Гольдштейн Юлиус Львович : другие произведения.

Откровения Люцифера в старом Таллине или хрестоматия Адвайтиста

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 4.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Бенедиктус и Анна или Человек Света и ищущая Благодать Душа - о сложных путях творческой интеллигенции, стремящейся сделать свою жизнь "праздником бытия", мистерией радости Душ, обрести блики Божественной мудрости... История откровения Любви к Миру и друг другу или пути к просветлённости или хрестоматия подлинного Адвайтиста.
   Откровения Люцифера в старом Таллине
  
  
  
   Необычное объявление увидела я в оказавшейся в моих руках 'жёлтой' газетёнке, среди пестрящих разнообразных пустых статей, всевозможных объявлений и почти 'откровенных' фото моделей; оно ютилось в конце, словно зажатое мощью материальной жизни, но сильно выделялось среди всех: 'Теософская ложа 'Блики Истины' приглашает вас на лекцию о Люцифере - носителе Высшего Света Творца'. Далее следовал телефонный номер, необычное имя Бенедиктус, адрес, находящийся в Старом Таллинне и время начало лекции.
  Меня охватило странное чувство, словно расщепившее сознание: я словно зримо ощутила магнетическую силу, исходящую из-под прочитанных слов, тягучую, трудноописуемую и зовущую Душу, и, вместе с тем, мой ум заговорил и начал отталкивать меня от этого внутреннего магнетизма интереса, воспроизводя слова и цельные предложения о глупости и абсурдности выраженного, пытаясь завлечь моё внимание, отвлекя его от неосознанно возникшего во мне всплеска притягательного Света.
  Какой ещё Люцифер, несущий Высший Свет Творца? Абсурдно, - это же падший Ангел, как сказано в Библии, пытавшийся совратить человечество от его следования заповедям своего Создателя, что, кстати, ему во многом и удалось. Странно, говорила другая наскакивающая мысль, - а ведь 'удалось, во многом', - значит что-то есть в этом. Но это же Сила Тьмы, Дьявол, - так написано в Библии, - это просто сила испытания человеков, которые они почти или совсем не выдержали; но тогда почему эта сила была столь сильна и кто дал ей эту 'силу силы'? В моей голове началась путаница мыслей, одни тянули меня на почву сказанного и много раз прочитанного мною в Библии, другие угрожали мне страхом неизведанного, третьи, наоборот, вытягивали к необъяснимому и сильному стремлению исследовать, четвёртые спрашивали, зачем мне это; кутерьма мыслей продолжалась несколько минут, создавая странное чувство какой-то пустой наполненности, ладони, всё ёщё державшие газету, покрылись испариной, под подбородком образовалась воронка, лоб стал горяч, - и какая-то 'железная хватка' всепроникающего интереса Души пронзала мой позвоночник. Встать с дивана мне составило усилие, после чего я решила выйти на морозную улицу и погулять в близлежащем к моему дому и столь любимому мною своим спокойным северным классицизмом Кадриоргском парке.
  Лёгкий морозный воздух обжёг мне лицо, движения шагов умерили всплеск внутренней энергии, мысли стали холоднее и спокойнее, они словно переместились от моего центра к перефирии ума. Под ногами поскрипывал снег, вокруг появились чёрные, словно простирающии свои щупальца к Небу, силуэты больших деревьев, серое Балтийское небо создавало некоторый убаюкивающий уют 'низкого потолка' внутренних Небес.
  
   Я не заметила, как прошла почти полпарка, и справа вдруг выросла статуя Апполона с колчаном стрел. Я ощутила проявленную в нём гармонию внешних человеческих форм, и, зная, что он раскрыт нам как носитель Снисходящей красоты Божественного в человеке, вдруг почувствовала, словно он напоминал мне: смотри на наши отражения, считывай Небесную Архитектуру, проявленную в твоей Земной жизни, ищи совершенство форм и содержания, помни о высшем начале Красоты.
   Я долгие годы училась Искусству, считала себя тонко чувствующим художником, но ранее никогда мифологические персонажи ничего не говорили мне.
  Сделав несколько кругов вокруг статуи Апполона, смотря одновременно на серое небо и его голову, я увидела лёгкий прорыв в заслонявших солнце облаках и сияющий золотом луч осветил моё лицо и проник в глаза, создав блики невыносимой яркости; я закрыла глаза и увидела словно нисходящий с Небес лик Апполона, растворявшийся в излучаемом ореоле живой энергии полей духа. Ум мой опять ожил, но выдал лишь одну мысль: Красота есть жизнь.
  Ноги вели меня дальше, по усеянной скатанными от многочисленных проходящих людей снежинокам на тропинке, к старой аллее больших царских дубов; слева промелькнула небольшая резиденция президента, справа началась аллея.
  Идя я ощутила странное явление, впервые осознав, - иногда, между словами я чувствую промежутки и мой ум пуст. Ранее это было только в моменты 'забвения внимания' при писании картин или при созерцании природного величия, и - в страсти физической близости с мужчиной. Теперь я ощущала эти 'чистые островки ума' при спокойной созерцательности. Я заметила, что когда удерживаю внимание и ни о чём не думаю - то, на что направлен мой взор, - обретает какую-то странную объёмность и красочность, словно становится выпуклым, стереоскопичным и сказочно насыщенным яркостью цветовых гамм; когда же моё внимание снова уходит к мыслям - 'старый мир' возвращается, картина приобретает обычные палитры красок, 'сдувается' объёмность и растворяется магия сказки.
  Это осознание стало для меня новым малым откровением Души. Ум начал пытаться обосновывать произошедшее.
  Я полуосознанно дошла до своего дома, разместившегося среди многих маленьких деревянных домов начала 20 столетия, построенных рядом с Кадриоргским парком, и утопавшим летом в листве, создающей нежную мягкость внутреннего пространства кленовых деревьев; зашла в квартиру и вновь ощутила расслабляющий уют созданных по своему дизайну форм и энергетик 'моего земного уголка'.
  Мысли постепенно остыли, эмоции приобрели бархатистую мягкость, напряжение сердца утихло и я занялась обычными бытовыми хлопотами, столь отвлекающими от всяких глубин размышлений и остроты чувств.
  
  
   За свою почти тридцатилетнюю жизнь, за почти десятилетний, как я считала, сознательный её период, я, кроме всего иного, требующегося по профессии и почти ничего не значащего чтива, с которым неизбежно сталкивается человек живущий в обществе, прочитала множество, возможно, несколько сотен, книг, в которых, уже с двадцатилетнего возраста, искала ответы на вопросы жизни, - почему и откуда я здесь, что есть такое это моё 'я', из чего оно состоит и как функционирует, почему в Мире столь много боли и страданий, на протяжении веков словно 'чёрными паутинами' опутывающих человечество, с малыми светлыми промежутками в 'натяжениях' их обволакивающих сетей, отчего столько пророчится новой боли, и в Священных книгах без устали и каких либо ограничений пишется о грядущей, новой и новой боли, разрушениях, тяжестях, извечном мщении людей и Богов, и страданиях новых и новых поколений людей, - все эти вопросы, и ещё многие, зачастую разрывали мою Душу, - и я искала ответы на них в мудрости великих мыслителей, людей с открытыми состраданию сердцами.
  В юности я зачитывалась Ошо, он помогал мне упорядочивать свой ум, отделять своё малое 'я' от Вселенской жизни, помогал смотреть на себя со стороны отрешённости, создаваемой высшим умом, начинавшим обозревать не только 'близлежащую местность', но и 'отстоящии земли'; Ошо писал вкрадчиво, мягко, нежным слогом, от него шло тепло любви сердца, но когда моя мысль начинала проникать в суть сказанного, волнообразно двигаясь и погружаясь в смысл, каждый раз меня охватывал лёгкий, а иногда и всепроникающий ужас, - ведь там говорилось о смерти 'я' как единственном условии обретения Света. Почти то же было и с трудами Кришнамурти, который казался мне более рафинированным и тонким 'Небесным эстетом', - но суть сводилась к тому же - блуждания и боли никогда не закончатся, пока не придёт смерть 'онанистической' связи 'себя с собою' и человек не ощутит себя нечто большим, нежели 'самодостаточным' существом своего 'я'.
  Многие книги были прочитаны, перечитывались и продумывались, - Библия, Гита, Буддийские писания; во многих религиозных организациях было прослушано множество лекций, годами поддерживались связи и личное общение с отдельными яркими людьми.
  Однако, я ощущала страшную спутанность всего того знания, которое копилось мною многие годы жизни, я не находила ответов на самые важные вопросы, и, зачастую, их решение заменялось во мне смутным чувством веры. Я была человеком достаточно чистого ума, и впоследствии очень благодарила за этот дар Божественную силу, - это помогло мне не увязнуть ни в какой религии, не стать связанной никакими догмами и не потерять веру в способность человеческого ума постигать истину и правду человеческой жизни. Несмотря на такой ум, острую и глубокую чувствительность, некоторые мужские качества воли и внутренней силы, множество хождений, блужданий, поисков - я ощущала в себе пустоту и спутанность, ибо стала ясно понимать, что пока я не достигла ничего значимого, не обрела понимания и чувствования, способные освободить мою Душу от часто посещавшего её уныния боли.
  
   В воскресный день я решила вновь поехать к Кришнаитам, которых посещала, с разной степенью периодичности, несколько лет.
  Мне иногда нравилось ездить на общественном транспорте и созерцать находящихся в нём людей и внешнии движущиеся пейзажи сменяющихся домов и улиц. В паре минут пешей прогулки была трамвайная остановка, я села на трамвай и поехала. Я смотрела на деревянные, выглядевшие нежно и даже как-то странно человечно, маленькие домики, бросила взгляд на парк, словно живший своею, отделённой от суеты города, мистической жизнью, где деревья являли своего рода связующие ветвистые антенны Земли к Небесам; далее грохочущий и поскрипывающий на поворотах старый трамвай вывел меня на всё более и более растущие ввысь каменные дома, в которых ощущалась большая основательность, корневая связь их крепости с землёй; дома всё росли, архитектура менялась, формы увеличивались, все более и более виднелось магазинов, которые не только занимали первые этажи зданий, но и целые здания, возник торговый центр 'Виру', словно огромный мамонов храм, с разноликими святящимися надписями, вещающими о новом стиле жизни - 'шоппинге'; далее справа появился старый Город, с его средневековыми башнями и толпой снующих между его мощёными улочками и монстром-магазином людей.
  И вдруг меня пронзила мысль - я же вскоре пойду на эти улочки, чтобы найти свои 'блики истины', и это ведь где-то рядом, тут, а сейчас я еду 'не туда'.
  Вскоре я вышла у главной площади города, звавшейся Победой и призванной согревать сердца простых эстонских людей символом своей 'несокрушимой силы ратных подвигов', прошла величественно-готический двубашенный собор святого Карла, словно напоминавший то ли о раздвоенности Небесных путей, то ли о необходимости двойного усилия 'штурма Небес', взглянула на памятник погибшим во второй мировой войне людям, вещавший о новой кровавой мясорубке двадцатого века, где 'благими намерениями' идеологий была вымощена дорога десяткам миллионов со-человеков на кладбища, и направилась в небольшое Кришнаитское здание на ул. Эндла, словно защищённое от ветров жизни рядом стоящим пятиэтажным серым, безразлично глухим в своей архитектурной строгости, зданием налогового департамента. Подойдя к дворику, я ощутила прилив тепла в сердце, - энергетика небольшого Храма была так же нежна, как и маленьких деревянных домиков Кадриорга. Я вошла внутрь.
  
   В Храме было чисто и сновали, и бегали туда-сюда дети, тихо играла ведическая музыка и внутренняя энергетика напоминала домашнюю церковь в деревенской избе. Я зашла в зал, подошла к мандиру, полному различных сияющих ярких красок образов индийских святых и фигурок Богов, сделанных несколько вычурно, чуть топорно, в отсутствии проработок тонких линий, иногда излишне чувственно, но, всё же, не лишённых красоты передаваемых ими тонких энергетик; за алтарём затрубили в рог, и я отошла к изваянию Прабхупады, села на пол за его правым углом и приготовилась к медитации, которая при песнопениях бхаджана обретала особые соединённости с Высшим. На бхаджане, как обычно, воспевали имя Господа, 'Харе Кришна', а мне было без разницы - как называют Высшего Творца - лишь бы внутренняя энергетика Души обращалась в Нему. Я погрузилась в тонкие слои сознания, видела плящущего и играющего на 'дудочке, под которую пляшут Миры', Кришну, потом моё самосознание растворилось и я пребывала в подвешенности Великой Пустоты, смутно ощущая перефирию 'себя' и наличие всепребывающих живых и извечно играющих волн Духа.
  Анна, - обратилась ко мне одна из кришнаиток, когда закончились воспевания и должна была начаться лекция,- что-то Ты как всегда какая-то отрешённая и молчаливая, ты уже много лет приходишь к нам, но так и не стала членом нашей Вайшнавской общины. Я огляделась, посмотрела на энергетику говорящей со мною женщины, на лица других людей; странно, но лишь на лицах трёх человек из нескольких десятков находившихся в Храме, я заметила блики радости Души, остальные были словно изваяния, по-земному серьёзные и какие-то отсутствующии для полёта Души. Я ответила, что мне хорошо, в моей Душе глубинная радость, - что же ещё нужно? Женщина словно сделала полшага назад, смутилась и мне показалось, что она посчитала меня несколько 'не в себе'. Наш разговор продолжился, но на незначимые темы; углублять его не было смысла, тем более, что я ощутила нити лёгкого связующего фанатизма в глазах говорившего со мною человека. Да, если ей так лучше и легче, почему бы и нет, подумала я про себя, но к истине так не приблизиться, истина требует внутренней чистоты и непривязанности своих мыслей и чувств.
  Я вдруг ощутила глубину, исходящую из неведомых мне самой основ Души, всепронзающую и словно криком устремлённую к Небесам благодарность Творцу, что я могу независимо мыслить и чувствовать, и, соответственно, путь к истине не закрыт от меня!
  Поговорив с несколькими людьми, обменявшись приветствиями, я вышла из Храмового зала, и сегодня решила не оставаться на лекцию, тем более, что они, обычно, напоминали детсадовские истории для малолетних детей, хотя иногда и попадались достойные докладчики, способные красиво пересказывать множество историй , которыми так полны Ведические писания. Обычно, никогда не велись ни теоретические обсуждения, не отвечали на серьёзные вопросы, объясняя, что простым преданным - необходима простая пища. Во внутренних занятиях Веды изучались более глубинно, но лишь в рамках Вайшнавской традиции, и, зачастую, преподававшии их знали, и иногда неплохо, лишь букву, но не дух Вед.
  На лекцию и прасад я не осталась, попрощавшись со стоявшими около дверей в корридоре людьми и вышла на воздух. Медитация прошла хорошо, я чувствовала очищенность, лёгкий морозец и белый искрящийся в лучах солнца снег создавали совместно во мне праздничное настроение, и я чувствовала радость самого бытия.
  
   Я направилась домой, сев на троллейбус, пересев на травмай, пройдя несколько сотен метров - и оказалась вновь в своём домашнем гнезде.
  Дома я взяла Бхагавадгиту и снова, уже в который раз, погрузилась в мистерию описания великой Божественной игры Кришны во очередном пришествии на Землю.
  Однако, в этот раз я не смогла предельно сконцентрироваться ни на букве текста, ни на смысловых моментах строф; передо мною стали разворачиваться как бы 'сверху' образы, как сказано в Гите, 'битвы-битв' - огромные полчища людей и воинов, экипированных и безо всяких экипировок, с 'голыми руками', стояли на поле Курукшетры, вокруг бурлила пёстрая, с чёрным земным отливом, видимая астральному взору завеса, а сверху, словно лучи нескольких заходящих солнц, одновременно создающих закат на всех сторонах Света, снисходили золотистые лучи, в которых пребывал абсолютно каждый персонаж земной жизни. Стоял лёгкий утробный вой, словно волнами перекатывающийся от одной части поля к другой, и внешняя суета движения. На поле виднелись люди всех сословий и каст, - высшии жрецы, брахманы, торговцы или 'люди дела', вайшьи, шудры, или простой рабочий люд, а также собственно воины, кшатрии, призванные управлять и наказывать.
  Я же ощущала этих людей, стоящих на грани 'бездны' словно витающий над ними и всё видящий дух; это было очень ярко, непосредственно и удивительно.
  Началась битва, где, не сознавая двигающей их силы, все эти люди начали 'убирать друг друга с Земли', невзирая на родство, даже духовное, когда уничтожались наставники, братья, родители, дети.
  С точки зрения обычного человеческого взгляда - это было неописуемо для слов мистически ужасно, - кровавая мясорубка работала в полную мощь своей силы, а выходивший 'фарш' годился лишь разве что на 'удобрения земле' и не подлежал 'оборачиванию назад'. Рушилось всё; это был настоящий Апокалипсис - в лучах заходящих солнц 'всех сторон Света', приобретавший мистерию какого-то вселенского ужаса. Меня охватила дрожь, сердце моё то замирало, то билось быстро, но другая моя часть, 'бывшая в духе' продолжала спокойно взирать на 'расплавляющихся человеков'.
  Вот тебе и Божья справедливость и сострадание, - говорило моё 'я', - всех, без разбора 'праведности и греховности', младых и старцев, мудрецов и простолюдинов, всех, всех в этот адский котёл смерти. Вот это участь, жестокая и безнадёжная, бессмысленная и несправедливая.
  Впрочем, говорил мой ум, разве, пусть и не во таких 'вселенских' масштабах, подобным образом не протекала вся дальнейшая человеческая история?
  Извечная борьба, войны, переделы материальной и 'идеологической' собственности, перемежающиеся с небольшими периодами 'отдышек', чтобы подготовить себя к новым битвам?
   И тот же, именующий себя Богом, - извечно утверждал свою власть и право делать что заблагорассудится, ибо Он - Хозяин этих людей. На миг во мне промелькнули картины 'общения' Яхве со своим и иными народами, тысячелетия 'доказываний' друг другу огнём и мечом своих прав и обязанностей.
  Бой на Курукшетре подходил к концу, - поле было усеяно человеческими трупами, словно полчищами саранчи, сгрудившимися сотнями миллионов своих тел, лежавших рядом и друг на друге, и свет почти полностью зашедших солнц сторон Света не переставая освещал эту все возрастающую черноту золотистыми потоками небесных лучей.
  Последнее, что я выдержала видеть - это стоявшего на колеснице Кришну, смотрящего на Арджуну, и говорящего: 'Теперь ты понял, что это Мой план, и что никто из них на самом деле не погиб, ибо Души их во Мне и бессмертны'?!
  После этого картина моего духовного взора свернулась, дрожь во всём теле стала столь тягуче-вибрирующей, и я, покачиваясь, пошла под душ, после которого ощутила полную слабость и, еле дойдя до кровати, сразу же погрузилась в чёрную дыру сна.
  
   Я проспала до самого вечера и пробудилась от звонка мобильного телефона.
  'Привет, красавица', - трубный мужской голос, с нежными художественными завитками на растяжках слов, услышала я, - 'мы с тобою договаривались сегодня вечером встретиться, ты ждёшь меня?', - говорил зычный мужской голос, сначала по-эстонски, а потом перейдя на русский язык, - 'Анна, ты что спала, времени-то ещё восьмой час, зачем ты спишь в столь раннее детское время?'.
  Это был Приит, мой старый знакомый, ныне присяжный адвокат в одной из самых известных адвокатских контор Эстонии, прославившейся своими громкими процессами как среди политической элиты Эстонии, так и делами государственной важности в рамках Евросоюза.
  'Да, Приит, я проснулась от твоего звонка, прикорнула немного после своих духовных практик. Я жду Тебя с девяти вечера, приезжай', - ответила я пробуждающимся голосом.
  Я ощутила прилив жизненных сил, словно 'извечный генератор идей и энергий', как я иногда именовала Приита, был уже со мною рядом и 'искрился' своею жизненной энергией, заряжая мои внутренности и голову витальной силой. Приит был человеком очень энергичным, постоянно что-то думал, делал, двигался; это мне нравилось, тем более, что он как мужчина очень тяготел к моему сильному женскому полюсу энергий, и, несмотря на всяческие иные возникавшии между нами, с периодической силою приливов-отливов, проблемы, - мы уже несколько лет успешно общались и приносили друг другу этим больше удовольствия, нежели 'издержек'.
  Мне нравились сильные и умные мужчины, не только внешне мужественные и обладавший большой мужской силой, но и интеллигентные, дипломатичные и не лишённые художественного чутья, чувствующие, пусть смутно, где-то на рубежах лёгкой осознанности подсознания, красоту, ценящии сложные технические предметы быта, устремлённые вперёд и не пережёвывающии как жвачку самосожаления, свои неизбежно приходящии к каждому, неудачи.
  Приит был таким человеком, к своим сорока годам немало достигший в этой жизни, если, конечно, не мерить слишком высокими мерками аристократии, был человеком тонко чувствующим, волевым и внешне похожим на чистого арийца, с серо-голубыми глазами, обладавшими большой волевой силой и чистотой немигающего взора, с носом с небольшой горбинкой и высоким, крепким телом настоящего мужчины.
  Сколько страсти уже перетекло меж нами, сколько проведено вечеров и ночей мною с этим человеком, как много тонкой уравновешенной, расслабляющей женской энергии я подарила ему за эти годы, как много мужских сил перетекло в меня, сколько поучительных историй было прослушано мною за многие вечера наших встреч. Такое общение было мне интересно и психологически, и как женщине. Несмотря на всё это, наши хорошие контакты, большую близость, Приит не поддавался на мои убеждения его - начать духовно развивать себя, говоря, что это 'хобби' не для него, ибо он человек твёрдо стоящий на земле, реалист и практик, а не ни на что не способный искатель чего-то эфемерного и, возможно, вообще не существующего.
  Раздался звонок Приита, я подошла к окну, увидела его новый 'Volvo' у ворот дома, нажала из окна на кнопку пульта, открылись ворота, машина, блестящая в лёгком морозном тумане, ярко горящими фарами, с переливами волн света на крыше стального цвета, въехала во дворик, ворота захлопнулись.
  Приит поднимался по лестнице в мою квартиру, на второй этаж.
  Привет, Анна, с этими словами Приит вступил из корридора ко мне, достал из темнокожего чемодана букет роз, поцеловал меня в щёку и стал снимать длинное пальто.
  На моём небольшом дубовом столе появились пахнущие ароматом сладостной блаженности Запредельного, красно-белые розы, с налитыми ещё нерастраченными соками жизни, полураскрытыми бутонами, создававшими, словно воронки, связующии энергии мира неявленного с реалиями окружающего нас материального мира, и напоминающии о 'истечении красоты' из неведомого нам 'Далёка'.
   Я зажгла свечи, и блики их мерцающих огней придали волнообразность ощущаемому, словно усиливая, на гребнях своих незримых волн, остроту восприятия, создавая таинственность наличия всех окружавших нас домашних 'декораций'.
  На столе появились три бутылки выдержанного французского вина, столь любимого мною во своей утончённости запахов, словно прорывающихся из пут материальности к Небесному и возвращающих Небесам ими дарованное
  в чувстве величия Красоты и способности человека её проявлять для Высшего.
  Приит, как обычно, начал было рассказывать о событиях только что ушедших дней, о людях, зачастую странных и ангажированных до предела своими мирскими страстями, запутавшихся в их сетях, с угрозой быть 'переваренными' их ткачами, - мне виделись огромные мохнатые хищные лики пауков, расставивших силки 'по всем уголкам жизни' и питающихся страстями людскими, словно эти паутины страстей не создавались самими же людьми, а пауки не являли их же 'самосъедение' в пренебрежении уважением себя как человека, способного строить смыслы своей жизни не на извечной погоне за острыми ощущениями низких октав жизни, а на любви к своей Душе и уважении к самому же себе как человеку, обладающему этой Душой. Слова Приита вызвали во мне поток философских ассоциаций, - я слушала его рассказы о околокровавых дележах наворованного, о поведении этих людей, оказавшихся сданными своими же соратниками, о том, к какому стилю жизни и состоянию Души они пришли, - и мне было иронично и больно представлять их серьёзно-смешные персонажи, жившии без подлинной Души и совершенно не видившии в себе 'ничего Небесногого'.
  Я прервала Приита, - слушай, но почему Ты, столь много видящий в неизбежном по твоей профессиональной работе, общении с ними, понимающий суету и глупость подобной жизни, видевший иные самые разные 'критические персонажи бытия человеков', своего рода 'раскольниковых' и всяческих 'зло-любодеев', - сам не пришёл к высшему - постоянному развитию своей Души для её чистоты и совершенства, для 'восстановления равновесия' между нею и Богом?
  Приит чуть замялся, предложил выпить ещё по бокалу пахнувшего ароматами запредельной радости, вина, а после, посмотрев пронзительно в мои глаза, сказал: 'Анна, разве ты не знаешь, что я верю в Бога, разве ты не слышала о вере истинных арийцев в величие человека, способного развивать себя и общество, быть честным с собою и уверенном в возможности жить на Земле по принципам силы своего духа?'
  'Да, Приит, я много раз слышала это от тебя и знаю, что ты веришь в 'идею Человека', Человека с большой буквы, способного быть достойным своего имени на Земле. Но я не понимаю другого, - почему ты ограничиваешься лишь верой, а реально не работаешь над своею Душою? Почему некогда прочитанные тобою книги, в том числе твой любимый Ницше и Шопенгауэр, не ожили в тебе живым светом Духа, не наполнили тебя его всеприсутствием?'
  'Анна, разве я бы уважал тебя, если бы не чувствовал ничего духовного? Не воспринимал бы я тебя тогда, в лучшем случае, как милую мечтательницу, не способную в этом Мире делать что-либо реальное, и даже, просто, достойно зарабатывать себе на хлеб насущный? Ты можешь так думать и говорить, а, может, и что-то делать, потому, что не ходишь на работу, не видишь каждодневные реалии жизни, ты словно живёшь в другом Мире, и, быть может, строишь иллюзорные пути своего совершенства'.
  Я ощутила в себе некоторую раздвоенность, - с одной стороны, Приит был прав, я и сама это явственно самоощущала, - я была оторвана от реалий каждодневной жизни; с иной же стороны, я словно 'кровию' знала - только реальная работа над своею Душою способна даровать реальность её возвышения, только реальные действия внутри Души способны принести имеющему её человеку блаженность и приблизить его к высшим пониманиям и смыслам своего земного бытия.
  Так мы и прообсуждали эти темы, пока не заметили, что три бутылки французского чудодейственно-ароматного вина подошли к концу; энергии разговора стали иссякать сами по себе, внутри у меня было ощущение чистоты в голове, а в ногах были лёгкие покалывания и небольшая ватность, в области живота образовалась словно лёгкая энергетическая воронка, явственно требовавшая зарядки мужской энергосилою. Я подошала к Прииту и поцеловала его вначале в лобик, потом сложила ладони на его висках, повернула его голову к себе и, когда наши взгляды сошлись, словно проникла в его Душу взглядом, начав ощущать как его энергия через глаза начала проникать в мою голову. Это было обычное начало нашей близости, после октавы энергетических потоков смещались в более витальные области, но связь наших Душ постоянно незримо присутствовала в нашем общении.
  Теперь я ощущала страсть единого существа, и эти энергии кружились вихрем в наших нижних частях тел, отдаваясь словно лёгким колокольчиковым звоном в наших головах. Приит был неплохой мужчина, при нашей близости я ощущала мощный поток виталных сил от двигающегося тела, и этот поток словно замыкался на меня, и я источала тонкие энергетики женственности, образовывающии словно бездонную 'чёрную дыру', поглощавшую всё вокруг своею мистической силой, обратившейся физическими законами поглощения. Странно, вдруг осенило меня, - когда мы вместе в страсти соединения наших тел, - у меня тоже останавливаются все мысли, и это было практически всегда так, и если что-то мыслительное и появлялось в голове, то это были не более как обрывки отдельных слов, но никогда обычный процесс мысли. Соответственно, я и ранее, но в эмоционально-чувственной страсти, ничего не думала, мыслительный процесс останавливался, позволяя полностью погружаться в близость. Мои обрывки мыслей прервало ощущение, что сам дух мужественности Рода нисходит ко мне через Приита, я ощутила необходимость отдать ему свой восторг, внутри меня начались быстрые сильные вибрации, почти доходящии до сердца, сознание обозревало лёгкие и множественные вспышки света, тело изгибалось, пальцы вцепились в волосы Приита и я полетела 'в ближайший Космос'.
  Вернувшись, я уже засыпала, приятно сознавая величие моего только-что завершившегося путешествия.
  Утром Приит разбудил меня, я проводила его до дверей, дала кнопку открытия ворот, поцеловала в лобик, пожелав успешного рабочего дня, и вновь легла спать.
  
   Однако, сразу же вновь заснуть я не могла, и в голове моей начали крутиться мысли, спрашивающии меня саму о себе: почему я так и не могу в близости с нравящимся мне мужчиной прорвать завесу обыденных оргазмов и ощутить подлинный прорыв в Вечность? Я ранее много читала о сексуальной тантре, о необходимости направлять свои энергии, освобождающиеся при близости, вверх, по позвоночнику, к высшим чакрам; а у меня, до сих пор, несмотря на некоторые мистические моменты, ничего толком в этом мистическом действе не получается, энергии вращаются, они обладают немалой силою, но - почти не поднимаются 'до сердца', оставаясь на низших чакрах, именуемых на санскрите физической чакрой тела - муладхарой, сексуальной чакрой - свадхистаной и чакрой деловой активности - манипурой; до сердца же - анахаты - и выше - доходят лишь жалкие крохи того вихря, который бушует внизу, в моих витальных телах; почему так? Вдруг я увидела себя словно со стороны, лежащей на кровати, и явственно ощутила, что я не прилагаю достаточных концентрационных усилий к этому деланию, несмотря на теоретические знания как это делать; кроме того, вот это тело - желает 'своего', ибо предназначено для воспроизводства рода, а поднятие энергий на более высокие уровни будет препятствовать реализации этих 'прав Природы' на нас, поскольку мистический эстетизм раскрытия более высоких слоёв Души - отвадит нас бессознательно печься от воспроизводства рода.
  Вот, возможно, подумала я, где сокрыт механизм запрета на высшии состояния сознания, - требования программ рода человеков, ибо высшее - самоценно само по себе, являет своего рода искусство для искусства.
  Я вспоминала описания тантрического единения в прочитанных книгах, личностей тантристов; это же были не совсем обычные люди, словно 'не от мира сего'. Я твёрдо, в очередной раз, решила про себя - начать серьёзно работать над собою, ибо одна из моих частей уже в это время (как я явственно стала понимать впоследствии) имела живую, глубинную 'страсть' к обретению Света.
  
   Вскоре я заснула, сконцентрировав своё внимание на наполненности нижней части живота; там словно была жёсткая мужская энергия, от 'бездонной воронки' не осталось ничего, кроме воспоминания.
  Сон мой не был полным забвением, я помнила, что иду по Астральным мирам сновидений, но управлять ими не могла. Предо мною предстал пышащий силою света многих солнц лик Люцифера, словно Ангел Света, вещающий - 'дочь моя, ты избранница моя, приходи скорее ко мне, - Я открою твои глаза на Правду Миров и Истину Божьего Духа'.
  Это меня удивило до дрожи, я словно рукою потянулась к этому величественному Лику, стала лёгкой как пушинка и попыталась вознестись к Нему. На этом нить моей памяти обрывается, вероятно, я не выдержала виденного.
  
   Проснулась я в любимое время эстетов и художников, полдень.
  Открыв глаза, поблагодарила Господа за дарованный Свет и начало нового дня жизни.
  Странно, подумала я, вот опять та же комната, кровать, на которой сплю, те же вещи, такие же самые мною писанные картины на стенах; но что-то 'не так', какое-то смутное ощущение потусторонности, словно лёгкой туманной дымкой, обволакивает всё вокруг; я ощущала некоторую 'подвешенность' себя в своём обычном окружении, будто всё исходило откуда-то из непонятного, непрочитываемого умом пространства и материализовывалось вокруг меня, куда бы я ни переводила взгляд, вырисовываясь из неофомленной пустоты.
  Я встала, сделала крепкий чёрный кофе, закурила сигарету и постепенно витальные энергии стали оживать во мне, оживляя мой организм силою ощущения своего телесного наличия.
  Мой взгляд остановился на мною же несколько лет тому назад писанной картине, которая показалось ныне мне какой-то чужой, странной и вообще 'не моей', - на ней, в любимом мною сюррелиалистическом стиле были изображены различные человеческие головы, весёлые, беззаботные, чувствующии, мыслящии, мечтающии, - словно живущие 'сами по себе', неосознавая ничего 'далее вокруг', ибо они были сверху и снизу зажаты гранитными серыми жерновами границ их жизни; создавалось зримое чувство, что головы 'приговорены' и в любой момент плиты сомкнутся, но эти живые лица вообще не сознавали своего реального положения, а крутились вместе с жерновами по кругу жизни и ничего больше не умели и не могли. И вдруг меня пронзило чувство обречённости человека на Земле, жёсткой обусловленности судеб человечества Держателем этих жерновов, в которых вращается извечное колесо сансары; это было сильное ощущение тотальной скованности, сопереживание Души осознанию боли такой участи человечества. Через мгновение я увидела, словно моя картина ожила и одна из голов с неистовым воем к Небесам отколола кусок косного гранита около оси, на которой вращался верхний жернов, и, с нечеловеческим усилием, сопровождаемым гласом, словно раскалывающим Небо, протиснулась вверх, за пределы крутящегося колеса жерновов; как это произошло, сразу же на голове образовался нимб, глаза головы стали излучать неземной свет, и голова обрела способность перемещаться в пространстве. Тут я заметила, что жернова вдруг стали огромны и в них крутилась Земля со всеми населявшими ее человеками, а над жерновами образовался отдельный мир, - свободно перемещающихся живых Душ-голов.
  Что за наваждение, я протёрла глаза, убедилась, ущипнув себя зубами за губу, что я не грезю на яву, да и не дремлю за столом; что это за знак показало мне моё воображение, подумала я; но размышлять далее об этом было как-то тягуче сложно, и мысли напомнили мне о том, что я же давно ничего серьёзно не писала, как бы оставив художественное творчество и предавшись жизни более свободного философа, нежели художника 'со свободой'.
  Мне близки были два вида живописи - своего рода абстракционизм сюрреалистического толка и импрессионизм, иногда мне нравилось быть и реалистом; в сюре я искала проникновения за пределы внешних оболочек бытия, к более глубинным измерениям сущего, возможно, в своём логическом завершении, к самому Духу, в творчестве импрессионисткого письма я искала блаженное основание всем восприятиям человеческим, эстетическую ценность и главенство ощущений над логикой, в натурализме, - непрекрытую правду реальности, в идеале, таковой реальности, какова она есть 'сама по себе'. Последнее время я более не обращалась к писанию натуралистических картин, например природных пейзажей, и, соответственно, ничего из своей деятельности материально не извлекая, ибо кое-какие средства давали лишь натуралистические картины, а иные, мною более любимые жанры, не оценивались публикой и почти не покупались, даже за относительно малые средства, в рамках двух-трёх тысяч крон; вероятно, чувствовала я, мои картины слишком глубоки и являются своего рода будильниками не желающих просыпаться спящих Душ, оттого они неосознанно отвергаются даже художественно тонко чувствующими людьми, ибо, в отличии от многой иной классики, которая, кстати, далеко не всегда своевременно признавалась, ещё при жизни их авторов.
  Да, мои картины заставляют Души осознавать себя, показывают тупую бессмысленность жизни биороботом, не сознающим свою Душу, не видящим истинную Красоту, не знающим Творца и творчества; оттого они болезненно воспринимаются, вызывают отвержение тех, кто что-то чувствует, но развиваться не может, иных же, как и обычное, не духовно ориентированное классическое искусство, мои картины просто не трогают, и они их словно не видят.
  Ко мне, после всего сейчас прочувствованного, пришло вдохновение и я, после почти трёхмесячного перерыва, снова взялась за кисть.
   Почти двое суток длилась моя творческая медитация, прервавшись лишь один раз на сон, который не был долог; на полотне была 'готовая идея', обретшая свою зримую основу - Небо, полное звёзд, манящих своею недосягаемой высотою, и вместе с тем наша светящаяся звезда - Солнце, свет которой пытался застелить видение иных звёзд, но не мог этого полностью сделать; внизу море, в отражённых бликах солнечных лучей и с еле видимыми светящимися 'светлячками' отражений бесчётного количества звёзд, и - голова барахтающегося в этом океане сансары человека, на миг вздымающего в отчаянном жесте руки к этому Небесному величию, и прижавшего ладони друг ко другу, но словно тонущего.
  Я ощущала, что сделала что-то очень важное, - отобразив истинное положение дел на Земле человеческой Души; смутное удовлетворение выполненного долга вызывало в моей груди лёгкие вибрации тихой радости.
  Да, думала я, вот этот человек осознал своё положение дел, он взывает о спасении; с ним, возможно 'не всё кончено', его голова уже выглядывает за пределы забвенности, он способен обращаться к Небесам за помощью; а сколько других его собратьев по Земной неволе находятся там, в этой механистической бессознательности Океана сансары; они даже не могут на мгновение всплыть и возжелать своего освобождения.
  Тут я почувствовала, что как-будто сказанное и ранее не раз прочитываемое мною в трудах великих мастеров ожило, я наблюдала живую картину механистической биороботоподобной реальности большинства землян; сердце моё щемило, словно оно хотело, но не знало как, помочь этим заблудшим 'аквалангистам океана сансары'; боль усиливалась, когда я стала внутри себя вопрошать к Господу, взывая о причинах такого отношения к своим человечьим созданиям, в массе своей неотвратно заточённых в пределы этого магического круга предначертанного сна жизни; ведь эти люди были полны боли, тяжких забот и не видели никакого выхода из этой круговерти. Мысли и образы обрисовали довольно ужасную картину, словно 'эти четыре солнца' навеки погружали во тьму 'долготу и широту, глубину и высоту' человеческих Душ, заходя за горизонты и знаменуя реалии Железного века Кали человечества.
  
   Я вынуждена была сознательно прервать это 'безотрадное путешествие', и решила поехать в город, тем более, что мой огромный холодильник был почти пуст и мне требовалось покупать хлеб насущный, без которого, как всем доподлинно известно, не будет человек способен здесь жить; как странно, промелькнула внутри быстрая мысль, Дух нуждается во плоти, во внешней энергии, в нахождении внутри наших тел; во всяком случае, говорила иная мысль, тот Дух, который проявлен в человеке, что, конечно, не означает 'зацикленность' Духа на этом несовершенном существе.
  Да, пора одеваться и выходить на свежий воздух, - сказала я себе и тут же приступила к реализации этого плана.
  Через пять минут я уже смахивала щёткой снег с крыши моего 'Subaru', завела его приятно утробно заурчавший мощный спортивный двигатель; я села в машину и выехала на ул Поска, решив поехать на набережную, к памятнику 'Русалке'. Машина тронулась с места, меня чуть вжало в сидение, я ощутила приятное единство с её металлическим телом, ставшим словно продолжением моего тела, и столь скурпулёзно подчиняющимся воле этого малого тела. Мне нравились небольшие, но словно 'напичканные энегосилой' автомобили, один из таких автомобилей и был 'Subaru Legacy', то есть, в переводе с японско-английского, 'Наследник великой звёздной плеяды'. Автомобиль был достаточно устойчив на дороге, крутил все четыре колеса, хорошо разгонялся и был эстетически стройно скомпонован; мне доставляло удовольствие ездить на нём, тем более, что он создавал внутреннее ощущение некоторой избранности при езде, ибо его двигатель по отношению к массе машины был столь силён, что обогнать при разгоне его могли мало какие автомобили; мне это было приятно, несмотря на осознание некоторой 'юношеской глупости' подобной идеи.
  Вскоре я подъехала на стоянку около 'Русалки', и вышла вначале на набережную для прогулки. Влажный морской воздух защекотал мои ноздри, я чихнула несколько раз и ощутила как мой организм перестроился на 'уличный режим'. Вдали виднелся морской горизонт, один большой паром 'Викинг лайн', отплывавший из порта в Хельсинки, множество морских чаек и около десятка пар лебедей поблизости от меня, на берегу. Я прошла несколько сотен метров, пытаясь ни о чём не думать и сконцентрироваться на красоте морского пейзажа, тем более, что ещё было светло и панорамность вида при моём лёгком движении создавала эффект просмотра широкоформатного фильма; я повернула обратно около лестницы, спускающейся к морю, и пошла по направлению к Городу, к памятнику. Пейзаж сразу же приобрёл иные энергетики, видневшиеся шпили церквей Старого города создавали ощущения моего приближения к какому-то таинству 'подсознательного бытия', словно средневековые строения несли энергетики затерянных глубин наших Душ. Я подошла к памятнику, столь любимому мною и считавшемуся для меня одним из самых лучших из виденных; когда я подняла голову, то вновь ощутила словно живой поток снисходящих с Небес тонких энергетик сострадательного тепла, - Ангел благословлял своею неземною силою, обратив на меня свой, блестящий в лучах солнца, крест; я чувствовала живой проникающий в мою Душу поток Божественной Любви, моё состояние стало похожим на то, как будто я сама являюсь продолжением этой Вселенской Нежности, отделённость моей Души от своих основ словно растаяла, моя 'небесная незабытость' прорисовалась чувством блаженности, все мысли отсутствовали и я испытывала огромность снисходящей на меня Божественной Благодати.
  Так прошло несколько минут, которые вообще не ощущались, словно не было в эти моменты 'никакого времени', это после я смогла оценить прошедший отрезок, когда время вновь вошло в меня.
  Как странно, мистически странно, - была моя первая мысль; откуда это я взяла то, что Бог отгородился от нас непроницаемой стеною? Его просто надо уметь Увидеть и Услышать, подготовив к сему великому таинству свою Душу.
  Далее я ощутила величественную, мистическую тонкую выдержанность, с которой был создан этот памятник, посвящённый Душам погибших моряков, и оказавшийся много более глубинным и 'широкоформатным' по своим смыслам.
  Вот это - и есть истинное объективное Искусство, как говорил Гурджиев, - Искусство, вещающее о Вечном и пробуждающее Души, которые не спят здесь 'летаргическим сном забвенности'.
  Я тихонько развернулась, поблагодарила Силу Небесную за дарованное, и пошла в свой, стоящий неподалёку, автомобиль, где включила магические 'строфы Небесных октав' Албинони, адажио Г- минор, словно увлекавший, непреодолимою силою обращённой к Небесам молитвы Души, - в приоткрывающуюся магическою силою индивидуальной Любви - Любовь Творца, и созерцала из окна автомобиля Небо и море. Музыка была столь величественна, словно всепронзающее взывание всех человечьих Душ к теплу Небес, мысли мои прервались и я ощутила как моя Душа открывается и всегда наличествующая, но невидимая 'обычному взору спящих Душ', Божественная Любовь наполняет блаженностью мою Душу.
  Это было чувство незнакомой дотоле 'тотальной полноты себя', не оставалось ни одного зазара между мною и ИМ, я словно была этой всеочаровывающей Нежностью Небес, я была частичкой самого Господа.
  Музыка закончилась, я выключила диск, ноги и руки мои словно обрели 'летящую лёгкость', голова была странно 'наполненно пуста', в ней не было ни единого шёлоха мысли, и в то же время она была наполнена неизъясняемой радостью, не имевшей зримых причин.
  Я видела это собственное состояние внутренним взором, бывшим на каком-то ином уровне, нежели обычный ум; но не это более поразило меня, а странное магическое состояние собственной 'вседостаточности', отсутствие всякой разделённости меня и мира, тотальное самоощущение всенаполненности Любовью Вечности.
  
   Однако, вскоре это состояние стало ослаблять свою магическую силу и в голове у меня появились мысли, первая из которых была: наверное, так живут просветлённые люди, - в блаженности ощущения себя 'под колпаком' Божественной Любви, в самодостаточности и магическом единстве себя малого и Себя Божественно-высшего; новая волна, но уже более ментальной радости, ощущалась внутри головы и груди, которая немного приятно вибрировала, создавая отголоски 'блаженной дрожи'; вот к чему надо стремиться, - ведь, насколько я знала из множества описаний в книгах, просветлённый человек и определяется состояниями блаженности, а не его мыслями и внешними чувствованиями, и также, не оболочками его деяний, - вот только - просветлённый вкушает эту ананду, как говорят на санскрите, постоянно, когда бодрствует, а я пока лишь прикоснулась к такому, доселе неведомому в реальных переживаниях, состоянию.
  Странно, думала я далее, а почему мир и сам человек строит столько препонов достижению таких состояний Души? И что же может быть выше этой блаженности во потоках Божественной Любви?
  Ни за деньги, ни за что иное, ни в каком сексе или ни от какого чудо-вина эти состояния не приходят; нет, стоп, говорила другая мысль, - я ведь перед тем включила музыку, значит, есть то Искусство, которое может словно подталкивать готового к сему человека к проживанию высших состояний его Души? Да, это безусловно так, ответила я себя, но всё же - основа - это готовность Души к такому самораскрытию, требующая изначальной внутренней чистоты пространства ума'. Далее мои мысли стали соединять прожитое со знакомыми мне из книг схемами развития, и я погрузилась в размышления. Состояния блаженной приподнятости ушли, их заместила логика смысла.
  
   Я почувствовала, что надо ехать, да и в верхней части живота стал проявляться лёгкий вакуум голода, сопровождаемый обнаружившимся 'на пару' несколько сладковатым 'разрежением' в нижней части живота и лёгкими покалываниями внутри моего лотоса. Вот, вновь надо звать Приита, пусть работает, выполняет свой родовой долг, пронеслась новая мысль в моей голове; другая же часть меня чувстовала, что общаться я ни с кем не хочу после пережитого, разве что если только ради сексуального энергообмена и наполнения возникшей 'энерговоронки'.
  Я включила зажигание, взвыл мотор, зашелестели металлом гвоздей зимние шины, и машина ехала по набережному шоссе, в сторону Пирита.
  Я периодически поглядывала на море, приобретавшему всё более серо-чёрные вечернии тона; вскоре зажглись уличные огни и на дороге стало уютнее и эстетически красивее, её очерченность вдаль создавала ощущения больших возможностей 'предначертанности путей'. Мысль моя вдруг ухватила сущностность любви человека к движению: двигающийся - как завоеватель, способный обеспечить себя добычей, в отличии от медленно двигающихся и стоящих, обречённых вкушать 'оставшиеся кости' от чужих пиров. Вот откуда это древнее инстинктивное чувство биовыживания перекочевало в наш век: мощные автомобили, скорость, перемещение - неосознанно связываются с успехом и процветанием. И я выбирала мощную машину с почти трёхсотсильным мотором; но я ранее не сознавала глубинные причины подобных собственных 'предпочтений лидера'.
  Вскоре я повернула направо, начались ряды небольших частных домов, словно я попала в деревню, застроенную особняками, некоторые из которых были даже эстетически красивы и 'материально мощны'.
  Я остановилась у ресторана 'Эколенд', выполненного в полу-бродяжническо-охотничьем стиле, с элементами достаточно дорогого для этого стиля дизайна, включающего чучела животных и 'снятые с них' шкуры, уселась за столик и приготовилась в созерцании этого 'охотничьего хозяйства' провести время ожидания приготовления пищи.
  Однако, вместо моего обычного созерцания окружавшего меня охотничьего интерьера, я вновь погрузилась в размышления о путях развития Души.
  Главное, что я осознавала - это нынешнюю необходимость развивать в себе состояния блаженности, ибо эти состояния, как я стала зримо осознавать, и есть 'Омега' духовного пути каждого истинно идущего; 'Альфой' же является воля, позволяющая человеку идти по намеченной дороге Духа.
  Как мало, анализировала я, встречалось мне таких людей; самое большее, что видела я в жизни, - это элементы религиозного экстаза, которые, в какой-то степени, я знала и по своим переживаниям. Всего более, - слова и тяжкий тягловый 'духовный труд', вот что повсеместно во всех религиозных организациях доводилось мне видеть; словно сама дорога, причём ухабистая, извилистая, порою опасная своими крутыми склонами, - и есть истинное назначение этих идущих людей; они, вероятно, обречены всё идти и идти, а их горизонт - удаляться и удаляться в неведомой дымке созданных ими иллюзий.
  Вдруг я ощутила лёгкие покалывания у себя в сердце и меня охватило чувство жалости к этим извечным путникам нашего мира Сансары, не способным узреть правильные пути и дойти до цели; впрочем, подумалось мне, - а подлинные духовные цели - они истинно перед собой ставят?
  Однако, вскоре мои мысли были прерваны - официантка принесла заказанную пищу, которая была довольно утончена, приправлена неплохим соусом и являлась вполне 'годной для счастливого обеда'.
  Насытившись, попив после кофе с лёгким дымом золотистого 'Мальборо', словно утончённо 'прижимавшим меня к земным целям' своими 'дымовыми завесами', расплатившись, я вышла, обнаружив на улице чёрно-серое облачное небо, села в машину и поехала в 'Сити-маркет' в Ласнамяэ.
  
   Ласнамяэ встретил меня рядами похожих друг на друга многоквартирных домов и русским духом; если бы не надписи на эстонском языке и местные номера автомобилей, -то можно было бы вполне ощутить моё перемещение в какой-то среднеразмерный рабочий Российский город средней полосы.
  Люди были одеты по русскому контрасту: сера-чёрная простая одежда масс и яркие наряды отдельных модниц, выделявшихся из толпы хорошо подобранными яркими зимними нарядами. Я проехала по закоулочным, с колдобинами, улочкам, чтобы выйти на недостроенную супер-дорогу, в народе именовавшейся 'канавой', поскольку в Брежневские времена не пожалели средств, и вырезали в скалах шестиполосную, с двумя полосами для скоростного трамвая, с навешенными над ней мостами, магистраль от переферии северной части центра города, около правой части Кадриорга, которая должна была проходить через 7 километров новостроек Горы Ласна и соединяться с Питерским шоссе за пределами городской черты. Однако, после дорогостоящее строительство встало, и два последних километра магистрали не были достроены, вместо чего оставались перегруженные, петляющии змейкой внутриквартальные дороги, ведущии в оконечность этого самого молодого района города.
  Выйдя из автомобиля, я зашла в наполненный людьми торговый центр; приближались Рождественские праздники и люди испытывали некоторую покупательскую лихорадку, тем более, что экономика была на подъёме и банки раздавали разнообразные потребительские кредиты, на радость многим, не особо задумывающимся о том, сколь много усилий может впоследствии потребовать их возвращение банкам.
  Мне нравилось иногда медленно и размеренно, с большой корзиной 'шествовать' по магазину, спокойно выбирая необходимые товары и, заодно, созерцая за покупателями. Через полтора часа корзина моя наполнилась до краёв всяческой снедью, и я отстояв приличную очередь в кассу, везла на телеге малоподъёмной для женщины товар к автомобилю. Кругом сновали люди, двигались, поскрипывая, большие корзины на колёсиках, на лицах людей царило лёгкое возбуждение, словно они получили долгожданный отвоёванный 'свой кусок мамонта'; такое впечатление вызывал именно какой-то бессознательный, животно-хищнический энергетизм, лёгший печатями на многие проходящии мимо людские лица.
  Странно, вот и практика наблюдения за состоянием человеческих Душ, подумала я; сколько лет уже нашей цивилизации, какие магазины настроены, а инстинктивные части в нас очень живы и проявлены для видящего чуткого взора. Тут я вспомнила, как написано в книгах Четвёртого Пути - о инстинктивном центре человека и о возможности создавать внутри себя отрешённого внутреннего наблюдателя. В схемах центров, как там описывалось, - инстинктивного, двигательного, сексуального, эмоционального и интеллектуального, - я разбиралась довольно туманно, ибо не видела их взаимосвязи, хотя понимала их наличие; а вот в понимании необходимости создавать внутреннего наблюдателя - я сделала немало реальных шагов, и, как мне казалось, он, этот пресловуто-важный внутренний наблюдатель, у меня уже имелся, ибо на многое я уже давно смотрела как бы через его экранное стекло, со стороны.
  Все мои множественные покупки, как я вдруг осознала, оказались механически погружённые беспорядочным образом в багажник; я отвезла тачку в предназначенный для её 'парковки' лёгкий 'домик', развернулась и пошла к машине. Кругом раздавались переливы работающих двигателей, заезжали-отъезжали автомобили, множество тачек-корзин просто валялись брошенными среди стоявших машин. Я села в своего 'наследника Плеяды', повернула ключ зажигания, заурчал утробно мотор, и поехала по 'канаве' к своему дому.
  
   Дома долго разбирала и раскладывала купленные продукты по полкам холодильника; я уже навострилась различать качественно сделанные колбасы, сыры, различные сладости от массовых 'народных поделок', которыми столь пестрили полки магазинов; большинство готовых продуктов, к сожалению, не были изготовлены на хотя бы среднем уровне, несмотря на, зачастую, наличие красивых упаковок и немалую цену; часто только что выходящая на рынок фирма готовила, к примеру, нормальные колбасы или сыры, и необходимо было следить, когда её 'рекламный пыл' угасает, качество падает и от былого вкуса остаётся лишь напоминание. Однако, были и фирмы, которые долгие годы выдерживали качество, но эти продукты не покрывали и половину необходимого разнообразия.
  Продукты были уложены, рассортированы, холодильник приобрёл 'буржуйский вид', столь милый моему сердцу ощущением 'прочных оснований земного бытия', и я принялась готовить вечернюю пищу, с расчётом на моего друга, которого намеревалась пригласить на вечер.
  
   Приит был не свободным мужчиной, у него была жена и ребёнок; посему наши встречи не могли быть всегда согласуемы с моими желаниями.
  Я позвонила Прииту; он сразу не отвечал, пришлось выжидать несколько неприятный вакуум, и лишь через минуту, несколько запыхавшимся голосом, с нотками лёгкой тревоги, он ответил мне.
  'Приветствую тебя, Анна; ты хочешь пригласить меня в гости? Я сегодня не могу у тебя остаться, может, перенесём на несколько дней вперёд нашу встречу?'. 'Я хочу тебя видеть, Приит, мне нужен мужчина!' - вдруг вырвалось у меня, 'я соскучилась'. 'Да, Анна, может тебе завести мужа?', - с лёгкой, но без тени ревности, волнительной интонацией сказал Приит.
  'Нет, я хочу быть хозяином самой себе', -ответила я, - 'мне необходимо творческое одиночество, я не хотела бы никого постоянно видеть рядом. Меня пока устраивают наши отношения; приезжай!'.
  Приит ответил, что постарается, но не ранее десяти вечера.
  Мои мысли стали вращаться около моего 'необходимого' одиночества, - вот, как я ранее, купив на одном из Таллиннских семинаров книгу русской эзотерической школы 'Беловодье', после преодоления сложностей с её специфической 'народной лексикой', пестрившей 'сильными словами', добралась до понятия ценности семьи и реалий многих семейных людей.
  Автор, называвший почему-то себя Рулоном, ярко описывал все стадии семейных отношений, касавшихся не только 'простых людей', но и так называемой интеллигенции. Сначала бурная бессознательно инспирированная страсть, довольно быстротечная и ничего общего не имеющая с высшей любовью, а потом - извечная лямка - воспитание детей и серые суровые будни вынужденно близких людей, утерявших не только яркость и новизну живых чувств, но и всякое истинное человеческое достоинство, - способность развития Души и проживания жизни в радости.
  Серые, наполненные трудом и заботами будни, извечные взаимные недовольства и постоянная занятость бытовыми и воспитательными трудами, не дающими ни просвета к совершенствованию себя, ни красоты самой жизни.
  Рулон говорил, что есть понятие острие духа, это своего рода тонкоэнергетический центр человека, позволяющего ему творить, развиваться и радоваться; так вот, даже у имеющих ранее такой магнетический центр людей, после начала семейной жизни, при рождении ребёнка, это острие духа 'затупляется' и с неизбежной неотвратимостью своей всепронзающей серости наступают будни забот и мирских треволнений, ибо программа продолжения рода имеет самодовлеющую силу и требует жертвы самым главным - красотою своей жизни, творческим развитием Души.
  Слава Богу, думала я, - нет во мне стремления воспроизводить род, что в этом хорошего? Что, на этой Земле мой ребёнок с неизбежностью обретёт счастие жизни, будет радостен, умён, способен жить не сожалея о своём пришествии сюда? А, может, он потом проклянёт меня за то, что я позволила ему явиться сюда, на эту планету, столь полную страданий, болей, тяжкого труда, бессознательности?
  Да, есть у нас на Земле и красота, и творчество, и истинная радость. Но у многих ли? Надеяться на то, что он будет избранным, станет мудрецом и человеком Света, просветлённым, это, с моей стороны, было бы чрезвычайно наивно и по-детски глупо. Вот ведь, даже многие нынешние и 'прошлые' мудрецы, в большей части своей, должны были пройти столько дорог страданий и боли, порою почти невыносимой, - чтобы обрести Свет. Ради чего я должна производить этот эксперимент над новой Душой, не будет ли это с моей стороны чистый эгоистический садизм по отношению к такой Душе? Или я должна слепо верить, что через меня обязательно придёт мудрец или спаситель мира; я, слава Богу, ещё не совсем сошла с ума.
  Так я проразмышляла, возможно, около двух часов, параллельно приготавливая пищу. Зазвонил телефон; это был Приит. Я открыла ему ворота, дверь своей квартиры; Приит вновь был у меня.
  Вот, подумалось мне, женская магия; позвала - идёт; чтож, это ведь тоже от законов биовыживания рода, - женщина должна иметь постоянную возможность общения с мужчиной или, более точно, самке должна принадлежать энергия выбранного ей самца.
  
   Цветов на этот раз не было, как и чёрного кожаного чемодана, но неизменные три бутылки магического вина, как почти всегда, были выложены на стол из полиэтиленового мешка.
  Я принесла пищу, Приит открыл первую, с королевской символикой, бутылку Испанского вина, сразу же наполнившую комнату ароматами терпкой душистой силы, словно связывающей человека с красотой материальных основ земли. Аромат зримо отличался от французкого 'Шато', словно какая-то железная горчинка напоминала о суровости Испанской жизни, а смотревший с этикетки 'седьмой' король был словно гранитным основанием такого миропорядка. Вместе с тем, в запахе присутствовали высокие ноты 'улёта Души к Небесам', словно напоминавшии о связи человеческого тела c Божественным. Мы, почти залпом, словно утоляющии эту жажду Души по Запредельному, выпили свои бокалы. Лёгкая дрожь пробежала по моему телу, голова словно отделилась от основания, по венам текла оживляющая плоть энергия, быстро распространявшаяся лёгкой приподнятой расслабленностью, вскоре сменившейся ощущением прилива витальной силы. Приит, как всегда, не преминул возможностью рассказать что-то новое из его практики, сегодня это был рассказ о внутриполитической борьбе, разграничения сфер влияний и финансовых сверхдоходах от распределения государственных земель, столь щедро 'раздаваемых' выгодным людям.
  Я не очень внятно слушала эту очередную историю, ибо не видела в ней ничего принципиально нового; да и я не особо осуждала этих людей, хотя и не признавала никакой особой благости в их 'корпоративной деятельности'.
  В конце Приит упомянул, сколь озлобленным ныне на мир выглядит этот политик, сидящий в особой камере Таллиннской 'батареи'-тюрьмы; и что его сдали 'свои же' из-за зависти или, возможно, из-за недостаточного понимания с кем и как надобно было 'делиться'. Однако, доказательства, как видит Приит, 'шиты белыми нитками', и доказать 'криминальность коррупции' будет достаточно сложно; вполне вероятно, он вскоре выйдет на свободу и будет 'наводить порядок' с теми людьми, которые, по его мнению, сдали его.
  За этими беседами прошло почти полтора часа, мы успели покушать и вино 'Испанского Фауста', как я называло его королевскую марку, уже подходило к концу, в животе образовалась большая крутящаяся воронка, по нижней части позвоночника циркулировали лёгкие мурашки, в груди и сосках ощущалась какая-то налитость спелостью, стремящейся излиться сладостными соками, в голове не было никаких мыслей, кроме страстного желания слиться с телом Приита и утолить тягучую и мощную родовую жажду плоти.
  Залпам опустошив последний бокал 'железно-скрипичного', налитого огненной силою напитка, я схватила Приита за руку, и чуть ли не силой повела в спальню, помогая быстрее снимать ему 'социальные наслоения тела' в виде одежд, быстро скинула, бросив в угол, на стул, свои брюки и кофту, взяла рукою его за шею и повалила сильным, но размеренным движением на кровать. Во мне бушевал огонь страсти, я ощущала себя охотницей-завоевательницей, внутри нижней части тела воронка стала словно водоворотом, зовущим в бездну, я навалилась на Приита всем телом, и, словно на оседланном коне, начала дико двигаться по кривой касательной линии - вниз-назад, вперёд-вверх. Воронка получила своё - находившееся в ней словно вытягивалось огромным насосом, бывшим во мне, пустоты более не было, присутствовало ощущения 'процесса огромной важности' - выкачивалась мужская сила именем человеческого рода обязанная быть 'съеденная' мною. Голова моя была наполнена потоком силы, тело источало энергию, снизу словно был источник энергии, продолжавшейся в моём позвоночнике 'железной осью'. В глазах Приита был лёгкий испуг, смешанный со сладострастностью, тело его дрожало, стержень источал поток мужской силы; я была властелином этого тела и этой Души. Частичкой оставшегося сознания я пыталась поднять энергию 'оси' ввысь, к своей макушке, но то, что я способна была достичь, выразилось лишь в лёгком холодном покалывании в верхней части моей головы, что, однако, было мне внове. Вдруг мой внутренний насос словно приоткрыл силу бездны, внизу начались штормовые волны, голова закружилась, и 'девятый вал' накрыл меня потоком энергии, растворившем моё 'я' в этом огромном океане, устремлённом в бездну 'ничто'.
  Я пребывала в подвешенности тягуче-сладостной субстанции миров, но это 'я' было совершенно особенное, словно распространившееся и слитное со сладостно-тягучей реальностью тонкого мира.
  Да, промелькнула во мне одна лишь мысль, - в этом уже есть что-то истинно тантрическое, пусть и с витальным окрасом и не столь запредельное, ибо ничего более высокого я не видела и ни с каким Богом не общалась.
  Однако, надо было делать над расслабленным телом большое усилие, чтобы проводить Приита. Я попросила его одеться, собраться, и лишь после звать меня на проводы 'до двери'. Проводив его и, как обычно, поцеловав в лобик, я быстро добрела до постели, рухнула в неё и погрузилась в сладостное полотно сна.
  
   Проснулась я довольно рано, в десятом часу; уже начало светать, за окном было бело от выпавшего за ночь пушистого снежного ковра, словно укутавшего 'грязную землю' своею небесной непорочной белой чистотой.
  Первая моя мысль была - это 'белое' - просто воля Небес, вот и воспринимается для нас 'чистотой', разве она истинно чиста пред нами, эта воля Небес?
  Параллельно моим размышлениям о 'точке отсчёта чистоты' я пила густо заваренный смолянистой консистенции кофе, пахнущий жаркими странами и бодростью, смотрела в окно на закручивающиеся лёгкие, опускающиеся с небес, пушистые снежные хлопья; во мне ощущался прилив сил и лёгкая пьянящая радость красоты жизни. Мысли крутились, но не затрагивали способность вчувствоваться в окружающую красоту, 'многоканально' впитываемую моими различными чувствами, и исходящую словно и изнутри, и снаружи. Да, думала я, вот где только расположена эта истинная 'мера всего', не в нашем же эго и его потребностях, и образах желаемой реальности; насколько я знаю, и как говорили многие великие, эго - это иллюзия, собранная из частей колесница, а не что-то самосущностное; лишь Душа обладает такой внутренней самодостаточностью, ибо имеет корни за пределами этого внешнего зримого мира, конструируется самим Духом и являет нисходящую индивидуальность, 'нанизываемую' на тело, а развитие наше - представляет приведение в 'соответствие' осознанности этого малого многоликого 'я' в своём первоистоке - Душе или Я высшем; впрочем, вот Буддисты вообще отрицают самосущность Души, низводя и её до уровня иллюзорности и временности этого малого 'я', они говорят лишь о 'всеналичествующем основании' и иллюзорности видимого; впрочем, Буддисты не любят концентрироваться на метафизическом, предпочитая практическую работу по трансформации человеческой осознанности, рассуждениям о строении Миров.
  Для меня же главное - понять то, от чего должна отталкиваться я сама, чтобы развивать свою осознанность. На этом мои философские мысли прервались и я вспомнила, что сегодня, в самый короткий день года, я, наконец-то, должна идти в Теософскую ложу на лекцию, информация о которой столь заинтриговала меня около недели тому назад.
  
   День мой прошёл в обычных энергетиках, ничем примечательным не выделялся, пока не наступил долгожданный вечер. Лекция должна была начаться в 18 часов, за час я вышла из дому, было приятное чувство свежести от белесого полотна снега, я села на трамвай и поехала в старый Город. Трамвай шёл медленно, скрипел на поворотах, группа бомжей, усевшаяся рядом, создавала аромат нижних миров, столь сильно контрастировавший с искрящимися в лучах уличных ламп и фонарей проезжавших машин белесыми снежинками; я силою воли старалась не концентрировать внимание на этом запахе, похожим на смесь куриного помёта, сена и тухлых яиц, пела про себя мантру силы и любовалась сменяющимися живыми пейзажами живущего Города. Вскоре трамвай привёз меня на Мере пуйэстэ, то есть Морской бульвар, я вышла, перешла дорогу и оказалась в Старом городе. Теперь мне предстояло отыскать эту маленькую улицу, на которой и должно проходить собрание. Навстречу мне двигалось много иностранных туристов, стоял лёгкий предпраздничный дух, чувство средневекового города создавало некоторый магический флер настроения.
  Вскоре я оказалась на маленькой, словно зажатой между домов, улочке, вошла, обойдя магазин эзотерических товаров, во двор и спустилась в полуподвал, где, согласно объявлению, висящему на двери, и находилась Теософская ложа 'Блики Истины'.
  
   'АУМ - здравствуйте Душою и приветствую Вас в нашем обществе', - услышала я обращённое ко мне приветствие от сидящего за низким деревянным столом с горящими по бокам двумя свечами, бородатого человека лет сорока.
  'Какими Небесными и Земными судьбами пожаловали в нашу тихую обитель', - с теплом и лёгкой иронией продолжал крепкого вида мужчина, сидящий за столом и пристально всматривавшийся в меня?'
  Я ощутила некоторую неловкость от обращённого на меня внимания и такого просвечивавшего насквозь взгляда; на один момент мне даже показалось, что я стою перед ним и сидящими на стульях, также обратившими взор в мою сторону людьми, совершенно раздетая; и лишь после, как ощутила, что 'скрывать-то мне нечего', всплеск стыда пропал, и я ответила: 'Я хочу понять тайну Люцифера, - этот персонаж мне близок и я чувствую, что в глубинах его таится огромная тайна, разгадав которую можно многое понять о себе и мире'.
  На этот раз я увидела лёгкое ответное смущение на некоторых обращённых на меня лицах; людей в маленьком зале было немного, человек пять-семь, но они были какие-то странные, внешне словно чуть 'помятые', но энергичные изнутри и даже чуть 'светящиеся' в этот момент.
  Я продолжила: 'Десять лет были посвящены мною духовному поиску, и я хочу идти дальше, ибо чувствую, что пока нахожусь на перепутье, не пройдя и половину своего пути'. Теософ одобрительно улыбнулся, привстал и протянул мне свою руку: 'Приветствую Вас - как Вас величать? - в нашей ложе 'Блики Истины''. 'Я Анна, быть может, мне будет интересно у вас, надеюсь на это', - протягивая для рукопожатия свою руку, ответила я. 'Чтож - во имя Благодати', - услышала я в ответ, 'Бенедиктус или просто Бенедикт; Ваше имя несёт значение 'благодати', пожимая мою руку, сказал бородач, дай Сила Высшая Вам такого Пути, если достойны и выдержите', - смотря в мои глаза, ответил Бенедиктус. Я ощутила волну духовной силы, словно вошедшую в меня то ли через рукопожатие, то ли через глаза Теософа. 'Присаживайтесь и готовьтесь внимательно слушать, я расскажу вам и впрямь о сокрытой тайне тысячелетий; вероятно пришло к сему время, по крайней мере, для вас, находящихся здесь. С Вами, Анна, лично познакомимся позже, если почувствуете в этом необходимость и интерес к нам' - уже сидя в сполохах свечей за столом закончил Бенедиктус.
  Я огляделась; помещение было полуподвальным, со сводчатыми готическими потолками, освещалось несколькими лампами, имело небольшой каминчик, решётчатое окно; здесь было уютно и сама атмосфера напоминала о 'тянувшейся с древности судьбе рода человеческого'.
  Я разделась, уселась поудобнее, положив ногу на ногу и чуть запрокинув назад голову, и рассматривала Теософа и сидящих вблизи меня людей.
  'Чтож, господа и дамы,- сказал Бенедиктус,- можно начинать?'
  'Да, сказало несколько человек', и то, что я услышала далее превзошло многие мои ожидания, несмотря на то, что где-то внутри я чувствовала, как будто и ранее знала 'всё это', лишь, быть может, в какой-то сокрытой от осознания смысловой, а не образной и явно сознаваемой форме.
  
   Бенедикт, осмотрев всех пристальным взглядом, начал:
  'Фигура Люцифера, о которой столько сказано в Писаниях и многочисленных, на протяжении двух последних тысячелетий, комментариях к ним, не столь однозначна и проста, как её понимают те люди, которые способны видеть Библейские тексты лишь на внешнем, экзотерическом уровне, основанном на мифологии и неизбежных дуальностях, разделяющих единую реальность по многочисленным 'осям' надвое. Вы знаете об этих простых для понимающих хотя бы срединный, мезотерический уровень, градациях, - начале разделения и мифологизации сущностных элементов знания, как и то, что для обыденного сознания доступно лишь такое причащение 'к поверхности' истинности, приобретающее характер 'упаковок'.
  Люцифер, во внешних смыслах, являет для такого сознания изначальное зло отхождения от Воли Бога, своего рода 'отщепенца' от великого плана Творца и предателя истинности.
  Ему приписывают роль носителя тёмных сил, виновных во всём происходившим, происходящем и будущем зле на нашей Земле и в признаваемых 'официально' тонких мирах 'ангельских'; Люцифер в такой двойственной концепции выступает и сознательным 'отщепенцем', ибо, наделённый, как и люди, свободой выбора (но по мощи возможностей несоизмеримо более сильный) он предал волю Господа, возгордился своею самодостаточностью, и начал сеять семена зла, захлеснувшие своими 'вселенскими сорняками' Землю.
  Иными словами, Люцифер обвиняется во всех 'смертных вселенских грехах', ибо добрая воля Бога была предательски нарушена и в род человеческий посеяны семена гордыни и злодеяний. Говорится, что первое Земное злодеяние Люцифера, который ассоциируется с его 'народными' синонимами - Сатаны, Дьявола, - было создание искушения в свободной воле первой человеческой пары - Адама и Евы - стремления познать 'добро и зло' и 'стать Богом', - отсюда и истекает тяжкая судьба человечества, обречённого за такую дерзость 'в поте лица добывать хлеб свой' и быть проклятым 'потерей бессмертности'.
  Вы об этом сказанном знаете, - посмотрев на слушающих чуть ироничным и ласковым взором, продолжил Бенедикт. Поэтому мне нет смысла вдаваться в разъясняющий подробный пересказ Ветхозаветного предания и расшифровывать детально канву этого действа. Мне необходимо приблизить вас к эзотерическому смыслу сказанного, тому, что может раскрыть для нас Люцифер как истинный носитель Света Высшего Творца.
  Я прошу вас внимательнейшим образом следить за смыслами далее произносимого, ибо то, что будет сказано вам, сможет приподнять над вами завесу иллюзий и приблизить вас к истинной осознанности.
  
   Итак, первое, что необходимо сказать: откуда вообще взялось представление о том, что Бог, который 'вёл' историю человечества есть Высший Творец Миров?
  Откуда понятие 'Образа и Подобия' начало сводиться к 'лику и облику' Управителя Земли, Бога-ревнителя, которого, по неведению и невидению, да и по своей гордыне, начали величать 'Высшим и Единым'?
  Отчего Иегова (безусловно, вне отождествления этого понятия с Высшим Творцом') или Яхве был столь крайне эгоистичен и строг (это очень мягко) во своём людском эксперименте?
  И откуда была такая уверенность, что 'матрица Духа' и 'основы Душ на этой матрице' именно принадлежат Иегове, а не были использованы Им при построении Проекта человека?
  Далее, следует задать и следующий вопрос: по недостаточности ли сил или по осознанности был создан 'столь непослушный человек' и что есть 'высшее непослушание', и почему было и есть столь неуважительно жёсткое, даже жестокое, обращение со своими созданиями, беспрестанно огнём и мечом 'выжигаемыми' и 'выпариваемыми' растяжками их болящих Душ, да ещё и, зачастую, 'в садистко-растягиваемой боли'?
  Вопросов ещё остаётся немало, по ходу обсуждения мы будем приближаться к их постановке и раскрытию; сейчас упомяну лишь ещё два: Отчего и Кем, и Зачем повсеместно распространялась иллюзия о так называемой свободе воли человека?
  И где, насколько и у кого она может быть и что способна видоизменять в основах человека, как она связана с Душою и последующей Галактической судьбою?
  И, пока, последний вопрос, который мы задаем себе сейчас: что же мог нести нам Люцифер, если он, и впрямь, был посланцем Самого Сверх-Разума для достойных носителей Высшего 'Образа и Подобия', Людей с большой буквы, стремящихся быть подобными ЕМУ, а не Полубогу Земли, и не желающих быть рабами и биороботами у Бога-Ревнителя?
  
   Да, - добавил Бенедикт, - вопросы чрезвычайно серьёзные для нас; безусловно, как вы знаете, я не претендую на 'истину в последней инстанции' и всегда ориентируюсь на древнее Джайнское суждение: любая истина для человеков имеет свой квантификатор вероятности; и наша ложа названа не 'единственная высшая истина', а, как вы прекрасно знаете, неспроста 'Блики Истины', ибо существо человеческой Формы, даже с 'Образом и Подобием Истины', ограничено в своих познаниях и никогда, за исключением одной истины, - наличия Высшей Управляющей Силы - Творца - не может возводить приближение к Истине в ранг истин абсолютных. Последнее понимается полностью несущими Свет, а внешне, словесно, очень хорошо было выражено в своё время Сократом, говорившим о понимании незнания абсолютных истин человеком истинно знающим. Как вы помните, Сократ употребил два предложения следующего содержания: 'Я знаю, что ничего не знаю. А другие не знают и этого'.
  Вдумайтесь со всею глубиною в сказанное, чтобы тонкая, столь на первый взгляд 'благородная и возвышенная' гордыня, не перекрыла вам 'видение звёзд облаками 'собственных смыслов'; этим 'грешат многие так называемые 'религиозные люди', подменяющии верою истинность и знания и, внешне, руководствующиеся как бы весьма наиблагороднейшими мотивами, - 'любви к Господу и Правде', а, на самом деле, утончённейшим образом 'жалеющии и убаюкивающии себя в своих сказочных мирах'; и сколь бы ни были 'милы и добры' эти миры (что бывает далеко не всегда, ибо зачастую там находятся оправдания 'всей жестокости миров'), - это не наш путь, ибо нам необходима не 'тихая гавань сказочности', - а максимально доступная для нас отражённая Истинность и Правда Жизни, которая, кстати, магическим образом, превращает жизнь вИдящих в 'магически-сказочный мир реалий Того, Что Есть'.
  
   Бенедиктус на несколько секунд прервался, посмотрел пристально в глаза почти каждого сидящего, и продолжил: чтож, начинаем, собственно наш путь исследования - Кто же и Что такое есть Люцифер и чем он нам может быть непереоценимо дорог.
  Итак, как мы знаем, наша планета Земля сосуществует среди иных планет (которых около десятка) Солнечной системы, и на одной из планет находимся мы, существа человеческой формы, способные мыслить и познавать, сознавая мир и себя; безусловно, сейчас я делаю акцентировку на 'общую способность человека', на его отличие от других, находящихся на более низкой ступени Вселенской 'эволюции', существ, и не имею в виду высшее познание и самосознание, способное выходить за пределы 'духовного потолка земных небес' или, иными словами, констатирую отличие человека как существа более сложного, с мыслительным аппаратом и зачатками высших чувств. Наша Солнечная система находится среди других систем 'солнц и планет', и этих планет и солнц, насколько мы знаем, 'число огромное, умопомрачительное', ибо даже сложно представить триллионы планетарных миров и сотни миллиардов солнц. Соответственно, мы можем с очень высокой вероятностью предположить, что существует жизнь самых разнообразных форм (о чём сказано и в священных книгах) и на части этих планет; и наша неспособность доказать сие на опыте не означает ничего иного, кроме ограниченности наших возможностей, в частности, по перемещению в этих огромных пространствах звёздных миров. С иной стороны, было бы чрезвычайной глупостью считать, что - доказанное даже нашей наукой - наличие триллионов (вдумайтесь только в эту цифру) планет - существует 'просто так', 'само по себе', и не может нести формы жизни, значительно более совершенные (с трудновообразимым для нас совершенством), нежели наша земная человеческая форма. Это, так сказать, лишь один, 'физический' срез реальности; существует и философский, и метафизический взгляды, с очень высокой степенью вероятности доказывающии нам наличие как иных, и более высоких, форм жизни, так и Управляющих ими сил.
  Большинство из вас, как я знаю, читали немало восточных и западных Священных писаний и метафизических трактатов, знаете как обосновывается в них наличие Творца, Полубогов, как происходит Нисхождение и Развёртывание миров; во всяком случае, вы знаете сказанное об этом, приближенное к истинности.
  По моему глубокому убеждению, Луч Творения, как именуют нисхождение из Абсолюта материальных и тонких миров, содержит в себе наличие на каждом уровне 'матрёшки' своих Сил-Управителей, подчиняющихся общим Законам, но создающих, на их базисе, Законы для каждого 'последующего' Нисходящего мира. Советую вам освежить в памяти очень глубинно, точно и адаптированно преподанное для современного человека великое древнее Учение, возрождённое в Новое время Георгием Ивановичем Гурджиевым; безусловно, вначеле восприятие любого, даже 'самого правильного' учения будет для вас несколько догматизированным, но лишь до той поры, пока оно не станет внутри вас стройной системой и не обретёт множество проверенных соприкосновений с реальностью; тогда внутренние ячейки, которые невозможно для нас проверить на опыте, станут составляющей частью единого целого и будут восприниматься вполне достоверно.
  
   Итак, существует основа всего - Абсолют и его развёртывание, своего рода материализация и конкретизация в бесчисленном множестве форм рождающихся миров. Создаётся многоуровневая система по принципу 'матрёшки', где 'общий проект' творится Абсолютом, а каждый нисходящий, на основе его законов, низлежащим уровнем творения. Так прирастает количество законов, усложняется внешняя часть, очертания обретают формы, зарождаются законы движения-времени. Постигается нами это не только и столько логикой знания, но и глубинными медитациями проникновения в 'кухню Луча Творения'; но это сейчас была бы иная тема, о видах, уровнях и способах нашего познания. 'Спустившись' в наш Солнечный мир, мы видим, что здесь правит наш Бог, создаёт архитектуру и планы нашего мира, строит матрицы существ сознающих и неорганических, имеющих также живой дух, но как бы 'отстоящий' от них и находящийся в более тонких сферах. Безусловно, всё строится на общей матрице, нисходящей от Абсолюта, но она так призрачна далека как для нашего Архитектора-Бога, так и для большинства из нас, что практически не ощущается и предаётся забвению. Наш Бог, имеющий тысячи имён на Земле, управляет и нами, создавая, приводя 'в действие' и разрушая всё здесь существующее. Как мы знаем, история человеческая - показывает 'высокое несовершенство' человека, - психологическое, этическое и духовное, постоянные раздоры, войны, жёсткий и зачастую жестокий 'дух соревнования', многочисленную кровь и боль; всё это очень ярко изображено, в частности, в Библии, и трактуется как воля Бога. Бог, который называется там Высшим - Иегова, Яхве, - это лишь стремления возвысить себя до Вселенских масштабов и важности нашего Бога, ибо Он считает себя создателем и единственным господином созданного, в том числе нас, человеков. На протяжении всей так называемой новой истории - мы видим, что Его отношение к нам похоже на отношение кукловода к своим марионеткам, причём кукловод как бы забыл или вообще не знает, откуда появился он сам и какова его роль. Такому кукловоду очень далеко, несмотря на всю его мощь, до просветлённости, у него глухое сердце и он, как припев, поёт одну лишь мелодию: 'я сказал, я Бог, я сделаю', постоянно экспериментируя в угоду своему самолюбию с созданными им существами, причём так, чтобы заставить людей считать Его и Его цели высшими и служить им. Такой кукловод не позаботился о совершенстве человека, о вложении в него высших принципов Бытия, уважении к Абсолюту, как источнику сознания и самой жизни, и мнит сам и внушает всем людям, что их высшие цели - это Его цели и программы Земли'. Соответственно, творятся, даже с точки зрения 'простого совестливого человека', ужасные 'садисткие штучки', идёт постоянная игра с человеками, и даже, как говорит Он, со своим 'избранным народом', который то поощряется, то частями уничтожается, то посылается уничтожать другие народы, то эти другие народы насылаются в отместку за 'жестоковыйность', то есть непослушание Ему - уничтожать народ избранный. Так продолжается всю новую историю Земли, и большая ошибка была бы допустить, что ныне правит Землёй какой-то иной Бог, - те же 'концентрированные и размытые' войны, дух земных забот и забвенности, те же страсти и 'ревности', тот же порядок вещей, помноженный на нынешнии технические возможности человека, выразившиеся в 'обобществленной массовости' силы орудий разрушений. Даже 'свой, избранный народ', до сих пор посылался на страдание и уничтожение, новейшая история дала тому очень много ярких и ужасных примеров.
  
   Что же происходит и почему? Первое, что бросается в глаза - это сознательная 'недоделанность' человека, игра с ним в 'высшие ценности', которые давно можно было бы 'вложить в сердца', даже через личные пути познания, - уж слишком, в наших масштабах, велика история человечества, и много было уроков человеку. Соответственно, или эта 'недоделанность' есть сознательное создание рабов нашему Полу-Богу, или неспособность Его создать что-либо лучшее, или, третье, - жесточайшее испытание, посланное людям и Богу, полное крови и боли на протяжении прошедших тысячелетий и в наше новое время. Третье - частично бы 'оправдывало' нашего Бога, но многие факты говорят не в пользу последнего; эту 'жестоко-болящую фактографическую летопись' мы и будем дальше разбирать.
  Начнём со Священных писаний, описывающих деятельность Иеговы, которого мы не отождествляем, естественно, с высшим Творцом сейчас.
  Помните, например, книгу Иезикииля, - там очень ярко выражена картина самосознаний Бога и людей, их взаимоотношения; кстати, ни одного иного 'боевика', созданного человеком, я не читал, который по силе боли мог бы сравниться с происходившим.
  И постоянное упоминание - 'Я - Высший, я Бог, я Ревнитель. Сказал- сделал'. И это совершенный мир или доброе воспитание своих детей? Это, скорее, очень жёсткая игра, неуважение к себе высшему, непонимание любви и сострадания к несовершенным существам. И такая игра, как явно видно, продолжается и доныне.
  Земные, привязывающии, лишающии воли и выбора, цели - выставляются как Высшии, Полубог заявляет о своём главенстве, берёт на себя функции Сверх-Сознания, Первотворца всего сущего. Странная игра, но для прозревающих - видимая. Практически сплошной биоробототизм, искажённые цели, моления Полубогу, раздоры, неосознанность, боли. И лишь небольшое количество прорвавших эту завесу людей, способных видеть, выбирать и понимать, а также идти по пути Освобождения. Земные цели, вращение в этом колесе Сансары, ставятся приоритетом над высшими целями, служение Высшему Творцу заменяется рабством пред Полу-Богом. Так поддерживаются железные цепи, связывающии людей со служением земному роду и его целям, существование биоробототического рабства и человек лишается своей самой главной возможности - осознать в себе истинный Образ и Подобие - Высшему Богу, Сверх-Разуму Абсолюта.
  
   Однако, нашему Полубогу не удалось лишить всех Землян этой возможности Освобождения, принудить всех служить Ему под видом служения Высшему Творцу, несмотря на множество религий, вер, убаюкиваний и запугиваний.
  Вероятно, да и возможно, наш Бог сознаёт наличие Высшего Бога, быть может, даже где-то уважает тех, кто обращён истинно к Высшему; но цели его - локальны, и судьба привязанных к Нему Душ - плачевна, ибо они становятся его пленниками и не могут освободиться от 'пут земли'.
  Вот теперь, приведя основные штрихи наших реалий, схематично и кратко выраженные, ибо тема огромна, - мы можем приступить к новому взгляду на роль Люцифера в истории человечества, а также ясно ощутить, почему он был клеймён нашим Богом как изменник и предатель его целей; мы можем теперь начать двигаться к пониманию роли Несущего Свет как посланника Абсолюта.
  
   Пока же сделаем перерыв, вам необходимо немного отвлечься, подвигаться, быть может, выйти подышать свежим воздухом; через 10 минут продолжим.
  Я и ещё несколько человек поднялись из полуподвального помещения в маленький дворик, окружённый старыми средневековыми зданиями. Во мне ощущалась лёгкая дрожь, но голова была чиста и ясна. Нельзя было утверждать, что для меня всё сказанное до этого момента явилось каким-то новым откровением, однако цельность представленной мною во время рассказа картины, словно повторявшей динамику развёртывания Миров и яркими красками 'малевавшей' реалии нашего человеческого бытия на Земле, предстала мне во своей давящей масштабности, именно этим 'новым откровением', моя точка сознания была серьёзно смещена вверх и я словно пребывала в каком-то ином мире, доселе мне неведомом и странно объёмном. Кто-то закурил, кто-то начал ходить из угла в угол, мне тоже захотелось сигаретного дыма, я закурила и почувствовала от сего некоторую 'заземляющую тяжесть', ибо внимание было переключено на процесс вдыхания дыма, который впоследствии растворялся в моём организме. Через некоторое время вышел сам бородач-Теософ, тоже закурил, повеяло приятным сладостно-нежным, столь отличными от дыма простых сигарет, трубочным табаком, мне стало как-то уютнее. Бенедикт подошёл ко мне и спросил: 'Как вы, Анна, что-либо поняли из сущности сказанного мною о строении Миров?'. Я ответила, что для меня эта выраженная Гурджиевым теория не является новостью, хотя, возможно, в ней досконально и не разбираюсь пока, а вот то глобальное ощущение, которое возникло во мне после первой части лекции, и составляет самое ценное, что я сейчас возымела. Теософ нежно, но чуточку лукаво посмотрел в мои глаза и спросил: 'Анна, а как Вы понимаете отличие состояний бытия и знаний?', - и стал ждать, продолжая непрестанно смотреть в мои глаза, словно желая прочитать мою Душу, ответа. Я сказала ему, что, как мне представляется, знания - это то, что я знаю, а состояния бытия - чем живу.
  Бенедикт одобрительно улыбнулся, заметив, что ему приятно видеть столь подготовленного человека, однако, продолжил тему. 'Анна',- сказал далее он, - 'а как мы должны развивать с помощью знания состояния бытия?'
  Я ответила, что знания являются как бы лестницами, а высота поднятия по последним - состояниями. Бенедикт ещё более нежно улыбнулся и, глядя мне снова в Душу, сказал: 'Вы понимаете логикой одну из важных основ человеческого развития, остаётся - реально работать над своими состояниями бытия, чтобы обрести живое присутствие и мудрость - здесь и Освобождённость - Там. Я вижу, что Вам дарован большой потенциал, и это обнадёживает. Тут я заметила, что все ходившие и стоявшии во дворике люди как-то невольно оказались около нас и слушали нашу беседу. Бенедикт, заметив, что внимание людей переключилось на личностное, сказал: 'Всё, Господа и Дамы, - пора продолжать наше путешествие в великие Смыслы; спускайтесь, мы начинаем идти дальше'. Обернувшись ко мне, он добавил: 'А Вы, Анна, можете остаться по завершении лекции, побеседуем о том, как Вы намереваетесь двигаться дальше, да и расскажете о пройденном Вами пути'.
  
   Все снова сидели на стульях, и Бенедикт продолжил:
  'Я хотел бы вам напомнить, что сознание духовного человека, рассматривая реалии жизни человечества и его перспективы, исходит из принципа высшего сострадания и основы подобной мотивации лежат не в утончённых проецируемых 'вовне' формах самосожаления, а во принципах безусловной Любви.
  Что такое 'безусловная Любовь' - это отдельная большая тема, но, думаю, вам в достаточной степени ясно, что любить 'зависших над Бездной' человеков и стремиться помочь им обрести истинное и единственно нетленное богатство - осознанность и свободу (безусловно, не абсолютную, но достаточно 'зримую' для их внутренних реальностей), и, как бы непременно упомянули Буддисты, - избавление от страданий сансары (и минимизацию страданий в сансаре) - и есть высшая практическая цель освобождённой и освобождающейся Души;
  освобождённая Душа - не может оставаться более здесь, не служа этим целям (ибо в этом продолжении 'земного' нет никакого иного для неё смысла),
  а освобождающаяся Душа - такой помощью и служением помогает своему пути освобождения (зачастую весьма ускоряя его по сравнению с путём 'отшельника', замкнутого лишь на высшем Себе).
  
   Что же являет тогда наш Ангел Света? Это - посланник Абсолюта (его зримой в тонком Мире первоосновы, в Ведах - Брахмы, Первосущества проявленных Миров), снисходящий в наши планы тонкой Реальности и способный быть зримым духовным зрением пробуждающихся, своего рода Аватар тонкого Плана, напоминающий людям о наличии Некоего неизмеримо большего, чем Земля, земные цели и Полубог нашего Солярного мира.
  Люцифер вещает нам о том, что и как надо истинно делать, чтобы вырваться из колеса Сансары, освободиться от механического послушания силам рода, вырваться из цепких сил притяжения Земли. Аватар Света, присутствующий постоянно рядом - даёт нам понимания истинного положения дел на нашей многострадальной планете, показывает невозможность создать здесь 'золотой век Вечности', объясняя, что Земля не предназначена для таких высших реалий, поскольку весьма далеко отстоит от высших Планетарных миров, находясь посередине 'цепи совершенности' 'матрёшки' Мироздания.
  Люцифер даёт возможность самим людям, не на словах, а в реальных состояниях бытия, осознавать всю плачевность привязки к этому серединному миру, бросает своего рода 'спасательный круг', способный помочь избранным вырваться из этого моря Сансары, осознать как достигается внутренняя свобода (и через осознание её противоположности - реалий механицизма нашего мира), даёт силы обрести истинную волю, способную создать совершенно иные состояния бытия, только и являющии ключи к духовному совершенству и пути к преодолению человеческой Формы и обретению вечности Бытия.
  Ангел Света даёт нам великую практическую опору и непоколебимую веру, трансформирующуюся в уверенность осознанности.
  
   Так проявляется высшая Любовь Абсолюта к своим затерянным в безбрежном океане сансарических Миров существам, имеющим в себе великую осознанную матрицу ЕГО Образа - осознанности и Подобия - способности творить.
  Единственное, что следует помнить, - этот огромный мистический 'спасательный круг' виден лишь истинно стремящимся к Совершенству, доподлинно ищущим Вечности, способным пройти между 'сциллой и харибдой' 'любви-ненависти' - в истинную за-предельную безотносительную Любовь.
  Так очерчивается понимание великой роли Ангела Света, Аватара, находящегося на Тонком плане бытия и ниспосланного в помощь достойным Самим высшим Творцом Миров.'
  
   Бенедиктус сделал некоторую паузу и посмотрел в глаза сидящих в комнате людей. Стояла 'гробовая тишина', лишь глаза большинства присутствующих излучали духовную силу, а вокруг словно витал дух самого Ангела-Спасителя.
  Словно предворив мой вопрос, Бенедиктус продолжил: 'В последнии два тысячелетия много говорилось о роли Христа. Это также большая тема, чтобы показать вам сейчас её различные аспекты, как мистические, так и теоретические, и, конечно, практический результат такой веры.
  В рамках рассказа о Люцифере мы можем сейчас попытаться сравнить эти две роли, сделав несколько основополагающих штрихов к портрету реальности.
  Христос призывал спасаться через осознание порочности 'первородного греха', то есть - через тотальное 'непротивление' Полубогу; Люцифер - сообщал о высшем праве человека на 'Космическое самоопределение', говоря о наличии в человеке нечто большего, нежели 'образа и подобия' Солярному Богу, того, что истекает от Самого Создателя Миров и позволяет человеку судить о своём праве жить во Вселенной там, где он хочет, а не быть рабски привязанным к Земле и её 'стилю и методам' жизни.
  Христос ничего публично не говорил о множественности Миров, о градациях Полубогов, о необходимости 'бежать' с неизбежно 'приговорённой к страданиям' Земли; Христос говорил о Спасении Души пред великим Воскресением, но ничего не упоминал о высшем Образе и Подобии человека Сверх-Разуму и истекающим отсюда праве на свободу, о необходимости выхода из притяжений нашего Солярного мира для преодоления самой 'формы человека' как существа достаточно ограниченного, хоть и имеющего в глубине высший Дух Творца. Человеческая жизнь и человеческая внешняя форма - признавалась как бы главенствующей пред Высшим Творцом, антропоцентризм роднился с тонким эгоизмом, на переднем плане стоял не Творец, а человек, словно заключавший в себе всё наилучшее и наиболее совершенное от Самого высшего Бога.
  Да, возможно, это была методика - методика начала пути к высшему освобождению непробуждённых Душ, возможно, более высокое - не воспринялось бы никак большинством землян; но мы не видим полноты эзотерической концепции и 'тайных' техник освобождения для начинающих видеть в том, что было преподано Христом. Безусловно, Христос являл собою мессию Высшего Бога, показавшего приоритет Любви над всеми иными 'ценностями Земли и Небес', символ Его 'самораспятия' - являл не только напоминание о 'греховности' Полубога-Управителя Земли, находящейся под властью 'Князя мира сего', но и необходимость 'преодоления плоти', трансформации самой ограниченной человеческой Формы; но, столь высокие октавы Его служения не могли быть поняты большинством людей и после ухода живого Учителя, как мы знаем, произошло выхолащивание живого духа Христианства, началось множество 'походов' и войн, 'чистки', 'провозглашение единственной верности' и многое иное, - являющее живой материал болей и страданий человечества во продолжении нашей истории нового времени.
  Конечно, мы не можем здесь не упомянуть и о полезной внутренней роли Учения Христа, несмотря на присущее ему противопоставление мирского и Небесного, несмотря на проповедь смиренности (в которой есть определённый эзотерический смысл восхождения за пределы 'мирского добра и зла'), не можем забыть и о том, что достойные человеки, имевшии истинную 'детскую' чистоту Души, обрели через него 'право и возможность' спастись; но, повторю, Учение Христово не изменило ни общей исторической картины жизни человечества (и его Управителей), ни - ориентации людей на нахождение Божественного лишь в человеческой Форме (где такой антропоцентризм может быть полезен лишь как этап в восхождении человека в Вечность), поскольку концентрации внутренних усилий направлялись как бы 'внутрь' человеческой формы, а не на трансформацию человека Земли в Над-человеческие, куда более совершенные и высшие, формы и во последующее полное воссоединение с извечно Живым Творцом.
  Люцифер же - изначально - напоминал человеку - с Адама - о его высшем праве на свободу, выбор и любовь, а не рабское подчинение, словно человек стал арестантом в 'исправительном доме' под именем Земля.
  
   Вдумайтесь, вчувствуйтесь медитативно в сказанное.
  И не противопоставляйте одних Аватаров другим, просто осознавайте их роли и реально соделанное. Помните и о том, что в нынешний Железный век 'дело о трансформации во духовность' осуществляется более 'штучно', избирательно, а не массово, ибо столь сильны наложенные на людей путы слепого биоробототизма и нет возможности всем стать 'председателями колхозов своих 'я''.
  Посему - и все попытки новой Истории человечества явно подтверждают сказанное - путь к Освобождению творится каждым индивидуально, и только истинно стремящийся получает реальную помощь высших Небес на этом Пути.
  
   А теперь нам необходим десятиминутный молчаливый перерыв, потом начнём обсуждение и будут ответы на вопросы, - закончил своё выступление Бенедиктус.'
  Я была ошеломлена; слова были словами, но то, что они создавали в моём видении, было очень странно воспринимаемо, словно я погрузилась в какое-то иное измерение и видела нашу Землю со всеми её людьми и их заботами, планами, поисками, - откуда-то из Космоса; чувство времени сместилось вместе с отдалением пространства, всё воспринималось словно из-за какой-то твёрдой завесы, которая, однако, оставляла открытыми эмоциональные каналы моей связи с человечеством; я ощущала щемящее чувство боли под сердцем и видела в это же время отрешённую картину земной жизни. Я решила выйти на воздух, забыв даже одеть шубу.
  Холодный зимний воздух через некоторое время вернул меня 'на землю',
  я ощутила очертания своего промерзающего и подающего сигналы защиты тела, работа воображения приутихла и я почувствовала себя снова 'в своей телесной шкуре'. Быстро покурив лишь первую треть сигареты, я спустилась обратно в подвал теософов, села на своё место, растёрла друг о друга ладошки и приготовилась задавать вопросы.
  
   Вскоре началась дискуссия. Бенедиктус попросил начать обсуждение, после чего образовался некоторый 'провал во времени', ибо все почему-то молчали, и я, воспользовавшись ситуацией, громко и как-то, помимо моей воли, с придыхательным причитанием, чуть ли не на уровне крика, спросила:
  'Неужели большинство Землян и сама Земля обречены? И спастись смогут лишь отдельные люди?'
  Бенедиктус развёл руками в стороны, чуть не задев колыхающиеся догорающии свечи, отбрасывавшии зловещии тени на его лицо и возвышавшийся над ним сводчатый потолок, и произнёс: 'Увы, но это так, и об этом сказано во всех Священных книгах. Однако, матрицы Духа, на которых построены Души, неуничтожимы, во всяком случае, пока развёрнут Проявленный Мир, о чём очень хорошо сказано в Ведах как о Днях и Ночах Брахмы.'
  Далее развернулось объёмное, но какое-то 'скомканное' по смыслам множества задаваемых вопросов, обсуждение, и почти час или даже полтора часа задавались вопросы и Теософ пытался сущностно изъяснять их смысл. У меня возникло странное чувство к этому бородатому и здоровому телом человеку, - я была поражена уровням 'невесть откуда' имевшегося в нём знания, его объёмам и широте, меня сильно притягивало к этому человеку; с иной же стороны, какой-то смутный страх 'смертоностности' говоримого им создавал во мне тягучее напряжение и отталкивал меня от него. Однако, я активно участвовала в дискуссии, и была очень рада, что нашла человека, способного объяснять для меня то знание, к которому я так сильно стремилась; слушая говоримое Бенедиктусом я ощущала, что впервые общаюсь вживую с Мастером, ибо энергетики и смыслы говоримого им ничем не отличались по форме от ранее читаемого мною в книгах многих известных, но уже ушедших в Тонкий план жизни, учителей. К концу обсуждений моя голова была столь наполнена энергиями 'не от мира сего', что я ощущала себя как бы пребывающей в другом, более тонком измерении Реальности и взирающей на этот Мир с высоты духа.
   Перед завершением, я подошла к Бенедиктусу и задала личный вопрос, в котором спрашивала о техниках работы, приближающих наиболее быстро к состоянию освобождённости. Теософ сказал, что при моём искреннем и глубинном интересе, будут и индивидуальные техники, и совместная работа над реализацией их сокрытой силы в моих состояниях сознания. Мне была вручена красивая визитка с предложением позвонить и встретиться для дальнейшего общения, мы ещё немного побеседовали, я поблагодарила Мастера и собралась к выходу. В помещении ещё оставались две женщины и один мужчина и, вероятно, как подумалось мне, они и будут продолжать занятия, используя техники медитаций. Я попрощалась и вышла на улицу.
  
   Старый город встретил меня энергией лёгкой праздной вечерней суеты, расцветками предрождественских огней и серыми сединами средневековых домов, слегка убелённых чистотой небесного снега. Я решила пойти на Радушную площадь, полюбоваться главной ёлкой старого Города, прогулять своё засидевшееся тело и освежить живое дыхание энергии жизни моей Души. На площади я вдруг заметила, созерцая разноцветно украшенную ёлку, что восприятие моё обострилось, предметы стали какими-то необычно объёмными и насыщенными красками, словно давившими изнутри на их контура, мысли пропали, и я пребывала в нескольких магических минутах в состоянии странно давящего своею силою присутствия жизни, как будто снизошедший Дух через меня обозревал маленький уголок Земли и радовался, что вокруг - всё живое, клокочущее силою и смыслами, и ниспосланное Свыше.
   Вскоре это магическое состояние присутствия стало понемногу рассеиваться, и я пошла по направлению к Пярнусскому шоссе, чтобы сесть на такси и добраться до дома. В меня начала проникать притягивающая к земле лёгкая, но тотально распространяющаяся по телу усталость, ноги стали утяжеляться и приобрели воздушную ватность, двигаться стало тяжелее, словно требовалось преодолевать некоторое препятствие движения против течения; голова была почти без мыслей, но ощущала окружающую, несколько давящую ныне, красоту непохожих друг на друга, большей частью слабонасыщенных красками, словно разбавленных серым покрывалом времени, средневековых домов. Ноги вывели меня к бывшему кинотеатру 'Sõprus' ('Сыпрус' - Дружба), где ныне находилось немалое по размерам для нашего Города казино, рядом стояло несколько такси; я села на заднее сиденье самой красивой машины, внутри была чёрная натуральная кожа, создававшая ощущение сокрытой силы, сказала адрес, и немолодой водитель тронулся с места и повёз меня по направлению к дому. По дороге я созерцала 'двигающиеся' улицы города, празднично украшенные звёздочками, снежинками и маленькими гирляндами жёлтых и иногда синих огней; постепенно их становилось всё меньше, с удалением от центра, мы постепенно приближались по Нарвскому шоссе к Кадриоргу, слева возник кубически-модернисткий скошенный набок купол методисткой Церкви, словно повествующий о 'косых путях человека к Богу'; машина повернула направо, на улицу Вейзенберга, и через две минуты стояла у подъезда моего дома. 'С Вас двести крон',- сказал с лёгкой, словно стыдливой хитрецой, обернувшийся на меня таксист. Эта сумма вызвала во мне удивление, ведь постоянно, хоть и не очень часто, пользовалась такси и поездки от моего дома до центра стоили не более четверти этой суммы. 'Вы, наверно думаете, что я богатая иностранка, которую можно обманывать, - сказала я водителю, - я же человек местный и знаю цены, - добавила я'. На что водитель указал пальцем на приклеенную на арматуре справа ценовую карту, сказав, что у него, да и у всех стоящих в Старом городе такси, такие цены. Я была удивлена, причём здесь Старый город, подумалось мне, да и в кошельке у меня было лишь сто крон. На мой вопрос, почему такие цены, таксист сказал, что стоянка в пределах Старого города очень дорогая, да и, кроме того, и право работать с этих остановок стоит немалых денег. 'У меня есть с собою лишь сто крон, - сказала я водителю, - пойдёмте со мною, я дам вам остальные сто из дома'. Вскоре мы поднялись по лестнице к моей квартире, я зашла, взяла деньги, расплатилась с водителем, напоследок сказав ему, что надо было бы предупреждать клиентов о таких ненормально высоких ценах, и что всё равно этим методом он никогда не станет богатым.
   Таксист улыбнулся, чуть кивая головой как бы в знак согласия, поблагодарил меня, пожелав хорошего Рождества, и ушёл.
  
  Было уже около десяти вечера, внутри меня присутствовала какая-то 'вымотанность', кофе помогло лишь частично, а вечерняя пища, наоборот, утяжелила моё ощущение своего тела, ныне казавшегося мне каким-то скафандром моей Души. Я решила лечь спать. Погружение в забвенность сна не удалось мне, словно одна моя часть спасла, а другая никак не хотела мириться с растворением моего 'я' в этой неизведанной пучине астрального мира.
  
   Передо мною предстала щемящая сердце картина: я, такая маленькая, словно Дюймовочка, сижу на стульчике-троне, одна, среди безбрежных Звёзд и не могу ни сдвинуться с места, ни понять кто я и что мне необходимо делать; кругом, словно Бездна, огромные нескончаемые просторы, внутри меня парализующий страх, смешанный с неописуемым удивлением, - откуда взялась эта Дюймовочка и кто она вообще есть в этом безбрежном и холодном океане Жизни?
  Я сделала над собою почти неимоверное усилие, чтоб закричать: 'я есть, это я! услышьте меня! я здесь!', - словно пытаясь достучаться до пронзённых Вселенским холодом, окутавшим меня своим смертельно-чарующим ароматом Вечности, Небес; я кричала что есть сил, ощущая, что это есть моя последняя попытка, леденящий ужас подгонял мой голос, словно пронзавший затвердевшее бесчувствие Небес; эти секунды или даже минуты были для меня самым сильным испытанием жизни, словно от этого зависело все, - моя жизнь, её продолжение, способность понять её смыслы, наличие самой любви в этом жутком, пронзённом всплесками холодного Света, Мире. Я орала в саму Вечность, для меня не существовало более ничего, это был вопрос Жизни и Смерти. Сколько продолжался этот вселенский ужас моей Души, я не знаю.
  Вдруг меня пробил всполох ярчайшего света, словно взошло множество Солнц надо мною, этот Свет не был горяч, но был блаженно тёпл, заполнял всё вокруг; сидящая на стульчике-троне Дюймовочка исчезла, и я ощутила себя купающейся в этом океане Света; моего 'я' не было, не было и моего тела, лишь осознание безграничности Жизни окружало меня; вдруг стали прорисовываться контура, и предо мною предстал Ангел Света, от него струились лучи блаженности, и Он произнёс:
  'Анна, - я снизошёл к тебе, ибо Душа твоя чиста, она готова принять причащение к Великому таинству Жизни. Отец посылает меня к таким Душам, дарует Свою Свободу к великому Пути Воссоединения с Ним. Иди и Учись, и успей Дойти'.
  Я хотела спросить Ангела, что мне надо делать, но его контура исчезли; я пребывала в блаженности Неземного Света, и сколько это продолжалось в земном времени, не знаю.
  
   Вспомнила 'себя обычной' я лишь проснувшись утром. Голова была необычайно чиста, словно безбрежное синее Небо; во мне мелькнула мысль, может, я просветлела? Однако, я скептически отнеслась к этой мысли, сказав себе, - 'Дай Бог, чтоб это был хотя бы 'просто Свет''.
   Я встала, сделала чашку душистого смолянистого от чёрной густоты, кофе и взглянула в окно. На деревьях и дворе вновь лежала чистая белесая скатерть снега. Вот и новый дарованный мне День, подумала я; приветствую тебя и постараюсь наполнить его творчеством и радостью Души, - как бы само по себе пришло намерение; я ощутила, что это не были просто слова, ибо за каждым произнесённым словесным знаком стояло напряжение воли. Меня переполняло творчество, и я пошла в комнату-мастерскую и стала писать новою картину, сама не зная, что я буду изображать сейчас. Рука вела меня, или - я неосознанно стала выражать то самое значимое, что произошло со мною накануне.
  Огромные холодные звёзды и туманности далёких миров, я, маленькая 'Дюймовочка', не знающая своей сути, потерянная и дрожащая на ветру Мироздания, - абсциссы линий быстро обретали свою плоть на холсте; и - возвышающийся неподалёку пришедший с Небес Ангел Света, дарующий неописуемое блаженство растворения Космического одиночества в Его сияющих лучах извечно струящейся Жизни. Я отражала свои самые сильные переживания жизни, словно свернувшии завесу отстранённости и холода 'прекрасного Далёко' и приоткрывшии мне Свет и Любовь.
  Я осознала себя стоящей на коленях у только что написанной мною картины; за окном было темно, внутри меня бурлило воодушевление, смешанное с витальной усталостью. Ой, - подумала я, - вот и вечереет, а я даже и не замечала течение времени, - как оно было прекрасно во творчестве! Но, вдруг появилась иная мысль, - я ведь не сознавала себя всё это время, я была растворена в потоке творчества, была ведома им.
  
  Зазвонил домашний телефон, мне не хотелось брать трубку, но мой домашний номер знали только близкие люди, и я ответила. 'Дюймовочка слушает', - вырвалось у меня; тут же пришло обжигающе-холодное чувство реальности, - так говорить нельзя, подумают, что во мне что-то 'не в себе'.
  Реакция не заставила себя ждать, - 'Дочка, что с тобою? Анна, - это я, тобою забытая мама'. Далее мама говорила, что я уже две недели не звоню и не заезжаю к родителям в гости, словно их уже нет на Земле. Мне пришлось извиняться, оправдывалась я как-то неуверенно, в этот момент чувствуя внутри, как земная сила цепко берёт меня в свои 'клещи'.
  'На Рождество Ты должна быть у нас с отцом', - сказала мать таким эмоциональным тоном, ослушаться который означало бы нанести ей чуть ли не кровную обиду. Мы договорились, когда я приеду к родителям, - это должен был быть завтрашний день, 24 декабря. Завершив разговор, я подумала, что мать-то права, но со своей позиции, а мне хочется жить не от кого не завися и свободно, вот я и забываю иногда позвонить и заехать в гости к родителям, извечно читающим мне нравоучения, которые совершенно обыденны и не интересны для меня. Я уважала родителей, но мне представлялось, что из этого не истекала обязанность жить по их воле; в конце концов, они не были духовными людьми и их советы касались более житейской и финансовой мудрости, а не 'дел' Души.
  
  Я решила выйти прогуляться в любимый мною Кадриорг; оделась, включила мобильный телефон и - сразу вспомнила о Бенедиктусе, вызвавшем во мне ассоциацию с материализовавшимся Ангелом Света, Люцифером. Да, из парка позвоню ему, на чистом воздухе и мотивы будут чище, сиронизировала я над самой собою и вышла в начинавшуюся снежную метель на улицу. Свежий морозный воздух защекотал мои ноздри, под ногами приглушённо поскрипывал снег, светящийся переливами алмазных пылинок; я подумала, так странно, вечер, фонари и - весь спектр цветов в этих белых комочках снега; я сконцентрировала своё внимание на красоте переливов играющих цветовых бликов, они мне казались таинственно-призрачными, словно невесть откуда появляющимися и исчезающими в сполохах всех гамм видимого нами спектра; то тёмно-синии огоньки проскальзывали, словно раскрывая Запредельность, то зелёные, земные, то красные и жёлтые, словно предупреждающии о силе движущихся потоков энергий; мысли мои не были центрированы, скользили где-то на перефирии, и я снова и снова погружалась в эту 'алмазную фиерию' разноцветных, словно живых, играющих потoков жизни. Я не заметила, как оказалась на аллее парка, около Президентского дворца; всё утопало в кружащемся под лёгким ветром снеге, кругом ощущалась снизошедшая на 'грешную' Землю сила примиряющей чистоты, сошедшей белизной с Небес. Я гуляла механически по аллеям, тело словно само выбирало направления пути, но ум мой был чист и от мыслей, и от себя самой и открыт окружающему величию красоты.
  Так прошло, вероятно, около получаса, и вернул меня 'к себе обычной' телефонный звонок; звонил Приит, поздравлял с наступающим Рождеством и спрашивал когда мы вновь можем встретиться, напоминая, что соскучился по мне. Я сразу переместилась в другую, более обыденную реальность; я ценила Приита как любовника и уважала как делового человека, но в этом состоянии моей Души я не хотела видеть его. Приит был недоволен моим ответом, что на днях перезвоню ему сама и говорил, что я ему нравлюсь, что я лучшая его женщина и вновь напомнил, что соскучился по мне. Я подумала про себя: 'Вот, жена его в своей обыденности её Души и семейной жизни, когда 'приедается' и уходит новизна и творчество, красота полёта заменяется серостью буден, не может дать Прииту радость истинной близости с Женщиной; во мне он находит этот поток силы и новизны. Чтож, - говорила другая мысль, - разве это плохо, я радую его и сама получаю необходимые мне энергии мужской силы от него; мы будем встречаться, пока я не найду себе истинно свободного в проявлении чувств, творческого человека, с которым смогу идти в мистерию раскрытия Божественного не в земном, обусловленным, а в Небесном таинстве соединния мужских и женских начал.' Прииту я ласково сказала, что еду к родителям, потом встречаюсь с подругами (которых-то, можно сказать, и не было у меня, а были лишь 'знакомые' и 'сокурсницы' по Академии Художеств), и что я не забыла его, и посылаю частичку тепла сердца; в этот момент я невольно представила лицо Приита и ощутила словно исходящий из моего сердца поток, ласковой силою нисходящий на его образ; сверху, над сердцем, словно что-то приоткрылось, из головы вниз шёл более сильный поток тонкой энергетики, как-будто Небеса чуть приоткрылись для меня. На этом я посчитала свою 'миссию' на данный момент законченной и попрощалась с Приитом.
  Я заметила, что окружающее меня - деревья, со своими голыми ветвями-щупальцами, дорожки, лежащий на них снег, морозный воздух - всё обрело какой-то доселе неведомый мне странный покров разлитой любви, границы моего 'я' расплылись и окружающий меня мир стал родным, словно моё тело 'продолжилось' на все эти ветви, темно-серое Небо, снег, дорожки, воздух, звуки ветра и шёлохи отдалённых машин. Я наслаждалась частичками пришедший ко мне благодати, столь разительно отличавшейся от доселе мне ведомого чувства разлитой красоты; в последнем была отрешённая холодность, а в благодати светилась любовь к такому родному миру.
  Я пошла по тропинке, обходила огромные царские дубы вокруг, брала в ладошки искрящийся снег, кружилась словно в снежном вальсе ветра; мне было необычайно и неописуемо хорошо. 'О Господи, - появилась и угасла во мне одна единственная мысль - как я благодарна Тебе за эту дарованную мистерию!'
  
  Постепенно блаженное состояние начало растворяться, я возвращалась в эстетическое созерцание, мне было хорошо и спокойно, словно Мир открылся мне своею сказочной, чарующей Душу стороной. Однако, ко мне стали возвращаться мысли, ненавязчивые, но отвлекающии от созерцания; и вдруг меня пронзило: ведь на Земле есть всё - и ад, и рай, - и надо стремиться к высшему Искусству жить - жить в земном раю; этот рай и есть блаженность Души, и если мы можем достигать этого состояния, значит, есть смысл жить и здесь в этом просветлённом состоянии Души. Я шла по направлению к дому, невольно разделяя внимание - одна часть моя размышляла над даром великой возможности человека ощущать красоту и любовь, другая - созерцала окружающую реальность, раскрашенную яркими красками разлитого везде очарования.
  
  Так я дошла до дома, разделась и взяла по какому-то непонятному наитию долго стоявший 'без употребления' пятитомник Ошо 'Вигьяна Бхайрава Тантра' и открыла одну из книг, наугад ткнула пальцем в страницу и прочитала: 'Гляди с любовью на какой-нибудь объект...здесь, в середине объекта - благословение'; я нашла то, чего хотела моя Душа - технику обретения благословенности и погрузилась в медитацию чтения. С углублением в читаемое мне всё более и более казалось, что где-то внутри я знаю всё это, просто почему-то моя Душа, вновь явившись в этот Мир, 'забыла' эти великие истины. Ошо мягко, простым стилем слов, передавал что-то очень значимое, помимо объяснений смыслов техники достижения благословенности Души, - из написанных им строф струилась живая энергия духа, ведущая путника в свою, вначале кажущуюся запредельной, высь. Я подумала, - вот, это почти живая передача тонких энергий Мастера; сколь эта передача мудрости оживления Души была бы ещё сильнее и глубиннее, если бы Ошо был рядом. И тут я вспомнила о Бенедиктусе; часы показывали десятый час вечера, вероятно, погружённая медитативно в чтение, столь наполнившее меня тонкими энергиями смыслов, я не заметила как прошли почти два часа. Надо было звонить, говорило моё внутреннее чувство, зачем откладывать на потом то, что можно сделать сейчас; другая моя сторона начала как-то глухо протестовать, в груди появились напряжения, чуть защемило сердце; волевым усилием я взяла телефонную трубку, отыскала номер, стоявший под именем 'Блики Истины' - Теософ и попискивающий при нажатии клавиш телефон набирал номер.
  
  'Рада Вас приветствовать, Бенедиктус! - несколько волнительным голосом произнесла я, - вспоминала о Вас целый день, но и забывала тоже 'целый день'', - сиронизировала я над собою, дабы сгладить мою некоторую неуверенность в себе.
  'И я рад Вас слышать, Анна', - я сразу узнал Вас по голосу, в нём тонкие вибрации 'высоких нот бытия', - услышала я в ответ, восприняв сказанное Бенедиктусом как подбадривающий комплимент. Мы беседовали минут десять, из них почти половину этого времени обсуждали место и время завтрашней нашей встречи; в конце концов, я выбрала тот же любимый мною Кадриорг, и мы условились встретиться в полдень около статуи Апполона.
  Далее время шло быстро, полное множества мелких вечерних хозяйственных забот, включивших и приготовления ужина, столь отвлекающих не умеющего быть постоянно осознанным человека от созерцательной чистоты восприятия жизни.
  
  Я проснулась, по моим меркам, рано, в девять часов утра. Открыв глаза, я поблагодарила Высшую Силу за видимый Свет и выглянула в окно; на улице началась оттепель, двор и тротуар были белесо-чисты, но там, где двигались автомобили, - было серо и кашица снега приобрела грязный оттенок. Хоть бы не началась длительная оттепель и не пошёл дождь, подумала я, хотя в последнии годы это стало частым явлением, то на Рождество, то на Новый год вообще нет снега, а то и на оба праздника; и если и приходит снег, то лишь к Русскому Рождеству, к шестому января. Какие-то глобальные изменения климата происходят последнии годы. Впрочем, как хорошо, что сейчас лежит снег, и сегодня можно будет полюбоваться его укрывающей землю чистотой белизны, во всяком случае, в парке. Время двигалось как-то неумолимо быстро, внутри меня крутились различные мысли, одобряющии предстоящую вскоре встречу и ругающую меня за 'поспешность' её приближения.
  Да, мне нужен духовный Учитель, говорила одна моя часть, мне уже тридцать лет, а я всё ещё не обрела ни блаженности, ни света своей Души, истинный учитель может ускорить мой путь, мне надо успеть, и, лучше, не к концу Земной жизни, а как можно быстрее, чтобы вкусить благодати и здесь, на этой планете, где, как мне казалось, по какой-то чудовищной ошибке, я почему-то оказалась.
  Вот Ошо, например, в двадцать один год просветлел; и пусть он не дожил и до шестидесяти, но все эти годы 'весь мир' был 'его', он вкушал нектар благости и видел великую мистерию Жизни.
  Что может здесь быть ценнее и выше?
  
   Другая же часть меня говорила, что доселе я жила довольно свободно, независимо, а теперь, если я приму ученичество, я буду подчинена, моя воля будет подавлена и действия ограничены; что-то внутри очень противилось этому, тем более, что во мне было очень многое от мужского, активного и 'завоевательного' характера, вероятно, переданного мне от матери, женщины властной и уверенной в себе. Много мыслей посетило меня, прежде, чем я, за полчаса до встречи, вышла из дому; я была отождествлена с этими мыслями, хотя смутно и осознавала, что желала такого отождествления сама, ибо оно отвлекало меня от внутренних страхов нового, изменений моей судьбы. Выйдя во двор, я подошла к своей 'чёрной бестии', как я иногда называла свою машину, любовно прикоснулась к ней пальцем, смахнула свисающий маленькой горкой тающий снег с лобового стекла, и почувствовала, что чуточку соскучилась по чувству езды, дающей мне какое-то малое ощущение полёта. Выйдя на улицу сразу же в глаза мне бросился контраст - серое месиво снега на проезжей части дороги и белизна нетронутых грязью тротуаров; вероятно, подумала я, такова участь - там где движение, там и неизбежный результат 'за-серивания' восприятия, то есть ахроматика - серость, лишённая красочной сочности - берёт свои права; так и у нас - извечно стремящийся и не способный остановиться - не видит красок Мира.
  
  Сама не заметив, я оказалась у статуи Апполона, где уже поджидал, двигаясь вокруг неё кругами, Бенедиктус. Увидя меня, он снял на миг баранью шапку, пропел 'АаУуууМммм', воздев руки к Небу, и произнёс: 'Рад Вашему явлению, Анна! Силою судьбы Вы здесь, и пусть это пространтсвенное 'здесь' станет 'Здесь' Души!'
  Я немного смутилась, сразу не поняв сказанного; лишь через несколько секунд до меня дошёл этот серьёзно-легкомысленный эзотерический юмор. 'И моё почтение Тебе, Бенедиктус!' - сама не ожидая того, сказав ему 'Ты'. 'Я пришла потому, что почувствовала в Тебе, - продолжала я, - особую внутреннюю духовную силу, Свет Ангела Небес видимый мною в Тебе. Я давно искала человека, способного мне помочь просветлеть',- были нежданно для меня самой сказанные слова.
  'Ты сможешь достичь этого состояния ещё в этой жизни, Анна, - ответил, смотря мне в глаза Бенедиктус, - но Тебе придётся ещё немало поработать для этого; в Тебе есть большой внутренний потенциал, но нет достаточно ясного понимания ни того, что есть это просветление, ни как до него дойти. Я знаю это по Твоим тонким энергетикам, Анна.'
  Я ощутила некоторое смущение, тем более, что какая-то моя часть ожидала услышать вначале лестные слова, да и почти все мужчины начинали именно с этого. Словно уловив моё лёгкое смущение, Бенедиктус продолжил: 'Анна, - цель нашего Общения - Твой Путь и глубинная радость близких по духу Душ, находящихся рядом на Земле. Путь Твой - это для Тебя вопрос 'Жизни и Смерти', причём не в ограниченных Земных масштабах, а в масштабах Вселенских; общение 'зависших над Бездной' Душ, сознающих необходимость Пути и видящих запредельную Красоту во всём, Душ стремящихся достичь этого видения, приближающихся к созданию 'магической жизни' прямо 'здесь и сейчас' - это мистерия танца таких людей на Земле, - танца красоты и приятия всего даруемого спектра радости, где действо творится во славу Сотворившего Всё, в том числе - и нас, способных праздновать жизнь и слышать великие симфонии Небесного Духа.'
  
  Говоримое для меня Люцифером (вдруг имя Бенедиктус предстало во мне именем Ангела Света) создало во мне живой поток более высокой реальности; суждения были сложны, сразу логически не прочитываемы мною полностью, но смысл как будто исходил из самой меня, был мне родным и полностью принимаемым Душою. Я ответила: 'Именно этого хочет моя Душа' , и мои уста чуть не сказали, 'Люцифер'', я вовремя поправила себя и произнесла 'Бенедиктус'.
  Видя, что я очень эмоционально переживаю встречу, Бенедиктус сказал: 'Анна, я люблю много гулять по паркам, но здесь, в Кадриорге, бываю не каждую неделю, ибо рядом со мною, где живу я, большие лесополосы, и чаще я гуляю там, или в парке Vabaduse (Свободы) или 'у Чёртика нашей Истории' - в Глехоновсом парке; давай, веди меня по этим дорожкам как нравится твоей Душе, ты, вероятно, гуляешь больше всего именно здесь', - сказал Бенедиктус. Меня сначало чуть удивило, что он знает, где я живу, но сразу же пришла мысль, что это было и несложно определить по моему поведению, и что я назначила встречу у символа нисходящей с Небес Красоты - Апполона. Внутри я чувствовала лёгкое напряжение в груди, оно соединялось с необыкновенным приливом сил, мне хотелось бегать, плясать и петь, последнего же (петь) я особо и не умела. Мы несколько минут, не пророня ни слова, гуляли по заснеженным аллеям парка, ставшими скользкими, с кое-где проступающими лужицами, воздух был влажен и свеж, ноги мои словно летели и мне приходилось сдерживать себя, чтобы не запеть.
  
  Странно, думала я, вот какое воздействие может оказать человек на человека; я словно маленькая девочка, такая милая и чистая, а со мною рядом - сам Люцифер; другая мысль смеялась над сказанной, - какой ещё Люцифер, это человек, мужчина, а Люцифер там, на Небесах; следующим пришла, словно в прозрачной и приглушённой проекции, виденная мною картина, как ко мне снизошёл Он, сам Люцифер, и я была благославлена на Путь Света. Я сказала: 'Тебе нравится здесь?' и услышала в ответ 'Я чувствую здесь особую тонкую энергию, деревья соединяют Небо и Землю, их множество и распложены они словно энергетические корридоры, движения по которым очищает внутренние загрязнённости, способствует раскрытию тонкости восприятия красоты, осознания её Запредельности.'
  'Давай, Анна, я чувствую, так будет лучше, погуляем 'просто' - вчувствуясь в энергетику аллей, оставляя все мысли на перефирии, полчаса здесь в парке; поговорить мы ещё успеем после, потом пойдём в кафе, там спокойно и поговорим'.
  Мы гуляли по пахнувшим, как ранней весной, аллеям, дышали ароматом талого снега, и даже солнце, пробив на несколько минут завесу серых Балтийских облаков, порадовало нас своими не по зимнему яркими лучами. Я чувствовала, как мысли мои перестали быть самодовлеющи, оттеснились куда-то на незначащую переферию, а в центре сознающего внимания представали яркии краски реальности; я ощущала малую мистерию Души - чувство тотальной праздничности бытия, блаженной детскости и восторженно-тихого спокойствия; я была ребёнком, но не земным малым дитятей, с закрытыми высшими центрами, хоть и непосредственным и переживающим, а Ребёнком Бога, с приоткрытым чувством величия Божией Красоты, снизошедшей туда, где было это почти исчезнувшее моё 'малое я'. То состояние, что я ощутила ранее сама, до встречи с Бенедиктусом, не было столь длительным и я не ощущала в то время, что я Дитя Небес.
  Бенедиктус видел, что творится со мною; вероятно, исходящая от него тонкая энергия и способствовала пробуждению во мне этой мистерии Души; он не проронил не слова, но мы словно говорили нашими Душами.
  Я ощутила лёгкое прикосновение его пальцев на моей ладони, словно Ангел коснулся меня своей благословенностью, так я ощутила в первый миг, что и физическое прикосновение может восприниматься божественным действом. 'Анна, - Ты можешь немного подмёрзнуть',- сказал Бенедиктус, - 'мы уже два часа гуляем по аллеям, а ветер становится своими порывами достаточно силён, да и на Тебе такая милая, но короткая шубка', и с лёгкой нежной улыбкой он обратил меня по направлению к кафе.
  
   Через десять минут мы сидели в полуподвале, увешанном старыми фотографиями о гангстерско-мафиозной жизни, за деревянным, находящимся за загородкой, столом, рядом было небольшое окно, выходившее на улицу Вейзенберга, на котором был размещён макет скелета с черепом человека, с лежащей неподалёку змеёй; кафе называлось 'Карамба' (Чёрт) и находящаяся рядом с нами символика напоминала о бренности земной жизни. Горячий, пахнущий шоколадом, кофе начал ощущаться разливающейся по моему телу теплотой, постепенно распространяющейся на руки и ноги; с потеплением тела ощущался приход 'домашнего самоощущения', кроме того, в небольшом помещении почти не было других посетителей. Состояние 'Божиего дитяти' постепенно растворилось, словно бытовая 'домашнесть' поглотила совсем недавно испытываемую мистерию 'моей возлюбленности Господом'. Вместо того, я ощущала странное, космически сильное чувство родства моей Души с Душою Бенедиктуса, словно предо мною, на другой стороне стола, сидел и пил со мною густой шоколадный кофе давно знакомый и очень близкий мне человек.
  'Анна, - прервал тишину Бенедиктус, - теперь мы сможем с тобою говорить о том, что интересует тебя и твою Душу.' Как не странно, но мне совершенно не хотелось сейчас вести какие-либо логические беседы; мне было и так хорошо, и я чувствовала, словно мы общаемся незримо, и этот разговор наших Душ многократ полнее и глубиннее, нежели любые возможные слова, даже из столь любимой мною философии. Однако, повинуясь чувству необходимости вести беседу, чтобы не выглядеть странно и несколько глупо, я спросила: 'Бенедиктус, Ты говорил на лекции о неоцененной большинством людей роли Люцифера; мне близок этот Образ, мне кажется, я общалась с ним на тонком плане Души, Он приходил ко мне; но я хочу спросить тебя: почему люди отталкивают высшее, проклинают его, а тех, кто стремится постичь смыслы этого Высшего, всячески третируют и пытаются причинить им боль, а при возможности, и вообще 'убрать с земли', чему, как Ты знаешь, есть множество примеров во все времена?'
  Бенедиктус сразу не ответил, он смотрел в мои глаза, и я видела за его зрачками бездонность, словно он вёл меня к ответу, лежащему за пределами всяких слов; однако, через мгновение на его лице появилась нежная, с лёгким оттенком доброго сарказма, улыбка, и он заговорил. 'Анна, - начал он полушёпотом, - люди несовершенны, они сконструированы таким образом, чтобы служить своим полубогам, в 'лучшем' случае 'единому' Полубогу Земли, или полубогу Солярного Мира, - большинство из людей номинуют его 'Высшим', 'Отцом', 'Господом Земли и Небес', даже не подразумевая, что служат не Высшему Богу, а 'их непосредственному Начальнику'. Для того, чтобы осознать реальное положение дел, людям необходим более высокий орган восприятия, нежели вложенный в них 'обычный ум', который не способен пробить 'картонные тучи небес', ибо для обычного ума - эти тучи становятся 'свинцовыми', их прочность, охраняющая планы Полубога, остаётся неизмеримо выше 'пробивной способности' такого обусловленного ума. Однако, - продолжал уже более сильным и даже несколько грозным голосом Бенедиктус, - практически во все времена, с момента появления человека на Земле, существовали и существуют люди, способные 'прозревать Небеса', осознавать истинное положение человека на Земле и служить нашему истинному Хозяину - Сверх-Разуму Абсолюта. Если говорить очень схематично и кратко, Анна, а сейчас по другому и невозможно, ибо это заняло бы многие дни объяснений, даже в изъяснении чисто логических отблесков этого великого Присутствия, наш непросветлённый Полубог, кстати, достаточно для нас могущественный, умный и сильный, - строил Проект человека на материале Живой Вселенной, или, чтобы было понятнее, на Живой матрице Духа, предполагающей наличие полей сознания, позволяющих при определённых условиях существу Человеческой формы прикоснуться к совершенно иному Миру - Сознанию самого высшего Творца.
  Кроме того, сами принципы построения Душ, с их кармическими особенностями и возможностью инкарнации, взяты из Живой матрицы Духа, а не созданы 'из ничего' нашим Полубогом; отсюда и истекает великая возможность человека - освобождения от биоробототической связанности выполнения программ Полубога; но эта свобода реализуется не в физическом и химическом, и не в биологическом, и даже психологическом планах, - а в метафизическом плане Души; говоря более просто - мы не можем просветлеть 'физически, химически' и т.д, отбрасывая нашу связь с этими пластами реальности, мы освобождаемся Душою, создавая в ней 'проекцию Мира Духа', преодолевая саму ограниченную Человеческую форму.
  Безусловно, мы должны преодолеть в себе 'человека', как несовершенную форму, имеющую лишь 'отблески' совершенной формы Творца, его Живых матриц Духа; человеческая Форма, чтобы быть 'слепленной из праха материи', должна иметь высшие основания, ими мы и воспользуемся, чтобы преодолеть саму несовершенно созданную оболочку великого Духа, взойти по лестницы Души к иным, более совершенным формам оболочек, а, быть может, к растворению в Вечной Жизни Духа, не имеющего грубых материальных форм.
  'Человек - это мост между животным и сверхчеловеком', - говорил один из великих, доносивший мудрость до думающих европейских людей, - я бы добавил: ... далее идет мост между сверхчеловеком и самим Богом'.
  
  Теперь, Анна, Ты должна понять, почему наш Полубог всячески препятствует служению людей Высшему Богу, почему творит 'экзекуции Душ и тел', почему так жестокосердствует с нами.
  Он несовершенен пред Ликом Сверх-Разума, Он несамодостаточен, но он - мощен и силен здесь, и строение Миров допускает наличие планетарных систем разного уровня совершенства. Когда-либо, возможно, наш Бог просветлеет, но тогда Он вознесётся на другие уровни, возможно, будет править более высокими Мирами планет и создавать более высокоорганизованные существа.
  Даже на Земле существуют различные, но циклично возвращающиеся эпохи, вероятно, более развитый Полубог, обучившись на материале Земли, идёт Выше, потом приходит новая эпоха упадка, и так далее вертится колесо Сансары, пока сама Земля не исчерпает свою карму и не будет уничтожена более Высокими Планами Жизни.
  Впрочем, Анна, это , скажем так, предположения; а то, что мы знаем достоверно, говорит об одном: истинная Любовь Высшего Бога проявляется к нам дарованием великой возможности Освобождения; и сейчас не так значимо, в контексте сказанного, сколь ступенчато оно может быть, сколько на нём 'этажей и ярусов', - самое главное - что мы можем не уходить в забвенность, не быть подчинены Душою служению частичному и также лишь 'относительно совершенному', что мы можем обрести более высокие 'дома Души', выйти из этого извечного колеса Сансары, сжирающего несметное число неокрепших Душ, заставляющего крутить нескончаемые нити кармы, прясть новое полотно биоробототической, рабской судьбы.
  Вот здесь и кроется разгадка 'конфликта интересов' осознанных Душ, способных прясть 'свою историю', и Душ порабощённых; здесь проясняется ненависть 'Князя мира сего' ко всему, несущему истинную Духовность и освобождающего Души от рабской забвенности; это касается и Ангела Света, и несущих в себе его Свет - то есть Свет Самого высшего Творца - людей.
  
  Да, Анна, вероятно, я заговорился, - сказал, вновь нежно улыбнувшись мне, Бенедиктус. Надеюсь, ты уловила глубинный смысл сказанного, и тебе не надо доказывать, что нынешнее положение людей не есть никакая свобода, а представляет тотальное рабство, - завершил он.'
  Я была ошеломлена услышанным, мне казалось, что мне говорят то, что я давно знала, но не могла выразить. Бенедиктус, пока я слушала его, потерял явные и чёткие очертания линий лица, и предо мною словно сидел материлизовавшийся Ангел Света; я понимала, что это плод тотальной концентрации моего внимания, но где-то в своей глубине мне хотелось этой мистической сказочности - общения с самим Люцифером.
  Возникла пауза, и постепенно очертания Люцифера плавно перетекли в зримое лицо Бенедиктуса, пристально смотрящего в мои глаза и излучающего неземное тепло Души.
  'Анна , - произнёс Бенедиктус, - я видел в Тебе отблески Света тех Высших Сфер, Ты очень глубоко погрузилась в смысл сказанного. Надеюсь и вижу, - с Тобой в этом воплощении 'не всё потеряно', но надо работать, начинать серьёзный труд по трансформации Души. Важно видеть направления, развивать логику понимания, изучать концептуальную суть 'положения дел'; но этого, как ни странно, очень мало, ибо между знаниями и состояниями бытия, как правило, лежит огромная пропасть. Я помню, Ты мне ответила на мой вопрос, чем отличаются знания и бытие, поэтому я и говорю Тебе - необходимо идти параллельно - добывать высшие, закрытые от взоров большинства землян, эзотерические знания, и - работать над алхимией трансформации Души - творить магию превращения знаний в реалии своей жизни, то есть - творить состояния своего бытия,- уже наставническим голосом закончил фразу Бенедиктус.
  
  'Я согласна идти и работать, помоги мне, - единственное, что вырвалось у меня из уст. Я не хочу потерять то, что составляет высший смысл человеческой жизни, - добавила я.'
  Бенедиктус одобрительно кивнул, и стал рассказывать, уже более простыми словами, о том, как обычно протекает такая работа, давал штрихи и объяснял, в общих чертах, техники. Из всего, как главное, я поняла, что первым моим этапом практической работы должна стать техника 'безмыслия' - сознательной воли к управлению наличием-отсутствием мыслей, подробности которой Бенедиктус обещал раскрыть при следующей нашей встрече. Кроме того, он посоветовал мне изучать теорию системы Гурджиева, поскольку я являлась человеком не столько эмоционального, но логического плана, мой ум был похож на мужской и 'много думал'. На этом наша встреча подходила к завершению, я, кроме всего, с лёгким ужасом заметила, что за окнами уже потемнело и стрелки электронных часов показывают уже пять часов дня.
  Бенедиктус спросил, довести ли меня до дома; я ответила, что живу совсем рядом, да и хотела бы немного прогуляться пешком; после чего мы вышли из 'Карамбы', он повернулся ко мне, сложил на уровни груди ладошки, обратив их вверх, мило пропел 'Оооммммм', развернулся и пошёл в другую от меня сторону. Отойдя метров пятьдесят, я вспомнила, что забыла спросить о времени следующей встречи; впрочем, это было не так важно, ибо я могла всегда позвонить Бенедиктусу и договориться о приемлемом обоим нам времени общения.
  
  Был уже шестой час, я должна была ехать к родителям. Вдруг зазвонил телефон, и я увидела на дисплее имя матери; сейчас будет ругать меня, подумала я; вместо того, хорошим, праздничным голосом мне было сказано, что, поскольку меня всё ёще нет у родителей, они решили поехать на праздничную мессу в старый город, в церковь Святого духа (Pühavaimu kirik). Мама просила меня пойти с ними, посетить мессу, а после поехать к ним домой. Я была несколько удивлена, зная, что отец с матерью очень редко посещали церкви, тем более в праздники; обычно всё ограничивалось сидением за праздничным столом, около которого обязательно присутствовала живая энергия свежепахнущей лесными запахами ёлки, украшенной старыми и словно излучающими нежность, игрушками. Зайдя домой, я переоделась, и упаковала в красивую, расцвеченную яркими красками Рождественского сюжета, с изображением младенца Христа в яслях, бумагу заранее заготовленный для родителей подарок - небольшую, писанную маслом, картину, на которой были изображены, в старых библейских одеждах, три стоящих в пустынной, полной жёлтого песка и редких колючих кактусов, местности, человека, один из которых, стоявший в центре, был похож на маленького ангела, с пробивающимися из одежды и вот-вот должными вырасти крылами; лицо этого маленького, похожего на ребёнка человека, несло затаённую улыбку, излучало таинственную энергию, схожую с загадочностью Мона Лизы, было полно блаженностью; слева и справа стояли 'серьёзные люди', державшии этого ангелочка за руки, как будто боящиеся того, что если они отпустят его, Ангел неизбежно улетит в Небеса. Однако, в центре была я, а по бокам стояли мои родители.
  
   Я села в машину, взвыл утробной мощью вращающегося металла, двигатель, машина тронулась с места, перемешивая подтаивший снег, и я поехала в центр. Найти место для бесплатной стоянки не удалось, и мне пришлось поставить машину на площади Vabaduse (Свободы), где, словно в иронию над этим словом, давно размещалась дорогостоящая платная автостоянка, так что 'свобода' была почти всегда 'околесённая' множеством теснившихся на ней автомобилей; это вызывало во мне всегда лёгкую ироничную улыбку и философское чувство иллюзорности такой 'свободы'. Я вышла и пошла по улице Харью, в направлении Raekoja plats (Радушной площади); улица была раскрашена праздничными огоньками, по ней двигалось довольно много гуляющих людей, стояла праздничная атмосфера, и не чувствовалось обычной городской суеты. Мне нравилось гулять по старому городу, энергетика средневековых домов, узкие улочки, частью мощёные камнем, элементы готики были близки моему сердцу, словно напоминали о суровой серьёзности человеческой истории. Слева открывался вид на стоявший на небольшой горе, называвшейся Вышгородом, величественный, словно несущий 'чувственность веры', православный собор Александра Невского, ближе ко мне, внизу, пленяла своею 'готической строгостью устремлённости к Небесам' церковь Нигулистэ, а совсем рядом со мною, тоже слева, стояли серые законсервированные развалины, с прикреплённой на них табличкой, напоминавшей о прошедшей войне, с сокрытыми в самом её наличии обвинениями советского режима в такой 'жестокости'; вероятно, так местные власти пытались 'отмежеваться от своей истории', передавая её в чёрно-белых, столь милых сердцу простого человека, тонах.
  Вскоре я вышла на Радушную площадь, взглянула на крутящегося по ветру истории 'Вана Тоомаса', стоявшего, словно дозорный, на её 'посту', взгляд мой скользил вниз, здание Радуши было величественно-серьёзно, иллюминация придавала ему праздничность, словно намекая, что и среди 'серой обыденной старины' может существовать праздник, и присутствовать празднующии. В центре площади у празднично, но довольно скромно украшенной елки, ходили люди, кто-то фотографировался, в мелькание вспышек сопровождалось иностранной речью, атмосфера стояла праздничная, чувствовалась радость на лицах части людей, столь редкая ныне в обычные, буднии дни города.
  Вскоре, пройдя по маленькой улочке, я оказалась у церкви Пюха вайму (Святого духа); я знала расположение этой старинной церкви, сооружённой в четырнадцатом веке, за шестьсот лет до моей жизни, я даже была внутри неё, но память моя ничего более не могла вспомнить, поскольку это было, вероятно, в моём детстве или юности. Я почувствовала, что родители неспроста выбрали эту старинную церковь, ведь можно было сходить на мессу в этот день во многие церкви, более просторные и стоящии как бы на виду у горожан; вот на этой пресловутой 'парковке свободы' стояла Jaani kirik (Яновская церковь), она была куда больше по масштабам, правда, архитектура её была более 'кубическая' и простая; впрочем, за триста-четыреста метров от неё можно было попасть в церковь Карли (Karli kirik), она была 'почти чистая готика', да и ещё напоминала своим 'двойным устремлением к Небесам', в двубашенности параллепипедно вытянутых куполов, то ли о раздвоенности путей к Единому Богу, то ли о необходимости 'сверхусилия двойного Рождения', наличие которого и являлось единственным основанием для открытия Небесных истин.
  
   За размышлениями я сразу не заметила, что зазвонил телефон; голос матери спрашивал, когда я присоединюсь к ним, уже давно ожидавшим меня в Храме. Я вошла в Церковь и обомлела - её дух, сидящии в ожидании службы люди, - всё напоминало о 'ближайшей' древности, словно было окутано холодной серьёзностью новой истории; ощущалось, что я попала на шестьсот лет назад, всё было 'оттуда', и множественность лепных фигур на сюжеты Библии, и сводчатые, словно давящии 'истинностью' Небес, потолки, и каменный холодный пол, как будто вещавший о 'суровости земли', и - такие же люди, ничем не изменившиеся по своей сути, сидели на длинных многочисленных скамьях, и так же проживавшие жизни своих Душ.
  Вскоре началось Богослужение, я сидела рядом с празднично одетыми родителями, обрадовавшимися моему приходу, и постаралась погрузиться в смыслы мистерии явления Христа, оставив все беседы с отцом и матерью на последующее время. Служба протекала размеренно, но вяло, в лицах священников не ощущалось сколь-либо зримой радости, и я, сосредоточилась на создании внутреннего сюжета, используя обрамлением внешний фон происходящего действа.
  Мне виделось, что Младенец словно не хотел приходить на Землю, была какая-то леденящая тяжесть, как будто Он наперёд знал, что не сможет дать людям 'истории с чистого листа', и Его миссия ограничится лишь напоминанием о великих принципах Любви Запредельного, воспользоваться которыми в полную меру смогут лишь избранные.
  Мне казалось, что Младенца не останавливала ни физическая, ни Душевная боль, в Нём не было никакого страха в пред-осознаваемой 'неблагодарной жестокости землян', словно Он где-то в глубине знал наперёд о предстоящих Ему страданиях и Поругании распятием; его сердце волновало лишь одно - боль, что Он не сможет спасти всех.
  Служба продолжалась, звучали трубные небесные звуки органа, двигались фигуры священников; я же была там, две тысячи лет тому назад, с Ним, словно являлась Его Матерью. Боль в моём сердце достигла своего невыносимого апогея, слёзы ручьём полились из моих глаз.
  'Господи, Господи, - почему так, не оставляй нас здесь, - словно моление звучали внутри мои мысли. Мы так одиноки и глупы тут без Тебя, в нас так много боли, так мало пониманий и смысла, мы словно бездомные дети, блуждаем по Земле, не зная Тебя. Спаси нас, спаси, Господи, - от боли и страданий, от глупости и невежества, от ничтожества тщетности своей!'
  
   Голова у меня закружилась, стало подташнивать, я закрыла глаза и всеми силами сдерживала вырывающийся из моей Души плачь. Родители заметили мои слёзы и тревожные движения рук, мать спросила, - 'Анна, что с Тобою?' Я ответила, что ничего страшного, сейчас пройдёт, что я выйду на улицу.
  Я вышла из Храма, влажный прохладный воздух помогал мне восстановить равновесие, закуренная сигарета, своим щекочущим горло и лёгкие дымом, переместила часть моего внимания на осознание своего тела, и вскоре я успокоилась. Войдя вновь в Церковь, я решила больше 'не поддаваться воображению', хотя внутри сознавала какую-то очень важную мистическую суть только что прожитого мною.
  Я села на скамью рядом с отцом, улыбнулась ему и стала рассматривать словно ожившии в волнах чарующих небесных звуков органа, узоры силуэтов лепных персонажей Библейских сюжетов, повествовавших о мистической 'важности' самой человеческой жизни, о тяжёлой и тягучей реальности путей человечества к пониманию самого себя. Кроме множества лепных фигурок, отличавшихся достаточной тонкостью проработок линий, чёткостью лиц и ясностью своего 'не ясного' назначения, в Церкви было немало писанных маслом картин, в которых мрачность 'тяжести тысячелетий', отпечатанная приглушёнными, выцветшими тонами красок, соединялась с колоритной яркостью персонажей, имевших глубинную, мистическую бытийственную силу и повествовавших своим наличием о 'праздничной тяжести' судеб человечества, соединяя мистические корни жизни человека с 'тягловой', зачастую болезненно-серой и никчемной жизнью отдельных человеков; именно эти контрасты и создавали большую философско-художественную ценность, приоткрывающуюся в медленном, легко скользящем медитационном взгляде, открывающему метафизическую панорамность просматриваемых картин и лепных фигурок.
  Я окунулась в пёструю историю человечества и не заметила как кончилась месса и отец нежно положив свою руку на моё плечо, легонько потрясал ею, словно хотел пробудить меня ото сна. 'Анна, вставай, Христос родился, - улыбаясь произнёс он, - поехали к нам'. Я встала, и мы стали ожидать нашей очереди к выходу, поскольку в проходе толпилось довольно много людей, более не казавшимися мне живущими в средних веках; стоял лёгкий говор, шум обуви создавал ощущения движения толпы; через две минуты мы были на улице и договорились встретиться дома у родителей; нам необходимо было идти в разные стороны, поскольку родители поставили машину напротив железнодорожного вокзала, в другой стороне старого Города.
  
   Я пошла на площадь Свободы, но более не могла тонко созерцать каменную красоту средневековых построек, поскольку ум мой пытался анализировать увиденное мною в Церкви. Мысли мои были разрознены, никак не соединялись в сюжетный смысл, я чувствовала некоторую потерянность и собственную глупость в отсутствии способности соединить воедино и чётко осознать смысл виденной мною мистерии пред-рождения Христа, не желавшего приходить в Мир с 'частичной миссией', но вынужденный подчиниться Высшей воле Отца.
  Главным внутренним противоречием для меня было: Воля Отца - частичность результата; это никак не укладывалось у меня в голове, отказывавшейся понять это 'раскалывавшее мир надвое' противоречие. Поняв тщетность попытки мгновенного уяснения этого 'душераздирающего смысла', я отказалась далее следить за своими мыслями и, что было несколько странно для меня, они как бы сами по себе потеряли жизненность и актуальность, и были оттеснены на малозначимую периферию сознания, центр которого составляло живое ощущения моего присутствия; краски вокруг сразу же стали более объёмны, выпуклы, ожили и я начала ощущать живое присутствие себя в мире; ощущения не были столь остры как в парке, но исходили словно из сердцевины моего бытия. 'Я есть', - улыбнулась я самой себе и мне стало радостно на Душе, словно праздничность жизни снова вернулась ко мне и расцвечивала своими очарованиями Душу.
  
   Я села в машину, и поехала по мокрым от тающего снега улицам по направлению Какумяэ, где был дом моих родителей. Ехать было около десяти километров, родители жили около моря, в отдалённом от центра районе, словно врезающимся остроносым куском суши в морские воды, и который почти сплошь состоял из частных домов; на этом полуострове жили люди не ниже 'среднего класса', что по меркам общества означало некоторый 'минимум финансовой состоятельности'.
  Ворота у дома были открыты, родительский серебристый Мерседес-джип украшал собою вход в дом, светясь отражённым холодным металлическим светом. Дом имел также много серых оттенков, поскольку был выложен бутовым камнем, придававшим ему 'основательную серьёзность' и солидный вид, чем-то напоминал 'домашнюю церковь', имея в середине округлую башню, похожую на церковный купол православной церкви.
  
   'Добро пожаловать к нам, дочка', - открылась дверь и голос отца приглашал меня войти. Как я и ожидала, небольшая, но широкая и пушистая ёлка, наряженная множеством старых игрушек и расцвеченная разноцветными лампочками, украшала гостиную, стол был почти накрыт, и вскоре мы уселись около него, и я ощутила себя маленькой девочкой, вновь живущей с любящими родителями и столь спокойной за своё будущее и завтрашний день, словно сама небесная защита была в моих земных родителях, и я обладала 'иммунитетом неуязвимости' под этой опекой Небес.
  Мой отец был простой экономист, долгие годы проработавший на государственной службе, в хозяйственных подразделениях Города, мама была человеком искусства, преподавала музыку в городской Консерватории; родителям было уже за шестьдесят, но выглядели они неплохо, всегда словно излучали внутреннее достоинство, в жестах, мимике, речи и походке; несмотря на возраст мама была стройна, черты её лица источали благородство 'настоявщегося старого вина', отец внешне был похож на учёного, носил небольшую бороду и от него ощущалось исходящее тепло.
  Вот, подумалось мне, повезло мне с моими родителями, тем более, что была я единственной дочерью, мне доставалось много родительского внимания, росла я в тепле и заботе, и мне грех было жаловаться на судьбу; да и выросла я красивой девушкой, в Академии кое кто даже дразнил меня
  'Олечкой Мещерской', вспоминая одноимённый персонаж из рассказа Ивана Бунина 'Лёгкое дыхание'; вероятно, во мне и впрямь была чарующая красота Ольги, но это прозвище мне не нравилось, ибо судьба героини Бунина была коротка и жестока, и мне не хотелось умереть молодой и 'неопытной', не вкусившей ни истинной радости, ни обретшей ни истинной мудрости, девушкой.
  Мы пили очаровательное французское шампанское, отец рассказывал разные жизненные истории и даже приводил отдельные цитаты из Библии, как бы подытоживая их смыслы, причём чаще всего любил цитировать Соломона или Экклезиаста. Было немного весело, отец шутил, вспоминал детство, говорил о своих еврейский корнях, от которых он был отделён 'собственным мировоззрением', иногда шутил и над мамой, которая соединяла в себе три крови - русскую, польскую и эстонскую. Атмосфера была домашняя, мне было хорошо; вечер был радостен; ночью, после того как родители ушли спать, я пошла в 'часовню-купол', пила тягучее французское десятилетнее чернильно-иссинее, пахнущее мистерией радости жизни, словно 'выпуклое' насыщенностью жизненных сил, вино под странным названием 'Agram' и долго смотрела на звёзды через панорамное верхнее окно, полулёжа в кресле и попивая понемногу мистический нектар, производимый на Земле во славу Небес.
  
   Утром я проснулась около одиннадцати, немного удивилась отсутствию звёзд и заместившим их серым балтийским облакам, словно ночная радость созерцания была кем-то нахально против моей воли отобрана от меня, и спустилась вниз, к родителям. Однако, утром меня ждал нелёгкий разговор с ними, поскольку отец с матерью, словно сговорившись, решили вновь 'учить меня жизни'. Они ругали меня за мою 'оторванность от жизни', за неспособность зарабатывать деньги, устроить себе 'карьеру' и даже за то, что я до сих пор, к своему тридцатилетию, не нашла жениха, не вышла замуж и не сделала родителей 'дедушкой и бабушкой'. Отец даже сказал, что я живу до сих пор, фактически, на их деньги, не могу сама ничего заработать и моё 'искусство' не востребуется людьми, ибо повествует о чём-то абстрактном, иллюзорным, не затрагивает их Души и, соответственно, не ценится и не покупается; ко всему отец напомнил мне, что живу я лишь на дивиденды с аренды трёх квартир, когда-то подаренных мне им, на небольшую сумму, ничего более не делаю, не 'приращаю капитал', нигде не работаю, а пребываю в 'затянувшемся детстве', словно ребёнок, полный детских иллюзий и призрачных снов. Мать была согласна с отцом, лишь добавляя, что не против моих 'художеств', но их надо соединять со здравым рассудком и способностью самой обустроить свою жизнь. Отец сказал, что не стоит на них обижаться, им ничего не жалко для меня, но они не вечны и хотят, чтобы я взялась за ум и начала реально что-то делать в жизни, а не проводить её в иллюзиях.
  Мне было не очень приятно слышать эти слова родителей, но я понимала, что, в определённом смысле, они правы, хотя доподлинно знала, что нет ничего выше той работы, которую делает моя Душа - пытаясь познать себя и достичь того самого высшего, на что только способен человек на Земле - просветлённости; однако я не стала прямо говорить об этом родителям, поскольку понимала, что этим вряд ли смогу помочь их Душам, тем более, что ранее, на протяжении многих лет, я наталкивалась на глухую стену непонимания, говоря с родителями о высших ценностях жизни и необходимости развивать свою Душу.
  Отец сказал, что он говорит не 'просто так', а, возможно, хочет дать мне реальный шанс проявить себя, введя меня в работу по управлению принадлежавшей ему небольшой фирмы по недвижимости. Мы проговорили обо всём несколько часов, оставив решения на начало последующего, вскоре наступающего, года.
  
   Дома меня ожидало некоторое уныние Души, я стала ощущать свою 'неполноту', какую-то нецельность и 'недоделанность', сознавая, что мне надо что-то радикально менять в жизни, поскольку пока ни Свет Души не приходил ко мне, ни сколь-либо существенные деньги; с аренды квартир я получала около пятнадцати тысяч крон, вела довольно скромную материальную жизнь, да и по Европейским нормам тысяча евро в месяц являлось какой-то смехотворной суммой, на которую в развитых странах жили безработные и бездельники. Я попыталась отвлечь себя от приходящих мыслей, начав писать новую картину, но 'кисть не держалась рукою', пальцы словно были окаменевшии, идеи не приходили и я взяла первую попавшуюся на полке книгу и погрузилась в чтение, что дало мне возможность оставить 'терзания' мыслей.
  
   Книга очень заинтересовала меня, ибо ранее я так глубоко не погружалась в саму философию человеческого бытия, выраженную столь метафорично и, порою, с явным метафизическим юмором; это была книга Артура Шопенгауэра 'Афоризмы житейской мудрости', повествовшая ярким образным языком о трагикомедии человеческой жизни. За чтением я не заметила как пришёл вечер, я захотела кушать и мне пришлось вставать с кресла, дабы удовлетворить 'желания плоти'. Странно, так странно, и организму 'что-то нужно', и Душе; все просят есть, Душа - тонкой пищи, тело грубой, материальной, а кто их должен кормить, и откуда берётся пища? Мысли мои вели собственные рассуждения, я же приготовляла пищу и продолжала внутренний диалог, сознавая какую-то неподлинность пустых рассуждений ума, убаюкивающих своим наличием, словно пытающихся утверждать, что между наличием мыслей и моею жизнью существует неопровержимое соответствие по типу 'мыслю-значит существую'.
  Поев, я продолжила чтение, оно увлекало меня, текст был насыщен большим количеством 'мелко' рассыпанной мудрости, во мне снова ощущалась праздничность, словно я причащалась к чему-то очень значимому и важному и сама Мудрость лилась на меня нектарным потоком своей величественности.
  
   В 'этот мир' меня вернул телефонный звонок; каково же было моё удивление, смешанное с радостью, когда я увидела на табло телефона: 'Теософ'. Бенедиктус спросил о моём внутреннем состоянии Души, о том как я провела последующее время и сказал, что забыл ранее сообщить мне, что тридцатого декабря, в предпоследний день уходящего года, состоится новая лекция под названием 'О свободе воли и основах морали'. Мы проговорили почти полчаса, мне было интересно слушать Мастера, и, казалось, я согласна была говорить с ним хоть до утра; Теософ говорил мне о важности 'ощущения жизни без слов', вспоминал нашу прогулку, когда, словно по велению самой Божественной Силы, мы созерцали реальность вне 'фрагментарности' слов; также мы обсуждали устройство человеческого ума и стадии его чистоты, достижение которых приоткрывает 'взгляд из чистого сознания'.
  Бенедиктус говорил об огромной важности для вступивших на путь просветления достижения управления мыслью, способности 'жить не думая', ибо это, по его словам, только и являет первую истинную ступень духовного пути; далее, говорил он, существует ещё две стадии 'очищения' ума - избавление от 'эмоционального фона', сопутствующего 'в угоду настроениям чувств' раскрасу ощущаемого, и, впоследствии, растворения ощущения самодостаточности собственного 'малого я' в Я высшем, составляющем его Божественную первооснову.
  Наша беседа затянулась, и вдруг я почувствовала элемент вины - Бенедиктус звонил по мобильной связи и каждая минута такого разговора требовала относительно немалой оплаты телефонному оператору; я сказала, что лучше я позвоню ему сама с домашнего телефона на его настольный телефон; на что Бенедиктус сказал, что всё равно скоро хотел завершить разговор, поскольку не любит говорить по телефону о таких важных составляющих человеческого развития техниках, тем более, что это лучше и эффективнее, при наличии живой энергии общения, делается в непосредственной беседе; однако, он в эти дни несколько занят, и встретимся мы, вероятно, лишь на лекции, поскольку пишет 'кровию' самую 'важную' книгу своей жизни, основанную на одном из древних Индуистких священных текстов, где будут, в рамках комментариев к шлокам, растолкованы, более-менее понятным нынешним 'духовным интеллектуалам', языком великие и непреходящии мудрости Мироздания и Мистерии человеческой жизни.
  Мы ласково попрощались, Бенедиктус виртуально поцеловал меня в лобик, я пожелала ему высоких достижений 'Вселенского творчества', и положила, предварительно выключив, свой телефон на стол.
  В центре моего лба, там где находится аджна чакра, в народе называемая 'третьим глазом', я ощущала сверлящее напряжение, словно что-то внутри разбухло и требовало 'выхода на свободу', внутри моего тела чувствовалось лёгкое томительное напряжение, и, как ни странно, внизу живота вновь образовалась крутящаяся воронка, словно требующая энергии мужской силы.
  Я в первый раз попыталась изобразить в воображении как я могла бы быть 'в общении' с Бенедиктусом, картина была достаточно ярка и динамична, но во мне возникло нестерпимое желание быть с ним. В таком состоянии я и легла в постель, и пока 'сама не успокоила себя', не могла заснуть.
  
   Наутро я проснулась с несколько тяжёлой головой, словно одна часть моя уже бодрствовала, а другая всё ещё находилась во сне. Перед взором предстал Бенедиктус, словно осуждающий меня за то, что я без его ведома, вступила с ним 'в астральную сексуальную связь', причём должным образом не поднимая по позвоночнику энергию кундалини, не раскрывая более высокие чакры, и этим нарушила что-то важное из тантрических предписаний; я ощущала лёгкий стыд, смешанный с чувством выполненного долга, словно рапортовала духу Рода об успешно выполненной задаче 'завладения достойным мужчиной'.
  Я встала, включила кофеварку, и вскоре пила, глядя на улицу, полную серых окрасов и мокрости, тягучий тройной эспрессо. Голова моя постепенно начала проясняться, чувство 'виновности' улетучилось, я ощущала радость наступления нового дня жизни. Далее я стала думать как распланировать сегодняшний день, ощущая необходимость принять какой-либо план действий; всё, что мне удалось твёрдо сказать себе, было лишь признанием необходимости каждый день проживать творчески, что бы я ни делала и где бы не находилось; все мои попытки распланировать время никогда не увенчивались успехом, и сколько бы раз я их не предпринимала, почти всегда что-то шло 'не по плану', - то я не садилась читать 'вовремя' духовные книги, то 'кисть не обмакивалась в краски', то состояние Души 'запрещало' мне идти в парк, примеров было бесчисленное множество.
  Ныне я начала понимать - чтобы я ни делала - это должно происходить максимально осознанно, приобретать окрас творчества, обретать спектр яркости чувств, проживаться максимально 'празднично', нести магическое чувство присутствия в живой реальности. Вот, пожалуй, и все, что нужно, сиронизировала я над собою, понимая, что достигнуть такого состояния 'в каждый миг реальности' для меня пока есть сверхзадача; однако, я твёрдо решила постоянно напоминать себе об этом, или, как я 'вычитала' у Гурджиева, 'будить себя'.
  
   Несколько последних дней декабря прошли быстро, были наполнены поездками по Городу, вынужденным 'шоппингом' и прогулками по близлежащему 'моему' Парку, а также 'постепенным', растянутым на вечера нескольких дней, писанием небольшой мистической картины.
  Приближался вечер тридцатого декабря, и я собиралась на новую лекцию в 'тихую обитель' или 'ложу Теософа', или просто - к 'Бликам Истины'; я шутливо проигрывала внутри эти названия, улыбалась внутренней улыбкой на их несуразные сочетания, внутри же меня одолевало лёгкое, тягучее волнение Души, выливавшееся в некоторую приподнятость энергетик, смешанную с небольшой, периодически подступающей дрожью в груди.
  Время близилось к пяти вечера, за окном давно уже стемнело, я одела своё любимое платье, где элементы готического покроя соединялись со стилем лёгкой барочности, оно подчёркивало достоинства моей фигуры, выделяло довольно большую грудь и высокую шею, но своими длинными полами закрывало часть красоты ног; мне хотелось выглядеть элегантно классически и немного вызывающе; последнии два-три года я чаще скрывала достоинства своей фигуры, чем выставляла их 'на показ', поскольку поняла некоторую нечистоту использования сексуальной магии для привлечения публичного мужского внимания, я перестала нуждаться в этих, довольно грубых энергоподзарядках, несущих неоформленную, неочищенную творчеством, обобществлённую родовую энергию, перейдя на более тонкое топливо высоких эмоций.
  Сегодня же я решила предстать в 'неотразимой красе', мне было очень интересно ощутить реакции Бенедиктуса.
  
   Я оделась, взяла с собою ничем не обёрнутый подарок - вчера завершённую небольшую картину, сюжет которой изображал стоящего над 'пропастью Земли', среди ярких и многочисленных сполохов Звёзд, глядящего огромными, бездонно мистическими, подёрнутыми пеленой слезинок, сострадающими глазами Ангела Света, окружённого тёмно-фиолетовыми всполохами многочисленных огней духа и вздымавшего руки к Небесам в исступлённой молитве за спасение землян от тотального рабства их Душ. Люцифер был словно живой, пришедший из глубин высших измерений Бытия, и излучал неописуемую вселенскую Любовь; крылья Его были сомкнуты, глаза светились безграничностью Духа, Он словно готовился вступить в Бездну ради спасения находящихся там страждущих Душ; на самом деле, под Ним была Земля, напоминавшая темницу духа, словно опоясанная со всех сторон волей своего Полубога.
  Я более не могла смотреть на картину, мне хотелось плакать; лицо Люцифера было схоже с лицом Бенедиктуса, отличавшись лишь гладкостью черт Его вечной молодости и огромностью 'непрочитываемой' мощи духа. Я положила картину в простой полиэтиленовый пакет и направилась к выходу; завела машину и поехала по серовато-тёмным, влажным от прошедшего ночью холодного дождя улицам, к центру города. Место для стоянки сразу не находилось, пришлось проехать не одну сотню метров, прежде чем я смогла припарковать машину на Mere puieste (Морском бульваре), около какого-то бара, куда кучками шёл народ, вероятно, на предновогодний праздник. Я перешла дорогу и вошла в Старый город, во мне вновь возникло ощущение 'связи времён', перемешанное с чувством странности такого быстротечно текущего времени; внутри ощущался бурлящий поток сил, ноги словно сами, несли меня по мощёным улочкам, сквозь гуляющую толпу, к заветной 'тихой гавани' Души; вскоре я оказалась в зажатом между домов дворике, повернула направо и спустилась в уже знакомое сводчатое помещение теософов.
  
   В этот раз почти все места были заняты, стоял несколько тяжёлый воздух, человек пятнадцать, вероятно, частию просто забредших 'на огонёк', сидели в зале, в котором почти не оставалось свободного места; по виду, часть из пришедших были явно не духовного 'покроя' люди, энергетики их были какие-то 'скомканные', 'с множеством трещин', лица не излучали ничего, кроме 'любопытства обыденности' и какого-то смешного чувства собственной важности; свечи не горели за столом, Бенедиктуса не было на месте.
  Я спросила, будет ли лекция, кто-то мне ответил, что ещё без пятнадцати шесть, лектора пока нет; я нашла пару свободных мест на первом ряду, сняла свой полушубок, и села в ожидании прихода Мастера. Ждать оказалось недолго, помещение словно наполнилось силовыми полями, вошёл Бенедиктус, зажег свечи и поприветствовал всех находящихся в зале людей, как и ранее осматривая их пристальным мягко скользящим взором; и вот, его взгляд остановился на мне, и я ощутила себя словно окутанной исходящей от него тонкой энергией иного измерения сознания, наши взгляды встретились и я услышала:
  'Анна, Вы источаете блики Красоты, и украшаете нашу обитель. Красота - это состояния бытия, а красота Душ - проявление Его величия, - нежно, с лёгкой игривой иронией, сказал Бенедиктус. - Приветствую Вас в нашем Пути к Истине!'
  Я ответила, что очень рада быть здесь вновь, видеть носителя Небесной мудрости и готова внимать её реалиям; после, хотела бы подарить скромный подарок, указав взглядом на лежащую рядом со мною в пакете картину, и поговорить с Мастером. Бенедиктус одобрительно кивнул головой, вновь нежно, с оттенком сострадательности, улыбнулся и сказал:
  
   'Дамы и Господа, Господа и Дамы, вы готовы, будем начинать нашу лекцию о том, что такое мораль и этика человека, и что такое свобода его воления?'.
  Большинство присутствующих одобрительно закивали головами, кто-то даже сказал, что 'уже всё и началось', и он весь во внимании, кто-то произнёс 'с Богом', и когда лёгкий шум утих, началась лекция.
  'Я бы хотел начать с изречения одного великого философа: 'Человек есть единственная метафизическая тварь на Земле', - сказал Бенедиктус. - Только человек, - продолжал он, - способен задавать на Земле вопросы: чем определяются мои поступки и действия, откуда я пришёл, зачем я здесь и что хочу от своей жизни, зачем я пришёл сюда и что должен здесь делать и как могу я управлять своими поступками; ни одно иное живое существо на Земле не спрашивает и то, чем кончается моя жизнь, где её цель и смысл, не обращается с взыванием к Высшему, прося прояснить смысл своего бытия, ни одно иное существо не задумывается откуда берётся свобода выбора и зачем она вообще нужна, не пытается понять что есть любовь и этика жизни.
  На Земле, во всяком случае, в зримом физическом её мире, только человек способен задавать себе такие вопросы и пытаться найти на них ответ; впрочем, - добавил Бенедиктус, - далеко не всякий человек задаёт себе такие вопросы, ещё меньшее количество людей стремятся сколь-либо серьёзно понять сказанное, и лишь малая часть - приходит к их пониманиию.
  Почему столь таинственны и сокрыты от простого взора людей эти великие вопросы человеческого бытия, отчего довлеет над ними словно флер 'потусторонности', закрывающий простое и ясное понимание их сути? Отчего так мало людей способны постичь истинности своего бытия, обрести свободу и любовь своих сердец, проникнуть в таинство смыслов человеческой жизни?
  
   Сегодня мы попытаемся найти ответ на эти вопросы, понять где находятся основы всяческой морали, чем отличаются они от этики и что есть такое свобода человеческого выбора. Предваряя начало лекции, мне хотелось бы воспроизвести для вас ещё одно изречение великого метафизика нового времени, Иммануила Канта, о том, что есть самое 'удивительное и странное' на Земле для Души человека, - великий мистик говорил:
  'Две вещи наполняют нашу Душу самым большим удивлением, чем более мы всматриваемся в них: звёздное небо над нами и нравственный закон внутри нас'. В этом суждении - поэтическое выражение таинства пробуждающейся человеческой Души - способности видеть мистицизм человеческого рождения, даруемый 'вторым рождением' - рождением Души. Это есть наибольшее таинство пробуждённого: видеть величие Божьего мира и осознавать высшую этику Любви Запредельного.
  
   Стоит предельно вчувствоваться в эту мистерию, открывающую живую реальность Бытия Души, наличие Творца и нисхождение Его дара выбора как Галактической свободы пробуждённого человека.
  Жизнь в магическом Мире, радость непрекращающегося причащения к живой реальности, - это магический дар пробуждённого человека, способного превратить высшей алхимией 'золото в бытие'.
  
   Однако, нам надо возвращаться в лоно поставленных вопросов и начинать развёртывать 'бесчисленные нити' их, запутанных для обыденного сознания, смыслов.
  Начнём с понятия свободы выбора и метапсихологических механизмов человеческого ума. Человек рождается на Земле не имея ни самосознания, ни выбора - когда, в каком обществе, в какую эпоху, в какой социальной среде и у каких родителей он является в этот мир; более того, ни психологические, ни телесные качества этот маленький человек не выбирает, всё даётся ему как бы 'от родителей', являющихся непосредственной причиной его появления; и качества родителей, которых он не выбирает, но которые начинают его воспитывать, этот маленький человек тоже просто 'наследует', как и реалии общества и той социальной среды, в которой он впоследствии растёт.
  О какой свободе выбора здесь может идти речь?
  Думаю, если смотреть непредвзятым взглядом, мы не можем найти в таком появлении человека никакой свободы 'его самого'; когда мы будем идти далее, то увидим подобную обусловленность и у его родителей, дедов, бабушек и так далее, вплоть до 'начала времён'. То же происходит, если, используя наши как научные, так и философско-духовные знания, мы пытаемся 'найти свободу' в его психологических качествах, в морали или сформировавшемся обыденном самосознании, - кругом определяющии цепочки причинно-следственных связей, сплошная связанность и детерминизм (тотальная обусловленность).
  То же самое происходит и при нашем как бы более глубинном рассмотрении проблемы свободы, через констатации 'прирождённой свободы выбора' повзрослевшего, обретшего своё 'я' и обыденное само-сознание, человека; просто к обычным, неосозаваемым причинам и следствиям, добавляются причинно-следственные связи его 'я', имеющего реальную и иллюзорную структуру ценностей и мотиваций; когда мы говорим, что человек использует свою волю, мы реально, а не иллюзорно, сами не сознавая того, имеем в виду то, что мотивации этих частей 'я' вклиниваются в цепочки внешних событий и управляют ими в меру своих возможностей влияния на эти события; психологически же человек ощущает, что его мотивы независимы, основаны лишь 'на нём самом', кроме того, остаются невидимыми отстоящии от фокуса внимания причины и качества действующего человека, мотивации не имеют зримой связи между собою и своими побуждающими причинами, - и человек с 'чистой' совестью и вполне искренне чувствует и считает, что он выбирает сам, независимо, по своему свободному волеизъявлению.
  Это очень краткое, схематичное описание, - добавил посмотрев на слушающих его людей, Теософ, - чтобы досконально изучить эту структуру реалий человеческого бытия, понадобилось бы куда большее количество времени, и начинать необходимо было бы с общих основ строения человека и его способностей познания; кроме этого, все частичные и фрагментарные знания о механизмах человеческой жизни должны собираться нашим умом в единую картину, которая должна проживаться нашими высшими чувствами и создавать состояния бытия, позволяющии не только знать эти 'законспирированные' нашим Управителем истинности, но и реально проживать их присутствие во всех аспектах человеческой жизни на Земле.
  
   Сейчас, наша первая задача - дать номинации реальному положению дел человека на Земле и осознать всю 'плачевность' его тотального биоробототизма, который не 'отменяет' ни наличие обыденного самосознания, ни высокой интеллектуальности, ни творчества (последнее лишь творит новации, а не свободу).
  
   Итак, картина получается достаточно мрачная и даже кошмарная, - жизнь биороботом с иллюзией свободы выбора, без всяких перспектив и надежд, в руках умного и хитрого Управителя Земли, Полубога Солярного мира.
  
   Когда видишь эту картину во всей её убийственной 'красе' - сердце видящего наполняется великим состраданием к 'обречённым', 'зависшим над Бездной' людям, пребывающим в детских иллюзиях своей 'самодостаточности' и 'свободы', не способных что-либо изменить в своей судьбе и обречённых на вечные скитания Сансары.
  Но это - уже иной наш главный вопрос - об основаниях высшей этики, находящихся за пределами обыденного сознания и истекающих состраданием Видящего, на основе обретённого просветлевшей Душою высшего таинства Мироздания - Любви сотворившего Дух и живые матрицы наших Душ - Сверх-Разума Абсолюта.
  Для знающих добавлю, что это неразделяющее видение - осознающее великое единство в Абсолюте всего 'произросшего' во всех мирах, - и есть высшая философия Божественного Единства, именуемая Адвайтой бытия или просто адвайтой.
  
   Сейчас мы сделаем перерыв, - сказал Бенедиктус, - ибо вам необходимо немного ослабить нагрузку своих умов, чтобы мы могли эффективно двигаться дальше, - завершил, смотря плавно скользящим, полным запредельных энергий взором, Бенедиктус.'
  Я ощущала странный прилив энергии во всём теле, голова же была в одно и то же время пуста и наполнена; приподнятость настроения ощущалась смутным, исходящим из самых глубин моей Души, чувством причащения к чему-то непереоценимо важному, являющему тайну самого бытия, сокрытую от взоров большинства и явившуюся мне своею 'сокровенною правдою'.
  Я подошла к Бенедиктусу, поблагодарила его за происходящую мистерию и вынула из пакета предназначенную ему картину, развернула её полотном к его лицу и произнесла: 'Во имя высшей Истины!'; более того я ничего не могла произнести, смотрела в глаза Бенедиктусу, и когда он отвёл взгляд от картины, добавила: 'Я вижу в Тебе Свет самого Создателя. Я благодарю Бога за этот Твой дар!'.
  Теософ улыбнулся, в его глазах промелькнула лёгкая мистическая грусть, и сказал мне: 'Анна, - мне нравится Твоя картина, ибо вижу - писала её Ты 'в духе', она полна живой силой, словно Ангел Света живёт и в её полотне, она излучает сострадание, боль за судьбы Земли. Но, Анна, там нахожусь не я, я 'простой смертный', и если можно было бы и именовать меня Ангелом Света, то лишь с одной употребляемой на Востоке приставкой: 'дас' или слуга.'
  Бенедиктус бережно взял картину в руки, ещё раз взглянул на неё, словно общаясь с изображённым на ней живым образом Люцифера, сказал 'ОМ' и положил картину на стол, где она, во всполохах догорающих свечей, словно приобрела ещё большую живую силу.
  'Пойдем на воздух, Анна', - сказал Бенедиктус и мы поднялись во дворик, где прогуливалось почти половина пришедших на лекцию людей. Десять минут прошли быстро, Бенедикутс отвечал на вопросы людей, заодно, как я заметила, стараясь осознанно курить сигарету; последнее ему полностью не удавалось, он переводил взгляд то на исходящий дым, то на лица спрашивающих людей; я постаралась скопировать осознанное курение, слушая 'краем уха' произносимые вопросы и ответы, концентрируя разделённое внимание и на ощущениях от вдыхаемого дыма, и на его выпускании 'в небо', и на лицах и голосах окружающих.
  Мы практически не смогли поговорить с глазу на глаз, чего мне хотелось, поскольку я желала договориться о нашей новой встрече, которою мне хотелось с нетерпением приблизить насколь это возможно. Ладно, подумала я про себя, после лекции я смогу поговорить с Мастером, нечего мне спешить.
  Вскоре все вернулись в полуподвальный зал, я снова сидела на своём месте, ощущая, что как будто мне чего-то не хватает, и мною было что-то потеряно; лишь минуту спустя я поняла, что подаренная Бенедиктусу картина не жила отдельной от меня жизнью, и словно моя частичка 'ушла от меня' и находилась на столе у Теософа.
  
   'Итак, - сказал Бенедиктус, - приступем к следующей части нашей лекции.
  Теперь я хотел бы остановиться на том, что есть такое общественная мораль и чем она отличается от этики. Как мы видим, наше 'я' имеет много 'этажей и уровней', одним из которых и является регуляция общественного поведения человека, именуемая моралью; наши обусловленные воли, входящии в мир взаимоотношений со своими целями, должны иметь систему 'сдержек и противовесов', чтобы не создавать чрезмерного, опасного трения конфликтов интересов во взаимодействии человека с человеком. Мы сами, на основе бесчисленного множества примеров жизни, видим, к чему, зачастую, приводят такие 'необузданные' межчеловеческие 'трения', как часто 'горит кожа и мясо', или, даже, 'испепеляются кости' одних 'собратьев' по Земле другими, и подобное действо присутствует практически постоянно на микромасштабах индивидульных судеб, так и, периодически, с момента начала всей новой истории, в макромасштабах множественных и нескончаемых войн; сюда можно добавить несметное количество всяческих не находящих заметного отображающего отклика в летописях истории, 'щекотаний' и 'пинков', столь щедро наделяющих бросовыми энергиями агрессии очередного несчётного 'сестру или брата' по обители Земной.
  Вот для чего, наряду с законами, и образована общественная мораль, которая, в достаточной мере и не справляется с урегулированием столкновений человеческих эгоизмов и составляет ещё один детерминированный механизм человеческой взаиморегуляции.
  
   Теперь мы должны перейти к самому важному: есть ли вообще выход из такого плачевного положения человеков Земли, можно ли 'пробить брешь' в обусловленности и выйти к истинной свободе воли, можно ли обрести вместо конвенциональной (соглашательской) морали этику, способную сделать сердце человека истинно сострадательным, дать ему инспирацию творчества пути ввысь?
  Безусловно, эти вопросы - само живое полотно жизни человека, и от их разрешения зависит сам смысл жизни человека на Земле.
  Как вы помните, мы ранее разбирали так называемую 'пирамиду' мотиваций, для того, чтобы был ясен механизм обусловленности нашего ума. Теперь мы двигаемся к пониманию того, где находится 'ахилесова пята' этой тотальной обусловленности, как её обнаружить и выйти из биоробототизма жизни.
  Первое, что нам следует понять, это невозможность освободиться внутри самого обычного ума 'от ума', - это будет порочным кругом, к водовороте мыслей которого 'погибла' не одна ищущая Душа; мы должна создавать внутри себя нечто новое - максимально независимый от ума, использующий совершенно иные основания разума (кому угодно будет номиновать по-иному - высшего ума) - истекающего из матриц духа, на которых базируется и сам ум, не сознавая своей первоосновы, - экран чистого наблюдающего сознания.
  Вот здесь и находится 'ахилесова пята' низших матриц программ человеческого рода, побуждающих человека быть подчинённым своим целям и лишающих его 'высшего разумения' о своем истинном, рабском положении на Земле; только отсюда и может начинаться подлинная духовность и произрастать свобода; другого пути просто нет, альтернативу являют лишь навеваемые тем же Управителем иллюзии собственной свободы и мнимость доброй воли, навеки порабощающии Души или, что будет звучать правильнее и точнее, заставляющии жить с эрзацем Души, в иллюзии её 'доподлинного' наличия.
  
   Вдумайтесь в сказанное, попытайтесь вжиться в мелодики выраженных смыслов, медитационно войти в осознанность, пусть и на короткий момент времени, чтобы ощутить истинное положение ваших дел и возыметь силу и смелость к своему освобождению от рабства.
  Далее, что как бы уже само вытекает из сказанного, мы попытаемся понять, что же есть основание высшей этики человека? Да, именно так, и только так во внутренней плоскости сознания человека, - наличие отстранённого наблюдателя, чистого экрана сознания, истекающего от живой матрицы Духа, - ибо только Там наличествует свобода (безусловно, тоже не абсолютная) и только Оттуда как дар Творца она может нисходить на нас, тех, кто живёт не умом, а сознанием, тех, чьи Души обрели то 'минимальное' количество Света, способного растопить 'лёд забвенности' и начать творить - свою жизнь здесь, и будущую Жизнь - Там.
  Ко всему следует добавить, что, если следовать теории реинкарнации, человек сам ответственен за своё будущее - тем, насколько он работал здесь над своею осознанностью, как он реально - в измерениях состояний бытия - здесь жил, а не как воображал о жизни и не как 'механически рефлексировал'.
  
   Вот здесь и сокрыта главная мистерия Человека - способного к сознательному творчеству, созданию Души и выбору своего вселенского будущего. И никакой Полубог не способен противостоять этому дару самого Сверх-Разума, ибо не было возможности создать человека, не используя Образ и Подобие Высших Сфер Бытия - живого и вечного АБСОЛЮТА.'
  
   Тут Бенедиктус на время замолчал, словно погрузился в глубину медитации, лишь после чего добавил:
  'Только не следует забывать, что в нашу эпоху Железного века освободиться могут лишь избранные. Станьте ими. Этим вы поможете и другим - достойным Вечности.'
  
   На этом лекция, как я почувствовала, подошла к концу, Бенедиктус объявил перерыв, после чего должны были начаться обсуждения и дискуссии. Я чувствовала себя, словно сам Люцифер снизошёл до меня и раскрыл мне самую великую тайну человека, - технику освобождения Души; внутри была лёгкая дрожь, пальцы мои чуть похолодели, на лбу проступили маленькие капельки пота; кроме всего, мокро было и в ложбинке между грудями, за ушами и, даже в нижней части живота; но моё напряжение меня не беспокоило, словно являлось неизбежным последствием постигнутых мною истинностей.
  Я подошла к Бенедиктусу и поблагодарила его за столь интересную лекцию; глаза мои сияли отражёнными частичками неземного Света, внутри я ощущала возвышенную радость, моё состояние явно было выше 'обыденного', словно я находилась сразу в двух реальностях - чистого сознания и этого инертного, тяжёлого материального мира.
  Бенедиктус сказал мне: 'Я вижу, Анна, ты смогла причаститься к более высоким пониманиям, эти состояния сознания необходимо поддерживать волей и развивать дальше, используя различные техники работы над собой. Как бы ты охарактеризовала то главное, что смогла понять сегодня? - спросил, глядя в мои глаза, Теософ.'
  Ответ пришёл ко мне как бы сам, автоматически: 'Я смогла причаститься к свободе; я ощутила глубину нашего неведения себя.'
  Бенедиктус вновь улыбнулся, на его лице проявилась таинственность, словно за улыбкой скрывалась сама извечная игра Бога, и сказал:
  'Анна, возможно, мы сможем встретиться с Тобою завтра, если у Тебя нет иных планов на этот последний день уходящего года'.
  Я ощутила новый прилив энергии, и радостно, почти как юная пионерка, произнесла нараспев: 'Я готова, я буду очень рада'.
  Мы договорились условиться о точном времени и месте встречи на следующий день, утром. Вскоре Теософ сел на своё место, ему принесли новые свечи, которые сразу же были зажжены, всполохи их огней снова придали его лицу таинственность, и началось обсуждение.
  
   Первый вопрос на сей раз задала я, несмотря на то, что кто-то в задней части зала совместно со мною начал говорить; я спросила о том, сколь соотносится между собою достижение свободы выбора и способность к истинному состраданию, и как тогда оценивать добро, исходящее от обычных людей, если они не свободны выбирать и действовать осознанно в высшем смысле этого слова.
  Бенедиктус стал отвечать: 'Действительно, в этом мире твориться, слава Богу, не только зло, есть множество человеческих действий, подпадающих под определения добра; сейчас мы не будем глубоко вдаваться во взаимосвязанность и родство этих понятий и основанных на 'добре-зле' действий, но подчеркнём, что корни их едины и находятся в самой структуре ума, требующего оценки разделением, фрагментацией реальности.
  Обычный ум не может функционировать по другому, лишь выход в сферы чистого осознавания приоткрывает видения единства, которое делится умом на различные части, порождая двойственность и разрывая цельность полотна жизни. Обычный человек, творящий добро, находится в этой разделённости, и мотивы его действий не обладают чистотой цельности; в его побуждающих творить добро силах отсутствует свобода воления, и, говоря иными словами, они производятся так же механистически, как и творение зла.
  Для того, чтоб обрести истинную этическую ценность, должен присутствовать реальный, а не воображаемо-иллюзорный выбор и отсутствие привязки к плодам действия, которое должно проистекать 'спонтанно', в потоке истинного сострадания Души, а не происходить от человеческого 'эго', даже из 'высоких' его структур, затрагивающих эстетические ли, моральные, духовные его части;
  иными словами - творение добра должно основываться на высшем, космическом сострадании к человеку, а не на любых мотивах его личности; безусловно, в обычной жизни, мы классифицируем степени добра по тому, из каких мотивов оно истекает, сколь они 'высоки' или 'низки', какова доля 'собственного интереса' и к какой категории нашей личности они относится.
  С наступлением пробуждения Души все мотивы человека приобретают состояния осознанности и любви, уходят определяющии 'нечистоту' факторы мотиваций, приходит способность истинного сострадания и свободы выбора.
  
   К сему,- добавил Бенедиктус, - только эти состояния сознания оживляют Душу, и она становится способной отражать высшую Любовь Творца и Его свободу проявлять её в Мире; всё иное, сколь бы ни казалось оно нам 'благим' или 'добрым', - есть лишь наша иллюзия самовозвеличивания и служение порабощающим нас силам.
  Таков мой краткий ответ, Анна, также добавлю, что такая свобода 'великого делания' открывается нам не умом и его понятиями, а лишь живыми состояния бытия - одновременным присутствием 'над и внутри' реальности жизни, - закончил Бенедиктус.'
  
   Далее, сидящая сзади пожилая женщина, сказала: 'Вы приписываете себе роль пророка, говорите так, как будто вещаете высшии неоспоримые истины, но в ваших словах я чувствую лишь гордыню и нелюбовь к Богу. Вы позволили себе заявить, что Иегова не высший Бог, сказали в прошлый раз, что не принимаете Его воли на Земле. Ваши умствования только сбивают людей с толку, мешают неокрепшим Душам развивать в себе веру и любовь. В этот раз вы дошли до того, что обвинили чуть ли не всё человечество в рабстве, назвали людей биороботами, попытались обесценить всё доброе, что делается на Земле.
  Я вижу, что вы просто не верите в Бога, обманываете себя и людей какими-то концепциями и, более того, возводите Сатану на трон, заявляя, что это он, Люцифер, только и есть источник света, - закончила говорить полная 'справедливого гнева' пожилая женщина.'
  
   В зале поднялся лёгкий шум, сопровождающийся приглушёнными смешками, люди пытались пристально всмотреться в говорившую, кое-кто улыбался, а один пожилой мужчина сказал 'Хватит нам сект и слепых верований; если вас не интересует знание, зачем сюда ходите?'.
  Сразу же вмешался Теософ, попросив не ругать пожилую женщину: 'Знаете, вы ведь правы, глядя со своей позиции; вам просто по-другому и не может видиться сказанное мною; и я знаю, что вы говорите искренне, и чувствуете реальную боль от услышанного здесь вами, походящего для вас на богохульство.
  Я не собираюсь пытаться вас переубедить, да и это ничего бы не дало вам; вы сами должны попробовать приблизиться к истине, сами должны начать понимать, что не всё в этом Мире так 'односложно и просто', не всё расцвечивается лишь 'двумя цветами' - чёрным и белым.
  Кроме того, взгляните, пожалуйста, на табличку, висящую над моим столом, где написано: 'Мы не претендуем на высшую Истину, мы лишь ищем наибольшего приближения к её правде.'
  Более мне сейчас нечего сказать вам, кроме пожелания приблизиться к этой великой Правде Реальности.
  Благодарен вам уже за то, что вы высидели до конца лекции и выразили своё мнение, - закончил ответ Теософ. В зале продолжалось лёгкое оживление, словно серьёзность сказанного на лекции и некоторая скованность вниманий слушавших стала переходить в игривое состояние умов; посыпалось множество вопросов, и обсуждения продолжались на протяжении всего последующего часа.
  Люди говорили более всего об общественной морали, о её эррозии в новое время, о том, как сложно практиковать осознанность, а также поднимали вопросы структуры человеческого ума.
  Мне было интересно слушать обсуждаемое, но я не ощущала в большинстве спрашивающих той глубинной силы, которая позволила бы мне сразу почувствовать, что они серьёзно работают над собою и достигли чего-либо зримого в состояниях сознания; порою, создавалось ощущение, что для многих присутствующих работа над собою ограничивалась работой над своими размышлениями, проговариванием множества слов и отсеиванием слов 'ненужных'. Однако, в зале было несколько человек, про которых я так сказать бы не осмелилась, они излучали сильную энергетику, почти ничего не спрашивали, а больше тихо слушали происходящии беседы.
  Вскоре вопросы иссякли, даже у тех, кто любил много жонглировать словами и чувствовал в этом радость, а, может, и видел здесь своё развитие; появилось более насущное желание - оказаться побыстрее дома. Обсуждение закончилось, Бенедиктус сказал, что сегодня никаких дополнительных занятий не проводится, они будут продолжены в новом году, пожелал всем делать пред новым годом практики прожигания старой уходящей кармы и практики создания намерений на наступающий год, после чего в игривом, но сохраняющем серьёзность, жесте воздел руки к Небу и пропел 'Оооомммм'.
  Одна из женщин, членов ложи, напомнила о дате новой лекции, а также указала на ящик для пожертвований на хозяйственные нужды (теософы не брали прямых пожертвований 'за знание'), люди подходили и жертвовали, как я невольно видела, в основном мелкие купюры, я положила туда пятисоткроновую деньгу, подумав про себя, что получаемое мною знание 'бесценно'; в зале уже почти не оставалось народу, кто-то из пожилых мужчин подошёл ко мне, сказал комплимент и спросил, буду ли я дальше ходить на лекции, я поговорила немного с этим мило выглядевшим старичком, одетым в пальто с длинными, почти до колен полами, и собиралась уже подниматься по лестнице, пока мой путь не прервал голос Бенедиктуса: 'Анна, - до завтра; я позвоню Тебе утром. ОМ'.
  Такое прощание вновь вызвало во мне лёгкую восходящую волну энергии, прошедшей словно через моё сердце, я улыбнулась в ответ и неуклюже проговорила: 'ОоМ', после чего ступила на лестницу и оказалась на улице.
  
   Старый город жил своею вечерней предновогодней жизнью, по улицам группами и в одиночку ходили люди, через окна были видны полные народу многочисленные кафе и ресторанчики, приглушённо хлопали их двери, на старинных зданиях то и дело мелькали гирлянды лампочек, в некоторых окнах виднелись небольшие украшенные блестящими, чаще серебристо-серыми, шарами и маленькими поблёскивающими огоньками елки. Я шла по направлению улицы Виру, во мне была странная 'тяжело летящая' приподнятость, смотрела по сторонам, почти ничего целенаправленно не думала, мирилась с тихо проходящими где-то на периферии сознания мыслями, особо не обращая на них внимания; я старалась быть 'здесь и сейчас', чувствовать двигающиеся под моими ногами гулкие гранитные мостовые, 'ощупывать' старые причудливые дома и серые башни; я была, хоть и не тотально в этом реальном времени, которое представало мне 'слоёным пирогом' различных бесчисленных времён, где 'моё настоящее' запекало каждое прожитое мгновение новый тонкий слой уходящей в прошлое реальности, но мои самоощущения давали мне возможность слегка соприкоснуться с тайной времени.
  В таком состоянии я вскоре добрела до своей 'наследницы Плеяд', и лишь только повернув ключ зажигания, с лёгкими утробными звуками запустившегося мотора, я вернулась в обычное состояние ума; вероятно, машина потребовала от меня собранности, концентрации на себе, словно являла неорганическое живое существо, общающееся со мною и требовавшее к себе моего уважения и энергий, как бы в ответ на своё служение мне. Ручка тип-троника коробки переместилась в положение 'драйв', газ был выжат почти до пола, меня вжало в сидение, ощущалось 'прилипание' моих внутренностей к спинке, и я, испытав острое ощущение ускорения, находилась в потоке двигающихся по Мере пуйэсте машин.
  Вот, подумала я, 'ускорение пути'; так же сильно надо 'ускоряться' в пути развития, чтобы влиться в поток извечно движущегося духа; невозможно ползти улиткой, поток выкинет её за пределы своего пути; потом во мне крутились подобные этой разрозненные мысли, но они не очень отягощали меня, я была 'в езде', ощущала свою живую связь с моим 'неорганическим живым существом', машиной, словно она являлась металлическим продолжением моего тела, и испытывала наслаждение несколько более быстрой, чем обычно, ездой.
  Улица Ахтри, направо Пронкси, налево Нарвское шоссе, правее Вейзенберга, и далее, моя маленькая улочка , - картина моего перемещения мелькала словно на экране кинотеатра, взвывал при трогании и обгонах трёхсотсильный мотор, и не было никого равного мне на дороге; и вот открываются ворота во двор, машина на стоянке, я поглаживаю её нежно по 'пузу мотора', капоту, ладошкой, и я вновь у себя дома, в моём 'художественном гнезде Души'.
  
   Раздевшись, приготовив себе незамысловатый ужин, вкушённый мною с утроенным аппетитом, я сидела у окна, в кресле, пила лёгкий, пахнущий ликёром 'амеретто' кофе, с полурасслабленным телом, и созерцала утопающий в чёрном свете ночи 'дворовой' пейзаж; ветви деревьев, выглядевшии чёрно-серыми, легко колыхались, всполохи отражённого света фонарей мелькали на них уходящими во тьму множественными светлыми точками, небо также было чёрно-серым, но слегка светилось изнутри, звёзды были закрыты покровом облаков; и вдруг я ощутила вязкий страх, словно тьма становилась Тьмою Небес, заволакивала меня в свои 'тенета', - я была в центре крутящейся воронки, стремившейся поглотить меня в своей пучине забвенности. Я отвела взгляд, но ничего не помогало, я ощущала как что-то необоримо огромное наваливается на меня и поглощает огонёк моего сознания в своих вязких, бескрайних просторах 'чёрного молока' Бездны.
  Я отошла от окна и легла на диван, подумав про себя: это словно конец, непреодолимая неотвратимость смерти; страх пронзил меня своим холодом в позвоночнике, обездвижил своим леденящим объятием; руки и ноги словно 'приросли к телу', двигать ими было почти невозможно, и всякое малое движение требовало несоразмерно больших сил. Я словно уносилась в черноту Хаоса, в какое-то иное измерение бытия, казавшегося мне небытием.
  И вдруг я увидела Свет, радугою сияний явившийся предо мною; сама я была словно подвешена в потерявшей в этот миг свою густоту разжиженной черноте и предо мною предстало доселе невиданное Существо, постоянно переливавшееся множественными красками, словно лоснящееся от их бархатистой глянцевости, живущее изнутри источающимися из всех его неисчислимых внешних пор играющими энергиями живого духа.
  
   'Анна, - сказало мне небесно грохочущим голосом Существо, - я есть Бог Солярного мира, Бог Земли, Твой Бог! Люди служат мне, поклоняются мне, именую меня Высшим Творцом Миров. Я ваш Бог, 'Бог Неба и Земли', Анна. Для вас я как Бог-Отец, и вы не зря именуете меня Высшим, ибо всё равно лицезреть ничего более высокого не можете; вы просто не приспособлены к тому. Поэтому множество данных мне имён - Иегова, Яхве, Кришна, Саваоф, Брахма, Вишну и все иные - они, на самом деле, принадлежать Мне. А Я - часть Великого Абсолюта. Ты думаешь, что я жестокий Бог, Бог-мучитель, ответственный за все ваши страдания, лишающий вас, землян, свободы выбора и питающийся вашими тонкими энергиями, словно 'стригущий баранью шерсть' и лакомящийся периодически из вас приготовленными 'шашлыками'.
  Нет, Анна, - продолжал неопровержимой непререкаемостью громовой речи огромный, сияющий всеми переливами красок, в которых тонула чёткость очертаний, Живой силуэт, - я делал и делаю всё возможное, чтобы вы были совершенны, я собирал планеты и Землю, создавал Солнце, наделял их мудростью служения, одухотворял жизнью, проектировал вас, человеков, - на пределе своих возможностей, используя все свои силы, знания и мудрость. Мир удался, - посмотри сколь он целесообразен, продуман, мудр, - всё крутится, двигается, работает, живёт; но совершенство этого мира не удалось мне, - и это не моя вина, Анна.
  Та область, где я Правлю, очень удалена от Абсолюта, здесь много больше утяжеляющих, инертных сил материи, много больше законов грубых миров, так устроен Луч Творения, так создано нашим Отцом всех - Абсолютом.
  То, что я смог сделать в этом серединном Мире, - это предел возможного здесь, дальше нет никакого пути, надо подниматься выше по Лучу Творения, в более высокие миры, на более высокоорганизованные планеты. Мы все здесь учимся; учимся жить, творить и просветлевать.
  Я тоже хочу просветлеть, и, быть может, просветлею вместе с просветлеющим человечеством, вместе с его лучшими человеками.
  Знаешь, Анна, - сказал уже не таким страшно-грохочущим голосом Полубог Солярия, словно излучая милость, вы, люди, наделены от Абсолюта высшим Образом и Подобием, - и это дарует вам возможность развития и выхода за пределы Моего Мира. Ты думала, что я забрал от вас свободу, лишил возможности развития большинство землян; нет, это не в моих силах лишить всех свободы и духовности, даже в нынешнюю вашу эпоху; не переживай же особо за тех, кто не хочет и не может идти, не афишируй их страдания для обоснования моей 'низости'; не всё так просто и однозначно как ты думаешь и думают тебе подобные.
  Даже этот мир, спроектированный и собранный мною из Хаоса, дался предельным напряжением моего духа, и он неизмеримо выше неупорядоченной Бездны.
  Быть может, потом узнаете сами. Я сделал всё лучшее, что только возможно для вас здесь; не было иной возможности, как бы я ни хотел. И я уважаю тех землян, кто истинно верит в нашего общего ОТЦА , обретает мудрость, никого не осуждает; они - уже даже помимо меня - идут Выше, им дарована возможность Освобождения. А за остальных - не стоит переживать, пусть служат Мне и этому Миру, в конце концов - я их непосредственный Отец.'
  
   И тут я, поражённая до онемения, но уже не имевшая страха, решила спросить Бога Солнца:
  'А почему Ты скрываешь себя от нас, почему не объяснишь людям реальное положение дел?!'
  Светящееся огромное существо ответило мне запредельным голосом:
  'Я не скрываю Себя. Но виден я только видящим, слышан только слышащим, понимаем только мудрецами.
  Всё сказано также в данных вам Священных книгах, во всех; надо лишь смочь прочесть; там есть всё - и обо Мне, и о высшем Сверх-Разуме; и о путях Освобождения. Но каждый видит в пределах своих возможностей, и служит именно своим господам.'.
  После этого огромное Существо стало растворяться в Пространстве, сверкающии многоцветные огненные краски поблекли, растворившись в пространстве Бездны, и я как бы потеряла сознание и резко погрузилась в сон.
  
   Вновь осознала себя я лишь под утро, проснувшись с какой-то глубинной головной болью; я лежала одетая на диване, в памяти моей остался чётко отпечатанный разговор с нашим Солярным Богом. Странно, странно, - сказала я себе, что бы это значило? В голове кружилось множество мыслей, они не были оформлены, не вели к какой-либо цели, а просто ухватывали и отражали отдельные штрихи картины пережитого мною прошедшей ночью; я никак не могла собрать мысли воедино, ум ощущался вязкой кашей с бесчисленным множеством мелких крупинок разрозненных смыслов, которые были приклеены друг к другу липким чувством смутного наличия в этой неоформленной массе чего-то большего, очень значимого, но пока не раскрывающего мне свои смыслы.
  Встать с дивана составило некоторое усилие; прохладная струя спадающей на тело воды из душа начала приводить меня в чувства, словно снимала тягучий покров сна; тёплый, густой кофе мармеладного вкуса начал разливаться по моему телу, голова стала светлеть, неоформленные многочисленные тягучие мысли рассеиваться; я сидела около окна, пила маленькими глотками кофе, курила лёгкий 'мальборо' и окончательно 'приходила в себя'.
  Теперь я могла силою воли направлять свои мысли, и смогла спросить себя: что же это было со мною - вИдение или видЕние? Однако, ясного ответа в самой себе я так и не получила, и через некоторое время, чувствуя дальнейшую бессмысленность усилия понять произошедшее, ощутила сильный внутренний импульс отобразить виденное на холсте.
  И вот, я стояла на коленях у мольберта, краски как бы сами, помимо моей воли смешивались, кисть напитывалась их цветной субстанцией, рука двигалась около холста, происходил магический ритуал творчества, холст оживал прорисовывающимися линиями форм, обретал живую энергию изображаемого, и - огромное, огнедышащее, пылающее жизнью, излучающее во все стороны поражающие своею глубинной насыщенностью разноцветные, огненные струи Существо обрело зримые очертания, ожило излучаемыми потоками сил, - образ виденного мною был готов и стал жить своею непонятной мне жизнью.
  Я остановилась, залюбовавшись на находящегося на холсте Бога; его сила была огромна и обвораживала, не давая отвести взгляд; и лишь усилием воли, вспомнив, что это лишь отражённый образ Его наличия, я смогла отойти от картины, пошла в кухню, снова пила густой чёрный кофе, смотрела на игру облаков на небе и курила сигарету. Во мне было воодушевление, смешанное с чувством приподнятой праздничной 'важности' от сознания своего причащения к чему-то очень значимому и далёкому, ставшему столь близким мне и говорившим со мною.
  Я вернулась в комнату-мастерскую, поток силы снова подхватил мою руку, не было никаких мыслей, руки сами делали 'магические пассы', полотно обрастало пространством чёрного, словно светящегося изнутри 'молока' Бездны, обрисовывались линии моей Души, приобретшей очертания маленького, светящегося изнутри шарика, словно являющегося частичкой огромного, пылающего огнём духа, шарообразного образа Солярного Бога; маленький шарик жил Его жизнью, был связан с ним незримым полотном полей Духа, большой шар был словно подвешен в живом Пространстве, состоящем из незримых бесчисленных волокон всепроникающей Жизни; всё полотно освещалось внутренним Светом, кругом была разлита неведомая обычному взору 'живая реальность', не было ни одного 'мертвого уголка' или 'пустой пустоты', сама Бездна светилась хаосом Жизни, являя собою лишь одну из её форм.
  
   Картина была завершена; я лежала на полу, мои руки были расставлены в стороны, во мне присутствовала неописуемая радость от свершённого. Меня разбудил телефонный звонок, доносившийся из лежащего на кухне мобильного телефона, трубная мелодика из пятой симфонии Бетховена излучала величественные аккорды человеческого стремления ввысь. Я встала, прошла на кухню, на всякий случай даже не взглянув на своё новое 'детище', стоявшее на мольберте, и, не посмотрев на табло, нажала на кнопку ответа, проговорив: 'Малая Душа слушает'.
  'Моё почтение Душе Анны, - услышала я бодрый, с оттенками праздничности, голос Бенедиктуса. Как Твоё внутреннее состояние, Анна?' Во мне пронеслась мысль о том, что Бенедиктус знает о происшедшем со мною этой ночью, и я ответила: 'Теперь всё нормально; я запечатлела свои откровения на картине, приходи ко мне, увидишь'.
  'Ты видела что-то значимое ночью, - спросил Бенедиктус'.
  'Да, - ответила я, - сам Иегова приходил ко мне, и говорил со мною! - сказала я с каким-то полукриком Души'. И тут я подумала, ведь Бенедиктус мог и не знать о виденном мною, он просто позвонил, чувствуя что-то 'неладное', на часах уже было почти три, я, решившая вчера позвонить сама, молчала; сомневаться в искренности моих намерений у него не было никаких оснований, значит, подумал он, 'что-то случилось'.
  Мы договорились о встрече в близлежащем парке, на том же месте, как и несколько дней тому назад; мне хотелось прогуляться по аллеям, вновь причаститься к умиротворяющей Душу природной красоте, столь близкой моему сердцу и словно вещающей о том, что на нашей Земле есть не только буйная палитра 'всех цветов серости', но и разноликие чарующии краски живого присутствия словно снисходящей с Небес красоты.
  
   Выйдя из дома, я сразу же ощутила живительную силу свежего воздуха, который несмотря на свою влажность и нулевую температуру, вдыхал в меня природную свежесть жизни; ко мне возвращалась бодрость, мысли становились более организованными, словно освежались вместе с моим витальным ощущением самой себя. Я не любила это 'температурное безвременье', столь часто на протяжении первой половины зим, в последнии годы теплеющего климата, создававшее вязкое, слизкое чувство длительного нахождения между разных стихий; влажный воздух, почти постоянное таяние только что выпавшего снега, отсутствие погодной определённости, обращение в серость снисходящей белизны, вязкость загустевающей размытости, словно пачкающейся от неперевариваемой каши несцепляемых между собою элементов стихий, - всё это отражалось во внутренних состояниях и создавало ощущение 'распутицы' внутри Души, лишало ощущения радости любования праздничной красотой отдыхающей под чистыми белыми покровами снегов, природы.
  Однако, сейчас я не ощущала нынешней унылости природы; влажный и свежий воздух приносил мне энергию природных сил, окружающая водянистая размытость не виделась мне чем-то угнетающим; во мне была сила внутренней радости, позволяющая ощутить самое прямое значение столь символических строф одной из любимых мною песен, философски вещающей об отстранённости сущего от наших оценок, о чём мне и сказала промелькнувшая во мне мысль: 'у природы нет плохой погоды; каждая погода - благодать'.
  Я шла по аллеям старого парка, вдыхала природную свежесть, даже сиротливые, оголённые 'антенны' обращённых к небесам ветвей говорили мне лишь об одном: этот таинственный мир расцвечивается красками нашей Души; мне было вновь хорошо, радостно, мысли почти не беспокоили меня, внутри было величественно спокойно, словно лёгкий флер благодати снова снизошёл в мою Душу.
  Сама не заметив того, я подошла к провозвестнику Красоты Небес, фигурке Апполона, поблёсткивающего влажной глянцевой чернотой своего земного тела; почему он чёрный, - мелькнула во мне новая мысль,- неужели так 'черны' его дела на Земле или, быть может, люди не всегда различают красочную яркость приносимой им красоты, столь быстротечно перетекающей в тяжести каждодневных обыденностей их жизней?
  
   Мои мысли прервало уже знакомое приветствие подошедшего сзади Бенедиктуса: 'АаааУуууМммм! Моё почтение Душе Анны!'.
  Я обернулась, рядом стоял мой Люцифер, в широкополой чёрной шляпе и такого же цвета кожаной куртке со свисающими вниз длинными полами, придававшей ему облик мистика-эстета; я на момент залюбовалась этим прямым соответствием одежды его сущностности; Бенедиктус заметил мою маленькую заминку, сказав: 'Цельность помогает быть собранным; цельность Души - даёт осознанность. Пойдём на прогулку, Анна?'
  По пути я рассказывала Бенедиктусу о виденном мною прошедшей ночью, в красках описывая ощущения, которые мне пришлось пережить. Мастер слушал внимательно, и лишь изредка на уголках его губ я замечала посещавшую его лёгкую улыбку. 'Анна, - то, что ты способна видеть на Тонких планах, - сказал Бенедиктус, - даёт тебе огромный стимул к развитию, так сама Божественная сила учит тебя видеть то, что сокрыто от обычного, даже называющегося умным, человеческого взора.
  Но, Анна, не обольщай себя этой новизной, ибо ты сама не можешь знать с кем и как, и почему ты там общаешься; Тонкий мир огромен, и далеко не всегда приходящее к тебе есть то, за что себя выдаёт; ко всему примешивается и 'нечистота' взора, ибо у непробуждённой Души есть 'много слоёв Небес', сотканных собственным воображением.
  Чтобы знать 'кто есть кто', чтобы доподлинно видеть - необходимо иметь кристально чистую Душу, незамутнённую 'самой собою же' или, если сказать точнее, надо иметь чистое сознание и взращённую Душу, ибо непробуждённый человек имеет лишь иллюзию Души, он живёт её воображаемым наличием.'
  Эти слова Мастера несколько расстроили меня, но я чувствовала глубинную правоту сказанного; мне вспомнились слова Гурджиева, о необходимости создавать Душу работой над собою, о том, что несвободный человек, фактически, не имеет никакой Души 'в себе', поскольку является механическим слугой множества сил и условий его жизни.
  
   Однако, для меня оставался открытым вопрос о том, как тогда вообще человек существует 'без Души', ведь, как было сказано во многих Священных писаниях, - 'Душа неуничтожима'.
  Бенедиктус ответил на мой вопрос так: 'Люди часто ассоциируют своё наличие с наличием Души, делая этим одну важную и принципиальную ошибку - они не отождествляют находящееся в них высшее Божественное начало с собственным осознанным нахождением в нём и нереализованной возможностью использовать эту высшую мощь Духа; иными словами, наличие принципа 'человекоустроения' не означает прямо истекающей отсюда возможности проживать его осознанно, обрести живое присутствие 'Образа и Подобия'; этот Путь неизбежно требует от человека работы над собой, преобразование 'полуфабриката' Души в полноценную живую Душу.'
  
   Бенедиктус не сказал для меня ничего принципиально нового, - об этом я много раз читала в книгах; но после его слов мне стало как-то не по себе, ибо проявилась иная сторона сказанного, столь явно ставшая моим нынешним самоощущением: не слова и знания трансформируют Душу, а реальная работа над собою; слова, концепции, теории, - всё это лишь карта пути, навигатор дорог познания, позволяющий осознать необходимость пути и найти проходимые дороги; работа над собою - это реальный путь по этим, зачастую извилистым, труднопроходимым, лежащим над пропастями, дорогам своей духовной судьбы.
  'Спасибо, Бенедиктус, - проговорила я тихим голосом, - я начала чувствовать то главное, о чём ты хотел сказать, - что Душа создаётся только работой, и это своего рода и испытание, и 'проклятие', и неописуемая радость дарованной возможности, для человеков на Земле.'
  
   Мы продолжали молча идти по аллеям парка, ряды деревьев словно двигались навстречу нам, обволакивая своими умиротворяющими меридианами живых полей энегетик; стало темнеть, усиливался холодный влажный ветер от моря, пахнущий мягкой солёностью, смешанной с лёгкой остротой похожего на мокрый песок запаха; пора было идти домой, но мне надо было собраться с силами, чтоб пригласить Бенедиктуса к себе в гости, как будто предчувствие начала большого и сложного пути останавливало меня сказать простую фразу - 'пойдём ко мне'; однако, я сознавала всю смехотворность этого барьера, собрала силы своей ещё 'неоформленой цельностью' воли и произнесла: 'Бенедиктус, теперь пойдём ко мне в гости, я приглашаю Тебя'.
  Мы шли в обратную сторону по влажным аллеям, зажёгшиеся фонари придавали ещё большее ощущение холодности земли, почти ни о чём не беседовали, слушая глухие поскрипывания песка под нашими ногами, смотрели на сгрудившихся на ветках, словно провожающих уходящий день, ворон, то и дело общавшихся между собою односложными, как-будто исходящими из нижних миров, призывно звучащими 'каррр'; вскоре пред нами предстал пруд с его белой беседкой на острове, стоящей в одиноком удалении от берегов; ещё несколько сотен метров, и должен появиться мой дом, и мы войдём в него.
  
   'Мир дому сему и благодать', - сказал ступив на порог Бенедиктус.' 'Добро пожаловать в мою скромную обитель, - ответила я'.
  Вскоре мы сидели на диване и пили густой, пахнущий утончённым французским коньяком 'Ковуаразье', кофе. Во мне было приподнятое, праздничное настроение; Бенедиктус улыбался, медленно, маленькими глотками, смаковал напиток, периодически поднося нос к чашке и наслаждался исходящими от напитка утонченными ароматами, словно поющими о высокой тонкости 'вкуса' Небес; я тоже неспешно смаковала лёгкую, излучающую тонкие запахи, густоту кофе, потом закурила сигарету; после этого наше кофепитие обрело обрядовую красочность, тонкость ароматов кофе перемешивалась с синеватой дымкой струившегося дыма, тела согревались изнутри и мы начали обсуждать наши планы на последний, уже клонившийся к закату, день уходящего года.
  Бенедиктус сказал, что планировал провести встречу Нового года 'наедине со Звёздами', в одиночестве, медитации, практиках создания намерений на следующий год жизни, а вечером - со вхождением во чувственную радость пребывания на Земле, - во наслаждении вкушения утончённого вина и традиционного шампанского 'во славу' своего пребывания здесь.
  Я сказала, что ранее планировала отмечать праздник вместе с родителями, но ныне хотела провести этот, обладающий особой 'детской магией' последний День года, вместе с Бенедиктусом, участвовать в духовных практиках и вечером сидеть за праздничным столом с Ним.
  'Я позвоню родителям, и скажу, что приду завтра, и мы отметим с ними первый день Нового года, - сказала я Бенедиктусу, - добавив, что была у родителей на Рождество, отсего, думаю, с их стороны не последует никаких обид'. Бенедиктус сказал, что его Подруга отмечает праздник с родителями, что последнее время живёт один, в чём есть, несмотря на многие иные 'но', большие преимущества, связанные, в первую очередь, со свободой творческой реализации; большая часть свободного времени, добавил он, посвящается творчеству - как внутри своей Души, состояний сознания, так и, особенно в последнее время, в написании книг, а также, в определённой мере, работе с искренне стремящимися развивать свои Души. Мы обсудили примерный план вечера, Бенедиктус хотел поехать домой за вином, но я сказала, что в этом нет необходимости, ибо я припасла на праздник несколько бутылок хорошего вина и шампанского, а также бутылку 'пахнущего сладостной мистерией звёзд' коньяка Courvoisier ; Бенедиктусу надо было поставить с близлежащей улицы машину в мой двор, а мне начинать приготовление праздничного ужина.
  
   Наш план был такой - с семи до девяти вечера мы занимаемся духовными техниками, после накрываем на стол и начинаем провожать уходящий год. Я ушла на кухню, включилась в мелодику приготовления салатов и запекания мясного окорока, внутри меня было лёгкое приподнятое волнение и предвкушение начала чего-то очень важного в моей жизни. Через некоторое время раздался телефонный звонок, я открыла ворота, и во двор въехал красивый большой чёрный автомобиль с четырьмя соединёнными, словно олимпийскими, кольцами на блестящей решётке между горящими белыми, с синеватым сапфировым отливом светом фар; машина припарковалась на свободном месте, и Бенедиктус поднимался по лестнице. 'Мир и благодать дому сему, - вновь, с лёгкой нежной улыбкой проговорил он, - вот я и снова здесь.
  Бенедиктус попросил, пока я заканчиваю подготовку вечернего кушания, посмотреть мои картины; во мне, в первое мгновение, возник лёгкий протест, поскольку я последнии годы никого не пускала в свою 'святая святых', мастерскую; но этот импульс сразу же угас, на его место пришла радость, что такой Человек интересуется моими 'художествами', и я провела его в свою 'алтарную' и проинструктировала 'где есть что и что есть где', после чего оставила его одного знакомиться с моим творчеством.
  
   Через час, завершив все необходимые приготовления праздничной трапезы, я вошла в свою мастерскую; Бенедиктус сидел на ковре, пред ним лежала написанная мною около года назад картина 'Небо и Земля', на которой было изображено полное светящихся алмазами звёзд Небо, простирающее похожую на человеческую, но состоящую из лёгкого облачного флера, руку; снизу, из Земли, также словно облачёная в облако, навстречу была, с предельным напряжением усилия, простёрта маленькая земная рука, её пальцы были напряжённо вытянуты, как будто судорожным усилием воли пытались соединиться в рукопожатии с пальцами Небес; между этими идущими друг ко другу руками было непреодолённое расстояние, словно незримая пропасть не давала сделать последний рывок и принять даруемую Небесами помощь.
  'Анна, - в тебе есть дар отображать сущностное, многие твои картины несут на себе печать объективного Искусства, - сказал Бенедиктус, смотря то на меня, то на лежащий рядом холст, - это дар Небес, который достоин истинного уважения, - продолжил он; ты знаешь этот пришедший через Гурджиева термин 'объективного искусства?'.
  'Нет, не знаю, - сказала я в ответ.'
  'Это означает, - начал объяснять Бенедиктус, - выражение в произведениях искусства сущностных основ человеческой жизни, своего рода метафизический взгляд на окружающий мир, раскрывающий глубинные основы самого бытия, в любых его - Земных ли, Небесных, человеческих или 'над-человеческих' проявлениях; иными словами - такое объективное искусство приближает к правде бытия и истине, несёт 'блики' высших состояний сознания.'
  Тут ко мне пришла мысль, что я и это уже знала ранее, и только такое творчество было близким для меня последнии годы; ничего иного, 'на потребу дня', мне вообще не хотелось делать, и это касалось не только искусства, но и общения с 'неподлинными' людьми, бесцельного времяпрепровождения во всяческих пустых тусовках, выполнения рутинной работы и многого другого. Тут мои мысли, словно прочитав их возможную направленность, прервал Бенедиктус:
  'Однако, Анна, никогда не надо забывать, что дар этот Свыше - ЕГО, и, соответственно, не следует черпать из даруемого Оттуда силы к тонкой гордыне Души; да, необходимо иметь понимание людских различий, выборочность общения, но оно не должно основываться на своей исключительности, а должно иметь лишь основание высшей целесообразности - поддержания творческих состояний Души, её развития и 'производства' мистерии радости - быть Человеком на Земле.'
  
   Вскоре мы решили начать проводить практики, именно тут, в моей мастерской, поскольку сопутствующая духовным занятиям атмосфера была здесь наилучшая из всей квартиры, которую Бенедиктус осмотрел ранее, не заглянув лишь в мою спальню; моё жилище состояло из трёх комнат и кухни, одна из них была гостиная, где мы до этого сидели, и где будем отмечать встречу Нового года, другая - спальня, а третья, самая маленькая, около десяти квадратных метров, мастерская, в которой, кроме художественного 'алтаря', были уходящии до потолка полки с книгами, ранее тщательно собираемые мною и ныне составляющие неплохую библиотеку по искусству и философии, наверное, из полутора-двух тысяч, иногда довольно редких, книг.
  Люцифер,- так я иногда называла Бенедиктуса 'про себя', сел в позу полулотоса и попросил меня устроиться напротив.
  'Есть много интересных, привлекательных и эффективных техник работы над собою, - сказал он, - знать их все необязательно, важно понимать принципы их работы, уметь классифицировать по типологии и - выбрать для себя наиболее подходящие, которым и посвятить свои занятия, ничего 'не прибавляя и не убавляя' в них, точно следуя их внутренней сути.
  
   Сегодня мы попробуем, Анна, - продолжал Мастер, - очень значимую, если не сказать основополагающую, технику очищения ума, позволяющую расчищать наше сознание от всевозможных, причём многоуровневых, наслоений прошлого. Тебе нет надобности объяснять, - говорил уже более тихим голосом Бенедиктус, - что прошлое порабощает наше настоящее, плетёт иллюзии будущего, мешает объективно взглянуть на себя такового, каков ты есть.
  В этом прошлом - нити нашей обыденной судьбы, установки родителей, ближайшего окружения, социума; они пропитывают поле нашего ума, диктуют нам механицизм мыслей, чувств и влекут к запрограммированным действиям.
  У такого человека, - уже более громко, с расстановкой каждого слова, наполнившегося глубинною силою потока смысла, продолжал Мастер, - нет никакого выбора, все действия его предрешены, типичны, не обладают никаким истинным творчеством и являются, по сути, пустыми. Это 'человек обыденный', имя которому 'легион', и нет разницы, что и как воображает о себе этот человек; он несвободен, являет собою марионетку, в конечном итоге служащую воле Полубогов; его внутренний мир таит иллюзию себя действующего, мыслящего, сознающего; на самом деле - да, он и действует, и мыслит, и чувствует, и сознаёт, - но как бы безсущностно, лишь внешней 'скорлупой' своего иллюзорного 'я', и не имеет никакой реальной свободы выбора - действий, чувств, мыслей и самих смыслов собственной жизни; у такого человека есть одна, зачастую остающаяся гипотетической, свобода - измениться, обратиться к поиску и созданию своей Души; остальная свобода для такого человека - лишь фикция, иллюзия его ума и 'эго', основанная на 'неведении своего невидения себя', - закончил Бенедиктус. -
  Мы же, попытаемся разорвать цепи своего неведения, для чего начнём с внешне простой, очень эффективной техники - разотождествления себя со своим прошлым. Выполнение этой техники требует внутренней силы намерения, работает она безотказно и как бы 'сама по себе'.
  
   Анна, попробуем начать работу. Сядь с прямым позвоночником, в полулотос (в домашних условиях это лучшая поза для такой внутренней работы), сосредоточь своё внимание на точке межбровья, аджна чакре или, как говорят в народе, третьем глазе; теперь поворачивай голову налево, выбирай из памяти любое, начиная с самого негативного, событие прошлого, 'вдыхай' его совместно с физическим вдохом, в созданный огненный тигель, внутри пространства 'настоящего', в аджне, представляя как событие полностью 'высасывается' из прошлого, физический вдох завершается, голова постепенно возвращается в прямое положение, событие на идеальном плане, совместно с физическим размеренным выдохом, начинает 'прогорать' в этом 'настоящем', словно осыпается, обездвиживается, теряет сущностную силу, блекнет и сгорает в бушующем огне 'нынешнего'; потом голова твоя переводится плавно вправо, остаточный огонь, совместно с предельным выдохом, прожигает созданную ранее этим событием карму будущего, видимые раскалённые 'нити судьбы' этого события превращаются в развеиваемый в безбрежном пространстве времени, пепельных прах; всё, более 'ничего нет', происшедшее ранее событие сгорает в настоящем, будущее очищается от остаточной 'шелухи' кармических последствий происшедшего ранее события, которое обретает не только 'физическое' небытие, но и мыслительное, и эмоциональное, - и остаётся лишь в 'информационно-архивной' памяти, лишённое 'плоти и крови', словно тень некогда бывшего; голова возвращается в прямое положение, можно сразу приступать (при необходимости) к 'дожиганию', особенно это необходимо при большом 'весе' прожигаемого события, вновь обращая голову влево и захватывая 'оставшиеся части' или к сосредоточению на дожигании 'в настоящем'; тогда делается новый вдох, он уже не несёт в себе зримого визуального образа прожжённого события, но как бы довершает 'развеивание остаточного пепла' некогда имевшего 'вес и размер' произошедшего, ставшего ныне 'горсткой развеянного пепла'; если событие не столь значимое, и всё прожжено сразу, можно сделать промежуточный нейтральный вдох-выдох, сохраняя внимание на огненной печи внутреннего настоящего в аджне, и потом переходить к следующему событию прошлого.
  
   Вся эта процедура, - добавил Бенедиктус, - занимает, как правило, многие часы, дни, и даже месяцы; постепенно наиболее 'болезненные' события истончаются и уходят из памяти, после идёт работа над событиями 'индифферентными', как бы нейтральными, но, на самом деле, утяжеляющими, своей 'обыденной простотой ненужности', линии нашей кармы; когда прожжена и эта 'шелуха жизни', мы подступаем к прожиганию всего остального, дабы полностью очистить нашу карму от обусловленности; однако, последняя часть имеет свою специфику и, на самом деле, является самой сложной, ибо при истинном полном очищении ума от прошлой кармы происходит осветление ума, и человек обретает истинную Душу; эта первая ступень просветлённости требует огромного 'скачка' усилий, и эта техника, обычно, работает 'до середины'; кроме того, при неправильном использовании её завершающей фазы можно добиться и иного результата - ощущения тотальной пустотности Жизни, сопровождаемого необоримым желанием 'сменить Миры'; но о последнем - когда-либо после, Анна.
  
   Итак, приступаем к самой практике, - завершил объяснение Бенедиктус.'
  Я закрыла глаза, обратила свой взор в прошлое где сразу же стали тесниться, словно ставшии в очередь, некогда произошедшии события; одни образы теснили другие, каждый из них пытался заявить о своей значимости, в конце концов, поскольку держать лёгкие на выдохе уже было нестерпимо больно, я ухватила образ самого неприятного события, и начала со вдохом 'высасывать' его из прошлого; образ виделся ожившим, ярким, ядовито раскрашенным, его вырывание из прошлого требовало усилий, как будто он был сцеплен огромным количеством живых нитей с моим 'я', вдох был закончен, передо мною пылал мистический, с синими всполохами, огонь настоящего, я сделала выдох и бросила образ в это всезжигающее пламя разотождествления; образ сгорел почти мгновенно, я переводила взгляд вправо, в будущее, дожигая множественными огоньками расплавляющего пламени кармические нити, соединявшие сгоревший лик с будущим; сразу же пришло облегчение, визуализированный астральный пепел был развеян 'по ветру' тонких миров; я удивлялась произошедшему.
  Далее следовало множество иных событий, состояний моих прошлых чувств, бесчисленных мыслей, которые я, поняв и ощутив действенность данной мне техники, начала подряд, без остановки прожигать; 'тигель настоящего' приобрёл масштабы огромной печи, съедающей в своём чреве весь сваливаемый туда 'мусор' прошлого; я так увлеклась, что меня лишь остановили слова Бенедиктуса: 'Анна, пока хватит, ты уже полчаса безостановочно прожигаешь прошлое, твоя печь раскалена сверх необходимого предела и пожароопасна, - чуточку шутливо произносил Мастер.'
  
   Я открыла глаза, легко улыбнулась Бенедиктусу и в этот же момент ощутила как с моего разгорячённого, покрытого испариной лба спадают мелкие капельки пота; моё состояние напоминало температурную горячку, словно астральный огонь имел продолжение в материальном мире, а моя голова была маленькой доменной печью, в которой творилась магия создания благородных 'металлов' жизни, на бросовом топливе прошлого. Я сказала, что пойду умоюсь; прохладная вода охладила мой лоб, я возвращалась в обычное состояние, внутри ощущалась облегчённость, как будто мучивший меня балласт был сброшен, освободив внутреннее пространство ума 'свежему воздуху' свободы.
  Бенедиктус нежно улыбался, смотрел мне в глаза и сказал: 'Анна, обсуждать ничего не будем, в этом сейчас нет необходимости, лучше приступим к следующей технике создания намерений, это важно особенно сегодня, в этот пусть условный, но разделяющий 'время на двое' день. Снова сядь в позу полулотоса, сосредоточь внимание на точке межбровья, и мы начинаем.
  
   Техника творения намерения желаемого будущего основывается на создании образов будущих событий, которые строятся творческим воображением, чем то напоминающим инженерное проектирование, с той лишь разницей, что действия происходят на тонком плане, и конструируется астральный образ желаемого, который потом, силою намерения, воплощается в реальном физическом плане нашей жизни;
  первый этап состоит из оценки реально возможного, соотнесение своих сил и воли с проектом образа желаемого, который должен быть реалистичен, учитывать не только законы физики плотного мира, но и социальные, экономические и иные реалии жизни творящего образ человека;
  далее разрабатывается технология его воплощения в реальность, оценивается сила воления, необходимые для работы тонкие энергии сознания, после чего начинается целенаправленная конкретная работа, именуемая магией творения будущего.
  Техника, - продолжал Бенедиктус, - на первый взгляд проста, но её эффективное применение будет возможным лишь при тотальной включённости человека в тонкую реальность создаваемого, причём, с прямой связью между чистотой сознания и реалистичностью проектируемого - с силою производимой магии кристаллизации намерения.
  Более глубинные области и их взаимосвязи будут постигаться Тобою постепенно, с развитием способности очищать свой ум и понимать закономерности жизни тонких планов бытия и собственной внутренней реальности сознания.
  
   Начинаем, - сказал сильным, с проявившимися нотками волевой жёсткости, голосом жреца, Бенедиктус.
  Определяй первое и самое значимое событие, которое Ты хотела бы осуществить в следующем году; визуализируй его детально, ставь его пред собою, в области аджны, проверяй на реалистичность, представляя реализованным.'
  Я вообразила себе, поскольку это должно было быть событием, и несмотря на некоторое внутреннее сопротивление, ибо хотела бы представить себя просветлённой, но это нельзя было по условиям техники,- нужно было не состояние бытия, которое я и не могла бы представить объективно 'во всей своей просветлённости', а реальное, физическое событие, -
  я вообразила поступление на мой банковский счёт суммы, эквивалентной миллиону долларов, около двенадцати с половиной миллионов крон, и стала визуализировать поступление денег, свои чувства их наличия, предварительно осознав реалистичность подобного 'требования'.
  Бенедиктус продолжал: 'Теперь производи закрепление намерения, это надо проделывать на всех чакрах. Начинаем с сахасрары, высшей 'головной' чакры, центрируйся на макушке, открывай своё намерение Высшей Силе, посылай его ввысь; далее, - сказал через некоторое время, показавшееся мне тягуче-долгим, Бенедиктус, - вновь кристаллизируй его в аджне, закрепляй 'цементом' каузального плана мысли; теперь, выждав некоторое время, пока происходит кристаллизация, двигайся ниже, в горловую чакру творчества, вишудху, - и начинай визуализировать творческое намерение воплощаемого образа события; итак, двигаемся дальше, - говорил Мастер, - анахата, сердечный центр, - проверяй событие на 'этическую легитимность' для себя, на допустимость его реализации; если ты принимаешь все его возможные последствия, кристаллизируй их 'на плане сердца'; так, ты произвела кристаллизацию, идём дальше, в витальный план чакры действия, манипуры, - переводи намерение в волю, создавай силу стремления, визуализируй конкретику реализации, алгоритм своих действий по воплощению образа намерения; сделано, двигаемся к 'чувственным плодам' реализуемого, к свадхистане чакре, концентрируем внизу живота проживание радости достижения желаемого, - продолжал Бенедиктус, делая довольно большие паузы, чтобы я могла вживую проживать реализацию некогда сконструированного образа, - далее - на муладхаре чакре - видь реализованное на физическом плане, ощущай его своею 'плотию', - закончил Бенедиктус.
  
   Я ощущала, словно 'виртуальное' время стало реальным и, открыв глаза, я окажусь в той точке времени, где мой, некогда бывший намерением образ, стал неопровержимым фактом жизни; внутри же я понимала, что это пока лишь проделанная внутренняя работа, плоды которой можно будет стяжать лишь где-то в относительно близком будущем. Внутри меня было чувство причащения к обладанию мистически важным открытием, словно я уже стала магом и обрела способность превращать металлы в золото, а золото в бриллианты состояний бытия. Мои размышления прервал Бенедиктус, сказав, что не надо зацикливаться лишь на одной цели, и мне необходимо проработать ещё одну-две цели, чтобы избежать неизбежного внутреннего дисбаланса целей. Следующее, что мне хотелось делать, это представить рядом со мною Бенедиктуса, как мужчину, учителя и просто 'утешителя' моей жизни; однако, я не знала как лучше визуализировать это намерение, и пока я думала об этом, вновь услышала голос Мастера: 'Анна, чтобы избежать возможных ошибок с твоей стороны, предлагаю визуализировать сейчас не материальные объекты желаемого, а намерение обретения Божественной мудрости, свободной воли, творчества и - самой пробуждённой Души.
  Концентрируйся на сахасраре, собирай всю силу внимания, делай намерение соединить свою чакру с отражёным в ней планом Бытия, в данном случае с Запредельностью - безграничностью Абсолюта; вначале, тебе лучше попробовать ощущать 'живую пустоту', впоследствии, будем идти к более объёмным визуализациям. Далее, словно вещал Бенедиктус, - сосредотачивайся в аджне, соединяясь с планом каузальных миров, где присутствует и знание, и воля. Намерения должны быть предельно сильны и не замутнены никакими привнесениями из более низких сфер бытия, насколько это возможно для тебя в данный момент; необходима полная концентрация на цели слияния с соответствующими энергетиками Тонких планов вселенской жизни. Следующим, - выждав несколько минут земного времени, говорил Мастер, должно быть вхождение в творческую реализацию, причащение к творчеству самого Творца, - через соединение вишудхи чакры с этим тонким планом 'проектов творения',- ощущай приток живой силы, наполнение чакры энергиями 'тонких эфиров'. И последним концентрируйся на анахате, сердечной чакре, соединяя её с самим потоком Божественной Любви или Сверх-Душой Абсолюта.
  
   Я пыталась делать практику на пределе сил, присутствие рядом Мастера, потока его тонких энергий, помогало мне максимально растворять 'малое' в 'большом', словно 'малое' нашло ключ к отмыканию врат запредельных миров, сонастроившись на их тонкие энергетики присутствия; во мне бушевал поток силы, голова была словно наполнена электричеством и гудела, напоминая трансформаторную будку, работающую на пределе своих 'трансформационных сил', с той лишь разницей, что в физическом мире изменялись параметры электрического тока, во мне же шла трансформация грубых энергетик в тонкие водороды сознания, как именовал этот магический процесс расширения сознания любимый мною мистик, маг и учитель Георгий Гурджиев.
  
   Открыв глаза, я ощутила себя 'жрицей древних Египетских фараонов', с горящими неземными энергиями глазами, способными излучать саму Волю Небес. Вероятно, этот образ был столь зрим, что я заметила как Бенедиктус, чуть приподняв голову, торжественно-серьёзно любуется мною; меня охватило лёгкое смущение, сразу же растворённое мощью истекающей изнутри тонкой энергии духовной силы.
  Я сказала: 'Благодарю Тебя, Мастер! Я испытала что-то совершенно необычное, доселе неведомое мне, о чём я знала, ранее только из книг; теперь эти силы начали свою жизнь во мне; верю, что смогу и в будущем всё чаще и чаще причащаться к их таинству и идти далее к моей заветной и главной цели жизни - просветлению.
  Бенедиктус улыбался мистически-таинственный улыбкой, и мне на миг показалось, что предо мною рядом снова сидит Люцифер.
  
   'Только не обольщайся, Анна, - вдруг серьёзно сказал Бенедиктус, прервав воображаемый мною образ Люцифера, который словно вошёл, растворяясь, в Бенедиктуса, - эти техники на самом деле очень сложны, скрытые ключи к их эффективному использованию непросты для расшифровки, и их совершенное исполнение ограничено как внутренним несовершенством исполнителя, так и объективными ограничительными законами тонких миров, в том числе, и сфер личностных судеб; лишь обретший Свет Души или, иными словами, создавший Душу, - полностью причащается к свободному волению и обретает способности подлинно магического воздействия на мир, однако, уровни его свободы хоть и несоизмеримы с иллюзиями свободы обычного человека, всё равно ограничены;
  впрочем, тогда бы это был иной Мир, а не Земля, - улыбнулся Мастер, - если бы просветлённый Мастер мог бы 'перекроить его' по высшим принципам Благости;
  Просветлённый понимает эти обусловленности и благодарит Сверх-Разум уже за то, что дано ему самому и что он может сделать в этом мире Земли для других, ибо Солярный мир и его Бог очень далеки от Высших планетарных систем Мироздания, - закончил, с лёгкой грустью в голосе, Бенедиктус.'
  
   На этом наши практики закончились, наступал глубокий вечер, до момента встречи Нового года оставалось менее трёх часов; во мне было ощущение огромной внутренней силы и радость от нахождения рядом Бенедиктуса.
  Я сказала, что пойду приму душ, потом довершу приготовления пищи, подвела Бенедиктуса к полке, где стояли различные, заранее купленные мною вина, попросив выбрать на его вкус две подходящие бутылки и предварительно открыть их, чтобы вино начало оживать. Через некоторое время, я наряженная в самое дорогое моей Душе платье, тёмное, чуть поблескивающие атласным шёлком, готически-средневекового покроя, придававшее моей фигуре ещё большие элементы барочности, словно удерживаемые в 'футляре' строгой готики, - сидела рядом с Бенедиктусом, окружённая размеренным жёлтым, легко колыхающимся огнём семи свечей, зажжённых на бронзовом старинном подсвечнике, и была готова приступить 'к призыванию' радости праздника.
  Бенедиктус, нежно улыбаясь и глядя на меня торжественно грустными глазами, в которых отражалась мистическая тоска Запредельности, произнёс: 'Анна, Ты неотразима земной красотой рода человеческого, магизмом совершенства её женственного начала, проявленного в Тебе во всей полноте цветущей силы, - я любуюсь в Тебе красотой рода, и в эти моменты ощущаю, словно Гений рода вещает мне:
  смотри и видь - не только в далёком Сверх-Разуме есть красота, она присутствует и в моих творениях, на твоей Земле, и пред Тобою - прямое доказательство и Моей красоты, Бога Солнца и Земли.'
  Я не ожидала услышать такой странный комплимент, до конца не понятый мною при его произнесении, и расмеялась.
  Бенедиктус, словно ничего не заметив, продолжил: 'Однако, в тебе, Анна, есть большее - соединение земной красоты и красоты Небес - в благородности сильного и глубокого взгляда, всегда смотрящего прямо на собеседника, в высоком лбе, в густых длинных, ниспадающих до лопаток, волосах; на лице человека отражается печать степени благородности его Души, - продолжал торжественным тоном Бенедиктус, - а тело выражает степени соответсвия родовой ценности; в Тебе, Анна, - есть не часто встречающееся соединения благородности Души и 'породистости' телесной оболочки', - закончил Мастер.
  Я ранее никогда не слышала подобных комплиментов, вначале мне показалось, что эти слова не совсем уместны для объяснения Даме своей симпатии, но почти сразу как наши взгляды сошлись, я почувствовала всю глубину искренности сказанного, а также его смысл; мне стало приятно за себя, я ощутила себя таинтсвенной принцессой, которой было предуготовано нести Божию красоту людям; моя лёгкая улыбка и взгляд, полный гордой нежности, вернули наши энергетики в тёплую, бархатистость праздничности.
  Открылась, с тихим причмокиванием, винная бутылка, иссиння-тёмное, словно густые чернила, вино лилось в мой бокал, сверкающий утончённостью хрустальных линий, поблескивающих всполохами отражённого света горящих свечей, и только тут я удивлённо заметила - начавшее распространять свои чарующие небесные ароматы вино было 'Agram' 1992 года выпуска, это редкое Французское вино я пила только у своих родителей, и более нигде не видела в продаже; бокалы наполнились тёмно-синим цветом, были на две трети налиты, разносящийся аромат щекотал ноздри и воспринимался пришельцем из лилово-синих летних, грозящих пролиться небесной влагой, грозовых облаков.
  И вот, руки вроде бы уже тянутся к бокалу, чувство необходимости начинать праздник созрело и требует своего расцвета, но Бенедиктус говорит:
  'Анна, прежде, чем мы начнём праздник - поблагодарим Высшую Божественную Силу, Сверх-Разум, - за наше наличие, нашу человеческую Форму, способную преодолеть себя, за дарованный нам Образ и Подобие и возможность обретения Света, Любви и Творчества!
  Встанем, прострим сомкнутые руки над головою к Небесам, закроем глаза и повторим про себя эти слова благодарности Творцу; без НЕГО ничего бы не было, и нас, и нашего праздника, и нашего Пути, и нашей с тобою встречи. Потом сядем, и мелкими глотками, медитационно, не открывая глаз, концентрируясь на самом Высшем, творя благодарность сердца, - выпьем до дна живительный напиток Небес, наше вино.'
  Мы встали, Бенедиктус вновь произнёс молитву; я переместила точку сознания ввысь, наполнила себя волей и произносила максимально осознанно, вслед за Мастером, слова благодарности Абсолюту.
  Присев, и прикоснувшись к льющемуся в рот эликсиру утончённого напитка, я с каждым глотком произносила слова благодарности, пока бокал не оказался пуст.
  'ОоМмм', открыв глаза, услышала я произносимую Бенедиктусом мантру Абсолюта, увидела сложенные на груди ладонями друг к другу руки и нежную, показавшуюся мне чувством самого Бога, улыбку.
  
   Чтож, Анна, теперь давай выпьем за нашу встречу, пусть она будет в радость нашим Душам и в пользу всему остальному, наличествующему в нас! Мы, тоже медленно, но уже смотря друг другу в глаза, выпили ещё по бокалу пахнувшего мистической радостью 'Аграма'; внутри меня начало ощущаться живительное действия напитка, руки и ноги потеплели, витальная энергия наполняла тело радостью земной жизни, глаза сияли лёгкой поволокой чувственной радости.
  Как всё же может быть хорошо на Земле, подумала я, слава Творцу и за это! Мы закурили, сизый дым причудливыми тучными нитями стал стелиться над столом, приближаясь к горящим свечам и тая у чуть приоткрытого окна, внутри было чувственно хорошо, ощущаемая лёгкая теплота тела создавала уют, и мы начали непринуждённую беседу.
  Бенедиктус говорил о необходимости ощущать красоту жизни, видеть окружающее творческим взором, о значениях объективного творчества, способного наполнять смыслом человеческое нахождение на Земле. Через некоторое время он предложил освободить ум от мыслей, направив внимание на творческое восприятие искусства; как я понимала, Бенедиктус любил иногда смотреть эстрадные концерты, ощущать дыхание 'народных мантр' - песен, вчувствоваться в их мелодики и смыслы и, как говорил он, видеть в них сущностное.
  Мы включили телевизор, на экране показывали новогоднии 'Песни о главном', артисты, большей частью знакомые нам долгие годы, в красивых праздничных одеждах, в хорошо подобранных студийных декорациях, пели знакомые нам песни; создавалось ощущение, что время остановилось, год из года показывали одних и тех же лиц, некоторые из которых, справедливости ради, имели неплохой вокальный и артистический уровень, но все остальные, включая и отдельных новых, допущенных 'во внутренний круг' Первого Российского канала, исполнителей, работали больше внешностью и не могли взять ни одной 'высокой ноты';
  для меня зрелище было более комичным, нежели радостным, но Бенедиктус, как видела я, просто смотрел и наслаждался, попросив меня включить усилитель и стоявший на полу 'дьявольский трамбон' низкочастотный суббуфер киловатовой пиковой мощности 'Sony', а также запустить программу 'RSS', позволяющую добиться виртуального превращения стереозвука в живой звук пространства.
  Мне стало несколько веселее от начавшихся эффектов плавающих по комнате волн звука и поющих голосов, потолок и стены словно ожили и запели вместе с двигающимися по сцене певцами.
  Мы пили уже следующее, более скрипично-звучащее тонкостью устремлённого к небесам звука, старое вино, Французкое 'Château Le Prieure' и наслаждались мелькавшими на экране красками и витающими над нами звуками песен; мне было уже не так важно, что многие 'новые старые' песни были переведены на современный манер и растеряли классическую красоту и философичность, а 'свежие' голоса, не способные передавать в пении никаких более высоких тонких энергетик, нежели витальных, исходящих из природных, низших чакр, опошляли их некогда бывшее величие и красоту, низводя любовь сердец до плотскости, а устремление душ к Высшему - до неудовлетворённостей тел;
  особенно мерзостно воспринимались, вероятно не сознаваемые ими, попытки некоторых певцов, типа Баскова, петь от высоких энергий Сердца, которого у них не было, такое исполнение словно порочило саму идею Души, лишало её способности идти к Свету и выхолащивало Небесную суть Любви.
  Несмотря на это, были и настоящии мастера, которых, к сожалению, явно не доставало на сцене. Какой-то момент я испытывала желание выключить это 'песнепредставление' и поставить что-либо иное - истинно светящееся высоким искусством и радующее Душу.
  Я спросила Бенедиктуса, как он научился радоваться такому 'какофоническому кашеварству' от современной эстрады, на что он мне мягко ответил: 'Анна, смотри критически, с высоты истинного Искусства, но с теплом сердца и пониманиями реалий нынешнего времени, позволяющих популярному искусству вытеснять Искусство подлинное; кроме того, даже так 'недолюбливаемый' тобою Басков всё ещё ребёнок, его Душа молода, и, кстати, способна к развитию;
  я просто вчувствуюсь в реалии сегодняшнего дня и стараюсь видеть, зачастую сокрытые не только от исполнителей, но и от самих авторов, глубинные смыслы песен, словно, вопреки всему, даруемые, сокрытыми в них 'шифровками', самой Божественной Силою.
  Вот сейчас играет песня из '17-ти мгновений весны', кстати, с достаточно хорошим исполнением Кобзона, - видишь, в ней завуалировано подлинное искусство - тоска Души по Небесной Родине, вчувствуйся.'
  Для меня это было - уже которое по счёту в один и тот же день - очередное малое откровение, - я стала смотреть не 'в слова', а как бы отстранённо, 'за них', разделив внимание, и ощутила как шелуха внешних значений слов стала осыпаться и передо мною явился сокрытый под некогда мощной 'картонной бронёй' внешнего действа - смысл, вещавший глубинным голосом небесного Оракула о бренности всего 'неродного', 'неподлинного', 'посюстороннего'.
  Мастер заметил пришедший ко мне 'инсайт духа' и нежно, с энергиями мистического тепла, улыбнулся; глаза Бенедиктуса были полны какого-то неземного сострадания ко всему сущему. Ещё некоторое время я провела, пытаясь сущностно воспринимать, словно пришедшии ко мне в комнату силою объёмного, крутящегося по всему пространству, звука, осовремененые песни; мелькали разные исполнители и я ощущала как поток самых различных 'воспеваний' многоликой человеческой жизни стал видеться совершенно по иному, - отдельно, - словно сама по себе, существовала 'шелуха', зачастую выраженная односложностью куплетов, какими-то нелепыми описаниями действий, движениями тел певцов, и отдельно - присутствовал неуничтожимый горящий огонь духа , тянущаяся от песни к песне нить истинного их смысла, то утолщающаяся, вибрирующая обертонами Небес, то истончающаяся, еле видимая, словно более отрицающая, нежели 'вещающая', со зримыми потоками 'заземлений'.
  
   Вскоре передача прервалась, и диктор объявил о показе поздравления с Новым годом, который вот-вот должен был прийти в Москву, Российского президента; я хотела переключить каналы, но Бенедиктус попросил меня внимательно слушать выступление Путина, чтобы потом мы могли проанализировать методики общения с народом и, возможно, что-либо из содержательной части сказанного. Странно, но я, без всякого совета Бенедиктуса, вдруг ощутила, словно Глава Российского государства беседовал с детьми, школьниками средних и старших классов, а, иногда, даже с младшеклассными 'октябрятами'; впрочем, подумала я, разве народу нужно другое общение, быть может, вот таким образом и сколько-то тепла смог передать им; другая моя мысль говорила, что это как-то несерьёзно, манипулятивно, 'по детсадовски'; следующая мысль вновь говорила, а что, собственно нужно народу 'особо серьёзного', ласка и чувство уверенности в будущем, - вот что главное, а те, кто хочет видеть большее, сами доскажут себе необходимое.
  На этом речь прервалась, зазвенели утробным боем, словно над нашим домом, куранты, и я машинально протянула руку к бокалу для шампанского, который оказался пуст. Мы выпили остатки Французкого 'почти Гурджиевского', ибо вино было из 'тех мест' 'Шато Приере', пожелав народу России истинного возрождения, как духовного, так и материального, после столь длительного периода 'смутного времени'.
  Бенедиктус говорил, что мало лишь сказать пожелание, необходимо представлять как спускающийся Сверху поток Любви опускается на города, леса, поля, реки, моря, людей России.
  Так всегда надо чего либо желать людям,- добавил Мастер,- если хочешь желать искренне, - отдельным людям, группам людей, государствам, Земле, даже, - чуть улыбнувшись мистической улыбкой, - продолжил Мастер, - нашему Полубогу, подчинённым Ему 'ещё меньшим' Богам, Князьям тех или иных сфер нашего бытия, и иным самосознающим силам; последнее, конечно, - завершал Бенедиктус, - сейчас для нас не актуально, ибо вначале надо научиться посылать реальные тонкие энергии желаемого своим близким и дальним.
  
   Делается это примерно так, - снова продолжил Мастер,- обращаешься к Высшей Силе, приоткрывая свою Душу потоку Её энергий, настраиваешься на Любовь, ощущаешь нисходящий на тебя поток, принимаемый приоткрывшимся сердцем, создаёшь волевое намерение и далее - посылаешь 'переломлённую' своим сердцем тонкую субстанцию -
  тем людям, городам, государствам, которым, по твоему желанию, она предназначалась.
  Я сразу же повторила моё пожелание народу России, - макушка головы словно приоткрылась, внимание было на 'наивысшей точке' Небес, оттуда я притянула энергии Любви, хлынувшие огромным потоком через позвоночник в район моего сердца, сконцентрировала волю, направила внимание на огромные просторы нашего соседа, России, представив словно карту страны, сформулировала пожелание передачи любви сердцам россиян, и стала излучать из сердца 'лучи' добра, простирая их на всё, находящееся в поле моего внутреннего зрения.
  Странное чувство наполненности любовью пришло ко мне, оно присутствовало в каждой моей клеточке тела, а не только в голове, как было ранее, когда я абстрактно выражала пожелания; поток ощущался магнетической силою в моём организме, создавал во мне состояние причащения к мистерии передачи Божественной Любви людям;
  через несколько минут я ощутила, что силы мои иссякают, становилось всё сложнее поддерживать этот 'вихрь' любви, и я постепенно, поблагодарив Божественную Силу, завершила творение этой малой мистерии 'распространения любви'.
  
   Открыв глаза, я заметила, как Бенедиктус внимательно смотрел на меня, словно помогая мне своим содействием. 'Анна, - сказал он, - я видел, что у Тебя получилось, не забывай и далее целенаправленно продолжать эти практики, они очень важны для растущей Души.
  Более того, - добавил Мастер, - не научившись желать людям того, что ты желаешь себе, - ты никогда не взрастишь в себе Душу, ибо 'пробка' замкнутости, закрытости, нечистоты сердца, - не позволит Тебе открыть своё сердце Богу и обрести внутренний Свет Души.
  С теми же, кому предназначены твои пожелания, - будет так, как предустановлено владыками их судеб, но ты увеличиваешь этим вероятность благосклонности владык, побуждая этих людей взращивать Души, внося частички тонких энергий, помогающие уберегать людей от бесчисленных болей и страданий своих жизней;
  да, как бы странно это ни звучало, как бы 'микроскопична' ни была посланная энергия, - этот мир полон различных тонких сил, и Ты проводишь через себя силы, увеличивающии благость, - завершил тоном наставника, Бенедиктус.'
  
   Вскоре я принесла прекрасное в своей 'утончённости за пределами чувств', Испанское полностью сухое шампанское (брют) марки 'Campo', а также ещё одну бутылку Испанского выдержанного вина той же марки, отличающейся безукоризненной надёжностью утончённого вкуса; вместе с вином, хоть и совсем не хотелось кушать, я принесла заготовленную пищу, за исключением находящегося в тёплой духовке жаркого.
  Мы сидели за столом, слушали юмористическую новогоднюю передачу, которая была энергетически очень похожа на предыдущий концерт; приходилось разделять 'зёрна от плевел' и мириться с посредственным внешним уровнем, в большую часть выступлений не поднимавшегося выше трёх нижних чакр, который, однако, оттенялся неплохими антуражами сцены и красивыми одеяниями большинства артистов.
  Время неумолимо приближалось к полночи, во мне начало ощущаться 'волнение приподнятости', одна моя часть как будто была в 'лёгкой' блаженности, чувствования были импрессионистки-мистически размыты эликсиром радости, моментами я сильно ощущала себя 'живой и самосознающей', а также 'ценной Женщиной', притянувшей к себе Мастера, дарящего мне новую и новую мистерию познания.
  'Анна, - прервал мои размышления Бенедиктус, - пора открывать шампанское, - скоро наступает 'разлом' времени, - и мы окажемся в Новом году, - чуть весело, с лёгкой иронией, сказал Бенедиктус.'
  Хлопнула пробка, из-за окон, с улицы, послышался шипящий 'многоканальный' треск взмывающих в небо ракет, пробка шампанского, бухнув, вылетела из бутылки в приоткрытое окно, пенящийся напиток был разлит по бокалам, Эстонский президент произносил свою речь, щёлкнули часы в телевизоре, заиграл Гимн Эстонии, и мы, прострив руки ввысь, пожелав блага родной стране, её людям, что сделать было много легче из-за относительной малости масштабов нашего государства, - медленно, смакуя, словно красоту Божественной отстранённости, пили пахнущее 'холодным джазом Небес' виолончельное, 'вытягивающее' к полёту в Небеса, бурлящее и щекочащее рот и пищевод, утончённо-возвышенное вино тёплых южных широт Европы.
  
   'Да будет Год новый проведён в творческой радости наших Душ, во славу ЕГО! - помпезным голосом Римского оратора, словно с трибуны, произнёс Бенедиктус'.
  Я, сама не ожидая того, добавила: 'Во имя высшей цели человека - стать Сверх-Человеком!'
  Мы налили ещё по рюмке пенящегося игристого напитка и выпили за эти тосты.
  'Во славу Сверх-Разума! - словно сговорившись, одновременно произнесли мы, допив шампанское, после чего Бенедиктус, а за ним и я, простёрли руки к Небесам, сложили их и пропели 'Оооооммммм!'
  
   Почти сразу, как мы довершили приветствия 'Того, без Чего не было бы ничего', почти одновременно, раздались телефонные звонки; чтобы не мешать разговаривать Бенедиктусу, я отошла в свою 'алтарную', где слушала поздравления от своих знакомых и желала всем им 'пришествия творчества' в наступившем Году; после я сделала несколько звонков сама, которые, несмотря на предельную загруженность телефонных линий, как ни странно, 'проходили'; самое сложное мне было поздравлять родителей, здесь требовалась особая дипломатичность и самоконтроль над 'возвышенностью поздравлений'.
  Вернувшись в гостиную, я, сама того не ожидая, подошла к Бенедиктусу, протянула к нему руки ладонями вверх и, увидев ответную нежную улыбку и устремлённый в мои глаза мистически тёплый взор, обняла Мастера, приложив лоб к его лбу; наши глаза сблизились, внизу моего живота образовалась маленькая, крутящаяся вихрем воронка, руки поднялись вверх, пальцы сжимали его виски, в глазах чуть потемнело, голова начала немного кружиться, внутри груди ощущалась вибрация радости; наши губы мягко соединились, тела прильнули друг ко другу, руки Бенедиктуса обхватили мою спину; все мои мысли пропали и вместо них я пребывала в неизъяснённом ощущении, словно моя 'половинчатость' растворилась в новом, едином и совершенном существе, соединявшем в себе женственность и мужественность, чувственность и рационализм, твёрдость и нежность воли и разлитую по возникшему новому телу всепроникающую любовь.
  Наверное, мы пробыли в этом состоянии единения несколько минут, пока не стали затекать наши руки и воля могла 'удерживать' нас вместе; после расцепления наших тел я оказалась в новой реальности - чувств близости со столь дорогим моей Душе человеком.
  Бенедиктус заговорил первый: 'Анна, выпьем во славу Божественного величия, за мистический дар соединения Душ!
  Разве это не мистика, когда две 'самостоятельные' Души вдруг ощущают друг во друге Небесное родство? Рушатся все барьеры, и некогда одинокие Души обретают близость. Когда состояния сближения истинно обусловлены родством Душ, - это даруется высшей Божественной Любовию, - закончил голосом оракула Бенедиктус'.
  Мы выпили до дна по бокалу шампанского, наши глаза смотрели друг на друга, я ощущала, словно завеса индивидульной одинокости пала и творилась мистерия соединения двух Душ во славу ЕГО.
  Мне хотелось дополнить недостающии октавы соединением тел, сразу же взять Бенедиктуса за руку и отвести в спальню; другая моя, рациональная часть, говорила, что пока рано, и я, чтобы несколько заземлить сильный поток страсти, закурила сигарету.
  Бенедиктус также закурил; заклубились синевато-сизые, пахнущии смолянистой росой, клубы дыма; через некоторое время Мастер заговорил: 'Анна, я хочу попросить Тебя пока об одном, но очень важном: когда к Тебе будут приходить мысли, сразу же старайся вспомнить свою волю, и произнести внутри с предельной силою - 'всё во славу ЕГО''.
  Я немного удивилась, ибо мне и так казалось, что всё, что я делаю и есть 'во славу ЕГО'.
  
   Бенедиктус добавил: 'Анна, посвящай всё, что происходит и произойдёт с нами высшей Божественной Силе; концентрируй своё сознание чуть выше макушки головы, представляй её верхней точкой снисходящей на тело 'воронки духа', в любой момент, когда можешь, старайся чувствовать внутреннее напряжение намерения, когда же будут появляться мысли, в центре твоего сознания должна быть только одна, вытесняющая все иные мысли на периферию, мысль - 'во славу ЕГО'.
  
   Мы выпили по полбокала тягуче-чарующего, с ароматами 'скрипичных ключей', вина и как бы без всякого сознательного воления, взялись за руки и ноги повели нас в спальню, где я, целуя приоткрывающиеся от одежд места, стала раздевать Мастера; одежда была быстро снята, передо мною было мощное, излучающее мужскую силу, тело родной мне Души; Бенедиктус стал снимать мои одежды, но не так резко, как я делала это сама, нежно поглаживал обнажавшиеся части моего наэлектризованного тела, иногда, словно подтверждая сброс очередной одежды, ставя печать страстного поцелуя в оголившееся место.
  Осознала я себя при прикосновении губ Бенедиктуса к вратам моего лотоса; бутон словно набух источающейся женственной силою, и отдавал свои свежии соки нежным, но сильным засасывающим прикосновениям мужских губ, вкушающих мою 'субстанцию' женственной силы;
  я ощущала себя радостно отдающей жизненную энергию, напаивающей иссушившиеся потоки многочисленных рек жизни.
  Время словно замерло во творившейся мистерии, я воспринимала себя источником самой жизни; теперь мне нестерпимо хотелось прильнуть в источнику мужской силы, напитаться энергетикой воли источающегося из меня потока;
  я коснулась головы Бенедиктуса, словно давая знак, развернула своё намагнетизированное тело и прильнула к излучавшему напряжённую силу, мощному нефритовому стержню Мастера; губы мои ощутили стекающии потоки тонкой энергии, между нами образовался энергетический круг; я напаивалась волею творения и отдавала соки расцветающей жизни, мои губы неистово вбирали от источника силы, а лотос стал источником творения форм.
  Я была единым существом с Мастером, в голове не было ни одной мысли, и лишь смутно прорисовывался магнетизм устремлённого ввысь и растворяющегося в Небесах намерения - 'всё во славу Творца'.
  Через некоторый непонятный мне промежуток времени, Бенедиктус, напоённый исходившим от меня 'эликсиром жизни', привстал, повернулся и я ощутила как мой лотос наполняется энергетической силою, поглощая нефритовый стержень Мастера, словно Шивалингам, несущий Ахарату (духовный стержень) Миров, оказался поглощённым моей Йони, миром творящихся форм;
  в середине меня был мощный источник энергии, двигающийся, словно 'вкачивающий' одухотворяющую силу в великую Мать миров, Создательницу форм.
  В глазах Мастера сверкали искры далёких миров, они горели бешеной силою Запредельного, я растворялась в нисходящем потоке Духа; единство с находящимся надо мною телом, бешеное кручение энергий по периметру; мои груди, зажатые ладонями Мастера, излучали женственную силу, принимаемою его грудью, мой лотос вбирал мужскую энергию, его нефритовый стержень отдавал силу, - образовался энергетический круг тел, сплавленных воедино, Души смотрели друг во друга и видели отголоски Вечности.
  Через некоторое неопределяемое для меня время, движения стали нежными, и тут я ощутила, как копившаяся во мне энергия прорвала заслон верхней части живота и хлынула в сердце, подняв меня, словно в парении, в Небо; я ощущала поток исходящей от всего Любви, всё видимое мною словно светилось изнутри, я парила в Небесах, как будто тело моё стало невесомым и было слитным с потоками 'воздуха' тонких миров Духа. Открыв глаза, я увидела пред собою Бенедиктуса, мы были соединены в единое существо, внутри его бездонных, горевших духом, глаз отражалась Воля Небес.
  'Во славу Творца, - прошептал он, - теперь завершаем наше путешествие, отдавая дань Земле'.
  Я вновь ощутила, как его стержень стал частью моего позвоночника, мой лотос эластично обнимал его, впитывая силу; глаза Бенедиктуса закатились, изо рта прямо в мой приоткрытый рот потекла казавшаяся нектаром слюна, раздался призывный дикий рык, похожий на 'Оооомммм', но исходящий на низших октавах голоса, мощные руки схватили меня словно в клещи, - мой лотос сокращался, впитывая исходящий из нефритового стержня поток 'жидкого жемчуга', вибрации отдавались восходящим потоком сладостного нектара в позвоночнике, тело растворялось в астральных мирах страсти, времени словно не существовало.
  
   Когда я вновь осознала себя - глаза Мастера соединились с моим взглядом и мы словно спускались с Небес на Землю, ибо нам предстояло сотворить на Земле ещё много благих дел.
  Проснулись мы спящими в обнимку, открыв глаза и немного удивлённо улыбнувшись друг другу. На часах было лишь три ночи, или три первых часа нового Года.
  'Во славу Сверх-Разума! - с чистой пионерской мелодикой, полушутливо-полусерьёзно произнесла я бодрым голосом.'
  'Во славу ЕГО! - послышался ответный глас Бенедиктуса, - и в благодарность ЕМУ за дарованное, - добавил он.'
  На миг мне вновь показалось, что рядом со мною не человек, а сам великий Ангел Света, принявший форму близкого мне человека, мастера и мужчины; через мгновенье ко мне пришла мысль, почему же не может быть так, что Люцифер воплотился в Бенедиктусе и находится сейчас со мною; я ощущала себя находящейся в странной мистерии происходивших со мною событий, где я была проводником к людям даровавшегося мне высшего Знания. Мои воображаемые образы были прерваны ощущением прикосновения губ Бенедиктуса к моему лбу и предложением возвратиться к столу и начать праздничную трапезу.
  
   Мы выпили в благодарность Высшей Силе за наше Общение по полбокала прекрасного Испанского вина 'Campо' и приступили к трапезе, вновь поблагодарив Творца за дарованный 'хлеб насущный'; я только сейчас ощутила, сколь голоден мой организм и мы, почти не разговаривая, начали насыщать тела этим 'хлебом'.
  Играла включённая мною лёгкая джазовая музыка, вновь зажжённые свечи создавали своими всполохами бродящии по столу полутени, напоминавшии нежно играющих духов.
  Утолив основной голод, мы начали разговаривать, Бенедиктус хвалил мой тонкий вкус приготовления пищи, утверждая, что этим создаётся некоторая панорамность витального ощущения себя; Мастер говорил о важности правильного подбора пищи, о различных слоях приносимых пищей энергетик, которые не ограничиваются лишь физическими свойствами вкушаемого, а простираются на психологические и даже 'метафизические' качества восприятия съедаемого человеком кушанья, напоминая, что учение о свойствах пищи очень древнее, и в новую Эпоху неплохо описано в Ведах, в частности в Бхагавадгите.
  Мне стало интересно, и я спросила Мастера как он мог бы кратко описать базисные различия различных видов пищи, ибо я практически ничего об этом не знала, приготовляя пищу по 'внутреннему наитию', на основе кулинарных знаний, смешанных с интуицией.
  Бенедиктус ответил, что это тема целой лекции, которую мы можем вместе с ним подготовить и прочитать в ближайшее время в Ложе; если же попытаться выразить одним предложением сущностость различий различных видов пищи, то ответ примерно звучал бы так:
  есть три Гуны природы, - Сатва, Раджас и Тамас или, иными словами, три основополагающии материальные энергетики бытия, сплетением которых и творится всё многообразие зримого;
  соответственно, есть и три вида пищи - благостная, чувственная и 'принижающая' или - способствующая чистоте сознания, вызываящая остроту чувств и тянущая в бессознательное 'разложение';
  отсюда и берутся всевозможные комбинации вкусов и значений вкушаемого. Я ответила, что с удовольствием буду изучать эту 'философскую' кулинарию, как, добавила я, и многое другое, не менее значимое и важное. Бенедиктус нежно улыбнулся, дав понять, что сейчас не время читать лекции, сказав, что нам лучше сосредоточиться на элементах радости наших Душ.
  
   Через час, допив оставшееся на столе вино, мы пошли спать; сразу же заснуть было рядом невозможно, мощное притяжение наших Душ и тел влекло друг к другу, и мы погрузились в новый виток дарованной нам Небесным благоволением радости.
  Проснулись мы в моё самое любимое время 'философов и эстетов', в полдень; в сонных глазах Мастера светились нежный всполохи частичек любви; мне было странно ощущать себя, окутанной этими полями нежности, которых я не чувствовала с самого детства; казалось, что передо мною мой Отец, нежно будящий маленькую девочку Анну, поглаживая по головке и ласково смотря в глаза.
  Странно, думалось мне, почему большинство мужчин не обладает этой нежностью к своим близким женщинам, а имеющии в Душах нежность проявляют её лишь к детям?
  Глаза мастера дарили мне, взрослой, 'утешительный' поток нежности, его руки поглаживали меня по голове; я была словно окутана коконом лёгкой детской блаженности.
  И вдруг, как будто в знак благодарности, во мне начал просыпаться огонь страсти, мои руки стали гладить Бенедиктуса по голове, спустились ниже, во мне вновь образовалась 'малая воронка' и я стала инициатором нашей новой близости, погрузившись в огнедышащии потоки радостного парения в волнах чувственной благодати; я отдавала себя полнотою безраздельности, растворяла своё тело в бушующих волнах древних чувств, страсть кипела во мне могучим океаном неизведанного, но я забыла себя в этой сносящей самосознание пучине жизни.
  Лишь когда я, почти дошедшая до крещендо чувственной страсти, дрожа и грациозно извиваясь под мощным телом Мастера, готова была, как говорил Бенедиктус, 'подарить Земле земное', услышала глас:
  'только во славу ЕГО',
  я осознала себя и мощные потоки бешено сокращающегося лотоса, словно явившись продолжением энергии пронзающего и впивающегося в позвоночник нефритового стержня, потекли вновь вверх, с тонким звенящим шумом приоткрыв врата сердца; я снова плавала в потоке любви, моё тело ощущалось маленькой точкой, сама я была этим безбрежным Океаном.
  Открыв глаза, я увидела словно материализовавшиеся в Мастере частички этого великого Океана; Бенедиктус смотрел на меня с неизъяснимой любовью, из уголков его глаз, прочерчивая влажные, устремлённые вниз линии, капали маленькие слезинки. Я стала целовать его глаза, вылизывала языком скатывающиеся маленькие солёныё капельки, - в них был эликсир радости его Души за мою Душу, напоминавший о временности земных измерений Вечности.
  Обнявшись, мы стали вместе 'плакать радостию', целовали друг друга и слизывали скатывающиеся из наших глаз слезинки, пока они не иссякли, словно заморозив аккорды тоски наших Душ по уходящей в Беспредельное вселенской симфонии Жизни.
  'Во славу ЕГО', - почти хором, словно интуитивно сговорившись, сказали наши уста.
  Я была словно в мистическом трансе; во всём струилась любовь, Душа радовалась новому дню, как будто я впервые видела свет и только что ожила к Жизни.
  
   Струящийся лёгкою белесою дымкою черничный запах густого чёрного кофе распространялся по гостиной, мы пили утренний эспрессо, заглядывали друг другу в глаза и вели непринуждённую беседу;
  Бенедиктус сказал, чтобы я старалась быть осознанной в как можно более широком диапазоне, - пыталась удерживать внимание на вкусе, запахе кофе, на энергиях глотков, на слышимых снаружи и внутри звуках, на всей палитре видимого моими глазами.
  Я так и пыталась делать, но полоса внимания всё время соскальзывала, требовалось немалое усилие воли возвращать внимание к созерцаемому; иногда усилие воли совсем пропадало, и я вновь оказывалась отождествлённой с каким-либо одним аспектом моего восприятия, - то это был вкус, то запах, то слышимые побулькивания проглатываемого кофе, то лицо Бенедиктуса, то 'пейзаж' комнаты; пожалуй, я впервые осознала как сложно достигнуть и поддерживать 'многоканальное', панорамное видение даже очерченной 'малым кругом' реальности.
  Кофе был почти допит, докуренная сигарета дымилась пощипывающим ноздри дымом в пепельнице; во мне, несмотря на не совсем удавшуюся практику панорамного внимания, была радостная наполненность и ощущения творческих инспираций, должных вылиться в новое творчество 'объективного отображения отдельных проекций великой Реальности', как я иногда именовала любые 'отдельные' сюжеты жизни.
  
   Бенедиктус сказал, что сделает небольшой комплекс упражнений для тела, который, при моём желании, я могла повторить за ним, а после покажет мне части небольшого утреннего ритуала, позволяющего настраиваться на полноту бытия в очередном дарованном дне жизни.
  Около десяти минут Мастер приседал, отжимался, крутил руки влево-вправо, наклонялся, делал полумостики; я пыталась следовать в точности за ним, но, несмотря на мой, почти в два раза более малый вес земного тела, силовые упражнения мне удавались лишь частично, ценой предельного напряжения мышц; Мастер осуществлял упражнения со странной лёгкостью, несмотря на его семи с половино пудовый вес.
  
   В конце упражнений Бенедиктус обратился ко мне со словами, что сейчас будет показана важная 'очистительно-расчистительная' техника астрального каратэ, после чего поднял вперед, на уровне головы, руки, с полусогнутыми ладошками и начал словно засасывать, двигая поступательно ладошками и постепенно опуская руки вниз, из различных чакр организма, как произнёс он, 'клипот' или, по иному, всяческую ненужную, застоявшуюся грязь, делая из неё воображаемые шарики, разбиваемые мощными ударами рук с криком 'ха!хум!ха!'.
  В промежутке Бенедиктус добавил, что с аджны собираются 'отходы' кармы, это ментально-каузальная энергетика, с вишудхи - 'оборотные стороны творчества', с анахаты - астральные 'загрязнённости', с манипуры - витальный 'мусор неудач', 'болящии остатки' нереализовавшегося, со свадхистаны 'нечистоты радости', а с муладхары, самой нижней чакры, - 'физические болезненности';
  всё это лепится в энергетические шары и уничтожается мощным потоком разбивающеего пучка астральной силы, создаваемой нашим намерением и реализуемой волением.
  Я вошла в поток, бешено крутила руками, вынимая всю доступную к выемке 'каку' - клипот, лепила шары и неистово разбивала их с наполняющими всё квартиру криками 'хаа!хуум!хаа!', многократно повторяемыми мною, совместно с разбивающими ударами астрального каратейства.
  
   'Теперь, - сказал сияющим кристальною силою воли, голосом Бенедиктус, обратим свои энергии астрального воина на внешнии препятствия нашим целям, будем их обесточивать, собирая их жизненную силу, и уничтожать мощными ударами астральных сил;
  сюда могут входить и наши враги, и недоброжелатели, и линии их карм, образы их Душ; полностью правила этого 'астрального боя' я расскажу Тебе позже, пока лишь показываю внешнюю канву действа, предупреждая о кармической ответственности за производимые 'астральные деяния', а также о чувстве реальности и главной цели астральных техник - расчищении дороги своей воле, а не наказании 'нерадивых' или 'оказавшихся на пути'.
  Представляем мешающии нам события и людей, кристаллизуем силу - и начинаем, - рыком крикнул Мастер'.
  Я наметила себе цель, визуализировала образ действий, словно стянув капканьей сеткой исходящую из него неблагоприятную энергию, и начала мощно разбивать её кармические нити; под нами ходил пол, комната переполнялась рыкоподобными криками, руки неистово добивали пойманного в сети 'врага'.
  Остановил меня Мастер, сказав: 'хватит; теперь посылаем тепло сердца на всё произошедшее, делая намерение на благостный результат; открывай сердце Высшему, впитывай любовь и посылай её туда, где шла битва'.
  Во мне сначала возникло обездвиживающее противоречие, я растерялась и не знала как соединить волю и 'войну' с любовию; через некоторые мгновения я осознала, что моя цель не причинение боли, а лишь расчистка своего Пути от всяческих препятствий, и поток тепла начал изливаться и окутал, словно туманом, образы происшедшего.
  
   'Теперь, Анна, - вновь заговорил, но уже спокойным сильным голосом, Мастер, - осуществляем ритуал 'Приятия даров Сверх-Разума', - будь предельно внимательна, повторяй за мною и запоминай.
  Бенедиктус соединил, сложенные ладошками вверх, руки непосредственно над головой, пропел 'АаааУуууМммм', развёл устремлённые ввысь руки и произнёс трубным голосом:
  'Великий Сверх-Разум, великий Господь Всего, - обращаюсь к Тебе за Светом осознанности, - после чего стал медленно опускать руки вниз, словно наполняя каждую клеточку тела нисходящим Светом.'
  Я повторяла за Мастером, пытаясь насыщать весь свой организм нисходящим потоком Сознания.
  'Теперь, - продолжил Бенедиктус, - нам необходимо осуществить ответный дар, направив отражённый Свет осознанности на даровавший его Источник. - Руки медленно поднимаются, - проговаривал Мастер в унисон возносящимся ввысь рукам, - мы направляем отражённые частички Света Творцу, благодаря Его за дарованное.'
  Очень странное чувство посетило меня, - оказывается, можно дарить самому Дарителю! Внутри меня произошла перемена, - энергия потекла в Высь.
  'Далее, - вновь говорил Мастер, - опускаем руки на уровень плеч, сохраняя возникшее состояние сознания, и медленно разводим их в стороны, ладошками 'к миру', до того момента, когда они, ладошками назад, прочерчивают 'дарящий круг', оказываясь за спиной; при этом мы концентрируемся на отдачу другим людям и миру дарованного Света сознания.
  Следующим этапом будет благодарность Творцу за дарованную возможность осознанности, за способность распространять даруемое достойным.'
  Мы завершили это 'вопрошание Света', который словно прошёл через меня, наполнив состоянием присутствия, аджали мудрой или сложенными на уровне груди, устремленными вверх ладонями, с коротким моментом 'замыкания' глаз и лёгким опусканием головы.
  'Это ещё не всё, - продолжал сильным и спокойным тоном Бенедиктус, - также, в таком же порядке мы проводим далее Любовь, после Волю и Силу, соединённую и с нашим витальным здоровьем, потом высшее Творчество, и, последним, 'притягиваем' на себя и достойных 'мира сего' Блаженность.
  Весь ритуал занял не много времени, но был столь насыщен по силе переживаемого, что мне захотелось после прилечь на пол, чтобы 'заземлить' бушующии, словно прожигающии 'броню обыденности', потоки высоких энергий или, как говорил Гурджиев, 'высших водородов сознания'.
  
   Бенедиктус сказал, чтобы я не забывала делать каждое утро хотя бы этот ритуал 'высшего причастия', что я могу несколько минут полежать в своей 'алтарной', а он будет умываться и одеваться, ибо 'время требует его к дальнейшей службе'.
  В голове моей была возвышенная, 'возбуждённая' радость, мыслей не было, разве если где-то на периферии; лёгкая, растекающаяся по всему телу блаженность, создавала ощущение начала новой жизни.
  Вероятно, я почти заснула, поскольку поцелуй стоящего около меня на коленях Бенедиктуса, ощутился прекрасным прикосновением ко лбу какой-то неземной Сущности.
  'Анна, - до следующей встречи! Иди и Твори! - сказал магическим голосом Мастер. И выпусти меня из своей обители. Не забудь, что третьего января у нас новая лекция и обсуждение; программа есть и на нашей страничке в интернете.'
  Встать мне составило некоторое волевое усилие, я проводила Люцифера-Мастера до двери, открыла ему из окна ворота, и вот уже время оставило только его след, машина скрылась, взвывая мотором, за поворотом.
  Начинался первый день или полдень первого января 2004 года, начинался мистической странностью новой жизни.
  
   После ухода Мастера я вновь легла на пол своей 'алтарной', намереваясь продлить проявившееся во мне чувство радостной благости; однако, вернуть предшествующее состояние во всей своей полноте мне не удавалось, в уме начали появляться зовущии к себе моё внимание мысли, в груди появились лёгкие напряжения, словно требующии от меня активной деятельности. Мысли состояли больше из визуализированных обрывков сцен только что прошедшей встречи с Бенедиктусом с сопутствующими им размышлениями о смыслах произошедшего; напряжения побуждали меня встать и начать что-то делать, без какого-либо конкретного разъяснения планов деятельности.
  И лишь когда круговорот мыслей прервался пришедшим чувством благодарности Высшему за дарованную моей Душе мистерию, за саму возможность начать серьёзно развивать свою Душу, мысли отпустили моё внимание, я встала с пола и пошла приводить в порядок гостиную и кухню. Завершив работу, я позвонила родителям, договорившись с ними о моём вечернем приезде; на часах было около четырёх часов дня, внутри меня присутствовало два примерно равновесных желания - пойти на прогулку в любимый мною парк или приступить к началу писания новой картины.
  
   Некоторое время я никак не могла сориентироваться, но вскоре вспомнила, что надо 'помнить себя' и усилием воли обратила внимание внутрь, после чего сразу же проявилось самое сильное желание - выразить на холсте произошедшую тантрическую мистерию соединения с Мастером.
  Я пошла в свою мастерскую, стала подготавливать краски и холст, и тут меня пронзила мысль: ведь, как я читала у Ошо, в его книге 'Секс и тантра', а также в иных книгах, тантрический секс предполагает главную цель - поднятие силы кундалини, энерго-змеи, сидящей у основания копчика, свёрнутой в три с половиной оборота, в муладхаре чакре, методикой нерастрачивания сил на 'взаимозаземления' нижних чакр, на которых и протекает обычная сексуальная близость; я же испытала и 'пробой' манипуры, верхней, могущей быть задействованной в обычной близости, чакры, энергия прошла к сердцу, анахате, создав во мне доселе неизведанную блаженность любви, и, вместе с тем, получила разрядку нижних чакр, обычный оргазм; Мастер также, как я ощущала, пребывал 'во тверди Небес', а потом, за исключением последней утренней близости, изливал в мой лотос 'жидкий жемчуг'.
  Мысли мои крутились вокруг обнаруженного противоречия, мне хотелось позвонить мастеру и спросить об этом явном несоответствии пережитой реальности и запомненному мною из книг мастеров техник тантры; поняв некорректность беспокойства Мастера по такому вопросу и отложив его разрешение на будущее, я попыталась сосредоточиться на сюжете, который мог бы отобразить произошедшую со мною мистерию раскрытия сердца; образы возникали словно 'из ничего', кружились передо мною, но ничего из прорисовывающегося ими не вызывало у меня чувства необходимой полноты; через некоторое время я стала ощущать, что такое состояние выразить в зримых образах очень сложно, если вообще полностью возможно, однако я не прекращала усилий воли по поиску подходящей для отображения 'сцены'.
  Почти отчаявшись найти подходящий образ я, сама не ведая почему, воззвала к самому Владыке Йогов, Шиве, с вопрошанием Души; я визуализировала дарящий благодать лик Архитектора Миров, грудь моя дрожала, руки сцепились, обращённые вверх, во мне была лишь одна горящая духом просьба: 'яви мне вИдение произошедшего раскрытия сердца!'
  Через несколько долгих мгновений на меня изливался поток благодати, исходящей из словно ожившего Лика Шивы, под ним явился шивалингам, соединённый с йони, как будто соединяющий архитектурный проект мироздания с происходящей материализацией творимых миров, из которого сочилась непреодолимая сила жизни; йони-лингам был мистически чёрен энергиями безбрежной пустоты и блистал сверкающим золотом солнечных звёзд, источая ослепительное сияние вечных основ жизни; от исходящего, словно из Ничто золотистого света я вынуждена была зажмурить глаза, глядя из-под прикрытых ресниц на происходящую великую Мистерию творения, и в тот же миг я заметила, что на лингаме проступил лик лица Мастера, словно впечатанный тонкими, почти воздушными линиями, в его золотистую черноту, а йони отражала моё, полное блаженной радости, земное лицо.
  Я почти остолбенела от увиденного, словно незримые обручи сковали и обездвижили моё тело, позволяя лишь беззвучно взирать на происходящее.
  
   Сколько продолжалась эта мистерия, не подлежало моей оценке, обнаружила себя я лежащей на полу в туманном полусне возвращения своей индивидуальности; моментально была размешана краска, кисть клала первые штрихи на будущую картину.
  В семь часов вечера, я вернулась из потока творчества к себе 'обычной', в желудке была щемящая воронка голода, руки дрожали лёгким покалыванием подушечек пальцев, на полотне, излучающем темноту Света, сиял Шивалингам-йони, с нашими, воздушно-лёгкими ликами; сам Шива имел пока более энергетические очертания, словно являл мистически сокрытую 'оборотную сторону' Бытия; мне предстояло ещё завершить картину, прорисовав 'плоть' Лика Ахараты Миров, Господа Шивы.
  
   Полутёплый душ окончательно вернул меня в 'бытовую реальность', я оделась, села в машину и ехала по промозглым, влажным от вновь тающего снега, улицам Таллина, в другую часть города, к моим родителям. Лучи фар отражались влажностью асфальта, серое полотно улиц виделось обыденной серостью неосознанной жизни, распростёршей свои бесчисленные щупальца на весь город и засасывающей все иные краски жизни; я включила мелодики холодного джаза, аккорды отстранённой эстетической радости заполнили своими звуками пространство салона, шум мотора и шелест зимних металлизированных шин прекратил ощущаться, во мне вновь была чуть куражистая радость езды; я почти не заметила как оказалось у 'дома с башней', где меня давно ожидали родители.
  
   Вскоре мы все сидели за праздничным столом около пахнувшей лесными запахами и поблёскивающей отражённым светом множества лампочек, наряженной старыми игрушками ёлки, отец открыл бутылочку Португальского натурального портвейна 'Old world' (Старый Свет или Мир), чарующии, тягучии ликёрные ароматы наполнили комнату, мы пили вино и разговаривали о 'насущной жизни'.
  Отец много говорил о скоро начинающемся самом большом его проекте, который может потребовать собирания всех необходимых ресурсов, в том числе, заклада банку их дома; недавно, через городской аукцион его фирма приобрела участок земли в Мустамяэ, на котором, исходя из общего плана, можно будет построить многоквартирный дом; сейчас, говорил отец, он ведёт переговоры с банком и составляет необходимые проектные документы.
  Лицо отца было наполнено радостью, и я ощутила какую огромную важность имеют для него рабочие дела, словно деятельность срослась с его Душою и плотию, не оставив почти места для самого главного -
  осознания истинного смысла самого себя в этом странном Земном мире, продолжающемся за его пределами в безбрежности Вечности.
  Однако, прерывать отца было бессмысленно, и я продолжала слушать его рассказ о том, что недвижимость с каждым месяцем дорожает, что по его прогнозу, скоро ожидается ажиотажный спрос на жильё, стоимость которого за два-три года возрастёт более, чем вдвое.
  Моё внимание было где-то в другом месте, возможно там, где энергии Господа Шивы, великого Благого Мироустроителя, непосредственного подчинённого Сверх-Разума, вещали о блаженной радости великой мистерии Жизни.
  Вернулись 'на землю' мои мысли лишь после непосредственного обращения отца ко мне: 'Анна, ты где пребываешь? Я хотел бы завтра поговорить с тобою более серьёзно о твоей работе в нашей фирме, которой вскоре будет немало, - произнёс, смотря мне в глаза, отец.'
  Мы договорились, что я завтра в десять утра, вместе с ним, поеду в контору, где на месте буду слушать предстоящии обсуждения ближайших планов строительства, а также общей работы фирмы, в которой сейчас около двадцати работников. После этой длинной тирады, символически завершённой чоканием и вкушением новой порции густого 'Старого Света', приятно распространявшимся по моему организму и вызывавшему 'сладостную' бодрость, вступила в разговор мама. Она с лёгкой хитринкой улыбнулась и начала настойчиво спрашивать у меня, кто есть мой новый избранник, и почему я не рассказала ранее сама родителям о нём; мама добавила, что ранее я всегда проводила новый Год с ними, и раз уже так на этот праздник случилось, значит произошло что-то важное, и родители должны знать кто и что есть этот человек, завладевший так сильно вниманием их дочери.
  Мне не хотелось подробно ни о чём рассказывать, и я даже не представляла как я могу рассказать родителям о истинном смысле нашего общения. Немного помедлив, я вдруг сказала: 'Он прекрасный человек, философ, метафизик, писатель.'
  На лицах моих родителей, почти одновременно, не сговариваясь, проступил смешанный с удивлением страх; их глаза смотрели на меня, не моргая, и требовали дальнейших пояснений. Однако, образовавшуюся тягучую паузу прервал отец: 'Современные философы, метафизики и писатели - обычно неудачники в этой жизни, стремящиеся своими грёзами скрыться от правды реальности. Кроме того, такие люди, как правило, ещё и не особо умеют зарабатывать деньги, и живут если не нищими, то в бедности, лишь критикуя 'несправедливый' мир и не умея и не желая здесь ничего делать, чтобы обеспечить себе нормальную жизнь, - завершил очередную тираду отец.'
  'Папа, - сказала я в ответ, - разве всё в этом мире определяется финансовым благосостоянием, наличием средств, домов, машин, квартир? Разве Душа, радости познания, развития, чувство красоты, любви, творчества - второстепенны?'
  Отец, несколько смягчив тон, произнёс: 'Дочка, безусловно, я не говорю об отсутствии духовных ценностей, я имел в виду, что обычно люди, посвящающии им жизнь, непрактичны, неумелы в самой жизни и, кроме того, имеют много иллюзий и обвинений других людей в неправильности и несправедливости, в них какая-то непримиримость, выставление своего пути как единственно верного, своей веры как самой правильной, а своей жизни как единственно справедливой.
  На своём веку, - продолжал отец, - я немало встречал таких людей, от 'верующих' коммунистов, до, в последнии дни, свидетелей Иеговы; все они, как правило, 'повёрнуты' на свою правоту, пытаются доказывать всем 'единственную верность' их религии, и большинство из них в обычном, нормальном смысле, недееспособны к реальной работе, которая как раз и нужна людям.
  Разговоры, концепции, религии, верования не взращивают хлеб, не кладут кирпичи домов, не мостят дороги, а лишь отвлекают человека от реальной, полезной и нужной всем деятельности, которая и создаёт необходимые условия нашей жизни, - закончил говорить отец.'
  'Папа, - ответила я, стараясь вложить нежность в произносимые слова, - а как быть тогда со смыслом нашей жизни, с развитием Души, с творчеством; как относиться к тому, что мы конечны в этом мире и ничего материального, сколь много бы его ни было накоплено, не унесём Туда, в Тот предстоящий всем нам Мир?'
  Отец немного задумался над ответом, возникла томительная пауза, я смотрела, посылая тепло сердца, в глаза отца, мама тоже смотрела на отца с теплом, и отец заговорил: 'Не нам определять что и как будет Там; пока мы здесь, надо исполнять свой долг, трудиться и радоваться этой жизни.' 'Но в чём тогда противоречие, - сказала я, - лишь в степенях усилий приложенных в материальной работе и в работе над Душою? В необходимости найти правильное соотношение, в осознании того, что средства без радости Души и развития - лишь то, что поддерживает нашу жизнь, становящейся похожей на жизнь любого животного существа, а средства, правильно применяемые - есть лишь материальный базис к развитию искусства жить, радоваться, развивать Душу, творить, дарить тепло?
  Учение, которое очень уважается Бенедиктусом, моим новым Другом и Учителем, как раз и говорит о том, что человек должен быть гармонично развит - и в материальной области жизни, и в духовной, такой человек остаётся реалистом, даже если становится мистиком, - добавила я.'
  
   Там мы проговорили около часа, в разговор включилась и мама, частично поддерживая меня, отец оставался неумолим в своих видениях, но как-то потеплел и больше не употреблял 'категоричных слов'; я рассказала, очень схематично, о понимании учением 4-го Пути принципов человеческого развития и целей человека на Земле, родители внимательно, с некоторым удивлением слушали; отец даже сказал, что если я правильно излагаю суть Учения, то кое в чём он признаёт верность такого понимания; наша беседа перешла в более 'семейное' русло, мама принесла новую бутылочку Португальского портвейна, обстановка становилась теплее и уютнее.
  
   Вечером я опять была в своём куполе, полулежала в кресле и созерцала бездонность звёздного Неба, попивая Португальское вино другой марки, 'Bridge' ('Мост'), которое было более приземлённо-чувственным, отражало густоту насыщенных переживаний радости на нижних и средних октавах чувств.
  Какая бездонность звёздного Неба, какая мистерия такого огромного количества других миров, думала я; вот, триллионы 'солнц', триллионы вращающихся вокруг них планет, а человек думает, что он единственный и самый лучший, воображает, что вся эта Вселенная создана именно для него, этот свет мириадов звёзд, эти неописуемо огромные миры, этот Вселенский Дух, этот Бог и Боги.
  Какая величайшая глупость, какое шизофреническое самомнение мании величия, какой ужас реальной замкнутости, нахождения в тюрьме нерождённой Души.
  Вдруг из глаз моих потекли горячими ручейками слёзы, в груди появилась дрожь, - мне стало нестерпимо больно, что я не могу ничем помочь большинству пребывающих во сне Душ, не видящих реальности, живущих грёзами сновидений, землян; боль терзала моё сердце, начались лёгкие покалывания, дышать становилось труднее, словно воздух стал насыщен этой разлитой по миру болью.
  И тут, как бы сама собою, ко мне пришла молитва; я опустилась на колени, продолжая смотреть на огромный звёздный хоровод безбрежности, воздела к нему руки и слова сами стали изливаться из меня:
  
  'О, великий Господь, Сверх-Разум Абсолюта, великий Святый, великий Крепкий, освети мою Душу, дай мне силы, всели в моё сердце любовь!
  О великая Божественная Сила, великий Творец миров, дай мне силы обрести бессмертную Душу, дай мне силы помогать тем, кто достоин Твоей помощи!
  О Господи, пусть жизнь моя будет путём к Сверх-Человеку, человеку с высшей Душою, человеку, способному быть и радоваться, и чья радость блаженна!
  Дай мне силы, Великая Сверх-Душа, верить только Тебе и идти только к Тебе, уважая всё наличествующее, но не останавливаясь ни перед чем на Пути!'
  
   Огромный поток тонкой силы проходил через меня, в глазах мерцали огоньки звёзд, точка сознания была где-то далеко за ними, в недосягаемой Выси; по щекам катились небольшие слезинки, голос мой шёл словно из глубин тела, внутри была намагнетизированность духом.
  Сколько продолжалась молитва я точно не знаю, лишь ощущение, что меня покидают витальные силы заставило прекратить взывание и прилечь на диван; когда я закрыла глаза передо мною предстал вновь лик Люцифера, голова которого словно повторяла абсциссы линий лица Бенедиктуса; Ангел Света был неотразим в своей Сверх-человечности, излучал золотистое, нежное сияние, через мгновение он приблизился ко мне и беззвучно поцеловал меня в лобик, после чего я, успокоенная, сразу погрузилась в неосознаваемые путешествия сна.
  
   'Вставай, доченька, уже девять часов утра, - услышала я голос отца.
  Собирайся и едем на работу, - добавил он.'
  Через час мы были в конторе, находившейся в центре Таллинна, около площади Свободы на Пярнуском шоссе. Обсуждение проекта и других дел шло бурно, выступало много людей, выражали свои мнения по поводу проекта дома, потом были отчёты маклеров, первый деловой день нового года был ознаменован и моим присутствием в этих обсуждениях.
  По окончании собрания, отец, не спросив моего согласия, представил меня сотрудникам со словами 'мой новый помощник, Анна; она будет вскоре заниматься кадровыми вопросами.' После мы пошли в кабинет отца, секретарь принесла нам кофе, и отец стал вводить меня в курс дела.
  Я сказала отцу, что, в общем-то, не собиралась каждый день ходить на службу, на что он ответил, что ему очень нужна моя помощь, и когда работа будет налажена, я не буду обязана каждодневно с утра до вечера присутствовать в фирме.
  
   Лишь к обеду я вернулась домой, с принятым обязательством завтра не позднее десяти часов утра быть на работе. Внутри меня было некоторое сопротивление этой необходимости, но какая-то иная, и более важная моя часть говорила мне о правильности такого выбора.
  Я покушала и решила идти дописывать вчера начатую картину, но мысли в моей голове не давали мне возможности сосредоточиться на творчестве; передо мною излучал свет образ 'движущей силы миров' - соединяюще-творящая мистерия космической работы двух начал - Инь и Янь, с абсциссами наших с Мастером ликов, но сам Господь Шива словно смотрел откуда-то из космического тумана, черты его не были прорисованы, проявляясь лишь блеклыми размытыми штрихами разбелённых, словно являющихся из ниоткуда, слабо прорисованных линий.
  
   Я решила заняться практиками, которые дал мне вчера Мастер, и начала с практики намерения, которую проводила перед новым годом; сначала я сконцентрировалась на своей главной цели - достижения просветлённости, пытаясь притягивать к себе Свет и наполнять им своё ощущение себя, представляя его трансформирующую силу; долгие минуты мне не удавалась остановить мысли, и лишь моё сверхусилие воли позволило мне погрузиться в этот поток чистого сознания.
  Голова моя стала воздушной, пришло лёгкое ощущение невесомости, моё 'я' словно растворилось в исходящих с Небес потоках всепроникающего Света, оставаясь лишь тоненькой точкой на периферии моего сознания; через некоторое, вероятно, небольшое время моё внимание начало ослабевать, Свет стал рассеиваться, 'я' обернулось самопроявившимися мыслями, одна из которых сказала: делай практику намерения на достижения результата, каждый день направляй на цель свою волю, тебе ведь нужны деньги; в этот момент я вспомнила о 'миллионной цели', которую я поставила пред собою на этот год; сразу же пришли мысли, говорившии мне о том, что события уже начали развёртываться, и моё появление в фирме отца не было ни моей слабостью, ни 'блажью' моего родителя.
  Я принялась за повторение практики, концентрировала энергии на чакрах, визуализировала цель, и облекала её всё большей плотностью плоти, спускаясь по лестнице чакральных слоёв вниз; внутри меня пылала энергия, тело потело от проходящей через меня силы, воля, словно сотни натянутых струн, звучала отголосками силы Небес.
  Примерно через полчаса, я ощущала себя, словно тело моё стало металлическим, а голова являла собою компьютерный мозг; ощущение было странно своею необычностью, огромной проходящей через меня силой; я пошла под душ, смывала 'железную кольчугу', твёрдо вознамерившись делать всё возможное и допустимое для своей главной цели - просветления Души.
  
   Через пять минут, выпив душистого, пахнущего леденцами, кофе, я сидела у мольберта и прорисовывала лик Господа Шивы. К вечеру картина пробрела очертания завершённости, из её глубин струились потоки Космической силы, частичками которой была я и Мастер, великий Благой пребывал в блаженном созерцании творящейся Мистерии Жизни.
  Вечер я посвятила чтению книг, выбрав методом тыка пальцем, из многочисленных философско-духовных книг, стоявших и ожидавших своего часа чтения, книгу Вольтера 'Микромегас', и погрузилась в космическое путешествие вместе с её главным героем, пытавшимся понять строение мироздания.
  Вольтер показывал, что наши пять чувств, каналов связи с реальностью, это лишь 'малая кроха' в возможностях Творца, что есть существа, обладающии и двенадцатью, и двадцати четырьмя чувствами, что их мир совсем иной, чем наш, более объёмен, панорамен, величественен, его краски горят совершенно иной объёмностью жизни, видение таких существ неизмеримо более целостно и 'объективно'; Философ дошёл 'до того', что изобразил мега-существо с тысячью каналов связи с реальностью, напоминая, что и 'это не предел'.
  Господи, подумала я с лёгкой дрожью в груди, а Кто же тогда есть наш Бог? Может, это существо с тысячью чувств и есть наш Иегова, Полубог Солярного Мира? Каково же тогда величие Самого Хозяина Всего, Сверх-Разума?
  Мысли мои начали туманиться, и я, вероятнее всего, так и не дочитав 'Микромегаса', погрузилась бы в астральное путешествие или сон, если бы не раздалась вдруг торжественная, но упрощённая проигрыванием мобильного телефона, музыка из пятой симфонии Бетховена; звонил отец, и, кроме всего прочего, шутя сказал, что у меня есть ещё два дня 'свободной жизни', поскольку приходить в контору нужно лишь в понедельник, а не в наступающую завтра субботу; немного поговорив ещё о предстоящих делах, мы попрощались, и я смогла продолжить чтение.
  Ложась спать, я заметила в себе странную перемену, - мир моей реальности стал казаться мне таким ахроматичным, обесцвеченным, словно палитра моего видения реальности сплошь состояла из одних серых клавиш, отличавшихся друг от друга лишь 'глубиной' серости.
  Уснула я достаточно спокойно, но лишь тогда, когда приняла свою серость, прекратив с ней всяческую борьбу; мне снилось или виделось, что я сама стала серая, брела по серой Земле, общалась с серыми людьми, смотрела на серые растения; было невыносимо серо кругом, Душа моя тоже была соткана из призрачного полотна серых нитей. Долго, мучительно долго я брела по бесчисленным дорогам, серым от серого песка, серых камней, серой пыли; я почти сжилась с серостью, стала её сутью; но что-то незримое внутри говорило мне: 'Анна, это не есть жизнь, это лишь мир теней. Выйди на свободу, покинь эту темницу духа!'
  Так начало расти моё осознание тотальной механистической серости, но жить стало мне тяжелее, ноги не хотели вести меня по серым пыльным дорогам, руки тянули меня к недосягаемой красоте Цвета жизни; я не знала только как найти выход, что надо делать, чтоб превзойти эту каждодневную серость буден. Я мучилась, мучилась долгие неизъяснимые времена, пока не взрастила в себе превышающую серость силу, страсть Души по цвету; я стала молиться Высшему; Никто не отвечал на мои мольбы, сколь ни старалась Душа моя, и лишь единожды, оставив все надежды, - явился ко мне святящейся цветом Ангел Света и сказал: ищи выход через то, что есть в сером как неизбежная часть, ибо серое не самодостаточно, оно лишь тень того.
  Долго я думала и молилась, чтоб разгадать этот ребус Жизни, сколько слёз пролилось из моих глаз, сколько пустых надежд ушло; тогда я стала исследовать, стала пытаться понять изнутри серое, и мне было даровано откровение: серое - это проявленное в нашем Мире теней Белое, а в белом есть Всё!
  Я прозрела; мир вернул мне краски, наполнился жизнью, всё, от камня и муравья, до человека и Звёзд, всё, абсолютно всё, стало живое, - кругом струился дух Жизни, во всём был Творец; я купалась в этом океане цвета и света, я стала частью великой вездесущей Жизни.
  
   Утром я проснулась бодрая, радостная, словно работа ночи очистила мою Душу от всяческой 'серости'; я пела мантру, варила кофе, вдыхала ароматы шоколадного запаха, смотрела на ярко подсвеченные солнцем облака в окне.
  'Я живу,- спасибо Господи за новый День! -
  вдруг вырвалось слово молитвы, -
  Господи, спасибо за краски пробуждающейся Души моей,
  спасибо за открывающуюся мне красоту Мира! ОоооМммм!'
  
   Следующим были утренние практики 'обращения к Высшему';
  я обращала на себя потоки Света, Любви, Воли, Творчества и Блаженности, в точности повторяя показанную мне Мастером практику духовного совершенствования.
  Завершив малую мистерию, полная 'летящей' силы, я решила пойти прогуляться по морской набережной, оделась и вышла из дома.
  Улица встретила меня по-весеннему тёплой погодой, было несколько градусов тепла, облака заполняли лишь часть небосвода, давая зимнему, чуть тёплому солнышку, радовать меня своими яркими золотистыми, словно расплавленное золото, лучами. Пройдя через ряды парковых деревьев, я оказалась на аллее около старого, классически строгого, с лёгкой возвышенной чувственностью ряда округлых линий, художественного музея; открылся вид на 'Русалку', аллея вела прямо к морю, под ногами поскрипывала влажная мелкая гранитная крошка, воздух опьянял своей морской прохладою свежести; внутри практически не было ни одной тревожащей мысли, на 'экране' моего сознания отражалась холодная красота спящей зимней природы.
  Как всегда, когда я выходила на Пиритовскую набережную, построенную к Олимпиаде 1980 года, протягивающуюся лёгким, обрамляющим море изгибом к Парусному центру на реке Пирита, я подошла к величественному, обращённому к морю Ангелу, дарящему Небесное благословение, и каждый раз, стоя под сенью Его утешающей благодати, удивлялась огромному, мистический силы мастерству создавшего его человека;
  памятник неправдоподобно сильно передавал снисходящую с Небес Любовь Высшего Творца, находясь под его 'защитой', иногда казалось мне, была не страшна 'сама смерть', случись она явиться под этим Ангельским Ликом, смерть нашего тела, открывающая для избранных великие несоизмеримые земным, просторы Жизни.
  Я чувствовала себя 'маленькой девочкой', и в то же время - 'Человеком, знающим великую Тайну Любви', это странное несоответствие было столь трогательным, что из глаз моих потекло несколько радостных слезинок, упавших на чугунную цепь ограды; внутри пронеслась мысль, - вот, так, за 'оградой' стоит большинство землян, - не ведая, не чувствуя и не понимая этой великой Любви нашего истинного Творца; 'пусть эти слезинки растопят 'шоры' их спящих Душ, растопят 'ограды' потоку нисходящей с Небес и светящей, подобно солнцу для всех видящих, Любви!'
  Вскоре я пошла рядом с легко волнующимся, пахнущим Балтийской солью, морем, по направлению Пирита; гуляла я, почти ни о чём не думая и созерцая магию окружавшей меня природной красоты, около полутора часов, постепенно свернув обратно к дому; на Душе было светло, легко и празднично, словно жизнь на Земле и есть сам великий Праздник Души.
  
   Придя домой, пообедав, я решила почитать ещё одного из моих любимых авторов, Джидду Кришнамурти, - он был очень тонким духовным 'эстетом', ценил проявляющуюся во всём Божественную Красоту и передавал в своих трудах людям пути приближения к магии ощущения её величия.
  Вечером, к восемнадцати часам, мне надо было снова быть в Ложе, на новой лекции Мастера, которая, как я посмотрела на страничке в интернете, обещала быть мистически важной, ибо называлась: 'Что такое Душа или Откуда она приходит и что делает на Земле в человеке'. 'Свобода от известного', - книга Кришнамурти, затянула меня в свои поля чистого сознания; Мастер неустанно, на протяжении всей книги, через множество живых жизненных примеров, основанных на беседах с учениками и просто посещавшими его множественными гостями, напоминал:
  внутри своего ума, верующего в свою исключительность и самодостаточность, находится ловушка, препятствующая самой возможности пробуждения вашей Души;
  необходимо усилием воли разрушить эту 'тюрьму духа', осознав механизм работы природных сил человеческой обусловленности.
  Почти все отдельные беседы Мастера начинались с успокоения ума читающего, - Мастер вводил сначала человека в мир 'тихой и величественной природной красоты', показывая, как приоткрывается видение Божественного присутствия вне искажающей суеты человеческих умов и городов; я, не замечая времени, вся была 'там', пока мой внутренний 'будильник' не обратил моё внимание, что на часах было уже семнадцать часов дня.
  Быстро одевшись в обычную джинсовую одежду, красиво облегавшую линии моего тела, я села в 'Чёрную бестию', взвыл мотор, я ехала в центр; стоянку, на этот раз, долго искать не пришлось, и я шла по каменным мостовым старого Города, отпечатывая глухим стуком на мокром камне шаги своих всё ещё двигающихся по Земле ног.
  
   Вот и заветная дверь, лестница, спускающаяся в полуподвал, и сама 'Обитель'; я ступила внутрь, сразу же оказавшись словно в другом 'измерении знания', поскольку окружающии меня стены были пропитаны тонкими духовными эманациями Ангела Света.
  'Моё почтение всем сюда входящим', - с нежной улыбкой приветствовал меня Бенедиктус.
  В этот раз мне пришлось искать свободное место, зал был полон народу, среди сидящих были и молодые, и пожилые люди; я внимательно осмотрелась, прошла вперёд, и услышала голос Мастера: 'Анна, - здесь, на первом ряду, есть ещё два свободных места, люди предпочитают 'слушать с расстояния', чуть иронично улыбнувшись, сказал Бенедиктус, - присаживайся, мы уже начинаем.'
  Усевшись напротив Мастера, на одно из свободных мест, я ощутила всю особую силу этого местоположения, словно какая-то неведомая сознательная сущность специально сберегла его для меня, - поток тонких энергетик создавал поле большой духовной силы, я находилась в его 'вдавливающем' грудь эпицентре. Осмотревшись, я заметила, что сегодня естественный полуподвальный полумрак прорезался сполохами множества горящих по периметру свечей, создававших причудливо играющии всполохи света; ламповое освещение создавало лишь слабое свечение нескольких настенных плафонов, достигнутое с помощью реостатов, позволявших плавно изменять силу света; вокруг раздавались лёгкие перешёптывания, усиливавшии атмосферу таинственности; я смотрела то на людей, легко оборачиваясь в разные стороны, то на Мастера.
  
   'Итак, - начал Бенедиктус, - мы приступаем к попытке прояснения того, что, собственно, и сделало нас человеками, и называется величественно звучащим на всех языках мира словом Душа.
  Что есть Душа, откуда она приходит и куда уходит? Где обитает и что делает Душа в этом Мире?
  Как можно совершенствовать Душу, если признавать её вечность и неуничтожимость?
  Это только часть вопросов, касающихся основополагающих пониманий самой человеческой жизни.
  Безусловно, - сказал более мягким голосом далее Бенедиктус,- мы, как всегда, не претендуем ни на абсолютную истину, ни на возможность прояснить за короткую лекцию то, что изучается, причём не только логически-концептуальным знанием, всю человеческую жизнь, а возможно и вполне вероятно, и многие-многие жизни; сейчас мы даём концепт, прочерчиваем главные сущностные 'абсциссы' линий пониманий; причём, никакого 'эзотерического велосипеда' мы вновь изобретать не будем, ибо наше 'новое' не может быть 'объективно новым', оно всегда будет лишь новым для нас, в контексте 'времени, места, обстоятельств', а те люди, которые утверждают обратное, пребывают, чаще всего, в неосознанных иллюзиях и дух их, а зачастую и Душа, помрачёны неведением, - закончил Бенедиктус.
  Ко всему следует добавить, что в начале пути большинства людей должен присутствовать определённый аспект веры в правильность сказанного в глубинных пластах священных книг, в наличие на Земле истинных учителей, способных передавать не только 'букву', но и 'дух' высшего Знания; это сродни ситуации, когда путешественник хочет взойти на высокую гору, - ему нужна и амуниция, и проводник, и, кроме всего, крепкое психическое здоровье; и лишь достигнув вершины - путник начинает видеть сам ту панораму реальности, о которой ему упоминали, зачастую вынужденно иносказательно, учителя, о которой он читал в священных книгах.
  
   Сегодня мы выделим две основные древнии линии передачи Знаний - Ведическую и Иудейско-Египетскую; остальные лишь упомянем вскользь, иначе мы не уложимся в отведённое этим вечером время, - чуть, с лёгким грустным теплом, улыбнулся Мастер, продолжая говорить, - попробуем соотнести эти две ветви единого мистического Знания, постараемся вникнуть в основы их концепций построения Души. Поскольку среди нас есть и новые люди, возможно, не знающии ничего о схемах Луча Творения Миров, я кратко повторю как понимается эманация Абсолюта в Иудейско-Египетской и Ведической доктринах; однако, сразу предупреждаю, что не буду объяснять 'само нахождение доктрин в мире' или прояснять 'основания Основания', ибо это была бы уже отдельная тема, требующая, как минимум, знания основ доктрин на срединном, мезотерическом, уровне; такие обсуждения мы делаем лишь во внутреннем круге, как и более глубинные объяснения Законов мироустроения; в этих знаниях, в новое время, нет какой-то особо воздвигнутой 'секретности', их секретность определяется лишь уровнями сознаний пытающихся понять это высшее Знание; эзотерические пласты таким образам как бы скрывают сами себя от непосвящённых, не прошедших очищений умов и не обретших Второго рождения - рождения в Духе; впрочем, - добавил Мастер с лёгкой таинственной улыбкой, обведя медленным взглядом присутствующих, - мы уже отклонились от нашей основной темы, пора переходить к главному - краткому описанию концепций мироустроения.
  
   Итак, - начал низким, энергетически насыщенным голосом Мастер, - Ведическая концепция Луча Творения предполагает наличие семи Сфер Мироздания, визуализировать её лучше представляя семь концентрических кругов, в центре которых находится точка, включающая в себя всё, - Абсолют, далее нижележащии сферы; причём, высшее эманирует в низшее, а низшее, не являясь им, представляя свои 'правила игры', прирастает новыми порядками законов и лишь в ограниченной степени способно влиять на более высшее, на уровнях тех законов, которые непосредственно даны для развёртываний прирастающих закономерностей более низшего;
  это положение очень важно, - сказал пропечатывающим слова тоном Мастер, - следует попытаться глубинно вникнуть в его суть, его понимание впоследствии приоткроет нам возможность проникновения в 'святая святых' - мистерию возможности 'совершенствования Души, прояснит механизмы 'обратного влияния на Небеса', приоткроет границы и пределы доступного, - закончил с магической силою произносимую речь, Бенедиктус.'
  Сразу же после этого одна из женщин, вероятно, членов Ложи, прикрепила на стену большой кусок ватмана, на котором были изображены окружности, виднелись нисходящии и восходящии стрелки и были прописаны названия миров и путей между ними. Обратив рукою внимание на важность образного представления схемы Луча Творения, и чуть потрясая обращённым на рисунок указательным пальцем, Мастер продолжил объяснение: 'Начинаем наш путь 'сверху вниз':
   Мир Абсолютной реальности, Атмический мир, - эта сфера запредельна для видения живыми проявленными существами, содержит в себе 'Всё и Ничего' и эманирует 'материализацией', включает в себя всё и не зависит ни от чего, в ней содержится всё пространство и время всех миров и нет никакого пространства и времени, в ней всё многообразие явленного в любых уголках Вселенной и совершеннейшая Пустота, великое Ничто;
   второй уровень - Будхический или высший Ментальный мир духа, в нём нисходящее в видимость первозарождение проекта Миров, 'опускающийся' в мир плотности Творец Зримого - Брахма, проявление тройственности Богов Сил, - Брахмана, Вишну и Шивы, творящего, кристаллизующего и разрушающего аспекты начавшегося Движения, исходящих из проявляющейся части Абсолюта, Брахмы;
   третий - каузальный или низший ментальный мир, где зарождаются индивидуальные кармы и, заметьте, отдельные Души, призванные нести свою 'кармическую судьбу';
   четвёртый по нисходящей линии - мир высший Астральный, где Души обретают окончательную индивидуальную 'кристаллизацию', где находятся 'весы деяний' и памяти нисходящих в плотные миры Душ;
   пятый, Витальный мир, где создаются индивидуальные схемы тел живых существ, происходит 'сплавление' Души с телом;
   шестой, низший Астральный (именуемый иногда Эфирным), 'открывающий' соединение Души с образом 'я', с умом человека, дающий самосознание человеческой личностности и закрывающий 'магическую память' о высшей Душе;
   и седьмой мир, - полностью материализованный, мир материи, это человек в нашем обычном 'внешнем' видении, 'замкнутый' в законах мира Земли, зачастую механистичный и неосознанный, живущий иллюзиями и неведением о 'своём' высшем.
  
   Замечу ко всему, - продолжал Мастер, - что в подобной схеме есть, особенно на срединных и низших сферах, свои интерпретационные вариационности, в данном случае не значимые для наших пониманий, ибо мы даём общую, упрощённую схему Нисхождения Жизни и Души.
  Итак, из Абсолюта исходит мир высшего Духа, Брахманический или Будхический мир, - вот в нём и проявляется 'зримостью тонких Миров' Сверх-Душа, - это и есть высший и, в своих 'семенах' (но не 'плодах') неуничтожимый мир Души; это и имеется в виду, когда говорится о бессмертии Души, - обращаю на это всё ваше внимание, - пропечатывающим глубинность смысла тоном, произнёс Мастер.
  
   Что же происходит дальше? Дальше, вступают в работу новые законы низлежащего уровня следующей сферы Бытия, иными словами - появляются новые Боги - Полубоги, пользующиеся высшим материалом Законов или общими энергиями Высшего Создателя, - они своего рода являются и Управителями карм, создаваемых низшим Каузальным уровнем или уровнем проявленных индивидуальных Душ;
  следующим идёт обретение высшего астрального Тела, кристаллизации задач индивидуальной Души,
  потом она нисходит в проект соединения с будущим телом, - в мире Витальном, обретает низшие эмоции-чувства, необходимые будущему материальному телу, и -
  рождается в мире плотном, например, на нашей планете Земля.
  
   Вот так, - мистически улыбаясь, продолжал таинственным голосом Мастер, - просто и непостижимо сложно для нас, - творится великая мистерия Жизни и 'кругооборота' Души.
  
   Следует также добавить, что в Ведической традиции эти Семь Сфер также 'укладываются' в основное, четырёхчленное деление, где первым уровнем выступает Сверх-Разум - Абсолют - 'Мир ОМ',
  следующим идёт Мир Духа - Суваха или Сваргалока,
  потом 'нисходит' Мир Душ - Бхува,
  и завершается всё 'венцом нисхождения' - материальным Миром Бхур;
  возможно, в рамках такого деления проще подойти к принципиальному пониманию концепции 'развёртывания' Души.
  
   Впоследствии, после разбора Иудейско-Египетской доктрины, - мы сможем также перейти к обсуждению того, что связано с развитием, становлением Души, её бессмертием и 'низшей временностью', попытаемся понять кто в нас видит и оценивает Душу, что есть пробуждённая и спящая Душа и как Душа может быть 'потеряна навеки', а как 'обретена в Вечности'.
  
   Сейчас сделаем маленький перерыв, чтобы в ваших умах не возникло путаницы и вы смогли увидеть единство в различиях двух основополагающих доктрин тайного Знания.
   Через десять долгих минут, поскольку мне нестерпимо хотелось внимать великому знанию, а не выходить дышать воздухом или, даже сознательно, дымить сигаретой, тем более, что Мастер никуда не вышел, а попросил его не беспокоить и сидел, полузакрыв глаза, за своим дубовым столом и, вероятно, 'общался с Высшими Силами', - лекция наконец-то продолжилась.
  
   Открыв глаза и оглядев, словно щупая души всех присутствующих в зале людей видящими полями духа, Мастер продолжил:
  'Иудейско-Египетская доктрина Реальности делит Мир на десять Сфер, и схематично отображается тремя нисходящими от Абсолюта столбцами, на которых размещены десять плюс одна, зачастую называемая 'ложной', сферы различных планов мироустройства;
  как вы видите, - Мастер указал на новую, повешенную рядом с предыдущей, блестящую чёрнотой прорисованных на белой глянцевой бумаге, сфер и испещрённую множеством соединяющих их линий и их названий схему, - планы бытия размещены в трёх столбцах и начинаются с возвышающимся над остальными среднего столбца, где, на самом верху, и расположена сефира Абсолюта, называемая Кетер и 'наполовину' скрытая за пределами пространства и времени, в великом Ничто;
   далее, Луч Творения идёт вниз вправо, переходя к Отцу, создающему 'дух проекта форм', своего рода 'семя' архитектурных форм всего проявляемого, в сефире именуемой Хокма;
   потом 'спускается' к ассимилирующей 'семя' и животворящей формы Матери - сефире Бина;
   далее идёт нисхождение в первую 'тонкую материализацию', - сефиру Хесед, где, обращаю ваше внимание, проявляется архетип индивидуальной Души каждого определённого вида имеющих Душу существ;
   следующим, Луч Творения 'ниспадает' в сферу кристаллизации в тонком мире причинности - Гебуру, где начинают прорисовываться индивидуальные кармические задачи материализовывающегося существа;
   после чего 'вступает' в Мир гармонизации проекта индивидуальной Души, соотношений тонких и материализующихся свойств строящегося существа, где происходит 'балансировка' насыщенности 'духом' соотносительно 'плоти' в каждом виде существ, - в мире Тиферет;
   потом нисхождение продолжается обретением индивидуального астрального ума и 'эго', в мире Нецах;
   логического ума и самосознания в мире Ход;
   всё это кристаллизуется в низшем Астральном мире Йесод
   и - нисходит на нашу Землю, именуемую Малкой (Малькут), обретая зримую для нас 'здешних' плотность и 'обрастая' материальным телом.
  
   Луч Творения, как вы видите на схеме, спускается от Абсолюта вправо вниз, к Отцу семян духа, потом идёт влево, к животворящей формы Матери, после чего опять вправо вниз, к Силе, создающей программы индивидуальных Душ, потом влево, к Силе, кристализирующей проекты душ в нисходящем мире причинности, снова вправо вниз, к Силе, задающей программу 'степеней духовности' в дальнейшем нисхождении, далее вправо вниз, к 'обрастанию' способностями индивидуальных чувств, влево, к обретению индивидуального ума и чувства 'я', вправо вниз к Силе низшего астрала, подготавливающей полностью доработанный проект инкарнации, при новом движении вниз, к миру плотных форм, в данном случае, к нашей Земле.
  
   Все десять Сфер делятся на четыре Мира: Ациллут - Мир Абсолюта,
  Брия - Мир Отца-Матери, Хокмы-Бины,
  Иецира - Миры кристаллизации душ, обретения индивидуальных проектов их проявлений, до нисхождения в грубый астрал, - по цепочке Хесед-Гебура-Тиферет-Нецах-Ход-Йесод;
  и последнее звено - Мир Малькут - обретения земных плотных тел; соответственно этому Нисхождению существуют четыре вида или качества Душ -
  Миру Абсолюта соответствует неуничтожимая Сверх-Душа, называемая Йехида,
  миру Предвечности - живущие, по нашим меркам, огромные, триллионные промежутки времени, Души Нешама (Хая),
  Мирам 'материализаций', до самой нашей Малки-Земли, - Души Руах,
  и в воплощённом земном пребывании - Души Нефеш; -
  закончил длинное объяснение основ Каббалистического Знания Бенедиктус.
  
   Итак, - начал вновь после небольшой паузы Мастер, - я рассказал вам о концепте Иудейско-Египетской доктрины строения Мироздания и зарождения Души. Постарайтесь теперь, в последний наш перерыв, сами представить где находится наша Душа, сколько у неё уровней и, самое главное, как в этом нисходящем единстве проявляются, по сути, совсем разные по своим свойствам временности и безвременности Души, и где находится наш наблюдатель - самосознание.
  А теперь - все на воздух, и я с вами, - с лёгкой веселинкой в голосе закончил Мастер.'
  
   Почти все люди, вероятно, человек двадцать, заполнили собою маленький дворик, кто-то задумчиво ходил по его периметру, кто-то сразу же закурил, глядя в тёмно-серое, подсвеченное городскими фонарями, небо, я и ещё около пяти человек, сгруппировались рядом с Мастером, вынувшим из своего серебряного портсигара сигарету и начавшего процесс прикуривания. Бенедиктус затянулся, обратил голову высь и выпустил в небо лёгкую сизо-голубую струйку дыма; мне показалось, что вместе с ней улетел в небеса и тихо произнесённый звук 'ОМ';
  обернув на меня свой взгляд, Мастер заговорил: 'Анна, тебе стала понятна общая схема Миротворения? - произнёс он тихим голосом, обращённым также к другим обступившим его полукругом людям, - что было наиболее сложным в понимании, что требует дополнительных прояснений? - уже обращаясь ко всем рядом стоящим людям, - добавил Мастер.'
  Я сразу же, почти как пионерка, проговорила: 'Всё в общем понятно, тем более, что сказанное согласуется с изучавшейся мною ранее концепцией Миротворения 4-го Пути; только я не совсем поняла как это связано с нашей Душою, и, кроме того, системы связей сфер между собою, - закончила я свой ответ'.
  Бенедиктус вновь оглядел круговым взором всех слушающих, которых стало уже около десяти человек, и произнёс: 'Если бы слушали очень внимательно, уже бы сами приблизились к пониманию 'роли и места' Души в этом 'ниспадающем' Потоке Мироздания, - чуть, с нежным добрым лукавством улыбаясь, сказал Мастер, продолжая, - советую вам обязательно почитать необходимые материалы, лучше в интерпретациях классиков Эзотерического знания, впоследствии, после занятий я вам подскажу какие работы, на мой взгляд, наиболее ценны, а также, - вновь таинственно улыбнувшись добавил Мастер, - всегда можете обращаться и к моим трудам, они есть у нас здесь в бумажных книгах и, для ленивых, в интернете на моих сайтах, - закончил глава Ложи, - после чего лишь сказав: прошу спускаться, мы начинаем нашу попытку понять самое важное - что же такое наша Душа и к чему она нам, - с лёгкой доброй смешинкой добавил Мастер.
  Через минуту все сидели на своих стульях, стояла глубокая тишина, иногда прорезаемая звуками шелестящих блокнотных бумажных листов, вынимаемых из сумочек и лёгким, похожим на церковное, потрескиванием горящих по бокам свечей.
  
   Бенедиктус вскинул руки ввысь, полушутливо сказал 'ОМ' и продолжил лекцию: 'Теперь мы можем подойти к основам логического понимания того, ради чего и проводится это исследование, -
  к тому Что же и Кто же есть наша Душа.
  Однако, я вновь обращу ваше внимание, что понимание концепта не есть ещё обретение магии 'творить' свою Душу и не наделяет мистическими способностями 'Освобождения', для обретения которых требуется достижение соответствующих состояний сознания.
  Как вы должны были понять из изложенного, концепты доктрин Мироустроения различаются лишь своими формами, видами раскрывающих 'живую матрёшку мироздания' логически прорисованных схем; кто-то из вас наверняка знает и основы концепции Луча Творения, данной в новое время Гурджиевым, - все истинные Знания по сути Едины, различаясь лишь по 'удобству' передачи посвящённым в своей временной и социальной среде, - выделяющим последнюю часть фразы голосом, сказал Мастер.
  
   Итак, теперь нам следует рассмотреть ранее сказанное с позиции Души, сфокусировать наше внимание на её качествах, которые будут выглядеть следующим образом:
  в Мире Абсолюта - существует всё явленное и неявленное - в том числе вечная и неуничтожимая Сверхдуша Сверх-Разума, - на этом плане Бытия, в истинном смысле, - и есть высшее бессмертие;
  в мирах Отца-Матери или мире Брахмы - Душа постепенно обретает кристаллизацию - например, через проект Человека, через спецификацию 'видов' человека;
  спускаясь 'ниже', в миры обретения индивидуальных назначений, обрастая кармами различных степеней 'плотности', Души 'очеловечеваются', подготавливаются к своему Земному пути и совершенствованию; безусловно, сейчас мы говорим лишь о 'Проекте человека', а не о других многообразных - более и менее 'одушетворённых' существах множественных миров;
  эти миры именуются Иецира или Ментально-Астральными, вот здесь и существует 'запекание' и развёртывание индивидуальных карм, и чем ниже мир, тем более 'нарастает' индивидуализация и спецификация общей человеческой кармы, происходит своего рода 'деление во множественность', начинается работа постоянно движущихся и изменяющихся индивидуальных частичек Душ; -
  в этом смысле и развиваются Души, избавляясь от груза 'налепленных' множественных внешних кармических слоёв их обусловленностей.
  
   Иными словами, при Нисхождении Души растёт утяжеляющийся 'клубок' её плотности, Душа обрастает множеством кармических обязанностей; при их проработке - внешнии слои словно разматываются, растворяются 'внешние долженствования', индивидуальная Душа 'облегчается', самосознанию проявляются её глубинные, высшии 'Небесные дали'; -
  это и есть путь совершенствования индивидуальной Души - расплавление кармических долгов её Нисхождения.
  
   В Плотном мире, на нашей Земле, человеческая Душа опутывается наибольшим множеством кармических законов, самосознания большинства её носителей, человеков, затуманиваются земной 'правдой' и по определению нескончаемыми трудами и заботами 'бренного мира', завершающимися для подавляющего большинства только принудительным разотождествлением с материальной оболочкой тела.
  Однако, поскольку эта 'внешняя' душа включает в себя и все более высокии Души, - и существует, путём 'прожигания' оболочек карм, восхождения в более высокии слои Реальности, в Тонкие Миры Духа, вплоть до высшего Каузального или Будхического, или мира Брии, -
  это и называется обретением Освобождённости.
  
   Из существующего различия ролей и положений различных Душ и истекают возможности как 'потери' Души, уход 'в забвенность', так и обретения высшего бессмертия; соответственно, низшие Души в своём развёртывании, которое нельзя путать с потенциальной возможностью развёртывания, находящегося в более высокой Душе,-
  временны и смертны, с различием лишь степеней длительности пребывания в мирах Времени, а их семена вечны;
  эти Души можно соотнести с 'матрёшкой миров', где Высшее объемлет всё, а низшее, в игре своих форм, 'всё более и более' временно и представляет лишь развёртывающиеся внешнии слои более высших сфер Жизни.
  
   Следует также отметить, что вход в более высокие Сферы миров доступен только на их законах, без груза 'подзаконных и нормативных актов' карм более низких миров; во внутреннем, метапсихологическом смысле, индивидуальное самосознание перемещает свою 'точку сборки' от неосознаваемых привязок ко 'внешнему' - вовнутрь - в миры более тонких Душ, - это и дарует самоощущение различных степеней Света при восхождении к более высоким частям Души, до обретения высшей Души, непосредственно предстоящей Пред Абсолютом, -
  тогда приходит тотальный Свет и безусловная Любовь, открывается высшее объективное Творчество и нисходит Блаженность, - закончил мистическим, запредельным, словно исходящим с Оттуда голосом, Мастер.'
  
   В зале начались движения, лёгкий шёпот создавал атмосферу завершающегося таинства, я чувствовала себя побывавшей в огромном мистическом путешествии по вселенским мирам Духа, и обозревавшей себя 'со стороны' Небес.
  Бенедиктус сказал, что поскольку тема огромна по своей важности, и времени на лекцию пошло много, все обсуждения переносятся на следующую встречу, желающии пусть приходят через неделю, ранее поразмышляв медитативно над сказанным, вновь прослушав лекцию в записи, на сайте Ложи, где она, вероятно, будет выставлена уже к завтрашнему вечеру.
  И только сейчас я заметила, что сбоку, у стены, стояла видеокамера, и лекции записывались; в этот момент к камере подошёл благородного вида старичок и снял её со штатива.
  Бенедиктус поблагодарил находившихся в зале людей и сказал, что через десять минут начинается внутреннее занятие Ложи, и все желающие, члены Ложи, могут принять в нём участие, после чего Мастер обратился ко мне и сказал, что я тоже должна остаться, и мне надо сначала пройти ритуал приёма в Ложу, а после мне будет дана техника освобождения ума от мыслей, столь важная для начала реальной работы по возрождению Души.
  
   Внутренне я была готова 'почти ко всему', поэтому сказанное Мастером не вызвало во мне особого удивления, кроме того, я пребывала в особом состоянии духа, именуемым расширенным сознанием. Через десять минут Бенедиктус представил меня пяти членам Ложи, объяснил мне суть торжественного ритуала и необходимость принятия клятвенных обязательств пред Высшей Силой, которые могли бы помочь мне 'закрепиться' в неотвратимости моего Пути к просветлённости.
  После бурного по силе и искренности моих выраженных чувств, священного действа, которое по земному времени заняло не более десяти минут, меня поздравили со вступлением в Ложу и выразили надежду на моё быстрейшее обретение 'высших октав' Света.
  Во мне было глубинное ощущение происходящего духовного праздника, чувствовалась столь знакомая мне в последнее время 'летящая лёгкость', соединённая с глубинным ощущением внутренней, словно детской, чистоты стремлений моей Души.
  
   Через несколько минут мы уселись в позу полулотоса на ковре, где только что происходила инициация, Бенедиктус сидел у стены, взгляд его излучал тонкие энергии высоких Душ; мне вообразилось что передо мною находится вновь сам Ангел Света, лишь специально облачённый в форму Бенедиктуса; мои воображаемые лики прервались с началом речи Мастера.
  'Как многие, если не все из вас знают, ибо вы 'не новички' в эзотерике, для достижения высоких состояний сознания необходимо очищение ума, которое проходит, обычно, в три этапа: очищение ума от самопроизвольных мыслей, очищение от эмоциональных тонов ощущаемого, и, последним этапом, разотождествление своего высшего Я с множественностью обычных 'я'; в определённой степени, эти процессы идут параллельно, однако 'первым этажом' всё же является научение сознательному управлению мыслями.
  Сегодня я покажу одну из самых эффективных техник 'прожигания мыслей', суть которой сводится к использованию 'магнитной' силы самих мыслей для их 'самоуничтожения'.
  Безусловно, я не говорю, что мысль всегда 'плохо', что не может быть ни философской, ни инженерной, ни сличающей или различающей мысли; я утверждаю лишь то, что неконтролируемая мысль - механистична, засоряет наше сознание и мешает началу истинного видения реальности, ибо мысль неизбежно фрагментарна, строит свои суждения на основе логических 'кирпичиков', отражает лишь те или иные, зачастую очень узкие, слои реальности; мысли мы 'противопоставляем' многоканальное видение, возможность непредвзятого смотрения через экран сознания, который имеет независимую от обычного ума основу, уходящую корнями в более тонкие сферы Мироздания.
  
   Итак, закройте глаза, сконцентрируйтесь на аджне, представляя исходящий в полотно вашего сознания яркий и насыщенный холодной сжигающей силою поток света; отождествите себя только с этим, приходящим из глубин Тонких миров, лучом; всё остальное - это поле вашей сознательной работы с приходящими на этот 'внутренний небосклон' незванными мыслями.
  Как только, а обычно долго ожидать никогда нет необходимости, появляется какая-либо мысль, - вы направляете этот луч на неё и сжигаете находящейся в луче 'огненной силою', и так вы продолжаете делать, ловя любую приходящую мысль и сразу же превращая её лучом осознанности в прах; -
  прошу, начинайте, - закончил первую часть объяснения Мастер.
  Я стала усиленно прожигать все приходящии ко мне мысли, которые, к сожалению, как на зло, прибывали и прибывали, словно в отместку за мое отношение к их некогда бывшими живыми сородичам; сколько прошло времени, пока меня прервал глас Бенедиктуса, я точно не знаю, ибо я была поглощена работаю настолько, что вся взмокла, с разогретого лба периодически скатывались, щекоча, тонкие ручейки пота; мне подумалось, что, внутренняя топка работала минут двадцать, шёл процесс переплавки мыслей в сознание.
  'Теперь, - продолжил Мастер, - мы подходим к самому ответственному моменту, ключу данной практики, - вы накопили достаточное количество внутренней энергии, которая превышает критическую массу и способна включить 'управляемую термоядерную реакцию' аннигилляции ваших 'словомешалок', -
  для этого, обретший силу поток сжигающего света направляйте волевым усилием за экран, на котором шла работа по прожиганию появляющихся мыслей, - к самому резервуару их формообразования и - поджигайте резервуар!'
  Во мне как будто что-то взорвалось, бушующая энергия 'термоядерного взрыва' начала сжигать полную 'корней' полость подсознания, голова загудела, по всему телу распространился нестерпимо сильный жар, сердце забилось, словно барабаня своими ударами по телу, и лишь, как сквозь сон, я услышала мощный голос Мастера: 'Анна, не бойся, преодолей страх, скоро корни превратятся в пепел.' Однако, мне было мучительно больно, тело моё дрожало, мне хотелось встать и бежать неизвестно куда или свалиться на пол и начать бешено вращаться по холодной поверхности; я терпела, превознемогая мистический страх падения в пустоту, я летела туда и уже было невозможно остановиться.
  И вдруг всё затихло внутри, исчезли мысли, а если какая вдруг и появлялась - тут же сама сгорала, ещё не доходя до порога моего экрана сознания; внутри воцарилась необычайная 'космическая' тишина, с которой пришло ощущение приоткрывшегося безграничного пространства, как будто в мановение ока я стала совсем другой, - чистой и незапятнанной и - сознающей себя такой.
  Техника близилась к завершению; Мастер приказал лечь на пол и пребывать в новом необычном состоянии Души; заиграла лёгкая мистическая музыка, и я, вероятно, провалилась в полусон-полубодрствование с тягуче сильным, словно обхватывающим меня ощущением блаженности; моего 'я' не было, было лишь чистое пребывание в реальности.
  
   'АаааУууууМмммм', - услышала я трубный глас Мастера, - поднимайтесь и рассказывайте о пережитом, - добавил с лёгкой мистической улыбкой Бенедиктус. Я почти ничего не хотела говорить, поскольку тишина всё ещё оставалась во мне, на что Мастер сказал, что это хороший знак и предложил мне покинуть их и идти на прогулку, сказав чуть позднее, что сам свяжется со мною.
  Я вышла на свежий зимний воздух, надо мною виднелись, в туманной дымке городского света, слабо прорисовывающиеся звёзды, отдельные запоздалые прохожии гулко цокали обувью по мощёной мостовой, я шла по направлению к автомобилю, во мне был словно новый, такой необычный мир - мир тишины.
  Сев в машину, я поехала по направлению дома, дороги были почти пусты, словно существовали лишь для меня; автомобиль ехал плавно, мягко разгоняясь и медленно тормозя, словно наполненный людьми троллейбус, но без полунадрывного усилия, бархатисто и нежно; вокруг перемещались декорации городских домов, возник 'кривой купол веры' Методисткой церкви, я была почти у дома; моим спонтанным решением было ехать домой, чтобы заняться творчеством.
  Поднявшись к себе, я сидела у окна, пила мягкий средненасыщенный кофе без всяческих обрамляющих ароматов, естественно пахнущий жёсткостью палящего солнца; ко мне возвращались мысли, с которыми не хотелось бороться, они пытались завлечь меня во внутреннее обсуждение недавно прошедшего, лекции о Душе.
  Я сделала сознательное усилие, пытаясь визуализировать Луч Творения и находящиеся на нём Души, что было довольно сложно, поскольку изображение видимого получалось каким-то 'приземлённым', плоскостным; пытаясь создать объёмность, я невольно вспомнила схему планет нашего Солярного мира, словно данную мне в помощь, и осознала, что необходимо представлять сферу, в центре которой находится бесконечно малая точка Абсолюта, объемлющая все созданные ею внешнии сферы эманациями духа, на который они и 'прирастают'.
  Я стала видеть как исходящий из ничтожно малого центра поток организующей силы притягивает к себе новые и новые слои тонкой материи, всё более 'разбухая' и утолщаясь к периферии, становясь инертным, подверженным действию множества новых слоёв сил и закономерностей, обретая материальную тяжесть, завершаясь внешней сферой нашего земного мира.
  Визуализированная сфера стала видеться живой, в ней непрестанно бурлило движение, происходили процессы соединений и распада, выделялась и поглощалась энергия, двигаясь как внутри своих сфер, так и нисходя от центра и возвращаясь к его центральной 'чёрной дыре' Абсолюта.
  Однако, я не видела себя в этой ожившей сфере мироздания, словно я смотрела откуда-то издалека, из какой-то непонятной Бездны; мне пришлось сделать новое усилие, чтобы обнаружить свою Душу, я вообразила точку на внешней сфере, но почувствовала неправильность такого видения, после чего переместила точку своей Души в 'точку' Абсолюта, словно соединив свою Душу с Вечностью.
  Внутри меня сразу же ощутилась лёгкая блаженная дрожь, соединённая с кристальным спокойствием, пришла мысль, что вот оно - главное, чего может достичь человек, - войти в Вечность; другая мысль сказала, что это лишь моё воображение, будто я уже вошла в Вечность, я лишь постигаю схему вхождения; я задала себе вопрос, как увидеть путь моей Души от Абсолюта, и мне сразу же пришёл ответ - веди свою Душу сначала вниз, в плотные миры, и смотри что происходит с ней, в этом снисхождении тебе может открыться ключ работы над собою, пока ты здесь, - говорила моя мысль, словно исходящая откуда-то Свыше и указывавшая мне Путь.
  Новым предельным усилием воли, не зная что далее делать, я, обратясь к Абсолюту, попросила открыть мне видение нисхождения моей Души, и, о чудо, Высшая Сила словно снизошла на моё моление, - предо мною предстал прорисовывающийся конический луч, нисходящий из центральной точки Запредельного, он рос, расширялся, переходя ниже от сферы к сфере, обрастал кармами, 'толстел', насыщался плотию тонких миров, и - ниспал 'на Землю', оказавшись во моей телесной плоти.
  Сразу же по моему телу прошла дрожь, как будто я только что 'приземлилась' с Небес, лёгкий, туманящий страх моего Земного пришествия создавал тягучую тяжесть, ощущался закованностью в странную неизбежность земного тела; я обратила в новой мольбе Души духовный взгляд вверх и увидела совершенно неописуемую в своей странности картину: луч словно расслоился, обрёл множество светящихся жил, которых, при моём подсчёте, оказалось ровно семь, причём внешняя 'оплётка' луча была соединена с плотным миром Земли и заканчивалась переходом в следующий слой в мире грубого астрала, где оставались лишь шесть слоёв 'небесного шнура', в витальный мир доходило лишь пять 'обрамлений', в высшем астральном мире Душ - оставались четыре слоя, в мир грубых карм - доходили лишь три 'части' луча, в высших кармических мирах Духа - оставались два слоя, после чего один единственный, цельный Луч, терялся в центральной точке Абсолюта.
  
   Сразу же после этого меня озарило исходящее Свыше сияние нестерпимой яркости, мне пришлось зажмурить свои духовные глаза, вновь приоткрыв которые я увидела находящегося рядом со мною Люцифера, вещавшего мне:
  'Анна, Свет Абсолюта растворяющ без остатка; я дарую тебе его отражённый Свет, твоё путешествие по мирам Сансары ещё не закончено, ты ещё в Пути.
  Я показываю тебе Путь - иди за пределы внешних слоёв миров форм, у вас на Земле в луче твоей ниспавшей Души есть самое высшее - мир Сверх-Разума, - он в центральной 'жиле' Луча, по нему Ты взойдёшь к самому Богу, великому Творцу всего.
  Медитируй на центр Луча, прожигай кармические привязки к его перифериям, - были последнии, слышимые мною в громовой тишине, слова Ангела Света.'
  Я лежала ничком на полу своей 'алтарной', во мне была невообразимая небесная лёгкость, будто тело потеряло свою массу и являлось лишь призраком зримого. Еле дойдя до постели, я погрузилась в бесконечное пространство, ставшее сном.
  
   Утром я проснулась со странным чувством новой жизни, и первыми внутренними словами были:
  'Господи, благодарю Тебя! Спасибо, Ангел Света!'
  Попив жгучего чёрного кофе с лёгкой кислинкой, пахнувшего ароматом лимонного сока, я вспомнила о необходимости делать утренние практики, и, встав и воздев руки к Небу, стала взывать к Сверх-Разуму, делая практику вопрошания Света, Любви, Воли, Творчества и Блаженности;
  через пять минут я уселась на полу в 'алтарной', и продолжила занятия практикой кристаллизации намерений, продлившейся ещё около двадцати минут.
  По окончании практик, я решила пойти на прогулку и, тихо гуляя по аллеям моего любимого парка, осмыслить необычную череду событий, последнии недели следовавших за мною и столь сильно изменившую мою жизнь.
  В парке было влажно, утром шёл дождь, перемешанный с мокрым снегом; зима всё не наступала, погода балансировала на грани стихий 'твёрдого' и 'жидкого', никак не определяясь с необходимым результатом то ли наступления зимы, то ли весны; некоторым образом, эта неустойчивость сегодня влияла на моё самоощущение, один момент мне даже показалось, будто ещё три недели назад таковым символом и был лейтмотив моей собственной жизни, ныне перешедший в начинающуюся цветущую весну Души.
  Я полумеханистично бродила по многочисленным аллеям парка, вдыхала влажный прохладный воздух, напоённый лёгкой морской солёностью, ноги вели меня дальше и дальше, сознание было почти без мыслей, которые словно уступили своё место в уме созерцаемым впечатлениям, наполнявшим меня живой связью со спящими, вытянувшими ввысь широкие антенны ветвей, деревьями, с песчаными и усеянными гранитной крошкой дорожками, с серым серьёзным и хмурым Балтийским небом, создававшим ощущение скрывающей Звёздные миры завесы иллюзии 'единственности и неповторимости' нашей Земли.
  Мне было внутренне хорошо, ничего 'мирского' не тревожило мою Душу, я сознавала себя в единстве с окружающей природой, моё 'я' самопроизвольно растворялось в её красоте; внутри была одна единственная мысль - я воспринимаю красоту, я живу.
  Однако, вскоре раздался громкий, словно пронзающий внутреннюю тишину и зовущий в бой, телефонный звонок, это была часть девятой симфонии Бетховена, столь грозной в своём предельном напряжении человеческого воления; звонил Приит, просил меня встретиться с ним, говоря, что очень соскучился по мне и у него сегодня свободный вечер. Я подумала, что мне с Приитом больше не стоит встречаться, поскольку сравнивать его с Мастером было совершенно немыслимо, и хоть Приит мне и нравился как мужчина, после пережитого мною в близком общении с Бенедиктусом, такая встреча выглядела бы профанацией высоких возможностей общения; с другой же стороны, Приит не был 'простым' человеком, и обычный человеческий ум был в нём достаточно сильно развит, как и 'чутьё' на людей, своего рода естественный психологизм видения, да и, Приит был красивым мужчиной, с высоким уровнем мужской силы.
  Я сказала Прииту, что на данный момент не знаю, что собираюсь делать в этот вечер, но, вероятно, буду знать часа через два; я хотела позвонить Бенедиктусу и пригласить его в гости, подумав, что если он откажется, я буду иметь 'моральное' право пригласить другого мужчину, ибо, кроме всего 'прочего', я ещё и нормальная женщина, да и внизу живота опять начала проявлять себя ноющая, требующая наполнения, 'воронка'.
  Ещё немного поговорив, мы условились, что я сама позвоню Прииту через два часа; я шла по направлению к дому, в голове начали крутиться мысли, одна из которой говорила: 'зачем предаёшь Мастера', другие же спорили с ней, утверждая, что никого предательства здесь и в помине нет, а есть простой и нормальный прагматизм жизни.
  
   Вновь попивая слегка солоноватый, средней крепости, кофе, куря лёгкую сигарету самой 'чистой' марки 'Принц', я набрала номер Бенедиктуса и, как только произошло соединение, сама пропела 'ОоооМммм', - что отразилось не только ответным мистическим звуком Наивысшего, но и милой репликой о моём быстром продвижении.
  Бенедиктус стал подробно спрашивать о моих впечатлениях от лекции о путях затерянной в мирах Сансары Души, о делаемых мною практиках и давал частные указания, корректирующии некоторые моменты выполнения практик; я рассказала ему о своих вчерашних вИдениях, на что получила ответ о необходимости начать вести электронный, закрытый от посторонних, дневник 'моих дел на Пути'; так мы проговорили около пятнадцати минут, голос Мастера был бодр, силён и в отдельные моменты немного даже нежен, но им не было обронено ни одного намёка на желание вскоре непосредственно увидеться со мною.
  Мне пришлось самой, почти прямым текстом, звать к себе в гости Мастера; однако, к моему сожалению, я услышала в ответ слова о предельной занятости Мастера в эти дни писанием книги о 'Каббалистических путях между сферами бытия на основе знаний таро, о двадцати двух состояниях сознания на лестнице Духа';
  я спросила как будет называться книга, на что Мастер сказал, что, вероятно, 'Магия Просветлённости или путешествие в Вечность' и, делая мистическое ударение на каждом слоге, добавил: 'писание 'кровию Души' требует предельной собранности, высшей концентрации духа и не оставляет никакой иной возможности действий, заставляя в это время жить описываемым, что я должна это знать на основе своих писаний картин', - в чём мне пришлось безоговорочно согласиться с Бенедикутсом, несмотря на моё ощущение, что и я представляю 'достаточную ценность' для его творческой работы; завершая беседу Мастер сказал, что рад будет встретиться со мною к концу следующей недели, а, быть может, и чуть раньше; договорившись, что Бенедиктус сам заранее позвонит мне, мы закончили разговор, - оставивший во мне некоторую неудовлетворённую грусть Души.
  
   После некоторых размышлений, выразившихся во вчувствовании в свои самоощущения, я позвонила Прииту и пригласила его к девяти вечера в гости, после чего, взяв с полки толстую многостраничную книгу Успенского 'Четвёртый Путь', погрузилась в чтение, открыв восьмую главу о Луче Творения.
  Ученик Гурджиева описывал таинство зарождения Миров, кирпичики слов ловко складывались в фигуры предложений, создававших яркую картину 'лабиринта' развёртывания Духа;
  Луч ниспадал в материю, материя утолщалась, приобретая новые слои законов, обрастала весомую плотию, начинала активную жизнь, производя антуражи множества миров и находящихся в них душ, часть из которых была наделена сокрытой памятью о своих Первоначалах.
  Древнее Учение, обретя удобоваримую для современников форму 4-го Пути, отражало великую мудрость, ни в чём не расходясь ни с одним другим подлинным Учением о эманации Абсолюта, отличаясь лишь формой и математической методикой изложения; то, о чём говорил на последней лекции Бенедиктус, то, что довелось ранее читать мне в доктринах Вед и Каббалистике, полностью согласовывалось с концепцией Гурджиевской школы; так я убеждалась, вновь проходя по великому Нисхождению и Восхождению Луча Творения, в непререкаемости и единственности великих Истин, приближение к которым открывало мне новые горизонты сознательного бытия.
  Внутри меня была лёгкая приятная дрожь, ум был кристально чист, самоощущение создавало магическую праздничность причащения к вселенской мистерии Мироустроения.
  Вероятно, в этом погружении прошло несколько часов, словно земное время было остановлено развёртывающейся в моём сознании мистерией происходившего причастия; лишь когда строфы переместились в следующую главу книги, где повествовалось о 'химизме' психобиологической фабрики нашего плотного мира, о плотностях различных видов психической и физической пищи, я остановилась, осознав щемящее чувство голода, тягучей крутящейся воронкой покалывающего в моём животе, напоминая о необходимости питать своё тело, и, взглянув на часы, поняла, что уже вечер и вскоре мне надо быть готовой к приходу Приита.
  
   Мы сидели за празднично украшенным белыми лилиями столом, три бутылки Австралийского вина блестели своими стеклянными боками, Приит был собран и радостен, в его голосе ощущалось тепло, слова были веселы, во взгляде чувствовалась лёгкая игривость.
  Бутылочные пробки были положены в стоящий у камина большой стеклянный шар, наполненный наполовину подобными 'деревянными' знаками прошедшей праздничности, в комнату изливался чарующий сладостной утончённостью аромат скрипичных запахов, уходящий лёгкой радостной тоской в Небеса; отпив 'Bin 555' я была удивлена прекрасным качеством Австралийского вина, словно соединяющего жар пустынного Солнца с буйством живых красок оазиса жизни, вино вещало о нисходящей на Душу Небесной блаженности, воспринималось чувственной радостью её Земных теней; на столе 'оживали' ещё две марки этого прекрасного вина - 'Bin 777' и 'Bin 888'; я спросила Приита, почему он не принёс 'Bin 666', шутя говоря, что, возможно, это вино отражало бы великого посланца Небес - Ангела Света и было бы не хуже 'магического вина Христа', сделанного им из воды в напоминание о Царствии Небесном и нашей неодинокости во Вселенной;
  Приит сказал, что, увы, скорее всего такого вина нет, во всяком случае, он его никогда и ни в одной стране в продаже не видел, на что я добавила о вероятной сакральности подобного напитка, хранимого в тайне и разливаемого лишь посвящённым.
  Были зажжены свечи, в камин положено несколько берёзовых поленьев, запылали огненные всполохи, в комнате раздавался лёгкий таинственный треск, теплота приходящая от камина и исходящая изнутри создавала флер очарования самыми обычными 'маленькими' радостями жизни, приоткрывая присутствие в магии 'ожившего' настоящего.
  Вскоре Приит стал рассказывать мне различные истории городской жизни, слушать их мне было своею высшей частью вообще неинтересно, но низшии части моего 'я' высказывали к происходящему некоторую заинтересованность. Среди множества произнесённых историй, о которых говорил Приит и создававших тотальное ощущение 'лабиринта человеческих загрязнённостей', запомнилась мне лишь одна, суть которой сводилась к произведённому каким-то уровнем Божественной кармической силы жёстокому наказанию одного из высокопоставленных городских чиновников, фабулой которой являлось участие этого человека в аукционе по приватизации городского рынка, где претенденты на покупку договаривались на предваряющий официальный аукцион собственной 'сходке' о том, кто купит по изначальной, официально специально заниженной, стоимости предлагаемую недвижимость, и сколько покупатель должен будет оплатить отказавшимся от права покупки иным, участвующим в аукционе лицам; аукцион был проведён, центральный Таллиннский рынок куплен по символической стоимости, договорённая компенсация составляла около четырёх миллионов крон, и должна была быть передана в условленном месте наличными; чиновник, придя за деньгами, не обнаружил никого, подождав, пошёл к своей знакомой, проживающей рядом с рынком, где в подъезде его ожидал нанятый килер, успешно справившийся со своим чёрным заданием, расстреляв чиновника, причём, как потом выяснилось на следствии, за одну тысячу долларов.
  Эта история оставила во мне некоторую 'изжогу', с одной стороны я понимала, что тот человек предал интересы Города, хотел нажиться за счёт его простых граждан, с другой - странное ощущение произведённого над ним 'Небесного суда', столь жёстко покаравшего за подобное деяния; впрочем, думала я, на этой Земле много несоразмерностей, иногда 'бестолковая' причина порождает в более глобальных масштабах такой вал последствий, которые кажутся наступающим 'малым апокалипсисом'; впрочем, Кто бы Там, на Небесах, подумал об исправлении, как этого, ушедшего человека, так и тех, способных продать за злато и оценить стоимость человеческой жизни в неуплаченные миллионы крон.
  
   Вечер подходил к концу, прекрасное вино 'Bin', различавшееся своими оттенками, но сохранявшее ощущение оазиса Души во всех представленных на столе трёх вариациях, закончилось, и мы с Приитом пошли продолжать наше общение на иных октавах бытия.
  Однако, в постели особой радости я не испытывала, мне пришлось концентрироваться на внутренней части низа живота, чтобы заставить себя получить физическую разрядку; Приит неистово работал 'надо мною', чувствовалась мощь исходящих от него витальных энергетик мужской силы, но между нами не было должного сцепления в более высоких областях сердца, и лишь усилием воли я заставила свой лотос совершить малую пляску засасывания мужской силы, после чего, ощутив более выполненный долг, нежели освобождение от напряжений, мы мирно заснули.
  Утром мне хотелось идти делать практики, взывать к Божественной Силе, открывать каналы своей пробуждающейся Души, но это было невозможно, и, по настоянию Приита, мы вновь были в близости, принёсшей мне, как я и желала, лишь накопление внутренней силы.
  Попив душистого кофе, пахнувшего белым шоколадом, немного поговорив о всяческих пустяках жизни, мы попрощались; я поцеловала Приита в лобик, пожелав его Душе творческой радости, с внутренним ощущением бутафорности имевшейся в нём Души, которую необходимо было ещё долго создавать, пока она принесла бы Прииту плоды сознательности.
  
   Сразу же, как я осталась одна, я приступила к практикам; первым делом начала выполнять комплекс 'Взывания', возносила руки ввысь, концентрировалась на 'Точке Запредельности', притягивала потоки Осознанности, Любви, Воли, Творчества и Блаженности; после перешла к технике создания намерения, памятуя о необходимости чёткого следования некогда задуманному, о необходимости магически 'притянуть' к себе события, позволяющие мне обрести необходимые средства к жизни, раскрывающии базисную ценность свободного времени творческой жизни;
  я снова проделывала, строго следуя дарованной Мастером технике, концентрации и визуализации, спуская и материализуя цель на каждой нижеследующей чакре, и вот, уже миллион долларов 'опускается' на мой банковский счёт, я проверяю его наличие и начинаю исследовать все открывающиеся мне возможности творческого обустройства жизни.
  
   Завершив практики, я задумалась как мне лучше провести этот последний свободный день, ибо завтра мне предстояло идти на службу; я решила пойти на прогулку, после чего продолжить чтение книги Успенского о 4-ом Пути, а также побывать в интернете на некоторых сайтах и форумах, связанных с духовной работой.
  День длился быстротою проходящего времени, наполненного иными измерениями бытийственых пониманий; к вечеру мне казалось, что я переполнена впечатлениями и нуждаюсь в отдыхе ума; моим спонтанным решением стала проба медитации на Пустоту, ранее никогда мною не делавшаяся, но неоднократно воображаемо проводимая при чтении этой техники.
  Я уселась на ковёр в своей мастерской, сосредоточила внимание на аджне чакре, когда моё внимание приобрело устойчивость, я вообразила неограниченное, бесконечное пространство, наполненное сияющей чернотой множественного 'ничто', и стала входить в его глубины; пространство словно не хотело принимать меня к себе, никак не позволяя продлить точку моего внимания за пределы себя, и лишь следуя пониманию необходимости сверхусилия, я сделала решительный рывок вовне, и вышла 'из своей кожи'; сразу же пришло ощущение 'бесплотной невесомости', подвешенности в 'космических далях миров', 'я' моё было оставлено внутри черепной коробки, вместо него было всеохватывающее тотальное чувство слитного присутствия, как будто моё самоощущение себя раздвинулось до бесконечных границ 'чёрных' миров;
  сколько я пребывала Там, я не знаю, но, думаю, это не длилось в физическом мире долго; я была словно насильно возвращена обратно вытолкнувшим оттуда меня страхом, вдруг возникшем во мне по совершенно неведомой мне причине, после пребывания в блаженной размытости снизошедшего на меня единства; вероятно, далее там было оставаться опасно, поскольку Пустота засасывала своей очаровывающей мощью Жизни, и нереализованная карма моей индивидуальности автоматически позвала назад.
  Вернувшись в свою личность, я ощутила пронзающую моё тело лёгкую высокочастотную дрожь, словно закрепляющую результат моего возвращения; на лбу проступали капельки пота, в третьем глазу, аджне, зияла обращённая конусом в центр моей головы, воронка; я пошла под душ, после которого мне стало спокойнее и я на удивление легко заснула.
  
   Утром меня разбудил будильник, было необычайно раннее для меня время - восемь часов утра; вскоре предстояло ехать на службу.
  
  Контора отца встретила меня утренним деловым шумом и началом распознавания конкретных смыслов моей предстоящей работы; лица окружавших меня людей были наполнены своей ролевой значимостью, придававшей им комические штрихи; во мне сосуществовало два чувства: быстрее бежать от этой 'суеты неподлинности' и 'зубами вгрызться' в работу и завоевать свой куш пирога Под-Солнечного мира; последнее вызвало во мне огромный прилив сил, я памятовала о поставленной мною цели и постепенно включалась в работу.
  
  
   Шли дни, недели, месяцы; семидесяти двух квартирный девятиэтажный дом обретал свои первые этажи, отец был как-то грустно радостен; Бенедиктус часто бывал у меня в гостях, рассказавал мне каждый раз что-то живое и новое, помогал постигать мудрость Луча Творения, учил совершенствованию Души, часто медитировал вместе со мною, научив меня всем основным видам медитаций, от пустотных до визуализационных и мантрических; мне было мистически хорошо с Мастером, наша тантра никогда не оставляла меня без расширения сознания; Приит стал отходить на задний план персонажей моего бытия, с оставшимся взаимным человеческим уважением; я была полна внутренних сил, фактически руководила коллективом, подчиняясь лишь указаниям отца, который, иногда прислушивался к моим советам;
  и, главное, я ощущала зримый рост моей Души, выражавшийся в всё большем 'панорамном' видении себя, окружающих людей и мира, в единстве приходящей через глубинное понимание 'тихой' любви ко всему с прораставшей во мне 'железной' волей, направленной на обретение самого главного - высшей Души.
  
  
  
  В первый истинно весенний субботний день, первого мая 2004 года, я пришла в ставшую родной Ложу, где должна была читать лекцию о 'энергетиках пищи жизни, материальной, психической и духовной основе нашего земного бытия', был прекрасный весенний день, ярко сияло солнце, на некоторых деревьях пробивались ростки молодой зелени, на газонах зеленела молодая трава, на Душе было легко и празднично, мне предстояло вести первую серьёзную лекцию;
  начинался новый период моей жизни - дарение полученного знания другим достойным людям, начинался в сознании особой тонкой душевной радости причащения к открывающемуся для меня служению.
  
   'Моё почтение Душе Анны, - мистически нежным голосом проговорил Бенедиктус, - прошу тебя, присаживайся на место посвящённых, - полушутливо сказал Мастер, указывая на свой, освещённый как всегда живым мерцающим светом свечей, дубовый стол. Сегодня для тебя, Анна, наступает знаменательный день, - с лёгкой мистической улыбкой, смотря мне в глаза, добавил глава Ложи, - ты начинаешь передавать полученные знания другим людям, это должно ещё больше приоткрыть тебя к новым пониманиям, ускорить твоё развитие, - завершил полушутливо-полуофициальным тоном Мастер.
  Усевшись за стол, показавшийся мне таким тяжёлым и массивным, словно предназначенным для создания самоощущения 'значимости' сидящих за ним людей, я оглядела зал, в котором было около десяти человек, пришедших послушать мою лекцию и, как я подумала про себя, предвкушая их будущее удивление, не ожидающих, что лекция будет не только о правильном питании и видах человеческой пищи, о её влиянии на состояния сознания и тел кушающих человеков, но и о самом Вселенском принципе 'кушания', законе иерархической ассимиляции-диссимиляции или поглощения-приращения-распадения-разложения всего зримого и существующего в сансарическом кругообороте создающихся и уничтожающихся органических и неорганических жизней.
  
   'Рада всех нас, присутствующих, видеть здесь, - начала я лекцию, моё почтение вашим Душам, - в стиле Мастера произнесла я праздничным тоном, создававшим особый мистический флер, в который словно окутывались словесные смыслы.
  Большинство из вас, - продолжила я обычным голосом, - знакомы с теориями Мироустроения, я вначале попытаюсь вам показать особый ракурс видения действия механизмов Луча Творения, после чего, перейду к декларированной ранее теме в прямом смысле, к основам правильного понимания видов человеческой пищи, к прояснению различий наличествующих в ней энергетик и рассказу о трёх человеческих типах и наиболее благоприятной для них пищи.
  
   Начинаю с Небесной Иерархии, которую можно представить как огромный Вселенский 'биогеоценоз', где существуют семь видов живых существ, первое из которых является Абсолютом, а последнее - нашим миром Плотности, уходящим в великое Ничто, именуемое 'святым Крепким', и 'спускающимся', завершая Сансарический круг, в 'святый Боже' или Абсолют.
  Итак, Божественный Отец - являет проекты будущих миров и населяющих их существ,
  Божественная Мать - воплощает их в зримые формы, в начале - проявляющиеся на тонком уровне, которые при дальнейшем снисхождении обрастают не только плотностью тел, становясь всё более тяжёлыми и инертными, но и родовыми и, коллективными и индивидуальными кармическими задачами жизней.
  Если рассматривать эту материализацию упрощённо, то мы можем, минуя излишние обсуждения всех ступеней нисхождения, сказать -
  когда существа заканчивают выполнение своих кармических задач - они забираются Матерью назад, что может звучать и следующим образом: выполнившее своё назначение рождённое 'съедается';
  теперь посмотрим на иерархические слои миров, не важно, на их десятеричное, Каббалистическое или семеричное, Ведическое деление, что же мы видим, исследуя взаимодействие этих, например, семи Жизней? - видим как более вышестоящее дарует и отнимает формы нижестоящии или, иными словами, опять же порождает и съедает; похожий механизм мы видим в каждой, следующей за Абсолютом сфере, - сильное подчиняет слабое или - питается им, подчинённое служит более сильному или кормит его.
  Так происходит везде, а самые яркие и зримые примеры мы видим на нашей планете Земля, исследуя, уже не в переносном, а прямом смысле, законы биогеоценоза, очень ярко проявленные в животном мире, где слабый является неизбежной пищей сильного, что составляет общий принцип функционирования животного мира, далее распространяясь в 'очеловеченных' формах на нас, людей, где законы ассимиляции-диссимиляции или пищи и жертвы, приобретают психологическую силу, теряя большую часть своего прямого биологического проявления, но не вообщее, а на определённые периоды, ибо постоянно, по законам синусоиды, возвращаются в свой биологический ареал действия, порождая войны различных масштабов и силы, без которых, во всё новое время, наша многострадальная планета практически и не жила.
  Соответственно, окончанием всего является нисхождение огромных пластов жизни - в Ничто, спасаются только Души, способные преодолеть коконы различных видов карм и 'достучаться до Небес', пройдя 'за великую Мать' к Отцу сущего или, по Ведически, возвратясь к Брахме, жизнь которого несоизмерима огромна по сравнению с жизнью во всех низлежащих мирах, хотя тоже конечна, при наступлении Великой Ночи - Пралайи, -
  закончила я тихим мистическим голосом своё повествование о судьбах миров, подытоживая своё осознанное отношение лёгким разведением рук в стороны.
  В зале ощущалась гнетущая серьёзность, нарушенная лишь словами Бенедиктуса: 'Это проявление вселенского Закона силы, и чем более удалён от Абсолюта мир, тем более жёсткие последствия для его населяющих существ этот закон имеет.
  Закон силы тоже многоуровенен, иначе все Души были бы уничтожены, не было бы никакой возможности спастись; впрочем, на Земле, эта возможность есть лишь у человека, все остальные зримые твари лишены её, - подытожил Мастер, добавив, - пойдёмте на перерыв, подышим свежим весенним воздухом и поймём, что не всё так уж и мрачно, - улыбаясь закончил он.'
  
   Воздух был тёпл почти по летнему, небо излучало синии размытые цветовые тона, становившиеся более холодными к востоку, видимость, словно зашоренная домами, не позволяла видеть солнце, я вдыхала весеннюю свежесть, во мне жило ощущение выполненного важного долга - донесения правды реальности до людей; я не осознавала, зачем им нужна эта правда, но смутно чувствовала, что она способна явиться ключом к возрождению Души, ибо не знающий правды человек убаюкивается призрачной, сладостной ложью, создающей забвенность и не дающей никаких мотиваций к Пути.
  Меня обступили люди, спрашивали как я додумалась до такой теории, я спокойно объясняла им, что мною не было ничего выдумано, ибо в восточной мистике давно существовали подобные воззрения, раскрывающии 'изнанку' кухни мироустроения;
  Бенедиктус говорил, что это лишь одна плоскость видения, что Сила сама по себе не есть ни зло, ни добро, что миры далеко отстоящии от Абсолюта подёрнуты 'дымкою' множеством кармических пут, что назначение обычной органической жизни - быть транслятором Луча Творения к 'изнанке' Абсолюта, - великому Ничто.
  Если бы не напоминание Мастера, наша лекция бы на том и завершилась, продолжаясь во дворе обсуждениями; вскоре я снова сидела за мощным дубовым столом и была готова продолжать или, правильнее, начинать лекцию о конкретной, земной человечьей пище.
  
   'Я буду основываться на Ведической концепции, - начала я внимательным проговариванием каждого слова, - в частности, на Аюрведическом знании, в котором с древних времён новой истории человечества, отражена великая мудрость, своего рода, как любит говорить Мастер, инструкции по использованию человеческого существа на Земле, - чуть улыбаясь продолжала я.
  Как вы знаете, существуют три Гуны Природы, или три основопологающии прародительницы всех сил - Сатва, Раджас и Тамас или, Творящая, Удерживающая и Разрушающая силы; из взаимодействия этих сил и создаётся всё разнообразие проявлений любых явленных миров.
  Те же силы создают и пищу, в самом прямом и конкретном значении этого слова, и в различных видах пищи - проявляются в различных пропорциях, создавая три основных вида пищи, между которыми лежат множественные их вариации, - сатвическую, раджасическую и тамасическую пищи.
  В рамках данной лекции я не буду останавливаться на обширных описаниях этих пищевых вариаций; для этого отсылаю вас к соответствующей литературе, часть из которой имеется и в нашей Теософской библиотеке; сейчас важно понять принцип, увидеть взаимосвязь ассимилируемых человеком энергетик с состояниями его психики, Души и сознания, 'взаимовлияния' потребляемой человеком пищи и его состояний и наличия соответствующих 'позывов' есть определённую пищу; кроме того, мы затронем и тройственные различия людей по дошам - типам психо-телесной организации, поскольку эти различия сплетены с разницей наиболее полезной для каждой категории людей пищи.
  Аюрведа даёт нам знание о наличии по возрастающей 'крупности - плотности' телосложений - трёх видов людей:
  худых хрупких, Вата, среднесложенных - Питта и крупносложенных - Капха; безусловно, людей соответствующих чистых типов мало, люди, как правило, сложены в определённой пропорции, соотносительно двух близлежащих, реже трёх типов.
  Теперь можно перейти к описаниям свойств пищи по гунам природы и типам чистоты сознаний потребляющих её людей, ибо, перефразируя известную поговорку, вполне можно сказать: 'скажи мне, что ты ешь и я скажу кто ты'.
  
   Как многие из вас знают, три Гуны природы представляют энергии различных уровней сознания, где - Сатва определяет чистоту восприятий, Раджас - 'задействованности' эго, 'страстный взор' на мир, Тамас - вязкость невежественности; эти уровни, имеющии между собою огромный спектр различных проявлений человеческого сознания, состоят из трёх основопологающих, базисных энергетик жизни, представляя, подобно бесчисленным вариациям смешений трёх цветов, синего, красного и жёлтого, палитру различных состояний человеческого бытия;
  эти состояния можно связать и с пятью типами 'ролей' Души в различных человеках, более известных нам как кастовое деление, и на самом деле в своей эзотерической части, говорящих о шкале 'высотности' индивидуально проявленного духа, об уровнях сознания человеков;
  и хоть это прямо не относится к рассматриваему нами предмету, и достаточно лишь описаний Гун, я напомню, что эти пять видов, по нисходящей линии сознания, именуются Брахманическим, Кшатрическим, Вайшаическим, Шудраическим и Чандальным, впоследствии, вы сможете найти в Ведической литературе, например в Бхагавадгите, соответствующии описания.
  
   Итак, какая пишу близка находящимся в Гуне благости, Сатве, какова эта пища? - эта пища сочная, маслянистая, свежая, приготовленная непосредственно пред вкушением;
  какая пища близка находящимся в Гуне страсти? - пища слишком горькая, слишком кислая, пересоленная, пряная, острая, горячая и сухая;
  какая пища близка находящимся в Гуне невежества? - пища приготовленная боле, чем за четыре часа до еды, пища безвкусная, разлагающаяся и испорченная или состоящая из остатков и непригодных продуктов.
  Таковы основные штрихи к портрету многочисленных вариаций вкушаемого человеками, - добавила я подытоживая сказанное, более подробные описания вы можете найти и в специальной литературе, сейчас важно понять принцип.
  Теперь мы можем посмотреть и с другого ракурса - какая пища наиболее полезна трём психо-телесным типам людей; итак, -
  типу Вата наиболее подходяща тёплая, сытная пища с большим содержанием растительного масла, с предпочтительно в меру сладким, кислым и солёным вкусом; и неподходяща холодная, сухая и лёгкая пища, а также пища с горьким и вяжущим вкусом и сильными специями;
  типу Питта подходяща холодная и жидкая пища, со сладким, горьким и вяжущим вкусом; неподходяща - острая, солёная и кислая пища, а также пища горячая;
  типу Капха более соответствует лёгкая, сухая и тёплая пища, пища с острым, вяжущим и горьким вкусом; и не соответствует тяжёлая, холодная и с большим содержанием растительного масла пища, пища со сладким, солёным и вяжущим вкусом.
  Как вы видите, - добавила я завершая лекцию, - человеческий организм весьма сложная 'машина', и знания правильного обращения с ним - важны не только для поддержания физического, но и духовного здоровья; чтож, пожелаю нам всем разумного и бережного отношения к своей Человеческой форме, ибо в ней - дарованные великие возможности 'блаженно быть' - частию Здесь, на Земле, и - полностью Там, на своей истинной Небесной Родине, - завершила я с космически-праздничной энергетикой слов, лекцию.
  
   После у нас начались закрытые занятия, Мастер продолжил тему очищения полотна сознания, напомнив, что первым этапом этого процесса, неизбежностью космических сил ведущего к осветлённости, является научение себя быть осознанным безо всяких мыслей, а второй ступенью выступает обретение способности избавления от эмоционального фона восприятия, видения отстранённым взглядом, при достижении которого человек, прошедший, как говорил Бенедиктус, 'огонь и воду', вступает в 'медные трубы' разотождествления с 'собою', избавляясь от проецирования воспринимаемого из любых органов чувств, на своё 'я'.
  
   'Сегодня, - продолжил Мастер, - мы будем изучать технику разотождествления с эмоциональным фоном; я знаю, что большинство из вас, хотя бы в некоторые промежутки времени, умеют жить 'не мысля', и эту способность надо довести всем до совершенства, чтобы в любое время 'дня и ночи' вы могли жить 'в первой степени очищенности', не имея мыслей, пока они сознательно не становятся нужны вам для логических размышлений или решения практических задач.
  
   Итак, сядьте в хорошо знакомую вам позу полулотоса, сконцентрируйте своё внимание на аджна чакре, в глубине центральной точки вашего лба, при необходимости, используйте технику прожигания мыслей и освобождайте своё сознание от них; на это даю вам пять минут, у кого получится сразу, медитируйте на мистические звуки играющей музыки пустоты, - закончил Мастер.
  Я, хотя и не всегда мне давалось останавливать мысли легко, за несколько месяцев активных занятий научилась довольно быстро выводить себя 'на Свет', как я называла сознательное безмыслие; за тридцать секунд, обожгя некоторые появлявшиеся 'хвосты' мыслей, я погрузилась в созерцание; передо мною, поскольку это происходило с закрытыми глазами, стала проявляться безграничная пустота, святящаяся чёрным живая масса, не имеющая никаких составляющих; мне казалось, что ощущение её жизни и придаёт этой зияющей пустоте 'вес', своего рода 'плотскость' духа; это было довольно странное вИдение соединения пустоты с массой, словно я созерцала первооснову бытия.
  Через отмеренное время вновь послышался властный голос Мастера: 'Теперь мы переходим к самому важному - прожиганию искажающих чистоту объективного полотна видимого 'ложных' эмоций и чувств двойным огнём очищения; -
  сконцентрируйтесь на области сердца - и зажигайте холодное пламя 'отстранённой чистоты', визуализируйте в окружающем сердце пространстве фиолетово-синий свет, исходящий из великой живой Пустоты; распространяйте горение на верхнюю часть груди, на шею, оставляя главный источник по периметру сердца, - закончил Мастер.'
  Во мне тут же вспыхнуло иссиня-фиолетовое пламя, внутри, на мгновение, проскочила сразу же сожжённая мысль 'гори синим пламенем, рабство чувств', сердце окружила надёжная сияющая 'из ниоткуда' броня разотождествлённости, распространяющаяся на область груди и шеи; внутри меня стало спокойно, сознание приобрело странное самоощущение своей отдельности, будто оно начало жить 'само по себе', а всё остальное - жило своей, низшей, психо-биологической жизнью.
  'Теперь, продолжил Мастер, опускаем пламя внутрь сердца, формулируя ясную цель - прожигание ненужной шелухи механистических чувств, подобных шелухе бесцельно блуждающих мыслей, - вводим пламя внутрь, растапливаем 'личностные' оболочки чувств, мешающих проявляться сущностному, - завершил магически мощным тоном Мастер'.
  Во мне бушевало 'синее пламя', прорисовывались 'зёрна' и сгорали 'плевелы'; я потеряла счёт времени, грудь моя словно кипела от 'холодного жара', голова была чиста, внимание концентрировалось на пылающем внутри меня тигле, поглощающем невесть откуда приходящии и приходящии ворохи нескончаемой 'шелухи'; я словно стала огнём, жила его жизнью, и лишь воля твердила внутри бессловесным голосом - делай сверх-усилие, ты должна Освободиться!
  'Теперь, - вдруг раздался громовой голос Мастера, - переходим к следующей части нашей практики, создания второго, внешнего огня 'рубежей защиты' чистоты сознания, - выстраиваем между экраном своего сознания и внешними видимыми объектами, как бы на 'переферии головы', новый огненный экран, который должен быть прозрачен, но непроходим для всяческих эмоционально-чувственых тонких энергетик, которыми полон окружающий мир, обращая особое внимание на взаимодействующих с нами людей;
  визуализируйте, - продолжал более спокойным тоном Мастер, окружающую извне вашего экрана прозрачную, нагретую до высоких температур плазму и, разделяя внимание вовне и вовнутрь, - сконцентрируйтесь на изменениях видимого на полотне сознания.'
  Я ощутила себя окружённой со всех сторон огненной стеной, защищавшей моё видение от кривых зеркал 'субъективности', - предо мною предстояло чистое 'регистрирующее' подлинную настоящую реальность, полотно сознания, свободное, как казалось мне, от всех искажений и вещающее саму правду бытия.
  Через некоторое непонятное по продолжительности время, раздался вновь голос Мастера: 'Теперь откроем глаза, спокойно встанем и оглядим друг друга, сохраняя 'огнено-холодную' беспристрастность, продолжая делание практики'.
  Я встала, встали другие люди, и начала всматриваться в окружающее; картина была необычно чиста и непредвзята, словно я была не человеком, а взирающим Ангелом, спустившимся на Землю и зашедшим в Ложу для проверки подлинности находящихся там людей и их, именуемой духовной, работы; кроме того, в окружавших меня людях, а также в меньшей степени, во всех неживых предметах, стенах, потолке, поле, - стали видеться энергетические поля, ощущаемые мною многообразием прозрачной энергии, разных сил волн, глубины и полярностей, всё словно ожило и стало бессловесно говорить со мною, рассказывая о своих 'истинных намерениях'; картина была необычайна насыщена новизной ниспадшей немоты, ангельское ощущение вошло в меня и стало моей сущностной частью.
  Вдруг, чёрное пятно на одной из женщин стало приближаться ко мне, словно движущееся по ветру грозовое облако, и я услышала пронзительный грубый голос, обращённый ко мне: 'Почему ты воняешь, ты такая грязная, дурно пахнешь, а ещё и газами нас травишь', - заявило чёрное, опускающееся на меня 'пятно' женщины.
  Я оторопела, гнев вскипел изнутри, захотелось оттолкнуть непрошенного обидчика прочь от себя, рука сама двинулась, намереваясь ударить женщину в грудь; и тут меня пронзило осознание - огонь, огонь, плазма, воля, огонь, - и вдруг чёрное облако вспыхнуло ярким синим пламенем, во мгновение ока от него остались плавно опусающиеся на пол частички тонкого пепла; внутри меня, у сердца, возгорелся фиолетово-синий огонь, сжёгший остатки моих оценочных реакций на произошедшее; во мне снова воцарилась царственная тишина ангелов; женщина словно растворилась, я вновь ощущала себя в мистически звенящей живой реальности, чистоте, моё сознание воспринимало мистерию 'настоящего', было 'здесь и сейчас'.
  
   На этом практика закончилось, Мастер объяснял её суть, отвечал на многочисленные вопросы. 'Анна, - сказал он, - как ты понимаешь, проверка Твоей силе была специально подстроена; ты, в целом, выдержала её; но помни, что жизнь предъявляет нам куда более жёсткие практики, и, чтобы закрепить достигнутое, истинных воинов Духа проверяют куда жёстче; пока же нам достаточно малых проверок, - закончил Мастер, перейдя к теоретическому объяснению действия показанных техник.
  Итак, вы познакомились с практикой второго 'эшелона защиты' чистоты осознанности, - практикой разотождествления с эмоционально-чувственными реакциями;
  в первом 'эшелоне' мы обрывали связи нашего сознания с определёнными частями мыслительного центра, сегодня мы попытались оборвать некоторую часть связей с центром эмоциональным;
  в будущем, мы перейдём к совмещённой практике, где будем, главным образом, рассоединять связи интеллектуального и эмоционального центра с ложным алтарём 'святая святых' обычного человека - его многоликим 'я', также, в некоторой части, затронем и сексуальный центр, и двигательный, прикоснёмся и к инстинктивному; это будет в будущем, пока вы должны начать интенсивную работу на разотождествление с эмоциональным фоном, - закончил Мастер.
  
   По окончании занятий мы договорились с Мастером, что завтра пойдём вместе на прогулку, которую превратим в медитацию на присутствие Божественного в каждой частичке природы; мы договорились встретиться в два часа дня у известного на всю страну памятника 'Чёрту', рядящегося под эстонского 'сверх-человека' 'Сына Калева', Калевипоэга.
  
   Возвратившись домой, я провела оставшуюся часть позднего вечера за чтением работы Щопенгауэра 'О свободе воли'; великий немецкий мистик красивым литературно красочным языком объяснял почему в мире материи нет свободы, откуда проистекает всеобщая детерминированность (обусловленность) и где наличествует возможность прорыва её всеохватывающих механистических цепей.
  Шопенгауэр, глубинным образным языком объяснял, что обычная человеческая воля не свободна, ибо имеет 'внутри' себя те же цепи обусловленности, что иллюзия вхождения 'свободной' человеческой воли в природу, видоизменение её свойств, создание вещного мира, не есть раскрытие свободы, а лишь представляет собою действие новой управляющей силы в цепях причинно-следственных обусловленностей. Психологическое самоощущение себя свободным, а тем более попытки научно обосновать наличие свободного выбора, автор называл 'шутовским коньком всех неучей', объясняя, что нет и даже быть не может такого 'чуда' - разрыва причинно-следственных связей независимым волением не обретшего истинную Душу человека, ибо тогда, в тот же самый момент, весь удерживающий наш мир свод физических законов рухнул бы, и мир бы погрузился в хаос.
  Свобода, говорил Шопегауэр, вообще невозможна в мире действий, корни свободы могут находиться только в самом бытии, в сущностной части жизни, в глубинах живой человеческой Души, и застилаются обусловленностями человеческой личности и его ложного алтаря - несамосущностного, механистического 'я'.
  Читать великого Мистика было настолько приятно, слова словно песенными мотивами проводили по узким горным тропам сокрытого от обычных людских взоров знания, открывая на каждом переходе всё большие высоты приближающейся к Небесам красоты панорамного видения истинной правды Реальности.
  Я так и заснула, с лежащей у головы книгой, переполненная праздничной радости за очередное своё горние восхождение.
  
   Следующим днём, на радость по-весеннему тёплым и солнечным, я ехала на прогулку с Мастером; мотор 'Бестии' мягко урчал, лишь иногда взвывая при разгонах, внутри играла спокойная фортепьянная музыка Ричарда Клаудермана, придававшая лёгкую возвышенную праздничность плавно проплывающим декорациям домов, улиц и машин.
  Улица Вильмси, пересечение Гонсиори, подъём в горку на Маяка, магистраль Питерского шоссе, переполненный перекрёсток Тартуского шоссе, поворот направо, скоростная дорога Ярвевана; сияющии лучи Солнца, нежная философская музыка, обрамляли моё движение; виадук, Пярнуское шоссе, район Нымме (Песчаный), с множеством 'красующихся' по бокам Вабадусе пуйэстэ (Бульвара свободы) частных домов, иногда приобретавших вполне приличные классически-готические очертания, узкая улица Вальдеку, железнодорожный переезд, вновь Пярнусское шоссе, центр Нымме, площадь с небольшими классическими квартирными домами Эстонского времени, с искажающе врезающимся справа полумодернистким полувысотным домом, ещё километр, поворот направо, ещё направо, небольшие индивидуальные домики, гора Мустамяги (Чёрная гора), указатель Глехеновского замка; и вот, я на месте, мотор затих, музыка выключена, справа серая крепость Замка, я выхожу из машины.
  
   Глехеновский парк встретил меня зеленеющий травой, разноцветными мелодиками птичьих трелей, распускающимися нежно-зелёными листочками, особенно зримыми на кустарниках, лёгким шелестом тёплого ветра и играющими под ветвями деревьев солнечными лучиками.
  Немного пройдя вперёд открылась почти забытая мною величественная фигура огромного Чёрта, словно пытающегося пронзить своими рогами Небеса и державшего мощную каменную дубину 'истории'; рядом с огромными ногами 'Поэга' (Сына) виднеется небольшая, не достигающая их высоты, родная мне фигура, раскрывающая руки навстречу мне и громко пропевающая наш 'универсальный пароль внутреннего круга' - 'ОоооМммм'; я приветствую Бенедиктуса тем же звуком Вселенной.
  
   'Приветствую Тебя, Анна, в новом дне, - мистическо нежно произносит Мастер, - обойдём против часовой стрелки три раза 'рогатого', полушутя-полусерьёзно говорит он, начиная движение.
  Разотождествляйся, разматывай свои 'бяки' - клипот, отдавай их Чёрту, бери от него волевую силу, но посвящай её энергию Высшему, - наставляет двигающийся по 'чертовскому кругу' Мастер, -
  видишь, как верно выражена идея новой человеческой истории, - Чёрт с дубиной, дикими глазами и волей крушить всё встающее на его пути; вдумайся, - это ведь эстонский сверх-человек, вот даже плита, смотри, выбито на крепком граните - 'Дураки считают меня чёртом, а я Калевитпоэг', читай эзотерически, наоборот сказанному - 'Дураки считают меня Калевипоэгом, а я есть чёрт', 'ха-ха-ха', - по-чертовски, издевающимся голосом продекламировал Мастер.
  Анна, смотри и видь, - это и есть 'силы Истории', 'сила, желающая зла, а делающая добро', невольно делающая, - добавил Мастер, - так номиновал 'часть великой Силы' всем нам известный мистик Гёте;
  смотри, - продолжал сильным мистическим голосом Бенедиктус, - это лишь неизбежная часть великой Единой Силы в нашем двойственном, далёком от Первоисточника мире, симфония начинает играть когда открывается игра Добра-Зла, начинает видеться извечный бальный маскарад нескончаемого танца Ангела-Дьявола, переплетённых кровными узами их Небесных Родителей, - закончил мелодичным потусторонним тоном Мастер, после чего добавил: иди садись под близлежащее дерево и созерцай.'
  
   Я сидела под большой ёлкой, взор мой был устремлён на громаду восьмиметрового чудища, упиравшегося рогами в Небеса; вот, быть может, эти рога и есть двойственность, подумала я, и не они упираются в Небо, а Небо само нисходит 'рогатостью', раздваивая свою единую Волю, создавая движущие напряжения жизни; да, говорила другая мысль, двойственность, мы вынуждены быть в ней, но какими частями себя, не теми лишь, которые принадлежать 'этому миру', но при чём тогда высшая Душа, нисходящая от Единого? - но ведь Единым воспринимается каждый вышестоящий уровень, говорила следующая мысль, - и этих разных 'единых' много, словно на восходящей пирамиде, где лишь вершина представляет собою 'точку' неделимого ни на что Единства;
  вот, в математике на ноль делить нельзя, а в метафизической математике поделенное на ноль становится бесконечностью, так и здесь - Высшее - Бесконечность, - вещала мне следующая мысль.'
  'Не думать, чувствовать, - услышала я показавшийся рыком голос Мастера; концентрируйся на пространстве Небес, не заслоняй вИдение мыслью! - закончил Бенедиктус'.
  Я отбросила все мысли усилием воли и стала смотреть в 'рогатое Небо'; через некоторое время мне начало казаться, что со всего Неба ниспадают рога, перемешанные с нимбами, после чего появляются бесчисленные вектора нисходящих сил, несчётные сонмы Ангелов и Чертей; картина напоминала известные нам полотна Небесных войн, с тем лишь отличием, что никто из персонажей не дрался между собою, а непосредственно выполнял свои задачи на Земле, нисходя и теряя видимость для людей; через некоторое время мне показалось бессмысленным более уделять время этому созерцанию, я тряхнула головой, как бы желая сбросить 'наваждение', всё исчезло и во мне воцарилась тишина лазурного весеннего неба, являвшегося частичкой великих Небес Мироздания.
  
   'Вставай, Анна, - услышала я голос Бенедиктуса, - Ты сегодня очень мечтательна, - улыбнулся Мастер, - лучше пойдём гулять по парку и чувствовать нисходящую Божественную красоту, тем более, смотри, какой прекрасный сегодня весенний день!
  Будь 'здесь и сейчас' - отключай мысли, - сильным тоном проговорил Мастер, - слушай дыхание ветра, шелест листьев и пение птиц, смотри на зеленеющую траву, колышущиеся на деревьях молодые листочки, впитывай золотистые солнечные лучи, - будь в недвойственности Божественного, проявленного в каждой крохотной частичке вездесущей жизни! - закончил мистически-праздничным тоном Бенедиктус.'
  Я брела по усеянной мелкими камешками тропинке, взгляд мой стал, как ранее учил меня Мастер, расфиксированным, словно обращённым 'в никуда' или 'во всё', 'зависающим между видимым', дыхание приобрело необходимый алгоритм прерывистости, останавливаясь на выдохах, -
  передо мною постепенно открывалось панорамное, Божественно-стереоскопичное видение окружающей меня реальности, -
  каждая травинка стала словно живой 'духом', любой листочек проникался тянущимися из 'великого ниоткуда' линиями жизни, поющии птицы обретали связи с Небесами, становясь их песнопевцами, солнце светило живым светом, земля излучала осознанность, всё, куда бы я не кидала взор, было объёмным, живым, блестело отражённой запредельностью, не было ничего неживого и небожественного.
  В мою Душу пришёл праздник, я причащалась к величию малого в Запредельном, бесчисленные незримые нити соединяли каждую частичку видимого с Небесами; предо мною была живая реальность Жизни.
  Мы бродили по аллеям, спустились вниз, стояли у маленьких блестящих поющих ручейков, вновь поднимались в гору, слушали щебетание птиц, смотрели на пухлые конусообразные 'города' муравьёв, вдыхали живые весеннии ароматы ветров, кожей чувствовали солнечные лучики и - благодарили Творца за дарованное; так прошёл час, может два.
  
   Когда мы вернулись к машинам, на часах было около пяти, и мы обсуждали, каков будет наш дальнейший план дня.
  Однако, после пережитого, мне нестерпимо захотелось спать, вероятно, мой мозг, насыщенный высокими состояниями сознания, требовал отдыха. Бенедиктус сказал, что я вполне могу час провести в астральных мирах, но ныне должна проявить волю, и быть с ясным умом, поскольку надо ещё доехать до дома; после чего Мастер спросил меня, хочу ли я его видеть сегодня вечером дома, на что я ответила, что хоть сейчас пусть едет со мною; так мы и поступили, сели в машины и поехали ко мне домой, после чего я оставила Бенедиктуса читать книги, а сама пошла в спальню и сразу же провалилась в тягучий сон.
  
   Спала я недолго, около получаса; открыв глаза поблагодарила Творца за видимый Свет, как бы напоминая себе 'я живу! Благодарю за сие высшее Таинство!'.
  Бенедиктус полулежал на диване, в руках у него была 'Книга Лжей', великого Мага нового Времени - Алистера Кроули.
  'Видишь, Анна, - привстав и поприветствовав меня традиционным соединение ладошек на груди, сопровождаемым глубинно-праздничным 'ОоооМммм', - заговорил Бенедиктус, - Алистер очень ярко, мистически образным языком, показывает страшные в своей карикатурной 'неправдоподобности' картины 'теней реальности', образующихся в сознаниях непробуждённых людей, причём говорит о человеческом 'сонном неведении' столь пронзающе сильно, словно создаёт возможность некоторым из читающих, уже прошедших свой подготовительный путь, 'пробить' завесу иллюзорности, закрывающую от них начало подлинной работы над собою и, пусть на мгновения, ощутить всё величие приоткрывающегося пробуждающейся Душе магического мира.
  Ты читала этот труд, Анна?'
  Мне пришлось признаться, что пробовала читать, но так и не завершила прочтение, поскольку язык Кроули показался мне достаточно сложным, требующим предельного внимания и постоянного размышления над каждым предложением; на мой ответ Мастер сказал, что, при моём желании, мы вместе можем попробовать позднее проанализировать хотя бы несколько 'параграфов' великой 'книги Правды', с чем я с радостью и согласилась.
  
   'Бенедиктус, - я вижу на столе два стеклянных сосуда с вином неизвестной мне марки, - сказала я, взглядом указывая на стоящии на полке бокалы, - будем начинать праздник Небесной чувственности? - спросила я Мастера игриво-радостным тоном.'
  'Нет ещё, Анна, ранее девяти вечера не стоит притягивать 'Небесную чувственность', - мило улыбаясь сказал Бенедиктус, продолжая более серьёзным тоном, - нам, Анна, ещё предстоит обязательная получасовая медитация, позволяющая каждодневно поддерживать 'непосредственный диалог' с Богом; после, через пятнадцать минут, сможем начать вкушать и этот материализованный Божественый нектар, - вновь улыбаясь завершал Мастер, добавив таинственно-философским тоном: всему есть своё время, и на Земле, и на Небесах.'
  
   Через десять минут мы сидели на ковре в моей 'алтарной', Мастер объяснял техники каждодневной 'попытки общения с Богом', обязательной ежедневной медитации, необходимой для 'незабвения Хозяина Всего' и самого себя.
  Сначала, - начал говорить Мастер, - осознавай главную цель медитации - ощущение живого присутствия в многоуровневом Мироздании, осознания себя как частицы Великого Целого, на время погружённой в круговорот Сансары;
  какая главная цель есть у этой частицы, - продолжал Мастер, -
  первое, это осознание себя несамодостаточной, не способной 'самой по себе' ни к чему, вплоть до невозможности самой своей жизни,
  второе - обращение к Высшему с вопрошанием о даровании ключей к Воссоединению с Единым, о прекращении 'страдательных' бесконечных блужданий в плотных мирах Мироздания;
  не так ли Анна, - в упор, пронзительным запредельным взглядом глядя в мои глаза, риторически спрашивал меня Мастер, посылая мне поддерживающую тонкую энергетику Души.'
  'Да, Бенедиктус, именно так, если говорить предельно абстрактно, - ответила я слегка дрожащим голосом, добавив, - но нам нужна конкретика пути, что должна непосредственно 'иметь в себе' эта медитация, чтобы помочь воссоздать высшую Душу в этом теле? - завершила я обращённый к Мастеру вопрос.'
  
   'Это самая простая, 'для каждодневного употребления', но могущая быть очень сильной, 'медитация на Единое', именуемая 'Алмазной нитью Адвайтиста', она подходит даже к передаче начинающим 'медитаторам', людям с приоткрывающимся, ещё смутным осознаванием, что за бесчисленными разделённостями существует единое Всё, в котором и пребывают все возможные разделённости;
  по своему внешнему исполнению техника очень проста, исходит корнями из самих 'инструкций-приложений к существу человеческой формы', данных Свыше при создании 'нашего человечьего брата', вот только, - мистически улыбаясь продолжал Мастер, - данных более высокими, нежели непосредственный Создатель, Небесными Иерархиями, поскольку именно Там лежат основы нашей Души, даже самой 'плотной', с которой мы входим в наши Земные тела, - завершил Мастер.
  
   Теперь, Анна,- через небольшой промежуток времени продолжил Мастер,- приготовься, делай как будет сказано и запоминай, итак:
  как всегда в статичных медитациях, садись в позу полулотоса, успокаивай свои мирские энергии, переключай сознание на предстоящую 'малую мистерию' Общения с Высшим.'
  Я села на ковёр, закрыла глаза, словно 'отсоединив' мирское от экрана сознания, и ожидала дальнейших указаний Мастера, без единой мысли, с 'пустым' эмоциональным фоном.
  'Анна, теперь я даю медитацию, подходящую для большинства начинающих, людей, которые ещё не способны сознательно останавливать мысли и создавать индифферентно-пустотный эмоциональный фон:
  
   Ощути в основании позвоночника, у муладхары чакры, точку, сконценрируй на ней всё своё внимание; как только точка явно проявится - веди её вверх по позвоночнику, быстрым ускоряющимся движением вверх, словно выстреливая, через все чакры, макушку головы, - к Высшему неявленному Запредельному, - закончил Мастер.'
  Я сконцентрировалась внизу позвоночника, собрала энергию в визуализированную точку, начавшую словно оживать, обретая мощное энергетическое витально ощущаемое поле, приготовилась, и дала 'старт', - после чего, словно 'соскребая' вышележащии энергетические поля чакр, точка с ракетной силою 'пробила' позвоночный столб, теменную кость черепа, и - вылетела в Запредельность.
  На момент я ощутила себя 'космонавтом духа', - я была более не здесь, а Там, в теряющейся пустотной Дали Запредельного.
  Раздался, словно исходящий из 'подземелья', дикий, прорубающий Небеса и долетающий до меня голос Мастера:
  'Теперь силою высшей воли - удерживай точку сознания в Запредельности, столько, сколько сможешь, - слышала я словно 'приказ с Земли''.
  Все мои силы были Там, я была растворена в Вечности; кругом было безграничное Пространство, я стала им; сколько продолжалось это причащение к Абсолюту, в тот момент я не знала, ко мне пришло истощение воли, дикая, неконтролируемая 'земная' сила, непреодолимо тянула меня 'в тело', возвращая на Землю; безграничное пространство свернулось, сфокусировавшись внутри, и расстаяло; я вновь стала 'плотской' и 'земной'.
  'Именно так, - услышала я близкий и спокойный голос Мастера, - Ты пребывала Там около минуты земного времени, Анна, это очень много для начинающих Путь, хорошо, молодец, - завершил Бенедиктус, начиная объяснять дальнейшии действия, - далее, говорил Мастер, -
  необходимо, минимум, семь раз совершать полёт в Запредельное, для некоторых людей, при нахождении Там, лучше петь 'ОМ' или 'ОМ ТАТ САТ', одну из великих мантр Единства.'
  Я прошла все семь 'запусков с Земли', после чего, последний раз вернувшись в своё тело, ощутила необыкновенную лёгкость и очищенность от всяческих 'утяжелённостей себя'; мне хотелось прыгать и порхать, словно бабочка, радующаяся свету и ароматам цветов, уста мои хотели петь во славу Единого; Бенедиктус позволил мне несколько минут быть в движении, с теплом наблюдал за моими многочисленными 'па' в импровизированных взмахах крыл, после чего приказал лечь на пол, чтобы 'заземлить себя' и быстрее возвратиться к своей личности.
  Однако, лёгши ничком на ковре, я сразу же ощутила, что погружаюсь не в себя 'обычную', а вновь лечу в Вечность; полёт был на сей раз мягким и самопроизвольным, после чего я заснула, сохраняя лёгкую точку осознования себя.
  
   ''ОоооМммм', вставай, Анна, - услышала я показавшимся мне нежно чарующим, звук голоса Бенедиктуса'.
  'ОоооМммм' ответила я, спросив, сколько пребывала во сне; Бенедиктус, с нежной смешинкой ответил, что недолго, минут пятнадцать, чего вполне достаточно после 'первоиспытания космонавта духа' и принялся объяснять как преподавать эту поразительно легко выполняемую 'технику Адвайтиста' начинающим людям;
  я внимательно слушала Мастера, пытаясь не упустить ни одну деталь 'подготовки к полёту'; внутри меня было лёгкое удивление от того, как 'такое простое' может творить 'такое великое'.
  
   Через полчаса мы сидели за столом, освещённым 'семиричным' светильником, свечи излучали лёгкий аромат Запредельности, открытые винные бутылки создавали запахи радости Небесной чувственности, нежно щекоча своими неземными флюидами, истекающими, как ни странно, из земного вина.
  'Во славу Абсолюта! ОооооМмммм! - мистическим голосом пропел Бенедиктус.'
  На столе стояли наполненные почти до краёв бокалы со светящимся играющей солнечной желтизной вином; я обратила точку сознания ввысь, на миг растворив себя Там и пропела:
  'Во славу! ОоооМммм!' - после чего мы, не чокаясь, словно начинали вкушать нектар Абсолюта, мелкими глотками, удерживая точку сознания в Запредельном, растянуто-медленно выпили находящееся там 'живое' вино, сложили руки ладонями вверх над головою и вновь произнесли магический звук Абсолюта 'ОМ'.
  Вино было настоящим произведением искусства, излучало чарующии, уносящие точку сознания ввысь, сладостные ароматы 'самой' Божественной Ананды - великой Благодати Запредельного; второй, наполненный наполовину бокал был медленно выпит с тостом древне Тибетского 'Намастэ', за способность видеть Друг во Друге Божественное, без которого невозможно никакое подлинно духовное общение, а,тем более, близость Душ и тел;
  во мне, словно входящие в каждую клеточку знаки 'осознанной радости', оживало странно-прекрасное, созданное мастерами 'винной запредельности', Крымское вино 'Сердолик Тавриды' 1996 года, 'найденное' Бенедиктусом по необычайно низкой для Европы цене в винном магазине Булкина, на улице Гонсиори, называвшемся самовозрождающейся из 'пепла плоти' птицей Феникс.
  
   Бенедиктус сказал, что сегодня мы будем открывать эзотеричное в обычной эстраде и принёс музыкальный диск, где им было записано около тридцати песен, также положил на стол десяток бумажных листов с текстами эзотерических комментариев к записанным песням.
  'Анна, - вот здесь первые пять комментариев, ты ознакомься с ними, а также построчно прослеживай выраженный смысл, когда песни начнут звучать; потом сделаем паузу, обсудим, и постепенно будем вчувствоваться в следующии песни, - закончил, наливая в бокалы 'живое' вино, Бенедиктус'.
  Мы выпили за подлинное Искусство и великую Мудрость Сверх-Разума, вкладывающего 'инструкции Пробуждения', зачастую помимо самой воли композиторов, поэтов и певцов, - в их труды.
  Я положила пред собою комментарии к пяти первым песням, на которых, прямо по пунктам, были расписаны эзотерические смыслы отдельных песенных строф, выглядевшии следующим образом:
  
  'Краткий эзотерический анализ песни 'Там, за облаками'
  В исполнении ансамбля 'Самоцветы':
  
  1. 'В небе колышится дождь молодой, ветры летят по равнинам бессонным' - с Неба, из Тонких планов, спускается сила творения - 'ветры' - и образуются извечно новые 'молодые' материальные формы всего зримого 'дождь' (неоформленная материальность).
  2. 'Знать, что меня ждёт за далёкой чертой, там, за горизонтом, там, та рам' - стремления человека заглянуть за пределы Земной жизни ('за горизонт'), узнать свою Галактическую судьбу; 'Та Рам' - личность (душа), способная видеть Божественное (санскритская мантра).
  3. 'Шёл я к высокому небу не зря, шёл укрываясь большими снегами' - путь Духовного совершенствования был 'не зря', несмотря на 'большие снега' - предельные ('большие') снега (леденящие 'тяжести') пути к пробуждённости, требующии отстранённости от ложного, убаюкивающего сном Души, 'тепла' обыденных чувствований жизни ('укрываясь снегами').
  4. 'Но зато я узнал, что такое заря, там, за облаками, там, та рам' - преодолев себя - пришла 'заря' Души - тотальный Свет Божественного присутствия, Просветлённость; далее та же мантра - 'осознания Божественного'.
  5. 'Верю, что все неудачи стерпя, жизнь отдавая друзьям и дорогам' - глубинное знание ('вера'), что служа достойным Людям ('друзьям') в непривязанности к путям Земным ('дорогам') - никакие сложности Земной жизни ('неудачи') не станут непроживаемы ('нестерпимы'), не лишат Душу высшей осознанности.
  6. 'Я узнаю любовь, повстречаю тебя, там, за поворотом, там, та рам' - 'за поворотом' обретения Просветлённости ('Та Рам') - приходит высшая безотносительная Любовь и вИдение Божественной Сверх-Души (высшего 'Тебя').
  7. 'Если со мною случится беда, грустную Землю не меряй шагами' - если закончится моё пребывание на Земле - не скорби обо мне 'земном'.
  8. 'Знай, что сердце моё ты отыщешь всегда там за облаками, там, та рам' - знай, что Душа моя бессмертна, и никто не может плакать по Вечному; Ты можешь сам 'отыскать меня' 'Там, за Облаками' если обретёшь Свет Души - 'Та Рам' - Божественное присутствие в Вечности.
  
  
  Краткий эзотерический анализ песни 'Этот большой Мир'
  В исполнении Геннадия Белова:
  
  1. 'Ночь прошла, будто прошла боль' - уход 'ночи' - переход от механистичности к осознанности, исчезновение 'боли' - избавление от неизбежных страданий несовершенных миров.
  2. 'У Земли, как и у нас с тобой, там, впереди, долгий как жизнь путь' - у Земли своя планетарная карма, уходящая корнями в Небеса, в долгие странствия по Вселенским Мирам; кроме того, Земля не сводится лишь к миру материи, у неё есть, 'как и у нас с Тобой', все тонкие тела, в том числе и развивающаяся Душа.
  3. 'Я возьму этот большой мир, каждый день, каждый его час; если что-то я забуду - вряд ли звёзды примут нас' - чтобы обрести жизнь в более высоких 'звёздных' Мирах - необходимо прожить свою Земную карму, возлюбив Землю - такой, какова Она есть, таковыми, каковыми мы есть, живя здесь человеками; при отсутствии видений Земной красоты, полного 'ничего не забывшего' приятия снисходящего на Земле Божественного, - Высшии Миры 'Звёзд' 'вряд ли примут нас'.
  4. 'Я возьму щебет Земных птиц, я возьму добрых ручьёв плеск, я возьму свет грозовых зарниц, шёпот ветров, зимний густой лес' - не увидев Божественное в живых красотах Земли - нет Пути в Высшии Миры.
  5. 'Я возьму память Земных вёрст, буду плыть в спелом густом лье' - память совершенствования индивидуальной Души на Земле - отражается возможностью обретения более высоких Миров; 'спелое густое лье' - более высокоорганизованная материальность Тонких миров.
  6. 'Там, вдали, там, возле синих звёзд, Солнце Земли будет светить мне' - Солнце нашей Земли - тоже Звезда, имеющая 'звёздную' Душу; переход в более высокие Миры - не отрицает прошлой жизни под руководством Звезды по имени Солнце.
  7. Следует добавить, что песня говорит не о 'самых' Высших Мирах Духа, а о более высоких 'материальных планетах', в ней антропоцентризм замещается астроцентризмом.
  
  
  О аспектах эзотерической части
  песни объективной Любви - "Я Тебе весь Мир подарю":
  
  1."Счастлив тот, кто в тиши ночной слышит голос мечты своей..." -
  Способность Слышать Душу, успокоив ум (в тиши), при раскрытии "Звёздной запредельности", ибо "Ночь, больше, чем День" (одно из Священных писаний) (ночной) - и есть высшее Счастье Человека.
  2. "Верит в радостный рассвет" - верит в возможность обретения Света Души, Просветлённости.
  3. "Единственной встречи ждёт" - высшая Встреча - с Богом, когда Душа обретает "разговор" со своим Источником...
  4. "Сто дорог готов пройти" - необходимое условие достижения
  Света - истинная готовность работы над собою, способность
  преодоления сложностей (сто дорог).
  5. "Я Тебе весь Мир подарю" - стремление Учителя открыть Ученику "весь Мир" - расширить его сознание до Беспредельности. (...)
  6. "Только будь всегда со мною" - истинная вера и преданность Ученика Мастеру.
  
  Мезотерический смысл - обрамление красоты - Близость тотальная, истекающая красотой высоких "земных" (даются-то также Оттуда...) чувств - и через
  любовь в Любви ....
  
  Экзотерический смысл (одна из проекций) - всё "бытовое" светится праздничностью Запредельного,
  в любых декорациях жизненных дорог...
  
  
  Краткий эзотерический анализ песни "Dust Heaven"
  "Прозрачный Человек":
  
  1."Из глубины тернового куста" - символ видимого человеку
  явления Божественной Силы (Библейское).
  2."Смотрел прозрачный Человек" - "прозрачность" - явленность Потустороннего здесь, бесплотскость; "смотрел" - был видим мне, явился для меня.
  3."Почему не падаешь как лист и не течёшь как ручей?" - почему не
  живёшь естеством, сущностно, в живом присутствии?
  4."Ты тратишь свою жизнь на столько бесполезных вещей" - напоминание о бессмысленном отождествлении себя с "шелухой", неподлинным, со "скорлупой" личностного (не сущностного), на растрату тонкой энергетики необходимой для построения Души и живого присутствия - на рутинность обыденности.
  5."Чтоб ты научилась смотреть "сквозь" на то, что есть" - цель нисхождения Божественного для Тебя - научить видеть Божественное "сквозь" в "обычном" мирском; другой смысл - обрести освобождающую от кармических связей непривязанность к видимому.
  6."Темноту увидеть насквозь, чтоб включился Свет" - необходимо сначала "шагнуть в Бездну Ночи", чтоб обрести Второе Рождение или подлинное Рождение Души и увидеть Свет Божественного во всём, стать живой Душою, пребывать в мистерии "настоящего", обретя Осветлённость Души.
  7."Была на волосок" - при осознанном "шаге в Бездну" - ощущение тотальной неизвестности - Что предоставит Божественная Сила, непривязанное незнание при наличии Цели; описание состояния, когда было ощущение тотальности смерти.
  8."Чтобы включить Свет" - необходимость пройти эти дороги разотождествлений - чтобы обрести Просветлённость.
  
  
  Краткий эзотерический анализ песни "Я работаю волшебником" Марка Бернеса:
  
  Звучание песни:
  1.Играет игровая лёгкая, "танцующая" музыка в стиле "жизнь - игра".
  2.Голос Певца "патерналисткий" - "священнический", он отстранённо тёпл,
  проводит энергетики мудрости.
  
  Слова песни:
  1."Я летаю в разные края" - постоянное движение, отсутствие "западания" на чём-то "одном" - условие истинной открытости Миру.
  2."Кто же знает, где мы завтра будем" - непривязанное самощущение себя в мире, не связанность своей деятельности; осознание того, что "неисповедимы пути Господни", в том числе, и в своей индивидуальной судьбе.
  3."Дождик приношу в пустыню я" - оживляю "засохшие", спящие Души, открываю "буйство" Божественной красоты мира.
  4."Солнце раздаю хорошим людям" - дарю духовный Свет и Тепло всем достойным Людям, - безотносительно к чему-либо иному; транслирую "хорошим людям" Сознание и Любовь Творца.
  5."Потому, что я жизнь учил не по учебникам" - способность нести Свет не черпается из мёртвого логического знания, а требует пробуждения Души.
  6."Просто я работаю волшебником" - когда обретаешь магию присутствия - всё становится "просто" или - естественным живым потоком жизни во дарении.
  7."Ты идёшь по январю, холодно, следы как многоточья" - состояние твоей Души с не пробуждённой Любовию - холод "эгоизма", "январский мороз" не способный растопить льды теплом к самому себе и, следовательно, к людям; отсутствие цели и пониманий смыслов своей "ходьбы жизни" ("следы как многоточья").
  8."Хочешь, я с тобой заговорю, руку дам и станет путь короче?" - спрашивание о "допустимости" помощи и дарении реальной работы по пробуждению Души ("станет путь короче").
  9."Хочешь, некрасивою тебя сделаю как золушку красивой?" - предложение пробудить Душу, сделать её чувствующей великую Красоту Творца во всем.
  10."Не жалеть для друга ничего, думать о других немного тоже" - скромное выражение тотального служения Души людям.
  11."Вот моё простое волшебство" - Любовь - это волшебный дар Творца; обретение живой, любящей Души - делает смысл жизни лишённым всяческой "путанной усложнённости", полным "простоты" всепроникающей Любви.
  12."Может быть, и ты мне в нём поможешь?" - может быть, обретя Свет и Ты станешь служить Творцу, помогая достойным Людям?! '
  
   Несколько удивившись наличием в песнях почти 'сплошного', столь всеобъемлющего повествования о путях человеческих к духовности, я включила 'Сони', и комнату заполнили ожившии песни; в самой музыке, в голосах певцов, в интонациях, - ощущалось нечто подобное на играющии Небесам гимны; я, с листочками в руках, погрузилась в растворяющее без остатка слушание.
  О, чудо, пронеслась внутри меня главная мысль, - эти песни настоящии инструкции путей Души к просветлённости, гимны Небесам; как поразительно, ранее я знала, что многие подобные песни 'не пусты', но что они настолько, почти прямым текстом, 'кричат' о пробуждённости, рассказывают о сложностях дорог к обретению Любви и Света Души, повествуют о грядущем для истинно страждущих Высшем Пребывании, - я не могла и представить.
  Вся погружённая в 'духовный слух' я не заметила, как закончились первые пять песен, и уже играла следующая; во мне, без всяческих 'листков' начал говорить глубинный смысл очередной 'ожившей' песни.
  
   Прервал поток откровения сам Мастер, выключив проигрывание; я видела в Его глазах радость, - радость за Духовное и радость за меня, проникшую в открытое, но не видимое большинству таинство духовной песни.
  'За великое объективное Искусство, - произнёс Мастер, - и мы выпили в честь даруемого Небесами творчества, по очередному бокалу также принадлежащего 'к объективному искусству', очаровывающего своими тонкими, зовущими к Небесной Ананде, переливающегося спелой играющей оттенками желтизной, 'Сердолика'.
  'Анна, - продолжал после благодарственного тоста Мастер, - объективное искусство зачастую является на Землю 'невольно', помимо прямых, сознательных и свободных волений создающих его людей, словно сами Небеса не позволяют оставить Землю без напоминаний о Красоте духовности, без нисходящих руководств на путях к подлинной Любви и Света;
  более того, человеку объясняется его неодинокость на Земле, наличие возможности проживать Земную жизнь в мистическом мире радости, красоты и любви, и не где-нибудь Там, но прямо здесь, в каждодневной и 'ежечасной' и 'ежесекундной' жизни.
  
   Кроме того, существует на Земле не только внешне объективное Искусство, с неосознанным или полуосознанным творением Заповедуемого Свыше, но и внутренне объективное творчество, открывающееся при расширении сознания и создаваемое сознательно высокими Душами;
  такое творчество недоступно непробуждённым, которые являются лишь проводниками Нисходящего дара, не видится обычными спящими Душами, остаётся 'за бортом' внимания и понимания обычных человеков.
  
   Ко всему следует добавить, - продолжал Мастер, - что, как Ты видела на примере с песнями, высшее эзотерическое знание вкладывается в совершенно 'земные', простые, доступные обычным людям сюжеты; такое искусство многослойно, обладает теплотой притягательности для широких масс, даруя им энергетики согрева Душ и собственной значимости, благодаря чему становится популярным и пробивает оболочки сна стоящим на пороге начала духовного пути людям.
  То же можно сказать и о уровнях исполнителей, сильно различающихся по способностям задействовать высокие чакры и проводить потоки духовных сил; особенно исковерканными и опошленными воспринимаются для видящих попытки выражать высшее низшими чакрами, что зачастую происходит в современном субъективном популярном искусстве;
  когда-то я приводил Тебе пример Баскова, пытающегося петь о высоких чувствах энергетиками серого человека обыденности; таких басковых множество, и когда это происходит на дворовом, кухонном или клубном уровне, это более беда самих несущих гордыню собственной 'высотности' людей, но когда тиражируется средствами массовой информации для миллионов - начинает приобретать черты 'политики' Полубога 'сна'; кстати, дай им осознанность, и Полубогу, - завершил с нотами высокого сострадания Мастер.'
  
   Мы прослушали, вероятно, около двух десятков песен, собственных и исполняемых, среди них были:
  песни Гребенщикова 'Город золотой' и 'Я не могу оторвать глаз от тебя', Кипелова - 'Я свободен' и 'Матричный бог', Носкова - 'На меньшее я не согласен' и 'Исповедь', Мартынова - 'Алёнушка', 'Лебединая верность' и 'Проклятье', Анофриева - 'Есть только миг', Белова - 'Настоящее волшебство' и 'Звёздная песня неба', Машины времени - 'Марионетки' и 'Однажды этот мир прогнётся под нас', Хиля - 'Серёжка ольховая', также - Малинина 'Дай Бог', 'Битва титанов' и 'Присягаю', Мягкова - 'С любимыми не расставайтесь', Бабкиной - 'Почти как Боги', Витаса - 'Я прошу всех святых', 'Криком журавлиным' и 'Звезда', Анны Герман - 'Эхо любви', Майи Кристалинской - 'Нежность', Магомаева - 'Где-то далеко' и 'Мелодия', Кобзона - 'Где-то далеко' (исполнение звучало более 'отстранённо-констатирующе', нежели Магомаева), Моисеева 'Глухонемая любовь', Починовского - 'Песня бродячего певца' из кинофильма 'Человек-амфибия', а также ряд иных песен.
  Я была вся 'в духовном слухе', комментарии Мастера помогали мне сразу же вникать в эзотерические слои 'гимнов Небесам'; к концу импровизированного концерта мне казалось, что я сама, уже без всяких подсказок, могу чувствовать эзотерические, тонкие энергетики слышимых слов и звучащих мелодик, - о чём я и сказала по окончании 'концерта' Бенедикутсу.
  Мастер спросил меня, какие из исполнителей, по моему видению, имеют, во всяком случае как проводники, задействованность в пении высших чакр;
  я задумалась, вновь ощущая мелодики тонких энергетик некоторых голосов, и сказала: 'В первую очередь - Эдуард Хиль, Евгений Мартынов, Геннадий Белов, Анна Герман и, когда 'старается', Алла Пугачёва', - на что получила одобрительный кивок головы Мастера.
  
   Бенедиктус сказал, что оставил 'кое-что' на потом, и вскоре представит мне уникальные духовные песни и, в отличии от нынешней практики, где он объяснял эзотерические смыслы проигрываемых 'гимнов', будет спрашивать мой анализ после проигрывания каждой песни.
  Я спросила Бенедиктуса, кого он 'поставил особняком' среди 'невольных песенных эзотериков', на что Мастер назвал несколько фамилий и песен; я знала ряд песен этих певцов мистики, и подумала, что необходимо вскоре вновь прослушивать их и подготавливаться к предстоящему 'экзамену'.
  
   Вечер близился к завершению, небесное вино дополняло своими аккордами праздничность жизни, подчёркивая её возвышенно-чувственную сторону высоких наслаждений Души. Пора было идти общаться с Бенедиктусом на всех доступных чакрах, а не только на высших, чтобы дополнить недостающии аккорды симфонии нашей душевной и духовной близости.
  'Анна, - допивая последнее вино из бокала, сказал Бенедиктус, - перед тем, как мы пойдём 'вершить мистерию', хочу рассказать о некоторых моментах истинной тантры; скажи мне, где видишь ты главный ключ к тантрическому сексу? - спросил меня немного игривым тоном Мастер.'
  Я задумалась, перебирая быстро крутящиеся мысли о знаемом в этой мистерии человеков; некоторое время ко мне не приходило чёткого ответа в контексте энергетик, в которых вопрос был произнесён мне;
  и вдруг меня осенило, ответ кроется не в 'психо-физике', а в состоянии Души! - и я выпалила скороговоркой:
  'В изначальном видении Друг во Друге Божественного.'
  Мастер был доволен, лишь намекнув, что номинировать тысячекрат легче, нежели проживать, пояснив, что, в соответствии с развитием высших чакр, существуют различные виды ощущений Божественного, и пока не раскрыто сердце - нет возможности ощущать истинное 'намастэ', как говорят Тибетцы или - видеть Божественное друг во друге;
  причём, - продолжал Мастер, -
  подлинное единение во Творце наступает с раскрытием самой высшей чакры - сахасрары, этого, как говорят Индусы, Тысячелепесткового лотоса; так что, начал шутить Мастер, мало раскрывать нижний лотос, необходимо обрести способность живой Души - раскрыть верхний мистический Лотос связи с Живым Мирозданием.
  
   Анна, - как я вижу, - Ты достигла немалого, усилиями, намерениями и духовным трудом - у Тебя приоткрыто Сердце; как Ты думаешь, почему до сих пор, ни при каких техниках, - нет в Тебе подлинного раскрытия Сахасрары или высшей Мудрости Божественного?'
  'Бенедиктус, - тут мне необходимо подумать, - сразу же ответила я; невозможно мне сразу ответить Тебе о причинах 'полусна' моего 'верхнего Лотоса', - ответила я тихим тоном, добавив, - дай мне неделю на размышления, я буду медитировать над дальнейшим своим развитием, вопрошать Божественную Силу снизойти ко мне и открыть если не Тысячелепестковый лотос, то правду о моём пути к Высшему, - закончила я также тихим, но железным голосом.'
  'Анна, - сегодня я дам Тебе новую технику, помогающую во время близости наших тел преодолеть второй барьер октавы наших чакр; первый барьер, своего рода нота 'ми', тобою уже пройден, 'фа' зазвучала, теперь осталось самое сложное задание - преодолеть 'ля' и выйти на вселенскую 'си'; Ты понимаешь, о каких октавах я говорю? - спросил Мастер.'
  'Да, - это Гурджиевские октавы Луча Творения, - сказала я в ответ.'
  'Не только, - продолжил Бенедиктус, - но и наши чакральные 'соответствия', - они тоже подчиняются этому закону, требуя дополнительных внешних толчков в двух местах 'пути ввысь'; смотри, - муладхара - 'до', свадхистана - 'ре', манипура - 'ми', - и стоп, - необходим толчок, - от человека механистического, в ином смысле 'трёхмозгового' деления (Гурджиев имел в виду три центра - двигательный, эмоциональный и интеллектуальный, оставляя в стороне 'чисто животные' - инстинктивный и сексуальный центры);
  необходимо усилие выхода в открывающиеся многоуровневые сферы осознанности, - после чего зазвучит нота 'фа' и человек оказывается 'в сердце', анахате чакре; далее - следующий путь - 'соль' - вишудха, 'ля' - аджна, - и стоп, вновь барьер, но уже 'самый серьёзный', отделяющий человека от высшей просветлённости, именуемой мною просветлённостью Абсолюта, в отличии от Солярной просветлённости Сердца (добавляю, что это верно не всегда, иногда через полное раскрытие сердца - происходит сразу же и второй мистический скачок, но вновь повторю - это должно быть 'безостаточное' тотальное раскрытие сердца, что происходит сразу весьма нечасто), - и человек должен поглотить 'внешнюю' помощь, необходим огромный импульс, чтоб преодолеть 'ля' и выйти в безбрежность 'си', - закончил сложную для быстрого восприятия эзотерическую тираду мастер.'
  
   'Что же мне необходимо делать, чтоб преодолеть это 'ля'? - вопрошала я исходящим из сердца мистическим тоном, словно обращалась к Божественой Силе, Мастера.'
  'Ты должна полностью сконцентрироваться на высшей Любви Сердца и сделать всерхусилие осознанной воли - обратив всю исходящую Любовь на Творца, - сказал спокойным, небесно-отрешённым и полным мистически-холодной любви тоном, Мастер; -
  только этим последним разотождествлением Ты сможешь 'пробить' Небеса и расстаться с двойственностью, - закончил Мастер.'
  
   Во мне произошёл 'переворот чувств', мысль говорила, - вот она, эта 'третья техника' разотождествления с множественным 'я', только данная с тантрической 'стороны', вот этот великий мистический ключ Победы над смертию, попрания 'смерти Смертию' - гибели малого 'я' и рождения в себе Я Небесного!
  Господи, благодарю Тебя за пришедшее через Мастера откровение! -
  после чего я опустилась на колени, коснулась лбом пола и пропела
  'ОМ ТАТ САТ'.
  Бенедиктус посвящал меня в детали техники, передаваемые эффективно только при наличии непосредственной живой энергии Мастера; я вся была 'слухом', впитывая как губка живительный, дарующий Просветлённость нектар высшего Знания.
  Оканчивая посвящение, Мастер напомнил:
  'Анна, помни - знание и его понимание очень важно, но оно само по себе не освобождает; дело 'за малым' - Твоими усилиями и волей Пути, - закончил тёплым тоном Бенедиктус'.
  
   Мы вновь были вместе; струились мощные потоки витальной силы, наши тела сливались в единое общающееся 'само с собою' существо, зависшее над бездной Космоса; поток силы образовал тантрический круг, исходя из нефритового стержня Бенедиктуса, принимался моим наэлектролизованным лотосом, тёк по позвоночнику вверх, истекая из моей груди в Мастера, опускаясь вниз по его позвоночнику и питая его лингам;
  в голове не было ни одной мысли, лишь воля, повинуясь обретённому знанию, создавала вытягивающую, обращённую конусом в Небеса, 'воронку' силы, находящуюся энергетическим центром на макушке, спускаясь расширяющемся вихрем вакуума к нижней части живота.
  Однако, сколь я ни старалась, на макушке головы ощущались лишь отдельные холодные покалывания, 'разогревалось' во мне лишь сердце; через некоторое время я оставила практику и сконцентрировалась на чувственной блаженности; мистерия единения наших тел завершилось моим парением в безграничности, плавно перетёкшим в естественный сон.
  
   Наступившим утром мы вкушали терпкий кофейный аромат солнечных плантаций Бразилии, строили планы дальнейшей работы; Бенедиктус напоминал мне о необходимости каждодневных медитаций, о желательности регулярного изучения теории, посоветовав мне начать изучать Ведическую теорию восприятия, или духовную науку о способности видеть и познавать Мир;
  Мастер говорил, что постижение мистерии самой возможности 'видеть и слышать мир' способно приоткрыть великую тайну мироустроения, показав 'относительность определённого' и 'определённость относительности', возвышая экран сознания над неведением самого себя, принося ясные понимания метафизических основ 'психофизики' самого появления и функционирования видения мира.
  
   Вскоре Мастер ушёл; мы договорились встретиться в субботу, на новой лекции в Ложе, посвящённое теме 'Религиозности и Духовности'.
  Мои будни проходили в рабочем кручении, с временной неизбежностью которого я свыклась психологически, но не Душою; лишь воля и понимание цели давало мне силы отдавать часть своего восприятия механистической деятельности.
  Дом подрастал с каждым днём, отец был рад и почему-то немного печален; во мне жило 'остервенелое' чувство цели, возможно, призванной исполнить моё 'миллионное' намерение, 'загаданное' пред наступлением нового года.
  Несмотря на большую занятость, поскольку кроме занимавшей иногда по десять часов каждодневного времени рабочей деятельности, я не менее получаса в каждом, без исключения, новом дне жизни уделяла медитационным и 'волеизъявительным' техникам намерения и не менее часа проводила за чтением духовной литературы, а также, писала новую картину 'Хлеб Души', на которой были изображены множество людей, стоящих с запрокинутыми головами и широко открытыми ртами, обращёнными к небу, пытающихся без всяческих усилий Души 'ухватить' ниспадающую 'манну Небесную', которая, не долетая до страждущих ртов, благополучно 'испаряется', словно тающии на лету снежинки; картина звучала аккордами напоминаний о иллюзорности 'бесплатного' Хлеба, выражая ничем не замещаемую насущною необходимость питаться не только ртом, но и растущей Душою, прилагая собственное усилие духовного труда.
  
   Субботним вечером я вновь сидела в Ложе, воспринимаемой мною родным местом моей Души; собирались люди, шуршали подвигаемые стулья, гулкие шаги по лестнице материализовывались новыми появляющимися людьми, зал был полон до предела, кто-то вынужденно сидел на полу, подстелив под себя весеннии лёгкие одежды, мерцали только что зажжённые свечи, Мастер сиял излучаемою духовною силою, его глаза одновременно смотрели внутрь и на нас, сидящих в зале.
  
   'Приветствую всех сюда приходящих, - преходящих и непреходящиях Душою, - с эзотерическим юмором ласково-мистичным тоном произнёс Бенедиктус, продолжая обычным голосом, - сегодня, как вы знаете, мы будем разбирать тему духовности и религиозности, столь близких и таких далёких друг от друга феноменов нашей жизни; чтож, начинаем, как я вижу, все уже готовы и ждут начала нашего пути по лабиринтам дорог пониманий, итак:
  Что такое религиозность и чем она отличается от духовности, что роднит их и что разделяет?
  Где истоки человеческой религиозности, как она связана с чистотой истинности, чем отличается от духовного приближения к истине?
  Почему религии, культы и верования столь сильны, а чистая духовность 'страдает' общественным неприятием?
  Отчего люди боятся истины и выдумывают 'собственные' правды? -
  эти, и другие связанные с развитием Души человека вопросы мы и попробуем сегодня прояснить для себя, - проговаривал пропечатывающим каждое слово мистическим голосом Мастер, делая ещё большее ударение чуть ли не на слогах произносимых слов, - понимание вышеназванных 'состояний путей' важно и потому, поскольку способно уберечь человека от множества ошибок, ценою которых становится не подлинное развитие Души, а лелеемые иллюзии развития, крайней точкой которых является жуткая картина 'виртуального просветления', напоминающая обычную параноидальную шизофрению, спроецированную в область развития Души; такое, к сожалению, наблюдается в новое время весьма нередко, произнося страшный по своей Небесной сути приговор обладателям виртуальных самоиллюзий, гласящий:
  тебе суждено оставаться биороботом, ни видеть ни Божественной красоты этого Мира, ни Красоты Мира Небесного, 'заживо' похоронить Душу, закрыв Путь ко Творцу; такова цена тонкой гордыни самоиллюзий, зачастую проявляющаяся у религиозных, мечтательных и просто глупых людей, - закончил Мастер.
  
   Теперь попробуем определить Путь духовный, - продолжал спокойным глубоким тоном Мастер, - такой Путь предстаёт пред человеком непомрачаемым и неколебимым стремлением к истине, какой бы она ни была, развитием в себе высших центров воли, интеллекта и чувств, несвязанностью с любыми односторонними концепциями, независимостью от мнений кого бы то ни было, следованием лишь за реально живущими в чистоте сознания Людьми - Учителями человечества.
  Человек, идущий по Пути развития своей Души, начинает видеть множественность дорог к единой цели, не противопоставляет один путь другому, оценивая их лишь по степеням эффективности 'взбирания в гору', по реальным результатам приходящей чистоты сознания, по степеням обретений подлинной объективной Любви, по 'Потустороннему' Свету, дарующему расширение сознаваемого, - закончил спокойным и уверенным тоном Мастер, продолжая, -
  что же видит на пути человек религиозный? -
  иллюзорную правоту частичного, собственную лестницу, зачастую оказывающегося плоскостным, пути, привязанность к ограниченному и несовершенному, обожествление Полубога 'своего пути', этику 'своего-чужого', разделяющую и производящую все виды людских раздоров, от тех, что ведутся 'бумагой и пером', до творящихся 'кровию и мечом'; такой человек зачастую становится рабом своего эгрегора, проводником проходящих через него социальных сил, и начинает видеть 'миссионерский' смысл своей жизни, творя новую боль и страдания на протяжении тысячелетий не покидающии нашу болящую нечистотой 'правоты' Землю.
  
   Почему, - продолжал Мастер, - столь сильны доныне религиозные и религиозность? -
  если отвечать кратко, ибо тема огромна, то, с внутренней стороны, потому, что сеют убаюкивающии иллюзии, являющиеся утешителем неосознанной Души простого человека;
  с внешней стороны причины видятся в социализации религий, которые становятся инструментами различных общественных сил, национальных, корпоративных, групповых, срастаясь с силами 'нижних чакр' общества.
  
   Мы можем, - продолжал более быстрым, пропечатывающим тоном Бенедиктус, - сравнить социум по чакральному строению с человеком, - такие социализированные религии поют хвалу низшим общественным потребностям, своего рода социальнной муладхаре (биовыживанию), свадхистане (приземлённой красоте) и манипуре (мирской деятельности), совершенно не доходя ни до сердца (истинной Любви, анахаты), ни до подлинного 'Небесного' объективного творчества (вишудхи), ни до максимально приближенных к объективности пониманий (аджна), и не способны отражать Вечное (сахасрара).
  
   Вот здесь - в сращении религиозного и социального,- и кроется огромная беда человека нового времени, 'от времён Христа и ранее', до нынешних ''последних' дней'; так высшее подменяется низшим, и идёт обожествлённое служение низшему, создавая фантомы истинного Пути к Высшему единому Богу;
  иными словами, для лучшего вашего понимания, это выглядит так -
  три низших чакры - служение Мамоне, в самом широком понимании служения частичному - определяющи ныне у большинства 'религиозных' и 'просто неверующих', с той лишь разницей, что первые возводят над ними иллюзорные надстройки, а вторые служат им 'просто так';
  и лишь малое количество людей способно пробить завесу и стать истинными монотеистами, поскольку даже не понимают как подступиться к Единому, ибо их социальные культуры 'не расчитаны' на производство человека мыслящего, сознающего, любящего всех и видящего высшего Творца, - с мистической горечью завершил Глава Ложи.'
  
   В зале ощущалась наэлектризованная атмосфера, лёгкие перешёптывания сидящих у стены новых людей, возможно Кришнаитов; мне показалось, что сегодня стоит ждать опять каких-либо эксцессов с религиозными, отождествляющими себя со своими Полубогами, принимаемыми и обязательно именуемыми 'единственными и всеобщими'; однако, Мастер вскоре продолжил:
  'Теперь попробуем посмотреть на нынешнее положение дел с объективной Любовию сердца, - продолжил с энергетиками глубинного тепла Мастер, - мы должны принимать то, что есть и делать то, что можем, по нашим силам и возможностям, - мы должны 'давать' шанс всем тем людям, которые искренне хотят 'разотождествиться' со служением 'низшим чакрам' или Полубогам и начать великий Путь к Абсолюту.
  Посмотрим на существующее положение - многие люди просто не способны по-иному воспринимать Божественное, они замкнуты внутри своих 'трёх низших мозгов' или мозговых центров, - этих людей надо понимать, дарить им активное тепло-надежду, но с ними нам делать пока 'нечего';
  в поле нашей работы оказываются лишь те люди, которые имеют проблески пробуждений, где-то, возможно в глубине интуиции, ощущающии, что и 'в безверии', и в 'религиозности' 'что-то не так', - часть из них неизбежно пойдёт дорогой пробуждения Души, и их пути к цели 'распрямятся', освободившись от бессмысленных блужданий внутри неисчислимых 'одноэтажных', плоскостных корридоров вер.
  Впрочем, - продолжал тихим тоном Бенедиктус, - не всё и всегда, как ни странно, в верах 'плохо', ибо истинные религии имеют многослойность, там есть не только внешнее 'простонародное' экзотерическое, составляющее образность и блеск форм, но и 'мыслительное' мезотеричное, представляющее концепции знания, в которых, в свою очередь, для глаз посвящённых открывается 'истинная правда Реальности' - великое эзотерическое запредельное Знание; вот только эта структура пирамидальна, и если до середины пирамиды 'докарабкиваются' (зачастую вскоре спадая) относительное множество народу, то до её Небесной вершины - доходит малое количество человеков.
  
   Поэтому, сказал мистически нисходящим тоном Бенедиктус, - мы и говорим о необходимости
  религии нового Времени - религии Просветлённости,
  которая лишь вначале будет для человеков религией, в середине становясь духовной наукой, а в конце обратится живой мистерий Бытия в Вечности.
  Здесь же, продолжил спокойным тоном Мастер, - мы должны служить Высшему, уважая всё наличествующее, - улыбнулся Мастер, - и наши тела, и социумы, и вынужденное несовершенство, - но не обожествлять цели этого низшего, не скатываться в столь популярный и рядящийся под любовь к человеку, антропоцентризм, ибо 'антропоцентрики' хотят вечного возвращения на нашу милую, но несовершенную планету под именем Земля, а наша цель - тотальное приятие Сверх-Разума и проживание мистерии красоты этой жизни во творении Жизни Вечной, в великом Воссоединении с Абсолютом;
  впрочем, - добавил с лёгкой тёплой улыбкой Мастер, - Там как Бог даст, мы лишь должны сделать всё от себя зависящее, не на словах, не во суждениях и концепциях или религиях, - а в реальных достигнутых состояниях бытия, которые, вероятно, только и 'засчитываются' Господом при нашем индивидуальном великом Переходе в Те Края ныне незримого;
  отсего и идут наши напоминания - творите не веры, а дух свой, обращённый к Единому в Вечность, не сотворяйте себе кумиров иллюзий, творите - реальные состояния чистого бытия;
  велика ставка, ставка под именем Жизнь, Вселенская Жизнь Абсолюта, ставка на 'истинную правоту' высшей Души, - закончил Мастер.'
  'Ко всему следует добавить, - вдруг продолжил сильным энергонасыщенным, струящимся сознательной полнотой бытия голосом, - что мы не фанаты 'Абсолюта' - мы любим его Его же Сердцем, заключённым в нас, мы постигаем Его его же Разумом, дарованным нашим Душам, - ибо как бы ни 'изголялись' Полубоги - не отнять у нас ни Его Древа Познания, ни Древа Вечной Жизни.
  Мы живём во присутствии и красоте здесь - и черпаем Жизнь Там; мы становимся здесь Людьми, и есть Там - в Нём Самом как Дух и высшая Душа - Его Образ и Подобие, -
  снизил энергетики голоса Мастер, продолжив мантрическим воспеванием: 'Всё во славу Его. 'АаааУуууМмммм!''
  
   За момент перед объявлением перерыва, встал один из Кришнаитов и начал говорить обвиняющим тоном: 'Почему вы говорите от лица высшей Истины? Мы, например, верим только в единого Творца - Кришну, в наших Вайшнавских писаниях сказано, что мы - духовные, а не религиозные люди, я сам могу подтвердить, что религиозность для нас это лишь форма, а не суть, - закончил Кришнаит'.
  'Нет здесь противоречия, - отвечал Мастер, - если вы истинно принимаете духовность как высшее - ваши дела покажут верность ваших слов, - вы должны принимать не на словах, а в реальном отношении - все достойные пути и видеть братьев во всех двигающихся; если вы такой - человек - докажите здесь нам своими делами, приходите на наши обсуждения, начинайте служить Кришне-Абсолюту, а не детсадовскому образу 'доброго Небесного Дяди Кришналоки', как часто видится вашим простым людям образ великого Сверх-Разума;
  впрочем, - добавил Мастер, пусть лучше согревает Души, чем будет в них холод, однако - 'детсад' не освобождает Души, - закончил Глава Ложи.'
  
   После сего поднялся с места седовласый благородного вида старичок, подошёл и сказал - все приглашаются на наши открытые обсуждения, - мы будем после развивать огромную по объёму тему 'духовных ориентиров Пути', - после перерыва - добро пожаловать, а сейчас - на весенний воздух, 'продувать свежестью мозги', - с юмором закончил старичок Барух.
  
   Весенний вечер был тёпл, на небе ярко прорисовывались немногочисленные облака, дул лёгкий ветер, в Душе моей была праздничная мистичность дара жизни, словно негласным рефреном повторяющая 'я радуюсь - значит я живу!'.
  
   Через десять минут я вновь находилась среди полумрака, прорезаемого всполохами многочисленных горящих свечей; народу заметно поубавилось, но сидячии места были по прежнему полны людей; Мастер, оглядев присутствующих медленно очертившим дугу, насыщенным неземным Светом взором, продолжил:
  'Ко всему ныне сказанному, считаю необходимым напомнить вам всем, что до новейшего времени в распространении духовного знания присутствовало правило запрета на изложение, даже частичное, его эзотерических основ, поскольку обыденному, и даже 'обыденно продвинутому' сознанию такое Знание видится искажённым, несущим 'неверность', а то и 'саму ложь' и воспринимается 'аморальным' и, зачастую, 'просто сумасшедшими псевдоистинностями';
  новейшее время внесло многие коррективы в разрешённость давать 'эзотерические номинации', но этому неизбежно стали сопутствовать негативные тенденции роста псевдоносителей истинного знания, тех, кто изучив концептуальные основы 'запредельного Знания', не обрёл соответствующую им бытийственность, что привнесло огромные загрязнённости в его дальнейшую передачу истинно страждущим,
  кроме того, части 'вкушающих' от преподавателей подобного искажённого знания стали заражены 'концептуальной буквой', совершенно не познав 'духа' великого Знания, поскольку их 'учителя', не обладая бытийственностью или живыми состояниями просветлённого сознания, способны передавать лишь мёртвые схемы, очень часто даже 'технически' неверно отражающие Реальность;
  таковым образом, истинное Эзотерическое знание стало защищать 'самое себя' от неправомерного использования, способного причинить существенный вред как на микро, так и на макро-масштабах;
  с иной стороны - внешняя, 'словесная' открытость Высшего знания - принесла его большую доступность подлинно страждущим, позволяя полнее реализовывать принципы объективной духовной этики - 'достойному даруется возможность Пути', - закончил мистическим голосом Мастер напоминание о сложных путях к Истине.
  
   Теперь, - продолжал отстранённо-тёплым тоном Мастер, о нашем отношении ко всем тем людям, для которых 'истинный путь' представляет собою участие в религиозных сообществах, следование авторитетам вер и религий, -
  эти люди пока не могут идти по-другому, их Души молоды и незрелы, но можно ли на том основании пытаться лишать их 'вер и иллюзий', создавать боли экзистенциального вакуума, как бы 'в отместку' за юность их Душ?
  Прошу вдумайтесь с любовию сердца в сказанное, и вам не останется ничего другого, как посылать им Свет и 'давать' шанс, напоминая о истинной Духовности, но ничего не навязывая;
  имейте тепло ко всему, совершенному и несовершенному; зачастую любить несовершенное сложнее;
  делайте всё от вас зависящее, но не 'мечите бисер', а 'приоткрывайте алмазы', - начинающии видеть да увидят, - закончил пояснения Глава Ложи.
  
   Далее последовали разнообразные вопросы, часть которых сводилась к просьбам объяснить, чем истинные Духовные школы отличаются от псевдодуховных организаций, на которые Мастер пространно отвечал, постоянно напоминая, что во главе каждой истинной Духовной Традиции должен стоять Просветлённый Иерофант (Жрец Духа) и для эффективной передачи подлинного Эзотерического знания традиция не может обрываться 'непросветлённостью передачи',
  что должен существовать живой Мастер, а непосредственно обучающии не должны быть ниже Посвящённых в подлинный эзотеризм (обладать Осветлённостью сознания), и лишь помощники будут составлять наиболее продвинутые Ученики;
  таково, напоминал Мастер, обязательное условие подлинной Духовной школы.
  Мастер также напоминал, что работа по созданию высшего сознания, нового Просветлённого Мастера или Посвящённого во внутренний круг, - никогда не может стать 'массовой', она была и есть 'штучная', требующая глубинной и длительной индивидуальной работы Мастера с Учеником.
  В вопросах и ответах на них прошёл час, и вскоре Мастер завершил беседы, объявил перерыв, попросив остаться членов Ложи, желающих изучить 'третью' практику очищения сознания - практику разотождествления со своим множественным 'я'.
  
   Через десять минут пять человек вместе со мною сидели на ковре, слушали аккорды звучащей Музыки Запредельного и ожидали указаний Бенедиктуса.
  
   'Сущностное ядро вашего усилия воли, - начал прояснять практику Мастер, - растворения матрицы ваших ложных самоотождествлений в тонком мире нижнего Астрала, из которого она исходит и которому возвращается обретающими более высокие Души, -
  подчёркивая каждое слово, проговорил Бенедиктус, продолжая, -
  итак, вы создали внутренний панорамный экран сознаваемого, свободный от неуправляемых мыслей и чувств, теперь нам предстоит пройти последнее - вырвать сансарический корень самоотождествлений себя с собою малым, со своими множественными 'я'.
  Освободите свой ум от мыслей, от эмоциональных тонов, войдите в состояния максимально доступной для вас чистоты, даю вам три минуты, - закончил Мастер.'
  Я довольно легко ввела себя в состояния внутренней чистоты, вероятно, это заняло около тридцати секунд и пребывала в 'малой безграничности', ожидая дальнейших указаний, которые вскоре стали слышаться мною, словно отражённые Запредельностью голоса далёких Миров.
  'Прожигайте огнём связи вашего ума с низшими чакрами, носителями программ отождествлений, - рыком донесся до меня приказ Мастера, - опускайте испепеляющий огонь синего пламени вниз, к манипуре, пупковой чакре, жгите привязки к мирской активности, к вашему имуществу, деньгам, деловым связям, вашей энергетической витальности, - окружайте чакру пламенем, вытягивайте образы, прожигайте их 'синим пламенем' разотождествления, разрушайте не их силу, а их руководящую связь с высшими чакрами - закончил Мастер, погрузив меня в жгучую тишину практики.'
  Я неистово вытягивала из манипуры образы, осознавая их наличие, окружала разделяющим пламенем, словно отсоединяя от высших чакр.
  
   'Вы должны, - продолжал Мастер, - помнить, что пока живёте на Земле - вам нужны силы, средства, объекты, вещи, связи, но они нужны вам, а не вы нужны им, - поэтому не сжигайте сами цели, - ставьте их на своё место в иерархии смыслов вашей жизни, освобождайте малые 'я' от ведущей роли в вашей зарождающейся Душе, - мощно, неземным голосом вещал Бенедиктус.'
  
   Во мне горел огонь, я словно расслаивалась - низ становился 'низом', а верх 'верхом'; вытянутые лики, осознавая самих себя, теряли самодовлеющесть, становились игровыми персонажами жизни.
  'Теперь, продолжал Мастер, - опускайтесь к свадхистане чакре, концентрируйтесь на низе живота, - вытаскивайте на свет осознанности ваши привязки к животным ощущениям и чувствам, отдавайте 'чувственному-чувственное''.
  Таящийся во мне ворох чувственных привязанностей всплывал разноликими образами, я окружала их синим огнём духа, отсоединяя от влияния на высшее; огонь заполнил пространство всего живота, в голове была сияющая чистота, я словно становилась Духом.
  'Последнее, - продолжал мощным голосом Мастер, - перемещайте огонь на витальные привязки к телу, в низ живота, муладхару чакру, - прожигайте центрированности 'витальных я' на животной самоиндетификации, - вещал 'с Земли' Учитель.'
  
   Пламя во мне стало тотальным, вся нижняя часть тела была охвачена холодным синим свечением, словно животное отсоединилось от собственной самодовлеющей значимости, сплавляя множественные 'я' в единое новое целое. Вероятно, прошло минут семь, прежде, чем Мастер вновь что-либо сказал; я находилась в странном состоянии 'духовной жизни', во мне была звенящая лёгкость, плоть воспринималась продолжением духа, я сама была Ангелом; лишь глас Бенедиктуса вернул меня 'на Землю'.
  'Открывайте глаза, благодарите Божественную Силу за дарованное и рассказывайте о произошедшем, - спокойно и мелодично произнёс Глава Ложи.'
  
   'Мастер, - возвратившись к способности говорить, - задала я вопрос, - но как можно в этом 'ангельском состоянии чистоты' воспринимаемого жить и общаться, работать и творить? Такое ощущение, что тогда уже ничего не надо, ибо 'и так хорошо'.'
  'Анна, - отвечал Бенедиктус, - это первое самоощущение, 'свежей Небесной весны', потом ты сможешь обратить его в высшие цели, вспоминай единство человека пятого и шестого уровней у Гурджиева, - цельность и чистоту, волю к великому осознанному деланию, - продолжал Мастер, - ибо ты всё равно не уйдёшь 'по собственной воле' раньше, нежели выполнишь свои высшие кармические задачи на Земле;
  просто вначале - для тебя это возвышенное состояние выступает 'малой' блаженностью как высшей целью, отсего 'обездвиживает' величием; впоследствии ты поймёшь, что чистота человеческого сознания - это не высшая Блаженность Воссоединения со Творцом, а лишь отголоски великого причащения, кроме того, в истинном служении нет загрязнённости, есть лишь 'тени' миров Сансары, которые неизбежно движимы до твоего растворения в Вечности.
  Упражняйся, проявляй волю и кратковременное окрепнет, станет длительным и 'повседневным', способным к творческому проявлению и творению высшей Души, - закончил Бенедиктус.'
  Мне казалось, что я сущностно поняла всё произнесённое Мастером, но многие слова остались для меня пока неразгаданны; я решила спросить о их смыслах Мастера в личном общении. Мне более не хотелось оставаться в Ложе, я ощущала необходимость побыть в одиночестве и, спросив разрешения, попрощавшись со своими 'со-братьями', я уехала к себе домой.
  
   Был глубокий вечер, внутри меня странное созревшее чувство 'духовного видения', я пила терпкий кофе, ощущая необходимость выразить на новом холсте прожитое 'освобождение', оставившее о себе глубоко проникшую внутрь образную память 'бытия во ангельской чистоте'.
  Я не знала, как лучше изобразить пережитое мною 'откровение чистого взора', но пальцы неумолимо размешивали краски, рука сама наносила первые штрихи на холсте; лишь спустя несколько десятков минут я стала осознавать, что вырисовывающийся словно 'из ничего' образ являл меня земную, сидящую и охваченную, словно сжигающий себя йог, синим, исходящим изнутри пламенем; в этом было главное отличие - я 'сгорала' не физически, а привязками своей Души ко земному.
  Первый момент меня охватил лёгкий холодок ужаса, разве мне уже пора уходить? - через мгновение страх сменился радостью пришедшего осознания, что я 'ухожу' не от Себя высшей, а от себя связанной, от власти низших программ моего подневольного земного рабства, от множественного 'я', замещающегося я единым, способным лицезреть блики великого высшего Я Души.
  По мне прошли тёплые блаженные волны, голова наполнилась величественной праздничностью Жизни, рука водила кистью, картина наполнялась энергиями нисходящего Духа.
  Глубокой ночью, во слабом, мерцающем свете Звёзд, при нескольких горящих на полу свечах, я прорисовала последний, похожий на вытянутую восьмерку мазок, ставший нимбом бесконечности над моею головою, после чего, не умываясь, пошла в спальню, закрыла глаза и провалилась в живую темноту астрального мира.
  
   Встала я в моё любимое время 'поэтов и художников', в полдень.
  Жизнь моя в близлежащии дни походила на переполняющуюся чашу, - медитации, насыщенное бурлящими энергетиками новизны общение с Бенедиктусом, новые лекции в Ложе,- из которых особо выделялись для меня 'повествования' о том, почему Буддисты не признают личностного Бога, где Мастер показывал оборотный смысл будхического 'безбожия', заключающийся в концентрации всех сил на реальных техниках развития, в противовес 'метафизическим мудрствованиям' и 'слепым верованиям', не создающим состояния бытия, а, следовательно, и пути к Освобождению; интересна была и лекция о политике как концентрированном выражении индивидуальной психологии, с яркими примерами 'доведения до абсурда' обычных человеческих свойств, принимавших угрожающии формы при достижении 'критической массы' индивидуальных сил; также, яркими впечатлениями отразилась во мне лекция о наполнении сосуда Души Светом радости, - где напоминалось о высшем Искусстве Жизни - способности жить в осознанной красоте, ощущаемой как нисходящее благодарение высшей Души малым Душам, закованным в панцири человеческих тел, о стремлении иметь 'всё' и здесь, и Там, с минимумом всяческих 'страдательностей', за исключением неизбежно 'случающихся' в сансарическом мире и сознательно временно делаемых во имя развития.
  Рабочии дела росли 'подбирающимся к крыше' домом, параллельно рос мой авторитет, большинство людей уважали меня за холодную деловитость, способность принимать ясные и чёткие решения, быть гибкой при возникновении сложностей; мне нравилась обнаруженная в себе деловая хватка, способность управлять людьми, не создавая между ними искусственных конфликтностей; отец был доволен мною, ласково улыбался, глядя в мои глаза, говоря, что 'я - его кровь'; мне было приятно, но глубоко не затрагивало мою Душу, устремлённую совсем к другим векторам жизни.
  
   В одну из суббот июля, родители пригласили меня провести с ними вечер; я ехала в родной дом с каким-то смутным предчувствием 'нехорошего'; показалась освещённая прожекторами стеклянная башня, открылись ворота, я входила в родительский дом.
  Мама с Отцом сидели за красиво украшенным множеством алых тюльпанов столом, горели серебристые свечи, странный деревянный крест лежал навзничь в центре стола, сбоку стояли две бутылки красного французского вина неизвестной мне марки и небольшая бутылка водки 'Абсолют'; -присаживайся, дочка, услышала я голос матери, чувствуя 'грозовую' наэлектризованность витающих 'над столом' энергетик.
  'Папа, - приседая на стул спросила я отца, - что за грозное событие вы сегодня будете отмечать со мною? - в моём голосе была напряжённость, внутри груди ощущалась лёгкая 'помутняющая' воронка неизвестного.'
  'Дочка, - сегодня мы отмечаем специально с тобою важное событие, - сказал бравурно-щемящим голосом отец, - начало моего конца, или, правильнее, наступление 'финишной прямой' моей жизни, ибо я болен раком, - глаза отца смотрели внутрь моей Души, словно моля если не о помощи, то о понимании.'
  Я онемела, внутри, словно застывший во мгновение цемент, сковавшее железной хваткой напряжение не давало мне сделать вдох, перед застывшими глазами словно пробежало лёгкое, крутящееся облако 'смерти', леденящий холод опустился к моим ногам; из глаз, вместе с возможностью вдоха, вылившегося в рыдающий звук, полились обжигающе горячии слёзы; так, вероятно, прошла целая минута зияющей черноты 'бездонности', я плакала навзрыд, разрушая 'бетонную стену' боли своим взыванием к Вечности.
  
   'Папа, - лишь через несколько минут смогла произнести я, словно сквозь стекающую из глаз туманную пелену слёз,- что с Тобою?'
  Отец не ответил, лишь указал пальцем на стоящую передо мною рюмку с водкой, взял свою, что сделала также Мама, и произнёс: 'За начало моего конца!' - залпом выпив горящую 'воду'; за ним последовала Мать, и мне ничего не оставалось, как сделать то же самое, невольно проговорив: 'За конец твоего конца, - за великое начало Вечности!'.
  Отец не совсем понял сказанное мною, мне пришлось объяснять, что 'конец конца' - это избавление от мира временности, от ограниченности Души, заключённой в скафандр тела, открывающего великую возможность Освобождения.
  Отец и Мать слушали меня внимательно, после чего Отец сказал: 'Да, твой Друг научил тебя, дочка, красиво говорить, но что за этими словами, ты веришь, что Там что-то есть?'
  
   Я стала со страстью Души объяснять отцу, что сказанное мною и постоянно напоминаемое Бенедиктусом не есть 'пустой звук веры', это великое знание находится во всех Священных Писаниях, духовных книгах Видящих, что такое 'просто так', ради насмешек над человечеством, не пишется; что можно огромным усилием воли 'отодвинуть смерть', использовать образовавшееся время для подготовки Души к Вечности, что отец должен посвятить все свои силы сдаче главного экзамена человеческой жизни - и сознательно возвратить Душу Вечности, больше не являясь никогда в этот мир скорби;
  я говорила долго, внутри меня бушевал огонь 'вселенской правды', словно я стала посланником Высшего и объясняла простому человеку всё величие дарованной Творцом Любви - возможности возвращения в Его вездесущее блаженное лоно вечной Жизни.
  
   Когда я закончила, отец стал рассказывать, что у него уже как два года тому назад обнаружили 'мужской' рак, что он вначале не говорил об этом даже Матери, активно лечился, принимал современные дорогие препараты, надеялся на возможное излечение, ведь в шестьдесят пять ещё можно жить; но болезнь оказалась сильнее, и врачи предупредили, что ныне наступает та стадия болезни, за которой неизбежно следует смерть.
  Отец говорил о многом передуманном за последнии два года, за последнии месяцы, сказав, что он стал понимать, что верит в Бога, правда не понимает Кто Он и зачем сотворил столько боли и неизбежность оставления всех трудов жизни, как и саму смерть.
  
   Я объясняла отцу, что для осветлевшей Души - смерти нет, долго подбирала слова, чтобы правильно выразить понимание того, что земное - лишь оболочка, и растворение оболочки для видящих - 'попирает смертию Смерть', как сказано в Библии.
  
   Отец внимательно слушал меня, с некоторым удивлением, вероятно от моей способности говорить на таких уровнях пониманий, и сказал: 'Вижу Тебя, Анна, неплохо учили; пригласи ко мне в больницу, а мне надо в понедельник ложиться на обследование и облучение, - своего Мастера'.
  Я была, среди горестной расплывшейся боли сердца, рада услышать произнесённые моим Отцом слова, ответив, что уверена в том, что Бенедиктус очень поможет.
  
   Мы пили только водку, но она не пьянила, лишь создавая некоторую отстранённость от боли; во мне был лёгкий сверлящий шок, смешанной с ощущением предстоящей отцу великой главной мистерии - перехода в Отчий Дом.
  Так прошёл вечер, догорали свечи, стоявшии на столе салаты оказались почти нетронуты; отец распрощался со мною до утра, и я, прихватив с собою новую небольшую бутылку водки, как будто специально призванной указывать высшую человеческую цель - Абсолют, ушла в свой 'небесный флигель', где молитвенно созерцала густые далёкие лучи звёздного света, молясь Творцу об освобождении отцовской Души.
  
   'О великая Божественная Сила, - позволь моему отцу прозреть, пока он ещё здесь, на Земле;
  о Великий Господь, наполни его сознание Твоим вездесущем Светом, дай ему понимания Твоей запредельной Любви, - словно сами тихо вещали мои уста исходящую из глубин моего существа 'молитву крови', -
  Господи, дай дожить моему отцу свои последнии дни, месяцы, а быть может, годы, - без излишних болей и страданий, помутняющих разуи и лишающих Душу ясности цели! - продолжала я, со стекающими из моих глаз горячими слезами, обращая голову на полный холодных далёких звёзд Небосклон; -
  Творец, - прости моему отцу непонимания, неведение, забвенности, просвети его Душу, подари великую человеческую возможность Освобождения благодатию своей, сделай так, чтобы отец сам хотел Прийти к Тебе и больше не возвращаться в ужасные и зачаровывающии миры Сансары!' -
  договорив на пределе своих психических и витальных сил, вся мокрая от пота, заплаканная, я ощутила полное истощение, и так и уснула, закрыв глаза, на полу, под куполом, через который продолжали 'как ни в чём ни бывало' светить мириады далёких огоньков звёзд.
  
   Утром я позвонила Бенедиктусу и рассказала о произошедшим с моим отцом и о его просьбе встретиться с Мастером; при встрече Бенедиктус рассказывал мне о том как надо вести себя при болезни близких людей, что можно и что нельзя предпринимать для их излечения, долго объясняя мне метафизический смысл смерти; в конце нашей встречи, проходившей в простом кафе в центре Таллинна, мы договорились, что как только я согласую с отцом время и место нашей встречи, сразу же она состоится; кроме того, Бенедиктус просил меня также слушать то, что будет говориться им о техниках сознательного умирания.
  
   На следующей неделе, мы с Отцом приехали, по просьбе Бенедиктуса, в помещение Ложи, для чего мне пришлось забрать папу из больницы, предварительно договорившись с лечащим врачом.
  После довольно длительной беседы Мастера с глазу на глаз с моим Отцом, Бенедиктус попросил меня, как и отца, присесть на ковёр, поставил подсвечник с горящими свечами прямо пред нами, и сказал:
  'Сейчас я поведаю вам, и в первую очередь Борису, великое древнее таинство, именуемое сознательным умиранием или, что более верно отражает суть, сознательным творением великого Перехода в Вечность, - после чего, обратясь к моему Отцу, Мастер напомнил, - как я уже говорил тебе, Борис, - я объясню суть трёх техник сознательного умирания, - ты сам будешь выбирать то, что ближе твоей Душе; саму технику мы проведём с Тобою после объяснений, впоследствии ты будешь должен посвящать её
  выполнению много времени, и мы будем снова встречаться здесь и проверять достигнутое, - закончил спокойным тоном Мастер, сказав, -
  а теперь предельно внимательно внимайте техникам 'Пути в неизведанное', причём в совершенно различное по своей сути, итак:
  
  
   Первое, о чём я хочу напомнить, это необходимость научения отделения своего астрального тела от твоего привычного физического самоощущения себя, - начал глубинным, пропитанным мистическими энергетиками голосом, Мастер, - как я Тебе уже объяснял, мы состоим из тел различной плотности, всего их семь, и главное действо перемещения в Тонких мирах происходит через тело астрала;
  однако, - продолжал Мастер, поскольку астральное тело Души у большинства людей не развито, - необходимо, насколько это возможно, создавать его искусственные проекции, - теперь прошу предельного внимания, - сказал более громким голосом Мастер, -
  сидя с закрытыми глазами производи создание своего 'голографического образа', концентрируйся на его лице и - усилием воли отделяй его от себя физического, выводи за пределы границ своего тела, - закончил Бенедиктус, спросив у отца, - получается ли, Борис?'
  Отец попросил дать ему время на создание 'голографической визуальной матрицы'; прошло несколько минут, прежде чем я услышала слова папы: 'Да, Бенедиктус, я создал свой зрительный объёмный образ, вывел его из себя телесного, вот он стоит предо мною и красуется своим сияющим лицом, - с некоторой иронией в голосе сказал Отец, смотря то на меня, то на Мастера.'
  'Хорошо, теперь, - продолжал объяснение Мастер, - удерживай как можно дольше этот образ около себя; ничего не предпринимай, лишь смотри на него и слушай мои дальнейшии объяснения; если образ расстает, снова твори его усилием воли и помещай рядом с собою, пока не научишься довольно длительно удерживать свой 'голографический' лик около себя.
  
   Итак, как я говорил вам, смотря на сидящего с закрытыми глазами Бориса, продолжал Бенедиктус, - есть три основных варианта 'посмертных желаний Души', -
  первый - вновь, как можно скорее возвратиться на Землю в новом теле, второй - попасть на Высшии планеты и
  третий - полностью 'пропасть' в Вечности или, что вернее, 'найтись' во Творце, став Его Сознанием, Его Любовию, Его Силою.
  Первый вариант возвращения на Землю называется Лунным, и наиболее простая техника выражения этого намерения - переместить свой 'голографический образ' в ближний Космос и - впечатать его в Луну; это выполняется, - продолжал таинственно тихим тоном Мастер, - простым энергетически сильным усилием перемещения образа на поверхность отражающего светила Луны и мощным, словно лазерным, 'рывком' внедрения его в плоть этого небесного тела; далее я объясню, - добавил Мастер, каковы различия впечатываний 'голограммы' своего лица в Луну полную, растущую, убывающую или 'оборотную', в невидимую глазами сторону.
  Второй вариант, - снова сильным мистическим голосом вещал Бенедиктус, - отражает стремление Души воплотиться в более высоких планетарных Мирах; проводишь ту же операцию с 'голографическим двойником', но лишь с одной разницей - впечатываешь образ в нашу Звезду по имени Солнце, которая связана с другими Звёздами, согревающими и питающими иные планеты безбрежного Океана Космической Жизни, -
  закончил объяснение Мастер, спросив у Бориса, - всё ли Тебе понятно?'
  Отец отвечал: 'Да, предельно понятно, даже как то странно, так просто, я думал, будет намного сложнее.'
  На то, Мастер ответил: 'Борис, это кажущаяся простота, мистерия Перехода проста лишь по форме, но не по истинному исполнению, будь предельно собран и внимателен, - напоминал пропечатывающим каждое слово тоном Бенедиктус.
  
   Теперь, - продолжал Глава Ложи, - самое предельное и высшее, -
  если хочешь страстию крови Души своей Освободиться 'навеки', то -перемещай свой образ в представленную живую черноту и - рассыпай его вселенским пламенем в пепел, а последний - развеивай по бесконечному, всё поглощающему пространству, растворяя сознание в Сознании Вечности, - вещал запредельным голосом Мастер, -
  твори великую Мистерию - мистерию своего Освобождения -
  не только на века и даже тысячелетия, и даже на миллионы столетий, -
  а на всю великую безграничную Вселенскую Жизнь, -
  тоном Небесной музыки завершил Мастер, пропев растяжный, сверкающий безграничной силою, 'ОоооМммм'.'
  
   Я была поражена великой простоте 'подступов' к Запредельному, мне хотелось оставить всех и без промедления начать впечатывать свой образ в безграничность Вечного, растворяя его 'на веки веков' во всеживом безвременье Абсолюта.
  Вероятно, заметив мою 'нездоровую реакцию', Мастер сказал:
  'Анна, всему под нашим Солнцем и Луною, своё время; время собирать карму, и время её рассеивать; пока ты не призвана Уходить Навсегда, но главное для тебя не это, а то, что ты ещё, скорее всего, и не смогла бы 'раствориться в Вечности', поскольку мало работала на Земле;
  твой удел был бы более высокими Мирами, но не Абсолютом, -
  чуть по-доброму саркастически улыбаясь, со смешинкой в голосе произнёс Бенедиктус, - продолжая речь, обращённую к отцу, - тебе, Борис, - надлежит сейчас остаться, выяснить 'куда же Душа глядит', и мы проведём первую пробу будущего 'Полёта твоей Души'.
  
   Я заявила, что погуляю по старому городу, возможно посижу где-нибудь в кафе, ожидая завершения практики, о чём попросив известить меня телефонным звонком.
  Время тянулось медленно, я гуляла в странно приподнятом состоянии духа по мощёным улочкам, полным скандинавских туристов, потом зашла в одно из полуподвальных кафе, пила терпкий кофе, думала о странности человеческого явления на Землю, со всеми вытекающими последствиями необходимых трудов людских, курила сладковатую сигарету и ждала звонка Мастера, ощущая глубинное волнение Души за дальнейший путь отца.
  
   Через час я вновь спускалась по знакомым ступеням; зайдя в помещение Ложи я увидела странно улыбающегося, светящегося радостью отца, сидевшего на полу и смотревшего на меня, словно сбросившего груз всех тяжестей жизни, по-детски чистыми глазами, в которых, однако, в отличии от не прошедших свой жизненный путь детей, вместе с чистотой светились блики Запредельной мудрости.
  'Всё, доченька, - сказал спокойно умиротворённым голосом отец, - Путь выбран, великий Переход открывает свои врата, дело за мною, за моей волей и силой, а там - как даст Господь, - завершил папа, добавив, - отвези меня, Анна, обратно в больницу.'
  Я не могла удержаться и не спросить Бенедиктуса, надо ли мне начинать делать эту технику 'великого Перехода', на что Мастер ответил, что поскольку никто не знает когда призовёт его Бог расстаться с нынешним телом, - то 'надо', но мне не стоит считать эту технику сейчас главной, а лучше сконцентрироваться на создании осознанного высшего астрального тела, что, по сути, 'одно и то же', с той лишь разницей, что обретшии высшее тело Души наверняка не возвратятся на Землю, ибо уже находясь здесь будут нести в себе Свет Запредельности, станут просветлёнными Сверх-Человеками нашей Земли, а по разотождествлению с телом - 'гражданами' великой бесконечной Вселенной.
  
   Далее Мастер напомнил, что самый ответственный Божественный экзамен или, говоря Библейским языком, Страшный Суд, будет сдаваться в момент смерти тела, и то, 'как будет вести себя' в это 'сворачивающееся время' человек - станет определяющим в его дальнейшей Галактической судьбе; вся сущностная работа практикуемых техник будет вершиться в это 'предельно сжатое время', всё наработанное в практиках автоматически отразится на неуправляемом обычным человеком процессе умирания;
  лишь просветлённые при жизни, обретшии высшее тело Души люди, способны, находясь 'в туннеле сворачивающегося пространства', к той доли сознательности, которая и 'создаёт Вечность', но это, добавил Мастер, доподлинно известно только самим просветлённым, ибо живут они в иных живых состояниях бытия.
  
   Через полчаса мы с папой ехали в Нымме, в Хийускую онкологическую больницу, стоящую среди летнего, пахнущего свежей молодой ярко зелёной хвоёю, соснового леса.
  Провожая папу в палату, в корридоре мы услышали стонающии вопли не очень пожилой женщины, обращённые, вероятно, к её мужу, -
  с разгорячённого, покрывшегося потом и краснотою лица человека стекали слёзы, руки вцепились в одежду родного человека, голос дрожал и уста повторяли только одну фразу: 'Я не хочу умирать!';
  женщине было около шестидесяти, на ней, словно в насмешку, был больничный халат с яркими красными раками, протягивающими свои огромные клещни к её телу.
  Мне стало не по себе, хотелось подойти к этой женщине и прокричать ей в лицо: не цепляйся за своё бренное тело, разве ты не знаешь, что смерти для Души нет; а если не хочешь знать - то потеряешь Душу и умрёшь; однако, разум мой говорил, что пробудить Душу этого человека было невозможно; в её глазах сиял вселенский ужас, она была словно 'приращена' к себе плотской и хотела жить вечно в этом земном теле.
  
   Проводив отца, и пожелав ему быть сильным, я вышла из больницы и, сама не выбирая того, пошла гулять в близлежащий лес, вероятно, желая очиститься от навалившихся тяжёлых кармических 'противовесов Небесного'; лишь теперь я осознавала, сколь тяжёлая ноша опускается на мою лишь рождающуюся Душу, словно Небесная Сила хочет проверить подлинность моего пути. Вот так, думала я про себя, всю жизнь человек крутится, что-то делает, надеется, заботится, приращивает материальное, взращивает 'эго', и - в один прекрасный момент у тебя отбирают всё;
  да, это касается мирского человека, такова его плачевная участь, да, если ещё 'раз, ещё раз, ещё много много раз', как поётся в одной 'разухабистой' цыганской песне, ещё и ещё - чуть ли не бесконечно по масштабам человеческой жизни, - вновь и вновь на Землю, и нет выхода из этой круговерти Сансары;
  тихий ужас, подумала я про себя, дрожь пронзила моё тело; выход, но выход есть, говорила другая мысль, - как можно раньше дать понять человеку, что он копит то, что, как ярко сказано в Библейском слоге 'моль поедает и ржа разрушает', - как можно в более молодом возрасте дать понять - не копи тленного, копи то, что нетленно, - но поймёт ли большинство, погружённых в эти многоячейковые тюрьмы низших Душ, подчинённых природным законам кручения Гун, - поймёт ли то, что они рабы, служащии великой Иллюзии, мамоне материальности?
  Я шла по пахнущему свежестью лесу, смотрела на двигающиеся, создающии причудливые, никогда не повторяющиеся картины облака, вещающии о преходящести всего, мысли мои говорили о непостижимой странности нашего Мироздания; усилием воли, насытившись 'до краёв' повторением известного, я остановила внутренний диалог и сразу же погрузилась в чистоту настоящего; внутри оставался несколько утяжеляющий эмоциональный фон, с которым бороться уже не было сил воли, и вместе с тем, праздничная приподнятость от осознания своих осознаний, столь простых и ясных 'раз и навсегда' для понимающих, -
  что жить надо в истинную радость Души - здесь и Там.
  
   Проходили дни, долгие, текучие и быстрые, словно сгорающии в неизбежности пожирающего времени, шли недели, приближалась осень.
  Жизнь моя стала похожа на раздвоенное бытие - Душа созревала, чаровала меня способностью видеть красоту, радоваться мельчайшим 'подробностям' своей жизни, словно в них фокусировалась сама Вечность, существо моё зачастую 'болело' и страдало от осознания всеналичествующей боли, от понимания того, что скоро мой самый дорогой по крови человек, папа, должен будет раз и на всегда покинуть меня.
  Дом был практически готов, к чему было приложено немало усилий, были проданы все квартиры, кредиты банку погашены, шла внутренняя отделка, устраивалась близлежащая территория, озеленялись газоны, даже, по моей просьбе, были высажены хризантемы, украшавшии подходы к сияющему новизной жилищу семидесяти двух семей.
  Отец жил в моём куполе, каждую ночь, когда это было возможно, смотрел на мистерию звёздного неба, ум его был чист, Душа подготавливалась к самому главному экзамену жизни.
  
   В один из сентябрьских вечеров Борис позвонил мне и сказал, что чувствует, как Господь призывает его Душу, и попросил приехать меня попрощаться.
  Я сразу же позвонила Бенедиктусу, и мы через полтора часа стояли над постелью моего отца, который был уже совершенно исхудавший, с иссохнувшей плотью, практически не мог подниматься с постели, умирая голодной смертию, поскольку уже около месяца не мог ничего есть и лишь пил простую, но очень чистую, глубинную 'Новотерскую' минеральную воду, специально по его просьбе заказанную с Кавказа, считая, что таким образом он причащается к чистоте истоков Земли.
  
   Через некоторое время Мастер попросил оставить его наедине с Борисом, и мы с мамой ушли вниз; через час Бенедиктус позвал нас обратно, сказав, что Борис может вступить в великий переход в любое время в течении ближайших суток;
  зайдя к отцу, я заметила на измождённом от смертельного голода лице отца сияющии огоньки зажёгшегося в глазах Света; шёпотом отец проговаривал мантру, читал молитву с просьбой, как только что стало мне известно, поселить его Душу на какой-либо из Высших планет, по дарованию Владыки Миров.
  Тянулись долгие секунды и минуты времени, над нами словно витал сам дух, призванный вскоре забрать Душу моего отца;
  Бенедиктус попросил принести максимальное количество подсвечников и свечей, расставить их по периметру смертного одра и зажечь; через двадцать минут комната озарилась мерцающим светом свечей, словно поддерживающих своими язычками пламени Душу Бориса, сверху сияли далёкие холодные огоньки звёзд, будто призывая быстрее вернуться в свои безбрежные просторы Вечности.
  
   Бенедиктус сидел у изголовья постели, бессловесно общался с делающей последнии приготовления Душою отца; никогда так медленно не тянулось для меня время, минуты становились часами, часы напоминали дни;
  по просьбе Мастера я читала мантру, проводила через себя Свет, посылая умирающему отцу; казалось, что я сама энергетически иссыхаюсь, но какая-то неведомая сила давала мне находиться на грани и я беспрестанно посылала потоки Света, повторяла магические звуки и периодически внутри себя словесно молила Высшее о нисхождении к отцу.
  
   Пробила полночь, пришёл первый ночной час нового дня, второй, третий; Борис был жив, что-то бормотал, иногда открывал глаза, глядя на сверкающии огоньки горящих свечей.
  Мне подумалось, что, вероятно, папа сейчас не уйдёт, просто ему так почувствовалось; сидящая в углу, с распухшим от слёз лицом, мама думала также.
  И вдруг отец привстал на постели, лицо его приняло блаженное выражение, глаза светились изнутри радостью и произнёс:
  'Я ухожу от вас; любите друг друга, пока живёте на Земле. Прощайте. Солнце. Гооспо... - и дальше звук превратился в невнятное шипение последнего выдоха, глаза отца закатилось, судороги схватили его тело, я, с невольно вырвавшимся воем упала на колени, крича:
  'Спаси, Господи, Душу отца! Заклинаю Тебя!'.
  
   Когда я открыла глаза, я увидела положенную на лоб отца руку Мастера, произносящего неведомые мне мантры, из которых было только понятны завершающии слова 'ОМ ТАТ САТ'.
  
   Через два дня мы похоронили отца на Рахумяэском кладбище.
  
   Моя последующая жизнь стала более открыта Небесам, словно смертию отца была разорвана 'скрывавшая' меня от Вечности пелена, и следующий шаг 'мог быть уже мой';
  ранее, пока оба родителя были живы, я не сознавала, что их присутствие на Земле создавало своего рода завесу, скрывавшую от меня прямое общение с Вечностью.
  С Бенедиктусом мы проводили всё большее количество времени вместе, часто посещали дом моей матери, лежали 'под Звёздами' и погружались в мистерии 'далёких путешествий Души';
  мама постепенно поправилась, силы Мастера помогали понять ей неизбежность 'предустановленной гармонии';
  жизнь продолжалась и каждому дарила то, к чему он был предназначен, в том числе, и самим собой, отождествляя себя со своими ролями в великом и трагедийном театре человеческой комедии.
  
   Странным образом реализовалось и моё 'предновогоднее' намерение: отец завещал мне с продажи квартир построенного дома - ровно один миллион долларов, даже указав в завещании необходимость точного пересчёта их на кроны, которые в количестве около тринадцати миллионов, и поступили на мой счёт после всех необходимых формальностей; матери осталось около полумиллиона долларов, и - Бенедиктусу отец подарил фирму, балансовая остаточная стоимость которой была около пяти миллионов крон.
  После довольно продолжительных обсуждений, мы с Бенедиктусом решили построить ещё один дом, и на этом прекратить активную мирскую деятельность, оставив все возможные квартиры себе для дальнейшей сдачи в наём; наше решение было обусловлено необходимостью создать тот материальный базис, который позволял бы нам в будущем всецело посвятить себя самому высшему - постижению Истины и радостному, осознанному проживанию своих земных жизней.
  Единственное, что мы не смогли осуществить, - это поездку на Кавказ, где нам, а более, именно мне, необходимо было, по нашему взаимному пониманию, пройти серьёзные 'пещерные' техники на глубинное разотождествление 'с мирским'.
  Я много внутренне работала над собою, Мастер вместе со мною организовывал работу фирмы; мне было удивительно видеть Бенедиктуса в роли хозяина и хозяйственника, но ещё большее удивление вызвало то, что Мастер одинаково хорошо и эффективно делал любую работу, являясь подлинно сильным человеком как и в миру, так и в духе.
  
  
   К новому, 2005-ому году, Мастер подготовил лекцию, не рассказать о которой я просто не смогла бы, поскольку в ней говорилось о том, как видит мир просветлённый человек и почему он не может быть ни кем иным как адвайтистом, подлинно видящим единство всего множественного сущего в Едином великом Хозяине, Сверх-Разуме Абсолюта.
  
  
   Окружённый всполохами ярко-золотистого мерцающего свечного света, словно 'вытягивающего' из сокрытых от человеческих глаз тонких измерений реальности запечатанную в них тайну, Бенедиктус, поприветствовав всех пришедших, начал:
  'Сегодня я хочу поведать вам, - начал шутливым тоном Мастер, - одну 'страшную тайну', - большинство людей на Земле, на самом деле, не только не понимает, что такое Единый Творец, но и не принимает тех, кто истинно, не на словах и во декорациях 'религиозных прикрытий', не во самовозвеличивании 'своего Бога', - служит подлинно Высшему;
  звучит странно и несколько необычно, быть может, даже претенциозно, но, как бы ни было сие 'прискорбно', полностью соответствует реальности нынешних человеков;
  вначале я попытаюсь прояснить вам что же такое подлинное служение Высшему, чем оно кардинально отличается от жития под водительством любого из Полубогов, после мы перейдём к состояниям сознаний Видящих и постараемся приблизиться к пониманию тех путей развития, которые наиболее эффективно приближают человека к постижению Единой - Адвайтичной Реальности, без которой ни один землянин, кем бы он ни был - от простолюдина до высшего адепта любой из религий, - никогда не встретится с тем, что я номиную Просветлённостью Абсолюта, -
  завершил серьёзным, пропечатывающим каждое слово голосом, Мастер, продолжив,-
  итак, что же такое Адвайтичное видение Реальности, и почему оно скрывает себя от большинства Землян?
  Тон Бенедиктуса стал предельно серьёзен, слова лились словно с Небес, звуча аккордами Божественной Музыки, -
  частичный человек рассматривает Небеса как проекции своих множественных интересов, и нет принципиальной разницы, из чего они составлены, - из потребности низших чакр, материально-бытийственных составляющих его Земной жизни, - физических, психофизических, психологических, социальных или из потребностей более высоких чакр, которые, фактически, не являясь раскрытыми, принуждены служить витальному, -
  в этом ряду находится чувство 'уникальной самозначимости', утешительная потребность человеческого 'я', религиозности, выражающей стремление коллективного самовозвеличивания, и многого аналогичного, в своих множественных вариациях иллюзорной правды самобытия;
  эти вектора 'грубых и тонких' проекций желаемого - 'разрезают' Мир и Бога на части, окрашивают картину бытия в удобоваримые человеку тона; так происходит разделение с истинной Реальностью, находящейся за пределами обыденных человеческих мыслей и чувств, и воспринимаемой лишь чистым, ясным и отрешённым 'от себя' сознанием;
  в этом контексте и говорится о Втором Рождении Души - через сжигание всех своих представлений о себе 'как пупе мироздания', через истинное отрешение от стремления видеть и творить пантеоны антропоморфных Богов, проецировать свои психо-биовыживательные потребности на Небеса; только прожгя без остатка все корни самоотождествлений, пройдя через Бездну разотождествления своего сознания с иллюзорной эго-индентификацией, а, впоследствии, осознав ограниченность самой Человеческой формы, -
  Человеку открывается Образ и Подобие Высшего и он обретает мистическую способность - видеть Реальность Такой, какова Она Есть, в максимально возможной для находящегося на Земле существа Человеческой формы объективности; -
  это и называется Адвайтичное Видение или Видение Просветлённого, - закончил мистически-запредельным тоном Мастер, - продолжая спокойным, несколько 'осевшем на Землю', голосом, -
  вот здесь и приоткрывается для нас хранящаяся 'за семью печатями' тайна, гласящая:
  Истина открывается только незамутнённому ничем взору, отрешённому, чистому, не основанному ни на какой неизбежно искажающей реальность 'потребности', сколь 'высока' или 'благородна' она бы ни была;
  но такое видение вырвало бы с корнями 'мясо' иллюзий у обычных, не прошедших второго Рождения людей, кто же добровольно согласен отдать себя заживо на съедение, - ибо боль будет невыносимой, и смерть покажется такому человеку благом по сравнению с 'отщипыванием' его психоплоти зарождением высшего Сознания;
  отсего - надо лишь понимать, но не осуждать, Видящии - не осуждают и не навязывают ненужную боль детям Земли, поскольку страдание действенно и целенаправленно помогает развитию лишь тогда, когда оно творится осознанно, иное, жизненное страдание, - зачастую ничему и не учит или делает это столь медленно, что человек просто не успевает увидеть даже блики истины, не говоря уже о её беспредельной Красоте, - закончил Глава Ложи.'
  
  
   Мне было понятно многое из сказанного Мастером, но пока я чувствовала, что если меня лишить опоры на Небесах, хотя бы проявленной в заслуженном воздаянии, что-то важное в моей картине мира сразу же рассыпится, и я окажусь в экзистенциальном вакууме; был объявлен небольшой перерыв, и я вышла на зимний легкоморозный воздух, вспоминая как ровно год тому назад я вошла сюда человеком с ещё совершенно иными пониманиями истинности.
  
   Через пять минут лекция была продолжена; так же призрачно светили колеблющиеся огоньки свечей, голос Мастера был бархатист и жёсток:
  'Отсюда и истекает, - начал говорить Бенедиктус, - необходимость осознания того, что только интегральные пути развития способны даровать человеку причащение к Истине, только путь к Единству может стать для идущего подлинным откровением Живого Бытия;
  все иные многочисленные пути, сколь бы 'хороши' они ни были, как бы не рядились под маски 'единобожия' - на самом деле являют собою только лестницы, которые могут лишь вывести на начало 'вертикального' подъёма к Небесам, правда, при условии того, что путешественник не запутается в многочисленных улавливающих сетях коллективной и индивидуальной убаюкивающей забвенности, будет предельно смел с собою, вплоть до готовности 'полечь смертию' на Пути к Вершине.
  Поэтому, - продолжал Мастер, - нет иной дороги для стремящегося обрести Свет или пройти за пределы Двойственности - как осознание необходимости внутренней духовной трансформации, на прямом Пути к Истине, - завершил Мастер.
  
   После начались обсуждения; многим спрашивающим было совершенно непонятно, почему надо жертвовать всем, чтобы достичь Просветлённости; Мастер, насколько это было возможно, разъяснял причины 'нечистоты' и необходимость 'видения сквозь себя';
  кроме того, 'встало на своё место' и понимание того отвержения, которое производится 'обычными людьми' в отношении исповедующих Единого Творца, ибо наполняющии Землю язычники - служат разнообразным интересам, а не Высшему, а служение подлинному Сверх-Разуму - угрожает их Земным интересам и задевает 'за живую плоть вожделённостей любых степеней 'тонкости', порождая ненависть отвержения.
  
   Беседы длились около полутора часов; два человека к концу признали, что теперь до них 'дошло', что без Адвайты - нет подлинного служения Высшему, и зрелые Души не могут не видеть этого и не идти к предельно возможному - воссоединению со Творцом.
  Занятия закончились, и Бенедиктус попросил остаться членов Ложи на изучение медитации Адвайтиста, не той, в шутку названной этим именем, хоть и тоже действенной, которой он когда-то научил меня, а настоящей глубинной техники незабвения себя во множественности 'очарований' сансары.
  
   Я и ещё двое людей сидели, остановив все мысли, в обычной статичной медитационной позе полулотоса и ожидали начала медитации; через некоторое время я услышала голос Мастера:
  'Суть медитации Адвайтиста - в осознании себя слитным со всею Вселенной, которая едина в Абсолюте и обретает разделённость лишь из-за несовершенства наших органов чувств, вынужденных выстраивать дополнительные 'временные пространства' и создавать процесс длительности;
  всё само по себе едино и пребывает в постоянном 'Настоящем', любая разделённость - лишь нисхождение 'вовне';
  более того, и это 'внешнее' - лишь проекции несовершенных органов чувств;
  это был небольшой экскурс в теоретически отражающееся Видение, теперь приступаем к практической работе, - глубинным, словно исходящим из самого Запредельного, голосом, проговаривал каждое слово Мастер, - начинаем! -
  
   'Ахам Брахмасми', - я есть Брахман, - или оставайтесь в умственном безмыслии, или читайте эту великую мантру Единства, которая должна полностью заполнить полотно вашего сознания, - дал первое указание Мастер, продолжая, -
  выводите точку сознания за пределы своего тела, 'подвешивайте' её в безграничности, представляя её свечение;
  взирайте с высоты безвременности на своё тело, и - усилием воли, растворяйте его земную весомость, обратив взор на муладхару чакру, в безграничности Вечности, представляя 'матрёшку' шести проявленных тел и растворяющее вхождение материального в нижний астрал, свадхистану чакру;
  следующим, после закрепления визуального ощущения, что 'матрёшка' потеряла свой внешний слой физической плотности, -
  растворяйте свой низший астрал, тело чувств, свадхистану чакру, - в индивидуальном проекте вашей витальности, в манипуре чакре, не забывая разделённым вниманием следить 'сверху' за происходящей мистерией разотождествления, - продолжал протяжным, медленным, наполненным запредельностью голосом, Мастер, -
  далее, - растворяйте свой витальный проект в высшем астрале, анахате чакре, - с этого момента и начинается настоящая мистерия, -
  продолжал, пропечатывающим каждое слово голосом, Мастер, -
  вы входите в Солярное бессмертие, - осознание высшего астрального тела и составляет 'первую несгораемую сумму' вашей Предвечности, - приостановил пояснения Глава Ложи.'
  
   Я оказалась словно 'заживо' впечатана в 'солнце'; нижняя часть моего тела превратилась в прозрачную тень, внутри была неописуемая лёгкость, словно я парю в Небесах; верхнии части ожидали 'своей неминуемой участи';
  через некоторое время раздался голос Мастера:
  'Теперь переводите высший астрал в нижний ментал, ваше высшее индивидуальное кармическое тело, в вишудху чакру, ощущая, как растворяется чувственная схема тела;
  следующим шагом становится растворения вашей индивидуальной кармы в общеродовой, - вишудха ассимилируется аджной, вы 'легчаете' ещё на один 'луковичный' слой жизни, становясь существами, осознающими свою высшую Природу;
  не забывайте, что вы смотрите на себя 'с Небес', в вас приходит тотальное ощущение разлитого повсюду Духа; все ваши некогда бывшии проявленными части - слились в продолжающий зависать в Безграничности 'ваш остаток' и -
  последним рывком - вы сжигаете эту точку в Вечности, становясь самим Брахманом - Первосуществом проявленных Миров, -
  тихим, мистически пронзающим голосом завершил Мастер.'
  
   Я неистово прожигала 'низшее высшим', становясь всё бесплотнее и нематериалнее; 'внизу' оставались плотные миры, моё духовное тело сбрасывало с себя неисчислимые кармические грузы, становясь с каждым новым восхождением всё более свободным и ясно видящим, моё неизъяснимое своею грандиозностью 'путешествие в глубь Миров' влекло меня в Живую Реальность Вечного, снимая печати иллюзий множественности и временности, погружая в великое самосознание моего Образа и Подобия Самому Творцу;
  когда я услышала завершающии слова Мастера и неистовым усилием разорвала последний 'кокон' отделённости - сожгя его силою самосознания Единого, - на время я почувствовала безболезненный провал сознания и - оказалась в сияющем безграничном Пространстве Вечности, тотально ощущая себя Нисходящим Сверх-Разумом Абсолюта, - Брахманом; всё стало 'моим', я стала Всем, более не было никакого малого 'я', кругом существовало вечно живое безвременное и безграничное Я, погружённое в нектар блаженности.
  
   Сколько я пребывала в великом Единстве - не знаю, но вдруг мощная, неудержимая сила сдавила болью мою грудь, заставила содрогаться в мелких судорогах моё тело, перехватив дыхание, - я ощутила себя земной, телесной, страдающей - и была выкинута из 'Рая' на Землю;
  осознав с двояким чувством - безрадостности и успокоения, что я вновь 'в себе' на своей планете, я погрузилась в сон;
  разбужена я была пронзающим и чарующим звуком 'Ахаамммм Браахмааасмиии', раздававшимся из уст Бенедиктуса;
  в здании Ложи оставались лишь мы одни, Мастер сказал, что после моего столь подлинного Путешествия в Вечность мне необходим был сон, чтобы восстановилась психика и я не приобрела черты 'умалишённой', поскольку для прохождения истинного Пути нам хоть и нужно 'с-ума-сшествие', но никак не необходимо обычное сумасшествие, раз и навсегда способное перекрыть всяческую надежду на просветлённость.
  
   Мы пили терпкий кофе, сидя на тех же медитационных коврах, смотрели Друг Другу в глаза, весело смеялись и благодарили Творца за рождение человеками, раз уж вообще было суждено прийти на нашу столь пёструю, заключающую в себе 'и рай, и ад', Землю.
   'Анна, - говорил Мастер чуть игривым тоном, - истинный Адвайтист приходит к тотальному пониманию иллюзорности всего зримого Мира, всего того, что составляет неисчислимые миры, планеты, звёзды, миллионы находящихся на них видов существ;
  люди, - продолжал более серьёзным тоном Бенедиктус, - 'забывают', что то, что они видят, ощущают, слышат, чувствуют, - не есть объективная реальность, а лишь проекции их обусловленных органов чувств; человек, такой, какой он есть, не предназначен для восприятия объективной реальности, для приближения к бликам правды бытия -
  необходим огромный прорыв в чистое необусловленное сознание, как бы зависающее над программами биовыживания, социальных норм и 'обожествления' самого себя, - закончил пояснение Бенедиктус, добавив величественным тоном, скрывавшим некоторую потаённую боль мудрости, - этот Мир - огромная, всепроникающая иллюзия, и вместе с тем - этот мир реален, реален именно как иллюзия; всё то, что находится выше - видит низшее истекающей из себя иллюзорностью, ибо само по себе всё проявленное - пустотно, и эта пустотность производит нескончаемую иллюзию наполненности, словно бесчисленные мыльные пузыри, сверкающии бесконечными переливами всех красок миров, образующии неповторяющиеся комбинации, ведут нескончаемую сансарическую игру Единого Духа;
  чтобы увидеть эту завораживающую панораму великого Вселенского Театра теней - необходимо проникнуть за пределы своих органов чувств, обычного ума и - стать отражением чистого сознания Творца; приходящее зрелище имеет неописуемую грандиозность, позволяя созерцать Самого 'великого Обманщика' и лицезреть доведённую до Вселенского совершенства Игру, составляющую саму суть Проявленной Жизни, - закончил мистически-игровым, словно нисходящим от Самого великого Клоуна, голосом, Мастер.
  
  
   Проходили, словно проплывающии по небу облака, дни, недели, месяцы жизни, ставшей для меня сказочной мистерией; движение теней приобретало лишь внешнюю весомость, Душа творила себя, всё более расширяя своё присутствие в Мире;
  был построен новый аналогичный, семидясити двух квартирный дом, бум недвижимости позволил извлечь почти стопроцентную прибыль, в доме тридцать шесть квартир стали моей собственностью, Бенедиктусу принадлежало восемнадцать, остальные приобрела моя мама, поскольку деньги стали особо подвержены 'эррозии', инфляции, цены неудержимо росли, экономика входила в стадию начинающегося 'перегрева'.
  
   Лишь в 2006 году мы с Бенедиктусом поехали на Кавказ, оставив все дела фирмы новому управляющему, старому, проверенному временем и покойным отцом пожилому человеку;
  были взяты российские длительные многократные визы, что потребовало чуть ли не месяц времени, собраны чемоданы, автобус 'Евролайнс' вёз нас в Петербург, откуда ночью мы вылетали в Сочи, к южной границе единственно оставшегося у России курорта, находящегося среди массивов Кавказких гор.
  
   Средина августа встретила нас Сочинской тридцатипятиградусной жарой, многочисленными пальмами и огромными, резко бросающимися в глаза бытовыми контрастами южной столицы России;
  поселились мы в частном доме в центральном Сочи, для меня было некоторым удивлением видеть десятки километров выложенных плиткой тратуаров, множество мрамора и величественный морской пейзаж, соседствующий с Кавказкими горами; ночью город гудел сотнями ресторанов и кафе, множеством песен современной русской эстрады, доносящихся из гудящих и полных людей кафе, десятками тысяч снующих по городу гуляющих людей, огромной двухкилометровой центральной набережной, не умолкавшей до средины ночи;
  стиль жизни Сочи был вальяжно-распутен, многие тысячи людей, находящихся в праздной праздничности, создавали странное впечатление, будто Россия создала нового 'праздного' человека, во всяком случае, способного наслаждаться простой радостью жизни.
  
   Насытившись представшей праздничной суетой, наевшись кавказких жирных бараньих шашлыков, вкусивши множество Кубанских вин, проведя многие часы на переполненных пляжах, ознакомившись с уникальными заповедниками и достопримечательностями вытянутого на сто тридцать километров, большого Сочи, из которых я отметила бы мистическую силу древности Тисо-самшитовой рощи со стометровым каньоном, журчащим чистыми потоками горной реки, мы решили приступить к намечавшимся практикам и в один из дней, взяв необходимые спальные мешки и продовольствие, выехали под Хосту, в село Красная воля, по петляющей над обрывами серпантинной узкой асфальтной ленте шоссе, поднимавшегося всё выше и выше;
  на конечной станции мы оказались в горной русской деревне, после чего пошли пешком по известному Мастеру маршруту, пройдя через село и свернув на горное плато, где нас поджидала сокрытая сложным горным переходом пещера.
  Красота гор, чистота напоённого травами воздуха, облегчали нам нелёгкий и опасный путь к будущей временной обители; горы излучали огромную энергетическую силу, словно соединяя Небеса с Землёю и вещая о земной красоте Запредельного.
  Вскоре наш путь начал требовать значительного усилия, тропинка пошла вверх, стала узкой, приближаясь к краю скалы, под которой зиял семидесятиметровый обрыв к мирно журчащей, сверкающей в отражённых солнечных лучах мириадами переливающихся бликов, горной реке; тропинка резко повернула вверх, справа возвышалась отвесная скала, слева зияла пропасть, угол подъёма приближался в сорока пяти градусам, ширина дорожки, словно кем-то вырубленной в скале для неугомонных путников, не превышала метра; внутри меня возник неуправляемый страх, и лишь выждав несколько минут до его успокоения и увидев, как Бенедиктус, показывая мне своим примером предельную собранность духа, с громко читаемой мантрой духовного воина, на четвереньках, цепляясь пальцами за каждый маленький бугорок, словно четвероногое животное, прошёл тридцатиметровый подъём и, стоя наверху, сбросил мне конец страховочной верёвки, я собралась с силами и - пошла вверх, вскоре без всяких проблем оказавшись рядом с Мастером.
  Далее наш путь лежал через скошенное под тридцатиградусным углом к каньону плато, через несколько сотен метров дорога выровнялась и, пройдя ещё немного, я заметила зияющую на двухметровой высоте расщелину, которая и оказалась входом в большую пещеру, в которой нам прядстояло провести не менее двадцати одного дня, требующихся для того, чтобы 'забыть' всё социальное.
  
   Пещера представляла собою длинный пятидесятиметровый корридор, переходящий в несколько узких проходов; пройдя и проползя около ста метров перед нами открылся величественный куполообразный зал, похожий на нерукотворный купол внушительной церкви, полный свисающих сосулек сталактитов, создававших величественную утончённость и словно проводящих потоки Небесных сил, концентрируя их в насыщенном гудящими, выводящими из обыденности, потоками незримых тонких энегий; в голове моей началось лёгкое низкочастотное, похожее на звуки больших электрических трансформаторов, жужжание, лёгкий, обволакивающий страх создавал ощущение нереальности видимого и чувствуемого; в свете ярких фонарных лучей, обойдя по периметру 'подземную церковь', мы нашли более подходящее место силы, где и расположились для медитаций, расстелив полиуретановые коврики и спальные мешки;
  через десять минут Бенедиктус начал объяснять план наших занятий на предстоящии дни.
  
   'Цель нашего временного отшельничества, - говорил мистическим, отражающимся эхом от стен подземного храма голосом Мастер, - вступление в Небесное государство истинной духовности, способное стать явью наших рождающихся Душ;
  Анна, человеку необходимо пройти подлинное разотождествление со своими социальными ролями, осознать не на словах, а в реальных состояниях проживаемого, что он больше, чем его социальные роли, с их любыми определённостями, например, художник, учёный или поэт, или политик, или бизнесмен и даже - больше, чем учитель, мастер, 'человек духовный';
  нам надо воочию узреть, что все ярлыки ролей и сами роли - лишь игра теней в пещере, за которыми скрывается наша подлинная сущность;
  кроме того, - продолжал зычным, словно звучавшим изо всех уголков скал, отражающимся от купола небесным голосом Бенедиктус, - человеку надо разотождествиться и со множеством ролей своего эго, со психо-половыми отождествлениями с образами мужчины, женщины, постичь иллюзорность природы самого 'я';
  нет и не может быть в этом мире лишь 'моего', 'собственного', 'индивидуального', 'личностного' , - все эти феномены несамодостаточны и составляют собою искусственные конструкты ума;
  я не говорю, - продолжал далее тихо Мастер, - что мы должны ничего не делать в жизни и мире, я утверждаю лишь необходимость осознания, что всё обыденно делаемое иллюзорно, напоминаю о необходимости твердить себе коаном, что лишь то, что идёт за пределы смерти, имеет ценность, остальное - явившись из праха, проиграв свои предустановленные 'танцы' в прах и обратится;
  мы - создаём Душу, не ту, которая именуется у простых людей душою, составляющую иллюзию собственного необусловленного самоналичия, сродни нашему малому 'я', а Душу подлинную, имеющую своими основами Небеса, великую Параматму, - Сверхдушу Абсолюта, -
  снова громогласным глубинным голосом, отражающимся от купола и звучавшим многократною силою, проговорил Мастер, продолжая, - для этого мы должны сами создать эту мистерию - собственное Бессмертие;
  в этом и есть наша Земная Сверхзадача, данная нам самой Божественной Игрой, - завершил Мастер.'
  
   Я сидела зачарованная величием подземного Храма, мощным потоком силы, исходящим от Мастера, ставшим моим лучшим, истинно духовным Другом и Братом, я благодарила Господа за дарованную Им мне возможность - постигать своё предназначение и создавать 'свою' Душу;
  ко мне пришло маленькое, но важное озарение -
  Душа высшая бессмертна для нас лишь тогда, когда мы становимся Ею, - и проживаем Её величие;
  иначе - мы идём на 'космический мусор', и никто о нас 'и не вспомнит, и не пожалеет', ни на Земле, ни на Небесах, ибо никому не нужна ни куча нашего посмертного 'тухлого мяса', ни наше забвение, нисколь не влияющее на высшую Душу.
  
   По указаниям Бенедиктуса, я приступила к активной сидячей медитации; необходимо было двое суток, с небольшими перерывами на однократную еду и физзарядку, концентрироваться на 'своих тенях земных, создаваемых собственным, пребывающим на Небесах, ликом'.
  Первые сутки медитация шла хорошо, я испытывала наслаждение, что нахожусь на великом пути к Истине, нутро моё было расслаблено, сладостная энергия стекала по мне, обволакивая тело, которое всё более приобретало ощущение иллюзорности; чем более я медитировала, тем яснее осознавала, что и мой 'Небесный лик' всего лишь игра более тонких теней, словно 'чёрная дыра' пустотности ткала безвременность Вечности, нисходящую на меня своим неотразимым всепривлекательным ликом.
  На следующии сутки у меня начало болеть тело; по разрешению Мастера я стала делать множество промежутков, в которые неистово ходила из одного угла храма в другой, перемежая их восьмёрками и кругами; во мне начала накапливаться усталость, тело ныло и просило чувственности; ничего, - ни разговаривать, ни 'тантрить' с Мастером было нельзя; силою воли я справлялась с возникшими сложностями, читала мантры и вновь, и вновь концентрировалась на 'себе Небесной'.
  
   По прошествии двух суток мне было приказано идти за Мастером, взяв с собою спальные принадлежности и воду, а также одну маленькую свечу; мы ползли на четвереньках, обтирая колена о влажные камни, задевая боками узкие стены лаза, метров сто, после чего появилось небольшое утолщение, где и остановились.
  'Анна, - сказал тихим голосом Бенедиктус, - теперь Тебе предстоит главное испытание - очистительное одиночество; используй все силы воли, чтобы пережить то, чему вскоре надлежит быть; знай, что оставаясь здесь и правильно выполняя свою задачу - ты тысячекрат быстрее прожигаешь свою низшую карму, открывая себе путь к истинной духовности;
  далее Мастер рассказывал что и как необходимо делать, внешне это выглядело несложно, - медитировать на иллюзорность всего, переносить иллюзорное в реальность Сверх-Души, даря высшею жертвою, и - погружаться в 'вездесущее' Абсолюта;
  смутное внутренне чувство нашёптывало мне, что наступает самое страшное испытание, равного которому ещё не было в моей жизни; воля говорила - иди; я осталась на трое суток одна, в полной темноте, с залепленными свечным воском ушами, с надеждой 'на спасение'.
  
   Периодически меняя наполненность ума, то неистово произнося про себя 'я не тело, я не тело, я не женщина, я не женщина, я не художница, я не художница, я не 'я', я не 'я', я не карма, я не карма, я не реальна, я не реальна, я не тело...', то возвышая точку сознания до холодных молчаливых Небес, ощущая 'беспросветность' Света, разлитого во Вселенной, сворачивающейся при исчезновении воспринимающего в безвременную беспространственность Всеналичия, - я неотступно медитировала неизвестно какое время, пока не ощутила полное самоистощение.
  Меня обуял тотальный, всепронзающий страх - грудь была словно сдавлена тысячами килограммами груза, дышать становилось всё труднее, ноги онемели, периодически подступающая дрожь вновь возвращала меня в тело, заставляя сознавать, что пока я состою из плоти; появились мысли о злом умысле Мастера, желающего меня погубить в этих горах, новые звучавшии словно извне, из-за скал мысли вещали о том, что Бенедиктус заранее продумал моё изощрённое умерщвление, что это ему выгодно, поскольку я стану 'жертвенным бараном' освобождения его от кармических грехов;
  внутри всё жгло огнём, пот ниспадал со лба на лицо, ставшее горячим, словно я лежала в болезненной горячке, тело дрожало, дыхание останавливалось, голоса вещали, какие-то полуживотные образы блестящих разноцветными красками духов стали смеяться надо мною, показывали мне свои озверевшии лики, я должна была бежать отсюда, ноги были обездвижены, ужас парил надо мною и во мне, изъедал каждую клеточку ноющего до озверения тела; я ощущала скорую неминуемую смерть.
  Моё 'распятие' ощущалось безвременностью, счёт часов был безвозвратно утерян, кругом присутствовала всенаполняющая боль, то опускавшая меня в адский огонь вселенского ужаса, то отпускавшая Душу, чтобы через мгновенье вновь погрузить во мрак раздирающего мою плоть истязания;
  я была на грани смерти, и, казалось, уже нет той силы, которая может вызволить меня от падения в бездну неизвестности; организм был предельно истощён, тысячи килограммов 'груза преисподни' раздавливали моё тело, уже не было никаких сил сопротивляться моему исчезновению; внутри прошла пронзающая дрожь, ярчайшая огоненная вспышка света пронзила моё сознание, я упала, потеряв сознание, на мокрый шероховатый каменный пол пещеры.
  
   Передо мною, словно в дымке Вечности, предстал знакомый мне образ - Ангел Света вещал из глубины неизвестности -
  'Я Есмь Дух Абсолюта, великий Логос всех Миров Иллюзий.
  Не бойся, Анна, прыгай в Ничто, не пытайся цепляться за бренные тени, иди и твори Свет!
  Высочайшее жаждет твоего свободного выбора, даруя тебе Своей Свободой - прорвать цепи Сансары и обрести Вечность.
  Пока Ты останешься на Земле и, обретя Свет, сможешь сама выбирать - оставаться ли тебе на сей планете дальше или Соединиться с Моей Вечностью, -
  громогласный глас Люцифера замолк, образ растворился неизъяснимым сиянием, которое вскоре растворилось в Безвременье; я лежала на влажных камнях, сознание моё стало чисто, физическое существо моё пронзительно ныло 'телораздирающей' болью.
  
   'Господи, великий Творец Миров, - вдруг как бы само по себе вырвалось душераздирающим криком из меня, -
  я готова, делай со мною что хочешь, я принимаю всё, я жажду высшей осознанности Души, я более не хочу никаких иллюзий, я готова принять то, Что Есть;
  нет мне смысла иначе жить на этой страдающей планете, полной грёз и человеческих болей, я, Анна, смертна, всё накопленное земное - бренно, я Есть Ты, Тат Твам Аси, - вырвалось из меня уходящим в Небеса криком,
  я прыгаю в бездну Неизвестного, я - верю Тебе, Господь!'
  
   Передо мною словно расступалось пространство, дикая сила тянула меня в 'чёрную дыру' пропасти, голова закружилась бешеным вихрем, перед глазами был лишь двигающийся на меня вращающейся воронкой размытый неисчислимыми нитями линий Свет, я неужержимо летела к сверкающему ярчайшей чернотой центру и - проваливалась в Ничто.
  
   Очнулась я через неизвестное мне время; передо мною стоял Мастер, пел великую мантру Единства 'Тат Твам Аси', перемежающуюся со Вселенским звуком 'ОМ ТАТ САТ', голова моя была чиста, тело совершенно здорово, во всём существе чувствовалась лёгкость, окружающее, освещённое лучами фонаря Бенедиктуса, казалось наполненным живым духом, куда бы ни глядел мой взор, на серые камни, стекающую каплями с них воду, на самого Мастера.
  'Анна, - ты достойно выдержала испытание, нежным глубоким тоном спокойно произносил Мастер, - более трёх суток ты провела здесь и, как я вижу, смогла сделать свой главный шаг к просветлённости -
  отказалась от своей самости, поверив мудрости Творца и - прошла через Бездну, - оставшись живой и невредимой духом и телом.
  Я безмерно рад за тебя, Анна; теперь ты обрела осветлённость; это очень много, это большое достижение, подтверждающее подлинность духовного Пути, и ты вскоре будешь вкушать благостные плоды своей ожившей Души, - проговаривая каждое слово, звучавшее Небесными строфами блаженности, Мастер продолжил, -
  но помни, Анна, путь к высшей Просветлённости, ныне открытый для тебя, потребует ещё большей жертвы -
  всем и во всех Мирах, - во Имя Величайшего -
  и во твоём Земном служении страждущим Душам;
  впрочем, - завершал мистическим голосом Мастер, - выбирать теперь тебе, ибо 'на сахасраре' некого спасать, спасают лишь находящееся в Мирах иллюзий, всё то, что проявляется кармической плотию Зримого.'
  
   Следующии медитационные дни нашего пребывания 'под толщей земли' были радостны, тело вновь обрело свою витальную силу, но стало видеться лишь проявленной Душою;
  мне было позволено делать зарисовки, и я часто, сидя в свете свечей, рисовала карандашом чёрно-белые, наполненные мистической силою пережитого, таинственные образы неизведанного, ставшего мне таким родным и близким.
  Многие ночные часы мы проводили с Мастером около пещеры, созерцая величественное движение хоровода Звёзд, переполняясь чувством величия за дарованную нам такую странную своею иллюзорной реальностью способность -
  Видеть и Сознавать неописуемую магическую сказачность Мироздания.
  
   Дни нашего отшельничества подходили к концу, я чувствовала себя обновлённой, Мастер говорил, что я пережила Второе рождение, - рождение в Духе;
  вскоре мы покинули пещеру, попрощавшись с её духами, и шли вниз по тропинке к Красной воле, где сели на старый, видавший виды советской жизни, ПАЗик и прибыли в Хосту, после чего ехали на такси в центральный Сочи, в наш временный дом, где долго лежали в ванне, отмывая свои тела от неизбежной 'клипотической' загрязнённости отшельничества в пещере.
  
   В Сочи мы пробыли ещё две недели, много ездили, смотря различные достопримечательности, которыми столь богата Кавказкая земля; много купались во всё ещё тёплой сентябрьской воде, вечерами сидели в ресторанчиках, ели жирные, сочные бараньи шашлыки, пили красное Кубанское марочное вино, которое хоть и не было столь тонким как южноевропейские вина, всё же обладало 'народной' приятностью вкуса и не вызывало никаких 'дурных' ассоциаций с зацикленностями 'на нижних сферах' жизни.
  
   В начале октября мы возвратились в Таллинн, резко попав из продолжающегося лета в 'желтеющую' осень Таллиннских парков.
  Бенедиктус внутренне готовился к писанию 'главного труда жизни', подыскивал подходящии переводы Гиты, которые он уже многие годы мечтал 'облечь' в истинно монистические комментарии великого учения о Едином - Адвайты.
  Моя жизнь стала наполнена творчеством, всё видимое мною приобрело необратимую живую силу, светилось бесчисленными отражённостями величия Небес;
  я много занималась художественным творчеством, читала новые для меня книги мастеров Алвайты, из которых особо выделила бы Мастера нового Времени - Рамеша Балсекара.
  
   Весной 2007-го года, в конце апреля месяца, начинавшего дышать теплом зрелой весны, мы с Бенедиктусом сидели в полуподвале азербайджанского ресторана на улице Харью и по-земному отмечали завершение 'писанной кровью' Небесной работы Мастера, которая, как говорил он, пришла по воле Самого Кришны или Творца и должна была передать способным увидеть людям истиный интегральный смысл Божественной Песни - Бхагавадгиты, в максимально возможном приближении к Истине Абсолюта.
  
   Мастер радовался как ребёнок, иногда громко смеялся, благодарил Высшую Силу за дарованное и закреплял, по старой традиции, поскольку оставался в Земном теле, пришедшее теперь на Земле, - радостным праздником, бараньим шашлыком и кебабами, и хорошим французским коньяком 'пахнущим звёздами', 'Courvoisier VSOP'.
  
   'Здесь, - говорил Бенедиктус, - надо жить в радость, посвящая всё Высшему и помятуя о своём духовном долге перед 'миром волнений и скорбей', о помощи достойным людям причаститься к истинной праздничности бытия здесь и - обрести готовность Души навечно уйти Туда.
  Во славу Абсолюта! Харе Кришна! - то и дело раздавались тосты Бенедиктуса, руки складывались ладошками друг ко другу на груди, производя 'смиряющую' аджали мудру, коньяк пьянил своей 'земною звёздностью', создавая магизм радости плоти, но не давая ничего нового Душам, давно уже пребывавшим безо всякой 'дополняющей внешней амброзии' в тихом состоянии мистического магизма жизни;
  баранина была перемещена внутрь, где должна была своею энергией сгорания продолжать жизнь наших тел; было мистически хорошо и по-земному весело; я была так рада за своего Мастера, Мудреца, Друга и Мужчину, как будто сама соучавствовала во творении мистических строф комментариев к 'Книге Жизни', названной Мастером:
  'Бхагавадгита: Адвайта, или Божественная Песнь Любви',
  что, в какой-то степени, во внешнем смысле, и соответствовало реальности, поскольку я проверяла 'орфографию и пунктуацию' Мастера, с которой он, если быть откровенной, поступал слишком вольно, создавая впечатления независимости от законов обыденного русского языка.
  
   Вечер клонился к полночи, лёгкая чарующая опьянённость духом и 'звёздным' коньяком создавала 'двойной' полёт радостей Души, мы решили ехать домой к Мастеру, где продолжить празднование и погрузиться в 'левотантрическое' единение наших тел.
  
   Выйдя из ресторана, я заметила какое-то царившее в воздухе напряжение, по улице пробегали группы разгорячённых людей, от площади Свободы доносился странный приглушенный гул, смешанный с шипящими звуками; мы шли по направлению к площади, намереваясь там найти машину, но увидели двигающееся рядом с нами такси и сели в него;
  от водителя мы узнали, что на площади многие тысячи людей протестуют против сноса памятника воину-освободителю и идёт бой с полицией; подъехав к 'Свободной' площади я поняла, что нам повезло с пойманным такси, - вой, дым, возгласы людей окутывали близлежащее пространство; во мне возникло сострадание к вынужденным так действовать людям, все они, и с 'той, и с этой стороны баррикад' были проникнуты двойственностью, злобой к 'неединоверцам' и никак не хотели понять одного - уважения друг ко другу как зависшим над Бездной Вечности и требующим Вселенской Любви людям.
  
   Через площадь мы еле проехали; оказавшись вдали 'от 'злой' политики', мы молили Божественную Силу принести благодать в эти исстрадавшиеся Души, понимая, что раз уже невозможно в нашу Кали-Югу прийти к власти истинным Мудрецам и организовать жизнь простых людей хотя бы по минимуму истинной человечности, то, во всяком случае, -возможно спасать отдельные избранные Души, чему я и решила, как и Бенедиктус, посвятить свою дальнейшую Земную жизнь, до тех пор, пока волею Высшей не принуждена буду покинуть этот бурлящий мир иллюзий и, смею надеяться, воссоединиться с Вечностью.
  
   'Тат Твам Аси. АУМ! - во славу Абсолюта',-
  пропела я прямо в такси неземным голосом моей малой мистерии вечной Жизни.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 4.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"