Летом Лопухов приезжал погостить к своим дедушке и бабушке, как и большинство нормальных детей. Хотя Пашка-то как раз нормальным не был. Не в том смысле, что Лопухов был ненормальным, ну то есть идиотом. Нет, конечно. Просто не таким, как все. Зато пашкины папа-мама были очень нормальными и считали, что ребёнок должен летом жить на свежем воздухе. Поэтому и отправляли сына в деревенскую ссылку.
Прародители Лопухова жили в своем частном доме за городом. Пашка любил к ним приезжать, потому что там было полно "экзотики" для современного подростка, привыкшего видеть мир с экрана монитора. Дедушка с бабушкой держали своё хозяйство: корову, поросят, куриц. А ещё у них была своя небольшая пасека, на которой Пашкин дед Лаврентий Иваныч проводил очень много времени.
Компанию Пашке составлял любимый кот Шекспир. Родители были рады сложить с себя сразу две обузы - сына и его питомца. Кормить кота они не очень-то хотели, потому что тот был гурманом и не хотел есть кошачьи корма и пить молоко. Ему бы только мясца или рыбки, да пожирнее. Поэтому-то, согласно постановлению, вынесенному на семейном совете Лопуховых, Пашка был отправлен к бабушке на откорм, а Шекспир - на похудение. "Там никто не будет нянчиться с этим жиртрестом. Пусть мышей ловит и в траве ковыряется", - авторитетно сказал лопуховский отец. Так Шекспир на пару с хозяином попал из городских джунглей в деревенскую экзотику.
... Лаврентий Иваныч всячески старался пристрастить Пашку к пчеловодству, но тот просто панически боялся пчёл.
- Да что ты их пугаешься, дурень? - разводил руками дед. - Больно охота пчёлам тебя жалить. Они ведь сразу после того, как ужалят, сами погибают. Думаешь, пчёлам очень хочется из-за тебя умирать?
- А мне, думаешь, хочется умирать из-за них? - парировал Пашка.
В отличие от своего хозяина, Шекспир не выражал никакого беспокойства - ему, как городскому коту, были неведомы опасности, которые могли подстерегать домашнее животное на лоне дикой природы. В первый же свой приход на пасеку он, первоначально обнюхав всё по периметру забора, побежал прямо к ульям. Возможно, его привлёк запах мёда, который, будучи гурманом, Шекспир не мог не уловить, а, может, ему просто не терпелось познакомиться с новыми существами, которых он никогда прежде не видел.
Но пчёлы-то котов за свою деревенскую жизнь уже перевидали достаточно, и никакого зоологического интереса Шекспир у них не вызывал. Поэтому лопуховский кошак тут же был занесён в категорию потенциальных налётчиков на родной улей и атакован его обитателями. Пашкино сердце остановилось при виде нападения на его любимого зверя. Забыв всё на свете, даже свой пчелиный страх, мальчик кинулся на выручку коту.
Лаврентий Иванович в это время вынимал рамки с сотами из других ульев и не видел развернувшейся картины. Он обернулся только на истошные крики внука о помощи.
- Ах вы черти полосатые, а ну брысь от моего кота, - орал и размахивал руками Пашка.
Пчёлы сначала остолбенели от такой наглости на их собственной территории, а потом с удвоенной силой ринулись в атаку уже на двух "городских налётчиков".
- Ложись. Я сказал, ложись живо, - кричал дедушка, как будто на Пашку с Шекспиром сейчас обрушится автоматная очередь или прилетит граната. Уж он-то понимал, что бороться с пчелами всё равно, что с ветряными мельницами - бессмысленно.
Когда Лаврентий Иваныч подоспел к месту сражения, пчёлы уже буквально облепили его внука и Шекспира. Быстро схватив сушившееся на заборе одеяло, дед бросил его поверх Пашки и кота.
- Вот два дурня - шерстяной и белобрысый, - разорялся дедушка. А ну марш в дом.
Одеяло что-то пробурчало в ответ и умчалось в названном направлении.
- Зина, давай быстро пинцет и аспирин.
- Что случилось, Лавруша? - заохала бабушка.
- Пашку пчёлы покусали. Сколько раз ему говорил, не соваться на пасеку в шортах и без кепки. И сетку на голову надевать, говорил.
- А где Пашка-то?- запереживала бабушка.
- Да вот же он, - и дед кивнул на стоящее рядом одеяло.
Внука раздели и уложили на постель.
- Шекспира ко мне положите, он больше меня пострадал, - ныл опухший от укусов Пашка.
- Ага, щаз. Не хватало того, чтобы этот дармоед у меня в доме на перине лежал. Мало того, что мышей не ловит, так ещё и всех пчёл моих перепугал. Как я работать буду, не знаю. Сейчас придётся их только успокаивать полдня.
- Шекспир хороший, деда, - продолжал защищать четвероногого друга Лопухов-младший.
Кошак жалобно мяукнул из-под кровати в подтверждение пашкиных слов.
- Ну пожалуйста...
- Подожди. Дай я сначала тебя обработаю, а потом уже бери своего Вильяма к себе.
- Деда, а его обработать?
- Я что тебе, ветеринар что ли? Чай, не подохнет твоя скотинка. Поспит и выздоровеет.
Пашка завыл: то ли от начавшего действовать в организме яда, то ли от жалости к "скотинке".
- Чё ревёшь, больно? - спросил Лаврентий Иваныч.
- Нет, Шекспира жалко.
- Жалко ему... Жалко у пчёлки, - попытался пошутить дед, но был атакован бабушкой, которая подоспела с пинцетом и аспирином:
- Хватит уже ребёнка травмировать, тиран. Пусть возьмёт кота на руки.
- О женщины, - вздохнул "Лавруша".
Шекспир как будто понял, что в лице бабушки он приобрёл защиту, и, осмелев, сам запрыгнул к хозяину в кровать.
Увидев такое, дед сказал: "Ну этот точно выживет. Поэтому на ветеринара тратиться не стану".
Лаврентий Иваныч осматривал внука и аккуратно доставал пинцетом пчелиные жала в области укусов. Пашка мужественно терпел.
- Ну вот и всё, пять жал... Пятерых пчёл ты меня лишил сегодня. А сколько погибло из-за твоей шерстяной скотины, я вообще боюсь даже думать. Пали смертью храбрых, защищая родной улей, - с выражением глубокой скорби на лице произнес дед. - Куда ты полез без скафандра? Пчёлы терпеть не могут всё лохматое. Я же тебе говорил. Надо будет обрить тебя налысо, пока у меня живёшь. Во-первых, всё равно жарко летом в волосах ходить. А во-вторых, так будет безопаснее.
- Деда, а ты Шекспиру жала вытащишь? - спросил Пашка, который так переживал за кота, что даже не очень испугался перспективы быть остриженным под призывника.
- Как я их вытащу? У него же шерсть. Тогда мне и его тоже налысо придётся обрить. Представляешь, будет у тебя настоящая лысая кошка. Якобы породистая и с родословной, - засмеялся густым басом дед.
- Ты чё, старый, ребёнка пугаешь, - вмешалась Зинаида Петровна. - Давай уже вытаскивай скорее и иди к своим летающим монстрам. А я аспирином натру.
- Ничего я не пугаю. У кошек - 9 жизней. Этого шерстяного дармоеда ещё 8 раз ужалить можно, и то жить останется.
Бабушка уже растворила шипучую таблетку в тазике с водой и намочила ею марлю. А затем и Пашку, потому что обтирала его этим раствором, чтобы обеззаразить место укусов. Шекспир сидел рядом с хозяином и зализывал раны.
- Лавр, посмотри кота.
- Чё я котов что ле не видел? - ехидничал дед. Зинаида глянула на мужа испепеляющим взглядом.
- Ох, ладно. Сэр Уильям, дайте-ка мне ваши лапы.
Из организма Шекспира были извлечены три жала - два из лапы и одно из носа. Глянув на распухший "пятачок" кота, дед назидательно подытожил: "Не будешь теперь его совать, куда не следует"...
К счастью, всё закончилось хорошо. И Пашка, и его литературный кот к вечеру следующего дня были уже здоровы. Опухоль спала, и в их организмы вернулась жизнь. И даже пчёлы снова пришли в расположение духа. Правда, деду для этого пришлось до вечера окуривать их дымом. Он, оказывается, действует на пчёл, как успокоительное.
***
После этого случая Шекспир с Пашкой держались подальше от пасеки. Они предпочитали наслаждаться уже готовыми продуктами с неё, чем непосредственно участвовать в работе. Кот больше не изъявлял желания познакомиться с пчёлами, которые так не галантно его отвергли в первый раз. И Лопухов перестал переживать за своего питомца, который к тому же, вопреки ожиданиям Пашкиных родителей, стал ещё пушистее и толще.
Удивительное дело, но Шекспир прибавлял в весе, даже несмотря на то, что Зинаида Петровна и Лаврентий Иваныч вместо еды предоставили Шекспиру почётное право кормиться самому, то есть ловить мышей. Но тонкая душевная организация кота не позволяла ему заниматься столь низменными вещами. И тогда Пашка, жалевший своего зверя, просто втихую отдавал ему часть своей порции или таскал с кухни колбасу и отварное мясо. Брал, как будто для себя, а на самом деле подкармливал Шекспира. Сам же мальчик худел на глазах: чтобы не вызвать подозрений, почему он так часто ест, он отказывался от добавки в обед и ужин. При этом Пашка делал такое равнодушное к пище лицо - дескать, я столько раз уже перекусывал колбасой, что сыт по горло. На такие титанические муки приходилось идти Лопухову ради любимого кота.
Однако и такая тотальная Пашкина забота не уберегла Шекспира. Однажды утром, зайдя в беседку на огороде, мальчик заметил кота лежащим под столом без признаков жизни. Пашка завыл с горя:
- Шекспирушка, что с тобой? Ты что умер что ли?
Он попробовал его реанимировать, сделав коту массаж сердца, как учили их на уроках ОБЖ. (В смысле, на уроках ОБЖ не учили делать это котам, но откуда ж знать, на ком именно придётся применять полученные знания). Но все манипуляции были тщетны. Убитый горем, Пашка пошёл к "прародителям" и сообщил о смерти Шекспира. Бабушка и дедушка сочувственно отнеслись к горю внука, хотя кота-дармоеда и недолюбливали.
- Не поминайте его лихом. О мёртвых либо хорошо, либо ничего, - изрёк Пашка. - Я же могу сказать о Шекспире только хорошее. Он был хорошим другом. И я должен похоронить его останки, как подобает.
Вдвоем с дедом они отправились в близлежащий лесок, чтобы проводить кота в его последний путь. Лаврентий Иваныч хотел положить Шекспира в мешок, но Пашка не дал, сказал, что понесет на руках. Дед не стал возражать, взял лопату, и они пошли.
Вырыв яму под черёмухой, Лопухов-старший бережно опустил в неё кота. Начал забрасывать землёй. И вдруг... из могилки послышалось жалобное мяуканье. Лаврентий Иваныч с Пашкой остолбенели. "Померещилось", - подумал дед. Но мяуканье становилось всё громче. И тут Пашка закричал: "Деда, он живой. Шекспир воскрес. Ура, ура. Шекспир воскрес". Теперь уже не могло быть сомнений, что кот, каким-то чудом, действительно ожил.
Вытащив его из ямы, немедленно отправились к ветеринару. Врач сделал коту анализы, после чего сообщил ожидавшим в приёмной "родственникам покойника", что кот просто-напросто был в усмерть пьян.
- Ах, мало того, что он мышей не ест, так он ещё и алкоголик, твой кот, - кричал дедушка.
- Неправда, Шекспир ведёт здоровый образ жизни, - спорил Пашка.
Разговор с ветеринаром помог Лаврентию Иванычу понять, откуда у зайца уши растут. Ну в смысле, откуда берутся коты-алкаши. Картина произошедшего выглядела примерно так. Оказалось, что вчера к деду приходил сосед - на дегустацию медовухи. Сидели они с ним в беседке и душевно так дегустировали чудесный продукт, который доставляют дедушкины пчелы. Пили-пили, но чуть-чуть не допили. И остатки медовухи остались стоять в кружке на столе. Ночью Шекспир, который вообще любит совать куда не просят свой нос, сунул его в кружку. Не зная, как городской кот, меру пьянству и не умея пить по-деревенски, кот наклюкался медовухи до потери сознания. Здесь же, на месте преступления, его бездыханного и обнаружил утром Пашка.
На этот раз у Лаврентия Ивановича не получилось сэкономить на "скотском враче", как в случае с пчелиными укусами: пришлось заплатить не только за анализы, но и за капельницу, которую в срочном порядке поставили Шекспиру. После этого больного выписали и отпустили домой с предписаниями соблюдать постельный режим и лечиться от похмельного синдрома компрессами.
Вечером в доме Лопуховых-старших был праздник. Бабушка к приезду мужа с внуком испекла рыбный пирог. Изначально, это должен был быть поминальный пирог. Но раз уж обстоятельства так резко изменились, то пришлось пирог переквалифицировать в праздничный и налепить на верхнем слое завитушек из теста. И даже виновнику торжества Шекспиру достался кусочек. Он томно лежал на крыльце с большой холодной грелкой на голове и тщательно вылизывал рыбные консервы из пирога, испеченного к его несостоявшимся похоронам. А дед даже налил ему немного медовухи - "чтоб голова не болела". Ну то есть от того самого похмельного синдрома, который для Шекспира оказался поШМЕЛЬным, ведь именно пчёлы опять стали виновниками его несчастья.