Самое яркое воспоминание моего детства- первая поездка на скотобойню. Мне восемь, отец считает, что это подходящий возраст для знакомства со смертью. Он ставит меня в угол, ведет корову. Ее голову зажимают между двумя тисками, и отец перерезает ей горло грязным ножом. Кровь хлещет на землю и течет к моим ногам. С тех пор вид крови будет вызывать во мне воспоминания о запахе испуганных смертью коров. Я хожу на скотобойню каждый день, пока запах смерти не впитывается в мой собственный, пока я сам не становлюсь смертью.
Мы идем на площадь. Здесь сегодня большая ежегодная ярмарка. Отца с нами нет. Три года назад его нашли у дороги, пьяного и мертвого. На ярмарке много народа, но мне кажется, что никого нет, только тени, одна за другой, они проходят мимо меня, оставляя лишь сожаление о своей жизни. Звонят колокола. Все набожно крестятся. Но не я. Я не ношу метки Бога, так захотел отец, потому что ему надоело молиться над трупом каждой убитой им коровы. Он не хотел для меня такой муки.
Среди склоненных к востоку голов замечаю одну. Совсем седую. Воздух наполняется запахом коровьих внутренностей. Иду вперед.
-Погадай мне.
Старуха берет мою руку. Ее глаза загораются алчным огнем власти. Но это лишь мишура. Я знаю, как ей страшно. Да вот она и сама это понимает. Пятится назад. Падает на землю.
-Дьявол! Дьявол во плоти!!!
Пена на ее губах смешивается с грязью, голос с топотом ног. Старуха бьется головой о землю, шепча то ли молитву то ли проклятье. И замирает.
-Мертва,- говорит кто-то.
Я вдыхаю полной грудью, но воздух все так же воняет. Я в ужасе бегу, стремясь вырваться из силков грязных запахов, но нет. Только смерть может избавить меня от них. И это не моя смерть.
Зарево над горизонтом. То пылает деревня. Без мыслей, без чувств, я дышу полной грудью. Пряный пепельный воздух проникает в мои легкие, и, не задерживаясь, вырывается холодным паром. Это свобода. Свобода от собственного рабства. Озаренный ею, я мчусь вперед, к ним, моим освободителям. Они принимают меня.
-Сколько тебе лет?- спрашивает лейтенант.
-Шестнадцать.
-...
-Но я знаю дорогу к тем местам, о которых вы даже не мечтали. Я могу провести вас за чужой смертью.
-Мы спалили твою деревню.
-Нет, она была вражеской...
Война на севере, западе, юге и востоке. Мир превратился в скотобойню, а я так и остался масорубом. Но это не я. Убивают мои руки, мой мозг, а я, сам я, настоящий, нахожусь где-то далеко, в другом мире. Прислонившись к стеклу, я наблюдаю за собой в пыли войны, наблюдаю за другими, разящими и умирающими, дарящими мне душистые запахи. Вот этот труп все еще пахнет лавандой, а этот- тмином, а вот этот, совсем свеженький, я еще не вынул нож из сердца, пахнет жасмином. Здесь, за стеклянным экраном, один в целом мире, я дышу. И мне кажется, что я есть Бог.
Солдаты спят. Я выхожу на улицу, желая еще раз насладиться одурманивающими запахами только что спаленного города. Да, запахи все еще чудесны, но уже слабеют. Они начали слабеть два года назад, когда мы напали на совсем маленький городок, где трое моих солдат в упор расстреляли мать с двумя грудными младенцами. Потом я зарезал этих солдат, но уже ничего не могло остановить смерти моего воздуха. И я с содроганием ждал, когда свежий ветер сменится на вонючую затхлость. Жду и сейчас, ощущая всем телом еле уловимые колыхания воздуха, приходящие из-за стен догорающего города. Черный дым затягивает небо. Нет ни луны, ни звезд. Лишь одна. Она одна. Сияющая и искрящаяся, смотрящая на меня. Как же она, такая белая, смогла пробиться сквозь весь этот смрад. Как завороженный, я иду к звезде. А она все уплывает и уплывала от меня, пока не останавливается над стенами маленького монастыря. Я вхожу. Запах крови обдает меня со всех сторон. Я чуть не схожу с ума от ужаса. Но все же заставляю себя подняться наверх, откуда слышны крики. Женщина рожает.
-Кто она?- Спрашиваю я, прикрывая нос от ужасного запаха.
-Монахиня,- отвечают мне женщины в черных одеждах.- Но теперь, когда она предала Бога, отдав свою девственность мужчине, она будет изгнана.
-Я верна Богу!- Кричит роженица.- Отец моего ребенка- Дух Святой.
Я спускаюсь вниз, но тут... мое сердце сжимается от наслаждения... я слышу плач мелодичней тысячи скрестившихся ножей, нежней пульсации в висках. Плачь, пахнущий свежестью. Я бегу наверх. Ребенок лежит в ногах Монахини, все отвернулись от него. Он кричит, он просит о помощи, он молит меня. Я беру его на руки, прижимаю к себе. Осторожно перевязываю пуповину, перерезаю ее и укутываю младенца в простынь.
-Дайте мне его! Дайте мне моего сына!- Молит Монахиня.
Но я не отдаю. Потому что теперь... теперь для меня нет запаха чище, чем запах этого ребенка. Я обнимаю его и направляюсь вниз.
-Нет!- Визжит Монахиня.
Выстрел звучит так тихо, что я еле слышу его, лишь воздух колыхнулся у правого плеча. Я падаю на пол. Монахиня отбрасывает ружье и выхватывает ребенка. Я вижу, как она прижимает его к груди и бежит к выходу.
-Бог поможет им,- шепчут женщины в черном.
Я теряю сознание.
Пять лет войны. Я прошел еще пять лет войны и вечного поиска чистых запахов. Но ничто теперь не может остановить тупой вони мира, в котором я живу. Моя рана, нанесенная Монахиней, давно зажила, и от рубца по всему телу начал разливаться холод. Опять люди стали лишь тенями, и я сам- одной из них. Бесшумно ступая, я хожу по черной сгоревшей земле, ища в ней хоть малую долю былого счастья.
-Полковник, полковник...- Окликают меня другие тени, но я не слышу их, и не вижу.
Никого давно уже не стало. Только моя тень, и смерть в холоде и вони. А еще страх, что кто-то разорвет эту тьму, потеребит зарубцевавшиеся раны. Черно-белый сон, которому было суждено сбыться.
Весной, через шесть лет после войны, я иду по мощеному тротуару заново отстроенного города, и вижу его. Он, чье тело пронизано лучами света, сидит на скамейке в парке, поджав под себя ноги, а вокруг него дети, такие же, как он, и совсем другие. Они слушают его. Волна смятения и удивления захлестывает меня. 'Зачем он здесь? Почему он хочет разрушить мой мир?'. Я просто в негодовании от чувств, охвативших меня, потому что этот мальчик на скамье- не тень, он имеет плоть, кровь и запах. Совсем чистый, нетронутый грязными запахами мира, окружающего его. Я смотрю на свои руки, и ужасаюсь. Они вдруг перестали быть черными от запекшейся крови. Свет от мальчика жжет мне глаза, и я бегу. Врываюсь в свою квартиру, закрываю все окна, погружаясь в темноту, из которой меня вырвал ребенок в парке. Запах коровьих внутренностей опять возвращается ко мне. Но разве теперь я могу им довольствоваться, когда вижу свои белые ладони, когда после крови, лаванды и жасмина, чувствую просто воздух, чистый воздух!!!
Я вхожу в его дом. Монахиня встречает меня. Но разве я не знал? Делаю вид, что чиню кран, ломаю его, и говорю, что надо придти завтра. Она не узнает меня, но это уже не важно, потому что Он пришел. Сияющий и волшебный.
-Это мой сын, Кристьян,- говорит Монахиня..
Кристьян, какое чистое имя. Он подходит ко мне. Такого я не испытывал никогда. Тепло захлестывает меня. Я хочу схватить его и прижать к себе, чтобы не отпускать. В Вечность.
-Здравствуй,- говорю я, и в глазах темнеет.
Я ждал его всю жизнь.
Он улыбается и выходит из комнаты. Мир гаснет.
Я езжу к ним каждый день. Я не могу жить без этого, не могу жить без Кристьяна. Когда он рядом, счастье переполняет меня, когда его нет, я словно меркну и исчезаю. Я слежу за тем, как дети играют с ним, и ненавижу их всех за то, что они смеют сказать ему хоть слово, ненавижу, потому что они не чувствую всего того, что чувствую я. Они ближе к нему, чем кто бы то ни был, и за это я их тоже ненавижу. Ведь Он нужен мне. Он- мой воздух... А они... они все не дышат. Никогда. Они рождаются от смрада, в нем живут и ничего лучшего знать не хотят. Я не понимаю, зачем они возле Кристьяна, зачем смотрят на него, если не чувствуют и доли того, что он им дарует. Я знаю, что схожу с ума от ненависти и ревности. Я безумно ревную Кристьяна к этому чертову миру. Кристьян говорит со мной, смотрит на меня, но мне этого мало. Он должен быть моим. Он рожден мне. И никому больше. Потому что никого больше нет, не должно быть, только мы, иначе... я убью его.
Мы выезжаем на рассвете. Монахине я говорю, что мы едем в мой дом за городом. И теперь она с улыбкой смотрит на дорогу, ни говоря ни слово, будто предчувствует, в какой дом я везу ее и Кристьяна. Но я не могу иначе. Если я лишу Кристьяна матери, то он возненавидит меня, а этого я не переживу. Мы останавливаемся у кафе.
-Полковник!
Я оборачиваюсь. Один из моих бывших офицеров. Его чистое, доброе лицо ничем не напоминает то, каким я его запомнил: грязным, залитым кровью, обезображенным яростью.
Мы ночуем в придорожной гостинице. Я иду пожелать Кристьяну спокойной ночи, но там Монахиня. Она не замечает меня и продолжает шептать:
-Сынок, дорогой, завтра утром мы уезжаем. Только ему не говори, ни за что не говори, он плохой, он не пустит нас. Он уже хотел забрать тебя у меня, но нет, тогда я всадило в него пулю. И если надо, всажу еще, убью его, но тебя он не отнимет. Ты понял? А теперь спи. Спи и не о чем не волнуйся, завтра мы уедем.
Ночь. Три часа. Я достаю свой нож. Кровь на его лезвие уже не оттирается. Я медленно иду по коридору к комнате Монахини. Дверь заперта. Тихо я вскрываю замок и вхожу. Монахиня лежит на спине, лицом к потолку. Меня обжигает холод, когда я подношу нож к ее горлу.
-Не надо.
Я оборачиваюсь. Кристьян стоит в дверях. На лице его нет ни ужаса, ни страха, лишь скорбь.
-Хоть ее... не надо. Мы поедем с тобой.
И он уходит. Я возвращаюсь в свою комнату и ложусь спать.
Утром я вкалываю Монахине Раденаркон, укладываю ее в машину, Кристьян садится рядом, и мы едем.
Никаких указательных знаков нет, но я знаю, что уже близко. После войны проект был закрыт. Охраны нет. Я оставляю машину снаружи, беру Монахиню, и, не сводя глаз с Кристьяна, иду. Я чувствую, он знает, что обратной дороге уже не будет. Никогда. Я набираю код. Мы входим. Внутри серые стены, повсюду компьютеры, мониторы, передатчики. Я отношу Монахиню в одну из спален, осматриваю оранжерею и кладовые. Все на месте, генераторы работают, в углу стоят пачки земли, семена, в ящиках лежат крупы, консервы... Я иду в комнату управлении. Кристьян там. Я смотрю на него, жду... Но чего же я жду? Улыбки, поддержки?
-Хочешь чая?- спрашиваю я.
-Нет,- отвечает он.
Я отвожу взгляд, мои шрамы колит от холода. Но уже поздно что-то менять. Теперь меня ничто не остановит. Теперь. Когда Он со мной, такой близкий, такой теплый, такой дурманящий. Как я могу позволить ему уйти, как я могу позволить себе его отпустить?
Кнопка, она тут. Как в фильмах, такая же темно-красная, сгусток крови. Компьютеры работают. Я действую быстро и четко. Через полчаса в моих руках всё атомное оружие, каким владеет страна, но этого достаточно. Чтобы уничтожить всю Землю. И я нажимаю.
Внутри холодно. Кутаюсь в одеяло и медленно схожу с ума. А может, я уже псих? Мимо открытой двери проходит Монахиня. Как тень, она скользит над полом, смотря вперед пустыми глазами. Кристьян сидит в оранжереи, где теперь огромный сад. Его взгляд больше не греет меня, и я избегаю встреч с ним. Лучи света, исходящие от его тела, оставляют во мне лишь страх, они делают мне больно, разрывая тьму, в которую я погружаюсь. Медленно. Безропотно. Один.
Еще три года. Монахиня ушла, оставив лишь платье у входа.
-Пойду погуляю,- сказала она мне и Кристьяну.
Мы закрыли глаза и двери. Мы отпустили ее, отпусти вдвоем. И ее смерть обвенчала нас.
Кристьян сидит в оранжерее на кресле-качалке, поджав под себя ноги, такой же, как в тот день, когда я его увидел в парке, и совсем другой. Теперь вокруг него не суетятся дети, и он не озаряет их своей улыбкой. Теперь его свет не разрывает тьму вокруг, а льется внутри его плоти, и горит где-то глубоко-глубоко, куда могу заглянуть только я. Всегда лишь я. И все жертвы были ни к чему, потому что Кристьян всегда принадлежал лишь мне. Теперь я понимаю это. Злость охватывает меня. Злость к нему, к Кристьяну, который никогда, даже когда я убивал его друзей, когда я нажимал на кровавую кнопку, не сопротивлялся, словно все это было ему безразлично, мир был ему безразличен.
-Как ты мог позволить мне убить их всех ?!- Мой голос срывается на хрип.
-Я знал, что только это может тебя спасти.- Его спокойствие непоколебимо.
-Но неужели тебе не жаль ИХ?!
-Теперь уже нет. Теперь они счастливы. И это счастье даровал им ты. Теперь, когда они мертвы, они больше не одиноки, они перестали быть Единицами Вселенной, а превратились в Нули, несущие в себе максимум гармонии, а значит, счастья.
-Но почему, если смерть принесла им долгожданное избавление от одиночества, почему я не умер вместе с ними?! Ведь я так же одинок, как они...
-Нет, твоим страданьям нет меры, ты чувствуешь холод всего существующего и мертвого. Смерть не может взять тебя, потому что тебя нет в ее учетном списке, твоя душа так одинока, что почти невесома, никакие силы ни жизни, ни смерти не могут потревожить, или хоть заметить ее. Ты- само одиночество.
-Так может, я Бог?... Или Дьявол???
-Не знаю, но ты не достоин смерти, поэтому ты живешь. Одна жизнь в обмен на шесть миллиардов жизней. Вот твоя цена- цена избавления от одиночества.
-Избавления?
-Да... Теперь, когда очищение мира свершилось, когда все мертвы, мир эволюционирует на их трупах. Время единиц мироздания прошло, теперь нас двое- новый элемент Абсолюта- ты и я.
-Так неужели это стоило стольких смертей?
-Такова была цель рождения человечества. Для того и были созданы Адам и Ева.
-Кем созданы? Мной? Я создал их, чтобы мне не было одиноко, чтобы появился ты? Все было ради этого?
-Они все жили, чтобы умереть от одиночества. Мы двое- конечная цель системы.
-Значит, теперь, когда мы рождены, система исполнила свою миссию?
-Да.
-И что дальше?
-Дальше всё. Мир разрушится и сольется с Абсолютом, уйдет в ничто.
-А мы?
-Мы- элемент 2, а значит выше Абсолюта. Мы не можем умереть.
-То есть мы останемся одни???
'Одни! Одни! Одни!..'- отбивало дробью где-то в глубине моего мозга.
-Ты сам этого хотел,- прошептал Кристьян.- Для этого ты и ждал меня.
-Скажи, как скоро исчезнет все?
-Как только появится 2.
-Разве это уже не произошло?
-Нет. Это произойдет, когда ты захочешь.
Времени нет. Оно исчезло, как и весь мир. Как и я.
Беру нож и медленно перерезаю Кристьяну горло, пока он спит. Кристьян открывает глаза и удивленно смотрит на меня, и я не знаю, что мне делать: молить у него прощения или проклинать. Он улыбается моим мыслям, но кровь мешает ему. Она хлещет из горла и не дает говорить. Но что говорить? Я и так все знаю. Он это понимает, закрывает глаза и... Я склоняюсь и целую его. Кем он был для меня? Ответ есть только один: свежим воздухом. Горячая кровь обжигает мои губы, по телу разливается тепло. Все мое существо попадает в океан, кровавые волны которого несут гармонию. Я слышу ужасающий грохот, но не снаружи, а внутри себя. Кристьян улыбается. Он мертв, но улыбался. Я падаю на пол под силой звука рушащегося мира. Но звук стихает так же внезапно, как и начался секунду, день, год, вечность назад. Я открываю глаза. Вокруг ничто. Не осталось и следов от бункера, от моего ножа, от Кристьяна. Все исчезло, и я сам исчез, оставив лишь продукт, которому суждено стать ресурсом для других систем. Это круговорот. Он вечен. Но какая система должна поглотить меня? И когда? Не знаю. А пока я жду, я брожу по пустошам Абсолюта, где нет ни звезд, ни галактик, ни Вселенных. Ничего. Абсолют.
Свет пронизывает мое тело, словно Кристьян внутри меня. Я совсем не дышу, но кожей чувствую чистые запахи. Я смотрю по сторонам и не вижу ничего, и моя душа наполняется покоем. Нет, Кристьян был не прав, я не избавился от одиночества, это не дано никому, рожденному Единицей Абсолюта, но я обрел гармонию. Свет исходит от моих чистых рук, и где-то внутри моего призрачного тела зарождается жизнь. Жизнь вдали от Абсолюта, вдали от смерти в нулевой миг, и жизни одного из миллиардов и каждого. Жизнь элемента 2.