Аннотация: Главы из юморной книги (уже продается, можно спрашивать в зоо... извините, в книжных магазинах)
Майкл GОЛДЕНКОV
Главы из книги (уже продается, можно спрашивать в зоо... извините, в книжных магазинах)
Г У А Н О
Ж А Р - П Т И Ц Ц Ы
пародии, подражания, издевательства
повести и рассказы в виде глобальнейшего романа
Лимонад
Мы с Витей решили завязать. Накрепко. Всю неделю не пить решили. Все-таки футбол по понедельникам. Вите уже двадцать семь через два года, возраст, понимаешь. Надо как-то следить за здоровьем. Две бутылки водки уже с трудом без закуси идут. Провалы в памяти пошли, чего раньше не было. "Все, берем паузу", говорит Витя. "Берем, -- соглашаюсь я, -- а сколько берем?" "По сто," отвечает Витя. В командировке, в Волковыске, говорят, я на столе танцевал. Брехня. Не помню. И Витя даже не помнит. Точно брехня. Волковыск вообще не помним. Ни Витя, ни я. Ну не было нас там и баста! А редактор как заведенная твердит мол, танцевал на столе, лозунги антиправительственные кричал, и спиртным от обоих разило за полторы версты. Во чепуха! Чтобы за полторы версты!? Ну на три шага максимум! "Если такие провалы в памяти, и такие сплетни нелепые про нас, то завязываем", говорим оба, и идем в пиццерию пообедать. Заходим. Девушка за стойкой нам улыбается. "Привет, Оля. Нам пиццу и по сто лимонада". Оля улыбается, мол зараз усё зробим. Приносят нам графин лимонада на подносе. Пока ждем пиццу Витя наливает по 50 и говорит: "Ну, за дорогого Эдуарда Васильевича (этот тост у него завис с прошлого года, когда за Малофеева пили в преддверии игры с Уэльсом)". Думаем: "в самом деле лимонад", но после третьей соображаем, что нет. "Как-то грустно," говорит Витя, которому всегда грустно, когда водки нет, или мало. Берем еще по сто грамм лимонада на нос, и пьем. "Не лимонад, точно", говорю Вите, и он кивает грустно-грустно, мол давай повторим, ибо не распробовал, что это за херь вообще. "А как же пауза?" спрашиваю. Витя щеки дует: "Итак затянулась. Если бы сегодня не выпили, то послезавтра три дня было бы как не пьем. Потом паузу возьмем. Полежим, полечимся. Ну а сейчас предлагаю сдаться." Я понятно протестовать начинаю, ибо в прошлом году считал, что по двести на нос много, нужно по сто взять. А Витя джина хочет. Уперся как баран, мол, давай по джину или я сейчас на пол упаду и ногами сучить по полу начну. Я, конечно же, испугался за друга и принес джина. Бутылку. Но Витя еще хмурей стал, когда наклейку на бутылке прочитал. Говорит, что джин не тот -- без хвойного вкуса, и он, де сейчас хай поднимет. "Другого не было", говорю. Витя грустит, но не долго. Пьет. И вижу, вроде доволен, но не признается, боится, что я расслаблюсь и успокоюсь, и никуда больше не пойду денег одолжить. "Осадок какой-то остался", говорит Витя, когда джин беззастенчиво закончился. Нет, не в бутылке на дне осадок, а у Вити на душе осадок. И тут меня на девчонок потянуло. Да так, что спаса нет. А Витя знай твердит, чтобы я сидел рядом да его развлекал. До того момента, когда ему припрет домой идти. Но меня на девчонок потянуло. Тем более, что напротив нас сидели две и смотрели. "Они смотрят!" с паникой в глазах говорит Витя. "Это хорошо", отвечаю я, и предлагаю пригласить их за наш столик. "Давай без баб!" говорит Витя, -- на фиг они нам сейчас?"Но я уже нацелился. Первая, улыбающаяся блондинка с каштановыми волосами, глазастая, грудастая и попастая, по имени не то Лена, не то Наташа, не то Оксана, не то Оля, не то Аня, не то Анджела, не то Света, не то Люда, не то Маша, не то Саша мне жутко приглянулась. Глазища синие так и пыхают сексуальным огнем. Вторая, рыженькая... Ее тоже как-то звали,-- не то чтобы некрасива... просто я решил к этому бриллианту не прикасаться, а приберечь для друга. "Бедрастая -- моя, рыжие груди -- твоя", шепчу я Вите, когда мы покурить вышли, но Витя стал возмущаться. Он делает страшные глаза и произносит: "Майкл, я тебя уже не прошу, а просто требую -- убери руки от моих девушек! Что за привычка! Я ее уже час назад заприметил". "А что же ты молчал?" "Это не повод отбивать у меня девушек". "Я на ней женится собираюсь, а ты, мразь, ее завтра же забудешь", обижаюсь я. "Вот та, рыжая, как раз в твоем вкусе. Чего ты переживаешь? Ты же вообще спец по крокодилам! Животных любишь". Я, понятное дело, не соглашаюсь. Решил впервые принципиальность проявить. "Нет, говорю, красавиц всегда боялся, а у тебя их столько было, что можно расслабиться и не волноваться". "Ты красавец боялся? -- Витя хитро смотрит на меня, -- так вот, я на себя красавицу и возьму". "Правильно. Толстую". "Где же ты толстых красавиц видел?" "Вот, сидит". "Не-а, она так себе. В твоем вкусе. Бери." Я, так и быть, пытаюсь выдрессировать крокодила. Не поддается. Я иду к стойке, заказываю еще по сто лимонаду. Витя говорит, чтобы расплатился я, а он потом мне половину отдаст. Расплачиваюсь. Витя пересчитал деньги, спросил сколько он должен и грустно заявляет мне, что сегодня он со мной, того, не расплатится. Ну не может. ... Наливаем. Девчонки делают умный вид, но косеют, от чего вид их совсем того. Вите уже моя нравится. Она, оказывается, Павича читала, о нем, то есть, в газете читала. Я кричу, что Павич ерунда, я пишу лучше, а Витя хуже меня, но лучше Павича. Ну а Витя кричит: "Давай на столе станцуем! Как в Волковыске!" Я, понятное дело, как компанейский парень на стол лезу, ибо хорошую компанию страсть как люблю. Витя как всегда не долез по ножке стола и упал на пол. Я начал неуверенно танцевать под Элвиса Пресли. Потом записка пришла. От Вити из-под стола. Заказывал "Черного ворона". Но после заказа я прочел P. S. где говорилось: "Мишаня, не пора ли нам фунтихлюхнуть". Далее не помню. Витя говорит, что больше мы в то кафе на обед не пойдем. Стыдно. За меня стыдно. Но паузу, будь она не ладна, мы все-таки взяли.
***
Пауза
Решил я паузу взять. Тем более, что случай подходящий -- гуся моего неразлучного, плоть от плоти моей, Витьку в командировку уехали, гады. Не то в Волковыск на столе танцевать, не то в Доманово под стол падать. Кажется, в Волковыск. Вот я и подумал: два дня можно смело упасть на дно, взять паузу и погрустить. Пошел в пиццерию. Сижу, подперев щеку, в окно смотрю. Оду весне сочиняю. Никогда од не писал, а то, вдруг, музыка в динамиках навеяла.
Ода весне
О, да, весне
О, нет зиме!
Хорош зиме
Давай весне!
Налей весне!
Пускай зайдет!
Пускай зайдет вино весне!
Пускай зайдет весна вину!
О, да весне
О да вину!
О нет, только бы не лишили премии, скоты!
За что сняли 50 процентов мрази!
За какую на хрен норму!?
Я написал норму!
Если вы не считаете, что я пишу хорошо
То у газеты большая проблема!
И я ей не завидую!
О, да весне, блин!
Вижу, Витя чешет по улице. Я понятное дело в окно стучать начал, мол, куда и чего ты чешешь? Витя услышал ушами стук какой-то и убернулся на меня. Улыбается, показывает, мол, что щас зайду. Заходит. "Ты, чо?" -- говорю я радостно протягивая Витьку руку. "Да не поехал, не получилось," -- отвечает Витька, а сам подозрительно так на меня смотрит, мол, а ты, чаго здесь? "А я так, паузу беру", отвечаю. "И сколько?" "Ну по пятьдесят. Тем более, что я один. Если ты еще приплюсовываешься, то получается по сто надо. Денег нет, жалко". "А я из-за денег и в командировку не поехал. Говорят -- за свои кати. А у меня своих совсем-то ничего, на пачку сигарет осталось," -- печально опускает нос Витька. "Говорил я тебе, брось курить. Все наши пенензы скуришь," -- злюсь я на друга из-за его дурных привычек. Зарплату уже второй месяц не платят, телефоны за неуплату отключили почти все кроме факса. Журналисты, едрена вошь. Как же работать? Витя мне говорит: "Это уже чересчур! Только за то, что мы ничего не делаем не платить нам денег -- это уже слишком!" Надо деньги одолжать. Опять. Но у кого? Витька говорит, что у него нет таких людей. Не то, чтобы они перевелись -- они просто еще вообще не родились. Витька считает, что одолжать это не его фуа де профессионэль. Его, сволоча, фуа -- это водку пить. Если Витька одолжит у кого, потом месяц не может к нему подойти и сказать: "Одолжи мне пожалуйста пять рублей по-любому". Я, почему-то, могу. Он, муха блядская, нет. Совсем обурел. "Я готов с тобой рядом ходить и говорить "да уж", -- сдается Витька." Шо робыть? Витя начинает паниковать. Заходим мы в газету "Трудное детство". Там совещание. Мы вызываем глав. бухгалтера в корридор, Витька у двери стоит, ручку держит, а я перед ней (букхгалтершей, то бишь), улыбаюсь. Она (бюксхгалтерша) чувствует неладное, хмурится. Спрашиваю, мол, есть ли в казне деньги. Она говорит, что нет, и пытается уйти. Я ея за грудь -- хвать! Она, эдак, глаза туманом, дыхание учащает, но опять-таки, шельма, говорит, что типа, денег нет. Я ее глубже начинаю за.. за... заигрывать, короче. Она, совсем глазами затуманилась, меня хватает за причинные места, но не сдается, говорит, мол, берите меня, Мхал Анатольич, делайте со мной шо хотите, но... но денег все-равно нет. Я роняю ее разочарованно. Витя в панике. Полной. Я пытаюсь его успокоить, говорю, что, мол, не волнуйся, де, типа, наша бухгалтерия еще осталась, а там меня любят и всегда в долг дают особенно если сумма небольшая. А нам и нужна сумма небольшая. Подходим к бухгалтерии. Открываю дверь захожу внутрь. Там -- Галю. Я ея за грудь -- испробованный метод. Она, типа, ой не надо! Я напираю, мол, надо. Классно, так напираю. Смотрю, бюксхгалтерша глаза туманом, дышит часто, но говорит сквость дыхание учащенное, что денег, мол, нет, хоть я пока и не спрашиваю. Мне уже и по фиг эти деньги. Я же не из-за денех к ней пришел, и целую ее в засос. Страстно так! Самому аж нравится. Галю чувствует, правда, неладное, дышит, смотрит, но говорит, что денег, мол, честно нет. А тут Витя сзади руку мне на плечо, и шепчет, типа, Мишаня, хорош унижаться. Ну я и говорю Гале, одолжи, мол, мне, кали ласка, пять рублей до получки. Пять рублей -- это не деньги. Это -- слезы. Это -- роса. Выручай! Галя, стонет, дышит, смотрит куда-то в небо мутными карими очами, но в ответ мне спрашивает: "Сколько?" "Пять рублей, -- отвечаю, -- в смысле тыщ," -- уточняю. "Да, нет, -- мотает Галю головой, -- сколько можно одолжать! Ты ж тогда все свои гонорары вернешь как посуду. Нету у меня сейчас денег. Хоть убей". "Ну, до этого дело не дойдет", говорю. Витя после этого расстроился и запаниковал еще сильнее, чем меня огорчил страшно. Вот, говорит он, знаменитый ты писатель, а тыркаешся в поисках какой-то пятитыщевой купуры! Доколе! Довели страну, коммуняки демократские, понимаешь! Я, понятно, завелся. Действительно! Тут по всей стране книги продают, а на полторачку деньги приходится выбивать силой.У Гали. "Галя, не зли меня", говорю. Галя смотрит, типа, чаго? , кого?, куда? Я злюсь, ибо в депрессии уже нахожусь и пру вперед -- заявляю, что, мол, коли денег нет, то я пойду на первый этаж. Галю соскучалась, мол, первый этаж, так первый этаж -- ревнует меня к техничке и всему электрическому составу, потому как там такие мадамы работают! Закачаешся. Никогда и негде таких классных электриков не видел -- молодые женщины при всех делах. Мы, бывало с Витей замыкание в щитке устроим, а они, бедрастые, в мини-юбках, приходят, и начинают у щитка во все позы становиться: то присядут, то нагнутся, то согнутся, то выгнутся. Красотища! Ну просто плэйбой. Мы с Витей зырим на них, радуемся... Идем, значит, на перший этаж. Галю ореть, мол, вернись! А я уже не могу, хотя и хочу. Витяня, понурив голову за мной идет, типа, вот видишь, Мишаня, как оно все вышло. А сам, мразь, меня , эдак в спину подталкивает, типа, двигай ягодицами, сука. Подходим мы к техничке. Она хоть и не бухгалтер, и сиски у нее не те, и попка не та, и книг моих не читает, как и не знает, чем я вообще занимаюсь, но всегда дает исправно. В смысле, одолжает. Но сейчас и она на нас косо смотрит. "Вы мяне прошлых тры рублёу не вернули," говорит. Я брови поднял, смотрю на нее удивленно -- мол, какие три рублей? Мы же пять у нее одолжали? Точно, провалы в памяти. У нее! Мэээээаааа! Пошли мы по Дому Прессы. Одолжать, действительно, не у кого. У всех уже у кого можно одолжили, а теперь, вроде как и не у кого. Захожу к главному редактору "Чырвоны Змены". "А! Прiвет!" -- радуется он мне еще не зная зачем я пришел, -- а я тут шахнуть хател с гора. Закрывают нас. Может одолжiшь две тысчi?" Я говорю, что пока нет, а зашел, де, чтобы интервью с ним сделать. "Потом", -- говорит редактор. "Хорошо," -- соглашаюсь я и пячусь на выход. Провал. Полный! "Я знаю у кого точно есть, -- говорит Витя радостно, -- в "Совбелии" у Якобывича. Зайди и попроси". Это уж слишком! Возмущаюсь, но потом решаю, что будь что будет. Чтобы ничего не было, такого еще не было. Дорогу осилит идущий, а воду пьющий. Под лежачий камень вода не ручьем. Ладно, хрен с ним со стыдом и авторитетом! Захожу к главному редактору "Совбелии". Сидит он, трубкой как Сталин пыхтит, по лицу видно бабла у него много, но не выпросишь. "Здравствуйте Петр Якыбович. Мы из ЗЮ. У нас проблема. Дайте денег до получки," -- спрашиваю, но пока про себя. Тренируюсь, типа."Чего вам, хлопцы?" -- Якобывич на нас смотрит, -- вы, новые уборщики?" "Нет, -- сглатываю я, -- мы жо-же-жи-жы-журналисты. Возьмите нас на работу, хотя бы временно. У нас новая молодежная концепция газеты. В ЗЮ нас не понимают, не любят и денег не платят, что особенно обидно." И хвамилию свою называю. "Слышал. Читал. Неплохо,"-- говорит Якибывич, -- а этот мальчонка, что за фрухт?" -- и кивает на Витьку. Витька хмурится, не любит слова "мальчонка". "Я его директор," -- говорит Витька и эдак на меня носом кивает. "Сколько стоит ваш переход к нам?"-- Якобывич уже уважительней смотрит на Витьку. А у Витяни рожа серьезная-серьезная. Пинжак с карманами. Гальштук. "Для начала, тр... че...пятьдесят тысяч", -- не долго думая выпаливает Витька. Он никогда долго не думает, что сказать. Мне. Брови Якобывича поднимаются. "А почему так много?" "УУУУУУУ", -- думаю я, -- не ожидал, что и в "Совбелии" дела так плохо идут. Видимо зря пришли. Но Витяня находит, чем ответить: "Это, мы, нууу, вот, это, типа, ну вообще. Ну а ваша какая цена?" "Думаю, для начала хотя бы тысяча," -- смотрит на нас Якобывич. Я не очень соображаю, что значит для него тысяча. Тыща, что-ли? Штука? Что за тыщу купить-то можно? Бутылку "Букета Молдавии?" И на чипсы "Онега" останется. Нет, это не серьезно. Вы нас не знаете, мы вас не знаем! Собираюсь обиженно развернуться, но... но пинаю Витю, мол, соглашайся, бо у нас с тобой ваааще ни хера нет." "Две тысячи, хотя бо"-- говорит Витя, а сам вижу по заострившемуся носу, по взгляду бешенному, начинает паниковать. И не мудрено. За бутылку чарлика недорогого меня уступает, блин! "К нам тут Вознесенский приезжал, так ему тысячу заплатили за его новую книгу, -- тычет в меня трубкой Петр Изяйявич, -- вы же не хотите сказать, что вы знаменитей Вознесенского?" "Хочу," -- думаю я, но вслух мотаю головой, типа нет, но по-болгарски таки-да. Хотя Вознесенский мне, действительно не авторитет. Вот Пушкин это да! Ай да Пушкин! Ай да сукин сын, как сказал о нем поэт. Ну а Вознесенский... Совсем Вознесенский сдал! Знал я, что он немного того, но чтобы за тысячу "зайчиков", за "Букет Молдавии" продаться!? Мы совсем растерялись. У главного редактора самой популярной газеты страны нет двух тысяч рублей! Дает одну, предлагает, как лохам, как Вознесенскому какому-то! Хорошо, возьмем и одну. Нас сейчас и одна спасет. "Хорошо, -- всхлипывает Витя, -- пусть будет одна тысяча, но тогда прямо сейчас, чтобы подчеркнуть серьезность ваших намерений. А там, Петя, посмотрим, поговорим, обсосем." "Ну, Витяня дает!" -- думаю. Во талант расскрывается! А козлил же полчаса: не буду, не буду, не умею, боюсь, не могу... Может же, шельма! Если захочет. Смотрю на Витю, а он в роль моего директора вошел, как нарик в нервану. Хоть бы откачать его потом."Но у меня прямо сейчас с собой такой суммы может и не быть,"-- говорит растеряно Якобывич. Мы с Витей переглянулись. Пора уходить."Елы-палы, -- думаю я возмущенно, -- у Якобывича нет каких-то тысячи рублей с собой!" Я Витю эдак аккуратно за пинжак с карманом дерг-дерг-дерг, показываю уже не стесняясь, что мол пошли, Вить, на фиг отсюда. Над нами или издеваются, или унизить хотят, или опускают, как лохов, или смеются, или надсмехаются, или разыгрывают, или лажают, или шутят, или прикалываются. Пауза затянулась. Я стал поворачиваться, хотя с другой стороны интересно, а сколько же у него есть прямо сейчас. Если хотя бы пятьсот рублей, то на пиво хватит. Но Витька пивом сейчас не обманешь. Редактор "Совбелии" как-то неловко кашлянул, вздохнул, в карман полез внутренний, в стол заглянул, покапался там, вытащил пачку денег, пересчитал, что-то отложил и говорит: "Только пока могу предложить 985," -- и протягивает пачку зеленых бумажек. Соток. Я аж скривился. Два пива. Думаю... Нет, уже не думаю. Смотрю. Странные сотки какие-то... д-Д-Д-д-Доллары!?!? Я шизею, но настолько сильно, что рожа каменной стала, ничего по ней не видно, руки обвисли, и деньги взять не могут. Ну и пусть. Витька на это есть. Он, понятно, мой босс, и ему, "директору", решать. Витя эдак сомнительно чешит за ухом (вижу, тоже ох...л, глаза остекленели), а потом и говорит, что мол для начала этого хватит, хоть и мало. Выходим из кабинета. Офанаревшие оба. В коридоре темно, свет вырубило, там что-то на третьем этаже взорвалось в щитке при нашем выселении. Идем по мраку холла, глаза, как у нормальных фонарей офанарели, в темноте светятся. Идем, дорогу, как шахтеры освещаем, не разговариваем. Фонари, все-таки. Хотели, блин, одолжить пару тысяч, а тут просто дали... 985 баксов(!!!) -- наш оклад за год, и делай што хош. Это ж сколько "Букетов Молдавии" набрать можно! Кучу ящиков! "Напьемся в говнищу," -- наконец-то хрипло шепчет Витька, пока идем по коридору четвертого этажа. "В Турции. Пишем заяву на отпуск," -- отвечаю. "Увольняемся на хрен."-- отвечает Витя.
***
Тандем
"Мы с тобой, Мишаня, хороший сексуальный тандем", -- говорит мне Витяня, отечески хлопая по плечу. Нет, не подумайте чего, мы с ним пока не это, не сиктым. Витя имеет в виду сказать, мол, ему со мной хорошо, того, подруг снимать. Словом, как говорил Милан Кундера, смотрежом и кадрежем заниматься. Тандем... Оно, конечно, тандем. И мне в этом тандеме Витяня отводит самое почетное место -- прекадреж, кадреж и посткадреж. На себя он, шельма, берет функцию смотрежа, то есть приглядеть кого. Ну а мне всего-навсего остается подвалить к девчонкам, завязать непринужденную беседу, познакомиться, ближе познакомиться, еще ближе, довести их до состояния пурпурного румянца на щеках и блеска в глазах, а потом подключается Витяня, типа, -- оба-на! Вот и я! Конечно, иной раз кадреж мой может сломаться в виду серьезных ошибок и просчетов при смотреже Вити. Он всегда забивает (не бьет, а в смысле, засматривает) самую красивую девушку и никак не соглашается на другой вариант. Или же Витюша говорит: "Ладно, пойдем других искать". Когда, наконец, преодолевая Витины запросы, вкусы, закусы, каноны, табу и шизы, мы все-таки находим подруг, которые Витяню более-менее устраивают на просмотре, то и тогда мой тандемщик может в разгар кадрежа шепнуть мне на ушко, что, мол, оно, того, его девчонка оказалось не такой, как он замышлял, и что лучше всего катапультироваться пока не поздно. Я начинаю говорить, что, мол, помилуйте, сударь, оно, вроде, как поздно. Но Витя грустнеет, сереет носом, леденеет взглядом и говорит, что не стоит унижаться. Пойдем, мол, отсюда на фиг. Тандем... Бывает, что Витя вдруг вспоминает, в каком он городе находится, и говорит: "В родном городе не могу". Иной раз ошибки Витиного смотрежа сказываются еще позже. Витя может эдак в самый эротический момент подойти, похлопать меня по голым ягодицам или спине и сказать: "Слушай, Майкл, нас здесь не уважают. Бросай ты это. Хватит унижаться. Пойдем". Тандем... Один раз в командировке, после встречи с читателями местными сидим в гостинице, пьем. Местная краля на Витю запала и хлоп-хлоп ему глазищами бездонными как Браславские озера. А Витя краснеет как Синьор Помидор и молчит. Я его с ней в коридор даже вытолкал, говорю, что, мол, идите в мою комнату. А когда через десять минут за дверь выглянул они там так и стояли словно статуи. Я дверь в комнату свою открыл и их туда затолкнул. Метко получилось -- они прямо на мою кровать упали. Тандем... "Тамдемщик"Витя в подобных случаях поступает с точностью наоборот. Говорю я ему как-то, что, мол, сейчас в кабинет девушку приведу, мол, не засиживайся тут. Витя грустнеет и отвечает, что мол, я его, де, на девушку променял, а ведь выпить собирались. "Ладно, выпьешь, -- говорю я ему, -- я принесу с собой банку вина, девушка привезла из дома, а ты, как выпьешь стакан так и вали отсюда". Витя, типа согласился. Девушку я привел, стакан Вите налил. Он выпил, сидит, глаза таращит, чего-то ждет. Я второй ему налил, он и этот выпил, послушно так, как больной в больнице лекарство. Допили мы с помощью Вити все вино, а он сидит, смотрит как филин дурной. Я ему так и этак глазами и бровями жестикулирую, мол, давай, пора уходить. А Витяня в ответ, эдак, понимающе кивает и палец большой показывает, мол, девчонка хороша, что надо. И сидит, как витютень. Со четвертого раза он мои намеки уже понял и спрашивает: "Можно тебя на минутку?" Выходим за дверь. "Одолжи тыщу, а то у меня портфель сломался", просит Витя. "Это шантаж! -- возмущаюсь я, -- я ведь тебе на прошлой неделе десятку одолжил!" "Это хорошо. Это я тебе когда-нибудь верну, если получится, но у меня замок в портфеле сломался. Не могу я уйти и вещи в охапку держать. Мне бы мешок полиэтиленовый купить какой-нибудь красивый, чтобы не стыдно было идти с ним". Пришлось дать, а то бы не ушел, шельма. Тандем... Лучший тандем с Витей, это когда его (и тандема, и Вити) нет. Или когда к нам присоединяется Митяйка. Вот с Митяйкой у нас всегда хороший тандем получался. Жалко, что Митяйка ушел работать в какую-то "желтую" газетенку, где ему якобы на пару тыщ рублей больше платят. Кажется, "Комсомолка". Но и там Митяйка нас не забывает. Помню, искали мы с Витей пять рублей, чтобы бырла купить. Ну и завалились к Митяю. Митяй, даром хвастается, что получает много, уперся рогом, мол, нет денег и баста. Мы хмуримся, говорим: "Не зли нас, Митя, а то Дмитрием будем называть". "Только не это! -- кричит Митя, и объясняет, что сейчас на интервью идет к одному профессору. "Может у профессора попросишь одолжить пять тыщ?" делаю я предложение, но Митя таращит на меня глаза, мол, ты, что!? "А что здесь плохого? -- заступается за меня Витя, -- пусть знает, что нам деньги постоянно задерживают". Но Митя не хочет одолжать для нас у профессора, но мы не отстаем. Идем за ним по улице, как настоящие преданные друзья. Словно Поняковский за Карейко, и денег просим. Митя, когда профессора увидел, шипит: "Не позорте! Ладно. Кое-что я придумал. Стойте здесь." А сам пошел к профессору. Поговорил с ним о чем-то, чего-то на нас показывал, а потом возвращается к нам, сияющий, как медный тазик. В руке у него пять тыщ. "Ну молоток!" кричим мы с Витей радостно. "Как тебе удалось?" спрашиваю я друга. "А я пари с ним заключил. Он психолог и изучает нервно больных людей. Ну я ему и говорю, вон, мол, стоят, один псих, второй молодой талантливый писатель. Если угадаете кто из них псих, то я вам дам пять тыщ, а если нет, то вы мне. Блефовал, но не ошибся". Мы с Витей испуганно переглянулись: "Ну, и?" "Он посмотрел на вас внимательно, и указывая на Витю, говорит, что, мол, вот этот молодой человек в белой рубашке интеллигентного вида, с портфелем и чисто выбритый и есть писатель (Витя довольно розовеет), а этот волосатый придурок, что рядом стоит, ржет все время, на девок, как обезьяна оборачивается, мол, и есть типичный шизофреник с легким отклонением в сторону даунизма". "Что!" чуть не взрываюсь я. "А я ему и отвечаю, -- хихикает Митя, -- что, мол, как раз все наоборот. Этот псих и есть писатель, а писатель -- псих". Витя белеет от возмущения, но вслух не возмущается. Деньги-то Митя выйграл!
Вот какой тандем я уважаю. Не то, что Витя. А тут вдруг дверь с шумом открывается и на пороге вырисовывается артистически тощая фигура горячо любимого нами Митяйки. Волосы поэтические разметались, глаза горят радостно, бороденка арамисовская торчит счастливо под лыбой десять на двенадцать, хвостом виля... (ой, это не то) и в руках чемодан. Мы к нему радостно. А то! Денег целый чемодан! Вот это друг! Наверно, отпускные получил. "Превет! Как дила!"-- кричит Митяй, ибо писать грамотно он так и не научился. Митя нам говорил раньше, что в отпуск собирается -- вот и собрался, должно быть. "Не-а, -- отвечает нам Митяйка, -- в отпуске я уже был". "А где? В Африку ездил? Загорел трошки!" "Не-а, не в Африку", -- машет волосами Митяй. "А где отпуск-то провел?" "На кухне". А-а, понятно. Деньги экономил. "Ну, -- радостно потираем мы руки, -- открывай свой кошелек!" "Да это и не кошелек, -- виновато обвисает волосами Митяйка, -- меня, того..." "Выгнали?" "Ага!"-- счастливо кивает волосенками Митяйка. "Ну и слава Богу! Давно надо было бросать свою желтую прессу и к нам, в родные пенаты! Ну а в чемодане небось отходные? Класс! Ну, доставай! Деньги нам нужны!" "Да нет! -- опять трясет пейсами Митяйка, -- в чемодане только носки с зубной щеткой. Из дому выставили. За прогулы и за невыработку нормы. Я тут переночую. В чемодане. Можно? Ну, спасибо, хлопцы!" М-да, уж. Но мы все равно рады. Митя кричит, что, де, надо выпить, потому что в этом месяце он нас еще не видел (а сегодня третье число), и что хочется ему кутнуть, к цыганам, в номера! Я тоже выпить с ним совсем не против. Витя тоже, совсем не против, только как-то набычился по-свински. Дело в том, что у нас с ним встречи всяческие запланированы. Но Митяй смотрит на нас удивленно, типа, какие, чуваки, на хрен встречи? Я же пришел! Мы ему пытаемся сказать, что если бы мы, де, знали, что он, мерзавец, придет, то и встречи бы не назначали. Но Митяйка этого не понимает. Не приемлет. Говорит, мол, все -- идем квасить. Идем. Я посчитал, что до моей встречи еще три с половиной часа, можно расслабиться. Витя, правда, как-то очень грустно идет. Паникует чего-то. Но у него, если честно, поводов паниковать много, поэтому я его и не спрашиваю. Идем. Ищем, где нальют. У Вити денег нет. Он это сразу дает понять. Но Митяйка достает из чемодана помятую бумажку. Тыща. Митяйка нас в пиццерию тащит. Кричит, что по пицце каждому и по три пива. Витя грустнеет, нос древнегреческий повесил, говорит, что не хочет пиццы. А я начинаю сомнения высказывать, что за митяйкины "желтые" гонорары мы сможем хотя бы два пива взять. "А чо, у тебя денег нет?" -- хором спрашивают меня, удивленно тараща глаза, Митяйка и Витяйка. У Вити вид такой, что он через секунду скажет: "Ну все! Спасибо! Попили пива, блин! Мы вас не знаем, вы нас не знаете!" Я, конечно, им подам. Но оно ведь как-то... Мне проездной купить хотелось. Утром. Сейчас понимаю, что проездной накрылся медным тазиком. Но я ради друзей готов на подвиг. За "проставон" Митяйки почему-бы не пиццнуть? Взяли пиццу, пива набрали. Сидим. Пьем. Витя глаза щурит, чего-то недоволен. Пиццу съел и говорит, мол, зря только деньги на пиццу потратили. Это, мол все Митя виноват. Булимист. Голодный вечно. Говорит, что и пиво (которое уже выпил) он не хочет, как и не хотел пиццы. Место ему здесь тоже не нравится. Митяйка его уговаривать начал, мол, Витюша, тыщу лет тебя не видел, не порть людям праздник, сучара носатая. Но Витя белеет и с себя руки Митяйки стряхивает. "Вы меня за одежду не хватайте, -- говорит, -- у меня паранойя по этому поводу. Даже лечился в детстве, но только еще хуже стало, -- вещает Витя с бешенными глазами, -- меня как уронили с третьего этажа в 9 месяцев, я жуть не люблю с тех пор, когда меня за лацканы пинжака руками берут. Зарядить в бубен могу сразу. И заряжал. Всей школе". Мы понимающе киваем, мол, жаль нам тебя, парень. А сами эдак с опаской на Витю поглядываем. Вроде не шутит парень. Базар серьезный. Но вот раньше мы об этих его "достоинствах" как-то даже и не подозревали. Скрывался, гад. Я как только представил, сколько раз Витя мог мне в бубен зарядить, так мне аж плохо стало. Отодвинулись мы от него от греха подальше: вдруг нечаянно его лацкан потрогаем! А Витя продолжает вещать. Говорит, что не любит, когда кто-то через плечо ему в газету заглядывает, людей не любит в последнее время, работу терпеть не может, не любит, когда его не по имени отчеству называют. Он тогда падает, и пена изо рта идет, как из шланга пожарного. "Виктором назвать меня еще можно. Но Витькой или, скажем, Витьком... Тогда звездец всем, кто в округе на десять метров стоит". Я стараюсь тему сбить на более располагающую к дружеской беседе и говорю: "Вон две девчонки классные!" Митяйка сразу подорвался -- он тандем все же хороший. Но Витя сереть начал. Говорит загробным голосом: "Девчонок две только. Это вы, сволочи, меня, значит, пробросить, блин, хотите? Да я сейчас хай подымать буду!" И ручищами стул пластиковый хватает. Пена на губах показалась. Мы ему, мол, ша! Уже никто никуда не идет, не знакомится и не собирается даже этого делать. Можно даже, того, вообще отсюда уйти. Пиво "десятка" говно полное. А "Балтика" вообще на пиво не похоже, хоть и цена как у водки. Зря я про "Балтику" упомянул. Витя побагровел и говорит серьезно: "А "Балтика"-- это вообще на пиво не похоже. Цена только, как у водки! А скоро вокруг одна "Балтика" будет!" Мы его спрашиваем, почему, мол, одна Балтика? "Ты что, на Балтийское море собрался или присоединяемся к Латвии?" -- интересуюсь я. А Витя бурым уже стал и кричит, что все российское пиво -- это параша, победа будет наша! Я соглашаюсь, что россияне пиво варить не умеют, а "Оливария" куда как лучше и дешевле стоит, но Витя возмущенно меня прерывает: "А "Оливария, -- кричит, -- куда как лучше, и дешевле стоит между прочим!" Митяйка меня дергает за подол, говорит, мол, соглашайся, дурень, соглашайся! Я Митяйке отвечаю, что я и не спорю с Витей, что мне в самом деле нравится белорусское пиво, как и ему, но Витя вновь меня остановил решительно, говорит угрожающе, что ему тоже пиво белорусское нравится, как и мне. Митяйка снова: "Соглашайся, соглашайся, соглашайся". Я на Митяйку: "А я и не спорю! Не дергай меня за куртку! У меня сейчас пена изо рта пойдет!" "Как? -- испуганно моргает Митяй, -- и ты, значит, тоже... того?" "Меня в детстве кот напугал страшный очень, -- рычу, -- я с тех пор, как только за подол куртки дергают, звереть начинаю! Окотеваю!" И как грянул Марсельезу. Аж сам испугался. Чаво это со мной? Витя на меня смотрит бешенными глазами, а потом как закричит: "Я же говорил, что он еврей! Во как чешет по ихнему! Не люблю евреев!" "Расист!" -- кричит на Витю Митяй. "Ты меня с россиянами не путай! -- сиреневеет Витёк, -- у меня клема! Я и русских не люблю! Живе Беларусь!" Он древним греком оказался, наверно. "Давай его в милицию сдадим?" -- предлагает Митяй. Витя: "А я вам сейчас нос сломаю". Я чувствую, что тандем разваливается. Начинаю его склеивать. Тандем то бишь. Встаю и говорю: "Щас на столе станцую". "Га?"-- очумел Витя. "А что? Ленину на броневичок взбираться можно было, а мне на стол нельзя что-ли?" И я с криком: "Я Ленин!" полез на стол. "За пинжак не трогайте!" -- орет Витя. "Расист!" "Булимист!" "Товагищи геволюционные матгосы и габочие! Собигайтесь на штугм Зимнего Двогца без сигнала Авгогы! Авгога отстгелялась!" "А я вам нос сломаю!" "Расист!" "Товагищи! Мы с Наденькой очень любим джаз! Хуба! Семеновна! Семеновна! А ну, давай пляши!" Появился ОМОН. Палки а-ля дубинки в руках сжимают. Орут: "Это кто тут лозунги белорусские криком кричит!?" Типа мы должны корейские лозунги кричать. Или угро-финские. "Внутренние органы зашевелились!" кричит Витя. Я: "У тебя? Это плохо! Внутренние органы должны лежать спокойно!" Витя: "Нет, не у меня, а у... э... лацканы пинжака отпустите!!!" Я: "Мы репортеры! У нас задание! Я -- Ленин!" Митяйка эдак небрежно ментам какой-то дохтумент сует, типа карточки-удостоверения супер-журналиста, мол, вот, идите, все свободны пока. Такой номер у него часто проходил. Сейчас не прошел. ОМОН дикий оказался. И Митяй, и его карточка полетели куда-то. Витю хватают: "Это шо у тебя за значок на лацкане? БНФ?" "Пустите пинжак, урооодыыыыыыыаааааууууууууууу!!!" Залил, короче, Витяня их пеной. И обоим в бубен зарядил. Все подумали, что пожарные тренируются. Ну а мы утекли. Если бы подкрепление подоспело, то Витяня не справился бы. Пены и заряда не хватило бы. Тандем у нас неплохой вышел. Не врал все-таки Витя про паранойю. Молодец.
***
Операция "Ы"
Второй и третий класс меня классная учительница -- во всех смыслах классная -- учила. Методом кулака без всякого пряника. Тоже, между прочим, хорошо. Мы как не кобенились, не кучевряжились, не упирались, как тютьки глупые перед кабинетом ветеринара, все равно она нас писать и считать научила. Таисия Игнатьевна ее звали, дай Бог ей долгих лет жизни. За пять секунд научила меня одному неподдающемуся мне правилу. Сидим мы как-то, диктант разбираем. Таисия Игнатьевна берет в руки тетрадку и как сержант в армии выкрикивает: "Анискин!" "Я!" -- по стойке смирно вытягивается Анискин. Ну а Таисия Игнатьевна его так и эдак, мол, почему пять ошибок в диктанте? Начинает объяснять его ошибки, но уже на второй теряет терпение и швыряет в Анискина его тетрадь. А тетрадь не долетает и бац по кумполу Сашки Ковалева, который на третьей всегда простреливаемой парте сидел. Потом и до меня очередь дошла. "Командир седьмой звездочки, крепкий хорошист! -- обзывает меня Таисия Игнатьевна, -- а правило, которое я вам долдонила полчаса так и не усвоил! А ну отвечай, как пишется "и" после шипящих?" Я как солдат четко и громко рапортую: "Жи и ши пиши через букву ы!" Игнатьевна и в меня тетрадь швыряет. Да так сильно швырнула, что тетрадь, словно птица, скользнула по кумполу Ковалева и в меня. Я на всю жизнь сей урок запомнил и после шы и жы всегда стараюсь "и" писать. Вроде, получается. А тут Васильевна меня вызвала в кабинет и полосу сегодняшнего номера мне тычет, мол, на, полюбуйся! Я любуюсь. Ну а на полосе аршинный заголовок: "Чужые здесь не ходят". Я смотрю внимательней. Точно! После "ж" идет "ы", а меня-то учили... Да за такое могут не просто двойку поставить или премию, которую и так не получаю, не дать, а с работы погнать! И меня и редактора! Тут в моих глазах потемнело, и кажется мне, что не в кабинете я главреда, а в классе средней школы нумер 14, города Томска, а моя любимая учительница вот-вот запустит в меня моим диктантом. Но темнеет недолго. Проясняется. Соображаю, что статья не моя и заголовок отродясь такой я не писал. А Таисия Игнатьевна, ой, то есть Васильевна и говорит грозно: "Это ты вчера дежурил?" Я головой киваю, мол, да, дежурил, а сам лихорадочно соображаю, что же я забыл такого важного сделать? Может с доски забыл стереть? Да нет же у нас доски! Ну а редактор продолжает напирать: "Детский сад! Как ты мог такую ошибку пропустить!?" Я отвечаю, что полосу эту я не проверял. И действительно -- не проверял. Дело в том, что мы по двое дежурим. Вот я с Леной, с бывшей своей редакторшей отдела и дежурил. Пришлось все на Лену валить, хотя, жалко, если честно, так как девчонка она хорошая. Пусть уж мне досталось бы. Но поздно. В кабинет с виноватым видом заходит Лена, хотя и не виноватая она ни в чем. "Я эту полосу хоть и проверяла, -- говорит Лена, -- но заголовка там вообще не было. Вы же мне сами сказали, что заголовок потом допишут". Васильевна что-то припоминает, но слабо. "Значит корректура вновь виновата! Ну, тоже мне! Детский сад!" решает редактор и говорит грозно: "А ну вызвать ко мне Иру из корректуры!" А я про себя думаю, что интересно, какую же Иру вызвать? Там, в корректуре, три корректорши, и обе трое -- Иры. Они наверно специально так назвались, чтобы я их не путал. Какую же вызывают? Беленькую или черненькую? Если беленькую, то жалко. Ибо нравимся мы с ней друг другу. А если черненькую, то еще жалче, ибо с ней мы нравимся друг другу больше и чаще. Лучше бы уж кучерявую вызвали! Правда, она мне тоже нравится. Но на своих длинных стройных ногах приходит черненькая. Села, ноги и губы сжала эдак напряженно и на все нападки отвечает: "Заголовок при мне совсем другим был". И как убийственный фахт показывает черновую полосу вчера распечатанную. На полосе роспись Иры стоит, но заголовок другой -- "Ах, картошка, загляденье!" Правда, этот заголовок зачеркнут и подпись Васильевны стоит, мол, исправленному верить. И никаких "чужых". Вот так дела! С другой стороны -- хорошо: круг подозреваемых сужается, а следствие выходит на финишную прямую. Ну а упирается сея прямая прямо в наборщиц. Вот где казачок засланный окопался! Васильевна грозно направляется в набор, а мы, грозно сдвинув брови, за ней. По дороге, правда, отсеиваемся потихоньку, ибо, страсть как не любим всякие разборки громкие. Попрятались значит, а редактор из набора вышла и... все. Тихо. И словно не было ничего. Ни извинений перед Ирой, Леной и даже, извините за наглость, мной, ни наказаний дальнейших. Мы, естественно, стали по-тихому друг у друга интересоваться, мол, а чем вся заварушка закончилась? Кто выиграл? Приходим в набор, а там Наташа, наборщица. Это на ней следствие по делу об Ы закончилось. "Ну?" спрашиваем Наташу, а та, чуть не плачет, говорит, что не виновата она полностью. "А кто же полностью виноват?" спрашивает Ира чернобровая, Лена с виноватым видом и я. Наташа отвечает, что-де сама Васильевна на себя же и вышла по делу об ошибке. Она, оказывается в последний момент переписала заголовок и -- вот кому в детстве Таисии Игнатьевны не хватало -- ошиблась при написании ЖИ. Ну а Наташа, проработавшая полгода в белорусскоговорящей газете, где ЖЫ -- это нормально, автоматически и перепечатала то, что написала от руки редактор. "Все равно я виноватой оказалась!" чуть не плачет Наташа. "Ну не я же!" почти хором пропели Ира, Лена и я. Васильевна, наверно, также подумала. А мне, если честно, жаль, что Васильевну теперь уволят. Ибо ошибка очень даже заметная для начальства всяческого. При всех нюансах наша редактор тетка все же хорошая. Вот когда она в отпуске была и ее Иван Иваныч заменял, то мы после красного террора Иваныча с нетерпением ждали возвращения Васильевны. С ней, как-то проще, хотя порой и сложней. Но, странно, прошел день, другой, еще пара дней прошла. Тихо все. Никто никого не увольняет. Видимо "чужые" нашу газету не читают, а только свои.
***
Долги
Эх, долги наши тяжкие! Кто-то из классиков умно сказал, что не надо друзьям давать в долг, чтобы не делать из них свинских собак. Это он, шельма, точно заметил. Но мне сколько не говори, все равно доходит, как до жирафа. Тупой я. Или не тупой, но, все равно, не умный. Я сам себе тысячу раз говорил: "Не одолжай этому уродцу денег! Не надо!" И, что приятно, начал уже это делать, то бишь, не одолжать. А этот уродец, ну, типа, Витяня уже, оказывается, и не нуждается в том, чтобы я ему что-то там одолжал. Он у меня уже сам берет деньги без спроса. Как? Запросто. Выпить мы, значит с Витей собрались. Зашли в Театралку и взяли по сто. Витя, правда, какой-то напряженный, не улыбается, как обычно и необычно нервно руками прическу поправляет -- это его новый нервный тик. Но это, в принципе, фигня все, мелочь, в остальном же все нормально -- я украдкой наливаю водку из витиного портфеля и мы усиленно делаем вид, что пьем заказанные двести грамм. Но Витя не успокаивается -- глаза рожками, прическу поправляет, не пьянеет, удовольствия, получается, никакого.
-- Что за херь? -- спрашиваю я Витю.
Витя наклоняется ко мне и сюрьезно-сурьезно эдак спрашивает:
-- Помнишь, в прошлом месяце ты у меня, типа десять тысяч занял?
Я смеюсь. Лучшую шутку Витька и выдумать не мог. Но Витяня рожу бычит, глаза таращит, нос вешает. Смотрю на него -- не шутит. Сейчас заплачет.
-- Хоть убей, не помню, -- стучу я себя в грудак мощный. Стук получился, словно ломится кто в дверь закрытую. Сильновато постучал, блин. А тут Витя начинает рассказывать, что, мол, в прошлом месяце он забухал, без меня, понятно, и когда под шафэ домой прикивался, то жена, достача, его начала терроризировать на предмет пропитых им денег. У Вити фантазия, как у Айзека Азимова -- ничего более умного не придумал, как сказать ей, что мне одолжил десятку. Жена и успокоилась. Ну, а на следующий день Витяня эдак ненавязчиво мне и объявил, что, мол, чуть, что, то я ему должен десятку. Я, понятно, хай подымать начал, но Витяня, эдак, отечески похлопал меня по плечу, мол, все олрайт, Майкл, ничего тебе возвращать мне не надо, сам все устрою, просто на всякий случай тебя предупреждаю -- если жена спросит, чего скорей всего и не будет никогда, то скажи, мол, ага, одолжал. Ну, а мне-то что? По фиг! Подтвердить могу, что угодно. Главное, что в натуре ничего не должен.
И вот проходит месяц, и Витя меня об этом случае вновь чего-то спрашивает.
-- Ну, -- киваю я, -- говорил, так что?
-- А теперь моя жена меня спрашивет, -- нервно поправляет притчу Витя, -- отдал ли тебе Мишаня десять тыщ или же нет.
-- Отдал, -- киваю я и ржу, как конь. Раз договаривались, что отдам, значит отдал. Что за базар?
-- Так ведь нет, -- делает квадратные глаза Витя.
-- Постой, -- останавливаю я Витю рукой, вытянутой вперед ладонью, -- ты это, того, не лохмать бабушку! Ты же мне сказал, что мне тебе эту десятку отдавать не надо. Тем более, что ты сам все придумал!
-- Правильно, -- зеленеет Витя, -- говорил. Но теперь все изменилось. Теперь жинка моя ко мне с ножом к горлу пристала, мол когда ты, то есть ты, Мишяня, мне чирик вернешь?
-- Ну, вы даете! -- возмущаюсь я, -- как я могу отдать тебе то, что не занимал?
Но и Витя не унимается:
-- Отдай, Мишаня. Я же тебе с получки все верну. Как с куста.
-- Я одного не понимаю, -- не понимаю я одного, -- почему у тебя хватило фантазии наврать, что я у тебя одолжил бабла, а то, что я тебе это бабло вернул, ты наврать не можешь? А, агент Скарли? Что вы на это скажите агенту Малдеру?
-- Мишаня, -- таращит глаза Витя, -- мне же их только показать надо. Вот-де, подавитесь своими паршивами деньгами! Нате!
-- Ну, подожди ты собственной получки, да и швырни им свои бабка, как мои! И делов-то! -- недоумеваю я.
-- Мишаня, -- почти кричит он, -- отдай чирик!
-- Не дам! Не уступлю сваго! -- наливаюсь я бычей кровью.
-- Мишаня, мне сегодня его надо показать, -- словно попугай повторяет Витя.
-- У вас там что, по банковским билетам в дом запускают? Хочешь, я тебя бесплатно проведу? -- хлопаю я друга по плечу.
-- Дай десятку, Мишаня. Отдам же!
-- А вот нет у меня десятки! -- нашел я элементарный выход из положения.
-- Я знаю, у тебя есть, -- не отстает Витя, -- проверил, когда ты в туалет образца сортир ходил. Есть у тебя десятка. Отдай! Я тебе послезавтра верну, а сегодня мне Алене надо ее показать, кровь из носа!
Я смотрю на его нос древнегреческий и представляю, как из него кровушка хлещет, если Витяня виртуальный долг не заберет. Ужасное зрелище, надо заметить. Я все равно начинаю недовольство выражать, мол, сочиняет, Витюша, херню разную, а мне расплачивайся! До коле? Но чувствую, что если и дальше упираться так буду, то весь вечер сегодняшний на смарку пойдет.
-- Ладно, -- говорю, -- пусть ты и мразь, но выручу в последний раз.
Витя, как десятку спрятал, сразу заулыбался, расслабился. Вот теперь -- нормальный вечер пошел! Без напрягов.
Кто-то из классиков как-то сказал, что нет ничего страшнее мужицкого бунта, бессмысленного и беспощадного. Этот классик Витьку домой пьяным ни разу не доставлял, тогда бы прикусил бы язычок и не говорил бы о самом страшном. Хотя самое страшное меня ждало утром -- Витя ни о каком чирике не помнил, где-то его не то потерял, не то в пьяном бреду жене отдал, знать ничего не знал и возвращать ничего не собирался. Не помнит, сучара! Во мразь! Митяйка в этом смысле намного честнее и последовательнее! Однажды получил он кучу бабок в своей желтой газетенке и давай нас с Витей приглашать, мол, пойдем, шахнем за первый нормальный гонорар. Мы супротив шахнуть ничего не имели, потому как-то очень быстро согласились. Повел Митяйка нас в свой любимый бар. Сели мы. Витя нос крутит в левую сторону, мол, цены здесь большие, лучше бы в универмаге все купили, да за углом под сосной распили, как люди, чем сидеть здесь, как баранам. Я на Витю шиплю, как змея, мол, замолчи, стервец, мочи тебя терпеть уже нет. Витя, понимая, что что-то не то с моей десяткой последний раз сделал уступает, затыкается и мы сидим. Ждем проставона. Митя берет сто пятьдесят грамм водки на троих, один огурец и два стакана минералки -- один нам с Витькой, второй -- себе. Светится радостно, мол, давайте выпьем, мушкетеры! Витя синеет. Говорит, что за такую выпивку убил бы. Я тоже недоволен, мол, а что здесь пить? Минералку? Митя, как мы все залпом выпили, тоже соображать начал, что с проставоном лажа получилась. Вот он и говорит:
-- Ладно, мужики, щас все улажу, -- и встает. Свитерок свой рваненький одернул и опять садится. Поворачивается ко мне и спрашивает:
-- Есть деньги? Можешь мне чирик до завтра одолжить?
Я уже нервно смеяться начинаю. Чирик-то есть! Но последний! Мне за него еще проездной покупать надо! Одному уже одолжил! Хватит! Но Митя успокаивает меня, отвечает, что он не Витя, если что берет, то уж точно отдает, а лично мне отдаст прямо завтра, все до копейки мне вернет, мол, деньги, на жаль, дома оставил, не ожидал, что такая мощная пьянка начнется. Ладно, даю ему последний чирик. Митя сияет, официанта подзывает, всех знакомых к столу зовет, кутит, к цыганам требует везти, в номера... Я пытаюсь ему объяснить, что он не прав, что денег мало, что мы хотели его гонорар отметить, а Митя кричит радостно, что пьянка за его счет, что он платит, поэтому, что хочет, то и делает. А делает он все, чтобы мы с Витей толком не выпили -- чаевые бармену кидает, пивом прохожих угощает, женщинам цветы, детям -- мороженое... М-да, уж. Платит-то, конечно, он. Но моим чириком. Пьянка, оно, конечно, за его счет, но моими, блин, наличными. Грустно мне как-то стало. Думаю, вот завтра откачают Митю, а он и не вспомнит ничего. Я ему с порога: "Здрасьте. Верните чирик". А он мне: "Какой чирик?" Это уж точно -- лучше друзьям в долг не давать. И им, и тебе лучше.
Классик сказал, что нет повести печальнее на Свете... Еще печальнее, чем его Света -- Митю проводить через метро и милицейские наряды.
***
Трое(я)
-- Пойдемте в кино "Троя", -- предложил как-то Митя.
-- Пойдемте, -- кивнул я, -- а на какое кино мы пойдем трое?
-- Троя, -- ответил Митя, -- я же и говорю.
-- То, что трое, я не сомневаюсь, -- начинаю я злится из-за митиной тупости, -- а в какое кино?
-- В "Октябрь", -- отвечает Митя.
-- А на какой фильм?
-- На "Троя".
-- Но если Витя не пойдет, то на трое не получится, -- возражаю я.
-- Витя, ты согласен? -- спрашивает Митя, останавливаясь и ставя свой баул а ля чемодан у ног. Витя как всегда носом крутит чего-то, в карман лезет зачем-то, глаза щурит куда-то. Думает, одним словом.
-- Может не надо в кино, -- отвечает Витя, после того, как словно Чапай продумал минут двадцать, -- выпьем трое под сосной в парке, как люди. Зачем еще на билеты деньги тратить! Это же вместо билетов можно три "чарлика" купить недорогих.
-- Витя! -- смотрит Митя на Витю, как злая мышь, -- ты когда последний раз в кино ходил?
-- В армии. Нас каждые выходные в клуб водили.
-- А тебе не стыдно, что ты такой тупой, что даже в кино не ходишь? Вот, все сейчас обсуждают "Троя", а ты и не видел ничего.
-- Да! -- поддакнул я, хотя и сам года три в кино не был.
-- Ну, и мы можем обсуждать трое, -- пожимает плечами Витя, -- под сосной. Как люди. Зачем мне, как все это быдло в кино ходить?
-- Нет, Витя, -- заступаюсь я за Митю, -- жизнь -- это не три "дешевых" чарлика. Нужно иногда и к высокому исскуству стремиться. Под соной мы с тобой уже не раз бывали, в театре -- один раз, а вот в кино -- нет. Я уже и забыл, с какой стороны в это прекрасное входить надо.
-- А я и стремлюсь к прекрасному, -- возмущается Витя, -- я всегда к нему стремлюсь. Но не всегда попадаю в него. Я филолух, вашу мать! Мне бы книжку почитать. Да вот денег на книгу жалко! Дорогие, блин, книги пошли в последнее время. Как посмотришь, сколько тот же Мураками стоит, прикинешь, сколько "чарлика" недорогого можно за эти же деньги купить, так и сделаешь выбор в пользу "чарлика".
-- Ладно, значит в кино с нами ты не идешь? -- спрашивает грозно Митя.
-- Постойте, -- испугался вдруг Витя, -- я хочу идти. Но не с моими деньгами туда идти!
-- С моими, что-ли? -- усмехаюсь я, -- уж, нет! Хватит! Но если на твои деньги ориентироваться, то из-под сосны можно и не вылазить никогда! -- начинаю заводиться я, -- тебе же четко сказали -- трое! Если без тебя, то как же мы трое пойдем!?
-- Ну, а фильм какой? -- спрашивает Витя, немного пристыдившись.
-- Троя! -- орет Митя.
-- Почему ты так акцентируешь внимание на то, что нас трое? -- спрашивает удивленно Витя.
-- ТроЯ, а не троЕ, -- стучит себе по лбу Митя.
-- Так бы и говорил, что Троя. А то заладил трое, да трое, -- недовольно морщит нос Витя, -- а ты хоть знаешь, что это за Троя? Неуч!
-- Не-а, -- машет волосенками Митяй.
-- Дэбил! -- презрительно морщится Витя, -- не пойду с таким в кино. Он, неуч этот, хоть и чаще нас с тобой, Мишаня, в кино ходит, а как был неучем, так и остался! Он даже не знает, что такое Троя.
-- Древнегреческий город, -- шепотем подсказываю я Мите, стоя у него за спиной, так, чтобы Витя не слышал.
-- Древнегреческий город, -- лыбится Митяй.
-- Правильно! -- удивляется Витя, -- а что там произошло? А ну, отвечай, неуч! Будешь знать у меня, как уроки истории сачковать! Школу надо было вначале закончить, а потом уж в журналисты подаваться!
-- Война, осада, Троянский конь, -- шиплю словно змей-искуситель я, старясь прятаться Мите за спину. Правда, за его шваброобразной спиной не особо спрячешся. Сам же я делаю вид, что так, гуляю вокруг них.
-- Э-э-э, -- поднял глаза к небу Митя, -- значит, так: война, осада, конь. Троянский, -- словно школьник у доски отвечает он.
-- Э! Майкл! Ты подсказал! Я видел! -- побелел Витя носом и щеками, -- нет, так не пойдет! Не иду я с таким неучем никуда!
-- И ничего я не подсказал! -- стал я защищать повесившего пейсы Митю, -- подумаешь, шепнул ему про Троянского коня. Он бы и сам догадался!
-- А что такое Троянский конь, а? -- вновь спрашивает Витя бедного Митю-неуча, -- не знаешь? Я же говорил, что он тупой!
-- Да знает он прекрасно, что такое Троянский конь! Правда, Митя? Троянский конь -- этоооо... этоооо... такоооой деееерееееее...
-- ... вянный конь, -- догадался Митя и расцвел, как кактус на подоконнике, -- вспомнил! Троянский конь -- это скрытое за-пад-ло!
-- А почему оно, точнее она, идиома сея, пошла поехала? -- словно Мюллер на Штирлица уставился Витя на Митю.
-- Потомучтогрекиподсунулитроянцам, -- начал было быстро шептать я, но Витя меня остановил:
-- Тихо! Не подсказывай!
-- Потому, -- грустно зыркнул Митя, -- что греки подсунули троянцам...
-- Фигу он бы догадался! -- обиделся Витя.
-- Ну, а на самом деле Троянский конь был кораблем, -- сел на своего конька я, -- его греки троянцам, якобы, подарили, и водрузили в центре города, по тогдашнему обычаю, мол, в знак примирения. В мифе все переврали, будто какого-то деревянного коня кто-то кому-то вдруг дарил. Фигня! Смех! Не дай Бог, если эта же фигня в фильме будет, то я потребую свои деньги назад. У тебя, Митяй.
-- Ну, а я тут причем! Я может тоже согласен с тем, что Троянский конь был изначально кораблем! -- стал оправдываться Митяй.
-- Он согласен! -- всплеснул руками Витя, нервно засмеявшись, -- держите меня, хлопцы! Да он о таком чуде вообще впервые услышал! Ну, ладно, -- успокоился вдруг Витя, -- в кино, так в кино. Айда в кино.
-- Пойдем, -- киваю я, -- посмотрим, что эти американцы про нашу европейскую историю насочиняли.
-- Что? -- Витя остановился, -- американский боевик? Да? А что вы сразу мне об этом не сказали? Не, не пойду!
-- Витя, -- злой мышью уставился на него Митяй, -- прекрати! Они может и наврут там опять с три короба, но ведь, умеют же, шельмы, снимать фильмы! Драчки разные!
-- Что знают американцы о Древней Греции?! -- гремел Витя, словно громовержец Зевс, -- они вот даже о второй мировой войне ничего не знают! Высадились в Нормандии, прошли легким шагом по немецким городам... Гитлер же сам приказывал не сопротивляться особо американцам, но все силы против русских бросить! А америкозы, эти, нынче такого наснимали! Типа, там такая мясорубка была! А они-де, выдержали и всех победили! Ненавижу! Не пойду!
-- Ну, там же драчки разные! -- ныл Митя.
-- Женщины полуголые красивые древнегреческие! -- подхватил я, -- сейчас таких и нет уже!
-- А вот это меняет дело! -- просиял Витя, -- что же вы мне сразу про женщин не сказали! Я против женщин никогда ничего плохого не имел.
-- А что у тебя против них было хорошего? -- спросил я.
-- Хорошего? Против них?
Витяня был явно озадачен.
-- Короче, давайте прикинем, что будем брать? -- решил брать быков за рогов Митя.
-- Нет, -- машет Митя пейсами, словно мух разгоняет, -- что будем брать в кино?
-- А что нынче берут в кино? -- недоуменно переглянулись мы с Витей.
-- Отстали вы от жизни! -- улыбается снисходительно наш младший брат-мачо, -- говорю же вам -- почаще надо в кино ходить! А в кино сейчас не как тогда ходят. Сейчас люди берут с собой выпивку, закусь, растилают газету, семечки лузгают. Короче, как на пикник собираются.
-- Да? -- переглянулись мы с Витей, -- в самом деле, отстали мы от жизни. Ну, тогда, -- наш взгляд скользнул по митиному чемодану, -- все, что туда влезет, то и возьмем! Можно даже девчонку компактную туда засунуть. Хотя девчонка может не поместиться.
-- А денег на девчонку хватит? -- загорелись у Мити глаза.
-- А, нет, так не пойдет! Ее еще поить надо! -- замахал щеками и головой Витя.
-- Хорошо, -- Митя решил взять организацию пикника в кино на себя, -- тогда берем по бутылке пива и чипсов! Идет?
-- Да что это за удовольствие? -- возмущается Витя, -- я только писать буду бегать. Нет, давайте возьмем бырла недорогого. Дешево и сердито. Можно водки.
-- Три небольших бутылочки, -- говорит Митя.
-- Не-а, -- улыбается Витя, -- две больших. А ты себе пива бери сколько хочешь.
-- Я бы тоже лучше пива выпил, -- говорю я.
-- Нет, Мишаня, -- даже и говорить на эту тему не хочет Витя, -- мы с тобой по водочке. Это уже решено.
-- А закусывать чем? -- спрашиваю я.
-- Запивать будем. Ну, и чипсов можно пачки две взять - одну для нас, вторую для мальчонки.
Митя стал возмущаться, по поводу мальчонки. Но, в конце-концов после бурных дебатов мы скинулись, затарились, а когда к кассе подходить стали Витяня, того, сломался. Не выдержали нервы. Он как глянул на цены на билет, потом, эдак, грустно посмотрел на свой "пятрыкин", который пять минут назад был согласен на общее дело потратить, так и сломался. Говорит:
-- Ну, я пошел д-домой. Отдайте мне мою п-половину хавчика и выпивона. Нет, н-не надо меня уговаривать. Вы м-можете идти, а я нет.
-- Не понял!? -- не понял Митя. Я тоже не понял. Никто вообще ничего не понял. Хотя, кое-что я понял. Витя зажал пятерку -- вот и все, что нужно было понимать.
-- Если эта носяра хотя бы с кусочком пойла и закусона сейчас уйдет, то он потеряет меня как друга, как брата и вообще, получит по носяре. Передай ему, -- говорю я Мите, тыкая Вите прямо в нос.
-- Витя, ты сейчас потеряешь и меня, -- угрюмо предупредил Витю Митя, -- я и так от твоих каприз устал, но это уже чересчур! Какого хрена ты мне экзамен по Трое устраивал?
Витя вздохнул, расстроился, стал прощения у нас просить, мол, не злитесь на меня, бес, мол, меня, то бишь его, Витяню, попутал.
Простили мы его, одним словом. Купили билеты. Проходим в зал, протискиваемся с чемоданом. Садимся.
-- Яки гарны у вас клюб! Не то шо у нас, в Макеевке! -- восхищался украинский голос где-то за спиной. Я верчу башкой. Да, зал -- хорош. Просторно! Давненько здесь не был!
И только потушили свет, как по всему черному простору пошли пивные банки пырскать, чипсовые пакеты трещать, бутылки шпокать, бумага шуршать... А одна бедрастая блондинка, что впереди с парнем сидела, сразу же развернулась затылком к экрану и ну давай своего хлопца в засос сосать. Сзади какая-то шумная компания за здровье какого-то Сярожи стала пить уже по второму кругу. Мужик, что рядом с ними сидел зло огрызнулся на них:
-- Потише! Не одни здесь. Мы даже собственных тостов не слышим из-за вас.
-- Господа, -- раздался интеллигентный голос откуда-то снизу, -- ну, фильм же начался! Интереснейшая кинолента, между прочим.
-- Аллё! Васёк? Привет. А я в кино, типа. Ну! В этом, как его... Как фильм называется-то?
-- Ну, типа, трое. Что? По Ремарку? Какому Ремарку? Эй, мужик в очках! Это Ремарк снимал?
-- Это фильм о Древней Греции, времен Одиссея и Ахиллеса!
-- Не-а, Васёк. Тут говорят, древнегреческий фильм. Ну, наверное, у них уже были фильмы! Был же у них этот, кинотеатр Коллизей. Значит, снимали что-то в натуре, типа.
Шшшпок! Кто-то вскрыл очередную пивную банку. Женщина напротив зашуршала фальгой.
-- Наливай! -- толкаем меня под локоть Витька.
Я бросаю взгляд на блондинку. Сосет. Парня сваго. В губья.
-- А ты говорил, что девчонку брать не надо, -- завистливо кивнул я на блондинку и ее парня Вите.
-- Не отвлекайся, -- шипит справа Митя.
-- А ты, кифирник, сиди со своим пивом, -- останавливает его Витя, -- давай, Мишаня, за...
Витя замолчал. Он всегда на этом моменте останавливается, ибо вся его фантазия на тосты пропала, как только перестали за Эдуарда Васильевича пить.
-- За Трою. Чтобы отбились, -- предлагаю я.
-- Они не отобьются. Это фахт, -- грустно кивает Витя, -- выиграют греки. Хотя, там все греки.
-- Как же они в футбик играли, или в эти, типа олимпийские игры, если кругом одна сплошь Греция? -- спрашивает нас мужик сверху, тот, что по мобильнику трепался.
-- Видите ли, господа, -- раздался снизу интеллигентный голос, -- Древняя Греция -- понятие условное. Эти племена эллинов, спартанцев и прочих можно лишь условно назвать греками, они всего-лишь жили на том месте, где потом Греция завязалась. А тогда это были скорей всего просто древние индоевропейские племена, прапредки и славян, и германцев, и романцев.
-- Пробачте, хлопцы! О це ж яка мудра людына! -- продолжал удивляться украинский голос.
-- Ну, тогда свой тост говори, -- запоздало отвечаю я Вите.
-- Ну, за... -- Витя опять грустно замолкает, словно радиоволна станции "Свобода". Вечно у него мозги по тостам не работают.
-- За искусство! -- протягивает нам свою бутылку кифирник.
Мы выпили. Хорошо зашло! Хруст, шелест, чпоканье и бульканье со всех сторон! Блондинка стонет, как белуга.
-- Девушка, ваша голова мне смотреть мешает! -- зашипела на девушку какая-то женщина.
-- Это смотря куда вы смотрите! -- хихикнул кто-то.
-- Не мешайте, молодой человек!
-- А я не мешаю, пью чисто водку. Пивом лучше шлифануться потом, а сразу мешать не рекомендую, -- отозвался молодой человек.
-- Мишаня, не тормози! Наливай, -- толкает меня Витя.
-- Девушка! -- шипит женщина. Блондинка уже никого не сосет, но двигается вверх-вниз. Из-за нее, в самом деле плохо видно экран. Но это только если на экран через нее смотреть, а все на нее и смотрят.
-- Совсем обнаглели, -- возмущается женский голос.
-- В самом деле, -- вторит ей милый девичий, -- этим занимаются на последнем ряду. А эти -- прямо здесь.
-- О! О! О! О! -- стонет блондинка.
-- Девушка!
-- Да не приставайте вы к ней! А ты, Вась, пей! Вскипит сейчас! А стакан же у нас один!
-- Женщина! Девушка все равно сейчас ничего не услышит. Подождите пока она кончит, и тогда высказывайтесь. Если вам не интересно, дайте другим посмотреть!
-- Я в кино пришла!
-- Спуститесь ниже! Там кино смотрят! Не мешайте людям отдыхать! Они билеты купили!
-- Мишаня, наливай! -- отвлекает меня от созерцания двигающейся головы с длинными светлыми волосами Витяня.
-- А? Что? -- поворачиваюсь я к нему, -- а где Митя?
-- Митя! -- зовет шепотом Витя, -- Митя, ты где!
-- Тише, молодой человек! Спит ваш Митя! -- отозвался какой-то голос сбоку. Я смотрю, -- в самом деле, высосал наш Митяйка бутылку пива и со второй зажатой в руках спит, повесив буйные пейсы ниже колен.
-- Пробачте! И шо ж гэто робится?! -- возмущается украинский голос.
-- Что случилось, братан? -- отзывается голос с мобильником.
-- Они ж друг дружку позабывают! И все из-за бабы! -- сетует украинский голос.
-- А! Это вы про кино? Не обращайте внимания! Это все не в самом деле. Вот я недавно ментовскую хронику видел, в натуре! Вот там, точно, круто!
-- Достань из чемодана чипсы, -- просит Витя. Я полез в чемодан.
-- О! Ой, мамочки! Ой щас!.. -- стонет белугой блондинка.
Я вылез из чемодана с пачкой чипсов.
-- Ребята, -- постучал кто-то сверху меня по плечу, -- там свободно?
-- Где? -- не понял я.
-- Ну, в биотуалете.
-- Это не туалет, а мой баул, -- обиженно отзывается Митя, сквозь похмельную дремоту, -- поэтому туалет платный.
Где-то упала бутылка и громыхая покатилась вниз между рядов.
-- Просыпайся! Смотри свою "Трою". Ух, ты, как красиво! -- я впервые взглянул на экран.
-- Пробачте, люцы! -- возмущается украинский голос, -- и все из-за одной бабы! А у нас в Макеевке таких, як собак!
-- Можно хлебнуть? -- ко мне перегнулась блондинка, указывая пальчиком на мою бутылку пива, которой я запивал водку -- студенческий хорошо проверенный вариант пива быстрого реагирования.
-- Конечно! -- протягиваю я ей пиво.
Блондинка со стоном присосалась к горлышку. Еще бы! Так старалась!
-- Пере... ик! Перелезайте сюда, -- предлагаю я блондинке, -- у нас тут чипсы, водка, фанта, пиво, чемодан, он же биотуалет, правда, платный. Митя вот, есть -- билетер.
-- Сейчас прийду в гости! -- игриво хихикнула блондинка.
-- У нас веселее! -- кричат сверху, откуда бутылки то и дело вниз катаются.
-- Тише, не мешайте!
-- А что вы такого делаете, женщина, что мы вам все время мешаем?
-- О! О! О! -- блондинка на второй заход пошла.
-- Ну, за кино! -- протягивает мне бокал полного вина Митя.