Сама того не замечая, по выработанной в лесу привычке, Грета мыслями вернулась к Борису, о котором обычно думала, гуляя в одиночестве...
Тогда она не могла найти себе места. С момента их последней встречи, на тот момент, прошло уже много времени - почти месяц. Это было в мае, у билетных касс стадиона "ЦСКА". В тот день они долго катались на мотоцикле, и расстались у её подъезда так и не попрощавшись. После того расставания, она не могла спать по ночам. Она вспомнила, как унизительно врала, позвонив в канцелярию стадиона, представившись сотрудницей газеты, разыскивающей Бориса, чтобы написать о нём статью. Но всё было безуспешно. Вспомнились пролитые слёзы, прогулы в школе, её простуду, которая началась из-за пустяка, и чуть не окончилась самым наипечальнейшим образом. Проблемы с сердцем, сопровождавшие всю дальнейшую жизнь, начались вследствие осложнений этой простуды. Она вдруг вспомнила, как с безразличием приняла очередные пригласительные билеты, которые ей передал Александр Иванович. Грета уже собиралась отдать их кому-нибудь в раздевалке, как вдруг, мельком глянув, увидела что это билеты на выступление фигуристов. Грета прочитала состав спортсменов, и вспыхнула, когда глазами наткнулась на фамилию Бориса. Он выступал в паре. У неё на руках было два билета, в первых рядах! - это было совпадение! Но вдруг, Борис увидит её? Это будет выглядеть, словно она преследует его - это буде смешно... влюблённая дурочка. Вдруг он... - нет, это уже была её разыгравшаяся романтическая мечтательность. Прошло уже больше месяца... впрочем, на вопрос, сколько именно прошло времени, Грета ответила бы тогда исчерпывающе, указав точное количество часов и минут. И вот снова она увидит его. Одного этого, было достаточно для того, чтобы быть счастливой, пусть и ненадолго.
Они с Наташей опоздали из-за нерасторопности копавшейся и наряжавшейся не в меру долго, подруги. Оказавшись на стадионе, они заняли свои места. Время, в ожидании выступления Бориса тянулось, и казалось, что оно замерло и не движется вовсе. Одни за другими, на лёд выходили пары фигуристов, но программы их были не интересны и не впечатлительны. Сердца девушек усиленно бились - ведь они обе, были влюблены в него. Как-то негласно Наташа уступала Бориса Грете но, не переставая при этом любить его, как безнадёжно больной, не перестаёт верить в исцеление. Вдруг, на трибунах среди зрителей, Грета увидела жену Бориса. Было интересно, какой должна быть женщина, чтобы понравиться Борису? Что он так полюбил в ней? Может быть, её светлые волосы? Или чуть пухловатые губы... которыми она целует его?
Вдруг Грете захотелось вцепиться в неё, и расцарапать этой женщине лицо. Та же, словно почувствовав угрозу, обернулась, и они встретились взглядом. Её лицо и глаза, имели отпечаток тягостного ожидания и волнения - должно быть, такое же лицо сейчас было и у Зайцев. Без сомнения, его жена узнала Грету - наверное, Борис всё ей рассказал. Как ещё можно было объяснить то порицательное презрение, с которым жена Бориса, оглядывала Грету. Продолжительный, пристальный взгляд её заблестел ревнивыми огоньками, сверкнувшими в глазах острым кинжалом. В этот момент, объявили выход Бориса. Три пары глаз, особенно жадно впились в него взглядом.
Он вдруг снова, как в прошлый раз, - на первенстве, - увидел Грету. Увидел, как только вышел на лёд. Он сразу посмотрел в её сторону, - как будто чувствовал её присутствие, о котором знать он не мог. Ведь вход на стадион был только по билетам! А о его выступлении девушка знать просто не могла. От его неожиданного взгляда, надеявшаяся сохранить свое пребывание здесь инкогнито, девушка инстинктивно наклонилась в безуспешной и нелепой попытке спрятаться за рядом сидений.
Лицо Бориса было напряжённым, он пошевелил губами, что-что говоря, - затем снова посмотрел на Грету, улыбнулся ей, и махнул рукой. Вернее, попытался махнуть, так как жест этот, обортовался в тот миг, когда Борис увидел ещё одну женщину, пристрастно наблюдающую за ним.
Он был какой-то не такой, каким он был всегда, на льду. Движения его были угловатыми, нервными, деревянными - и это бросалось в глаза. Это было похоже на его прошлое выступление. Неужели, он снова болен? Да и болезненная бледность на его лице, как и тени под глазами, говорили о неважном самочувствии фигуриста. Несмотря на это, он выступил блестяще, но угловатость и нервозность его движений, новые ошибки партнёрши, сделали своё дело, и Борис занял третье место. Это было поражение. Грета, хоть и без интереса наблюдавшая за выступлением предыдущих фигуристов, была уверенна, что из них, никто не годиться и в подмётки Борису! Грета была расстроена этим нелепым поражением, и вместе с Наташей они направились к выходу. В коридоре неожиданно, Грета столкнулась лицом к лицу, с женой Бориса.
-Вы?! - растерянно выговорила девушка.
Глаза, оглядывающие Грету, были наполнены гневом. Женщина подняла руку, и отвела её в сторону, для того, чтобы посильнее ударить стоявшую перед ней девушку. Но...
...Из-за неё, Борис стал таким чужим. Из-за неё, Борис старается возвращаться домой ночью. Это её имя, он произносит во сне, когда кожа его, покрывается каплями пота, и от тела его исходит жар, как от растопленной печи. Из-за неё, он почти не ест, и перед уходом на тренировку, губы его так же холодны, как губы мертвеца... ударить её сейчас, и ударить снова, и бить до тех пор, пока её не станет на свете - и тогда, тогда всё будет по-старому, Борис снова будет весел, будет шутить, будет говорить со своей женою, будет ласков с ней... нет, не будет.
...Она была так юна, и так красива. Её лицо, открытое и нежное наполненное духовной чистотой, её чуть влажные глаза, с глубокой, совсем не юной печалью, - остановили поднявшуюся для удара руку. В коридоре раздался шум - был объявлен перерыв, и многие зрители, направлялись сейчас в буфет. Гомон становился всё сильнее, - уже различались некоторые слова, сказанные возбуждёнными голосами, слышался чей-то смех.
-Мы... мы пойдём? - неуверенно проговорила Наташа, которая, при появлении жены Бориса, как-то вся уменьшилась, и та будто заметила Наташу лишь только что.
Ничего не ответив, женщина медленно опустила руку себе на лицо, как будто пыталась закрыться от этого мира. Она прислонилась спиной, к выкрашенной синей поблёскивающей краской, стене, и медленно осела. Словно внутри её надломилась какая-то пружина. Так она и сидела, прислонившись к холодной стене, вдыхая запах напольной мастики и масляной краски. А мимо шли люди, - некоторые удивленно поглядывали, на сидевшую у стены, и обхватившую голову руками, женщину. Только сейчас, она смогла понять причину гнетущего чувства, болезненным комом томившегося в груди долгое время. Сейчас, она поняла, что этот ком - есть не что иное, как интуиция, предостерегающая в предчувствие беды.
Девушки бежали по коридорам, и вот уже они находились у самого гардероба, как вдруг сам Борис, не успевший даже переодеться, в костюме, догнал их.
-Грета! - сказал он, и голос его сорвался, - Я... - пытался он что-то сказать, и как будто только сейчас увидел Наташу.
Тут голос его стал таким, каким был во время тренировок - сильным, уверенным, бескомпромиссным.
-"Зайцы", и вы здесь? - сказал он как ни в чём не бывало, и от волнений и переживаний, не осталось и следа.
Всё это исчезло под этой маской напускной весёлости.
-Мне не повезло, - говорил он, как человек, лишь делающий вид что сожалеет, но на самом деле, не предающий предмету сожаления никакого внимания.
-Да, это судьи неправильно судили! - с жаром, сказала Наташа.
-Судьи правильно оценили, мне же нужно было самому лучше готовиться! В том, что произошло, виноват только я сам! Ну да ладно - в следующий раз, постараюсь выступить лучше! - с напускной бодростью сказал он, давая понять, что тема исчерпана, - А вы-то сами, куда пропали, "зайцы"? Я вас никак не могу найти! Недавно звонил Грете, по её новому номеру, мне сказали что она куда-то уехала! Как же это, - обратился он к Грете, и движения его снова потеряли пластичность, и обрели какую-то нервозность, - Ты могла бы хотя бы позвонить сама, своему тренеру! Куда ты пропала?
-Я с мамой, живу на даче!
-На даче? - повторил он, напряжённо обдумывая что-то, - На даче значит... так, а ты мне можешь записать адрес - я бы тебе написал письмо, поскольку будут ещё соревнования, и я бы хотел видеть тебя среди зрителей!
Грета уже искала какой-нибудь клочок бумажки - но как назло, ничего не было.
-Билет! - радостно протянула свой билет Наташа, у которой оказался и карандаш.
Борис исчез тот час, когда бумажка с адресом оказалась в его руке. Пробегая по коридору, он поднёс билет к самому лицу, и слегка прикоснулся губами к сухому бумажному листку, пахнущему типографской краской. Он пробежал мимо какой-то сидящей у стены женщины, закрывавшей лицо руками - "должно быть, переживает чьё-то поражение" - безотчётно отметил про себя Борис. Сам он сейчас, был радостный, живой и весёлый. Глаза его блестели - он победил сегодня! Нет, он не получил медалей и кубков. Он получил нечто большее: этот маленький листочек с буквами, сейчас для него был дороже всего на свете! Это был его главный приз! Это была его победа!
* * *
-Ай! - вдруг вскрикнула Муза, и подскочила.
Книга, шелестя страницами, - словно была чучелом ожившей вдруг птицы, - выпорхнула из её рук, и без стука упала на землю раскрытой. Ветер перелистывал колыхающиеся страницы.
-Мам, ты что? - спросила девушка, ошеломлённая и вырванная из воспоминаний неожиданным вскриком мамы.
Да и как вообще мама, всегда серьёзная и уверенная, знающая что делать, - как она могла так легкомысленно вскрикнуть? Это было не в её духе!
-Тут... здесь должно быть, змеи или крот!.. - сказала она, - Меня что-то сильно ткнуло из-под пледа! Змеи любят греться на таких вот бугорках! Может быть, мы расположились прямо на их гнезде! Кроты тоже могли сделать себе нору - где посуше и потеплее, а мы потревожили их спокойствие, закрыв пледом доступ внутрь!
Они с опаской сдёрнули с травы плед. Грета стояла, вооружённая закопченной палкой, с тлеющим и красневшим на ветру, углём. Под сдёрнутым пледом, была примятая трава. Муза ощупала пальцами землю, сантиметр за сантиметром, как будто она искала выпавшую брошь. Но... ничего не было - никаких нор.
-Да быть такого не может! - возмутилась она, - Мне это не показалось!
-Мам, да я верю! Ты говоришь так, как будто я сомневаюсь в твоих словах?
-Сомневаюсь я!
Отогнув брючину, она увидела на своей ноге красное пятно, - которое, через десять минут, превратится в синяк.
-Видишь? - спросила Муза у дочери, словно сомневаясь в своём зрении.
После этого, Грета сама прощупала землю, но земля была однородной, без рыхлости и без каких-либо ям и нор. Это было странно. Раздув костёр, они разогрели уже остывший чай. Тонко нарезанный хлеб, был покрыт сверху слоем земляничного варенья. Пили молча. Вдруг Муза беззвучно подскочила, кружка с чаем вылетела из её рук, упала и покатилась с бугорка к реке.
-Там! - говорила женщина, показывая на определённое место.
Грета тут же сдёрнула плед... но под ним было пусто.
-Да что же это? - руки у Музы затряслись, - Что же это такое?
Грета опустилась на колени, и пыталась вновь прощупать примятую почву, как в этом миг почувствовала сильный тычок в ногу, как будто с силой ткнули черенком лопаты. От боли, она подпрыгнула так же, как и мама несколько минут назад.
-Пошли! - строго проговорила Муза, не отрываясь глядя на то место, на котором они только что сидели.
Шли молча, и когда пришли домой, о том, что произошло у реки, не говорили. Вопреки обыкновению, в этот вечер не было посиделок под оранжевым абажуром и долгих интересных разговоров, за горячим чаем. Без слов они легли спать, лишь пожелав друг другу, "спокойной ночи". Утром зашла Таня.
-Письмо! - провозгласила Таня.
"Письмо...." - тихо отозвалось эхом, в мыслях у Греты. Может быть, это он? Нет, какая ерунда - он никогда не написал бы мне! Сам. Нет, он не понимает, что я готова отдать решительно всё, что у меня есть - свою молодость, подруг, развлечения, каток, уважение и честь! Всё - за него! Как же он не видит этого?! Я же не могу сама вести его за ручку! Он должен решить это сам! Я никогда его не предам, никогда не брошу! Он боится того, что я остыну - да, это может быть, пламя чувств, со временем угаснет, - но огонь любви, не потухнет! Нет, он не напишет - иначе, бросила бы всё, и поехала к нему! Это должно быть, письмо от Наташи! Конечно же, это пишет она...
-Письмо для Греты от Наташи! - радостно провозгласила Татьяна.
Радость и разочарование, одновременно испытывала девушка. Муза внимательно следила за безрадостным лицом дочери, распечатывающей конверт. Глаза медленно перекинулись с белого конверта, на исчирканный пером листок. Это писала не Наташа - её рукой был лишь подписан конверт. По почерку было понятно, что писал человек второпях, нервничая, или пьяный. Строчки были кривыми, растянутыми как меха гармони у деревенского забулдыги. Муза увидела оживившиеся, вспыхнувшие каким-то огнём, глаза дочери.
-Это от него? - спросила она, когда девушка, торопливо и жадно дочитав коротко исписанный размашистым подчерком листок, жестом карманного вора, убрала его в конверт и спрятала.
Да, это было письмо от Бориса. Встретившись с Наташей, - которая была готова сделать всё ради него, - он попросил её подписать конверт своей рукой. Борис не знал о том, что дочь уже давно всё рассказала маме.
Грета молчала. А потом, будто видя себя со стороны, выпалила:
-Да. Мама, я люблю его!
Теперь Муза молчала.
-Я долго думала, мама! Я не хочу жить с ним, как любовница! Но я не могу без него! Я понимаю, что это подло с моей стороны - но я сама скажу ему, чтобы он разводился! Зачем ему жена, которую он не любит, которая не понимает его! Они только мучают друг друга! Я люблю его, мама! Он просит меня о встрече. Я сделаю ему предложение... конечно, так не принято, чтобы женщины делали предложения мужчинам... Но я сделаю, потому что он сам не сможет этого. Я хочу быть счастливой поэтому, сама буду менять свою судьбу, и жить я хочу с любимым человеком. Да, он старше меня. Да, на 11 лет. Для меня в этом нет ничего страшного! Я готова пойти на это!
-Что ж, ты уже взрослая. И вправе сама выбирать тот путь в жизни, по которому тебе идти. Время, когда родители выбирали пару своим детям, прошло, а право это, превратилось в атавизм. Я уважаю твоё мнение, и поддержу тебя всегда, и хочу чтобы ты не забывала об этом. Сейчас другое время. Раньше мы, женщины, почти не имели прав, и некоторые мужья относились к своим жёнам, как к собакам. Сейчас права уравнялись. Поэтому в том, что ты хочешь предложить Борису жениться, нет ничего особенного. То, что он старше тебя - так это наоборот лучше: он уже нагулялся, буря молодости в нём отшумела. Так что...
Она вдруг заплакала:
-Дочка, так я ведь его совсем не знаю! А ты такая... ты такая доверчивая, такая наивная... смотри, чтобы он не обманул тебя...
Они обнялись.
-Мам, он хороший! Вот увидишь - он тебе понравится! Мы приедем вместе! Я вас познакомлю, - он умный, а ты любишь умных! Вам будет о чём поговорить! С ним никогда не бывает скучно! Он такой...
Через несколько часов, Грета бежала по пыльной дороге к станции, и в глазах её блестели радостные искры.
* * *
-Гретка, привет! - как всегда неожиданно, вынырнул из-за поросшего кустарником забора, Славик.
В руке у девушки было несколько сорванных по дороге ромашек. Как-то печально разглядывая эти цветы, уголки его губ дёрнулись - на секунду показалось, что он улыбается.
-Не цветы украшают тебя, а ты украшаешь их! - сказал вдруг он, и глаза его снова на миг заблестели.
Он о чём-то хотел поговорить с девушкой - хотел поделиться чем-то, что его переполняло. Какими-то переживаниями и тяжёлыми думами, которые в один миг, переполняют каждого из нас. Поделиться, с человеком, не слишком близким, и не слишком далеким - тем, которому подобно священнику в храме, можно открыть душу. Девушка кивнула ему, в знак благодарности за комплимент, и на бегу сказала:
-До свидания! - но он почему-то не ответил.
Она пробежала дальше, и думала потом, что лицо Славы было каким-то не таким, каким она привыкла его видеть. Они часто говорили друг с другом - Слава не жаловался, но Грета видела тот гнёт, то бремя, - которые лежат на его плечах. Быть может, как раз сейчас он хотел ей высказать всё. Жену он не любил, не любил и тёщу. Часто говорил о том, что хочет развестись. Они же, пользовались его добротой и безотказностью, пользовались не умением сказать "нет", не умением стукнуть по столу кулаком, так чтобы хрустнули его ножки. Его просто загнали, как можно насмерть загнать коня. Но, как известно, конь умирает от капли никотина, - а человек, пожалуй, не умрёт и от стакана этого яда. Поэтому, загнать человека намного сложнее, чем коня. Но две сварливые женщины, сумели это сделать, и даже единственная в жизни отрада, - маленький Славик, - державший своего отца долго время на втором дыхании, в этот раз, не смог ничем помочь.
Мать, когда Славику исполнилось двадцать три, не давала сыну покоя: "женись". В угоду матери, он женился на нелюбимой, поскольку думал, что любовь приходит со временем.
Когда в конце улицы Грета вдруг обернулась и посмотрела назад. Славик так и стоял с вёдрами на дороге, и смотрел на удаляющуюся девушку. Стоял какой-то растерянный, одинокий.
* * *
Еле успев на поезд, Грета через час, была в Москве. Ещё через полтора часа, она была дома. Переодевшись, она села на троллейбус, который повёз её в Сокольники, на место, где Борис обещал ждать каждый день, в одно и то же время. Впереди, её ждала новая жизнь. Жизнь с любимым. С мужем! Пусть только попробует кто-нибудь косо посмотреть в её сторону! А как же мама? Нет, маму она не забудет, и будет приезжать к ней каждые выходные. Мама, познакомившись с Борисом, одобрит выбор дочери - Борис просто не может не понравиться! Хотелось танцевать. Она посмотрела на билет - он был "счастливым", его цифры были одинаковыми, и состояли из одних пятёрок. Всё говорило о том, что судьбоносное свидание это, решит всё.
Борис был на месте. Какой-то растрёпанный, подавленный, он неуклюже сидел на скамейке. Да он ли это был?! Она подбежала к нему, радостная и лёгкая, - но его тяжёлый взгляд, тут же будто пригвоздил её к земле.
-Грета, - начал говорить он, и голос его был чужим, хриплым, - Я должен тебе сказать, что мы больше не можем с тобой быть вместе. Мы должны расстаться. У меня есть жена, я не могу её бросить. Всё кончено - это, я и хотел тебе сказать! Я договорился - через неделю я уезжаю в Минск. Навсегда.
-Но...
-Это уже принятое решение, и здесь нечего больше обсуждать! Я написал тебе, чтобы увидеть тебя, и лично сказать тебе это!
-Но... я люблю тебя, Борис! - тихо прошептала она.
Он печально улыбнулся:
-Тебе только так кажется!
Некоторое время, они смотрели друг на друга. Грета почувствовала, что от Бориса пахнет вином. Волосы его были неряшливо-растрёпанные, на скулах и подбородке чернела щетина. Лицо бледное и слегка опухшее.
-Я... хотела тебе сказать... Борис, я хочу стать твоей женой! - растерянно, дрожащим голосом, выговорила она, чувствуя, как по щекам катятся слёзы.
Он громко рассмеялся, и некоторые прохожие, повернули головы в их сторону.
-А ничего, что я уже женат?! - с вызовом, громко и отчётливо разделяя слова, прокричал он, - Мне была нужна... подруга, ты понимаешь это? Ведь ты уже должна понимать, что мужчины и женщины... что любовь - это лишь прелюдия, для... я не герой из книг и не принц! Я так не могу! Ты просто сводишь меня с ума тем, что не хочешь меня понять! - кричал он, глаза его зло заблестели, он отвернулся, - Я знаю, что тебе про меня наговорили, и могу признаться тебе - да, у меня были романы с фигуристками! С нормальными фигуристками - мы друг друга понимали, но ты... ты не такая, тебе нужно обязательно всё и сразу! Тебе нужно обязательно разрушить мою семью - без этого, твоя победа надо мною не будет считаться полной! А потом, наигравшись с взрослым дядькой, ты найдёшь себе другую "игрушку", - какого-нибудь послушного юнца, который будет выполнять любые твои капризы! А я, разбитый и брошенный, останусь один, уже никому не нужный. Я так не хочу! Я это понял ещё тогда, на зимнем льду, после того, как ты убежала от меня! Тогда я ещё решил что всё - хватит мучить друг друга! Но я долго не мог, понимаешь - ты меня словно привязала к себе - я не могу без тебя... но теперь всё уже решено. Назад хода нет! Прощай! - он резко встал и быстрым шагом, ушёл прочь.
Девушка, часто провожавшая его взглядом, делала это сейчас в последний раз. Он растворился среди суетящихся, спешащих по своим делам, безразличных людей.
-Девушка, что с вами? - вывел её из раздумий незнакомый голос.
Она сидела одна, на осиротевшей скамейке, и плакала.
-Нет, - шёпотом проговорила она, - Спасибо, просто... просто я, потеряла... свою любовь...
Она ехала назад, в Александровск. Одна. От Московской платформы отходила последняя, ночная электричка. Пустой вагон, покачивающийся и постукивающий парами колёс, был заполнен жёлтым светом выпуклых потолочных ламп. В душе, как и в вагоне, было пусто. Казалось, что жить дальше, невозможно. Всё, что было для неё ценно, стремительно обесценивалось, рушилось, девальвировалось. Хотелось кричать от собственного бессилия. Но это было бы глупо сейчас...
Он уезжает в Минск, навсегда... они больше нигде, и никогда не увидятся. Слезы скатывались по бархатистой, мягкой коже щёк, скатывались по ткани платья, и падали на пыльный, затоптанный пол, сворачиваясь в круглые серые шарики.
"Ведь у меня всё есть! Есть две руки, две ноги! Я хорошо вижу, слышу! Я имею достаток и уверенность в завтрашнем дне! У меня есть тёплый дом, мама, и много знакомых. Мне есть, где спать, я знаю, что судьба не сулит мне голодной смерти. И, наконец, я люблю! - если это настоящая любовь... ведь есть люди, которые не имеют чего-то из этого. Есть и такие, которые не имеют ничего. Но они же как-то живут? А как жили люди, в немецких лагерях смерти, - умирая без еды? А как живут люди в тюрьмах? Молодые, пока что, девушки? Они обречены попусту растрачивать свою красоту и молодость - жизнь пролетает мимо. Они лишены возможности быть по-настоящему любимыми. Это, видимо, важнее для человека, чем даже насущный хлеб. Как же те несчастные, которые не могут ходить, или видеть... как же родители потерявшие детей, сироты, нищие... у меня есть свобода и достаток. От чего же я плачу? Может, я просто глупа, и плачу от того, что не сбылись мои сиюминутные ожидания от жизни? Плачу от того, что слишком рассчитывала на то, что не сбылось? Рассчитывала на свои фантазии, - и теперь не могу принять того, что произошло не так как я думала, произошло не по-моему! Мама сказала бы, что причиной моего несчастья, в таком случае, является гордость, противопоставить которой можно смирение. А как же любовь? Я же люблю его? Или нет? Или это не любовь, а только влюблённость, привязанность и физическое влечение к противоположному полу?" - думала девушка.
Электричка остановилась у ночной платформы. С шипением и скрипом, раскрылись двери.
Обычно, после этого звука, поднимается шум - стук ботинок и туфлей, гомон человеческих голосов, шорох одежды. Сейчас было непривычно тихо. Повеяло ночной прохладой и свежестью елового леса. Девушка шагнула вперёд. Двери с шипением закрылись, отрезая обратный путь в теплый вагон, пахнущий краской и залитый жёлтым, дремотным светом. Радужная обычно, залитая солнцем станция, теперь была непривычно тёмной, и оттого выглядела незнакомой, чужой и враждебной. Поезд уехал, - его красные габаритные лампы, растворились в темноте ночи, - и показалось, что вместе с ним исчезло чувство уверенности, защищённости. Жёлтые фонари, тускло освещали дощатый настил, гулко стучащий под каблуками. Издали раздался какой-то неприятный смех - похожий на козлиное блеяние. Грета шла, и жёлтые круги света под фонарями, медленно проплывали мимо. На встречу шла компания из нескольких человек. Увидев одинокую девушку, компания оживилась. Поравнявшись с девушкой, от компании вдруг отделился человек:
-Грит?
Она остановилась. Со стороны удаляющейся компании донеслось понимающее восклицание, состоявшее из одной растянутой буквы:
"О-о-о-о!", - касавшееся Паши, ведь отделившемся человеком, был именно он.
Грете стало неприятно это восклицание - оно показалось каким-то... таким, будто Паша постоянно вот так вот подходит к девушкам. Да и этот дурацкий смех: "скажи мне кто твой друг, и я скажу тебе кто ты!". Неужели, с таким "козлами" Паша дружит? Что он может найти в этом человеке? Хотя, нельзя так запросто судить по человеку по одному лишь смеху! Мало ли что у каждого из нас недостатков? Мама говорит, что не бывает людей без недостатков. Да я что, защищаю его? - возмутилась про себя Грета. Хотя, нужно был признаться, девушка была благодарна судьбе, пославшей знакомого человека на этой, ставшей чужой, станции.
-Ты что тут... что ты делаешь здесь, так поздно?
В голосе Паши прорезалась какая-то отеческая строгость - в обычное время она могла показаться забавной, или даже милой - теперь же была безразличной.
-Я только что приехала из Москвы.
-У тебя что-то случилось? Почему ты такая... печальная? У тебя такое лицо, как будто ты только что плакала! Тебя кто-то обидел?
-Нет! Кто меня обидит?! - она попыталась придать себе беззаботный вид, - Просто поздно и я, знаешь, очень устала после этой Москвы, в которой шум и суета! После нашего Александровска (и это было действительно так), посещение столицы можно сравнить с визитом в цыганский табор! Голова болит, и вообще чувство такое, будто по мне проехал каток! - устало и отрешённо говорила она.
Паша усмехнулся.
Грета возмутилась - она приняла его усмешку на счёт своего "помятого" внешнего вида, и метнула в него взглядом гневные искры. Он правильно понял её возмущение, и поспешил оправдаться:
-Я не над тобой усмехаюсь! Просто, многие городские так говорят: "как будто по мне каток проехал"! Если бы это было так, то сомневаюсь, что ты смогла бы стоять, да и вообще, говорить! - он смеялся, - Кто придумал такое дикое сравнение?
-Не знаю, так действительно многие говорят! - ей тоже стало смешно, - Мама тоже считает такое сравнение диким!
-Грит, давай я отвезу тебя? - предложил Паша.
-Ты на мотоцикле? - спросила она устало, но глаза её при этом заблестели не искорками печали, а слабенькими огоньками восторга.
-Да, - беззаботно ответил Павел.
Они дошли до пристанционного здания, построенного ещё до революции из ярко-красного кирпича. Свет фонарей на платформе достигал этого строения, так, что можно было прочитать выведенную углём надпись на этой стене: "Маи друзья - это всё, что у меня есть!" - гласило кривыми пьяными буквами, изречение.
-Что? Какую надпись? Ах, эту! - он рассмеялся, - Я к ней привык и уже не замечаю её!
-Белогвардейцы нацарапали углём, когда отступали?
-Нет, это Фольклор.
-Фольклор? - смеялась девушка. - Что ты этим хочешь сказать?
Паша смутился, поглощенный раздумьями о том, как ему сейчас достать мотоцикл:
-Это Коля-Фольклор, - есть у нас такой человек.
-А почему его так прозвали?
-Это слово ему очень понравилось - при разговоре, Коля часто не к месту, вставлял любимое слово.
-Это, случайно, не он смеется таким неприятным смехом? - интуитивно предположила Грета.
-"Козлиным"?
-Да, очень похожим на козлиное блеяние!
-Это наш Коля! Вообще он хороший парень, добрый, не смотря на отталкивающее поведение.
-Он твой друг?
-Да. То есть, не совсем.
-Это как?
-Признаться, у меня мало друзей. Если совсем честно, то настоящих, - о которых пишут в книгах, - вообще нет. Большую часть свободного времени, я один. Есть у меня, конечно, товарищи - такие как Родион. Есть и другие - как раз те, с которыми я был на платформе. Знаешь, иногда бывает, что ты просто не можешь быть один - тебе необходимо общество. Не важно какое - главное, чтобы были люди, а лучше - компания людей, с которыми можно побродить, когда на душе "скребут кошки", когда одиноко...
-Как раз сегодня? Или у тебя каждый день такое состояние?
Он незаметно в темноте улыбнулся, и девушка почувствовала грусть и иронию этой улыбки, даже не видя её. Он не отвечал, да и она поняла его, и Паша почувствовал это. Они были чем-то похожи. И у неё сегодня на душе "скребут кошки". Вот уже они шли молча, но молчание не угнетало.
"Оказывается, не одна я такая! - думала Грета, - Странно, но обида и горечь от расставания с Борисом, сейчас как будто потеряли свою остроту, которой они карябали душу. Нет, я совсем не смогла бы так, как Паша - жить одной! Но и он не может - ведь он встретился и гулял сегодня со своими товарищами. Мне ведь тоже, часто, хочется побыть одной. Поэтому наверное, я так люблю лес. Там я одна, и мысли мои как бы очищаются от житейского сора. В повседневности, мне очень не хватает такой возможности. Но без друзей и подруг, я бы тоже не смогла жить. Как говорит мама, человек - "стадное животное".
-А вообще, - нарушил молчание Паша, - Раньше в том кирпичном домике жили железнодорожники: так капитально строили до революции, для простых железнодорожников!
-Тогда эта профессия была особо почётная, и эту железную дорогу тогда только проложили! Государство считало её передовым достижением прогресса, и гордилось этим. Не могли же инженеры проектировать для работников передовой государственной дороги деревянные бараки, или землянки! Конечно, в то время было множество новых проектов - например, строительства метро, которому, правда, помешала Первая мировая.
-Да, начало века было временем развития!
Паша видел и чувствовал в девушке скрываемую печаль. Он понимал, что у неё есть тот, кого она любит. Ему, простому поселковому парню, нечего было предложить красивой городской девушке, избалованной манерами, и расточительной щедростью городских кавалеров. "Я подарю тебе Москву!" - не те слова, которые Паша мог бы ей сказать. У него ведь как у Коли-Фольклора: "друзья - всё, что у меня есть"... невелико приданное. Да и друзья - не друзья. Хотя есть ещё дом, работа, мотоцикл... но такая, как она, достойна большего, лучшего... что ей это?
"Кого она любит? - спрашивал у себя Паша, повернувшись к девушке, и представляя её лицо, скрытое темнотой, таким, каким он видел его днём при первом знакомстве. - Какого-нибудь Жигало, или Печорина? Или какого-нибудь, начитавшегося умных книжек, "великого мыслителя"? - из тех, которые гвоздя сами забить не могут! Такие как она, красивые и умные, всегда отдают свои сердца самым хитрым лицемерам и врунам! Навешают они на уши лапши, наиграются, натешатся, а потом - "Прости, прощай"! Я - не брошу, уж это точно! С такой можно было жить до старости вместе! Только как ей об этом сказать, как показать и доказать? Ведь девушке нужно быть уверенной в том, что избранник - есть тот самый, один из миллиона, единственный, который не оставит одну. Девушке нужно плечо, - опора, - уверенность в завтра, нужна защита. Конечно, внешность моя отличается от напудренных городских дистрофиков, - но зато я смогу её по-настоящему защитить: кулаками! На неё даже посмотреть никто не посмеет, если она выберет меня! Если она мне поверит!"
-Революция разделила историю России на "до", и "после"... - в продолжение прерванного разговора, отрешённо проговорила Грета, погружённая мыслями в прошедший, не лёгкий день.
Павел усмехнулся. Ему хотелось отвлечь девушку от печальных раздумий:
-Если бы сейчас был бы царский режим, то я был бы не прочь, просыпаться от слов: "Вашбродь, кофе не изволите?"
Грит с удивлением строго посмотрела на Пашу:
-Ах ты буржуй!
Паша смеялся. Грета смеялась тоже. И вот уже не было той печали и тяжести, с которой она приехала сюда и которая как бы придавливала девушку. Её звонкий весёлый смех, как колокольчик, звенел между деревьев высаженных аллеей, у пристанционной дороги. Чем-то чистым и искренним, отзывался этот смех в его сердце. Было темно, но в отсвете далеких фонарей, были видны очертания деревьев, слабый контур дороги серым ковром вырисовывался из темноты ночи.
-Привет прогуливающимся! - вдруг раздался из темноты неприятный, слащавый голос.
-Остап, ты чтоль? - спросил Павел, - Что бродишь как неприкаянный, людей пугаешь?
-А, Пашок, я то тебя по голосу сразу и не узнал! Он у тебя какой-то... елейный! Ба! Да ты и не один?! - лицо говорившего скрывала ночь, но при этих словах, ясно представилась неприятные и мерзкая улыбка на его лице.
Растянутые перевёрнутым месяцем тонкие губы, и мелкие неприятные зубы, были не видны, - зато мерзкий винный запах, был явно ощутим. Какой должна быть женщина, чтобы полюбить такого? - думала Грета.
-Где наши? - неприязненно проговорил Паша.
-Ваши? - с удивлением, парировал Остап.
-Грит, придётся мне тебя оставить на несколько минут! А то видишь, "рабочий элемент" какой пошёл - понюхал вина, и сразу всё буржуйское из него так и лезет! - в продолжение темы, старясь придать голосу мягкость и беззаботный тон, говорил Паша. - Сейчас поговорю с товарищем, шагнувшим на тропу империализма, и мы пойдём дальше! - добавил Паша, но Остап, почувствовав неладное, тут же поспешил без слов ретироваться, скрывшись в темноте.
-Это... тоже твой друг?
-Да если бы у меня были такие друзья, я на рельсы лег бы! Он из нашей компании, но я его не уважаю, и при первой возможности, устрою ему... экспроприацию...
Паша редко дрался. Он старался избегать массовых драк, с ребятами из других посёлков. Но разумеется, постоянно отсиживаться дома он не мог - иначе, прослыл бы трусом. Поэтому, он участвовал в драках редко, не лез на рожон и вообще, считался тихим, хотя был довольно сильным, коренастым парнем. Но сейчас, когда от него зависела судьба этой девушки, какая-то сухая отчаянная ярость, появилась в нём. Её почувствовал даже выпивший Остап, который считал, что достаточно хорошо знает этого парня. Интуиция опытного в драках Остапа подсказала, что он зря начал задирать парня. В присутствии девушки, Паша будет драться за троих, и "уложить его на лопатки", будет очень трудно, даже втроём.
Они снова медленно шли, и уже почти прошли кирпичное строение мимо, как из-за угла, послышался гомон. Говорили ребята, которых было не меньше дюжины. Послышалось бренчание гитары, и чей-то протяжный сипловатый голос, к которому иногда присоединялось несколько похожих голосов:
...На дальних пристанях, сойдём на берег мы,
Моя конечная - Колымский край!
Нам будут разные, с тобою снится сны
Прости, любимая, прости, прощай!
Таганка, все ночи полные огня,
Таганка, зачем сгубила ты меня,
Я твой навеки арестант,
Погибли юность и талант,
В твоих стенах...
Несколько раз, кто-то провёл пальцами по струнам, гитара бессвязно тренькнула, после чего стихла. Павел повернулся к Грете:
-Подожди меня минуту! - тихо, почти шепотом, проговорил он, - Это наши ребята, не волнуйся, я просто возьму мотоцикл, и мы поедем, хорошо?
-Хорошо, - ответила растерянная девушка.
-А вот и Пашок! - мерзкий, уже знакомый голос, раздавался из самой гущи скрытой в ночной темноте, компании.
Впрочем, у нескольких мотоциклов, слабо горели фары, и в стороне алел красными углями костёр. Этого призрачного отсвета хватало, чтобы различить уже привыкшими к темноте глазами, даже лица некоторых собравшихся за кирпичным строением ребят. Кто-то из компании, что-то неодобрительное пробурчал. Паша направился к сидевшим на бревне.
-А что девушку бросил, а Пашок? Мы ведь подберём... - многозначительно пообещал голос.
Светлый силуэт Павла, вдруг резко дёрнулся, и в этот же миг раздался хлёсткий шлёпок, как от пощёчины. Что-то глухо грохнулось на землю. Грета подбежала ближе, желая чем-то помочь - свет от костров осветил её лицо. Поднялся гомон, компания ожила, включили яркие фары на мотоциклах, от света которых в глазах появилась резь. Грета видела, как двое поднимали какого-то длинного парня, лицо которого было в крови. Человека четыре, держали Павла за руки.
-Пусти! - грубо вырвал Павел свою руку, - Лежачих, и девчонок, не бью! - с этими словами он выдрал вторую руку, из железных уз удерживающих его ребят, - Я к Сашке! Сашк, - всё тем же голосом говорил Павел, как будто произошедшее только что, было для него обычным и рутинным делом. - Сашк, дай мне мотоцикл! - Грета узнала парня, к которому Павел обращался - это он тогда ехал на заднем сидении, блестящего и красивого мотоцикла. И мотоцикл, тот самый, тоже был здесь.
-Эй, приятель! - вдруг обратился к Павлу один из сидевших на бревне.
Голос его был наигранно-доброжелательным и вежливым, что выдавало по-своему завуалированный враждебный настрой говорившего, - Ты не забурел ли? Забыл, где и с кем ты живёшь? На своих уже начал кидаться! Или ты как, сам по себе? Коллектив не признаешь? Хорошо ты устроился, Паша, на чужом горбу: понадобилось что-то - ты в коллектив! Получил что нужно - и в кусты! И днём с огнём тебя не сыщешь, когда ты коллективу нужен! Может быть, ты с нашими врагами дружбу водишь? Откуда эта девушка?! Она ведь не из наших! Наши-то тебе не подходят? Да, посмотрите-ка, каков! Настоящий "комсомолец"! А с виду тихий!
Оппонент встал с бревна, и медленно подошёл к Павлу.
-Паша, я знаю, что ты не боишься! Смелые нам нужны. Смелых мы уважаем! Особенно тех, кто не боится заступиться за честь своей девушки! Если не боишься заступиться за неё, значит, не побоишься заступиться и за друзей! - говоривший положил на плечо Павла свою руку, - Нужно предупреждать нас. Понимаешь? Вдруг ты эту девушку привёл с соседней Михайловки? И вот прямо сейчас, к нам заявятся "Михали"? А мы тут винишко пьём, картишками кидаемся да гитаркой бренькаем... так они нас быстренько сделают! И гитаркой нашей, по нашим головам играть будут!
-Никто не приедет!
-А вдруг, ты ошибаешься? - неприятный человек, заглянул Павлу в глаза.
-Она из Москвы...
-Да я знаю, откуда она! Дело не в этом - понимаешь, что ты в коллективе, а мы тебя почти не видим! Так не годиться! Ты или с ними, или сам по себе, или против нас! Определяйся!
Не отводя глаз, парень буравил Павла взглядом, ожидая ответа.
-С... вами! - сказал Паша.
-И хорошо, - похлопала Пашино плечо рука, - Да что это я! - вплеснул говоривший руками. - Тебя же девушка ждёт, а я тут резину тяну! Сашка! Дай ему мотоцикл!
Тут же появился откуда-то Саша, протягивающий Паше ключ:
-Паш, ты только это... лак не поцарапай! По кустам его не гоняй...
-Давай ты уже! - вмешался говоривший, вырвав ключ из рук Саши, и передал его Павлу, - Он же тебе его чинил и красил он! А ты: "лак не поцарапай"! - передразнивал Сашку говоривший.
-Ладно, мужики, простите, что не так! - пытаясь скрыть радость, проговорил Паша, почему-то спиной пятясь в сторону мотоцикла.
-Бог простит... - зловеще, проговорил из толпы, шепелявя, Остап.
