Аннотация: Чиж, видимо в силу своей субтильности, тяготел к женщинам основательным...
Чиж, видимо в силу своей субтильности, тяготел к женщинам основательным. В тот вечер он свалился ко мне, как снег на голову - в свойственной ему манере...
Я как раз домывал посуду, что давно валялась с немым укором в раковине, когда раздался звонок в дверь. Вытирая на ходу руки о полотенце, я заглянул в глазок и увидел молодую незнакомую даму, в стиле тициановской Данаи (или кустодиевской Купчихи, кому что ближе).
"Наверно опять собирают подписи на замену труб в подвале", само собой подумалось в голове.
Так как подписи собирали постоянно, а трубы постянно текли с незапамятных времен (наверно еще римских акведуков), я был склонен к краткому и конструктивному диалогу через дверь a la "мамы нету и открывать не велено". Или "подите в", если коротко.
Но из-за спины дородной дамы неожиданно раздался характерный насмешливый голос: "Открывай, сучок, не бойся! Это я, твоя мать пришел...", и через высокое плечо прямо к глазку выплыла литровая бутылка "Пятизвездной", зажатая тонкими крепкими пальцами с давно нестриженными ногтями.
Чиж святой человек. От кого еще стерпишь подобное обращение? Разные колоритные "сучки", метеорологические (в своей непредсказуемости) визиты и нестриженные ногти всегда были атрибутами чижовского герба, если можно так выразиться, по которым не опознать его даже через-глазок-из-за-спины было решительно невозможно.
- Колька!! - я с радостью открыл дверь.
Мы не виделись года два. Последний раз он завалился ко мне вместе с Пашкой, тоже нашим однокашником, оба тепленькие, но еще ходячие. Забили мне холодильник водкой, пропустили по паре рюмашек, спели песенку, закурили и свалились спать по салатам. Жена пришла, скандалу было...
С тех пор много воды утекло, и жизнь моя поменялась радикально. Скажу только, что из относительно благополучного нувориша и счастливого отца семейства я незаметно превратился в замкнутого, философствующего холостяка с поседевшими висками и неясными перспективами. Незаметно для себя... Но Чиж! Чиж каким был, чижом, таким и остался. "Чижик-пыжик, где ты был? На фонтанке водку пил!"
Бесцеремонно-ласково подталкиваемая в спину, первой в квартиру вплыла Даная. Раскрыв рот она еще только думала, что сказать, когда...
- Оля - Саша! Саша - Оля!
...Чиж наскоро представил нас, каким-то боком проскользнув внутрь, и привычно загремел возле холодильника привнесенными бутылками.
- Э-э... очень приятно, - промямлил я, не зная, за что хвататься, и куда девать кухонное полотенце.
Я был ошеломленный предложенным Чижом темпом. Вернее, стремительным к нему переходом от неторопливого только что мытья посуды - с неизбежной рефлексией над прожитым, проживаемым, и так далее...
- Раздевайтесь, Оля. Давайте, я вам помогу.
- Саня, какое нафиг "вам", тут все свои! - тут же раздалось откуда-то снизу, - Прекрати паясничать!
Мы переглянулись, и Ольга согласилась, протягивая мне дубленку:
- Конечно, Саша...
Это были ее первые слова. Голос у нее оказался такой грудной, такой низкий...
- Кгхм, о'кей!
Я повесил дубленку в шкаф, и чуть посомневавшись отдал ей свои нагретые тапочки. Женские, предназначенные "для особых гостей", были явно калибром мелковаты, пришлось влезать в них самому.
Чиж, привычно покидав шмотки на холодильник, затолкал "кросы" подальше в угол и пошлепал в одних носках на кухню, откуда тотчас раздались гитарные аккорды. Через мгновение их поочередно сменили хруст сворачиваемой пробки, бульканье разливаемой жидкости и истошный крик:
- Саня, ставь воду под пельмени, жрать охота!
Я усадил Ольгу в уголке на диван. Овальный стол пришлось отодвинуть подальше, чтобы девушка могла разместиться с комфортом. Места в моей "евростандартной" кухне стало как-то сразу совсем мало и пришлось с трудом протискиваться сначала к раковине, потом к плите.
Я поставил воду, засыпал пельмени.
Чиж поднял рюмку:
- По первой, пока пельмешки варятся?
- Давай!
Мы с Ольгой тоже подняли рюмки. Напрашивался тост и я нерешительно начал:
- Ну, что за... встречу?
- За встречу! - Ольга предложила, чуть даже опередив меня. Получилось как бы хором, и мы оба улыбнулись.
После развода я привык пить водку не закусывая (в крайнем случае под пиво) поэтому проглотил не заметив ни градусов, ни вкуса. Пошел перемешать забулькавшие пельмени.
Чижа мгновенно повело. Он повеселел, расслабился, заиграл "нашу" - старую добрую Wish you were here.
Знает чем взять, подлец такой... Pink Floyd навевал нам воспоминания о далекой теперь уже юности и приводил в состояние светлой печали. Любили мы посмеяться, вспоминая о том, какие были дураки...
Ольга тоже начала пьянеть, причем неожиданно быстро, не характерно для дам такой комплекции. Я поинтересовался осторожно, не отсуствие ли закуски тому причиной, но Чиж выложил со своей обычной прямотой, не дав ей времени ответить:
- Саня, не грузись, мы уже второй день куралесим. Ты на нас не смотри, наливай себе побольше... А то не догонишь, как в прошлый раз!
Он рассмеялся. Я улыбнулся в ответ.
- Ну, тогда давай по второй!
Я стал наливать себе до краев. Хоть боец и не то, что прежде, конечно, и литр за вечер не осилю, но с рюмочками этими затягивать я не собирался. Во мне проснулось игривое настроение - захотелось надраться водки, наораться песен, наржаться над глупыми анекдотами и вообще, тоже начать куралесить... Молодец все-таки Чиж - знает, когда объявиться!
Минут через тридцать все чувствовали себя как дома.
Ольга разговорилась, поведала, что недавно осталась одна. Мужа бросила, родные умерли, и она теперь завидная невеста, полновластная хозяйка трехкомнатной квартиры.
Ее то ли сангвинический темперамент, то ли природная основательность и пышные формы, заставили вдруг какой-то колокольчик тоненько брякнуть в моей душе...
- Ты знаешь, Саша, - сказала она мне глядя в глаза, пока Чиж заливался соловьем, уверенный, что поет битловскую Can`t buy me love, - надоели мне эти женатики и вечные их проблемы - квартиры, жены, дети...
- Колька! - перебил я Чижа. - По-русски пой, сволочь такая, не то я водкой подавлюсь.
Дело в том, что Коля Чижевский в совершенстве владел лишь двумя, традиционными для нашей (тогдашней) системы образования языками - русским-разговорным и русским-матерным. Он виртуозно находил тонкую грань между ними, при этом второму отдавал явное предпочтение - и знал его гораздо лучше, и некоторые слова мог написать практически без ошибок. Степень же его владения английским называлась не иначе, как "букварь со словарем". На гитаре он играл как бог, но пел, увы, в основном "по-английски".
Потому что в годы активного формирования его песенного репертуара (конец семидесятых) петь из отечественной эстрады было не особо много чего, да и считалось это как-то "непопсово" (тогда "попсово" было похвалой, чем-то вроде нынешнеого "клево!"). Отсюда в него и затесались многочисленные Пинк Флойды, Битлы, Квины, Хипы и прочие, которых он снимал на слух с контрабандных пластинок или записей незабвенной радиопередачи "Ваш магнитофон", где подлецы-звукорежиссеры нарочно делали провалы по громкости или по "верхам", чтобы поломать всенародный чистосердечный кайф. Ух, помню, мы их тогда дружно ненавидели...
Чиж, продолжал орать, мотая головой:
- Кен баби ла-а-ав! Кен баби ла-а-ав!
Эта строка получалась у него ближе всего к оригиналу, благодаря многократному повторению и абсолютному музыкальному слуху. Когда он перешел на куплет, я не выдержал - разлил водку и предложил выпить за старые добрые; ненадолго воцарилась тишина.
Чокаясь со мной, Ольга прищурила глаза и поджала губы, яыно выказывая отношение - к моему трусливому уходу от темы.
"У нас что, уже возникли отношения?" - ответили мои наивно-чистые серо-голубые глаза. - "Быстро... А как же Колька?"
Она выпила, закурила и на некоторое время перестала обращать на меня внимание.
Я обхватил примолкшую гитару за тонкую шею, прижал к себе, тронул струны...
Когда-то я привез ее из Болгарии - купил в Черновцах, чтобы не скучать в поезде. Мы тогда отдыхали с женой на Слънчевом Бряге...
Злость вдруг прокатилась по мне волной, сжимая кулаки и будоража мысли. Не подстраивая струны после чижовского бацанья, я разухабисто исполнил "Гоп-стоп" Розенбаума. Нервно накатил рюмку и опрокинул.
Опомнился, налил всем, и мы опрокинули еще...
Ольга ушла уже больше года как, но иногда снилась мне по ночам, и тогда сердце ныло от тоски.
Ушла по глупости своей бабской, размечтавшись о новизне, купившись на обещания какого-то козла, пока я валялся с затяжным воспалением легких. Забрала Юрку, сына... А через полгода козел ее тот бросил.
Увы, прошлого не вернешь... С тех пор Юрик приезжает ко мне на выходные раз в две недели.
- А еще чего-нить из Розенбаума можешь?
Колька курил в астрале, изредка упадая головой с подставленной под щеку руки. Изрядно захмелевшая Ольга сняла кофту и потихоньку льнула ко мне необъятных размеров грудью.
- Или из блатных? Или из Битлов? Не люблю Битлов!..
Она потянулась через меня за сигаретами.
Меня хмель пока не брал. То ли злость мешала, то ли иммунитет выработался... То ли профессионалом стал - надираюсь, сам того не замечая... Для выяснения опрокинул еще одну, вне очереди.
- Чего ж просишь, если не любишь?! - спросил я.
- А, не знаю! Просто Колька достал с своими Битлами.
Женская логика после злоупотребления становится вовсе потусторонней... Я потрынькал, вспоминая аккорды и спел парочку, из своих любимых.
- О, вот это мне нравится! - она положила руку на спинку дивана сзади меня, склонясь еще ближе. - А о чем это?
- Да так... Короче, любит он ее, очень.
Я не понял, чего было больше в ее словах - лести, или искренней похвалы.
Колька уронил-таки руку на стол, а голову на руку. Я вытащил тлевший в его пальцах окурок и загасил в пепельнице.
- Давно ты с Чижом... знакома? - лучше ничего не нашел спросить...
Но реакция последовала странная.
Ольга неторопясь достала из сумочки платок, высморкалась в него, потом долго крутила в пальцах пустую рюмку.
- Ты знаешь, муж, когда я от него ушла... В общем, Коля с Пашкой мне здорово помогли. Мне было так плохо тогда одной - без родных, без близких. Дочку-то я в летние ясли отправила, на время, пока все успокоится...
Глаза ее совсем потемнели, она оставила рюмку в покое и опять начала сморкаться. Пользуясь моментом, я налил.
Вот, значит, где они пропадали... В то лето, когда я и сам готов был вешаться.
- Ладно тебе, - я попытался ее успокоить. - Все пройдет, пройдет и это... Чин-чин?
- Чин-чин.
Мы выпили.
- Эх, нам ли, Олька, быть в печали! Молодым красивым бабам...
Я улыбнулся и затянул "Есть только миг". Ольга тоже улыбнулась сквозь выступившие слезы и подхватила низким бархатистым голосом:
"Есть только миг между прошлым и будущим,
Именно он называется жизнь..."
Колян на миг прервал полет сквозь иные миры, приподнял над столом мятую физиономию. Заявил "все х..ня, кроме пчел!" и полетел дальше, подложив другую руку под другую щеку.
А водочка все-таки оказалась доходчивая... Прикончив бутылку и отправляясь за другой, я понял, что для удержания курса мне понадобятся стены...
По возвращении из дальнего плавания, я водрузил запотевшую литрушку в центр стола, на подобающее ей место.
Ольга к моему приходу уже не сидела, а полулежала в свободной позе римской патрицки, согнув одну ногу и поставив ее на диван. Юбка от этого изрядно задралась, обнажая полные стройные ноги в черных колготках так, что даже ластовица виднелась в глубине. И облокотившись на спинку, довольно откровенно посматривала на меня. Вкупе с волнительно вздымающейся грудью это создавало некий кумулятивный эффект, способный пробить даже мой керамзитовый панцирь...
- Надо бы Кольку разбудить, а то хорош уже ему спать-то? - неуверенно предложил я.
На диване совсем не осталось свободного места... Подумав, я махнул рукой и плюхнулся рядом.
И фактически пропал в ее объятьях: правая рука мгновенно обвила мою шею, грудь прижалась к локтю, так что мне стало неловко двигаться и брать аккорды, а губы жарко зашептали в ухо:
- Спой чего-нибудь... что хочешь!
- Ну, что спеть? - выдавил я пресекшимся голосом.
- Что-нибудь о любви... Можешь? - она щекотала меня дыханием.
Я почувствовал тепло, идущее от ее тела, сладковатый запах помады и чего-то еще, непонятного и тревожащего.
- Хм, о любви говоришь...
И заиграл негромко, перебором "Очарована, околдована..."
"Очарована, околдована,
Словно с темного неба сошедшая,
Вся ты словно в оковы закована,
Драгоценная ты моя женщина..."
Ольга опустила голову мне не плечо. Я ощутил, что буквально плыву - от водки, эмоций, напора бушующих гормонов... Ее желание близости, ее усталость, ее... не знаю, страх одиночества - постепенно передались мне, ложась на благодатную почву сходных обстоятельств. У меня возникла иллюзия какого-то внутреннего родства с этой молодой, красивой и глубоко несчастной женщиной.
Естественно, речь не шла о каких-то чувствах! Я понимал, что сразу "после" она станет мне не нужна. Но в голове почему-то вертелись слова Мопассана - если мужчина кладет женщину в постель, то хотя бы в тот момент он ее любит...
То есть нет, конечно! Какая там любовь по пьяной лавочке! И она, не сомневаюсь, тоже это прекрасно понимает... Но встает же извечный вопрос: что делать?
"Вы - привлекательны, я - чертовски привлекателен..."
Что делать, отказать женщине? На почве чего, простите - Чижа, спящего в тарелке? Да кто он ей... Даже не в смысле муж там, сват или брат, а вообще - кто? Если она про него уже забыла - если ей нужен нормальный мужик (хм, не женатик) - если не муж, то хотя бы секс без стресса. Мы же взрослые все люди...
"Так чего же ты плачешь, красавица?
Или мне это только чудится..."
Когда-то жена любила эту песню. Ольге она тоже понравилось.
- Классно, - прошептала она. - Давай, еще выпьем, а?
И сама расплескала по рюмкам водку.
Левую руку Ольга положила мне на колено, а правой, отвлекая, стала ерошить волосы.
- Ты такой... смешной!
Больше не в силах перечить природе - а-а, будь, что будет... - я тоже с готовностью ушел в разговоры:
- В смысле?
- Ну-у, такой... Хорошенький...
Она улыбалась, продолжала трепать мой волосы, но я видел, что масленные глазки ее уже не здесь, не со мной, уже меня не видят... уже видят меня, но не здесь...
- Понятно, - сказал я. - Тогда ладно...
Я разлил остатки, мы чокнулись, и - пока водка кривила ее губы, и она обмахивала горящий рот рукой - встал, опершись о стенку, и легонько потянул ее за собой.
Она не удивилась, не возразила, не спросила - легко подняла свое шикарное тело и поплыла за мной, как баржа на прицепе у буксира...
В спальне я уронил ее на кровать, жестко взял губы и поцеловал взасос, сминая на груди гипюровый лифчик. Нащупал застежку сзади... Наконец та поддалась, и горячий водопад грудей хлынул мне в руки. Со стоном удовольствия, не отпуская губ, я перевернул ее на себя, расстегнул сзади молнию и попытался рукой стянуть вниз юбку. Ольга вырвалась - словно вынырнула, задыхаясь - и быстро разделась сама: вылезла из юбки, стянула через голову бадлон, скинула болтавшийся где-то у шеи лифчик. И моим глазам открылась, наконец, эта тревожившая меня весь вечер, ослепительно-белая в вечернем полумраке, полная - и чертовски аппетитная! - грудь. Я мгновенно разделся, прямо в кровати - стянул с себя джемпер, брюки и все-все-все; последними скинул на пол носки...
Она упала на меня сверху, придавила горячим телом, прижала к кровати кисти рук. Распущенные волосы щекотали мне лицо, когда она тянулась к нему губами, а грудь словно медленно обволакивала меня, согревая сердце и душу, и лаская мое самолюбие... Со зверинным рыком я свалил ее в сторону и снова оказался сверху - потом, когда я устану, когда иссякнет внутренний напор, и мне понадобится время, чтобы восстановиться - тогда сверху будешь ты, и будешь делать со мой все, что захочешь, и даже больше - все, что заблагорассудится, все, на что способна твоя фантазия, но сейчас...
- Ну и блядь же ты!
Чиж стоял в дверях, мутным взглядом обводя сцену грехопадения.
- Не могла завтра придти, без меня?
Я в нерешительности замер, в позиции "лежа, стоя на руках" и чувствовал, что внутренний напор, кажется, уже иссяк...
- Ой да, ладно тебе, Коленька! - раздраженно начала было Ольга, но тут в квартиру энергично и требовательно позвонили. Колька мрачно оттолкнулся от косяка в сторону двери - пошел открывать.
- Ну что, козел старый? Где твоя блядь, показывай? - тут же посышался звонкий, срывающийся от негодования голос Ленки Чижевской, Колькиной супруги. Она энергично задвинула Чижа в сторону и просунула голову в спальню.
Словно в ступоре я продолжал стоять все в той же позе - плюс брови домиком...
- Ой, здрассьте... - обомлев, испуганно пролепетала Ленка. Успев, однако, пострелять округлившимися глазами в нужных направлениях.
- Здрассьте-здрассьте, - не без эмоций поздоровался и я.
Положение спас Чиж. Он подошел к нец сзади и обнял за плечи:
- Дура ты, Ленок, - произнес он миролюбиво. - Закрой дверь и не мешай людям. Пойдем-ка лучше, водочки выпьем!
Дверь тихонько притворилась.
Ольга фыркнула первой, я за ней. Минут пять мы катались по кровати и ржали, как больные лошади, надрывая животы. Наконец взяли себя в руки, оделись и вернулись за стол. Там счастливые супруги уже тихонько чего-то пели...