом дне спортивной сумки. Рядом, со старательно завернутой в целлофан, жидкой стопкой наличных денег и новенькими аттестатом и паспортом. Глупой, Ольга себя никогда не считала и прекрасно понимала, что за эти годы, много воды утекло. Жива ли еще, Екатерина Дробышева? Примет ли ее? А если примет, то как? Это было делом десятым. Выбирать, Ольге все равно, было не из чего. А потому, движимая тем, что надежда, все ж таки, умирает последней, она предполагала, прежде всего, направить свои стопы по этому старому адресу. А вдруг?!
А между тем, мысли девушки, в данный момент, были заняты совершенно другим. Она действительно, потеряла голову от этого невообразимого скопища людей, их непрекращающейся ни на секунду, суеты и неотложных забот. Кроме всего прочего, само здание Казанского вокзала, своей непостижимой, в ее юном понимании, грубоватой величественностью, буквально расплющило собственную девичью значимость. Ольга вдруг, ощутила себя беспомощным муравьем, для которого солнце, единственный и самый верный ориентир, уже закатилось.
Нет, в панику, Дробышева, ввергать себя не стала. Она просто присела на одну из многочисленных скамеек, в огромном зале ожидания и, вполне осознанно, отвела себе некоторое время, для адаптации, вышедших из-под контроля, чувств. И действительно, постепенно, пришло некоторое успокоение. А потому, путешественница, положила рядом с собой, свое единственное богатство - сумку и, с ощущением совершенного ею только что, чего-то грандиозного, откинулась, на обтянутую черным дерматином, спинку. Теперь, можно было, и поглазеть по сторонам.
Однако, уже после первой минуты созерцания, Дробышева невольно улыбнулась. Таких, как она, провинциалов, которые смешно тыкались в разные стороны, словно слепые щенки - в зале ожидания, было, хоть пруд пруди! На них, даже клейма не надо было ставить - за версту являли собой, откровенную лапотность!
А в это самое время, на свободное сиденье рядом с Ольгой, основательно принялась устраиваться, довольно солидная дама средних лет. Одета она была вполне по-дорожному - в черные брючки и неброскую, серую блузу, а в руках сжимала увесистый баул, темно-коричневой кожи.
- "Наверное, к детям едет, в гости, - подумала Ольга, искоса и с интересом, разглядывая объявившуюся, вдруг, соседку. Особенно ее ухоженную, с благородной проседью, шевелюру. - Москвичка, судя по всему. Напугана растущей преступностью - ишь как в свой чемодан вцепилась!"
Дама и впрямь, не знала, куда деть свой баул. Квохтала над ним, как курица над золотым яйцом и, наконец, пристроила свое "сокровище", на полу, между ног. Ольгу, она, как бы, не замечала и девушку, это пренебрежение, откровенно говоря, мало трогало. Не смотря даже на то, что у Дробышевой, приезжей и абсолютно не знающей города, к этому времени, накопилось немало вопросов. В общем, пускаться в расспросы, Ольга пока не спешила. Она и сама не понимала, почему поступает именно так. Возможно, просто ей хотелось самой, без посторонней помощи, основательнее вжиться в окружавшую ее, кажущуюся пока еще, не совсем реальной, атмосферу. Скорее всего! И в этом, видимо, был свой кайф, продиктованный юношеским максимализмом, замешанном на непростом детдомовском опыте.
А потому, завершив осмотр дамы исподволь, Ольга вновь, с нескрываемым любопытством, переключила свое внимание, на колышущееся перед ней, людское море. Однако вскоре, это занятие, ей откровенно наскучило. Тем более, что ее взгляд наткнулся на уголок уютного буфета, который разместился в дальнем углу зала. Вид жующих и пьющих за высокими столиками, людей, настоятельно напомнил девушке о том, что совсем не плохо, было бы и ей, попитать свою плоть. Ведь, по вполне понятным причинам, заворачивать в газету жареную курочку в дорогу, ей было некому.
Ольга быстро подсчитала в уме, сколько денег она может себе позволить на это удовольствие, из собственных скромных средств и, пришла к выводу, что булочка с кофе, особой дыры в ее кармане, все равно, пробить не смогут. А потому, полная сладкого предвкушения, она решительно приподнялась со своего места. Но тут, впервые за все это время, Дробышева услыхала голос своей соседки с баулом.
- Девушка, миленькая, ты бы не могла оказать мне небольшую услугу? - произнесла женщина, старательно вкладывая в свое произношение и мимику, доверительные нотки.
Ольга сперва застыла от неожиданности, затем немного подумала и, резко обернувшись, с готовностью выдала:
- Пожалуйста! А в чем дело? Вам плохо?
Еще бы, к ней обратились как к равной! И где? В самой Москве! Не проявить в данном случае участие, было бы просто большим грехом и неуважением к жителям стольного града. И ради такого случая, вожделенная булочка с кофе, могли преспокойненько подождать своей очереди.
- Да нет, что вы, девушка, - слегка опешила дама. - Я совершенно здорова. Но, только вот, так сказать, естественные потребности взывают... В общем, не могли бы вы, присмотреть за моей сумкой, пока я схожу в туалет? Знаешь, таскать с собой это барахло, не очень то сподручно - там пол всегда сырой. Ни поставить, ни повесить! Пожалуйста.
- Конечно, конечно, - зачастила Дробышева. - Какой разговор.
- Ну, вот и спасибо, - ответствовала соседка, легко поднимаясь со скамьи и, передвинув баул поближе к новоявленному охраннику, заговорщицки зашептала. - Это дело такое - тут не каждому доверишь! Проходимцев, знаешь, сколько шастает?! Только и ждут удобного случая. А ты, смотрю, девушка правильная. Если что, то и я тебе подсоблю.
Сказав это, женщина энергичной походкой, вовсе не старого человека, проследовала в направлении, где призывно высвечивались две, знакомые до боли буквы - "М" и "Ж". Что же касалось Ольги, то она очень ответственно отнеслась к этому простому, на первый взгляд, поручению. Баул, оказавшийся почему-то очень легким, перекочевал на сиденье рядом с ней и, на его лоснящийся кожей бок, для пущей верности, была положена тонкая девичья рука. Хозяйка же багажа, управилась со своими делами довольно быстро и уже, минут через десять, вернулась. Зато, ее искренней признательности, казалось, что не будет предела. Ольга даже зарделась - настолько неадекватными, показались ей пустяшная услуга и, тот поток благодарностей, который будто водопад, излился на девушку.
А между тем, ее желудок, вновь, настоятельно заявил о себе. Но, пример дамы оказался настолько заразительным, что, прежде, чем отправиться заполнять организм, Ольга так же, решила малость высвободить его. И естественно, хозяйка баула, теперь уже, обремененная непреложным долгом перед девушкой, с удовольствием согласилась на охрану спортивной сумки. Иными словами, все складывалось прекрасно и, юной душе, оправившейся окончательно, от первого потрясения, вызванного встречей с мегаполисом, захотелось даже петь. Но, это состояние легкой эйфории, продержалось в Ольге, до обидного не долго. Ровно до тех пор, пока она не возвратилась из туалета назад, к своему месту на скамейке.
Х Х Х
Поначалу, Ольга просто не поверила своим глазам и подумала, что просто заблудилась, выйдя совсем в другие ряды, похожих друг на друга, скамеек. Но, на поверку, все оказалось верным и, девушку охватил вполне понятный ступор. Еще бы!!! Ведь и седовласая, солидная дама, и ее внушающий благоговейное уважение баул, и, что самое главное и ужасное, ее, Ольгина спортивная сумка, словно испарились бесследно, в этом, наполненном многотысячным гулом голосов, а потому вибрирующем, воздухе.
Дробышева, в охватившем ее состоянии, принялась неуклюже, и беспомощно, оглядываться по сторонам. И с каждой секундой, к ней приходило все большее и большее понимание, что ее, просто-напросто, бессовестно надули. Надули и обокрали, как доверчивую провинциалку и ушастого лоха! Четко, расчетливо и безошибочно сыграв на ее исконной неиспорченности и, незыблемой вере в порядочность тех, кто имеет право жить в стольном городе, дышать его воздухом и ежедневно, просто так, встречаться со знаменитостями! В отличие от большинства приезжих, которые с рождения должны были, как бы, претендовать лишь на прозябание, грязь и, вошедшие в саму жизнь, ставшие привычными, неудобства.
И вовсе Ольга не заблудилась - делов то, куча - в одном единственном зале. Хотя и огромном. Это, та же скамья, а вон уголок буфета, откуда так зазывающее, пахнет бисквитами и кофе. Но все это, за какие-то считанные минуты, стало вдруг недосягаемым. Как недосягаемой, была сейчас ее спортивная сумка. Вместе с которой, исчезли и все ее небольшие деньги, и документы и, судя по всему, скорые надежды, на относительно счастливое будущее!
- Сука седая!!! - с чувством и вслух, выдохнула Ольга, введя в искреннее недоумение, сидевших вокруг, поодаль, пассажиров. - А я, ее еще за добрую бабушку приняла! Тварь!
Что было проку, расспрашивать пассажиров? Видели? Не видели? Куда ушла? Такая то женщина! Девушка прекрасно понимала, что дело это, изначально бесполезное - естественно, никто ничего не видел и, ведать не ведал, каждый был занят только своими проблемами. А выглядеть смешной в их глазах, что непременно бывает, даже при наличие внешней, показной, но ничего абсолютно не значащей озабоченности, она не желала. Детдомовская упертость, была основательно замешана во всем ее естестве и, давно уже превратилась в стержневую составляющую девичьего характера. А потому и сейчас, Ольга решила, правда, пока лишь на уровне подсознания, что будет, выбираться из той ямы, в которую так позорно попала, непременно самостоятельно!
Удивительно, но в данный момент, у девушки не было даже малейшего желания выплакаться, хоть как-то выказать свою слабость и, тем самым, облегчить жгучее чувство обиды. Нет! Зато, буквально на глазах, ее наполняла злость. На себя - растяпу, на окружающих, тупо взиравших на нее коровьими глазами - короче на все, что имело способность сейчас, двигаться, галдеть и про себя думать: "Не тронь меня!" И от этого, рождалось единственное - немедленное желание действовать!
- Сука!!! Да лучше бы ты обоссалась под себя, на этом месте! - еще раз бросила Ольга и, резко повернувшись, так, что скрипнули подошвы кроссовок о мрамор пола, пошла прочь.
Желание действовать, хоть и заполняло ее до краев, но неискушенная девушка, пока еще не осознавала достаточно четко - что делать дальше. Злость злостью, но ситуация была достаточно серьезной и требовала, прежде всего, спокойного осмысления.
На свежем воздухе, после душного зала ожидания, Ольга почувствовала себя много лучше. Но и здесь, у входа в здание вокзала, сновало в разных направлениях сотни людей, само присутствие которых, продолжало исправно вносить свою лепту в ее безысходное раздражение и исступленность. Правда, подспудно, девушка все еще продолжала надеяться на что-то. а потому, больше по инерции, чем по осознанной необходимости, озиралась и всматривалась в окружающих. А вдруг?! Вдруг дама с проседью, просто была вынуждена отойти со всем багажом, по какой-то веской причине и сейчас будет идти Ольге навстречу? Но чуда не случилось! Да его и не могло случиться - это было ясно, как день!
В конце концов, девушка нашла себе укромное местечко. За дальними киосками, на скамеечке, в тени дерева, название которого, она, к своему стыду, не знала вовсе. Здесь, в относительной тишине, можно было спокойно предаться размышлениям относительно ситуации, которая, будто кирпич из ниоткуда, вдруг свалилась на ее бедную голову. Ольга еще не имела достаточного опыта пребывания в форс-мажоре, как и не научилась просчитывать варианты в уме. Детдом, в счет не шел - там всегда имелись подруги, с кем можно было поделиться сомнениями и получить советы. А потому, девушка принялась рассуждать вслух. Благо, что здесь, в этом тихом, но, правда, изрядно пропахшем мочой и заплеванном окурками, закоулке, ей никто теперь не мешал.
- Ну, что, Ольга Лаврентьевна?! Не думала, не гадала, наверное, и в страшном сне не видела, что сделают из тебя лоха, на самом пороге Москвы? - произнесла Дробышева, старательно строя из себя взрослую. Но, тут же не удержалась и зло чертыхнулась. - И какой только урод, придумал мне такое отчество! Тьфу!!! Не иначе, как в память о службе стукачем, в этом, как его - НКВД, вроде!
Ольга иронично усмехнулась, довольная своими эмоциями. Но в этот момент, совершенно неожиданно для нее, сегодняшние события, вдруг слайдами, наложились на ее прежнюю, короткую еще и очень уж малорадостную жизнь. И, девушка заплакала. По-детски, навзрыд, размазывая слезы по лицу, от жгучей обиды, на весь этот блестящий, привлекательный, но, увы, вовсе не совершенный и жестокий мир. Но долго пребывать в подобном состоянии, Ольга была не приучена. А потому, выплеснув из себя самый сгусток эмоционального напряга, она, украдкой оглядевшись по сторонам - не заметил ли кто ее слабости - вновь призвала себя к серьезному анализу собственного положения.
- Итак, к ментам идти бесполезно, - принялась она загибать пальцы. - Документов у меня все равно нет. Пока они допрут в чем дело, запаришься доказывать им, что ты вовсе не верблюдица. Да и эту тетку - что б ей моча в голову вдарила - теперь ищи-свищи! Хоть с фонарями, хоть с прожекторами! Значит, с этим, решено окончательно - никакой милиции!
Дробышева облегченно вздохнула и, напоследок, по-детски шмыгнув носом, откинулась спиной на корявый ствол дерева. Так ей показалось куда удобнее и, на какой то момент, Ольгу обуяла необъяснимая апатия ко всему происходящему вокруг нее. Однако, ее пустой желудок, недовольным, голодным урчанием, требовательно напомнил своей хозяйке, что продолжать шевелить извилинами, надо было и дальше. Причем, как можно оперативнее.
- Прекрасно! - как бы отозвалась на зов своего недовольного органа, девушка и, с удвоенной энергией, загнула второй палец. - Адрес тетки, я помню назубок. Так? Так! Если удастся у нее остановиться - займусь выправлением дубликатов документов. До вступительных экзаменов еще целый месяц, так что успеют переслать из детдома. И что в остатке? Лишь добраться до тетки!!! Но как - денег ни гроша?!
Ольга обхватила руками голову и, принялась раскачиваться взад и вперед, в такт своим нелегким думам. И тут, она вдруг ощутила, прямо на своем темечке, чей-то пытливый взгляд. Девушка медленно подняла взгляд и содрогнулась, увидав, выглядывающую из-за киоска, лохматую, седую голову мужика. Судя по всему, это был бомж и, получалось, что Ольга, сама того не зная, без спроса заняла его летние апартаменты. Но бомж, проявлял пока только любопытство и, его красные, слезящиеся глаза, убедительно свидетельствовали о том, что в его нечесаной башке, все извилины давно растворились в сивушных маслах. Потому, соображал он достаточно туго. А сохранившееся еще в нем, вопреки всему, природные инстинкты, заставляли его упорно продолжать глазеть, на одиноко сидящую и явно обескураженную чем-то, девушку.
Эта дуэль взглядами, продолжалась достаточно долго. Пока, наконец, Ольга не набрала в себе сил, естественно, наглости и, не особо чикаясь, выпалила:
- Ну, что уставился? Девки в горе, не видел никогда? Да освобожу я тебе твою берлогу, потерпи малость!
Бомж захлопал белесыми ресницами и, ничего не нашел лучше, чем молча ретироваться - от греха подальше. Уж он то, по своему бродяжническому опыту, точно знал, что внешняя хрупкость и инфантильность, совершенно ничего не значат. Нынешние девицы, ни в чем не уступают, самым отпетым отморозкам в штанах. А вдруг, это как раз одна из таких - потом остатков зубов не хватит, чтобы рассчитаться за доставленное неудобство. Попробуй, докажи что. Ну и хрен с ней - пусть квартирует!
Но Ольга, больше не собиралась сидеть в этой вони. Она решительно поднялась с грязной скамейки и, независимой походкой не сломленного обстоятельствами человека, вновь направилась в сторону серой громады вокзала. В ее мозгу, уже вполне успела сложиться нехитрая схема добычи необходимой суммы, чтобы добраться до тетки. Хотя впрочем, придуманный ею способ, являлся тривиальным и избитым, как стоптанный башмак и, целиком и полностью зиждился на человеческом милосердии и сострадании к ближнему. Достаточно было все это талантливо вызвать к себе. Иными словами - банальное попрошайничество!
Испытывала ли Девушка, при этом, какие бы то ни было комплексы? Безусловно испытывала. И душа, внутри ее юного тела, трепетала, словно загнанная в силок птаха. Плюс, ко всему прочему, у детдомовцев, на этот счет, всегда существовал особый, основанный на принципе: "Лучше братство в нищете", вид гордости! Однако, иного выхода, в данный момент, она для себя просто не видела.
Теперь, наученная горьким опытом, Ольга вела себя намного осмотрительнее. По крайней мере, в зал ожидания, она попробовала войти, как это сделала бы коренная москвичка - не смотря по сторонам и решительной походкой аборигена, не способного удивляться ничему. Это было просто необходимо делать, чтобы не привлекать к себе внимания, многочисленных здесь и вездесущих милиционеров. Ведь документов то, у Дробышевой не было. А так, мало ли чего понадобилось на вокзале юной, русоволосой девчушке? Может решила встретить любимую бабушку, скажем, из Оренбурга. Или наметила здесь встречу со своим парнем, чтобы отправиться на лоно природы. Как никак - лето, время отпусков и каникул! А к чему таскать с собой паспорт в родных пределах?!
И, надо сказать, избранная Ольгой тактика, пока срабатывала безотказно - на нее и впрямь, совершенно никто не обращал внимания. Правда, до тех пор, пока она не наметила, в числе ожидающих своего поезда пассажиров, свою потенциальную благодетельницу. Женщина, к которой, девушка решила обратиться за помощью, судя по ее повадкам, числилась гостьей столицы и теперь, с двумя вертлявыми пацанами-близняшками лет пяти, возвращалась восвояси. Она была уже не молодая и, что самое главное, имела широкое, доброе лицо сельчанки. В этот момент, мамаша была занята тем, что, устроив на огромном чемодане некое подобие скатерти-самобранки, по-простецки, насыщалась вареными яйцами сама, и ими же пичкала своих, ксерокопированных отпрысков.
К тихой Ольгиной просьбе, занять ей немного денег, женщина поначалу отнеслась, вроде бы спокойно. Но, когда, наконец, очевидно через желудок, дошел смысл обращения, ее лицо и манеры, стали, буквально на глазах, обретать совсем иные оттенки, не сулившие ничего хорошего. Сначала, пассажирка, почему-то, закрыла полотенцем свой пиршественный стол. Затем, выдала, нервно выдала по оплеухе, вдруг развеселившимся близняшкам. И уже после этого, растянув в полуулыбке свои губы, ставшие вмиг тонкими и бескровными, сверля просительницу суровым взглядом, прошипела:
- А ну, пошла вон отсюда, а не то милицию кликну! Ишь, развелось вас на каждом углу - в метро не войдешь! Работать надо, вот чего! на фабрику!!! А не своими задами, на этих танцульках вертеть!
Постепенно, ее голос стал набирать силу и, на их "любезную" беседу, уже невольно обратили внимание другие пассажиры. Что же касалось Ольги, то она от неожиданности, потеряла дар речи. Ведь женщина и впрямь, показалась ей доброй и отзывчивой! А та, тем временем, распалялась не на шутку и стала предпринимать меры к призывам молодцев правопорядка. А потому, девушке ничего не оставалось, как взять себя в руки и подумать о достойном отступлении. Она лишь бросила крикунье, прямо в круглое лицо, что-то нечленораздельное, но явно оскорбительное и, поспешила срочно исчезнуть, в снующем вокруг, людском море.
Может быть, Ольга была и не совсем права, но в эту минуту, все ее естество изнутри, словно выжигала кипящая обида, за незаслуженное оскорбление и за людскую черствость. И слезы! Да, да, те слезы, которые детдомовка всегда умела мужественно сдерживать в себе, второй раз за этот злополучный день, застлали ей глаза. Ольга даже перестала соображать, куда несли ее собственные ноги. Лишь бы подальше от новой неприятности, грозящей явно неприятными разборками с блюстителями законности.
Так, она оказалась на втором этаже вокзала, совершенно в противоположной его стороне. Народу здесь было гораздо меньше, да и то, большая его часть, находилась в магическом плену у игровых автоматов. А потому, беглянке можно было спокойно перевести дух. Основной всплеск справедливого негодования, в отношении крикливой мамаши близняшек, в Ольге несколько угас. И она даже невольно, поискала в себе слова оправдания действиям женщины, награжденной Всевышним добрым лицом, зато полностью лишенной элементарного чувства сострадания.
- "А, собственно, почему она должна мне верить? - спросила сама себя Дробышева и сама же себе ответила. - Может она уже и впрямь, успела обжечься в этой Москве на наглости аферистов. Я то ведь, тоже, сполна успела убедиться в их феноменальных способностях. Попробуй, заставь меня теперь охранять чемодан, даже самого ангела во плоти!"
От этих мыслей, ей вроде, как бы полегчало, и мир вокруг нее, вновь, медленно стал обретать былую цветность. Ольга заметно приободрилась и от своей идеи добычи денег на дорогу к тетке, вовсе не отказалась. Но, решила действовать теперь наверняка, а не по наитию, учитывая только внешние признаки сомнительной, чаще всего, доброты. И вот тут то, в ее поле зрения, попал мужчина, один вид которого, заставил разлиться по всему организму, теплой ностальгической волне. А все потому, что на бритом черепе пассажира, красовалась черно-белая узбекская тюбетейка.
- Земляк, Господи! - выдохнула Ольга, словно совершила величайшее открытие. - И что же это я раньше то не доперла? Ведь их здесь, на Казанском, как шпрот в банке. Да любой из них, точно поможет, попавшей в беду землячке. Железно!
А между тем, мужчина всерьез был занят виртуальным сражением, с закованными в латы, монстрами. От натуги и азарта, он совершенно не замечал, что творилось вокруг него. Узбек лишь громко цокал языком, его солидное брюшко, обтянутое тонким трикотажем финки, то и дело сотрясалось желеобразными волнами, а со смуглого голого лба, текли целые водопады пота. Наверное, ему не очень везло, в этом состязании с игровым компьютером. Но он очень старался.
Ольга осторожненько, словно кошка на мягких лапках, подошла к мужчине и, вникнув в суть игры, вскоре, стала давать "отважному воину", довольно дельные советы. И действительно, игра у того, заметно пошла на лад, а бонусные очки принялись раздуваться как на дрожжах. Узбек с благодарностью глянул на свою добровольную помощницу и Дробышева, решила на все сто, использовать этот выпавшей ей, шанс.
- Земляк, дяденька, - как можно жалостливее, произнесла она. - Понимаете, проблема у меня случилась.
Мужчина напряг слух. Но следить одновременно за игрой и уделять внимание, неизвестно откуда вдруг взявшейся девицы, ему было явно не под силу. А потому, он лишь небрежно бросил, с сильным южным акцентом:
- Чева нада, девишка?
После чего, азиатский "терминатор", с удвоенным усилием и энергией, вновь налег на клавиши джостика.
- Вы не могли бы, как земляк землячке, занять мне немного денег. Чтобы я до тетки доехала, в Подмосковье, - продолжила Ольга.
Еще целую минуту, азиат продолжал двигать по экрану своего суперсолдата, пока до него, наконец, дошел смысл сказанного. Он медленно повернул к Ольге свою шарообразную, чуть приплюснутую с затылка, голову и принялся ее в упор разглядывать. При этом, его липкий взгляд был таким пристальным и бесстыжим, будто он уже раздевал глазами девушку. Вскоре, осмотр был закончен и, потому, как мужчина зачмокал слюнявыми губами, он остался очень им доволен. Правда, за это время, его, теперь неуправляемый виртуальный киборг, благополучно угодил в ловушку, но сына Азии, это поражение уже не трогало. Внимание мужика, было полностью переключено на новый объект.
Плотоядно облизав полные губы, узбек неуклюже подморгнул сразу обеими глазами Ольге и, не замедлил выдать единственное, что вероятно и была способна, сварить его бритая голова:
- Скока денга хочеш, красавиц?
- Да сущие пустяки - тысяч двадцать, думаю, хватит, - обрадовалась девушка, решив не обращать внимания, на явно пошедшее не в ту сторону, начало беседы.
Азиат, будто он был на родном базаре, степенно снял тюбетейку, поскреб лысину и, водрузив головной убор обратно, со вздохом, словно уступает, все ж таки, ишака задешево, произнес:
- Ладна, дам я денга. А как расчет будеш делат? - здесь он ехидно захихикал и, утерев рот тыльной стороной, почти черной ладони, продолжил. - Натура, да? Хорош, пойдем. Там за вокзал, бабка ест - квартир я снимат. Толка быстра. Моя, поезд после два час будет. Хош?
Он уже было протянул свою потную, волосатую лапу к Ольге, но та, успела вовремя отпрянуть в сторону. Вмиг, в ее душе, произошел какой-то непонятный, неведомый никогда ранее, но мощный по силе, взрыв самых разных эмоций. Она, успевшая хлебнуть сполна детдомовского горя и так, давненько уже сомневалась в правильности устройства мироздания. А тут, в какие то доли секунды, последние крохи этой уверенности исчезали в ней, будто песчаный замок, после нашествия на него, прожорливой волны. Девушка сжала кулачки, стиснула зубы и, вложив в слова всю свою злость, выпалила:
- Да пошел ты на хрен, козел вонючий! Тебя помочь просят, по-человечески, а не подстелиться хотят под твое жирное брюхо! Понял?! Кора кут хайвон! ( чернозадая скотина - узб.).
Толстяк буквально оторопел. Но последние слова, сказанные Ольгой на чистом узбекском, и вовсе, ввернули его в достаточно стойкий транс. Он принялся что-то бессвязно бормотать в свое оправдание, но Дробышева уже не слышала его. Она быстрым шагом направлялась к выходу - прочь из душного, опостылевшего ей, здания. Двигалась Ольга словно ледокол, безжалостно рассекая толпу и энергично помогая себе локтями и в эти минуты, со стороны, вполне выглядела истой москвичкой. Что даже молоденький милиционер, попавшийся на ее пути, и тот, едва успел отскочить в сторону, лишь проводив юную, взъерошенную амазонку, удивленным взглядом.
Х Х Х
Ольга и впрямь, была в этот момент очень решительна, в своем бессилии и безысходности. Что, впрочем, совсем не меняло дела - она по-прежнему оставалась в том же самом положении, без денег и документов. А потому, как бы ей и дальше не хотелось, строить из себя униженную и оскорбленную, девушке определенно, следовало умерить свой пыл. Жестко обуздать эмоциональный порыв и, призвать на помощь, по-прежнему, холодный разум.
Что она вскоре и сделала, остановившись, как раз напротив, одного из многочисленных буфетов. Ощущение жестокого голода, в одночасье застило, своими непреложными реалиями все остальное, выросшее в результате обид на чувственной почве. Плоть властно диктовала свои требования, и как-то, даже очень искусно, обманывать естество, было делом заранее зряшным. А потому, руки Ольги, сами принялись машинально шарить по многочисленным карманам джинсов.
И, о чудо!!! Из самого маленького - пистончика - в результате этих, вроде бы, заранее тщетных усилий, явилась на свет божий, тщательно сложенная в плотный квадратик, купюра. Это были сто российских рублей, которые подарила ей подружка-одноклассница. Их украшала размашистая надпись с пожеланием светлого будущего и, естественно, деньги припрятывались Ольгой вовсе не на "черный" день, а лишь как памятный сувенир. Конечно, это была совсем ничтожная сумма, тратить банкноту было безумно жалко, но, иной альтернативы, чтобы хоть как-то заполнить желудок, Дробышева сейчас не видела. Поэтому, девушка лишь слегка поразмыслив - больше для проформы - и, уняв в себе предательскую дрожь радости, несоизмеримую с номиналом находки, решительно шагнула в направлении буфета. Где уже давно, считай с незапамятных времен, ее ожидали хрустящая булочка и сладкий-пресладкий кофе.
Однако в этот, самый ответственный и приятный момент, сзади, кто-то властно и бесцеремонно дернул девушку за плечо, вмиг, варварски разбив, зыбкие грезы о хлебе насущном. Ольга обомлела, вся сжалась в упругий сгусток мышц, и оборачиваться на требовательное действие, не поспешила. Враз, в ее голове, пролетел целый рой самых разнообразных мыслей, но все они, учитывая ее незавидное положение, были одна печальнее другой. Поворачиваться она начала медленно, явно боясь увидеть перед собой, непременно стражей порядка. Но что это? О, боже! Перед ней стояла замухрышка женского пола, похоже ее ровесница, в довольно затрапезном одеянии, и наглыми глазищами, с кривой усмешкой на ехидных губах, в упор глядела на Ольгу.
- Что надо? - резко произнесла Дробышева и брезгливо дернула плечом, освобождаясь от, все еще цепкого, захвата.
- А ничё! - кривляясь словно паяц и, одновременно, с угрожающими шипящими в голосе, ответила замухрышка. Затем, она сделала по возможности, серьезную рожицу и спросила. - Ты у кого отмечаешься, цаца? Новенькая у Васи Лося? Или Клима подрядил?
- Не поняла, - искренне удивилась Ольга. - Что значит, отмечаешься?
Она действительно, была поставлена в тупик. Ну, откуда было знать девушке, только недавно прибывшей из Азии, какого-то Лося или Климу. Это явное дилетантство, не замедлило вызвать целую волну мерзких эмоций на стертой, будто старый пятак, физиономии незнакомки.
- Кто крышует тебя, дура? - довольно осклабилась она. - Ты думаешь, мы не видим, как ты "урюков" разводишь.
На целую минуту, а может быть и больше, в их весьма неформальном общении, повисла тягостная пауза. Но обе, не теряли времени зря, а самым тщательным образом, изучали друг друга. И тут, Ольгу осенило - не иначе, своими действиями по выклянчиванию денег, она сразу же привлекла к себе внимание, орудовавших на вокзале, профессиональных попрошаек. Всю подноготную их правил, ареала обитания и прочего, девушка, конечно же, не знала. Но то, что невольно составила им конкуренцию и, теперь вынуждена объясняться за это - было ясно как день. Более того, ее приняли за свою, но случайно забредшую на совершенно чужую территорию.
Однако, все это время, рассуждала не только Ольга. Замухрышка тоже, наметанным взглядом спеца старательно определяла расклад, так сказать, в непосредственной близости. А потому, вскоре придя к определенному выводу, или просто выполняя уже принятое решение старшего в их стае, произнесла:
- Короче так, чума! Бери задницу в кулак и двигай своими тощими палками подальше отседова! Поняла? А иначе, к вечеру станешь Анной Карениной! Слыхала про такую фифу?
Сказав это, несуразное создание, профессионально стала теряться в толпе, а уже спустя секунду, и вовсе, растворилась в бурлящем человеческом омуте - привычной среде обитания. Ольга даже не успела ничего сообразить и как следует испугаться. Истинное значение, только что услышанной угрозы, она постигла лишь через некоторое время и, волосы на ее голове - что греха то таить - неприятно зашевелились. Перспектива, открывающаяся перед ней, мягко говоря, казалась далеко не радужной и, как она уже успела убедиться на собственном опыте, в жестокости местных нравов - вовсе не виртуальной.
Но, домысливать все остальное, Дробышева была просто не в состоянии. Ведь она уже находилась в пределах досягаемости, щекочущих ноздри запахов, исходящих от буфета, где можно было хоть немного, насытить свою бунтующую плоть. И, только когда перед ней, на высоком столике-стойке, оказалась заветная пища и, первый глоток кофе приятно обжег внутренности, Ольга вновь обрела способность, рассуждать, более-менее трезво. Но, как не рассуждай, перед ней вновь, во всем своем вечно согбенном неприличии, стал тот же, прежний, знак вопроса - что делать дальше? Было понятно, что ипостась тривиальной попрошайки, оказалась закрытой бесповоротно и окончательно - пропускать мимо ушей совсем не призрачные угрозы, являлось сумасшествием и очередной глупостью. А она их итак, уже наделала предостаточно. Короче, окружавший сейчас девушку, людской муравейник, хранил в своих бездонных, судя по всему, недрах, еще много неприятных, особенно в ее положении, неожиданностей. И впредь, следовало быть предельно осторожной. По этой причине, даже кофе с булочкой, оказались для Ольги лишь ничтожной радостью, быстро потонувшей в водопаде, нахлынувших на ее юную голову, проблем.
А потому, к выходу из вокзала, девушка побрела словно сомнамбула, вновь, дойдя от безысходности, практически на грань скорого нервного срыва. Поскольку ей оставалось лишь одно - воровство! А в этом амплуа, бывшая детдомовка, не видела себя никогда - в принципе и вообще! И сейчас, все ее естество протестовало против данной печальной необходимости, которая, кроме всего прочего, так же таила в себе, самые непредсказуемые перспективы пересечения с законом и муки морального характера.
В полном изнеможении, Ольга прислонилась к серой, шершавой стене, у одного из многочисленных входов-выходов. А перед ее потухшим взором, вовсю бурлила привокзальная площадь. Там была жизнь, настоящая, близкая - казалось, лишь руку протяни. Но одновременно, и такая далекая для Ольги, в ее суровых реалиях. Сотни разноцветных, сверкающих, и не очень, машин, колесили будто заведенные, по часовой стрелке. Часть из них, лихо подкатывала к бордюру и, высадив из своего чрева, очередную партию озабоченных приятными, наверное, хлопотами, людей, укатывала дальше. Но, некоторые, задерживались у края площади гораздо дольше. И, взирая на людскую круговерть, огромным, единственным глазом лобового стекла, покорно ожидали своих хозяев, надумавших кого-то встречать или провожать.
Ольга апатично и безо всякого былого интереса, сопровождала взглядом, этих, вполне довольных жизнью, персонажей. У нее, даже не было, ни сил, ни желания, подмечать особенности их авто, детали одежды и, тем более, внешности. Точно так же, как серую, безликую массу, она восприняла сперва и то, когда совсем недалеко от нее, припарковался, наверное шикарный - Ольга в этом смыслила мало - темно-синий "Опель". Но, сверкающая иномарка, оказалась от нее так близко, что девушке невольно пришлось заострить свое внимание и на ее хозяине - мужчине, лет сорока или чуть более. Одет он был, не смотря на возраст, с явной претензией на шик. А весь его облик, вместе с солидным брюшком и лицом, усеянном сеткой красных прожилок, красноречиво свидетельствовали, что пресыщенность, довольна частая подруга этого господина. И еще одна деталь, которая своей очевидной несуразностью, бросилась в глаза Ольги - родинка на лице мужчины. Она была насыщенного коричневого цвета, идеально круглая, размером с гривенник, но, самое удивительное, что располагалась прямо над левой бровью. Шарма, хозяину "Опеля" эта отметина, явно не добавляла, но даже наоборот, издалека смотрелась не иначе, как запекшийся след от пули.
Судя по всему, мужчина куда-то спешил. А потому, небрежно щелкнув брелоком охранной сигнализации, он тут же влился в густой поток пассажиров, втягиваемых, будто огромным пылесосом, дверями вокзала. И именно в этот момент, в воспаленном нелегкими думами, мозгу Ольги, будто кто-то включил невидимый тумблер. В первую секунду, она еще не осознала, что такого особенного, могли выхватить ее глаза из окружающей, подвижной картинки. Но весь ее организм, как-то странно и, что самое главное, мгновенно напрягся, приготовившись к немедленному действию.
Понимание произошедшего с ней, пришло чуть позже и заключалось в следующем. Удивительно, если принять во внимание, состояние Ольги, в котором она пребывала и, тем не менее. От ее внимания, не скрылся тот факт, что, когда мужчина с брюшком, впопыхах, направил на свое авто брелок - блестящий красавец "Опель", почему-то не отреагировал ему на это никак - ни коротким звуком, ни миганием подфарников. А это, могло означать только одно - шикарная иномарка, которая стояла буквально в пяти метрах от Ольги, в ожидании своего хозяина, оказалась открытой практически настежь!!!
Откуда простой детдомовской девчушке были известны столь тонкие технические подробности, она сама не знала, да и времени на глубокие рассуждения, у нее совсем не было. Впрочем, объяснить это можно было единственным - лучшая ученица класса, всегда отличалась удивительной наблюдательностью, а у их директора, имелась старая, но тоже, навороченная "Хонда". А потому, в едином порыве, ноги сами, буквально понесли Ольгу к "Опелю". Еще бы! Ведь это был ее реальный шанс. Пусть неприглядный и отвратительный по сути, но, увы, один единственный!
Девушка не оглядываясь открыла, в едином порыве, открыла легко поддавшуюся дверцу и схватила первое, что попалось ей под руку - довольно вместительную барсетку крокодиловой кожи. Тут же, дверца машины, с характерным щелчком воцарилась на прежнее место, а Ольга, прижав к груди свое обретение, не дыша от животного страха и, на ватных ногах, стала удаляться прочь. Постепенно, темп ее шагов становился все более частым и, девушке приходилось, изо всех сил, сдерживать себя, чтобы от ужаса своего состояния, не сорваться в спринтерский бег. И все же, побежать ей пришлось. А что оставалось делать, когда вдруг, словно гром среди ясного неба, за ее спиной раздался грубый мужской окрик.
- Стой, сука!!! Стой, тебе говорю!!! Тварь! Сержант, что встал как пень? Вон та мокрощелка, только что, сперла мою сумку! Стой, падла!!! Ноги повырываю!
Дробышева даже не оглянулась. Сердце ее, итак трепетавшее в груди, сразу оборвалось в какую-то бездонную пропасть, земля стремительно стала уходить из-под ног и, вынужденная воровка, совершенно не отдавая себе отчета о последствиях, припустилась бежать со всех ног. Неизвестно, каким по счету чувством, но определенно, чувством загнанного зверя, Ольга всем своим существом ощутила горячее дыхание реальной опасности, которое вдруг обожгло ее затылок. И как бы в довесок к этому, сзади, воздух разорвала резкая трель милицейского свистка. А затем, тут же, послышался дробный топот нескольких пар ног, обутых в тяжелые, форменные ботинки.
В общем, самая настоящая охота, с весьма непредсказуемыми последствиями для юного, беззащитного существа, началась. И это, придало Ольге, упрямо толкаемой вперед, враз обострившимся чувством самосохранения, значительный заряд новых сил. И она, продолжая прижимать к груди злополучную барсетку, будто заправский бегун через барьер, перемахнула через трубчатое ограждение тротуара и, заставляя удивленных водителей жать на клаксоны и тормоза, выпущенной из лука стрелой, помчалась по наезженному асфальту. Куда именно, следовало ей бежать, девушка, естественно не ведала. А потому, основной задачей для нее, в данный момент являлось - непременно двигаться вперед, подальше от вокзала и, как можно быстрее. Но, топот преследователей за спиной, с каждой секундой изнурительного марафона, слышался все отчетливее. И уже, в это жуткое сотрясение земли, стали вплетаться, четко слышимые, отборные матюги и угрозы. И те, и другие, своей неприкрытой непосредственностью, резали девичье ухо и, уж конечно, не обещали ничего хорошего в будущем.
На одном из виражей, Ольга все же обернулась и, мельком успела заметить, что в погоне за ней, принимают участие три человека. Двое - довольно молодые сержанты, с атлетикой у которых был, судя по всему, относительный порядок. А значительно поотстав от них, страдая одышкой и, изо всех сил стараясь тоже, поглощать нелегкие метры дистанции, комично перебирал ногами, сам хозяин шикарного "Опеля".
Однако, долго продолжаться этот забег не мог по определению, в виду наличия предела, любым человеческим возможностям. Уж больно не сравним был расклад, исходивший из вечного противостояния и неравенства женского и мужского начала. И Ольга, почувствовала это достаточно скоро. В исступлении - будь, что будет - наконец, поняв всю бессмысленность своего дальнейшего сопротивления, она с размаху бухнулась, на попавшуюся ей по пути, широкую парковую скамью. Барсетку, которая теперь уже стала лишь главной уликой против нее, беглянка бросила рядом. А сама, тяжело дыша и закрыв глаза от позора, покорно приготовилась, до дна, испить горькую чашу, вновь приготовленную ей, злодейкой судьбой.
Но, в этот самый момент, произошло нечто невероятное. Т, о чем позже, Ольга будет вынуждена рассказывать не один раз, на многочисленных допросах. Но, увы, абсолютно никто, не будет ей верить, считая честную исповедь, за хорошо придуманную сказку. В общем, Дробышева даже не успела сообразить, откуда вдруг, взялась эта юркая цыганочка. Еще девчонка, со спутанными как пакля, космами черных волос и целой связкой драных юбок на том, что в будущем, должно было стать талией. Она ловко подхватила со скамейки барсетку и, стала стремительно исчезать из виду. В отличие от Ольги, представительница самой свободной народности в мире, что называется, находилась в своих водах, а потому, конечно же, прекрасно знала в округе, все малохоженные и потаенные тропки. Жаль было лишь одного из подбежавших милиционеров - одному из них, вновь пришлось продолжить свой стремительный спурт.
Зато другой, с довольной ухмылкой, искривившей его рот, железной хваткой, вцепился в Ольгину руку. Она не сопротивлялась. Ей было больно, но, девушка уже решила для себя, что будет стойко, во что бы то ни стало, терпеть любые унижения. Сколько их будет, Дробышева не знала, а просто догадывалась - вероятно, предостаточно. Но, закон есть закон и, ее поступок, ей самой, сейчас казался очень уж омерзительным.
Между тем, к этому времени, к скамье, где происходила по всем правилам, немая сцена задержания "особо опасного" преступника, наконец, подбежал и изрядно запыхавшийся пострадавший. Глаза его дико вращались, в широко открытых, от непривычных усилий и праведного гнева, орбитах. А расплывшееся от хорошего корма лицо, из-за густой сетки склеротических жилок, приобрело багрово-синюшный оттенок. И лишь родинка над левой бровью, оставалось такой же аккуратной, словно снайпер целил ему прямо в лоб, но чуть дернулась рука. Совершенно не обращая внимания, на присутствующего здесь представителя закона, взбешенный мужик, слету влепил Ольге оплеуху. Она была столь увесистой, что голова обескураженной преступницы, едва не слетела прочь, с тонкой девичьей шеи.
Это уже был явный перебор и, конечно же, в понимании девушки, никак не соответствовал тяжести содеянного. Ольга могла стерпеть все - боль, муки, голод, но только не унижение собственного достоинства. Она в мгновение ока, тут же, на глазах удивленного мента, превратилась во взъерошенную, дикую кошку. И, вертким движением, вырвавшись из его руки, впилась всеми десятью ногтями, в ненавистное, обрюзгшее будто желе, лицо своего обидчика. Тот, естественно, оторопел от подобной реакции, в общем-то, тщедушного существа, и, этого было вполне достаточно, чтобы его рожа, за доли секунды, превратилась в разрисованную красными линиями тыкву.
Менту, с невероятным трудом, удалось оторвать от пострадавшего, хрупкое тело девушки, которое сейчас до краев, оказалось наполненным, бурной энергией протеста против очевидной несправедливости. И здесь, законник тоже, чиниться не стал. Пара профессиональных ударов по почкам и один в солнечное сплетение, вновь, усадили Ольгу на скамью. Но, уже в состоянии, близком к скорой отключке. Но теперь, ей было уже все равно. Она безо всяких эмоций, инстинктивно восстанавливая перебитое дыхание и не чувствуя боли в пояснице, тупо смотрела прямо перед собой. И в этом стоп-кадре, даже смешной, казалась та картина, в которой прыгал, будто исполнял зажигательный танец, мужик с брюшком. Он и впрямь, разошелся не на шутку. Размахивал руками, что-то орал и, беспрестанно утирал платочком, выступившую, во многочисленных ссадинах на лице, кровь.
Но, своим рукам, уже воли не давал! Что ж, обжегшись на молоке, потом еще долго дуют на воду! Народ редко ошибается в своих вековых наблюдениях.
Х Х Х
Пока у парковой скамейки, вызывая нездоровое любопытство прохожих, бушевали самые настоящие страсти-мордасти, сюда вернулся и тот милиционер, что бросился в погоню за ушлой цыганочкой. На него, бедного, было просто жалко смотреть. Он весь был в "мыле", словно конь, только что завершивший утомительный кросс с препятствиями, по пересеченной местности. Но ладно, обильно катившийся с него градом, пот. Солдат правопорядка, был весь вымазан в саже, а его серый камуфляж, будто связки аксельбантов, густо украшали внушительные обрывки многолетней паутины. В которой, кое-где, даже все еще бились, вполне живые мухи. Этот образ, так похожий на ее теперешнее состояние, невольно развеселил Ольгу и, она вымученно улыбнулась.
- Ну, что там? - стремительно бросился к менту, хозяин барсетки.
- Да понимаете, как сквозь землю провалилась, падла черномазая, - виновато глядя в землю и, тяжело переводя дух, ответил тот. - Сиганула, сволочь, в какие-то трущобы. Вон там, за стройкой - ну, и все, след простыл.
Это безрадостное известие, привело мужика, просто в неописуемое бешенство. Он затопал ногами, замахал руками и, с исказившимся, словно в параличе, страшным лицом, заорал:
- Дармоеды!!! Ты понимаешь, что ты мелешь, сержант?! Ты хоть знаешь, сколько в этой сумке было бабок? Твоей зарплаты за всю жизнь не хватит! Дармоеды! И где вас таких, только набрали в милицию?! Соплячку догнать не могут! Урою, всех урою!!!
Но сержант лишь перетаптывался на месте, машинально снимал с себя, попадавшиеся под руку, нити паутины и тупо смотрел в асфальт. Что проку было спорить - пострадавший, вероятно, был прав на все сто. Только Ольга не понимала, почему, владелец "Опеля", так неприкрыто, грозился всех куда-то урыть. Ладно, ее - беззащитную. Но всемогущих, в представлении девушки, и, спокойно терпящих унижения, милиционеров!?
А тот, от переизбытка, вселившегося в его раздобревшее тело, негодования, прямо таки, выворачивался наизнанку. Он даже хотел было, вновь подскочить к Ольге. Но, видимо вовремя вспомнив ее недавнюю реакцию, с трудом застопорил свое огромное желание, истолочь девушку в порошок и урыть. Тут же, у парковой скамьи. И все равно, его энергия, явно требовала выхода, а потому, попрыгав и поорав еще немного, он хлопнул себя по ляжкам и смешной рысцой, припустился назад, в здание вокзала.
- Сейчас будет на уши ставить весь линейный отдел, - несколько прояснил совершенно непонятную ситуацию тот, что продолжал властно держать Ольгу за плечо. - Чего доброго, еще и операцию "Перехват" объявят.
- Да нет, скорее всего, городских попросит подключить, - высказал свое мнение перемазанный в саже.
- Возможно, - согласился первый и основательно тряхнул пленницу. - Вставай, красавица, и мы двинем в том же направлении. А там поглядим. Эх, и не завидую же я тебе, малолетка!
Ольга молча поднялась со скамьи и, с покорной обреченностью, пошла в страшном, по своему истинному смыслу, окружении - двух мужиков в серой мышиной форме. И все это, под удивленные, чаще цинично-мерзкие в своих досужих домыслах, взгляды многочисленных прохожих. Маршрут до здания вокзала, которое казалось сейчас еще более серым и угрюмым, нежели ранее, был для Дробышевой, более-менее знакомым. А вот дальше, менты повели ее гулкими служебными коридорами, пока, наконец, все трое, не оказались в одной из комнатушек линейного отдела милиции. Убранство казенной конторы, было полностью выдержано в привычном аскетическом стиле. Несколько стульев, допотопный диван и единственный стол. Который сам по себе, являл собой, памятник, канувшему в Лету соцреализму. А за ним, лениво перебирая кипы бумаг, восседал пожилой капитан.
Судя по его усталому лицу, забот у стража порядка, сегодня выдалось много. И вообще, если бы вдруг, снять с него форму, он бы вмиг стал похожим на обычного дачника-огородника. Седые пряди в его редкой шевелюре, сильно диссонировали с очень уж маленькими звездами на погонах. А это ясно свидетельствовало о том, что многолетняя ратная служба для него, вовсе не была сладким сахаром. Поэтому, если бы Ольга в достаточной степени, знала все эти психологические тонкости, то, непременно, могла бы отметить тот факт, что ей, наконец то, отчасти даже повезло. Капитан не был отъявленным служакой-карьеристом и, следовательно, мог проявить в ее судьбе, простое человеческое участие.
В принципе, так оно и получилось. Едва взглянув, много повидавшими глазами на задержанную, офицер, судя по его первой реакции, вовсе не нашел в ее облике, признаки монстра-рецедивиста. А потому сразу, как-то тепло улыбнулся ей: "Мол, ничего, дочка, разберемся!". Но, когда один из сержантов нашептал ему на ухо суть произошедшего, лицо капитана невольно вытянулось, взгляд стал хмурым и, со стороны могло показаться, что он сильно огорчился услышанным.
- Да, влипла ты, деваха! Ох, уж и влипла! - только и выдохнул из себя офицер. - Давай-ка сюда документики.
Но Ольга упорно продолжала молчать. Отчасти, занятая размышлениями о порядочности капитана, а отчасти тем, что уже в который раз, ей пришлось услышать, в разных вариациях, правда, слово "влипла". Она никак не могла взять в толк, почему именно влипла - ведь весь ее проступок, умещался в понятие "обычное воровство", а в тонкостях юриспруденции, девушка была, естественно, не сильна.
- Ты что, глухая, что ли? - повторил свое требование капитан, жестом отпуская обоих сержантов, выполнивших свою задачу. - Документы, я сказал!
- Нет у меня документов, - выдавила из себя Ольга и, сглотнув комок в горле, добавила. - Украли.
Но, произнеся последнее, Дробышева вдруг осеклась. Что-то, пока еще не понятное, может небогатая интуиция, ей в данный момент подсказала, что выказывать себя приезжей, ей было бы вовсе не с руки. И причин для этого, она обнаружила сразу несколько. Во - первых, не хотелось, чтобы весть о ее неблаговидном проступке, достигла стен детдома. Такие случаи бывали у них раньше - приходили ориентировки, запросы и просто информации на проштрафившихся питомцев, чаще беглецов и путешественников. Ну, а во-вторых, насмотревшись фильмов, девушка просто боялась, что ее тут же вышлют из России и передадут в руки "родной" милиции. Что было бы, много хуже. А потому, уже со следующей фразы, Ольга принялась вдохновенно и бессовестно врать.
- Украли? - удивился капитан. - Где, когда? Ты что, приезжая? Тогда откуда и какими судьбами в Москву?
- Приезжая, в том-то и дело, - вроде бы призналась девушка, но тут же, поспешила соврать. - Только из Тулы!
- Из Тулы? - почему-то еще больше удивился милиционер. - Ну, ну. тулячка, значит. Что ж, уже кое-что.
Ольга наобум назвала этот город, лишь потому, что в их девичьей комнате, в детдоме, одно время долго висел красочных рекламный плакат, посвященный тульским пряникам. Правда, потом, его заменили на Майкла Джексона, но в памяти, словно на негативе, с тех пор, так и отпечаталось короткое - "ТУЛА". И еще, огромный пряник, но, почему-то похожий, на обычный кирпич, только с рисунком. А вот, почему так искренне удивился капитан, ей было не ведомо. Ну, не могла она просто знать, что из Тулы в Москву, въезжают совершенно через другой, Павелецкий вокзал. Да и откуда она могла знать, обычная детдомовка из азиатской глуши, что в столицу можно было попасть через множество ворот.
- Ладно, пусть будет Тула, - между тем, продолжил капитан, может быть и догадываясь об истинных причинах Ольгиного вранья. - Тогда давай по порядку - фамилия, имя, отчество, год рождения. Только без фантазий. Как есть и начистоту.
- Дробышева Ольга Лаврентьевна, май 78-го. Число тоже надо? - коротко, но четко, произнесла задержанная.
- Май 78-го, - пробубнил милиционер, записывая данные в какой-то бланк.
И тут, брови капитана, пшеничными колосьями поползли вверх, а открытый лоб, еще гуще покрылся бисеринками пота. Он, то ли с сожалением, то ли с издевкой - нет, все ж таки, с искренним сожалением, посмотрел на Ольгу и, как-то не по-милицейски, тяжело вздохнул.
- Так, выходит - ты совершеннолетняя пташка? - произнес он задумчиво и, нервно постучав ручкой по столешнице, добавил. - Это много, много хуже, девочка. А что ж худая такая? Родители плохо кормят?
- Нет у меня родителей! - злобно сверкнув глазищами, бросила Дробышева.
Это было сущей правдой. Потому, бояться и притворяться паинькой, в данном случае, она не посчитала нужным. А саму постановку вопроса о родителях, в любых вариантах, просто ненавидела всеми фибрами своей юной души.
- Ах, вон оно что! - протянул капитан. - Только что сочинила? Или как?
- Ничего я не сочинила! - возмутилась Ольга и, принялась вдохновенно врать дальше, чтобы поскорее завершить эту, выматывающую все нервы, процедуру. - Детдомовка я! Есть в Туле такой, может, знаете? А в Москву приехала, чтобы в институт поступить. Кто ж знал, что в ваших краях, одни козлы водятся?! Сперли все как есть - и деньги, и документы. И, что прикажете, мне делать было? Да я, да .....
Неизвестно, поверил ли ей милиционер, или нет. Скорее всего, нет. Ведь за свою богатую практику, здесь, на вокзале, он видел перед собой, не одну заблудшую душу и слышал сотни, самых удивительных и непременно жалостливых историй.
- Ладно, успокойся, - мягко оборвал он подопечную. - Не боись, все проверим. Давай-ка адрес своего детдома.
- А нету его теперь, - слету выдала Дробышева.
- Это как, нету? Ты, девка, не дури, все равно ведь найдем.
- А так! Расформировали его, месяц назад. Все! - тут Ольга чуть подумала и, как ей показалось, убедительно добавила. - Из-за пожара расформировали. Так что все документы - тю, тю, сгорели! А вы бы лучше отпустили меня. А, дядь?
Капитан хотел ей что-то ответить, но, в этот момент, в комнатушку буквально ворвался разъяренный пострадавший. Ссадины на его лице, успели за это время несколько побуреть, а потому, он был похож сейчас на боевика - давно вышедшего на пенсию, по случаю очевидной физической расхлябанности, но забывшего смыть с морды, маскирующий камуфляж. Он сразу же, коршуном, набросился на беззащитную девушку. Правда, далее потока грязных, матерных слов, его возмущение пока не распространялось. Тем не менее, Ольга словно раковина, захлопнувшая створки, сжалась в один упругий комок, готовая защищать себя из последних сил. Однако вошедший, вскоре, оставил ее в покое и перебросился на капитана. И по тому, как он особо не подбирал слова, девушка сделала для себя важный и, увы, неутешительный вывод.
- "А этот брюхастый, судя по всему, важная птица, - с грустью подумала она, предчувствуя от этого открытия, серьезные последствия, прежде всего для себя. - Вон почему, все не устают повторять, что я здорово вляпалась".
А между тем, капитан, все ж таки, предпринял попытку, унять совершенно зарвавшегося мужчину.
- Да ладно тебе шуметь-то, Вить, - принялся увещевать он. - Ты сядь, водички выпей, успокойся.
- Успокойся! Успокойся! Да ты знаешь, капитан, какие бабки увела у меня эта сучка?! - продолжил греметь тот, которого только что, по-свойски, назвали Витей. - Нет, капитан, ты дай мне ее на полчасика. Я из нее, падлы, вытрясу все! Все! И где эта ее вонючая цыганка-подельница прячется и, как она, тварь, вообще, задумала сделать мне такую пакость! Слышь, ты, урода?
Последнее, было уже обращено к Ольге и, возможная перспектива, вдруг оказаться в лапах разъяренного мужика, заставила ее оцепенеть. Может поэтому, она не решилась произнести в ответ ни слова, хотя еще совсем недавно, ее на это так и подмывало. Правда и капитан, судя по его первой реакции, на столь откровенное желание добиться сомнительной истины любой ценой, вовсе не являлся сторонником суда Линча. Поэтому, не смотря на то, что безответно был обложен матом, тем же Витей, он, таки, решил проявить, полагающуюся по должности, твердость.
- Ты вот что, Виктор, - произнес офицер в меру жестко. - Уродовать девку - много ума не надо. Самому может боком потом выйти. Вот тебе бумага, вот ручка - садись и пиши заявление. Думаю, тебя учить - только портить.
Брюхастый злобно сверкнул глазами, но, все же, несколько обмяк и. устроившись за столом, принялся быстро покрывать нервными строчками, чистое пространство листа. Трудился он со злорадным упоением, словно кропал донос на ненавистного соседа. Причем, анонимно. А в результате, довольно быстро, заявление было готово и, небрежно брошено перед капитаном. И это, могло означать для Ольги, лишь единственное - делу будет даден законный ход и уголовного расследования, ей просто не миновать. Надеяться же на снисходительность хозяина барсетки, вовсе не приходилось - деньги ведь, так и пропали. Да и "боевая раскраска" рожи потерпевшего, посредством Ольгиных ногтей, доброго не сулила и, начисто херила, даже гипотетическую надежду на понимание и прощение. А между тем, мужчина, с противной улыбкой, поднялся со стула.
- Короче так, капитан, - тоном, не терпящим возражений, бросил он. - В заяве я все подробно изложил. Так что регистрируй! Дознание, протокол задержания и прочее - все чтоб чин по чину. И в СИЗО лахудру - я к тому времени, постановление на арест подгоню. А уж потом, отыщу на нее смирительную рубашку, клянусь! Пусть бабки не верну, а на зоне, падлу, сгною! Кстати, совсем упустил из виду - она совершеннолетняя?
Капитан утвердительно кивнул, что явно окрылило Витю. Он даже заулыбался и, вновь взяв со стола заявление, что-то приписал в него.
- Вот и ладненько! - наконец, произнес он.
После чего, ехидно подморгнул Ольге и, даже сделав ей шуточную "козу" на прощанье, направился к выходу. Правда, дверью, хлопнул так, что с потолка комнаты, посыпалась белесая изморось давнишней побелки. Что и говорить - это была вполне рассчитанная демонстрация силы, против которой, не посмел бы теперь идти, ни один смертный.
Х Х Х
- Ну, что, теперь то, будешь говорить? - обратился к Ольге капитан, с брезгливой миной, вертя перед собой, только что написанное заявление. - Или опять, сочинять будем, сказку про белого бычка?
- Ничего я не сочиняю, - огрызнулась та и, почему-то, перейдя на шепот, спросила. - Дяденька, а кто он, этот мужик то?
- Во-первых, я тебе не дяденька, а товарищ капитан. Пока! А мужик этот, как ты изволила выразиться - Виктор Петрович Зацепа, прокурор транспортной Прокуратуры. То-то и оно! - с видимым сожалением, произнес милиционер. - И судя по его заявлению, светить тебе будет не только кража. Хотя и та - вовсе не простая. Уж очень много денег ты сперла, девка. Ох, и угораздило же тебя!
- А что еще? - испуганно воззрилась на благодетеля девушка. - То, что я его поцарапала немножко?
- Немножко! - усмехнулся капитан. - Это не царапки, красавица, это телесные повреждения - снял медэкспертизу, и порядок! Это, так сказать - раз! И кому ты эти повреждения нанесла? Не дяде Васе на рынке, а должностному лицу! Это - два! Ну а дальше, если это лицо сильно захочет, то легко докажет, что оно было как раз при исполнении. В общем так, Оля, давай по порядку и без выпендрежа!
Капитан разложил перед собой на столе чистые листы, какие-то казенные бланки и, первый в жизни Дробышевой допрос, потек своим чередом. Офицер задавал вопросы. Она отвечала. Когда чистую правду. Но больше, согласно принятому ей ранее решению, безбожно продолжала врать. Милиционер не спорил - это было вовсе не его делом. Он лишь бесстрастно записывал то, что слышал и, время от времени, только покачивал седой головой.
Наконец, все формальности были завершены и Ольга, не читая, поставила на каждом, из исписанных капитаном листов, свою собственноручную подпись. Удивительно, но ей стало значительно легче, словно вдруг, высказавшись, свалила со своих хрупких плеч, тяжеленный груз. И что самое главное, ее выслушали без видимого осуждения и упреков в нечистоплотности. А потому, она подперла кулачками подбородок и уставилась своими серыми, пронзительными глазами на, совсем не разделявшего ее минутный оптимизм, служаку. Но что тут поделаешь. По наивности, в ней все еще продолжала теплиться частичка надежды, что произошедшее с ней, вдруг, чудесным образом, обернется обычным недоразумением.
И этому, в немалой степени способствовал облик самого капитана. Ведь он не кричал, не угрожал и, хотя старался казаться предельно строгим - все равно, сам того не желая, зародил в девушке несбыточную иллюзию. Веру в то, что на ее нелегком пути, будут и впредь, попадаться именно такие люди, не иначе, а они то, уж точно разберутся - что, к чему и зачем! Ну, накажут, ладно - Ольга примет как должное, постарается и исправится. По ее разумению, сейчас, спустя некоторое время после самих событий, они, и все произошедшее после, воспринималось девушкой уже не так остро и болезненно. И вполне поддавалось объяснению. Ну, приехала в Москву, ну обворовали ее, ну, и она тоже не удержалась - жить ведь как-то надо было! Ну, расцарапала рожу этому брюхатому прокурору - он сам, первый ее ударил. А Ольга не гордая - успокоится прокурор, она попросит у него прощение. А деньги? Деньги найдут, непременно и, отдадут хозяину - не зря же в книгах пишут про умных сыщиков!
Вот такая сказка, родилась в Ольгиной голове. И она, почти окрыленная, еле дождалась, пока капитан завершил писанину в казенных протоколах и, еще раз, внимательно, прочел ее показания и заявление пострадавшего. Почему-то, Дробышевой казалось, что, во всех этих бумагах, пожилой и умудренный жизнью милиционер, уже нашел оправдание ее поступку.
- Ну, что, товарищ капитан? - с надеждой в голосе, спросила Ольга
Тот неспешно вытер платком взмокший лоб и, стараясь избегать прямого столкновения взглядом с серыми глазами напротив, произнес:
- Плохи твои дела, Ольга Лаврентьевна Дробышева, вот что я тебе скажу!
- Это еще почему?! - невольно вырвалось у той, хотя она уже ясно видела, как рушится карточный домик ее доводов, которые она только что, так наивно выстроила для себя.
- А потому! - рубанул ладонью воздух капитан. - Вот, скажем, цыганка. Ты и впрямь ее не знаешь, или врешь?
- Точно, не знаю. Клянусь!
- Допустим, но дела это не меняет, - вздохнул офицер. - Ты же сама слышала, что сказал прокурор Зацепа. Так вот, девочка, я тебе не судья, и могу лишь предупредить. Попала ты в жуткие жернова и он, действительно, постарается использовать все, чтобы развести тебя на максимум. И свою расцарапанную физиономию, и деньги, что ты украла, и даже цыганку, которую ты не знаешь.
- А причем здесь цыганка? - поникшим голосом спросила девушка.
Но, капитан не желал больше вдаваться в подробности. Он уже итак, достаточно вышел за пределы своей служебной компетенции и, в какой то степени, дал волю чувствам. А потому, лишь махнув рукой, четко, будто рубил дрова, выдал:
- Есть Кодекс! А в нем, есть понятия - "группа лиц", "сговор" и прочее. А это, поверь мне, две существенные разницы, чем, если бы ты была в единственном числе! Так, кажется, говорят в Одессе? Все!
Ольга совершенно ничего не поняла. Однако, по каким-то, едва заметным, изменениям в поведении офицера, интуитивно ощутила для себя начало конца. Самого настоящего, и теперь уже, без какого бы то ни было права на очередную иллюзию! А потому, не зависимо от желания, все хрупкое существо Дробышевой, стало как бы холодеть изнутри. Вероятно, разум, окончательно распростившись с последними призрачными надеждами, уже дал команду и, юный организм, принялся срочно возводить внутри себя неприступные редуты. Укрепления, которые были призваны впредь, служить самосохранению личности и позволять стойко отражать многочисленные напасти, что в очень скором времени, обрушаться неуправляемым потоком, на не успевшее еще окрепнуть в волнах жизни, естество девушки. Да они уже к этому времени, успели достаточно потоптаться на ее психике.
И, в конечном результате, спустя всего каких-то нескольких минут, в этой же комнатушке, перед капитаном сидела уже совсем другая девушка. На глазах повзрослевшая и прочно замкнувшаяся в себе. Ее сущность, опустошенная унижениями и безысходностью, теперь до краев оказалась наполненной только немой злобой. Той самой, что должна была дать ей выжить в нелегкой череде суровых, нечеловеческих испытаний.
Капитан сразу, профессиональным взглядом, подметил эти перемены в его, пока еще подопечной. Кто его знает, может он и, впрямь понимал, даже жалел, сидящее перед ним, еще не так давно юное, живое, а теперь надолго окаменевшее создание. Но что мог сделать старый служака?! Увы, но он действительно не был, ни судьей, ни прокурором, ни, даже адвокатом. Зато, прекрасно знал весь проржавевший механизм родного правосудия, успешно и без изменений в себе, продолжавшего работать по принципам перемалывающего людские судьбы молоха. И так, со времен еще Малюты Скуратова. А потому, просто не мог капитан, питать иллюзий. Каток был запущен! А то, что он теперь должен был обязательно раздавить - являлось лишь вопросом относительно короткого отрезка времени. Это, как ружье, висящее на сцене!
Так они и сидели, друг против друга, в полном молчании. Он, исподволь, бросал взгляды на подопечную, а она, с завидным упрямством, не поднимала взора от крашеных досок пола. И в это самое время, в дверь кабинета постучали. И тут же, в комнатушку, буквально вплыла, дородная и хорошо откормленная, но не лишенная приторного шарма и кокетства, дама. По ее крохотному фартучку, едва закрывавшему округлый, рубенсовский животик и, крахмальной наколке в крашеных волосах, не трудно было догадаться, что она имеет прямое отношение к системе общепита. Да и в пухлых руках, официантка держала не что-нибудь, а объемистый поднос, на котором, любовно укрытые белоснежной салфеткой, позвякивали столовые приборы. От запаха пищи, вмиг распространившейся по комнатушке, голодная Ольга едва не потеряла сознание, но сумела взять себя в руки и, демонстративно отвернулась к стене, от, проносимого мимо нее, соблазна. Дама же, сперва перекинулась с капитаном несколькими, довольно прозрачными и солененькими намеками, затем поставила передним поднос, но уходить, вовсе не спешила. Она по-хозяйски, уперла кисти рук в свои крутые бока и, бесцеремонно принялась рассматривать Ольгу. Наконец, осмотр был завершен. Официантка удовлетворенно поцокала языком, а так, как, без всякого сомнения, являла собой часть отлаженного механизма вокзального хозяйства, со знанием предмета, довольно откровенно поинтересовалась у своего "питомца":
- Что, Михалыч, опять шлюшку раскручиваешь на минет? На соплячек потянуло, на старости? Или воровку обезвредил?
Тот, покраснел до корней своих редких волос и, замешкавшись от подобной наглости, видимо уже имевшей место ранее, но не очень уместной сейчас, недовольно пробурчал:
- Шла бы ты, Люся, к себе в ресторан. Тоже, мне, удумала, в педофилы меня пихать! Работаю я! А за обед, спасибо.
Но если старый служака, по известной только ему причине, в целом, благополучно стерпел нахальство, то Ольгу, с этой раскормленной на дармовых харчах бабищей, абсолютно ничего не связывало. И, терпеть издевательства над собой, она была уже больше не намерена. А потому, сделав круглыми свои серые глаза и, вытянув, некогда красивые губы в узкую, змеиную полоску, девушка угрожающе прошипела:
- Сама ты шлюха, падаль ожиревшая! А ну, двигай своими пудовыми булками отсюда. Тебя забыли спросить, лахудра крашеная!
Официантка как стояла, так и едва не плюхнулась на пол, на свою необъятную задницу. Ей и самой, было - палец в рот не клади... Но, чтобы эта, заморенная шмакодявка?!! А потому, Люся, быстро оправившись от первого шока, хотела, было перейти в ответную атаку и, уже раскрыла свою, ярко накрашенную пасть для этого, но Ольга, вовсе не собиралась безропотно ожидать развязки. Даже, не смотря на очевидную разницу в весовых категориях и, не сравнимый житейский опыт. Она дикой кошкой соскочила с места, подняла обеими руками над головой стул и, приготовилась серьезно, реагировать, пусть даже на словесное нападение. И, Люсе, ничего не оставалось делать, как войти от неожиданности в ступор, во второй раз. Ее глазки, густо подведенные, но от этого не переставшие быть свинячьими, беспомощно забегали и, словно на старых ходиках с мордочкой кота, стали перескакивать, то на капитана, то на взбешенную арестантку. А сама она, тем временем, трясясь как желе, медленно, но верно, принялась пробираться к спасительному выходу. Наконец, Люся добралась до двери, и та, уже за ее спиной, с грохотом захлопнулась. Но, в то же мгновенье, из гулкого коридора, в адрес Ольги, понесся, постепенно затихающий вдали, бурный поток отборной, грязной брани.
Что же касалось капитана, то он молча наблюдал всю эту сцену. Почему? А кто его знает! Может тоже, просто опешил от неожиданности. А может, специально, дал возможность подопечной, в качестве необходимых азов на будущее, возможность самой, с достоинством выбраться из ситуации. Но, когда инцидент оказался исчерпанным, служака лишь усмехнулся в кулак и, напустив на себя суровость, приказал Дробышевой.
- А ну, поставь стул на место! Ишь, нинзя выискалась! И давай, двигай к столу - небось голодная, как волк?!
Ольгу, этот тон, а особенно, приглашение к трапезе, моментально привели в чувство. Но, из результата конфликта, она сделала один, непреложный вывод - так будет всегда, когда кто-нибудь, захочет покуситься на ее достоинство!!! Однако, даже голодную, даже, обратившись к ней по-человечески, умилить ее теперь, было просто невозможно. Все ее действия, стали рационально осмысленными и, абсолютно лишенными, даже малейшего налета сентиментальности. По той же самой причине, Ольга не сочла нужным проявлять неуместную гордость и отказываться от приглашения. Понятие гордости, в ее понимании сейчас, стало заключаться совершенно в ином, а не в том, чтобы бесславно загнуться от истощения. А посему, этот ее шаг, навстречу желанию капитана, не означал ровным счетом ничего. По определению, у обвиненной в страшном грехе, не могло быть, ни чувства благодарности, ни, способствующей пищеварению, непринужденности. Все это, осталось в прошлом, а когда возродится вновь, знало лишь одно Провидение. Да и то, вряд ли. Иначе, если оно так претендует на первородную мудрость, то почему допустила такую подлость, по отношению к беззащитному и, по большому счету, безгрешному созданию.
Ольга и ела, с каким-то особым достоинством - молча и сосредоточенно насыщаясь. Нет, вовсе не культурно. А именно с достоинством человека, который придает пище совсем другое значение - средства, с помощью которого, лишь поддерживаются физические силы! Ну, а капитан, все это время, безо всякого аппетита, лениво ковырял вилкой в своей, до этого разделенной по-братски, горке вермишели. И его, можно было понять, наверное, тоже. За многие годы службы, офицеру не раз приходилось удивляться тому, как быстро способны изменяться люди, перед напором непреодолимых обстоятельств. Кто-то, превращался в бесхребетный студень, а кто-то - меньшинство - в безликий, холодный камень. Потому-то, он больше не надоедал вопросами, не лез в душу - итак, все было предельно ясно!
А когда перекус закончился, гораздо быстрее, чем этого хотелось Ольге, капитан вдруг собственноручно, вызвался отнести грязную посуду, на ресторанную кухню. С одной стороны, его желание, носило вполне объяснимый характер - требовалось поскорее утрясти наметившийся разлад с обиженной Люсей и, не дать ей повода, вновь столкнутся с юной, но зубастой обвиняемой. Ну, а с другой? На это время, Дробышева оставалась в незапертой комнатушке, одна одинешенька! А раз так - вольна была решиться на откровенный побег.
Правда, Ольга вовсе не была уверена в том, что не натолкнулась бы в коридоре, на милиционера. И, тем не менее! Думать о капитане плохо, ей совсем не хотелось и пленница, сразу, решительно отбросив подозрение в провокации, отнесла этот поступок старого служаки, на счет высшей степени доверия к ней. Так, ей показалось, было много лучше, позволяло даже испытать нечто похожее на радость, но, увы, не решало всех ее проблем полностью. А между тем, офицер вернулся довольно быстро - видать, кухня находилась рядом.
- Ну, что, красавица, - произнес он, - тебе пора двигаться дальше. Извини, но тут ничего не поделаешь, таков порядок! Посидишь, пока, у нас в "обезьяннике", он сейчас пустой. Только два шкета-малолетки, что с поезда сняли, временно обосновались. Они тебя не тронут. Хотя, тебя обидеть - самому дороже обойдется!
Ольга, вперившись взглядом в пол, упрямо промолчала и не проявила абсолютно никаких эмоций. И милиционеру, ничего не оставалось делать, как продолжить свой монолог.
- Посидишь там, отдохнешь душою. А я, пока бумаги на тебя до ума доведу и доложу, куда следует. Ну, а потом, не обессудь - отправишься в следственный изолятор. Прокурор, на иную меру пресечения, вряд ли раздобрится. Только это не раньше, чем к вечеру. Вот так!
На этом, их странный разговор, больше похожий на беседу на беседу нормального человека с глухонемой, закончился. Ольга обреченно, но решительно встала со стула и, заложив руки за спину, хотя ее этому еще никто не учил, направилась к двери. На пороге она остановилась и, чуть помедлив - стоит, не стоит - все же, обернулась к капитану. И, с трудом собрав в себе остатки былого, человеческого, спросила:
- А вас как зовут?
- Алексей Михайлович, - ответил тот, совершенно не удивившись и прекрасно поняв состояние девушки.
- Спасибо вам, Алексей Михайлович. И извините, если что не так, - едва слышно, сухими губами прошептала арестантка и, шагнула вперед, в полную неизвестность.
Вызванный для ее конвоирования сержант, лишь недоуменно пожал плечами, но, так ничего и не поняв, покорно поплелся вслед за ней.
Х Х Х
По узкому коридору с высоченными потолками, а потому, разительно похожему на темную, глубокую трещину в скалах, странный конвой шел не долго - всего-то шагов десять-пятнадцать. А затем сержант, бывший, видимо, парнем не без юмора, легонько подтолкнул Ольгу в чуть приоткрытую и изрядно облупившуюся дверь направо. Они оказались в большой комнате, совершенно пустой, ели не считать пары колченогих стульев и дощатого барьера у дальней стены. Ко всему прочему, здесь не было даже напоминания, на наличие окон. Отсутствие дневного света, безуспешно пыталась компенсировать лишь одинокая лампочка, свисавшая с серого, давно не беленого потолка.
Зато, неоспоримым украшением, ну уж очень аскетически выдержанного помещения, являлась прочная железная клетка, сооруженная в одном из углов. Она имела размеры, метра четыре на два, была грубо сварена из толстых металлических прутьев и, оборудована внутри, деревянными скамьями вдоль двух смежных стен. Эти жесткие седалища, за многие годы своего существования, оказались настолько отполированными множеством задниц, перебывавших здесь, что даже при жиденьком освещении умудрялись блестеть. В самом углу этого несуразного, но геометрически законченного сооружения, способного с успехом занимать место в зоопарке, причем в отделе свирепых животных, сидели в обнимку два существа. Именно существа, ибо людьми, их, в полном смысле этого слова, представить было просто невозможно. Их реакция на вошедших, выразилась в абсолютном игнорировании. А потому, сержант решил несколько оживить мрачную обстановку.
- Ну, что, голубки лахудристые, опять блох из друг друга выбираете? - бодро крикнул он и, обернувшись к Ольге, добавил. - Видишь, какие соседи у тебя будут, красавица - такой экзотики, ты больше хрен где увидишь!
И тут, на его слова, последовало самое неожиданное действие со стороны обитателей "зверинца". Одно из существ соскочило со скамейки и, с диким криком повиснув на решетке, принялось энергично раскачиваться. Как это делают шимпанзе, когда недовольны чем-либо, или просто, хотят обратить на себя внимание. Дробышева, занятая в этот момент собственными думами, а потому, отрешенная от всего, даже вздрогнула от неожиданности и невольно отпрянула назад. Но бывалого сержанта, этим дешевым трюком, было явно не пронять. Он подбоченился, будто и впрямь, являлся посетителем зоопарка и, принялся подзадоривать существо.
- Так, так, молодец! Ишь, что вытворяет, сукин сын! Что еще можешь? Давай, давай, подонок, теперь на "бис".
В этот момент, существо, явно не довольствуясь одними ужимками, добавило в свой репертуар еще и победные, гортанные кличи. Мало того, но и по поведению второго существа, стало заметно, что и оно было не прочь присоединиться к соплеменнику. А потому, голос милиционера, вмиг обрел металлические нотки и он, сполна получив уже удовольствие, решил на корню пресечь дальнейшее развитие самодеятельности.
- А ну, хорош, уроды! - гаркнул он. - Покуражились, и в клетку! Все равно банан не получите! Если только дубинкой, по вашим грязным задницам.
На что, существо на решетке, отреагировало довольно своеобразно. Оно спрыгнуло на пол и походкой пьяного морского волка, побрело в угол. Но, не преминуло при этом, выдать язвительную реплику, в адрес мента.
- Да пошел ты, .... козел! Тебе бы этой дубинкой, тоже по заднице - только пыром! Чтобы до гланд достало.
В первую секунду, видимо по привычке, не задерживать действие, если пообещал, сержант дернулся. Но, юморное начало, взяло, таки, в нем верх и он, от души рассмеявшись, благодушно бросил:
- Ладно, подонки, живите, я сегодня добрый. Только новую соседку, попробуйте хоть пальцем тронуть! Яйца оторву! Ха, ха. Хотя их у вас всего то - пара на двоих, да и те, видимо, квадратные.