Гоман Владимир Степанович : другие произведения.

Лес и люди . (трудное начало)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 7.47*9  Ваша оценка:

ЛЕС И ЛЮДИ

Книга первая

Трудное начало

Глава 1. На рубеже веков

Они были первыми

  
   Краевед и журналист Ф. Н. Нургалиев, перелопатив горы архивных документов, по крупицам собрал любопытнейшие сведения о пионерах промышленного освоения родного края, и опубликовал в газете "Караидель" серию очерков. По его данным, землями в центре сырьевой базы, разработка которой в 1929 году была поручена Магинскому механизированному лесопункту, до 1898 года владел генерал-лейтенант Павлов-Антониновский. Такие имения называли тогда дачами. Совокупная площадь дачи была равна 45000 десятин (1 десятина -- 1,09 га), а большую ее часть занимали лесные массивы близ речки Бердяшка от устья до деревни Каирово в границах, примерно совпадающих с границами одного из лесничеств нынешнего Караидельского лесхоза. Главным объектом дачи было стекольное предприятие, более сорока лет очень даже неплохо помогавшее стеклозаводцам сводить концы с концами и при советской власти. Разумного лесопользования предприимчивый генерал тоже не чурался. Его порученцы (четыре приказчика, бухгалтер, конторщик и десять лесников) в 1896 году сумели от лесохозяйственной деятельности получить 60889 рублей валового дохода: 13323 рубля от продажи леса на корню и 47560 рублей за счет переработки и изготовления лесопродукции наемными рабочими. Понятно, что рабочие и порученцы получали за труд лишь обычную по тем временам плату. Однако чистый доход (за вычетом затрат) самого генерала только в этом его имении и только от лесохозяйственной деятельности составил по любым меркам внушительную сумму в 44791 рубль, так как, к примеру, корову в те годы отдавали за 4--5 , а воз огурцов -- за 3 рубля.
   Одним из деловых партнеров генерала был купец второй гильдии Андрей Степанович Манаев. Некоторое представление о сути и масштабах сотрудничества генерала и купца дают четыре контракта, составленные в 1897 году, согласно которым генерал обязался доставить на пристань купца в Магинске 6500 еловых и пихтовых деревьев, 15000 шпал, 10000 пудов сухого мочала и 10000 штук сухого луба. Нет сомнений, что деловые связи двух богачей регламентировали не только эти контракты, так как доверенные лица генерала продавали также дрова, липовые плашки, древесный уголь, смолу и деготь. Да и Манаев не одной только перепродажей занимался. На территории в границах нынешнего Караидельского района, помимо очень многого прочего, ему принадлежали 5000 десятин земельных угодий и пристани в Магинске, Бердяше и Ельдяке (старинное село Ельдяк при заполнении Павловского водохранилища осталось под водой, а располагалось оно наискосок от нынешней Атамановки на другом берегу Уфимки). Закупленный в соседних волостях и свой собственный хлеб, а также другие товары купец на плотах и судах вывозил в Уфу, Саратов, Царицын (Волгоград) и Астрахань. Одной только Россией Манаев не ограничивался и имел деловые связи с французской фирмой Дрейфус, вместе с которой поставлял взращенные на башкирской земле хлеб и лес в Европу. Весьма характерны и дают вполне определенное представление о личностных качествах Андрея Степановича Манаева и факты, отмеченные в воспоминаниях о великой революционной ломке первым председателем Байкинского советского волисполкома П. С. Щербининым. По его словам, Манаев был суровым и кряжистым стариком, который детей своих отправил на учебу в самые престижные учебные заведения за границу, но сам, несмотря на богатство, всем разновидностям верхней одежды предпочитал скромный кафтан, стригся "под горшок" и даже на даче в Магинске имел громадную библиотеку. Не менее красноречивы и из уст в уста передаваемые впечатления старожилов от встреч с Андреем Степановичем. По их словам, этот очень богатый купец и масштабный лесопромышленник охотно и подолгу беседовал с работниками, никогда не мешкал с выдачей зарплаты и собственноручно выжег алебастр, которым оштукатурили стены и потолки внутренних помещений его же магинской дачи.
   Однако в 1917 году и Манаев, и Арацков (фабрикант и земляк В.И. Ленина, в 1898 году купивший у генерала Павлова стекольный завод вместе с прилегающими землями) в одночасье стали "бывшими", а потом и имущество богачей национализировали. Еще через несколько лет началось восстановление порушенной гражданской войной экономики в рамках непривычных еще социалистических производственных отношений. Лесную отрасль реорганизовывали по разработанному по заданию и под контролем Совета Труда и Обороны СССР перспективному плану развития лесной промышленности на период до 1939 года. План положил начало переводу лесной отрасли на промышленную основу. Одним из конкретных проявлений реализации плана стало проведение в 1927 году лесоустроительных работ, в том числе на территории Караидельского района. Руководил экспедицией инженер В. Мамин. По его предложению Аратское лесничество, названное так по несколько переиначенной фамилии последнего частного лица, владевшего стекольным заводом, переименовали в Караидельское. Еще через год лесничество существенно укрупнили, реорганизовав в одноименный лесхоз и поручив опеку над неосвоенными еще лесными массивами вблизи речек Большая Бердяшка и Круш. В результате в составе нового лесхоза, помимо Караидельского, появились Резимское и Крушинское лесничества. А с сентября 1929 года, в левобережной части района, в 18 километрах от давно уже возобновившего выпуск продукции стекольного завода, заработало еще одно промышленное предприятие: Магинский механизированный лесопункт, организованный по приказу руководства треста "ЮЖУРАЛЛЕС", в состав которого входила в те годы большая часть лесозаготовительных предприятий Башкирии. Слово "механизированный" в названии недвусмысленно указывало на стремление руководства треста сделать мехлесопункт лидером среди родственных предприятий. Производственной базой ММЛП стали расположенные в Магинске здания и инженерные сооружения, которые до революции принадлежали лесопромышленнику и купцу А. С. Манаеву.

Манаевское наследие

  
   По единодушному мнению ветеранов, плотина - самое значимое и ценное из всего того, что было передано из некогда купеческого имущества Магинскому мехлесопункту при его организации.
   Плотина эта перегораживала Бердяшку метрах в двухстах от места впадения ее в реку Уфа, соединяя плато, на котором после революции построили Магинск, с обширным лугом (после заполнения водохранилища луг остался под водой), на дальнем конце которого некогда располагались деревни Могилевка и Спасская. Основой плотины служили три срубленных из толстенных плах ряжа, заполненные плотно утрамбованной глиной. В плане они выглядели как очень сильно вытянутые шестиугольники. Стоявшие у берегов ряжи были как бы продолжением пологой и широкой дамбы, отсыпанной по нижнему краю образованного плотиной пруда. Поверх ряжей были проложены прогоны, удерживающие на себе мостовой настил. На обращенных друг к другу сторонах ряжей были укреплены толстые бревна с вырубленными в них пазами, в которых ходили изготовленные из тщательно подогнанных друг к другу толстых досок водяные затворы. Затворы поднимали и опускали рычагами. Один из пролетов плотины был оборудован лотком для пропуска бревен, а прочностные характеристики плотины в целом позволяли поднимать уровень воды в Бердяшке аж на четыре метра. Благодаря этому воды в пруду хватало, чтобы исправно вращать две установленные впритык к плотине водяные турбины даже в самые засушливые месяцы. Одна турбина системой валов и приводных ремней вращала жернова мучной мельницы, устроенной в стоявшем на левом берегу близ плотины двухэтажном бревенчатом доме. Благодаря другой турбине работала лесопильная рама, установленная на правом берегу под дощатым навесом.
   Большой пруд, образованный плотиной, тоже приносил массу практических выгод. Главная из них -- с помощью простейшей обоновки пруд превращали в удобное и вместительное (до 15000 кубометров) молехранилище для сортиментов, заготовленных зимой и сплавленных после ледохода по Бердяшке. Сразу после сплава и все летние месяцы коновозчики вытаскивали из пруда самые качественные сортименты и подтаскивали к лесопилке, где их товарищи выпиливали из бревен доски и шпалы, а также ладили баржи--беляны и загружали их пилопродукцией. Все остальные бревна постепенно, по мере надобности, по лотку перепускали через плотину, сплачивали " под клин, вицу и ромжину" в однорядные плоты и, как и баржи--беляны с пиломатериалами, по Уфимке отправляли потребителям.
   Таковы основные особенности этого по--крестъянски, без проекта и чертежей, но с незаурядной смекалкой и из дешевых местных материалов построенного воистину и в полном смысле этого слова уникального гидротехнического сооружения, ставшего "изюминкой" и "сердцем" технологического узла, почти полвека и при советской власти исправно приносившего пользу людям. Примечательно, что и запас прочности у плотины тоже был российский: мост через плотину устраивали в расчете на лошадей, но в советское время по мосту следовали и большегрузные МАЗы, и гусеничные тракторы. Инженерная оснастка плотины тоже была подобна скроенной и пошитой "на вырост" шубе. Работники ММЛП, демонтировавшие ненужную им мельницу, без проблем установили взамен ее токарный станок и генератор постоянного тока, несколько десятилетий снабжавший дешевой электроэнергией служебные объекты участка и расположенные неподалеку от плотины жилые дома.
   Составной частью манаевского приплотинного технологического узла были также четыре добротных склада. К 1929 году в них уже обосновались ведавшие торговым снабжением населения и некоторые другие организации. Однако склады были большими. Места в них с избытком хватило и для мехлесопунктовцев, разместивших там гараж, собственный обоз и контору. Плотину и три склада пришлось разобрать в конце 50--х перед заполнением Павловского водохранилища. Но четвертый склад -- полутора этажное кирпичное здание, построенное на пригорке близ Уфимки в позапрошлом веке, по сей день используется леспромхозовцами. В прекрасном состоянии и расположенная неподалеку бывшая манаевская дача -- двухэтажный бревенчатый особняк, в котором сначала была школа, а потом разместили управление леспромхоза. Оба здания еще долго будут служить людям. А если начнешь их рассматривать, непременно подумаешь: "Молодцы прадеды! На века строили!" Но смотреть на эти здания и не видеть остального в Магинске невозможно. Потому, чуть погодя, вслед за первым, формулируется в уме и второе: "Деды и отцы тоже "не лыком шиты" были: работая по-новому, не так, как до революции, тоже много хорошего успели они сделать!" Не выпадает из смыслового ряда, начатого словом "...прадеды...", и емкая формула из недавнего прошлого: "...прибавочная стоимость создается лишь человеческим трудом..." В переводе на обыденный язык этот постулат можно изложить и так: материальные ценности, которыми все мы пользуемся, создает не техника, даже самая распрекрасная, а люди, которые техникой управляют. Не менее органично вписывается в смысловой ряд, в котором уже есть слова "...человеческим трудом..." и "...люди...", все и вся определявшее в советское время понятие -- "...коллективизм..." А потому про то, как и из кого формировался коллектив леспромхоза, в этой книге много еще раз будет сказано.
  

Глава 2. Не техника вывозит древесину -- дорога!

Лес в очередной раз выручил

  
   На мой взгляд, ключ к пониманию сути отношения советских людей к лесу в конце двадцатых и в тридцатые годы в заглавных для материалистов словах "...бытие определяет сознание...", которые в данном случае без ущерба для точности может заменить и понятная всем пословица: " Голод -- не тетка!" Не просто недоедали, -- голодали тогда многие. В том числе и родители тех, кто впоследствии "...имя себе сделал...", изобличая варваров--сплавщиков и лесорубов--погубителей. Однако в те годы страна только приветствовала решительные меры по наращиванию объемов лесозаготовок с целью увеличения продаж "зеленого золота" за рубежом и использования накопленной таким образом валюты, в том числе и для смягчения остроты продовольственной проблемы. Обстоятельства были чрезвычайными. Потому разрозненные лесные промыслы объединяли и реорганизовывали в крупные лесопромышленные предприятия в первую очередь в Карелии, Пермском Крае и Сибири. Именно из этих регионов заготовленную древесину по дешевым сплавным путям было проще доставить как в главный лесной порт СССР Архангельск, так и в другие, ему подобные. Лесозаготовителям остальной части страны учрежденный в январе 1932 года наркомат лесной промышленности Страны Советов выделял меньше материальных ресурсов, хотя и требовал бесперебойного обеспечения все возрастающих потребностей страны в лесоматериалах. Заслуженный работник лесной промышленности Башкортостана С.В. Мельников именно это считает главной причиной так и не преодоленного до конца отставания леспромхозов республики от родственных предприятий, базировавшихся в Сибири. Тем не менее, и в предвоенные годы лесная отрасль Башкирии планы и задания выполняла. Не оплошали и магинцы, за первые десять лет работы предприятия (1929 -- 1939 годы) поставившие народному хозяйству страны 620000 кубометров древесины. Но это всего лишь частный успех. А главный итог совместных усилий лесозаготовителей страны таков: все предвоенные годы валютные поступления в казну от продаж лесоматериалов за рубежом по величине уступали лишь выручке от торговли золотом.
  

Где родились, там и пригодились

  
   Молодые, днем запросто управляющиеся с современным оборудованием, а вечерами беззаботно "гуляющие" по Интернету, при случае посмеиваются над инструментом, которым отцы и деды построили все то, чем они в рабочие часы так непринужденно пользуются. Сплошь и рядом, как только речь пойдет про лопату, кто--нибудь ввернет: " Бери больше, кидай дальше, пока летит, -- отдохнешь..." Достается и двуручной поперечной пиле, верой и правдой служившей лесозаготовителям даже в пятидесятые: молодежь нарекла ее: "Дружба--два", и настоятельно рекомендует с бензопилой "Дружба--четыре" не путать. А уж ироничное "...против лома нет приема..." и вовсе крылатым выражением стало. Однако те, кто в тридцатые годы трудились в мехлесопункте и имели в активе лишь лопаты, ломы, топоры, поперечные пилы да немногочисленный парк маломощных (по нынешним меркам) тракторов, явно не тушевались, коль частенько (по свидетельству леспромхозовцев во втором поколении, запомнивших разговоры работавших в ММЛП родителей) говаривали: "Мехлесопункт -- не кормопункт!" Судя по этому, они были уверены, что поставленную задачу -- приступить к механизации вывозки и за счет этого год от года наращивать производство лесопродукции -- обязательно выполнят. Специалистам без пояснений понятна дерзость мехлесопунктовцев. Для остальных краткая справка про технологию тех лет, определившую требования к работникам, набиравшимся в предприятие.
   С незапамятных времен процесс превращения красующихся в лесу деревьев в дрова, доски, мебель и все остальное, нужное обществу, состоит из нескольких переделов работ. Первый -- деревья валят и обрубают с них сучья, то есть превращают в хлысты (заготовка). Другой передел -- хлысты распиливают на бревна или чураки (разделка). Еще один -- бревна и чураки доставляют туда, где их используют либо в круглом виде, либо подвергают дальнейшей переработке (вывозка). Все переделы трудоемки. Однако лесорубам до поры, до времени приходилось " ...по одежке протягивать ножки...". Даже в начале пятидесятых на валке использовали они лучковые (похожи на большие ножовки для резки металла), а иногда и поперечные пилы. Ими же лесозаготовители прямо на лесосеке (на сленге лесорубов: " у пня ") разделывали хлысты на сортименты. До появления тракторов и автомобилей вывозку производили гужевым транспортом и старались с максимальной выгодой использовать особенности и рельеф местности. Потому заготовку вели преимущественно в прилегающих к сплавным рекам лесных массивах. Если горы рядом с реками были крутыми, то на них устраивали лесоспуски. Зимой -- прямо в грунте, в остальные времена года -- лежневые (из бревен). Сортименты к лесоспускам подтрелевывали лошадьми. Однако основную массу древесины вывозили зимой по улучшенным снеговым дорогам на колодках (конных санях) с подсанками или без подсанок. Реже делали иконно -- ледяные дороги. По ним лес возили на специальных санях "Панкосани ". В этом случае нагрузка на рейс была значительно больше. Конно--ледяные дороги устраивали, нарезав в грунте колеи по ширине саней и обледенив их.
   Были и дороги круглогодового действия: конно--лежневые и конно--диковильные. Обе разновидности дороги были подобны простейшему рельсовому пути. Лежневые дороги строили на ровных и без крутых поворотов участках. Диковильные дороги (названы так по фамилии изобретателя) -- в местах со сложным рельефом. На лежневых дорогах вместо рельсов на шпалы деревянными втулками крепили выпиленные на шпалорезке брусья или вытесанные топором под брус бревна. На диковильных -- костылями прикрепляли к шпалам металлические рельсы. Как по конно--лежневым дорогам, так и по конно--диковильным сортименты везли на вагонетках, которые тянули лошади. Лесовозные дороги, как правило, примыкали к нижним складам у сплавных рек. Расстояние вывозки доходило до 10 км. Молевой сплав в те годы проводили и по малым рекам, таким как Тюй, Бердяшка, Байки и Большая Бердяшка. Сплав начинали и сразу после ледохода, и во время ледохода, а иной раз и до ледохода -- в этом случае по всей длине сплавного пути прорубали во льду прорубь. На более полноводных реках, таких как Уфимка и Юрюзань, проплавленную по малым рекам древесину сплачивали в однорядные плоты, а потом отправляли потребителям. Еще одна особенность лесозаготовительных работ тех лет -- все делалось вручную, в основном поздней осенью и зимой, силами мобилизованных для исполнения "трудгужповинности" колхозников, работавших под руководством кадровых работников лесопромышленных предприятий.
   Именно эта особенность вместе со словом "механизированный" в названии предприятия обусловили повышенные требования к тем, кто на рубеже двадцатых и тридцатых устраивался в мехлесопункт. Работа в промышленном предприятии была и престижной, и выгодной. Потому новых работников брали с большим разбором. Механизаторов -- только опытных (подробно о них -- чуть позже). Но особо рады были людям смекалистым, с организаторской жилкой, в расчете на то, что в летние месяцы они будут простыми рабочими, а в сезон лесозаготовок, назначенные десятниками, будут организовывать труд колхозников. Десятник тех лет по значимости не уступал сегодняшнему мастеру. Многие из них через некоторое время стали или мастерами, или технологами, или техноруками. Некоторые -- начальниками. И все они, пока не ушли на пенсию, всегда были в числе тех, кто задавал тон в предприятии. А на вопрос: "Откуда родом те, кто в 1929 году составил "ядро" коллектива?" -- леспромхозовцы во втором поколении Н.А. Сысолов (трудовой стаж 52 года), Г.Н. Хотнюк (трудовой стаж 42 года), П.Г. Патрушев (трудовой стаж 56 лет) и В.А. Гробова (трудовой стаж 28 лет) не задумываясь, ответили: "Большая часть первых мехлесопунктовцев были коренными жителями района; приезжих было немного -- только некоторые руководители и часть специалистов". А свои слова аргументировали такими подробностями:
   В позапрошлом веке Магинска, как обособленного от других и имеющего собственное название населенного пункта, еще не было. Большая часть плато, ограниченная с юго-востока речушкой Мускульда, а с запада Бердяшкой, на котором после революции построили, и год от года все в большей степени благоустраивали поселок, в 1928 году получивший официальное название Магинск, было покрыто еще густым лесом. Лишь на вдающемся в русло Уфимки и образующем мыс юго-западном крае плато стояли три здания, которые по сей день "в работе". Бывшая двух этажная бревенчатая манаевская дача используется как контора леспромхоза. Бывшую каменную манаевскую лавку переоборудовали в теплый гараж для легковых автомобилей управленцев леспромхоза. В одном конце кирпичного полутора этажного бывшего манаевского мучного склада ныне леспромхозовский магазин, в другом - леспромхозовский же цех размолу зерна. Остальные объекты манаевского дореволюционного образца многоцелевого "технологического узла", "изюминкой" и "сердцем" которого была устроенная в устье Бердяшки плотина, демонтировали при заполнении Павловского водохранилища. Тогда же исчезли с карты района деревни Спасская, Могилевка, Казанка, Мускульда, Усть-Юрюзань, Старый Бурунгут и Тавальян. Когда их основали, старожилы не помнят, но в начале девятнадцатого столетия все эти деревни уже были и располагались на левом, более низком, - на этом участке реки - чем правый, береге Уфимки. Выше всех по течению реки, немного наискосок от высившегося на высоком правом берегу Бердяша - до революции именовавшегося Старым Перевозом, располагалась деревня Спасская - до революции называвшаяся Барской. Примерно в километре от Барской, рядом с сохранившимся по сей день кладбищем, была деревня Могилевка. Между этими деревнями и устроенной в устье Бердяшки плотиной был обширный луг. Большую часть луга занимали пашни. Но расположенные рядом с образованным плотиной прудом, а также руслом Уфимки, небольшие участки луга использовали как "производственную зону", на территории которой располагались производственного назначения объекты и строения. А все это, вместе взятое, в позапрошлом веке именовали по фамилии владевшего всем этим купца, то есть - "Манаевская пристань". Чуть ниже пристани располагалась деревня Казанка. Еще ниже по течению, рядом с устьем впадающей в Уфимку речушки Мускульда, располагалась населенная татарами и башкирами деревушка с тем же, что и у речушки, названием. Еще ниже по течению реки, рядом с местом впадения в Уфимку Юрюзани, располагалась деревня Усть-Юрюзань. Несколькими километрами ниже устья Юрюзани и тоже на левом берегу Уфимки, немного наискосок от расположенного на правом берегу Нового Янсаитово, была деревня Тавальян. В нескольких километрах от устья - вверх по течению Юрюзани, на левом ее берегу, была еще одна деревня, - Старый Бурунгут, - значительная часть уроженцев которой, как и всех остальных деревень, ранее названных, в тридцатые годы устроились на работу в лесопромышленные предприятия левобережья района. В том числе, в Магинский мехлесопункт. Однако поговорить с теми, кто в тридцатые годы работал в ММЛП, уже нельзя. Это про них слова поэта: "Иных уж нет..." Но память о них не угасает с годами, а лишь трансформируется в иные, и не всегда сразу распознаваемые формы. Одно из свидетельств тому - улицы Спасская, имени Чиркова и Казанка в Магинске, и расположенный в этом поселке на улице Спасская парк имени Якова Чиркова - родившегося и выросшего в деревне Барская героя гражданской войны. Да и улицы Магинска, официально именуемые Лесная, имени Салавата и Речная, таковыми редко еще когда называют: чаще говорят - Мускульда, однако и в таких случаях никто пояснений пока не требует. По той же причине очень многие, и не так уж редко, а особенно - когда взгрустнется, так любовно и трепетно перебирают старые фотографии. Некоторые из таких фотографий помещены и в конце каждой главы этой книги.
  

Сплавной путь -- старший брат лесовозной дороги!

  
   Маститые литераторы на страницах очень популярных в советское время "толстых" журналов, таких как "Москва", "Нева" и "Сибирские огни", о сплавщиках чаще всего писали как бы "вскользь", то есть ровно столько, сколько надо было для развития основной темы. Лишь Сергей Сартаков в повести "Ледяной клад" очень правдиво и с явной симпатией описал и неустроенный быт, и неординарные условия труда, и волновавшие сплавщиков проблемы. Зато для публицистов лесная отрасль всегда была "лакомым кусочком". В восьмидесятые годы они в пух и прах раскритиковали лесозаготовителей за засорение рек, хотя знали, что сплавляли они лес лишь до тех пор, пока промышленность не наладила выпуск эффективной с экономической точки зрения техники, пригодной для транспортировки на большие расстояния хоть деревьев с кроной, хоть хлыстов, хоть любого размера бревен. То есть той самой древесины, которая -- и это никто оспаривать не насмеливается -- при любых режимах и во все времена для сбалансированного развития экономики крайне необходима. До поры, до времени сплавлял лес по малым рекам и Магинский леспромхоз. Ветераны--леспромхозовцы З.Г. Сафин, Н.А. Сысолов и З.М. Максютов в молодости поучаствовали и в этих работах. По их словам, вот как все это было:
   Сплав вели по речкам Бердяшка, Байки и Большая Бердяшка. Верхний склад на Бердяшке был чуть повыше места впадения в Бердяшку ручья Быргат. На Большой Бердяшке -- километрах в пяти вверх по Бартым--логу от Комсомола. На речке Байки -- неподалеку от нынешнего поселка нефтеразведчиков. Все верхние склады располагались непосредственно на берегах речек. Места, где планировали "накатать" штабеля, выравнивали, насколько это было возможно. Сортименты на верхние склады из разрабатываемых поблизости (чаще всего поздней осенью и зимой) лесосек подвозили "гужом": когда -- на колодках (разновидность конных грузовых саней), когда -- волоком. Длина сортиментов была 4,5 и 6,5 метра. Укладывали сортименты в рядовые штабеля: сначала две толстые прокладки, затем, поперек прокладок, ряд накатанных вплотную друг к другу бревен; потом опять две, но уже тонкие, прокладки, а на них снова ряд бревен: и так далее -- еще 10--12 рядов. Сброску заштабелеванной древесины производили сразу после ледохода хотя и вручную, но всего несколько дней. Очень важно было сделать это пока еще "играли лога", чтобы и древесину быстро проплавить, и в то же время не допустить образования на излучинах речек "лап" и "заломов" из застрявших бревен. Потому в дни проведения сплава поселки лесозаготовителей пустели. Баграми орудовали и стар, и млад, и простые рабочие, и управленцы. Болотных сапог тогда еще не было. Работать приходилось чаще всего в лаптях. Начиная с сороковых годов, изредка выдавали "бахилы" -- нечто вроде чулок из прорезиненной ткани, с верхом как у горловины вещмешка, и с такими же, как у горловины вещмешка, тесемками, которыми повыше икры и пониже колена закрепляли бахилы на ногах. И еще одна особенность молевого сплава тех лет: уставшим или продрогшим работникам для бодрости по первой просьбе давали (в счет зарплаты) спирт, хотя, иной раз, и не самый лучший. Бывало, с Красноурюшевского спиртзавода привозили даже спирт--сырец. Однако приличествующие спирту "градусы", в том, что подавали "искупавшимся" в ледяной воде сплавщикам, по словам ветеранов, всегда были.
   Именно так даже после войны (последний сплав на Байкинке был в 1946 году, на Большой Бердяшке -- в 1950, на Бердяшке -- в 1955 году) леспромхозовцы помогали коллегам--сплавщикам доставлять заготовленный лес потребителям. По каждой из этих трех небольших вроде речек ежегодно сплавляли до 15000 кубометров древесины. Конечными пунктами проплава соответственно были: на речке Байки -- ее акватория выше ежегодно устраиваемой неподалеку от Усть--Байков передерживающей запани; на Бердяшке и Большой Бердяшке приспособленные под молехранилища пруды, образованные сооруженными в устьях речек (около Магинска и Абдуллино) плотинами. Абдуллинская плотина была меньше магинской, и жернова устроенной рядом с ней мельницы вращала не водяная турбина, а мельничное колесо, однако и на ней был лоток для пропуска сплавляемых по речке бревен. Приемку--сдачу древесины по количеству и качеству лесорубы и сплавщики делали, где как удобнее: чаще -- на верхних складах, иногда -- после пропуска бревен через плотины. Именно на этом переделе работ происходила "смычка" (очень популярное в довоенные годы слово) сплавщиков и лесорубов, совместными усилиями радикально преобразовавших малолюдную до того лесную зону района. Другое, рассчитанное на неспециалистов, отступление таково: интенсивной разработке лесных массивов всегда предшествует проектирование новой лесовозной дороги, рядом с которой строят потом свои поселки лесозаготовители. Трассы таких дорог, как правило, прокладывают в долинах больших и малых рек. А если охватить лесовозную дорогу со всеми ее ответвлениями одним взглядом, откуда--нибудь сверху -- она, почти всегда, похожа на дерево. Основание "дерева" -- это нижний склад у устья малой реки, впадающей в более полноводную реку. Ствол "дерева" -- основная часть трассы, построенная в долине малой реки, такой как Бердяшка, Круш, Большая Бердяшка или Кирзинка. Самые крупные "ветви дерева" -- это так называемые "лесовозные ветки", проложенные по долинам впадающих в малую реку ручьев, таких как Быргат, Баяз, Ачит, Мага или Медянка. Продолжают как бы "скелетную основу дерева" так называемые "лесовозные усы", проникающие по логам в самые укромные и отдаленные уголки. А окончательно формируют "крону дерева" подлежащие разработке делянки, как листочки к веточкам, примыкающие к кончикам лесовозных усов на территории сырьевой базы предприятия.
   И еще одно отступление: заголовком второй главы стала несколько переиначенная присказка лесорубов: " Не лесовоз везет, а дорога!" Уверен, любой автомобилист, хоть единожды "отведавший" ухабистой проселочной дороги, сразу же приравняет это утверждение к аксиоме, и дополнительных пояснений не потребует.
  

"...ой, вы кони, вы кони стальные..."

  
   Песня, строка из которой вынесена в заголовок, была до войны очень популярна. "Прокати нас Петруша на тракторе..." -- тоже шлягер тех далеких уже лет. А отснятый в те же годы фильм: "Трактористы" -- и в третьем тысячелетии иногда показывают по телевизору. То есть, иначе говоря, механизаторы перед войной были в одном ряду с летчиками, полярниками и метростроевцами. Именно они решали главную для мехлесопункта задачу: наработать эффективные технологические схемы использования механизмов на вывозке, со временем полностью механизировать вывозку, и за счет этого увеличить производство лесопродукции. Материальная база, которой располагали магинские механизаторы, была по тем временам вполне удовлетворительной. Гаражом служил просторный манаевский склад на левом берегу Бердяшки в Магинске, сложенный из известняковых плит, скрепленных известняковым же раствором. Пол бывшего склада был вымощен поставленными на торец и тщательно подогнанными друг к другу дубовыми чурбаками квадратного сечения. Он был настолько прочен, что тракторы без нужды под открытым небом не оставляли, а на ночь загоняли в гараж. Тракторов было около десятка. Гусеничные тракторы -- трех марок: " Коммунар", "Калитраки" и ЧТЗ "Сталинец". Колесные тракторы -- двух марок: "Универсал" и "Фордзон". Разнотипность тракторов затрудняла техническое обслуживание и эксплуатацию. Тем не менее, механизаторы мехлесопункта за несколько лет опробовали все возможные схемы применения тракторов для сортиментной вывозки: колесных -- на круглобалочной, гусеничных -- на улучшенных зимних, а летом и на проселочных дорогах.
   Круглобалочную дорогу мехлесопунктовцы построили от лесоспуска в Резим--логу до Комсомола. Конструктивно дорога была во всем подобна рельсовому пути, но вместо рельсов на ней к шпалам крепили прочно соединенные друг с другом (стесанные с нижней стороны и одинакового диаметра) бревна. Колесные пары вагонеток были заводского изготовления, а глубокая выемка -- как у автомобильных дисков -- на внешних обводах колес гарантировала надежное сцепление с дорогой. На верхнем складе вагонетки загружали сортиментами вручную. Колесный трактор легко тянул состав вагонеток по дороге, заменяя тем самым чуть ли не табун лошадей. Однако эксплуатировали эту дорогу недолго, сочтя более выгодным сделать упор на использовании для вывозки сортиментов гусеничных тракторов. Особенно производительно работали они на зимней вывозке. На сцепе из нескольких тракторных саней за рейс вывозили по 150--200 кубометров. "Зимник" для гусеничных тракторов устраивали от верхних складов в долине речки Мага до ее устья и далее, уже по долине речки Бердяшка, на нижний склад (в те годы его называли лесной биржей), располагавшийся на левом берегу Уфимки между плотиной и деревней Спасская. За поддержание ледового покрытия зимника в надлежащем состоянии отвечала дорожная бригада, имевшая в своем распоряжении тракторный прицеп, оборудованный "колерезом", то есть приспособлением для нарезки в уплотненном снегу колей, по которым скользили при движении полозья загруженных сортиментами тракторных саней. На этом же прицепе возили большую бочку с водой, необходимой для обледенения нарезаемых колей. Не дремали и изобретатели лесной отрасли. Произведенная по их рекомендации замена применявшиеся первоначально двух полозных тракторных саней на трех полозные (основным у таких саней был средний полоз, два других -- обеспечивали устойчивость), дала возможность существенно увеличить количество вывозимой за один рейс древесины. Но время тракторов на сортиментной вывозке уходило, хотя использовали их на вывозке и в войну, и даже в послевоенные годы. Главная тому причина - попытки возить бревна на установленных на чугунные колеса тракторных санях летом должным успехом не увенчались: колеса вязли в грунте после малейшего дождика. Да и промышленность страны со временем освоила массовое производство пригодных для использования в качестве лесовозов автомобилей. В конце тридцатых годов появились они и в мехлесопункте. Но это уже совсем другая история. Об этом -- позже. А в следующей главе про то, какими методами решались в те годы "кадровые", если позволительно так сказать, проблемы...
  

Глава 3. Спецпоселок N 8

Из песни слов не выкинешь...

  
   В конце двадцатых годов и в Башкирии началась коллективизация, а вместе с ней -- раскулачивание. Ученые мужи исписали по этому поводу горы бумаги. Многие стали докторами. Некоторые, во второй половине восьмидесятых лукаво переписавшие старые диссертации, были обласканы и демократами. Но те, кого в ходе коллективизации объявили кулаками, на вопросы: "За что? Кто? Ради чего властные структуры тех лет так сделали?" -- отвечают просто, без ссылок на труды ученых мужей, а все наболевшее и выстраданное примерно так излагают:
   -- Да ни за что! Работали, как и все. Политикой не интересовались. А если кто из нас и жил лучше соседей, так потому только, что семья большая была или работал других старательней...
   -- Активисты из комбедов. Те еще горлопаны были. Как идти на работу в поле -- их не дозовешься. А вот покомандовать очень любили...
   -- Тогда не знали. Нам не докладывали. А тот, кто еще не знает, пусть судит сам по тому, как тем, что имели мы, и нами самими распорядились. Наше имущество властные структуры тех лет обобществили и за счет этого организовали колхозы, а самих под конвоем и за одну только "пайку" заставили: кого -- заводы строить, кого -- каналы прокладывать, кого -- на лесоповале трудиться...
   Сомнений в том, что все было именно так, сегодня нет. Практически всех раскулаченных вскоре после смерти Сталина реабилитировали, а в конце восьмидесятых годов даже выдали небольшие денежные компенсации. Но в довоенные годы их считали преступниками, обращались соответственно, а Магинский мехлесопункт со временем планировали преобразовать в предприятие круглогодового действия. Судя по всему именно все это, вместе взятое, стало главной причиной того, что поздней осенью 1930 года в глухой лес в нескольких километрах от Магинска в течение месяца этапировали около ста спецпоселенцев.
   Доставили их из пяти районов Башкирии: Аургазинского, Бирского, Благовещенского, Дюртюлинского и Кигинского. Привезли налегке -- в том, в чем они были, когда пришли по вызову в сельсоветы, где их уже ожидал конвой. Они--то и основали поселок, в документах чекистов зарегистрированный как "спецпоселок N 8", а чуть позже получивший официальное название Березовый Лог: сокращенно -- Берлог.
   Примечательно, что Берлог строился по схеме, по которой в последующие годы строили свои новые поселки лесозаготовители. Первыми заложили комендатуру (чекистский аналог конторы), баню, столовую, магазин, больницу и жилые бараки -- в основном на шесть квартир. Чуть позже, по прибытию семей -- школу, детский сад и клуб.
   Семьи сосланных доставили в Березовый Лог в 1931 году. Первые из них прибыли в марте. По сравнению с главами семейств, при доставке к месту поселения женщинам, старикам и детям были сделаны послабления, но небольшие. Привозили их чаще всего на подводах. С собой позволили взять лишь очень немногое из нажитого тяжким крестьянским трудом -- часть одежонки, посуду и скудный запас продуктов. Режим содержания поначалу был очень строгим. Власть коменданта поселка ничем не ограничивалась. Без его разрешения нельзя было даже отлучиться в соседние деревни обменять вещи на продукты. Нарушителей задерживали и милицейские посты -- на дорогах, и активисты -- в деревнях. Большая часть таковых отделывались кратковременным заключением в "кутузку" -- или в Караиделе, или в Берлоге. Но, бывало, -- нарушители попадали и в тюрьму. Некоторые вообще сгинули без следа. Работать обязывали всех. От выработки зависела величина пайка. Были случаи, когда ослабевшие от недоедания люди умирали по дороге на работу.
  
  

Спецпоселенцы

   Ольга Васильевна Суслова родилась в 1910 году в Благовещенском районе Башкортостана в крестьянской семье. В 1928 году вышла замуж за Семена Алексеевича Кропотова, единственного сына кузнеца из деревни Багышлы того же района. Семья Кропотовых жила по тем временам зажиточно. Дом был новый и просторный, на каменном фундаменте и покрыт железом. Были и добротные надворные постройки: конюшня, хлев, баня и амбар. Кроме того, была еще кузница. Был и земельный надел.
   Муж со свекром от темна до темна трудились или в кузнице, или в поле: наемных работников у них никогда не было. Ольга Васильевна и свекровь управлялись дома со скотиной, которой -- даже по сегодняшним меркам -- было не так уж много: корова, лошадь, овцы, свинья и куры. Они же обихаживали огород, а при нужде в том помогали мужчинам и в полевых работах.
   Однако в конце двадцатых размеренному укладу жизни пришел конец: в деревне организовали колхоз. Вступили в него и Кропотовы. Но вскоре их исключили из колхоза. Чем это грозило в те времена, все знали. Потому свекор, опасаясь высылки, уехал из деревни. Дома остались молодые и больная свекровь. Семен Алексеевич и Ольга Васильевна предшествующую высылке зиму проработали на лесозаготовках в своем районе. Казалось им даже, что все обошлось. Но осенью 1930 года Семена Алексеевича вызвали, не сказав зачем, в сельсовет. Домой он уже не пришел. В тот же день его отправили в Благзавод, а оттуда -- вместе со многими другими -- на пароходе в Магинск и далее, уже пешком, в лес -- на полянку в долине речки Мага, где намечено было построить спецпоселок N 8.
   Мужа выслали, когда Ольга Васильевна еще не оправилась после родов: ребенку была от роду неделя. Нелегко было и ей, и больной свекрови без помощи мужчин обеспечить себя хотя бы хлебом насущным. А тут еще настойчивые требования освободить дом: местный актив частенько (выдворив предварительно хозяев) проводил в нем собрания, и собирался открыть ясли. Потому--то в июле 1931 года на двух подводах отправили в Березовый Лог и Ольгу Васильевну с грудным ребенком, и ее свекровь -- Наталью Алексеевну. В Берлоге они вселились в недостроенный барак, в котором были только стены, пол да потолок. Окна, дверь и печь сделали они уже потом. И в первую же неделю им со свекровью пришлось выйти на работу. А о том, что довелось испытать семье Кропотовых, говорит хотя бы то, что трое первых детей у них умерли. Выжили и выросли только дочь Дина и сын Александр: Дина родилась в 1935 году, Александр -- в 1941.
   Николай Егорович Выгузов тоже не по своей воле прибыл в Березовый Лог. Родился он в Караидельском районе в деревне Тураево. Крестьянами были все, скольких он помнит, его предки. Семья была большая, детей -- пятеро: Михаил -- 1908 года рождения, Павел -- 1910, Иван -- 1912, Николай -- 1914, Анна -- 1917. Старший брат -- Михаил, еще до смерти матери был отдан в сыновья бездетному односельчанину деду Кузьме и с ними не жил. Но отец после смерти матери (в 1920 году) женился еще раз. Через некоторое время появились дети от второго брака. И хотя хозяйство у отца по те временам было немалое -- пара лошадей, корова с подростками и овцы, такой большой семье дохода только с хозяйства на прожитье не хватало. Потому--то Николай в школу пошел лишь на четырнадцатом году. Но проучился только два месяца и бросил. Ради пропитания в ноябре 1928 года ему пришлось уйти на заработки в леспромхоз. Работал сначала в бригаде плотников на строительстве конно--ледяной дороги в долине речки Кирзинка. По возрасту и силе поручали ему тогда только пригляд за костром и кипячение чая. Но и это нелегко было сделать в лаптях вместо валенок и ветхой одежде. Грядущее глобальное потепление в те годы еще не ощущалось. И зимы были лютые: тридцати--сорокаградусные морозы для периода с ноября по март были не исключением, а нормой. Когда дорогу достроили и начали эксплуатировать, Николай стал работать на ее очистке от снега. Весной и летом 1929 года, будучи всего--то пятнадцатилетним подростком, -- на очистке от порубочных остатков лесосек, а также окорке и погрузке балансов. Затем, вплоть до лета 1931 года, сначала на Атамановской круглоблочной дороге -- рабочим на погрузке и разгрузке, а потом на строительстве Яман--Елгинской УЖД -- на возведении земельного полотна.
   В начале лета 1931 года Николай вернулся в родную деревню. За год до того его отец с мачехой и детьми от второго брака уехали, не сказав куда, -- они опасались раскулачивания. Не было уже и лошадей, и сельхозинвентаря, и большей части вещей. Кто, когда и почему все это забрал -- Николай даже не попытался узнать: небезопасно тогда это было. Он просто стал жить в разоренном доме вместе с братьями Павлом и Иваном и сестрой Анной. Павел и Иван работали тогда на сплаве. Николай тоже устроился на работу в недавно организованный колхоз "Пятилетка". А четырнадцатилетняя Анна вела немудреное хозяйство да ухаживала за небольшим огородом. В семье Выгузовых наемных работников никогда не было. Потому все четверо никакой вины за собой не чувствовали. И были уверены, что их не тронут. Но они ошиблись. В середине лета 1931 года Николая вместе со старшими братьями задержали и на телегах увезли сначала в Байки, а потом в Аскино. Николая, поначалу, как малолетнего, отпустили: ему было 17 лет. Но и недели не прошло, как забрали не только его, но и сестру Анну. Было это так. Николай работал в поле. Подошел к нему бригадир. Велел идти домой. У дома уже ждала подвода. Пока он с сестрой грузил на подводу "шмотки" (вещами их нельзя было назвать), соседи собрали для них котомку с продуктами -- и в Аскино. Там и встретились они со старшими братьями. Вместе с ними их увезли на станцию Щучье Озеро, и вместе с ними пять суток в телячьем вагоне ехали они в далекую Иркутскую область.
   Высадили всех высланных неподалеку от станции Черемхово в чистом поле. Расселились они в наспех сооруженных шалашах и без раскачки принялись за строительство спецпоселка Шадринск. Поселок строили для будущих работников расположенных неподалеку угольных шахт. Именно там стали работать высланные, после того как достроили бараки и служебные объекты нового спецпоселка. Режим содержания в Шадринске был не жестче, чем в других такого же типа учреждениях. Но тянуло на родину. И в разное время братья Выгузовы сбежали из Шадринска. Но недолго довелось им побыть вольными людьми. Николая задержали весной 1933 года, когда он работал на сплаве на Уфимке. После недолгого заключения в КПЗ -- его отконвоировали в Березовый Лог. Чуть позже в Березовый Лог привезли и обоих его братьев.
  

Казарменный социализм: теория

  
   Сдается, не приспело еще время давать однозначную оценку В.И. Ленину. На мой непросвещенный взгляд, пока еще, если будет в том нужда, разумнее ограничиться повторением слов Герберта Уэльса " ...кремлевский мечтатель..." и первой части афоризма новейших времен политика " ...хотел как лучше...". И сделать так хотя бы потому, что и Петра Великого его современники, и в первую очередь родственники тех, кому "крутой" реформатор лично отрубил головы, явно не так, как мы сегодня, величали-жаловали. Тем не менее, я уверен, все россияне сойдутся в том, что рассказывать про советский период в истории страны и не цитировать Ленина -- некорректно. Подчеркиваю также: все цитаты из документов, написанных основателем СССР еще до гражданской войны, в относительно спокойные ноябрь и декабрь 1917 года, впоследствии названные месяцами триумфального шествия советской власти. Итак, приступаю:
   В статье: "Наброски программы экономических мероприятий" -- Ленин одну из задач основанного им государства определил так: "Централизация потребления путем принудительного объединения в потребительные общества". (22 ноября 1917 года). Развивая свою мысль, в проекте одного из декретов он отметил: "...потребительные общества национализируются, обязуясь включить в свой состав все население данной местности поголовно".(24 -- 27 декабря 1917 года). В проекте другого декрета им же написано: "Вводится всеобщая трудовая повинность. Все лица обоего пола с 16 до 55 лет обязаны выполнять те работы, которые будут назначаться... органами советской власти". (14 декабря 1917 года).
   Не только о трудовом соревновании и статья "Как организовать соревнование?", написанная 24 -- 27 декабря 1917 года. Начало вроде бы безобидное:
   "В какой коммуне, в каком квартале большого города, в какой деревне нет голодных, нет мерзавцев из лакеев буржуазии, саботажников, называющих себя интеллигентами? В какой больше сделано для повышения производительности труда, для постройки новых хороших домов для бедноты, для помещения ее в домах богачей, для правильного снабжения бутылкой молока каждого ребенка из бедных семей? -- вот на каких вопросах должно развернуться соревнование коммун, общин, Советов. Однако в этой же статье есть и рекомендации, как убеждать не согласных. Дословно это звучит так: "Тысячи форм и способов практического учета и контроля за богатыми, жуликами и тунеядцами должны быть ...испытаны на практике. В одном месте посадят в тюрьму десяток богачей, дюжину жуликов, полдюжины рабочих, отлынивающих от работы. В другом -- поставят их чистить сортиры. В третьем -- снабдят их, по отбытии карцера, желтыми билетами, чтобы весь народ... надзирал за ними, как за вредными людьми. В четвертом -- расстреляют одного из десяти, виновных в тунеядстве..."
   Насильственные методы переустройства общества ставили во главу угла и другие видные политические деятели. В частности, Л.Д. Троцкий -- в первые годы советской власти второй по влиянию руководитель государства -- выдвинул и обосновал идею создания трудовых армий. Граждан, не проявляющих должного энтузиазма, а тем более -- сопротивляющихся, предполагалось "карать". Причем карать всерьез.
   Через несколько лет В.И. Ленин радикально изменил взгляды на выбор конкретных способов реформирования государства. Самое убедительное тому подтверждение -- НЭП, то есть новая экономическая политика. Но в 1924 году Ленин умер. К концу двадцатых годов перестал быть одним из лидеров Страны Советов и Троцкий. А на вопрос: " Есть ли что--нибудь общее между "рецептами" устройства государства, которые Ленин и другие вожди сформулировали в конце 1917 года и действительностью спецпоселка в первые годы существования?" -- читатель, я уверен в этом, и сам ответит...
  

Казарменный социализм: практика

   Первым комендантом Березового Лога был недоброй памяти Мензелинцев. Помогали ему двое милиционеров. Поселок был разделен на пять участков. Во главе участков были поставлены участковые, а в участках на каждые два--три барака -- старшие. Во время лесозаготовок работами руководили мастер и десятники из вольных.
   Мастер и десятники сводки о том, что сделано за день, подавали коменданту. Участковые и старшие обязаны были ежедневно ему же докладывать о выполнении норм выработки на лесосеке и соблюдении режима спецпоселенцами в поселке. Обмануть коменданта даже в мелочах было трудно: доклады участковых и старших он проверял и лично, и по доносам "стукачей" -- к сожалению, такие в Берлоге тоже были...
   Управлял Мензелинцев "железной" рукой, без колебаний и сомнений, не скупясь на наказания. Одно из таковых -- это ночь в "каталажке". Особенно плохо было в ней зимой. Отапливалась каталажка символически. Не было ни малейшей возможности подсушить одежду. Питания в каталажке не полагалось -- обходились тем, что тайком приносили родные. А утром, промаявшемуся ночь спецпоселенцу -- замерзшему, голодному, в сырой одежде -- приходилось идти на работу, как и всем другим.
   Практиковали в Березовом Логе наказание и особо тяжелой работой. Провинившиеся ломали в карьере камень, грузили на телеги, и на себе везли к местам строительства. А уж мат и оскорбления так и сыпались из уст Мензелинцева по любому поводу.
   Но основной работой были все же лесозаготовки. На работу и с работы водили только строем: и для поддержания дисциплины, и для того, чтобы (в зимнее время) утоптать лесовозную дорогу. Работали звеньями по два--три человека. Валили лес поперечными пилами. Обрубали сучья с деревьев и раскряжевывали их на сортименты рядом с местами валки. Сортименты подтрелевывали к лесовозной дороге лошадьми. Зимами заготовленный лес вывозили за тягой гусеничных тракторов по одно или двух полозной ледяной дороге. Трактористами, чаще всего, были вольные из Магинского мехлесопункта. Но грузили сортименты на подсанки только спецпоселенцы. Вывозили лес и летом. Но мало. В этом случае древесину грузили на оборудованные чугунными колесами тракторные прицепы. А так как летом всю заготовленную древесину не удавалось вывозить, ее укладывали в бунты (рядовые штабеля) вдоль трассы лесовозной дороги для последующей вывозки по зимнику. Все работы были жестко нормированы. От выполнения нормы напрямую зависел размер пайки. Не осиливших норму -- наказывали. На пайку выдавали хлеб, -- пекарня работала с первых месяцев существования поселка, а в котлопункте, по утрам, и вечером после работы, -- жиденький суп. Был в поселке и магазин. Но ходили в него спецпоселенцы не часто: не было денег. Их труд хотя и оплачивался, но на руки они получали копейки. Наряды на выполненную ими работу не показывали, сверяться -- не позволяли. За что и сколько делали вычетов, -- не говорили.
   Запрещали также обменивать хотя и старые, но пригодные к употреблению вещи на продукты в соседних деревнях. Нарушителей (и покупателей, и продавцов) жестоко наказывали. Но не всех это останавливало. Кое у кого выбора фактически не было: в начале тридцатых годов в Березовом Логе многие с голода пухли, некоторые, особенно дети, -- умирали. Высока была смертность и от болезней. Хотя в поселке и был фельдшер, -- работал он под контролем коменданта, а потому от работы освобождал редко. Невелики были и его профессиональные возможности, так как медикаментов хронически не хватало. Мало было и специального медицинского оборудования.
   Быт спецпоселенцев тоже был безрадостен. Выражение: "Больше трех не собираться!" -- шуткой в те годы не было. Не было ни вечеринок, ни праздничных застолий. В клуб спецпоселенцы ходили только на собрания, на которых обсуждались производственные вопросы да оглашались, касающиеся работы и режима содержания, приказы и объявления. Не для спецпоселенцев была при Мензелинцеве не только библиотека, но и газеты.
  

Начало перемен

  
   Начиная с 1933 года, режим содержания спецпоселенцев постепенно смягчался. После Мензелинцева комендантами были Князев, Симонов и Мартьянов. Каждый последующий комендант относился к спецпоселенцам чуть лучше, чем предыдущий. Поубавилось издевательств и грубости. Берлоговцам разрешили ходить на базары в окрестные деревни и Караидель. Расширился ассортимент товаров в поселковом магазине. В продаже -- официально только для вольных -- появилась даже водка. Продолжала функционировать "каталажка", но меньше стало в ней невольных постояльцев. Спецпоселенцы начали ходить в клуб не только ради собраний. Раза два в месяц в поселок заезжала районная кинопередвижка. Брать книги в библиотеке разрешили всем. Самодеятельные артисты -- и берлоговские, и из Стеклозавода, и райцентровские -- все чаще радовали концертами. Более действенной стала и медицинская помощь: коменданты меньше вмешивались в работу фельдшера.
   С 1934 года стало легче и с "хлебом насущным". Жители поселка, что называется, обжились. Выкорчевали пни рядом с бараками и обзавелись огородами. У многих появился скот. Конечно, очень трудно было накопить деньги на покупку коровы, и даже телки. Но с 1936 года лучше стало и с деньгами. Главная тому причина -- в том году наконец-то надлежащим образом оформили то, что давно уже на самом деле было. И существенно укрупнили Магинский мехлесопункт, передав на его баланс производственные и жилые объекты Березового Лога. В результате в составе мехлесопункта появился новый большой цех -- Берлоговский лесозаготовительный участок, а все трудоспособные обитатели поселка стали его постоянными работниками. Самым отрадным для спецпоселенцев во всем этом стало то, что заработную плату им начали начислять в том же размере, что и вольным. Кроме того, комендант все чаще вынужден был направлять спецпоселенцев (как правило, высокой квалификации) на работу и в Магинск, и в другие участки леспромхоза.
   Присоединение к леспромхозу положительно сказалось и на всем остальном в повседневном быту берлоговцев. Улучшилось питание детей в детском садике и яслях. Мест в них хватало всем желающим. А через год детский сад стал работать круглосуточно: сделано это было по просьбе родителей, беспокоившихся за детей. Сами родители (нередко одновременно и отец, и мать) сутками не могли уйти с реки во время молевого сплава, а в другие времена года с отдаленных участков приходили они в поселок только на выходные. С полной нагрузкой, и для местных детишек, и для их сверстников из окрестных деревень, заработали в те годы в Берлоге две школы -- начальная и неполная средняя. Причем сразу на двух языках: русском и татарском. А с 1938 года обитатели Березового Лога стали участвовать и в выборах. С того же года самых способных организаторов из числа спецпоселенцев стали назначать мастерами, главными специалистами и даже начальниками. Однако давно очевидное, то есть то, что спецпоселенцы такие же, как и все остальные в СССР, советские люди, берлоговцам и в войну, и в мирные дни пришлось много еще раз доказывать, так как окончательно упразднили комендатуру в поселке только в 1947 году.
  

Глава 4. Магинский мехлесопункт: накануне

Берлоговский лесозаготовительный участок

  
   В предвоенные годы в Берлоговском ЛЗУ было четыре мастерских участка: Кордон, Двадцатый (названный так по номеру квартала), Мукай и Мага. Все участки располагались на расстоянии не более десяти километров от Березового Лога. Основным был мастерский участок Мага. Базировался участок в старинной деревушке, давшей ему название. Деревушки этой давно уже нет. Но перед войной в ней было около тридцати дворов, а располагалась она километрах в шести от Березового Лога. Обитатели Маги трудились в колхозе "Большевик", но зимами и их направляли на лесозаготовки. Берлоговский ЛЗУ построил в Маге несколько бараков и общежитие, а также имел магазинчик и котлопункт. В других мастерских пунктах тоже было построено по два--три барака. Жили в них чаще всего колхозники, которых на позднюю осень и зиму посылали на лесозаготовки. В этих же бараках выделялось место для котлопункта и конторки для мастеров и десятников (десятников в те годы иногда называли агентами по приемке). Сами берлоговцы в бараках на ночь оставались редко: предпочитали ночевать дома, а на работу и с работы ходили пешком. Главной обязанностью работников всех четырех мас­терских участков была заготовка древесины. То есть они валили деревья на лесосеках, обрубали с них сучья, затем "у пня" раскряжевывали хлысты на сортименты, а сорти­менты на лошадях трелевали к лесовозным дорогам. Зимами они сразу же грузили подвезенные к лесовозным дорогам сортименты на подвижной состав: в начале тридца­тых годов -- на сцепы из тракторных саней, в предвоенные годы -- еще и на оборудованные под лесовозы газогенераторные автомобили ЗИС -- 21. Но в летние месяцы, оберегая технику и снижая транспортные затраты, вывезенные с лесосек бревна они чаще всего складировали в "бунты" вдоль трасс лесовозных дорог для последующей вывозки по "зимникам".
   Однако не только лесозаготовками занимались перед войной жители Березового Лога. На их попечении была тогда и так называемая неуставная сельскохозяйственная артель. Именно она обеспечивала воспроизводство основной тягловой силы лесозаготовителей тех лет -- лошадей. В ее же ведении были фермы крупного рогатого скота и свинофермы. Для зимнего содержания животных в поселке были построены добротные конюшни и фермы. Летом скот, за исключением занятых на работе лошадей, выгоняли на выпасы около Маги и деревни Петухово (подробнее о ней - позже). Корма для животных работники сельхозартели заготавливали сами. Работа в артели была организована, по меркам тех лет, образцово. За счет сельхозпродукции, произведенной артелью, начиная с 1934 года, было обеспечено полноценное питание детей в поселковых детском садике и яслях. А лошади, выращенные и обученные конюхами артели, пополняли собственный обоз не только Берлоговского, но и других лесозаготовительных участков Магинского мехлесопункта.
   Производственные успехи лесоучастка дали возможность наладить вполне, по стандартам тех лет, удовлетворительный быт всех проживавших в Березовом Логе. Жилье в поселке строили тогда за счет предприятия. Заработную плату выплачивали регулярно и без задержек. Рабочий день почти всегда был нормированным (восьмичасовым). Руководство ЛЗУ, помимо всего прочего, всерьез контролировало и работу объектов так называемого "соцкультбыта". В результате, по свидетельству леспромхозовцев во втором поколении, перед войной учившихся в старших классах Стеклозаводской средней (десятилетней) школы, -- уровень и качество жизни в Березовом Логе были тогда примерно такими же, как в Стеклозаводе, впоследствии единственным в Караидельском районе поселком городского типа. А тенденция опережающего, по сравнению с колхозными деревнями, социального развития леспромхозовских поселков, -- оказалась устойчивой и сохранилась вплоть до начала девяностых годов.
  

Балмазинский лесозаготовительный участок

  
   Николай Егорович Выгузов последовательно прошел почти все ступеньки служебной лестницы в леспромхозе, и на пенсию ушел с поста заместителя директора предприятия. В молодости он участвовал и в организации Балмазинского ЛЗУ. Вот как все это, по его словам, на самом деле было:
   "...в предвоенном 1940 году, в конце декабря, был организован Балмазинский лесоучасток, подчинявшийся непосредственно мехлесопункту. Можно сказать -- на чистом берегу. Не было даже помещения под контору. В течение десяти дней по трудовой повинности из трех районов -- Караидельского, Балтачевского и Бураевского -- прибыло около тысячи человек со 150 лошадьми. Нетрудно представить, какие расторопность и организаторские способности потребовались от руководства (с момента организации лесопункта меня перевели в него старшим бухгалтером), чтобы разместить, проинструктировать и поставить на заготовку леса такую массу необученных людей.
   Колхозников расселили в пяти деревнях: Новоселке, Казанке, Уразбахтах, Балмазах и Ибраевке. В дом вселяли до двадцати человек. Под жилье использовали даже бани. Начальником ЛЗУ был тогда М.П. Гордеев, мастерами -- С.П. Гробов, П.А. Вялых, Акбулатов. Десятников было пятнадцать. Из них запомнились Н.А. Сысолов, В.Я. Бычин и А.М. Гробов. Нелегка была работа мастеров и десятников. Они обучали колхозников приемам работы, технике безопасности, стандартам на лесоматериалы. Они же организовывали работу звеньев, следили за соблюдением технологии работ, и учитывали по количеству и качеству всю заготовленную древесину. После работы им тоже было не до отдыха, -- приходилось допоздна подсчитывать сделанное звеньями за день и готовить сводку. А рано утром, не успев толком выспаться, они опять уезжали в делянки на работу. Тем не менее, несмотря на трудности, только что организованный лесоучасток за первый квартал 1941 года заготовил рядом с Уразбахтами и Балмазами и гужом на колодках и волоком вывез на нижние склады, устроенные на берегу Уфимки, 19000 кубометров древесины.
   Но это было только начало, хотя и успешное. А для того, чтобы ускорить промышленное освоение расположенных в окрестностях Балмазов и заповедных до того лесных массивов, было решено в урочищах, прилегающих к долине впадающей в Уфимку речки Балмаза, заготовку леса вести круглогодично. Потому в мае 1941 года по балмазинскому логу начали прокладывать конно--диковильную дорогу, а на восьмом километре дороги заложили жилые бараки, подсобные и служебные помещения, а также конюшни. К зимнему сезону 1941--1942 года коллектив ЛЗУ построил шесть километров диковильной дороги, а в поселке, который назвали: "Восьмой километр" - один барак и часть бытового назначения помещений. Заселили поселок по--военному: без раскачки, зимой в бараке уже жили и колхозники, и берлоговцы. Они же сделали все от них зависящее, чтобы новый лесоучасток достойно выполнял производственные задачи военного времени. А заготавливали мы тогда, в основном, березовые кряжи для производства авиафанеры, шпальник, судострой и рудничное долготье..."
  

Муллакаевский лесозаготовительный участок

  
   В осень и зиму с 1940 на 1941 год Магинский мехлесопункт 80 (!) процентов спецсортиментов (так указано в приказе по мехпункту N 88 от 20 мая 1941 года) заготовил силами коллектива наиболее удаленного от Магинска ЛЗУ - Муллакаевского. Технология и организация всего комплекса лесозаготовительных работ в Муллакаевском ЛЗУ были тогда примерно такими же, как в Балмазинском лесоучастке. Заготавливали фанерное сырье, шпальник, пиловочник и стройлес мобилизованные для исполнения "трудгужповинности" колхозники. Работали в ту зиму они (под руководством мастеров и десятников ЛЗУ, разумеется) в урочищах, расположенных на левом берегу Уфимки в окрестностях Суянчика - была такая деревушка километров на пять ниже (по течению реки) деревни Нижний Суян, в предвоенные годы хоть и не процветающей, но многолюдной. Заготовленную в лесосеках древесину "гужом" вывозили на лесную биржу, - так называли тогда места, где лесозаготовители передавали заготовленные ими сортименты сплавщикам, которые в плотах по реке доставляли лес потребителям. Лесобиржу (иначе: нижний склад) Муллакаевского ЛЗУ устраивали в те годы между нынешним Старым Муллакаево и расположенным напротив него в русле Уфимки островом. Еще одна привязка к местности лесных массивов, промышленное освоение которых начал Муллакаевский лесоучасток, такова: впоследствии, уже после войны, именно они стали так называемой "сырьевой базой" исправительного учреждения, основавшего на левом берегу Уфимки, километрах в четырех от Суянчика, поселок Колония.
  

Комсомольский лесозаготовительный участок

  
   В 1928 году Караидельский лесхоз примерно в центре лесных массивов только что организованного Резимского лесничества построил кордон, в котором стал жить лесник с семьей. Место для кордона выбрали с расчетом на будущее и учетом особенностей лесопокрытых площадей, порученных опеке нового лесничества. Как раз напротив того места, где некогда стоял кордон, а теперь контора и иные служебные объекты лесничества, -- в протекающую по Бартым--логу Большую Бердяшку впадает бурный поток талых вод, каждую весну сбегающий по Резим--логу. Двумя километрами ниже по течению этого места в Большую Бердяшку впадает речушка Медянка. То есть, иначе говоря, рельеф местности в окрестностях бывшего кордона благоприятствует устройству лесовозных дорог по бартымскому, резимскому и медянскому логам, что позволяет с минимальными затратами разрабатывать делянки в прилегающих к этим логам лесных урочищах.
   Расчет лесников оправдался, что называется, на все сто процентов. Помимо всего прочего, Магинскому мехлесопункту при организации поручили заготовку так называемой "ружейной болванки". Потому с первого года работы мехлесопункта в кордон стали приезжать плотники, готовившие ружболванку. Вместе с лесниками они "клеймили" в урочищах лесничества пригодные для изготовления ружейной болванки березы. Березы эти в ходе выборочных рубок разделывали на сортименты, а сортименты "гужом" доставляли к местам, где удобнее было вытесывать (топором и по шаблонам) черновые заготовки. Однако ради одного только сортимента вести заготовку древесины в делянках, удаленных от базового поселка предприятия на двадцать с лишним километров -- накладно. Потому очень скоро в урочищах Резимского лесничества магинцы стали заготавливать и фанерные кряжи, и шпальник, и пиловочник. Масштаб заготовок год от года увеличивался. К началу войны Магинский мехлесопункт стал основным покупателем "леса на корню" у Резимского лесничества, и построил в непосредственной близости от кордона несколько двух и четырех квартирных домов, гараж, конюшню и некоторые другие производственного и бытового назначения объекты. Рядом с ними срубили дома наиболее хозяйственные мехлесопунктовцы, не пожелавшие поселиться в казенных. Все эти строения, вместе взятые, образовали поселок, который в 1932 году получил официальное название "Комсомол". Восемью километрами выше Комсомола по Резим--логу -- неподалеку от сложенной еще до революции и перед войной уже не работавшей печи, в которой некогда методом сухой возгонки древесины производили из пневого осмола древесную смолу, -- мехлесопункт тоже построил несколько жилых домов и бараки, лежневой лесоспуск, конюшню и другие служебного предназначения объекты. Рядом с ними, и очень скоро, тоже появились частные дома. Поселок этот, все, не мудрствуя попусту, называли: "Смолокурка". Еще на шесть километров выше Смолокурки по Резим--логу располагался основанный спецпоселенцами в начале тридцатых поселок Верхний Резим. В Верхнем Резиме мехлесопункт к началу войны тоже построил и дома, и бараки, и производственного назначения объекты. Все эти, вместе взятые, служебные и жилые объекты в Комсомоле, Верхнем Резиме и Смолокурке, были той материальной базой, благодаря которой Комсомольский ЛЗУ год от года наращивал объем заготовляемой на территории Резимского лесничества древесины. Все работы в Комсомольском лесоучастке производили тогда примерно так же, как и в Балмазинском, с одним, но принципиальным отличием. С 1937 года значительную часть заготовленной ЛЗУ древесины стали вывозить к Юрюзани на газогенераторных автомобилях марки ЗИС -- 21, что позволило существенно уменьшить количество сплавляемых по Большой Бердяшке сортиментов. Но это была лишь "первая ласточка" грядущей полной механизации вывозки. "Звездные часы" лесовозчиков Комсомольского лесоучастка пришлись на послевоенные годы, когда они, первыми в леспромхозе, начали осваивать большегрузные - по меркам тех лет - МАЗы. И про это, причем подробно, еще будет рассказано...
  

Работал на перспективу!

  
   В предвоенные годы лесотранспортный цех мехлесопункта продолжал наработку наиболее эффективных с экономической точки зрения технологических схем механизации вывозки -- самого энергоемкого из всех переделов лесозаготовительных работ. В цехе давно уже трудились и дорожники, и ремонтники, и трактористы. А в 1937 году появились и шоферы. Все они были из Уфы. Именно они перегнали в Магинск первую партию (около десятка) газогенераторных автомобилей ЗИС -- 21. После обкатки и установки на грузовые площадки конников, все эти автомобили превратились в лесовозы. Грузоподъемность в три тонны давала возможность на оборудованном прицепом автомобиле за один рейс вывозить до восьми кубометров бревен. Мобильность автомобилей помогла существенно снизить затраты на строительство и содержание дорог и начать разработку удаленных от сплавных путей на 15--20 километров делянок. На уфимских шоферов заинтересованно поглядывали практически все местные парни. Многие из них, закончив организованные в военные годы леспромхозовские шоферские курсы, сами стали водителями лесовозов. Но это случилось через годы. А тогда, поскольку лесовозов было немного, работники лесотранспортного цеха мехлесопункта упор сделали на рациональной организации труда. Лесовозы использовали, как правило, круглосуточно. В очень холодные дни двигатели автомобилей не глушили. А для того, чтобы быстрее поднакопить эксплуатационный опыт, первые годы использовали лесовозы, образно выражаясь, "кулаком", то есть в одном только ЛЗУ - Комсомольском. Одно из документальных свидетельств тому - датированный сентябрем 1940 года приказ, во исполнение которого службу транспорта мехлесопункта реорганизовали на две самостоятельные единицы: тракторную колонну с резиденцией (так в приказе по мехпункту) в Магинске и автоколонну с резиденцией в Комсомоле. Тракторная колонна вывозила лес с делянок Берлоговского ЛЗУ, автоколонна - из лесосек Комсомольского лесоучастка. А один из позитивных результатов всего этого таков: после войны шоферы автоколонны очень быстро и без проблем освоили эксплуатацию лесовозов на базе более совершенных ЗИС - 352, способных работать и на сырой чурке, и сменивших применявшиеся до того ЗИС - 21.
   Однако не только выгоды, но и заботы приумножили пополнившие транспортный парк мехлесопункта автомобили. И в первую очередь - работникам, занимавшимся заготовкой древесной чурки. Таковые были тогда практически во всех предприятиях: как сельскохозяйственных, так и промышленных. Работали перед войной они и на обширном луге рядом с плотиной, ограниченном с двух сторон руслами Бердяшки и Уфимки, а с третьей, северной стороны - высокой и поросшей густым лесом горой. Это место магинцы, не без доброй усмешки, называли тогда "биржей труда". Говорить именно так у них были и вполне серьезные основания. На этом луге, кроме деревень Спасская и Могилевка и прилегающего к ним немалых размеров поля, на котором колхозники выращивали жито, располагались еще кирпичный завод, лесопилка, лесная биржа мехлесопункта и пристань Бельского речного пароходства. Всякий, желавший подзаработать, находил на "бирже труда" работу по силам и "вкусу". Кто доски складывал в аккуратные штабеля, кто -- формовал из глины кирпичи и укладывал их для предварительной (перед обжигом) воздушной сушки под дощатые навесы. Но большая часть явившихся подзаработать занимались всем тем, что конечной своей целью имело бесперебойное обеспечение повсеместно использовавшихся в те годы газогенераторных двигателей топливом, то есть древесной чуркой. И именно здесь, в отличие от Комсомола, где готовили значительно больше, чем в Магинске, чурки, были задействованы практически все технологические схемы тех лет ее заготовки и сушки. Сырьем для производства чурки служили березовые бревна. Всех заготовщиков чурки снабжала ими лесная биржа мехлесопункта, располагавшаяся тогда на левом берегу Уфимки между плотиной и деревней Спасская. Работники, готовившие чурку для пароходства, все делали вручную. Березовые бревна на коротенькие чурбачки распиливали на так называемых "козлинах" поперечными пилами. Мелко кололи чурбачки топорами, а готовую чурку укладывали в кучи на берегу и с помощью самых обыкновенных носилок иной раз по два раза в день грузили на пароходы, на которых работники БРП доставляли ее в безлесные районы Республики.
   Однако мехлесопунктовцы не только готовили, но и сушили чурку. Причем двумя, существенно отличавшимися друг от друга способами. Сумели механизировать они и распиловку бревен на чурбачки, применив для этого (и не в одном только Магинске) балансирные циркулярные пилы. Чурбачки они не только кололи, но и удаляли с них кору. А сушили чурку и в так называемых "чурочных сараях", и в оборудованной специальной печью просторной сушилке. Чурочные сараи рубили из подтоварника так, чтобы между бревнами оставались большие щели. Загруженные сырой чуркой сараи крыли подручными кровельными материалами, чаще всего - горбылем. В летние месяцы чурка хорошо и быстро просушивалась в них за счет циркуляции легко проникавшего в щелястые сараи атмосферного воздуха. В остальные месяцы года выручала капитальная сушилка. В ней сырую чурку грудами накладывали на "полати", устроенные выше находившейся под полом большой кирпичной печи. Излишняя влага выпаривалась из сырой чурки в этой сушилке под воздействием потока тепла от печи, постоянно подтапливаемой древесными отходами.
  

Завершить подготовку не успели...

  
   С декабря 1936 года торговое снабжения населения прибрежных (и расположенных неподалеку от таковых) деревень и поселков в нижнем течении реки Ай (начиная с Усть-- Югуза) и реки Юрюзань (начиная с Атняша), а также на реке Уфа (на участке от Усть--Айска до Атамановки), -- стало обязанностью Караидельского леспродторга, организованного из разрозненно работавших до того небольших торговых организаций. Со временем, после разделения и нескольких реорганизаций, одна из частей некогда очень большого леспродторга трансформировалась в ОРС (отдел рабочего снабжения) Магинского леспромхоза. Но на рубеже тридцатых и сороковых годов расклад был другой. Магинский мехлесопункт -- предтеча Магинского леспромхоза, был тогда не основным, а одним из подопечных многоотраслевого предприятия, умело сочетавшего торговлю с производством и переработкой сельхозпродукции.
   Магазины, столовые, пекарни и пункты приема сельхозпродукции торг содержал тогда даже в небольших, по нынешним меркам, деревнях. Кроме них -- и явно не в одном только Магинске, про который здесь говорится, -- имел картофельные и овощные огороды, мучную мельницу, свиноферму, ферму КРС, собственный обоз с двумя десятками лошадей, кондитерскую и колбасный цех. Однако собственная продукция могла быть только подспорьем. А централизованное снабжение торга было скудным. В результате и продукты, и промышленные товары еще до войны стали "дефицитом". Документально подтверждают этот факт приказы по торгу. Цитаты из них (стиль и орфография сохранены), в части, касающейся поселков, в которых жили мехлесопунктовцы, а также поясняющие, о чем, собственно, в этих приказах речь, таковы:
  
  

Приказ 10 по Караидельскому леспродторгу. 27 января 1939 года.

ї 1

  
   С переходом на закрытую форму торгового снабжения контингента Магинского мехлесопункта и Аскинского леспромхоза, присваиваю следующие номера магазинам и столовым.
  

По Магинскому мехпункту.

  
   Центральный магазин Магинского мехпункта -- N 1 -- "закрытый"
   Дежурный магазин Магинского мехпункта -- N 2 -- "открытый"
   Магазин участка Берлог -- N 3 -- "закрытый"
   Магазин участка Мага -- N 4 -- "закрытый"
   Магазин участка Комсомол -- N 5 -- "закрытый"
   Магазин участка Смолокурка -- N 6 -- "закрытый"
   Магазин участка Куранчи -- N 7 -- "закрытый"
   Магазин участка Усть--Юрюзань -- N 8 -- "закрытый"
  

ї 3

  
   Обязываю т. Боброва установить строгий контроль и учет заборных книжек по Аскинскому отделению, обеспечивая неуклонное выполнение указания правительства по этим вопросам. Одновременно с этим т. Боброву оказать Аскинскому леспромхозу практическую помощь в деле организации и проведения "закрытой" торговли в лесу.
  

ї 4

  
   Обязываю моего заместителя т. Валеева также установить контроль и учет заборных книжек по Магинскому мехлесопункту.
  

ї 5

   Для обслуживания контингента мехлесопункта и леспромхоза через "закрытую" сеть магазинов приступить к снабжению и новому порядку не позднее 1 февраля 1940 года.
  

Начальник леспродторга. Подпись.

  
   Примечание автора: слова закрытый и открытый (имеются в виду магазины), а также закрытая (подразумевается торговля и сеть магазинов), ясности ради помещены в кавычки. Однако в оригинале кавычек нет. И неспроста! А о том, что бывало с теми, кто пренебрегал "закрытостью", свидетельствует такой приказ:
  

Приказ N 56 по Караидельскому леспродторгу от 14 марта 1940 года

  
   Несмотря на неоднократные указания об усилении борьбы со всякого рода злоупотреблениями по продаже хлеба у отдельно торгующих продавцов наблюдается увеличение случаев нарушения норм отпуска хлеба в одни руки.
   В ряде хлебных магазинов работающие продавцы пошли по линии приобретения хлеба не только себе, но и для своих знакомых.
   В магазине Кураиш, завмаг Черемных отпустила своей сестре хлеба 14 кг. Ниток 10 шт.
   Приказываю:
      -- Прекратить торговлю хлебом через буфеты и столовые.
   а) Отпускать хлеба с обедом 200 грамм, с чаем выдачу хлеба прекратить.
      -- Прием хлеба от возчиков в магазинах и столовых производить исключительно по весу и количеству буханок с обязательным участием зав магазином зав столовой или его заменяющим лицом.
      -- При расходовании хлеба в столовых, а также реализации хлеба в магазинах должен строго учитываться как приход, также и расход исключительно прикрепленному к данному магазину контингенту. Категорически запрещаю продажу хлеба кому бы то ни было вне очереди.
      -- Предлагаю зав магазинам зав столовым ежедневно проверять правильность реализации хлеба, и лиц виновных в злоупотреблениях, а также и нарушении правила торговли привлекать в надлежащих случаях уголовной ответственности.
      -- На зав магазином Черемных передать дело в следственные органы.
  

Начальник леспродторга. Подпись.

  
   Приказы красноречивы! Не так ли? Однако сейчас, по прошествии лет, ясно, что дефицит всего и вся мог быть и следствием спешных и решительных мер по накоплению резервов продуктов и материалов накануне неотвратимо надвигавшихся грозных событий.
   Еще один документ, характеризующий напряженность и неординарность предвоенных лет - это Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 года: "О переходе на восьмичасовой рабочий день, семидневную рабочую неделю, и запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений". Семидневная рабочая неделя заменила так называемую "шестидневку", когда пять дней подряд работали, а на шестой - отдыхали. О том, как указ исполнялся, свидетельствуют такие приказы (стиль и орфография сохранены):

Приказ N 222 по Магинскому мехлесопункту от 3 декабря 1940 года

  
   Колхозник сельхозартели 1е мая Айдосовского сельсовета Караидельского района Айгузин Николай, работающий по индивидуальному договору на лесозаготовках, заключенному 10 октября сего года сроком до 1 апреля 1941 года.
   25 ноября сего года Айгузин сделал самовольный прогул, ушел с работы на полтора часа раньше срока, чем нарушил трудовую дисциплину.
   На основании Указа Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 года дело передать в суд.
   Основание: Докладная мастера лесозаготовок Бычина В.Я.
  

Начальник мехпункта. Подпись.

Приказ N 223 по Магинскому мехлесопункту от 3 декабря 1940 года

  
   За несвоевременное представление и оформление материала на прогульщика сезонного рабочего Айгузина Николая, совершившего прогул 25.11.40года, материал оформлен 27.11.40года и поступил в контору мехлесопункта лишь 3.12.40года, что противоречит указу Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 года и правительственным указаниям о передаче дел на прогульщиков в суд не позднее, как на другой день, после совершенного прогула, за что мастеру лесозаготовок Бычину В.Я. объявляю строгий выговор с предупреждением.
   Предупреждаю всех начальников цехов, мастеров лесозаготовок, приемщиков, механиков, диспетчеров и табельщиков, что за либеральное отношение к прогульщикам и не оформление и представление материалов на прогульщиков, как на другой же день после совершенного нарушения трудовой дисциплины, виновные в дальнейшем будут привлекаться суду.
  

Начальник мехпункта. Подпись.

  
   А о том, ради чего в мехлесопункте (как и во всей стране) ужесточили спрос с нарушителей трудовой дисциплины, косвенно свидетельствует такой приказ (стиль и орфография сохранены):
  

Приказ N 88 от 20 мая 1941 года

  
   В целях предотвращения недостатков в сплотке и сплаве СПЕЦСОРТИМЕНТОВ (здесь и далее это слово выделено мною) имевших место в 1940 г. и в развитие приказа Башнаркомлеса N 111 от 16 апреля 1941 г. для обеспечения полного контроля над сплавными работниками в части сплотки заготовленной нами СПЕЦДРЕВЕСИНЫ. Приказываю.
   1.Возложить на начальника секретно-мобилизационного сектора т. Белоусова проводить строжайший контроль за ходом сплотки и сплава СПЕЦСОРТИМЕНТОВ и требовать полного выполнения от сплав конторы и отдельных работников сплава приказа Башнаркомлеса N 111 и правил сплава круглых СПЕЦСОРТИМЕНТОВ, утвержденных Башнаркомлесом на 1941 год.
   2.Учитывая то обстоятельство, что заготовленная нашим мехлесопунктом СПЕЦДРЕВЕСИНА (фанерные кряжи первого сорта и лыжная болванка) находятся на восьми пристанях и территориально расположены на большом расстоянии, поэтому провести полный контроль за сплоткой один начальник спецчасти будет ли в состоянии, в силу чего на помощь Белоусову выделяю следующих товарищей.
   а) Начальника биржи т. Бычина В.Т. с возложением на него обязанности проводить полный контроль над сплавом на пристанях Биржа и Караидель.
   б) Начальника Балмазинского лесоучастка т. Гордеева М.П. с возложением на него полной ответственности проводить контроль над сплавом на пристанях Балмаза и Уразбахта.
   3. На начальника спецчасти т. Белоусова возлагаю полную ответственность проводить контроль над сплавом на пристанях Муллакаевского лесоучастка, так как на этом участке сосредоточено 80 процентов нашего общего задания по СПЕЦДРЕВЕСИНЕ.
   4.Обязываю т. Белоусова и выделенных в помощь ему товарищей обеспечить соблюдение правил сплава круглой СПЕЦДРЕВЕСИНЫ, утвержденных Наркомлесом на 1941 год.
      -- Обязываю выделенных товарищей за проведением контроля за сплавом Белоусова, Бычина, Гордеева во всех случаях порчи при сплаве СПЕЦДРЕВЕСИНЫ немедленно оформить материал, срочно сообщить мне, одновременно представить материал в органы прокуратуры.
  

Начальник Магинского мехлесопункта. Подпись.

  
   Еще два факта из разряда необычных для тех лет, то есть менявших устоявшийся в предыдущие годы порядок, таковы:
   Первый. Ветеран войны и труда П.Г. Патрушев, 1921 года рождения, в сентябре 1940 года по "обычному" - так он выразился, - призыву был мобилизован в РККА. Однако, по его словам, в том же году, но несколькими месяцами раньше, были мобилизованы директор и один из учителей местной школы, до 1940 года несколько лет подряд получавшие отсрочку от призыва на действительную службу.
   Второй. Младшие родственники и дети тех, кто в 1940 году демобилизовался, помнят, что на вопрос: "Почему вы вернулись не в военной форме, а в том, в чем на службу уходили? - они отвечали коротко: "Так приказано..."
   Сдается, что все эти документы и факты, вместе взятые, однозначно указывают на то, что СССР не был готов к войне, и не желал ее. Однако они же неопровержимо свидетельствуют, что накануне войны все в стране не щадя себя и не считаясь со временем напряженно трудились, чтобы хоть отчасти наверстать упущенное и во всеоружии встретить грядущее испытание. Тем не менее - и я намеренно подчеркиваю это: каждый волен, истолковать и документы, и факты, по-своему, иначе...
  

Глава 5. Война -- не мать родна!

Моторстроевцы

   С первых дней войны началась эвакуация вглубь страны оборонных предприятий. В числе других эвакуировали в Черниковку (нынешний Калининский район Уфы) Рыбинский моторный завод. Вывезенные по железной дороге станки и оборудование разместили в части производственных корпусов, построенных спецпоселенцами для Уфимского моторного завода, впоследствии ставшем флагманом "оборонки" Башкортостана и получившем всемирную известность под аббревиатурой УМПО. То есть, иначе говоря, с годами ставшим не просто очень большим заводом, а мощным моторостроительным производственным объединением. Многие спецпоселенцы, с конца двадцатых годов строившие и саму Черниковку, и расположенные в ней заводы, к началу войны обзавелись домашним хозяйством, некоторые - даже заимели сносное, по меркам тех лет, собственное жилье. Но в войну было не до сантиментов. Потому в квартиры спецпоселенцев, строивших УМЗ, вселили эвакуированных вместе с Рыбинским моторным заводом работников, а самих спецпоселенцев направили на лесозаготовки. По словам ветерана-леспромхозовца З.М. Максютова, поработавшего и на прямых работах, и мастером, а в 1961 году возглавившего Магинский лесопункт (подробнее об этом - позже), вот как все это на самом деле было:
   В июле 1941 года часть моторстроевцев - дословно в приказах по мехлесопункту так: ...вновь прибывшие из моторстроя..." - были уже в Магинске. Для доставки моторстроевцев, членов их семей и имущества на новое место работы задействовали два парохода и три баржи. На пассажирском пароходе и первыми привезли в Магинск малолетних детей и сопровождавших их взрослых из числа тех, кто не имел домашней живности. Все остальные прибыли на трех баржах, буксируемых другим пароходом. На одной из барж были люди, на двух - коровы и другие домашние животные. На пути из Черниковки в Магинск делали остановки. И для того, чтобы на берег сошли направленные в другие леспромхозы моторстроевцы: в Никольске - в Нуримановский, в Красном Ключе - в Яман-Елгинский. И для того, чтобы подкосить свежей травы для скотины. Потому на дорогу до Магинска потребовалось пять суток. Всего в Магинск в июле 1941 года перевезли примерно 150 семей моторстроевцев, то есть не менее трехсот работников. Часть слесарей, токарей, сварщиков и механизаторов сразу поселили в Магинске. Остальных вновь прибывших сначала разместили в Березовом Логе. Но через некоторое время, с учетом интересов производства, многих расквартированных в Березовом Логе моторстроевцев переселили в Комсомол, Верхний Резим, Смолокурку, Атняш и накануне войны организованный Балмазинский лесоучасток.
  

Авиафанера, лыжный кряж и ружболванка

  
   Семью Максютовых направили на работу в Балмазинский лесоучасток. Закию Мансуровичу в 1941 году было всего 15 лет. Потому остаток лета и сентябрь готовил он сено для участковых лошадей в Широком Логе, а потом попытался поступить в восьмой класс Багазинской десятилетней школы (обучение в ней велось на татарском, то есть родном для З.М. Максютова языке). Но метрики у парня не было, в школу его не приняли, и зимовать он уехал на родину - в деревню Макаровка Ишимбаевского района. В леспромхоз Закий Мансурович вернулся только в июне 1942 года, и сразу устроился на работу в Балмазинский лесоучасток. Грамотный (семь классов тогда были вполне приличным образованием) и расторопный парень быстро приглянулся руководству лесоучастка, потому в конце 1943 года семнадцатилетнего Закия назначили мастером по спецзаготовкам. Работа была очень ответственной, так как касалась выполнения военного заказа: заготовки пригодных для производства авиационной фанеры (березовых) и лыж (кленовых и березовых) кряжей. В связи с этим заготовку спецсортиментов разрешили даже в восьмикилометровой (в те годы она была именно такой) водоохранной зоне. Лесной массив, в котором подчиненные молодого мастера работали в ту зиму, с одной стороны был ограничен логом Ибат (есть такой напротив Уразбахтов), а с другой - балмазинским логом. Технологию работ определяли технические возможности, а если быть точным - полное отсутствие таковых, потому заготовку фанерных и лыжных кряжей производили тогда так:
   Мобилизованные на лесозаготовки колхозники поперечными пилами валили в лесу заклейменные (помеченные) Закием Мансуровичем (красной краской на стволе чуть выше корневой шейки и на уровне груди человека буквами АВ или Л) деревья, обрубали с них сучья и выпиливали из комлевой части соответствующие стандартам кряжи. Собранные в кучи сучья и вершинную часть ствола оставляли в лесу, а кряжи, накатив их комлевую часть на "пеню" (широкую доску с прибитыми к ней двумя зубчатыми полосками из железа и лямками), подтаскивали с косогоров туда, куда могли подойти лошади. Затем, уже "гужом", волокли кряжи к реке и укладывали в штабеля. Но на этом заботы лесозаготовителей тех лет не заканчивались. Надо было еще предохранить торцы спецсортиментов от появления на них так называемых "солнечных" трещин. Потому подчиненные молодого мастера, пока был снег - "снеговали" штабеля, то есть защищали торцы кряжей от воздействия прямых солнечных лучей, заваливая штабеля снегом, а когда снег растаял - несколько раз забеливали торцы фанерных и лыжных кряжей густым раствором извести. И лишь сдав кряжи по количеству и качеству сплавщикам, доставлявшим спецсортименты на уфимские фабрики, причем непосредственно перед сплоткой, Закий Мансурович доложил руководству, что работа закончена...
   Зато дисциплина и организованность, в отличие от технических возможностей, в те годы всегда была на должной, так сказать, высоте. Документальное свидетельство тому - такая цитата из воспоминаний ветерана-леспромхозовца Н.Е. Выгузова:
   "В леспромхоз поступил военный заказ на сырье для авиафанеры. Для выполнения заказа подобрали березовые насаждения около Киреевки и решили организовать там сезонный мастерский участок по заготовке фанерного сырья и вывозке заготовленных кряжей на расстояние 9 километров к реке Тюй. Руководство организацией и работой участка поручили мне (в июне 1942 года Н.Е. Выгузов был назначен мастером лесозаготовок Балмазинского лесозаготовительного участка, а 14 декабря того же года - начальником всего лесоучастка). 15 ноября 1942 года, получив приказ, я сразу же выехал в Киреевку. Люди из колхозов уже прибыли. Улицы были забиты повозками. Но инструмента в деревне не было. Мастера и десятники тоже не успели приехать. Не было также магазина, столовой, да и продуктов тоже. Я поговорил с окружившими меня старшими колхозных бригад, успокоил их, и приказал размещать людей по квартирам, а сам спешно вернулся в Балмазы. Из Балмазов по телефону связался с руководством леспромхоза, доложил обстановку, попросил незамедлительно выслать мастера и двух десятников, а сам вместе с завхозом К.Х. Уразаевым, забрав инструмент и все необходимые материалы, в тот же день вернулся в Киреевку.
   На другой день с утра, снабдив колхозников инструментом, привел их на лесосеку. Объяснил и показал им правила валки деревьев, приемы раскряжевки, рассказал, какие готовить кряжи. Так как заказ был срочный и специальный, с лесосеки забирали только кряжи для производства авиафанеры длиной 3,2 и 4,8 метра. Все остальное оставляли в лесу. Работу организовывали сквозными звеньями. Приемку заготовленных и вывезенных звеньями к реке сортиментов решили произвести потом - в штабелях, по прибытию мастера и десятников. Вот так по-военному четко в течение трех суток (трех!), без предварительной подготовки, жизнь и работа в мастерском участке вошли в нормальную колею и начали работать столовая и магазин, хотя и в плохо, то есть на скорую руку, приспособленных для того помещениях. А на четвертый день прибыли и приступили к работе десятники и мой помощник - мастер Лев Абрамович Вялых". (Конец цитаты).
   Другой военный заказ лесозаготовителям тех лет - это заготовка так называемой "ружейной болванки". Вытесывали их по шаблону топором из отборных березовых поленьев двух типоразмеров: для автоматов - длиной 0,7 метра, для винтовок - 1,35 метра. Для заготовки ружболванки формировали бригады. Работали бригады зимами в специально устроенных в лесных массивах с преобладанием березовых насаждений базовых, так сказать, помещениях. В Балмазинском ЛЗУ это были землянки, выкопанные в крутом склоне горы неподалеку от Малого Сибирского тракта (уточнение для молодых: старой автодороги Караидель -Тастуба) примерно на полпути между несуществующей ныне деревней Апрелово и известными всем старожилам Каировскими горами. В Комсомольском ЛЗУ такая же бригада размещалась в двух квартирном доме в вершине Черемухового лога: километрах в пяти, - если идти по прямой линии, - от Юрюзани. Понятно, что в леспромхозе в годы войны было не две, а больше таких бригад. Все они на место производства работ приезжали на лошадях и с запасом продуктов. Бревна, из которых, превратив их предварительно в поленья, тесали они потом ружболванку, заготавливали в окрестных урочищах и "гужом" подтаскивали к базовым помещениям, в которых и работали, и пищу готовили, и отдыхали, и до отправки на заводы готовую ружболванку хранили и одновременно - разложив ее на решетчатых стеллажах - подсушивали. А выраженный одной цифрой итог их работы в войну таков: 255000 отвечающих стандартам тех лет и отправленных на оружейные заводы ружейных болванок.
  

Военное детство

   В леспромхозовских поселках, на работах, прямо или косвенно связанных с хозяйственной деятельностью предприятия, супруги Кощеевы проработали почти по четверти века. Первые три "с гаком" года - проживая в деревне Спасская и работая в Магинском лесопункте. Остальные два, без малого, десятилетия, - проживая в Озерках и работая: Дмитрий Иванович - сначала кузнецом, затем механиком нижнего склада, а потом заведующим РММ Крушского лесопункта; Надежда Александровна - сначала, и очень недолго, техничкой, а потом, вплоть до выхода на пенсию, пекарем в поселковой пекарне. Все эти годы, как впрочем, и в последующие, трудовые коллективы, в которых работали супруги Кощеевы, неизменно перевыполняли планы и задания при удовлетворительном, это касается лесозаготовок, и отменном, в части, касающейся хлебопечения, качестве работ. Неспроста же тогда командированные в Уфу по какой-либо надобности водители непременно прихватывали с собой в качестве подарков друзьям и деловым партнерам не только мед и рыбу, но и по мешку выпеченного в местной пекарне (то есть Надеждой Александровной и ее подругами) пышного и ароматного хлеба. Нижнескладские и лесовозные бригады (в Озерках в те годы зимами обычно бывало по семь-восемь первых и по две вторых) лесопункта тоже частенько опережали тогда коллег из других поселков леспромхоза в социалистическом соревновании, в чем, несомненно, была заслуга и слесарей-ремонтников во главе с механиками, одним из которых был Д.И. Кощеев. И именно Дмитрием Ивановичем, вместе с соседом по дому шофером Ф. Гаяновым, был апробирован тогда способ капитального ремонта обветшавшего жилого дома методом "семейного подряда", который с того времени с немалой пользой для дела стал применяться во всех населенных пунктах предприятия. Но годы никого не щадят. И в 1985 году, когда Надежде Александровне и Дмитрию Ивановичу исполнилось по 55, товарищи по работе проводили их на пенсию. Однако сделали они это хотя и с наилучшими пожеланиями, но не без сожаления, по очень простой и вполне естественной причине: жалко было расставаться с неоднократно проверенными в иной раз очень непростых ситуациях надежными и исключительно добросовестными работниками. Помимо всего прочего, сумели супруги Кощеевы эти завидные свои качества передать и детям. Дочь Марья (после замужества Тимохина) со временем стала старшим бухгалтером лесопункта. Сын Владимир среди прочих тоже не затерялся, и сумел стать одним из лучших слесарей-электриков поселка. Практически у всех односельчан супругов Кощеевых никогда не было сомнений, что привычка все без исключения делать не "абы как", а "как следует", в свою очередь перенята ими от сельчан-родителей, и была присуща Надежде Александровне и Дмитрию Ивановичу уже в детстве, пришедшемся на военное лихолетье. Весь вечер (в декабре 1994 года) рассказывали они мне про свое и сверстников военное детство, хлебосольно угощая при этом и пельменями, и собственного посола хариусами, и спиртным, в умеренном, разумеется, количестве. И уже тогда, в ходе беседы, прямо за столом, невольно подумалось, что именно преодоленные в войну трудности и полученная при этом трудовая закалка решающим образом повлияли на формирование отношения к общественно полезному труду всего поколения советских людей, родившихся на рубеже двадцатых и тридцатых. За истекшие с того памятного для меня вечера десять лет я окончательно в этом уверился. Именно поэтому написанный по результатам той давней командировки очерк, опубликованный уже в 1994 году в газете "Караидель", включаю и в книгу, причем с минимальными сокращениями. Итак, приступаю:
   " ...С 1947 года вместе Надежда Александровна и Дмитрий Иванович Кощеевы, оба давно уже на пенсии, но до сих пор свежи в их памяти впечатления детства, пришедшегося на военное лихолетье.
   В 1941 году исполнилось им по 11 лет. Жили они тогда в захиревшей и исчезнувшей в годы ликвидации так называемых "неперспективных" сельских населенных пунктов деревушке Байкинка, некогда располагавшейся неподалеку от нынешних деревень Тайга и Тайкаш. Начало деревушке положил хутор, построенный еще до революции во времена столыпинской земельной реформы. Со временем хутор разросся. К началу войны в колхозе "Рабселькор", объединявшем жителей деревни, было около 35 хозяйств. Колхоз был, как стали говорить несколько позже, многоотраслевым. Имел крупный рогатый скот, овец, свиней, лошадей. Все корма готовили сами. И для собственных нужд, и для сдачи государству выращивали колхозники зерновые, картофель, лен, коноплю. Механизмов и электричества в деревне не было. Все работы производились вручную. Потому и до войны дети не сидели без дела. С малых лет они помогали взрослым на прополке, сенокосе и уборке урожая. Помощь детей в посильных детским рукам сельскохозяйственных работах широко практикуется и сегодня: не была особо обременительной для Надежды Александровны, Дмитрия Ивановича и их сверстников и та работа в колхозе, которую поручали выполнять им в предвоенные годы.
   Но с началом войны положение коренным образом изменилось. На фронт ушли практически все взрослые мужчины деревни - сорок четыре человека. Вся тяжесть выполнения государственных заданий по заготовке сельскохозяйственных продуктов легла на плечи женщин и детей. Почти непосильным был и натуральный налог: твердым заданием по сдаче мяса, молока, яиц, шерсти и картофеля облагался каждый двор, независимо от количества трудоспособных и размера личного подсобного хозяйства.
   И государственные поставки, и твердое задание выполнить можно было только крайним напряжением сил. Потому с началом войны занятия в школе начинались только после окончания полевых работ. А дети работали уже без скидки на возраст - наравне с взрослыми. Трудились не только потому, что у каждого в деревне были на фронте родные и близкие, которым оставшиеся в тылу и взрослые, и дети всей душой стремились помочь, внося посильный вклад в обеспечение действующей армии хлебом, мясом и иными продуктами. Работа была и средством выжить, не умереть с голоду.
   В семье Надежды Александровны способных полноценно работать было только двое: ее мать и она сама. На их иждивении были три младшие сестры Надежды Александровны и три престарелые больные старухи. Отец погиб в трудовой армии в середине войны. Надеяться было не на кого. Мать выбивалась из последних сил, стараясь успеть и в колхозе, и дома. Даже Надя (как и большинство ее сверстников) трудилась весь световой день. А летом нередко приходилось работать и в лунные ночи (тогда говорили: по месяцу).
   Девочки рвали лен, гребли сено, серпом жали зерновые, скирдовали хлеб, на лошадях вывозили снопы с поля, молотили хлеб конными молотилками, выполняли и многие другие работы. Даже детей в страду с поля не отпускали. Бывало, уставшие дети прятались в ометы. Но отдохнуть украдкой удавалось редко: приходил бригадир и вилами прощупывал солому, выгоняя оттуда затаившихся ребятишек.
   Мальчишки делали те же работы, что и девочки, а сверх того - возили на быках и лошадях хлеб в центр сельсовета, село Ново-Троицк. По ночам на быках скирдовали сено. Подвозили на фермы корма, вывозили на поля навоз. Те, кто постарше, пахали и на быках, и на лошадях, а случалось - и на коровах.
   Дмитрию Ивановичу довелось в войну работать и в кузнице. Трудиться в ней он начал в конце 1944 года, в четырнадцать лет. Кузница была устроена в крытом дерном деревянном здании. Из оборудования - горн, наковальня да ручной мех. Потребный для работы уголь кузнецы выжигали сами, рядом с кузницей.
   Работы у кузнецов было выше головы: готовили к уборке серпы (обтачивали их, насекали зубья); ремонтировали плуги и бороны; приводили в рабочее состояние изрядно поношенные жатки, конные грабли и другой сельскохозяйственный инвентарь. Выполняли и массу других заказов, как для колхоза, так и для односельчан.
   Нелегка была работа и в поле, и в кузнице, а оплачивалась скудно. Обычно в начале уборки давали аванс: от одного до двух пудов зерна (в зависимости от выполняемой работы). С первого зерна нового урожая (на свой страх и риск: это запрещалось) председатель колхоза тайком организовывал помол малой его части. И до конца уборки по вечерам (только работающим) муку выдавали ежедневно. О размере выдач говорит хотя бы то, что делили муку ложками, а по полстакана давали только занятым на особо тяжелых работах. Окончательный расчет был обычно в январе. Но и тогда много не получали. Даже работавший в кузнице Дмитрий Иванович за год больше двухсот килограммов зерна не зарабатывал.
   Потому в пищу в годы войны шло все мало-мальски к тому пригодное: не только известные всем щавель, кислица, борщовник, но и липовый лист, лебеда, желуди, ильмовая кора, "крупянники" с елок, сосновые побеги, полевой хвощ. Но и это помогало мало; люди с голоду пухли, и малые дети нередко умирали. Кто работал, тех хоть как-то кормили на работе. Кто не мог, - вынужден был довольствоваться болтушкой из муки, заработанной трудоспособными членами семьи, да молоком коровы, - если была она в хозяйстве, разумеется...
   Так жили и работали в военное лихолетье женщины и дети. И не в одной только деревушке Байкинка, а во всей стране. И без разгромивших захватчиков трудоспособных мужчин справились они с обеспечением фронта и страны сельскохозяйственными продуктами. Признание их заслуг - правительственные награды. В числе других награждены медалью "За доблестный труд в Великую Отечественную войну 1941-1945 гг." и супруги Кощеевы.
  

Петухово: колхозники и артельщики

  
   Еще до войны Берлоговская неуставная сельскохозяйственная артель стала использовать для своих нужд часть земельных угодий в окрестностях деревни Петухово. Была тогда таковая в правобережье Уфимки, в восьми километрах от тоже исчезнувшей с карты района деревни Усть-Байки. Располагалась она на "бойком" месте, так как именно через Петухово проходила дорога, по которой из деревень правобережья в уборочную пору свозили хлеб в находившийся тогда в Усть-Байках, а не в Бердяше, как стало после заполнения Павловского водохранилища, хлебоприемный пункт района. Именно в этой деревне родился (1 января 1936 года) и еще ребенком начал трудиться в объединявшем жителей деревни и названном ими "Путь Сталина" колхозе Леонид Спиридонович Кузнецов. Л.С. Кузнецов, судя по всему, единственный леспромхозовец, заработавший медаль "За доблестный труд в Великую Отечественную войну 1941-1945 гг." в столь "нежном", если не выразиться еще категоричнее, возрасте, хотя вручили медаль Леониду Спиридоновичу в 1947 году, когда исполнилось ему уже одиннадцать лет. После этого долго еще работал он в аграрных предприятиях правобережья Уфимки, но последние 13 лет перед выходом на пенсию трудился в подсобном сельскохозяйственном участке Магинского леспромхоза, щедро делясь при этом наработанным за десятилетия безупречного и добросовестного труда опытом с молодыми. В том числе и этим он в немалой степени поспособствовал несомненным и признанным всеми трудовым достижениям коллектива ПСХУ в восьмидесятых годах прошлого столетия. И именно он, рассказывая про быт и труд колхозников в войну, несколько раз повторил очень часто звучавшие тогда в его деревне слова "До солнышка!", которые, на мой взгляд, точнее других характеризуют труд всех, работавших в военную пору в тылу. И сумевшим - несмотря ни на что и вопреки всему - обеспечить страну и фронт всем необходимым.
   Чаще других в Петухово говаривал так в войну бывший тогда председателем колхоза "Путь Сталина" Петр Федорович Дубровин. Произнесенные им и обращенные к кому-либо из подчиненных эти слова воспринимались всеми и являлись фактически жестким и недвусмысленным требованием приступать к работе еще до восхода солнца. Колхозников, насмелившихся пренебречь этим требованием, могли приравнять к прогульщикам. А с прогульщиков спрос в войну был жесточайший. Пример тому - мать ветерана. Как-то занемогла она, и не смогла выйти на работу. В результате едва-едва удалось ей избежать суда. Спасло ее лишь то, что ее муж еще в 1941 году пропал без вести, и она одна, без чьей-либо помощи, "поднимала на ноги" троих детей, причем даже самому старшему из них, то есть Леониду Спиридоновичу, лишь в начале 1942 года исполнилось шесть лет.
   Да и конец работы, особенно во время уборочной, зачастую определял тогда вовсе не закат солнца, а только окончательное и качественное выполнение всего порученного на этот день. Одна из очень веских причин тому - специализированной техники в деревне тогда почти не было. Сев зерновых чаще всего производили вручную. То есть шагали по пахоте с лукошком и как могли равномерно разбрасывали семена. Сразу после посевной приступали к закладке силоса, для чего и опять-таки вручную подчищали старые и выкапывали кубической формы новые ямы со стороной, равной примерно трем метрам. Все остальные работы по закладке силоса тоже не были механизированы: лишь подвозили пригодную для силоса зеленую массу к ямам на лошадях. Сразу после закладки силоса приступали к сенокосу. После сенокоса наступал черед уборки озимой ржи, а чуть позже и всех остальных зерновых культур. Немалую их часть сжинали серпами. Имевшиеся в колхозе немногочисленные жатки и лобогрейки тоже не очень-то облегчали уборку зерновых. Особенно трудно было тем, кто скашивал хлеба лобогрейками: не зря же их именно так называли. Жатка сама сбрасывала на ниву очередную скошенную и достаточную для одного снопа порцию колосьев. Но при скашивании зерновых лобогрейкой требовалось два работника: один управлял лошадью, другой - достаточные для снопа и скошенные агрегатом порции колосьев на ниву сбрасывал. Нелегко было и тем, кто после жаток и лобогреек увязывал колосья в снопы. Именно они устанавливали на торец рядом друг с другом по шесть снопов и прикрывали их сверху седьмым, завершая тем самым так называемый "суслон". Но в суслонах хлеб хранить можно было только временно. Потому суслоны - как могли быстро - свозили в определенные для хранения хлебов места и укладывали в "клади". Именно в эту пору работали не только в лунные ночи, но и при свете костров. Очень трудоемка была и ручная уборка корнеплодов, причем делать это приходилось иной раз глубокой осенью, в слякотную погоду.
   Но и после уборки урожая отдыхать вволю не доводилось, так как начиналась молотьба. Неустанных хлопот требовал также уход за рабочим и продуктивным скотом колхоза. А управились в войну со всем этим многообразием не терпящих отлагательства сельскохозяйственных работ женщины, старики, инвалиды и дети, работавшие наравне с взрослыми. Лучше многих сверстников трудился в военное лихолетье и Л.С. Кузнецов. Неспроста же еще мальчишкой удостоили его правительственной награды, по статусу и льготам приравненной ныне к медали "Ветеран труда".
   Не менее интенсивно, чем колхозники и почти что бок о бок с ними, трудились артельщики. Один из таковых - Гаяз Гарифьянович Фатхутдинов. Он 1928 года рождения. В его трудовой книжке 17 записей о поощрениях. Его трудовой стаж - 45 лет. Все эти годы проработал он в леспромхозе. Причем всегда - на так называемых "основных" работах. Несмотря на малолетство, с первых дней войны трудился он наравне с взрослыми. А его рассказ о хозяйстве Березовской (так ее тоже называли) неуставной сельхозартели близ деревни Петухово и о запомнившихся ему работниках артели таков:
   "Жилые дома для персонала, коровники, конюшни, кошары и другие хозяйственные строения хуторка артельщиков построены были в логу километрах в двух-трех по склону лога от деревни Петухово, располагавшегося на плоской вершине горы. Жилых дома было два. Срублены они были из кругляка, длиной 6,5 метра. В войну в этих домах постоянно жили несколько семей. В том числе наша, то есть мои родители Гарифьян Фатхутдинович и Гильминур Нигматьяновна, мой брат Анас, мои сестры Райхана и Накия, и я. В других семьях тоже были дети. Кроме того, оба дома использовались еще и как общежития для привлекаемых в помощь нам на время пахоты, посевной, сенокоса и уборки зерновых работников. Помещения для содержания скота тоже были и тесноватыми, и некапитальными, а устроены из вбитых в землю и переплетенных прутьями и хворостом кольев. Все помещения для скота были покрыты липовым лубом. А утепляли их мы и соломой, и кизяками, и глиной. Тем не менее, они все равно оставались непрочными, что здорово затрудняло охрану животных от волков: очень много было их в военную пору. Караульным дремать не приходилось. А так как ружья на нашем хуторке не было, сторожа отпугивали хищников неким подобием колокольного трезвона, ударяя металлическим прутом по развешенным в разных местах тракторным "башмакам".
   В летнее время артельный скот на ночь загоняли в устроенные на пастбищах карды. Скота было много: и лошади, и коровы, и овцы, и рабочие быки. Сильно затрудняло уход за скотом отсутствие воды. В Петухово даже в неглубоких колодцах вода не иссякала даже в самые жаркие летние месяцы. Но в нашем хуторке, хотя и расположенном по высоте над уровнем моря значительно ниже деревни Петухово, воды почему-то не было. Один раз попытались мы устроить собственный колодец. И даже вырыли для него яму глубиной 12 метров. И уткнулись в скальный грунт. На том и бросили эту затею. Потому зимами мы в бочках, подвешенных над кострами, растапливали снег, и поили скотину талой водой, а когда снега не было, или гоняли животных на водопой в Айдос-лог к Сагиткину ключу, или на лошадях подвозили необходимую нам воду из Петухово. Кстати, именно подвозка воды и была моей основной обязанностью, хотя, при нужде в том, мне поручали и другие работы. Все остальные дети, постоянно жившие на хуторке, тоже без дела не сидели. Каждому из них поручали дела по их силам и возрасту. А такой работы в деревне во все времена года предостаточно. Зерновые культуры артельщики на полях близ Петухово тоже выращивали. В основном это был овес - для лошадей, которых в леспромхозе тогда еще очень много было.
   Командовал в годы войны Березовской артелью Сергей Иванович Бабаев. Из работавших бригадирами в военную пору запомнились Максим Лукин и Мансур Салихов. На время пахоты приезжали к нам на хутор на газогенераторных тракторах и трактористы. Чурку для тракторов готовили мы сами, и загодя. А из трактористов запомнились Назип Лутфрахманов, братья Латып и Ахмет Мусины и Мирзагит Якупов. Однако, кроме названных уже, в сельхозартели было тогда еще очень много работников, так как близ Петухово содержали в войну не весь рабочий и продуктивный скот артели. В частности, принадлежавшие артели свинарники располагались в Магинске. Что касается продукции сельхозартели - ее, в основном, как, впрочем, и во все последующие годы, расходовали в детсадах и столовых предприятия. Но часть молока всю войну доярки увозили в Байки и сдавали на маслозавод".
  

Девочки, девушки и лесозаготовки

   В семидесятых годах прошлого столетия использование женского труда непосредственно на лесозаготовках было категорически запрещено. Но в войну было не так. И вот что про все это сами "лесорубы" военной поры рассказали:
   Во время войны в лесозаготовительные участки выезжали по разнарядке районных властей. Исполняя ее, колхозы отправляли на лесозаготовки и людей, и лошадей. Отказ исключался. За это судили. А так как мужчины были на фронте, исполняли трудовую повинность, в основном, девушки, бездетные женщины и подростки. Нередко работали на лесозаготовках и дети.
   Один из примеров тому - Ж.А. Захарова (в девичестве Кулябина). В 1941 году исполнилось ей всего 12 лет. Жила она в деревне Спасская. Несмотря на возраст, всю войну, как и почти все ее одногодки, не имела возможности учиться. Весной, летом и осенью и она, и ее сверстники на равных с взрослыми работали в колхозе. Лично ее не посылали на лесозаготовки. Но было голодно, и она с подружками зимами помогала заготавливать дрова пароходству. Работа их заключалась в следующем: на горах напротив Магинска от Янсаитово до Бердяша в разных местах были уложены в поленицы метровой длины дрова. На санках девочки подвозили их к лотку для спуска дров к реке. За выполненную норму - шесть кубометров на двоих - кормили бесплатным обедом. Другой оплаты не было.
   Ж.А. Захарова могла и не пойти на работу. А вот девушки, мобилизованные на работу по трудовой повинности, так сделать не могли. А.Г. Зыкова (в девичестве Феденева) из таковых. В 1941 году ей было 17 лет. Жила она в Байках, числилась колхозницей, но всю войну в родной деревне работала только летом. Большую же часть тех лет провела на лесозаготовках и лесосплаве.
   По словам Анны Гавриловны, особенно трудно на лесозаготовках было зимой. Из инструмента им выдавали (на двоих) по поперечной пиле, два топора и одному металлическому клину. Подружки из одной деревни держались вместе, но работали по двое. Поперечной пилой валили деревья. Топорами обрубали сучья. Раскряжевывали хлысты на сортименты на лесосеке. Волоком на пене (доске с лямками, на которой благодаря прибитой к ней зубчатой планке удерживались при волочении наваленные на доску одним концом бревна) вытаскивали сортименты к дороге. Собирали сучья в кучи и сжигали их. Спецодежду тогда не выдавали. Обходились тем, в чем приходили из дома. Особенно досаждала обувь. Лаптей, в которых приходилось ходить по сучкам, не всегда хватало на два дня. Случалось девушкам возвращаться в бараки, обмотав ноги портянками, завязанные оборами (веревочками) от развалившихся лаптей. Жили чаще всего в бараках. Внутри барака по обеим сторонам нары в два яруса. Посередине проход. В проходе печь и стол. Питались скудно: чаще всего только продуктами, привезенными из дома. Работали, как правило, допоздна, без праздников и выходных. Конечно, можно было купить и лапти,- они стоили 50 рублей, и поесть в столовой. Но на это нужны были деньги. А их не было: плату за работу получал колхоз, а им, работавшим в лесу, начисляли только трудодни.
   Бичом для девушек были и болезни: тяжелые условия труда, скученность, баня раз в три месяца, скудное питание - многим из них подорвали здоровье на всю жизнь. Высок был и производственный травматизм. Очевидцем одной из таких трагедий случилось быть и Анне Гавриловне: на ее глазах упавшей не в ту сторону сосной убило работавшую неподалеку ее подружку из Стеклозавода.
   Не легче было и на сплавных работах. Особенно на молевом сплаве по малым рекам, таким как Тюй или Бердяшка. Сплавные работы и сами-то по себе очень трудоемки. Но еще больше неприятностей доставляли постоянно мокрые ноги. О бесплатной выдаче всем занятым на сплаве болотных сапог тогда еще и помина не было...
  

Надежный тыл - заслуга подруг воинов

   В советское время СМИ страны часто подчеркивали выдающуюся роль почина Прасковьи Никитичны Ангелиной "Сто тысяч подруг - на трактор!" в снабжении хлебом армии и населения во время Великой Отечественной войны. Всего в Советском Союзе более 200 тысяч девушек и женщин освоили профессию трактористки в течение первых нескольких месяцев войны. Последовательницы Паши Ангелиной были и в нашем районе.
   Одна из таких женщин-механизаторов военных лет - это Валентина Васильевна Выгузова. Своего друга юности, погибшего на фронте в 1943 году, проводила она на фронт в первые дни войны. Потом четыре месяца учебы на курсах трактористов в Караиделе. И уже в ноябре 1941 года Валентина Васильевна получила свой первый трактор - газогенераторный ХТЗ, на котором и стала работать в колхозе "Знамя Труда". Был такой в войну в несуществующей уже сейчас деревне Ильинка.
   И на современных-то тракторах работа изматывает даже мужчин. А в войну для старенького ХТЗ немного бензина выдавали лишь в начале рабочего дня - для запуска двигателя. И если трактор глох во время работы, заводить его приходилось "с буксира", веревками, которые тянули все находившиеся на поле трактористы и прицепщицы. Не всегда были хорошо просушенными и березовые чурки - основное топливо газогенераторного "сердца" трактора ХТЗ. Но даже на сырой чурке вспахать за день шесть гектаров, то есть выполнить норму надо было обязательно. Время-то было военное. Соответствующим был и спрос. Как за полноту использования рабочего дня, так и за непременное исполнение планов и заданий.
   Трактористкой (а во время уборки зерновых - комбайнером) проработала В.В. Выгузова всю войну. Никогда не жалела Валентина Васильевна сил и личного времени и на общественную работу. В военную пору была бессменным комсоргом, а после войны ее много раз избирали депутатом сельсовета. А самое весомое подтверждение личного и немалого вклада В.В. Выгузовой в победу над фашизмом - первая из ее шести медалей, так называемая "Сталинская", которой трактористку наградили за доблестный труд в годы войны.
   Но не только хлеб нужен был стране и фронту. В промышленных предприятиях ушедших на войну мужчин тоже заменили женщины. Многие из них освоили и чисто мужские профессии. Одна из таковых - жительница Магинска Любовь Андреевна Сысолова (в девичестве Стрельникова). Когда началась война, ей было всего 15 лет. Но в конце 1942 года, причем в те именно месяцы, когда под Сталинградом решалась судьба страны, начальник автоколонны А.З. Загорский отобрал из поселковой молодежи самых активных и за три месяца обучил шоферскому делу тринадцать человек.
   Л.А. Стрельникова была единственной девушкой в группе. Но училась лучше многих юношей - только на "отлично". А на "права" сдала с первой попытки, что тоже оказалось "по плечу" далеко не всем юношам. И уже в зиму с 1942 на 1943 год успешно прошла стажировку под руководством опытного шофера на вывозке леса. С тех пор, вплоть до конца 1945 года, будущая жена воевавшего с фашистами десантника Николая Андреевича Сысолова и мать пятерых детей, на газогенераторном лесовозе ЗИС-21 вывозила к местам переработки и к сплавным рекам кряжи для производства авиационной фанеры, стройлес, шпальник, пиловочник и все прочие, так нужные стране и фронту сортименты.
   А труд водителя лесовоза легким никогда не был. А в войну - тем более. Работать приходилось сутками. Водители сменяли друг друга прямо в лишенной даже намека на современные удобства и продуваемой всеми ветрами фанерной кабине "капризного" в эксплуатации и трудоемкого в обслуживании прадедушки современных мощных лесовозных автомобилей. Плохо было тогда и с одеждой, в которой шоферы выходили на работу. Самой "модной" обувью были собственноручно сплетенные из липового лыка лапти. Прочая одежда - примерно такого же качества. Даже новый "ватник" являлся тогда предметом роскоши. Скудным было и питание. Хлебную "пайку" - менее килограмма весом - приходилось дополнять напаренными в печи дубовыми желудями. А конфеты заменяла сначала сваренная, а затем подсушенная в печи свекла.
   Но и в этих - по любым меркам экстремальных - обстоятельствах, Л.А. Сысолова работала ничуть не хуже оставшихся в тылу по "брони" взрослых мужчин. Как и В.В. Выгузову, за самоотверженный труд в военные годы Любовь Андреевну наградили медалью. Вторую свою медаль, и тоже за добросовестный труд, получила она за работу уже в послевоенные годы. Из прочих многочисленных знаков трудового отличия особенно памятна единственной в леспромхозе женщине - водителю лесовозного автомобиля, денежная премия в триста рублей, которой наградили ее за перевыполнение плана в декабре 1944 года.
  

Бабье "царство"...

   Спасская - одна из исчезнувших после заполнения Павловского водохранилища деревень, жители которой с незапамятных времен кормились хлебопашеством и лесными промыслами, и малая родина значительной части Гробовых, Комаровых и Чирковых, ставших постоянными работниками Магинского мехлесопункта еще в довоенные и военные годы. Одна из таковых - Валентина Александровна Гробова. Родилась она в 1919 году. В начале 1941 года все у нее было не хуже, чем у людей. Муж работал на тракторной вывозке сортиментов из делянок Берлоговского лесозаготовительного участка на лесную биржу мехлесопункта на берегу Уфимки (располагавшейся тогда между деревней Спасская и плотиной в устье речки Бердяшка), и очень неплохо - по меркам тех лет - зарабатывал. Потому сама она имела возможность быть только домохозяйкой, так как на ее попечении были две малолетние дочери: трех (Тамара) и двух (Нина) лет от роду. Потрясения и обиды времен раскулачивания и коллективизации к тому времени тоже уже почти забылись. И отношения в деревне были очень добросердечными. Замками редко кто тогда пользовался. Хотя, если по совести, и прятать-то от завистливых и корыстолюбивых глаз нечего было. А попавшим в беду односельчанам помогали тогда всем миром - кто, чем мог и богат был. Но буквально за неделю до войны мужа Валентины Александровны призвали в трудовую армию. Свидеться с ним В.А. Гробовой довелось лишь через девять долгих лет. Начавшаяся война в еще большей степени все устоявшееся и привычное порушила и переменила. Потому - оставшаяся без мужниной поддержки - Валентина Александровна уже в первые военные недели устроилась на постоянную работу в лесозавод Магинского мехлесопункта, располагавшийся тогда километрах в двух от ее родной деревни - рядом с плотиной. Работала там В.А. Гробова всю войну. И вот что она о лесозаводе, о подругах и других односельчанах рассказала:
   Лесозавод располагался рядом с плотиной на правом берегу Бердяшки, и представлял собой сооруженный из круглого леса (каркас) и кровельных досок (обшивка стен и крыша) просторный и открытый с одной из сторон навес, под которым на массивных фундаментах были установлены водяная турбина и приводимая этой турбиной в действие лесопильная рама. Приобретенная еще Манаевым, лесопильная рама эта была не четой отечественного производства пилорамам, в послевоенные десятилетия установленным в тарных цехах леспромхоза, по надежности. Валентина Александровна не помнит случая, чтобы в войну был простой из-за ее поломки. Качество вырабатываемых на пилораме досок, плах и брусьев тоже было отменным. Так называемых "пропеллеров" и в помине не было. Да и максимальная толщина пропускаемых через пилораму бревен тоже была не рядовой - до восьмидесяти сантиметров.
   Однако даже самая совершенная техника сама по себе продукцию не выпускает. Делают это люди, которые этой техникой на работе пользуются. Но Магинский мехлесопункт с первых лет существования славился мастерами своего дела. Недаром же в предвоенные годы передовики предприятия (Степан Алексеевич Сысолов и Мефодий Тимофеевич Чересов: подробно о них - позже) побывали в Москве на всесоюзном слете стахановцев, работой которого руководил сам "всесоюзный староста" - Михаил Иванович Калинин. Военные годы для коллектива в этом смысле тоже исключением не стали. В части, касающейся лесопиления, одним из самых опытных и знающих специалистов предприятия был Максим Иванович Овсянников. Именно поэтому ему всю войну оформляли так называемую "бронь", и именно он все военные годы руководил работой лесозавода. Заточкой и разводкой зубьев рамных пил в войну занимался Ларион Макарович Ожегов. Делал это он в так называемом "тепляке", срубленном из круглого леса и служившим одновременно еще и помещением для обогрева и отдыха персонала лесозавода. Несмотря на преклонные годы - работать на лесозаводе Ларион Макарович начал еще при Манаеве - Ожегов один обслуживал все бригады всю войну в три смены работавшего лесозавода. Он же был еще и как бы механиком лесозавода. Именно ему подчинялись работавшие посменно два подростка-слесаря, которые в первую и вторую смену следили за исправностью плоскоременной передачи, посредством которой водяная турбина приводила в действие лесопильную раму, и систематически, с помощью масленки, смазывали трущиеся узлы и детали и водяной турбины, и пилорамы. Бревна на распиловку к пилораме подвозили на автомобилях. Разгружали бревна и на покаты, уложенные на земляную эстакаду рядом с навесом, откуда их без особого труда можно было вручную подкатить к пилораме, и немного поодаль - в так называемый "запас". Из запаса, при нужде в том, бревна к покатам на лошади подтаскивал Нагим Аюпов, которого, вероятно из-за его нездоровья, на войну так и не мобилизовали. Кроме названных уже лиц мужского пола, в военные годы на лесозаводе трудился рамщиком старик Хабиб (его фамилию В.А. не запомнила). Однако весь остальной персонал всю войну очень успешно работавшего лесозавода был исключительно женского пола, причем преобладали имевшие уже детей женщины.
   Работали они в три смены бригадами по шесть человек. В составе этих бригад трудились и подруги Валентины Александровны - Зоя Худякова, Анна Захарова, Настасья Бабинцева, Мария Угринова, Зоя Казакова. Работавшая в третью смену бригада, как правило, балансирной циркулярной пилой, тоже имевшей привод от водяной турбины, пилила бревна на коротенькие чурбачки, которые, после расколки и сушки, превращались в так называемую "чурку" - топливо для газогенераторных тракторов и автомобилей. Но в первую и вторую смену бригады лесозавода работали только на пилораме. Нелегка эта работа и сегодня, когда стандартная длина распиливаемых бревен, почти всегда,- пять метров, а лес сравнительно некрупный - кряжи толщиной сорок-пятьдесят сантиметров пилят на доски, мягко говоря, нечасто. А в войну стандартная длина подаваемых на распиловку пиловочных кряжей была равна или четырем с половиной, или шести с половиной метрам. Кряжи, как правило, были комлевыми, так как главной продукцией лесозавода были шпалы, а их из тонкого леса не выпилишь. Да и породный состав распиливаемых хвойных бревен был иной, чем сегодня: преобладала - значительно более тяжелая, чем ель и пихта - сосна. Сырую пятиметровую половую сосновую доску даже мужчина поднимает с натугой, не говоря уже о тех досках, длина которых равна шести с половиной метрам. А в войну женщины, в смены, когда пропускали через пилораму так называемый "шпальник", вручную ворочали еще и толстенные, - и еловые, и пихтовые, и сосновые, - пятиметровые плахи. В такие дни в первую половину смены постанов рамных пил был таков: в середине плаха, по толщине равная ширине выпиливаемого в этот день типоразмера шпал (таких типоразмеров было несколько), по краям - половые и кровельные доски. Напиленные доски после первого пропуска бревна через пилораму сразу выносили из цеха, переносили иной раз на расстояние до двухсот метров, и укладывали в штабеля. Во вторую половину рабочего дня выпиленные в начале смены плахи во второй раз пропускали через пилораму, получая в результате заготовки для шпал и обрезные доски. И те, и другие, и опять вручную, выносили из цеха. Доски укладывали в штабеля, а заготовки для шпал относили туда, где другие уже работники разделывали заготовки по длине, маркировали, а потом укладывали вполне готовые уже шпалы так, как того требовали технические условия.
   Любой, кто честно представит себя на месте трудившихся в войну на лесозаводе женщин, поймет, что такая работа очень выматывает. Однако оплачивалась она скудно. Да и на заработанные деньги мало, что можно было купить. Почти все товары "отпускали" (само это слово применительно к торговле уже - характеристика) тогда по карточкам, на полках для "свободной" (еще одна красноречивая характеристика) продажи товаров почти всегда ничего не было, а то, что появлялось время от времени на них, редко кто покупал, потому что дорого стоило. Именно поэтому главным вознаграждением за труд для всех трудившихся в войну была хлебная "пайка". Для работников лесозавода ее вес был определен в восемьсот граммов за рабочий день. Но заработанную тяжким трудом "пайку" еще и получить в магазине надо было, выстояв в раздраженной ожиданием очереди иной раз по два-три часа. Толчея в часы "отпуска хлеба" в магазине была неимоверная. Нередко после возвращения домой с хлебом приходилось пришивать на верхнюю одежду пуговицы - взамен оторванных в магазинной толкучке. Случаи дополнения хлебного пайка через государственный магазин другими продуктами были нечастыми: только изредка, не каждый месяц, на леспромхозовской же мельнице, как и лесозавод, тоже располагавшейся рядом с плотиной, но на левом береге Бердяшки, мололи на муку сэкономленный за счет сокращения фуражной нормы рабочих лошадей щуплый овес. Получившуюся в результате всего этого даже не овсяную муку, а какую-то смесь из муки и шелухи старательно и поровну делили и выдавали работникам предприятия.
   Не допустить, чтобы дочери "пухли" от голода, удалось Валентине Александровне лишь благодаря помогавшим в военное лихолетье друг другу, и в первую очередь - самым слабым, односельчанам. Особенно много помогли Валентине Александровне ее тетя Пелагея Павловна Гробова и муж тети Александр Александрович, в доме которых молодая женщина и ее дочери почти всю войну и прожили. Глава семьи, хотя еще до войны стал персональным пенсионером, тоже был мобилизован в трудовую армию, в военную пору работал на сплаве, из-за чего частенько и надолго отлучался из дома. Потому большую часть работ по ведению домашнего хозяйства семьи выполняла Пелагея Павловна. Тем не менее, пока Валентина Александровна была на работе, дочерей племянницы обихаживала она, как собственных, причем делала так и еще много лет после войны, и даже тогда, когда обе девочки стали уже взрослыми. А в войну Пелагея Павловна от своей части полученного в магазине по карточкам и разделенного на одинаковые (по числу едоков) и в присутствии детей доли хлеба, всегда отделяла кусочки, которыми потом, - улучив удобный случай - обеих девочек подкармливала. Девочки ели тогда эти очень небольшие кусочки ржаного хлеба так, как сегодня их внуки даже самый хороший шоколад не смакуют. Не случайно же, когда Валентина Александровна принесла домой из магазина буханку хлеба, от которой по дороге домой, не утерпев, отщипнула кусочек, одна из ее дочерей сразу отметила: " А вот тут корочки нету!"
   Но основой питания практически всех односельчан В.А. Гробовой в войну были все же не хлеб, а молоко и картошка. Однако такого раздолья с сенокосами, как сейчас, в военную пору и в помине не было. Выкашивали тогда не только все лесные лужайки, но и придорожные обочины. А к сараям заготовленное сено подвозили в военную пору кто, как мог: кто на лошади, а кто и на ручной тележке. Да и картофель все выращивали тогда на куда больших, чем делают это сельчане сейчас, огородах. Площадь картофельного огорода Валентины Александровны, к примеру, в войну была пятнадцать соток: на девяти сотках выращивала картошку она около дома, на шести - в поле. Однако землю под огороды колхоз выделял тогда не просто так, а за обязательство трудиться - в свободное от основной работы на лесозаводе леспромхоза время - для нужд колхоза. Потому всю войну выходных и у В.А. Гробовой, и у большинства ее односельчан, фактически не было.
   И уже в самом конце разговора, в ответ на вопрос: " А разве нельзя было подыскать работу легче, более подходящую молодой женщине, и не так разрушительно влияющую на ее здоровье?" - Валентина Александровна, не задумываясь, и с неожиданной для ранее спокойного, и даже доверительного, характера всей беседы, категоричностью, заявила:
   - Нельзя! На легких работах и заработок, и хлебный паек меньше были! Прокормить на них детей невозможно было! Потому все имевшие детей женщины в войну стремились заполучить рабочие места на "основных" работах. Пример тому - мои односельчанки Полина Фроловна Сысолова, Мария Ефимовна Егорова и Мария Егоровна Сысолова (подробно о них - позже), в военную пору работавшие (в разных должностях) в тракторной колонне леспромхоза. Уставали на работе они, не меньше, чем я сама. Кроме того, они, в отличие от нас, работавших на лесозаводе, еще и в замасленной одежде, а иной раз и сами чумазые, ходили. И я очень рада тому, что ни детям, ни внукам нашим, ничего подобного тому, что их матери и бабушки пережили в войну, не довелось еще испытывать...
  

С организацией учебы тоже не плошали!

  
   И до войны в Магинском мехлесопункте много внимания уделяли подготовке кадров. В частности, в Смолокурке, небольшой деревушке, располагавшейся в нескольких километрах от Комсомола, заботливо опекаемое предприятием, функционировало тогда фабрично-заводское училище (ФЗУ). Размещалось ФЗУ в трех больших бараках. В одном из бараков были учебные классы, в двух других - спальные комнаты для учащихся, кухня, столовая, красный уголок, кабинеты преподавателей и прочие, необходимые для нормальной работы училища служебные помещения. До войны ФЗУ подготавливало к работе в лесопромышленных предприятиях, в том числе, приемщиков. Приемщики в те годы были главными помощниками мастеров, которым в сезон лесозаготовок необходимо было в считанные дни обучить безопасным приемам работы, стандартам на лесоматериалы и прочим лесным "премудростям" всех мобилизованных по "трудгужповинности" колхозников. Потому подготавливали к практической работе в лесопромышленных предприятиях "фэзэушников" разносторонне и основательно. Всем им, кроме формы, выдавали и рабочую одежду. Теоретические знания, полученные в учебных классах, закрепляли в памяти они во время практических занятий, когда, бок о бок с постоянными работниками мехлесопункта, трудились и на лесоповале, и на трелевке сортиментов к лесовозным дорогам лошадьми, и на всех других переделах лесозаготовительных работ.
   Последний по времени выпуск учащихся ФЗУ состоялся в первые недели войны. Сразу после этого руководство предприятия использовало освободившиеся после закрытия училища помещения для организации собственных курсов по подготовке шоферов. Курсантов отобрали из числа хорошо зарекомендовавших себя на работе молодых парней, в основном 1923 и 1924 года рождения. Командовал курсами откомандированный в предприятие Петр Сергеевич Сорокин - один из преподавателей уфимских шоферских курсов, в войну размещавшихся в одном из зданий в центральной части города на улице Пушкина. В наборе было около тридцати курсантов. Теоретические занятия совмещали они с работой на производстве - валке, трелевке и раскряжевке. Тем не менее, уже в январе 1942 года курсанты начали стажировку на лесовозах ЗИС-21, использовавшихся тогда на вывозке. Стажировали курсантов самые опытные шоферы, трудившиеся в предприятии. Именно они помогли освоить все тонкости и нюансы очень непростого шоферского дела друзьям-одногодкам Аркадию Михайловичу Гробову и Николаю Андреевичу Сысолову, вскоре после окончания этих курсов вместе и в одной команде убывших на Дальний Восток для прохождения действительной военной службы в РККА. И именно Н.А. Сысолов рассказал, как решали в начале войны в предприятии проблему с заменой молодежью мобилизованных на войну опытных лесовозчиков.
   Ушедших на фронт трактористов тоже заменяли обученной непосредственно в предприятии молодежью. Документальное тому свидетельство - приказ N 62 от 4 июля 1942 года по Магинскому леспромхозу (одна из частей разделенного в начале войны на два самостоятельных предприятия Магинского мехлесопункта почти всю войну именовалась именно так). Параграф пятый этого приказа (стиль и орфография оставлены, как были в оригинале) гласит:
   Организованные по распоряжению наркомата при Магинском леспромхозе одномесячные курсы трактористов окончили свою работу 3 июля 1942 года. Курсы провел начальник тракторной колонны - старший механик т. Поляков Н.П. Несмотря на то, что на курсы пришли в большинстве девушки и юноши, не имевшие ранее никакого представления о тракторах, подавляющее большинство из них окончили учебу с оценкой "отлично" и "хорошо". И лишь одному курсанту - из 21 человека, учившихся на курсах, - не присвоена квалификация тракториста: ввиду крайне низкого общего уровня развития и плохой памяти.
   На основании вышеизложенного приказываю:
   За добросовестную, плодотворную работу, вложенную большую энергию, в результате чего новый отряд трактористов в количестве двадцати человек подготовлен лесной промышленности, тов. Полякову Н.П. объявляю благодарность. (Конец цитаты.)
   Судя по всему, во исполнение упомянутого в только что процитированном приказе распоряжения наркомата ЛП БАССР, в Комсомольском леспромхозе (вторая часть разделенного в начале войны на два предприятия Магинского мехлесопункта почти до конца войны именовалась именно так) в конце 1942 года тоже были организованы ускоренные курсы по подготовке механизаторов. Но не трактористов, а шоферов, так как в Комсомольском леспромхозе, в отличие от Магинского, в войну большую часть древесины с лесосек вывозили не на тракторах, а на автомобилях. Командовал и преподавал на курсах начальник Комсомольской автоколонны Алексей Захарович Загорский. Курсантов было 13 человек, в том числе одна девушка - подробно о ней в одном из предыдущих очерков. Работали курсы три месяца - в октябре, ноябре и декабре 1942 года. Теоретические занятия с курсантами проводили в поселковом клубе, - располагался он тогда примерно в том месте Комсомола, где потом после войны построили детский сад. Дисциплина на курсах была жесткой. Занятия начинали в восемь часов утра. В результате в новом -1943 - году все курсанты (первое время под руководством опытных шоферов) стали работать на вывозке древесины с лесосек леспромхоза к сплавным путям. Каких-либо других курсов по подготовке механизаторов непосредственно в поселках предприятия в военную пору не было.
  

Война - войной, но развитие - продолжалось!

   В отличие от последующих десятилетий, в военное время в приказах и деловых документах излагали только суть, опуская детали. Приказ N 155 от 12 июля 1941 года по Магинскому мехлесопункту и следом за ним в той же тетради записанный и тем же днем датированный приказ N 156 тоже по Магинскому, но уже леспромхозу, - о приеме-передаче руководства предприятием - убедительнейшим образом подтверждают это. Нет лишних слов и в приказе N 166 от 8 августа 1941 года по Магинскому леспромхозу, о переводе магинца Овчинникова в Комсомол - на постоянную работу в Комсомольский мехлесопункт. Крайне лаконичны и все другие документы и приказы военной поры, по сей день бережно сохраняемые в архивах ОАО "Магинский леспромхоз" и МТПП "Магинск". Тем не менее, из их содержания практически однозначно и почти со стопроцентной вероятностью следует:
   1.В двадцатые, тридцатые и сороковые годы развитие лесозаготовительных предприятий осуществлялось примерно по такой схеме: Сначала - мастерская точка; потом, если мастерская точка была перспективной, что называется, с будущим, - лесозаготовительный участок. Затем, если участок обеспечивали в достаточном количестве пригодной для механизации вывозки древесины техникой, - механизированный лесопункт; и потом только, если развитие предприятия успешно продолжалось, - его реорганизовывали в леспромхоз.
   2.Мехлесопункт, как и леспромхоз, был полноправным и со всеми приличествующими этому статусу атрибутами самостоятельным и самодостаточным хозяйствующим субъектом той поры. Разнились между собой эти два типа предприятий лишь масштабом производственной деятельности, да тем, что леспромхозами командовали директоры, а мехлесопунктами - начальники.
   3. В самом начале войны существенно нарастивший производственные мощности и имевший к тому времени в своем составе и автомобильную, и тракторную колонны Магинский мехлесопункт разделили на два самостоятельных хозяйствующих субъекта. Центральным поселком одного из них остался Магинск, главным поселком другого стал Комсомол. Вскоре после разъединения (возможно: сразу же) базирующуюся в Магинске часть ранее единого предприятия повысили в статусе, приказами N 155 и N 156 от 12 июля 1941 года преобразовав в Магинский леспромхоз. Работавший до того дня начальником мехлесопункта т. Карышев убыл в распоряжение Караидельского РК ВКП (б), а первым директором Магинского леспромхоза стал т. Архипов. Комсомольский мехлесопункт - первые месяцы после разделения именовался он именно так, косвенно подтверждает это упомянутый уже приказ N 166 по Магинскому леспромхозу, - вскоре после разделения тоже реорганизовали в леспромхоз. Судя по всему, произошло это после того, как в его составе появился организованный в военные годы Атняшевский лесозаготовительный участок. Факт преобразования Комсомольского мехлесопункта в одноименный леспромхоз подтверждает приказ N 1 от 24 сентября 1944 года по Караидельскому (!) леспромхозу. Суть приказа в словах: согласно приказа наркома лесной промышленности БАССР от 23 сентября 1944 года Магинский и Комсомольский леспромхозы с 23 сентября 1944 года считать объединенными в один леспромхоз, который именуется: "Караидельский леспромхоз". (Конец цитаты.) Документов с пояснениями причин всех этих реорганизаций и без того успешно работавшего предприятия, до войны именовавшегося Магинским мехлесопунктом, найти в архивах не удалось. Тем не менее, нет сомнений, что материальной их основой стало наличие в одном лесозаготовительном предприятии автотракторной техники, достаточной для нормального функционирования двух - во всем ему подобных, но меньшего размера. И произошли реорганизации не неожиданно, а подготавливалась загодя. Неспроста же с сентября 1940 года резиденцией тракторной колонны тогда еще единого предприятия (ее начальником в 1940 году был С.М. Русских) определили Магинск, а автомобильной колонны (ее начальником в 1940 году был Н.В. Порозов) - Комсомол. Фамилии других должностных лиц предприятия в военные годы таковы: первым директором Караидельского леспромхоза стал Я.Н. Зимин, работавший до того директором Комсомольского леспромхоза. Тракторной колонной объединенного леспромхоза в конце 1944 года командовал Н.П. Ноляков, автомобильной колонной - А.А. Шихов. А начальниками лесозаготовительных участков предприятия в конце 1944 года были: Берлоговского - В.М. Равикович; Балмазинского - Н.Е. Выгузов; Комсомольского - И.Д. Салмин; Атняшевского - Д.Г. Гаврилов.
   4. Несколько раз в военную пору реорганизовывали и Караидельский леспродторг, до войны отвечавший за торговое обслуживание населения деревень и поселков близ рек Ай (на участке от Югуза до устья), Уфимки (на участке от Усть-Айска до Атамановки) и Юрюзань (на участке от Атняша до устья). Последняя по счету реорганизация была произведена на основании приказа наркома ЛП БАССР N 405 и приказа треста "Башлеспродторг" N 95. Во исполнение этих приказов с 1 декабря 1944 года одна из частей некогда громадного леспродторга была преобразована в отдел рабочего снабжения (ОРС) Караидельского леспромхоза. Первым начальником ОРСа и одновременно заместителем директора леспромхоза по рабочему снабжению стал И.И. Гладких.
   Очень показательно в плане прослеживания динамики изменения сравнительной "цены" труда управленцев и простых рабочих и штатное расписание Магинского леспромхоза (некоторое время в войну им командовал и А.К. Моисеенко) на лето 1944 года. Работники леспромхоза получали тогда (без премий): директор - 1100, парторг - 810, начальник тракторной дороги - 800, старший бухгалтер - 700, начальники лесозаготовительных участков - 500, мастера лесозаготовительных участков - 400, конюхи - 150, охранники и уборщицы - 120 рублей в месяц.
   Помимо всего прочего, - если пренебречь разницей в оплате труда директора и уборщицы, этот документ фактически аналогичен штатному расписанию любого из лесопунктов в послевоенные десятилетия. Особенно если заменить в нем: слово "директор" на слова "начальник лесопункта". Слова "начальник тракторной дороги" на слова "старший механик лесопункта". Слова "начальники лесозаготовительных участков" на слова "старшие мастера лесозаготовок, нижнего склада и тарного цеха". То есть, иначе говоря, в конце войны была завершена структурная перестройка предприятия. И именно имея в своем составе четыре лесопункта, почти во всем подобные леспромхозам военной поры, коллектив Магинского леспромхоза в послевоенные десятилетия добился впечатляющих трудовых достижений, поставивших леспромхоз в один ряд с лучшими лесопромышленными предприятиями не только БАССР, но и всего Советского Союза. Понятно, что и в войну предприятие работало тоже достойно. Подтверждает это в том числе и то, что в 1941 году леспромхоз за первое место в соревновании лесозаготовительных предприятий Республики наградили переходящим Красным Знаменем республиканского совета профсоюзов, а всему коллективу министр ЛП БАССР объявил благодарность. Много в военную пору было в леспромхозе и стахановцев. Их систематически поощряли приказами по предприятию. В числе таковых Ф. Дьякова, Е. Токарева, А. Захарова, З. Худякова (1942 год); А. Аюпов, А. Мусин, К. Гостенов, С. Орлов, З. Кашапов, Е. Стерехов, С. Кропотов, А. Трапезников (1943 год). В годы войны в приказах по предприятию отмечена добросовестная работа и очень многих других леспромхозовцев. Перечислить всех, к сожалению, размер книги не позволяет. А в качестве мер поощрения применялась и такие, как "выделить по четыре метра мануфактуры" (конец цитаты), явно указывающие на недостатки и лишения военных лет.
   Но куда масштабнее укоренившаяся в коллективе привычка работать, что называется, "с огоньком" и творчески, повлияла на производственные показатели предприятия в послевоенные десятилетия, когда к мирному труду возвратились разгромившие фашистов фронтовики. Первые десятилетия после войны их не чествовали так, как сегодня. Да и день Победы не праздновали еще. Однако и нужды в том не было. И без того именно фронтовики задавали тогда тон во всех сферах общественной жизни. Выстрадав и закалив в горниле войны свои убеждения, основой которых были идеи социальной справедливости, они всех "захребетников", норовивших исподтишка и незаслуженно "вылавливать" самые "жирные куски" из "артельного котла", по-военному решительно ставили на место. И на рассусоливания - "а что по этому поводу в "просвещенных европах" в связи с этим скажут" - времени зря не тратили. На фронтовиков, после войны работавших на всех ключевых постах и во властных структурах, и в организациях, и в предприятиях, равнялись тогда не только на словах, но и на деле. Именно поэтому вся следующая глава про них. И именно поэтому, - лишь бы не помешали не зависящие лично от меня обстоятельства,- со временем я обязательно дополню эту главу столькими очерками про фронтовиков предприятия, для написания скольких сумею собрать необходимые для того исходные данные.
  

Глава 6. На них равнялись!

Убеждения - как перчатки - не менял!

  
   Четверть века - с первых послевоенных лет по 1974 год - председателем Верхне-Казьмашевского сельсовета работал Николай Никитович Сергеев.
   Оценка тех далеких уже лет неоднозначна: поминают и сталинские репрессии, и хрущевский волюнтаризм, и брежневский застой, немало и других нелестных выражений. Но неоспоримо и то, что именно тогда усилиями всего народа было восстановлено порушенное войной народное хозяйство, установлен военный паритет с ведущими капиталистическими странами и опережающими, по сравнению с остальным миром темпами, развивалась отечественная космонавтика. И именно в те годы, хотя и не так быстро как хотелось, с каждым годом улучшались условия жизни, труда и быта практически всех слоев населения страны.
   Понятно, что в располагавшихся в те годы на территории сельсовета деревнях Чулпан, Каенчак, Верхний Казьмаш, Андреевка, Тат-Кудаш, Бурханово и Мата - никто и никогда чем-либо, имеющим отношение к космонавтике не занимался. Но колхоз имени Калинина, объединявший жителей этих деревень, планы и задания по сдаче государству сельскохозяйственной продукции выполнял всегда и по всем показателям. Вплоть до середины пятидесятых годов прошлого столетия, пока не была упразднена "трудгужповинность", терпеливо исполняя ее, колхозники зимами без лишних слов и пререканий выезжали на лесозаготовки, в том числе и в соседствовавшие с сельсоветом Атняшевский и Кирзинский лесозаготовительные участки. Добросовестно исполняли тогда практически все, проживавшие на территории сельсовета и многие другие, возложенные на них государством обязанности. То есть, иначе говоря, все это, вместе взятое, позволяет однозначно утверждать: в неоспоримых трудовых достижениях СССР в те годы есть частицы труда, как жителей деревень сельсовета, так и из года в год избиравшегося ими председателем сельсовета и секретарем местной парторганизации Н.Н. Романова.
   Николай Никитович - и односельчане, и районное руководство тех лет единодушны в этом, - пользовался непререкаемым авторитетом. Спокойный, рассудительный, знавший, казалось, все и всех - он находил общий язык и нужные слова, общаясь и с районным начальством, и призывая к порядку не в меру расшалившихся мальчуганов. Прекрасный семьянин, вырастивший и воспитавший вместе с женой Розой Петровной шестерых детей, Николай Никитович имел моральное право, и на протяжении десятилетий, - не прибегая к помощи милиции и прокуратуры, - успешно пользовался им для разрешения на территории сельсовета разного рода бытовых конфликтов. А Почетная Грамота Верховного Совета БАССР, которой Н. Н. Сергеева наградили в 1974 году, без сомнения, справедливая оценка его двадцатипятилетней работы председателем отдаленного и располагавшегося в лесной глуши сельского совета.
   Мало кому в сельской местности, где все и все друг про друга знают, удается стать настолько уважаемым и авторитетным. А стержневой основой авторитета Николая Никитовича, по мнению всех знавших его, было его военное прошлое. Он один из тридцати двух, ушедших из Верхнего Казьмаша на войну, и один из десяти вернувшихся. В общей сложности прослужил в РККА он более семи лет. Первый раз призвали его на службу в мирное еще время - в 1937 году. И уже опытным солдатом в сентябре 1939 года участвовал он в освобождении Западной Украины. Достались на его долю и война с белофиннами, и бои за Северную Буковину в июле 1940 года. Домой вернулся он тогда лишь глубокой осенью 1940 года. Однако недолгой была эта мирная передышка...
   В первый месяц войны с фашистской Германией Николай Никитович был мобилизован и направлен на курсы политработников в город Туймазы. Под Сталинградом - в боях, обеспечивших коренной перелом в ходе войны, - Н.Н. Сергеев уже в звании сержанта. Шестая кавалерийская дивизия имени Пархоменко, в составе которой он тогда воевал, вместе с другими войсками 19 ноября 1942 года начала имевшее решающее значение для исхода Сталинградской битвы наступление от станицы Клецкая на Дону, и через шесть дней соединилась с Южной группой войск под городом Келец Сталинградской области. В боях по окончательному разгрому окруженной армии Паулюса Николай Никитович тоже участвовал, а закончилась для него Сталинградская битва лишь 10 марта 1943 года, когда часть, в которой он служил, вывели из боев для пополнения личным составом и отдыха.
   После Сталинграда мало кто сомневался в благоприятном для СССР исходе войны. Но очень труден и долог еще был путь к Победе. Для Н.Н. Сергеева он пролег через Смоленск, белорусские города Борисов, Молодецкая, Лида, Гродно. Затем через Польшу и Померанию.
   А завершился участием в Берлинской операции и встречей в мае 1945 года на Эльбе с союзниками - англичанами.
   Но на этом служба для Николая Никитовича не закончилась. Фашистская Германия была разгромлена, но верному взятым на себя перед союзниками обязательствам Советскому Союзу предстояли еще бои с Квантунской армией Японии, а потому гвардии старшина радиотелеграфист I класса Н.Н. Сергеев был уволен в запас лишь в ноябре 1945 года.
   Вернувшемуся в родную деревню к мирному труду, дважды раненому и удостоенному многих боевых наград фронтовику, односельчане не отказали в доверии, и избрали председателем сельсовета. Время показало, что они не ошиблись. Искренне убежденный, что лишь ни в чем не отступающий от социалистических идеалов человек способен принести максимум пользы другим людям и Родине, и вступивший в КПСС в самое тяжелое для страны время - в феврале 1943 года под Сталинградом: Николай Никитович Сергеев всегда являл собой яркий пример человека с неменяющимися в зависимости от политической конъюнктуры убеждениями, своими делами и поступками день за днем и год за годом доказывавшего преданность идеалам молодости. Даже выйдя на пенсию, Николай Никитович не изменил привычек. И долго еще, пока позволяло здоровье, используя свой громадный опыт, помогал односельчанам с оформлением пенсий, хлопотал о материальной помощи малоимущим и путевкам на санаторное лечение нуждающимся в таковых. Много душевных сил, даже пенсионером, затрачивал он и на работу с молодежью. Да и слова: "Никто не забыт и ничто не забыто", для Н.Н. Сергеева всегда были частью его убеждений, которым он никогда и ни при каких обстоятельствах не изменял. В том числе и поэтому он очень много помогал белорусскому писателю Афанасьеву в подготовке книги "Память", собирая сведения об уроженцах Башкортостана, погибших в боях за Белоруссию.
  

Матери присылали "похоронку"...

   Поликарп Григорьевич Ворожцов родился в 1924 году в деревне Кураиш. Деревни этой, некогда располагавшейся километрах в шести от Комсомола на берегах и в летние месяцы не пересыхавшего тогда одноименного и впадавшего в Большую Бердяшку ручья, давно уж нет. Но в предвоенные годы в ней было несколько десятков дворов, а работали кураишевцы и в колхозе, и (преимущественно - зимой) в Магинском мехлесопункте. Кроме Поликарпа Григорьевича в семье было еще четверо детей. Годы были трудные, да к тому же долго и тяжело болел его отец, потому Поликарп еще подростком работал то подпаском, то на прополке, то на сенокосе. Учиться пришлось урывками. Первые четыре класса закончил в Кураише. В пятом и шестом классах продолжил учебу только после двухлетнего перерыва и не дома, а - в Стеклозаводе. Нелегко было учиться в те полуголодные времена. Чтобы как-то прокормиться, он с одноклассниками три-четыре часа ежедневно пилил дрова на стекольном заводе. На учебу оставались только послеобеденные и вечерние часы. А в седьмом классе ему так и не довелось учиться. С 1940 года повзрослевший и возмужавший к тому времени Поликарп с закадычными друзьями Евгением Петровичем Смердовым и Александром Потаповичем Ворожцовым и уже без скидок на возраст с ранней весны и до поздней осени трудились на полевых работах и занимались, чаще всего, конной пахотой.
   В военкомат друзей вызвали в августе 1942 года, когда им едва исполнилось по восемнадцать лет. Е.П. Смердова и А.П. Ворожцова в тот же день отправили в войска, оба они впоследствии погибли в боях. А Поликарпа Григорьевича только через неделю направили в располагавшиеся в Оренбургской (в те годы Чкаловской) области Тоцкие лагеря. Первые шесть месяцев П.Г. Воржцов проходил службу в учебном подразделении расквартированного в этих лагерях 131 гвардейского стрелкового полка - изучал станковый пулемет. А на фронт был отправлен уже освоившим азы воинского дела пулеметчиком - в январе 1943 года.
   Самый памятным и тяжелым для Поликарпа Григорьевича был, по его словам, первый бой. Произошел он под Киевом 7 февраля 1943 года через шесть часов после того, как маршевая рота, в составе которой П.Г. Ворожцов прибыл на фронт, пополнила боевые порядки поредевшего в непрерывных боях подразделения истребителей танков, вооруженных противотанковыми ружьями. Молодые воины не успели, даже познакомится. В окопах на передовой обустраивались они ночью, а утром начался бой. Атакующие немецкие танки, несмотря на потери, все же прорвались через позиции пэтээровцев, и были отбиты лишь стоявшей в глубине обороны артиллерией. Многие солдаты погибли в том бою. А тяжело раненый Поликарп Григорьевич был засыпан в окопе. Только глубокой ночью санитары его откопали, перевязали и отправили в медсанбат.
   Залечивал раны молодой сержант в городе Котельнич Кировской области. Крепкое здоровье и мастерство военных врачей отвели угрозу ампутации ноги. И уже в августе 1943 года выздоровевший Поликарп Григорьевич снова на передовой - в роте автоматчиков, приданной танковому полку. В составе третьего Белорусского фронта П.Г. Ворожцов - уже опытный фронтовик - с боями прошел через Литву и Латвию, а в ноябре 1944 года участвовал в освобождении Таллина. Рота автоматчиков, в которой служил тогда Поликарп Григорьевич, взаимодействуя с подразделением танков Т - 34, вела тяжелые уличные бои, отбивая у немцев квартал за кварталом. С обеих сторон в сражении участвовало много танков и артиллерии. Город горел, улицы были залиты кровью. Везде валялись трупы, - нередко расчлененные взрывами снарядов или раздавленные танками. Тогда-то П.Г. Ворожцов был ранен вторично. В справке госпиталя ранение описано так: " Множественное осколочное ранение мягких тканей левой щеки, правого плеча, предплечья, кисти и грудной клетки, с повреждением грудной клетки".
   Первую помощь Поликарпу Григорьевичу оказали в гражданской клинике, а в эвакогоспиталь, развернутый в те годы в Моршанске, попал он только через пять дней. Вероятно, поэтому боевые товарищи сочли П.Г. Ворожцова погибшим и отправили на родину воина скорбную весть о его гибели. Председатель Апреловского сельсовета Петр Николаевич Лопатин, получив "похоронку", не спешил вручать ее овдовевшей еще в 1942 году матери фронтовика Евдокии Семеновне, справедливо полагая, что на войне всякое бывает. И только через месяц, узнав, что Евдокия Семеновна получила письмо от сына, написанное под диктовку Поликарпа Григорьевича медсестрой, вручил ее адресату.
   На излечении в госпитале П.Г. Ворожцов был до середины марта 1945 года, а затем, после по-военному короткой учебы, уже наводчиком и на полученном в Нижнем Тагиле новом танке Т - 34 в апреле 1945 года прибыл в Польшу. И хотя в боевых действиях участвовать больше не довелось, он еще долгих два года нес службу в отдельном танковом батальоне сначала в Польше, а потом в Венгрии. Демобилизовался гвардии сержант П.Г. Ворожцов только в апреле 1947 года. За доблесть в боях фронтовика наградили орденом Отечественной войны II степени и тремя боевыми медалями.
  

На фронте - артиллерист, после войны - бульдозерист!

  
   Как и у всех его погодков и сверстников, детство и юность Николая Константиновича Анисимова были очень нелегкими. Большую часть быстролетных этих лет прожил он в деревне Салази: была некогда такая примерно в семи километрах от нынешней Дубровки. Глава семьи умер еще в начале тридцатых. Обязанности старшего в доме мужчины уже в отрочестве пришлось исполнять Коле, вместе с матерью и шестью сестрами тянувшего тяжкий воз единоличного крестьянского хозяйства. В колхозе, в который семья Анисимовых вступила в 1936 году, Николай тоже, будучи еще юношей, трудился наравне с взрослыми мужчинами. Но время шло. Жизнь мало-помалу налаживалась. Однако война поставила крест на надеждах на хорошую жизнь. Мужчины призывных возрастов сразу же ушли на фронт. Оставшиеся в тылу женщины, калеки, старики и допризывники, в их числе и Николай, работали и за себя, и за воевавших с фашистами отцов, мужей, и старших братьев не покладая рук, и не считаясь со временем. Но еще более суровым испытанием стал фронт.
   В действующую армию Н.К. Анисимова призвали в марте 1942 года. Команда, в составе которой он был отправлен в пункт формирования воинских подразделений близ станции Буздяк, состояла из четырнадцати человек. Только двое из них уцелели в боях и вернулись домой. Но узнал об этом Николай Константинович только после войны. А тогда подружившихся в дороге и обменявшихся домашними адресами земляков распределили по разным частям. Н.К. Анисимова направили в 122 минометный полк. Обучение воинскому делу длилось пять месяцев. На передовую младший сержант Анисимов прибыл 20 августа 1942 года и был назначен командиром отделения связи. Минометный полк, в составе которого воевал он тогда, почти всю осень вел тяжелые оборонительные бои на ближних подступах к Ленинграду, и оставил занимаемые позиции лишь получив соответствующий приказ, избежав тем самым окружения и сохранившись как боеспособное воинское подразделение. Новый рубеж обороны располагался в непосредственной близости от города-героя. Защищавшие этот рубеж войска сумели отбить все атаки многократно превосходящего и по численности, и по оснащенности боевой техникой противника, и в 1943 году участвовали в прорыве блокады. После прорыва блокадного кольца полк, в котором воевал тогда Николай Константинович, сначала, вместе с другими войсками, выбил фашистов со знаменитых Синявинских высот. Затем наступал в направлении города Тосно, железнодорожных станций Мга и Гатчина, и участвовал в освобождении Пскова. В боях за Псков Н.К. Анисимов был тяжело ранен. На излечении в госпитале находился около двух месяцев. Но в сентябре 1944 года фронтовик снова прибыл на передовую. С того времени и до конца войны Николай Константинович воевал в Прибалтике в составе артиллерийского гаубичного полка, а победный май 1945 года застал его близ города Лиепая. Но и после войны оперативная обстановка в Прибалтике оставалась напряженной. Полк, в котором служил тогда Н.К. Анисимов, много еще раз участвовал в боевых столкновениях с бандитскими группами, состоявших из не сдавшихся фашистов и местных националистов. Потому и демобилизовался гвардии старший сержант Н.К. Анисимов только в марте 1947 года.
   В послевоенной жизни фронтовик Анисимов тоже показал себя надежным товарищем, истинным тружеником и безотказным работником. Весомым дополнением к боевым наградам - ордену Отечественной войны II степени, медалям "За оборону Ленинграда", "За боевые заслуги", "За победу над Германией в Великой Отечественной войне", - стали многочисленные знаки трудового отличия. В том числе медаль "Ветеран труда", несколько нагрудных знаков "Победитель социалистического соревнования" и множество Почетных грамот. Заработал их Николай Константинович в леспромхозе, где трудился и на валке, и на трелевке, но дольше всего - на бульдозере. К сожалению, много десятилетий тому назад разного ранга, но одинаково "близорукие" министерские клерки, не сумели разглядеть из просторных и уютных столичных своих кабинетов, что впереди лесорубов всегда идут бульдозеристы. Что именно они подготавливают к рубке лесосеки, прокладывают к ним дороги, на сленге лесозаготовителей именуемые "лесовозные усы", и раскорчевывают в лесосеках площадки для стоянок оборудования и механизмов мастерских участков. В результате в действовавший в советские времена единый тарифно-квалификационный справочник (ЕТКС), в раздел, посвященный лесозаготовительным предприятиям, профессия "бульдозерист" не была включена. То есть нормативная оценка роли бульдозеристов в заготовке древесины и степени трудоемкости их работы были сильно занижены. Многим бульдозеристам, десятилетия подряд трудившимся, как правило, в одиночестве, в десяти, двадцати и более километрах удаления от работающих на подготовленных ими делянках лесосечных бригад, при выходе на пенсию эта "близорукость" клерков доставила массу неприятностей. Но в предприятиях допущенную клерками несправедливость по мере сил и возможностей всегда и повсеместно устраняли: спецодеждой обеспечивали по тем же нормам, что и лесорубов; значительно меньшую, чем у трактористов на трелевке леса, тарифную ставку, компенсировали выдачей сдельных наряд-заданий на выполняемые работы. Жильем, построенным за счет предприятий, их тоже обеспечивали в первую очередь. Не стал исключением и один из самых заслуженных и опытных бульдозеристов Магинского леспромхоза - Н.К. Анисимов, в начале пятидесятых годов, вместе с Анатолием Алексеевичем Куликовым, Николаем Фандровым, Павлом Пешковым, Хасаном Миргалеевичем Миргалеевым и Сарваром Зайдуллиным, проложившим большую часть лесовозных дорог в организованном в 1955 году Крушском лесопункте. Золотую свадьбу со своей супругой Татьяной Викторовной справил он в просторном и построенном для него леспромхозом доме. В нем же радушно принимал и работавшего директором Магинской средней школы сына с женой, тоже преподавателем, но особенно рад был правнукам, один из которых очень похож на прабабушку.
  

Авторитетом своим и после смерти сынов поддерживал...

   Мало пожил Степан Николаевич Гоман. Всего 43 года. И - погиб в автодорожном происшествии. Но след в памяти людской оставил заметный - неспроста же в морозном январе 1961 года гроб с его телом сутки простоял в поселковом клубе, охраняемый почетным караулом ежечасно сменявшихся товарищей по работе. А авторитетом своим, заработанным как ратным, так и мирным трудом, даже после смерти своей, продолжал он сынов поддерживать. Но по порядку обо всем, об этом:
   Родился Степан Николаевич в 1918 году, в Белоруссии. До войны успел закончить Бобруйский лесотехнический техникум. В мирное время на службу в РККА его не призывали, - после перенесенной в детстве оспы левая рука Степана Николаевича частично утратила подвижность. Но в военную пору требования к здоровью призывников стали другими. Потому Степана Николаевича - успевшего эвакуироваться из оккупированной немцами в первые недели боевых действий Белоруссии - в конце 1941 года мобилизовали и отправили на фронт. Что да как там было - Степан Николаевич, как и многие фронтовики, редко, мало и очень неохотно рассказывал. Однако обмолвился все же, что в начале войны повоевал, в том числе, и в составе штрафной роты. И лишь тогда, когда личный состав этой роты устлал своими телами крутой восточный склон все же отбитой у фашистов высотки, а Степан Николаевич остался в числе немногих уцелевших, хотя и был ранен в шею, - его сочли "искупившим вину кровью" и после госпиталя отправили в обычный стрелковый полк. Про боевой путь этого полка, Степан Николаевич тоже мало что рассказал, мимоходом и как бы, между прочим, отметив лишь, что в 1943 году полк стал гвардейским, а сам он повоевал и сапером, и автоматчиком, и разведчиком. Тем не менее, судя по наградам, полученным в середине войны, - ордену Красной Звезды, трем медалям "За отвагу" и медали "За боевые заслуги" - воином гвардии старший сержант С.Н. Гоман был не хуже всех прочих. Да и именных благодарностей Верховного Главнокомандующего за участие в прославивших советское оружие крупных войсковых операциях, привез он с войны не одну, а шесть. В 1944 году Степана Николаевича ранили во второй раз - пулей, в ногу. Ранение было серьезным, так как был поврежден коленный сустав. Залечивал рану Степан Николаевич в одном из крупных тыловых госпиталей, развернутых в годы войны в Башкирии. Тогда-то и познакомился он со своей будущей женой - Лидией Георгиевной Елисеевой, к которой и приехал сразу после демобилизации в конце 1945 года, заслужив за участие в боях на завершающем этапе войны еще две медали: "За взятие Кенигсберга" и "За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941- 1945 г.г."
   Вернувшимся с войны фронтовикам рады были везде. В том числе и в Башкирии. Потому с поступлением на работу у Степана Николаевича проблем не было: здоровые работники, а тем более - специалисты, требовались тогда всем предприятиям. Степан Николаевич решил, как и до войны, работать в леспромхозах. Не чурался он и учебы. В первые послевоенные годы дважды - в Москве и Свердловске - с отличием окончил полугодовые курсы по подготовке руководящих работников лесной промышленности. А поработать успел в трех леспромхозах БАССР. Сначала - в Туймазинском, в деревне Куюк. Потом - в Яман-Елгинском, в поселках Первомайск, Просвет и Атняш. Затем - в Магинском: с марта 1955 года, став первым начальником несколькими месяцами ранее начатого строительством Крушского лесопункта и проработав в Озерках сначала начальником лесопункта, а потом старшим мастером нижнего склада вплоть до дня своей гибели в автодорожном происшествии. А что касается того, как авторитет Степана Николаевича и после смерти его самого на взрослеющих его сынов поработал, - самый запомнившийся мне из связанных с этим обстоятельством случаев таков:
   В январе 1966 года, окончив Уфимский индустриальный техникум (ныне - лесхоз-техникум), семнадцатилетним еще юношей, явился я в кабинет работавшего тогда начальником отдела кадров комбината "Башлес" Михаила Павловича Ошлепкина за назначением. Михаил Павлович был чем-то очень озабочен, торопливо дописывая какое-то многостраничное послание, он несколько раз на повышенных тонах поговорил по телефону с кем-то из деловых партнеров комбината. Минут пять ему не до меня было. Однако, когда, не прекращая разговора по телефону, он все же взял в руки мой новехонький диплом, положенный мною на край его рабочего стола, и заглянул в него, то первым делом уточнил:
   - Степан Николаевич твой отец?
   А после моего утвердительного: "Да" - как-то сразу переменился в лице, сославшись на спешное дело, закончил разговор по телефону, отодвинул в сторону бумаги, и, не обращая более внимания на время от времени снова трещавший телефон, с неподдельным интересом зачастил вопросами:
   - Как здоровье матери? Что поделывают братья? А сам-то ты, где поработать желаешь?
   ...Полагаю, нет нужды пояснять, почему после техникума меня направили именно туда, куда мне тогда очень надо было: в Ново-Муллакаевский рейд Верхне-Уфимской сплавной конторы, для работы десятником в мастерской точке Озерки...
  

"Пол-Европы прошагали, пол-Земли..."

   Слова этой песни вполне применимы ко многим нашим землякам. В том числе к магинцам Гумару Зайдуллиновичу Зайдуллину, Федору Филиповичу Иванову и озеркинцу Степану Васильевичу Устюгову. Для Г.З. Зайдуллина (1916 года рождения) война с фашистской Германией была второй, и к ее началу он был вполне подготовленным воином с немалым боевым опытом. Еще в 1936 году Гумар Зайдуллинович был призван в РККА и прослужил два года. В 1938 году демобилизовался. Вернулся домой и два года проработал в Магинском мехлесопункте. В январе 1940 года он был вновь призван и пять месяцев служил в войсках, участвовавших в войне с Финляндией. Летом 1940 года его опять демобилизовали, и он вернулся в родной район. Но недолго молодой солдат пожил мирно: снова началась война. Уже в июле 1941 года Гумар Зайдуллинович в одном из полков Юго-Западного фронта. Вместе с товарищами пришлось испытать ему и горечь поражений, когда под ударами превосходящих сил гитлеровских войск они отступали до Сталинграда, и радость побед, когда освобождали: сначала - родную землю, а затем - в составе второго Украинского фронта - Европу. Свидетельство доблести и одновременно вехи боевого пути солдата - его награды, среди которых и медаль "За оборону Сталинграда", и медаль "За взятие Белграда". Наградили Г.З. Зайдуллина и орденом - Отечественной войны I степени. В третий и последний раз демобилизовали Гумара Зайдуллиновича в октябре 1945 года. Но поработал в леспромхозе после войны он недолго - всего два года. Причина тому - фронтовое ранение в ногу. Залечить рану врачи так и не смогли, и в 1947 году установили Гумару Зайдуллиновичу (пожизненно) первую группу инвалидности.
   Федор Филиппович Иванов родился и вырос в деревне Галановка, - была такая в пяти километрах от Бердяша. На службу его призвали тоже еще до войны - в1938 году. На фронт под Москву в декабре 1941 года он прибыл уже в звании старшего сержанта. Сразу был назначен заместителем командира отдельного саперного взвода, через месяц стал его командиром, и оставался таковым до конца войны.
   Боевой путь Федора Филипповича впечатляет. Он участвовал в битве под Москвой, в разгроме немцев под Сталинградом, в боях на Курской дуге. Вместе с товарищами форсировал реки Днепр, Дунай, Грои (в Венгрии). С боями прошел через Западную Украину, Польшу, Румынию, Венгрию, Австрию, Чехословакию. Война для него закончилась в пятидесяти километрах от Праги встречей с американцами. Однако встречей не мирной. Сначала был двухчасовой бой, в ходе которого полк, в котором служил Ф. Ф. Иванов, выбил американцев из половины деревни, занятой ими незадолго до подхода советских войск. Объятья и дружеские похлопывания по плечам были потом, когда разобрались, что перед ними не эсэсовцы или власовцы...
   Воином Федор Филиппович был умелым. Еще во время войны за доблесть в боях был награжден двумя орденами Красной Звезды и представлен к награждению третьим орденом - Славы III степени, но получил его много позже, в 1970 году. Четвертым орденом - Отечественной войны II степени, наградили Ф. Ф. Иванова уже в мирное время. А о том, какова цена этих наград, свидетельствует такой факт: за четыре года войны Федора Филипповича трижды ранили. Но каждый раз, после недолгого пребывания в дивизионном госпитале, он возвращался в свою часть, и демобилизовался не сразу после войны, а в октябре 1945 года.
   Уроженца деревни Круш Степана Васильевича Устюгова на действительную военную службу призвали восемнадцатилетним юношей в мае 1943 года. К тому времени советские войска прочно владели стратегической инициативой. Уже не было необходимости в ликвидации брешей в боевых порядках войск. Потому новобранцев, прежде чем отправить на фронт, долго и основательно учили. Почти год познавал Степан Васильевич азы "науки побеждать" в Чкаловских лагерях, а потом в учебном подразделении, обосновавшемся в одном из городов Грузии, выучился еще и на радиотелеграфиста.
   В составе маршевой роты на первый Белорусский фронт С. В. Устюгов прибыл в феврале 1944 года. К тому времени Киев уже был освобожден, и до Буга стрелковый батальон, в который Степан Васильевич был зачислен в качестве радиста полевой радиостанции, следовал во втором эшелоне составлявших фронт войск. Но после переправы через Буг и до конца войны Степан Васильевич почти всегда был на передовой, обеспечивая связь наступающего батальона со штабами и поддерживающими пехотинцев подразделениями других родов войск. Бои, даже на завершающем этапе войны, были жестокими. Нередко ему приходилось браться за автомат и гранаты, отражая контратаки фашистов. О накале боев говорит хотя бы то, что в батальоне, в котором воевал Степан Васильевич, в строю нередко оставалось всего по тридцать-сорок человек. Боевой путь части, в которой служил С. В. Устюгов, пролег через города Ковель, Радом, Лодзь. Степан Васильевич стал одним из тех, кто сумел под огнем немцев переправиться через Вислу и не только захватить, но и удержать знаменитый Сандомирский плацдарм. За эти бои он был награжден орденом Красной Звезды. Его батальон был и в составе войск, которые участвовали в захвате Кюстринского плацдарма на Одере неподалеку от города Франкфурта. В числе отличившихся тогда воинов был и Степан Васильевич. Именно тогда его, к тому времени уже сержанта, удостоили еще одной высокой правительственной награды - ордена Славы III степени. Так же, как и его земляк Ф.Ф. Иванов, С.В. Устюгов с боями пробился через половину Европы, и стал одним из тех, кто дошел до Эльбы, где встретился с американцами. Вскоре после встречи война закончилась, но служба Степана Васильевича продолжалась. До 1947 года он был в составе войск, дислоцированных в Германии в городе Демиц на Эльбе. Затем служил в России. Демобилизовался только в 1950 году в звании старшего сержанта. Уже после войны С.В. Устюгов был награжден третьим орденом - Отечественной войны II степени. Его заслуги перед Отечеством отмечены и многими медалями, как боевыми, так и юбилейными.
  

Ветеран, который "...душой не стареет..."

  
   Все в леспромхозе знают Николая Андреевича Сысолова. И вся его жизнь, так или иначе, связана с этим родным для него предприятием и поселками, в которых оно базируется. Родился Николай Андреевич в 1924 году в Бердяше, всего в нескольких километрах от Манаевской пристани, объекты и сооружения которой стали материальной базой организованного в 1929 году Магинского мехлесопункта. В мехлесопункте с первого года его существования работали многие родственники ветерана. Сам он, когда повзрослел, тоже долго не раздумывал, куда устроиться на работу. Первую запись в его трудовой книжке сделал именно мехлесопунктовский кадровик. Случилось это в мае 1939 года. Первые годы работы в мехлесопункте Николай Андреевич трудился приемщиком. В этой должности поучаствовал (в 1940 году) в организации Балмазинского лесозаготовительного участка. Но молодого парня интересовала техника. Потому, по его просьбе, перевели его в Комсомольский лесозаготовительный участок, в котором на вывозке сортиментов уже тогда использовали автомобили. Именно в этом ЛЗУ, в несуществующей ныне деревушке Смолокурка, закончил он шоферские курсы, и вплоть до призыва в РККА в мае 1942 года работал шофером на вывозке сортиментов с лесосек на нижний склад лесоучастка, располагавшийся тогда неподалеку от деревни Абдуллино на берегу Юрюзани.
   Служил в РККА Н.А. Сысолов, - как и очень многие его сверстники - долго: до мая 1947 года. После демобилизации сразу же вернулся в леспромхоз и устроился на ту же, что и до ухода на войну, работу - то есть шофером на вывозку древесины в Комсомольскую автоколонну. С этой работой старший сержант запаса и бывший гвардеец-фронтовик справлялся лучше многих. Подтверждение тому - медаль "За трудовое отличие", которой наградили его за победы в социалистическом соревновании лесовозчиков по результатам работы в конце сороковых годов прошлого столетия. Но инициативный и полный жизненных сил фронтовик чувствовал, что способен на большее. Потому - подобно наиболее активным погодкам и сверстникам, которые в возрасте, когда молодые поступают в вузы и техникумы, воевали с фашистами, - приложил массу усилий, чтобы получить необходимые для более масштабной и полезной для предприятия работы знания. В отличие от очень многих, у него достало душевных сил и терпения учиться в зрелом возрасте, несмотря на с каждым прожитым годом все более хлопотное бремя забот о семье и взрослеющих (пятерых) детях. В 1954 году он, вместе с такими же, как он бывалыми производственниками, шесть долгих месяцев "грыз гранит науки" в Свердловском институте повышения квалификации руководящих инженерно-технических работников, а потом только на "хорошо" и "отлично" сдал экзамены по прослушанному курсу лекций для механиков автомобильных дорог. После учебы Н.А. Сысолова назначили старшим механиком Комсомольского лесопункта. С этой работой он справился достойно, показав себя и умелым организатором, и высококвалифицированным специалистом. В результате, когда Магинской автоколонне потребовался знаток накопленного в Комсомоле опыта организации автомобильной вывозки, Николая Андреевича назначили ее старшим механиком. Случилось это в 1958 году. Но и обосновавшись в главном поселке предприятия, Николай Андреевич не удовлетворился тем, чего уже достиг. Параллельно с работой много занимался самообразованием и использовал практически все возможности для расширения профессионального кругозора очной и заочной учебой в официальных учебных заведениях. С отрывом от производства учился и в 1960 году - в Свердловске, три месяца, и в 1981 году - в Ленинграде, один месяц. Кроме того, в 1968 году завершил обучение во Всесоюзном заочном лесотехническом техникуме по программе повышения квалификации руководящих работников успешной сдачей всех шести экзаменов только на "четыре" и "пять". В том числе благодаря и этому, Николай Андреевич, работая уже в управлении леспромхоза, "без особых проблем" справлялся с разнообразнейшими и многочисленными обязанностями и начальника отдела материально-технического снабжения и сбыта предприятия (начиная с мая 1965 года), и - последние годы перед уходом на заслуженный отдых - одного из инженеров производственного отдела. На пенсию Н.А. Сысолов ушел только в июне 1985 года. Его общий трудовой стаж - с учетом того, что каждый военный год приравнивается к двум обычным, - 52 года. Несмотря на это, даже став пенсионером, Николай Андреевич в собственном ограниченном мирке не замкнулся, а от исполнения имевшихся у него на момент ухода на пенсию общественных нагрузок не самоустранился. Он и сейчас активно участвует в работе и поселкового, и районного совета ветеранов. Продолжает общаться гвардии старший сержант запаса и с друзьями однополчанами, как и он, воевавшими с немецко-фашистскими захватчиками в составе 98 гвардейской парашютно-десантной дивизии. И не только посредством переписки, но и во время личных встреч, приуроченных к памятным и торжественным датам.
   Однако попал в эту дивизию Н.А. Сысолов не сразу после призыва в действующую армию. Сначала были Дальний восток и город Канск. На Дальнем Востоке, на острове Путятин (располагается в нескольких километрах от материка и километрах в ста от Владивостока) молодой воин в составе одной из частей береговой обороны Тихоокеанского флота несколько месяцев строил укрепленные объекты и иные сооружения для новой зенитной батареи. Именно там, в ноябре 1942 года, принял он воинскую присягу. Но в январе 1943 года, когда новая батарея была, в основном, построена, Николая Андреевича, как квалифицированного специалиста (шофера) и с его согласия направили в город Канск Красноярской области в полковую школу младших командиров. Учился в полковой школе Н.А. Сысолов три месяца, получил воинское звание "сержант", и лишь потом, в начале лета 1943 года, прибыв в подмосковный город Яхрому, был зачислен в состав в 98 гвардейской парашютно-десантной дивизии. Дивизию намечено было ввести в состав стратегического резерва Ставки Верховного Главнокомандующего, потому доукомплектовывали ее только грамотными и физически развитыми молодыми бойцами и младшими командирами, в подавляющем большинстве курсантами военных училищ. И к отправке на фронт готовили очень основательно. В программу обучения входили и владение всеми видами стрелкового и холодного оружия, и приемы рукопашного боя, а также каждый воин дивизии совершил несколько учебных парашютных прыжков с аэростатов и самолетов. Время и усилия на воинскую учебу не пропали втуне. К концу войны дивизия именовалась уже не только гвардейской, но еще и Свирской и Краснознаменной. А боевой путь дивизии - согласно данным одного из военных справочников - таков:
   Первое боевое крещение новобранцы дивизии, а в их числе и Н.А. Сысолов, приняли 21 июня 1944 года в сражении при форсировании реки Свирь в районе города Лодейное Поле Ленинградской области и прорыве сильно укрепленной обороны противника. Затем дивизия, действуя в составе 37 гвардейского стрелкового корпуса, прошла с боями по лесам и болотам Южной Карелии, форсировала еще несколько водных преград, овладела многими населенными пунктами и освободила город Олонец. Главным результатом этой операции, военными историками названной Свирско-Петрозаводской и осуществленной в период с 21 июля по 3 августа 1944 года, стало выведение Финляндии из состояния войны с СССР. Воздавая должное войскам, участвовавшим в операции, Верховный Главнокомандующий приказом N 217 объявил им благодарность, а приказом N 221 присвоил и корпусу, и входящим в его состав дивизиям почетное наименование Свирских.
   После боев на Карельском фронте корпус передислоцировали в Белоруссию, где пополнили людьми и обновили арсенал военной техники, а в начале 1945 года - в Польшу, для участия в боях на Сандомирском плацдарме. Однако оперативная обстановка в районе озера Балатон потребовала изменения первоначальных планов. На этом участке немецко-фашистское командование сосредоточило огромные силы - тридцать дивизий, в том числе одиннадцать танковых. Потому корпус был включен в состав советских войск, которым поручили разгромить эту очень опасную группировку противника. Участвуя в этих боях, Свирский корпус с боями прошел 305 километров, освободив при этом 13 городов и 645 населенных пунктов, и получил за все это почетное право прибавить к наименованию слово "Краснознаменный". В последние недели войны корпус участвовал в Венской наступательной операции. А завершили участие в боевых действиях воины корпуса, а в их числе и Н.А. Сысолов, встречей неподалеку от Праги с союзниками - американцами.
   Но конец войны не стал концом службы в армии для Николая Андреевича. До зимы 1945 года его дивизия решала задачи уже мирного времени под Будапештом. Потом ее передислоцировали сначала в центральную часть России, а потом - на Дальний Восток, то есть туда, где в 1942 году начал прохождение действительной военной службы новобранец Сысолов. С Дальнего Востока он - в мае 1947 года - и демобилизовался, прослужив пять лет.
   Много чего изменилось с той поры в мире. И сами мы другие. И страна наша иначе, чем в Великую Отечественную войну, называется. Но до сих пор бережно сохраняет ветеран фронтовые реликвии, свидетельствующие, что в успехе войсковых операций 98-й гвардейской воздушно-десантной Свирской Краснознаменной дивизии, уже после войны награжденной орденом Кутузова, есть и его, всю войну возившего на передовую боеприпасы и военное снаряжение, заслуга. Делал это он сначала на ЗИС - 5, потом на поступавших в СССР по ленд-лизу Студебеккерах, Шевроле и Форд-6. Всякое при этом с ним приключалось. И под бомбежки попадал. И под обстрелы. Бывало, выпутывался из затруднительных ситуаций и с помощью личного оружия военных шоферов - карабина. Особенно дороги ему медаль "За боевые заслуги" и одна из семи его именных благодарностей, напечатанная хотя и на плотной, но пожелтевшей от времени бумаге. Медалью наградили его за бои при форсировании реки Свирь, те самые бои, после которых дивизия получила почетное дополнение к названию - "Свирская". А седьмую по счету именную благодарность Верховного Главнокомандующего, объявленную приказом N 306 от 24 марта 1945 года, получил он за участие в разгроме танковой группировки немцев юго-западнее Будапешта в составе 11 танковых дивизий и овладение городами Секешфехервар, Мор, Зирез, Веспрем и 350 другими населенными пунктами. Несмотря на минувшие после войны десятилетия, общественность страны не забывает, кто спас мир от "коричневой чумы". Одно из подтверждений тому - награждение непосредственных участников боевых действий с фашистами орденом Отечественной войны II степени. Вместе с другими фронтовиками, получил этот орден и Н.А. Сысолов.
  

"...из одного металла льют: медаль - за бой, медаль - за труд..."

  
   Вынесенные в заголовок слова как нельзя лучше характеризуют данную обществом оценку ратного и мирного труда Ивана Федоровича Роньжина. Убедительнейшее тому подтверждение - награды Ивана Федоровича. За проявленные в годы войны мужество и героизм он награжден орденом Красной Звезды и орденом Отечественной войны II степени. Многолетний добросовестный труд ветерана на вывозке отмечен еще двумя высокими правительственными наградами - орденом Ленина и орденом Знак Почета. Награжден И.Ф. Роньжин и медалями. Как боевыми, так и за трудовые успехи. А Почетных Грамот у ветерана и вовсе целая кипа - чуть ли не в десять сантиметров толщиной. Но очень непросто достались Ивану Федоровичу столь многочисленные знаки общественного признания. Весьма тернист и характеризуется в данном случае отнюдь не банально звучащей пословицей: "Жизнь прожить - не поле перейти!" - его жизненный путь. Примечательна судьба сына спецпоселенца еще и тем, что именно репрессированные во время коллективизации крестьяне, а со временем и их подросшие дети, составили немалую часть начавших формироваться в годы индустриализации трудовых коллективов многих промышленных предприятий, в том числе и лесозаготовительных.
   Родился будущий лесовозчик в степном Дюртюлинском районе в деревне Ангосяк в 1921 году. В Караидельский район вместе с матерью, дедом, тремя сестрами и двумя братьями доставили его в мае 1931 года на пароходе. От реки в Березовый Лог везли на подводах. Этапированными годом раньше старшими в семьях репрессированных мужчинами, - в том числе и отцом Ивана Федоровича - к тому времени были построены в нем жилые бараки, в одном из которых разместилась и семья Роньжиных. Первые годы жизни в спецпоселке N 8 были неимоверно трудными. Не было у спецпоселенцев даже огородов, не говоря уже про домашнюю живность. И не потому только, что поселок был построен среди пней на свежем вырубе. Не разрешали тогда обзаводиться им хозяйством. Люди голодали. Свирепствовали болезни. В 1933 году от усугубленного недоеданием тифа умерли мать Ивана Федоровича и две сестры. Устроенное неподалеку от поселка в Степановом логу кладбище за несколько лет стало весьма и весьма обширным. Но со временем жизнь и быт спецпоселенцев понемногу устраивались. В 1934 году в Березовом Логе была организована сельхозартель. Режим содержания стал мягче. Получив на то разрешение, спецпоселенцы раскорчевали огороды, и начали покупать коров и телок в соседних деревнях. Разрастался и поселок.
   Результат изменений был парадоксальным: в предвоенные годы по социальному развитию Березовый Лог стал заметно опережать окрестные колхозные деревни. Были тогда в этом поселке спецпоселенцев-лесозаготовителей и больница, и клуб, и две школы, в которые, вместе с местными ребятишками, ходили дети из соседних деревушек. В одной из школ учился и Иван Федорович. Закончил семь классов. По тем временам это было солидное образование. Без препятствий со стороны властей в 1938 году в Уфе на курсах "ЮЖУРАЛЛЕСА" на полном государственном обеспечении выучился на шофера. И до курсов трудился И.Ф. Роньжин в предтече леспромхоза - Магинском мехлесопункте. Подростком еще, вместе с братом, помогал отцу "выгонять" из бересты деготь, а из старых и предварительно разрубленных на крупные щепки сосновых пней - "выкуривать" смолу. Но лишь получив водительские права, стал полноправным членом коллектива. Да не простым лесорубом, а водителем лесовоза - газогенераторного ЗИС -21. Произошло это в сентябре 1939 года. С тех пор и вплоть до выхода на пенсию работал Иван Федорович шофером.
   Последние предвоенные годы и первые недели войны жил И.Ф. Роньжин все в том же Березовом Логе. Призвали его в действующую армию в августе 1941 года. Начальную военную подготовку проходил в Уфе, Туймазах и Алкино. С сентября 1942 года продолжил службу сначала в Кунцево под Москвой, а затем в самой Москве в поселке ЗИС в формирующемся зенитном полку. Формировка шла долго. Не хватало автомобилей. Но в марте 1943 года полностью укомплектованный полк был уже на фронте. По меркам тех лет, он был мощным боевым подразделением. Основным вооружением были скорострельные тридцати семи миллиметровые пушки. Успешным действиям полка способствовала его мобильность. Обеспечивали ее мощные трехосные американские "Студебеккеры". На одном из них, в составе зенитно-пулеметной роты полка, и воевал И.Ф. Роньжин.
   Обычно полк занимал боевые позиции в полутора-двух километрах от передовой. Основным его предназначением было отражение налетов вражеской авиации. Но нет на войне раз и навсегда установленных правил. Случалось полку отбивать атаки и немецких пехотинцев. Однажды под Ковелем, с боями прорываясь из вражеского кольца, потерял полк почти весь личный состав зенитно-пулеметной роты. Именно тогда, за проявленный при выходе из окружения героизм, Иван Федорович был награжден орденом Красной Звезды.
   Начавшийся в Западной Белоруссии боевой путь полка, в котором до конца войны служил И.Ф. Роньжин, пролег через реки Буг, Висла, Одер и закончился в мае 1945 года в двадцати километрах от Берлина. Но демобилизовался фронтовик лишь через полтора года после Победы. Где работать - не колебался. В ноябре 1946 года вернулся в леспромхоз. Работать устроился, как и до войны, - шофером на вывозку леса, но в другой лесопункт - Комсомольский. Да и жить переехал в Комсомол.
   Нелегка работа лесовозчика. Лесные дороги и зимой-то - не городской асфальт. Да и режим работы в сезон "большой вывозки", то есть с ноября по март, мягко говоря, - изнурительный. Почти всегда в те годы древесину зимами вывозили круглосуточно. А шоферов на одном лесовозе двое. Вот и выходило: сутки - на работе, сутки - дома. Не всякому такое напряжение по силам. Но Иван Федорович даже в славившемся на весь Союз передовиками леспромхозе, всегда был одним из самых лучших. Многие передовики, работавшие, в те годы в Комсомольском лесопункте, за ударный труд были награждены орденами. В том числе и почти двадцать лет проработавший начальником этого лесопункта З.Г. Сафин. Получили высокие правительственные награды и лесовозчики: Н.Л. Ямалтдинов был награжден орденом Ленина, М.А. Сысолов - орденом Знак Почета. Но обоих этих орденов во всем Магинском леспромхозе удостоился только И.Ф. Роньжин.
   Всего проработал в леспромхозе Иван Федорович тридцать один год и три месяца. Из них двадцать девять лет - лесовозчиком. А на пенсию ветеран-орденоносец ушел лишь в феврале 1978 года.
  
   48
  
  
  
  
Оценка: 7.47*9  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"