Головнин Алексей Борисович : другие произведения.

За чертой двадцать первого...

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Исследователь русской литературы Алексей Головнин предлагает вниманию читателей свою книгу "За чертой двадцать первого", в которой он, используя методы структурной герменевтики, приоткрывает завесу таинства создания гениального русского романа "Тихий Дон". В исследовании затрагиваются исторические, литературные и иные реалии Автора и многих других действующих лиц этого загадочного произведения. Дополнительные тексты на сайте: http://xknigi.narod.ru/

  

Алексей Головнин

  
   За чертой двадцать первого...
  

Aleksey Golovnin, Za chertoy dvadtsat' pervogo..., 2006

   Предлагаемая вашему вниманию работа, думаю, вызовет самое неоднозначное отношение к себе, учитывая характер обсуждений и споров вокруг этой темы. Текст работы обрывист, собран из множества кусков различного происхождения, составляющих мозаику жизни и личности Автора "Тихого Дона".
   Избежав гибели в Петрограде, в двадцать первом году, он бежал на Дон, где занялся привычным ремеслом. Вынужденный скрываться, по вполне понятным причинам, он нашел возможность донести до нас свое творчество, заключив своеобразный "творческий" союз с хорошо известным нам человеком.
   Понимаю, что подобные утверждения требуют веских доказательств. По счастью, Автор "Тихого Дона" достаточно четко "обозначил" себя в своих текстах. Смотрите, например, главу пятую данного исследования.
   Данная работа является исследованием-центоном, т. е. текстом, собранным из текстов. Образец структурного анализа Ролана Барта, кратко процитирован во введении. Добавлю что, в выбранных фрагментах текста, или "лексиях", выделяются семантические, фонетические и иные доминанты, которые сопоставляются с творческими, жизненными и другими реалиями Автора.
   Исследуя тексты, такого великого мистика Слова, каковым, несомненно, является Автор "Тихого Дона", невозможно не затронуть темные и страшные моменты его бытия. Читателю с тонкоразвитым восприятием будет доступно и это.
   Итак, откроем "Тихий Дон"...

А. Г.

  
  
   СЛОВО
  
   В оный день, когда над миром новым
   Бог склонял лицо свое, тогда
   Солнце останавливали словом,
   Словом разрушали города.
  
   И орел не взмахивал крылами,
   Звезды жались в ужасе к луне,
   Если, точно розовое пламя,
   Слово проплывало в вышине.
  
   А для низкой жизни были числа,
   Как домашний, подъяремный скот,
   Потому что все оттенки смысла
   Умное число передает.
  
   Патриарх седой, себе под руку
   Покоривший и добро и зло,
   Не решаясь обратиться к звуку,
   Тростью на песке чертил число.
  
   Летом с восхода до заката солнца сиживал на завалинке, чертил костылем землю, угнув
   голову, думал неясными образами, обрывками мыслей, плывущими сквозь мглу забвения
   тусклыми отсветами воспоминаний...
  
   Но забыли мы, что осиянно
   Только слово средь земных тревог,
   И в Евангелии от Иоанна
   Сказано, что слово это - Бог.
  
   Мы ему поставили пределом
   Скудные пределы естества
   И, как пчелы в улье опустелом,
   Дурно пахнут мертвые слова.
  
   НИКОЛАЙ ГУМИЛЕВ
  
  
  
  
   ВВЕДЕНИЕ
  
  
  
   "Для проведения текстового анализа мы используем некоторую совокупность исследовательских процедур (будем их рассматривать как чисто рабочие приемы, а не как методологические принципы: последнее было бы слишком претенциозно и, главное, идеологически спорно, поскольку "метод" слишком часто предполагает получение позитивистского результата). Мы сведем эти процедуры к четырем пунктам, которые будут изложены в самой сжатой форме; пусть лучше теория сполна проявится в анализе самого текста. Сейчас мы разъясним лишь тот минимум, который необходим, чтобы можно было уже начать анализ выбранного нами рассказа.
  
   1. Предлагаемый для анализа текст расчленяется на примыкающие друг к другу и, как правило, очень короткие сегменты (фраза, часть фразы, максимум группа из трех-четырех фраз); все эти сегменты нумеруются, начиная с цифры 1 (на десяток страниц текста приходится 150 сегментов). Эти сегменты являются единицами чтения, поэтому я обозначаю их термином "лексия" (lexie) *2. Лексия, конечно, представляет собой текстовое означающее; но, поскольку наша задача состоит не в наблюдении означающих (как в работах по стилистике), а в наблюдении смыслов, от нас не требуется теоретического обоснования принципов членения текста: имея дело с дискурсом, а не с языком, трудно рассчитывать на выявление строгих соответствий между означающим и означаемым; мы не знаем, как соотносится первое со вторым, и следовательно, мы вынуждены довольствоваться членением означающего, не опирающимся на скрытое за ним членение означаемого. В общем, деление повествовательного текста на лексии проводится чисто эмпирически и диктуется соображениями удобства: лексия - это произвольный конструкт, это просто сегмент, в рамках которого мы наблюдаем распределение смыслов; нечто, подобное тому, что хирурги называют операционным полем: удобной будет лексия, через которую проходит не более одного, двух или трех смыслов (налагающихся друг на друга в семантическом объеме данного фрагмента текста).
   2. Затем мы прослеживаем смыслы, возникающие в пределах каждой лексии. Под смыслом мы, конечно же, понимаем не значение слов или словосочетаний, которое фиксируется в словарях и грамматиках и которым владеет всякий, знающий французский язык. Мы имеем в виду нечто другое: коннотации лексии, ее вторичные смыслы. Эти коннотативные смыслы могут иметь форму ассоциаций (например, описание внешности персонажа, занимающее несколько фраз, может иметь всего одно коннотативное означаемое - "нервозность" этого персонажа, хотя само слово "нервозность" и не фигурирует в плане денотации); они могут также представать в форме реляций, когда устанавливается определенное отношение между двумя местами текста, иногда очень удаленными друг от друга (например, действие, начатое в одном месте текста, может иметь продолжение и завершение в совершенно другом его месте, значительно дальше). Наши лексии должны стать как бы ячейками сита, предельно мелкими ячейками, с помощью которых мы будем "снимать пенки" смысла, обнаруживать коннотации.
   3. Наш анализ будет строиться по принципу постепенного продвижения: шаг за шагом мы должны пройти весь текст (таков по крайней мере наш постулат, ибо на практике недостаток места заставляет нас в данном случае ограничиться лишь двумя фрагментами анализа). Это значит, что мы не будем стремиться к выделению больших (риторических) текстовых масс; не будем составлять план текста, не будем выявлять его тематику; короче, мы не будем заниматься экспликацией текста, если только не брать слово "экспликация" в его этимологическом значении: "развертывание". Мы будем именно "развертывать" текст, страницу за страницей, слой за слоем. Ход нашего анализа будет совпадать с ходом обычного чтения, но это чтение пойдет как бы в замедленной съемке. Эта особенность нашего анализа очень важна в теоретическом аспекте: она означает, что мы не стремимся реконструировать структуру текста, а хотим проследить
   _______
   * От лат. legere "читать". - Прим. перев.
   2 Более подробный анализ понятия "лексия" и приемов работы с текстом читатель найдет в моей работе "S/Z", указ. соч. (Прим. Р. Барта) __________
  
   за его структурацией и что структурация чтения для нас важнее, чем композиция текста (классическое риторическое понятие).
   4. Наконец, нас не будет слишком тревожить, что в процессе анализа мы можем "упустить из виду" какие-то смыслы. Потеря смыслов есть в известной мере неотъемлемая часть чтения: нам важно показать отправные точки смыслообразования, а не его окончательные результаты (в сущности, смысл и есть не что иное, как отправная точка). Основу текста составляет не его внутренняя, закрытая структура, поддающаяся исчерпывающему изучению, а его выход в другие тексты, другие коды, другие знаки; текст существует лишь в силу межтекстовых отношений, в силу интертекстуальности. Мы начинаем понемногу осознавать (благодаря другим дисциплинам), что в наших исследованиях должны сопрягаться две идеи, которые с очень давних пор считались взаимоисключающими: идея структуры и идея комбинаторной бесконечности. Примирение этих двух постулатов оказывается необходимым потому, что человеческий язык, который мы все глубже познаем, является одновременно и бесконечным, и структурно организованным.
   Этих предварительных замечаний, я думаю, достаточно, чтобы перейти наконец к самому анализу (мы никогда не должны подавлять в себе жажду текста; текст должен доставлять удовольствие - вот наш закон, который никогда не следует забывать, вне зависимости от любых исследовательских обязательств). Для анализа мною был выбран небольшой рассказ Эдгара По в переводе Бодлера: "Правда о том, что случилось с мистером Вальдемаром" 3*. Мой выбор - если говорить о сознательных намерениях, ведь на самом деле решать за меня могло и мое бессознательное - определялся двумя соображениями дидактического порядка: мне требовался очень короткий текст, чтобы полностью охватить его означающее (последовательность лексий), и мне требовался текст, столь насыщенный символами, чтобы он оказывал на нас непрерывное эмоциональное воздействие независимо от любых индивидуальных особенностей читателя: ну, а кого может оставить равнодушным текст, темой и сюжетом которого является смерть?
   Для полной ясности я должен добавить следующее: анализируя смыслообразование текста, мы сознательно воздержимся от рассмотрения некоторых проблем; мы не будем говорить о личности автора, Эдгара По, не будем рассматривать историко-литературные проблемы, с которыми связано его имя; не будем учитывать и тот факт, что речь идет о переводе; мы просто возьмем текст как он есть, тот самый текст, который мы читаем, и не станем задумываться о том, кому следовало бы изучать этот текст в университете - филологам-англистам, филологам-французистам или философам. Это отнюдь не значит, что нам не придется соприкоснуться с вышеназванными проблемами в ходе нашего анализа; напротив, мы встретимся с ними, соприкоснемся с ними и пойдем дальше, оставляя их позади: анализ - это прогулка по тексту; указанные проблемы предстанут перед нами в виде цитат, отсылающих нас к различным областям культуры, в виде отправных пунктов того или иного кода, но не в виде детерминаций.
   Наконец, последнее замечание - или, скорее, заклинание: анализируемый нами текст - не лирический и не политический; он говорит не о любви и не о социальной жизни; он говорит о смерти. Поэтому нам придется разрушить определенное табу, а именно запрет на страшное. Мы сделаем это, будучи убеждены в том, что все типы цензуры стоят друг друга: когда мы говорим о смерти, не прибегая к языку какой бы то ни было религии, мы тем самым преодолеваем одновременно и религиозное, и рационалистическое табу.
  
   Анализ лексий 1 - 17
  
   (1) Правда о том, что случилось с мистером Вальдемаром
   (2) Разумеется, я ничуть не удивляюсь тому, что необыкновенный случай с мистером Валдемаром стал предметом обсуждений. Было бы чудом, если бы этого не было, принимая во внимание все обстоятельства. (3) Вследствие желания всех причастных к этому делу лиц избежать огласки, хотя бы на время, или пока мы не нашли возможностей продолжить исследование, - именно вследствие наших стараний сохранить его в тайне - (4) в публике распространились неверные или преувеличенные слухи, породившие множество неверных представлений, а это, естественно, у многих вызвало недоверие.
   (5) Вот почему стало необходимым, чтобы я изложил факты - насколько я сам сумел их понять.
   (6) Вкратце они сводятся к следующему..." **
   _________
   2 Poe E. A. Histoires extraordinaires (traduction de Ch. Baudelaire). P.: NRF; Livre de poche, 1969, p. 329 - 345.
   * Рассказ Э. По цитируется далее в переводе З. Е. Александровой (По Э. А. Полное собрание рассказов. М.: Наука, 1970, с. 636 - 642). В случаях расхождений между русским и французским переводами рассказа в русский текст вносились необходимые изменения. - Прим. перев.
   ** Ролан Барт "Текстовый анализ одной новеллы Эдгара По", цит. по сборнику Р. Барт Избр. работы, Москва, "Прогресс", 1989, с. 426. __________
  
  
  
  
   1
  
  
  
   (Л) Решилось все после того, как самая отчаянная из баб, жалмерка МАВРА, сбегала к Прокофию будто бы за свежей накваской. Прокофий полез за накваской в погреб, а за это время Мавра и разглядела, что турчанка попалась Прокофию последняя из никудышных...
   Спустя время раскрасневшаяся Мавра, с платком, съехавшим на бок, торочила на проулке бабьей толпе:
  -- И что он, милушки, нашел в ней хорошего? Хоть бы баба была, а то так... Ни заду,
   ни пуза, одна страма. В стану - перервать можно, как оса; глазюки - черные, здоровющие, стригеть ими, как сатана, прости бог. Должно, на сносях дохаживает, ей-бо!
  -- На сносях? - дивились бабы.
  -- Кубыть не махонькая, сама трех ВЫНЯНЧИЛА. (14) *
  
  
   Реалии. ** Няня Мавра Ивановна, жившая у Гумилевых четыре года, крепко привязалась к мальчику за его покладистость и кроткий нрав...
  
   ________
   * "Тихий Дон", Москва, "Художественная литература", 1985, т. 1, стр. 14.
   В выбранных лексиях выделяются места вероятного толкования смысла. По окончании лексии (Л) приводится (N) страницы по данному изданию.
   ** Контекст реалий: В. Лукницкая. Ст. "История жизни Николая Гумилева", ж-л "Аврора", N 2, 1989, стр. 94. ____
  
  
   Николай Гумилев. Стихотворение, как Афина-Паллада, явившаяся из головы Зевеса, возникая из духа поэта, становится особым организмом. И, как всякий живой организм, оно имеет свою анатомию и физиологию. Прежде всего мы видим сочетание слов, этого мяса стихотворения. Их свойство и качество составляют предмет стилистики. Затем мы видим, что эти сочетания слов, дополняя одно другое, ведут к определенному впечатлению, и замечаем костяк стихотворения, его композицию. Затем мы выясняем себе всю природу образа, то ощущение, которое побудило поэта к творчеству, нервную систему стихотворения и таким образом овладеваем эйдолологией. Наконец (хотя все это делается одновременно), наше внимание привлекает звуковая сторона стиха (ритм, рифма, сочетание гласных и согласных), которая, подобно крови, переливается в его жилах, и мы уясняем себе его фонетику. Все эти качества присущи каждому стихотворению, самому гениальному и самому дилетантскому, подобно тому как можно анатомировать живого и мертвеца. Но физиологические процессы в организме происходят лишь при условии его некоторого совершенства, и, подробно анатомировав стихотворение, мы можем только сказать - есть ли в нем все, что надо, и в достаточной мере, чтобы оно жило.
   Законы же его жизни, то есть взаимодействие его частей, надо изучать особо, и путь к этому еще почти не проложен *.
  
   Александр Блок. Это жутко. До сих пор мы думали совершенно иначе: что в поэте непременно должно быть что-то праздничное; что для поэта потребно вдохновение; что поэт идет "дорогою свободной, куда влечет его свободный ум" **, и многое другое, разное, иногда прямо противоположное, но всегда - менее скучное и менее мрачное, чем приведенное определение Н. Гумилева.
   Далее говорится, что каждое стихотворение следует подвергать рассмотрению с точки зрения фонетики, стилистики, композиции и "эйдолологии"... ***
   Сопоставляя старые и новые суждения Гумилева о поэзии, мы можем сделать такой вывод: поэт гораздо лучше прозаика, а тем более - литератора, ибо он умеет учитывать формальные законы, а те - не умеют; лучше же всех поэтов - акмеист; ибо он, находясь в расцвете физических и духовных сил, равномерно уделяет внимание фонетике, стилистике, композиции и "эйдолологии", что впору только Гомеру и Данте, но не по силам даже "крупным" поэтическим направлениям"...
   Когда отбросишь все эти горькие шутки, становится грустно; ибо Н. Гумилев и некоторые другие "акмеисты", несомненно даровитые, топят самих себя в холодном болоте бездушных теорий и всяческого формализма; они спят непробудным сном без сновидений; они не имеют и не желают иметь тени представления о русской жизни, и о жизни мира вообще; в своей поэзии (а следовательно, и в себе самих) они замалчивают самое главное, единственно ценное: душу.
   Если бы они все развязали себе руки, стали хоть на минуту корявыми, неотесанными, даже уродливыми, и оттого больше похожими на свою родную, искалеченную, сожженную смутой, развороченную разрухой страну!.. ****
  

Апрель 1921

  
   ________
   * Н. Гумилев. ст. "Читатель" (сб. "Письма о русской поэзии". Петроград, "Мысль". 1923) Цит. по сборнику: "Н. Гумилев. Забытые имена". Москва, "Худ. Литература", 1989.
   ** Неточная цитата из стх. А. С. Пушкина "Поэту".
   *** Эйдолология - учение об образах.
   **** А. Блок. ст. "Без божества, без вдохновенья". Собр. сочинений, Ленинград. "Худ. Литература", 1982, т. 4, стр. 429. ____________
  
  
   (Л) Пантелей рос ИСЧЕРНА-СМУГЛЫМ, бедовым. Схож был на мать лицом и подбористой фигурой.
   Женил его Прокофий на казачке - дочери соседа.
   С тех пор и пошла турецкая кровь скрещиваться с казачьей. Отсюда и повелись в хуторе горбоносые, ДИКовато-красивые казаки МЕЛЕХОВЫ, а по-уличному - Турки.
   Похоронив отца, въелся Пантелей в хоЗЯйство: ЗАНово покрыл дом, приРЕЗАл к усадьбе с полдесятины ГУЛЕВОЙ зеМЛИ, выстроил новые сараи и амбар под жестью.
   Кровельщик по хоЗЯйскому ЗАказу выРЕЗАл из оБРЕЗКОВ пару жестяных петухов, укрепил их на крыше амбара. Веселили они мелеховский баз беспечным своим видом, придавая и ему вид самодовольный и зажиточный. (16)
  
  
   Отец поэта Степан Яковлевич Гумилев (1836 - 1910), родился в селе Желудеве, Спасского уезда, Рязанской губернии, в семье церковнослужителя. В 1861 году Степан Яковлевич был назначен на службу в город Кронштадт на должность военного врача.
   Врач Гумилев служил на корабле "Император Николай I", полтора года был в заграничном плавании на фрегате "Пересвет", плавал на фрегате "Князь Пожарский", на корвете "Варяг".
   Женат был два раза. Вторым браком - на Анне Ивановне Львовой (1854 - 1941), с которой познакомился в Кронштадте у ее брата, контр-адмирала.
   ... О предках со стороны матери. Прапрапрадедом поэта был князь Милюк. Прабабушка соединила род Милюков с фамилией Львовых.
   Летние месяцы семья проводила в имении "Березки" Рязанской губернии.
   Степан Яковлевич прослужил во флоте двадцать шесть лет, был награжден двумя орденами Св. Станислава, орденом Св. Анны и вышел в отставку в 1887 году в чине статского советника. Смолоду он обладал жестким, деспотическим характером и, выйдя в отставку, не терпел в доме шума, смеха, суеты.
  
   (Л) Под уклон сползавших годКОВ закрЯжиСТЕл ПАНтелей Прокофьевич: раздался в ширину, чуть ссутулился, но все же выглядел стариком складным...
   Старший, уже женатый сын его Петро напоминал мать: небольшой, курносый, в буйной повители пшеничного цвета волос, кареглазый; а младший Григорий, в отца попер: на полголовы выше ПЕТРА, хоть на шесть лет моложе, такой же, как у бати вИСЛЫЙ КОРШУНячий НОС **, в чуть косых прорезях подсиненные миндалины горячих глаз, острые плиты скул обтянуты коричневой румянеющей кожей. (16)
  
   ________
   ** Топонимика: "С-ПЕТЕРБУРГ - Лисий Нос - Кронштадт". __________
  
   Итак, у Гумилевых было трое детей: дочь Шурочка, как ее называли близкие, от первого брака Степана Яковлевича, сын Дмитрий и сын Николай, родившийся 3 апреля 1886 года...
   В самом раннем детстве Николай едва не лишился глаза по вине няньки. Когда старые сослуживцы Степана Яковлевича возвращались из плавания, они привозили из-за границы в подарок небольшие бочонки виноградного вина. Однажды привезли бочонок хереса. Гумилевы разлили его по бутылкам, крепко закупорили и убрали в подвал. Это подглядела недавно нанятая нянька.
   Каждый вечер, когда господа ложились спать, она доставала бутылку, отбивала горлышко и напивалась допьяна. Обыкновенно в полночь она носила Колю к матери, та кормила его грудью, после чего ребенок спокойно спал в своей кроватке до шести утра.
   Но новое вино оказалось гораздо крепче привычной марсалы. Вернувшись с ребенком в детскую, нянька положила его не в постельку, а уронила мимо, так, что малыш упал лицом прямо на отбитый край бутылки. Страшный крик разбудил всех в доме. Все лицо мальчика было залито кровью, и отец испугался, что серьезно поврежден глаз. Но по счастью, глаз уцелел, были только рассечены бровь и скула, от чего остался шрам на всю жизнь. Именно этот шрам в дальнейшем многие принимали за косоглазие. Так, И. Одоевцева, постоянно упоминая о косоглазии Гумилева, договорилась до того, что якобы и его дети Лева и Лена тоже были косоглазыми. А однополчанин Николая Степановича Ю. В. Янишевский сообщает даже, что Гумилев "имея правый глаз стеклянный, стрелял с левого плеча." *
  
   Мать Гумилева рассказывала, что Николай Степанович родился маленьким и худеньким и до десятилетнего возраста был очень слаб здоровьем, страдал сильными головными болями. Кроме того, не произносил буквы "л" и "р".
  
   (Л) - Рлано, - получилось у него вместо "рано". (197)
  
   _______
   * О. Н. Высотский. "Семейная хроника Гумилевых". Сб. "Золотое сердце России", Кишинев, "Литература артистикэ", 1990, стр. 699 ________
  
  
  
  
  
   2
  
  
  
   Сыновья Степана Яковлевича и Анны Ивановны, Митя и Коля, были братьями-погодками. Но и по наружности, и по характеру они очень разнились. Митя с ранних лет отличался красотой, был всегда аккуратен, любил во всем порядок, в то же время обладал веселым общительным характером, легко заводил знакомства. Коля, наоборот, был застенчив, неуклюж, неясно произносил слова - картавил; ни в вещах, ни в одежде не признавал порядка. В то время, как Митя увлекался приключенческими романами Луи Буссенара и Густава Эмара, Коля читал трагедии Шекспира или журнал "Природа и люди"; Митя на подаренные ему деньги покупал лакомства, Коля - ежа или белых мышей, и мог часами возиться с ними. Он терпеть не мог выходить к гостям, избегал новых знакомств, предпочитая общество морских свинок и попугая.
   Дети воспитывались матерью в строгих правилах православия. Анна Ивановна часто читала и рассказывала им что-нибудь из Священной истории, водила в церковь, и Николай Степанович остался на всю жизнь глубоко верующим человеком. В мальчике, вспоминает его сводная сестра, рано проснулась любовь к поэзии, и не только к ней. Он стал задумываться над смыслом жизни, его поразили слова Евангелия: "Вы - боги", и он решил самоусовершенствоваться. Живя летом в имении "Березки" Рязанской губернии, он по целым дням исчезал из дома; оказалось, он вырыл на берегу реки пещеру и проводил там время в посте и размышлениях...
   1900 год. Родители решили для укрепления здоровья детей перевезти их на Кавказ.
   Коля поступил в четвертый класс Второй тифлисской гимназии, где проучился до 5 января 1901 года, когда родители перевели его в Первую тифлисскую гимназию, находившуюся на Головинском проспекте (ныне проспект Руставели). Эта гимназия тогда считалась лучшей в Тифлисе...
   Пятый класс гимназии. Успехи, как всегда, средние, а по греческому - и вовсе никакие. Назначена переэкзаменовка на осень. С этим Николай уехал в Березки. Там, как всегда, читал, совершенствовался в верховой езде и сочинял стихи о Грузии и о любви...
   21 мая 1903 года окончивший шестой класс Гумилев получил от директора Первой тифлисской гимназии отпускной билет в Рязанскую губернию сроком до 1 сентября 1903 года.
   В то время большая часть тифлисской молодежи была настроена революционно. И там, под влиянием товарищей (в особенности - одного из братьев Легранов, впоследствии политработника) Гумилев увлекся, как он всегда быстро чем-нибудь увлекался, и политикой. Начал изучать "Капитал" Маркса. Летом на каникулах, между тренировками в верховой езде и чтением левой политической литературы, стал вести агитацию среди местных жителей, а так как с детства воспитывал в себе умение учить, поражать, вести за собой, словом - лидерствовать, то и с рабочими-мельниками ему это удалось, что, естественно, вызвало массу серьезных неприятностей со стороны губернских властей: гимназисту пришлось даже покинуть Березки.
  
   (Л) - С какой целью собирались у вас рабочие мельницы? (217)
  
   Это увлечение оказалось неглубоким. Гумилев никогда больше к политике не возвращался и не стремился в нее вникать...
   Конец 1903 года. Царское Село. 24 декабря Гумилев знакомится с Аней Горенко - будущим поэтом Анной Ахматовой. Вторая их встреча произошла вскоре на катке.
   На пасху 1904 года Гумилевы в своем доме давали бал, на котором в числе гостей была Анна Горенко. С этой весны начались их регулярные встречи.
   Они посещали вечера в ратуше, залезали на Турецкую башню, смотрели гастроли Айседоры Дункан, были на студенческом вечере в Артиллерийском собрании, участвовали в благотворительном спектакле и были даже на нескольких спиритических сеансах, хотя и относились к ним весьма иронически...
   В октябре 1905 года на средства родителей была издана первая книга стихов Гумилева "Путь
   конквистадоров".
   Гумилев ни разу не переиздавал первую свою книгу. Он начал свой поэтический "счет для всех" книгой "Романтические цветы", изданной в Париже в 1908 году.
   В ноябрьском номере (N 11) журнала "Весы" напечатана рецензия В. Брюсова на сборник "Путь конквистадоров".
  
   (Л) Наталья смотрела на сетчатку жил на дедовой руке, вспоминала: во дворе рыли колодец, и она - тогда еще девчонка, - вычерпывая из бадьи влажную глину, делала тяжелых КУКОЛ и КОРОВ с рассыпчатыми рогами. Она живо восстанавливала в памяти ощущение, испытываемое руками от ПРИКОСНОВЕНИЯ к мертвой ЛЕДЕНИСТОЙ земле, добытой с пятисаженной глубины, и уже со страхом смотрела на дедовы руки в коричневых, глиняного цвета, старческих веснушках.
   Казалось ей, что по дедовым рукам течет не веселая алая кровь, а буро-синяя суглинистая земля. (87)
   (Л) Григорий, по счету сто восьмой, повел коня к ВЕСАМ... КОНЯ забраковали. Не оправдалась надежда деда Сашки, и у дошлого врача хватило "ХИСТУ" найти тот потаенный изъян, о котором говорил дед Сашка. (204)
   (Л) - Эй, ОДНОСУМ, забогател, мать твою черт!..
   - Ну, КАЗАЦТВО, держися!.. *
   - Монопольку закрыли! **
   - Эх ты свистюля! У Марфутки хучь бочонок можно купить...
   - Мужика какого-то изватлал.
   - Их следовает!
   - Мы им ишо врежем.
   - Я, браток, в тысячу девятьсот пятом годе на усмирении был. То-то смеху!..
   - Ну, цто это такое...Цестное слово, это бесцинство! Мальцик, сбегай к атаману! (229)
   (Л) ЧАДный дымок сочился из-под развалин сожженой синагоги. Великое разрушение и мЕРЗОстную пустоту являл город...*** (285)
   (Л) "...все время в строю, и уж как будто и надоело воевать, возить за собой в переметных сумах смерть" (318)
  
   _________
   * "Монтесума", "Ацтеки" в разговорах "конквистадоров", несущих бремя белых от Америки до Африки.
   ** "Сухой закон"
   *** "Озеро Чад" __________
  
   В начале 1906 года Гумилев получил письмо от Брюсова с приглашением сотрудничать в журнале "Весы". Началась интенсивная переписка. Гумилев в течение нескольких лет написал Валерию Яковлевичу семь десятков писем: из Царского Села, из Парижа, из Петербурга, из Слепнева, из путешествий. Во многих письмах Гумилев посылал Брюсову стихотворения.
   Завершено обучение в гимназии, Гумилев получает аттестат зрелости N 544.
   В письме Брюсову из Царского Села 15 мая 1906 года он пишет: "Летом я собираюсь ехать за границу и пробыть там пять лет".
   В 1907 году Николай Гумилев уезжает в Париж для продолжения образования. Там он поступил в Сорбонну, где слушал лекции по французской литературе. *
  
   (Л) Григорий пришел с игрищ после первых кочетов. Из СЕНЦЕВ ** пахнуло на него запахом перекисших хмелин и пряной сухменью богородициной травки.
   На цыпочках прошел в горницу, разделся, бережно повесил праздничные, с лампасами, шаровары, лег. На полу - перерезанная крестом оконного переплета золотая дрема лунного света. В углу под расшитыми полотенцами тусклый глянец СЕРЕБРЕНЫх икон, над кроватью на подвеске тягучий гуд потревоженных мух. (25)
   (Л) Прохлада вкладывает в Григория тугую дрожащую пружину. Тело в колючих мурашках. Через три порожка взбегает к Астаховым на гулкое крыльцо...
   В поредевшей темноте Григорий видит взбитую выше колен Аксиньину рубаху, березово-белые, бесстыдно раскинутые ноги. *** Он секунду смотрит, чувствуя, как сохнет во рту и в чугунном звоне пухнет голова... ****
   - Ой, кто такое? Ктой-то? - Суетливо зашарила...*****
   - Мы зараз... Тут у нас не влезешь... От блох на полу спим...****** (26)
   (Л) - Лысых работой не нури, батя! Заосеняет - продадим. ******* Григорию ить коня справлять. (29)
   (Л) - Братушка, пирожки! ПИРОЖКИ ЗАБЫЛ!.. Пирожки с КАРТошкой!.. Дуняшка козой скакнула к воротам.
   - Чего орешь дура! - ДоСАДливо ******** крикнул на нее Григорий.
   - Остались пирожки-и! - прислонясь к калитке, стонала Дуняшка, и на измазанные горячие щеки, а со щек на будничную кофтенку - слезы. (29)
   (Л) Через плетень Григорий видел, как собирался Степан. Принаряженная в зеленую шерстяную юбку Аксинья подвела ему коня. Степан, улыбаясь, что-то говорил ей. Он не спеша, по-хозяйски, поцеловал жену и долго не снимал руки с ее плеча. Сожженная загаром и работой рука угольно чернела на белой Аксиньиной кофточке. Степан стоял к Григорию спиной; через плетень было видно его тугую, красиво подбритую шею, широкие, немного вислые плечи и - когда наклонялся к жене - закрученный кончик РУСОГО УСА.
   Аксинья чему-то смеялась и отрицательно качала головой... Аксинья шла рядом, держась за стремя, и снизу ВВЕРХ, любовно и жадно, ПО-собачьи заглядывала ему в глаза.
   Так миноваЛИ оНИ соседНИЙ курень и скрыЛИсь за поворотом.
   Григорий провожал их долгим неморгающим взглядом. (30)
  
   ________
   * В. Карпов. Эссе "Поэт Николай Гумилев", ж-л "Огонек", N 36, 1986, стр. 18
   ** Маркировка "Сена" выводящая на ассоциативные поля "французского" периода.
   *** "Канкан"
   **** "Абсент"
   ***** "Клошары"
   ****** "Блошиный базар"
   ******* Там, в Париже, появилась некая баронесса де Орвиц Занетти, о которой ничего не известно, кроме одного: она вдохновила Гумилева на стихотворение "Царица Содома", названное позже "Маскарадом" и отобранное Брюсовым для публикации в журнале "Весы" летом 1907 года вопреки желанию автора.
   ******** "Бессмертный маркиз" _______________
  
  
   В Париже с первой половины января Гумилев издает двухнедельный литературный журнал "Сириус". Вышло всего три номера; основные авторы - сам Гумилев и молодая поэтесса Анна Горенко. Журнал выходил под редакцией Н. С. Гумилева и художников М. Фармаковского, А. Божерянова; назывался: "Двухнедельный журнал Искусства и Литературы". Первому номеру было предпослано вступление "От редакции":
   "Издавая первый русский художественный журнал в Париже, этой второй Александрии утонченности и просвещения, мы считаем долгом до конца познакомить читателей с нашими планами и взглядами на искусство.
   Мы дадим в нашем журнале новые ценности для изысканного миропонимания и старые ценности в новом аспекте.
   Мы полюбим все, что дает эстетический трепет нашей душе, будет ли это развратная, но роскошная Помпея, или Новый Египет, где времена сплелись в безумьи и пляске, или золотое Средневековье, или наше время, строгое и задумчивое.
   Мы не будем поклоняться кумирам, искусство не будет рабыней для домашних услуг.
   Ибо искусство так разнообразно, что свести его к какой-либо цели хотя бы и для спасения человечества есть мерзость перед Господом".
   Во всех трех номерах журнала Гумилев поместил свои стихи: "Франция" в N 1 (под псевдонимом К-о), рассказы "Карты", "Вверх по Нилу" (Анатолий Грант) в N 2 и стихотворение "Неромантическая сказка" (под псевдонимом К-о) в N 3. Во всех трех номерах поместил также повесть "Гибели обреченные" под своей фамилией. Обращение от редакции тоже было написано Гумилевым. Но после выхода трех номеров "Сириус" прекратил существование: не было ни денег, ни русских авторов.
  

* * *

  

Киев, 13 марта 1907 г.

  
   Горенко - Штейну: ... Зачем Гумилев взялся за "Сириус". Это меня удивляет и приводит в необычайно веселое настроение. Сколько несчастиев наш Микола перенес, а все понапрасну. Вы заметили, что сотрудники почти все так же известны и почтенны, как я? Я думаю, что нашло на Гумилева затмение от Господа. Бывает!
   Пишите непременно.
   Аннушка.
   P. S. Когда кончатся экзамены Г-К?
  

* * *

  
   В начале мая Гумилев отправился в Россию для отбытия воинской повинности. По дороге он заехал в Киев повидаться с Анной Горенко: она жила и училась там. В Киеве получил приглашение и согласился сотрудничать в журнале "В мире искусств". По возвращении в Париж написал три новеллы под названием "Радости земной любви".
  

* * *

  
   Гумилев - Брюсову: "... За последнее время я имел массу хлопот, был в России (между прочим, проездом в Киеве сделался сотрудником "Мира искусств"), и по приезде в Париж принялся упорно работать над прозой. Право, для меня она то же, что для Канта метафизика. Но теперь, наконец, я написал три новеллы и посвящение к ним, все неразрывно связанное между собою. Нечего и говорить, что я был бы в восторге, если бы Вы согласились печатать их в "Весах", но, по правде сказать, я едва надеюсь на такую честь. Поэтому не бойтесь обескуражить меня отказом..."
  

* * *

  
   Брюсов одобрил робкие шаги ученика и поддерживая автора, опубликовал новеллы в N 4 журнала "Весы" за 1908 год...
   Обнадеженный первыми успехами, Гумилев решил составить сборник прозы. Он тщательно отделывает, шлифует каждую новую новеллу. Посылая своему наставнику два рассказа, "Золотой рыцарь" и "Принцесса Зара", он не забывает написать, что переделывал последний четыре раза и всегда с крупными поправками, а также упоминает, что вскоре пришлет еще рассказ...
   К пониманию христианской добродетели обращается он в своем самом драматическом рассказе "Черный Дик", а в "Последнем придворном поэте" говорит о том, что художник, торгующий совестью, обречен на забвение...
   В это время настроение у Гумилева меняется катастрофически быстро. В середине июня 1908 года он с радостью сообщает Брюсову: "А успехи действительно есть: до сих пор ни один из моих рассказов не был отвергнут для напечатания. "Русская мысль" взяла два моих рассказа и по моей просьбе напечатает их в августе. "Речь" взяла три и просит еще". И тут же в письме добавляет: "Но я чувствую, что теоретически я уже перерос мою прозу, и чтобы отделаться от этого цикла моих мыслей, я хочу до отъезда (приблизительно в сентябре) издать книгу рассказов".
   Книгу Гумилев назвал "Тень от пальмы". Казалось, все хорошо, вскоре сборник увидит свет, в то время ведь книги печатались быстро. Но уже 20 августа поэт пишет Брюсову с глубокой горечью, впав в меланхолию: "В моих образах нет идейного основания, они - случайные сцепления атомов, а не органические тела. /.../ Книгу я решил не издавать, а мои вещи после перелома будут слишком незрелы, чтобы их можно было печатать".
   Спустя много времени Гумилев вновь напишет Брюсову: "Теперь я, кажется, опять начинаю увлекаться прозой (не оставляя, конечно, стихов), но печатать ее решусь, только если сам останусь ей доволен".
   К сожалению он не решился - книга прозы при жизни Гумилева так и не вышла...*
   _________
   * В. Полушин "Волшебная скрипка поэта", сб. "Золотое сердце России", стр. 26 _________
  
  
   - Кто ты? - спросила Зара, тихо, так тихо, что можно было только догадаться о красоте и звучности ее голоса, - кто ты и зачем пришел?
   И, содрогнувшись, ответил ей высокий пришелец.
   - Я из племени Зогар, с великого и священного озера Чад. Младший сын вождя, я считался сильным среди сильных, отважным среди отважных. В ночных битвах я не раз побеждал рыкающих золотогривых львов, и свирепые пантеры, заслыша мои шаги, прятались, боязливые, в глухих оврагах. Смуглые девы чужих племен не раз звонко рыдали над трупами, павших от моей руки. Но однажды не военные барабаны загрохотали над равниной, люди племени Зогар сошлись на холм, и великий жрец, начертав на моем лбу священный знак посланника, указал мне путь к тебе. По течению реки Шари я прошел в область Ниам-Ниам, где низкорослые, безобразные люди пожирают друг друга и молятся богу, живущему в черном камне. Ядовитые туманы Укереве напоили мое тело огнем лихорадки, около Нгези я выдержал бой с громадной змеею, люди Ньязи сорок дней гнались за мной по пятам, пока, наконец, слева от меня не засверкали серебрянные снега Килима-Нджаро. И восемь раз полумесяц становился луной прежде, чем я пришел в Занзибар.
   Высокий пришелец перевел дыхание, и Зара молчала. Только взглядом простым и усталым спросила его:
   - Зачем?.. *
  
   (Л) ОТ потрескавшегося козырька казачьей слинявшей фуражки ПАДАЛА на черные веки закрытых глаз ЧЕРНАЯ ТЕНЬ: от тени морщины щек казались глубже, седая борода отливала сизью. По ПАЛЬЦАМ, СКРЕЩЕННЫМ НАД КОСТЫЛЕМ, ПО КИСТЯМ РУК **, по выпуклым черным жилам шла черная, как чернозем в логу, медленная в походе кровь.
   Год от года холодела кровь. Жалился дед Гришака Наталье - любимой внучке:
   - Шерстяные чулки, а не греют мои ноженьки. Ты мне, ЧАДушка, связи крючковые.
   - Что ты, дедуня, ить ЗАРАз лето! - смеялась Наталья и, подсаживаясь на завалинку, глядела на большое морщеное и желтое ухо деда.
   - ДЫК что ж, моя чадунюшка, хучь оно и лето, а кровь, как земля в глубе, холодная.(86)
   (Л) Лицо ее веселое, тронутое загаром и у переносицы веснушками... (47)
   (Л) Из круга бесцветно одинаковых дочерей самодовольно глядела императрица в широкополой шляпе. Стало Мирону Григорьевичу обидно до слез. Подумал: "Глядишь зараз дюже гордо... (83)
   (Л) С первых дней по-иному стал поглядывать на нее Митька, а однажды, ПРИхватив Наталью в СЕНЦАх, прямо спросил:
   - Скучаешь по Гришке?
   - А что тебе?
   - Тоску твою хочу РАЗогнать.
   Наталья взглянула ему в глАЗА и ужаснулась в душе своей догадке. Играл Митька зелеными кошачьими глАЗАми, масленно блестел в темноте сеней РАЗРЕЗАми ЗРАчков.(169)
   (Л) ... валили с ног ЧАД горячего воска, дух РАЗОпревших... (174)
   (Л) ... бесстыдно-зазывно глядела в ЧЕРНУЮ ДИЧЬ его глаз. (90)
   (Л) ... по ней ЧЕРНЫМИ конопушками переныривали оставшиеся на зимовку ДИКие утки. (140)
   (Л) В сиреневой кочующей над двором темноте ЧЕРНЕЛА приоткрытая дверь сарая... без мысли, без чувства, в черной тоске... От дикой горячей боли... (187)
   (Л) - В гвардию? - спросил окружной военный пристав, наклонясь черной прилизанной головой к соседу за столом. - Рожа бандитская... Очень дик. (203)
   (Л) Он, устало закрыв глаза, жевал хлеб и выплевывал черную пережеванную кашицу...
   Солдат, не поднимая головы, дико ругался. (299)
   (Л) Наталья отошла от имения версты три, прилегла под кустом дикого терна. Лежала, ни о чем не думая, раздавленная неизъяснимой тоской... Перед глазами ее неотступно маячили на лице ребенка угрюмоватые черные глаза Григория. (321)
  
   "Мы приблизились к разбившейся и вдруг отступили, побледнев от неожиданного ужаса. Перед ней, вцепившись в нее когтистыми лапами, сидела какая-то тварь, большая и волосатая, с глазами, горевшими, как угли. С довольным ворчанием она лизала теплую кровь, и, когда подняла голову, мы увидели испачканную пасть и острые белые зубы, в которых мы не посмели признать зубы Черного Дика. С безумной смелостью отчаяния мы бросились на нее подняв багры. Она прыгала, увертывалась, обливаясь кровью, злобно ревела, но не хотела оставить тела девочки. Наконец, под градом ударов, изуродованная, она свалилась на бок и затихла, и тогда лишь, по обрывкам одежды, могли мы узнать в мертвом чудовище веселого товарища - Черного Дика." ***
   _________
   * Н. Гумилев. "Принцесса Зара".
   ** "Тень от пальмы": эйдолологическая доминанта или по Р. Барту - коннотация лексии, ее вторичный, но не конечный смысл.
   *** Н. Гумилев. "Черный Дик". __________
  
  
   Николай Пунин. Я любил его молодость. Дикое дерзкое мужество его первых стихов. Парики, цилиндры, дурная слава. Гумилев, который, теперь так академически чист, так ясен, так прост, когда-то пугал - и не одних царскоселов - жирафами, попугаями, дьяволами, озером Чад, странными рифмами, дикими мыслями, темной и густой кровью своих стихов, еще не знающих тех классических равновесий, в которых так младенчески наивно спит, улыбаясь, молодость.
   Он пугал... но не потому, что хотел пугать, а оттого, что сам был напуган бесконечной игрой воображения в глухие ночи, среди морей, на фрегатах, с Лаперузом, Де-Гамой, Колумбом - странный поэт, какие должны в нем тлеть воспоминания, какой вкус на его губах, горький, густой и неисчезающий...
  
  
  
   3
  
  
  
   В начале 1908 года выходит вторая книга стихов Гумилева - "Романтические цветы", - посвященная Анне Андреевне Горенко. В книгу вошло 32 стихотворения, которые были предварительно прочитаны Брюсовым. Книга выпущена в Париже. По этому поводу Брюсов написал в "Весах": "Стихи Н. Гумилева теперь красивы, изящны, и большей частью интересны по форме; теперь он резко и определенно вычерчивает свои образы и с большой продуманностью и изысканностью выбирает эпитеты... Может быть, продолжая работать с той упорностью, как теперь, он сумеет пойти много дальше, чем мы то наметили, откроет в себе возможности, нами не подозреваемые."
  
   ...
   А на быстром и сильном верблюде,
   Утопая в ласкающей груде
   Шкур звериных и шелковых тканей,
   Уносилась я птицей на север.
   Я ломала мой редкостный веер,
   Упиваясь восторгом заране.
   Раздвигала я гибкие складки
   У моей разноцветной палатки
   И, смеясь, наклонялась в оконце,
   Я смотрела, как прыгает солнце
   В голубых глазах европейца.
  
   А теперь, как мертвая смоковница,
   У которой листья облетели,
   Я ненужно-скучная любовница,
   Словно вещь, я брошена в Марселе.
   Чтоб питаться жалкими отбросами,
   Чтобы жить, вечернею порою
   Я пляшу пред пьяными матросами,
   И они, смеясь, владеют мною.
   Робкий ум мой обессилен бедами,
   Взор мой с каждым часом угасает...
   Умереть? Но там, в полях неведомых,
   Там мой муж, он ждет и не прощает. *
  
   ___________
   * Н. Гумилев. стх. "Озеро Чад", сб. "Романтические цветы"
   Главнейшие Авторские символические темы "Эрос" и "Танатос" не рассматриваются подробно в данной работе. Ограничимся несколькими примерами:
   (Л) Посуетившись, падала на кровать и, вытянув в нитку блеклую желтень губ... (42)
   (Л) ... входил он в Горенку, щупая шишкастым костылем прочность пола... (86)
   (Л) ... Григорий, жмурясь, ловил ногой зазубренное стремя. Он уселся поудобней на подушке седла и поехал с база. Наталья отворила ворота... (89) ________
  
  
   20 апреля Гумилев покинул Париж, приехав поездом в Севастополь. И снова отказ Анны. Тотчас уехал в Царское...
   В июле Гумилев подал прошение ректору Санкт-Петербургского университета и 18 августа был зачислен студентом юридического факультета.
   Это был период его чтения парнасцев, частых встреч с Максимилианом Волошиным, Алексеем Толстым...
   В конце лета из Киева в Петербург ненадолго приехала Анна Горенко. А в сентябре, с очень небольшими деньгами, Гумилев поехал на шесть недель в Египет. По пути останавливался на два дня в Киеве, чтоб увидеть Анну. Хотя бы просто увидеть...
   Утром 10 сентября приехал в Одессу и сразу же на пароходе "Россия" отправился в Синоп. Дальше - Константинополь, Пирей, Афины, Александрия, Каир. Осматривал достопримечательности, посетил Эзбекие, купался в Ниле - словом, вел себя как обычный турист до тех пор, пока не кончились деньги...
  
   Как странно - ровно десять лет прошло
   С тех пор, как я увидел Эзбекие,
   Большой каирский сад, Луною полной
   Торжественно в тот вечер освещенный.
  
   Я женщиной был тогда измучен,
   И ни соленый, свежий ветер моря,
   Ни грохот экзотических базаров -
   Ничто меня утешить не могло.
   О смерти я тогда молился Богу
   И сам ее приблизить был готов. *
  
   __________
   * Н. Гумилев. стх. "Эзбекие", сб. "Костер", СПб, "Гиперборей", 1918 _________
  
  
   (Л) Весь день она зло высмеивала Григория, глядела на него ненавидящими глазами, словно мстила за большую, незабываемую обиду. Григорий, хмурый и какой-то поЛИНявший, угнал к Дону поить БЫКОВ. (49)
   (Л) Избочив голову, долго гладил дрожащими железными пальцами невымытую крышку стола. (160)
   (Л) Знаешь, такие быки есть, с кочками на спине, колючки жрут: как их звать-то?
   - Верблюды.
   - Огхо-хо-ха-ха!..
   Крючков лениво подымался, шел к проштРАФИвшемуся, по-верблюжьи сутулясь, вытягивая кадыкастую шАФРАнно-смуглую шею, на ходу снимал пояс. (249)
  
   Эта поездка сняла опасность суицида: в будущем ни при каких обстоятельствах Гумилев к мысли о самоубийстве не возвращался. И явилась жажда Африки... Вечная, неутоленная жажда. После каждой следующей поездки она все больше обострялась. Он мечтал об Африке и в период войны, когда был на фронте, и за границей, куда попал после февральской революции, и даже в 1921 году в Петрограде... По возвращении Гумилев прослушал в университете курс лекций по истории римского и русского права, статистики и энциклопедии права, государственного права, политэкономии...
  
   (Л) А он и говорит: "Ты, станишник, не сумневайся, я сам Каменской станицы рожак, а тут ученье прохожу в ниверси... ниворситуте", али как там. Тут мы трогаем дале, а один носатый из портмонета вынает ДЕСЯТКУ и говорит: "Выпейте, казаки, за здоровье моего покойного папаши." (145)
  
   В начале 1909 года Николай Степанович познакомился с художниками и литераторами Комаровским, Делавос-Кардовской, Зноско-Боровским, Потемкиным, Чулковым, Пястом, а ранней весной - с Осипом Мандельштамом. Гумилев организовал издание ежемесячника "Остров"...
   Газета "Речь" пишет 24 апреля: "Во главе журнала стоят Н. Гумилев, К. Бальмонт, М. Кузмин,
   П. Потемкин, Ал. Толстой".
   ... С 1 сентября 1909 года Гумилев стал посещать историко-филологический факультет. В это время в университете преподавали известные ученые: Сергей Федорович Платонов, Иван Александрович Бодуэн де Куртенэ и другие. Несмотря на пропуски в занятиях, Гумилев получил много знаний, в чем нетрудно убедиться на примерах его же произведений. *
  
  
   (Л) У ворот столкнулся с давнишним другом-одногодком Митькой Коршуновым. Идет Митька, играет концом наборного пояска. Из узеньких щелок желто маслятся круглые с наглинкой глаза. Зрачки - кошачьи, поставЛЕННЫе торчмя, ОТТОго ** взгляд Митькин текуч, неуловим...
   От обедни рассыпался по улицам народ.
   По дороге рядышком вышагивали три брата по кличке Шамили.
   Старший безрукий Алексей, шел в середине. Тугой воротник мундира прямил ему жилистую шею, редкая, курчавым клинышком, бороденка задорно топорщилась вбок, левый глаз нервически подмаргивал. Давно на стрельбище разорвало в руках у Алексея винтовку, кусок затвора изуродовал щеку. С той поры глаз к делу и не к делу подмигивает; голубой шрам, перепахивая щеку, зарывается в кудели волос...
   Остальные братья - Мартин и Прохор - до мелочей схожи с Алексеем. Такие же низкорослые, шириной в дуб, только рук у каждого по паре.
   Григорий поздоровался с Шамилями, Митька прошел, до хруста отвернув голову. На масленице в кулачной стенке не пожалел Алешка Шамиль молодых Митькиных зубов, махнул наотмашь, и выплюнул Митька на сизый, изодранный кованными каблуками лед два коренных зуба. (21)
  
   _________
   * В. Лукницкая, ст. "История жизни Николая Гумилева", ж-л "Аврора", N 2, 1988, стр. 109.
   ** Марина Цветаева: "... Елена Оттобальдовна Волошина. В детстве любимица Шамиля, доживавшего в Калуге последние дни. "Ты бы у нас первая красавица была на Кавказе, если бы у тебя были черные глаза.", М. Цветаева. "Живое о живом. Волошин", 1933 __________
  
   Макс Волошин. Мы встретились с ним в мастерской Головина в Мариинском театре во время представления "Фауста". Головин в это время писал портреты поэтов, сотрудников "Аполлона". В этот вечер я позировал. В мастерской было много народу, и в том числе Гумилев. Я решил дать ему пощечину по всем правилам дуэльного искусства, так как Гумилев, большой специалист, сам учил меня в предыдущем году: сильно, кратко и неожиданно.
   В огромной мастерской на полу были разостланы декорации к "Орфею". Все были в сборе. Гумилев стоял с Блоком на другом конце залы. Шаляпин внизу запел "Заклинание цветов". Я решил дать ему кончить. Когда он кончил, я подошел к Гумилеву, который разговаривал с Толстым, и дал ему пощечину. В первый момент я сам ужасно опешил, а когда опомнился, услышал голос Иннокентия Федоровича: "Достоевский прав, звук пощечины, действительно мокрый". Гумилев отшатнулся от меня и сказал: "Ты мне за это ответишь" (мы с ним не были на "ты"). Но тут же сообразил, что это не вязалось с правилами дуэльного искусства, и у меня внезапно вырвался вопрос: "Вы поняли?" (То есть: поняли ли за что?)
   Он ответил: "Понял".
  

ПРИГОРОДНОЕ ДВИЖЕНIЕ

С-ПЕТЕРБУРГ (Охта) - Полигонь - Шереметевка (Шлиссельбургь)

Ирин. - Шлиссельбург. узкоколейная ж. д.

  
   ОХТА - НЕВА ...............................................................
   ОХТА ...........................................................................
   Жерновка ......................................................................
   Пороховая .....................................................................
   Ржевка .........................................................................
   Военная пл. ...................................................................
   ПОЛИГОН пл. .............................................................
   Ковалево ......................................................................
   Прiютино .....................................................................
   Марьино пл. ..................................................................
   Бернгардовка ................................................................
   Павловская пл. ...............................................................
   Всеволжская .................................................................
   Рябово ........................................................................
   Радостная пл. ................................................................
   Мельничiй ручей пл. .......................................................
   Щеглово .......................................................................
   Кирпичный завод ...........................................................
   Черная речка пл. ............................................................
   Дунай ..........................................................................
   ШЕРЕМЕТЕВКА ............................................................ *
  
   _________
   * Извлечение из: "ОФИЦIАЛЬНАГО УКАЗАТЕЛЯ жез?знодорожныхъ, пароходныхъ и другихъ ПАССАЖИРСКИХЪ сообщенiй. Выпускъ 38-й. Съ 18 апр?ля (1 мая) 1913 г. Лештуковская Паровая Скоропечатня П. О. ЯБЛОНСКАГО." ___________
  
  
   На другой день рано утром мы стрелялись за Новой Деревней возле Черной речки, если не той самой парой пистолетов, которой стрелялся Пушкин, то во всяком случае современной ему. Была мокрая, грязная весна *, и моему секунданту Шервашидзе, который отмеривал нам 15 шагов по кочкам, пришлось очень плохо. Гумилев промахнулся, у меня пистолет дал осечку. Он предложил мне стрелять еще раз. Я выстрелил, - боясь, по неумению стрелять, попасть в него. Не попал, и на этом наша дуэль окончилась. Секунданты предложили нам подать друг другу руки, но мы отказались.
   После этого я встретился с Гумилевым только один раз, случайно, в Крыму, за несколько месяцев до его смерти. Нас представили друг другу, не зная, что мы знакомы: мы подали друг другу руки, но разговаривали недолго: Гумилев торопился уходить. **
   ________
   * Волошин запамятовал, дуэль состоялась 22 ноября 1909 года.
   ** М. А. Волошин. "Рассказ о Черубине де Габриак", ж-л "Новый мир", N 12, 1988, стр. 152 _______
  
  
   (Л) Ровняясь с ними, Алексей мигнул раз пять подряд.
   - Продай ЧУРБАКА!
   - Купи.
   - ПоЧЕм просишь?
   - ПаРУ БЫков да жеНУ в придачу.
   Алексей, щурясь, замахал обрубком руки:
   - Чудак, ах, чудак!.. Ох-хо-ха, жену... А приплод возьмешь?
   - Себе на завод оставь, а то Шамили переведутся, - зубоскалил Григорий...
   нА ПЛОщади, зА ПОжарным сараем, где рассыхаются ПОжарные бочки с обЛОманными огЛОблями, зеленеет крыша МОХОВСКОГО дома. (22)
  
   Макс Волошин. В 1909 году создавалась редакция "Аполлона", первый номер которого вышел
   в октябре-ноябре. Мы много думали летом о создании журнала, мне хотелось помещать там французских поэтов, стихи писались с расчетом на него, и стихи Лили казались подходящими. В то время не было в Петербурге литературного молодого журнала. Московские "Весы" и "Золотое руно" уже начали угасать. В журналах того времени редактор обыкновенно был и издателем. Это не был капиталист, а лицо, умевшее соответствующим образом обработать какого-нибудь капиталиста. Редактору "Аполлона" С. К. Маковскому удалось использовать Ушковых.
   Маковский, "Papa Mako", как мы его называли, был чрезвычайно аристократичен и элегантен.
   Я помню, он советовался со мной - не внести ли такого правила, чтоб сотрудники являлись в редакцию "Аполлона" не иначе как в смокингах. В редакции, конечно, должны были быть дамы, и Papa Mako прочил балерин петербургского кордебалета.
   Сергей Маковский. Юноша был тонок, строен, в элегантном университетском сюртуке с очень высоким, темно-синим воротником (тогдашняя мода) и причесан на пробор тщательно. Но лицо его благообразием не отличалось: бесформенно-мягкий нос, толстоватые бледные губы и немного косящий взгляд (белые точеные руки я заметил не сразу). Портил его и недостаток речи: Николай Степанович плохо произносил некоторые буквы, как-то особенно заметно шепелявил, вместо "вчера" выходило у него "вцерла".
  
   (Л) Посмеиваясь, Григорий подошел к крыльцу моховского дома. Перила - в густой резьбе дикого винограда. На крыльце ПЯТНИСТАЯ ЛЕНИВАЯ ТЕНЬ *. (22)
   (Л) - Кто там? - окЛИкнуЛИ их с террасы. Робея, Григорий подошел первый. Крашенные ПОЛовицы мел САЗАНий хвост.
   - Вам кого?
   В плетеной качалке - девушка. В руке блюдце с клубникой. Григорий молча гЛЯдел на розовое сердечко полных губ, сжимавших ягодку. Склонив голову, девушка огЛЯдывала пришедших. (23)
  
   _______
   * "Меха пантер - мне нравились их пятна..." Н. Гумилев, стх. "Пятистопные ямбы". _______
  
  
   Елизавета Дмитриева-Васильева. В первый раз я увидела Н. С. в июне 1907 г. в Париже в мастерской художника Себастиана Гуревича, который писал мой портрет. Он был еще совсем мальчик, бледное, манерное лицо, шепелявый говор, в руках он держал небольшую змейку из голубого бисера. Она меня больше всего поразила.
   Мы говорили о Царском Селе, Н. С. читал стихи (из "Ром<антических> цветов"). Стихи мне очень понравились. Через несколько дней мы опять все втроем были в ночном кафе, я первый раз в моей жизни. Маленькая цветочница продавала большие букеты пушистых белых гвоздик, Н. С. купил для меня такой букет; а уже поздно ночью мы втроем ходили вокруг Люксембур<гского> сада и Н. С. говорил о Пресвятой Деве. Вот и все.
   Больше я его не видела. Но запомнила, запомнил и он. Весной уже 1909 г. в Петербурге я была в большой компании на какой-то художественной лекции в Академии художеств, - был М. А. Волошин, который казался тогда для меня недосягаемым идеалом во всем. Ко мне он был очень мил. На этой лекции меня познакомили с Н. С., но мы вспомнили друг друга. - Это был значительный вечер в моей жизни. - Мы все поехали ужинать в "Вену", мы много говорили с Н. Степ. Об Африке, почти в полусловах понимая друг друга, обо львах и крокодилах. Я помню, я тогда сказала очень серьезно, пот<ому что> я ведь никогда не улыбалась: "Не надо убивать крокодилов". Ник. Степ. отвел в сторону М. А. и спросил: "Она всегда так говорит?" "Да, всегда", - ответил М. А. - Я пишу об этом подробно, пот<ому что> эта маленькая глупая фраза повернула ко мне целиком Н. С. - Он поехал меня провожать, и тут же сразу мы оба с беспощадной ясностью поняли, что это "встреча" и не нам ей противиться.
   "Не смущаясь и не кроясь, я смотрю в глаза людей, я нашел себе подругу из породы лебедей", - писал Н. С. на альбоме, подаренном мне. Мы стали часто встречаться, все дни мы были вместе и друг для друга. Писали стихи, ездили на "Башню" и возвращались на рассвете по просыпающемуся серо-розовому городу. Много раз просил меня Н. С. выйти за него замуж, никогда не соглашалась я на это; - в это время я была невестой другого, была связана жалостью к большой, непонятной мне любви. В "будни своей жизни" не хотела я вводить Н. Степ. Те минуты, которые я была с ним, я ни о чем не помнила, а потом плакала у себя дома, металась, не знала. Всей моей жизни не покрывал Н. С., и еще: в нем была железная воля, желание даже в ласке подчинить, а во мне было упрямство - желание мучить. Воистину он больше любил меня, чем я его. Он знал, что я не его невеста, видел даже моего жениха. Ревновал. Ломал мне пальцы, а потом плакал и целовал край платья.
   В мае мы вместе поехали в Коктебель. Все путешествие туда я помню, как дымчато-розовый закат, и мы вместе у окна вагона. Я звала его "Гумми", не любила имени "Николай", - а он меня, "Лиля" - "имя похожее на серебристый колокольчик", так говорил он...
  
   (Л) - Гля, Гришка, ну и юбка... как сКЛО... (23)
   (Л) Митька, перебирая тусКЛОе СЕРЕБРО казачьего пояска, молчал.
   - ЖЕНАТЫ вы? - спросила девушка, тепля затаенную улыбку. (24) *
   (Л) ... тусклый глянец серебренных икон... (25)
   (Л) Оттуда, с черно-голубой вышней пустоши, серебряными колокольцами кликали за собой припозднившиеся в полете журавли. (131)
  
   В Коктебеле все изменилось. Здесь началось то, в чем больше всего виновата я перед Н. Ст. Судьбе было угодно свести нас всех троих вместе: его, меня и М. Ал. - потому что самая большая моя в жизни любовь, самая недосягаемая это был Макс. Ал.
   Если Н. Ст. был для меня цветение весны, "мальчик", мы были ровесники, но он всегда казался мне младше, то М. А.. для меня был где-то вдали, кто-то никак не могущий обратить свои взоры на меня, маленькую и молчаливую.
   Была одна черта, которую я очень не любила в Н. Ст., - его неблагожелательное отношение к чужому творчеству, он всегда бранил, над всеми смеялся, - а мне хотелось, чтобы он тогда уже был "отважным корсаром", но тогда он еще не был таким.
   Он писал тогда "Капитанов" - они посвящались мне. Вместе каждую строчку обдумывали мы.
   Но он ненавидел М. Ал. - мне это было больно очень, здесь уже с неотвратимостью рока встал в самом сердце образ Макс. Ал. То, что девочке казалось чудом, - свершилось. Я узнала, что М. А. любит меня, любит уже давно, - к нему я рванулась вся, от него я не скрывала ничего. Он мне грустно сказал: "Выбирай сама. Но если ты уйдешь к Г-ву - я буду тебя презирать". - Выбор уже был сделан, но Н. С. все же оставался для меня какой-то благоуханной, алой гвоздикой.
   Мне все казалось: хочу обоих, зачем выбор! Я попросила Н. С. уехать, не сказав ему ничего. Он счел это за каприз, но уехал, а я до осени (сент.) жила лучшие дни моей жизни. Здесь родилась Черубина.
   Я вернулась совсем закрытая для Н. С., мучила его, смеялась над ним, а он терпел и все просил меня выйти за него замуж. - Почему я так мучила Н. С.? - Почему не отпускала его от себя? Это не жадность была, это была тоже любовь. Во мне есть две души, и одна из них верно любила одного, другая другого. О, зачем они пришли и ушли в одно время!
   Наконец Н. Ст. не выдержал, любовь ко мне уже стала переходить в ненависть. В "Аполлоне" он остановил меня и сказал: "Я прошу Вас последний раз - выходите за меня замуж"; - я сказала: "Нет!" Он побледнел - "Ну, тогда Вы узнаете меня". - Это была суббота. В понедельник ко мне пришел Гюнтер ** и сказал, что Н.С. на "Башне" говорил Бог знает что обо мне. Я позвала Н. С. к Лидии Павл. Брюлловой, там же был и Гюнтер. Я спросила Н. С., говорил ли он это. Он повторил мне в лицо. Я вышла из комнаты. Он уже ненавидел меня. Через два дня М. А. ударил его, была дуэль.
   Через три дня я встретила его на Морской. Мы оба отвернулись друг от друга. Он ненавидел меня всю свою жизнь и бледнел при одном моем имени.
   Больше я его никогда не видела.
   Вот и все...***
  
   (Л) Вышел с порожними руками Григорий. (24)
  
   ________
   * "Une cloche argent" (фр.)
   ** В мемуарах "Жизнь под восточным ветром" Йоханнес (Иоганнес, в мемуарах - Ганц) Гюнтер (1886 - 1973), немецкий писатель и переводчик, подробно рассказал о Черубине и своем вмешательстве в эту историю.
   *** Васильева - Архипову: "При жизни моей обещайте "Исповедь" никому не показывать, а после моей смерти - мне будет все равно".
   Ч.
   СПБ. 1926, осень. ­­­­­­­­­­__________
  
  
  
  
  
  
   4
  
  

* * *

[1906 г.]

   Горенко - Штейну *:
  
   Мой дорогой Сергей Владимирович, простите и Вы меня, я в тысячу раз более виновата в этой глупой истории, чем Вы.
   Ваше письмо бесконечно обрадовало меня, и я буду очень счастлива возвратиться к прежним отношениям, тем более что более одинокой, чем я, даже быть нельзя.
   Мой кузен Шутка называет мое настроение "неземным равнодушием", и мне кажется, что он-то совсем не равнодушен, и на мое горе, ко мне.
   Все это, впрочем, скучная чепуха, о которой так не хочется думать.
   Хорошие минуты бывают только тогда, когда все уходят ужинать в кабак или едут в театр, и я слушаю тишину в темной гостиной. Я всегда думаю о прошлом, оно такое большое и яркое. Ко мне здесь все очень хорошо относятся, но я их не люблю.
   Слишком мы разные люди. Я все молчу и плачу, плачу и молчу. Это, конечно, находят странным, но так как других недостатков я не имею, то пользуюсь общим расположением.
   С августа месяца я день и ночь мечтала поехать на Рождество в Царское, к Вале, хоть на 3 дня. Для этого я, собственно говоря, жила все это время, вся замирая от мысли, что буду там, где... ну да все равно.
   И вот Андрей объяснил мне, что ехать немыслимо, и в голове такая холодная пустота. Даже плакать не могу.
   Мой милый Штейн, если бы Вы знали, как я глупа и наивна! Даже стыдно перед Вами сознаться: я до сих пор люблю В. Г.-К. ** И в жизни нет ничего, ничего кроме этого чувства.
   У меня невроз сердца от волнений, вечных терзаний и слез. После Валиных писем я переношу такие припадки, что иногда кажется, что уже кончаюсь.
   Может быть, глупо, что я Вам это говорю, но хочется быть откровенной и не с кем, а Вы поймете, Вы такой чуткий и так хорошо меня знаете.
   Хотите сделать меня счастливой? Если да, то пришлите мне его карточку. Я дам переснять и сейчас же вышлю Вам обратно. Может быть, он дал Вам одну из последних. Не бойтесь, я не "зажилю", как говорят на юге.
   Вы хороший, что написали мне, я Вам страшно благодарна. Что Вы делаете, думаете и видаете ли Валерию?
   Ваша Аня.
  
   PS. Тоника советую сунуть в... Андрей говорил мне, что он все тот же. Куда Вам писать?
  
   Мой адрес: г. Киев, Меринговская ул., д. N 7, кв. А. А. Горенко.
  
   __________
   * Письма Анны Андреевны адресованы Сергею Владимировичу фон Штейну (1882 - 1955), приват-доценту, филологу, мужу старшей сестры Анны Горенко.
   ** В. Г.-К. - Владимир Викторович Голенищев-Кутузов (1879 - 1934), в 1907 году окончил Петербургский университет, факультет восточных языков. _________
  
  

* * *

[Январь 1907 г.]

  

Милый Сергей Владимирович.

   Если бы знали, какой Вы злой по отношению к Вашей несчастной belle-soeur. * Разве так трудно прислать мне карточку и несколько слов?
   Я так устала ждать!
   Ведь я жду ни больше ни меньше как 5 месяцев.
   С сердцем у меня совсем скверно, и только оно заболит, левая рука совсем отнимается. Мне не пишут из дому, как здоровье Андрея, и поэтому я думаю, что ему плохо.
   Может быть, и Вы больны, что так упорно молчите. Я кончила жить, еще не начиная. Это грустно, но это так. Где Ваши сестры? верно, на курсах, о, как я им завидую. Уж, конечно, мне на курсах никогда не бывать, разве на кулинарных.
   Сережа! Пришлите мне карточку Г.-К. Прошу Вас в последний раз, больше, честное слово, не буду.
   Я верю, что Вы хороший настоящий друг, хотя Вы как никто знаете меня.
   Ecrivez **.
   Аня.
   ________
   * Своячница (франц.)
   ** Пишите (франц.) ____________
  

* * *

2 февраля 1907 г.

  
   Милый Сергей Владимирович, это четвертое письмо, которое я пишу Вам за эту неделю. Не удивляйтесь, с упрямством, достойным лучшего применения, я решила сообщить Вам о событии, которое должно коренным образом изменить мою жизнь, но это оказалось так трудно, что до сегодняшнего вечера я не могла решиться послать это письмо. Я выхожу замуж за друга моей юности Николая Степановича Гумилева. Он любит меня уже 3 года, и я верю, что моя судьба быть его женой. Люблю ли его, я не знаю, но кажется мне, что люблю. Помните у В. Брюсова:
  
   Сораспятая на муку,
   Враг мой давний и сестра,
   Дай мне руку! дай мне руку!
   Меч взнесен. Спеши. Пора.
  
   И я дала ему руку, а что было в моей душе, знает Бог и Вы, мой верный, дорогой Сережа. Оставим это.
  
   ... всем судило Неизбежное,
   Как высший долг, - быть палачом.
  
   Меня бесконечно радуют наши добрые отношения и Ваши письма, светлые желанные лучи, которые так нежно ласкают мою больную душу.
   Не оставляйте меня теперь, когда мне особенно тяжело, хотя я знаю, что мой поступок не может не поразить Вас.
   Хотите знать, почему я не сразу ответила Вам: я ждала карточку Г.-К. и только после получения ее я хотела объявить Вам о своем замужестве. Это гадко, и чтобы наказать себя за такое малодушие, я пишу сегодня, и пишу все, как мне это ни тяжело.
   Вы пишите стихи! Какое счастие, как я завидую Вам. Мне нравятся Ваши стихотворения, я вообще люблю Ваш стиль.
   Тетрадь Ваших стихов у нас, и когда я вернусь домой, я вышлю ее Вам, если Андрей не предупредил меня. Я не пишу ничего и никогда писать не буду. Я убила душу свою, и глаза мои созданы для слез, как говорит Иоланта. Или помните вещую Кассандру Шиллера. Я одной гранью души примыкаю к темному образу этой великой в своем страдании пророчицы. Но до величия мне далеко.
   Не говорите никому о нашем браке. Мы еще не решили ни где, ни когда он произойдет. Это - т а й н а , я даже Вале ничего не написала.
   Пишите мне, Сергей Владимирович, мне стыдно просить об этом, отнимать у Вас время, которое Вам так дорого, но Ваши письма - такая радость.
   Зачем Вы называете меня Анна Андреевна? Ведь последний год в Царском эти церемонии уже совершенно вышли из употребления. Я - другое дело. Но ведь разница в годах и положении играет большую роль.
   Пришлите мне, несмотря ни на что, карточку Владимира Викторовича. Ради Бога, я ничего на свете так сильно не желаю.
   Ваша Аня.
  
   PS. Стихи Феодорова за немногими исключениями действительно слабы. У него неяркий и довольно сомнительный талант. Он не поэт, а мы, Сережа, - поэты. Благодарю Вас за Сонеты, я с удовольствием их читала, но должна сознаться, что больше всего мне понравились Ваши заметки. Не издает ли А. Блок новые стихотворения - моя кузина его большая поклонница.
   Нет ли у Вас чего-нибудь нового Н. С. Гумилева. Я совсем не знаю, что и как он теперь пишет, а спрашивать не хочу.
  
  

* * *

[Февраль 1907 г.]

  
   Мой дорогой Сергей Владимирович, я еще не получила ответа на мое письмо и уже снова пишу. Мой Коля собирается, кажется, приехать ко мне - я так безумно счастлива. Он пишет мне непонятные слова, и я хожу с письмом к знакомым и спрашиваю объяснение. Всякий раз как приходит письмо из Парижа, его прячут от меня и передают с великими предосторожностями. Это от страстности моего характера, не иначе. Он так любит меня, что даже страшно. Как Вы думаете, что скажет папа, когда узнает о моем решении? Если он будет против моего брака, я убегу и тайно обвенчаюсь с Nicolas. Уважать отца я не могу, никогда его не любила, с какой же стати буду его слушаться. Я стала зла, капризна, невыносима. О, Сережа, как ужасно чувствовать в себе такую перемену. Не изменяйтесь, дорогой, хороший мой друг. Если я буду жить в будущем году в Петербурге, Вы будете у меня бывать, да? Не оставляйте меня, я себя ненавижу, презираю, я не могу выносить этой лжи, опутавшей меня... Скорее бы кончить гимназию и поехать к маме. Здесь душно! Я сплю 4 ч. в сутки вот уже 5-й месяц. Мама писала, что Андрей поправился, я поделилась с ним моей радостью, но он мне (увы!) не поверил.
  
   Целую Вас, мой
   дорогой друг.
   Аня.
  

* * *

11 февраля 1907 г.

   Мой дорогой Сергей Владимирович, не знаю, как выразить бесконечную благодарность, которую я чувствую к Вам. Пусть Бог пошлет Вам исполнения Вашего самого горячего желания, а я
   н и к о г д а , н и к о г д а не забуду того, что Вы сделали для меня. Ведь я пять месяцев ждала его карточку, на ней он совсем такой, каким я знала его, любила и так безумно боялась: элегантный и такой равнодушно-холодный, он смотрит на меня усталым спокойным взором близоруких светлых глаз. Il est intimidant *, по-русски этого нельзя выразить. Как раз сегодня Наня купила II-й сборник стихов Блока. Очень многие вещи поразительно напоминают В. Брюсова. Напр., стих. "Незнакомка" стр. 21, но оно великолепно, это сплетение пошлой обыденности с дивным ярким видением. Под моим влиянием кузина выписывает "Весы", в этом году они очень интересны, судя по объявлению. Если бы Вы знали, мой дорогой Сергей Владимирович, как я Вам благодарна за то, что Вы ответили мне. Я совсем пала духом, не пишу Вале и жду каждую минуту приезда Nicolas. Вы ведь знаете, какой он безумный, вроде меня. Но довольно о нем. Я когда-то проиграла Мешкову пари - мои стихи. Вероятно, он поэтому спрашивал Вас о них. Я хочу послать ему анонимно маленькую поэму, которая посвящается, нашим прогулкам летом 1905 г. Если случайно знаете его адрес, сообщите, пожалуйста. Мы кутим, и Сюлери играет главную роль в наших развлечениях. Отчего Вы думали, что я замолчу после получения карточки? О нет! Я слишком счастлива, чтобы молчать. Я пишу Вам и знаю, что он здесь со мной, что я могу его видеть, - это так безумно-хорошо. Сережа! я не могу оторвать от него душу мою. Я отравлена на всю жизнь, горек яд неразделенной любви! Смогу ли я снова начать жить? Конечно, нет! Но Гумилев - моя Судьба, и я покорно отдаюсь ей. Не осуждайте меня, если можете. Я клянусь Вам всем для меня святым, что этот несчастный человек будет счастлив со мной...
  
   Аня.
  

* * *

  

[Открытое письмо. Почтовый штемпель - 29. X. 1910 Киев]

   На днях возвращаюсь в Царское. Напоминаю Вам Ваше обещание навестить меня. Пожалуйста, передайте мое приглашение Екатерине Владимировне. О дне сговоримся по телефону. Здесь я проболела 2 недели.
   Жму Вашу руку.
   Анна Гумилева. **
   _________
   * Запугивающий, вызывающий робость (франц.).
   ** Ранние письма А. А. Ахматовой, ж-л "Новый мир", N 9, 1986, стр. 199 _____________
  

* * *

  
   25 апреля 1910 года в Николаевской церкви села Никольская слободка под Киевом состоялось венчание Николая Степановича Гумилева и Анны Андреевны Горенко. О том, что предшествовало этому браку, вспоминала спустя полвека Валерия Сергеевна Срезневская, с детства знавшая и невесту, и жениха: "Она, помню, жаловалась в письмах на притязания Гумилева... и не хотела идти замуж. Затем между нами возникло недолгое молчание... и затем я получила письмо с уведомлением о свадьбе с "Николай Степановичем Гумилевым", произошедшей в Киеве с согласия Анны Ивановны Гумилевой и Аниной матери Инны Эразмовны...
   Сохранилась записка Ахматовой 1910 года к Срезневской. Может быть, она относится к приезду Анны Горенко из Киева в Петербург, приезду к жениху, когда будущая свадьба еще держалась в тайне. (именно в тот раз Гумилев показал ей корректуру "Кипарисового ларца" Иннокентия Аннинского, о чем Ахматова не раз будет вспоминать как о важнейшем событии в своей судьбе). Тональность записки далека от идиллии:
   "Птица моя, - сейчас еду в Киев. Молитесь обо мне. Хуже не бывает. Смерти хочу. Вы все знаете, единственная, ненаглядная, любимая, нежная. Валя моя, если бы я умела плакать, Аня."
   Согласие на брак было получено в ноябре 1909 года - после шести лет знакомства, неоднократных предложений Гумилева и полусогласий, сменяющихся отказами, Анны Горенко. Со слов Анны Андреевны об этом эпизоде написала ее английский биограф Аманда Хэйт: Гумилев приехал в Киев на вечер "Острова искусств", встретил Ахматову и провел с ней вечер - на сей раз она согласилась выйти замуж...
   Вернемся в ноябрьские дни тысяча девятьсот девятого года. Возможно, в эти дни киевская курсистка получила письмо от Гумилева, которое, по ее позднейшим рассказам, заставило все-таки согласиться на брак. Там было что-то вроде: я понял, что в мире меня интересует только то, что имеет отношение к вам...
   Итак, спустя одиннадцать дней после первого анонса в газете "Киевские вести" появилось уведомление:
  

Малый театр Крамского

   Сегодня, 29 ноября, "Остров искусства" - вечер современной поэзии сотрудников журналов "Аполлон", "Остров" и др.
   Михаила Кузмина, графа Ал. Н. Толстого, П. Потемкина и Н. Гумилева при участии Ольги Форш, В. Эльснера, К. Л. Соколовой, Л. Д. Рындиной и др. Гг. Яновские и г. Аргамаков от участия в вечере в последний день отказались и устроители долгом считают о том уведомить, прося желающих получить обратно деньги в кассе театра.
  
   Начало ровно в 8 Ґ ч. вечера.
  
   ... Н. В. Вольский-Валентинов: "Будем несколько нескромны и, по очереди, попросим паспорт у гастролирующих устроителей бирюзового острова искусства.
   Г-н Гумилев?
   Г-н Толстой?
   Что вам про них известно? Я вижу: вы морщите лоб? Тщетно силитесь хоть что-нибудь вспомнить?" И далее в столь знакомом русскому читателю нашего века стиле сообщалось все, что удалось наскрести, компрометирующее Кузмина и Потемкина. Но самым тревожным для курсистки Горенко было, по-видимому, ожидание оглашения еще одного обстоятельства.
   23 ноября петербургские газеты сообщили, что накануне состоялась дуэль между двумя сотрудниками нового журнала "Аполлон". И по всей России пошли перепечатки сообщения "Биржевки" о "дуэли между литераторами поэтами Марком Волошиным и Н. С. Гумилевичем (Немзером)". "Сик!" - как восклицали в оно время. Потом поспешного репортера исправили, и газетный мир стал всласть развивать эту тему. Отметились чуть ли не все, кто мало-мальски владел пером. В том числе и будущий Дон Аминадо. Но изощренней всех был удар популярного и одаренного Петра Пильского. Его очерк назывался "Два испанца": "Гумилев (могу судить по тому портрету, который воспроизводится у нас из "Аполлона") - неврастеничный, раскосый, молодой человек, едва ли с зубами, и, наверное, без волос, пишущий так, что критик "Аполлона", где г. Гумилев печатается, говорит о нем: "кажется", пока давший нам одно хорошее и два недурных стихотворения! Всего и только!"...
   Все это дает косвенное представление о том, как была напряжена двадцатилетняя Анна Горенко в ноябрьские дни после газетной свистопляски вокруг дуэли.
   28 ноября петербуржцы приехали. Кузмин записал в дневнике: "... все перепуганы газетной руготнею до того, что почти готовы отказаться от вечера. Меня с Колей поместили у Экстер, декадентских меценатов в мастерской...
   Гумилев пошел отыскивать своих старых невест"...
   29 ноября. Воскресенье. Восемь с половиной часов вечера. Мы не знаем, кто еще сидел в зале театра Крамского. Может быть, Бенедикт Лившиц, опекаемый Экстерами. Знаем некоторых, кого точно не было. Например, Лев Шестов, тоже киевлянин, писал А. М. Ремизову: "Газеты их вечер здорово разносили, и публики, говорят, мало было. Я не пошел: некогда ходить было, да я знаю вперед, что все смеяться будут - за тем и идут ведь".
   О том, что видела в этот вечер на сцене Анна Горенко, нам придется догадываться, пробираясь сквозь, заросли рецензентских нотаций и рацей.
   "Кузмин с его небольшой худенькой фигуркой, пунцовыми, точно сейчас только вымазанными розовой помадой женственными губами, большими скошенными мечтательными глазами, тонкой бледно-розовой кожей лица, носящего явный отпечаток вырождающего аристократизма". Он пел свои "Куранты любви":
  
   ... Завтра полюбит любивший
   И не любивший вчера,
   Придет к тебе не бывший
   Другие вечера.
  
   Полюбит, кто полюбит,
   Когда настанет срок.
   И будет то, что будет,
   Что приготовил нам рок.
  
   Мы, как малые дети,
   Ищем оков.
   И слепо падаем в сети
   Из крепких шелков.
  
   (Как вспоминал о пении Кузмина Андрей Белый, "его хриплый надтреснутый голос передавал превосходно тончайшие душевные жесты").
   Рецензент увидел, "когда кончились "Куранты", как было измучено, какими каплями крупного холодного пота было покрыто лицо Кузмина. Да и раньше, еще перед выступлением, на лицах участвовавших было то же выражение робости, неуверенности, мучительного нервного напряжения".
   "Добродушный, с типично писательским лицом Алексей Толстой" читает сказку о ведьмаке, откусившем половину луны, о свинье в луже, о жестокой русалке, о ведьме и Хлое...
   "Слегка смахивающий на семинариста" Гумилев читал несколько стихотворений и маленькую поэму "Сон Адама". Она была написана во время последней разлуки с постоянным адресатом его лирики, и этому адресату снова предстояло узнать себя в своеобразном итоговом обзоре своих обличий:
  
   кроткая Ева, игрушка богов,
   Когда-то ребенок, когда-то зарница,
   Теперь для него молодая тигрица,
   В И зловещем мерцаньи ее жемчугов,
   Предвестница бури, и крови, и страсти,
   И радостей злобных, и хмурых несчастий.
   .....................................................
  
   Он борется с нею. Коварный, как змей,
   Ее он опутал сетями соблазна.
   Вот Ева - блудница, лепечет бессвязно,
   Вот Ева - святая, с печалью очей.
   То лунная дева, то дева земная,
   Но вечно и всюду чужая, чужая.
  
  
   "Читает очень скверно", - заметил один газетчик, "длинные слишком длинные стихи" - другой, и, наконец третий: "... когда г. Гумилев закончил, наконец, свою длинную и нудную поэму "Сон Адама" и гнусавым голосом произнес заключительное восклицание Евы - "Ты снова проснулся, в рада, я рада!" - в ответ ему эхом раздалось со всех кресел: "Мы снова проснулись, мы рады, мы рады!"... *
  
   (Л) Раскачиваясь, помахивая и щелкая нарядной плеткой по ГОЛЕНИЩАМ лакированных сапог, пошел он под навес сарая.
   Григорий спал в снятой с передка арбе. Митька, жмуря левый глаз, словно целясь, вытянул Григория плетью.
   - Вставай, мужик! (44)
   (Л) Григорий наспех оделся. Митька ходил за ним по пятам; заикаясь от злобы, рассказывал:
   - Приехали на гости к Мохову, купцу, энтот самый сотник. Погоди, чей он прозвищем? КУбыть, Листницкий. Такой из себя ТУшистый, сурьеЗНЫЙ. Очки носит. Ну, да нехай! Даром что в очках, а жеребца не дамся обогнать!...
   - Откуда скакать? - обратился к Митьке сотник, поправляя пенсне и любуясь могучими грудными мускулами Митькиного жеребца. **
   - От тополя до Царева пруда.
   - Где это Царев пруд? - Сотник близоруко сощурился.
   - А вон, ваше благородие, возле леса. (45)
   (Л) Уже подъезжая по проулку к двору, Григорий увидел шагавшую им навстречу Аксинью. Шла она, ощипывая хворостинку; увидела Гришку - нагнула голову.
   - Чего застыдилась, аль мы телешами ЕДЕМ? - крикнул Митька и подмигнул: - Калинушка моя, эх, горьковатенькая!
   Григорий, глядя перед собой, почти проехал мимо и вдруг огрел мирно шагавшую кобылу плетью. Та присела на задние ноги - взлягнув, забрызгала Аксинью грязью.
   - И-и-и, ДЬЯВОЛ дурной! (46)
   (Л) - Вот он, дьявол!.. - хмыкнул Григорий, с трудом отрывая от дна метнувшуюся к стремени рыбу.
   Леса... (19)
   (Л) Григорий, улыбаясь, горячил коня: тот, переступая, теснил Аксинью к яру.
   - Пусти, дьявол, вон люди!.. (29)
   (Л) Я тебя, дьявола хромого, культяпого, в упор не вижу!.. Иди отсель, не спужаешь!
   (Л) - Ты-то, ДЬЯВОЛ кЛЕШНЯТЫЙ ***, хорош. Образина твоя калмыцкая!.. На тебя конем не наедешь: испужается. (124)
   (Л) Над займищем по черному недоступному небу, избочившись, шел молодой месяц. Над огнем метелецей порошили бабочКИ. Возле костра на расКИнутом ряднище собрали вечерять. В полевом задымленном котле переКИпала каша. Дарья ПОДОЛОМ исподней юбКИ вытерла ложКИ, крикнула Григорию:
   - Иди вечерять!
   Григорий в накинутом на плечи зипуне вылез из темноты, подошел к огню.
   - Ты чего это такой ненастный? - улыбнулась ДАРья.
   - К дождю, видно, поясНИЦУ ломит, - попробовал Григорий отшутиться. (50)
   (Л) У берега желтым пышным кружевом на зеленом ПОДОЛЕ волны ЗМЕИЛАСЬ **** пена (72)
   (Л) Вилась в походке, перебирая плечами; на окрики мужа посмеивалась; под тонкой каймой злых губ плотно просвечивали мелкие частые зубы. (140)
   (Л) В полночь Григорий, крадучись подошел к стану, стал в шагах в ДЕСЯТИ. Пантелей Прокофьевич сыпал НА АРБУ переливчатый храп. Из-под пепла золотым павлиньим глазком высматривал не залитый с вечера огонь. (50)
   (Л) Не лазоревым алым цветом, а собачьей бесилой, дурнопьяном придорожным цветет поздняя бабья ЛЮБОВЬ...
   Скоро про Гришкину связь узнали все. Сначала говорили об этом шепотом, - верили и не верили, - но после того как хуторской пастух КУЗЬКА КУРНосый на заре увидел их возле ветряка, лежавших под неярким светом закатного месяца в невысоком жите, мутной приБОЙной волной покатилась молва.
   Дошло и до ушей Пантелея Прокофьевича. (51)
   (Л) ТЫ что ж это?.. А? Не осТЫл мужьин след, а ТЫ уже хвост набок! Гришке я кровь спущу за это самое, а Степану твоему пропишу!.. Пущай знает!... Ишь ТЫ, КУРвА, мало тебя БИЛИ...
   (Л) Пантелей Прокофьевич чертом попер в калитку. Аксинья стала, поДЖИДАя его.
   Вошли в курень. Чисто выметенный земляной пол присыпан красноватой супесью, в переднем углу на лавке вынутые из печи пироги. Из горницы пахнет слежалой одеждой и почему-то - анисовыми яблоками. (52)
   ________
   * Роман Тименчик "Остров искусства", ж-л "Дружба народов", N 6, 1989, стр. 244
   ** "Пять могучих коней мне дарил Люцифер..."
   *** В N 11 ж-ла "Весна" за 1911 год опубликован рассказ Гумилева "Лесной дьявол".
   **** "Из логова змиева, из города Киева, я взял не жену, а колдунью..." __________
  
  
   (Л) В горнице над кроватью протянута
   веревочка. На веревочку нанизаны белые
   и черные порожние, без ниток катушки...
   Аксинья другой рукой - огрубелыми от
   работы пальцами - перебирает...(56)
  
   ЧЕТКИ
  
   СМЯТЕНИЕ
  
   1
   Было душно от жгучего света,
   А взгляды его - как лучи.
   Я только вздрогнула: этот
   Может меня приручить.
   Наклонился - он что-то скажет.
   От лица отхлынула кровь.
   Пусть камнем надгробным ляжет
  
   1913
  
   (Л) Григорий улыбается, хочет еще что-
   -то сказать, но чувствует: рука Аксиньи под
   его головой как-то вдруг дрябло МЯКНЕТ,
   вдавливается в подушку и, дрогнув, через
   секунду снова твердеет, принимает
   первоначальное положение...
   Аксинья говорит быстро, но слова
   расползаются, не доходят до слуха
   неживые и бесцветные слова.
   - Мне ее КрасоТУ ЗА ГОЛЕНИЩУ
   не класть. Я бы на тебе женился. (57)
  
   2
   Не любишь, не хочешь смотреть?
   О, как ты красив, проклятый!
   И я не могу взлететь,
   А с детства была крылатой
   Мне очи застит туман,
   Сливаются вещи и лица,
   И только красный тюльпан,
   Тюльпан у тебя в петлице.
  
   1913
  
   (Л) У Дона гудят водяные быки,
   угрюмые басовитые звуки ползут
   через ординарное оконце в горницу.
   - Гриша!
   - Надумала что?
   Аксинья хватает неподатливые,
   черствые на ласку Гришкины руки, жмет
   их к груди, к холодным, помертвевшим
   щекам, кричит стонущим голосом:
   - На чтО ТЫ ПРОКЛЯТЫЙ, привя-
   зался ко мне? Что я буду делать!..
   Гр-и-шка!.. ДУШУ ты мою выНАЕШЬ!..
   СгубилАСЬ Я... Придет Степан - какой
   ответ держать стану?..кТО за меня
   вСТУПится?..
   Григорий молчит. Аксинья скорбно
   глядит на его КРАСИВый хрящеватый
   нос, на покрытые тенью глаза, на немые
   губы...И вдруг рвет плотину сдержан-
   ности ПОток чувства: Аксинья бешеннО
   ЦЕЛУЕТ лицо его, шею, РУКИ, жесткую
   Курчавую черНУю пОрОСЛЬ на груди...
  
   3
   Как велит простая учтивость,
   Подошел ко мне, улыбнулся,
   Полуласково, полулениво
   Поцелуем руки коснулся -
   И загадочных, древних ликов
   На меня поглядели очи...
   Десять лет замираний и криков
   Все мои бессонные ночи
   Я вложила в тихое слово
   И сказала его - напрасно
   Отошел ты, и стало снова
   На душе и пусто и ясно. *
  
   1913
  
   АННА АХМАТОВА
  
   Григорий углом переламывает левую
   бровь, думает и неожиданно открывает
   горячие свои, нерусские глаза. Они
   смеются. Слепят насмешкой.
   - Дура ты, Аксинья, дура! Гутаришь,
   а послухать нечего. Ну, куда я пойду
   от хозяйства? Опять же на службу мне
   на энтот год. Не годится дело... От
   земли я никуда не тронусь. Тут степь,
   дыхнуть есть чем, а там? Прошлую
   зиму ездил ездил я с батей на станцию,
   так БЫЛО-к пропал. Паровозы ревут,
   ДУХ там чижелый ОТ ГОРЕЛОГО
   УГЛЯ. Как народ живет - не знаю,
   может, они привыкли к этому самому
   угару...(58)
  
   ________
   * А. Ахматова. стх. "Смятение", сб. "Четки", СПб., 1914 г. __________
  
  
  
  
  
   5
  
  
  
   30 ноября 1909 года, провожаемый друзьями, Гумилев выехал в Одессу, а оттуда - пароходом в Африку. С экспедицией, организованной академиком В. Радловым, он едет в Абиссинию.
   5 февраля вернулся домой, а 6-го внезапно умер отец поэта, Степан Яковлевич...
   16 апреля в московском издательстве "Скорпион" вышла книга стихов Гумилева "Жемчуга". На сборнике обозначено: "Посвящается моему учителю Валерию Яковлевичу Брюсову".
   В издании 1910 года было четыре раздела: "Жемчуг черный", "Жемчуг серый", "Жемчуг розовый" и "Романтические цветы".
   Надо сказать, что это, пожалуй, первая книга, принесшая ему широкую популярность...
   Валерий Брюсов напечатал в "Русской мысли" рецензию на новую книгу поэта. Как и в прошлых рецензиях, Брюсов оставался строгим и требовательным, но все-таки доброжелательным учителем. Он писал об авторе:
   "... Живет в мире воображаемом и почти призрачном. Он как-то чуждается современности, он сам создает для себя страны и населяет их им самим сотворенными существами: людьми, зверями, демонами. В этих странах - можно сказать в этих мирах - явление подчиняется не обычным законам природы, но новым, которым повелел существовать поэт; и люди в них живут и действуют не по законам обычной психологии, но по странным, необъяснимым капризам, подсказываемым автором-суфлером".
  
   (Л) Григорий потоптался на месте и, уже держась за дверную ручку, сказал:
   - Мне бы на-часок, ваше благородие, сказать вам...
   Сотник вышел следом за Григорием в полутемный коридор. Сквозь матовые стекла с террасы скупо сочился РОЗОВЫЙ свет.
   - В чем дело?
   - Я не один... - Григорий густо покраснел. - Со мной баба. Может, и ей место какое выйдет?
   - Жена? - спросил сотник, улыбаясь, поднимая РОЗОВЫЕ от света брови...
   - Чужая жена...
   - Ах, вон как. Ну что ж, устроим и ее ЧЕРНОЙ стряпухой. А муж ее где?
   - Тут, хуторной.
   - Ты, что же, похитил у мужа жену?
   - Сама приблудилась.
   - РОМАНТИЧЕСКАЯ история. Ну хорошо, приходи завтра. Можешь быть свободен, братец.
   Григорий пришел в Ягодное - имение Листницких - часов в восемь утра. По большому двору, обнесенному кирпичной облупленной оградой, нескладно раскидались дворовые постройки: флигель под черепичной крышей, с черепичной цифрой посредине - 1910 год, - людская, баня, конюшня, птичник и коровник, длинный амбар, каретник. Дом большой, старый, огороженный со стороны двора палисадником, ютился в саду. За домом СЕРОЮ стеною стояли оголенные тополя и вербы левады в коричневых шапках покинутых грачиных гнезд.
   Григория встретила за двором ватага крымских черных борзых. Старая хромая сука, со слезящимися старушечьим взглядом, первая обнюхала Григория, пошла следом, понурив сухую голову. (155) *
   (Л) Григорий, сидевший возле тяжелого - в голубых слинялых ЦВЕТАХ - сундука, глянул на нее.
   Под ЧЕРНОЙ стоячей пылью коклюшкового шарфа смелые СЕРЫЕ глаза. На упругой щеке дрожала от смущения и сдержанной улыбки неглубокая РОЗОВЕЮЩАЯ ямка. (70)
   __________
   * "Тихий Дон", Москва, "Художественная литература", 1985, т. 1, стр. 155
   В приведенном фрагменте текста наблюдается множество смысловых Авторских значений: " ... ЧЕРНЫЙ", " ... СЕРЫЙ", " ... РОЗОВЫЙ" и "РОМАНТИЧЕСКИЕ ...", а так же дата издания сборника.
   Интересно проследить как нитка "Жемчугов" образует в общем колорите произведения н е п р е р ы в н ы й Авторский цветовой код "черный, серый, розовый". __________
  
  
   (Л) Подъесаул вырвал из ножен шашку, клинок блекло сверкнул голубизной...
   Впереди рябил на СЕРОМ фоне поля подъесаул Полковников. Неудержимо летел навстречу ЧЕРНЫЙ клин пахоты...
   Как сквозь запотевшие стекла бинокля, видел бурую гряду окопов, СЕРЫХ людей, бежавших к городу...
   Резцом, как алмазом на стекле, вырезала память Григория и удержала надолго РОЗОВЫЕ десны Прохорова коня с ощеренными плитами зубов...
   Сквозь пленку слез, надутых ветром, Григорий глядел перед собой на СЕРУЮ киповень бежавших от окопов австрийцев. (239)
   (Л) Астахов, большой, грузноватый и ЧЕРНЫЙ казак, подслеповато жмурясь, вошел в халупу...
   Они только что пересмеялись, и у Иванкова еще дергал РОЗОВЫЕ щеки смешок...
   Выехали на заре. У колодца на выезде босая девка черпала бадьей воду. Крючков приостановил коня.
   - Дай напиться, любушка!
   Девка, придерживая рукой холстинную юбку, прошлепала по луже РОЗОВЫМИ ногами; улыбаясь СЕРЫМИ, в густой опуши ресниц, глазами, подала бадью. Крючков пил, рука его, державшая на весу тяжелую бадью, дрожала от напряжения; на красную лампасину шлепали, дробясь и стекая, капли. (254)
   (Л) Григорий, кривя рот, настиг его в четвертый раз, привстав на стременах (лошади их скакали почти рядом, и Григорий видел пепельно-СЕРУЮ, тугую, бритую щеку венгерца...
   Жестокий толчок при падении на секунду вернул его к действительности. Он открыл глаза; омывая, их залила кровь. Топот возле уха и тяжкий дых лошади: "хап, хап, хап!" В последний раз открыл Григорий глаза, увидел раздутые РОЗОВЫЕ ноздри лошади, чей-то пронизавший стремя сапог. "Все", - змейкой скользнула облегчающая мысль. Гул и ЧЕРНАЯ пустота. (294) *
   _________
   * "А иные нарочно попадаются. Ганка чех, что Краледворскую рукопись сочинил, сам приписал в конце по-латински "Ганка fecit ..." Николай ГУМИЛЕВ. "Веселые братья". _________
  
  
   Вернувшись из свадебного путешествия, Гумилев предпринимает вторую поездку в Африку, на этот раз достигнув Аддис-Абебы.
   Подружился с русским посланником в Абиссинии Черемзиным, который жил на территории русской миссии, в нескольких верстах от Аддис-Абебы, и Гумилев ездил к нему в гости на муле. Вместе с Черемзиным 25 декабря участвовал на парадном обеде в Геби (дворце негуса) в честь наследника абиссинского императора Лидж-Ясу. У Черемзина встречали по-русски и новый, 1911 год.
   Из Аддис-Абебы в Джибути опять шел через пустыню и с местным поэтом ато-Иосифом собирал абиссинские песни и предметы быта.
   В конце февраля из Джибути на пароходе через Александрию, Константинополь, Одессу отправился в Россию. В Царское Село вернулся в конце марта 1911 года больным сильнейшей африканской лихорадкой...
   13 апреля 1911 года в редакции "Аполлона" на заседании "Академии" рассказал о виденном, показал предметы, собранные в Африке, и прочел поэму "Блудный сын" (это был перерыв между приступами лихорадки), Вячеслав Иванов высказался по поводу поэмы необычайно резко и крайне отрицательно...
  
   (Л) Андрея Томилина трясла лихорадка, лежал он в будке под шинелью. (59)
   - Пришел узнать... - Митька нырнул в холодную слизь буравивших его глаз и зябко передернул плечами, - может, отдадите Лизавету?
   Отчаяние, злоба, трусость выдавили на растерянном Митькином лице пот, скупой, как росная сырость в засуху.
   У Сергея Платоновича дрожала левая бровь и топырилась, выворачивая бордовую изнанку, верхняя губа. Вытягивая шею, он весь клонился вперед.
   - Что?.. Что-о-о?.. Мерзавец!.. Пошел!.. К атаману тебя! Ах ты сукин сын! Пас-ку-да!..(117)
   (Л) Митька не успел повернуться лицом, как передний, по кличке БАЯН, кинул ему лапы на плечи и сомкнул пасть, уВЯзИВ зубы В ВатНОй куртке. Рвали, тянули, клубились черным комом. Митька отбивался руками, стараясь не упасть. Мельком видел, как Емельян, развеивая из трубки искры, промелся в кухню, хлопнул крАШЕНой дверью. (118)
   (Л) - Заблудил, мать его черт!.. Об пенек вдариЛО сани ПОд раскат - ПОЛОз ПОПОЛам.
   ПришЛОсь вернуться... (141)
   (Л) - Нехай идет, кобелина поблудный! Нехай, будь он проклят! Иди, иди, ступай!.. - гремел старик, настежь распахивая двери. (150)
  
   С конца марта до середины мая, превозмогая приступы, Гумилев работал, писал стихи, продолжал бывать "на башне", в университете, в Музее древностей, на лекциях по классической филологии...
   Осенью Гумилев стал постоянно бывать в Петербурге - встречался с литераторами в редакции "Аполлона", обдумывал планы создания новой литературной организации - Цеха поэтов, обсуждал эти планы с Сергеем Городецким и группой молодых петербургских поэтов - Мандельштамом, Нарбутом, Лозинским...
   20 октября на Фонтанке, 143, кв. 5, состоялось первое собрание Цеха поэтов, был учрежден состав членов. Ахматова, Блок, Гумилев читали стихи...
   В редакции "Аполлона" на очередном заседании "Академии" 18 февраля 1912 года с докладами о символизме выступили Вячеслав Иванов и Андрей Белый. Гумилев и Городецкий резко возражали им - фактически закрепив обособление от символизма и заявив о создании новой литературной школы - акмеизма. Это был день окончательного разрыва отношений Гумилева и Вячеслава Иванова.
   Александр Блок. В журнале "Аполлон" 1913 года появились статьи Н. Гумилева и С. Городецкого о новом течении поэзии; в обеих статьях говорилось о том, что символизм умер и на смену ему идет новое направление, которое должно явиться достойным преемником своего достойного отца.
   В статье Н. Гумилева на первой же странице указано, что "родоначальник всего символизма как школы - французский символизм" и что он "выдвинул на первый план чисто литературные задачи: свободный стих, более своеобразный и зыбкий слог, метафору и теорию соответствий". По видимому, Н. Гумилев полагал, что русские тоже "выдвинули на первый план" какие-то "чисто литературные задачи", и даже склонен был отнестись к этому с некоторого рода одобрением. Вообще Н. Гумилев, как говорится, "спрыгнул с печки"; он принял Москву и Петербург за Париж, совершенно мгновенно в этом тождестве убедился и начал громко и развязно полусветским, полупрофессорским языком, разговаривать с застенчивыми русскими литераторами о их "формальных достижениях", как принято теперь выражаться; кое за что он поощрял и похлопывал их по плечу, но больше - порицал. Большинство собеседников Гумилева было занято мыслями совсем другого рода: в обществе чувствовалось страшное разложение, в воздухе пахло грозой, назревали какие-то большие события; потому Н. Гумилеву как-то и не возражали энергично, тем более, что он совершенно никого не слушал, будучи убежден, например, в том, что русский и французский символизм имеют между собой что-то общее. Ему в голову не приходило, что никаких чисто "литературных" школ в России никогда не было, быть не могло и долго еще, надо надеяться, не будет...
   ... спор по существу был уже закончен, храм "символизма" опустел, сокровища его (отнюдь не "чисто литературные") бережно унесли с собой немногие; они и разошлись молчаливо и печально по своим одиноким путям.
   Тут-то и появились Гумилев и Городецкий, которые "на смену" (?!) символизму принесли с собой новое направление: "акмеизм" (от слова "acme" - высшая степень чего-либо, цвет, "цветущая пора") или "адамизм" ("мужественно-твердый и ясный взгляд на жизнь". Почему такой взгляд называется "адамизмом", я не совсем понимаю, но, во всяком случае, его можно приветствовать; только, к сожалению, эта единственная, по-моему, дельная мысль в статье Гумилева была заимствована им у меня; более чем за два года до статей Гумилева и Городецкого мы с Вяч. Ивановым гадали о ближайшем будущем нашей литературы на страницах того же "Аполлона"; тогда я эту мысль и высказал).
   "Новое" направление Н. Гумилев характеризовал тем, что "акмеисты стремятся разбивать оковы метра пропуском слогов" (что, впрочем, в России поэты делали уже сто лет), "более чем когда-либо вольно переставляют ударения (?), привыкли "к смелым поворотам мысли" (!), ищут в живой народной речи новых слов (!), обладают "светлой иронией, не подрывающей корней веры" (вот это благоразумно!), и не соглашаются "приносить в жертву символу всех прочих способов поэтического воздействия" (кому, кроме Н. Гумилева, приходило в голову видеть в символе "способ поэтического воздействия")? И как это символ, например, крест, "воздействует поэтически"? - этого я объяснять не берусь).
   Что ни слово, то перл. Далее, в краткой, но достаточно сухой и скучной статье Гумилева среди каких-то сентенций и парадоксов вовсе не русского типа ("Мы не решились бы заставить атом поклониться богу, если бы это не было в его природе", "смерть - занавес, отделяющий нас актеров, от зрителей"; или любезное предупреждение: "Разумеется, Прекрасная Дама Теология остается на своем престоле" и т. п.) можно найти заявления вроде следующих: "Как адамисты, мы немного лесные звери" (как свежо это "немного"!); или "Непознаваемое по самому смыслу этого слова нельзя познать" ("Нельзя объять необъятного", - сказал еще К. Прутков), и "все попытки в этом направлении - нецеломудренны" (sic!).
   С. Городецкий, поэт гораздо менее рассудочный и более непосредственный, чем Н. Гумилев, в области рассуждений значительно ему уступил...
   Сергей Городецкий. Борьба между акмеизмом и символизмом... есть прежде всего борьба за этот мир, звучащий, красочный, имеющий формы, вес и время, за нашу планету Землю... После всяких "неприятий" мир бесповоротно принят акмеизмом во всей совокупности красот и безобразий...
  
   (Л) - Налей ПОкрепЦЕ. (108)
  
   Весной 1912 года Гумилев уехал с женой в Италию, а в конце апреля вышла в свет книга "Чужое небо", экземпляр которой был доставлен Гумилеву во Флоренцию.
  
   (Л) - С лица-то? Желтая. Глаза тусменныи, - НЕБОсь, не сладко на ЧУЖОЙ сторонушке. (14)
   (Л) Зачужавшим голосом...* (26)
   (Л) - Придет мУЖ - НЕБОсь, бросишь меня? Побоишься? (57)
   (Л) Степан стал на пороге, исхудавший и ЧУЖОЙ. (64)
   (Л) - Ты чего же, внучушка, рада, небось? Ась? (87)
   (Л) - ЧУЖАЯ ты какая-то...
   Наталья глядела вверх на недоступное звездное займище... (131)
   (Л) - Сманул ЧУЖУЮ жену и... пользуешься?
   - Пусти стремя.
   - Ты НЕ БОись... Я бить не буду.
   - Я НЕ БОюсь, ты брось это!.. (187)
   (Л) - Погоди-ка. А как же... Аксютка как?
   Григорий, плетью сбивая с подошвы САПОГА приставший коМОчек гРЯзи, ответил:
   - НИЧЕГО. ** (188)
   (Л) - У меня вон дите; ОБ чем гутарить? ТепериЧа УЖ НЕ прилепишься.
   - Ты гляди... НЕ ЧУЖОГО вскармливаешь?
   Григорий пОБледНЕл: тронул отец НЕзарубцованную БОлячку. (200)
   (Л) Иду вот ЧУЖОЙ жеНЕ на пОБывку... (345)
  
   ________
   * Пересохло небо...
   ** Топоним: "Ионическое море" __________
  
  
   В конце мая Гумилев уехал в Слепнево и при всех особенностях его дачной жизни выполнил заказ Корнея Чуковского - перевел Оскара Уайльда. В июле съездил в Москву, посетив журнал "Русская мысль"...
   18 сентября 1912 года в родильном приюте императрицы Александры Федоровны на 18-й линии Васильевского острова у Анны Андреевны и Николая Степановича Гумилевых родился сын Лев.
   (Л) За все время случилось лишь два события, встряхнувших заплесневелую в сонной одури жизнь: Аксиньины роды да пропажа племенного гусака. К девочке, которую родила Аксинья, скоро привыкли, а от гусака нашли за левадой в ярке перья (видно, лиса пошкодила) - и успокоились. (194)
  
   Между тем Гумилев принимает решение о новой поездке в Африку, и это несмотря на предупреждение только что вернувшегося оттуда доктора Кохановского о трудностях путешествия в период дождей...
  
  

* * *

  
   Гумилев - Ахматовой:

[1913]

  
   Милая Аника, я уже Одессе и в кафе почти заграничном. Напишу тебе, потом попробую писать стихи. Я совершенно выздоровел, даже горло прошло, но еще несколько устал, должно быть с дороги. Зато уже нет прежних кошмаров; снился раз Вячеслав Иванов, желавший мне сделать какую-то гадость, но и во сне я счастливо вывернулся. В книжном магазине просмотрел Жатву. Твои стихи очень хорошо выглядят, и забавна по тому, как сильно сбавлен тон, заметка Бориса Садовского.
   Здесь я видел афишу, что Вера Инбер в пятницу прочтет лекцию о новом женском одеянии, или что-то в этом роде; тут и Бакст и Дункан и вся тяжелая артиллерия.
   Я весь день вспоминаю твои строки о "приморской девчонке", они мало того что нравятся мне, они меня пьянят. Так просто сказано так много, и я совершенно убежден, что из всей послесимволической поэзии ты да, пожалуй (по-своему), Нарбут окажитесь самыми значительными.
   Милая Аня, я знаю, ты не любишь и не хочешь понять это, но мне не только радостно, а и прямо необходимо по мере того, как ты углубляешься для меня как женщина, укреплять и выдвигать в себе мужчину; я никогда бы не смог догадаться, что от счастья и славы безнадежно дряхлеют сердца, но ведь и ты никогда бы не смогла заняться исследованием страны Галла и понять, увидя луну, что она алмазный щит богини воинов Паллады.
   Любопытно, что я сейчас опять такой же, как тогда, когда писались Жемчуга, и они мне ближе Чужого неба.
   Маленький * до сих пор был прекрасным спутником; верю, что так будет и дальше.
   Целуй от меня Львеца (забавно, я первый раз пишу его имя) и учи его говорить папа. Пиши мне до 1 июня в Дире-Дауа (Dire-Daoua, Abissinie, Afrique), до 15 июня в Джибути, до 15 июля в Порт-Саид, потом в Одессу.
  
   * * *

[13 апреля 1913]

  
   Милая Аника, представь себе, с Одессы ни одного стихотворения. Готье переводится вяло, дневник пишется лучше. Безумная зима, сказывается, я отдыхаю как зверь. Никаких разговоров о литературе, о знакомых, море хорошее, прежнее. С нетерпеньем жду Африки. Учи Леву говорить и не скучай. Пиши мне, пусть я найду в Дире-Дауа много писем. И помечай их числами.
   Горячо целую тебя и Леву; погладь Молли.
   Всегда твой
   Коля.
  

* * *

[1913]

   Дорогая моя Аника, я уже в Джибути, доехал и высадился прекрасно. Магический открытый лист уже сэкономил мне рублей пятьдесят и вообще оказывает ряд услуг. Мое нездоровье прошло совершенно, силы растут с каждым днем. Вчера я написал стихотворение, посылаю его тебе. Напиши Дире-Дауа, что ты о нем думаешь. На пароходе попробовал однажды писать в стиле Гилеи **, но не смог. Это подняло мое уважение к ней. Мой дневник идет успешно, и я пишу его так, чтобы прямо можно было печатать. В Джедде с парохода мы поймали акулу; это было действительно зрелище. Оно заняло две страницы дневника.
   Что ты поделываешь? Право, уже в июне поезжай к Инне Эразмовне. Если не хватит денег, займи, по возвращении в Петербург у меня они будут. Присылай мне сюда твои новые стихи, непременно. Я хочу знать, какой ты стала. Леве скажи, что у него будет свой негритенок. Пусть радуется. С нами едет турецкий консул, назначенный в Харрар. Я с ним очень подружился, он будет собирать для меня абиссинские песни, и мы у него остановимся в Харраре. Со здешним вице-консулом Галебом, с которым, помнишь, я ссорился, я окончательно помирился, и он оказал мне ряд важных услуг.
   Целую тебя и Левика.
   Твой Коля.
   _______
   * Маленький... - Николай Леонидович Сверчков, племянник Н. Гумилева, в отличие от него прозывавшийся в семье Коля-маленький.
   ** "Гилея" - футуристическая группировка, в которую входили В. Хлебников, В. Маяковский, братья Д. и Н. Бурлюки, В. Каменский, А. Крученых и Б. Лившиц. ___________
  
   * * *
  
   Полночь сошла, непроглядная темень,
   Только река от луны блестит,
   А за рекой неизвестное племя,
   Зажигая костры, шумит.
  
   Завтра мы встретимся и узнаем,
   Кому быть властителем этих мест;
   Им помогает черный камень,
   Нам - золотой нательный крест.
  
   Вновь обхожу я бугры и ямы,
   Здесь будут вещи, мулы - тут.
   В этой унылой стране Сидамо
   Даже деревья не растут.
  
   Весело думать: если мы одолеем -
   Многих уже одолели мы, -
   Снова дорога желтым змеем
   Будет вести с холмов на холмы.
  
   Если же завтра волны Уэби
   В рев свой возьмут мой предсмертный вздох,
   Мертвый, увижу, как в бледном небе
   С огненным черный борется бог. *
  
   Восточная Африка, 1913
  
   Николай Гумилев. Днем прошел ливень, настолько сильный, что ветром снесло крышу с греческого отеля, правда, не особенно прочной постройки. Под вечер мы вышли пройтись и, конечно, посмотреть, что сталось с рекой. Ее нельзя было узнать, она клокотала, как мельничный омут. Особенно перед нами один рукав, огибавший маленький островок, неистовствовал необычайно. Громадные валы совершенно черной воды и даже не воды, а земли и песка, поднятого со дна, летели, перекатываясь друг через друга, и, ударяясь о выступ берега, шли назад, поднимались столбом и ревели. В тот тихий матовый вечер это было зрелище страшное, но прекрасное. На островке прямо перед нами стояло большое дерево. Волны с каждым ударом обнажали его корни, обдавая его брызгами пены. Дерево вздрагивало всеми ветвями, но держалось крепко. Под ним уже почти не оставалось земли, и лишь два-три корня удерживали его на месте. Между зрителями даже составлялось пари: устоит оно или не устоит. Но вот другое дерево, вырванное где-то в горах потоком, налетело и, как тараном, ударило его. Образовалась мгновенная запруда, которой было достаточно, чтобы волны всей своей тяжестью обрушились на погибающего. Посреди рева воды слышно было, как лопнул главный корень, и, слегка качнувшись, дерево как-то сразу нырнуло в водоворот всей зеленой метелкой ветвей. Волны бешено подхватили его, и через мгновенье оно было уже далеко. А в то время, как мы следили за гибелью дерева, ниже нас по течению утонул ребенок, и весь вечер мы слышали, как голосила мать.
   Наутро мы отправились в Харар. **
   _________
   * Н. Гумилев. стх. "Африканская ночь", сб. "Колчан".
   ** Н. Гумилев. "Африканский дневник". Глава вторая. _________
  
  
   (Л) - Ерик гудет, ажник страшно!
   - Пойдешь с нами бродить?
   - А ишо кто пойдет?
   - Баб покличем.
   - Пойду!..
   Вскоре привела Дуняшка бАБ. АКСИНЬЯ, в рваной подпоясанной веревкой кофтенке и в СИНЕЙ исподней юбке, выглядела меньше ростом, худее. (32)
   (Л) У Дона стонущий рев. Ветер на клочья рвет косое полотнище дождя.
   Ощупывая ногами дно, Григорий по пояс окунулся в воду. Липкий холод дополз до груди, обручем стянул сердце. В лицо, в накрепко зажмуренные глаза, словно кнутом, стегает волна. Бредень надувается шаром, тянет вглубь. Обутые в шерстяные чулки ноги Григория скользят по песчаному дну. Комол рвется из рук... Глубже, глубже. Уступ. Срываются ноги. Течение порывисто несет к середине, всасывает. Григорий правой рукой с силой гребет к берегу. Черная колышущаяся глубина пугает его, как никогда. Нога радостно наступает на зыбкое дно. В колено стукается какая-то рыба.
   - Обходи глубе! - откуда-то из вязкой черни голос отца.
   Бредень, накренившись, опять ползет в глубину, опять течение рвет из-под ног землю, и Григорий, задирая голову, плывет, отплевывается.
   - АКСИНЬЯ, ЖИВА?
   - ЖИва покуДА.
   - Никак, перестает дождик? (33)
  
   Гумилев. И когда, наконец, полузадохшиеся и изнеможденные, мы взошли на последний кряж, нам сверкнула в глаза так давно не виданная спокойная вода, словно серебряный щит: горное озеро Адели. Я посмотрел на часы: подъем длился полтора часа. Мы были на Харарском плоскогории. Местность резко изменилась. Вместо мимоз зеленели банановые пальмы и изгороди молочаев; вместо дикой травы - старательно возделанные поля дурро. В галласской деревушке мы купили нжиры (род толстых блинов из черного теста, заменяющие в Абиссинии хлеб) и съели ее, окруженные любопытными ребятишками, при малейшем нашем движении, бросающимися удирать. Отсюда в Харар шла прямая дорога, и кое-где на ней были даже мосты, переброшенные через глубокие трещины в земле. Мы проехали второе озеро Оромоло, вдвое больше первого, застрелили болотную птицу с двумя белыми наростами на голове, пощадили красивого ибиса и через пять часов очутились перед Хараром. (Глава третья)
  
   (Л) - Твой улеш в каком месте?
   - А под КРАСНЫМ ЯРОМ. (47)
  
   Гумилев. Самое жаркое из морей, оно представляет картину грозную и прекрасную. Вода как зеркало отражает почти отвесные лучи солнца, точно сверху и снизу расплавленное серебро. Рябит в глазах, и кружится голова. Здесь часты миражи, и я видел у берега несколько обманутых ими и разбившихся кораблей. Острова, крутые голые утесы, разбросанные там и сям, похожи на еще неведомых африканских чудовищ. Особенно один совсем лев, приготовившийся к прыжку, кажется, что видишь гриву и вытянутую морду. Эти острова необитаемы из-за отсутствия источников для питья. Подойдя к борту, можно видеть и воду, бледно-синюю, как глаза убийцы. Оттуда временами выскакивают, пугая неожиданностью, странные летучие рыбы. Ночь еще более чудесна и зловеща. Южный Крест как-то боком висит на небе, которое, словно пораженное дивной болезнью, покрыто золотистой сыпью других бесчисленных звезд. На западе вспыхивают зарницы: это далеко в Африке тропические грозы сжигают леса и уничтожают целые деревни. В пене, оставляемой пароходом, мелькают беловатые искры - это морское свеченье. Дневная жара спала, но в воздухе осталась неприятная сырая духота. Можно выйти на палубу и забыться беспокойным, полным причудливых кошмаром, сном.
  
   (Л) Аксинья неотступно была в его мыслях; полузакрыв глаза, мысленно целовал ее, говорил ей откуда-то набредавшие на язык горячие и ласковые слова, потом отбрасывал это, шагал под счет - раз, два, три; память подсовывала отрезки воспоминаний: "Сидели под мокрой копной... в ендове свиристела турчелка... месяц над займищем... и с куста в лужину редкие капли вот так же - раз, два, три... Хорошо, ах, хорошо-то!.."
   Возле стана засмеялись. Григорий оглянулся: Аксинья, наклоняясь, что-то говорила лежащей под АРБОЙ * Дарье, та замахала руками, и снова обе засмеялись. Дуняшка сидела на вие, тонюсеньким голоском пела.
   "Дойду вон до энтого кустика, косу отобью", - подумал Григорий и почувствовал, как коса прошла по чему-то вязкому. Нагнулся посмотреть: из-под ног с писком заКОвыЛЯл в траву МАЛЕНЬКИЙ дикий утенок. Около ямки, где было гнездо, валялся другой, перерезанный косой надвое, остальные с чулюканьем рассыпались по траве. Григорий положил на ладонь перерезанного утенка. Изжелта-коричневый, на днях только вылупившийся из яйца, он еще таил в пушке живое тепло. На плоском раскрытом клювике розовенький пузырек кровицы, бисеринка глаза хитро прижмурена, мелкая дрожь горячих еще лапок.
   Григорий с внезапным чувством острой жалости глядел на мертвый комочек, лежавший у него на ладони.
   - Чего нашел, Гришунька?.. (49)
   ___________
   * Топоним: "Аравийский п-ов". ________
  
  
   Гумилев. Мы бросили якорь перед Джиддой, куда нас не пустили, так как там была чума. Я не знаю ничего красивее ярко-зеленых мелей Джидды, окаймляемых чуть розовой пеной. Не в честь ли их и хаджи, мусульмане, бывавшие в Мекке, носят зеленые чалмы.
   Пока агент компании приготовлял разные бумаги, старший помощник капитана решил заняться ловлей акулы. Громадный крюк с десятью фунтами гнилого мяса, привязанный к крепкому канату, служил удочкой, поплавок изображало бревно. Три с лишком часа длилось напряженное ожиданье.
   То акул совсем не было видно, то они проплывали так далеко, что их лоцманы не могли заметить приманки.
   Акула крайне близорука, и ее всегда сопровождают две хорошенькие небольшие рыбки, которые и наводят ее на добычу. Наконец в воде появилась темная тень сажени в полторы длиною, и поплавок, завертевшись несколько раз, нырнул в воду. Мы дернули за веревку, но вытащили лишь крючок. Акула только кусала приманку, но не проглотила ее. Теперь, видимо, огорченная исчезновеньем аппетитно-пахнущего мяса, она плавала кругами почти на поверхности и всплескивала хвостом по воде. Сконфуженные лоцманы носились туда и сюда. Мы поспешили забросить крючок обратно. Акула бросилась к нему, уже не стесняясь. Канат сразу натянулся, угрожая лопнуть, потом ослаб, и над водой показалась круглая лоснящаяся голова с маленькими злыми глазами. Десять матросов с усильями тащили канат. Акула бешено вертелась, и слышно было, как она ударяла хвостом о борт корабля. Помощник капитана, перегнувшись через борт, разом выпустил в нее пять пуль из револьвера. Она вздрогнула и немного стихла. Пять черных дыр показались на ее голове и беловатых губах. Еще усилье, и ее подтянули к самому борту. Кто-то тронул ее за голову, и она щелкнула зубами. Видно было, что она еще совсем свежа и собирается с силами для решительной битвы. Тогда, привязав нож к длинной палке, помощник капитана сильным и ловким ударом вонзил его ей в грудь и, натужившись, довел разрез до хвоста. Полилась вода, смешанная с кровью, розовая селезенка аршина в два величиною, губчатая печень и кишки вывалились и закачались в воде, как странной формы медузы. Акула сразу сделалась легче, и ее без труда вытащили на палубу. Корабельный кок, вооружившись топором, стал рубить ей голову. Кто-то вытащил сердце и бросил его на пол. Оно пульсировало, двигаясь то туда, то сюда лягушечьими прыжками. В воздухе стоял запах крови.
   А в воде у самого борта суетился осиротелый лоцман. Его товарищ исчез, очевидно, мечтая скрыть где-нибудь в отдаленных бухтах позор невольного предательства. А этот верный до конца подскакивал из воды, как бы желая взглянуть, что там делают с его госпожой, кружился вокруг плавающих внутренностей, к которым уже приближались другие акулы с весьма недвусмысленными намерениями, и всячески высказывал свое безутешное отчаянье.
   Акуле отрубили челюсти, чтобы выварить зубы, остальное бросили в море. Закат в этот вечер над зелеными мелями Джидды был широкий и ярко-желтый с алым пятном солнца посредине. Потом он стал нежно-пепельным, потом зеленоватым, точно море отразилось в небе. Мы подняли якорь и пошли прямо на Южный Крест. Вечером мне принесли доставшиеся на мою долю три белых и зубчатых зуба акулы. Через четыре дня, миновав неприветливый Баб-эль-Мандеб, мы остановились у Джибути. (Глава первая)
  
   (Л) Степан, бледнея, рвал с груди пиявок, давил их ногою. Последнюю раздавил, застегнул воротник рубахи и, словно испугавшись чего-то, снова расстегнул... Белые губы не находили покоя: подрагивая, расползались в нелепую улыбку, ежились, собираясь в синеватый комок... Томилину казалось, что Степан жует что-то твердое, неподатливое на зубы. Постепенно к лицу вернулась краска, прихваченные изнутри зубами, окаменели в недвижности губы. (55)
   (Л) -А-и-и-и-и! А-и-и-и-и! А-и-и-и-и!..
   Григорий глянул и, сгорбившись, пошел в ворота. Под животом Жаркова дымились, отливая нежно-розовым и голубым, выпущенные кишки. Конец этого перевитого клубка был вывалян в песке и помете, шевелился, увеличиваясь в объеме. Рука умирающего лежала боком, будто сгребая... (327)
  
  
  
  
   6
  
  
  
   В сентябре вышел "Гиперборей" с пьесой Гумилева "Актеон", которую он написал после возвращения из Африки, но декабрьский сдвоенный номер журнала был последним.
   13 октября 1913 года у Ольги Николаевны Высотской родился сын Николая Степановича - Орест.
   Зимою Гумилев организовал "Готианскую комиссию" - заседания, на которых разбирались вопросы, связанные с переводом стихотворений Теофиля Готье. (1 марта в издательстве Попова в переводе Гумилева вышел сборник Готье "Эмали и камеи").
   Перевел пьесу Роберта Браунинга - "Пиппа проходит".
   В начале 1914 года написал поэму "Мик и Луи". На одном из заседаний "Академии" прочел ее. Впоследствии поэму многократно переделывал.
   Весной Гумилев был у Лозинского, когда Владимир Казимирович Шилейко читал отрывки из "Гильгамеша". Это побудило Гумилева заняться переводом "Гильгамеша". Однако он бросил работу, переведя по шилейковскому подстрочнику около ста строк...
   16 апреля 1914 года произошло очередное столкновение Гумилева с Городецким: они были слишком разными людьми. В результате, обменявшись письмами, Гумилев и Городецкий разорвали дружеские взаимоотношения. Вскоре, правда, состоялось формальное примирение, но отношения теперь были чисто деловыми...
   В мае Гумилев уехал с семьей в Слепнево, но в конце июля отправился в Либаву, в Вильно, к Татьяне Викторовне Адамович. Они познакомились 6 января 1914-го: он увлекся ею и посвятил ей в 1915 г. свою новую книгу стихов...
  
   1 августа началась Первая мировая война.
  
   ....
   То лето было грозами полно,
   Жарой и духотою небывалой,
   Такой, что сразу делалось темно
   И сердце биться вдруг переставало,
   В полях колосья сыпали зерно,
   И солнце даже в полдень было ало.
  
   И в реве человеческой толпы,
   В гуденьи проезжающих орудий,
   В немолчном зове боевой трубы
   Я вдруг услышал песнь моей судьбы
   И побежал, куда бежали люди,
   Покорно повторяя: буди, буди.
  
   Солдаты громко пели, и слова
   Невнятны были, сердце их ловило:
   "Скорей вперед! Могила так могила!
   Нам ложем будет свежая трава,
   А пологом - зеленая листва,
   Союзником - архангельская сила".
  
   Так сладко эта песнь лилась, маня,
   Что я пошел, и приняли меня,
   И дали мне винтовку и коня,
   И поле, полное врагов могучих,
   Гудящих грозно бомб и пуль певучих,
   И небо в молнийных и рдяных тучах.
  
   И счастием душа обожжена
   С тех самых пор; веселием полна,
   И ясностью, и мудростью, о Боге
   Со звездами беседует она,
   Глас Бога слышит в воинской тревоге
   И Божьими зовет свои дороги... *
  
   1912 - 1915.
  
   Гумилев начал хлопотать, чтобы его приняли на военную службу, от которой он был освобожден ранее по зрению. Надо было получить разрешение стрелять с левого плеча. Это было нелегко, но Гумилев своего добился: был принят добровольцем (их тогда называли "охотниками") с предоставлением выбора рода войск. Гумилев выбрал кавалерию и был назначен в свободный кавалерийский полк, расквартированный в Новгороде. Там прошел курс обучения военной службе.
   Мечтал о походе и в ожидании его частным образом учился драться шашкой.
  
   (Л) ... хочется живого дела и... если хотите - подвига. Надо полагать, что во мне сказывается славная кровь Листницких, тех, которые, начиная с Отечественной войны, вплетали лавры в венок русского оружия. Еду на фронт. Прошу вашего благословения. На той неделе я видел императора перед отъездом в Ставку. Я обожествляю этого человека. Я стоял во внутреннем карауле во дворце. Он шел с Родзянко и, проходя мимо меня, улыбнулся, указывая на меня глазами, сказал по-английски: "Вот моя славная гвардия. Ею в свое время я побью карту Вильгельма". Я обожаю его, как институтка. Мне не стыдно признаться вам в этом, даже несмотря на то, что мне перевалило за 28 **. (295)
  
   В конце сентября Гумилев был назначен в маршевый эскадрон лейб-гвардии уланского Ея Величества полка, и 28 сентября с эскадроном отправлен на фронт к границе с Восточной Пруссией и в Ковно, где находился полк, получил строевого коня...
  
   (Л) Вместе с некоторыми частями 3-й кавалерийской дивизии полк стоял в Вильно. В июне сотни выступили из города НА ЛУНки. (244)
   (Л) - Андреян! Андреян! Чертило вислоухий, УГАдАЕшь?..
   - А где тут Борис Белов?..
   - Кто тут из вас с ЧЕРНОЙ РЕЧКИ? ***... (267)
  
   Из Новгорода и с фронта отсылал письма матери и жене, писал стихи...
  

* * *

  

[До 6 сент. 1914. Новгород]

   Дорогая Аничка (прости за кривой почерк, только что работал пикой на коне - это утомительно), поздравляю тебя с победой. Как я могу рассчитать, она имеет громадное значение, и, может быть, мы Новый Год встретим как прежде в Собаке ****. У меня вестовой, очень расторопный, и, кажется, удастся закрепить за собой коня, высокого, вороного, зовущегося Чернозем. Мы оба здоровы, но ужасно скучаем. Ученье бывает два раза в день часа по полтора, по два, остальное время совершенно свободно. Но невозможно чем-нибудь заняться, т. е. писать, потому что от гостей (вольноопределяющихся и охотников) нет отбою. Самовар не сходит со стола, наши шахматы заняты двадцать четыре часа в сутки, и хотя люди в большинстве случаев милые, но все же это уныло.
   Только сегодня мы решили запираться на крючок, не знаю, поможет ли. Впрочем, нашу скуку разделяют все и мечтают о походе как о царствии небесном. Я уже чувствую осень и очень хочу писать. Не знаю, смогу ли.
   Крепко целую тебя, маму и Леву и всех.
   Твой Коля.
  
   * * *
  
   __________
   * Н. Гумилев. стх. "Пятистопные ямбы", сб. "Колчан"
   ** 3 апреля 1914 года Николаю Степановичу Гумилеву исполнилось 28 лет.
   *** Андрей Белый (пс. Бориса Николаевича Бугаева) создавал роман "Петербург" накануне Первой мировой войны.
   **** Подразумевается артистический подвал "Бродячая собака" в Петербурге (1912 - 1915). ___________
  
  

[Без даты]

   Дорогая моя Аничка, я уже в настоящей армии, но мы пока не сражаемся и когда начнем, неизвестно. Все-то приходится ждать, теперь, однако, уже с винтовкой в руках и с опущенной шашкой. И я начинаю чувствовать, что я подходящий муж для женщины, которая "собирала французские пули, как мы собирали грибы и чернику". Эта цитата заставляет меня напомнить тебе о твоем обещании быстро дописать твою поэму и прислать ее мне. Право, я по ней скучаю. Я написал стишок, посылаю его тебе, хочешь продай, хочешь читай кому-нибудь. Я здесь утерял критические способности и не знаю, хорош он или плох.
   Пиши мне в 1-ю действ. армию, в мой полк, эскадрон ее величества. Письма, оказывается, доходят очень и очень аккуратно.
   Я все здоровею и здоровею: все время на свежем воздухе (а погода прекрасная, тепло), скачу верхом, а по ночам сплю, как убитый.
   Раненых привозят не мало, и раны все какие-то странные: ранят не в грудь, не в голову, как описывают в романах, а в лицо, в руки, в ноги. Под одним нашим уланом пуля пробила седло как раз в тот миг, когда он приподнимался на рыси; секунда до или после, и его бы ранило.
   Сейчас случайно мы стоим в таком месте, откуда легко писать. Но скоро, должно быть, начнем переходить, и тогда писать будет труднее. Но вам совершенно не надо беспокоиться, если обо мне не будет известий. Трое вольноопределяющихся знают твой адрес и, если со мной что-нибудь случится, напишут тебе немедленно. Так что отсутствие писем будет обозначать только то, что я в походе, здоров, но негде и некогда писать. Конечно, когда будет возможно, я писать буду.
   Целую тебя, моя дорогая Аничка, а также маму, Леву и всех. Напишите Коле маленькому, что после первого боя я ему напишу.
   Твой Коля.
  

* * *

6 июля 1915.

   Дорогая моя Аничка, наконец-то и от тебя письмо, но, очевидно, второе (с сологубовским), первого пока нет. А я уж послал тебе несколько упреков, прости меня за них. Я тебе писал, что мы на новом фронте. Мы были в резерве, но дня четыре тому назад перед нами потеснили армейскую дивизию и мы пошли поправлять дело. Вчера с этим покончили, кое-где выбили неприятеля и теперь опять отошли валяться на сене и есть вишни. С австрийцами много легче воевать, чем с немцами. Они отвратительно стреляют. Вчера мы хохотали от души, видя, как они обстреливали наш аэроплан. Снаряды рвались по крайней мере верст за пять от него. Сейчас война приятная, огорчают только пыль во время переходов и дожди, когда лежишь в цепи. Но то и другое бывает редко. Здоровье мое отлично.
   Ну и задала же ты мне работу с письмом Сологубу. Ты так трогательно умоляла меня не писать ему кисло, что я трепетал за каждое мое слово - мало ли что могло причудиться в нем старику. Однако все же сочинил и посылаю тебе копию. Лучше, правда, не мог, на войне тупеешь.
   Письмо его меня порадовало, хотя я не знаю, для чего он его написал. А уж наверно для чего-нибудь! Впрочем, я думаю, что оно достаточная компенсация за его поступки по отношению лично ко мне, хотя желанье "держаться подальше от акмеистов" до сих пор им не искуплено.
   Что же ты мне не прислала новых стихов? У меня кроме Гомера ни одной стихотворной книги, и твои новые стихи для меня была бы такая радость. Я целые дни повторяю "где она, где свет веселый серых звезд ее очей" и думаю при этом о тебе, честное слово.
   Сам я ничего не пишу - лето, война и негде, хаты маленькие и полны мух.
   Целуй Львенка, я о нем часто вспоминаю и очень люблю.
   В конце сентября постараюсь опять приехать, может быть, буду издавать "Колчан". Только будет ли бумага, вот вопрос.
   Целую тебя, моя дорогая, целуй маму и всех.
   Да, пожалуйста, напишите мне, куда писать Мите и Коле маленькому. Я забыл номер Березинского полка.
   Твой всегда Коля.
  

* * *

16 июля [1915].

   Дорогая Аничка, пишу тебе и не знаю, в Слепневе ли ты или уже уехала. Когда поедешь, пиши мне с дороги, мне очень интересно, где ты и что делаешь.
   Мы все воюем, хотя теперь и не так ожесточенно. За 6-е и 7-е наша дивизия потеряла до 300 человек при 8 офицерах, и нас перевели верст за пятнадцать в сторону. Здесь тоже беспрерывный бой, но много пехоты и мы то в резерве у нее, то занимаем полевые караулы и т. д.
   Здесь каждый день берут по нескольку сот пленных все германцев, а уж убивают без счету, здесь отличная артиллерия и много снарядов. Солдаты озверели и дерутся прекрасно.
   По временам к нам попадают газеты, все больше "Киевская Мысль", и не очень поздняя, сегодня, например, от 14-го.
   Погода у нас неприятная: дни жаркие, ночи холодные, по временам проливные дожди. Да и работы много - вот уж 16 дней ни одной ночи не спали полностью, все урывками. Но, конечно, несравнимо с зимой.
   Я все читаю Илиаду; удивительно подходящее чтенье. У ахеян тоже были и окопы и загражденья и разведка. А некоторые описанья, сравненья и замечанья сделали бы честь любому модернисту. Нет, не прав был Анненский, говоря, что Гомер как поэт умер.
   Помнишь, Аничка, ты была у жены полковника Маслова, его только что сделали флигель-адъютантом.
   Целую тебя, моя Аня, целуй маму, Леву и всех; погладь Молли.
   Твой всегда Коля.
   Курры и гуси!
  

* * *

  
   (Л) От ХОЛМА подскакал с казаками третьего взвода сотник Семенов.
   Сотня выравнивала подкову посТРОениЯ. Кони мотали головами: жалил СЛЕПЕНЬ; позвякивали уздечки. (238)
  
   Гумилев, участвуя непосредственно в боях, писал военные очерки и периодически печатал их в газете "Биржевые ведомости" под названием "Записки кавалериста"...
  
   (Л) - ПолицКА, зАВАРИЛА цаек?
   - Заварила, Емельян Константинович.
   - Налей покрепце.
   Магазинную бухгалтерию вел он. Пятнил страницы под жирными заголовками "дебет" - "кредит" писарским, в кудряшках, почерком. Читал "Биржевые ведомости"... (108)
   (Л) Небольшая в сафьяновом, цвета под дуб, переплете записная книжка. Углы потерты и заломлены: долго носил хозяин в кармане. Листки исписаны узловатым косым почерком... (271)
  
   Николай Гумилев. Мне, вольноопределяющемуся - охотнику одного из кавалерийских полков, работа нашей кавалерии представляется как ряд отдельных, вполне законченных задач, за которыми следует отдых, полный самых фантастических мечтаний о будущем. Если пехотинцы - поденщики войны, выносящие на своих плечах всю ее тяжесть, то кавалеристы - это веселая странствующая артель, с песнями в несколько дней кончающая прежде длительную и трудную работу. Нет ни зависти, ни соревнования. "Вы - наши отцы, - говорит кавалерист пехотинцу, - за вами, как за каменной стеной". *
   ........................................................................................................................................................................................................................................................
  
   Пальба уже стихла, когда я присоединился к разъезду. Корнет был доволен. Он открыл неприятеля, не потеряв при этом ни одного человека. Через десять минут наша артиллерия примется за дело. А мне было только мучительно обидно, что какие-то люди стреляли по мне, бросили мне этим вызов, а я не принял его и повернул. Даже радость избавления от опасности нисколько не смягчала этой внезапно закипевшей жажды боя и мести. Теперь я понял, почему кавалеристы так мечтают об атаках. Налететь на людей, которые, запрятавшись в кустах и окопах, безопасно расстреливают издали видных всадников, заставить их бледнеть от все учащающегося топота копыт, от сверкания обнаженных шашек и грозного вида наклоненных пик, своей стремительностью легко опрокинуть, точно сдунуть, втрое сильнейшего противника, это - единственное оправдание всей жизни кавалериста.
  
   _______
   * Фрагменты из "Записок кавалериста" Н. Гумилева печатаются по сборнику "Н. Гумилев "Золотое сердце России"", Кишинев, "Литература артистикэ", 1990, стр. 110 __________
  
   .......................................................................................................................................................................................................................................................
  
   Через несколько дней в одно прекрасное, даже не холодное, утро свершились долгожданное. Эскадронный командир собрал унтер-офицеров и прочел приказ о нашем наступлении по всему фронту. Наступать - всегда радость, но наступать по неприятельской земле, это - радость, удесятеренная гордостью, любопытством и каким-то непреложным ощущением победы. Люди молодцеватее усаживаются в седлах. Лошади прибавляют шаг.
   ......................................................................................................................................................................................................................................................
  
   Дики были развалины города Ш. Ни одной живой души. Моя лошадь пугливо вздрагивала, пробираясь по заваленным кирпичами улицам мимо зданий с вывороченными внутренностями, мимо стен с зияющими дырами, мимо крыш, каждую минуту готовых обвалиться. На бесформенной груде обломков виднелась единственная уцелевшая вывеска "Ресторан". Какое счастье было вырваться опять в простор полей, увидеть деревья, услышать милый запах земли.
   ......................................................................................................................................................................................................................................................
  
   На другой день уже смеркалось, и все разбрелись по сеновалам и клетушкам большой усадьбы, когда внезапно было велено собраться нашему взводу. Вызвали охотников идти в ночную пешую разведку, очень опасную, как настаивал офицер.
   Человек десять порасторопнее вышли сразу; остальные, потоптавшись, объявили, что они тоже хотят идти и только стыдятся напрашиваться. Тогда решили, что взводный назначит охотников. И таким образом были выбраны восемь человек, опять-таки побойчее. В числе их оказался и я.
   Мы на конях доехали до гусарского сторожевого охраненья. За деревьями спешились, оставили троих коноводами и пошли расспросить гусар, как обстоят дела. Усатый вахмистр, запрятанный в воронке от тяжелого снаряда, рассказал, что из ближайшей деревни несколько раз выходили неприятельские разведчики, крались полем к нашим позициям и он уже два раза стрелял. -Мы решили пробраться в эту деревню и, если возможно, забрать какого-нибудь разведчика живьем.
   Светила полная луна, но на наше счастье она то и дело скрывалась за тучами. Выждав одно из таких затмений, мы, согнувшись гуськом побежали к деревне, но не по дороге, а в канаве, идущей вдоль нее. У околицы остановились. Отряд должен был оставаться здесь и ждать, двум охотникам предлагалось пройти по деревне и посмотреть, что делается за нею. Пошли я и один запасной унтер-офицер, прежде вежливый служитель в каком-то казенном учреждении, теперь один из храбрейших солдат считающегося боевым эскадрона. Он по одной стороне улицы, я - по другой. По свистку мы должны были возвращаться назад.
   Вот я совсем один, посреди молчаливой, словно притаившейся деревни, из-за угла одного дома перебегаю к углу следующего. Шагах в пятнадцати вбок мелькает крадущаяся фигура. Это мой товарищ. Из самолюбия я стараюсь идти впереди его, но слишком торопиться все-таки страшно. Мне вспоминается игра в палочку-воровочку, в которую я всегда играю летом в деревне. Там то же затаенное дыханье, то же веселое сознание опасности, то же инстинктивное уменье подкрадываться и прятаться. И почти забываешь, что здесь, вместо смеющихся глаз хорошенькой девушки, товарища по игре, можешь встретить лишь острый и холодный, направленный на тебя штык. Вот и конец деревни. Становится чуть светлее, это луна пробивается сквозь неплотный край тучи; я вижу перед собой невысокие, темные бугорки окопов и сразу запоминаю, словно фотографирую в памяти, их длину и направление. Ведь за этим я сюда и пришел. В ту же минуту передо мной вырисовывается человеческая фигура. Она вглядывается в меня и тихонько свистит каким-то особенным, очевидно условным, свистом. Это враг, столкновение неизбежно.
   Во мне лишь одна мысль, живая и могучая, как страсть, как бешенство, как экстаз: я его или он меня! Он нерешительно поднимает винтовку, я знаю, что мне стрелять нельзя, врагов много поблизости, и бросаюсь вперед с опущенным штыком. Мгновение и передо мной никого. Может быть, враг присел на землю, может быть, отскочил. Я останавливаюсь и начинаю всматриваться. Что-то чернеет. Я приближаюсь и трогаю штыком, - нет, это - бревно. Что-то чернеет опять. Вдруг, сбоку от меня раздается необычайно громкий выстрел, и пуля ноет обидно близко перед моим лицом. Я оборачиваюсь, в моем распоряжении несколько секунд, пока враг будет менять патрон в магазине винтовки. Но уже из окопов слышится противное харканье выстрелов - тра, тра, тра, - и пули свистят, ноют, визжат.
   Я побежал к своему отряду. Особенного страха я не испытывал, я знал, что ночная стрельба не действительна, и мне только хотелось проделать все как можно правильнее и лучше. Поэтому, когда луна осветила поле, я бросился ничком и так отполз в тень домов, там уже идти было почти безопасно. Мой товарищ, унтер-офицер, возвратился одновременно со мной. Он еще не дошел до края деревни, когда началась пальба. Мы вернулись к коням. В одинокой халупе обменялись впечатлениями, поужинали хлебом с салом, офицер написал и отправил донесение, и мы вышли опять посмотреть, нельзя ли что-нибудь устроить. Но, увы! - ночной ветер в клочья изодрал тучи, круглая, красноватая луна опустилась над неприятельскими позициями и слепила нам глаза. Нас было видно, как на ладони, мы не видели ничего. Мы готовы были плакать с досады и, назло судьбе, все-таки поползли в сторону неприятеля. Луна могла же опять скрыться, или мог же нам встретиться какой-нибудь шальной разведчик! Однако ничего этого не случилось, нас только обстреляли, и мы уползли обратно, проклиная лунные эффекты и осторожность немцев. Все же добытые нами сведения пригодились, нас благодарили, и я получил за эту ночь Георгиевский крест.
   .......................................................................................................................................................................................................................................................
  
   (Л) Ярко, до слепящей боли, вспоминалась Григорию та ночь. (321)
   (Л) - Первый крест изо всего хутора имеет, - гордился старик... (312)
  
   ........................................................................................................................................................................................................................................................
  
   Гумилев. В это время сбоку опять послышались выстрелы, и прямо на нас карьером вылетели три казака - двое молодых, скуластых парней и один бородач. Мы столкнулись и придержали коней. - "Что там у вас?" - спросил я бородача. - "Пешие разведчики, с полсотни. А у вас?" - "Восемь конных". Он посмотрел на меня, я на него, и мы поняли друг друга. Несколько секунд помолчали. - "Ну, поедем, что ли!" - вдруг, словно нехотя, сказал он, а у самого так и зажглись глаза. Скуластые парни, глядевшие на него с тревогой, довольно тряхнули головой и сразу стали заворачивать коней. Едва мы поднялись на только что оставленный нами холм, как увидели врагов, спускавшихся с противоположного холма. Мой слух обжег не то визг, не то свист, одновременно напоминающий моторный гудок и шипенье большой змеи, передо мной мелькнули спины рванувшихся казаков, и я сам бросил поводья, бешено заработал шпорами, только высшим напряжением воли вспомнив, что надо обнажить шашку. Должно быть, у нас был очень решительный вид, потому что немцы без всякого колебания пустились наутек. Гнали они отчаянно, и расстояние между нами почти не уменьшалось. Тогда бородатый казак вложил в ножны шашку, поднял винтовку, выстрелил, промахнулся, выстрелил опять, и один из немцев поднял обе руки, закачался и, как подброшенный, вылетел из седла. Через минуту мы уже неслись мимо него.
   Но всему бывает конец! Немцы свернули круто влево, и навстречу нам посыпались пули. Мы наскочили на неприятельскую цепь. Однако казаки повернули не раньше, чем поймали беспорядочно носившуюся лошадь убитого немца. Они гонялись за ней, не обращая внимания на пули, словно в своей родной степи. - "Батурину пригодится, - говорили они, - у него вчера убили доброго коня". Мы расстались за бугром, дружески пожав друг другу руки.
   Штаб свой я нашел лишь часов через пять и не в деревне, а посреди лесной поляны на низких пнях и сваленных стволах деревьев. Он тоже отошел уже под огнем неприятеля.
   ........................................................................................................................................................................................................................................................
  
   Всегда приятно переезжать на новый фронт. На больших станциях пополняешь свои запасы шоколада, папирос, книг, гадаешь, куда приедешь - тайна следования сохраняется строго, - мечтаешь об особых преимуществах новой местности, о фруктах, о паненках, о просторных домах, отдыхаешь, валяясь на соломе просторных теплушек. Высадившись, удивляешься пейзажам, знакомишься с характером жителей, - главное, что надо узнать, есть ли у них сало и продают ли они молоко, - жадно запоминаешь слова еще неслышанного языка. Это целый спорт, скорее других научиться болтать по-польски, малороссийски или литовски.
   .......................................................................................................................................................................................................................................................
  
   (Л) Он разъяснял Григорию непонятные слова, пересыпал свою речь ругательным забористым перцем.
   - Не тарахти! Не понимаю хохлачьего твоего языка, - перебивал его Григорий.
   - Ось тоби! Що ж ты, москаль, не понимаешь?
   - Реже гутарь. (338)
  
   .......................................................................................................................................................................................................................................................
  
   Вот мы въехали в лес, мы знали, что он не широк, и что сейчас за ним немцы. Они нас не ждут с этой стороны, наше появление произведет панику. Мы уже сняли винтовки, и вдруг в полной тишине раздался отдаленный звук выстрела. Громкий залп испугал бы нас менее. Мы переглянулись. "Это у проволоки", сказал кто-то, мы догадались и без него. - "Ну, братцы, залп по лесу и айда назад... авось поспеем!" - сказал я. Мы дали залп и повернули коней.
   Вот это была скачка. Деревья и кусты проносились перед нами, комья снега так и летели из-под копыт, баба с ведром в руке у речки глядела на нас с разинутым от удивления ртом. Если бы мы нашли проезд задвинутым, мы бы погибли. Немецкая кавалерия переловила бы нас в полдня. Вот и проволочное заграждение - мы увидели его с холма. Проезд открыт, но наш улан уже на той стороне и стреляет куда-то влево. Мы взглянули туда и сразу пришпорили коней. Наперерез нам скакало десятка два немцев. От проволоки они были на том же расстоянии, что и мы. Они поняли, в чем наше спасение, и решили преградить нам путь.
   "Пики к бою, шашки вон!" скомандовал я, и мы продолжали нестись. Немцы орали и вертели пики над головой. Улан, бывший на той стороне, подцепил рогатку, чтобы загородить проезд, едва мы проскачем. И мы действительно проскакали. Я слышал тяжелый храп и стук копыт передовой немецкой лошади, видел всклоченную бороду и грозно поднятую пику ее всадника. Опоздай мы на пять секунд, мы бы сшиблись. Но я проскочил за проволоку, а он с размаху промчался мимо.
   Рогатка, брошенная нашим уланом, легла криво, но немцы все же не решились выскочить за проволочное заграждение и стали спешиваться, чтобы открыть по нам стрельбу. Мы, разумеется, не стали их ждать и низиной вернулись обратно. Курица уже сварилась и была очень вкусна.
   К вечеру к нам подъехал ротмистр со всем эскадроном. Наш наблюдательный разъезд развертывался в сторожевое охранение, и мы, как проработавшие весь день, остались на главной заставе.
   .......................................................................................................................................................................................................................................................
  
   С этой ночи начались мои злоключения. Мы наступали, выбивали немцев из деревень, я тоже проделывал все это, но как во сне, то дрожа в ознобе, то сгорая в жару. Наконец, после одной ночи, в течение которой я, не выходя из халупы, совершил, по крайней мере, двадцать обходов и пятнадцать побегов из плена, я решил смерить температуру. Градусник показал 38,7.
   Я пошел к полковому доктору. Доктор велел каждые два часа мерить температуру и лечь, а полк выступал. Я лег в халупе, где оставались два телефониста, но они помещались с телефоном в соседней комнате, и я был один. Днем в халупу зашел штаб казачьего полка, и командир угостил меня мадерой с бисквитами. Он через полчаса ушел, и я опять задремал. Меня разбудил один из телефонистов: - "Германцы наступают, мы сейчас уезжаем!" - Я спросил, где наш полк, они не знали. Я вышел на двор. Немецкий пулемет, его всегда можно узнать по звуку, стучал уже совсем близко. Я сел на лошадь и поехал прямо от него.
   Темнело. Вскоре я наехал на гусарский бивуак и решил здесь переночевать. Гусары напоили меня чаем, принесли мне соломы для спанья, одолжили даже какое-то одеяло. Я заснул, но в полночь проснулся, померил температуру, обнаружил у себя 39,1 и почему-то решил, что мне непременно надо отыскать свой полк. Тихонько встал, вышел, никого не будя, нашел свою лошадь и поскакал по дороге, сам не зная куда.
   Это была фантастическая ночь. Я пел, кричал, нелепо болтался в седле, для развлечения брал канавы и барьеры. Раз наскочил на наше сторожевое охранение и горячо убеждал солдат поста напасть на немцев. Встретил двух отбившихся от своей части конно-артиллеристов.Они не сообразили, что я - в жару, заразились моим весельем и с полчаса скакали рядом со мной, оглашая воздух криками. Потом отстали. Наутро я совершенно неожиданно вернулся к гусарам. Они приняли во мне большое участие и очень выговаривали мне мою ночную эскападу.
   Весь следующий день я употребил на скитанья по штабам: сперва - дивизии, потом бригады и наконец - полка. И еще через день уже лежал на подводе, которая везла меня к ближайшей станции железной дороги. Я ехал на излечение в Петроград.
   Целый месяц после этого мне пришлось пролежать в постели... *
   ......................................................................................................................................................................................................................................................
  
   Всадник ехал по дороге,
   Было поздно, выли псы,
   Волчье сердце - месяц строгий -
   Лил сиянье на овсы.
  
   И внезапно за деревней
   Белый камень возле пня
   Испугал усмешкой древней
   Задремавшего коня.
  
   Тот метнулся: темным бредом
   Вдруг ворвался в душу сам
   Древний ужас, тот, что ведом
   В мире только лошадям.
  
   Дальний гул землетрясений,
   Пестрых тигров хищный вой
   И победы привидений
   Над живыми в час ночной.
  
   Очи круглы и кровавы,
   Ноздри пеною полны,
   Конь, как буря, топчет травы,
   Разрывает грудью льны.
  
   Он то стелется по шири,
   То слетает с диких круч,
   И не знает, где он - в мире
   Или в небе между туч.
  
   Утро. Камень у дороги
   Робко спрятал свой оскал,
   Волчье сердце - месяц строгий -
   Освещать его устал.
  
   На селе собаки выли,
   Люди хмуро в церковь шли.
   Конь один пришел, весь в мыле,
   Господина не нашли. **
  
   (Л) Чубатый выбрал росшую В палиСАДНИКЕ престарелую березку, пошел прямо на нее...
   - Сильный ты, а РУБИть ДуРАК. Вот КАК надо, - учил Чубатый, и шашка его в косом полете разила цель с чудовищной силой.
   - ЧЕловека РУБИ смело. Мягкий он, человек, как тесто, - поучал Чубатый, смеясь глазами... (286)
   (Л) - Ты скажи, угодник, чего от тебя кони полохаются? - спросил как-то Григорий.
   - Кто их знает. - Чубатый пожал плечами. - Я их жалею.
   - Пьяных по духу угадывают, БОЯТСЯ, а ты тверезый.
   - Во мне сердце твердое, они чуют.
   - ВОЛЧИНОЕ в тебе СЕРДЦЕ, а может, и никакого нету, КАМУШЕК заместо него заложенный.
   - Могет быть, - охотно соглашался Чубатый.
   ... Кучка ВСАДНИКОВ выехала из-за дальнего перелеска. (287)
   ________
   * Н. Гумилев. "Записки кавалериста"
   ** Н. Гумилев. Стихотворение "Всадник", н е в х о д и в ш е е ни в один из сборников стихов поэта, изданных до 21-го года. _________
  
  
   За бой 6 июля 1915 года Гумилев был представлен ко второму Георгиевскому кресту, а в сентябре представлен к производству в прапорщики. Он уехал в Царское Село и до конца года хлопотал о переводе в 5-й Гусарский Александрийский полк, а в ожидании перевода организовал литературные собрания с целью объединить литературную молодежь, думая, что собрания эти в какой-то степени заменят распавшийся в 1914 г. Цех поэтов. На собраниях бывали Мандельштам, Шилейко, Лозинский, Струве, Левберг, Тумповская, Берман и другие поэты.
   15 декабря вышла в свет книга Гумилева "Колчан"....
  
   ВОЙНА
  

М. М. Чичагову

  
   Как собака на цепи тяжелой,
   Тявкает за лесом пулемет,
   И жужжат шрапнели, словно пчелы,
   Собирая ярко-красный мед.
  
   А "ура" вдали - как будто пенье
   Трудный день окончивших жнецов.
   Скажешь: это - мирное селенье
   В самый благостный из вечеров.
  
   И воистину светло и свято
   Дело величавое войны.
   Серафимы, ясны и крылаты,
   За плечами воинов видны.
  
   Тружеников, медленно идущих
   На полях, омоченных в крови,
   Подвиг сеющих и славу жнущих,
   Ныне, Господи, благослови.
  
   Как у тех, что гнутся над сохою,
   Как у тех, что молят и скорбят,
   Их сердца горят перед Тобою,
   Восковыми свечками горят.
  
   Но тому, о Господи, и силы
   И победы царский час даруй,
   Кто поверженному скажет: "Милый,
   Вот, прими мой братский поцелуй!" *
  
  
   (Л) - Ваша профессия до ВОЙНЫ?..
   Сотник еще раз оглядел невысокую плотную фигуру Бунчука **. Напоминал тот обдонское дерево караИЧ: НИЧЕГО особенного, бросающегося в глаза в нем не было, - все было обычно, лишь твердо загнутые челюсти да глаза, ломающие встречный взгляд, выделяли его из гущи остальных лиц. (305)
   (Л) - Глупая, - сожалеюще и тихо сказал Бунчук, осуждая пчелиный промах.
   - Что? - Листницкий оторвался от бинокля.
   Бунчук глазами указал ему на пчелу, и Листницкий улыбнулся.
   - Горек будет ее мед, как вы думаете?
   Ответил ему не Бунчук. Откуда-то из-за дальней купы сосен пулемет взлохматил тишину пронзительным сорочьим чечеканьем, разбрызг воющих пуль пронизал березки, на гриву сотникова коня, кружась и колеблясь, упала ссеченная пулей ветка.
   Они скакали к деревушке, понукая лошадей криками, плетьми. Вслед им без единой передышки КОНЧАЛ австрийский пулемет ленту. (306)
   _________
   * Н. Гумилев. стх. "Война", сб. "Колчан", 1916 г.
   ** Чичагов М. М. - командир взвода, в котором служил Гумилев. __________
  
  
   25 декабря 1915 г. Гумилеву был вручен Георгиевский крест 3-й степени.
   Вскоре состоялось знакомство Гумилева с Ларисой Михайловной Рейснер... В подвале "Бродячей собаки", расписанном художником Сергеем Судейкиным, как всегда, собралась литературно-артистическая элита.
  

* * *

   ... "Бродячая собака" открывалась часам к двенадцати ночи, и в нее, как в инкубатор, спешно переносили недовысиженные восторги театрального зала, чтобы в подогретой винными парами атмосфере они разразились безудержными рукоплесканиями, сигнал к которым подавался возгласом: "Hommage! Hommage!"
   Сюда же, как в термосе горячее блюдо, изготовленное в другом конце города, везли на извозчике, на такси, на трамвае свежеиспеченный триумф, который хотелось продлить, просмаковать еще и еще раз, пока он не приобрел прогорклого привкуса вчерашнего успеха.
  
   Минуя облако вони, бившей прямо в нос из расположенной по соседству помойной ямы, ломали о низкую притолоку свои цилиндры все, кто не успел снять их за порогом... *
   ________
   * Бенедикт Лившиц. Книга воспоминаний "Полутораглазый стрелец". 1933. ___________
  

* * *

  
   (Л) ...как от червивой собаки, за версту воняет... (278)
  

* * *

  
   28 марта 1916 года приказом Главнокомандующего армиями Западного фронта Гумилев произведен в прапорщики с переводом в 5-й Гусарский Александрийский Ея Величества Государыни императрицы Александры Федоровны полк. Однако Николай Степанович недоволен своим пребыванием в полку. Полковое начальство, подозрительно относившееся к "писательству", запретило Гумилеву печатать "Записки кавалериста".
   Шурин Гумилева (по второй жене) А. Н. Энгельгардт так описывает его внешность: "Он был одет в гвардейскую гусарскую форму, с блестящей изогнутой саблей. Он был высок ростом, мужественен, хорошо сложен, с серыми глазами, смотревшими открыто ласковым и немного насмешливым взглядом".
   Школьная подруга Анны Ахматовой, В. С. Срезневская: "был высок ростом, худощав, с очень красивыми руками, несколько длинным бледным лицом, без особых примет, я бы сказала, не очень заметный, но не лишенный элегантной наружности блондин, каких у нас на севере можно часто встретить. Позже, возмужав, и пройдя суровую кавалерийскую военную школу... подтянулся и, благодаря своей очень хорошей длинноногой фигуре и широким плечам, был очень приметен и даже интересен, особенно в мундире".
   Д. Бушен в интервью рассказывает: "Николай Степанович Гумилев был статный, высокий, но лицом некрасивый. Однако очень интересный; когда он говорил, все было так интересно, что вы забывали о том, как он выглядел".
   Полковник С. А. Топорков так описывает Гумилева: "Николай Степанович Гумилев, в чине прапорщика полка, прибыл к нам весной 1916 года... небольшого роста, я бы сказал, непропорционально сложенный, медлительный в движениях, он казался всем нам вначале человеком сумрачным, необщительным и застенчивым... Его лицо не было красиво или заметно: большая голова, большой мясистый нос и нижняя губа, несколько вытянутая вперед, что старило лицо. Говорил он всегда тихо, медленно и протяжно". А вот - из воспоминаний штаб-ротмистра В. А. Карамзина: "... я присел на балконе и стал наблюдать за прохаживающимся по балкону Гумилевым. Должен сказать, что уродлив он был очень. Лицо как бы отекшее, с сливообразным носом и довольно резкими морщинами под глазами. Фигура тоже очень не выигрышная: свислые плечи, очень низкая талия, маленький рост и особенно короткие ноги... Он ходил маленькими, но редкими шагами, плавно, как верблюд, покачивая на ходу головой".
   5 мая в связи с ухудшением здоровья, по настоянию полкового врача Гумилев срочно отправлен на излечение в Царское Село и помещен в лазарет Большого дворца. Врачи констатировали процесс в легких. Очевидно на лечении поэт и увидел первый раз Анну Николаевну Энгельгардт: она зашла за подругой - Ольгой Николаевной Арбениной, работавшей в лазарете.
   14 июля Гумилев приехал в Петроград. Начал хлопотать о допуске к экзаменам на корнета. 18 июля врачебной комиссией был признан здоровым и получил предписание отправиться на фронт, а 25 июля прибыл в полк.
   19 августа 1916 года Гумилев вернулся в Петроград, в Николаевское кавалерийское училище, чтобы держать экзамен на корнета. Снял комнату на Литейном проспекте, 31, кв. 14. Подготовка к экзаменам не мешала встречаться с друзьями и заниматься поэзией. В редакции "Аполлона" Гумилев прочел Маковскому и Лозинскому свою пьесу "Гондла". *
  
   (Л) И ПОПОЛОз ОН, по звездам дорогу означая... (311)
   (Л) Сам Сергей Платонович, увидя его из окошка лавки, вышел, снимая картуз...
   (Л) Таким сыном ГОрдиться НАДО, а вы еГО отпоминали...
   Он хромал по улице, прижимая к гРУди кулек С КОнфетами, и опять МЫСЛЬ еГО, как чибис НАД болотом виЛАсь... (312)
  
   25 октября, так и не сдав (помешало зрение) экзамена по фортификации, Гумилев возвратился в полк и до конца декабря пробыл на фронте... 15 мая 1917 года Гумилев был командирован в действующую армию на солоникийский фронт и 1 июля прибыл в Париж, где был оставлен в распоряжении представителя Временного правительства генерала Зенкевича.
   Однако Октябрьская революция все изменила: союзники отказались от наступления на Эгейском море, и Гумилев подал рапорт о переводе на Персидский фронт. А в ожидании назначения влюбился в Париже в прелестную девушку, полурусскую-полуфранцуженку из обедневшей интеллигентной семьи, Елену Карловну Дюбуше, которую за ее красоту назвал "Голубой звездой". Он написал ей в альбом много прекрасных стихов, которые потом составили книгу "К синей звезде"...
  
   Я вырван был из жизни тесной,
   Из жизни скудной и простой
   Твоей мучительной, чудесной,
   Неотвратимой красотой.
  
   И умер я... и видел пламя,
   Не виданное никогда:
   Пред ослепленными глазами
   Светилась синяя звезда.
  
   Преображая дух и тело,
   Напев вставал и падал вновь.
   То говорила и звенела
   Твоя поющей лютней кровь.
  
   И запах огненней и слаще
   Всего, что в жизни я найду,
   И даже лилии, стоящей
   В высоком ангельском саду.
  
   И вдруг из глуби осиянной
   Возник обратно мир земной.
   Ты птицей раненой нежданно
   Затрепетала предо мной.
  
   Ты повторяла: "Я страдаю",
   Но что же делать мне, когда
   Я наконец так сладко знаю,
   Что ты - лишь синяя звезда. **
  
   ________
   * "Гондла" - драматическая поэма Н. Гумилева. Напечатана в журнале "Русская мысль", 1917, N 1.
   ** Н. Гумилев. сб. "К синей звезде. Неизданные стихи 1918 г.", Берлин, "Петрополис", 1923. __________
  
   (Л) Высокий поджарый донец с белой на лбу вызвездью пошел играючись. (27)
   (Л) Пахло в вагоне степной полынью, конским потом, вешней ростепелью, и, далекая, маячила на горизонте прядка леса, голубая, задумчивая и недоступная, как вечерняя неяркая звезда. (207)
  
   В Париже Гумилев подружился с русскими художниками Наталией Гончаровой и Михаилом Ларионовым, посвятил Гончаровой рассказ "Черный генерал". Параллельно Гумилев писал трагедию "Отравленная туника", поэму "Два сна" и стихи, составившие книгу "Фарфорового павильона".
   А Елена Дюбуше не ответила взаимностью... Поэту она предпочла американского миллионера, вышла за него замуж и уехала в Америку.
   В начале января 1918 года Управление русского военного комиссариата в Париже было расформировано, 21 января Гумилев покинул Францию *, прибыл на пароходе в Лондон, оставив в Париже часть коллекции по искусству Востока, папку с бумагами, книги. По паспорту Временного правительства он получил разрешение на въезд в Советскую Россию, что было тогда очень непросто. Оставив у Анрепа в Лондоне неудобные в поездке вещи, 4 апреля Гумилев сел на пароход, чтобы кружным путем. Через Мурманск, попасть домой...
  
   ______
   * "Прощай, Париж! Прощайте, пирожки!..." _________
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   7
  
  
   Из дневника Павла Лукницкого
   19. 04. 1925
  
   "Когда Николай Степанович вернулся из-за границы в 1918 году, он позвонил к Срезневским. Они сказали, что АА у Шилейко, Николай Степанович, не подозревая ничего, отправился к Шилейко. Сидели вместе, пили чай, разговаривали.
   Потом АА пошла к нему - он остановился в меблированных комнатах "Ира". Были там до утра. Ушла к Срезневским. Потом, когда Николай Степанович пришел к Срезневским, АА привела его в отдельную комнату и сказала: "Дай мне развод". Он страшно побледнел и сказал: "Пожалуйста..." Не просил ни остаться, ничего не расспрашивал даже. Спросил только: "Ты выйдешь замуж? Ты любишь?" АА ответила: "Да" - "Кто же он?" - "Шилейко". Николай Степанович не поверил: "Не может быть. Ты скрываешь, я не верю, что это Шилейко".
   Вскоре после этого АА с Николаем Степановичем уехали в Бежецк.
   АА: "Все это время он очень выдержан был... Никогда ничего не показывал, иногда сердился, но всегда это было в очень сдержанных формах (расстроен, конечно, был очень)".
   АА говорит, что только раз он заговорил об этом. Когда они сидели в комнате, а Лева разбирал перед ними игрушки, они смотрели на Леву. Николай Степанович внезапно поцеловал руку АА и грустно сказал ей: "Зачем ты все это выдумала?""
  
   В это время Гумилев закончил "Отравленную тунику", прочел ее Лозинскому, потом Чуковскому и Энгельгардт.
   13 мая в Тенишевском зале Гумилев участвовал в "Вечере петербургских поэтов". Написал стихотворение "Франция" и до конца лета работал над переводом "Гильгамеша". По свидетельству Шилейко, ни разу не обращался к нему за консультациями или содействием. Шилейко увидел перевод уже напечатанным...
  
   Первые таблички с описанием подвигов Гильгамеша относятся к концу третьего тысячелетия до н. э. По-видимому, это были записи сказаний, которые сложились по крайней мере в первой половине третьего тысячелетия до н. э., а затем изустно передавались из поколения в поколение. Самые поздние таблички, написанные вавилонским письмом, но на ассирийском языке, найдены при раскопках библиотеки последнего из великих ассирийских царей - Ашшурбанипала. Их всего 12, заполненных мелкой клинописью... *
   _______
   * Тамара Шилейко. "Легенды, мифы и стихи...", ж-л "Новый мир", N 4, 1986, стр. 205 __________
  
  
   (Л) ... двигая по столу глиняную чашку, набиТую БЛИнЦАМИ. (209)
   (Л) - Вы чего ж тут сидите? Батянька прислал, чтоб скорЕЙ ШЛИ К КОсе. (34)
  
  
   ТАБЛИЦА ПЕРВАЯ
  
   О том, кто все видел до края вселенной,
   Кто скрытое ведал, кто все постиг,
   Испытывал судьбы земли и неба,
   Глубины познанья всех мудрецов.
   Неизвестное знал он, разгадывал тайны,
   О днях до потопа принес нам весть,
   Ходил он далеко, и устал, и вернулся,
   И выбил на камне свои труды.
   Стеною обвел он Урук блаженный...
  
   ТАБЛИЦА ТРЕТЬЯ
   .......
   Римат-Белит долго внимала
   С грустью речам сына своего Гильгамеша.
   В храм богини она вошла поспешно,
   Возложила на тело свое украшенья
   И на грудь свою украшенья тоже,
   Тиарой своею увенчала кудри,
   По широким ступеням поднялась на террасу.
   Поднялась. И пред Шамашем положила куренья,
   Положила жертвы и к Шамашу руки воздела:
   "Для чего ты дал Гильгамешу неусыпное сердце,
   Для чего покорил ты моего сына?
   Ты коснулся его, и он уходит
   На Хумбабу дорогою отдаленной,
   В бой вступает, который ему неведом,
   Неизвестное дело затеял ныне...
  
   (Л) - И какая теперя рыба, - заикнулась было старуха. (32)
  
   ТАБЛИЦА ЧЕТВЕРТАЯ
  
   Вот Гильгамеш с Эабани в поле,
   Вместе идут они к лесу Хумбабы,
   Горько друг друга упрекают.
   Нет в Эабани прежней силы...
  
   (Л) Григорий шел впереди. Подмывало его беспричинное веселье.
   - Гляди, батя, тут канава.
   - Эка темень-то!
   - Держись, Аксюша, при мне, вместе будем в тюрьме, - хрипло хохочет Малашка. (32)
  
   ТАБЛИЦА ПЯТАЯ
   .....
   Вот зашатались кедры, и выходит Хумбаба,
   Страшный, выходит он из-под кедров.
   Ринулись оба героя, состязаясь в отваге,
   Оба схватились с властителем кедров...
  
  
   (Л) - Отсель... зачинать... - осиливая хлобыстающий ветер, кричит Пантелей Прокофьевич.
   - Не слышно, дяденька! - хрипит Малашка *.
   - Заброди, с богом... Я от глуби. От глуби, говорю... Малашка, дьявол глухой, куда тянешь? Я пойду от глуби!... (33)
  
   ... Исчезла и Минцлова.
   Я помню, бывало, - дверь настежь; и - вваливалась, бултыхаяся в черном мешке (балахоны, носимые ею, ка­зались мешками); просовывалась между нами тяжелая головища; и дыбились желтые космы над нею; и как ни старалась причесываться, торчали, как змеи, клоки над огромнейшим лбиной, безбровым; и щурились маленькие, подслеповатые и жидко-голубые глазенки: а разорви их, - как два колеса: не глаза; и - темнели: казалось, что дна у них нет; вот, бывало, глаза разорвет: и - застынет, на­поминая до ужаса каменные изваяния степных скифских баб средь сожженных степей.
   И казалася каменной бабой средь нас: эти "бабы" - ей-ей, жутковаты!
   ........
   Она, так-таки, совершенно исчезла!
   Первое время этому не удивился никто; ведь все время переезжала она: оказываясь то - в Москве, то - в Кры­му, то - в Норвегии, то - в Петербурге; в каждом городе имела друзей, ей дававших приют. Но - прошел год, дру­гой; спохватились: где Минцлова? Нет нигде; наводили справки: в Москве, в Ленинграде, в Крыму, в Норве­гии. Там тоже недоумевали. Прошло девять лет: никто ее больше не видел; ходили слухи: в каком-то монасты­ре иезуитском; но и этот слух был лишь досужей догад­кою.
   Двадцать три года прошло: и за двадцать три года никто из знававших когда-то ее не сумел объяснить, куда делась она; время же исчезновенья ее для всех знавших - одно: август девятьсот десятого года.
   Моя догадка, что она бросилась в море, основывается на ее лепете о какой-то ее особенной связи с пучиною Ат­лантического океана; в последнем свидании с нею я обра­тил вниманье на то, как прислушивалась она к каплям дождя, бившим в стекла, к порывам свиставшего ветра; прислушивалась, и с испугом шептала:
   - "Пучина зовет".
   - "Кто?" - ее переспрашивал я.
   - "Атлантический океан: я с ним связана!" ... **
   _______
   * "Исчезла и Минцлова..."
   ** А. Белый. "Меж двух революций" __________
  
  
   ТАБЛИЦА ШЕСТАЯ
  
   Он оружье омыл, он начистил оружье,
   По спине распустил благовонные кудри,
   Сбросил грязное, чистое набросил на плечи,
   Наложил на главу тиару, затянулся в тунику.
   И владычица Иштар на него устремила очи,
   Устремила очи на красоту Гильгамеша...
   ........................................................
   ........................................................
   Если бык небесный убьет Гильгамеша!"
   Внял ее просьбам Ану, и бык явился небесный,
   Взял его Ану за хвост и швырнул в Урук с поднебесья...
  
   (Л) - Гриша, у берега, куБЫть, КАрша. Надоть обвесть.
   Страшный толчок далеко отшвыривает Григория. Грохочущий всплеск, будто с яра рухнула в воду глыбища породы. (33)
   (Л) Распутывая бредень, Григорий всматривается в Аксинью. Лицо ее мелово-бледно, но красные, чуть вывернутые губы уже смеются.
   - Как оно меня шибанет на берег, - ПЕРЕВОДЯ ДУХ, рассказывает она, - от ума отошла. Спужалась до смерти! Я думала - ты утоп. (34)
  
   ТАБЛИЦА ВОСЬМАЯ
  
   Чуть заблистала заря, Эабани сказал Гильгамешу:
   "Смерть покорила меня, я ныне бессилен.
   Боги любят тебя и сделают сильным,
   Славу твою возгласят все девы Урука,
   Но от своей судьбы и ты не уйдешь, прекрасный!...
  
   ТАБЛИЦА ДЕВЯТАЯ
  
   Гильгамеш по Эабани, своем друге,
   Горько плачет и бежит в пустыню:
   "Я умру! Не такой же ль и я, как Эабани?
   Грудь моя исполнена скорбью,
   Я смерти боюсь и бегу, убегаю!...
  
   ТАБЛИЦА ДЕСЯТАЯ
  
   Сабеянка говорит Гильгамешу:
   "Почему твое сердце бьется, взор опущен,
   Почему ты бежишь через поле?"
   Гильгамеш обращает к Сабеянке слово:
   "Эабани, брат мой, пантера пустыни,
   Ныне судьба его совершилась,
   Не такой же ль и я, не случится ли со мной того же?"
   С той поры, как скитаюсь я птицей пустыни,
   Может быть, в небесах светил стало меньше,
   Столько долгих лет был я спящим.
   Пусть увижу я солнце, насыщусь светом,
   От обильного света кроется сумрак,
   Да увидит мертвый сиянье солнца!
   Укажи, Сабеянка, мне путь к Ут-напиштиму,
   Какой его признак, расскажи этот признак;
   Если возможно, поплыву через море,
   Если нельзя, отправлюсь полем".
   Сабеянка говорит Гильгамешу:
   "Туда, Гильгамеш, не найти дороги,
   Никто с древнейших времен не плыл через море;
   Шамаш это свершил, и никто не решится снова
   Затруднен переход, тяжела дорога,
   Глубоки воды смерти, заградившие подступ!
   Где ж ты, Гильгамеш, перейдешь через море?
   Что свершишь ты, когда войдешь в воды смерти?
   Есть, Гильгамеш, Ур-Эа, лодочник Ут-напиштима...
  
   (Л) У Дона стонущий рев. Ветер на клочья рвет косое полотнище дождя.
   Ощупывая ногами дно, Григорий по пояс окунулся в воду. Липкий холод дополз до груди, обручем стянул сердце... (33)
  
   ТАБЛИЦА ОДИННАДЦАТАЯ
  
   Кличет Иштар, как поденщица, громко,
   Голосом дивным царица богов возглашает:
   "Пусть тот день рассыпется пылью,
   День, когда я злое сказала перед богами,
   Потому что сказала я злое перед богами,
   Чтобы людей погубить и потоп накликать.
   Для того ли взлелеяла я народ мой,
   Чтобы, как выводок рыб, они наполнили море?"
   По вине Ануннак боги плачут с нею,
   Боги подавлены и в слезах восседают,
   Губы их сжаты, и тело трепещет.
   Шесть деней, шесть ночей бродят ветер и воды, ураган
   владеет землею
   При начале седьмого дня ураган спадает,
   Он, который сражался, подобно войску;
   Море утишилось, ветер улегся, потоп прекратился
   Я на море взглянул: голос не слышен,
   Все человечество стало грязью,
   Выше кровель легло болото!
   Я окно открыл, день осветил мне щеку,
   Я безумствовал, я сидел и плакал,
   По щеке моей струились слезы... *
   ..............................................................
   ..............................................................
   Двадцать часов прошло, принесли они жертву умершим,
   Тридцать часов прошло, завершили они причитанья,
   И увидали тогда Урук блаженный.
   К лодочнику Ур-Эа Гильгамеш обратился:
   "Ур-Эа, поднимись прогуляться на стену Урука!..
  
   (Л) Руки их сталкиваются. Аксинья пробует просунуть свою руку в рукав его рубахи.
   - Как у тебя тепло-то в рукаве... (34)
   (Л) Григорий переступает одеревеневшими ногами. Аксинья дрожит так, что дрожь ее ощущает Григорий через бредень.
   - Не трясись!
   - И рада б, да ДУХУ НЕ ПЕРЕВЕДУ.
   - Давай вот что... Давай вылазить, будь она проклята, рыба эта! (35) **
   (Л) Подрагивая от холода, Григорий прилег рядом. От мокрых Аксиньиных волос тек нежный волнующий запах. Она лежала, запрокинув голову, мерно дыша полуоткрытым ртом.
   - Волосы у тебя дурнопьяном пахнут. Знаешь, этаким цветком белым... шепнул, наклонясь, Григорий.
   Она промолчала. ТуМанеН И ДАЛек был взглЯД ее, устремленный на ущерб коЛЕСИСТОГО месяца. (35)
   (Л) Аксинья стояла возле копны, поправляя сбитый на затылок платок, над нею дымился ПАР.
  -- ЗаБЛУдиться-тО НЕТ, а вот было-к замерзнула. (36)
   _________
   * "Гильгамеш". Вавилонский эпос, перевод Гумилева, Петроград, 1919 г. ­­­­­­­­­­­
   ** "Крупный сазан" ­- "poisson" рыба - "poison" отрава (франц.) ________
  
  

* * *

   ... Белые поднимались и плыли теперь страшно высоко. Я начал понимать, что лежу навзничь и гляжу на облака. Сознание медленно возвращалось ко мне, была слабость и тошнота. С трудом наконец я приподнялся и оглянулся. Я увидел, что сижу в траве на верху крепостного рва в Булонском лесу. Рядом валялся воротник и галстук. Все вокруг - деревья, мансардные крыши, асфальтовые дороги, небо, облака - казались мне жесткими, пыльными, тошнотворными. Опираясь о землю, чтобы подняться совсем, я ощупал маленький, с широким горлышком пузырек, - он был раскрыт и пуст. В нем, вот уже год, я носил большой кусок цианистого калия, величиной с половину сахарного куска. Я начал вспоминать, как пришел сюда, как снял воротник и высыпал из пузырька на ладонь яд. Я знал, что, как только брошу его с ладони в рот, - мгновенно настанет неизвестное. Я бросил его в рот и прижал ладонь изо всей силы ко рту. Я помню шершавый вкус яда.
   Вы спрашиваете, - зачем я хотел умереть? Я жил один, в гостинице, - привязалась мысль о смерти. Страх смерти мне был неприятен... Кроме того, здесь была одна девушка...
  
   Мы сидели за столиком в кафе, под каштанами, летом 908 года. Гумилев рассказывал мне эту историю глуховатым медлительным голосом... *
   _______
   * Алексей Толстой. "Н. Гумилев" Опубликовано в парижской эмигрантской газете "Последние новости" 23 и 25 октября 1921 года. _______
  
  

* * *

  
   28 июня 1918 вышел из печати "Мик". 11 июля - "Костер". 13 июля - "Фарфоровый павильон" (Китайские стихи). Вышли из печати книги "Жемчуга" и "Романтические цветы".
   5 августа состоялся официальный развод с Ахматовой. После этого Гумилев уехал с Анной Николаевной Энгельгардт в Бежецк, чтобы познакомить ее с родственниками, которые жили теперь в уездном городе, неподалеку от Слепнева.
  
   (Л) - ПридетСЯ, рано ль, поздно ль, рАССтаватьСЯ... - всхлипнула хозяйка полупритворно, полуискренне.
   - Кличь дочерю, Мирон Григорьевич, поглядим.
   - Наталья!
   В дверях НЕсмело стала НЕвеста, смуГЛыми паЛЬцами суетливо перебиРАя оборку фАРТука.
   - Пройди, пройди! Ишь засовестилАСЬ... (69)
   (Л) На упругой щеке дрожала от смущения и сдержАННОЙ улыбки НЕГЛубокая розовеющая ямка...
   Григорьевы глаза в минуту обежали вСЮ ее - с головы до высоких крАСИвых ног. Осмотрел, как барышник оглядывает матку-кобылицу перед покупкой, подумал: "Хороша", - и встретилСЯ с ее глазами, направлеными нА НЕго в упор. Бесхитростный, чуть смущенный, правдивый взгляд словно говорил: "Вот Я вСЯ, какая есть. Как хочешь, так и суди меня". - "слАвНаЯ", - ответил Григорий глазами и улыбкой. (70)
  
   А. А. Гумилева-Фрейнганг. В 1919 году Коля женился вторым браком на Анне Николаевне Энгельгардт. После того, как семье Гумилевых пришлось покинуть свой дом в Царском Селе с его чудной библиотекой, они переехали в Петербург. Художник Маковский предложил Коле временно свою квартиру на Ивановской улице. Мы все соединились, кроме Александры Степановны Сверчковой. Времена стали тяжелые. Анне Ивановне трудно было было добывать продукты, стоять в очередях, и Коля просил меня взять на себя хозяйство. Анна Николаевна, - в семье называвшаяся Ася, - была еще слишком молода. *
   В 1918 - 1921 гг. Гумилев был членом редколегии в издательстве "Всемирная литература", заведовал французским отделом, параллельно с Блоком, который заведовал отделом немецким. Одновременно был редактором переводной литературы. Кроме того, основатель издательства Алексей Максимович Горький ввел Гумилева в комиссию по "Инсценировкам истории культуры", которую он сам возглавлял.
   С осени наступил период исключительно тяжелого материального положения. Обремененный большой семьей, которую должен был содержать в условиях холода, голода, военного коммунизма, Гумилев работал не по силам. В комнате с температурой около нуля он писал ночами, переутомляясь до крайности. За всю зиму он ни разу не был сыт. Заработка не хватало для поддержания семьи, и Гумилев продавал свои вещи и книги - все, что можно было продать, и отправлял деньги семье. Хотел на зиму сам уехать в Бежецк, где были дрова, тепло, но не мог - литературно-общественная жизнь держала в Петрограде. И надо было зарабатывать...
  
   (Л) - Не думали, признаться, в нонешний мясоед выдавать. Тут делов пропастишша, а тут-таки и годков ей не дюже чтоб много. Осьмнадцатая весна только перешла. (68)
  
   Из рассказа Владимира Шилейко: "... Были получены деньги 4 октября на написание 5000 драм, в которых должна была быть вся история. Образчиком такой драмы был "Рамзес" Блока.
   А продолжением был "Носорог" Гумилева. Амфитеатров продал не то Стеньку Разина, не то Пугачева. Я какие-то вещи продавал.
   Горькому он (Гумилев. - В. Л.) удивлялся в хорошем смысле этого слова и очень уважал его как поэта. У него была какая-то мечта - он хотел поставить "Мужицкие цари" Горького. Я никогда не слышал, чтобы он плохо говорил о Горьком. Кажется, Горький тоже его любил".
  
   (Л) Второй, мозглявый и смуглый казачок станицы Мигулинской, по имени Михей, жил у Коршуновых недавно; разоренный пожаром **, нанялся в работники и, сдружившись с Гетьком (так сокращенно звали Геть-Бабу), начал время от времени попивать. Был он страстным любителем лошадей; подвыпив, плакал, РАЗМАЗывая слезы по остренькому безбровому лицу, приставал к МИРОНУ... (88)
  
   В конце 1918 года Гумилев начал писать стихи об Африке, в 1921 году вошедшие в книгу "Шатер". 18 октября состоялось заседание организационного совета Института живого слова, который открылся 15 ноября. Гумилев был зачислен в институт преподавателем по курсам теории и истории позии. Сразу же начались лекции...
   Зиму 1918/19 года прожил на Ивановской улице с семьей - матерью, женою, сыном, братом и его женой. Временами из Бежецка приезжала сестра. Весною переехал вместе с семьей на новую квартиру на Преображенскую ул., 5/12. И вскоре, 14 апреля 1919 года, родилась у Гумилевых дочь - Елена...
  
   (Л) Раз как-то (Аксинья стряпала на кухне) вынул дочь из люльки и, сменяя мокрую пЕЛЕНКУ, почувствовал острое, щиплющее волнение... (200)
  
   Осенью в переводе Гумилева и с его предисловием вышла в издательстве "Всемирная литература" "Поэма о старом моряке" Колриджа. 8 ноября Гумилев участвовал в вечере Леконта де Лиля в Доме литераторов...
   В конце года он закончил для издательства "Всемирная литература" перевод французских народных песен, перевел произведения Вольтера, Лонгфелло, Броунинга, Гейне, Байрона, Гриффина, Леопарди, Мореаса, Эредиа, Рембо, Леконта де Лиля, Саути, Роллана и других. Написал много стихотворений и "Поэму начала".
   __________________
   * А. Гумилева "Забытой повести листы...", ж-л "Слово", N 3, 1990.
   ** "Пишут...
   из деревни...
   сожгли...
   у меня..." __________
  
  
   Весною 1920 года Гумилев принял участие в организации Петроградского отделения Всероссийского Союза писателей, а летом был избран в приемную комиссию...
   В конце года основал 3-й "Цех поэтов".
   В феврале 1921 года Гумилев был выбран руководителем Петроградского отделения Всероссийского Союза поэтов, которое до этого возглавлял А. А. Блок.
   Литературный кружок Дома искусств "Звучащая раковина" избирает Гумилева почетным председателем.
   В июне совершил поездку в Крым с В. А . Павловым в салоне-вагоне наркома морских сил контр-адмирала А. В. Нимитца.
   Летом в Севастополе издан сборник "Шатер". Книга посвящена "Памяти моего товарища в африканских странствиях Николая Леонидовича Сверчкова".
  
   ВСТУПЛЕНИЕ
  
   Оглушенная ревом и топотом,
   Облеченная в пламя и дымы,
   О тебе, моя Африка, шепотом
   В небесах говорят серафимы.
  
   И твое раскрывая Евангелье,
   Повесть жизни ужасной и чудной,
   О неопытном думают ангеле,
   Что приставлен к тебе, безрассудной.
  
   Про деянья свои и фантазии,
   Про звериную душу послушай,
   Ты, на дереве древнем Евразии
   Исполинской висящая грушей.
  
   Обреченный тебе, я поведаю
   О вождях в леопардовых шкурах,
   Что во мраке лесов за победою
   Водят полчища воинов хмурых;
  
   О деревнях с кумирами древними,
   Что смеются улыбкой недоброй,
   И о львах, что стоят над деревнями
   И хвостом ударяют о ребра.
  
   Дай за это дорогу мне торную,
   Там, где нету пути человеку,
   Дай назвать моим именем черную,
   До сих пор неоткрытую реку.
  
   И последняя милость, с которою
   Отойду я в селенья святые, -
   Дай скончаться под той сикоморою,
   Где с Христом отдыхала Мария. *
   ________
   * Н. Гумилев. стх. "Вступление", сб. "Шатер", Севастополь, "Цех поэтов", 1921. _________
  
  
   В августе отпечатан тираж "Огненного столпа" (Пг., "Петрополис", 1921), с посвящением Анне Николаевне Гумилевой, урожденной Энгельгардт. Готовя сборник к печати, Гумилев первоначально хотел назвать его "Посредине странствия земного"...
  
   (Л) Пантелей Прокофьевич, качая подгнивший столб у ворот, глянул на Григория. (30)
   (Л) - Ты чего шумишь? АЙ ЗАБЛУДИЛАСЬ? - подходя, переспросил старик...
   - Заблудиться-то нет, а вот БыЛО-К ЗАМЕРЗНУЛа. (36)
   (Л) Михей вздохнул
   - Давно мы с тобой не ездили. Теперя подержал бы сазаника эдак в полпуда бы.
   Митька, морщась от пара, бившего из чугуна с кашей горячим столбом, промолчал.(111)
   (Л) ... жмуряСь ОТ БОЛи до ОГНЕННЫХ брызг в глазах... (159)
   (Л) В полдень проехали границу. Кони прыгали через поваленный полосатый пограничный столб...Солнце разило землю отвесно падающими лучами. (236)
   (Л) За спинами из-за холма вставало солнце. В стороне над чашечкой телеграфного столба надсаживался жаворонок. (255)
   (Л) Смеркалось, когда лазарет подъехал к Березнягам. Желтую щетину жнивья перебирал ветер. На западе корячились, громоздясь, тучи. Вверху фиолетово чернели, чуть ниже утрачивали чудовищную свою окраску и, меняя тона, лили на тусклую ряднину неба нежно-сиреневые дымчатые отсветы; в средине вся эта бесформенная громада, набитая как крыги в ледоход на заторе, рассачивалась, и в пролом неослабно струился апельсинового цвета поток закатных лучей. Он расходился брызжущим веером, преломляясь и пылясь, вонзался отвесно, а ниже пролома неописуемо сплетался в вакханальный спектр красок.
   У придорожной канавы лежала пристреленная рыжая лошадь. (297)
  
   Владимир Милашевский. Итак, весна 21-го года. Я сидел у Ходасевича, окна были открыты, и чудный свет ясного весеннего петербургского солнца, не назойливого, но ласкающего, наполнял комнату...
   В дверь кто-то постучался, и на возглас "Войдите!" вошел плотный, крепко сбитый человек среднего роста, с неподвижно прикрепленной к спинному хребту головой. Он как бы специально был рожден для положения при команде "смирно!". И, вероятно, к собственному огорчению, это пребывание по команде "смирно" - было где-то недалеко от левого фланга!
   Его лысая белесая голова, с невыразительными, не обращающими на себя внимание чертами лица, с маленькими подслеповатыми глазами, зорко и подозрительно смотрящими, напоминала кокон шелковичного червя! Эта форма головы, про которую деревенские бабы говорят: голова толкачиком. Этот старательный фронтовик, но не "орел" - был Гумилев!
   В этой "подтянутости" было что-то старательно выделанное, театрально-подчеркнутое, а совсем не привычное и свободное!
   Ходасевич меня представил. Я почувствовал, что мне можно и не уходить, хозяин не намерен нарушать своих привычек и лишаться своего собеседника-гостя. Я не ушел, как некогда, при посещении Щеголева.
   Гумилев присел крайне натянуто на кончик неважнецкого кресла. Он явно пришел "с визитом" к особе высокопоставленной, члену невидимой бюрократической иерархии, "департамента поэзии".
   Осторожные, какие-то хорошо "проверенные" слова. Это немного напоминало представление какого-нибудь командира дивизии командиру дивизии соседнего на фронте участка! "Представляющийся" где-то показывал, что он величина равная и только из величайшего "невиданного благородства" допускает изыски предпочтительности!..
   Визит скоро окончился. Визитер подал мне правую руку и в мысленно одетой левой руке держа воображаемую белую правую перчатку. Мне была подана эта рука так сухо, что я не считал нужным с ним раскланиваться при наших частых встречах в узких коридорах или в тесном проходе между камином и биллиардом.
   В Гумилеве чего-то не хватало для того образа, который он явно старался сыграть. Не хватало роста, не хватало декоративности лица, он был брит, не носил усов, и эта деталь явно была не "русско-военной". Не было соболиных бровей русского красавца, или его темно-серых глаз, не было "голоса", не было этой вольготности, веселости взгляда. Во взгляде Гумилева была какая-то затаенная ухмылка. ("Гляди веселей", была команда.) *
   __________
   * В. А. Милашевский "Тогда в Петрограде". Воспоминания художника "Вчера, позавчера...", Москва, "Книга", 1989, стр. 221 _________
  
  
   Гумилев был арестован 3 августа 1921 года...
  
   Николай Оцуп. Но после августа 21-года в Петербурге стало трудно дышать, в Петербурге невозможно было оставаться - тяжко больной город умер с последним дыханием Блока и Гумилева.
   Помню себя быстро взбегающего по знакомой лестнице Дома Искусств. Иду к двери Гумилева и слышу сдавленный шепот за спиной.
   Оборачиваюсь - Е., один из служащих Дома Искусств, бывший лакей Елисеева. "не ходите туда, у Николая Степановича засада".
   Все следующие дни сливаются в одном впечатлении Смоленского кладбища, где хоронили Блока, и стенной газеты, сообщавшей о расстреле Гумилева.
   Гроб Александра Александровича Блока мы принесли на кладбище на руках. Ныло плечо от тяжелой ноши, голова кружилась от ладана и горьких мыслей, но надо было действовать: Гумилева не выпускают.
   Тут же на кладбище С. Ф. Ольденбург, ныне покойный А. Л. Волынский, Н. М. Волковысский и я сговариваемся идти в Чека с просьбой выпустить Гумилева на поруки Академии наук, Всемирной литературы и еще ряда других не очень благонадежных организаций. К этим учреждениям догадались в последнюю минуту прибавить вполне благонадежный Пролеткульт и еще три учреждения, в которых Гумилев читал лекции.
   О посещении нами Чека с челобитной * от всех приблизительно перечисленных выше учреждений уже вспоминал, кажется, Н. М. Волковысский.
   Говорить об этом тяжело. Нам ответили, что Гумилев арестован за должностное преступление.
   Один из нас ответил, что Гумилев ни на какой должности не состоял. Председатель Петербургской Чека был явно недоволен, что с ним спорят.
   - Пока ничего не могу сказать. Позвоните в среду. Во всяком случае, ни один волос с головы Гумилева не упадет.
   В среду я, окруженный друзьями Гумилева, звоню по телефону, переданному чекистом нашей делегации.
   - Кто говорит?
   - От делегации (начинаю называть учреждения).
   - Ага, это по поводу Гумилева, завтра узнаете.
   Мы узнали не назавтра, когда об этом узнала уже вся Россия, а в тот же день. Несколько молодых поэтов и поэтесс, учеников и учениц Гумилева, каждый день носили передачу на Гороховую.
   Уже во вторник передачу не приняли.
   В среду **, после звонка в Чека, молодой поэт Р. и я бросились по всем тюрьмам искать Гумилева. Начали с Крестов, где, как оказалось, политических не держали.
   На Шпалерной нам удалось проникнуть во двор, мы взошли по лестнице во флигеле и спросили сквозь решетку какую-то служащую: где сейчас находится арестованный Гумилев?
   Приняв нас, вероятно, за кого-либо из администрации, она справилась в какой-то книге и ответила из-за решетки:
   - Ночью взят на Гороховую.
   Мы спустились, все больше и больше ускоряя шаг, потому что сзади уже раздавался крик:
   - Стой, стой, а вы кто будете?
   Мы успели выйти на улицу.
   Вечером председатель Чека, принимавший нашу делегацию, сделал в закрытом заседании Петросовета доклад о расстреле заговорщиков: проф. Таганцева, Гумилева и других.****
  
   В газете "Петроградская правда" ***** от 1 сентября 1921 года, помещено сообщение ВЧК "О раскрытом в Петрограде заговоре против Советской власти" и, за подписью президиума Петрогубчека, список расстрелянных "активных участников заговора" (61 человек). Тридцатым в списке "Гумилев, Николай Степанович, 33 лет, бывший дворянин, филолог, поэт, член коллегии "Издательства Всемирной Литературы", беспартийный, бывший офицер. Участник Петроградской боевой организации, активно содействовал составлению прокламаций контрреволюционного содержания, обещал связать с организацией в момент восстания группу интеллигентов, которая активно примет участие в восстании, получал от организации деньги на технические надобности".
  
   _____________
   * Копия прошения о помиловании - лист N 103 из Дела Гумилева. См. ст. О. Хлебникова "Шагреневые переплеты", ж-л "Огонек", N 18, 1990.
   ** В среду, т. е. 31 августа. В связи с этим очень странным кажется ответ, услышанный Оцупом от служащей тюрьмы на Шпалерной: "Ночью взят на Гороховую". Ночью - значит в ночь с 30-го на 31-ое августа. По мнению большинства современников, писавших о Гумилеве, он был расстрелян 25 августа. В предисловии к книге Н. Гумилев "Избранное" Оцуп писал: "7 августа 1921 г. умер в страшных мучениях Блок. 24 августа того же года расстрелян Гумилев". Возможно, Оцуп имеет в виду среду 23 августа***, однако доклад председателя петроградской чека о расстреле Гумилева и др. был зачитан на заседании Петросовета в среду 31 августа. В 1921 г. в одной эмигрантской газете сообщалось, что приговоренным к высшей мере о расстреле объявлялось за минуту до казни.
   Комментарий Вадима Крейда.
   ___________
   *** Неточность: 24 августа 1921 года - среда. Следующая среда - 31 августа. Впрочем, главное, что мы узнаем из воспоминаний Оцупа - Гумилев был жив, и в ночь с 30-го на 31-е августа был переведен из Дома Предварительного Заключения на Шпалерной в ЧеКа на Гороховой. Другие приговоренные по "делу Таганцева" были расстреляны сразу же после вынесения приговоров Президиумом Петрогуб. Ч. К. от 24.8.21 г., т. е. 25 августа 1921 года. Имена отправленных в концлагерь (свыше 100 человек) не были сообщены. - А. Г. ________
  
   **** Н. А. Оцуп "Современники", Париж, 1961, стр. 23 - 33. Ранее эти воспоминания публиковались в "Последних новостях" (Париж), 1926.
   ***** "Правда о том, что случилось..." _______________
  
   Именно эта формулировка прямо опровергается письмом Терехова. Если так, то не ставится ли тем самым под сомнение и все "Таганцевское дело" ("дело Петроградской боевой организации"), по которому был осужден Гумилев?
   По этому делу решением Петрогубчека от 24 августа были расстреляны 16 женщин в возрасте от двадцати до шестидесяти лет (две сестры милосердия, две студентки; четыре проходили как сообщницы в делах мужа), группа моряков и другие лица. Это были люди разных убеждений - от монархиста до бывшего члена РКП, который "из партии вышел ввиду желания уехать в Латвию". Предгубчека заявил на пленуме Петросовета, что крестьяне, рабочие и матросы составили среди заговорщиков "самое большее 10 %", но среди расстрелянных эти категории составили по меньшей мере четверть. Список казненных возглавил молодой профессор-географ В. Н. Таганцев, названный в сообщении губчека "главой и руководителем Петроградской боевой организации". Имена отправленных в концлагерь (свыше 100 человек) не были сообщены.
   Вина большинства расстрелянных характеризовалась такими выражениями, как "присутствовал", "переписывал", "знала", "разносила письма", "дал согласие", "обещал, но отказался исключительно из-за малой оплаты". Или даже так: "Доставлял организации для передачи за границу сведения о музейном деле и доклад о том же для напечатания в белой прессе" (князь С. А. Ухтомский, скульптор, сотрудник Русского музея), "снабдил закупщика организации веревками и солью для обмена на продукты для членов организации" (заводской электрик А. С. Векк). В ряде случаев - и это в печатном списке расстрелянных! - к подобным обвинениям все и сводилось. Похоже, что в уточнении "состава преступления" нуждается не один Н. С. Гумилев. К "Таганцевскому делу", как и ко всем громким политическим делам 20-х - а не только 30-х годов, полезно возвратиться, чтобы вернуть честное имя всем, кому оно может быть возвращено.
   Но еще важнее, может быть, другое - опубликовать не выводы, а сами материалы дела, которые, судя по письму Терехова, сохранены в архивах. Это тем более важно, что первые слухи о деле возникли тогда же, в 1921 году, а к настоящему времени продолжают существовать и изустно передаваться разные версии "дела Таганцева - Гумилева".
   Приведу одну из записей академика В. И. Вернадского на эту тему. Неотредактированная, беглая запись сделана им для себя в сентябре 1942 года.
   "Идея станции и, значит, сапропеля 1 была дана В. Таганцевым, который погубил массу людей, поверив честному слову ГПУ 2 (Менжинский 3 и еще два представителя).
   Идея В. Н. Таганцева заключалась в 1922 году 4 в том, что надо прекратить междоусобную войну, и тогда В. Н. готов объявить все, что ему известно, а ГПУ дает обещание, что они никаких репрессий не будут делать. Договор был подписан. В результате все, которые читали этот договор с В. Н. Таганцевым, были казнены <...> 5. Так погиб проф. Тихвинский 6.
   Мои сведения идут от теперь умершего Александра Ивановича Горбова, моего ученика, - он был ассистентом у Менделеева и потом играл большую роль в Сапропелевом Комитете и в Президиуме КЕПСа, когда я вернулся в 1921 и в 1926. А. И. Горбов был тоже оговорен Таганцевым, но когда ему предложили прочесть показания Таганцева, он отказался и узнал подробно об их содержании от военного, кажется полковника, с которым сидел в камере. Фамилию его я забыл 7. Вероятно, она есть в том списке, который был развешан в Петербурге и произвел потрясающее впечатление не страха, а ненависти и презрения, когда мы его прочли. Среди них был мой большой друг Михаил Михайлович Тихвинский - крупный химик-технолог, сделал крупное открытие. Когда я узнал от его жены по телефону о его аресте, послал письмо Горькому - просил показать мое письмо Ленину 8. Большой приятель Тихвинского - известный инженер-
   коммунист - фамилию сейчас забыл - отказался 9. Бывший коммунист Рыбакин 10 (кажется, точно в партии - занимавший важное место) отправился в Москву, послав телеграмму в какое-то учреждение, которое этот приговор не мог миновать. Оказалось, что уже было поздно. Тихвинский был расстрелян 11. Это была и партийная борьба. Сейчас после разговоров с М. Ф. Андреевой я вижу, что в этой среде все было возможно. Тихвинский все меня убеждал уехать в Америку <...> 12 . Я очень уклончиво относился к этому, но когда я узнал о казни невинных людей - я почувствовал, что, может быть, Тихвинский был прав. Приглашение в Париж это осуществило 13. Это одно из ничем не оправданных преступлений, морально разлагающее партию" 14.
   В какой мере отражает истину эта версия, переданная нам столь авторитетным лицом? Судя по тому, что Вернадский сделал о "Таганцевском деле" несколько записей в разных местах, он считал чрезвычайно важным сохранить свое, хотя и косвенное, свидетельство.
   Не пора ли открыть для исследователей все материалы, связанные с "делом Петроградской боевой организации", да и со всеми другими давними делами? Не смущаться при этом ни догмой, ни датой, ни ведомственной принадлежностью. Хоть теперь узнать, как все было на самом деле. *
   ________
   1 Сапропель - озерный ил. Исследовался Комиссией по изучению естественных производительных сил России (КЕПС). В. Н. Таганцев был секретарем Сапропелевского комитета КЕПС. Сапропелевая станция КЕПС размещалась в Залучье - бывшем имении Таганцевых.
   2 ВЧК преобразована в ГПУ позже, в начале 1922 года.
   3 В эмигрантской прессе назывались другие имена.
   4 Явная описка. В других местах Вернадский пишет о тех же событиях, относя их к 1921 году.
   5 Вернадский упоминает здесь и о других видах репрессий.
   6 В другой записи Вернадский выделяет еще одного погибшего - профессора-юриста, проректора Петроградского университета Н. И. Лазаревского.
   7 Это был, судя по "Петроградской правде", В. Г. Шведов.
   8 В другом месте Вернадский записал, что письмо его до Ленина не дошло, так как было отобрано у Горького во время обыска на его квартире (обыск был связан с делом общественного Всероссийского комитета помощи голодающим).
   9 Далее скобки, в которых оставлено место.
   10 Фамилия написана неразборчиво.
   11 Не мешает заметить, что М. М. Тихвинский имел заслуги перед русским революционным движением (входил, в частности, в группу "Освобождение труда").
   12 Опущена часть фразы, смысл которой неясен.
   13 В конце 1921 года, через несколько месяцев после возвращения в Петроград из Крыма, Вернадский получил приглашение в Париж для чтения лекций в Сорбонне. Он работал за границей в 1922 - 1926 годах.
   14 Архив АН СССР, ф. 518, оп. 2, ед. хр. 47, л. 21 об.
   * Ф. Ф. Перченок, "Список расстрелянных", ж-л "Новый мир", N 4, 1989, стр. 263. ___________
  
  

* * *

  
   Воскресенье, 28 / 15 августа. Успение Б<ожьей> М<атери>.Утром ходил ив Конюшенную к обедне. Там видел дочерей Фриш; они сказали, что предполагавшееся у них мое чтение о поэтах не может состояться ранее сентября. Вечером пришла Надя с ужасно странными и непонятными известиями. В пятницу не приняли провизию ни Володе *, ни Наде **; а вчера утром от нее приняли передачу только Володе, но на Гороховой - значит, его опять перевели сюда ***. Говорят, что всех их перевозят в Москву, где будет разбираться дело. Вечером тотчас вслед за Надей зашла Анна Юльевна; опять пришла во время моей вечерней еды и опять лишила меня возможности спокойно лечь спать. Удивительно неприятно действующий человек; а может быть, я и сам стал невозможен.
   ......................................................................................................................................................................................................................................................
  
   Четверг, 1 сентября. На дворе ясно, но прохладно. Больше писать не буду: сейчас получил известие, что убили и Володю, и Надю - расстреляны, царство им небесное, а убийцам вечное проклятие со всем их режимом и чадцами и домочадцами.
   Н. Таганцев.
  
   Делаю исключение только для записания получаемых подробностей расстрела.
   Во-первых, расстрел был на рассвете с 24 на 25 августа и происходил на Ириновской железной дороге, где похоронены или, вернее, брошены их тела. Вероятно, получим и подробности, раз уж отыскался источник, свидетель расстрела; но об этих подробностях, как и статистических некоторых сведениях, извлеченных из напечатанного в "Петербургской (или Петроградской) Правде" от 1 сентября 1921 г., сделаю [записи] в особой статье, когда жгучее страдание, вызванное этим убийством, несколько уляжется...****
  
   __________
   * Владимир Николаевич Таганцев (1889 - 1921), младший сын Н. С. и Е. А. Таганцевых. Географ. Глава нелегальной организации. 24 августа 1921 г. приговорен к расстрелу, но 27 августа все еще допрашивался. Дата расстрела неизвестна. Реабилитирован 27 апреля 1992 г.
   ** Надежда Феликсовна, урожденная Марцинкевич (1894 - 1921), вторая жена В. Н. Таганцева, мать Агнии. В первую мировую войну врач Красного Креста. Расстреляна по приговору от 24 августа 1921 г.
   *** Последние показания В. Н. Таганцева датированы 27 августа 1921 г.
   **** Из дневника профессора Н. С. Таганцева (1843 - 1923), ж-л "Звезда",N 9, 1998, стр. 126. ___________
  
  
  
  
  
  
   "Делом Таганцева" кончаются все доступные биографические источники:
  
  
  
   В. Карпов. Эссе "Поэт Николай Гумилев", ж-л "Огонек", N 36, 1986, стр. 18.
  
   Анна Ахматова. Николай Гумилев. "Стихи и письма", публикация, составление и примечания Э. Г. Герштейн. ж-л "Новый мир", N 9, 1986, стр. 196.
  
   Елис. Васильева. "Две вещи в мире для меня всегда были самыми святыми: стихи и любовь", публикация В. Глоцера. ж-л "Новый мир", N 12, 1988, стр. 132.
  
   В. Лукницкая. Повесть в документах "История жизни Николая Гумилева", ж-л "Аврора", N 2, 1989, стр. 93.
  
   Д. Фельдман. ст. "Дело Гумилева", ж-л "Новый мир", N 4, 1989, стр. 265.
  
   Р. Тименчик. "Остров искусства", ж-л "Дружба народов", N 6, 1989, стр. 244.
  
   О. Хлебников. ст. "Шагреневые переплеты", ж-л "Огонек", N 18, 1990, стр. 13.
  
   Н. Гумилев. "Золотое сердце России" сочинения, Кишинев, "Литература артистикэ", 1990.
  
   Н. Гумилев. Избранное. Москва, "Просвещение", 1990.
  
   А. Гумилева. "Забытой повести листы...", ж-л "Слово", N 3, 1990, стр. 61.
  
   сб. "НИКОЛАЙ ГУМИЛЕВ" в воспоминаниях современников", редактор-составитель Вадим Крейд, "Третья Волна" Париж - Нью-Йорк, "Голубой всадник" Дюссельдорф, "Вся Москва" Москва, 1990.
  
   Н. С. Таганцев. "Дневник 1920 - 1921 гг.", публикация К. В. Таганцева, подготовка текста Н. Б. Орловой-Вальской, комментарии В. Ю. Черняева, ж-л "Звезда", N 9, 1998, стр. 126.
  
  
  
   ___________________________________________________________________________________
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   8
  
  
   (Л) Приезд сватов застал их врасплох. После обедни подкатили те на тарантасе к воротам. Ильинична, наступив на подножку, едва не опрокинула тарантас, а Пантелей Прокофьевич прыгнул с сиденья молодым петухом; хотя и осушил ноги, но виду не подал и молодецки заЧИКИлял к куреню.
   - Вот они! КАк ЧЕрт их принес! - охнул Мирон Григорьевич, выглядывая в окно. (81)
   (Л) - Здравствуйте, - приветствовал хозяин, чертом оглядывая сватов.
   - Погодку дает бог.
   - Слава богу, ДЕРЖИТСЯ.
   - Народ хучь трошки подуправится. (82)
   (Л) - И чего тебе, Ильинишна, надоть?...
   ... Тебя, что ж, аль паралик вдарил? ПЕШКИ, стал быть, не могешь ходить?
   - Ты, тетенька, кажной дыре гвоздь!... (44)
   (Л) За ним в шелесте юбок поплыли красномаковая Ильинична и Василиса, неумолимо твердо спаявшая губы (67)
   (94) Ильинична стояла рядом; каменно застыли ее тонкие губы. (94)
   (Л) Ильинична уселась, шелестя поплином подворачиваемого платья. Мирон Григорьевич облокотился о принаряженный новой клеенкой стол, помолчал. От клеенки дурно пахло мокрой резиной и еще чем-то; важно глядели покойники цари и царицы с каемчатых углов, а на середине красовались августейшие девицы в белых шляпах и обсиженный мухами государь Николай Александрович.
   Мирон Григорьевич порвал молчание:
   - Что ж... Порешили мы девку... (82)
   (Л) - Дорогой мой сват, - начинал он гудящим шепотом, - дорогой мой сваточек! - сразу повышал голос до крика. - Сват! - ревел он, обнажая черные, притупленные резцы. - КЛАДКА ваша чересчур очень даже непереносимая для меня! Ты вздумай, дорогой сват, вздумай, как ты меня желаешь обидеть: ГеТРы с кАЛОШАми - раз, шуба ДОНскаЯ - ДВА, ДВЕ платьи шерстяных - три, пЛАтоК ШЕЛКовый - четыре. Ить это РаЗоР-РЕ-НьЯ!..
   Пантелей Прокофьевич широко разводил руками, швы на плечах его лейб-казачьего мундира трещали, и пучками поднималась пыль. Мирон Григорьевич, снизив голову, глядел на залитую ВОДКОЙ и огуречным рассолом клеенку. Прочитал вверху завитую затейливым рисунком надпись: "Самодержцы всероссийские". Повел глазами пониже: "Его императорское величество государь император Николай..." Дальше легла картофельная кожура. Всмотрелся в рисунок: лица государя не видно, стоит на нем опорожненная водочная бутылка. Мирон Григорьевич, благоговейно моргая, пытался разглядеть форму богатого, под белым поясом мундира, но мундир был густо заплеван огуречными скользкими семечками. (83)
  

* * *

27 мая. Воскресенье.

   Николай Романов: "Наконец, встал и покинул койку. День был летний. Гуляли в две очереди: Аликс, Алексей, Ольга и Мария до обеда; я, Татьяна и Анастасия до чая. Зелень очень хорошая и сочная, запах приятный. Читаю с интересом 12-й т[ом] Салтыкова: "Пошехонская старина".
   ......

28 июня. Четверг.

   Утром около 10 Ґ час. к открытому окну подошло трое рабочих, подняли тяжелую решетку и прикрепили ее снаружи рамы - без предупреждения со стороны Юровского. Этот тип нам нравится все менее!
   Начал читать VIII том Салтыкова.

30 июня. Суббота.

   Алексей принял первую ванну после Тобольска; колено его поправляется, но совершенно разогнуть его он не может. Погода теплая и приятная. Вестей извне никаких не имеем." *
   ________
   * На записи 30 июня дневник обрывается... "Дневник Николая II", ж-л "Слово", NN 7, 8, стр. 64, 1989_______
  
  
   (Л) Свахи, обнявшись, сидели на сундуке, глушили одна другую треском голосов. Ильинична полыхала вишневым румянцем, сваха ее зеленела от водки, как зашибленная морозом лесная гРУША-зимовка. (84)
   (Л) Наталья сидела в дальней угловой комнате на лежанке, сушила слезы узким рукавом кофточки. Пугала ее новая, стоявшая у порога жизнь, томила неизвестностью.
   В горнице доканчивали ТРЕТЬЮ бутылку водки; сводить жениха с невестой порешили на первый спас.* (85)
   (Л) Разместились. Багровая и торжественная Ильинична отворила ворота. ЧЕтыре бри- ЧКИ захватили по улице наперегонки. (91)
   (Л) Брички с гомоном вкатили во двор. Петро повел Григория на крыльцо, следом потекли приехавшие в поезжанье.
   Из сеней в кухню дверь заперта. Петро постучался.
   - Господи Иисусе Христе, помилуй нас.
   - Аминь, - откликнулись из-за двери.
   Петро повторил стук и слова до трех раз, ему глухо откликались.
   - Разрешите взойтить?
   - Милости просим. (92)
   (Л) Григорий с внутренним сожалением поглядывал на свою и Натальину ложки, связанные платочком, на дымившуюся в обливной чашке ЛАПШУ. (93)
   (Л) Когда выходили из-за стола, кто-то дыША взваром и сытой окисью ПШЕНИчного хлеба, нагнулся над ним, всыПАЛ за голенище сапога горсть ПШЕНА: для того, чтобы не сделалось чего с женихом с дурного глаза. Всю обратную дорогу ПШЕНО тЕРЛо ногу, тугой ворот рубахи душил горло, и Григорий - удрученный свадебными обрядами - в холодной отчаянной злобе ШЕПТАЛ про себя ругательства. (94)
   (Л) Через час Григорий стоял в церкви рядом с похорошевшей в сиянии свечей Натальей,
   давил в руке восковый стержень свечки, скользя по густой стене шепчущегося народа невидящими глазами, повторял в уме одно назойливое слово: "ОТГУЛЯЛСЯ ... ОТГУЛЯЛСЯ". Сзади покашливал опухший Петро, где-то в толпе мельтешились Дуняшкины глаза, чьи-то как будто знакомые и незнакомые лица **; доносились разнобоистый хор голосов и тягучие возгласы дьякона. Безразличие оковало Григория. Он ходил вокруг налоя, наступая гундосому отцу Виссариону на задники стоптанных сапог, останавливался, когда, когда Петро неприметно дергал его за полу сюртука; глядел на струйчатые косички огней и боролся с сонной, овладевшей им одурью.
   - Поменяйтесь кольцами, - сказал отец Виссарион, тепловато глянув Григорию в глаза.
   Поменялись. "Скоро кончиться?" - спросил Григорий глазами, поймав сбоку Петров взгляд. И Петро шевельнул углами губ, гася улыбку: "Скоро". Потом Григорий три раза целовал влажные безвкусные губы жены, в церкви угарно завоняло чадом потушенных свечей, к выходу загоцали выпиравшие в притвор люди.
   Держа в своей руке шершавую крупную руку Натальи, Григорий вышел на паперть. (95) ***
   (Л) Тяжелые солдатские сапоги трамбовали дороги, щебнили шоссе, взмешивали августовскую грязь.
   Там, где шли бои, хмурое лицо земли оспой взрыли снаряды: ржавели в ней, тоскуя по человеческой крови, осколки чугуна и стали. По ночам за горизонтом тянулись к небу рукастые алые зарева, зарницами полыхали деревни, местечки, городки. В августе - когда вызревают плоды и доспевают хлеба, - небо неулыбчиво серело, редкие погожие дни томили парной жарой.
   ________
   * Первый, или медовый, Спас в православном календаре носит название "Происхождение (изнесение) честных древ животворящего Христа господня" и отмечается 1 (14) августа.
   ** "Я закрыл Илиаду и сел у окна,
   На губах трепетало последнее слово..."
   Николай Пунин: "... Встретясь здесь с Николаем Степановичем, - мы стояли друг перед другом как шалые. В руках у него была "Илиада", которую у бедняги тут же отобрали." (Из письма Н. Н. Пунина, в котором говорится о его последней встрече с Гумилевым. Оба они были арестованы в один день, 3 августа 1921 года. Последняя открытка Гумилева из тюрьмы на Шпалерной, датирована 9 августа).
   *** "... СУЖЕНЫЙ, роковой, все что делается судьбою, по судьбе, что суждено или сужено провиденьем; II суженый, - ная, жених, невеста, будущие супруги... СУДЬБЫ ж. мн. и суды м. мн. провиденье, определенье Божеское, законы и порядок вселенной, с неизбежными, неминучими последствиями их для каждого. Судьбы Божьи неисповедимы. Воля судеб. Божьими судьбами да вашими молитвами здравствуем. Не рок слепой, премудрыя судьбы!" (Толковый словарь живаго ВЕЛИКОРУСКАГО ЯЗЫКА. Владимира Даля. 1882, т. IV, стр. 356) _____________
  
   К исходу клонился август. В садах жирно желтел лист, от черенка наливался предсмертным багрянцем, и издали похоже было, что деревья - в рваных ранах и кровоточат рудой древесной кровью. (265)
   (Л) 3 августа.
   Выход! Иду на войну. Глупо? Очень. Постыдно?
   Полно же, мне ведь некуда деть себя. Хоть крупицу иных ощущений. А ведь этой пресыщенности не было два года назад. СТ АРЕю, что ли? (278)
   (Л) В первых числах августа сотник Евгений Листницкий решил перевестись из лейб-гвардии Атаманского полка в какой-либо казачий армейский полк. Он подал рапорт и через три недели выхлопотал себе назначение в один из полков, находившихся в действующей армии. (294)
  
   (Л) Пантелей Прокофьевич до этого выходил за ворота, вглядывался вдоль улицы, но серая дорога, промереженная зарослями игольчатой колючки, была наголо вылизана безлюдьем. (95)
   (Л) ... Михей, падая назад, передергивал вожжами, силился перевести скакавших лошадей на рысь. Остренькое безбровое лицо Михея крылось фиолетовым румянцем, из-под треснувшего пополам козырька обильно сыпался пот. (96) *
   (Л) - Проходите, сваточек, проходите! - упрашивала Ильинична.
   - Ничего, благодарствуем... пройдем.
   - Заждались вас, проходите... (96)
   (Л) Деду Гришаке налили пузатую рюмку и вылили половину в рот, залохматевший прозеленью бороды, половину за стоячий воротник мундира. Пили чокаясь. Просто пили. Гомон ярмарочный. Сидевший на самом краю стола дальний родственник Коршуновых, старый атаманец Никифор Коловейдин, поднимая раскляченную руку, ревел:
   - ГОРЬКА !
   - Го-о-рь-ко-а!.. - подхватывали за столом.
   - Ох, горька!.. - отзывалась БИТКОМ НАБИТАЯ кухня.
   Хмурясь, Григорий целовал пресные губы жены, водил по сторонам затравленным взглядом.
   КРАСНЫЕ лица. Мутные во хмелю, похабные взгляды и улыбки. Рты, смачно жующие, роняющие на расшитые скатерти пьяную слюну. Гульба - одним словом.
   Никифор Коловейдин щерил щербатую пасть, поднимал руку.
   - Горька!..
   На рукаве его голубого атаманского мундира морщились три золотые загогулины - нашивки за сверхсрочную службу.
   - Го-о-рь-ка!..
   Григорий с ненавистью вглядывался в щербатый рот Коловейдина. У того в поро- ЖНюю МЕЖ зубов скваЖИНу при слове "горько" трубочкой вылезал слизистый багровый язык. (97)
   (Л) А в спальне сплошной бабий визг:
  
   Потерял, растерял
   Я свой голосочек.
  
   И в помощь - чей-то старческий, дребезжащий, как обруч на бочке, мужской голосок:
  
   Потерял, ух, растерял, ух,
   Я свой голосочек.
   Ой, по чужим садам летучи,
   Горькую ягоду-калину клюючи.
  
   - Гуляем, люди добрые!..
   - Баранинки спробуй.
   - Прими лапу-то... муж, вон он, глядит.
   - Горь-ка-а-а!...
   - Дружко развязный, ишь со свахой как обходится.
   - Ну не-е-ет, ты нас баранинкой не угощай... Я, может, стерлядь ем... И буду исть: она жир-на-я.
   - Кум Прошка, давай стременную ЧЕКАлдыкнем.
   - Так по зебрам и пошел огонь... (98)
   _______
   * "Наш путь - степной, наш путь - в тоске безбрежной..." _____
  
   - Афанасий Семенович, а ну мою любимую!
   Афанасий Семенович неистово взмахнул коротенькими ручками. Бабы и девки грянули хором, невыразимое презрение слышалось в каждой их интонации:
  
   Если барин без сапог,
   Значит, барин педагог.
  
   "И... ах!" - рявкнули мужики.
  
   Если барин брехать рад,
   Значит, барин адвокат -
  
   продолжали женщины уже с тайным сочувствием.
   "И - ах!" - громче орали мужики.
  
   Если барин всем пример,
   Значит, барин инженер -
  
   тянули женщины, и благоговейный восторг перед воспеваемым сделал на мгновение их осипшие голоса почти прекрасными (?). "И... и... и..." - залились мужики, приседая от напряжения, с выпученными как на хлыстовских раденьях глазами. Шемяка слушал, прищурясь и наклонив голову.
   Хорошо, - с чувством сказал он и залпом опорожнил кубок...*
   _______
   * Н. Гумилев. "Веселые братья", неоконченная повесть. _______
  
   (Л) - Семен Гордеевич!
   - А?
   - Семен Гордеевич!
   - Да пошел ты!
   В кухне закачался, выгибаясь, пол, затарахтели каблуки, упал стакан; звон его потонул в общем гуле. Григорий глянул через головы сидевших за столом в кухню: под уханье и взвизги топтались в круговой бабы. (98)
   (Л) Петро, мелко перебирая ногами прошел до нее, сделал чудеснейшее коленце, вернулся к месту. Лукинична подобрала подол, будто собираясь через лужу шагать, - выбила дробь носком, пошла, под гул одобрения, выбрасывая ноги по-мужски.
   Гармонист пустил на нижних ладах мельчайшей дробью, смыла эта дробь Петра с места, и, ухнув, ударился он вприсядку, щелкая ладонями о голенище сапог, закусив углом рта кончик уса. Ноги его трепетали, выделывая неуловимую частуху коленец; на лбу, не успевая за ногами, метался мокрый от пота чуб.
   Григорию загородили Петра спины столпившихся у дверей. Он слышал лишь текучий треск кованных каблуков, словно сосновая доска горела, да взвинчивающие крики пьяных гостей. (99)
   (Л) - Запалился, стерьва. ПлЯШИ, а то бутылкой! (99)
   (Л) - Родствие Мелеховым?
   - КАк?
   - Родствие, говорю?
   - Ага, ДЕДОМ довожусь.
   - Полка-то Баклановского?
   Старик потухшими глазами глядел на деда Гришаку, катая по голым деснам непрожеванный кусок, кивал головой. (100)
   (Л) А Я в турецкой кАМПАнии побывал... Ась? Побывал, да. - Дед Гришака ПРЯМил ссохшуюся грудь, вызванивая Георгиями...
   Довелось и нам царю белому послужить...
   Янычиры ихние наВРОДЕ аТАМАНЦЕВ. Да-с. - Дед Гришака горячится, сердясь, машет рукой. - Службу при своем царе несут, и на головах у них белые мешки. Ась? Белые мешки на головах...
  
  
   - Два Егория имею! Награжден за боевые геройства!... * (100)
   (Л) - Вот, сынок, на какой грех попутал нечистый... (100)
   (Л) - Мы этих разных разностев повидали. Тоже бывали в заморских землях. - Дед Гришака пытается заглянуть соседу в глаза, но глубокие глазницы заросли, как буерак бурьяном, седыми клочьями бровей и бороды; не доберется дед Гришака до глаз, кругом одна щетинистая непролазь волос.
   Он пускается на ХИТРОСть; он хочет привлечь внимание соседа ударным местом своего рассказа, а поэтому начинает без предварительной подготовки прямо с середины.
   И командует есаул Терсинцев **: "ВзВОДНЫМ КОлОнаМИ наМЕТОМ - арш-арш!...
   И осмысленно и молодо глядит на деда Гришаку и не утирает замызганным рукавом чекменя щекочущих подбородок слез.
   Дед Гришака тоже ОЖИВЛЯЕТСЯ.
   Подал он нам этакую команду и махнул палашом. Поскакали мы, а янычиры построились вот так-то, - он чертит на скатерти пальцем неровный четырехугольник, - в нас палят...
   Поскакали они к лесу, воют...
   Молодецкий такой офицер, черные усы книзу, оглядывается все на меня и пистолет из чехла вынает...
   Стрельнул и не попал...
   Хотел СРУБИТЬ, а посля раздумал. ЧЕЛОВЕК ить...
   Дед Гришака, торжествуя, глянул на соседа: тот, уронив на грудь огромную угловатую голову, уснул под шум, уютно всхрапывая. (101)
  
   (Л) Толстая Малашка подвязывала у порога чулки, хрипела простуженно:
   - Мешки взяли? Истинный бог, мы ноне шатанем рыбы. (32)
  
   (Л) - Панфилов Севастьян, Мелехов Григорий.
   - Скорей! - испуганно шепнул сосед Григория, краснея и выворачивая чулок.
   Григорий вошел, неся на спине сыпкие мурашки. Его смуглое тело отливало цветом томленого дуба. Он конфузился, глядя на свои ноги, густо поросшие черным волосом. В углу на весах стоял голый угловатый парень. Кто-то, по виду фельдшер, передвинув мерку ***, крикнул:
   - Четыре, десять. Слезай.
   Унизительная процедура осмотра волновала Григория. Седой, в белом, доктор ослушал его трубкой, другой, помоложе ****, отдирал веки и смотрел на язык, третий - в роговых очках - вертелся позади, потирая руки с засученными по локоть рукавами.
   - На весы.
   Григорий ступил на рубчатую холодную платформу...
   - В гвардию? - спросил окружной военный пристав, наклоняясь черной прилизанной головой к соседу за столом.
   - Рожа бандитская... Очень дик...
   Григория отпустили. Направляясь к двери, он услышал брезгливый шепот:
   - Нель-зя-а-а. Вообразите, увидит государь такую рожу, что тогда? У него одни глаза...
   - Переродок! С ВОСТОКА, наверное.
   - Притом тело нечисто, чирьи...
   Хуторные, ожидавшие очереди, окружили Григория.
   - Ну как, Гришка?
   ________
   * "Но Святой Георгий тронул дважды
   Пулею не тронутую грудь..."
   Н. Гумилев. стх. "Память", сб. "Огненный столп", 1921.
   ** "... ТАГАН м. татарс. круглый или долгий железный обручь на ножках, под которым разводят огонь, ставя на него варево;..." стр. 385
   "... ТЕРНИЕ ср. всякое колючее, остистое растенье. ТЕРНИСТЫЙ, обильно усеянный тернием, тернистый путь..." стр. 400
   "... ТРЯСИНА, ТРЯСУН, наплавное, трясучее болото, зыбун, зыбучее место, где почва, поросшая болотными травами и мхом, колышется, и вода выступает под ногою..." стр. 439 (В. Даль. Толковый словарь, т. IV)
   *** "ЖАЛЬ МЕРКА МАВРА" (трансцендентное)
   *** "И шестикрылый..." _____________
  
  
   - Куда?
   - В Атаманский, небось?
   - Сколько заважил * на весах? (203)
  
   (Л) Аксинья подала ужин в столовую и пошла звать к столу. Заглянув в замочную скважину, увидела: старик, припав к сыну, целует его в плечо; шея его, в старчески дряблых складках, мелко трясется. Подождав несколько минут, Аксинья заглянула вновь: Евгений в распахнутом мундире стоял на коленях...
   Евгений что-то тихо и долго говорил, убеждал, водил по карте пальцем, в ответ ему старик сдержанно басил:
   - ВЕРХОВНЫЙ в данном случае неправ...
   Старик вышел оживленный, веселый, совсем по-молодому блистали его глаза. Вдвоем с сыном они выпили бутылку вина, вчера только вырытую из земли. На позеленевшей, обомшелой наклейке еще сохранилась выцветшая дата - 1879 год. ** (335)
   _______
   * sauvage - дикий (франц.)
   ** Выдержка вина: "35 лет" или "ЧЕТЫРНАДЦАТЬ + ДВАДЦАТЬ ОДИН". _______
  
  
   (Л) Ярко, до слепящей боли, вспоминалась Григорию та ночь. Он очнулся перед рассветом, повел руками, натыкаясь на колючее жнивье, и застонал от садной боли, заполнившей голову. С усилием приподнял руку, дотянул ее до лба, щупая черствый, свалявшийся в загустелой крови чуб. Тронул мякотную рану пальцем, будто горячий уголь прислонил. Заскрипел протяжно зубами и лег на спину. Над ним на дереве стеклянным звоном тоскливо шелестели опаленные ранним заморозком листья. Черные контуры ветвей отчетливо вырисовывались на густо-синем фоне неба, сквозь них светлели звезды. Григорий смотрел, не мигая, широко открытыми глазами; ему казалось, это - не ЗВЕЗДЫ, а полные голубовато-желтые неведомые плоды висят на черенках листьев.
   Осознав случившееся с ним, чувствуя неотвратимо подступающий УЖАС, он полз на четвереньках, скрипя зубами. Боль играла с ним, валила его навзничь... (321)
  
   (Л) И Григорий лежал, вслушиваясь, шевеля пальцами босых ног, всем телом радуясь свежему, только нынче надетому белью. Он испытывал такое ощущение, будто скинул с себя грязную оболочку и входил в иную жизнь незапятнанно чистым. (328)
   (Л) Минул сентябрь. Время скупо отсчитывало дни. Тянулись они нескончаемо длинные, набитые мертвящей скукой...
   Состав больных менялся. Из "военной палаты" (так окрестили больные палату, где лежали раненые солдаты) первым выписался сибиряк Косых, за ним последовал латыш Варейкис. В последних числах октября выписали Григория. (341)
   (Л) - Левое плечо вперед, ша-гом арш!
   Колонна врезалась в распахнутую калитку церковной ограды, замелькали сдернутые с голов папахи, до самого купола налилась церковь стуком шагов.
   Григорий стоял, не вслушиваясь в слова присяги, которую читал священник. Вглядывался в лицо Митьки; тот морщился от боли и переставлял скованную сапогом ногу. Поднятая рука Григория затекала, в уме вразброд шла угарная возня мыслей. Подходил под крест и, целуя обслюнявленное многими ртами влажное серебро, думал об Аксинье,
   о жене. Как вспышка зигзагистой молнии, перерезало мысли короткое воспоминание: лес, бурые стволы деревьев в белом пышном уборе, как в нарядной серебряной шлее; влажный, горячий блеск черных, из-под пухового платка Аксиньиных глаз... (147)
   (Л) Эшелонный офицер того полка, в который попал Григорий, вежливенько перерыл все - до содержимого шитвянки, и отошел последним, пятясь, закуривая на ветру.
   Через день поезд, вышедший со станции Чертково, пер состав красных вагонов, груженных казаками, лошадьми и фуражом, на Лиски - Воронеж.
   В одном из них, привалившись к дощатой кормушке, стоял Григорий. (207)
   (Л) Нудная и одуряющая потекла жизнь. Молодые казаки, оторванные от работы, томились первое время, отводя душу в разговорах, перепадавших в свободные часы. Сотня поселилась в больших, крытых черепицей флигелях; спали на нарах, раскинутых возле окон. По ночам далеким пастушьим рожком брунжала отставшая от рамы, заклеивавшая щель БУМАГА, и Григорий, прислушиваясь в многоголосом храпе к ее звону, чувствовал, как исходит весь каменной горючей тоской. (220)
  
   (Л) К просторному суходолу наростом прилипло имение Листницкого - Ягодное. Меняясь, дул ветер то с юга, то с севера; плыло в синеватой белизне неба солнце; наступая на подол лету, листопадом шуршала осень, зима наваливалась морозами, снегами, а Ягодное так же корежилось в одубелой скуке, и дни, отгородившие имение от остального мира, проходили, похожие, как близнецы.
   По двору так же ковыляли черные утки-шептуны с красными очкастыми ободками вокруг глаз, бисерным дождем рассыпались цесарки, на крыше конюшни утробным кошачьим голосом мяукали крикливо оперенные павлины. Любил старый генерал всяческую птицу, даже подстреленного журавля держал, и в ноябре дергал тот струны человеческих сердец медноголосым тоскующим криком, заслышав невнятный призыв вольных в отлете журавлей. Но лететь не мог, мертво висело перебитое в сгибе крыло, а генерал, глядя из окошка, как журавль, нагнув голову, подпрыгивает, рвется от земли, - смеялся, разевая длинный, под седым навесом усов, рот, и басовитый смех плавал, колыхался в пустом белом зале. (194)
  
   (Л) - Ты что же это, не успел приехать и бросаешь молодую жену? Не соскучился разве? - Старый пан милостиво улыбнулся.
   Григорий засмеялся.
   - Жена не медведь, в лес не уйдет. (349)
   (Л) - ЗА АКСИНЬЮ! ЗА МЕНЯ! ЗА АКСИНЬЮ! ИШО ТЕБЕ ЗА АКСИНЬЮ! ЗА МЕНЯ!
   Кнут свистал. Мягко шлепали удары. Потом кулаками свалил на жесткий кочкарник дороги и катал по земле, бил зверски, окованными каблуками солдатских сапог. Обессилев, сел в пролетку, гикнул и, губя рысачьи силы, перевел коня на намет. ПРОЛЕТКУ бросил около ворот, комкая кнут, путаясь в полах распахнутой шинели, бежал в
   ЛЮДСКУЮ. (349)
  
  
  
   Николай Гумилев. В галласской деревушке мы купили НЖИРЫ (род толстых блинов
   из черного теста...
  
  
  

начало 90-х. *

  
  
  
   ________
   * Печатается по изданию: А. Головнин "За чертой двадцать первого...", "Топаз", 1993, дополнения и составление электронной версии - 2004 год. ____________
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   60
  
  
   14
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"