Все персонажи вымышлены. Не рекомендовано вниманию лиц, не достигших 21 года (21+). Не рекомендовано вниманию лиц, с расстройствами нервной системы. Не рекомендуется вниманию дальнобойщиков, перед рейсом или перед сном 8-) Любое использование материала, предоставленного в произведение, публикация произведения, ссылки на произведение, размещение его отрывков, равно как и произведение целиком, на различных интернет ресурсах или в печатных изданиях - без согласия автора запрещено, согласно закону.
Жанр: ужасы. Приятного чтения;)
Аннотация
Грузовик, неудачно попавший в метель посреди полузаброшенной трассы, сломан, и не может двигаться дальше - стая хищных зверей, блуждает вокруг замерзающей машины, в ожидании лёгкой добычи. Водитель, похоронивший в прошлом страшную трагедию своей жизни, с ужасом видит, как прошлое, - от которого он бежал много лет назад без оглядки, - с неумолимой безжалостностью, настигает его в настоящем. Сможет ли когда-нибудь, водитель, покинуть проклятое шоссе? - или ему суждено навсегда остаться тенью призрака, блуждающего по ночной трассе, в поисках своей новой жертвы...
Григорий Гончаров
****ИНЕЙ****
![[]](/img/g/goncharow_g_o/inej/120_1_9_1100.png)
Эпиграф
У вас такое бывает: когда долго едешь по дороге, и начинает казаться, что это не ты едешь, а сама дорога движется под тобой? - Когда не спишь, но уже испытываешь ту бесчувственность, которую можно ощущать лишь во сне? - Когда видишь за лобовым стеклом одну только змеящуюся ленту дороги, уходящую в бесконечную перспективу? - Когда исчезает страх перед смертью, и уже не важно, как окончится эта поездка - ведь может оказаться, что дорога эта, не закончится никогда...
Остановиться для отдыха в такие моменты, порой, мешает чувство необъяснимой тревоги, которое появляется всякий раз, при одной только мысли об остановке. Если все же усталый водитель решается на привал, то главное правильно выбрать подходящее место, чтобы не стать ещё одной жертвой призрака, бесконечно скитающегося по ночным трассам, в поиске своей новой жертвы...
* * *
Желтый факел зимнего водянистого солнца, прожигал высокослоистые облака бледно-серого цвета, затянувшие нижнюю часть тропосферы тонким покрывалом. Пробивающееся сквозь него солнце, слабым янтарным светом озаряло кроны деревьев, монолита светлохвойной, сибирской тайги. Тридцатиградусный мороз до звона высушил воздух над землёй, сделав его прозрачным на многие километры - с высоты птичьего полёта, ниже уровня облаков, открывался панорамный вид, на по-особому прекрасный, спящий под снегом, зимний лес.
Со всех сторон деревья сдавливали частоколом из поблекшей сибирской лиственницы, вытянутую в длину линию, рассекающую чуть извилистым шрамом, бесконечную тайгу. Еле-заметной, слегка-сероватой змеёй, на этом "шраме", извивалась полоса шоссе, скрывающаяся за горизонтом видимости.
Если смотреть сверху, сквозь иллюминатор самолёта, - то "шрам" этот, мог бы походить на кривоватый след от гигантской электробритвы, которой провел неопытный брадобрей, по заросшей чуть плешивой голове своего первого клиента.
Где-то посередине этой бесконечной просеки, находилось огромное, вытянутое в длину на много километров, поле. Местные охотники, - потомки широко рассеянных по тайге древних, коренных племён, - говорили, что когда-то на этом поле, проходили языческие обряды. Предки верили, что это огромное поле, появилось в тайге не случайно, и почитали это место как наделённое мистической силой. Где-то здесь, много сотен лет назад, стояли пугающего вида деревянные истуканы - идолы, - древние боги, которым поклонялись племена. Но дерево давно истлело, исчезли разрозненные поселения, исчезли из этих мест и люди - а поле так и осталось пестреть продолговатым ожогом на зеленой карте.
На этом, вытянутом в длину поле, еле заметным сугробом виднелось небольшое, запорошенное здание, бывшее единственным строением на протяжении всей дороги. Здание это находилось где-то в центре белого моря - именно с морем могло сейчас, сверху, ассоциироваться это поле; с морем, волны которого замерзли и превратились в снежные барханы. Надувы и заструги, заполнившие некогда ровное поле, белыми застывшими волнами, покрывали снежную равнину. Рядом со зданием, проходила прямая, вдавленная в снег полоса - дорога. Машин на ней не было - но дорога периодически подчищалась, и если присмотреться, можно было увидеть на ней еле-различимые сверху, следы от шин грузовиков.
Когда-то, просеку эту ручными пилами и топорами, пробивали сквозь бесконечную тайгу заключённые, на костях которых и проложили дорогу. Люди эти, работали не за деньги. Они работали за собственные жизни - безжалостный конвой здесь же, мог приговорить истощённых, больных людей, потерявших работоспособность, как "отказников", к "вышке" - "за агитацию к мятежу". По крайней мере, подобные формулировки, кажущиеся сегодня абсурдными, часто вписывались в казённые, жёлтые бланки, рядом с фамилиями расстрелянных. Так поступали, преимущественно, с осуждёнными по "58" статье - Советскому Союзу не нужно было такое количество думающих, а значит инакомыслящих, людей - достаточно было одного, самого главного и самого умного человека. При аналогичных обстоятельствах, к осуждённым по другим статьям, относились мягче - их не расстреливали сразу, а поначалу приписывали попытку срыва работ или антисоветскую агитацию. После этого, вменяли "58"-ую статью, опуская на ступень лестницы внутренней тюремной иерархии, и отправляли в лагерный лазарет. Таким образом, у простых заключённых, в отличии от политических, было как-бы две жизни.
Мёртвых, закапывали здесь же - прямо у самой просеки, - слегка присыпая неглубокие могилы землёй. Часто, тела расстрелянных и умерших от болезней, конвоиры бросали в старые землянки, заброшенных, кочующих лагерей. Лагерь заключенных кочевал вслед за продвижением просеки вглубь тайги - летом, узники жили в шалашах, которые строили из ветвей лиственниц. Зимой, арестанты копали себе неглубокие землянки. Кода вырубка достаточно отдалялась от стихийного лагеря, его переносили дальше, с упреждением к месту работы. На выходные зэков отвозили в основной лагерь - в "острог", периметр которого был обнесён забором из колючей проволоки, с расставленными по углам вышками для часовых.
В остроге, заключённые могли "нормально" поесть, - хотя и не досыта, - но здесь, вопреки логике, пайка была вдвое большей, чем на работах. Так же, здесь можно было выменять еду на вещи, позаимствованные у закопанных в стылую сибирскую землю, мертвецов. Здесь можно было прожечь в специальных сушках собственную одежду от вшей, постираться, помыться, поспать в человеческих, казавшихся просто царскими, условиях, - на жёстких деревянных нарах в отапливаемом чадящей "буржуйкой", перенаселённом бараке. Для заключённых, эти выходные были единственной звездой на чёрном небе лагерной жизни. На освобождение, большинство просто не рассчитывало.
В понедельник, "острожников" считали, разбивали на группы, сажали в открытые кузова грузовиков, и везли на работу. "Строиться, тля!" - орал надзиратель, молотивший прикладом винтовки каждого, кто попадался у него на пути. Заключённых называли по-разному, "тля" - было самым безобидным обращением - скорее всего, это слово использовалось конвоем, из-за привычки обезумевших от голода узников есть кору лиственниц, и других деревьев.
Всех строили, - кроме блатных, и их помощников - которые, закреплённые на хоз. должностях, оставались в сытом и теплом остроге банщиками, помощниками поваров, истопниками, заготовщиками дров и пр. Им завидовали. Остаться в остроге, мечтал каждый арестант. Казалось, что в мире нет, и не может быть ничего более привлекательного для человека, чем возможность просто остаться. Пусть нужно будет пилить и рубить, пусть нужно будет таскать; пусть даже нужно будет отбивать от досок, которыми были обшиты кузова грузовиков, превратившуюся в лёд кровь. Но здесь была еда, здесь были печи, здесь были деревянные нары и крыша над головой. Здесь, если ты упал, обессилив, то никто в тебя не стреляет - да здесь и не падает никто! Здесь ты твёрдо знал - "завтра" обязательно настанет! Здесь ты мог позволить себе надежду - мог позволить себе помечтать о том, как возвратишься в свой родной дом.
С машинной автоматичностью, этот рабочий алгоритм воспроизводился из неделю в неделю, с единственным постоянным различием - разницей между количеством убывших, и количеством вернувшихся в "острог". Эти цифры всегда различались, но заранее угадать это различие наверняка, никто бы не смог. Заключённых никто не жалел - если плохо работают, то часть обратного пути, в острог, арестанты преодолевали бегом, в строю, зажатом между двумя грузовыми машинами, в кузовах которых находился конвой. Головная машина задавала скорость, - замыкающая подгоняла отстающих - часто на капоте грузовика сидел солдат, в руке которого был кнут для скота. Бывало, пьяные солдаты, находившиеся в кабинах и кузовах, открывали огонь по заключённым - со стороны это могло бы напоминать охоту на зайца, - точнее на зайцев, бегущих строем. Тех, кто отставал и падал, не редко давили колёса замыкающего грузовика. Этот "смертельный марафон" был одним из излюбленных развлечений, которым тешили себя скучающие от однообразия службы, молодые солдаты.
Шли годы - и вот, наконец просека была закончена. Сколько жизней было загублено при её строительстве, точно никто бы не сказал - по странному стечению обстоятельств, в "остроге" сгорел штаб, в котором хранилась все бумаги. Но, некоторые конвоиры, говорили, что полегла здесь не одна тысяча людей.
Так появилось на свет, ничем не примечательное, вполне обычное шоссе. Новая, в те ещё давние времена, дорога, пользовалась большой популярностью - машины ездили по ней круглосуточно. Водители привыкли к ней настолько, что некоторые люди воспринимали её как нечто, находящееся в тайге с самого начала формирования Земли - будто, дорога эта была здесь всегда.
Шло время. И вот, некогда новое, современное шоссе, с хорошим покрытием, постепенно износилось устарев как морально, так и технически. Ставшая старой дорога, уже не соответствовала требованиям нового времени, и в связи с этим, задумывалось строительство нового шоссе - более широкого, более ровного, более короткого.
На старое шоссе, ставшее второстепенным, дублирующим, всегда можно было направить авто-поток, например, при ремонте основной трассы, или если случалась какая-нибудь крупная авария. Собственно за это, старую дорогу до сих пор и держали на балансе. Надо сказать, что трассу эту обслуживали неохотно - зимой, один-два грейдера направляли на старую дорогу, только когда техника высвобождалась после очистки нового шоссе.
Если ехать по старой дороге, то расстояние получалось в полтора раза большим, чем у новой скоростной трассы. Отсутствие кафе, заправок, автомастерских, транзитных населённых пунктов - тоже говорило не в пользу старой трассы, как и полное отсутствие вышек связи.
Кроме того, о старой трассе было сложено множество страшных легенд, путешествующих по волнам радиосвязи, из кабины в кабину. Искажённые радиопомехами голоса, подрагивающие от волнения, рассказывали про бегущую перед самой машиной, в свете фар, человеческую тень; бывало видели множество теней, - похожих на собачьи, - целым скопом преследующих одинокого водителя, и часто прыгающих под колёса или прямо в лобовое стекло - нужно было иметь крепкие нервы, чтобы при этом не крутануть руль в сторону, и не увести тяжёлый грузовик в неуправляемый занос.
Рассказывали про автомобиль-призрак, который колесит по старому, ночному шоссе. Иногда он проявлял себя слабыми огоньками габаритных огней, загоравшимися вдруг в сплошной тьме, где-то впереди и, через некоторое время, исчезавшими так же неожиданно. В другой раз, эта машина, могла долго "висеть на хвосте" - но стоило водителю-дальнобойщику сбросить газ или остановиться, как загадочный автомобиль, тут же растворялся в воздухе...
Но бывали и другие, более зловещие случаи: несколько дальнобойщиков, видели этот проклятый автомобиль, - точнее, свет его фар. На определённом участке дороги, вдалеке появлялся слабый огонёк приближающегося встречного автомобиля. Всё было как всегда - по мере приближения свет фар встречной машины становился ярче - водитель этой машины, казалось, просто зазевался на пустынной дороге, и попросту забыл о том, что у него включен дальний свет. Разумеется, дальнобойщики сигнализировали частым коротким переключением с дальнего на ближний, встречной машине, - чтобы водитель проснулся - ведь мало приятного, когда привыкшие за несколько часов к темноте глаза, озаряет яркий свет! Здесь то, и начинало происходить то необъяснимое и странное, что заставляло дальнобойщиков остерегаться старого шоссе...
Свет приближающейся машины, достигнув кульминации - той точки, с которой свет её фар наиболее болезненно воспринимался дальнобойщиком, - словно бы замирал... да-да, казалось, что встречная машина, теперь движется не на встречу, а попутно! Только делала она это задним ходом - по крайней мере, головной свет фар неведомого автомобиля, замершего в нескольких десятках метров впереди, продолжал ослеплять дальнобойщиков. От света этого, было не спрятаться! - ведь нужно было следить за дорогой! Солнечные очки, контр-световая атака, сброс или увеличение скорости, пневмосигнал, - всё это помогало мало, или не помогало вовсе. Этот свет, казалось, выжигал сетчатку - в глазах жгло, мелькали разноцветные круги, очертания дороги расплывались, сливались в сплошной яркий свет.
Утверждали, что длилось это наваждение десятками минут - двадцать, а то и тридцать минут, проклятый автомобиль светил своими фарами, словно он ехал задним ходом, - или мощные прожектора были установлены у него на крыше. Продолжалось это до тех пор, пока водитель, устав от яркого света, не останавливался у обочины, - что происходило с ним дальше, рассказать было уже некому - утром у обочины находили лишь пустые грузовики с открытыми дверями.
Или, ослеплённый водитель, мог просто вылететь с трассы - наверное этим можно было бы объяснить частые аварии, происходившие ночью на совершенно ровных, участках дороги. Те несколько дальнобойщиков, которые сумели преодолеть наваждение, рассказывали, что удалось им это лишь благодаря большому опыту: один из ослеплённых водителей включил камеру телефона. При записи видео на экране включалась автокоррекция цвета - "баланс белого". Лишь глядя на экран, измотанному водителю удалось удержать тяжёлую машину на проезжей части. К слову, часто на безлюдном участке пути, отказывала электроника - и у этого водителя, нечто странное произошло с его телефоном, -
все сделанные записи просто исчезли из памяти!
Другой водитель опустил по-максимуму солнцезащитный козырёк, и смотрел на дорогу под самый его срез, - обозревая лишь 3-4 метра дороги перед собой, сбросив скорость чтобы не вылететь с трассы при повороте.
Яркий свет, источник которого недвижимо висел где-то впереди, вдруг неожиданно отмирал, - словно остановленный кадр видеозаписи, неожиданно оживлённый нажатием кнопки "плей". Теперь это была лишь простая, встречная машина, которая трассирующей пулей, пролетала мимо - и, исчезала неясным размытым облаком, с двумя красными огоньками габаритов, в зеркале заднего вида...
Говорили, что часто на этой дороге люди просто исчезали - их подолгу искали, но никаких следов найти так и не удавалось. Словно пропавшие люди просто растворились в воздухе, дематериализовались, - бросив в мире физически-осязаемой материи, свои машины и некогда ценные, важные вещи, без которых жизнь казалась невозможной.
Разумеется, все эти разговоры были лишь следствием разыгравшегося воображения дальнобойщиков, оказавшихся одних на пустынном, старом шоссе. Радио-эфир при таких рассказах, иногда забивался шипением и помехами, и не редко бывало, дрожащий от переживаний голос рассказчика, бесследно тонул в холодном океане радио-волн...
Все эти "минусы", были посильными в преодолении, но всё же, рачительные и суеверные водители остерегались старой трассы, и старались без крайней надобности лишний раз не искушать судьбу надеждами на "авось".
Отсутствие самой жизни на протяжении всего пути, угнетало людей, проездом оказавшихся на полузаброшенной ныне дороге. Казалось, что стоит тебе остановиться для отдыха у обочины, - то непременно, откуда-нибудь из засады, выскочит банда грабителей, или стая хищных зверей, набросится на тебя, и разорвет в клочья! Такие чувства, испытывал почти каждый одинокий водитель, которому доводилось проезжать по этому пути. И при мыслях об отдыхе, всячески отбивая сон, водитель старался ехать без лишних остановок, сильнее вдавливая педаль газа в пол.
* * *
Мощный седельный тягач, тащивший за собой перегруженный двухосный полуприцеп, уверенно ехал вперёд, оставляя позади белую дымку из снега, оседающего пыльным облаком на ледяной дороге. Снежная поземка, подбрасываемая порывистым ветром, разбивалась о стальную, покрытую местами льдом, кабину упорно стремящейся вперёд, тяжёлой машины. Снежные вихри кидало воздушным потоком в ледяную сталь, закручивало, и с силой отшвыривало назад, вплетая потревоженные снежинки, поднятые колесами с дороги, в снежные хороводы.
Ударяясь о стекла передних фар, снег тут же таял - мощные лампы подогревали эти стекла, - ледяное крошево превращалось в воду, струйками скатывающуюся вниз, разбрызгиваемую встречным ветром по обледеневшей кабине. Падая на вымороженное железо, вода тут же замерзала, вновь обретя твердое агрегатное состояние, - она накипала на металле слоистыми льдинками, переливающимися золотыми искрами на зимнем солнце. Кабина вокруг фар, была залеплена толстым слоем льда.
Колеса, чуть просевшие от тяжести груза, изредка и со скрипом подпрыгивали, ударяясь о налипшую на промерзший асфальт, наледь. За прицепом машины, - как и за некоторыми другими отдельными, расположенными перпендикулярно движению, деталями, - образовывалась зона повышенного воздушного разряжения, - зона "донного сопротивления".
Если рассматривать движущийся по зимней трассе тягач, с точки зрения аэродинамической силы, то воздух, - его потоки, - при движении зацепляется за шероховатости и выступающие части грузовика и прицепа, создавая силу трения, движущуюся в направлении потока. В этом месте скорость движения газа, меняется в диапазоне от скорости потока до нуля. Аэродинамический слой, в котором происходят эти изменения, называется "пограничный слой". Ламинарный поток, при встрече с движущейся поперечной плоскостью, превращается в турбулентный, - вокруг тягача и полуприцепа образуются множественные хаотичные вихревые потоки. Кабина грузовика была покрыта шероховатыми струпьями льда, об которые с шумом разбивались и турбулизировались воздушные потоки, увеличивая коэффициент аэродинамического сопротивления. Большая часть мощности двигателя, шла на преодоление этой, препятствующей движению тягача, силы.
В местах завихрения потоков, все было сплошь залеплено снегом, поднятым с дороги: толстым слоем белоснежно-чистого, мелкого снега залепило ворота грузового полуприцепа, заднюю стену кабины, части крыльев, задние стенки баков с топливом. Только габаритные фонари упрямо светили красным тревожным светом, растапливая теплом светящих ламп налипающий снег на своих пластиковых стеклах.
Изредка, запорошенную, промерзшую пажить, - сквозь которую проходила дорога, - пересекала цепочка-другая звериных следов. Звериные тропы, пересекающие "тропу машин", были разными: почти заметённые и еле различимые, другие, наоборот - свежие и чёткие.
В кабине было тепло. Из-под полуприкрытых век, на дорогу с безразличием смотрели ничего не выражающие, пустые глаза, уставшего от всего человека. Лицо его было вытянутым, слегка обвисшим, но тёмные волосы были аккуратно причёсаны, кожа была чистой и тщательно выбритой - и это выглядело как-то неестественно, чуждо: казалось, что настолько уставшему человеку, и в голову не могла прийти мысль о том, чтобы побриться и причесаться! Вымотанный настолько, человек может думать только об отдыхе.
В этот момент, человек не думал ни о чем. Он просто смотрел вперёд, - сквозь заиндевевшее по краям стекло, - на дорогу, которая почти не двигалась, а лишь монотонной еле различимой слегка-сероватой лентой, наползала на него, и исчезала под машиной. Дорога представляла собою вдавленную на метр в снежный покров полосу, шириною метров семь. Мыслей не было. Состояние отрешённости от мира, поглотило сознание водителя. Вдруг эта "лента" дороги, начала сужаться, и отдаляться. Водитель безучастно отметил, что он сидит уже не в кабине своего тягача, а в кабине самолёта. Вокруг него было множество тумблеров, кнопок, непонятных приборов, тускло-помигивающих ламп... водитель знал некоторые приборы авионики: вот крутится слегка подрагивая стрелка альтиметра, - судя по ней, самолёт набирает высоту; немного накренён вбок авиагоризонт; стрелка указателя скорости лежала почему-то на нуле и лишь изредка чуть подпрыгивала; компас неуверенно колебался между севером и югом; указатель крена был немного отклонён а указатель вертикальной скорости показывает что самолёт поднимается. Назначения остальных приборов, было неизвестно. Он медленно перевёл взгляд вниз, - на дорогу, - которая уже превратилась в нитку. Лес был виден на много километров вперёд. Как-то отдалённо и безучастно, - словно всё это происходило лишь на кино-экране, - он подумал о том, что не умеет управлять самолётами. Ещё он подумал о том, что у него нет лицензии пилота.
Второго пилота в кабине не было - лишь одинокий штурвал слегка подрагивал, удручённо нависая над пустым сидением. Водитель не дёргал свой штурвал, потому, что осознавал - он засыпает, - а то, что он сейчас перед собой видит - есть не что иное, как "гипнагогические галлюцинации". Он осознавал это, но никак не мог выйти из вязкого, приторного состояния дрёмы. Не удавалось сконцентрироваться, собраться - сейчас его мозг был словно замерзающая капля растаявшего снега, стекающая по кабине его тягача, и замерзающая неизбежно. Глазами он старался зацепиться за какую-нибудь хромированную или яркую деталь, чтобы сконцентрироваться на ней - но как назло, в кабине самолёта, все кнопки и тумблеры были блеклыми и тусклыми, - были однородными.
Дорога исчезла совсем, всё заволокло белыми, сплошными облаками - он был уже на высоте нескольких километров, и подумал было о том, что у него даже нет парашюта, - прыгать с которым водитель все-равно не умел. Вдруг, неожиданно, из этих непроницаемых облаков выскочило нечто: это был огромный, старый грузовик "ГАЗ-53", с выцветшей голубой кабиной, и большой, жёлтой цистерной, который стремительно приближался к нему, почему-то боком. "Машины не ездят боком" - отразилось в голове, эхо его мысли. Тут же исчезли облака. Он снова был в своём теплом тягаче, и видел перед собой всё ту же, монотонную полосу дороги, почти не выделяющуюся на белом снежном фоне.
Водитель, с проступившими под глазами тенями усталости, был одет легко - его одеяние больше подходило для посиделок с бокалом коньяка в плетёном кресле, на веранде загородного домика теплым, летним вечером. В долгом пути, легкая белая рубашка с коротким рукавом, расчерченная двумя черными линиями подтяжек, не давала потеть телу, - в то же время климатическая установка поддерживала в кабине комфортную температуру и водитель, благодаря этому, чувствовал себя так же, как чувствовал бы, находясь на крыльце вышеупомянутой дачи.
Впереди на дороге показалась чёрная точка встречной машины, которая увеличивалась по мере приближения - водитель грузовика определил разделяющее их расстояние в 3 км., учитывая, что расстояние на гладкой поверхности кажется меньше действительного. Контур неясной точки, постепенно обрёл четыре угла, и превратился в квадрат - 2,5 км. оставалось между ними. Потом показалось слабое пятно света - фары, - расстояние сократилось до 2-х км. Серая тень окрасилась красным - стало видно цвет краски, в которую была окрашена машина - 1,5 км. Отчетливо различались детали кабины - их разделял уже 1 км. Вот уже стала различима голова водителя встречного грузовика - 400 м. Различимым стал и цвет одежды - 250 м., - в кабине было жарко - на водителе была одета одна лишь "майка-алкоголичка". На долю секунды, можно было рассмотреть черты лица водителя - 100 м., и глаза в виде точек - 60 м. Наконец, они разминулись. Это произошло мгновенно - кабину не сильно тряхнуло от встречного потока ветра. Грузовик проехал, и только на короткий миг удалось запечатлеть в памяти, лицо его водителя. Это было лицо человека, миновавшего большую часть пути. Это было воодушевлённое лицо победителя, - человека, который в своей эстафете, достиг цели, и только что передал эстафетную палочку тому, кому ещё только предстоит преодолеть трудный путь. Путь, на котором нужно будет побороть самого себя.
За проехавшим грузовиком, - который, в зеркале начал уже обратно трансформироваться в точку, - осталась снежная дымка, медленно оседающая на дороге. Трасса снова была прямой, пустой и тоскливой. Долгое время неизменный пейзаж за окном, начал снова угнетать водителя, - и на его лице, снова отпечаталось абсолютное безразличие ко всему, - как вдруг неожиданно ожила молчавшая рация.
-Есть кто-нибудь в эфире? - раздался сквозь акустическую призму помех, чужой и незнакомый голос.
Это тот "победитель", на грузовике с красной кабиной, решил перебороть тоску и меланхолию, перед окончанием своего долгого пути в одиночестве.
-Мужики, засыпаю, давайте погутарим, если есть кто-нибудь рядом, то ответьте... - повторил голос, просяще.
Неподвижные зрачки глаз, сузившиеся до размеров спичечной головки, были устремлены вперёд - куда-то сквозь дорогу. Долгое время находившиеся неподвижными, они вдруг ожили, расширились.
Он решил ответить водителю, с которым они недавно разминулись, и с неохотой протянул руку к микрофону. Медленно, вдумчиво, поднес его к своему тщательно выбритому лицу, к сжатым в напряжении губам. Нажав на щелкнувшую пластиком тангенту, он произнёс засахарившимся голосом человека, долгое время молчавшего:
-Слушаю!
Они представились, и некоторое время говорили о своих знакомых дальнобойщиках; потом разговаривали о машинах, об особенностях маршрутов. Оба человека, были водителями-дальнобойщиками, оба мало спали, и так же оба, успели уже соскучиться по человеческому обществу. Водитель красного тягача, вызывал зависть и раздражение своей радостью тому, что его дорога подошла к концу, и до базы ему оставалось совсем чуть-чуть, - скоро он сдаст груз, получит заработанные, честные деньги и поедет домой. Купит жене и сыну подарков, - сын, увидев отца, побежит к нему с криком "папка"! С мягкой улыбкой выйдет к нему жена, обнимет нежно, и скажет что-нибудь ласковое, женское, - такое, что может сказать одна она. Натопит баню, распарится, отмоется, отогреется. Потом он выслушает длинный монолог жены, о том, как ей было трудно одной, как ждала; после, выговорится он и сам, - выскажет всё то, о чём думал в долгом пути, расскажет о том, что видел...
Резкий шум ворвавшегося в салон ветра, из-под опустившегося стекла, отвлек от мыслей. Кабина наполнилась свежим, морозным воздухом, от которого защипало в носу. Водитель смачно сплюнул в раскрытое окно, будто бы, подводя черту под сказанными в микрофон словами и теми мыслями, которыми он был занят только что. Стало легче.
За разговором, скоротали минут двадцать, после чего связь пропала - расстояние, разделявшее грузовики, стремительно увеличивалось с каждой минутой разговора, пока, наконец, не увеличилось на столько, что прием/передача между двумя рациями стали невозможными. Стало грустно. Человеческая речь исчезла, и снова пространство кабины заполнилось гулом двигателя, шумом дороги. Он нажал на кнопку "плей" старенькой, дисковой магнитолы - некоторое время было тихо, пока вдруг не заиграла музыка. Водитель узнал её, хотя этот диск слушал впервые. Раньше, когда-то давно, была такая популярная телепередача - "Маски шоу". Артисты на киноэкране всегда творили что-то невообразимое - зрители смеялись до слез. У "Масок" была неповторимая музыка, и озвучка - сейчас, из хрипловатых динамиков доносилась как-раз та самая музыка. Песня... хотя нет, - какая ещё песня? - композиция, называлась "Тумба". Незамысловатое название, соответствовало содержанию, - весёлая музыка должна была заставить водителя хотя-бы постучать пальцами в такт по ободу руля, но... мрачное лицо человека, по-прежнему оставалось напряжённым и серьёзным.
Этот диск на стоянке, недавно дал знакомый дальнобойщик, который сам составлял сборник. Он пообещал, что музыка собранная на диске, гарантированно поднимет настроение у любого живого человека. Что ж, дело было в одном из двух: либо сейчас за рулем грузовика сидел мертвец, либо меломан-дальнобойщик никогда по-настоящему не уставал.
Подумав немного, человек с усталым, безразличным лицом, нажал на "стоп". В кабине вновь стало тихо. Остальные диски уже были переслушаны по много раз - песни выучены наизусть, и от их очередного прослушивания, лишь усиливалась тоска, и замедлялось время.
От некоторых песен, - особенно от тех, которые были самыми любимыми раньше, - до тошноты выворачивало нутро. Он попробовал настроить радио. Пыльные динамики, с вмятыми и ржавыми защитными сетками, выплёвывали из монотонного шипения людские голоса: на одной волне о чём-то спокойно разговаривали два человека, на другой играла старая, тоскливая музыка, от которой становилось душно. Снова шипение. Поймал волну - сквозь какой-то сумбурный шум, доносились искажённые помехами до хрипоты, голоса, которые говорили на английском. Спорщики разговаривали на повышенных тонах, оживлённо дискутируя друг с другом. Водитель, не понимая языка, прислушался к одним лишь интонациям - люди пытались достигнуть какого-то паритета, в чём-то... зачем? Неужели им плохо живётся? Неужели мало того, что есть? Неужели нельзя просто жить - без споров, без ругани, без ненависти? Таким бессмысленным и глупым показался этот дурацкий спор, который велся на английском, - или ещё на каком-то, незнакомом языке. Да какая разница, на каком? - все равно, слушать эти чужие голоса, далекие от насущных проблем и тревог, не было никакого желания. Хотелось услышать какую-то необычную музыку, новую песню, или ещё что-нибудь созвучное с тем, что томилось сейчас в груди. Хотелось услышать выраженные и сформированные, озвученные, - те сильные чувства, коктейль которых перемешивался сейчас в его душе. Эти чувства, накапливались в нём постепенно, накапливались словно снег, на склоне горы, который рано или поздно, достигнув критической массы, лавиной слетит вниз. На склоне горы... на склоне той Горы...
Прошлое
Николай Иванович, не любил вспоминать былое, и относился к тем немногочисленным людям, прошлое которых для окружающих - тайна. На расспросы, он всегда отвечал обтекаемо, с явной неохотой, по возможности односложно, бывало, и грубо, - это и стало причиной того, что он был нелюдим, друзей у него не было. Были лишь знакомые, соседи, для которых неожиданное появление Николая в городе, ничего не меняло.
У Коли была семья: жена, - правда, брак был гражданский, - и было двое детей, которых он искренне любил. Семья появилась у него не сразу. Когда он только оказался в этом городе, у него не было ничего и никого. Он появился, казалось, совсем ниоткуда. Снимал квартиру в старом, пятиэтажном доме, где-то работал. Ни с кем не общался, с работы всегда приходил в одно и то же время. Пьяным на глаза никогда не попадался, жил тихо, соседей не беспокоил. Через несколько лет, тихой и незаметной жизни, он съехал с квартиры, и переехал в частный дом, к одинокой девушке. Потом появились дети. Вот, пожалуй, и всё, что могли сказать о Коле, знавшие его люди. На самом деле, Николаю было что о себе рассказать.
До переезда, он жил в деревне, вместе со своей семьёй, - с отцом и матерью. Он тогда был ещё подростком, совсем не похожим на себя взрослого. Это был весёлый мальчик, разговорчивый, доброжелательный и вежливый. Он любил машины, технику, любил делать то, что делать было запрещено, был хулиганом, притом, получавшим хорошие оценки в школе; любил рыбачить с пацанами на речке, и ходить на охоту с отцом; любил гулять до темноты, и слушать страшные истории, которые бывало, рассказывала мама перед сном. Маленький Коля любил всё, что его окружало - но больше всего, он любил её. Несмотря на свой юный возраст, он был безумно влюблён в девочку из соседнего посёлка, который находился в двадцати километрах от деревни. Коля часто к ней бегал, несмотря на запреты родителей. Если идти через лес, напрямик, то дорога сокращалась с двадцати, до восьми километров. Когда родители подарили ему потрепанный велосипед - то он стал ездить к своей королеве на нем, и ездил часто, почти каждый день. Менялись времена, шли годы. Велосипед сменился мотороллером, а тот, в свою очередь, уступил место мотоциклу. Вернувшись из армии, Коля купил себе машину, деньги на которую копила вся семья. Техника менялась - менялась и жизнь, но неизменной в ней оставалась любовь к девушке, которую звали Юля. Были дискотеки, танцы, были ссоры, расставания - но были они всегда не долгими. Частыми для Коли были драки за углом "Дома культуры", в котором проводились по выходным, танцы. Для того чтобы разъярить Колю, достаточно было косо взглянуть на его Юлю. Тогда тот зверел, свирепел, начинал по-звериному рычать от переполнявшей его злости - за что и получил прозвище "Медведь". Но называли его Медведем по-доброму. Завистливо поглядывали на дружную неразлучную пару сверстники - но и зависть эта не была "чёрной". Девушки, собираясь вместе, вздыхая, говорили: "где бы найти себе такого Медведя?" Примерно тоже, относительно Юли, говорили и местные ребята. Делалось это всегда крайне осторожно, поскольку проронённое по неосторожности обидное слово, могло долететь до Коли.
Всё было хорошо, но дело оставалось за главным - за свадьбой. День был назначен, и все жители деревни с нетерпением ждали именно этой свадьбы, - на которой жених и невеста настолько дополняли друг друга, что вместе они были самим воплощением гармонии. Сосед Коли обещал, что на свадьбу приедет его брат, на рабочей "Волге", которая будет свадебным лимузином для молодых. До свадьбы оставалось четыре дня, в течение которых вопреки традициям, Коля ни на шаг не отпускал от себя свою невесту. Он до суеверия боялся, что долгожданный день может не настать - и старался сделать всё, чтобы свадьба не сорвалась. Бывает в жизни, что долгое время ожидаешь важное событие, и готовишься к нему, но в самый последний момент, всё срывается из-за какой-нибудь глупой случайности. Именно этого боялся Коля. Казалось, что он предусмотрел всё - случайности быть просто не могло.
Они вместе ехали по дороге, на недавно купленной, хорошей машине - "Ваз-2101". Машина пахла новым - этот запах чётко ассоциировался с успехом, хорошим твёрдым социальным положением, которое занимал владелец новой машины. Впереди их с Юлей, ждала хорошая, счастливая жизнь. Многие люди, доживают до седины, так и не познав за свою жизнь истинного счастья. А Коля с Юлей, давно уже были счастливы, когда находились рядом друг с другом. Им не верилось, что все проблемы уйдут, и теперь они будут жить вместе, жить друг с другом, и друг для друга. Каждый день, Коля будет просыпаться и знать, что она рядом, вот тут, в его кровати. Он будет просыпаться чуть раньше её, и будет бережно отводить раскинувшиеся по подушке волосы в сторону, чтобы на них не лечь, и чтобы не разбудить девушку. Он будет смотреть на её безмятежное лицо, и будет пытаться угадать, что ей сниться в этот момент. Он будет знать, что она теперь принадлежит ему, и теперь, никто косо не сможет посмотреть в их сторону. Они будут жить друг для друга, и радовать друг друга, наслаждаясь каждым мигом, который им суждено провести вместе.
Он уверенно сжимал руль левой рукой, а правой нежно обнимал за талию, прижавшуюся к нему девушку. Он чувствовал, как бьется её сердце, в его мужских объятьях. Разогретые от езды шины, с шумом проглатывали зернистый асфальт. Солнце заходило. Машина быстро и стремительно преодолевала километры пути, изредка пощёлкивая при этом одометром. Шумел ветер в полуоткрытых, треугольных форточках передних дверей. Ветер вытягивал из машины тёплый воздух, и вталкивал в салон воздух вечерний, прохладный, играя при этом волосами как будто уснувшей Юли. Холодало. Коля включил печку, и закрыл своё окно. Наступал вечер, и он включил фары, свет которых уже начал отражаться от дороги. Впереди показалась сопка. Машина легко преодолевала подъем, - как вдруг неожиданно, прямо перед ними появился грузовик "ГАЗ-53", кабина которого была окрашена выцветшей на солнце голубой краской. За кабиной была жёлтая цистерна. Грузовик стоял поперёк дороги. Среагировать Коля не успел - он видел, как по мере приближения стремительно увеличивается в размерах, автоцистерна. Он видел мужика в пыльных кирзовых сапогах, который будто пытался защитить своим телом, грузовую машину. Человек стоял в какой-то нелепой позе, широко расставив ноги прижимая колени к асфальту, наклонив корпус тела вперёд - как хоккейный вратарь. Выпучив глаза и широко раскрыв рот, он неистово махал руками, и что-то беззвучно кричал. Человек, - которым был водитель грузовика, неудачно заглохшего на горе при развороте, - проживал в этот миг последние свои секунды.
Сейчас он был пьян, но не смотря на это понимал и чувствовал, что виноват в аварии будет он, - что из-за него, пострадают люди, что ему придётся работать всю жизнь, чтобы оплатить разбившуюся о совхозный грузовик, приближающуюся легковушку. Не говоря о том, что придется ему же, восстанавливать и саму автоцистерну "ГАЗ-53" - государственное имущество, за которое могут судить. Но всё это, светило ему лишь в лучшем случае, надежды на который, уже не было. При гибели водителя этой, ярко светящей фарами машины, - его самого посадят - посадят надолго. Он не сможет жить, чувствуя, что виновен в гибели человека.
Время застыло, события, предшествующие этому моменту, проносились перед неестественно расширившимися глазами водителя совхозного грузовика...
* * *
"Эта гора - проклята!" - считал Борискин. Не раз, у него глохла машина, при подъеме именно на эту гору. Машины, которыми он управлял, ломались редко, и если ломались, то только здесь, - на этой проклятой горе! Было что-то гнетущее и мрачное в этом месте. Говорили, во время Великой Отечественной войны, на этой самой сопке, накрыло вражеской артиллерией, не успевший окопаться русский мотострелковый батальон. Говорили, что погибло здесь тогда человек двести. Так это было, или нет, - но Борискин до суеверия не любил эту гору, и возил с собой оберег, который должен был охранять его и машину от аварий и поломок. Оберег ему дала старая колдунья, - бабка, которой перевалило за сто, - она и предрекла ему, что пока оберег при нём, беда будет обходить стороной. Оберегом была "кроличья лапка" - именно в этот вечер, он забыл лапку в гараже, на столе.
Борискин показывал свой оберег и хвастался его силой перед мужиками, с которыми вместе работал. И вправду - он вот уже как полгода носил лапку с собой - и все его дела, шли как будто бы "в гору".
Тот день, начался с пробуждения после какого-то неприятного сна - в котором, в сущности, не было ничего особенного. Снился пионерлагерь. Борискин - маленький мальчик, пионер, из 3-его отряда. Солнечный день, - горячий солнечный свет, заливает широкую дорогу, из серого крупнозернистого асфальта, по бокам которой стоят плакаты, закреплённые на зелёных, железных щитах. Белой глыбой над землёй, возвышается бетонный постамент доски почёта, на которой аккуратно, с одинаковым интервалом, размещены фотографии незнакомых людей. Никого нет. Нет этой весело-щебечущей своры детей, от которой никуда не денешься - в лагере будто не осталось ни единой живой души. Слева, за доской почёта, находится белёное здание всегда прохладной столовой, из которой обычно вместе с запахом запеканки, доносится звон тарелок. Сейчас здесь всё было непривычно тихо. Лишь один только мальчик, в белой рубашке с красным значком, в коротких синих шортах и в кожаных сандалиях, который стоит посреди широкой, горячей от солнца, дороги. На правой коленке, темнела корочка поджившей ранки, от недавнего падения, обведённая зелёнкой. Алый, повязанный на шее галстук, слегка треплет не сильный, теплый ветер. Втер колышет закреплённое на флагштоке красное знамя, полотно которого, издавая легкий ситцевый шелест, трепыхалось, будто это была пойманная на силок птица, пытающаяся высвободиться. Шелестят листья на деревьях и кустах. Жарко. Пахнет душистым, цветочным ароматом, мятой и горячим асфальтом. Солнце печёт детскую кожу. Мальчик напряжённым взглядом смотрит в даль - куда уходит широкая дорога, на которой он стоит, заканчивающаяся спрятанными в тени деревьев, зелёными воротами. Тревога и предчувствие чего-то, переполняет детскую душу. Что-то должно произойти, произойти там, - за этими, всегда закрытыми воротами...
... Воротами. За ними - свобода. За ними - мир. За ними навсегда осталась его мама, в своём коричневом, вельветовом платье с белыми крупными бусами. За ними осталось румяное лицо её, всегда любящее, открытое и приветливое; завитые волосы, пепельного цвета, доходившие до плеч. Всегда аккуратная, всегда причёсанная, всегда улыбающаяся - она, словно только вчера, вместе с бабушкой, отправляла своего сына в пионерский лагерь. Но время шло, детей разбирали родители, а за маленьким мальчиком, - в синих шортах с нашитым на внутренней части кусочком белой ткани, на котором виднеются черные несмываемые буквы, выведенные маминой рукой "Борискин, 3-отр.", - никто так и не приехал. Тогда он ещё не знал, что теперь из лагеря его заберут чужие люди, заберут в детский дом. Водитель уснул - автобус слетел с дороги, перевернувшись несколько раз. Мама и бабушка мальчика, которые решили его забрать пораньше, оказались в числе погибших. Он не знал этого, но в один миг, он почувствовал своей детской душой, что в мире что-то изменилось, - ему будто бы стало тесно, в мире, огороженном сетчатым зеленым забором, пионерского лагеря. Стало будто бы душно - в груди что-то давило, какой-то ком, который появлялся всякий раз, когда мальчик смотрел на спрятанные под тенью деревьев, ворота. Где-то высоко в небе, протяжно и уныло, гудел винтовыми моторами самолёт. Блестящие от слёз глаза мальчика, поднятые в небо, искали его - но самолёт был слишком далеко, за облаками. Как хотелось бы превратиться сейчас в этот самолёт, и полететь домой, где его ждёт смеющаяся мама, вместе с вечно балующей его, заботливой бабушкой.
Этот сон часто снился повзрослевшему Борискину, и возвращал его сознание в тот тихий летний день. Он всегда просыпался в одном и том же месте - в тот момент, когда тишину безлюдного лагеря, долгим эхом оглашал скрип ржавых, железных петель. Это был скрип, от открывающихся ворот. Он прекрасно помнил, когда ворота скрипнули в последний раз, - припозднившееся родители тогда забирали последнего оставшегося мальчика, который враждовал с Борискиным: "За тобой никогда не приедут!" - сказал ему тот напоследок, и топнул ногой. Теперь, кроме него самого, забирать было некого - он остался один в этом опустевшем детском городе. Этот скрип, был радостным предвестником встречи с родителями для всех детей, из его отряда, кроме него самого. Этот скрип, был предвестником долгожданных встреч, сопровождавшихся детским счастливым визгом и слезами радости. Здесь, перед этими зелёными воротами, на широкой асфальтовой дороге, встречались люди, разделённые на долгое время расстоянием. Здесь, сбывались детские самые-самые лучшие сны.
В этот раз сон был наполнен каким-то особенным, тревожным чувством ожидания, которое не исчезло и после пробуждения...
В конце того дня, они собрались в гараже компанией, состоящей из крепких мужиков, работающих водителями и слесарями. За разговором, выпили несколько бутылок водки, - что было даже не много, если учесть, что распивали на пятерых. Тут-то, Борискин и достал свой оберег, который всегда был при нём в рабочей кожаной куртке.
Когда двигатель, при подъёме в гору, начал "троить", а потом глохнуть, Борискин спохватился - зашарил свободной рукой по карманам поскрипывающей кожаной куртки - нет оберега. Забыл в гараже! Мотор заглох, хотя до конца подъема оставались уже считанные метры. Он долго плевался, и до боли колотил ногой по твёрдому скату колеса, ругаясь и проклинал гору. Пыльная ребристая покрышка с глухим стуком слегка подёргивалсь от его ударов. Вариантов у него было не много. Нужно было оставлять машину на горе, и идти в гараж к мужикам за помощью. Или ждать попутный грузовик, и если человек проезжающей машины остановится, то попытаться запустить заглохший двигатель с буксира. Был ещё один вариант, при котором не надо было никуда идти, и никого ждать.
Ему нужно было просто до упора вывернуть руль и выключить скорость, - тогда, машина бы покатилась вниз сама, под своим весом. Когда автомобиль развернулся бы на дороге полукругом, нужно было бы нажать на тормоз, и вывернуть руль в противоположную сторону. И машина бы, развернувшись таким образом, покатилась бы в обратном направлении, - с горы. Дальше нужно было выровнять машину рулём, и ждать, пока скатывающийся "ГАЗ-53", с полной цистерной, достаточно разгонится. Затем, водителю только и оставалось бы, что включить вторую скорость, передавая тем самым крутящий момент, с колёс на двигатель. Но маневр разворота, не удался. При развороте, заднее колесо попало в яму, и грузовик замер, встав поперёк дороги. Машины в этих местах ездили редко - тем более, вечером. Поэтому, особого волнения и тревоги, в этот момент, у Борискина не возникло. Он вышел и осмотрел свою машину. Увидел пустяковую ямку, в которую попало заднее колесо. Да это и не яма была вовсе, а так, небольшое продавленное пятнышко. И в этот миг, спускавшийся сумрак грядущей ночи, неожиданно был прожжён светом, быстро приближающейся, за горой, машины.
Это был конец, и единственным, что оставалось Борискину - это пытаться привлечь внимание водителя приближающейся машины, и надеяться, что тот успеет сманеврировать, и объехать заглохший "ГАЗ-53". Казалось, что всё получится, и беда минует - а как иначе? А как по-другому? - но казалось так, лишь в первые секунды. Когда вынырнувшая из сумрака машина, была уже в десятке метров от грузовика, Борискин понял, - точка невозврата преодолена, машина едет слишком быстро, и теперь, он уже не успеет ничего! Он почувствовал в этот момент, в эти доли секунд, - когда яркие фары ослепили его, - что вдруг, стало холодно.
* * *
Громко скрипнули сталью петли зелёных ворот, спрятанных под прохладной тенью деревьев.
Стоявший на дороге перед воротами мальчик, с пятном зелёнки на колене, резко обернулся. Округлившиеся глаза и оживлённый взгляд его, наполненный надеждой, были устремлены на ворота. В руке он держал игрушечный грузовичок, сделанный из дерева, и раскрашенный яркими красками. Рука разжалась, и игрушка с деревянным грохотом упала на асфальт. Покатилось к воротам маленькое, черное сломанное колёсико, выточенное из дерева.
-Мамка! - огласил детский пронзительный визг, пустое пространство.
Эхо радостного крика звонким мячиком отскакивало от белоснежных холодных стен, пустых корпусов, с чёрными квадратами окон. Эхо заполнило весь маленький и безлюдный мир, с широкой асфальтной дорогой, огороженный зелёным забором. Со скорбным безмолвствием смотрели серьёзные черно-белые лица с фотокарточек, закреплённых на доске почёта. Нарисованные некогда яркими, выцветшими красками пионеры, на щитах по бокам от дороги, улыбались мертвенными, холодными улыбками, - словно с надгробных камней. По асфальту, с зернами выбеленных дождями камушков, с грохотом молотили сандалии, позвякивающие маленькими металлическими пряжками. Топот детских ног, заполнил эхом безлюдный лагерь, из которого уже давно всех забрали. Всех, кроме одного. Его ноги, в преддверии долгожданной встречи, сейчас быстро мелькали. Стучали твёрдые подошвы о горячий асфальт, поднимая в воздух застоявшуюся летнюю пыль. Чёрное деревянное колёсико, звонко стукнуло о зелёный, железный столб.
* * *
Грузовик, выхваченный из сумерек яркими фарами, появился неожиданно. Нога Николая с силой ударила по скрипнувшей педали тормоза. Под действием разряжения в вакуумном усилителе тормозов, поршень провалился в тормозной цилиндр, продавив жёлтую маслянистую жидкость в тормозную систему. Под действием закона Паскаля, гидравлическое давление передалось по разветвлённой системе медных трубок, и достигло цилиндрических камер на колёсах. Поршни в суппортах передних колёс, надавили на колодки, с фрикционными накладками, которые с двух сторон резко сдавили бешено-вращающийся стальной диск. То же произошло и с тормозами задних колёс: давление, резко увеличившееся в системе, вытеснило из цилиндра поршни, разжавшие колодки в задних тормозных барабанах. Колёса стремительно приближающейся к заглохшему грузовику машины, заблокировались. Раздался скрип от трения заблокированной тормозом резины об асфальт. Передняя подвеска продавилась под действием силы тяжести, вызванной инерцией. Часть покрышек, соприкасающаяся с асфальтом, благодаря силе трения моментально нагрелась - от трущейся резины на дороге оставались черные полосы, а из-под колёс за машиной тянулся шлейф белого, вонючего дыма.
Яркие фары осветили задний мост грузовика, массивные детали подвески, пыльные листы рессор, замасленный карданный вал, бензобак с небольшой вмятиной. Коля видел всё, что окружало совхозный "ГАЗ-53", в мельчайших подробностях - например, он успел отметить про себя, что у шофёра с выпученными глазами, - тело которого уже неестественно деформировалось, поглощаемое капотом "Копейки", - выпала из кармана пачка сигарет. Он даже видел, как эта пачка медленно крутилась в воздухе, и из неё, в разные стороны, летели мятые белые палочки сигарет.
"Копейка", с заблокированными колёсами, продолжала двигаться вперед уже по инерции, тормозя юзом. Раздавался пронзительный скрип трущейся об асфальт резины, который в один миг резко оборвался оглушительным хлопком. Легковушка хлёстко въехала в заднюю часть грузовика. Тяжёлую машину бросило вверх и вперёд, - словно это была надоевшая деревянная игрушка, по которой ударил ногой, с пятном зеленки, маленький мальчик в белоснежной рубашке с красным галстуком.
Шофёра впрессовало в крашенное, пыльное железо собственного грузовика.
Глухой удар на несколько секунд, вывел Колю из сознания. Посыпались стёкла, куски краски. Капот легковушки расплющило, "Копейка" вошла клином, между рамой тяжёлой машины, и асфальтом. Из-за этого, её пассажиров не выбросило из салона, но с силой ударило об смявшееся, словно тетрадный листок, железо.
Кровавые брызги окрасили желтую цистерну. Кузов "Копейки" деформировался настолько, что внутри почти не оставалось свободного места - мятое железо со всех сторон тесно сдавливало внутреннее пространство. От удара, в машине полопались все стекла. Чудовищной инерцией, из кузова легковушки вырвало задний мост, который вместе с реактивными тягами и лопнувшим карданным валом, оказался под водительским местом. Когда звук осыпающегося стекла стих, Коля пришёл в себя - пахло бензином, в ушах стоял сильный звон, всё тело саднило жгучей болью, почему-то сильно болели зубы. Выгнутый руль упирался в серое железо капота, смятым конфетным фантиком разделяющее салон легковушки и цистерну грузовика. Яркие сигнальные лампы, вывернутой из "торпеды" приборной панели, одновременно и прерывисто мигали все сразу. Коля попробовал открыть дверь. Сквозь комариный писк в ушах, слышалось как что-то неприятно шипело, где-то журчала вода, трещала замыкавшаяся проводка. Ручка двери была скользкой от крови, и пальцы то и дело соскальзывали с нее. От сильного удара, двери были впрессованы в деформированный кузов, - открыть их было уже невозможно. Он посмотрел на Юлю. Девушку неестественно перекрутило, и зажало смявшимся потолком. Он протянул к ней руку, - Юля была жива. Запахло горелой пластмассой. В голове не прекращался звон. Из моторного отсека показались языки огня. Коля судорожно попытался высвободиться из захлопнувшегося железного капкана - не сразу, но это ему удалось. Он попытался вытащить Юлю - она застонала от боли.
-Надо уходить! Давай, милая!
-Я не могу! - простонала она, - Не оставляй меня здесь...
У него не получалось освободить девушку, его затрясло от слабости, которую он испытал от осознания своего бессилия. То, что в эту аварию попали именно они, было невозможно. Кто угодно, - но только не они! Это было невероятно, невообразимо, и даже смешно - окровавленный рот раскрылся, обнажились окровавленные зубы, и задымлённый пластиковой гарью салон наполнился истерическим смехом. Ведь у них свадьба! Почему они, а не другие?! Ведь он же всё предусмотрел! Нет, это не по настоящему - всё это дурной сон, бред...
-Давай! - опомнился он, услышав крик, который вырвался из его же собственного рта.
Голос был не его. Это был страшный, ужасный голос. Юля смотрела на него и тихо плакала. Коля не видел её лица - только глаза, умоляющие, в которых было отчаяние, в которых была горечь и обида, в которых была жизнь.
-Я не могу... - прошептала она тихо и смиренно, покоряясь чему-то исполинскому, сильному и невидимому, но отчётливо ощущаемому.
-Давай! - вновь взревел он, и внутри у него всё заклокотало.
Он дёрнул её руку с такой силой, что сидение, прикрученное к полу, погнулось. Коля дёргал ещё, и ещё, он рычал как медведь, что-то кричал, похабно ругался, изо рта летели кровавые слюни вперемешку с матом. Юля молчала, она была бесчувственна, - хотя, должна была испытывать боль от таких сильных рывков. Коля подумал, что она потеряла сознание, но потом увидел, что её глаза открыты, и она смотрит на него. Смотрит так страшно. Глаза наполнены блеском слёз безысходности, и беспомощности, невидимое "нечто" по-прежнему было рядом, оно разрасталось, и становилось сильнее, впитывая в себя ту боль, и то бессилие, которое сейчас испытывал Коля.
Он вновь пытался вытащить девушку, с остервенением дёргая её, не обращая внимания, на то, что в машине стало светло. Огонь разгорался. Стало тяжело дышать, защипало в глазах и в горле, воздух стал горячим. Мужчина закричал от бессилия. Заплакал. Задыхаясь в крике, с силой бил кулаками по мятому железу крыши, проклиная эту машину.
-Не оставляй меня! - тихо сказала девушка, и её голос утонул в громком хлопке, озарившем машину огненной вспышкой.
Панический страх охватил Колю. Он не видел ничего, кроме прямоугольного проёма с закруглёнными краями, с которого свисал покачивающейся черной лентой, резиновый уплотнитель из которого уродливо торчали осколки разбившегося стекла. Это был единственный выход - через заднее окно. Она прочитала его мысли, хотела ещё что-то сказать, но слеза, скатившаяся по перемазанной кровью щеке, сдавила слова. Девушка всхлипывала, её слегка трясло, а в глазах вместе с ужасом осознания грядущей гибели, отражалась вся несбывшаяся, ожидавшая их счастливая жизнь.
Коля не мог вспомнить, как он оказался снаружи, перед факелом полыхающей машиной. Помнил почему-то, что сидел, сжавшись беспомощным эмбрионом на асфальте, почему-то босиком. Пространство вокруг, озарилось ярким светом - стало светло как днём. Стало тепло, и даже жарко. Он слышал, как кричала Юля, - она звала его. Коля затыкал уши, но крик был слышен всё равно. Это продолжалось вечность. Потом откуда-то появились люди, которые без толку суетились, бегали вокруг, что-то кричали, ругались друг на друга...
Наступил рассвет. Машина дымила белым смрадом горелого кислого пластика. Колю с трудом оттащили в сторону, и силой утрамбовали в машину скорой...
Он рассказал всем, как это произошло. В его рассказе, всё было почти так, как было на самом деле. Была автоцистерна, неожиданно оказавшаяся прямо за горой. Был шофёр, который размахивал руками. Был удар. Юля была без сознания, и его попытки вытащить её, были тщетными - её со всех сторон, сдавил деформированный металл. Ему показалось, что она была мертва. Как он оказался на улице, Коля не говорил, - да и не помнил он этого. Все верили, что Юля была уже мертва, поскольку основной удар, пришелся на пассажирскую сторону "Копейки". Так же говорили и врачи, которые, видимо, ошибались.
Правой стороной "Копейка" влетела в стальной диск заднего, двускатного колеса, поэтому, пассажирскую сторону вмяло сильнее. Коля не видел осуждения - ни во взглядах сочувствующих посетителей, ни между строк коллективных писем, летевших в областную больницу автоматными очередями. Сочувствие, искреннее сочувствие грело его, и не давало окончательно сломаться - он был не один, в своей беде. Приехала мать Юли, которую было просто не узнать. Она, как ни странно, не винила Колю в гибели дочери - к нему она относилась ровно как к своему сыну. Мать Юли скончалась потом, через полгода после дочери. Её положили рядом с дочкой, на городском кладбище, не далеко от свежей, безликой могилы совхозного шофёра, от которого мало что осталось...
В этих смертях Коля считал виноватым себя. Он сидел за рулём "Копейки", и не справился с управлением в нужный момент. Он же, оставил Юлю одну, оставил умирать, сидел на асфальте и думал о своих ботинках, пока она сгорала заживо. Наконец, виноват он был и в том, что никому так и не признался, что покинул Юлю, возможно, слишком поспешно, когда можно было попытаться её спасти - время ещё было. Если бы он рассказал всё это людям, в подробностях, - то никто бы его не осудил - он сделал всё, что мог, и возможно, даже больше. Но порой, бывает так, что никто не сможет осудить человека, как это сможет сделать он сам. Так было и в этот раз.
Кости срослись, затянулись раны. Но не угас пожар, перекинувшийся тогда из машины внутрь него, в его душу. Душа полыхала. Он пытался тушить этот огонь водкой - но пламя лишь сильнее разгоралось от этого. Не мог Коля больше здесь жить, здесь - где всё напоминало о ней. Не мог Коля, проезжать мимо того места, где всё произошло. Собрался было идти на кладбище, посетить могилку Юли - но не смог сделать и этого... развернулся, и пошёл обратной дорогой, не дойдя до могилки нескольких десятков метров...
...Тот день, был хмурый и ветряный, вот-вот должен был начаться дождь. Он шёл по потрескавшемуся, серому асфальту, глядя себе под ноги, и казалось, что он был один в, с виду безлюдном, тихом городе, спрятавшиеся жители которого беспробудно спали... Неожиданно почувствовал, как внутри, что-то шевельнулось. Остановился, и посмотрел прямо. В глаза бросилось яркое пятно - сфокусировал зрение - букет свежих цветов, большой венок, ленточки, и яркий ещё, жёлтый песок, насыпанный холмиком. Это была недавно сделанная, могила. Она выделялась на фоне других - пыльных, тусклых, заброшенных, местами и без крестов уж вовсе, - время на кладбище летит быстро, и тлен здесь более ощутим, чем где-либо.
Перед ним образовалась невидимая черта, переступить которую, не хватало сил. Развернулся, и быстрой походкой, - словно уличённый в краже вор, - направился обратно. Начался дождь. Коля быстро шёл по асфальту и чувствовал взгляд, который прожигает его затылок. И если бы сумел он перебороть слабость, и обернуться назад, то увидел бы тёмный силуэт - женскую стройную фигуру, - одиноко стоящую на почерневшем от воды асфальте, напротив свежей могилы. Лица он бы не разобрал - но понял бы, что обращено оно к нему, и как бы провожает его, как мать может провожать уезжающего на войну сына, чувствуя при этом женской душой, что не вернется сын уже никогда.
Дождь был холодный и сильный, и вот уже асфальтовая дорога превратилась в одну сплошную лужу. Коля шёл быстро, по-прежнему глядя под ноги, вглядываясь в своё отражение на глади воды, искажаемое рябью от падающих с неба капель.
Жить как раньше, не получалось. Ему казалось, что какая-то важная часть его тела просто исчезла, и сам он будто, уменьшился в размерах. Казалось, как будто, в мире пропало что-то... очень важное и необходимое, такое, как солнце, или небо. Он винил себя, и думал об этом постоянно, - не мог из-за этих мыслей спать, а еда просто не лезла - его рвало. Работать не мог, как не мог Коля больше находиться здесь - где всё напоминало о погибшей девушке. Тогда он покинул родной дом, оставив сразу постаревших и как-то притихших родителей, оставив навсегда это место в прошлом, вычеркнув его, и все что с ним было связано, из своей жизни.
Дальнобойщиком Коля стал не сразу. До этого поменял не одну профессию. Потом обзавёлся семьёй - получилось как-то само, он не стремился к этому. Завели хозяйство, родились дети. И он зажил вновь, постепенно забывая о той страшной аварии. Долгое время, он боялся даже близко подходить к машинам - не то, что ездить на них! Но потом, это прошло. И тогда он попробовал себя, в роли дальнобойщика. По началу, было тяжело. Но со временем, втянулся, привык. Здесь, - на месте водителя, - он получал хорошие деньги, которых хватало на содержание семьи, хозяйство. Дорога, лучше водки, отвлекала от тяжёлых воспоминаний, от ненужных мыслей о жизни. Коля теперь жил своими детьми, которых любил. Детей было двое - мальчик, и девочка. Почему-то девочка была похожа на Юлю - по крайней мере, так казалось ему. Его жена сама предложила это имя, не зная о той аварии, да и вообще, не зная практически ничего о прошлой жизни Коли. Он согласился. И полюбил он своих детей так, что готов был работать с утра до ночи - лишь бы им было хорошо. Дома бывал редко - зато, когда после рейса подъезжал на рабочей машине к дому, с подарками, и видел, как бегут на встречу три фигурки - снова чувствовал себя счастливым. И как будто не было никакой аварии. И как будто, это было с кем-то другим, но не с ним. Как будто, не было любви, не было никогда Юли, её мамы, не было водителя грузовика с жёлтой цистерной...
Но счастье было не тем, которое он испытывал ранее - оно было не полным, чужим. Как будто, его душа переселилась в тело незнакомого человека, и испытывает он чужие чувства. Ему казалось, что счастье было фальшивым, эфемерным, украденным у кого-то - мужчина чувствовал себя вором. Он жил и радовался, но всегда с оглядкой, - как вор, растрачивающий краденные деньги, - словно ожидая, что вот-вот придёт тот, чьим счастьем он так свободно распоряжается, и потребует платы за всё.
Бывало, в такие вот моменты, что находила на него тоска, и тогда его тайна, вновь поднималась из глубины души, и вновь разгорался, казалось бы, угасший уже вовсе, огонь. В такие времена, ему часто снилась Юля. И всегда, перед своим пробуждением он слышал от неё одни и те же слова: "Не оставляй меня!"
* * *
|
