Аннотация: В КОНКУРС "Рождественский детектив-2014"
НА ЕЛОВОЙ ВЕТКЕ
Следователь Лещинский закончил осмотр старого особняка, неприметного с центральной аллеи, опустился на казённый стул и в сотый раз оглядывал интерьер главного отдела. Почти всё место по периметру занимали герметичные корпуса оборудования, столы, оргтехника и прозрачные табло. Здесь ещё вчера размеренно работали странные люди: все, без исключения, в очках, и с лицами, горящими исследовательским фанатизмом. Странные люди были научными сотрудниками Института физических исследований. Вернее, как следовало понимать из их объяснений, группой узких специалистов, занятых изучением такой же узкой проблемы. Попытка выяснить, в чём их проблема, удалась лишь отчасти. Всё, что оставил для себя Лещинский, складывалось в короткую, но ёмкую фразу: "Занимаются непонятной хренью за казённый счёт".
Следователь снова перечитал список: восемь фамилий учёных не говорили ни о чём, кроме научной степени, стажа работы, половой принадлежности и прочей важной ерунды.
Он представил в лицах своё руководство, недолго ломавшее голову над тем, кому поручить странное происшествие в Академгородке. Должно быть, всё началось и закончилось словами: "А не задать ли этим физикам леща? Под Новый год умудрились потерять шефа. Нам одних бытовух, как всегда, - не разгрестись за месяц, ещё и учёные со своими проблемами. Спит, небось, их главный в тёплой не своей постели, так нет же - полицию им подавай! Дело пустяковое, но новичка не отправишь. Подозреваемые - люди с высшим образованием, осрамить мундир нельзя. Пусть берётся капитан Лещинский: его служба закалила, развести себя не даст и справится быстро".
- Когда вы заметили, что исчез руководитель группы Валерий Валерьевич Охлупин? - Лещинский терпеливо задавал этот вопрос каждому в беседе тет-а-тет и протоколировал ответы. Выяснилось, что пропажу заметили все сотрудники, и почти одновременно.
Пристрастные расспросы дела не прояснили.
Сотрудница Розанова в возрасте ягодки старательно, но неумело кокетничала с Лещинским и изо всех сил оправдывала своё прозвище донны Розы.
- Я не слежу за нашими мужчинами, - прокуренным голосом произнесла она и многозначительно хлопнула густо накрашенными ресницами, царапавшими толстые стёкла очков.
Новоиспечённая пенсионерка Люльева подробно описала свои нешуточные хлопоты во время вечеринки. По случаю её выхода на пенсию стол был накрыт по-домашнему и, что бывает редко, с закуской в этот раз напряжёнки не было. Но Люльева меньше всего годилась в свидетели: смешивание салатов и разогрев фаршированных куриных ножек заняли всё её внимание. Она чуть не запутала следствие, потому что умудрилась не заметить, как выходил из-за стола и надолго исчезал Подобед - красноносый доцент, лохматый, как Энштейн.
Подобед явился в дырявом свитере под лабораторным халатом, который зачем-то накинул для беседы со следователем. Лещинский решил, что время и моль сотворили ажур на свитере Подобеда не только спереди, но ещё больше - на спине. И поставил возле показаний местного отца относительности закорючку: знак, что к красноносому нужно ещё присмотреться.
Следующим был молодой и темпераментный аспирант Зубрицкий.
Этот Зубрицкий, самый подозрительный по причине молодости, амбициозности и хорошей физической формы получил от следователя три закорючки над фамилией.
Начал аспирант издалека, но с первых его слов у Лещинского, записывавшего показания, стала предательски дрожать рука.
- Вы знаете, - заговорил Зубрицкий, с неподражаемой интонацией налегая на "вы" и все ударные слоги, - вся, повейте, вся ябота в гъуппе легла на меня одного. Говойю вам: пъофессог только задаёт напъяйвление, я мчусь, хватаю пъёблему за гойло, я тужусь! Сгань господняя! Что Вы думаете? Я мог бы спокойно найти подъяботку на стогоне: как некотогые... Мог бы пъодавать пъесы... пъесегвы... пъе... гондоны пъодавать - вот! Двое наших академиков, по слухам, владеют киосками на тейгитогии Академгогодка, это же Клондайк! Кгизис науки - вот, налицо! - При этом Зубрицкий хлопнул по согнутой в локте руке. Следователю показалось: жест не совсем в тему, но, учитывая молодость и рабочий задор аспиранта...
- Где вы были, когда исчез Валерий Валерьевич Охлупин?
- Я в фойе обсуждал пъёблему объятных вектогов с младшим научным сотъютником Еленой.. э-э... Пайхутьевной.
- Парфутьевной? - подсказал следователь, сверившись с записями.
- Да! - Сказал, как отрубил аспирант, расхотел исповедоваться и демонстративно отвернулся, скрестив руки на широкой и, вероятно, горячей, груди.
Пришлось тащить из него клещами признание, что "необъятные векторы", точнее, обратные векторы недвусмысленно обозначили путь Леночке и Артику Зубрицкому в лабораторию номер один как раз напротив кабинета, в котором происходила если не самая весёлая, то, по крайней мере, изобильная пирушка. За Зубрицким, не сразу и в муках, залившись предательским румянцем, факт их встречи подтвердила суховатая Леночка Парфутьевна. У неё были холодные зелёные глаза змеи, привыкшей разве что перед ужином снисходить до краткого общения с бандерлогами. От Лещинского не ускользнуло то, что таковое интимное признание стоило её гордыне немалых усилий. Говоря проще, сейчас Леночка с трудом сдерживала ярость. Капитан решил, что пропажа руководителя проекта Охлупина - не их рук дело: к тому времени следственная группа нашла за радиатором в лаборатории использованный презерватив и шлейку от бюстгалтера со сломанным крючком.
Оставались двое подозреваемых: Сергей Аркадьевич Майданников и таинственный Филон. При упоминании о последнем у всех в глазах начинали играть непонятно откуда взявшиеся блики, даже тогда, когда человек не смотрел на увешанную новогодними прикрасами ёлку.
Где-то, чертыхаясь, мчался сквозь метель от тёщиного стола в сторону Академгородка Майданников, вызванный следственной группой. А местный неформальный авторитет Филон был мертвецки пьян и лежал на кожаном диване в фойе. И это никому не казалось подозрительным о девятом часу после затянувшихся научных дискуссов над маринованными грибочками и тушёной картошкой мадам Люльевой.
Томясь в ожидании Майданникова, капитан Лещинский попытался вернуть в чувство загадочного Филона, на самом деле, старшего научного сотрудника Александра Александровича Филоненко, но тот лишь нежно льнул к плечу и сознавался во всём. Даже на коварный вопрос следователя: "Кто взял Бастилию?" он с готовностью ответил: "Я взял. Для опытов. Донна Роза обещала провести по ведомости как лабораторный неликвид..."
Лещинский разочарованно крякнул и вернул дивану тело Филоненко.
Явившийся Сергей Аркадьевич оказался круглым и подвижным, словно ртуть, мужчиной за пятьдесят. Он был говорлив, как радиоприёмник, словивший сразу несколько частот.
- Так что, наш блестящий разум, наш руководящий и направляющий, - пропал до сих пор? - затарахтел Майданников, потирая небольшие пухлые ручки и умудряясь вставлять в свою речь цитаты из анекдотов. - Это, значит, случилось тогда, когда Сашка Филон хлопнул пробкой шампанского прямо в лампу, и мне на спину посыпались осколки. То-то я думал: с чего бы Охлупин вдруг не вернулся к столу? На него это не похоже. Куда мог подеваться, если Люльева ещё не подавала свою фирменную курятину?.. Совсем нюх потерял Валерий Валерьевич!
- Погодите, погодите! - остановил его Лещинский. - Помедленнее. Ещё раз про лампу. Почему мне никто не говорил, что Филон, гм, Филоненко расстрелял потолочный светильник?
- Обошлось без крови, - глазом не моргнув, отвечал Майданников. - Вам ещё много чего не говорили!
- Что именно? - насторожился следователь. С приходом Майданникова ему начало нравиться это расследование.
- Да сколько всякой чуши случается за новогодним столом! У нас же старый коллектив, без малого, тридцать лет вместе. Только Элен, дочь Парфутия, влилась сравнительно недавно, и за ней этот, как его, - зуб даю! - а, вспомнил: Артик Зубрицкий. У Ленки кто-то стянул под столом туфлю, у донны Розы в декольте оказалась непристойная записка, Филон снова носился со своей идеей СЛОВА, а во главе восседал, как всегда, Охлупин, и руководил нашим весельем. Люльевой приказал, чтобы не подавала картошку, рано ещё. Генку Подобеда срезал во время тоста: мол, соблюдай регламент. Тогда Подобед ушёл в соседний кабинет и напился вдрызг. Ну, не так вдрызг, как Филоненко - этого я вообще впервые вижу в таком состоянии. Мне Охлупин уже в печёнках сидит: мешает же, у нас проект близок к завершению, нет, тормозит: то ли выжидает чего, то ли... а-а!
Лещинский перечитал семь страниц в Водре, потряс затёкшими пальцами и привёл в порядок мысли. Показания свидетелей отличались в деталях, но сходились в одном: начальник проекта исчез прямо из-за стола. Правда, всех пришлось долго раскручивать на откровение, - похоже, научные сотрудники сами себе не верили и боялись признаться, что шеф не просто исчез, а молниеносно: словно кто-то его выключил.
"Выключил, выключил...Кто? И как?" - пробурчал под нос капитан, в задумчивости обходя искусственную ёлку, зачем-то вставленную в ведро с песком.
Сел на стул рядом. Намётанный глаз выделил висящую невысоко игрушку: каплевидного человека в костюме, при галстуке и с портфелем в руках, бережно прижатым к выдающемуся животу. На голове человека были козьи рожки, но не это удивило следователя. Лешинский стал пристально рассматривать блестящую игрушку. У серебряного чиновника оказалось совершенно несчастное лицо страдальца - и это было странным и нетипичным среди жизнерадостной и румяной братии очень старых, видно, снесённых из дома, стеклянных белок, зайцев и матрёшек. И этот неестественный блеск - словно игрушка жаждет быть замеченной...
Капитан резко поднялся со стула и отошёл от ёлки. Выписанное тонюсенькой кисточкой лицо серебряного толстяка не шло у него из головы и казалось очень знакомым. Обернулся: мужик с портфелем имел гротескно-важный вид, блестел и покачивался, слегка поворачиваясь со стороны в сторону, словно наблюдал за людьми, желая быть в курсе всего, что происходит.
В голове следователя пронеслась мимолётная мысль, что у некоторых вещей абсолютно человеческие повадки.
- У вас симпатичная ёлка, - сказал Лещинский молодой уборщице. Она нарвалась на категорический запрет на уборку и не знала, куда себя деть.
- Пустите хоть мебели протру! - настаивала ретивая, с неприязнью взирая на людей в форме, посыпающих её чистоту какой-то коричневой пылью.
Следственная группа стала решительно выпроваживать техничку, запрещая даже прикасаться к чему-нибудь во всех помещениях.
- Валерий Валерьевич выедает душу, чтобы убирала, не ленилась, потому что тут учёные ставят свои экскременты, а вы!.. - пропищала уборщица.
- Стойте! - Рванулся за ней Лещинский. - Вы были в этом корпусе ночью! - вдруг выдал он, блефуя.
- Э-э-э... - проблеяло бледное создание и распласталось по стенке, желая одного: врасти в штукатурку.
- Почему вы не ушли домой? - допытывался он, предположив, что, пожалуй, знает ответ. И оказался прав: у повелительницы швабр запил супруг. Она привела на работу малолетнего сына и в предновогодний вечер эти двое остались, решив прикорнуть на диване: всё лучше и спокойнее, чем дома. Таня, так звали техничку, не знала о намечавшейся вечеринке. Пришлось прятаться, и она с сынишкой провела ночь в лаборатории номер два в дальнем конце коридора: благо, в морозы в старом особнячке очень тепло. Таня призналась, что "наученный сотрудник" Подобед открыл им лабораторию, потом вынес по куриной ножке, по бутерброду и по две конфеты. Затем приходил с начатой бутылкой и они "маленько" выпили и перемыли кости Охлупину. А потом смазгливый Подобед...
- Какой?! - переспросил Лещинский, не веря своим ушам.
Эпитет "смазливый" меньше всего подходил к внешности "Энштейна".
- Смазгливый, - важно повторила уборщица. - У нас работают самые умные учёные: смазгливые все до одного!
Так вот, в самую кульминацию праздника она, Таня пожелала своему начальнику Охлупину покрутиться так, как она крутится, вот тогда он поймёт... Что поймёт, Таня не успела додумать, потому что раздался хлопок, скорее похожий на выстрел. Потом до неё донёсся смех людей за столом, а Таня заплакала пьяненькими слезами о своей нелепой доле и вскоре уснула. Во сне помолодевший Подобед в дрэддах спрашивал о назначении оборудования, которым была тесно уставлена лаборатория номер два, а Татьяна, в свежем бледно-зелёном халатике с бейджем, как у Елены Парфутьевны, точно знала что говорить, и уверенно отвечала: "Раствор хлорки".
Но она не стала рассказывать сон следователю. Сыщик был странный, и почему-то просил ещё раз повторить её тайное пожелание Валерию Валерьевичу покрутиться, как крутится она, бедная мама Таня.
Лещинский, взглянув на фото пропавшего руководителя и соображая что-то про себя, потребовал ещё одну очную явку со всеми сотрудниками по очереди. Рассуждая здраво, верить нельзя было никому. Из пьяного признания Филоненко ясно, что Розанова способна на приписки в рабочих документах. Надо выяснить, проходят ли через отдел химвещества? Люльева без проблем могла подложить отраву Охлупину, потому что пенсия её не греет и не радует. Подобед - "отъехавший". Фанатик науки, это ясно с полоборота. Такой продаст душу дьяволу за возможность уйти в исследования и не возвращаться. Раз обсуждал шефа даже с уборщицей, значит, клапан уже не держит напряжение. Майданников умён, изворотив, слишком возбуждён: фигура намбер уан среди подозреваемых. Филоненко для успешного учёного слишком пьян, а это нонсенс. Парочку, раненную векторами кучерявчика Амура, подозревать не хотелось. Но, с другой стороны, знойный Арчик и хладнокровная Элен реально прятались перед моментом икс, настоящего алиби у них нет, а вот преступные наклонности вполне могут оказаться.
- Что вы подумали в ту минуту, когда старший научный сотрудник Филоненко выстрелил пробкой из бутылки шампанского? - Этот вопрос Лещинский не поленился повторить всем.
- Я смотрела на нашего профессора и думала: вот сидит Охлупин, не просто сидит, он красуется, как всегда. Блестящий наш начальник! - ответила донна Роза, впрыснув в свои слова литр желчи.
- Я подумал: "Как же ты дорожишь своим портфелем! Ну и держись за него, козёл. Не мешай только двигать проект. Не мешай!" - признался Майданников и рассыпался анекдотами в тему.
- Охлупин задумал уволить Леночку, пгидигался к ней, - картавил аспирант Зубрицкий. - Больше всего хотелось по-мужски дать ему под ёбла, но, сами понимаете, за это не погадят по гойовке. Что я подумал? Ну, что-то думал, конечно.. да, как газ, я подумал: "Стагый сатиг! Чтоб ты обблевался этим салатом, всю миску сожгал!"
Даже правильная Люльева пожаловалась:
- Он лез во всё, в каждую мелочь, цеплялся к ерунде. И конечно, не удержался, чтобы не порулить мною: что подавать на стол, да когда подавать. Знаете, я не выдержала. И вслух сказала Валерию Валерьевичу, всё равно ведь ухожу на пенсию: "Я для людей старалась, пусть угощаются. А вам не ко времени - вы и не ешьте. Можете вообще только глазками на всё это смотреть!"
С Леночкой, женщиной-змеёй, возникли трудности.
Она снова залилась краской до ушей, явно второй раз в жизни за сегодняшнее утро, и наотрез отказалась отвечать на вопрос. Проницательный капитан понял: в адрес шефа было задумано что-то очень неприличное. Его так и подмывало узнать, что именно. Кроме того, следственная версия должна быть отработана полностью, и признание дочери Парфутия - не пустая формальность. Сделав несколько бесполезных заходов, Лещинский призвал на помощь молодого аспиранта. Объяснил ему следственную необходимость, слегка сгустил краски, и попросил выпытать и пересказать шипение зеленоглазой змейки. По-мужски. Не раскрывая секрет даме.
Подход пришёлся аспиранту по душе.
Вскоре Артик, озорно шевеля густыми бровями и на ходу застёгивая самую верхнюю пуговицу рубашки на волосатой шее, вернулся от Леночки. Выяснилось, что Охлупин игриво толкал свою сотрудницу под столом ногой. И тогда она в досаде подумала то, что Артик, по его собственному признанию, сейчас приводит близко к тексту, но не дословно: "Карлик, ты мне ниже пояса, и ещё пыжишься?"
Лещинский быстро прикинул рост Леночки и высоту, на которой подвешен на ёлке серебряный господин, и почувствовал, что стоит на верном пути. Его интуитивная и невероятная гипотеза, похоже, подтверждалась. Оставалась только самая малость: допросить последних двоих свидетелей, определить виновного (ных) и, самое главное, выяснить: как именно осуществилась в этих старых стенах невиданная материализация коллективного подсознательного?
Подобед, дождавшись своей очереди к следователю, ответил просто:
- А чего скрывать? Охлупин как учёный - пустое место. Что мы видим, спрошу я вас? Мы видим тело: вот голова, вот руки, ноги. На самом деле - пустота. Когда смотрю на него, я даже не думаю об этом, я в этом уверен! Пустота непробиваемая: пустоту невозможно обидеть или оскорбить, пустоту не убедить, ей бесполезно доказывать, её невозможно подвинуть, сместить, уволить. Вот такой наш Валерий Валерьевич!
Самого мутного из всей учёной кампании, Филоненко, на диване не оказалось.
*
...Висеть на ёлке оскорбительно. Унизительно висеть на ёлке! Искусственная хвоя одуряюще смердит синтетикой и духами Розановой: дура, полила, чтобы перебить запах. Плюс зловоние окурков, засунутых втихаря в мусорное ведро с песком, пусть даже и обёрнутое серебряной бумагой. Подставка, видишь ли, у завхоза потерялась.
Ночью приходила кошка, опять забралась через вентиляционный канал, убить скотину мало. Хотела нагадить в ведро. Долго принюхивалась и пристраивалась. Я немо злорадствовал: ей было неудобно. Тогда тварь выгребла песок на пол, присела... Дрянь! От возни животного дрожала мишура вокруг; уходя, кошка хвостом задела гирлянду, гирлянда колыхнула меня. Я вишу на длинной нитке и приходится вращаться от малейшего прикосновения. Первое утро заточения далось нелегко: сын уборщицы от безделья закручивал меня раз тридцать. Я крутился волчком до одури, до зелени в глазах, изрыгая проклятия и остатки майонезных салатов. Мой мучитель таскал козлы из ноздрей, вытирал о штанину, а затем лапал мои бока этими самыми пальцами. Потом уставился в меня и открыл щербатый слюнявый рот. Он легко мог заглотить руководителя проекта, - догадываюсь, что теперь я гладкий и обтекаемый, - но вместо этого стал рассматривать свежую дыру от выпавшего молочного зуба, повернув меня к себе... хм... тыльной частью. Небось, зеркальная поверхность там больше. Я хоть в брюках?! Ох-о... Вижу только свой верх: грудь, бликуя отражениями, плавно перетекает в живот, и линия пояса, - она же линия горизонта,- скрывает всё, что у меня ниже.
Они вызвали следователя, тот с утра тычется по отделу. Поглазел на меня, а, может, на русалку рядом, и пошёл прочь. И-ди-от! Идиот в квадрате, в кубе! Теперь ищет Филоненко. Вот кого надо было пасти, а не разглядывать всякую ерунду, стекляшки там, побрякушки!..
*
Филоненко ухитрился покинуть диван без посторонней помощи и исчез.
Из здания он тоже не выходил. Весь небольшой штат сотрудников замер в ожидании: что же будет дальше?
Лещинский стал нервничать.
Внезапно с грохотом распахнулась большая створка окна. Поток морозного воздуха промчался холодной волной, где-то в коридоре сильно хлопнула дверь. От сквозняка на ёлке задрожали, зазвенели игрушки, одна из них сорвалась и короткое "дзынь!" бьющегося стекла заставило всех оглянуться.
- Уронил свой авторитет! - Рассмеялся где-то совсем близко в коридоре сочный баритон.
Все поспешили на голос старшего научного сотрудника Филоненко. Тот открывал кабинет руководителя проекта со словами:
- Подозреваю, теперь мы сможем увидеть нашего главного. А вот и он, Валерий Валерьевич: а вы переживали!
По своему кабинету бегал, проходя сквозь предметы и бросаясь со стороны в сторону, разъярённый Охлупин. За пределы кабинета выбраться он не мог, хотя сделал не одну попытку выскочить в дверь.
- Излучение держится стабильно в заданных координатах? - спросил кто-то из сотрудников.
Филоненко весело кивнул.
- Мне нужно было время подумать, почему эксперимент дал не тот результат, который ожидался? И вообще, куда запропастился наш руководитель? Это было очень важно. Извините, капитан, пришлось изображать конченого синяка; лежать, размышлять. С дивана в зеркало хорошо видна эта комната. Я наблюдал за вами. Когда вы стали рассматривать игрушку на ёлке, меня осенило: эта цацка висит точно в центре зоны действия пси-рефлектора. Аппарат под нами, в подвале. Теперь я предполагаю вот что: серебряная каплевидная поверхность игрушки сфокусировала на себе импульс, и шеф оказался заключён в новой форме. Ему пришлось нелегко. То, что наш новогодний Валерий Валерьевич висит на ёлке и удовольствие отнюдь не излучает, я догадался по выражению вашего лица, капитан Лещинский. И побежал корректировать режим работы рефлектора.
- Сядьте за стол, Валерий Валерьевич, - тем временем советовали учёные дамы голографическому руководителю проекта. - Вам же будет уютнее, и вид приличный. Вы же всё-таки наш начальник.
Привидение послушалось. Облокотившись о столешницу, обхватило голову руками и стало почти реальным пригорюнившимся человеком. Но сволочная натура взяла верх, и вскоре, слегка расплываясь в фазах резких движений, Охлупин принялся беззвучно ругаться и угрожать, тыча пальцем во всех по очереди.
Подчинённые пожали плечами и вышли из кабинета.
- Я не знаю, как вернуть ему физическое тело, - признался Лещинскому Филоненко. Это проблема. Но теперь никто не станет тормозить исследования и, самое позднее, через месяц мы решим задачу с возвращением Валерия Валерьевича. Руководитель он тяжёлый, но никто из нас не желает ему зла. Живой ведь человек.
Майданников и Подобед утвердительно кивнули, причём Майданников ввернул очередную шутку и удовлетворённо потёр руки.
- Арти! Зубрицкий! - окликнул аспиранта Филоненко. Тот примчался из лаборатории. - Я бы хотел заняться проверкой рассчетов, а вам доверить окончательную доводку пси-рефлектора. Справитесь?
- Спгавлюсь! - аспирант раздулся от гордости. - Александг Александгович, как бы оставить в штате нашу Екатегину Ильиничну Люльеву? Она яботала ещё в пегвой команде, начинала экспегименты с пси-гефлектогом, бесценный специалист. Мне без неё пгидётся нелегко.
- Конечно! - ответили все. - И по понедельникам у нас опять будут к чаю пирожки Екатерины Ильиничны!
Пока коллектив наслаждался самоуправлением, Лещинский успел отправить запрос насчёт... очень не вовремя Александр Филоненко снова оказался рядом:
- Господин следователь, капитан, - обратился он к Лещинскому. Глаза этого авантюриста от науки смотрели почти искренне:
- Я обещал коллегам, что пси-рефлектор заработает к Новому году и выполнил обещание. Но случайно во время эксперимента произошла накладка проекций мыслей. Не знаю, каким чудом, но так получилось, что в одну и ту же секунду о нашем руководителе подумали семеро...
- Восемь человек, - вставил Лещинский.
- Вот! - обрадовался Филоненко. - Пси-рефлектор сработал по моему сигналу: выстрел пробки из бутылки шампанского, и восседавший во главе стола Охлупин схлопнулся. Мы ведь неслучайно затеяли пышные проводы Екатерины Ильиничны и передвинули столы... Так вот, наш руководитель сидел точно в области луча от пси-рефлектора и, по всем параметрам, должен был стать голограммой. Но мысли, направленные на него, оказались такими конкретными, что он, - как бы это выразиться поточнее, - превратился в ёлочное украшение, точно отвечающее заданным характеристикам.
- На этот счёт у меня есть своя гипотеза о преломлении потоков излучения на поверхности сложновыпук... - суетливо вставил Подобед.
- Как в старом анекдоте, - захихикал неутомимый балагур Майданников, но на него зашикали.
Филоненко продолжал:
- Не буду Вас утомлять, капитан, скажу лишь то, что слово обладает очень, очень могучим энергетическим потенциалом. Коллектив на пороге великого открытия. Охлупин просто испугался. Он обозвал меня мегабомбой, грозящей разрушить существующую реальность. Но прогресс не остановить. Я не в обиде. Верьте мне: я верну шефа. Метод ещё не обкатан, но осталось совсем чуть-чуть. И вы убедились сами: Охлупин на рабочем месте, всё видит, всё слышит. И могу заверить вас, что Валерий Валерьевич будет полностью в курсе работы над проектом, как и положено руководящему лицу. Давайте закроем дело.
Вся команда физиков совершенно спонтанно выстроилась клином в коридоре и смотрела на них.
Следователю сделалось немного не по себе в уютном особнячке: очки с толстыми линзами на сотрудниках придавали их лицам дурное сходство с настороженными лупатыми саламандрами. Сюрреалистические картины на стене напрягали ещё больше болезненно-крикливой цветовой гаммой...
- Всё не так просто, - вздохнул Лещинский, похлопывая по портфелю с ноутбуком и папками протоколов. Со мной работала целая группа, я не могу просто так свернуть дело.
- Придётся, - кивнул Филоненко. - Не хотелось об этом говорить, но... На нашей ёлочке пустуют некоторые ветки...
Капитан выдержал эффектную паузу, позволив учёной коза-ностре вдоволь насладиться триумфом над представителем Фемиды.
Пауза далась нелегко: он не исключал возможности, что "схопывание" следователя может случиться в любое мгновение. И тогда ему не отыграться.
А отыграться хотелось.
Но нет. Вроде бы, ничего не происходило. Наоборот, солнце выглянуло из-за туч, изо всех открытых дверей в широкий коридор хлынули потоки жизнерадостного света.
Тогда Лещинский сказал совершенно буднично:
- Вам предстоит отчитаться за нелимитированный перерасход электроэнергии этой ночью. Вы за раз качнули половину суточной мощности местной подстанции. Оправдаться будет очень непросто. Для того и существуют такие руководители, как Охлупин: он бы смог, а вы нет. Всё настолько серьёзно, что я бы предложил вам, уважаемые, исчезнуть на квартал и переждать, пока Институт оплатит долги лаборатории. Всё равно, вас обесточат и разлагать молекулы на атомы придётся первобытным способом: путём перетирания в ступке. Станьте ну, хотя бы, фикусами на окнах. Затеряйтесь среди сюра на картинах мадам Розановой.
Ну, что, товарищи учёные? Уходим в пси-потоке? Или всё-таки, устроите мозговой штурм и вернёте шефа? Даю полсуток на размышления. Время пошло!