Как-то мне довелось работать в охранной фирме, названия раскрыть я, разумеется, не могу. У нас свой режим секретности. Назовём её... "Цветущая вишня". Начальник охраны, звали его, скажем, Андрей Данилович, был человек в высшей степени незаурядный. Я говорю, был, потому что именно о его смерти и собираюсь рассказать.
Он играл в фирме первую скрипку и вполне заслуженно, потому что когда не стало его, не стало и фирмы. Была у него очень интересная особенность - я никогда не видел, чтобы он чему-нибудь удивлялся. Мы охраняли разные, очень разные объекты, и случалось всякое. Но он просто воспринимал происходящее как должное. Для него не было ничего неестественного.
Он был не только умён и образован, он очень быстро учился. Как-то раз он попросил меня обучить его искусству пантомимы. Я прочитал небольшую вводную лекцию, показал основы. Он перенял мгновенно. Но принёс в своё исполнение нечто из хореографии и боевого искусства. Его работа была оригинальна, самобытна. Впрочем, как и он сам.
Казалось, он постиг основы всех вещей, и остальное было для него лишь естественным продолжением ранее известного. Наверное, поэтому он и не удивлялся ничему.
Андрей Данилович неплохо играл в шахматы. Но "неплохо" не в академическом смысле, потому что вряд ли сумел бы закрыть хоть один разряд. Он играл живо, воплощал жизнь на шахматной доске. Мы часто играли с ним, и я всё время проигрывал, потому что вообще играю плохо, не логично, а импульсивно. Это-то ему и нравилось. На клетчатом поле развёртывалась борьба страстей, а не задача для интеллекта. Он и в жизни нередко играл безо всяких фигур и поля. И называл меня своим боевым слоном, потому что ферзём был, несомненно, он сам.
Он был весьма разносторонне развит. Умел и любил говорить, но умел и молчать. Я не назвал бы его коммуникабельным, он просто обладал врождённым чувством такта или чувством меры. У нас принято, что охрана существует для того, чтобы давать по морде. Данилович действовал по принципу британских "бобби". На первом месте у него стояло общение; когда он подходил и вмешивался в ссору, то скандалист через пять минут начинал хлопать его по плечу и говорить об уважении.
В то же время Данилович не выносил вульгарности и хамства. Не редкостью были ситуации, когда он, заметив назойливые приставания к одинокой девушке, вклинивался между ними и веско советовал не хамить. Его, разумеется, толкали в грудь. И тогда он мгновенно скручивал обидчика болевым приёмом. Он был неисправим в своей склонности к театральным эффектам. А вообще, в ночных клубах, на выставках и приёмах он был незаменим. Он всё делал красиво. В подобных заведениях мы появлялись в рабочее время исключительно в костюмах, но обычно занимали посты в зале, а Данилович чувствовал себя, как рыба в воде. Он обходил столики постоянных клиентов, со всеми здоровался, всем интересовался, успевал потанцевать. Его иногда принимали за владельца клуба.
Он был не типичен. Повыше и пошире меня, он, в то же время, обладал аристократическим изяществом. Он напоминал мне породистую скаковую лошадь, выхоленную, вычищенную, но несущуюся не разбирая дороги. Атласная шкура и мускулы, играющие под ней. Он всегда полагался на свои силы, и ему их действительно на многое хватало.
Благородство - вот его отличительная черта. Благородство естественное, непреходящее, идущее из глубины. Без него он не мыслил жизни, это было философией бытия. Вообще, понятие этики было для него превалирующим. Причём, это был не набор догм, а восточное понятие, текучее и изменяющееся в зависимости от ситуации. Отсюда и проистекали его вежливость и решительность. У него и кличка была соответствующая - Самурай.
Насколько я знаю, у него не было законченного образования. Но это не мешало ему быть на редкость эрудированным человеком. Я хорошо знал его, но почти ничего не знаю о нём. Он мог говорить на различные темы, но редко говорил о себе. Не ставил себя в пример. Хотя был для нас образцом.
Андрей Данилович заботился о своих сотрудниках. Совсем не все в "Цветущей вишне" были профессионалами. Напротив, он отобрал нас за склонность к традиции. Все мы изучали классические бу до и на работе приобретали навыки их боевого применения.
Однажды нас наняли на охрану строящегося объекта. Там находились довольно ценные материалы, которые привлекали джентльменов удачи. Приходилось ночью патрулировать лабиринт подвалов. Неизвестно где и как, но Данилович раздобыл служебное пособие по тактике ведения ночных и уличных боёв, и так натаскал бригаду, что в пору было бы спецназу. Причём он не был военным. Работал когда-то в ментовке, но что-то ему там не понравилось, и он ушёл.
А погиб он нелепо. У него не было ни жилета, ни оружия, Он вообще был не на работе. И даже не успел вступить в конфликт. Мы должны были встретиться на площади. Был праздник. Я был с девушкой, он был с девушкой. Мы шли навстречу друг другу, он улыбнулся мне издалека. И тут его внимание привлёк какой-то хулиган. Наркоман. Обколотый. Пинал ногами ящик бабушки, торговавшей сигаретами. Данилович не мог не вмешаться. Но подойти он не успел. Наркоман, увидев, что кто-то направляется к нему, достал пистолет и выстрелил Даниловичу в грудь.
Он не сразу упал. Словно какая-то большая красивая конструкция держалась на одной тоненькой ниточке, и эта нить лопнула. Он как-то обмяк, исчезла прежняя энергичность и пластика. Исчезла гармония, в которой он пребывал. Даже падал он как-то вбок, неудобно. Ноги подломились. Словно на уравновешенных весах девятиграммовую пулю бросили на чашу зла. И всё перевернулось.
Я видел его глаза, когда Самураю в грудь попала пуля. Какие они были большие, какие чистые и удивлённые! Словно он увидел нечто, что не лежало в прежних основах, чего не было в прежнем знании, о чём он знал, но не чувствовал. Несмотря на свою принадлежность к бушидо, он узнал нечто принципиально новое, не вмещавшееся в прежнее представление о жизни. Это потребовало разрушить жизнь, изменить философию жизни. И последним, что в этом осталось от прошлого, было неизъяснимое удивление.