-Эй, служивый! - минут через пять, кричал Эрик силуэту человека, шествующему по другому берегу.
Своею неторопливостью в движениях, солдат напоминал почему-то... пасущуюся на поле корову.
-Эй, солдат! - кричал Толя, размахивая руками и пытаясь привлечь его внимание.
Но солдат даже не посмотрел в их сторону.
-Скажите, товарищ, мы ничего не нарушаем, расположив здесь лагерь? - обратился к солдату, который был на другом берегу, метрах в пятидесяти от них, Альберт.
Тот по-прежнему молчал. Неслышно было даже его шагов - полы плащ-палатки закрывали его ноги, и создавалось впечатление, что солдат не шёл, а медленно летел над землёй.
-Вы что-то ищите? - повторила Юля свой уже задаваемый вопрос. - Может, мы вам поможем?
-П-и-и-с-ь-м-о-о! - заунывно промычал глухой, словно из-под земли, голос.
-Так мы сейчас это письмо!.. - бодро подхватил Эрик, и побежал вдоль реки, в обратном направлении.
Ребята увидели, что Эрик направляется к лежащему вдалеке, поперёк реки бревну, по которому можно перейти на другую сторону. Эрик наступил на сухой ствол дерева, которое сюда было принесено водой в весенний разлив. Он сделал шаг, другой - но чуть не упал. У Эрика был плохо развит вестибулярный аппарат и он, смутившись от своей неловкости, слез с бревна. Ему больше всего было обидно, что здесь уже была Юля, и она видела то, что Эрик боится идти по бревну. Только он поставил одну ногу на берег, как на бревно ловко вскочила Грета, и прошмыгнула вперёд. Это подстегнуло самолюбие Эрика, и он бесстрашно, не глядя вниз, пошёл за девушкой, которая уже спрыгнула на тот берег.
Вот девушка шагнула на песок, которым был покрыт противоположный берег. Несколько минут назад, солдат шёл прямо по этому песочку, но странно - ни следа от него не осталось! Песок был ровным, словно специально кем-то разглаженный. Грета пошла за солдатом, но тут же нога её провалилась.
-Грета! - заверещала на весь каньон, Маша.
Вторая нога тоже провалилась - со стороны это было похоже, как будто Грета шла по трухлявой крыше сарая, которая не выдержав, провалилась. Грета руками цеплялась за песок, но руки вязли, и девушка продолжала медленно погружаться в песок.
Как это всё у него получилось - Эрик не понял и сам. Но в тот момент, все его действия были быстрыми и правильными. Он в два прыжка оказался на том берегу, тут же отломал от дерева, по которому переходил, толстую, сухую ветку. Прыгнув, он упал на живот рядом с Гретой, держа перед собою палку, и протягивая один её конец девушке. Девушка была в песке уже по пояс, и её попытки выбраться были тщетны. Она подхватила палку, и лежа, ползла к Эрику, судорожно вцепившись в сухое дерево. А на том берегу, кричали ребята. Вот уже рядом с Эриком был Толик, Юля и Альберт, они тянули парня за ноги - но это было уже лишним. В этом месте, почва была твёрдой. Девушку спасли. Они сидели с Эриком, перепачканные песком и вонючим илом, и тряслись, то ли от холода, то ли от пережитых чувств.
-Спасибо!
-О чём ты говоришь... - отвечал Эрик.
Силуэт солдата, между тем, растворился в наступившей мгле. Обмывшись в холодной, речной воде, друзья вернулись в лагерь, в котором оставался Родион и Наташа. Они встретили их недоумённым взглядом:
-Что там у вас были за крики! Мы тут от страха чуть дуба не дали!
Им всё рассказали. Собрались у костра. Молча слушали постреливание сгорающих дров. От Эрика и Греты, валил пар. Толя пытался разрядить молчание игрой на гитаре - но голос дрожал, а пальцы были как из дерева. Да и играть он не умел - знал лишь пару аккордов из какой-то дворовой песни.
-А вы знаете, - сказала Маша, - Что в нашей компании, похожие имена. Эрик и Грета - похоже, ведь так? Оба имя иностранные, оба довольно редкие.
-В таком случае, Альберт и Грета, тоже похожи, - добавил Эрик, и Маша вся как-то насупилась.
-Выходит, - тихо проговорил Родион, - Что этот солдат... выходит... призрак?!
-Никто этого не говорил! - с раздражением перебила его Юля.
-Но... выходит, что так?! Ведь человек просто не мог идти по такому месту! Там зыбучий песок - трясина!
Никто с этим не спорил.
-Ребят, - сказал Альберт, - Давайте мы эту загадку, решим завтра - сходим на тот берег, всё внимательно рассмотрим! Я уверен - всему есть рациональное объяснение! А сейчас давайте о чём-нибудь хорошем! Не будем друг друга запугивать на ночь! А по солдату скажу так: за водой, будем ходить подвое, по очереди.
Стали готовить еду. Делали гречневую кашу с тушенкой. Открыли банку сгущенного молока, и намазывая на хлеб, если с крепким чаем. Достали печение, и банку с джемом. Стало как-то веселее. Эрик всё-таки спел несколько песен. Он был доволен собою, и изредка улавливал острые стреляющие взгляды, которые бросала в его сторону Юля. А Юля всё ждала, что Эрик начнёт франтить своим подвигом. Она уже была готова оспорить его тираду, подмешав дегтя в бочку с мёдом, - упомянуть его нерешительность, из-за которой первой на тот берег, перешла Грета. Юля считала его таким же, как все - трепач, хвастун и врун. Но он молчал. Молчал, будто бы ничего не сделал. А если бы всё же первым, перешёл он? Может быть, и не сидел бы он сейчас с нами? - подумала девушка.
Между тем, стали готовиться ко сну. Ребята укладывали свои спальные мешки, друг рядом с другом, по одну сторону палатки; девушки - по другую.
-Юль, пойдём, отойдём! - обратилась Грета к подруге.
Они отошли в сторону, направляясь к кустикам. Прошли некоторое время, хрустя ветками, которые попадались под ноги. Присели, чтобы справить физиологическую потребность. Но тут вдруг произошло страшное, и невообразимое: из тьмы, появился светящийся шар. Шар возник метрах в трёх от девушек. Он медленно поднимался от земли, светясь изнутри, и освещая своим светом пространство вокруг. Свет становился всё ярче и тут, оцепеневших девушек, охватил панический ужас: на поверхности шара отражалось лицо. Два горящих злорадством, выпученных глаза, смотрели прямо на них. Рот улыбался тонкой, мерзкой улыбкой. Завизжав, девушки побежали на свет костра. Они влетели в палатку. Ребята тактично отвернулись, и тут Юля поняла, что в палатку она забежала, не успев надеть штаны.
-Что ещё там! - недовольно ворча себе под нос, спросил Альберт, уже устроившийся в своём спальнике.
Девушки рассказали о том, что видели. Машу затрясло. Альберту пришлось несколько раз ударить её по щекам, чтобы остановить начавшуюся истерику.
-Так, всё хорошо! Всё хорошо! Понятно? - пытался успокоить он своих товарищей, - Нас много, ребята, мы вместе! В палатке нам ничего не грозит! Вы меня понимаете?
Через минут тридцать, всем удалось успокоиться. Горела лампа "Летучая мышь", подвешенная к потолку, слабо освещая пространство вокруг. От реки стали доноситься какие-то звуки. Это были крики. Впечатление такое, как будто там, у реки, гуляют туристы. Кто-то верещал, истерический смех проносился длинной трелью.
Свет погас. Закончился керосин. Никто не хотел вылезать, и наполнять ёмкость горючим. Крики у реки усиливались. Казалось, что там действительно гуляют пьяные туристы. Хохот и гомон возрастал. Казалось, что подгулявшая компания, человек тридцать, направляется к ним. Вход в палатку из-за ужасной духоты был распахнут, и теперь, когда потухла керосинка, стал виден свет луны. Этот свет, слегка освещал пространство внутри. "Летучая мышь" потухла довольно давно, и глаза у всех уже привыкли к темноте - начали различаться даже небольшие предметы, находившиеся внутри тёмной палатки. Было жарко, и пот стекал каплями по лицам многих ребят. Никто не спал - напряжённые взгляды были обращены туда, - на поляну, на которой творилось какое-то неистовое гульбище. И вдруг, в просвете входа, стала медленно вырастать чёрная тень. Вначале появился тёмный контур шара. Потом, стало понятно, что это не шар, а голова - появились плечи. Фигура росла вверх, и уже почти полностью заслоняла проход в палатку, в которой стало темно. "Так там же бездна! - проносились отголоски рациональности, в голове Альберта, - Человек не может висеть в воздухе!". Тихие всхлипывания, и дрожащие дыхания, прервались неестественно искажённым от страха, голосом Греты. Она произносила слова молитвы "Отче наш". Бабушка когда-то в детстве, заставляла ещё маленькую Грету, учить эту молитву. Но помнила Грета лишь начало молитвы, и повторяла, снова и снова, эту часть. Она единственная из всех, знала молитву.
Тень исчезла. Растворилась, словно видение, галлюцинация - словно её и не было никогда. Но крики у реки не утихали, а казалось наоборот - становились только громче, истеричнее.
Когда именно наступил рассвет, никто точно сказать не мог. Так же, как не могли потом ребята сказать о том, в какой момент перестали доноситься от реки ужасные крики. Просто в один миг, друзья вдруг поняли, что всё закончилось. И охрипший голос Греты, повторявший одни и те же слова, всю ночь, наконец стих. На несколько секунд, в палатке стало оглушительно тихо. Громко щебетали какие-то утренние птицы.
-Уходим! - прохрипел Альберт, - Уходим! - уже прокричал он.
Не сговариваясь, ребята похватали вещи, наспех собрали рюкзаки, побросав запасённые а три дня припасы. Домой, они почти бежали.
Водитель автобуса, не любил, когда его заставляли работать за этих разгильдяев - "то понос, то золотуха". Работать второй день подряд, он совсем не хотел, и заведующему гаражом, пришлось целых полчаса уговаривать своего сотрудника выйти вне очереди на смену. Снова он вел пустой автобус, снова бесполезный, никому не нужный утренний рейс; он проезжал мимо пустых остановок - да, вчера он вез каких-то ребят, скорее всего, туристов - за их плечами были большие рюкзаки. Водитель подумал об этом, когда подъезжал к деревне Зарьево. Неожиданно, он увидел на остановке группу людей. Ба - так это вчерашние ребята! - обрадовался он, засомневался, когда подъехал ближе. Вроде они, - а вроде и нет. Вчерашние были весёлые, шумные. А эти... как с после штурма. Он внимательно посмотрел на их лица через зеркало: грязные, бледные лица. Под глазами темнеют мешки и синяки - свидетельство бессонной ночи. Ему было знакомо это выражение глаз - такие глаза, бывают у молодых солдат, которым посчастливилось вернуться после первого боя...
***Аэропорт***
Примерно в десяти километрах от посёлка, располагался аэропорт. Нет-нет да и пролетал какой-нибудь самолёт, - пролетал низко, снижаясь перед посадкой. Аэропорт раньше был военным аэродромом, но недавно его переквалифицировали (перестроили) в международный аэропорт гражданской авиации. Заходящие на посадку самолёты, задумчиво и заунывно гудели винтовыми двигателями. В основном это были поршневые "ИЛ-14", являющиеся модификацией "ИЛ-12", в свою очередь, произошедшего от "ЛИ-2", созданного на базе самолёта "ПС-84", - отцом которого стал "Douglas DC-3", - права на производство которого, были выкуплены СССР у США в 1936г. Это был "ветеран", среди пассажирских самолётов. Звук его моторов, хорошо отличался от других самолётов, например, от пассажирского, четырёхмоторного, турбовинтового "ИЛ-18", - которые также часто гостили на местном аэродроме. Кроме них, летали самолёты заграничного производства, выполнявших международные рейсы.
От винтового гула крылатых машин, становилось как-то грустно и тоскливо на душе - ведь там, - высоко в небе, находился человек; людей в самолётах было много - все они куда-то летели, или возвращались откуда-то. Летали и заграницу, - которая, после относительно недавней победы над Нацистской Германией, ещё не казалась такой недоступной: в быту каждого Советского человека, использовалось некоторое количество трофейных предметов, привезённых из-за границы.
Над провинциальным, тихим городком, пролетали не только самолёты с поршневыми и турбовинтовыми двигателями - часто можно было увидеть новый реактивный "ТУ-104". Говорили, что в течение двух лет (с 1956-1958г.), это был единственный реактивный пассажирский тип самолёта, используемый в мире.
Местные уверяли, что давно привыкли к авиационному шуму - и попросту не обращают на него внимания, как работник шумной фабрики, привыкнув, не замечает шума станков. В самолётах хорошо разбирался Толик. Да и Грета часто поглядывала на блестящие, обшитые дюралем самолёты, ассоциирующиеся с папой. В этот раз, отцу не удалось отпроситься в отпуск, и провести время на даче, со своей семьёй. Его отпуск начинался только в октябре - Грит всё равно с нетерпением ждала этого времени.
Этой необыкновенной, тихой ночью, девушка не могла уснуть. Было так тихо, что слышался стук сердца, а собственное дыхание казалось шумным, и звук его отражался от стен комнаты. Вдали от освещённых городов, бывают настолько тёмные ночи, что вставая с кровати, неосознанно стараешься за что-нибудь придерживаться рукой - трудно так сразу сориентироваться, и иначе можно просто упасть. Так темно, было и в эту тихую ночь.
Грета услышала шум. Звук его постепенно нарастал и становился громче. Это был шум от двигателей самолёта, который летел ещё далеко. Но самолёт приближался и снижался, - и что-то с ним было не так: что-то тревожное исходило от этого, сразу привлекавшего к себе внимание, шума винтов. Какая-то оцепенявшая тревога вдруг охватила Грету, - сердце почему-то учащённо забилось, стало страшно...
Вспомнились рассказы мамы, про то, как немецкие самолёты во время войны, сыпали бомбы на ночную Москву. И, если некоторые англичане, вспоминая немецкий "блиц*", ужасаются от того, что было невозможно в комендантский час выйти на улицу и купить пива, сходить на танцы или в кино, то у всех Москвичей, переживших бомбёжку, воспоминания несколько другого рода. Вряд ли в той военной Москве, кто-нибудь думал о танцах или о пиве. Не говоря уже о том, что испытывали люди во время бомбёжки, жившие в блокадном Ленинграде. Вообще, объективную информацию о потерях, трудно было найти: одним было выгодно преувеличивать число своих погибших, другим - было выгодно занижать.
Муза говорила, что на многих немецких самолётах, стояли сирены, которые включались во время пикирования. Вой этих сирен, вызывал животный ужас и панику у человека. Толик, при разговоре на эту тему добавлял, что эти сирены устанавливались на немецкие самолёты "Junkers Ju-87", назывались они "иерихонской трубой", и срабатывали от набегающего встречного потока воздуха. Они помогали лётчикам контролировать скорость, не отвлекаться на показания приборов. Главной задачей таких сирен, было деморализовать противника, с чем они вполне справлялись. Эти сирены, стали одним из множества знаковых символов Великой Отечественной войны.
Шум винтов становился громче, и Грета представила весь тот букет чувств и эмоций, который испытывала мама, при налётах стоя ночами на крышах домов чёрной, светомаскировочной Москвы. Вдруг безумная мысль посетила девушку - захотелось, чтобы сейчас рядом был Паша! Захотелось, чтобы он обнял Грит, своими сильными, мужскими руками! В его объятиях, ей казалось, не было бы страшно ничего! Он, - такой сильный, хорошо разбирающейся в механике, имеющий твёрдое суждение о жизни, разительно отличающийся от городских ребят, - он бы сейчас защитил её, от этого страшного звука! Крепко прижал бы её к себе, и закрыл бы своей спиной от всех опасностей, существующих в этом мире. Почему он сейчас не здесь?! - сейчас, когда Грета одна, и дрожит от страха! - почему в тот момент, когда он нужен, его нет рядом?! - что будут стоить все букеты цветов в мире, по сравнению с одной минутой, его присутствия здесь, в этот страшный миг!
Самолёт приближался, и гул двигателей становился громче и громче, - он превратился в какой-то страшный шум, состоявший из разных, соединенных в один, звуков. Слышался гул винтов - как жужжание от крыльев исполинской пчелы; слышался пронзительный свист - словно от гигантского чайника, забытого на плите, носик которого закрыт свистком. Громкий рокот приглушал эти звуки, - казалось, что это грохот работы десятка крупнокалиберных зенитных пулемётов.
Девушку затрясло сильнее, пересилив оцепенение и желание спрятаться под одеялом, она соскочила с кровати и побежала к окну. Звук этот был какой-то... он исходил в рваной тональности, словно один из двигателей, временно глохнет. За проведённое на этой даче время, Грета успела привыкнуть к самолётам, заходящим на посадку, и уже почти не обращала на них внимания - как и местные, - но от этого самолёта исходил какой-то необычный, совершенно другой звук. Он был таким, как будто самолёт этот, по размерам превосходил все машины, пролетавшие над посёлком до этого, раз в десять! И ещё это был незнакомый, чужой звук. Грохот достиг апогея - на секунду, двор за окном, вдруг осветился ярким светом. Грета увидела освещённого мельком, старого пса, которой вопреки своей обыденной старческой медлительности, сейчас беззвучно лаял, натянув толстую цепь, встав на задние лапы. Казалось, что цепь вот-вот лопнет, и пёс вцепится зубами в чешуйчатый хвост, скрытого ночью дракона, в отчаянной и безнадёжной попытке защитить своих хозяев. Стёкла в доме дрожали, издавая неприятный звон. Напольные доски вибрировали под ногами, словно это были доски настила железнодорожной станции, мимо которой проезжал тяжёлый, товарный поезд. Вибрировала и оконная рама, в которую упёрла руки испуганная девушка.
В этот момент, грохнуло с такой силой, что подпрыгнула земля, вместе с домом. Из серванта, со звоном посыпалась посуда. Дом словно подбросило, так, будто он был игрушечным, и стоял на деревянном столе, по которому с силой ударили здоровенным кулачищем. Дом тяжело заскрипел, задрожал, с потолка посыпалась пыль от перепревшего мха, которым был утеплён потолок. Где-то в доме зазвенели выбитые оконные стёкла - очевидно, часть дома обращённая к лесу, приняла на себя основное действие ударной волны. На улице стало светло. Белое зарево исходило из леса, который прилегал к посёлку. Пламя, бушевавшее там, было таким, что двор осветило, как при полуденном солнце. Грета стояла на улице в одной ночнушке, не понимая, как она очутилась здесь. Через несколько мгновений, на улицу выскочила мама, с тётей Таней. Они стояли и непонимающими, заспанными глазами смотрели на лес, над которым возвышалась огненная буря.
Огненный шар, поднявшийся над лесом, осветил своим белым светом всё. В глазах зажгло и появилась неприятная резь. Огонь неистовствовал - верхушки елей жадно, с отдалённым треском, пожирались белым пламенем, словно охапка сухого хвороста, брошенная в разгоревшийся костёр. Захлопали двери, раздались какие-то крики, - это соседи, выбежав на улицу, наблюдали исполинский факел, вспыхнувший в ночном небе и осветивший посёлок огненным шаром. Несколько раз послышалось слово "война", от которого у Греты чуть не подкосились ноги - слишком много страшных рассказов она слышала от людей, переживших войну.
Соседи бегали, эвакуируя свои вещи из деревянных домов, в уличные погреба и подвалы. Доносились сдержанные, неуверенные по началу, но с каждым мигом всё набирающие силу, голоса соседей: "самолёт упал!" - донёсся до Греты, из-за штакетника, голос соседки. По улице забегали какие-то люди. Вдруг стало понятно, что такое паника и хаос, вызванный ею. Было страшно - но приходилось подавлять желание присоединиться к этой суете; желание стать её частью, и спрятаться в ней. Девушка понимала, что будет только хуже, что сначала нужно разобраться в произошедшем, - и потом уже действовать. Поддаваться панике и страху, так же не давала рука мамы, которая крепко и властно сжала руку дочери.
Грету и Музу, и тётю-Таню, стоявшую с ними, мгновенно окутала, и со всех сторон окружила, всеобщая суета, гомон и истерические крики - у кого-то случился нервный срыв и припадок: некоторые люди по-настоящему верили, что снова началась война... на этот раз уже с США.
Вдруг из темноты, - спрятавшейся от яркого факела под деревьями, - сквозь шум, пробился какой-то особенно грубый, злой, треск мотоциклетного двигателя. Свет фары замигал на стволах деревьев, которые росли вдоль щебнёвой дороги. Казалось, мотоцикл выпрыгнул из самой тьмы. Он резко затормозил прямо перед калиткой так, что было слышно, как разлетается в стороны и рикошетит от забора, укатанный гравий. Мотоцикл появился перед калиткой, двигаясь боком, юзом скользя боковыми частями шин. Его фара была направлена прямо на калитку, и ослепила по-прежнему стоявших на крыльце женщин. Взревел двигатель, и мотоцикл выйдя из управляемого заноса, влетел на участок, разбив передним колесом калитку из штакетника в щепки. В один миг мотоцикл оказался прямо перед крыльцом. Водитель лихо заложил его на бок и, спрыгнув с брошенного на землю мотоцикла, - прокатившегося на боку по инерции ещё несколько метров, - бросился на крыльцо. Ослепленные вначале яркой вспышкой над лесом, затем мотоциклетной фарой, стоявшие на крыльце женщины сейчас видели перед собой лишь стремительно приближающийся к ним безликий силуэт человека. Мама инстинктивно заслонила собою дочь.
-Грит! - вдруг громко вскрикнул подбежавший человек.
Это был Паша. Грета подбежала к нему. Они обнялись.
-Где ты был?! - спросила она, и почувствовала на своих щеках слёзы.
Паша не сразу ответил. Грета увидела его лицо - исхудалое, покрытое чёрными пятнами синяков.
-Я, видишь какой... красивый! - с неуверенной, нервной усмешкой, добавил он, - Не хотел тебя пугать - ведь теперь я больше похож на пугало! Если буду стоять в огороде, то ни одна вороне не прилетит!
-Да что с тобой произошло?
-Подрался...
-Из-за чего? С кем?
-Да теперь это не важно! Ждал, пока заживут синяки! Я просто боялся тебя напугать... и твою маму, - Паша с опаской покосился на Музу.
-Я знаю, с кем ты дрался! - Грета пыталась поймать его взгляд, - С Егором?!
Паша молчал.
-Дурак! - услышал он тихий голос Греты, и в этот момент подошла Муза:
-Что за спор?
-Да вот... - девушка отошла в сторону, и ослабший, но всё же ещё яркий факел над лесом, осветил лицо Павла.
Муза внимательно осмотрела его лицо, и заметила, даже в желтеющем отсвете пожара, как оно покраснело.
Они сидели вчетвером, - с Татьяной, - за круглым, деревянным столом, посередине которого, стоял чайник - из его носика медленно поднимался пар, извивающийся белёсой змейкой. Муза всё ещё осматривала лицо Паши, который тем временем, смущённо рассматривал скатерть. Его лицо отражало красные краски, которыми были раскрашены цветы, нарисованные на скатерти. Татьяна тревожно переводила взгляд с Музы, на Пашу, затем на Грету, сидевшую рядом с ним. Казалось, что произошедшая авиакатастрофа, было делом рук Паши и Греты - разоблачённые, признавшие вину, они сидели сейчас в ожидании приговора, который должна была им вынести Муза.
-Я надеюсь, что после того, как вы отремонтируете калитку, - строго говорила она, - Мы с Гретой больше вас не увидим рядом с этим домом!
Некоторое время молчали. Белая змейка пара, беззвучно растворялась под оранжевым абажуром.
-Что это вы себе позволяете?! - Музу начало раздражать это обоюдное молчание, - Я пойду в милицию, там вас научат, как нужно себя вести! Что молчите?
-А что... говорить? - неуверенно, робко поинтересовался Павел, привыкший слышать обращение "на Вы", при разговоре с высоким руководством.
-Я спрашиваю про ваше внезапное появление на нашем дворе!
-Я не мог уснуть. А потом услышал, как летит этот самолёт. Было понятно, что он летит слишком низко. Тогда я испугался, что самолет упадёт на посёлок! - Паша перевёл взгляд со скатерти на Музу, - Понимаете, я здесь всю жизнь прожил, и я - механик! И отец у меня был лётчиком! Звук мотора был от иностранного самолёта, - это был английский "Vickers Viscount", типа "Дугласа", - но самолёт падал! Или пытался сесть - то есть он сбрасывал высоту. По звуку я понял, что этот самолёт летит слишком низко, и сейчас он сядет прямо на посёлок! Только я успел одеться и выкатить из гаража мотоцикл, как услышал грохот, и увидел пламя! Тогда я подумал, что самолёт рухнул не далеко от вашего дома, и что от него могли отвалиться части, которые могли разрушить ваш дом! Я боялся - что Грета... - он сконфуженно замолк, и опустил взгляд.
-...Что Грета? - строго переспросила Муза.
-Я боялся, что её может... не быть! Я боялся, что она погибнет! Когда я ехал, мне казалось, что ваш дом горит! Пламя было таким сильным... я ехал, надеясь успеть вынести её из дома! Я хотел спасти её... ну, и вас тоже...
Дверь на кухню с грохотом резко распахнулась. На пороге стоял незнакомый мужик, с бешенными глазами. Он медленно обвёл своим буравящим взглядом присутствующих, - слегка опешивших от неожиданности, - и остановился на Паше.
-Ты что ли, мотоциклист?
-Ну я, что тебе надо? - поднимаясь, обернулся к вошедшему Павел, поскольку до этого сидел к нему спиной.
-Ты меня чуть не сбил, на своём мотоцикле! Ты контуженный, что ли?! Тебя кто ездить учил?!
Пашино лицо снова начало краснеть - на этот раз, оно наливалось краской ярости:
-Ты разве не видел, что произошло?! Там над лесом такой огонь полыхал, что я тебя просто не мог видеть! Надо же тебе было посередине дороги идти?! С краю - никак? Или габариты не позволяют?
-Ах ты дерзить мне ещё будешь? Но я вижу, что тебя уже хорошо проучили! Если бы ни синяки на твоём лице, сейчас бы я тебя похлеще разукрасил! Но видно, что бесполезно - поэтому предупреждаю, что в следующий раз, встречу тебя, будем по-другому разговаривать... без свидетелей.
-Да давай! Отойдём хоть сейчас! - вдруг взорвался Паша, - Только один на один - тогда синяки будут на твоём лице!
Тут между Пашей и мужиком появилась Муза.
-Точно, контуженный! Свяжешься с таким, сидеть потом... - мужик удручённо покачал головой и вышел, направляясь, - мимо валяющегося мотоцикла, - к дыре в штакетнике, на месте которой раньше была калитка.
Обломки забора хрустнули под его ногами. Муза усмехнулась. В глазах её слабо засверкали озорные искорки:
-Да, Павел, отношения с людьми вы портить умеете...
-Так он же сам! - краска сошла с его лица, и он вновь говорил спокойно, - А если бы пожарная машина ехала на пожар - его бы сбили! Это ему ещё повезло, что я заметил и успел объехать... однако, каков! Ведь прошлёпал пол посёлка, и ведь нашёл меня!
-Что ж... - Муза задумчиво смотрела на чайник, - Даже не знаю, как нам с вами быть, Павел... поступок ваш - благородный, в нём есть нечто рыцарское. В современных мужчинах этого всё меньше и меньше - одно нахальство. Но... поступок этот бессмысленный: ведь если было так, как вы думали, то... выносить из дома было бы некого, и нечего. Мне доводилось видеть дом, на который упал самолёт... поверьте мне, что помочь несчастным, оказавшимся на тот момент внутри, мог только Господь...
-Ну вдруг он бы упал не на сам дом...
-Посмотрите на лес... видите, какой пожар полыхает? Площадь его, сопоставима с площадью нашего посёлка. Но... не будем спорить. Всё произошло так, как произошло. Теперь давайте подумаем, как нам исправить уже случившееся. Например, что делать со сломанным забором?
-Я всё починю.
-Не сомневаюсь, что ж... Павел, теперь отправляйтесь домой. Жду вас днём, с набором столярного инструмента! И... дружеский совет - постарайтесь больше ни с кем не драться!
Он вышел на улицу, суета на которой продолжалась. Люди теперь собирались большими группами, и что-то оживленно обсуждали. Не обращая на это никакого внимания, Паша поднял небрежно лежавший на земле мотоцикл. Грета, стоявшая на крыльце за мамой, заметила, что это был тот самый немецкий мотоцикл, из гаража. Значит, Паша починил его! И сумел собрать из той кучи винтиков и пружин на столе, этот двигатель! Этот мотоцикл, с двигателем, в своей стихии, - на дороге, - был похож на прижавшегося к земле хищника, готовящегося к смертельному для своей жертвы, прыжку. Он был выкрашен чёрной краской, в глянце которой, так же как и в отражении хромированных частей, отражались белые язычки пламени горевшего леса. Даже Муза, безразличная к технике, невольно залюбовалась этим блестящим мотоциклом.
Паша несколько метров прокатил мотоцикл, и выкатил его за сломанную калитку. Затем остановился, и резко обернулся к Грете, будто вспомнил он что-то очень важное, что нужно было ей сказать, но наткнулся на острый взгляд Музы, и снова сконфуженно опустил голову. Заглохший недавно двигатель ожил, после первого же прикосновения Пашиной ноги к лапке кикстартера. Было приятно слушать, как тихо и размеренно, работает отрегулированный двигатель. Медленно, осторожно, чтобы не задеть забор, Паша развернулся во дворе, выехал на дорогу и скрылся в темноте ночи, некоторое время, помигивая тусклым красным огоньком габаритной лампы.
-Это и есть тот немецкий мотоцикл? - спросила мама у дочери.
Та утвердительно кивнула.
-Знаете, что я думаю? - спросила молчавшая до этого Татьяна, - Не каждый парень смог бы вот так, без жалости, бросить такую технику на землю! Да что там говорить - не каждый бы вообще приехал! Отчаянный парень - с таким женихом, в жизни, не пропадёшь! Уж я-то знаю цену мужика!
Глава 15____Глава 17
_____________________________________________________________________________________
* - бомбардировка Великобритании нацисткой Германий 07.09.1940-21.05.1941 г.
