Константин Маврокордат подтвердил мою правоту, но сразу уточнил детали - получить оба княжества, было просто нереально. Даже Султан не мог подарить мне и Молдавию, и Валахию - это было слишком много для турок и вызвало бы немедленный переворот в Стамбуле. Нет, это не допустимо. Но, вот одна Молдавия - вполне реально. Бывший господарь теперь стал мне ещё ближе, ибо работал уже не только за своё будущее, но и за будущее своих внуков, которые ещё родятся у меня и Маши.
Константин заплакал, когда поведал ему свой план - нет, не весь, только его первую часть, вторую, как я и сказал, пока возможно доверить только своим любимым женщинам. Это информация его поразила - такое доверие к нему и его семье поднимало Маврокордата на недосягаемую даже в мечтах высоту. Если раньше бывший господарь просто работал на меня, то теперь он готов был сражаться и умирать.
Следующим посвящённым стал Орлов. Алексей Григорьевич ржал так, что кобылы должны были бы прискакать к нему из самого́ Константинополя. Как истинный авантюрист он оценил красоту и рискованность плана и, назвав меня "Хитроумным Улиссом", полностью меня поддержал. Что бы он сказал, если бы узнал и вторую часть плана, которую я таил от него? М-да... Я ощущал себя негодяем, но так было надо.
Румянцев тоже признал необходимость действовать именно так, правда, его пришлось поубеждать - рыцарское восприятие мира у него было очень сильное. Но благо державы - ради него фельдмаршал согласился пойти против своих принципов.
Вейсману же, после долгих раздумий, я рассказал и про вторую часть - мне нужен был человек, который поможет мне во всём - один я здесь не справлюсь, а играть с Отто втёмную, значит не иметь всего его доверия и преданности. В общем, я решил, что это объективное решение, а не проявление моих дружеских чувств. Отто стал для меня другом и, после Варны даже почти братом... Вейсман не сомневался, он был готов пойти со мной до конца, как когда-то, нарушив приказ командира на пути к своей победе.
Самое сложное было - Панин. Здесь, мало того, что его надо было убедить в правильности моего плана, так ещё именно он должен был стать мишенью его второго этапа. За Паниным давно и плотно наблюдали люди Захара, и даже бо́льшая часть агентов Тайной экспедиции, которые работали под формальным руководством Шешковского.
Тот уже потерял практически всё доверие, явно подыгрывая разным политическим группировкам. Сначала, потеряв поддержку Алексея и Ивана Орловых, понимая слабость своих позиций перед императрицей, не нашёл ничего лучшего, чем попытаться найти опору у их брата Григория, а когда тот был отставлен, начал пристраиваться к Панину. В результате мама поняла, что доверять этому флюгеру уже просто опасно, но и трогать его преждевременно - проще следить за ним, и, контролируя его контакты, получать больше информации о возможных заговорах. Так что экспедицию фактически переподчинили Захару, причём сам Шешковский был не в курсе этого.
Так вот, Никита Иванович лелеял мысли по получению верховной власти в России. Давно и сладострастно желал он стать вершителем судеб страны и готовился к этому весьма деятельно. Уже несколько раз он пытался затеять переворот, но всё время эту идею откладывал. Причём первейшим орудием в достижении цели Панин видел меня - своего верного и преданного ученика, коим, по его мнению, он управлял как куклой. И вот он видел себя канцлером и этаким кардиналом Ришелье при моей чисто номинальной фигуре...
Так вот, именно этот человек, по моей задумке, должен был запустить и возглавить переворот в тот момент, когда мы, именно мы, будем к этому готовы. И именно этот мятеж, а точнее сказать, его подавление - станет спусковым крючком к радикальным изменениям жизни в стране. Лучше момента для этого до сих пор ещё не возникало: у меня была лояльность Румянцева, был Вейсман, была армия, будет, в результате подавления мятежа, поддержка части общества. Надо всё делать сейчас.
Я готовился к встрече с Паниным два дня - репетировал с Машей, просчитывал его возможные реакции и действия. Но тянуть больше смысла не было - время уходило, а придумать что-то новое уже не получалось. Так что, мы встретились с ним. Мне удалось убедить Никиту Ивановича, что это его идея. По сути, моим помощником было только его раздутое самомнение, а вот против меня были и его недюжинный ум, и изощрённая хитрость. По всем предпосылкам для данного разговора он уже что-то начинал подозревать, и я находился на грани краха, но всё-таки мне это удалось!
Более того, он с удовольствием проглотил наживку. Я начал свои речи перед ним с чистой правды - поделился своими чувствами к Маше и мечтами связать с ней свою жизнь. Дальше я вслух размышлял, о её недостаточной родовитости и том, что мама, к сожалению, этот брак никогда не примет и не одобрит. И здесь он сам заговорил о волшебных чувствах молодого человека, которые обязательно надо уважать, что тот, кто их не оценит, не должен даже молвить о подобном - и мысль его стремительно понеслась вдаль.
Никита Иванович сам увидел, что это прекрасный шанс вбить могучий клин между мной и императрицей. Он принял за чистую монету мысль, подкинутую ему мною, что это всё затеяно им самим. После такого убедить Панина в том, что он автор и следующей идеи - о Молдавии - было уже совсем нетрудно. Так что, он пребывал в ощущении своих гениальных озарений.
Как преданный ученик и восхищённый слушатель, я взялся за то, чтобы его восхитительную идею проговорить с военными, а самого Никиту Ивановича попросил взять на себя маму - мне вроде как было страшно это делать самому. Панин уцепился за эту возможность со всей своей энергией. Мой учитель увидел, как он может возникающую между мной и матерью трещину расширить ещё больше, и стать для меня вообще единственным авторитетом. Всё, дальше с ним должна быть уже работать мама.
Я же дал отмашку Маврокордату, и он запустил маховик хитрого плана по обману турок, французов и австрийцев. Моя роль была уже довольно пассивной, наша делегация согласилась на снижение контрибуции до двадцати пять миллионов рублей, а Маврокордат стал посредником в переговорах о вручении мне ещё такой же кругленькой суммы. Делегации подписали мирный договор, который должен был отправиться на ратификацию монархам.
Мне пришлось приватно встретиться с Великим Визирем, и мы с ним подписали тайное соглашение о передаче Молдавии лично мне - Султан тоже вполне проглотил мысль, что Наследник Российского престола может брать взятки деньгами и землями, ибо собирается поссориться с собственной матерью. А подписанное соглашение повезли в свои столицы сам Визирь и граф Панин.
Возникла небольшая пауза, и я смог заняться другими делами. В частности, меня навестил мой спаситель - поручик Лобов. Конечно, это я пригласил его на беседу - мне казалось необходимым лично отблагодарить человека, без которого моя военная авантюра окончилась бы крайне печально. Я просил, конечно, о награждении его недавно учреждённым орденом Георгия Победоносца, но пока ответа на моё ходатайство получено не было, а время шло, так что личная встреча была необходима.
Он прибыл ко мне, сияя от восторга победы, молодости и лихости. Высок, красив и умён, один из лучших выпускников артиллерийского корпуса, любимый ученик Ломоносова, который описывал его в ярких красках. Лобов оказался просто образцом дворянина, который бы я хотел видеть. Я думал, что он начнёт у меня что-то просить или, наоборот, хвалиться, а поручик с ходу завёл разговор о недостатках подготовки пушечной обслуги, неудобствах транспортировки пушек, проблемах самих орудий, в частности, и артиллерии, в целом.
Оказывается, он всё время изучал нашу артиллерию, сравнивал и анализировал. И пришёл ко мне доложиться как своему старшему начальнику о проблемах, им увиденных, и способах их преодоления. Он настаивал на облегчении орудий, изъятии украшений, унификации и ускорения транспортировки. Для чего он, в первую очередь, считал необходимым начать систематические исследования в области металлургии и металлообработки. А также предлагал целый ряд мер по улучшению подготовки персонала, а также настаивал на улучшении работы в области коннозаводства, с целью повышения грузоподъёмности и увеличении количества транспорта.
Признаться, такого достаточно глубокого анализа этого вопроса и даже определения методов его решения я от поручика, который всего пару лет в армии, не ожидал. Однако это показало мне уровень подготовки в корпусе, если уж это учебное заведение может выдавать настолько компетентных офицеров.
Сам Лобов, считал для себя наиболее интересным именно научную работу с металлом. Алексей принимал тот факт, что он пока, как металлург, был не очень сведущ, но горел желанием этот недостаток исправить. При этом его высокое знание химии и физики позволяло считать его объективно достаточно перспективным учёным. Так что я написал Ломоносову, прося его подумать о программе обучения, в том числе и зарубежного, для Алексея.
Я начал регулярно с ним беседовать, у него был взгляд энциклопедиста. В этом Алексей был очень похож на Ломоносова, который, конечно, был потрясающим учёным и организатором науки, но он старел, и уже нужно было подумать о воспитании его преемника. Хотя, объективно, Лобов пока всё-таки был слишком молод и неопытен для такого поста, но в перспективе...
Мои снабженцы хорошо справлялись с обеспечением армии всем необходимым, войска спокойно стояли на зимних квартирах в Болгарии и ждали вступления в силу мира с Турцией, ну и вывода в Россию. С ратифицированным Екатериной II мирным договором приехал к нам мой старый друг - Григорий Потёмкин.
С ним такое дело вышло... Я, конечно, получал информацию из Петербурга, и от Анны Карловны, которая сообщала мне обо всех тенденциях и слухах в столичном обществе, и от Захара, который уже, опираясь на стариков-разбойников, как паук активно плёл сеть информаторов и агентов как в России, так и за её рубежами, о том, что мама положила глаз на Гришку. Мама, мне тоже, стесняясь, писала мне о своём интересе к молодому красавцу-генералу. Но вот сам Григорий Александрович оказался натуральным балбесом.
Ворвался он ко мне, прямо с коня, запылённый и уставший и с порога брякнул:
- Павел Петрович! Я тут с Вашей матерью амуры закрутил! - и вот что он от меня ждал? Говорю же - балбес. Я, хоть и слегка в курсе был, и из будущего помнил о знаменитом фаворите, но так вот к такому готов не был. В общем, сработал рефлекс - я ему прямо в глаз и зарядил. А он брыкнулся на пол и лежит - не шевелится. Большие шкафы громко падают!
- Гришка! Ты чего это надумал? - я же чисто автоматически сработал, от неожиданности заявления... А он лежит такой, вроде живой, но... Пришлось кликнуть охране, чтоб воды принесли. Облил его - очнулся. Глаза мутные, вот ерунда-то получилась! Не сильно зашиб ли я его?
- Ты чего, Гриш?
- Ох, Ваше Высочество, тяжела рука у тебя! Ох, ты ж...
- А что ты такое с порога несёшь?! Совсем дубина? Я же даже подумать не успел! - посадил его, попить дал. Гляжу - вроде в себя приходит.
- Ваше Императорское Высочество! Привёз я Вам Императорские указы! В награждение Вас и всех отличившихся в войне и подписании мирного договора. Ох, голова моя!
- Награждение привёз! Это хорошо! Кого хоть?
- Вас, Павел Петрович!
- Погоди, душа моя, ты только что меня на "ты" называл?
- Сомлел я, после удара!
- Гришка!
- Ладно, Павел Петрович, не гневись, я сам не знаю, что сказать тебе... В голове такая каша!
- Гришка, отвечай, как перед Богом - ты к Екатерине Алексеевне чувства питаешь, или карьеру так делаешь? Говори правду! Прибью!
- Ты прибьёшь, Твоё Императорское Высочество - можешь, увидел...
- Гришка!
- Вот тебе крест, Павел Петрович - люблю я её! Давно люблю! Ещё как до переворота увидел... Ни о ком больше думать не могу!
- Гриш, у тебя же баб полно́ было?
- Тут другое, Павел Петрович. Кто я такой для неё был? Так - сошка мелкая, да и Орлов у неё был. Как я мог даже подумать, что её интерес привлеку... Вот как-то...
- Понял, Григорий! Всё, молчи. Думать об этом буду. Вернёмся к этому вопросу вечером. Дальше про награды говори!
- Ну, тебе Павел Петрович - Георгия четвёртого и третьего класса - за Бабадаг и Варну, Александра Невского за снабжения армии и Андрея Первозванного за мирный договор!
- Господи! Да я же, как паяц какой-то буду, обвешан лентами и орденами-то!
- Не шути, Павел Петрович, так - всё заслужил! Всё честью, умом и кровью заслужил! Вся столица на ушах стоит! Матушка твоя, кстати, очень плакала, как про твои подвиги под Варной узнала - молит тебя слёзно больше в бой не лезть! Наследник ты! Погибнешь, и Россия погибнет!
- Гриша, сам же понимаешь - так надо было! Как бы в глаза Вейсману взглянул и армии его, отправляя их на смерть верную, а сам, значит, в кусты?
- Не военный ты человек, Ваше Императорское Высочество! Как же иначе-то? Нечто самому в каждую дыру лезть?
- В общем, Гриш, дураком ты меня считаешь? Молчишь? И Правильно молчишь. Сам знаю... Ладно, а Вейсману что?
- Ну, ему Святого Георгия второго и первого класса - за Силистрию и Варну, и генерал-аншефа за Варненский поход.
- Эвона - через чин!
- Заслужил. Его иначе как русским Ахиллом, и в России и за границей никто и не называет! Славнейший!
- Подожди, а что тогда Румянцеву-то?
- Андрея Первозванного и почётное прозвание - Задунайский!
- Тоже неплохо! А моему Лобову что дали?
- Георгия четвёртого класса.
- Здорово, порадуется парень! А кому земли и людишек дали?
- Никому - императрица отложила раздачу земель до твоего возвращения, Павел Петрович!
- Забавно... Хорошо, Гриша. Что? - это я гайдуку, который заглянул в комнату.
- Ваше Императорское Высочество! Там господа генералы подошли, вестей ждут.
- Вот, Григорий Александрович - пойдём-ка на раздачу слонов всем потерпевшим за Родину! - присказку эту пришлось разъяснить. А история про индийских царей, даривших отличившимся слонов, так понравилась народу, что слоном стали называть любую награду.
После объявления о наградах был объявлен торжественный ужин-чествование награждённых. Большой праздник, конечно, будет в Петербурге, где и вручат сами награды, которые поручено было сделать лучшим столичным ювелирам - победа действительно была величайшая, но и сейчас требовалось всё это отметить.
Напиваться я и не собирался, скорее надо было дать людям почувствовать победу и отблагодарить их за службу. Конечно, больше прочих был счастлив Вейсман, который опасался, что он может быть наказан за своеволие. Но Румянцев, справедливо приняв мой тезис, что победителя не судят, не стал требовать кары для непослушного генерала. Фельдмаршал признавал талант подчинённого и, по крайней мере, публично радовался за его стремительную карьеру.
Вечер удался. Я произносил здравицы за победителей в войне и старался продемонстрировать свою скромность и уважение, по отношению к своим генералам. По завершении этого пира я уединился в комнате с Потёмкиным.
Сидели мы всю ночь, потягивая хорошее вино и обсуждая изменившуюся обстановку. Григорий божился, что искренне любит мою мать и никакого злого умысла по этому поводу не имеет. Готов отказаться от всех чинов, лишь бы быть рядом с нею. Что ж, я ему верил - мне казалось, я его хорошо знаю, более того, Григорий был моим другом.
Так что к утру я рассказал ему о Замысле, и о втором этапе тоже. Потёмкин, конечно, удивился, но не был шокирован - слишком много мы видели в своей поездке и слишком много говорили о кошмарности текущего бытия и отсутствии в нём перспектив для России. Я решил, что Григорий, именно в силу его нового положение при моей матери, способен лучше всех обеспечить её безопасность. А именно она была моим приоритетом - я готов был даже отказаться от реализации своего замысла сейчас, если бы не был уверен, что мама не пострадает.
Панины должны были затеять мятеж - должны - слишком уж хороший момент у них для этого образовывался! На это и делалась ставка в моём замысле. Когда мой имитируемый спор с императрицей, перерастёт в конфликт, они должны будут попытаться произвести переворот на бумаге в мою, а по факту - в свою, пользу. Вот здесь я больше всего волновался за безопасность мамы, пока войска, лояльные лично мне, не наведут порядок в столице. А Потёмкин, весьма талантливый генерал - он может организовать, не привлекая внимания заговорщиков, защиту императрицы.
Пусть так - ещё один ход сделан.
Буквально чрез пару дней в Варну прибыл корабль с Иззет Мехмед-пашой, посланником Султана, привезшим нам ратифицированный мирный договор. Война закончилась официально.
Но он захотел встретиться со мной. Тема встречи мне была понятна, но встречаться с ним самостоятельно я точно не считал нужным. Маврокордат представлял меня на этой встрече, где подробно объяснил посланнику султана, что я сейчас не могу объявлять о своих намерениях жениться против воли императрицы - посреди русской армии, которая меня просто повяжет по приказу моей матери. Но обещания были подтверждены сторонами. Что же пора делать следующий шаг.
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
Ивайло Попов собирался. Так было тяжело покидать дом, построенный его отцом в селе Зорница, что около Варны. Ивайло грузил свою телегу-количку нехитрым скарбом, нажитым его семьёй, овсом, которым он в дороге будет кормить свою старую лошадку, и хлебом для семьи в долгой дороге. Русские, конечно, обещали, что умереть от голода не дадут, но лучше запас иметь. Райна - его жена, суетилась, собирая в дорогу двух их детишек.
Попов был ещё совсем молодым небогатым крестьянином. Жить было тяжело: то турецкий помещик чифтлика[i], который Ивайло обрабатывал, сдирал значительно больший оброк, чем тот должен был отдавать, то бандиты-турки грабили его... Его Райна, была девушкой очень красивой, и поэтому всегда, сколько себя помнила, мазала лицо грязью и ходила хромая и перекашивая спину, чтобы никто из турок не заподозрил в ней симпатичную женщину.
Ивайло и Райна стали мужем и женой по большой любви - Ивайло даже выкрал её у родителей, которые мечтали отдать её замуж за богатея-чорбаджия [ii]из соседнего села. Наверное, им тогда бы уже пришлось бежать от их гнева из родной деревни, но дело спас брат Райны и друг Ивайло - Богдан Гешов, который вступился за сестру и её счастье.
Ивайло с Богданом дружили с самого детства. Два друга - не разлей вода. Богдан был жгучим брюнетом, подвижным как ртуть, и редкостным пронырой. У него постоянно возникали дела со всякими подозрительными людьми, но при этом он был на редкость удачлив - серьёзных неприятностей от этого у него не возникало. Ну, или почти не возникало... Ивайло же был, наоборот, светло русым, медленным и консервативным парнем, которому очень часто приходилось вытаскивать своего дружка из неприятностей - где уговорами, а где и силой помогать Богдану спасти свою шкуру.
Пусть Богдан уже давно не попадался на своих проказах и более серьёзных затеях, но друга он очень ценил и, зачастую, с ним советовался, ибо Ивайло своим медленным, но очень въедливым умом часто замечал вещи, которые могли бы порывистому Богдану создать проблемы в будущем.
Для Богдана любовь Райны и Ивайло оказалась более важна, чем получение новых связей после её свадьбы с богатеем-торговцем - друга он очень любил, сестрёнку тоже. Так что он смог, пусть и не сразу, уговорить родителей не мешать их счастью, а потом опозорить и заставить бежать из села её прежнего жениха - скупщика скота, который решил отомстить дерзкой девчонке, тупым её родителям и новому мужу.
Сейчас Богдан сильно разбогател, благодаря сомнительным торговым операциям, которые он проворачивал в Варне, но дружба его с мужем сестры только крепла. Ивайло и Райна даже первенца своего назвали в его честь - Богданом. А старший брат очень гордился семьёй сестры и маленьким тёзкой-племянником. Своей семьи у него пока не было, он всё твердил, что хочет, как Ивайло, найти любовь, и не спешит, а связями он и так обрастёт.
Родители Ивайло и Райны уже умерли, хоть и успели дождаться внуков, и Богдан жил один. За его домом в его частые отлучки приглядывали сестра и её муж, а он сам заботился только об их семье.
Когда пришли русские, то болгарам стало сильно лучше - русские не грабили их, хлеб, мясо и овощи только покупали, русские военные священники говорили на понятном языке, турецких бандитов приструнили. Однако теперь русские готовились уходить. Ивайло, конечно, остался бы в родном селе: что делать, здесь земля, политая потом и кровью сотен его предков, но вот Богдан...
Богдан часто по делам ездил в Варну. Вот и сейчас он съездил туда и когда вернулся, сразу начал собираться уходить с русскими. В Варне, в корчме, он пил вино с моряком-греком с корабля, привозившего в Варну турецкого сановника на переговоры, и тот открыл ему, что в Стамбуле ни для кого не секрет, что за помощь и хорошее отношение к русским, Султан отдаст Болгарию на разграбление.
И Богдан решил поверить русским, которые звали болгар на новые земли, что Россия получала после победы над Турцией. Там было тепло, земля очень жирная, и нужны были рабочие руки. Русский священник, который приходил в их село, говорил, что поборы там будут сильно меньше, чем в их Зорнице - русская царица обещает много лет не брать налогов с новосёлов. А так - земля там православная, русские солдаты не дадут мусульманам грабить их и законы справедливее местных.
Он велел собираться и Ивайло с Райной, и они с ним согласились. Если уж хитрый Богдан решил уезжать, то и им надо. Глядя на Ивайло, ещё двое соседей собирались уезжать в Россию, веря обещаниям русским. Остальные же надеялись пережить грабежи и обрабатывать свою землю и дальше.
Наконец, Ивайло закончил грузить телегу. Тут подошёл со своей повозкой и Богдан. Весело окликнул Ивайло, тот степенно кивнул другу, посадил на телегу детей и жену, перекрестился на родимый дом и мрачно повёл лошадку в поводу по дороге из деревни. Остающиеся односельчане смотрели на уезжающих. Кто со слезами, а кто и радостно - свои наделы с собой они не заберут - землицы им больше достанется. Поповы и Гешов уходили, не оглядываясь. Дорога вела их в Россию.
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
Весна закончилась и дороги подсохли. Армия уходила из Болгарии. Я до последнего направлял агитаторов, собирать местных к переселению в теперь уже русское Причерноморье и Заволжье, куда тоже требовалось направить людской поток. Люди были нужны, а здесь они работящие, православные и язык очень близкий - лучшего материала просто не найти. В княжествах мои агитаторы тоже старались. Вероятность, что местные, которые продавали нам хлеб и показывали дорогу, будут прощены турками - отсутствовала. Кто-то же должен будет ответить за поражение османов - не греки же из Фанара...
Защитить население Болгарии и Валахии от турок я не мог - мир с турками мне был сильно более важен, чем жизнь даже тысяч единоверцев. Что делать, приходится выбирать... К тому же эти люди были мне очень нужны там, в Таврических и Заволжских степях. Умелые земледельцы, скотоводы, виноградари, рыбаки - там они научат крестьян из центральной России хитростям южной природы. Так что я провоцировал исход, и он происходил.
Да, большинство местных сейчас не готовы были бежать в поисках журавля в небе - они привыкли жить под турками и надеялись пережить их гнев, как делали десятилетиями до этого. Но всё-таки поток переселенцев был значителен - дороги были заполнены телегами, едущими на север, к границам княжеств и дальше в Россию. Моя служба снабжения сообщала более чем о пятидесяти тысяч человек, выдвигающихся из пока занятой нашими войсками Болгарии, и ещё примерно о семидесяти тысяч, переселяющихся из княжеств. Всю эту толпу нам надлежало принять на снабжение до прибытия на места проживания - в Причерноморье, Крым, малозаселённую часть Кабарды и Заволжье, где уже готовились склады продовольствия и казармы для вре́менного размещения.
Пока есть возможность, надо их перетягивать, а там - разберёмся.
Основные части армии во главе с Румянцевым отходили в Подолию и Малороссию. Я же собирался отходить вместе с Вейсманом, возглавляющим арьергард. Дела в Польше окончательно наладились - с окончанием нашей войны с Турцией у Барской конфедерации шансы на победу растаяли полностью, и Станислав окончательно их разогнал. У Румянцева там проблем уже не должно́ было возникнуть.
За день до отхода Румянцева мы встретились с ним на прощальном ужине. После официальной части мы сели с ним вместе в моём кабинете за бокалом вина́ - мне надо было поговорить с фельдмаршалом. От него зависело не очень многое, но всё-таки - любое его противодействие или активное содействие моим действиям могло нашим с мамой планам сильно повредить.
- Пётр Александрович, вы мне верите?
- Павел Петрович, Ваше Императорское Высочество! К чему такие вопросы? Мы воевали вместе с Вами! Вы показали себя прекрасным организатором...
- Но непослушным подчинённым! - закончил я за него, - Поэтому и спрашиваю Вас, Вы верите мне? Или я своими действиями вызвал Ваше недоверие?
- Я верен престолу! - начал закрываться он.
- Бросьте, Пётр Александрович! Я прекрасно помню Ваше поведение, когда гвардейцы свергали моего отца!
- Я был верен престолу!
- Это прекрасно и меня это нисколько не огорчает, более того - меня такое поведение своего генерала - восхищает! Вы были верны даже глупому поведению Петра Фёдоровича, ибо он Ваш император. Так вот я спрашиваю Ваше мнение о самом себе! По-моему, я никогда не давал Вам понять, что я двуличен в Вашем отношении, и сейчас я хотел бы услышать доверяете ли Вы мне как начальнику и будущему императору? Готовы ли Вы выполнять мои указания не за страх, а за совесть? Даже если они покажутся Вам нелепыми?
- Без обиняков?
- Без, Пётр Александрович! Обещаю, что всё, Вами сказанное, останется между нами и ничего плохого в Ваш адрес ни предпринято, ни даже задумано не будет!
- Что же, Ваше Императорское Высочество, хорошо. Вы огорчили меня своим неповиновением. Но, я думал об этом. Вы предвидели победу?
- Я был уверен в нашей армии и Отто, Пётр Александрович! Мне казалось, что только два человека в нашей армии могут такое сделать - Вы и он. Да, риск был - в бою могли погибнуть я или он, и всё бы сильно усложнилось, но я знал, что поражения в войне уже Вы не допустите. Вы избрали консервативную тактику, и нужно было активизировать Вас. Турки были деморализованы, а мир в этом году нам был очень нужен. Вот как-то так, Ваше Высокопревосходительство!
- То есть, Вы всё это устроили для меня?
- Для Вас. Я рассчитывал вытащить Вас в бой до зимы и максимально развязать Вам руки, придержав основную армию турок. Но Отто увидел больше возможностей. При этом основную задачу мы выполнили - Вас к решительным действиям подтолкнули и руки Вам развязали, а Вы этим вполне воспользовались.
- М-да... - фельдмаршал встал из кресла и с бокалом в руке и в задумчивости начал прохаживаться по комнате, - Павел Петрович! Вы мне напоминаете Вашего предка - Петра Великого, но только напоминаете...
- Чем это, Петра Александрович?
- Вы смотрите далеко вперёд, туда, куда, кроме Вас, никто не может заглянуть, и идёте к цели, несмотря на трудности и мнение окружающих. Но вот только, в отличие от Вашего предка, вы идёте этой доро́гой, сберегая людей и считаясь с потерями и не сваливая проблемы на других. И ещё Вы достаточно откровенны...
- Пётр Александрович, по моему мнению, всяк солдат должен знать свой манёвр. И Вы уже в достаточном звании, чтобы знать и манёвры других, но честно говоря, многие знания - многие печали, и всех манёвров Вам знать не следует. Только то, что касается Вас, но полностью. Вы понимаете меня?
- Хм. Всяк солдат, говорите... Очень интересно - я это запомню.
- Только это?
- Да, нет... Я Вас понял Ваше Императорское Высочество.
- Тогда я ещё попрошу Вас об одной вещи, Пётр Александрович.
- Конечно, Ваше Императорское Высочество.
- Ваше Высокопревосходительство! - улыбнулся я, - Я бы именно просил Вас, чтобы не происходило вокруг Вас, а точнее, чтобы Вам обо всём происходящем не говорили, не предпринимать каких-либо действий, не посоветовавшись лично со мной, именно лично. То есть Вы должны быть уверены, что советуетесь именно со мной. - здесь он перестал ходить по комнате и пристально посмотрел на меня.
- Истинно предок Ваш в Вас воплотился Ваше Императорское Высочество! - голос Румянцева был настолько спокойным и уверенным, что я поверил в его искренность. Он будет следовать моим рекомендациям, во что бы то ни стало.
Румянцев с армией ушли. На время их перехода поток беженцев придержали, чтобы не создавать проблем в снабжении и продвижении войск. А через неделю шлюзы переселения снова приоткрыли. Люди шли и шли. А мы пока ждали, когда же их поток поиссякнет, и мы тоже сможем тронуться в путь.