Через калитку они вошли на опрятный участок. Трава была коротко выкошена, кусты аккуратно подстрижены. По тропинке, вымощенной крупным булыжником, они прошли к крепкому строению, чернеющему посреди фруктового сада. Ключом он открыл навесной лязгнувший смазанным механизмом замок, и они прошли внутрь. Пахло бензином, деревом, краской и каким-то мазутом. Паша включил свет. В гараже стало светло. Он был прав - гараж этот, был так бережно и с любовью обустроен, что больше походил на квартиру, чем на место, в котором храниться техника. На окнах, висели уютные, клетчатые шторы которые, однако, в некоторых местах, имели отпечатки перепачканных моторным маслом, рук. Посередине гаража на подставке стоял разобранный мотоцикл без двигателя.
У окна, стоял большой стол, сбитый из толстых досок. На столе, разложенные в каком-то ведомом лишь Паше порядке, лежали детали. Здесь было множество промасленных пружинок, винтиков, гаечек и каких-то непонятного назначения частей. Как объяснил Паша, это был разобранный двигатель от немецкого мотоцикла.
-И что, ты всё это сможешь собрать? - не могла поверить девушка, в то, что эта груда металлолома, когда-нибудь сможет представлять собою сложный, работающий механизм.
Мысль о том, что этой ночью, она ездили на мотоцикле, с похожим двигателем, просто поражала. Неужели, под ними крутилась вся эта куча гаек, шестерёнок и пружин? Раньше она как-то не задумывалась над тем, по средствам чего движется транспорт, - например, поезд. Если для работы мотоцикла, нужна такая куча пружин, то сколько их нужно для того, чтобы работал поезд? Или троллейбус? До чего был прекрасен человеческий ум!
-Конечно соберу!
-Неужели, отношения между мужчиной и женщиной, могут быть сложнее этого?
-Могут,
-Если бы мама увидела этот разобранный двигатель, то, как инженер, она бы начала лучше к тебе относиться! Неужели, всё это будет работать? Я не могу в это поверить!
-Будет! Благодаря тебе и твоей маме! Но нам ещё нужна новая пружинка!
-Из-за какой-то одной пружинки, не работает весь этот сложный агрегат?
-Так устроена механика! Из-за одной пружинки, не работает весь механизм! Всё, как в жизни, всё как у нас, у людей...
-А это тот самый мотоцикл? - спросила девушка, разглядывая вычищенный и выкрашенный, мотоцикл.
Он выглядел как новый. Всё, что должно было блестеть на нём - блестело. Изогнутая труба глушителя, отливала хромом. Массивный обод фары, крышка бензобака, часть вилки, и руль, отбрасывали ослепительные блики, даже от не очень яркой, жёлтой лампы, освещающей гараж. Под баком для бензина, на раме, поблескивал круглый, двуцветный лейбл, знаменитого Германского автозавода. Ручки руля были заменены. На мотоцикле, было установлено два сидения, как на велосипеде, только более широких, подпружиненных. Он был идеален, если не считать того, что его сердце - двигатель, - лежал сейчас упорядоченной грудой винтиков и гаек, на столе. Мотоцикл притягивал к себе взгляд. Грета провела по его глянцевому, зеркально-чёрному боку, рукой. Ладонь ощутила идеально ровную, чуть прохладную, поверхность, к которой прилипала рука. Холодный глянец выкрашенного металла приятно защекотал ладонь.
В этом помещении действительно находилась кровать. Она была аккуратно застелена чистым покрывалом.
-Я буду спать здесь! - сказала Паша, перехватив взгляд Греты. - А ты можешь спать в любой комнате! Бельё везде чистое!
-Я даже не знаю, - никогда не оставалась ночевать... у ребят! Да к тому же, почти незнакомых!
Они выпили по чашке слабого чая, чтобы слегка взбодриться, разогретого здесь же, в гараже. Паша показал Грете дом, показал где что нужно искать и, оставив её, сам ушёл перегонять мотоцикл, всё ещё стоявший у пруда, словно пасшийся на лугу конь.
Дом был бревенчатый, двухэтажный, снаружи был обит доской, выкрашенной в приятный, молочно-зелёный цвет. Да, в этом доме, явно не хватало только женщины. Всё было вымыто, старательно разложено - но всё было как-то не так! Например, шторки с цветочками на кухонном окне, были выстираны и, кажется, выглажены, но висели они "верх ногами". Женщина бы так никогда не повесила. Эти шторки, вызвали ироническую улыбку на лице девушки. Да, пожалуй он и сам устал от своей природной, мужской грубости, и всячески старался смягчить обстановку вокруг себя. Если же он не делал бы этих стараний, то вполне могло бы закончиться дощатой кроватью, с грубым одеялом без наволочки и простыни, железной кружкой и миской для еды. Этим Павел вполне мог бы довольствоваться, если в полной мере отдался бы своей суровой, мужской природе. Этого вполне было бы вполне достаточно, для мужского аскетизма, скрытого в нём.
А шторки эти, и его наивные попытки создать уют вокруг себя - это просто его природная тоска по женщине. Маму свою он почти не помнил. Девушки, за которыми он ухаживал, боялись его так, как испугалась его Муза. Не боялись его лишь... гулящие девки, которым было все равно с кем спать, и которым не интересно наводить уют в чужом доме. Он, как то чудовище, из сказки "Аленький цветочек", полюбив которого, Настенька расколдовала и превратила в принца.
За окном послышался звук заведённого мотоциклетного двигателя. Девушка уже выбрала себе кровать, показавшуюся самой уютной - кровать с покрывалом, приглашающе-отогнутым белым треугольником, сама притянула к себе девушку. Спала Грета не раздеваясь, укрывшись слегка покрывалом. А Павел не спал. Он поверить не мог, что она там, в его доме. Она, - та, о которой он не мог и мечтать, сейчас у него! Но, она не его. Она любит тренера - московского стилягу, избалованного вниманием женщин, гуляку. Наверняка, хорошо умеющего петь, знающего всю Москву, все рестораны, кафе... начитанному интеллигентишке, не умеющему вбить в доску гвоздя. С такими людьми, Павел был знаком - нет, таких людей не было, среди его друзей. Павел вдруг почувствовал, как в его жилах закипает кровь - поехать в Москву, найти этого "тренера", и поговорить с ним, по-мужски? Найти ведь его не очень сложно? Обойти катки, представившись приехавшим из Сибири родственником, расспросить, не здесь ли занимается Грета. Она - девушка приметная, имя у неё необычное...
Паша лежал на кровати, и разглядывал доски, которыми был обит потолок. Он, как сторожевой пёс, прислушивался к каждому шороху, раздававшемуся на улице. Он просто не мог спать. Все его сны, становились явью. Она проснулась в обед, от тепла, которое принесло полуденное солнце, и от стука, доносившегося с улицы.
Паша колол дрова. Делал он это без крайней надобности, впрок, на зиму. Ему нравилось это занятие, к которому он прибегал в минуты, когда кровь в жилах бурлила, и все мышцы тела просили деятельности. Про себя это Паша, в шутку, называл "поговорить с Буратино". Во время колки, умственный шторм успокаивался: мысли становились ясными и последовательными; находились ответы на все вопросы, наступал штиль.
Он ждал, пока пройдёт достаточное время, для того, чтобы его гостья выспалась. Теперь, он уже не боялся разбудить девушку шумом своей работы. Безошибочно выбрав из кучи самый сучкастый, ветвистый, берёзовый чурбачок, он подцепил его острым топором, и поставил на кольный пень. Несколько секунд, Паша внимательно рассматривал этот большой, выкрученный чурбан, словно примериваясь к противнику перед боем. Собственно, так и было. Берёзовый пень, был весь выкручен винтом - видно, дерево в этом месте, так перекрутило, из-за того, что оно росло на уклоне. Чурбаки привозил знакомый дядя-Лёша, который очищал поляны, отведённые для строительства, от берёзовой поросли. Дядя-Лёша, наверное, о чём-то задумался, если привёз среди отборных берёзовых заготовок, такого вот "монстра". Обычно, все чурбаки были ровными и колкими. "Спасибо, дядя-Лёша!" - искренне про себя, поблагодарил Паша своего знакомого, за неумышленный брак. Лесная берёза легко раскалывается, в отличие от молодняка, растущего по окраинам полей. На этот, самый трудный чурбак, предстояло потратить изрядно силы. "Ну что, поговорим?" - мысленно обратился к выбранному пню Паша, прицелившись, с силой обрушил хорошо наточенный топор на желтоватый берёзовый срез. Топор отскочил, будто Павел пытался ударить им по накаченному, автомобильному колесу. Паша азартно усмехнулся, в предвкушении интересного "поединка". Он слегка изменил угол удара, немного сместив топор в сторону. Чурбак хрустнул, как разламываемый спелый арбуз. Но, не раскололся. Минут десять Паша, курочил полено, откалывая по кусочку, - щепки, как искры, отлетали в стороны. Он покрылся испариной, и вытер намокший лоб ладонью. Слабый ветерок, окутывая намокшее от пота тело, приятно холодил, и Паша охотно ему подставлялся. "Как похожи порой, люди на такие чурбаки, - думал Паша, - Здоровый с виду, а чуть вдаришь - и надвое. Или наоборот - тонкие, кручёные, сучковатые, - пока расколешь, сто потов сойдёт!"
Она спустилась на первый этаж, и смыла с лица прохладной водой из умывальника, остатки дрёмы. Понравилось, что всё в этом доме было аккуратно и чисто. Вышла на улицу - Паша, разобравшись с "главным", колол теперь простые пеньки. Со стороны казалось, что это делается заразительно легко, споро и даже как-то играючи. К работающему, сильному мужчине, невольно притягивался взгляд девушки. На спине, на белой майке, проступил серое пятно пота. Вдруг, Павел резко прекратил работу, словно почувствовав, что за его спиной стоит она. Он обернулся. Она улыбалась.
-Проснулась? - раскрасневшееся лицо его разгладилось, напряжение тяжёлой работы ушло. - Ну, как спалось?
-У тебя не дом, а просто чудо! Я давно так хорошо не спала!
-Ну, пойдём готовить завтрак?
Ей нравилось его уверенное, независимое поведение сильного человека, который всегда знает, что нужно делать. Сполоснувшись под летним душем, после трудной работы, Паша присоединился к Грете, исполняющей обязанности повара. Они вместе готовили яичницу, и готовка эта затянулась на час - не могли отыскать соль, - Паша, в волнении забыл, куда её поставил. Потом, чистили и резали лук, и оттого плакали и тут же: покрасневшие, глядя друг на друга, они не могли удержаться от неистового хохота и чистка лука так же, затянулась. Потом Паша обнаружил, что хлеб превратился в позеленевший кирпич, которым при желании, можно было бы колоть орехи или даже, забить гвоздь. А сало для обжарки, Паша нарезал такими огромными ломтями, что каждый из них, пришлось потом резать на десять частей. Наконец, под укоряющим взглядом девушки, Паша из участника процесса, превратился в зрителя, роль которого, впрочем, ему оказалась вполне по душе. Ему нравилось наблюдать за тем, как ловко и изящно всё получается у девушки. На сковороде шкворчало сало. Потом так же зашкворчал на сковороде нарезанный полукольцами репчатый лук. Тщательно вымытые помидоры, разрезанные на равные дольки, с шипением упали рядом с луком, в вытопленный из сала раскалённый жир. Всё это заполнилось равномерным слоем яичного белка, в котором плавало несколько крупных, почти оранжевых, желтков. Вот на разделочную доску лёг укроп и зелёный лук, и лезвие ножа быстро застучало по деревянной доске.
По-правде говоря, яичница "глазунья", - яичница с не полностью прожаренным желтком, - приготовленная на хорошем сале, с пассировкой репчатого лука, с помидорами и свежей зеленью - была одним из любимых блюд Павла. Он был непритязателен, но всё же любил вкусную и качественно приготовленную еду. Сам он, готовить "качественно" не умел; точнее - не любил, поскольку считал пищу лишь источником энергии. Но не предметом эстетического удовольствия, которое можно испытывать от внешнего вида приготовленного блюда; но не предметом удовольствия, которое можно осязать, - наслаждаться запахом, - всё это было второстепенно. Паша не хотел тратить драгоценное время на второстепенные вещи, без которых вполне можно было обойтись. Зачем тратить два часа на готовку еду? - если можно приготовить её за 30 мину, а за оставшиеся полтора часа сделать что-нибудь действительно полезное?! Паша мог себе позволить длительную, скрупулезную работу по приготовлению еды, лишь... когда за окном идёт дождь, или метель. Когда делать было больше нечего. Грета про себя отметила эту прагматичность, в характере Павла.
Когда всё было готово, они сели за стол, посередине которого стояла дымящая сковорода. Паша разрезал яичницу надвое: себе отделил маленький кусок, а девушке - большой. Она развернула сковородку:
-Ты хочешь, чтобы я была толстой?
Он рассмеялся, и от его глаз лучиками по лицу разошлись морщинки:
-Мне это не важно! - и он вновь развернул сковородку, большим куском к Грит.
-Я не хочу! - сковорода снова повернулась.
-И я тоже!
-Ты всю ночь был за рулём!
-А у тебя был трудный день!
-Ты колол дрова!
-Ты готовила!
Сковорода крутилась на столе, а поток аргументов был неиссякаем пока, наконец, рассмеявшись, они не разделили яичницу поровну. Приготовленная её руками еда, была необыкновенной. Он не ел ничего вкуснее, чем эта яичница с помидорами, луком и укропом, на сальных шкварках. Затем, девушка заварила чай. Она обнаружила в шкафах малиновое варенье, сушёную мяту, шиповник, в саду нарвала смородиновых листьев - всё это, вместе с заваркой, было залито крутым кипятком. Чай получился крепким, чёрным - как ночная вода в пруду. Вкус был насыщенным, приятная чайная горечь, сбивала жажду и бодрила.
-Ты не знаешь, почему такая яичница называется "глазунья"? - спросил Паша, с хрустом откусывая от зелёного огурца.
Девушка засмеялась:
-Наверное потому, что делается из двух яиц - их желтки на белом фоне похожи на глазки! Мама говорит, что в Англии, - откуда в нашей стране появилась яичница, - глазунья называется "sunny side up". Это переводиться как "солнечной стороной вверх".
-Ты знаешь английский язык?
-Да, немного. Разговаривать с англичанином я бы не смогла. Мама хорошо знает.
-Она у тебя что, на трёх языках может разговаривать?
-Вообще да. Хотя с американцами она разговаривала с трудом - ей было трудно их понять! Но с англичанами и немцами - запросто!
Паша в этот момент даже перестал хрустеть огурцом.
-Это было во время фестиваля молодёжи и студентов. Тогда в Москве к нам с мамой часто подходили иностранцы, чтобы спросить дорогу к гостинице, метро, или к какому-нибудь музею! Вот после этого, мама меня и научила английскому, правда я была не очень хорошей ученицей. Давай лучше подумаем о нашей "легенде"!
-Если кто-то будет спрашивать, то будем говорить, что мы просто всю ночь катались на мотоцикле!
-Нет уж! Это слишком просто, чтобы в это поверить! Если так скажем, то появятся нехорошие сплетни и слухи!
-Хорошо, ну что же говорить? Ведь спрашивать действительно будут! И Саша обязательно будет лезть с расспросами!
-Скажем, ты просто подвёз меня до дома, и уехал к себе! А я, чтобы не будить маму, гуляла около дома одна! А с рассветом, пошла гулять в лес, в котором гуляла до вечера!
-Хорошо, путь будет лес... но, что будем делать сейчас? Ведь у нас ещё столько времени до вечера!
-Я даже не знаю...
-У нас есть мотоцикл, и несколько полных бочек с бензином!
-И куда мы поедем? В кремль? - они смеялась.
-А поедем купаться, на "Купеческий пруд"?!
Грета задумалась:
-Я всё же должна сказать маме, что вернулась из города! - наконец, решила девушка, - Потом я скажу, что иду гулять в лес, а ты будешь ждать меня где-нибудь у леса!
***За рулём мотоцикла***
Они встретились у леса, как шпионы - сброшенные с парашютом, американские диверсанты. Они громко смеялись. Не спеша ехали и снова смеялись, говорили, пытаясь сквозь смех и проступавшие на лицах слёзы, перекричать ветер, который шумел в ушах. Покрышки поднимали облака пыли, тянувшиеся жёлтым шлейфом за ними. Иногда стая мальчишек, увидев на своей улице проезжающий мотоцикл, с радостными криками бежала следом, утопая в облаке дорожной пыли. Каждый из них, с жадностью разглядывал этот блестящий лаком и хромом мотоцикл, и сидящих на нём дядю с тётей, - которыми для мальчишек были Павел и Грета. У каждого из этих мальчишек, теплилась в душе надежда, что вот сейчас, непременно остановятся и прокатят. Каждый из них мечтал, что когда вырастет, он тоже будет ехать по своей улице, на таком же блестящем и чистом мотоцикле, с тётей на заднем сидении. Каждый из них, если был бы королём, то отдал бы сейчас всё своё царство, за это!
Мотоцикл остановился в поле. Невдалеке, виднелась река. Остановиться именно тут, предложила Грета - она уже бывала здесь, и любила это место. Совсем недавно, неподалёку они с мамой расположились на том странном и страшном, бугре...
-Здесь - газ, а это - тормоз! - объяснял Паша. - Это сцепление - его нужно выжимать, чтобы отделить двигатель от колеса. Это нужно, для того, чтобы переключить скорость и тормозить. Выжимаешь сцепление, переключаешь скорость, потом плавно отпускаешь сцепление, и одновременно, не сильно, выкручиваешь газ! Поняла?
-Поняла! - но Павел видел, что это не так.
Девушке уже не терпелось прокатиться - и она пропускала половину его слов мимо ушей, отдаваясь заполнявшим её чувствам восторга и радости. Он повторил свой урок, выдержанным, терпеливым голосом, таким, каким когда-то говорил его учитель по математике в школе.
-...Поняла?
-Да, всё я поняла! - Грета уже начинала терять терпение.
Ей хотелось ехать! Это была первая её самостоятельная поездка на мотоцикле. Взревел двигатель, из-за чересчур сильно выкрученной ручки газа. Через некоторое время, после упражнений по управлению газом, мотоцикла тронулся. Он тронулся не так плавно, как трогался, когда за рулём был Паша. Но он тронулся, и сейчас, она ехала!
-Я еду! - тихо, проговорила себе девушка, ещё не веря в то, что она сама управляет мотоциклом. - Я еду! - громче, повторила она.
Не верилось, что она сама управляет этой, казавшейся такой сложной и совсем не женской, техникой. А под передним колесом, мягко покачивающимся на буграх, извивалась тропинка и зелёным ковром проносилась трава. Ветер по-особенному вольно, дул сейчас в лицо.
Раздался какой-то тихий крик. Это кричал каким-то страшным голосом, бежавший за ней уже вдалеке, Паша:
-Тормози! Выжми сцепление, и тормози!
Грета посмотрела вперёд, и к своему ужасу увидела, что она уже оказалась у самого обрыва! Непозволительно долго она наслаждалась чувством, которое испытывала, впервые управляя мотоциклом, и приближающийся обрыв выпал их поля её зрения. От полученных новых, ярких впечатлений, она забыла про этот обрыв, по которому она проходила много раз! Направляясь сюда, она мыслила как пешеход, а не как водитель. Тропинка уходила вниз - спуститься по ней пешком, не представляло особой сложности, если было сухо. Сделать же это на мотоцикле, было просто невозможно, и Грета поняла это только сейчас.
Она резко нажала на тормоз... вместо сцепления. Мотоцикл пошёл юзом с горы, и уже начал заваливаться на бок, угоржая своей тяжёлой, железной тушей, накрыть и растереть об торчавшие из земли кони и камни, худенькую девушку. Но занятия на катке, не прошли даром - девушка извернулась, и спрыгнула с уже упавшего мотоцикла, который теперь скатывался на боку в обрыв. Всё произошло за один короткий миг, длившийся целую вечность.
-Ноги! Ощупай ноги! - суетился Паша вокруг девушки, не решаясь притронуться к ней.
Его руки судорожно тряслись. Вдруг, он легко схватил её и поднял на руки. Он сделал это, будто пред ним был маленький ребёнок. Паша отнёс девушку к лежавшему в стороне дереву, и аккуратно, как хрупкую драгоценность, положил в его тени.
-Ноги ощупай! - дрожащим от волнения голосом, говорил он.
-Паш, со мною всё хорошо! Мотоцикл вот только...
-Плевать! Я-то подумал что всё, конец... какая ты... гибкая! Я-то испугался, что тебя придавит к земле! Ну-ка, попробуй встать!
Грета встала и прошлась, чтобы доказать наконец ему, что с ней всё в порядке.
-Мотоцикл... - грустно проговорила она, - Я его сломала!
-Пустяк! Не переживай за него! Это - железо, а железо гнётся! Как погнулось, так и выгнется!
Подняв заваленный на бок мотоцикл, за которым тянулся по земле рваный пропаханный шрам, очистив от земли бок, они увидели сильную вмятину на бензобаке, и глубокую царапину, оставленную подвернувшимся камнем. Из-под вспоротой камнем краски, торчала изогнутая, серая сталь. Едко пахло бензином. Паша заметил небольшую дырку, проделанную в баке тем же камнем. Из этой, почти незаметной дыры, медленно вытекал бензин.
-Сейчас... - суетился Паша, поставивший мотоцикл на подножку.
Он поднял обломок еловой ветки, валявшейся на земле. Заточив его об острые грани двигателя, Паша вставил верку в дыру и с силой надавил на неё. Течь была заделана.
-До дома доедем! - довольно проговорил он, будто этой веточкой были исправлены все повреждения.
Девушка провела ладонью по искореженному шву на баке.
-Это ничего! - говорил Паша, - Не страшно! Я всё починю! Краска у меня ещё осталась, а бак - выпрямлю! Дырку легко заварить! Видела бы ты этот мотоцикл после того, как на нём упал Сашка! Ты бы не переживала из-за такой пустяковой царапины!
Он лучезарно улыбался, добрыми глазами, положив руку ей на плечо. Казалось, что это он испортил её мотоцикл.
-В таком деле, как езда на мотоцикле, без ссадин и царапин, не обходиться! - жизнеутверждающе, заявил Паша. - Даже когда на велосипеде учишься ездить, обязательно упадёшь - иначе, просто не научишься! Что уж говорить, про мотоцикл!
Девушка приободрилась от его слов, от его спокойного голоса, от его уверенного взгляда, от его тяжёлой руки, лежавшей на её плече. Они снова ехали, и казалось, что побывали за этот день, где только можно - объездили все окрестности! Два раза заезжали к Паше домой - чтобы поесть, и чтобы покормить железного коня, который оказался прожорлив. Но, запас бензина был действительно огромен - кроме двух больших бочек, наполненных под пробку, стояло штук пять двадцатилитровых канистр. Всё это богатство, Паша потихонечку накапливал, унося с работы.
-Да ты "несун*1"! - шутила Грета, и они вместе смеялись.
-Я не ворую - это остатки из баков техники, идущей в ремонт. У нас есть там бочки, в которые мы сливаем этот бензин. Его-то я потихонечку и таскаю - всё равно он никому не нужен, и девать его некуда! Когда все наши бочки переполняются, знаешь, куда девают этот бензин? Его просто выливают в канаву, чтобы освободить бочки! Наш начальник, так философски говорит, по этому поводу: "возвращаем земле то, что из неё и взято". Представляешь, двести литров чистого бензина - в землю! А всё потому, что собственной машины, или мотоцикла, ни у кого нет!
Паша принялся стряпать ужин, потому что хотел, чтобы девушка отдыхала после падения. Он не хотел её отягощать какой-либо работой. Представив её свой женой, - Паша боялся сглазить их счастье такими мыслями, - он думал, что она будет делать только то, что ей хочется: гулять, собирать цветы...
Грета отстранила его от обязанностей повара увидев, как Павел по холостяцкой привычке, кидает нечищеную картошку масляными руками, в кастрюлю.
-Ну нельзя же так! - укоряла девушка виновато потупившегося Павла, - Ты же не зверь! Разве так едят?! Так готовили и ели, в старые времена разбойники и бандиты! Сейчас такое время, что спутники в космос запускают! А мы, нечищеную картошку будем есть, да ещё со вкусом моторного масла!
Девушка сама быстро начистила, и обжарила ровно нарезанный картофель. Паша сбегал в расположенный за прудом магазин, купил хлеб, по пути в саду нарвал свежих яблок, их погреба принёс варенья и поставил на обеденный стол вазу с конфетами. На стол он так же поставил заварной чайник, наполненный утром Гретой. Чашки были серебряные, тонкие, чуть почерневшие от времени - по ним можно было сказать, что это остатки какого-то родового сервиза. Грета полюбовалась ободком, испещренным ажурным узором, окантовавшим чашку - и предложила пить из простых, фарфоровых чашек. Она поняла, что Паша вынес эту серебряную посуду, - семейную реликвию, - чтобы показать, насколько ценит он общество Греты. По серебру было видно, что едва ли из этой посуды, кто-нибудь пил. Поверхности была покрыта равномерным слоем черной патины, которая могла быть результатом длительного и умеренного, воздействия влажности. А вообще, это были чашечки для кофе, изящные и красивые, сделанные мастерски. И вчера, когда Паша говорил о том, что не отказался бы от чашечки кофе, которую ему бы поднесли со словами "Ваше благородие!", скорее всего, он не просто шутил - такая посуда, до революции, была лишь в благородных семьях, и передавалась по наследству. Правда после революции, такая посуда, - как и другие частные фамильные ценности, - повсеместно экспроприировались - то есть, попросту, насильственно отбирались. Приближённые к власти люди, под разными предлогами отбирали всё ценное, у кого оно было. Таких людей, клеймили "кулак", "подкулачник", "КР, контра*2", "враг народа". Этого устного, несмываемого клейма, было вполне достаточно для того, чтобы оправдать любую жестокость, чтобы не быть осуждаемым в этой жестокости обществом, и чтобы скрыть собственную корысть. Так что, у Паши в роду, были благородные люди... или революционеры.
Ужинать они решили на открытом воздухе, и для этой цели, вынесли на улицу небольшой столик, который девушка тут же застелила найденной в доме скатертью, вместо старой, засаленной газеты.
-Почему ты не куришь? - спросила она его, после того, как они подкрепились, - Я же помню, что ты курил! Я ещё тебя ругала за это!
Он улыбнулся:
-Если ты помнишь это, то должна была запомнить, что я дал тебе слово, что при тебе курить не буду!
-Мама курит - и ты кури, не мучай себя! Я же знаю, как мама страдает, когда у неё заканчиваются сигареты, и нет запаса.
-Нет! Я сказал!
-Но тебе ведь хочется курить?
-С тобой я забыл, что курю! Вспомнил о сигаретах только сейчас - когда ты напомнила о них. Мне хорошо и без сигарет... с тобой! А накурюсь ещё, ты ведь скоро уйдёшь...
Не верилось, что сказка, в которой он прожил сегодняшний день, закончится. Как будет трудно прикасаться к этим предметам, к которым прикасалась она! Сердце будет сжиматься от одного только вида этого стола и скатерти, которую постелила Грет... сковорода и посуда, которую она перемыла, будет напоминать о ней - ведь она прикасалась к ней!
-Да, мне пора! Мама уже меня ждёт!
Она дружески улыбалась, глядя на Пашу. Было тепло и тихо, лишь слегка шелестели от слабого ветерка листья, на ветках старой берёзы, у пруда. В её глазах, желтыми искорками блестело заходившее, вечернее солнце. В её глазах теплым, желтым огнём горел закат, от его света на душе у Паши, становилось тепло - будто свет этот, озарял и грел своими лучами нечто невидимое, доселе скрытое и темное, спрятанное глубоко внутри. Он хотел поцеловать её - но, представив её разгневанное лицо, он переборол в себе это желание. Зачем портить то, что так хорошо начинается? - подумал Паша. - Ведь она воспитанная, из приличной семьи. Теперь, после того что произошло, он не оставит эту девушку - будет ухаживать за ней до тех пор, пока она не станет его женой. Он будет ходить за ней неотступной тенью - но добьётся своего! Ведь это она - та, которая создана на земле только для него! Второй такой нет! Если упустит то всё - один, навеки! Во всём мире, второй такой уже не будет, - думал Паша.
-Знаешь, - сказала она, своим мягким ласковым голосом, - Я только сейчас вспомнила о Борисе! Представляешь, пока мы гуляли, я про него забыла - как ты забыл про сигареты!
-Это замечательно! Этот пижон, не стоит твоих переживаний!
-Но я же думала, что люблю его! Неужели, я такая... чёрствая?! Как же я могла забыть за один день человека, о котором думала и днём и ночью?! Я не могла нормально спать целый год, думая о нём! Почему я такая жестокосердная, что так запросто, забыла свою любовь?
-Просто... это не любовь! Нет, конечно любовь, - но не настоящая! Это больше похоже на привязанность, или влюблённость. Я слышал, что девочки часто влюбляются в первого учителя, вот и ты влюбилась в него! Ты ведь, по сути, ещё девочка! Да-да, - не дуйся, и не обижайся! А он - этот Борис, наверняка весь такой модный, всё знает, начитанный, красивый! Какая же девушка перед таким устоит? Вот ты и увлеклась им! Но настоящая любовь - это когда один раз, и на всю жизнь! Понимаешь?
-Я и думала, что буду его любить всю жизнь! А всё произошло так, что за один день, все мои чувства, превратились в дым! Нет, когда я останусь одна, я снова буду думать о нём, и снова переживать наше расставание. Но за весь день я ни разу и не вспомнила его! А мне казалось, что я просто не смогу больше жить...
-Знаешь, мне кажется, что это всё мотоцикл! - сказал Паша. - Когда я сажусь на него, у меня возникает чувство, словно моя душа, отдаляется от тела - точнее не так: тело отделяется от души! Я словно перестаю чувствовать тело - тяжёлые мысли исчезают вместе с ним! Тогда я про всё забываю - есть только мотоцикл, и дорога! В такие моменты, я чувствовал себя счастливым. И ты сегодня испытала это! Если на мотоцикле ты забыла про свою любовь, то эта любовь меньше, чем те ощущения, которые ты испытываешь за рулём, и значит, любовь эта не настоящая! Любовь должна быть больше всего, и выше всего, что может в жизни испытать человек!
-Да, наверное, ты прав... но, мне уже пора домой! Спасибо за этот день - прости, что испортила мотоцикл, и теперь у тебя, из-за меня буду проблемы!
-Проблем не будет - там дел на полдня! Не волнуйся за это!
-Ладно, не буду! А ты постарайся сделать так, чтобы мама больше не считала тебя хулиганом!
-Если бы знать, как!
-Ничего, вместе что-нибудь придумаем! Но ни о нашей поездке к кремлю, ни о моём падении, мама знать не должна! Иначе, она больше никогда не выпустит меня на улицу.
-Она не узнает!
Паша проводил девушку почти до самого дома, они шли медленно, старясь растянуть время, и когда показалась калитка, на посёлок уже опускалась ночь. Эта, единственная во всём мире девушка, понимающая его, с которой ему легко и просто, сейчас уйдёт, и какое-то тяготившее предчувствие подсказывало, что увидятся они не скоро. Паша знал, что таких, поверивших ему, в него - он больше не встретит, и поэтому, старался оттянуть миг прощания до последнего. Они попрощались как хорошие, знающие друг друга не первый год, друзья. Они говорили обо всём, но забыли договориться о том, как и когда, они могут встретить друг друга снова.
