В городке Нонгхай, что на севере Таиланда, я оказался, как и многие сотни иностранцев до и после меня, проездом, по дороге в столицу Лаоса, где проще всего оформить тайскую визу.
Автобус из Паттайи опоздал на полтора часа, и я выбрался из него, кипя от раздражения: мало того, что не выспался, ночь просидел в неудобном кресле, отчего все тело ноет, так еще и рискую пропустить "интернешенал бас" до Вьентьяна, а следующего ждать неведомо сколько!
Не глядя по сторонам и не обращая внимания на назойливых таксистов, я ринулся в сторону касс.
И налетел на монаха в потрепанном коричневом одеянии.
Открыл рот, чтобы высказать все о субъектах, что лезут под ноги в самый неудачный момент, но вовремя прикусил язык. Оскорбить служителя Будды прилюдно - верное средство сделать так, чтобы улыбчивые тайцы перестали быть улыбчивыми и ринулись бить нечестивцу морду.
- Прошу извинить... - пропыхтел я на английском, нервно оглядываясь.
Как бы кто не решил, что я обидел монаха!
Сам же обладатель бурой туники смотрел на меня без гнева, даже с легким интересом, темные глаза мерцали. Удивительным выглядело то, что на голове его имелись волосы, настоящая черная грива, заплетенная в сотни косичек - ведь тем, кто ушел от мира, в буддизме положено бриться наголо.
А затем монах заговорил, и я мигом забыл о его чудной прическе.
- Ничего страшного, - сказал он. - Столкновение пойдет нам на пользу. Обоим.
Язык Шекспира и Черчилля из его уст звучал четко и ясно, без тяжелого акцента, который делает английский среднего тайца неразборчивым до полной абракадабры. Мелькнула мысль, что это должно быть фаранг, чужак, много лет проживший в Стране Улыбок и лишь похожий на местного.
- В следующий раз, когда будешь в этих местах, обязательно разыщи меня, - продолжил монах. - Мое имя - брат Пон, и обретаюсь я обычно в вате Тхам Пу, что на берегу Меконга. И я бы на твоем месте не откладывал визит в наши края. Ты переполнен. До опасной степени.
Протянув руку, он осторожно тронул мое предплечье, и от этого прикосновения меня слегка тряхнуло.
- Э, спасибо... - промямлил я, не вникая в смысл того, что мне сказал чудной монах. После чего, обогнув его, заторопился туда, где мои соседи по автобусу штурмовали кассу "интернешнл баса".
Сам автобус пока стоял у платформы, но если не поспешить, то он уедет, или места закончатся.
Билет мне достался последний и, шлепнувшись на жесткое сиденье, я вздохнул с облегчением. Когда автобус сдвинулся с места, я выглянул в окно, высматривая брата Пона, но его уже и след простыл.
Интересно, что имел в виду этот тип, сказав "Ты переполнен. До опасной степени"?
Но тут начали раздавать миграционные карточки, и я мигом выкинул необычного монаха из головы.
Про встречу в Нонгхае я забыл на следующий день - мало ли с кем столкнешься на дорогах Таиланда?
А вспомнил через три месяца, когда жизнь моя неожиданно покатилась под откос. Для начала я расстался с женщиной, с которой прожил несколько лет и даже называл женой, причем разошлись мы со скандалом, обвиняя друг друга во всех смертных грехах и чуть ли не швыряя в стену тарелки.
Затем на ровном месте возникла ссора с родней в России, докатившаяся до почти полного разрыва, и неприятности делового толка, в результате которых я оказался у разбитого корыта. Тот бизнес, что кормил меня с прошлого века, обрушился, точно карточный домик, и самые отчаянные усилия не помогли его спасти.
И тут я вспомнил брата Пона, а также то, что он говорил о нависшей надо мной опасности.
Пару дней колебался, а затем купил билет на автобус.
В Нонгхае я сразу же отправился в ближайший ват, то есть храм, и попытался расспросить, где можно отыскать обладателя коричневой мантии по имени Пон. Первый монах, к которому я обратился, посмотрел на меня с равнодушной улыбкой и пожал плечами, намекая, что по-английски не понимает, второй же, услышав мой вопрос, вытаращил глаза и сбежал.
В другом храме мне без особого буддийского дружелюбия объяснили, что не стоит тратить зря время занятых людей.
Имелся шанс, что нонгхайские монахи и вправду не знали, о ком я говорю, что наводило о мысли о розыгрыше или безумии того типа, с которым меня свела судьба три месяца назад... Но более вероятным казалось, что они просто не хотят о нем говорить, и тем более с белым иностранцем, с фарангом.
Съев тарелку том яма в кафешке на набережной, я поскрипел мозгами и вспомнил, что брат Пон вроде упоминал храм, при котором его можно найти... Точно, ват Тхам Пу! И я зашагал в сторону автостанции, вокруг которой гнездятся тук-тукеры, местные таксисты, что должны знать в окрестностях каждый дом.
При виде потенциального клиента обладатели зеленых жилеток с номерами заулыбались, наперебой загалдели, предлагая отвезти меня на границу, в ближайший торговый центр или в "массажный салон" с девочками.
Куда еще может поехать фаранг?
- Ват Тхам Пу! - сказал я, и гвалт стих.
Взгляды, обращенные на меня, полнило удивление и даже опаска.
- Ват Тхам Пу, - повторил я.
Тук-тукеры загалдели вновь, замахали руками, а потом вновь смолкли, и заговорил самый старший, круглолицый и морщинистый.
- Плохо, - сказал он. - Место плохое. Ехать в другое... да?
И он заискивающе улыбнулся.
- Ват Тхам Пу, - сказал я в третий раз. - Монахи?
- Да... - с неохотой признал таксист. - Но... неправильные... талапоин...
Последнего слова я не знал, поэтому только пожал плечами.
Тук-тукер посозерцал меня пару минут, а потом, видимо убедившись, что я от своей затеи не откажусь, назвал цену.
- За эти деньги я доеду до Бангкока! - возмутился я.
- Да, - подтвердил таксист. - И до ват Тхам Пу. Да, нет?
Я попытался торговаться, и ухитрился сбить цену на сто бат, после чего мой собеседник уперся намертво.
Тук-тук у него был раскрашен так ярко, что болели глаза, с крыши свисала бахрома разноцветных ленточек, всюду болтались колокольчики, совсем крохотные и в кулак размером. Тарахтела эта конструкция громче самолетного двигателя, да еще и скрипела, угрожая развалиться на первой же кочке.
Особенно жутко стало, когда мы выехали за пределы города, и покатили по проселку. Меконг оказался справа, и потянулись настоящие джунгли без малейшего признака жилья.
Ехали мы чуть больше часа, а остановились на неприметной прогалине.
- Ват Тхам Пу, - объявил мой возница, оборачиваясь, а поскольку имел дело с тупым чужеземцем, еще и показал в ту сторону, где в заросли уходила тропинка.
- Правда? - уточнил я. - Не ошибка?
- Монахи. Талапоин, - вновь повторил он неведомое слово. - Давай-давай. Идти.
Таксист явно ощущал себя не в своей тарелке, и хотел убраться отсюда как можно быстрее. Выглядело это странно, учитывая то, с каким почтением и любовью простые тайцы относятся к служителям Будды.
Я пожал плечами и выбрался из тук-тука.
Едва успел забрать с лавки рюкзак, как таксист дал газу и, заложив лихой разворот, укатил прочь.
Вот здорово будет, если он доставил меня не туда, и возвращаться придется пешком...
Минут через десять ходьбы стало ясно, что впереди над зарослями поднимается треугольная крыша храма. Я приободрился и зашагал быстрее - тук-тукер не обманул, привез к вату, вот только к тому ли, что мне нужен?
Тропинка вывела к откосу, что спускался к реке, и отсюда я увидел больше подробностей: лента узкого навеса с медными колоколами под ним, главное святилище, спускающаяся к реке тропка, мостки. Но в следующий момент я про все это забыл, поскольку дорогу мне загородил брат Пон.
Откуда он взялся, я не понял - справа обрыв, слева непролазные заросли, вперед дорога просматривается метров на сорок. Невысокий крепыш с гривой косичек, облаченный в коричневую тунику, будто сгустился из пустоты.
- А, торопыга с автостанции, - сказал он, разглядывая меня без особого удивления. - Приехал.
- Добрый день, - отозвался я. - А вы что, ждали меня?
- Конечно. С того дня, как Дхарма столкнула нас, я знал, что ты появишься здесь. Пойдем, разделишь с нами трапезу. Разговоры - потом.
И он, развернувшись, зашагал в сторону храма.
Мне ничего не оставалось, как потащиться следом.
Кормили в вате Тхам Пу скромно, вполне по-аскетически - рисом с вареными овощами. Ели мы под навесом, что располагался позади храма, в тени деревьев, и помимо меня и брата Пона, ложками орудовали двое монахов лет тридцати, обритых наголо и похожих друг на друга словно братья.
Трапеза прошла в полном молчании.
- Не суетись, - сказал брат Пон, когда я вслед за соседями сделал движение встать. - Пока ты гость, и посуду за тебя помоют...
Я благодарно склонил голову.
- Ты же приехал не просто так, - продолжил монах, изучая меня пронзительными черными глазами, в которых мерцали искорки. - Говори, какая нужда привела тебя сюда.
- Вы мне поможете? - спросил я. - Вы тогда... помню... ну, про опасность... полнота еще... и у меня все пошло... ну, наперекосяк... везде, и в личной, и в бизнесе... везде, короче...
Сам понимал, что говорю бессвязно, но язык мой, обычно послушный, в этот раз подвел хозяина.
- Страхи, неуверенность тревоги, надежды, раздражение на то, что идет не так - полный ворох тех глупостей, которыми наполняет свою жизнь обычный человек, - сказал брат Пон со смешком. - Я могу изменить твою жизнь, но для этого ты должен перестать быть просто гостем.
- То есть?
- Тебе придется остаться здесь. Провести у нас месяц-другой.
- Но я не могу! - воскликнул я. - У меня дела! Я обещал! И вообще...
- Да, ты набит под горлышко разным мусором, - брат Пон более не улыбался, он смотрел на меня почти свирепо. - И этот мусор, который ты принимаешь за сокровища, удушит тебя, превратит твою жизнь в пытку... Чего ты ждал от меня? Мгновенного чуда? Заклинаний?
- Ну, я не знаю... - я смешался.
Впервые задумался, чего я на самом деле хотел от визита в окрестности Нонгхая - наставления, скорее всего, как мне направить жизнь в нужное русло, действенных молитв, или может быть каких-то особых буддийских ритуалов, что помогут мне выбраться из жизненной ямы... не просто так, а в обмен на щедрое подношение.
- Денег твоих мне не надо, - сказал брат Пон, и я вздрогнул.
Он что, читает мысли?
- Возможность ступить на путь к свободе дается один раз в жизни, - продолжил монах, и его голос прозвучал настойчиво. - Ты должен решить до завтрашнего утра, остаешься или нет. Второго шанса ты не получишь. Даже если ты найдешь дорогу к вату, то меня здесь уже не будет.
- То есть как? Вы уедете? Или откажетесь со мной говорить?
Брат Пон не обратил на вопросы внимания.
- Но если ты согласишься принять меня в качестве наставника, пути назад не будет. Отпущу я тебя только тогда, когда сочту нужным, и любой мой приказ станет для тебя законом.
- Но... - попытался возразить я, дать выход поднимающемуся в душе возмущению: грязный хиппи, облачившийся в монашеское одеяние, хочет сделать из меня посмешище, ручную обезьянку?
Брат Пон наклонился и взял меня за запястье.
И вновь, как на автостанции, меня тряхнуло, словно через мускулы пробежал слабый разряд тока. В этот раз я осознал, что мне нравится это ощущение, что на миг я ощутил необыкновенную легкость в теле и голове, будто сбросил груз, который, сам того не замечая, таскаю на себе постоянно.
- Нет времени на споры, - сказал брат Пон. - Лишь на то, чтобы принять решение. Пустота вызывает в тебе отклик, и это значит, что ты небезнадежен. Гуляй где хочешь. Размышляй. Завтра на рассвете мне нужен ответ. Ты уходишь совсем либо ты мой ученик.
Он легко поднялся и утопал прочь, оставив меня, онемевшего, в компании мучительных сомнений.
- Что это? - осведомился я, разглядывая аккуратный сверток бурой ткани, поверх которого стояли плетеные сандалии.
Брат Пон вручил мне это все с крайне торжественным видом.
- Твоя одежда. Антаравасака и все прочее.
- Так вы все же хотите сделать меня монахом? - я сдвинул сандалии в сторону, и обнаружил, что сверток состоит из нескольких кусков ткани разного размера, формы и оттенка.
- Ни в коем случае. Но на послушника ты походить должен. Иначе будут вопросы. Кто ты такой и что здесь делаешь.
- Но кто их будет задавать?
- Не в такой уж глуши находится наш ват, - брат Пон покачал головой. - Переодевайся.
- Но... вы же не хотите, чтобы я поверил в Будду и все такое? - спросил я с беспокойством.
Откровенно говоря, не хотелось вылезать из привычных шорт и рубахи, облачаться непонятно во что. Кроме того, терзало подозрение, что поддавшись на уговоры, я предам религию предков, хотя я в мечеть не ходил ни разу в жизни, да и родители там не бывали.
- Меня не интересует, во что ты веришь. Меня волнует, о чем ты думаешь и что делаешь.
- Но вера горами двигает!
- Настоящая - да. Только часто ли ты ее встречал?
Я пожал плечами.
Ну да, я знал православных, что блюдут пост, держат дома иконы и ходят на исповедь, но способны ради прибыли в сто рублей удавить ближнего. Видел мусульман, цитирующих по памяти Коран на арабском, но пьющих по-черному, сталкивался с типами, что гордо рассуждали о своей духовности, но бегали за каждой юбкой, попавшейся им на глаза.
Верил ли кто из моих знакомых искренне? Не знаю...
- То, что называет верой обычный человек, на самом деле нелепое скопление предрассудков. Дурацкая привычка, способ описывать себя, картинка, одна из граней иллюзии. Давай, переодевайся... ты же согласился остаться, а значит, должен исполнять мои приказы, - добавил брат Пон с улыбкой.
На это возразить было нечего, и я потянул с себя рубаху.
- Мне не нужно слепое подчинение, - продолжил монах, наблюдая, как я разоблачаюсь. - Смысл каждого действия будет тебе объяснен, только иногда не сразу. Сегодня ты должен отказаться от всего, что принес с собой, от того, что символизирует старую жизнь.
- От всего? - спросил я, чувствуя, как в душе закопошились когтистые подозрения.
- Давай, покажу, как это носить... - брат Пон легко вскочил и жестом велел мне встать.
Я поднялся, чувствуя себя дурак дураком, поеживаясь и морщась.
Тот навес, под которым меня кормили вчера, служил обитателям вата столовой и гостиной. Жилые "строения" располагались неподалеку - крохотные сарайчики со щелястыми стенами и матрасами на полу, вполне годные для того, чтобы защитить от капризов мягкой тайской погоды.
Один из них выделили для меня, и я провел бессонную ночь, ворочаясь на непривычном ложе и вслушиваясь в писк и визжание, что доносились из погруженных во мрак джунглей.
- Вот так, отлично, - сказал брат Пон, отступая на шаг. - Осталась только голова.
- Но я... - расставаться с волосами не хотелось. - Но вы же носите косички!
- О, на самом деле прическа не имеет значения, - заявил монах с ехидной усмешкой. - Для того, кто сам не имеет значения для себя... но это же не о тебе, правда? Кроме того, вспомни - нет времени спорить!
Я вздохнул и покорился неизбежному.
Брат Пон извлек откуда-то из недр своего одеяния огромную старую бритву с пятнами ржавчины на лезвии. Когда этот предмет очутился рядом с моей головой, я закрыл глаза, думая о том, что вскоре стану гордым обладателем исполосованного шрамами черепа и бонуса в виде заражения крови.
Но процедура оказалась на удивление быстрой и безболезненной: легкое прикосновение ко лбу, клочья волос щекочут лицо и уши, холодок расползается от макушки к затылку, и вот я уже сижу, ощупывая череп и пытаясь свыкнуться с новой прической.
- Зеркала не дам, - заявил брат Пон, убирая бритву. - Но выглядишь ты неплохо. Так, теперь давай сюда все, что ты привез с собой...
Я напрягся.
- Что там такого, без чего ты прожить не можешь? - взгляд монаха стал напоминать булавку, и я затрепыхался насаженной на него бабочкой. - Сотовой связи тут все равно нет. Одежду мы тебе предоставим... деньги тебе не понадобятся... ну, что?
Я открыл рот, собираясь сказать, что привык к определенным вещам, к тому, что у меня всегда... И тут же понял, что все это ерунда, что из крохотного сарая, ставшего моим жилищем, я не создам комфортного гостиничного номера, и что никакие предметы мне в этом не помогут.
- Давай, неси вещи. Посмотрим, что у тебя там, - велел брат Пон.
Рюкзак он изучал с видом дотошного таможенника, разыскивающего контрабанду. Заглядывал внутрь мельком, ничего не вытаскивал, но возникало ощущение, что все взвесил и оценил.
- Зубную щетку и пасту можешь оставить, - сказал монах, вынимая названные предметы из кармана. - И еще бритву с кремом. Остальное пока будет храниться у меня.
Удивительно, но в этот момент я ощутил не раздражение по поводу того, что меня лишают практически всего, а горячую благодарность за то, что мне позволили оставить хоть что-то!