Гораль Владимир Владимирович : другие произведения.

"Огнев лог" (хоррор-фантасмагория)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Буктрейлер романа "Огнев лог": https://youtu.be/JVUrjE5T-2o Август 41-го. На юге Украины, среди густых лесов в местечке "Огнев лог" располагается психиатрическая клиника. Сюда прибывает Зондеркоманда СС. Больные расстреляны, но той же ночью происходит невероятное. Жертвы возвращаются в клинику. Эсэсовцы в ужасе открывают огонь по ожившим мертвецам, но ранят и убивают лишь друг друга. Секретное расследование СС и СД, заходит в тупик. Через семьдесят лет после этих событий в "Огнев лог" приезжает молодой и талантливый невролог-психиатр Сергей Корсаков. Молодой учёный не представляет, какие ужасные тайны ждут его в клинике "Огнев лог"... 18+ Вниманию читателей: Перед Вами, хотя и значительный по объёму, но лишь ознакомительный фрагмент книги!
  
обложка []
  
  
  
Аннотация к книге " Огнев лог"
  
Август 41-го. На юге Украины, среди густых лесов в местечке 'Огнев лог' располагается психиатрическая клиника. Сюда прибывает Зондеркоманда СС. Больные расстреляны, но той же ночью происходит невероятное. Жертвы возвращаются в клинику. Эсэсовцы в ужасе открывают огонь по ожившим мертвецам, но ранят и убивают лишь друг друга. Секретное расследование СС и СД, заходит в тупик. Через семьдесят лет после этих событий в 'Огнев лог' приезжает молодой и талантливый невролог-психиатр Сергей Корсаков. Молодой учёный не представляет, какие далёкие от науки ужасные тайны и мистические откровения ждут его в клинике "Огнев лог".
  
  
  

"Огнев лог"

  
  

роман-фэнтези-хоррор-фантасмогория

  
  
  
  
  
   "Каждая душа - это поприще борьбы Света с демоническим началом. Душа подобна путнику, перебирающемуся через шаткий мост. С каждого берега протягивается к нему рука помощи, но чтобы принять эту помощь, путник должен протянуть руку сам"
  
  Даниил Андреев "Роза Мира"
  
  "Даже самые светлые в мире умы
  Не смогли разогнать окружающей тьмы.
  Рассказали нам несколько сказочек на ночь -
  И отправились мудрые, спать, как и мы".
  
  Омар Хайам
  
  
  
ПРОЛОГ
  
  
  
огнев лог1 []
  
  
  Моторизованный зондер-батальон СС "Gespenst" под командой штурмбанфюрера фон Бравена входил в укрытый летней густой зеленью больничный городок. Батальону для выполнения задания пришлось выдвинуться на юг от города Червены, где подразделение уже проделало огромную работу по зачистке территории от евреев. Наименование места предстоящей спецоперации неподалёку от границы с Румынией тоже являло собой образец совершенно непроизносимой славянской тарабарщины.
  
  " Окнеф лёк" - Генрих ещё раз попытался воспроизвести вслух это лингвистическое безобразие, но не преуспел, а потому решил, что до конца операции будет именовать этот место попросту, Клиникой.
  
  Остро отточенным карандашом фон Бравен зачеркнул на карте старое, то ли украинское, то ли польское название и написал сверху новое немецкое, "Klinik". Полюбовавшись с минуту на дело рук своих, Генрих почувствовал себя конкистадором Великого Рейха, чистильщиком от варваров, расширителем новых жизненных пространств и, наконец, героем германской нации. Эта мысль его, как всегда, порадовала и настроила на рабочий лад.
  
   Офицер распахнул пятнистую, серо-коричневую дверцу бронетранспортёра и проигнорировав ступеньку, молодцевато спрыгнул на чисто выметенную, мощёную жёлтым камнем дорожку. Сорокалетний Генрих фон Бравен пребывал в прекрасной физической форме и замечательном настроении. От природы худощавый и высокий австриец обладал, как и подобает арийцу, нордическим складом психики и отменным здоровьем. Подполковника порадовало добротно выстроенное краснокирпичное здание.
  
   "Это и есть главный корпус самой больницы" - догадался фон Бравен.
  
  Неведомый архитектор начала прошлого века был настоящим арийским профессионалом. Элементы готики он сочетал с тогдашним модерном. Получилось нечто симпатичное, смахивающее на резиденцию какого-нибудь курфюрста. Три этажа, стрельчатые окна, высокие, стройные, словно фрейлины, башенки с бойницами. Само здание, длинное как змея, терялось где-то в зелени деревьев.
  
  "Идеальное место для штаба и большой казармы" - удовлетворённо, полной грудью вздохнул австриец. - "Тысячу раз был прав фюрер, когда говорил:
  
  "Настоящее безумие, это тратить ресурсы государства на содержание безнадёжных душевнобольных, несчастных паразитов бесполезных для общества".
  
  После своего перевода из Польши на Украину Генрих имел аудиенцию с рейхскомиссаром Эрихом Кохом. От этой встречи у штурмбанфюрера остались самые неприятные впечатления. Толстый низенький плебей Кох выказал полное отсутствие воспитания и уважения к стоящему перед ним навытяжку офицеру и дворянину. Кох ненавидел родовитых военных, а потому, исходя лишь из одного непреодолимого желания напакостить очередному дворянчику, принялся настаивать на переводе личного состава батальона фон Бравена на восточный фронт. В распоряжение Генриха, вместо трёхсот пятидесяти отборных немецких солдат, он попытался всучить грязную славянскую банду, две тысячи полицейских-украинцев из Галиции. Ему, герою французской компании, предлагалось принять под командование шваль, толпу неполноценных унтерменьшей. Штурмбанфюреру, чтобы избежать такого позора, пришлось обратиться за содействием к самому Розенбергу, благо, в это самое время тот находился на Украине с инспекцией. Рейхсляйтер пошёл навстречу любимцу фюрера, а Кох не посмел возразить главному идеологу НСДАП. Тем не менее, злобу на строптивца фон Бравена могущественный толстяк затаил.
  
  В окружении шести офицеров, командиров трёх рот и их заместителей Бравен вошёл в просторный холл главного входа больницы. Перед этим солдаты тщательно обыскали здание, но никого и ничего подозрительного не обнаружили. Оставшийся медперсонал, не успевший или не пожелавший эвакуироваться со спешно отступавшими русскими, солдаты заперли в столовой. Пациентов же оставили в их палатах. Как выразился первый среди офицеров батальона чёрный юморист гауптштурмфюрер Миних:
   "Дожидаться выезда на пикник".
  
  Генрих недолюбливал Миниха. По его глубокому убеждению грязная и неприятная, но необходимая для будущего Рейха работа, которой он руководил, не подлежала легкомысленному вышучиванию. Напротив, всякий неглупый офицер был просто обязан относиться к генеральной зачистке их общего немецкого жизненного пространства с подобающим уважением. Так должно было быть, но так не было. Большинство офицеров Вермахта при общении с ним выказывали едва прикрытое благоразумной маской холодной вежливости презрение. В их глазах фон Бравен не раз замечал плохо скрываемую брезгливость, словно они вынуждено общались с дурно пахнущим золотарём.
   И это при том, что он был единственным родовитым командиром, да и просто офицером с дворянской приставкой фон в списках личных составов воинских спецчастей. Таких же, подобных 'Gespenst', команд и батальонов, занимающихся 'генеральной уборкой' на вновь присоединённых к рейху территориях. Барон Генрих фон Бравен сам проявил инициативу, сам вызвался принять командование над своим действующим подразделением, работающим как часы, 'Призраком'. Более того, он сам и придумал это его нынешнее наименование, 'Gespenst'. И уж конечно Генрих не был трусом. Фон Бравен не раз выказывал свою воинскую доблесть, как во Франции, так и в Польше. Война с большевистской Россией явно шла к победному концу. На фронте прекрасно могли обойтись и без его, фон Бравена помощи. Кто-то должен был начинать грязную работу в тылу. Во первых, Генрих фон Бравен всегда был и остаётся верным солдатом фюрера, вдохновенным идейным бойцом Партии и уже во вторых, или даже в третьих, он 'голубой' барон с весьма условным и безнадёжно устаревшим дворянским кодексом чести.
  
   О-о! Никто не знает какой катарсис, какой подъём арийского духа переживает всё естество Генриха, когда он лично, да-да, именно лично, принимает участие в ликвидации очередной порции недочеловеков. И пусть сейчас все бывшие друзья с надменными лицами отвернулись от него. Придёт время, и они поймут! Все они примут и оценят его идейный, его истинно-арийский порыв!
  
  
***
  
  Для начала штурмбанфюрер со свитой проследовал в столовую, чтобы взглянуть на медперсонал. Доктора, медбратья и санитары объекта "Клиника", в отличие от своих пациентов, обязательной ликвидации не подлежали. Впрочем, такие вопросы отдавались командиру"Gespenst" на личное усмотрение. Возглавлял перепуганную группу лекарей-мозгоправов высокий сутулый мужчина в возрасте, типичный профессор с академической бородкой и в пенсне. Ординарец Фон Бравена услужливо подал командиру тонкую папку, досье на медперсонал клиники.
  
  "А профессор-то у нас с душком, - едва прочитав первый лист, заключил Генрих. - Вацлав Сташевич, пятьдесят семь лет - образованный "пшек", зав кафедрой психиатрии Львовского Университета, а по совместительству ещё и директор этой живописной психиатрической клиники. С эти всё ясно, польская профессура по приказу доброго знакомого Генриха рейхсляйтера Розенберга подлежала первоочерёдной ликвидации, наряду с евреями. Фон Бравен взглянул на следующее досье. С фотографии смотрела светловолосая красавица. Главный врач Ванда Сташевич, тридцать два года, молодая жена директора клиники. Генрих поднял голову. Женщина с фотографии стояла рядом с профессором. Вживую она оказалась ещё лучше. Высокая, стройная, совершенно прелестная польская пани. Белоснежный халат только подчёркивал её слепящую красоту. Такая фемина с юных лет привыкла к мужскому поклонению. Большие серые глаза смотрели на него, хозяина её жизни и смерти бестрепетно и даже с наглым вызовом.
  
  "Чёртова полька с её чёртовым польским гонором" - с некоторым раздражением отметил Генрих. - Ну что же, как говорит всё то же остроумец Миних, " Гонор у мёртвых пшеков проходит на удивление быстро".
  
   Командир искоса взглянул на стоящую поодаль группу молодых офицеров. Все, как один, таращились на златовласую красавицу с плохо скрываемым вожделением.
  
  "Ненасытные кобели! - добродушно усмехнулся про себя Генрих. - Похоже, мои парни собираются сегодня же вечером сбить спесь с этой пани ..."
  
  Оставшийся персонал, нескольких медбратьев и санитаров-украинцев Фон Бравен велел отпустить восвояси до начала операции. Подполковник лишней крови не жаждал, ответственному и добросовестному исполнителю важной работы претили любые излишества. Ординарец доложил, что им не придётся долго искать по окрестностям место для ликвидации двухсот душевнобольных. В полутора километрах, позади главных корпусов клиники, солдаты уже нашли весьма удобное место, сухую песчаную балку. Балку пересекает глубокий овраг с крутыми откосами. Этот овраг смахивает на оборонительный ров замка какого-нибудь средневекового феодала. После антропологической зачистки, чтобы присыпать трупы, отделению сапёров останется лишь взорвать высокие насыпи этого рва.
  
  Ровно в шестнадцать тридцать солдаты, орудуя прикладами винтовок и дулами автоматов, погнали воющую и ноющую толпу безумцев через дубовую рощу к песчаному оврагу. Впереди, словно возглавляя своих пациентов, с подчёркнутым достоинством шествовал бледный как смерть, профессор Сташевич.
  
  "А этот поляк неплохо держится! Даром, что шпак!" - с невольным уважением констатировал фон Бравен.
  
  Австриец всегда лично присутствовал на окончательных стадиях зачисток. Не то, чтобы этого требовал какой-то особый регламент. Нет. Просто для Генриха это было делом чести, не чураться самой грязной части работы. Но главное, чего старался не афишировать фон Бравен, это необычайное эмоциональное и физиологическое возбуждение, вплоть до спонтанной эрекции, посещавшее его во время массовых утилизаций человеческого мусора. Генрих прощал себе эту маленькую слабость, ведь и он человек. Высокий и стройный, в идеально-пригнанном по фигуре чёрном мундире СС стоял он на краю песчаного оврага. Как всегда в позе, позаимствованной у фюрера, руки в чёрных перчатках, сомкнутые в замок прикрывают пах.
  
  Всё было кончено до наступления темноты. Отгрохотали пулемёты, отгремели один за другим шесть тротиловых взрывов. С чувством приятной усталости и сознанием исполненного долга Генрих отправился на покой в свою комнату. Ещё вчера это была спальня директора клиники Сташевича и его супруги. Но едва австриец блаженно вытянулся на белоснежных, накрахмаленных простынях, как до его слуха донёсся сдавленный женский крик. Звук доносился откуда-то сверху, чуть ли с крыши больничного здания.
  
  "Похоже, пани Ванде не угодил кто-то из моих офицеров", - стараясь быть здраво циничным, подумал Фон Бравен. - " Что поделать, молодым мужчинам необходимо иногда расслабляться, особенно при нашей изнурительной, вредной для психики работе".
  
  Генриху была омерзительна сама мысль о насилии над женщиной. Но, во-первых, славянская самка не женщина, а во-вторых, жизнь диктует своё, и на то и дана мужчине железная воля, чтобы подавлять в себе атавистические ростки жалости и сострадания, слюнявое интеллигентское сочувствие к ближнему. Безусловное право на жизнь имеет лишь истинный ариец. Яркий пример тому он сам, оберштурмбанфюрер фон Бравен. Приструнив свою невольную слабость, Генрих совершенно успокоился и вскоре сладко уснул.
  Здоровяка австрийца разбудили совершенно незнакомые прежде ощущения, внезапно навалившееся удушье и резкая боль в груди. Он резко сел на кровати, поставив на холодный каменный пол босые ступни. Генрих пощелкал выключателем ночника, электричества не было. В комнате царила непроглядная смолистая, словно чёрная нефть, тьма.
  
  За окном вышла из-за плотных облаков Луна. Спальня наполнилась мягким призрачно-голубым светом. То, что увидел Генрих, не просто напугало его.
  
   "Это" до краев затопило его душу диким первобытным ужасом.
  
  Посреди комнаты стояла, как будто смутно знакомая, но истерзанная до неузнаваемости женщина. Лицо сплошной кровоподтёк, разбито сильным прямым ударом гневной мужской руки. Тело женщины едва прикрывают остатки изодранного в клочья, заляпанного кровью, похоже, медицинского халата. Наружу торчит большая белая грудь с крупным тёмным соском, вокруг которого багровеет след от укуса. Плоский живот в ссадинах и синяках. Стройные ноги исчерчены полосками запёкшейся крови. Над тёмным треугольником волос на лобке длинные глубокие царапины, работа когтей неведомого зверя.
  
  Женщина делает несколько медленных шагов вперёд, по направлению к кровати на которой сидит парализованный ужасом Генрих. На полу остаются узкие, кровавые отпечатки босых ступней.
  Серебристым колокольчиком прозвенел в гулкой тишине нежный женский смех. Родной, до острой боли в груди родной голос.
  
  -Хенке, мальчик! Иди к мамочке, малыш Хенке!- услышал фон Бравен своё давно позабытое младенческое имя.
  
  Этот голос, Генрих никогда бы не перепутал ни с каким другим. Не может человек забыть голос матери, особенно когда мать умирает, а человеку всего лишь шесть лет от роду.
  
  
   1) "Gespenst" (нем.)- призрак
   2) Штурмбанфюрер - офицерское звание в СС соответствовало майору Вермахта
   3) Гауптштурмфюрер - офицерское звание в СС, соответствовало гауптману (капитану) Вермахта
  
  
  
  
  
Инцидент
  
  
  
Архивные материалы информационной службы НСДАП, СС и СД
  Отчёты сводной группы дознавателей Тайной полевой полиции (Geheim Feldpolizei), а также следователей Гестапо, CC и СД:
  
  
"Vorfal in der "Klinik"
  
  
("Инцидент на объекте "Клиника")
  
  
строго секретно - уровень третий
  
  
Показания главных свидетелей по делу
  
  
I
  
Личные показания обершарфюрера СС Гюнтера Кленски
  
  
27.08.1941 15 часов33 минуты.
  
  Я, Гюнтер Фриц Кленски, обершарфюрер первой роты в составе отдельного моторизованного батальона СС "Gespenst", находящейся до сего момента под командованием штурмбанфюрера СС Генриха фон Бравена, докладываю. После проведённой нашим подразделением акции по зачистке объекта от нежелательных элементов, я в ночь на 13.06.1942-года осуществлял руководство патрульно-караульной службой на территории занятого нашим подразделением объекта "Klinik".
  
  По приказу, допрашивающего меня в данный момент господина следователя, я обершарфюрер СС Гюнтер Фриц Кленски приступаю к изложению происшедших в ту ночь чрезвычайных обстоятельств в устной, вольной форме.
  
  
Машинописная (устно-дословная) форма протокола допроса
  
  "Я, господин следователь, до сей поры ни в какую чертовщину не верил. Так не верил бы дальше, если бы своими глазами всякого этакого не увидал. В той треклятой "Клинике" не иначе самые бешеные бесы обосновались. Тринадцатого августа этого года, в пятницу, в двадцать два семнадцать, закончили мы операцию по ликвидации тамошних психов и через четверть часа вернулись в расположение объекта для ночёвки. Вы не сомневайтесь, господин следователь. Наши парни все опытные, работают по принципу: "Хорошо прожёванное почти переварено". Я после экзекуции сам проверял, психи эти, за редким исключением, все, как один, мертвее мёртвых были. Ну, штук семь недобитков я лично упокоил. Последним тамошний главный мозгоправ был, полячишка очкастый. Живучий пшек оказался, у него пол макушки очередью из МГ снесло, а он всё своими длинными ногами сучит, будто на велосипеде педали крутит. Смешно право, вы бы видели! Ну вот! Вернулись мы на ночёвку. Благо кроватей полно в больничных палатах. В подсобках даже чистые матрасы и простыни нашлись. Что ещё нужно солдату? Красота! Парни поужинали. Я лично проследил, чтобы каждый взвод по пол литра честно заслуженного спирта получил. После караул проверил, ну и сам спать наладился. А в два часа ночи будит меня Вольдемар, мой заместитель, шарфюрер Шнитке. Мы с ним земляки, баварцы из одного села. Кельхайм, неподалёку от Регенсбурга. Может вы слышали, а господин следователь? Ох и масло у нас сбивают, душистое, пальчики оближешь, лучшее в Баварии!
  Так точно, господин следователь! Я воль! Прошу прощения, что отвлёкся!
  Ну вот, будит меня Шнитке и говорит:
  
  "Так, мол, и так, Гюнт. Прими меры! Солдаты из второго взвода безобразничают. Нашли где-то в больнице ещё медицинского спирта и упились до невменяемости. А после и того хуже, притащили откуда-то полудохлую бабу и в данный конкретный момент с нею в конюшне развлекаются. Непорядок! Не по уставу! Заразятся всем взводом какой-нибудь гадостью, а нам потом отвечай! Я спросонья разозлился на Шнитке, нашёл из-за чего будить, профессор чёртов, очкарик университетский, но деваться некуда. Оделся, да и пошёл наводить порядок в подразделении.
  
  Подхожу к сараю, а оттуда пьяное ржание. Весело лошакам! Ну, думаю, сейчас задам вам перцу! Зашёл внутрь. Солдаты меня увидели, вскочили, кто сидел, оправились, построились. Знают, я церемониться не буду. И только один ничего не видит и не слышит. Разложил парень бабу на соломе, залез сверху, да и пашет, как глухой вол. Ну, я его болезного стеком по голому заду и огрел. Привёл, значит, в чувство. Через минуту стоял он передо мной, как огурец, по форме и на вытяжку. А баба эта так и лежит себе молчком в соломе. На животе лежит, лицом вниз. Какая-то рваная тряпка ещё на ней, до шеи задранная, медицинский халат похоже. Со спины то баба эта вся из себя молодая и ладная. Любопытно мне стало, я и приказал её на спину перевернуть. А там! Зрелище то ещё! Нас-то "призраков", ничем таким не удивишь, оно и понятно при нашей работе. Но тут, труп же истерзанный! Я проверил, она холодная! Ведь если кто узнает, что "призраки" мёртвых баб насилуют, позора не оберёшься! Стыд на весь Рейх! Дойдёт до самого господина оберштурмбанфюрера, тогда уж никому несдобровать! Ну, выдал я, конечно, этим труположцам по первое число! Молчать приказал, как рыбам. Признаюсь, господин следователь, я всего лишь хотел, сохранит честь батальона. А замкомвзвода оправдывается, мол, баба эта, она в начале дела ещё живая была, стонала даже. Она полька, Ванда, если не ошибаюсь. Врачиха по психам, жена того самого поляка очкастого, которого я парой часов раньше в овраге успокоил. Ну, я вам уже рассказывал, господин следователь про того, ха-ха, велосипедиста без макушки. Ох, простите, господин следователь, это у меня нервы ещё шалят. Ну, после того...
  
  Её, полячку эту, дескать, в башенке, выше третьего этажа господа офицеры первыми приходовать начали. А как закончили, выползла она на крышу и оттуда вниз головой. Да угодила на кучу старых, выброшенных из окон матрасов, потому до смерти не расшиблась. Тут-то её солдаты и подобрали...
  
  Короче говоря приказал я эту польскую семейку, хе-хе, воссоединить. Труп Ванды унести к её мужу, в овраг, да прикопать там, как следует, чтобы никакой антисанитарии. Солдатам с утра добрую разборку, нарядов и гауптвахт пообещал. После отправился досыпать, господин следователь. Проснулся, когда под утро пальба началась. Я вначале подумал, что это партизаны напали, или десант русских диверсантов высадился. Выскочил наружу - а там такой страх! У главного входа стоит и глядит на меня в упор, упокоенный мной поляк, профессор, муж этой самой, затраханной нашими парнями Ванды. Стоит , господин следователь, этот чёртов пшек, весь землёй перепачканный, и смотрит, а у самого мало, что полголовы нет, так ещё и в переносице дырка от моей пули...
  
  
II
  
  
Личные показания шарфюрера СС Вольдемара Шнитке
  
  
Машинописная (устно-дословная) форма протокола допроса
  
  Если позволите, господин следователь, я компактно изложу своё видение происшедшего в ту ночь. Так точно, господин следователь, очень компактно. Дело в том, что я был призван на фронт с четвёртого курса химико-биологического факультета Мюнхенского Университета. Так вот, я полагаю, что иначе чем массовым кратковременным психическим расстройством всё происходившее в ту ночь объяснить невозможно. Причина произошедшего, редчайшее, случайное сочетание двух и более факторов. На этот счёт у меня имеется следующая гипотеза. После окончания операции по ликвидации группы неполноценных элементов на этом месте работали сапёры. Им было произведено шесть подрывов тротиловых зарядов средней мощности. Я предполагаю... Так точно, господин следователь, всего лишь предполагаю, что был случайно разгерметизирован некий природный резервуар с неизвестным газом, скорее всего органического происхождения. На месте утечки газа в течение пары часов образовалось ядовитое облако. Сначала погода была практически безветренной, но впоследствии это облако было отнесено усилившимся ветром в расположение нашего подразделения. Личный состав батальона попросту отравился этими газами. Мы на нашем химико-биологическом факультете как раз экспериментировали с подобными веществами. Не буду вдаваться в подробности, но имеется ряд неких сложно-органических газообразных соединений, которые способно вызвать у человека, а при достаточной концентрации и у группы лиц, кратковременное, но весьма острое психическое расстройство. Причём, как в нашем случае, с яркими зрительными и слуховыми галлюцинациями. Симптомы очень похожи на те, что возникают у алкоголиков в момент острой фазы делириума, "белой горячки".
  
  Никак нет, господин следователь. Солдаты не перепились. Так точно, виноват, господин следователь. Пьяные присутствовали, но смею доложить, делириум возникает исключительно у лиц, чья психика ослаблена регулярным, как правило, многомесячным употреблением спиртного. Причём только у трезвых, не ранее, чем на третьи сутки после прекращения принятия ими алкоголя.
  Так точно! Я продолжаю, господин следователь. На момент начала инцидента я исполнял обязанности начальника караула. В три часа пятнадцать минут после полуночи всё и началось. Вначале я и мои караульные ощутили гул в ушах, а затем вибрацию почвы под ногами. Мне было изначально известно, что наше подразделение находится в сейсмоопасной зоне, а потому я расценил происходящее, как начало землетрясения. Я приказал немедленно объявить тревогу, чтобы вывести людей из здания. Большая часть личного состава уже строилась на плацу у главного входа. До начала рассвета оставалось примерно полчаса, было совершенно темно. Электричества не было, вышла из-за облаков луна, вот и всё освещение. Подземная вибрация практически прекратилась. Но в этот же момент из-за главного корпуса клиники показалось зарево пожара. Создавалось полное впечатление, что внезапно вспыхнула дубовая роща в низкой лощине за клиникой. Однако запаха гари совершенно не чувствовалось. Я с группой солдат бросился через арку на другую сторону корпуса, проверить, что же происходит. А там! Видимо, в этот момент предположительное облако ядовитого газа, как раз достигло нашего расположения. Это газовое облако, я полагаю, и вызвало массовые галлюцинации среди солдат. Да, господин следователь, я не был исключением. Эти видения были ужасающими. В синем свете Луны к нам медленно приближалась толпа истерзанных пулями покойников. Эти люди были окончательно и бесповоротно мертвы уже более четырёх часов. Возглавлял этот грязно-кровавый парад бывший главврач клиники, кажется Сташевич. Наши солдаты не паникёры, но при этих обстоятельствах никто бы не выдержал, поверьте, господин следователь. Началась паника, беспорядочная стрельба... Пули не причиняли мертвецам вреда, но это как раз понятно, галлюцинацию убить нельзя... Правда, это я сейчас такой умный, в тот момент ни у меня, ни у кого из наших, мозг, как следует, не функционировал. Были одни голые эмоции, первая из которых, ужас...
  
  Как я узнал позднее у многих солдат, кроме зрительных, наблюдались и слуховые галлюцинации. В частности они слышали голоса своих умерших родственников. Голоса исходили от восставших покойников, но что характерно, мертвецы при этом ртов не открывали. Агрессии "ожившие кадавры" тоже не проявляли. Более того, выказывали чрезмерное дружелюбие. Представьте, господин следователь, окровавленный, изрешечённый пулями мертвец стремиться заключить вас в объятия. Согласитесь, в этом ... мало приятного... Солдаты пытались отбиваться, но покойники упорно продолжали их преследовать. Разумеется, такие моменты только усиливали панику среди личного состава. Всё прекратилось с первыми лучами рассвета. Словно в страшной сказке из книжки братьев Гримм. Таким, наверное, было специфическое воздействие этого неведомого газа. Наши здоровенные парни упали на землю без чувств. Все разом, словно какие-нибудь гимназистки от солнечного удара на летней экскурсии. Мы находились без сознания не менее четверти часа. Когда же пришли в себя, то обнаружили своих стонущих раненых и ещё, к несчастью, нескольких убитых. Все жертвы паники и галлюцинаторного безумия. К особому несчастью погибли все офицеры подразделения. Трое застрелилось, а ещё двое выбросились с высоты четвёртого этажа, из окна башни, которая располагается прямо над центральным входом в клинику. Все господа офицеры, как ни странно, были без одежды. В смысле совершенно нагими, господин следователь. Да-да, вы правы! Гауптштурмфюрер Миних действительно выжил, но смею заметить, лучше бы он тоже погиб! Мы нашли его совершенно невменяемым. Во флигеле той самой башенки. Там где хранились старые матрасы. Миних лежал совершенно голый в углу, перепачканный собственными испражнениями. Несчастный плакал, пускал пузыри и звал маму...Что же касается штурмбанфюрера фон Бравена, то он попросту исчез. Куда подевался наш командир? Сплошные загадки! Да, ещё одно! Каменный пол в его комнате был весь испещрён засохшими кровавыми следами, то ли женщины, то ли ребёнка.
  Так точно, господин следователь! Место захоронения трупов в той сухой песчаной балке, в дубовой роще позади корпусов клиники мы проверили первым делом. Всё, вернее все там были на месте. Никаких новых следов. Как мы оставили это место, так и нашли, без изменений.
  
  
  
III
  
  
Личные показания Андрея Звана, десять лет, местного уроженца, бывшего разнорабочего на объекте "Klinik"
  
  
Машинописная (устно-дословная) форма протокола допроса
  
  
Листы с показаниями отсутствуют
  
  
Показания изъяты по личному распоряжению рейхскомиссара Украины Эриха Коха
  
  
Резолюция от 01.01. 1942-го года:
  
  Непрофессионализм и идейная незрелость некоторых следователей СД просто потрясает. Присовокупить в важнейшем и сложнейшем деле в качестве показаний бредни какого-то детёныша из неполноценных славян! Это ли не верх идиотизма! Следователю СД гауптштурмфюреру Отто Грецки рекомендую поставить на вид, а в случае повторения подобных непростительных ошибок отправить ротным командиром на Восточный фронт! К свиньям собачим!!!
  
   Эрих Кох
  
  Резолюция от 21. 02. 1942-го года:
  
  По вышеуказанному адресу может отправиться сам господин рейхскомиссар Украины, если только не прекратить глупо вмешиваться в неподконтрольные ему дела и заботы аппарата СС и СД.
  
  Начальник штаба информационной службы НСДАП
  
  Мартин Борман
  
  
   3) Обершарфюрер - воинское звание в войсках СС, примерно соответствовало званию старшего фельдфебеля в Вермахте.
  
   4) МГ - Maschinengewehr 34 -немецкий общевойсковой пулемёт времён второй мировой
  
   5) "призраки" - самоназвание личного состава батальона 'Gespenst' - "Призрак"
  
  
  
  
  
  

Часть первая

  
  
"Клиника"
  
  

Глава 1

  
  
  
"Генрих"
  
  
Посмертье
  
  
генрих []
  
  Генрих впервые в жизни мучается тяжким кошмарным сном. Да ещё таким, невероятно ярким и реалистичным. Сначала мёртвая, ужасно истерзанная полячка в его комнате. Исходящий от ожившего трупа голос давно покойной матушки. Теперь, в продолжение чёртова сновидения, странные сомнамбулические блуждания по тёмному, сырому, холодному и безлиственному лесу.
   Что ищет он в ночном лесу? Как попал сюда? И почему, дьявол всех раздери, ему так зябко? Где его мундир? Когда и почему он напялил на себя эту отвратительную хламиду, серый, грубо заплатанный больничный халат? О, вот кажется в отдалении, в низине за лесом он видит горящие костры! Множество, манящих обещанием тепла, пламенеющих алым цветом огней! Каким образом они в таком количестве уместились в небольшой песчаной балке? Как там называлось это место?
  Кажется, "Окнеф лёк".
  
  Австриец напрягает зрение, возле костров он с трудом различает какие то серые тени. Надо подкрасться незаметно, а вдруг это партизаны?
  Генрих на голой заднице, (под халатом он совершенно наг) стараясь не шуметь, съезжает по песчаному склону в узкую балку, сухой лесной лог. По-пластунски осторожно ползёт к горящим кострам, остро желанному теплу.
  
  - O, mutter! Nimm mich weg, liebe mutter! - доносится до ушей фон Бравена родная речь.
  
  -"Ну, слава Богу! Свои!" - облегчённо вздыхает он и встаёт. Во сне или наяву, но среди своих ребят всегда легче, спокойнее. Выпрямившись во весь рост, австриец машинально отряхивает от песка свой убогий больничный халат. Оставляя на песке следы босых ног, он из последних сил бежит ближайшему костру.
  
  Да! Слава Богу! Это его парни! Его офицеры! Тесным кружком, протягивая руки к алому пламени, сидят они вокруг маленького костерка. На внезапно появившегося командира не обращают никакого внимания. Генриха колотит от холода. Он протискивается между командиром первой роты Шнитке, его заместителем Граббе, и тоже протягивает руки к огню. Боже, до чего хилое пламя! Чтобы поймать хотя бы крохи тепла, надо сунуть руки в глубину, в сердцевину огня! Туда, в самое нутро, где медленно шевелятся багровые языки.
  
  Немного придя в себя, Генрих переводит взгляд на боевых товарищей. Чёртов кошмарный сон, окатывает его новой, ледяной волной ужаса. У Шнитке в виске пулевое отверстие, полоска засохшей крови теряется где-то под подбородком. У Граббе нет части макушки, она тоже вынесена пулей. Такое частенько случается, когда стреляешь себе в рот...
   Три остальных офицера выглядят не лучше, размозжённые, словно при падении с высоты черепа, вдавленные носы, разбитые в кровь лица. И все! Все до одного одеты в затасканные до дыр больничные халаты. Прямо на
  голое тело. Генрих пытается что-то сказать, хватает Шнитке за руку. Ледяная, холодная рука трупа!
  - O, mutter! - вновь слышит у себя за спиной Генрих.
  
  Австриец лихорадочно оглядывается. Это Миних! Батальонный весельчак! Чёртов идиот наг, словно новорождённый младенец. На нём нет даже долбанного больничного халата. Немалое мужское достоинство ротного покачивается чуть ли не у самых глаз Генриха. Гениталии Миниха перепачканы чёрной кровью. С чувством непередаваемого омерзения Генрих отворачивается к костру.
  
   "Бедная моя матушка!" - возникает в его голове странная неожиданная мысль. Сердце, впервые за долгие годы, прошедшие со дня смерти его матери, сжимается болью потери. И ещё, нечто совершенно неизведанное. Генрих чувствует сострадание... Но к кому?
  
  Сквозь ветхую ткань халата фон Бравен ощущает сверлящий спину взгляд. По коже, словно забегали огромные муравьи. Миних? Опять этот безумец! Надо прогнать назойливого кретина! Генрих резко оборачивается.
  
  В нескольких метрах от него стоит огромная волчица. Седая, матёрая, с отвисшими сосками кормящей матери.
  
  "Она людоед!" - С новой, накатившей, накрывшей с головой волной ужаса, непонятно почему умозаключает Генрих.
  
  В глазах зверя пляшет багрянец костра.
  
  - Успокойся, палач! - звучит в голове Генриха волчий голос. - Я не ем падали!
  
  - Я! Мы не...- пытается возражать австриец.
  
   - Твой путь не окончен, - не размыкая мощных челюстей, продолжает волчица.
  
  - Почему? - глупо, неизвестно чему удивляется австриец.
  
  - За тебя молится чистая душа. Следуй за мной, палач. Я укажу тебе дорогу!
  
  Позади волчицы, на отдалении, один за другим вспыхивают прямо на белесом кварцевом песке языки призрачного, оранжево-синего пламени. Они образуют прямую, как стрела, узкую огненную дорожку.
  
  "Словно посадочная полоса для самолёта" - вяло констатирует Генрих.
  
  Дорожка из мерцающих огней поднимается вверх по песчаному склону и теряется меж теней, стволов и переплетений голых сучьев этого проклятого сумрачного леса.
  
  
  
   6) O, mutter! Nimm mich weg, liebe mutter(нем) - О, мама! Забери меня отсюда милая мама!
  
  
  

Глава 2

  
  
"Гоша"
  
  
псих []
  
  В Дом инвалидов " Огнев лог" Гошу привезли после смерти матери. Мать умерла, но Гоша не понимал этого. Не мог понять, потому что в свои тридцать лет имел развитие трёхлетнего малыша. Вообще-то по паспорту он был Георгием Вадимовичем. Папа Вадим один раз увидел сына в черновицком роддоме и больше свою мужскую, ранимую психику травмировать не пожелал. Мама Света тянула сына-инвалида одна. Дама она была весьма привлекательная, да только далеко не каждый мужчина отважиться каждый божий день любоваться на слюнявого и мычащего пасынка. От родителей достался Светлане небольшой, но светлый и крепкий прадедовский дом, да плюс ещё огородик, да кусты красной и чёрной смородины. Прожить было можно, даже с крохотной зарплатой продавщицы местного поселкового магазинчика. Тем более что на такой должности, без всякого воровства, а просто умеючи, всегда можно было обеспечить семью хорошими продуктами и вещами. Света сразу не отказалась от сына, а позже уже не могла себе и представить что такое возможно. К таким детям, у одиноких матерей часто возникает отчаянная, граничащая с манией, патологическая привязанность. Светлана жила для сына, баловала его, как могла, кормила, одевала и обувала не хуже других. Чужие, здоровые дети вызывали у мамы Светы страх и раздражение, ведь они могли обидеть беззащитного Гошу. Соседи относились к этой маленькой семье с привычной брезгливой жалостью и особой роскошью общения не дарили. В заботах о сыне прошли-промелькнули молодые годы Светланы. Она гнала от себя пустые и опасные мысли об одиночестве, болезни или смерти, справедливо полагая, что не стоит изводить себя тем, чего человек изменить не в силах. Бог не послал этой женщине долгой болезни и мучительных дум о беспросветном одиноком будущем сына в жуткой казённой лечебнице. Мама Света умерла ранней весной от какой-то редкой, особо изощрённой формы гриппа. Вирус поначалу притворился обычной сильной простудой, а через четыре дня взял да и убил женщину, словно одержимый, бессмысленный маньяк.
  
  Сердобольные соседки не могли сдержать слёз, когда великовозрастного слюнявого Гошу увозили из родного дома в холодную жуть новой жизни. В жизнь без любящей матери.
  Санаторий "Огнев лог" никаким санаторием, конечно, не был. Хотя и располагался он среди живописных зелёных лесов, но по факту являл собой обычную провинциальную психушку. Дом инвалидов, спрятанный в одном из поистине медвежьих дальних углов южной Украины. В правом крыле старинного краснокирпичного здания жили-поживали разновозрастные, без ног или рук, но вполне обычные, относительно неслабые на голову обитатели. Медперсонал, для краткости, называл их "праваками". В левом ютились парализованные, а так же умственно-отсталые, неспособные к нормальному самообслуживанию больные. Эти бедолаги носили забавное, отдающее политикой и чёрным юмором, хлёсткое наименование - "леваки".
  
  Толстый, плохо выбритый медбрат в застиранной униформе, бледно-зелёных штанах и куртке, принимал Георгия в приёмном покое. Сумка с вещами вновь прибывшего была вывернута на стол и подвергнута тщательной ревизии. Вещи у Гоши были добротные, незаношенные, а порой и вовсе импортные. У небритого медбрата загорелись задорной жадностью, заплывшие от перманентных возлияний глаза. Он принялся ловко прикидывать на себя вещи нового пациента, - то свитер, то почти новые джинсы и возбуждённо при этом приговаривать:
  
  - Опаньки, да попаньки! А ведь это зараз уси мои наикращи размерчики , а братанок?
  
  Безучастный и мокрогубый братанок, почувствовав, что обращаются к нему, вскочил с привинченной к полу табуретки, вытянул руки в сторону полутёмного коридора и радостно замычал:
  
  - Ма-а-ма Щвета! Там ма-а-ма Щвета!
  
  По-медвежьи, неуклюже переваливаясь с ноги на ногу, он побежал вперёд. Медбрат, отбросив вещи на стол, поспешил за ним. Гоша распахнул ближайшую дверь и ввалился в помещение. Комната была ярко освещена и так затуманена желтоватым папиросным дымом, что хоть топор вешай. Трое разновозрастных санитаров восседали за столом, покрытым вытертой больничной клеёнкой. На столе красовался нормальный мужицкий набор. Пролетарский натюрморт: три стакана, бутылки с пивом, початая поллитровка, грубо порезанные куски колбасы и чёрного хлеба. В руках мужчины держали игральные карты с засаленными голыми девками.
  
  - Де ма-а-ма Щвета? Де? - запыхавшись от бега, заблажил слабоумный.
  
  - О тож! Нарисовался, хрен сотрёшь! - отреагировал тощий, жилистый санитар в несвежей майке.
  Руки и плечи жилистого были сплошь расписаны синими, тюремными наколками. Расписной, щурясь от лезущего в глаза едкого дыма, перекатил из одного угла рта в другой характерно сплющенную беломорину и смачно шлёпнул на стол игральную карту с пышнозадой Коломбиной.
  
  - Вот те и мама Щвета! - осклабился бывший зека прочифиренными, чёрными зубами.
  Гоша услышал эти слова и, как мог, отреагировал на них. Он принялся метаться по комнате в поисках матери. Толкнул стол, опрокинул бутылки. Пиво-водочная лужица мгновенно растеклась и мерзко намочила колоду карт со срамными девицами.
  
  - Батон! - взревел молодой, лет тридцати санитар, обращаясь к растерявшемуся медбрату. Его тонкогубое, носатое лицо побелело от праведного гнева. - Какого хера ты сюда с этим грёбаным леваком припёрся? - продолжил он, неврастенично брызжа слюной - Всю игру похерил, мудила грешный!
  
  Смущённый Батон схватил Гошу за рукав куртки и попытался вывести его из комнаты. Но, не тут то было. Инвалид слегка оттолкнул мордатого медбрата и тот с лёгкостью балерины отлетел к противоположной стене. Гоша был преисполнен решимости найти маму Свету, причём здесь и сейчас. Он замычал, грузно опустился на колени и полез под стол. Компания санитаров отреагировала профессионально. Жилистый подскочил к инвалиду и нанёс ему сомкнутыми в замок руками парализующий болевой удар по почкам. Младший медперсонал санатория несколько минут со знанием дела бил ногами скорчившегося от боли и мычащего Гошу.
  
  - Хорош, братва! - наконец объявил расписной санитар в майке - ещё прижмурится чёрт слюнявый.
  
  - Ну-ка, ну-ка, что это там у нас? - заинтересованно потянулся к Гошиной шее третий, высокий и костлявый санитар. Он поколдовал руками и вытащил на свет золотую цепочку с крестиком. Костлявый удовлетворённо крякнул и собрался, было, опустить добычу в нагрудный карман, но расписной ухватил его за локоть. Он, словно, нажал там на какую- то хитрую кнопку. Костлявый ойкнул от боли и выпустил крестик прямо в подставленную, раскрытую ладонь жилистого.
   - Не по чину берёшь, Кадаврик, - злобно прошипел расписной прямо в волосатое ухо костлявого. - Кузя, - обратился он к молодому санитару - возьмёшь в процедурной капроновую нитку и повесишь крест леваку в обратку, на шею. Если пропадёт, спрошу по полной. Крест ему мамка на шею вешала, а это святое. Ну, а это "рыжьё" - он покрутил на пальце цепочку - без проблем на кон ляжет.
  
  Как скажешь, Хабар! Твоё слово закон! - угодливо заглянув в глаза расписному проблеял узкогрудый длинноносый Кузя. И, тут же, не откладывая дела, суетливо выбежал за дверь, искать капроновую леску.
  
  
  
***
  Гоша очнулся в тёмной палате. Он лежал, переодетый в больничную серую пижаму, на голом, воняющем дезинфекцией матрасе. Гоше хотелось в туалет, он попытался приподняться и сесть на койке, но не сумел. Распятый, привязанный за руки и ноги к железным кроватным поручням, он мог лишь немного шевелиться. Рядом, едва различимые на соседних койках, ворочались, испускали кишечные газы, стонали, плакали, всхрапывали во сне Гошины соседи по палате.
  
   - Мама Щвета, ты де? - горестно всхлипнул слабоумный. - Я щас описусь!
  
  Он уже не слишком надеялся на ответ. Гоша за последние месяцы уже начал привыкать к тому, что мать пропала, навсегда исчезла из его несчастной полудетской жизни. Тем неожиданнее был, внезапно прозвучавший в его голове голос покойной матери.
  
  "Потерпи, Гошенька! Сейчас! Я помогу, сынок!"
  
  - Мама Щвета?! Ты десь?! - встрепенулся Гоша и вдруг почувствовал, что его руки и ноги свободны.
   Инвалид присел на кровати и ощутил тянущую тупую боль в затылке. Мучительно ныл, требуя облегчения, мочевой пузырь. Гоша встал, но его тут же охватило парализующее бессилие. Закружилась голова, да так сильно, что он снова повалился на койку. Едва различимое в темноте, серое пятно потолка над ним принялось раскручиваться, словно лопасти взлетающего вертолёта. Приступ необоримой тошноты заставил Гошу перегнуться через край кровати. Целых полминуты болезненные спазмы терзали его пустой желудок. Рвотные звуки разбудили ближнего соседа.
  
   - От паразитушка! - заворочался, загундосил он со своей койки. - Как новенький, так обязательно ревёт по ночам! Мало, что белугой ревёт, ещё и гадит кругом, слон африканский! Дай же ты тишины людям, зверина саванская!
  
  - Ой, добрi люди, хорошi мої! Коли ж ви заспокоїтеся ?! - донёсся из дальнего угла палаты плачущий мужской голос. - Зараз санiтари прокинутися, прибiжать i поб'ють всiх
  
  
  Гоша предпринял новую попытку встать. На этот раз ему это удалось. Парень сунул босые ноги в разношенные тапки ворчливого соседа и, цепляясь за ледяные на ощупь, железные поручни кроватей, побрёл к едва различимому в темноте, серому квадрату двери. Та, по счастью, оказалась незапертой. В едва освещённом коридоре властвовал неистребимый больничный сквозняк. В Гошины ноздри ударила волна ужасного запаха, смесь сырого тления, плесени, горелой каши и дезинфекции. Это был запах неволи, запах гнилого человеческого скотства, казёнщины и рабского, бараньего, тупого бесправия.
  
  Найти туалет не представило труда. На его местонахождение уверенно указала полоска света из приоткрытой двери и волны хлорного аромата, доносившиеся оттуда же. Гоша в диком нетерпении едва добрался до ближайшего, побитого жизнью унитаза. Избавляясь от излишков жидкости, инвалид мычал и постанывал. Он мочился, мучимый острым наслаждением от происходящего облегчения. Этому наслаждению ничуть не мешала тянущая, жгуче-тупая боль в паху и гениталиях. Тугая, бьющая в жёлто-коричневый, растрескавшийся фаянс унитаза струя имела пурпурный оттенок. Гоше явно отбили почки. Однако его это не заботило. Красная моча, боль и предшествующее этому избиение были слишком сложными для слабоумного причинно-следственными связями. Да и вообще, у Гоши теперь была цель. Внутри себя он ощущал нечто новое, смутно его радующее, что-то вроде магнитного компаса в животе. Эта штука обязательно приведёт Гошу к матери, единственному в этом страшном бесприютном мире, любимому и любящему его существу.
  
  
   7) зараз уси мои наикращи размерчики (суржик, украинизированный сленг) - здесь(сейчас) все мои лучшие размерчики
  
  
   8) Ой, добрi люди, хорошi мої! Коли ж ви заспокоїтеся ?! Зараз санiтари прокинутися, прибiжать i поб'ють всiх (украин.) - Ой, добрые люди, хорошие мои! Когда же вы успокоитесь?! Сейчас санитары проснуться, прибегут и побьют всех!
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Глава 3

  
  
"Доктор Корсаков"
  
  
мед []
  
  Сергей Олегович Корсаков три года назад с отличием окончил курс психиатрии в одном из старейших университетов Санкт- Петербурга. Его преподаватели, профессора-психиатры весьма ценили блестящего студента и уже за полгода до защиты дипломной работы настойчиво приглашали Корсакова в аспирантуру. Академик Зельдович ознакомившись с дипломным проектом Сергея, пришёл в полный восторг. Старик объявил, что "дипломка" Корсакова вполне тянет на кандидатскую, да что там, докторскую диссертацию по клинической психосоматике, и что он, дескать, желает лично поздравить юного гения с таким успехом.
  Когда же "восходящая звезда" русской психиатрии предстал перед подслеповатыми академическими очами, то Зельдович, по словам очевидцев, достал из сейфа свою старомодную академическую ермолку и водрузил на голову красного от смущения Корсакова. Между прочим, ранее на бледно-пятнистой, как шкура жирафа-альбиноса лысине маститого психиатра сей сакральный предмет чёрного бархата никем и никогда не наблюдался.
   Сергей родился в семье флотского офицера из заполярного Североморска, а на Украину попал, как говорится, по зову сердца. Здесь на юге, в районной больнице города Червены решила проходить интернатуру Люба, невеста Сергея. Странный выбор любимой девушки Корсакова объяснялся просто. В Киеве, в республиканском Минздраве Украины работал не последним чиновником её родной дядя. Во время учёбы в Питере Любовь звёзд с неба она не хватала, а потому видела своё будущее на административно-хозяйственном поприще. Должность заместителя главного врача районной, а если повезёт и областной больницы её вполне бы устроила. Профессора-преподы чуть ли не на коленях умоляли Сергея не делать глупостей и остаться в университетской аспирантуре. Но, как плоско каламбурил, иронизируя по своему поводу Сергей: "Верный рыцарь любви предпочёл Любовь". Молодые люди вместе уехали в старинный живописный, утопающий в буйной южной зелени, украинский городок Червены. Через год Сергей и Люба поженились.
  Однажды, приболевший гриппом Корсаков раньше времени вернулся домой с ночного дежурства. Юная жена разговаривала с кем-то по скайпу. Сидела она спиной к двери, лицом к экрану компьютера и в наушниках, а потому несвоевременного возвращения мужа не заметила.
   "Да что там говорить, Мишаня! - горестно вздыхая, жаловалась Люба своему собеседнику. - Моего легендарного дядю из Киева вчера на пенсию выжили! Да, да! Тебе смешно! Осталась я в огороде с бузиной. Интриги, Мишка, где их нет! А Серёжа? Что Серёжа?! Ошиблась я в выборе, Мишенька! Зря я тогда тебя не послушала! Всё чувствами руководствовалась и вот результат. Сергей, человек в общем хороший, но мужик, как оказалось, никакой. Да нет, хи-хи! Не в этом смысле. На работе из него верёвки вьют. Рохля он, Миша, всё терпит да молчит. Таких скромников быстро в дальний угол задвигают, а они там сидят себе потихоньку и лямку свою интеллигентскую до пенсии тянут. Что ты говоришь? Да уж точно, "любовная лодка разбилась о быт"! Какая может быть любовь к мужчине, которого не уважаешь!"
  По иронии судьбы Михаил, новый, вернее старый претендент на счастье с Любовью, был молодым врачом-нейрохирургом, окончившим параллельный курс на их общем медфакультете. Михаил работал в частной клинике, в том самом почти родном Сергею Питере, от которого он сам так опрометчиво отказался. Избранник Любы, к тому же, имел наследственную квартиру на Васильевском острове. Что же касается оставленной в городе на Неве аспирантской карьеры Корсакова, то, как говориться, "этот поезд ушёл". Академик Зельдович уже год покоился в пределах Волковского кладбища, а новое начальство универа больше интересовали не наука и молодые гении, а выгодная сдача в аренду многочисленных университетских построек и земельных участков.
  Разрыв с женой Корсаков переживал тяжело, впал в депрессию. Развитию профильной болезни немало способствовало всё, что окружало Сергея. От солнечных и зелёных, но убийственно провинциальных пейзажей украинского захолустья, до размытых слабоумием и бессознательным страданием лиц опекаемых им пациентов. Знакомый коллега-психиатр хотел было назначить Сергею популярный антидепрессант, но корпоративная этика взяла верх. Оба доктора прекрасно знали, с какими побочными эффектами лечит больные души любая, пусть даже самая современная фармокология. Махнув рукой на Панацею, эскулапы крепко выпили вместе. Депрессия ретировалась на вечер, но к утру, оголодав в одиночестве, вернулась к похмельному хозяину злее прежнего.
  "Ну, что, господин мозгоправ? Дожили, ранимый вы наш? - мрачно вопрошал сам себя Сергей. - Похоже, вы уверенно следуете по стопам чеховских и булгаковских сельских врачей, депрессивных алкоголиков-морфинистов. Не нами сказано: "Cur a te ipsum" - Врач, излечись сам".
  Душа Корсакова ответов на эти риторические вопросы не давала. Утопая в болоте чёрной, подёрнутой серой ряской будней меланхолии, она лишь горестно и беззвучно страдала.
  Сергей очень устал от любопытно-сочувственных взоров коллег по районной больнице. Вскоре, махнув на всё рукой, молодой врач перевёлся в самую глушь, на освободившуюся должность врача-психиатра в местечке Огнев лог.
   Главврач Дома инвалидов Лев Николаевич Иноходцев после первой же беседы проникся к Корсакову большой симпатией. В юном враче Иноходцев увидел редчайшего в наше время представителя русской медицинской интеллигенции. К этой элитарной социальной группе Лев Николаевич уверенно относил и себя. Видя душевные муки Сергея, главврач с наслаждением впал в дивное состояние сострадания к ближнему.
  На утренних летучках Корсаков всё чаще стал появляться с красноречиво помятой физиономией. Неумелое потребление алкоголя грозило неокрепшей психике юного эскулапа фатальным разрушением. И Лев Николаевич, как истинный доктор, решительно взял дело в свои умелые руки.
  " Яденька, Ядвига! Королева моя! - вальяжно расположившись в глубоком кожаном кресле, ворковал Лев Николаевич в трубку мобильника. - Нужна твоя неотложная помощь. Гибнет от тоски и одиночества молодой красавец-врач! Да нет, милое дитя порока, я не о себе. Его зовут Серёжа и он действительно наш новый врач. У него личная драма и, как следствие депрессия. Ну, медсестра Поплавская! Ты же сама, хе-хе, медик, всё понимаешь! Да-да, ты, как всегда, абсолютно права, женская нежность лучшее лекарство! Да, девочка, Серёжа мой коллега, врач-психиатр и он действительно молод и красив. Нет, не обманываю! Видный блондин и, таки-да, разведён. Ну конечно, моя радость, всё как обычно, с меня конвертик, сауна и виски, а с тебя, хе-хе, нежность рыжей киски..."
   "Уголок отдыха" при клинике между своими, постоянными посетителями назывался Санаторием. Массажные комнаты, сауна, джакузи, бассейн и бильярдная, славное наследие, доставшееся нынешнему Дому инвалидов ещё со времён Советского Союза. На свежем лесном воздухе, в глуши, подальше от любопытных глаз, очень нравилось отдыхать крупным и не очень чинушам из Минздрава социалистической Украины. Приезжал такой советский барин от медицины, привозил с собой верных друзей с крутобёдрыми секретаршами и гулял сутками напролёт. Широко гулял, по-славянски, с буйным развратом, пьяным безудержным весельем. Стесняться на территории клиники, затерянной среди густых лесов южной Украины весёлому барину было некого. Ну, кто тут обретался? Горстка подчинённых, врачей с санитарами, да несчастные бесправные душевнобольные.
   В нынешние, незалежно-буржуйские времена, назначенный в Огнев лог главврачом Иноходцев легко научился извлекать хорошую прибыль из этого обветшавшего "гнезда соц. разврата". Лев Николаевич вложил в ремонт "уголка отдыха" приличные деньги и вскоре с лихвой окупил расходы. Врачом психиатром неполный тёзка великого писателя был никаким, зато коммерсант из него вышел отменный. Главврач уволил и отправил на пенсию с десяток пожилых и невзрачных медсестёр. Вместо них он набрал юных медсестричек, первосортных украинских красоток. Кое-кто из девиц только что закончил медтехникум, а кто-то вообще не имел ни малейшего отношения к медицине. Тем не менее, все были приняты на работу, пусть даже на ставки санитарок и уборщиц. Девушки имели внешность на любой, самый взыскательный мужской вкус. Высокие, миниатюрные, стройные, пухленькие, блондинки, рыженькие, брюнетки. Но, главное, все прехорошенькие, одна краше другой. Исполнением непосредственных обязанностей в доме инвалидов главврач новых медсестёр и санитарок не утруждал. Для этого существовала специально подобранная, послушная начальству бригада санитаров-мужчин. Основная деятельность "медсестёр" происходила на территории "Уголка отдыха" и лежала, именно лежала, в несколько иной сфере. Маленький, не очень легальный "Санаторий "Огнев лог" жил и процветал. Отбоя от богатеньких клиентов, желающих принять "оздоровительные процедуры" среди лесов и на свежем воздухе, просто не было.
  Этим же вечером бедный депрессивный доктор Корсаков был почти насильно препровождён начальством в "Уголок отдыха". Какие-то слухи на тему маленького санатория "Огнев лог" доходили до Сергея ещё в Червенах, но сплетням Корсаков никогда особо не доверял. Сухой пар и нефильтрованное баварское пиво пошли Сергею на пользу. Когда в бильярдной материализовалась обёрнутая в простыню статная рыжеволосая "медсестра" Ядвига Поплавская, несостоявшийся аспирант почувствовал спонтанный научный интерес, а также непреодолимое желание пристально изучить столь неординарное явление.
  - А не желает ли дама партию в бильярд? - с фальшивой гусарской лихостью, хриплым от приступа смущения голосом, обратился Сергей к женщине.
   Ветреная "медсестра" в банной простынке казалась оголодавшему Корсакову благородной патрицианкой в белоснежной тоге.
   - " А докторёнок-то прехорошенький!" - в свою очередь приятно удивилась Ядвига. - Ой, но только если вы меня научите, я кий в руках никогда прежде не держала! - согласилась она без лишних реверансов.
  Прежде, с другими клиентами, она так быстро на сближение не шла. Артистичная умная Ядвига была профессионалкой высшего класса. Её европеизированный "стиль гейши" пользовался огромным успехом среди особо утончённых клиентов. Красавица полька первые два часа общения изображала из себя просвещённую королеву. Эрудированная, волнующе завёрнутая в простынку Ядя, вела с "фаворитом" культурную светскую беседу. Разговор шёл о погоде, кино и даже, когда клиент был в теме, литературе, театре и живописи. После того, как всё же случалась неизбежная, обусловленная состоявшейся предоплатой близость, у гостя оставалась приятное иллюзорное впечатление скоротечного, но красивого романа с сексуальной интеллектуалкой.
  Природный психолог, каковым без сомнения была и Ядвига, всегда профессиональнее обученного. Ядя взглянула на Сергея, обменялась с ним парой реплик и мгновенно поняла,
   " Случай запущенный! Здесь необходимо без светских бесед, как можно скорее переходить к делу".
  Через четверть часа, после начала практического обучения игре в бильярд, учитель и ученица, как ни странно, решили перейти к теоретическим занятиям. Доктор Корсаков в ближайшей комнате отдыха с большим успехом прочитал студентке Поплавской двухчасовую лекцию на тему, "Шары и лузы". Хотя, злые языки поговаривают, дескать, Ядвига и без того, с ранней юности, виртуозно владела кием любого вида, вернее запила. Неважно, какого именно запила, будь то "корона", "тюльпан" или "классический" .
  Ядвига лежала на просторной двуспальной кровати, ослепительно нагая, длинноногая, с распущенными волосами.
  Корсаков невольно залюбовался на не ведающую стыда рыжеволосую красавицу.
  "Будь я каким-нибудь манерным поэтом-имажинистом начала прошлого века, - подумал Сергей. - Непременно выдал бы сейчас пошленькую сентенцию, типа,
  - "Её золотистая, с медным отсветом царственная грива ливнем пролилась на алый атлас подушки".
  Меж тем, мнимая медсестра, смешно сморщив изящный носик, жаловалась Корсакову на жизнь.
  - Ой, Серёж! Верь или не верь, но я впервые в жизни не хочу уезжать из этого, чёртова Лога, долбанного санатория.
  - А что тебе здесь не так? - рассеяно, лишь бы поддержать разговор, спросил Корсаков.
   -Что не так? - изумилась Ядя, и возмущённо прикрыла простынёй свои, нахально торчащие, упругие бугорки с острыми коричневыми сосками. - Тебе что, ещё никто ничего не рассказывал? Вот тихушники! Хотя! - Внезапно переменилась она в настроении. - Тогда и я не буду! Сюрприз тебе обеспечен! Ха-ха! А ну, иди к мамочке! Мамочка соскучилась по своему докторёнку!
  
  
   9) "корона", "тюльпан" или "классический" - виды бильярдных киев
  
  
  
  
  
  

Глава 4

  
  
"Беглец"
  
  
  
Первая неявная грёза Георгия Громова
  
  
  
[]
  
  
  Гоша торопился к матери. По-медвежьи неуклюже, прихрамывая на обе ноги, ковылял он по коридору лечебницы. Гоша шёл в сторону выхода и при этом был совершенно уверен в правильном выборе направления. Его больная, слабая умом голова была плохой помощницей в этом деле. Новейший надёжный компас-автопилот, присутствие которого, с недавнего времени, Гоша ощущал в своём животе, уверенно направлял его к цели.
  Случайно разбуженный им сосед по палате, тощий, длинноносый, изжелта-бледный, с седым бобриком волос на макушке, тот самый, что обозвал его "африканской звериной", на приличном отдалении следовал за новеньким. Облачённый в серый халат и несвежие кальсоны со штрипками, он, похоже, воображал себя сыщиком. Осторожно, медленно, прижимаясь спиной к стене, "сыщик" крался за новым объектом наблюдения. При этом его смоляные, скошенные к переносице бусинки-глазки, возбуждённо блестели.
  В вестибюле клинике, едва освящённом приёмном покое, никого не было. Дежурный, толстощёкий и небритый санитар-привратник, так неудачно принявший вновь поступившего Гошу, мирно похрапывая, почивал в дежурке. Опасаться ему было нечего, ночная смена была самой спокойной. Буйные больные "обколоты" галоперидолом , беспокойные паралитики снотворным, а обычные психи, "с соображением", надёжно выдрессированы младшим медперсоналом. Затурканы все настолько, что двадцать четыре часа не то, что пикнуть, глаза на санитара боятся поднять. Что же касается, ведущей на "волю" двустворчатой тяжеленой двери из морёного дуба, то она надёжно заперта на два "вечных" замка. Это надёжные железные стражи, сработанные славными немецкими мастерами позапрошлого века.
  "Компас" в животе привёл Гошу к этой огромной, двустворчатой старинной двери. Он подёргал её за полированные горизонтальные ручки, но створки даже не шелохнулись. Инвалид растерянно огляделся по сторонам, но в этот момент прозвучал мягкий сдвоенный щелчок. Правая половина двери бесшумно приоткрылась, и в помещение робко проник слабый ветерок. Спёртый больничный воздух наполнился ароматами ночного леса, запахами листвы, хвои и свежести. И ещё чем-то нереальным, не из этого мира, похожим на волшебную сказку, на обещание нежданного и негаданного счастья.
  Меж тем, самозваный соглядатай наблюдал за всем происходящим в вестибюле из тёмного угла коридора. Когда Гоша скрылся за входной дверью, "сыщик", дробно хихикая, скинул больничные шлёпанцы и босиком, на цыпочках, засеменил следом за беглецом. Он вышел на каменное крыльцо и, не переставая хихикать, начал спускаться по крутым ступеням. Луна вышла из-за облаков и вдруг, порыв ветра, неизвестно откуда взявшийся в эту тихую летнюю ночь, ударил "сыщика" прямо в лицо. Тот поднял глаза и обомлел. Впереди, в тени толстых стволов старинных парковых вязов маячила человеческая фигура. Человек был облачён в нечто, напоминавшее белый докторский халат. И все бы ничего, да только ростом этот "доктор" вымахал под стать окружавшим его десятиметровым деревьям.
  - Понял, понял, Хозяин! Мы же не психи бессмысленные! Я что? Я ничего, уже вертаюсь! - забормотал белыми, пересохшими от ужаса губами незадачливый "сыщик". Шустро взбежав по крыльцу, он мотнул, словно хвостом, серой полой халата и мышкой юркнул за тяжёлую дверную створку.
  
  
***
  Гоша, как пьяный, брёл сначала по больничному парку, но вскоре сам не заметил, как оказался на тропинке, ведущей в лес. За его спиной угрожающе высились в темноте громады кирпичных стен клиники. Уродливыми прямоугольными ртами отчуждённо зияли ряды чёрных оконных проёмов. Казалось, ещё немного, и эти чёрные проёмы, эти зияющие окна-рты все разом исторгнут тяжкий, полный неизбывной тоски вопль.
  Гоша, словно заведённый механизм, словно шагающая без цели сомнамбула, всё шёл и шёл вперёд. Но цель у него была. Она блуждающими алыми всполохами маячила впереди, в непроглядной тьме, меж причудливо кручёных стволов ночного леса. Надежда и тоска вдвоём, вместе гнали его вперёд. Гоша устал, он часто спотыкался, падал, вновь поднимался, но не переставал при этом бормотать:
  - Мама Щвета! Там мама Щвета!
  Инвалид не заметил, как внезапно кончился лес, не заметил крутого песчаного откоса, на который вынесли его косолапые неуклюжие ноги. С опозданием вспыхнул в Гошиной голове тревожный оклик матери:
  - Осторожно, сынок!
  Вышла из облаков луна и осветила окрестности сизым неверным светом. Но Гоша уже шагнул в пустоту. Кубарем катился он вниз с крутого песчаного обрыва, долго кувыркался дурацким тряпичным клоуном, пока не шарахнулся головой обо что-то твёрдое. Последним, что теряя сознание, прямо перед своими глазами увидел инвалид, был желтоватый человеческий череп. Неизвестный мертвец таращился на Гошу овальными провалами глазниц. Нижняя челюсть у черепа отсутствовала, а посреди высокой лобной кости зияла круглая аккуратная дырочка.
  
  
  
***
  Гоша очнулся от знакомых нежных прикосновений. Он открыл глаза и увидел склонившееся над ним родное, любимое лицо матери. Мама улыбалась и гладила его по щеке.
  - Мама Щвета! Ой, мама Щвета! - залепетал млеющий от долгожданного, привалившего наконец счастья инвалид, и тут же начал горестно жаловаться на пережитое. - Меня та-ам бо-бо. Меня дядьки там, так-так, бум, бо-бо!
   - Доброе утро, Георгий! - прозвучал за спиной матери глубокий и низкий, немного хрипловатый мужской голос.
  - Спасибо тебе, Вацлав! - мать поднялась с постели, на краю которой сидела, и повернулась на голос. - Вышло, как ты обещал. Но неужели нельзя всё так и оставить? Ведь Гошеньке там так плохо...
  - Нет, Светлана! Ты же знаешь, что нельзя! - отвечал невидимый Вацлав! - Мы в пределах Памятных снов, они отражают Явь посмертную, но граничат с Явью земной. Памятный сон Посмертья и Явь земная здесь часто сливаются воедино! Тебе ли не знать, чем это грозит! Вспомни Ванду! Долго пребывать здесь нельзя, это очень, очень опасно!
  Мать закрыла лицо ладонями и тихонько отошла к стене. На этой стене всегда висела любимая Гошина картина, бурые медвежата играют на поваленных стволах, в чаще леса. Лесной бурелом на этой картине был, но медвежат, словно след простыл...
  Гоше стало не по себе. Но от смутных, непреодолимых для его путаного сознания подозрений слабоумного отвлёк мужской голос.
  - Послушай меня, Георгий! Ты вырос! Ты большой взрослый и сильный мужчина, Георгий Вадимович Громов. У нас с тобой есть важные, очень важные дела. Когда ты проснёшься, мы будем вместе. Я, Вацлав Сташевич и ты, Георгий Громов, мы долго будем одним целым. Я доктор, Георгий, а ты всё ещё нездоров, но я знаю, что делать, как помочь тебе. Я помогу тебе, а ты поможешь мне. Время уходит, Георгий Громов! Когда мы вернёмся в явь, я постараюсь всё тебе объяснить.
  Гоша совсем растерялся. Из того, что толковал ему невидимый Вацлав, он ничего не понял. Уяснил лишь своё новое-старое имя, Георгий Громов.
   - Значит, это был сон! Страшный глупый сон! Я снова дома! И вот она, моя мама Света! Она снова рядом, рядом со мной! - счастливой волной пронеслось в Гошиной голове.
  И тут же он изумился, безмерно удивился ясности собственного сознания, чёткости и стройности своих мысленно произнесённых фраз.
  - А ведь я думаю, как большой! - С гордостью похвалил он себя.
  Гоша присел на кровати, оглянулся по сторонам и с удовольствием убедился, что он и впрямь в родном доме. Вон за окном, залитый ласковым солнцем родной, весь в цветущих сиреневых кустах, палисадник.
  Мама Света! Ты знаешь, я теперь думаю, как взрослый! Я что, вырос? - радостно улыбаясь, спросил он у матери.
  Да сынок, ты вырос! - тоже улыбаясь, ответила мать, подошла и ласково поцеловала сына в лоб. - Теперь у нас с тобой всё будет хорошо!
  Вдруг, всё в окружающем его пространстве принялось стремительно и необратимо изменяться. Воздух подёрнулся белесой дымкой, как будто в его родную, знакомую с детства комнату спустилось с небес перистое облако. Потолок над головой Гоши куда-то исчез, но вместо неба разверзлась какая-то бездонная, проваливающаяся в чёрную черноту синь. В этой сини заскользила, закружилась, превращаясь в бесконечную замкнутую спираль толстая серебристая труба.
   "Это вечный косяк бессмертных рыб", - машинально и очень странно заключил про себя Георгий.
  Громов взглянул в окно. Солнечный день, сирень и палисадник куда-то исчезли. На их месте возник безлиственный унылый лес. Голые серые стволы в серых тоскливых сумерках. Голые, корявые, как руки нищих стариков, мёртвые ветви деревьев. Между стволов появилась высокая и сутулая мужская фигура. Человек был одет в какую-то серую хламиду до пят, лица мужчины видно не было, его прикрывал бесформенный капюшон.
  - "Пастух, наверное!", - опять машинально и ещё более странно решил почему-то Громов.
  Как бы в подтверждение его догадки вокруг "пастуха" в серой хламиде закружилась, затерлась о ноги, преданно заглядывая в невидимое лицо, стая собак. Георгий напряг зрение, попытался приглядеться. Окно, словно разумное существо, будто бы поняло его желание и увеличилось втрое, да что-там, расползлось во всю стену, превратившись в огромный киноэкран.
  Шесть лохматых, грязно-серых пастушьих псов продолжали кружить у ног человека. Но что-то с этими овчарками было не так. Совсем не так. На месте собачьих морд маячили безволосые, бледные человеческие лица с заискивающими и тоже человеческими глазами. Челюсти этих созданий по-собачьи выдавались вперёд, торчали наружу белесые языки и острые клыки, но всё же это были люди, бесспорно люди, хотя и с собачьими телами.
  Фигура плачущей у стены матери, вдруг стала полупрозрачной, сквозь неё уже различались блёклые синие цветы на старых обоях. За её левым плечом уже не было картины с лесным буреломом. Там, на погнутом гвоздике висела пустая, с облупившейся по краям фальшивой позолотой рамка.
  
  
***
  
  Георгий очнулся в песчаной балке, лицом вниз. Он присел и сильно потряс головой. В рот набился песок. Ему пришлось долго кашлять и отплёвываться, при этом он сердито чертыхался. Гоша, да нет, Георгий произносил и испытывал новые, неведомые ему прежде крепкие "мужские" слова и эмоции. И, чёрт возьми, это его безмерно радовало, ведь это были чувства и фразы не слюнявого идиота, а полноценного человека.
  - Пора возвращаться, Георгий! - приказал голос Вацлава в его голове.
  - Ты теперь всё время будешь командовать? - раздражённо, хотя и про себя, огрызнулся Громов.
  - Да уж, ты привыкай, братишек! Бучь так добри и зробь то - с невидимой ухмылкой ответил Вацлав.
  Громов поднялся, искоса взглянул на жёлтый череп с простреленным лбом, и с мрачным выражением на круглой небритой физиономии принялся карабкаться вверх по песчаному склону. Добравшись доверху, он отряхнулся от песка и пошёл на восток, в сторону новорождённой багряной зари и краснокирпичных башенок над верхушками деревьев. Прежняя, медвежья неуклюжесть в его походке исчезла. По лесной тропе размеренным шагом шёл сильный уверенный в себе мужчина.
  
  
   10) Галоперидол - антиппсихотик. Применяется при шизофрении, маниакальных состояниях и бредовых расстройствах, сопровождающимися галлюцинациями и психомоторными возбуждениями. Под влиянием галоперидола быстро наступает моторное успокоение
  
   11) Памятный сон, Посмертье, Явь посмертная, Явь земная - мистико-изотерические термины, объясняемые в ходе дальнейшего повествования.
  
   12) Братишек(польск.) braciszek - братишка
  
   13) Бучь так добри и зробь то(польск.) Bądź taki dobry i zrób to - Будь так добр и сделай это
  
  
  
  
  
  

Глава 5

  
  
"Шаганэ"
  
  
  
шагане []
  
   В понедельник, на утренней летучке, Иноходцев, как всегда раздал своим докторам рутинные ценные указания, и огласил, составленный зав. отделениями график ночных дежурств на неделю.
   - А вас, Сергей Олегович, я попрошу остаться, - окликнул главврач, выходящего из кабинета Корсакова.
  Лев Николаевич молодцевато, как всадник с коня, соскочил со своего роскошного, очень высокого краснокожего кресла, бодрой походкой обошёл остановившегося на полдороге Корсакова, и лично прикрыл дверь в кабинет.
   - Ну-с, доктор, присаживайтесь! - широким жестом, с радушной улыбкой главврач указал Корсакову на мягкий диванчик у окна.
  Сергей едва успел присесть на диван, а Иноходцев, вновь приоткрыв дверь кабинета, уже давал распоряжение своей секретарше:
  Оксаночка, сделай-ка нам с коллегой два эспрессо, и не перепутай, как в прошлый раз, душа моя! Кнопка красная справа, а не синяя слева, и да, не перепутай сорта кофе. Для эспрессо только Бристот. Не Мусетти и не Пелини, только Бристот.
   - Потрясающая тупица эта хохлушечка, но... зато прехорошенькая! - прикрыв дверь, заговорщицки подмигнул Корсакову Лев Николаевич. - Как ваше настроение, Серёжа?
  Иноходцев мимоходом взглянул на свое холёное, с правильными чертами лицо, отразившееся в обрамлённом старинной бронзой венецианском зеркале, картинным жестом пригладил лихой кок на роскошной седой шевелюре, и присел рядом с Сергеем на диван. Главврач дружески похлопал младшего коллегу по колену.
   - Ну-с, будьте откровенны, моншер. Как ваща "депра" ? Удалилась, а? Ха-ха! Считайте, что я не ваш начальник, а скажем, ваш лечащий врач. Впрочем, главный, прописанный мною антидепрессант, под названием Ядвига Поплавская вы, мой друг, приняли вчера вечером, в баньке-с, ха-ха! Да-да, я, разумеется, в курсе. Ваш начальник профессионал и уж поверьте знает, как лечить душевные травмы. Особенно у впечатлительных и ранимых интеллигентов нашего с вами типа. Заметьте, коллега, королева Ядвига антидепрессант мгновенного действия, это вам не Прозак и не Ксанакс , полмесяца до начала лечебного эффекта ждать не надо. И никаких зловредных побочных эффектов. У нас всё натурально, от природы.
  И Лев Николаевич плавными движениями холёных рук изобразил руками в воздухе воображаемые дамские округлости.
   - "Какой же он всё-таки пошляк! - раздражённо подумал Корсаков и тут же устыдился этой мысли. - Человек ко мне всей душой, а я "моралите" себе позволяю. Никто не без греха и нечего мне, особенно после вчерашнего, корчить из себя святошу"...
  У Иноходцева зазвонил на столе внутренний телефон. Главврач поднял пластмассовую трубку старого, ещё брежневских времён аппарата цвета слоновой кости, и сразу, как будто только и ждал этого звонка, ответил:
  Да-да, я понял. Отправьте больную в смотровой кабинет, мы сейчас будем. Идёмте, коллега! - обратился он уже к Корсакову. - Я вам кое-кого представлю. Как практикующему психиатру вам этот случай будет небезынтересен.
  В смотровой жилистый санитар ожидал появления врачей в компании хрупкой девушки. Больная, облачённая лишь в белую, с завязками на спине, застиранную сорочку безучастно сидела на больничной кушетке. Её остановившийся, устремлённый в неведомое пространство, неподвижный взгляд, ничего не выражал.
  Вошедший впереди Корсакова главврач машинально кивнул в ответ на приветствие санитара, и сходу перешёл к делу. Лев Николаевич подошёл к сидящей на кушетке девушке и принялся пощёлкивать пальцами перед её глазами. Вправо, влево, вверх, вниз. Как будто крестил больную православным знамением.
   - "Старая школа,- вздохнул про себя Корсаков. - Теперь уже никто так не делает".
   Сергей вгляделся в лицо больной, и ему стало не по себе. Новая пациентка была на редкость, даже избыточно хороша собой. Корсаков невольно залюбовался девушкой. Она была красива восточной, экзотической, царственно-библейской красотой. Смуглая кожа, чёрные, как смоль, пышные и густые волосы, тонкие черты лица, пухлые губы и огромные, на пол лица, карие, с тенями глаза. Такие тени вокруг глаз часто бывают у персиянок, гречанок, армянок или грузинок. В сочетании с пушистыми ресницами они придают им особое, восточное очарование. Эти чарующие глаза пребывали сейчас в каком-то ином, неведомом мире.
  Молодой врач почувствовал на себе насмешливый взгляд. Жилистый, с костистым лицом санитар, в синих наколках, покрывающих кисти и запястья рук, смотрел на него с едва заметной, наглой кривой ухмылкой.
  - "Что, доктор? Положил глаз на дурочку?! А ведь ты не прочь трахнуть её тайком?! И чтобы никто не узнал... Я угадал, да!?" - насмехались над Корсаковым его близко посаженные, льдисто-голубые глаза.
  Сергея передёрнуло от отвращения к этому типу. Корсаков ещё ничего не знал о нём, но уже невзлюбил от всего сердца.
   - Вы только посмотрите, коллега! - отвлёк его от неприятного переглядывания с санитаром голос главврача.
  Лев Николаевич с выражением детской радости на лице поднял вверх обе руки больной. Та никак не отреагировала и, словно сдающийся в плен солдат, продолжала безучастно сидеть на кушетке с поднятыми руками.
  - Эта какая-то редкая форма кататонии, не правда ли? - продолжал Иноходцев. - Вы знаете, доктор, эту больную можно поставить на одну ногу, заставить поджать вторую и она так будет стоять часами. Как, ха-ха, цапля на болоте.
   Лев Николаевич продолжил развлекаться. Он веером растопырил пальцы на кистях поднятых рук девушки и аккуратно приподнял вверх уголки губ на её лице. Получилась страшная восковая фигура, смуглый клоун с мёртвой улыбкой.
  - "Господи, да он играет с больной, как наследник Тутти со своей куклой ! - оторопел молодой доктор. - Что же ты за врач такой, Лев Николаевич?"
  - По-моему, этой больной нужен покой, - как мог спокойно заметил Корсаков.
   Он подошёл к девушке, опустил и уложил на коленях её тонкие смуглые руки. Ладонью правой руки расслабил и, помассировав, привёл в порядок мышцы лица.
  - Как вас зовут? - наклонившись к уху больной, шёпотом спросил молодой врач. Девушка не реагировала. - Что с вами случилось? - вновь повторил он шёпотом.
  - На мой взгляд, это не кататония , а каталепсия ,"восковая гибкость", редкое по симптоматике психосоматическое расстройство, - заметил Сергей. - Вам известно, Лев Николаевич, кто эта больная и что с ней произошло?
   - В том то и дело, коллега, что ничего неизвестно, - ответил Иноходцев, пожимая пухлыми плечами под белым халатом. - Кто она? Откуда? Что с ней случилось? Одни вопросы. Милиция, вернее местные жители нашли её в лесу в пригороде Червены. Она сидела в полном, как вы выразились, каталиптическом ступоре, совершенно голая на берегу местного пруда. Повезло бедняжке, что нашли её местные женщины, грибницы-ягодницы, а не какие-нибудь, ха-ха, мужички-охотнички.
  - Была экспертиза? - прервал болтовню начальника Корсаков. - Больную проверили на травмы, изнасилование?
  - Да вы смеётесь, голубчик! - изумился главврач. - Какая тут у нас экспертиза? От участкового, старшего сержанта Миколы Забубенко? Мы с вами не в Лос-Анджелесе, не Санкт-Петербурге и даже не в Киеве. Мы, Серёжа живём и работаем в районе города Червены, вы слышите, Червены. Вам сержант Забубенко написал в протоколе, "знайдена в лici божевiльна циганка" . Этим и довольствуйтесь.
   - Да, но когда больную доставили в больницу, её хотя бы осмотрели, - продолжал настаивать Корсаков.
   - Я же вам объясняю, - как неразумному младенцу продолжил ему объяснять главврач. - Первая и последняя её больница это мы. Девица трое суток провела в обезьяннике, в районном отделе милиции. Менты всё ждали, может какая родня из табора у неё объявиться, денег даст.
  - Господи, да её хотя бы кормили? - ужаснулся Сергей. Ей ведь в таком состоянии только жидкую пищу перорально , осторожно через шприц вливать можно.
   - Да кормила, говорят, какая-то сердобольная старушка. По пол ложечки куриного бульона в рот насильно вливала. А насчёт осмотра, вот вернётся через неделю из отпуска наш гинеколог, она и осмотрит.
  Надо собрать консилиум, Лев Николаевич, - заметил Корсаков. Определиться с диагнозом. Решить, какой комплекс лечебных, медикаментозных мероприятий назначить больной.
  Мы и есть с вами консилиум, коллега - с примиряющей улыбкой ответил Иноходцев. - На мой взгляд, эта больная бесперспективна. Переводить на неё дефицитные медикаменты считаю бессмысленным и вредным разбазариванием гос. средств. Из лечебных мероприятий рекомендую раз в неделю контрастный душ Шарко, для улучшения кровообращения.
   Хабарушка, голубчик, - обратился главврач к жилистому санитару. - Сделай дело, искупай вновь прибывшую больную, а то от неё, бедняжки, уже зверьком тянет.
  
  
***
  
  Санитар, поименованный Хабарушкой, мурлыча что-то себе под нос, покатил усаженную в кресло-каталку больную в душ. Корсакову стало не по себе. Не нравился ему этот татуированный, очень не нравился.
   - "И какого чёрта в клинике не держат санитарок, - размышлял он, - если есть женское отделение, а в нём, в том числе, молодые больные женщины, значит должны быть и какие-то нянечки. Ну, это же безобразие, что пациенток купают санитары-мужчины. Бедлам, да и только!"
  С этими мыслями добрёл он по коридору до душевой. За дверью слышался шум воды. Хрипловатый мужской баритон мелодично выводил:
  Шаганэ, ты моя, Шаганэ!
   Потому что я с севера, что ли,
  Я готов рассказать тебе поле,
  Про волнистую рожь при луне.
  Шаганэ, ты моя, Шаганэ.
  - И так бывает! - приятно удивился Сергей. - Подумаешь сгоряча плохо о незнакомце, а он, окажется вполне культурным, приличным человеком. Вот ведь, поёт душевно, Есенина наизусть помнит.
  Мимо просквозил тощий, как скелет, санитар. Сатиновая бело-серая роба болталась на нём, словно рубище нищего на огородном пугале. Тощий распахнул дверь, и ворвался в душевую.
   - Хабар, прости, что опоздал, - запыхавшись, затараторил он. - Ты бугор, твоё дело мозговать, тебе, хе-хе, наши мокрые дела не по чину. Давай-ка я эту чернопопенькую домою.
  - Никшни, Кадаврик! - прозвучал в ответ хрипловатый баритон Хабара. - Есть вещи, которые я всегда делаю сам, так что сгинь, чучело!
  Сергей машинально заглянул в душевую. Кроме субтильной фигуры Кадаврика он увидел мокрую голову новой пациентки, возвышающуюся над спинкой кресла-каталки для купания, а также голый и влажный, татуированный в синь и чернь, безволосый торс Хабара. Его намокшие сатиновые штаны, в районе причинного места, красноречиво бугрились.
  
  
  
  
   14) Депра(мед. жаргон) -сокращение, депрессия.
  
   15) Прозак (Флуоксетин), Ксанакс (Алпрозалам) - названия популярных антидепрессантов
  
   16) Наследник Тутти и его кукла - Персонажи повести Юрия Олеши "Три толстяка"
  
   17) Кататония (мед.) - один из симптомов кататонического ступора состоит в том, что больной не реагирует на нормальную речь, но отзывается на обращение к нему шёпотом.
  
   18) Каталепсия "восковая гибкость" (мед.) - патологически длительное сохранение приданной позы.
  
   19) "Знайдена в лici божевiльна циганка" (украинск.) - найдена в лесу сумасшедшая цыганка
  
   20) Перорально (мед.) - через рот
  
   Иллюстрация - кукла Марины Бычковой
  
  
  
  

Глава 6

  
  
"Белая Хозяйка"
  
  
хозяйка []
  
  
  
  Корсакову пришлось приложить усилия, чтобы напроситься на текущее ночное дежурство. Сердобольный Иноходцев беспокоился о здоровье Сергея и не хотел утруждать своего любимца вредными ночными нагрузками.
  
  - Хорошо, Серёжа! - сдался, наконец, Лев Николаевич. - Не понимаю, зачем тебе это надо. Впрочем, дело твоё!
  
  После того, что Корсаков увидел утром в больничной душевой, молодому врачу было очень и очень не по себе. Его, как говорится, "терзали смутные сомнения". Уж очень этот пресловутый Хабар, расписной, татуированный змеями, кинжалами и куполами церквей санитар, напоминал бывалого уголовника. Впрочем, коллега Хабара, тощий до скелетообразности субъект с забавным прозвищем Кадаврик, тоже особого доверия не вызывал. Своими сомнениями Сергей хотел было поделиться с начальством, но что-то его остановило.
  
   "Рано делать выводы, и тем более, как-то озвучивать своё беспокойство перед Львом Николаевичем, - решил про себя Корсаков. - Я новый человек на новом месте. Следует освоиться, понаблюдать и, в конце концов, попытаться самому что-то понять. Кстати, удачное имя для новой больной подобрал этот странный Хабар. Шаганэ, звучит мило и, к тому же, очень ей подходит".
  
  Поздно вечером, когда пациенты клиники получили свои пилюли и инъекции, пожилой медбрат, дежуривший вместе с Сергеем, отпросился в комнату отдыха. Это было против правил, но медперсонала, желавшего работать в клинике за нищенскую зарплату, катастрофически не хватало. Медбратья и медсёстры (не мнимые, а настоящие) те, что ещё держались в клинике, пытались заработать хоть какие-то деньги. Каждый из них "тянул" по три-четыре ставки, то есть работал по двое, а частенько и трое суток подряд. Немудрено, что при таком режиме средний медперсонал к вечеру буквально валился с ног.
  
  Что касается санитаров, то тут всё было мутно... Эта братия жила прямо в Доме инвалидов. При клинике у них было что-то вроде общежития, и чувствовали они себя в нём, впрочем, как и на работе, более чем вольготно. Работали санитары, спустя рукава, но медбратья, да и врачи, на них не жаловались. Похоже, они просто опасались своих подчинённых. Да и кому жаловаться, ведь принимал санитаров в штат сам главврач Иноходцев. Он же их лично курировал.
  
  Перевалило за полночь. В клинике было на удивление тихо. Лишь иногда из-за дверей какой-нибудь палаты доносились обычные ночные звуки, храп, стоны, сонные вскрики больных. Для Сергея это было первое ночное дежурство. Впрочем, его коллеги никогда не жаловались на беспокойные ночи. Чтобы не иметь проблем Иноходцев лично распорядился на вечерних дозах успокоительных средств не экономить. Сергей, как было принято на ночных дежурствах, переобулся в свои любимые, разношенные, удобные кроссовки на мягкой подошве и отправился на обход клиники.
  
  Из больничного туалета, мимо которого он проходил, послышался негромкий мужской матерок, потянуло едким папиросным дымом.
  
  Санитары, - догадался Сергей. Он остановился и машинально прислушался.
  
  - Слышь, Батон? Ты кто, мужик или рукоблуд зоновский?- толковал кто-то неприятным скрипучим голосом. -  Так на зоне у людей выбора нет, а мы с тобой, почитай на воле. Да ещё такой курятник под боком, Вся братва люди, как люди. Все здесь баб вволю трахают. Ты, если не знаешь, как это делается, так я тебя научу. Берёшь, заходишь в женское отделение, выбираешь себе психичку посимпатичнее, делаешь ей укольчик, чтобы покладистой была, да и везёшь в нашу коморку при подвале. А там, ты знаешь, всё честь по чести, и диванчик и чифирь со спиртом. Я вот люблю это дело, бывает, что за ночь сразу нескольких приходую.
  
  - Да ладно, Кузя, - зычно позёвывая, отвечал невидимый Батон. - Нравиться тебе ненормальных баб трахать, ты и трахай! Чо ты меня за свой кайф агитируешь. По мне наикращий кайф, то сальце с лучком и крутым яичком, тай ковбаска-кровянка с перчиком, тай щоб горилочка була. А то я эту спиртягу вашу медицинску на дух не выношу. Ты смотри, Кузьма доиграешься с больными тёлками. Сивый вон доигрался! Ты вообще в курсах, що з им зробилось?[8]
  
  - Да слышал я, - отозвался Кузя. - Плела братва байки спьяну про каких-то "белых хозяев". Мол, призраки по здешним окрестностям бродят. Вроде как того хмыря, на чьё место меня взяли, привидение Белой Хозяйки сгубило. Да только не верю я в эту галиматью.
  
  - Зря не веришь, - заметил Батон. - Я два года назад, колы меня на работу сюды взяли, ночью на воздух покурить вышел. Глядь, а промеж деревьев две белые фигуры плывуть. Упереди жинка, а за ней чоловик, мужик значить. Вроде, как она от него тикает, а он её догоняет. И росту те двое с фонарный столб. С тех пор я не то, что на двор выйти, в окошко по ночам не смотрю, лякаюсь дюже[9]! Так вот, Кузьма, прийшиственик твой, Сивый его звали, не простой чоловик был, а злодень яких пошукать[10]. Ты баб местных просто трахаешь, а Сивый мучил их шибко. Знайшов где-то машинку электрическую и ну з ими, с бабами, по ночам в подвальной коморке играться. Я раз увидел, так чуть не сблевал. Он чо, кат делал? Бабу голышём к кровати привяжет, тряпку в рот сунет, защепки латунные ей на цицки, да ещё промеж ног прищепит и давай ток пущать. Баба воет, дёргается, а Сивый радуется, аж со смеху его, злодня пучит. Почитай с месяц так игрался. Даже Хабар ему мозги правил, чтобы прекращал, да только Сивый не слухал. А после нашли его, как-то утречком, за корпусами в роще, в овраге со свёрнутой шеей. Парни гуторят, он живой ещё был, шевелиться не мог, только глаза пучил да шептал.
  
  "Хозяйка, - шептал. - Белая Хозяйка"
  
  -Ой, не гони хотя бы ты, Батон! - проскрипел в ответ Кузя. - Чего вы все меня сказками пугаете? Я пацан реальный, а не баклан мелкий. Ты лучше давай, Винни Пух, присоединяйся. Сегодня новенькую, куколку-смугляночку привезли. Я слышал, Хабар на неё запал, сегодня же в ночь оприходовать пожелал. Ну вот, как бугор с нею закончит, мой черёд настанет. Я свежачок люблю... А то смотри, Батончик, подходи. Третьим будешь, фраерок пухлый.
  
  "Это он про Шаганэ!" - ужаснулся Сергей.
  
  В продолжение этой, невольно подслушанной "милой" беседы, молодого врача охватывали всё нарастающие гнев и омерзение. Он с трудом сдерживался, чтобы не ворваться в провонявший хлоркой больничный сортир и не наброситься на мерзавцев. А "полового активиста" Кузю он, Корсаков, наверняка придушил бы голыми руками.
  
  -"Надо срочно поднимать тревогу, бежать в этот чёртов подвал, спасать больную девочку от этих сучьих тварей, санитаров-насильников, - паниковал Сергей. - Да, но клиника большая и подвалы при ней огромные. Где же, где искать эту их мерзкую коморку? А может быть сечас, там, в этот самый момент, голый и потный, синий от тюремных наколок Хабар азартно насилует на вонючем матрасе нагую, беззащитную Шаганэ?"
  
  От мерзкой воображаемой картины Корсакова резко замутило, он едва не расстался с содержимым желудка прямо посреди больничного коридора.
  
  Немедленно разбираться с мерзавцами-санитарами Сергей не стал. Он резонно рассудил, что сейчас не до того. Вместо этого доктор бросился в другой конец коридора, к палате, куда утром определили Шаганэ. Добежав до палаты, он распахнул дверь и вздохнул с огромным облегчением. Девушка была на месте, лежала в своей койке.
  
  Корсаков подошёл к кровати. Шаганэ лежала с открытыми глазами в одной больничной сорочке. Её руки, зачем-то, были "зафиксированы", привязаны марлевыми жгутами к поднятому предохранительному ограждению, металлическим поручням больничного ложа.
  
  - Ну, вашу мать, что за идиоты?! - в сердцах выругался доктор и принялся освобождать руки Шагане от "фиксациии". - Как будто больная каталепсией может самостоятельно выбраться из своей койки.
  
  Перед тем как выйти из палаты Сергей прикрыл девушку ветхим казённым одеялом и, прикрывая веки, провёл рукой по тёплому лицу больной.
  
  - "Совсем, как покойнице", - поёжился от неприятной ассоциации Корсаков.
  
  Оставлять Шаганэ до утра без присмотра Сергей не решился, а потому расположился на свободной койке в соседней палате. Он предусмотрительно приоткрыл дверь, чтобы лучше слышать, что происходит в коридоре. Уснуть или задремать Корсаков не опасался. После подслушанных им откровений младшего медперсонала о творящемся в клинике, он был слишком возбуждён и переполнен негодованием. Тем не менее, не прошло и часа, и  доктор задремал.
  
  Его разбудил гул работающего грузового служебного лифта. Корсаков выругался, выскочил, как ужаленный из койки, метнулся к палате Шаганэ и распахнул дверь. Койка его юной пациентки была пуста. Доктор, сломя голову, вымахивая своими длинными ногами по два с лишним метра, гигантскими прыжками помчался по коридору. Но лифта уже  и след простыл. Спустившись от третьего, он остановился  в самом низу, в районе подвального этажа. Пришлось, всё также, безумным галопом спускаться вниз по ведущей в подвал, старой каменной лестнице. Внизу хлопнула тяжёлая дверь, но Корсаков уже через пару секунд был на месте.
  
  Он распахнул единственную здесь, старинную, обитую ржавым железом дубовую дверь. Перед ним открылся длинный, едва освещённый проход. Послышалось скрипение  и стук колёс инвалидной коляски. Впереди, в недрах полутёмного подвального коридора замаячило большим белым пятном чья-то широкая спина.
  
  - Стоять! - бешено заорал Корсаков в эту белую спину. - Стоять, скотина!
  
  Несколько кенгуринных прыжков и Сергей оказался рядом. Человек повернул к нему свою толстую, небритую, с прыгающими от страха губами, бледную физиономию. Впереди, в старой инвалидной коляске сидела с неестественно прямой спиной, завёрнутая в простыню Шагане. Глаза девушки были закрыты.
  
  "Она, словно спящая египетская принцесса на троне", - мелькнуло в голове у Корсакова.
  
  - Батон, опять ты? - севшим голосом, хрипло прошептал Сергей. - Куда везёшь больную?
  
  - Так это,- заюлил, забегал оплывшими глазками Батон. - На процедуры везу, на массажи...
  
  Сергей продолжал буравить санитара глазами.
  
  Понимая, какую чушь он несёт, Батон, тем не менее, не унимался.
  
  - Массажи у нас здесь, главврач приказал, Лев Николаевич! - зачем-то задрав голову к потолку. громко объявил он,
  
  Что-то скрипнуло позади Корсакова и в следующее мгновение на его голову, словно обрушились многотонные бетонные плиты.
  
  
  21) що з им зробилось (суржик, украинизированный сленг) - что с ним случилось
  
  22) лякаюсь дюже (суржик) - сильно боюсь
   23) Злодень, яких пошукать(суржик) злодей, каких поискать
  
  
  
  

Глава седьмая

  
  
Неявные грёзы Георгия Громов
  
  
  
Грёза первая
  
  
Посмертье и его обитатели
  
  
   В глубокий сон погружён Георгий Громов. Крепко спит совершенно здоровый пациент лечебницы Огнев лог.
  
   - Гоша! - впервые не в своей голове, а будто бы наяву, совсем рядом услышал Громов знакомый голос с лёгким польским акцентом.
  
   Открыв глаза, Георгий не увидел ничего, кроме белого больничного потолка с плохо заштукатуренной, старинной большой круглой розеткой в центре. Он повернул голову на звук - в полумраке палаты на соседней кровати, пустой и разобранной, сидел незнакомый человек.
   Высокий сутулый, очень бледный немолодой мужчина с академической бородкой и в пенсне.
  
   - Типичный профессор, - как-то автоматически подумалось Громову и тут же, прогоняя остатки сна, с ясностью молнии вспыхнула догадка.
   - Вацлав?! - чуть ли не прокричал он, вскочив с кровати.
  
   - Да, да, то я, Гоша! Что ты так напугался? - подался в его сторону 'профессор', успокаивающе кладя руку на плечо.
  
   - Не ожидал вас так... увидеть! - вконец растерялся Георгий.
  
   - Понимаю, то я виновен! - покаянно опустил седую голову Вацлав. - Прости, но даже странники не в силах преодолеть власть случая в этом мире.
  
   - Странники? Что... - хотел было продолжить расспросы Георгий.
  
   Но Вацлав жестом остановил его, поднялся с кровати Мышкина и строгим голосом почти приказал:
  
   - Собирайся! Сегодня ты всё увидишь своими глазами!
  
   Вместе они подошли к двери палаты.
  
   - Только Георгий, - обернулся к подопечному Вацлав и характерным, 'профессорским' жестом поправил пенсне на прямом носу. - Ничего не бойся и ничему не удивляйся. Мы идём в тёмную сказку. Она называется Посмертье. Один раз ты уже побывал в тех местах, встретился с матерью и... родился заново. Поверь мне на слово, мальчик, мир Посмертья не менее реален, чем вся эта Явь.
  
   Вацлав похлопал ладонью по окрашенному белой масляной краской дереву двери:
  
   - Просто за пределами нашего мира действуют иные законы, да и время там течёт по-другому. Ты вернёшься обратно будучи уверен, что провёл в Посмертье многие дни, но здесь в Яви пройдут лишь часы и минуты.
  
   Подхватив Георгия за руку, Наставник отворил дверь, ведущую в больничный коридор.
   Порыв тёплого ветра, наполненный головокружительными запахами ночного леса, освежил лица путников. Вацлав первым шагнул на заросшую травой, давно нехоженую тропинку.
   Наслаждаясь тихим шёпотом листьев, они шли среди могучих деревьев спящей дубравы.
   Мягкое лунное сияние освещало их путь. Внезапно кончился лес, ночное светило скрылось за облаком, и путники остановились на самом краю глубокой песчаной балки.
  
   - Не бойся, мальчик, - тихо произнёс Вацлав. - Никогда ничего не страшись. Просто шагай вперёд. Смерть есть, то правда. Но нет Небытия...
  
   * * *
  
   - Ох, и холодно в твоём Посмертье, учитель! - воскликнул Георгий, одетый лишь в больничную пижаму.
  
   Ежась всем телом, он поджимал босые ноги в шлёпанцах. Сколько хватало глазу, вокруг простиралась припорошенная лёгким сероватым снегом холмистая мертвенная пустошь. Лишь где-то вдалеке чернела узкая полоска неживого зимнего леса.
  
   - То не моё Посмертье, - усмехнулся на реплику ученика наставник. - Посмертье общее!
  
   Хотя и ты прав, оно для каждого своё! Видишь тот лес? Там и начинаются места, куда попадают души новопреставленных. Потерпи, нас встретит проводник...
  
   В новом пространстве тяжело дышалось. Воздух входил в лёгкие Георгия принуждённо, как у астматика. Учитель заметил это, сам тяжко вздохнул и тихим шёпотом произнёс:
  
   - Здесь воздух разряжённый, как в горах. Ничего, Гоша, притерпишься. К смерти быстро привыкают...
  
   А перед глазами ученика вдруг возникло видение. Широкая, припорошенная снегом дорога. По ней куда-то бредут люди. Многие растерянно оглядываются. Впрочем, каждый сам по себе, ни один не пытается приблизиться к другому. У большинства одна рука как-то странно поднята и висит в воздухе, как будто кто-то незримый ведёт за неё человека в неизвестность.
   Вацлав ещё раз пристально посмотрел в сторону леса и, не оборачиваясь к Георгию, сделал скользящее движение рукой, словно огладил. Через секунду Громов с изумлением обнаружил, что облачён в тёмно-серую длиннополую хламиду наподобие монашеской сутаны.
   Георгий почувствовал, что ему теперь гораздо теплее. Учитель повернулся и, поправив пенсне, оглядел с головы до ног.
  
   - А тебе идёт, юнак! - с лёгкой усмешкой отметил Вацлав и накинул на голову подопечному островерхий капюшон.
  
   Вацлав и сам ёжился от холода. В лёгком летнем костюме ему тоже было не слишком тепло. Наставник похлопал себя по предплечьям - и оказался экипирован аналогичным ученику образом. Только его сутана была не серой, а угольно чёрной.
  
   - Добра вам, странники! - услышал Громов низкий и звучный голос у себя за спиной.
  
   Георгий оглянулся. В нескольких метрах от него стоял огромный матёрый зверь с матово отблескивающей серебром шерстью. Принадлежность этого существа к женскому роду выдавали лишь отвисшие соски кормящей матери.
  
   - Так вот он какой, наш долгожданный проводник, - загляделся на новое явление Громов.
  
   Страха перед этим грозным на вид хищником Гоша почему-то не испытывал.
  
   - Привет тебе, Вацлав! - обратилась волчица к учителю, но... странное дело, челюстей при этом она ни на миллиметр не размыкала.
  
   - Привет, Мирра! Приятно вновь встретится! - улыбнулся в ответ наставник.
  
   Только лишь улыбнулся, но не произнёс вслух ни слова. Звуки его голоса, как и раньше, в самом начале их общения просто рождались в голове ученика. И ещё Громов почувствовал, что Вацлав и вправду искренне рад видеть эту седую огромную волчицу. Впервые в жизни Георгий испытал болезненный укол ревности.
   Будто почувствовав, Мирра повернула к нему голову и с неподдельным женским кокетством в волчьих глазах выдала:
  
   - Какого хорошенького ученика ты себе подобрал, а Вацлав? Светлый, светлый мальчик.
  
   - Ну что ж! Готов, Гоша? - наставник взял ученика за руку, поворачиваясь к узкой полоске леса, чернеющей на горизонте.
  
   - Не надо, Вацлав. Не трать на прыжок силы, их у тебя уже не так много, - беззвучно передала обоим странникам свои мысли волчица. Проход сквозь окно Огнева лога стоит дорого, тем более во плоти. Лог иногда пропускает странников, но Явь мстительна и прожорлива, она обессиливает пришельцев из Посмертья.
  
   Общительная волчица улыбнулась, показав кинжалы клыков жемчужной белизны. Она поджала достойной франтоватой лисы серебристый хвост и потрусила вперёд, по направлению к лесу.
  
   - Следуйте за мной, странники. Экономьте 'прану', - не оборачиваясь, 'помыслила' на бегу Мирра.
   - Ну что же, - несколько растерянно отреагировал наставник. - Пойдём к Логову, как нормальные люди, пешком.
  
  
   * * *
  
  
   Путь оказался совсем неблизким. Припорошенный снегом песок ближе к опушке леса сменился настоящими серыми сугробами, хоть и неглубокими, но чертовски холодными. Георгий давно потерял свои больничные шлёпанцы и брёл босиком, пробираясь по щиколотку в снегу.
   Ступни вскоре он перестал чувствовать. Рассеянный профессор, одевший Гошу в тёплую хламиду, благополучно позабыл про обувь для ученика. Вацлав устало брёл впереди, но у него-то на ногах хотя бы имелись штиблеты. Напоминать наставнику, а тем более Мирре (хотя и волчьей, но всё-таки женщине!) о своей беде Громов почему-то не хотел. Почему? А чёрт его знает! Не желал, и точка! Так Георгий открыл в себе новую черту, ослиное мужское упрямство...
   В глубине чёрной чащи Посмертья, под низким сумрачным небом среди мёртвых или может быть просто спящих зимним сном деревьев, странникам во главе с Миррой открылся, наконец, вход в Логово. Неожиданно посреди высокого грязноватого сугроба распахнулась плетёная из древесных ветвей дверь, и на свет показалась сгорбленная старуха. Вся укутанная в немыслимое количество пушистых, с серебряной искрой шерстяных платков, двигалась она каким-то чудом.
  
   - Здравствуй мама! Как ты, и здоровы ли дети? - громко, на весь лес объявила свою озабоченную мысль Мирра.
  
   - До меня тебе дела нет, гулёна! А внуки мои, пока бабка жива, всегда будут здоровы, - откуда-то из глубины платков помыслила-проворчала старушка.
  
   - Добра тебе, Морщинка! - вклинился Вацлав, прерывая начало семейной свары.
  
   - И тебе не злого, странник! Всегда рада твоему духу! - ответила бабуля, повернулась от Вацлава к Георгию и, захлопав себя по бокам руками-крыльями, словно диковинная серебристая шерстяная курица, запричитала:
  
   - Мирра! Извергиня Тунгрова! Что с мальчиком из Яви сделала! Замучила живого ребёнка, совсем ножки дитю отморозила! Бегом спускайся в Логово греться, милый!
  
   Указывая дорогу, старушка первой засеменила вниз по земляным ступенькам.
   В Логове оказалось тепло. Правда, в нём стоял вполне откровенный запах псины. И Громов про себя сразу обозвал его норой.
   К слову сказать, данная мысль не была никем услышана, поскольку Георгий этого совсем не хотел. Его усадили поближе к очагу - земляному камину. В нём медленно шевелились бледно-багровые языки пламени. Хозяйка-старушка мысленно, одним лишь непререкаемым взглядом заставила изрядно струсившего Георгия засунуть белые, словно мрамор ступни... в сам очаг. Прямо в эпицентр огня, на живые, постреливающие синими искрами угольки.
  
   - На барбекю из меня, что ли, собралась вся эта загробная компания? - помыслил было ученик, но устыдился, перехватив укоризненный взгляд наставника.
  
   В дальнем тёмном углу норы послышался щенячий скулеж. Георгию захотелось рассмотреть поближе источник этого звука. Он повернул голову и..., оставаясь у камина, словно оказался в заинтересовавшем его месте. В большом ворохе материнской шерсти, сонно попискивая, шевелились почти безволосые, покрытых лишь пухом, разномастные слепые щенки. Один снежно-белый, хорошенький, большеголовый и упитанный. Другой угольно-чёрный, губастый, совсем тощий и тщедушный. Третий - жёлтый сосунок, словно речной песок. Круглый как шарик, с зажмуренными раскосыми глазками, он казался слишком толстеньким.
  
   - Хороши мои внучата? - от созерцания Мирриного потомства Громова оторвала чья-то мысль.
  
   Возле камина стояла давешняя гостеприимная старушка. Она уже сбросила часть своих шерстяных одёжек и превратилась в почти нормальную бабушку. Мама волчицы Мирры улыбалась беззубым ртом, и множество мелких морщинок на её лице лучились нежностью и лаской.
  
   - А это тебе, милый! Ножкам твоим тепло будет, - Морщинка положила подле гостя пару носков, вязанных всё из той же дочкиной шерсти.
  
   Пламя в центре очага совсем не жгло - просто ласково и очень приятно грело. Вспыхнувшая через минуту острая боль в ступнях сначала жутко напугала, но очень быстро утихла.
   Георгий успокоился. Громов оглядел нору и не увидел ничего примечательного. Кругом, порой до самого земляного потолка, всё пространство Логова занято разнообразными штуковинами из серебристой шерсти, 'натурпродукта' от Мирры.
   Волчица подошла к своему молодому гостю. Улеглась рядом, положила тяжёлую голову ему на колени и, виновато оскалившись, заглянула в глаза.
  
   - Прости, малыш! Мама была права, я и в самом деле нарочно не устранила упущение Вацлава. Заставила тебя пройтись босиком по снегу, - тихо помыслила Мирра. - Мне часто приходится быть жестокой, так уж устроен этот мир, впрочем, и ваш тоже. Зато теперь у тебя не будет и тени сомнения в реальности происходящего. Ясность настаёт только через боль.
  
   Мирра подняла голову и посмотрела на сидящего рядом Вацлава. Наставник Георгия устроился на таком же шерстяном тюке, как и у его подопечного. Он поместил в пламя очага свои большие узкие руки и теперь с видимым удовольствием наслаждался теплом.
  
   - Надо поспать, странник, - тихо приказала волчица. - Утоли свой голод, запасись 'праной', она тебе пригодится...
  
   Глядя слипающимися глазами сначала на Мирру, потом на Георгия, Вацлав кивнул и, усмехнувшись чему-то, шутливо погрозил им обоим длинным бледным пальцем. Через минуту он мирно похрапывал на облюбованном им тюке.
  
   - И ты отдохни, мама, - повернула хозяйка Логова голову в сторону Морщинки.
  
   - В Астарде, на горячей лаве отоспимся, - проворчала старушка, но всё же послушно побрела в сторону попискивающего щенячьего угла.
  
   Мирра лизнула горячим шершавым языком руку Георгия.
  
   - Идём, мой мальчик, я подарю тебе Силу. Мы нужны друг другу, я утолю твой голод, а ты мой.
  
   Они улеглись на мягком, словно пух, огромном куске серебристой шерсти. Ученик обнял волчицу. От неё сладко повеяло молоком кормящей матери и... женщиной. Георгий вспомнил этот волнующий, влекущий запах. Воспоминание пришло от дальних далей, наверное, из его предыдущих жизней.
  
   - Ты или я? - дыша в лицо ученику влажной горькой хвоей, спросила женщина с телом волка.
  
   Георгий в недоумении пожал плечами. - Тогда ты! - решила за него волчица, и в её огромных ярко-бирюзовых глазах, таких неуместных на хищной морде, мелькнула смешинка.
  
   В ту же секунду всё тело Громова охватил страшный, непереносимый зуд. Парень вскочил, содрал с себя серую хламиду. За ней больничную пижаму и принялся яростно чесаться. К ужасу ученика, всё его нагое тело стремительно покрывалось рыжеватой порослью, мягкой и шелковистой шерстью юного волка.
  
   - Я оборотень! - обречённо решил Георгий. - Чёртова хвостатая ведьма меня заколдовала.
  
   Но не прошло минуты, как рыжий густой пух обильно посыпался с голого ученика, заставив его нервно и брезгливо отряхиваться. Раскинувшаяся на пушистой шерсти волчица закинула назад остроухую голову на мощной шее и зашлась в беззвучном весёлом смехе. Когда же Георгий поднял глаза, избавившись от последнего клочка шерсти на своём теле, волчица исчезла. На её месте лежала молодая нагая женщина. Словно лёгким серебристым покрывалом, она окуталась собственными волосами, длинными до пят. На красивом, с резкими чертами лице ярко и призывно горели в полумраке знакомые огромные бирюзовые с зеленью глаза.
  
   - Ты только мой, хороший, чистый мальчик, такой светлый, - шептала Мирра.
  
   А мальчик, забыв обо всём, жадно пил пахнущее мёдом молоко из её груди и медленно проваливался в жуткую, сладкую и желанную бездну.
  
  
   Юнак (польск.) - юноша
  
  
  

Глава восьмая

  
  
  
Неявные грёзы Георгия Громова
  
  
  
Грёза вторая
  
  
В тёмных лепестках
  
  
Азгард
  
  
  
   - Видеть сны в Посмертье - большая редкость. Зато они не те обманки, что у вас в Яви. Нашим грёзам можно верить безоговорочно, - не размыкая губ, толковала Мирра, ведя Георгия за руку в неизвестность.
  
   Он был одет в свою серую, на голое тело, хламиду, да на ногах чувствовалось ласковое присутствие Морщинкиных носков. А вот Мирра довольствовалась вместо платья лишь своими роскошными серебряными волосами. И что же, они успешно справлялись с этой ролью.
   Громов с наставницей шли по извилистой, усыпанной острым щебнем дорожке, хотя босоногую Мирру это почему-то мало беспокоило. Что же касается необутого ученика, то подаренные волчьей бабушкой носочки вдруг обрели необходимую твёрдость - шерсть превратилась в серую мягкую кожу. А подошвы, как у нормальных ботинок, и вовсе затвердели.
   Здесь была бы полная тьма, но прилепившиеся к скальным стенам колонии лишайников источали призрачный свет, бледный до синевы. Георгий отчётливо помнил, как уснул счастливый и усталый в объятиях Мирры. А потом любимая волчица разбудила его, и он очнулся на жёстком каменном уступе, посреди этого непонятного лабиринта.
  
   - Зачем мы здесь? Куда идём? - выдал Громов ворчливую, по-детски капризную мысль, и ему самому тут же стало противно и стыдно за свою слабость.
  
   - Не скули! Ты ученик, вот и занимайся. Хотя бы и во сне! - сверкнув в сумраке белоснежным оскалом, раздражённо ответила проводница.
  
   И тут же резко обернулась, смешно сморщив крупный, с породистой горбинкой нос. Женщина повисла у Георгия на шее и принялась неистово целовать его.
  
   - Прости, прости! Сука я, и характер волчий!
  
   Громов изумился, ведь последнюю фразу Мирра произнесла не мысленно, а вслух. К тому же на его родном языке, по-русски. Затряслась тропинка под ногами, задрожали скальные стены лабиринта, посыпались вниз мелкие камни. Как будто испугавшись живого звука, перестал светиться лишайник.
  
   - Видишь, - обращаясь к Георгию, тихо помыслила в темноте волчица. - Опасно нарушать законы Посмертья. Нельзя давать волю чувствам.
  
   Лабиринт закончился. Громов со своей проводницей вышли из него и оказались на высоком уступе. Над головой непроницаемо серело низкое сумрачное небо. Моросил мерзкий, какой-то липкий на ощупь дождь. Под ними, сколько охватывали глаза, простиралась холмистая пустынная местность. Воздух в этом месте был ещё более разряжённым, чем в Посмертье. Дыхание здесь давалось с тяжким трудом.
  
   - Мы в Азгарде! - объявила волчица. - Ужасное место. По сравнению с ним мой мир просто оазис.
  
   Здесь, за границей Яви, новая любимая наставница Мирра научила Георгия одному фокусу:
  
   - Как бы зорко ни видели твои глаза, любое самое отдалённое место можно по чётко выраженному желанию приблизить. Всего-то и нужно решительно произнести мысленно 'да', и всё получится.
  
   Громов так и поступил. Он начал приближать, подробно осматривать раскинувшуюся внизу пустыню. Ничего. Ни кустика, ни деревца, ни травинки, ни живой души, ни ящерицы, ни мелкой мухи. И ещё: в этом мире не было цвета. Никакого, разве что все оттенки серого. Даже прекрасные волосы Мирры поблекли, превратившись в своё жалкое бледное подобие.
  
   Волчица подняла голову и хищно потянула носом.
  
   - Фу, какая мерзость! Они здесь, вон за теми пологими холмами.
  
   - Кто? - не понял Георгий.
  
   - Псы! - бросила как отрезала Мирра - словно мысленно с презрением плюнула.
  
   И правда, Громов увидел, как из-за дальних холмов показались какие-то тёмные точки. Ученик приблизил их - на первый взгляд, ничего особенного. Как будто он уже когда-то видел эту картину.
   Бредёт по пустыне одинокий несчастный путник. Ковыляет, по-старчески опираясь на длинный посох-клюку, загнутый на верхнем конце, словно знак вопроса. Одет он в тёмно серую хламиду, примерно такую же как у Георгия. Следом мелко трусят несколько собак.
  
   - Но...что-то здесь не так! - ученик пригляделся пристальнее.
  
   О Боже милосердный!
  
   Тёмный народ в древности толковал о каких-то дальних краях, где живут люди с псовыми головами. Так вот, у этих собак головы были человеческими! И Георгию вспомнилось, где и когда он уже наблюдал эту жуткую группу: в день, вернее, ночь своего таинственного перерождения. С ним случилось чудо, встреча в пространстве Посмертья с покойной матерью и Вацлавом. Да-да, и ещё там были они - именно эти мрачные дикие тени промелькнули перед его затуманенным взором. Вот и сейчас, как и тогда, на месте собачьих морд маячили почти безволосые бледные... человеческие лица.
   С гадливым любопытством Георгий ещё больше приблизил одно из существ. Вместо глаз на физиономии несчастной твари бесполезно ворочались слепые грязно-серые бельмы...
   Челюсти этих созданий по-собачьи выдавались вперёд. Торчали наружу белесые языки и острые клыки. Но всё же это были люди, бесспорно люди, хотя и с пёсьими телами.
   Путник как будто искал грибы. Наклоняясь то там, то здесь, он находил на земле нечто. Верхним загнутым крюком концом длинной клюки, цепляя за шею, пастух тут же подтаскивал к этому нечто одну из своих собак. Голодная псина жадно набрасывалась на эту штуку и мгновенно пожирала.
  
   - Это Палач и его стая. Они ходят по пустыне кругами и питаются тем, что исторгли из себя раньше - пояснила волчица, не скрывая гадливости.
  
   - А кто такой Палач? Хотя да, ты права - не всё сразу... Слава богу, на Земле такого не увидишь! - ужаснулся Георгий.
  
   - А с чего ты решил, что ты не на Земле? - удивилась Мирра. - Хотя, ты же ученик! Вот послушай... Здесь всё та же, наша общая Земля, мой милый! Представь: бутон розы, все её лепестки плотно прилегают друг к другу, являя собой часть единого целого. Земля и есть такой многоцветный бутон, каждый из её миров - отдельный лепесток. Посмертье, Азгард и Астард, который я ещё покажу тебе - всё это тёмные лепестки бутона по имени Земля. Они владения Великого Тунгра. Только твоя любимая Явь - мир спорный. Последние две тысячи ваших лет это арена борьбы Тунгра и Светозара. Всякая живая душа в Яви и, представь себе, даже в Посмертье и Азгарде есть поле их битвы. Мы с тобой не исключение. Я перечислила лишь малую часть миров Воздаяния, скорбных тёмных лепестков нисходящего ряда. Из множества областей Света мы краем глаза можем увидеть лишь Эдем Радостный, ближайшее к Яви восходящее пространство. Ты не представляешь, мой мальчик, как там легко дышится! Выше этого, первого из светлых лепестков, уже просторы Эолы драгоценной.
  
   - Эдем радостный? Эола драгоценная? Декоративный цветник какой-то! - не удержавшись, по-мальчишески озорно прыснул Георгий. - А повыше ничего жемчужно-золотого или изумрудно-бриллиантового нет? Пафосно как-то - прямо не мироздание, а гостиная цыганского барона.
  
   - Вот-вот. Всё-то у вас в Яви перемешано, - усмехнулась Мирра. - Одних восхищает, другим смешно. А приглядишься, прислушаешься - всё-то у вашего явного человечества малышовая возня и детский лепет... Это я сама так назвала светлые, известные мне лепестки Мироздания. Явь, она и есть Явь, а тёмным своим владениям дал названия Тунгр. У всех и каждого должно быть имя. Ты наставницу-то не перебивай. Как умею, так и излагаю, а не нравится - поищи другую учительницу.
  
   Георгий согласно кивнул.
  
   - Так вот: Посмертье - очень тонкий, хилый лепесток, он находится между серым Азгардом и цветной Явью. Впрочем, даже отсюда, из Посмертья, душа может попасть прямо в область Эдема. Каким образом, не знаю. Догадываюсь только, что в лепестках мироздания имеются тайные порталы, наподобие Огнева Лога. Он-то как раз и связывает почти напрямую Посмертье с Явью. Смерть же, волею владыки Тунгра, существует только в Яви. В мирах Света, впрочем, как и в мирах Тоски и Боли, смерти нет - её заменяет мгновенное перерождение. Всякая душа, поднимающаяся к Свету или падающая в миры Воздаяния, в каждом из этих пространств получает новую телесную оболочку, устроенную сообразно законам того мира, куда она попала...
  
   - А кто такой Тунгр? И этот, Светозар? - заинтересовался ученик.
  
   - Хм-м, - пожала красивыми плечами Мирра. - Ты и этого не знаешь! А мог бы догадаться! У великих, тёмных или светлых, нет имён. И это значит, что их неисчислимое множество... Тунгром мы здесь называем тёмного владыку. Вот уже две тысячи ваших лет он борется со Светозаром за души людей и зверей, обитающих в Яви, и ещё нескольких нижних областях, тёмных лепестках розы-Земли. Это миры Тунгра, там он сильнее. А Светозаар? Кто не знает Спасителя?!
  
   Георгий ошарашено молчал.
  
   - Впрочем, довольно с тебя страшных сказок на сегодня! Сейчас я должна буду проделать одну очень мерзкую работу. Это мой долг перед Великим Владыкой миров скорби. Не хочу, чтобы ты видел все эти гадости. Отдохни, любимый. Приказываю, спи!
  
   - Спать во сне? Оригинально! - усмехнулся про себя Георгий.
  
   Но тут же почувствовал, как неодолимо смыкаются его веки. (Ох, какой зевок, чуть ли не до челюстного вывиха!) Впрочем, разве можно противиться необоримой колдовской воле любимой волчицы? Хотя, какого Тунгра! Я хочу видеть, чем это таким мерзким собирается заняться моя прекрасная Мирра!
   Не зря наставница поделилась с учеником своей силой. Сонную одурь побеждают простым и чётким 'нет'!
  
   - А милого оборотня и след простыл, - растерянно озираясь, мысленно проворчал Громов. - Куда же ты 'прыгнула', Миррочка? Хотя, кроме меня и моей волчицы в этих краях были замечены ещё кое-какие, с позволения сказать, души'...
  
   Георгий вновь 'сфокусировал' взгляд на дальних холмах. 'Пастух' со стаей на месте, но что-то изменилось. Бельмоглазые псы больше не жмутся к своему серому хозяину - они суетливо рыщут по окрестностям, задирают уродливые головы, нюхают воздух, как будто что-то лихорадочно ищут. Что-то или кого-то?
  
   Ну конечно, Мирра!
  
   На пологой вершине одного из холмов возник тёмный силуэт. Мощный зверь поднял остроухую голову к непроницаемо серым, вдруг почерневшим в антрацит, небесам и протяжно, на всю необъятную холмистую долину, завыл. Зарыдал горестно и противозаконно, живым горлом, грубо-материальным и непереносимо громким образом. Загудел, словно караван из ста Титаников, одновременно налетевших в ночи на ледяную армаду айсбергов.
   Завибрировали окружающие Георгия скалы, ходуном заходила под ним земля. А псы в отдалении принялись неистово штурмовать холм, на котором примолкла в ожидании волчица. Напрасно серый пастух в остроконечном балахоне пытался удержать своих подопечных. Он отталкивал их от холма, оттаскивал за лапы и даже в отчаянии пытался бить посохом. Слепые существа с почти человеческими ликами изворачивались, кусали своего пастыря за руки и рвались на вершину холма - к желанной как жизнь самке.
   Вот один особо прыткий достиг цели. Заюлил бельмастый кобель, запрыгал дурак на месте, пытаясь залезть человечьим носом под лохматый волчий хвост. Мгновенный бросок матёрого зверя - и вот незадачливый жених летит в одну сторону, а его оторванная голова в другую. Бессмысленно вращаются бельмы на бледном и уродливом мужском лице, ручьём льётся чёрная кровь из обезглавленного собачьего туловища, дёргающего лапами.
   Ученик закрыл глаза, содрогаясь от ужаса и отвращения. Но любопытство сильнее. Хочется досмотреть до конца волчий разгул. Весь холм в чёрных потёках крови и светло-серых кусках собачьей плоти. Тяжко и возбуждённо вздымаются и опадают лохматые бока хищницы. Победно оглядываясь, она будто спрашивает:
  
   - Ну, есть ещё кто целый?
  
   Пастырь с клюкой ей неинтересен. Бедолага ползает по склону на четвереньках и собирает в кучки то, что осталось от его стаи. Плечи под серым одеянием трясутся - пастух, похоже, рыдает. Какое-то странное шевеление на холме. Ученик 'приблизился': одна из оторванных голов медленно движется к истерзанному собачьему туловищу, ещё сантиметр и куски плоти сливаются воедино, срастаются...
   Мирра вновь задрала к небесам перемазанную чёрным косматую морду и завыла. Заплакала тяжко и скорбно, словно сожалея о победе над стаей. Навязанном ей тёмным Тунгром убийстве, своей кровавой миссии.
   И опять затряслись скалы, холмы и сама земля под ногами ученика. Сорвался со склона и полетел ему в голову небольшой, но увесистый обломок. Георгий инстинктивно заслонился рукой и едва успел мысленно произнести: 'нет'.
   Камень резко изменил траекторию. Но вскользь своим острым краем всё же задел костяшки пальцев защищающей голову кисти.
  
   - Больно! Чёрт! Настоящее, земле... Хотя нет, Азгардотрясение! Что же ты так воешь, любовь моя!
  
  
  
   [1] Що з им зробилось (суржик, украинизированный сленг) - что с ним случилось.
   [2] Лякаюсь дюже (суржик) - сильно боюсь.
   [3] Злодень, яких пошукать (суржик) злодей, каких поискать.
  
  
  
  

Глава девятая

  
  
  
"Мертвецкая"
  
  
   Сергей очнулся от холода. Размеренными тактами метронома боль пульсировала в затылке. С минуту Корсаков бессмысленно таращился в окружающую непроглядную тьму. Память и сознание медленно возвращались.
  
   - Профессионалы грёбаные! - мелькнуло в больной голове.
  
   Перевязочная марля, заботливо набитая в пересохший рот, мешала дышать. Доктор пошевелился и понял - затёкшие руки оказались крепко связанны за спиной. Ноги, слава халтурщикам, были не такие бесчувственные, и даже свободны. Стараясь не обращать внимания на болезненные толчки в черепе, Сергей напрягся. Собрался с силами, извернувшись всем туловищем, и уселся на холодном полу.
  
   - До боли родной запах, - потянул носом Корсаков. - Вот чёрт, формалин! Уж, не в морг ли меня запихнули?
  
   На совершенно ледяном полу пленника била крупная дрожь. Подобно барабанщикам у эшафота, зубы выстукивали мелкую фатальную дробь. Сергей зябко передёрнул плечами, кожа под тонкой сатиновой тканью медицинского халата онемела от холода.
  
   - Интересно, - меланхолично размышлял Корсаков. - Какие планы у санитаров-уголовничков? Сразу прибьют или ректально оприходуют и мою медицинскую задницу после Шагане? Ну что же, в любом раскладе можно найти положительные моменты. Хотя бы согреюсь перед летальным исходом! Людям удовольствие доставлю. Послужу ягодичной мышцей на благо народа!
  
   Чем дольше размышлял на эти скорбные темы Сергей, тем меньше равнодушия в нём оставалось. Как не обделённый фантазией человек, доктор в красках и звуках представлял себе предстоящие испытания, скорее всего последние. Матерно замычав, Корсаков принялся активно перемещаться по холодному полу, подскакивая на пятой точке. Если он действительно находится в морге, значит, сможет в этой кромешной тьме наткнуться на стену. В конце концов, где-то здесь шкаф с инструментами, секционный стол[1] или каталка. На счастье его ноги уткнулись в нечто. Сергей скинул кроссовки и ступнями в носках принялся ощупывать находку.
  
   -Так, колесо! А вот, на расстоянии в пару метров, ещё одно. Судя по всему, это больничная каталка, - понял доктор.
  
   Завалившись набок, он полез в промежуток между колёсами. Там Сергей встал на колени, нащупал спиной дно каталки и принялся медленно выпрямляться. Железяка оказалась страшно тяжёлой, наверняка чем-то гружёной. Превозмогая рвущую боль в спине, Корсаков напрягся. Чёртова тележка поддалась и, наконец, накренилась. Что-то тяжёлое грузно ухнуло на пол. Увлекаемый силой инерции, Сергей последовал за падающей каталкой. Приземлился он удачно, на нечто сравнительно мягкое. В воздухе разлился запах анатомички - так и не ставший привычным за годы обучения убийственный коктейль из формалина, спирта, сырой резины и тухлой человеческой плоти. Следовало поискать чего-нибудь острого, режущего, чтобы освободить руки, и Сергей скатился с трупа. То, что он свалил с тележки мертвеца и с полминуты возлежал на покойнике, изображая некрофила, Корсаков не сомневался. Доктор даже догадывался, кого именно потревожил на смертном одре. Пять дней назад скончался один из больных, старожил Огнева лога с шизоидным синдромом. Сергей сам осматривал тело и оформлял акт о смерти. Фамилия старика была Гулько. Дед Гулька, как прозвали его в лечебнице. Теперь, с обычной канителью казённого погребения, его тело не меньше недели пробудет в морге клиники.
  
   - Чёрт возьми, - пронеслось в голове у Корсакова. - А ведь у деда имелась примета - его замечательная по безобразию улыбка.
  
   Сергей вспомнил, насколько стало не по себе при первой встрече от отвратительной ухмылки деда.
  
   - Дохтора наши добрые! Дохтора хорошие! Полечите, полечите нас бедных! - каким-то детским 'буратинистым' голосом пропищал свою 'фирменную' тираду дед Гулька, обнажив свои жёлто-чёрные редкие кривые осколки зубных руин.
  
   Не раздумывая долго, доктор повернулся на пятой точке и принялся шарить по трупу ступнями в носках.
  
   - Ага, вот оно личико, вот они острые зубки! Хороший дедушка!
  
   Корсаков продвинулся к изголовью мертвеца, пристроился к нему спиной и, извернувшись по-змеиному, принялся перетирать верёвки. Запястья пронзила острая боль.
  
   - Ага! Выходит, я попал в цель, - обрадовался Сергей - Опасно, конечно. Но, с другой стороны, хорошо. Значит, имеется чувствительность. Только бы не повредить сухожилия. Обеззаразить и остановить кровотечение будет куда проще.
  
   Целую вечность Корсаков елозил связанными запястьями по лицу покойника. И снова, как от удара электричеством, вспышка острой боли в сведённых за спиной руках. О, какое облегчение! Свободен, наконец-то, свободен! Доктор с трудом поднялся на ноги. Колени тряслись от слабости и напряжения. Пошарив на стенах, Сергей нашёл клавишу выключателя. Над головой защёлкали, загудели деловитыми шмелями длинные белесые трубки люминесцентных ламп. Помещение наполнилось голубоватым неживым светом. Сергей пошевелил пальцами рук, сжал кулаки - сухожилия, слава богу, в порядке. Истерзанные о мёртвые зубы деда запястья горели огнем. Морг, а Корсаков, разумеется, находился именно в прозекторской, был устроен как множество других знакомых Корсакову покойницких - в стеклянном незапертом шкафчике пленник нашёл так необходимые ему сейчас антисептики и перевязочный материал. Не обращая внимания на черно-бурые пятна докторского халата, он принялся за обработку торчащих из обшлага рукавов искромсанных рук.
  
   - А что, неплохо! Обильное кровотечение устранили. Еще бы обезболивающего принять - цены бы этой мертвецкой не было, - вздохнул Сергей, заканчивая перевязку. - Хотя медик я, или лох беспомощный? Какой прозектор без спирта? Будь я трупорезом, куда бы пришло мне в голову спрятать заначку?
  
   Корсаков обвёл глазами помещение морга и решительно направился к двум секциям холодильника для трупов, расположенным одна над другой. Внутри нижней оказалось бледно-синее мёртвое тело. Проверил верхний этаж - и здесь покойник.
  
   - Вот стран... Последние смерти в клинике были с месяц назад. Почему же тела всё ещё здесь? Понятно теперь, отчего деду Гульке место в холодильнике не нашлось!
  
   Сергей пошарил рукой по углам нижней секции, и тут же обнаружилась добыча - полиэтиленовая бутылочка чистого спирта, четверть литра анальгетика и антисептика в одном флаконе.
  
   Да здравствует медицинское братство и его шаблонные интернациональные привычки! Морщась от боли, Сергей подобрал с пола оброненный кем-то разовый пластиковый стакан и сполоснул его под краном над старой чугунной ванной для помывки тел. После чего аккуратно, ровно на треть наполнил спиртом.
  
   - Ну, как учили! Не пьянства ради, а Панацеи для! - почти торжественно произнёс Корсаков вслух, плеснув в стакан спирта из найденного в холодильнике 'мерзавчика'.
  
   Не спеша 'провентилировался', наполняя и опустошая лёгкие. Задержался на половине вздоха и залпом опрокинул в себя содержимое посуды. Выждав пару секунд, он медленно вобрал воздух в лёгкие и потом выдохнул через нос. Для пущей верности эту процедуру он повторил четырежды. Сидя на краю ванны, Сергей прикрыл глаза. Он явственно ощущал, как проясняется голова - медленно, но верно, в тело возвращаются силы. Вспомнилась давняя лекция по фармацевтике на медфаке и многозначительно-торжественный голос профессора Ерофеева:
  
   - Главное - это правильная дозировка, коллеги! Лекарство от яда отделяют сущие миллиграммы и миллилитры.
  
   От близкого к эйфории состояния доктора пробудил шум в коридоре. Из-за двери морга приближались мужские голоса, слышался перезвон связки ключей. Сергей лихорадочно заметался по мертвецкой. Не осознавая толком свои действия, Корсаков поднял опрокинутую каталку, чтобы взвалить обратно нетяжёлое тело своего освободителя деда Гульки. Спешно выключил свет и, взгромоздившись поверх покойника, укрылся несвежей простынёй с размытым штампом 'Огнев лог'.
  
   * * *
  
   Дверь морга отворилась. От резкого скрипа, царапающего слух и нервы, Сергей содрогнулся.
  
   - Кадаврик, свет зажги! Где тут грёбаный выключатель? Стрёмно мне по темноте-то в покойницкой шариться, - послышался знакомый, с одышкой голос.
  
   - Батон! - догадался Корсаков.
  
   - Кому Кадаврик, а кому Алексей Михайлович, - проворчал в ответ на просьбу Батона его напарник, но свет в морге всё-таки включил.
  
   - А где? Ох! - с ходу впадая в панику, одышливо заблажил Батон. - Убёг доктор, как есть убёг!
  
   - Куда убёг? Здесь он где... - попытался было возразить 'Алексей Михайлович Кадаврик', но... на принявшего 'дозу' чистого медицинского спирта Корсакова уже нашло вдохновение.
  
   Сергей припомнил 'буратинистые' интонации смирно лежащего под ним деда Гулька и, чуть приподнявшись на каталке, тоненько пропищал из-под простыни:
  
   - Дохтора наши добрые! Дохтора хорошие!
  
   - Ва, ва, ва! - раненым гиппопотамом взревел Батон. Сметая всё на своём пути, он ломанулся прочь из морга.
  
   Не медля, Корсаков спрыгнул с каталки. Перешагнул через распростёртого на кафеле Кадаврика, которого походя переехал Батон. Подобрал связку ключей, выпавшую из рук бессознательного санитара, и выскочил в коридор. Батона уже и след простыл - страх придал толстяку нечеловеческое ускорение. Сергей хотел было повторить подвиг 'храброго' санитара но, передумав на полпути, вернулся. Повозившись немного с ключами, он запер дверь морга. Так, на всякий случай. Ужасно болело всё тело. Дико зудели туго перебинтованные запястья, изрезанные зубами мёртвого деда Гулька. Пришлось остановиться, чтобы принять внутрь ещё один добрый глоток спирта. Опьянение почти не ощущалось, зато боль заметно утихла. В полумраке опорной колонны, прилепившейся к стене, мелькнул чей-то длинный нос.
  
   - А, это тот самый безобидный больной, который представляет себя Сыщиком. Лазит по всем закоулкам клиники, выслеживает воображаемых бандитов. Впрочем, здесь и настоящих с избытком. Но что с Шагане?! - вдруг сжалось сердце у Корсакова. - В заботах о собственной шкуре совсем забыл о несчастном ребёнке!
  
   В неверном свете сверкнул хитро прищуренный глаз Сыщика. Едва прикрытые полой серого халата, белели босые ноги в стоптанных шлёпанцах. Однако безобидный больной мало интересовал доктора - он шагал по коридору, продолжая размышлять:
  
   - Что-то здесь не так. Не может быть, чтобы несколько тёртых жизнью мужиков устраивали целый заговор с целью изнасилования полумёртвой девочки. Столько возни ради такого сомнительного удовольствия?
  
   Внезапно до Сергея донеслись приглушенные звуки мужских голосов. Он остановился в гулком полумраке кирпичного коридора - так и есть, за изборождённой глубокими трещинами стеной кто-то разговаривал. Корсаков приложил ухо к холодной шершавой кладке и напряжённо прислушался.
  
   - Где ходят ваши идэоты? - спросил сочный баритон с гортанным восточным акцентом. - Пора заканчивать на сегодня. Как видите, ваш эксперимент с электрошоком ничего не дал. Она продолжает молчать, словно египетская мумия.
  
   - Я вас уверяю, - отвечал гортанному баритону смутно знакомый мужской голос. - Я заверяю, в следующий раз она обязательно заговорит. Я уже заказал за границей необходимые для этого самые эффективные, самые новейшие препараты. Как только они прибудут, я немедленно сообщу. Сегодня мы по вашему настоянию действовали спонтанно. А я между тем предупреждал: спешить смерти подобно. Пациентка может не выдержать и скончаться от шока. Да ещё этот новый доктор... Совершенно некстати вмешался.
  
   - Вы увэрэны, что его не следует лэквидировать? - перебил собеседника баритон.
  
   - Однозначно уверен! - был ответ. - Плодить трупы с сопутствующими этому проблемами большого ума не надо. Мы же медики, введём юноше эффективный спрэй. Через слизистую, перорально. Обольём халат спиртом, и назавтра он ничего не вспомнит. Разве что будет железно убеждён, будто в очередной раз надрался. Причём на дежурстве, и до полного изумления.
  
   - В таком случае будэм заканчивать, - подвёл итог разговору гортанный. - Проводите меня. Берегите нашу мумию, как собствэнную дочь! Как только прибудэт ваше заморское снадобье, нэмэдленно сообщите. Время нэ ждёт!
  
   Голоса смолкли, раздался отдалённый скрип и стук закрываемой тяжёлой, явно металлической двери.
  
   - Ну и дела! - потрясённый Корсаков уселся на корточки у стены. - Что за подземные тайны мадридского двора! Да что в этом Огневом логе, чёрт его побери, происходит?
  
   В этой мутной обстановке Сергей поступил с чисто русской последовательностью - как во сне, он вытащил из кармана халата пластиковый 'мерзавчик' и прикончил остаток спирта. На неверных ногах доктор побрёл к выходу из подвала. Чистый медицинский напиток всё-таки достал мозг Корсакова - он споткнулся о порог. Пролетев пару метров, Сергей шваркнулся многострадальной головой о ступеньки. Но перед тем как отключиться, он увидел склонившееся над собой костлявое лицо злого Хабара. Правый глаз 'расписного' заметно дёргался.
  
   - Нервный тик, - машинально диагностировал доктор. - Не бережёшь себя, брателло!
  
   Сочувствуя санитару, он тяжело ворочал заплетающимся языком. Распухший от спиртового ожога язык еле умещался во рту, сухом как пустыня Сахара.
  
  
   [1] Секционный стол (мед.) - стол для вскрытия трупов.
  
  
  
  

Глава десятая

  
  
"Сыщик и Гром"
  
  
   Громова разбудил утренний свет за окном. Наполненный сладкими брачными заботами птичий щебет показался ему добрым знаком. Георгий вдруг понял, что тоже счастлив. Ну чем он не большая сильная птица? Нужно только подойти к окну, распахнуть его и, расправив мощные крылья за спиной, взлететь в синюю безоблачную высь.
  
   Он так и сделал - поднялся с кровати, подошёл к окну и подёргал фрамугу.
  
   - Хи-хи! Ну, лети, п-птаска! - по-детски прошепелявили за его спиной. - Клювик только не лассади об оконце. Ламы то у нас г-гвоздиками плибиты, чтобы такие, как ты из о-окосек не с-сигали. А пло лесоточку тоже не забудь, с-стёклыско лазбить можно, а лесоточка она с-селезная, не сдюжись, г-голубок!
  
   Возвратившись на место, Громов с интересом взглянул на шепелявого заику. Его давно не стриженные рыжеватые патлы, круглые птичьи глаза и длинный нос торчали из-под края ветхого больничного одеяла. А ведь это тот типчик, который обозвал меня 'африканской звериной', когда избитый санитарами в день своего прибытия в клинику, я маялся на этой самой койке. Да и когда метался по больничным коридорам - он следом волочился. По углам да в тени колонн таился. Не иначе сыщиком себя воображает.
  
   - Ты, брат, никак мысли читаешь? - обратился Георгий к соседу. - Даже о моих птичьих фантазиях догадался!
  
   - Сто я, по-твоему, д-дулак совсем сто ли? - показалась из-под одеяла костлявая изжелта-бледная физиономия. - Пока не пливыкнут, новенькие вначале всегда о с-свободе тоскуют. Как птисы из клетки улететь хотят. С-саблонность мысления, знаете ли.
  
   - Это он о шаблонности мышления толкует, - догадался Громов. - Молодец Сыщик, эрудированный!
  
   - Давай хоть познакомимся, - протянул он руку новому приятелю. - Георгий Громов, а тебя как зовут?
  
   - З-здолово! Я тебя буду Г-глом звать. Ну, который в небе г-глохочет, а меня вот некласиво зовут, - совсем по-ребячески насупился Сыщик. - Зеня я, Евгений, значит, а фамилия моя Мыскин, от слова мыс.
  
   - Что же тут некрасивого? - удивился Георгий. - Географическая фамилия. Вполне приличная. Мыс Бурь, мыс Доброй Надежды.
  
   - Ага, есё с-скази, суслик Доблой Надезды! - отчего-то разозлился Евгений. - Я тебе о мыске толкую, котолая маленькая с-селенькая и с-с хвостом. Клысой меня здесь к-кличут и ещё С-сыщиком иногда! Влубился?
  
   - В кого? - немного оторопел Громов, но тут же поняв смысл шепелявых речей нового знакомца, горячо пожалел его.
  
   - В твоих силах ему помочь, - услышал Георгий голос долго не напоминавшего о себе Вацлава и вздрогнул от неожиданности.
  
   Небритый златозубый санитар, заглянувший в палату, вначале даже растерялся. Два психа, Крыса и новенький, сидели на койке и держали друг друга за руки. Новичок что-то шептал Крысе на ухо. Физиономия последнего при этом лучилась невиданным прежде счастьем.
  
   - Мышкин хор-роший, кр-рутой и р-разумный пар-рень! - чётко, хотя всё ещё изрядно картаво, произнёс вдруг Крыса. Получилось громко и радостно.
  
   - Он себе ещё и цену набивает! Любовнички! Прямо шерочка с машерочкой! Братве рассказать, уржутся! - захихикал про себя златозубый, а вслух рявкнул:
  
   - Алё, пидоры, я не понял!
  
   Новенький поднял на санитара глаза, отблескивающие серой сталью. Наглый небритый детина хотел что-то сказать, но осёкся. Церемонно, на манер японского слуги, он поклонился и, пятясь, ретировался в коридор, не забыв аккуратно прикрыть за собой дверь. Об увиденном в палате громила позабыл практически мгновенно.
  
   * * *
  
   - Ну, ты даёшь, Гром! Нет, ты в натуре крутой, Жора! - заглядывая в глаза Георгию, восхищался длинноносый Евгений. -- Ты что типа гипнозом владеешь? Ты этот, как его, экстрасекс?
  
   - Да нет, - улыбнулся довольный произведённым эффектом Громов. - Меня друг научил, один очень хороший доктор. Он сам когда то людей от всяких таких штук вроде заикания лечил. Терапия речевых проблем времени требует, за один раз полное исцеление только в сказках бывает.
  
   - Тер-рапия р-речевых пр-роблем, - с удовольствием, картаво смакуя едва освоенную букву, повторил за ним Мышкин. - Ты, Гром говоришь как по писаному. Такое лишь в телевизоре можно услышать или в газетах прочитать.
  
   - Лучше в книгах, - улыбнулся Георгий. - Тут, в клинике, хотя бы библиотека есть?
  
   - Да откуда ей здесь взяться, Гром? - махнул рукой Евгений. - Ты знаешь, Жорик, тут у нас многие по книжкам тоскуют. Бродит по рукам несколько штук без обложек, без начала и конца. Мистика, ужасы. Дребедень для дурачков, одно слово.
  
   - Книги здесь есть, Георгий! - слышимый только Громовым, как всегда внезапно вклинился в разговор Вацлав. - Запомни, это важно! В самом начале войны я замуровал в тайнике некоторые предметы, в том числе свою библиотеку. Беда в том, что там же хранятся вещи моей жены. Ей пока нездоровится, и я не хочу её беспокоить. Но как только станет возможным, я получу её разрешение, и ты вскроешь тайник. Очень скоро многое из того, что в нём есть, нам крайне пригодится.
  
   В коридоре послышались голоса и шарканье множества обутых в больничные тапочки ног.
  
   - Пора рубать! - радостно объявил Мышкин. - Сыщик и Гром стр-рашно пр-роголодались!
  
   С новым приятелем Георгий вышел из палаты, чтобы присоединится к толпе пациентов. Направление бредущих по коридору угадывалось четко - оттуда доносился вполне аппетитный запах тушёной капусты. Из раздаточного окна они получили по пластиковой миске наваристых, даже с кусочками мяса, кислых щей. Жора почувствовал требовательное урчание пустого желудка. Словно угадав ход мыслей товарища, Сыщик ударился в пояснения.
  
   - При старом главвраче у нас с хавчиком совсем плохо было. Еще полтора года назад, считай, голодал народ на больничке - через форточку в столовую по ночам лазили. Хлеб на кухне воровали, представляешь? А сторож ловил и бил нас за это смертным боем. Потом новое начальство прислали, Иноходцева Льва Николаича. Главврач неплохой мужик. По крайней мере, при нём больных кормить по-человечески стали. Одна беда: санитаров он набрал новых, зверь на звере. Бандиты какие-то! Девок из женского отделения по ночам насильничают. Да и над нашим братом издеваются, как хотят. Грабят...
  
   Будто в подтверждение его слов, к столу подошёл давешний, с золотым оскалом санитар, заросший щетиной. Хмурым, неузнающим взглядом скользнул по Георгию и слегка ткнул Мышкина кулаком в предплечье
  
   - Слышь, Крыса! Говорят, третьего дня к тебе сеструха на свиданку приходила. Ты что, падла, порядка не знаешь? - злобно зашипел детина, глядя куда-то в пространство, поверх головы Сыщика. - С тебя, фраер, двадцать гривен!
  
   - Всегда же д-десять было, Б-бугай! - попытался возмутиться Евгений, но санитар с бычьей кличкой уже удалялся от их стола.
  
   - Штраф за опоздание, - через плечо, сквозь блеснувшие благородной желтизной зубы, бросил он.
  
   На обратном пути из столовой Сыщик всё больше молчал, его радостное утреннее настроение словно куда-то испарилось.
  
   - Не вздумай им платить, - сердито заявил Громов, глядя на грустную длинноносую физиономию Мышкина. - Я сам со всем разберусь.
  
   - Ага, как тогда, утром, в палате с Б-бугаём! Гром ты лучший! Я люблю тебя! - обрадовался Евгений и от избытка чувств заключил своего нового замечательного друга в объятья.
  
   Стоящий неподалёку в тени колонны, не видимый Громом и Сыщиком Бугай с нескрываемым презрением наблюдал за сценой дружеских излияний Жени Мышкина. Увиденное он расценил по своему грязному извращённому разумению.
  
   - Не торопись вторгаться в каждое дело и применять по мелочам свою силу, Георгий! Это глупо! Я подскажу, когда возникнет настоящая необходимость, - наставительно вмешался Вацлав в ход мыслей своего подопечного. - Ты хотя и необычный, но всего лишь человек. В этом мире царствуют людская свобода воли и случай. Таков закон, и не нам с тобой его изменять.
  
   Георгий принял к сведению мудрое замечание наставника. Но когда грустному Мышкину приказали 'мухой метнуться на разбор' к санитарам, Жора всё-таки не удержался. Уже через минуту, чертыхаясь, он последовал за приятелем.
  
   - Эй, новенький, Громов! - окликнул его посреди коридора чей-то усталый голос.
  
   Жора оглянулся - прямо на него из столовой катил свою 'лекарственную' тележку пожилой медбрат. Примечательная эта была тележка, настоящий антиквариат. Деревянная, когда-то крытая оранжевым лаком, с множеством украшенных искусной резьбой секций-шкатулок, она выглядела миниатюрным обшарпанным бабушкиным комодом на колёсиках. Громов взглянул на измученного жизнью медбрата, и в душе его шевельнулась жалость.
  
   - Ему ещё грустного облезлого попугая на плечо, таскающего клювом вместо психотропных таблеток записки счастья из разных шкатулок - вышел бы полный стариковский комплект, - машинально подумал Громов.
  
   - Почему назначенные препараты после обеда не взяли? - как бы нехотя, по необходимости, принялся ворчать медбрат. - Вы, я вижу, довольно разумный пациент, не чета некоторым, порядок понимать должны. Сейчас идёмте со мной, с вами лечащий врач побеседовать собирается.
  
   Громов хотел было возразить: у него, дескать, важно дело и он торопится. Но своевременно спохватился - в его положении эта фраза прозвучала бы, мягко выражаясь, несколько вызывающе... Жора послушно последовал за облезлой, похожей на шарманку без ручки, тележкой старика-медбрата. Не решаясь без спроса войти, он остановился в распахнутых дверях ординаторской.
  
   - А, Георгий, наш новый пациент! Вы проходите, садитесь. Познакомимся сейчас, побеседуем. Только дверь, пожалуйста, за собой прикройте, - пригласили его из глубины комнаты.
  
   Громов шагнул в помещение. Стоя у окна, на него смотрел высокий молодой человек в белом докторском халате.
  
   - Я ваш лечащий врач, Сергей Олегович Корсаков, - представился доктор и как-то вяло, вымученно улыбнулся.
  
   Поморщившись, доктор одёрнул рукав халата. Белая плотная марлевая повязка мелькнула на его запястье.
  
  
  
  

Глава одиннадцатая

  
  
  
Неявные грёзы Георгия Громова
  
  
  
Грёза третья
  
  
  
Астард
  
  
   Георгий очнулся от жара. Он лежал на каменистой земле, а над его головой в угольно чёрной выси сверкали бесшумные ослепительные бело-синие молнии. Над ним склонилась Мирра. Женщина шершавой ладонью прикоснулась к его лбу и безмолвно заговорила:
  
   - Вставай, мой упрямый ученик. Вацлав просил показать тебе Астард. Потом такой возможности может и не представится.
  
   Где-то позади Мирры полыхнул багряный протуберанец. Ещё чаще зазмеились над их головами синие всполохи в чёрной непроглядной выси. Утробный короткий рык потряс окружающие скалы.
  
   - Это Бенгалец, - помрачнев, сообщила Мирра. - Проводник доставил в Астард ещё одного несчастного.
  
   - Что за Бенгалец? - начиная уставать от собственного любопытства, поинтересовался Гром.
  
   - Проводник делает свою работу, - нехотя пояснила наставница. - Бенгалец встречает в Посмертье и провожает до места души одной из самых населённых областей Яви. Примерно это район вашего полуострова Индостан. Представляешь сколько нужно таких Бенгальцев, чтобы ежесекундно принимать сонмы новопреставленных душ оттуда. Мы же не вездесущи, как он.
  
   Мирра показала глазами куда-то вверх.
  
   - Да, мой мальчик, не удивляйся, но нас, проводников, должно быть много. Кстати, и само Посмертье для разных душ выглядит по-разному. Куда деваться... Политкорректность не с вас начиналась! Ты по своей воле увидел, как я работаю с Палачом и его стаей в Азгарде. Если тебе показалось этого мало, то можешь взглянуть на Бенгальца поближе. Он, конечно, лентяй, подобно котам всех миров. Но... Я бы не советовала...
  
   Гром произнёс сакраментальное 'да', и перед его взором открылась до дикости мрачная, но в чём-то даже величественная картина: на каменистом берегу, возле огненного озера, полного кипящей и взрывающейся раскалёнными брызгами лавы, стоял огромный чёрно-красный тигр. Позади зверя, растерянно озираясь, топтался человек. Если бы можно было так сказать - перепуганный до смерти. Дремуче бородатый и до угольной черноты смуглый худой мужчина. Голову его украшала золотистая чалма с бриллиантовой брошью, ослепительно сверкающей из-за своей величины. На теле его болтался клубный пиджак. Когда-то модный, а теперь замызганный до состояния дорогой тряпки, явно с чужого плеча. Шаровары белого шёлка, в засохших до заскорузлости тёмных пятнах, и пара расшитых бисером женских сапог большого размера гармонично дополняли эту икону стиля. Словно в раскалённый индийский полдень, у тигра поднимались и опадали пурпурно-смоляные бока. Тигру было ужасно жарко - открытой пастью с вывалившимся наружу длинным бордовым языком он жадно хватал горячий воздух. Мужчина в чалме в отчаянии повалился на колени и принялся отбивать в сторону зверя молитвенные поклоны. Нервно помахивая из стороны в сторону длинным хвостом, гигантский кот вперил отливающий зелёным фосфором взор в стоящего за ним на коленях человека.
  
   - Мы на месте, дальше сам... - красноречиво говорил его взгляд.
  
   Бородач в ужасе замотал головой. Делал он это с таким усердием, что его чалма, украшенная бриллиантом, сползла набок. И если бы не огромное волосатое ухо, она непременно слетела и укатилась в раскалённую лаву. Меж тем полосатый зверь равнодушно отвернулся и, махнув в последний раз гибким хвостом, исчез в горячем колышущемся мареве. Растворился, как и не было. Багровая огненная жижа как будто только этого и ждала. Она начала наступать, стремительно наползая на берег. Длинные дымящиеся языки справа и слева отрезали мужчину от остальной части суши. Он заметался по крохотному острову, окружённому со всех сторон огнём. Вот уже лава добралась до его щегольского дамского сапога. Синие огоньки побежали по расшитой бисером коже, весело полыхнули алым пламенем пропитанные бараньим жиром шёлковые шаровары. Человек в мгновение ока превратился в живой факел. Издавая гортанные хрипы, он стремительно закружился на месте огненной юлой, но уже через мгновение рухнул ничком в гостеприимные волны расплавленного до текучего состояния камня. Гром почувствовал, как болезненный спазм судорогой сводит ему сердце. Горячее сострадание заполнило до краёв душу юного странника - существо, сожжённое дотла беспощадной стихией, было живым человеком.
  
   - Что, малыш, горячо? - немного привела его в чувство озабоченная мысль Мирры. - А ведь я предупреждала. Это Астард! Впрочем, ниже есть места и похуже.
  
   - Да?
  
   - Да, представь себе! Можешь и туда заглянуть, если здравого рассудка не жаль! Я не рискую, у меня даже слов нет для названия этим мирам. Кстати, что ты знаешь о том, кому только что так горячо сострадал? Аджит Раджниш, он же Правитель ночи, он же бриллиантовый Аджит, он же Зверь Джайпура... Могу продолжить, парень был тщеславен. Профессия - разбойник с большой дороги, главарь самой свирепой в округе банды. Мужчина имел ну о-очень богатую фантазию. Как-то Аджит поймал одну семью, возвращавшуюся с ярмарки на своём стареньком форде. Для начала шалун живьём выпотрошил и зажарил на костре детей, включая грудную девочку, а затем сожрал вместе со своей шайкой. И всё это на глазах у родителей. Молодая мать поседела в снег за считаные минуты... Да, Аджиту было больно, очень больно, когда он сгорал в огне Астарда. Правда, терзала его не своя боль, ведь он умер. К нему вернулись причинённые им при жизни страдания его жертв. И так это происходит всегда, со всеми ему подобными. Скажешь, несправедливо?
  
   - Хм...
  
   - Кстати, это лишь начало его посмертной истории. Можешь взглянуть, что с ним сейчас будет происходить. Не волнуйся, с аутодафе на сегодня покончено.
  
   Не без страха Гром вновь приблизил то место Астарда, где только что был превращён в пепел и пар индийский злодей. Лава с этого страшного места уже отступила. На каменистом, дымящем грунте вдруг появилось тёмно-серое пятно - похоже, пепел. Через мгновение пепел поднялся в воздух и, закрутившись в миниатюрном смерче, он превратился в увенчанную черепом груду человеческих костей.
  
   Эти самые кости внезапно, без предупреждения, принялись двигаться, а череп подскакивать, словно какой-нибудь жизнерадостный кролик. Представление это было даже забавным, оно походило на чью-то чёрную, очень чёрную шутку - злую насмешку над мёртвым убийцей.
  
  
   27 Аутодафе - в средние века означало приведение в исполнение приговора, сожжение осуждённого на костре. Кости между тем воссоединились, успешно образовав скелет, и начали стремительно обрастать плотью. Вскоре голый и безволосый словно младенец, выпучив наполненные ужасом глаза, Аджит сидел на месте своей недавней казни. Казалось, он посетил, наконец, родную индийскую баню и, похоже, подвергся там тотальной эпиляции. Картинка перед глазами Грома вдруг пошла рябью и помутнела, словно случились помехи в старом телевизоре. Но вот всё восстановилось. Рядом со злодеем, брезгливо помахивая полосатым хвостом, стоял всё тот же тигр. Перестав оглаживать свой гладкий, словно биллиардный шар череп, Аджит вскочил и протянул руки к зверю. Он явно узнал Бенгальца и, похоже, даже обрадовался. Несчастный надеялся, видимо, что старый знакомый уведёт его прочь из ужасного места, подальше от дикого огня. Меж тем пурпурный, в траурную полоску проводник не торопился. Словно хвастаясь своими смертоносными, цвета слоновой кости кривыми клыками, он зевнул во всю огромную пасть. По-кошачьи потоптавшись, хищник развернулся на месте. Подняв гибкий хвост, он выставил на всеобщее обозрение свои бархатные шары и тут же щедро оросил подопечного злодея горячим золотым дождём. Оторопевший от такого поворота, голый Аджит резко отскочил от наглой гигантской кошки. Своей левой ступней, розовой нежной, он угодил прямо в наползающий на берег дымящий лавовый язык. С искажённым от невыносимой боли лицом он метнулся в сторону, где принялся подпрыгивать на одной ноге, беззвучно воя. Пока разбойник скакал, на его голове и лице стремительно отрастали волосы. Вскоре всё его тело покрылось буйным смоляным волосом. Ещё минута и несчастный превратился в чёрную обезьяну, заросшую густой шерстью. Вытаращив глаза, поднося к лицу то одну волосатую кисть, то другую, он изумлённо разглядывал себя.
  
   - Работа Бенгальца! - прозвучала в голове Грома мысленная усмешка Мирры. - Полосатый у нас шутник! Приодел своего подопечного для прохладного Азгарда.
  
   - Азгарда? - удивился Гром.
  
   - Ну, да, - подтвердила Мирра. - На совести разбойника больше сотни зверски замученных жертв. Не сжигать же его сто раз подряд в Астарде. В Азгарде первое время он будет почти счастлив. Пока с годик не попрыгает одинокой обезьянкой по пустынным холмам, от псов Палача не попрячется. А оголодав, собственное дерьмо кушать не научится. А там и снова в тепло, к знакомому комельку... Владыка Тунгр у нас с юмором, даром что питается страданиями как невинных, так и злодеев.
  
   - И так целую вечность?! - ужаснулся Гром.
  
   - Нет, конечно! - устало вздохнула наставница. - Не бывает вечного воздаяния за временное зло. Когда-нибудь и до Аджитов доходит, что они натворили. Тогда придёт мать Света и протянет ему руку прощения и помощи.
  
   * * *
  
   Очнулся Георгий в Логове, на мягком ложе, пахнущим медовой хвоей и кормящей волчицей. Ученик потянулся - тело отозвалось молодой радостной благодарностью за переполняющие его силы. Чувствовал Громов себя превосходно, совсем неплохо для человека, попавшего при жизни в Посмертье.
  
   - Гоша! - мысленно позвал его из дальнего угла голос Мирры.
  
   - Новое дело, - удивился Громов.
  
   Гошей его называла только мама Света да ещё Вацлав, и то всего несколько раз. Георгий подошёл к 'детскому углу', отдающему молоком и немного псиной. В своём обычном волчьем обличье Мирра лежала, жмурясь от удовольствия на подушках из собственной шерсти. Мать кормила детей. Жадно попискивая, щенки теребили беззубыми ртами её набухшие соски. При этом они непрестанно возились, отталкивали друг друга лбами и мягкими лапками.
  
   Волчата!
  
   Ласково ворча, бабушка Морщинка пыталась навести хоть какой-нибудь порядок среди любимых внуков.
  
   - Сяньчик, тебе не стыдно? - стаскивая щенка песочной масти с чёрного братика, укоризненно вопрошала она. - Что же ты, толстячок эдакий, всё время на худенького Мумбочку верхом забраться норовишь? От матери отгоняешь, покушать толком не даёшь. Когда Снежок также с тобой поступал, разве приятно было?
  
   Морщинка взяла заморенного Мумбочку в руки. Спасая от раскосого жадины Сяньчика, она переложила его поближе к Снежку и свободным материнским соскам. Однако чёрненький и на новом месте не преуспел. Почему-то он принялся рьяно сосать хвост Снежка. Хвост молока не давал. Мумбочка обиженно скулил, сердился и кусал беленького братца беззубыми дёснами за все доступные филейные части. Напрасно Морщинка тыкала страдальца плоским носом и пухлыми губами в сочащуюся молоком материнскую титьку. Чёрный щенок упорно возвращался к белому братскому хвосту.
  
   - Да что же ты за дурак такой, Мумба? - сердилась бабушка. - Сдохнешь так с голоду, тупица мой!
  
   - Гоша! - вновь окликнула Громова волчица.
  
   Георгий так увлёкся щенячьими разборками, что забыл обо всём.
  
   - Ну и сон мне приснился, Миррочка! Такая фантасмагория, - начал было он, но Мирра красноречиво посмотрела на его правую кисть со свежим розовым шрамом, и Громов осёкся.
  
   - Посмертье никогда не лжёт, милый! Хотя и ничего, кроме фантасмагории в нём нет, - назидательно заметила волчица. - Ни во сне, ни наяву. Мой мир лишь загадывает загадки!
  
   - А где Вацлав? - немного растерявшись от такого начала разговора, поинтересовался Громов.
  
   - Для этого я тебя и звала. Вацлав сейчас рядом с женой. Она тоже здесь, в Посмертье. Её имя Ванда. С неё-то и началась вся нынешняя история, - грустно вздохнула волчица. - Знаешь, а я очень благодарна супруге твоего наставника. Без Ванды я никогда бы не встретила тебя. Благодаря ей я узнала, что слово 'счастье', которое так любят в вашей Яви, действительно иногда, на короткое время, но имеет смысл.
  
   Мирра остановилась, заметив недоумевающий взгляд Георгия. Помолчав немного, она ещё раз грустно вздохнула и продолжила:
  
   - Всё время забываю, что ты не один из нас - единожды взглянув на человека, не можешь увидеть всю его прошлую жизнь. Так просто познать то, что свершилось. Это не будущее, которое не предопределено окончательно. Поэтому твой наставник и вынужден посветить тебя в самые свои сокровенные тайны. Ступай к учителю и его жене. Только рядом с ними ты уяснишь смысл происходящего. И ещё: ты поймёшь, как сможешь отблагодарить того, кому обязан своим вторым, полноценным рождением.
  
  
  
  

Глава двенадцатая

  
  
Женщина смотрит в окно
  
  
(Кадавриковы именины)
  
  
  
   У дверей 'санитарской хаты' Женя Мышкин замер в сомнениях, набираясь смелости постучать в дверь. Он едва успел поднять руку, как за спиной раздался знакомый голос, грубый и ненавистный, словно кирзовый сапог.
  
   - Чего скребёшься, грызун сраный! Вползай уже, педрила шепелявый!
  
   Бугай решил не ограничиваться своим обычным хамством - сильным пинком под зад предал Евгению мощное ускорение вперёд. Открыв дверь собственным лбом, Мышкин птицей влетел в прокуренное и вонючее помещение. Он инстинктивно выставил руки вперёд, чтобы не приложиться 'мордой в пол', но врезался в чьё-то жёсткое костлявое тело. Это тело тут же выдало длинную непечатную тираду и отфутболило несчастного Сыщика в ближайший угол.
  
   - Старшой! - с ледяным ужасом опознал матерящегося субъекта Мышкин. - Это я сейчас самого Хабара чуть с ног не сбил.
  
   - Как в хату входите, фраерюги? Мужичьё лапотное, - относительно прилично закончил свою темпераментную речь главарь санитаров.
  
   - Прости, Хабар! Я не хотел. Всё из-за этого петушары! У, педрила! - замахнулся Бугай на Сыщика, втянувшего голову в плечи. - Ты же знаешь, бугор, не выношу я этих гомосеков, племя заднеприводное.
  
   - Я не п-педрила, Хабар! Б-бугай врёт в-всё! - попытался было возразить Евгений на страшное обвинение в гомосексуализме.
  
   - Да? А кто только что в коридоре с новеньким идиотом слюнявым обжимался, в любви ему признавался принародно? - истерично взвился в праведном обличительном порыве Бугай. - Пидор ты! Гомосятина шепелявая! К тому же бабло наше зажимаешь. Одно слово, Крыса!
  
   - Гром мой друг! И он тоже никакой не пидор, - под тяжестью ужасной напраслины Евгения неостановимо 'понесло'. - Жорка не идиот, а наоборот, самый первейший доктор. Он меня от терапии речевых проблем избавляет, получше ещё тех лепил, что нас тут лечат-калечат!
  
   Не замечая, что совсем перестал заикаться, Мышкин яростно кричал. Не ожидавший такого отпора туповатый Бугай застыл на месте. Его набитая драгметаллом небритая челюсть довольно прилично отвисла. Опытный же остроглазый Хабар вдруг посмотрел на Сыщика с нескрываемым интересом.
  
   - Ты это, Крыса! Ладно, извини, как там тебя, Женя, - неожиданно спокойно, по-доброму произнёс вдруг суровый авторитет. - Давай, садись-ка братан, погуторим за жизнь с тобой.
  
   И Хабар татуированной рукой приглашающе похлопал по облезлому кожзаменителю.
  
   - Бугор, ты чо? - ужаснулся Бугай. - Дырявого! Психа! Рядышком на диванчик!
  
   - Пс-с! - выдал сквозь зубы Хабар.
  
   И насупившийся подчинённый без единого слова исчез из пределов санитарской 'хаты'.
  
   * * *
  
   - Ничего не понимаю! Это - несколько страниц чепухи, а не история болезни, - пожав плечами, Корсаков растерянно прикрыл лежащую на столе тонкую папку. - Скажите, Георгий...э, Вадимович.
  
   Доктор ещё раз взглянул на титульную страницу.
  
   - Тут нет никакой путаницы, уважаемый?
  
   - Мама Света, дядя доктол, иде мама Света? - вместо ответа старательно пучил глаза и пускал слюни Громов.
  
   - Послушайте, больной... Чёрт, простите, Георгий! - явно начал выходить из себя Корсаков. - Давайте прекращать этот цирк. Вы думаете, что притворяться слабоумным перед мало-мальски знающим психиатром - это просто? Скажите, голубчик, а может вам попытаться симулировать перелом со смещением перед практикующим травматологом?!
  
   На врачебном столе зазвонил телефон.
  
   - Корсаков! - поднял он трубку и несколько минут кого-то молча внимательно слушал.
  
   - Да-а! Насчёт этого молодого доктора мы с тобой, дружище, кажется, ошиблись! - обескураженно прозвучал в голове у Громова голос наставника. - Этот Корсаков, похоже, и в самом деле кое-что смыслит в клинической психиатрии.
  
   - Как же быть, Вацлав? - озаботился Георгий. - Мне что, теперь 'расколоться'? Поведать о живущем в моей голове мёртвом польском докторе, визите на тот свет, свидании там с покойной матушкой и своём чудесном перерождении в Огневом логе?
  
   - Возможно, так и следует поступить, - невидимо усмехнулся Вацлав. - По крайней мере, наш юный врач с лёгким сердцем сможет диагностировать тебе шизофрению. Правда, потом расширенных международных консилиумов не оберёшься. Как же, 'холера ясна', клиническая сенсация! Врождённое слабоумие внезапно превратилось в форму интеллектуальной разновидности шизофрении с уклоном в мистику и эзотерику. Придётся тебе, Георгий, включать фантазию. Хотя врать не стоит, этот Корсаков совсем непрост. Он увидел твою симуляцию, а значит, в два счёта почувствует и всякую иную фальшь. Нельзя преждевременно обращать на себя внимание. Попробуем каким-то образом заинтересовать твоего врача. Наша задача оставаться в тени, пока не выполнена главная миссия.
  
   - Какая миссия, Вацлав? - поймал Громов наставника на слове. - Ладно, это потом! Значит, придётся нагнать таинственности перед этим Корсаковым, - решил Георгий. - Другого выхода пока не вижу.
  
   * * *
  
   - Ну и чего ты здесь пальцы гнул, красава?! - с кривой усмешкой отчитывал Хабар небритого мордастого санитара, сидя на всё том же облезлом диване.
  
   - Да это, как же, бугор! - начал Бугай.
  
   - Никшни, законник липовый! - резко оборвал его главарь. - Хранителя понятий передо мной корчишь? Вот интересно, ты кем себя вообразил, 'положенцем' или всего лишь 'смотрящим'? Прости, пахан, что нагло сижу в твоём присутствии... А ты ведь, Бугаюшка, даже не басота, не шкет приблатнённый!
  
   Бледный Бугай от нервов попытался сплюнуть на пол, но гневный рык Хабара остановил его.
  
   - Губёшки вырву! В хате он харкает! Мало вас, бакланов, на зоне учат? Ты ведь ниже последнего мужика там был. Медвежатник, мля! Взломщик лохматых сейфов! В моё время насильников с ходу опускали, в петушиный угол с такой поганой статьёй отправляли. Это сейчас вашего брата на тюрьме каждый третий. Так много, что всех не опустишь и под шконку не загонишь. Какие ж вы нынче уроды, что бабы вам добром не дают...
  
   Бугор взял из пачки на столе папиросу и, характерно смяв её, прикурил от заботливо подставленной Бугаём зажигалки.
  
   - Добро, проехали. Все не без греха! - примирительно обронил Хабар и пустил в потолок струю едкого желтоватого дыма. - Теперь к делу. Псих этот, Крыса, мне нужен. Для чего - не твоего ума забота. У Кадаврика, я слышал, сегодня именины. Вот, возьми для него лавэ от меня в качестве презента.
  
   Бугор протянул Бугаю несколько свёрнутых в аккуратные квадраты купюр.
  
   - Приподнять этого Крысу хочу. Возьмёшь его сегодня в компанию. И не спорь! Не псих он, назначили его придурком. Кстати, называть его будешь по имени, Женей. Мусора его дело по-тихому провели. Между прочим, этот шкет по авторитетной статье здесь, на больнице, бессрочку тянет. Женюра красава у нас, одного мента мочканул и двоих покалечил. Эти падлы сеструху его снасильничали, а он отомстил мусорам-то! Понял, фраер, не тебе чета! Ладно, не бычься, муж коровий!
  
   Хабар расхохотался и дружески с размаху хлопнул хмурого Бугая по широкой спине.
  
   28 'холера ясна' - 'cholera jasna' (польск.) - польское ругательство, часто используется как эмоционально окрашенное междометие.
  
   29 'Положенец' (криминальный сленг) - в воровской иерархии кандидат в 'законные воры', может назначать 'смотрящего', контролирующего криминальную деятельность на определённой территории.
  
   * * *
  
   После отбоя возбуждённый Мышкин, слегка заикаясь, весело толковал о своём задумчивому, озабоченному чем-то Громову.
  
   - Прикинь, Жорка, а ты ведь мне у-удачу принёс. Ко мне, считай, с твоим появлением Фортуна впервые в жизни лицом п-повернулась. Бугай меня в хату к санитарам на разбор п-притащил. Я думал, о-отмутузят до полусмерти, как у них заведено. Ан, нет! Хабар всё-таки справедливым бугром оказался. Выслушал меня, разобрался во в-всём. Когда историю мою узнал - руку пожал. Молодец, говорит, реальный п-пацан! Сегодня даже на д-днюху к одному из санитаров пригласили. Ты его наверняка видел, он тощий, как скелет. Кликуха у него смешная: Кадаврик. Хочешь, Гром, я и за тебя замолвлю словечко? Вместе пойдём, повеселимся. Хабар, кстати, всё про тебя интересовался. Кто, мол, такой, да что за человек?
  
   - Тебе, Женя, лучше не ходить к ним, - отвлёкся от своих мыслей Георгий. - От выродков добра не жди! И вообще.
  
   Громов улыбнулся.
  
   - Ты Сыщик, а они уголовники... Хорошая же у вас получится компашка.
  
   - Ф-фильм 'Место встречи изменить нельзя' помнишь? - беззаботно откликнулся Мышкин. - Ну вот, если выйдет у меня веселье, как у Володи Шарапова с бандитами из Чёрной кошки, о-отмажусь, как и он. Или я не Сыщик!
  
   30 Басота - нищий, бомж.
  
   31 'лавэ' - деньги.
  
   32 'бессрочка' - пожизненное заключение.
  
   - Не ходи, Женя, не надо. Как друг советую, - продолжал стоять на своём Георгий. - Лучше расскажи, что ты там за историю про себя главарю этому, Хабару, поведал? Отчего он так расчувствовался?
  
   - Потом как-нибудь. Не сегодня, - вдруг нахмурился Мышкин. - Если честно, не люблю про это вспоминать, болею. А на Кадавриковы именины, так и быть, не пойду.
  
   Миновал час. Соседи Грома и Сыщика по палате, щедро накачанные успокоительными препаратами, крепко уснули. Только Георгий спал сам по себе, глубоким сном здорового человека. Доктор Корсаков отменил все назначенные ему прежде лекарства. Молодой врач предпочёл не торопиться - не стал с ходу лезть в душу к новому, весьма странному и загадочному, а потому особенно интересному пациенту.
  
   - Вы пока подумайте, Георгий Вадимович, - предложил он, - а в следующий раз, скажем, послезавтра, мы с вами продолжим нашу беседу.
  
   В этой палате не спал лишь один пациент - Женя Мышкин. Впечатления, свалившиеся на него за день, переполняли его. Как будто сбылась детская сказка о добром волшебнике. Вот он явился, совершил для него чудо, и теперь в образе обычного человека запросто спит на соседней койке. Евгений посмотрел на спокойно сопящего во сне Георгия, зажмурил глаза и вновь открыл их - Гром никуда не исчез. Тёплая волна нежности, благодарности и дружеской любви коснулась сердца Сыщика. Навернувшиеся на глаза слёзы он вытер о застиранную наволочку казённой подушки. Разбудил Мышкина грубый толчок в плечо:
  
   - Подъём, Кры... как там тебя, Женя, мля! Братва собралась, поляна отсервирована, водка стынет!
  
   Открыв глаза, Сыщик увидел стоящего рядом Бугая.
  
   - Я это, не пойду! Передумал, - пробурчал в ответ Мышкин.
  
   И хотел уже повернуться на другой бок, но не тут-то было. Батон схватил тщедушное тело за ворот пижамы и, вытащив из-под одеяла, могучим рывком поднял на ноги.
  
   - Хорош тут целку из себя строить, - прорычал он прямо в лицо Сыщику, выдыхая аромат лука и спирта. - Тебе, психу долбанному, сам Хабар честь оказал - велел в компанию к людям позвать, а ты ещё и кочевряжишься? Помоина.
  
   - Похоже, от этого предложения тяжело будет отказаться, - в Женькиной голове всплыла заезженная фраза из какого-то древнего заграничного боевика.
  
   Пришлось последовать за Бугаём. Они спустились на лифте в подвальное помещение, где Сыщик, как собачка, едва поспевал за широкой молчаливой спиной Бугая. Тот переступил через высокий порог 'предбанника' и, не без труда, открыл тяжёлую дубовую дверь, окованную бог знает когда чёрным, а ныне ржавым железом. Они вошли в пространство, едва освещённое и резко пахнущее склепом, потом довольно долго шли по узкому, постоянно петляющему коридору. Багровые кирпичные стены, казалось, давили с двух сторон, а над головой нависал низкий остро-каменный свод.
  
   - Да-а, местечко ещё то! И вроде подвал я весь исследовал, а здесь, в этом лабиринте до сих пор не бывал? - восхищался про себя Евгений этой жуткой средневековой атмосферой. - Не хватает только коптящих факелов и рыцарей в латах. А почему бы и нет? Привидения у нас в Огневом логе уже есть. Хозяина-то и Белую хозяйку не я один, многие не раз уже видели!
  
   Но вот они свернули в неосвещённый боковой проход, где Бугай достал из кармана фонарик. Круглый жёлтый луч заметался по серой, шершавой и бугристой на ощупь каменной кладке с бордовыми подпалинами лишайника. Поднимаясь по закрученным спиралью ступеням, мужчины миновали не менее трёх этажей, судя по одной двери на каждом.
  
   - Да мы же башню одолеваем! - догадался Сыщик, с непривычки задыхающийся от подъёма.
  
   Впрочем, дородный Бугай тоже тяжело дышал.
  
   - Намудрили конспираторы хреновы! Корячься теперь на эту верхотуру, - себе под нос глухо бормотал санитар.
  
   Ну вот и четвёртый уровень, судя по всему - последний этаж башни. Бугай толкнул видимую только ему дверь, и атмосфера загадочного сумрака исчезла. Мышкин шагнул следом. Коридор оказался вполне обычным, нормального больничного типа. Только не прямым, а закругляющимся по часовой стрелке.
  
   - Ну, оно и понятно: это же башня, - умозаключил Евгений, довольный своей проницательностью.
  
   На полу коридора матово поблескивал новенький бордовый линолеум. Стены выложены жемчужно-белой кафельной плиткой, потолок тоже ровный, совсем недавно отштукатуренный известью. Прерывистым мертвенно-синим сиянием мерцали над головой длинные люминесцентные лампы. Широкая, обтянутая белой тканью, спина впереди Сыщика остановилась у двери. Бугай условным стуком трижды постучал по толстому, окрашенному изнутри белилами, светонепроницаемому стеклу.
  
   - Кому не спится в ночь глухую? - раздалось с той стороны.
  
   - Психиатрическому фую! - ответил Бугай и, довольный не раз уже использованной шуткой, басовито заржал.
  
   Дверь им открыл призрак, костлявый, как сама смерть. Завёрнутый в белую ткань на манер римского патриция, он был украшен крестообразным пластырем на лбу. За плечами призрака шевелились синие тени.
  
   - Кадаврик, - опознал тощее привидение Мышкин.
  
   Не обращая внимания на Женю, Бугай с его субтильным приятелем исчезли где-то в темном углу, где, похохатывая, принялись похлопывать друг друга по спинам. Внутреннее убранство погружённого в полумрак помещения оказалось весьма экстравагантным. На тёмном постаменте посреди комнаты возвышался довольно странный прибор. Светящийся, переливающийся всеми цветами радуги, большой шар из прозрачного пластика оказался фальшивым аквариумом, внутри которого плавала стая пёстрых рыбок, вращающихся вокруг центральной оси. Белые кафельные стены отблескивали перламутровыми сполохами. В тёплом воздухе, насыщенном влагой, стоял запах горячего мокрого дерева и сильно хлорированной воды.
  
   - Похоже, господа санитары с комфортом обосновались, - отметил про себя Мышкин, - расположились при бассейне и сауне. И чего только нет в нашей психушке...
  
   'О, сколько нам открытий чудных...!'
  
   Зазвучала тихая приятная музыка, приглушённая почти до отказа.
  
   - Оркестр Поля Мориа, - узнал исполнителя мелодии Евгений. - Его сестрёнка Анжелка любит.
  
   Женя сделал несколько шагов - ноги утонули в чём-то мягком и пружинистом. Он пригляделся: весь пол оказался устланным новыми больничными матрасами, не так давно купленными главврачом Иноходцевым. Хорошая вещь, с поролоновым нутром, обтянутым плотной синей прорезиненной тканью. Меж тем мягкая оркестровая музыка сменилась прочувственным шансоном, интимно зарокотал баритон Розенбаума:
  
   - А воры законные - люди очень милые...
  
   - Кто бы сомневался, - почти согласился с певцом Евгений.
  
   - Слышь, первоход! - раздался из тёмного угла знакомый голос. - Иди уже до людей, не треба тоби боятися, як дiвчине. Тебе тут не трахнуть, у нас для цього справжнi дiви є
  
   Реплику увенчало дружное мужское ржание. Что-то мягко щёлкнуло, 'аквариум' в центре комнаты засветился на порядок мощнее. Сыщик наконец-то получил возможность увидеть, куда на этот раз притащила его бесцеремонная судьба в лице душки Бугая. Мышкин стоял почти посередине круглого пустого зала. За постаментом с аквариумом вырисовывался небольшой овальный бассейн, наполненный водой. Хотя нет, он не раз видел такие штуки по телевизору - они называются джакузи. В углу зала примостился сборный домик, от него-то и исходило тепло и запах мокрого разогретого дерева. Ага, это переносная сауна. Небольшая компания санитаров расположилась на краю зала, за бассейном-джакузи, возле стрельчатого окна, наполненного наружной ночной тьмой. Парни натащили сюда матрасов и, укрыв новенькими простынками, соорудили из них мягкие лежанки, похожие на турецкие диваны. У их подножия теснились бутылки, стаканы и тарелки с закуской, мурлыкал что-то блатное серебристый пузатенький магнитофон-бумбокс. Раздевшись, Бугай уже обмотался, как и его приятели Кузя, Кадаврик и Батон, казённой простынёй. С пластиковыми стаканчиками, наполненными чем-то прозрачным, санитары возлежали на матрасах - в позах пирующих римских патрициев. Отложив в сторону дистанционник от светильника-аквариума, Бугай поднял над головой свой стакан, чтобы провозгласить:
  
   - За именинничка, братва! Кадаврика нашего! И чтоб он так красиво жил, как мы щас отдыхаем!
  
   Сыщик незримо покачал головой. Понятие 'красивая жизнь' трактовалось младшим медперсоналом Огнева лога весьма своеобразно.
  
   - Та йди вже сюди, не бiйся, як тоби, Женя, - повторил Батон и похлопал подле себя по матрасу.
  
   Мышкин робко присел неподалёку от Батона. Всё-таки у этого санитара была репутация самого безвредного.
  
   - Отож! Гарно живём! - Батон торжествующим жестом обвёл остановку: устланный казёнными матрасами зал с джакузи, сауной и странным аква-светильником. - То наш главврач, Лёва Николаич об людях, младшем медперсонале, заботится. Шикарно!
  
   - Плесни себе 'Буратино', фраерок! - обращаясь к Евгению, проскрипел-приказал со своего ложа Кузя.
  
   - Наливай, хи-хи, не соромся, носатенький! - дробно хихикая, поддержал приятеля Батон. - А ведь точняк, Кузьма, Женёк этот на лимонадную Буратину похожий.
  
   Женя подчинился уговорам и налил себе полстакана из бутылки с пёстрой 'мультяшной' этикеткой. На картинке, и правда, улыбался смахивающий на него длинным носом сказочный деревянный человечек.
  
   - За именинника до дна! - буркнул со своего лежака Бугай.
  
   Евгений не посмел ослушаться, разом опрокинул содержимое в себя и тут же, выпучив глаза, принялся хватать ртом воздух. Жидкое пламя зажглось у него в гортани и, мгновенно перекинувшись внутрь, полыхнуло в самом желудке.
  
  
  
   33 Иди уже до людей, не треба тоби боятися, як дiвчине. Тебе тут не трахнуть, у нас для цього справжнi дiвчата є (украинск. - суржик) - Иди уже к людям. Не нужно тебе бояться, как девице. Тебя здесь не трахнут, у нас для этого настоящие девушки имеются.
  
   34 Та йди вже сюди, не бiйся - Да иди уже сюда, не бойся.
  
   35 не соромся - не стесняйся
  
  
  
   - Запей, запей водою, сердечный! - с жалостной услужливостью протянул ему пластиковую бутылочку Батон.
  
   Женя выхватил у него посудину и принялся заливать нутряной пожар. Он даже не понял, что вторично жестоко обманут - просто свалился без чувств на укрытый свежей простынкой новенький больничный матрас. Мышкин очнулся от доброй порции холодной воды, выплеснутой в лицо. Над ним маячили круглые озабоченные физиономии Батона и Бугая, сбоку вклинилось узкое перепуганное лицо Кадаврика.
  
   - М-да, Хабар не одобрит, коли узнает, - пробормотал Бугай.
  
   - Извини, брат, за шутку, не рассчитали мы! Спиртяга - она, мать её, игруха коварная! - произнёс заплетающимся языком именинник.
  
   - Зараз Кузя с женского отделения повернётся, дамочку тоби привезёт, - чуть ли не ласково засуетился толстяк Батон. - У тебя баба-то була когда-нибудь?
  
   Словно в подтверждение его посулов с дребезгом распахнулась стеклянная дверь и в зал, толкая впереди себя инвалидную коляску, ввалился полупьяный Кузя. В кресле сидела молодая светловолосая женщина в больничном халате. Руки марлевыми бинтами прикручены к поручням, нижняя часть лица криво перевязана полотенцем.
  
   - О, Шила на мыло приехала! Любонька наша! - с пьяной ласковостью обрадовался Бугай. - А как ты, Кузьма так быстро обернулся? И ваще, как ты её в кресле, по ступенькам, сюда в башенку допёр?
  
   - Ну, ты тормоз, Бугаюшка, - захихикал в ответ Кузя. - Там же из женского отделения в башню прямой лифт имеется.
  
   - Да? А чо я, как дебил, каждый раз через подвал и по ступенькам прусь? - обескураженно пробормотал Бугай.
  
   Вдвоём они принялись отвязывать женщину от кресла, подняли её на подгибающиеся ноги, сняли с лица полотенце и с двух сторон под руки повели к своим лежакам. Размытые черты её лица были когда-то правильными, теперь же оказались под серой вуалью душевной болезни.
  
   - Шило на мыло, шило на мыло... - кивая неизвестно кому, не переставала повторять на ходу несчастная.
  
   Батон с Кадавриком вернулись к накрытой 'поляне' и с увлечением принялись выпивать и закусывать. Мышкин присел рядом с ними, продолжая коситься на усевшихся в своём углу Бугая с Кузей. Женщину усадили посередине, чтобы поочерёдно совать ей в рот то дольки апельсина, то шоколадные конфеты. Больная безропотно принимала всё - механически пережёвывала, но не переставала при этом непрерывно бормотать:
  
   - Шило на мыло, шило на мыло...
  
   - Интересуешься? - взглянув на Сыщика, пьяно ухмыльнулся Кадаврик. - Иди к ним, присоединяйся. Я один раз попробовал, баба классная. Голова у неё больная, а тело в полном порядке, всё понимает... Оксана её зовут... Дитё у ней умерло при родах. Она с роддома вернулась и мужика своего застала бухого, в постели прямо на родной мамашке. А та возьми и скажи ей: 'чего ты, доча, глазки таращишь? Подумаешь, поменял твой муженёк на недельку шило на мыло...'
  
   - Ты иди, иди к ним, Женёк. А то так девственником и помрёшь в данных печальных стенах. А так, вообще, мы с Батончиком не по этой части. Нам бы выпить, закусить да поспать вволю. Правда, Винни Пух? - хлопнул он активно жующего Батона по широкой спине.
  
   - Угу! - согласился тот с набитым ртом. И вдруг заплакал, растирая по толстым щекам обильные слёзы, вызванные горилкой. - Прости мене, друже. Я ж тебя чуть не затоптав тогда у морге, перелякався дюже...
  
   Меж тем Бугай с Кузей времени даром не теряли. Они методично раздевали не перестающую бормотать и кивать Оксану. Скинув с себя простыню, возбуждённо сопя, дородный Бугай, голый и волосатый, собирался уже залезть на женщину. Кузьма с красной и потной физиономией азартно мял её большие белые груди. В какой-то момент негодяй сделал ей больно, и женщина громко, по-птичьи, вскрикнула. Сыщик почувствовал, как внезапная судорога скручивает его нутро. Волна тёмного, безумного гнева накрыла и помутила сознание. Ухватив скользкое стеклянное горлышко подвернувшейся под руку бутылки, он вскочил с матраса.
  
   - Оставьте её в покое, скоты! - грозным низким голосом, неизвестно откуда взявшимся в его хлипком теле, прорычал он.
  
   - А то шо, фраерок? - со смешливым удивлением отреагировал на угрозу Бугай.
  
   Как был голышом, он встал со своего места и не спеша направился к Мышкину. Бугай очень походил сейчас на орангутанга. Мощный, волосатый, с могучими, чуть ли не до колен длинными руками. Его возбуждённое, торчащее вперёд и вверх немалое мужское достоинство увесисто покачивалось при ходьбе. Перехватив смущенный взгляд начавшего приходить в себя Евгения, Бугай спросил, коротко хохотнув:
  
   - А может, ты ревнуешь? Так нет проблем, брателло, давай я тебя первым оприходую!
  
   Угрозу он сопроводил наглядной похабной иллюстрацией. Потрясая своим дружком, Бугай сделал в сторону Мышкина несколько характерных движений.
  
   - О-ой! Нэ-нэ! - к мокрому потолку взвился полный невыразимой боли женский голос.
  
   Это вошёл в привычный садистический азарт Кузя. Мерзавец зажал в жилистой клешне тёмный сосок на правой груди Оксаны и теперь методично его выкручивал. Евгений собрал в кулак ускользающие остатки воли. Он размахнулся и как мог, прицельно запустил посудину из толстого зелёного стекла прямо в ненавистную человекообразную морду наступающего на него голого санитара. Увесистое круглое донышко впечаталось точно в цель, поразив и без того расплющенный в прежних мордобитиях нос Бугая.
  
   - У-убью! - ошеломлённо прохрипел санитар, вращая и вправду бычьими, выпученными, налитыми кровью глазами.
  
   - Ва-ва-ва! Хо-хо-зяйка! - раненым гиппопотамом взревел вскочивший со своих матрасов Батон.
  
   Дрожащим пухлым перстом он указывал в направлении узкого стрельчатого башенного окна. До сих пор оно было наполнено антрацитной ночной тьмой, теперь же от окна исходило мерцающее бледно-синее сияние. Но не ночное светило, вышедшее из-за облаков, было тому причиной. В помещение четвёртого этажа заглядывала гигантского роста женщина. Мертвенное свечение исходило от её лица, огромного, словно полная луна. Похожие на густую белесую паутину волосы туманили этот слишком правильный, с какими-то льдистыми чертами лик. Оконные створы распахнулись внутрь зала со стуком и жалобным дребезгом. Женщина приблизилась вплотную, словно собираясь проникнуть внутрь башни. Она пристально смотрела внутрь зала, медленно переводя взгляд с одного человека на другого. Верхушки парковых деревьев с тёмными тенями ветвей виднелись сквозь это призрачное лицо. Взгляд Хозяйки остановился на светящемся 'аквариуме'. Раздался сочный хлопок, будто взорвался арбуз, брошенный на асфальт с огромной силой. Словно в замедленном кино, разлетелись во все стороны светящиеся осколки и непонятная фосфоресцирующая жидкость, сопровождаемая пёстрыми игрушечными рыбками. Зеленовато-синее сияние затопило бирюзой всё пространство зала. Замотанный в простыню Кузьма, словно пытаясь освободиться от невидимой затягивающейся петли, схватился обеими руками за горло. Санитар свалился на матрасы и, страшно хрипя, забился в агонии висельника.
  
   Женщина смотрит в окно...
  
   Едва повернувшись, голый Бугай застыл на месте, встретившись взглядом с Хозяйкой. Мгновение - и он будто поперхнулся, прижал обе руки к левой стороне груди, медленно оседая на пол.
  
   Женщина смотрит в окно...
  
   Умолк, наконец, со своим затянувшимся 'ва-ва-ва' толстяк Батон. Закатив глаза, он ничком повалился на матрасы, прямо на оцепеневшего от ужаса именинника. Тщетно несчастный Кадаврик пытался выбраться из-под бесчувственного тела. Он мог лишь стонать и подёргиваться, медленно задыхаясь под тяжкой тушей.
  
   Женщина смотрит в окно...
  
   Вот и Евгений удостоился ледяного взгляда Хозяйки. Сыщик почувствовал, как силы стремительно покидают его, а мягкий, укрытый поролоном пол уходит из-под ног. Мышкин рухнул на колени, белый потолок над его головой начал стремительное вращение. В центре вдруг открылась дыра, показалось усыпанное нереально крупными звёздами небо.
  
   - Умри! Умри! Умри! - острой болью часто выстукивали кровавые молоточки в его готовой взорваться голове.
  
   - Несправедливо! - из последних сил пролепетал Сыщик.
  
   И только полураздетая Оксана безучастно кивала и повторяла свою бесконечную присказку.
  
   Распахнулась стеклянная дверь, ведущая в коридор. Словно ещё один призрак, из полумрака на пороге возник Георгий Громов. В останавливающем и успокаивающем жесте он поднял правую руку и чужим, незнакомым для Сыщика голосом произнёс:
  
   - Wаndа, to ja, Wаclaw. Zatrzymaj się, kochana, proszę ciebie
  
   Женщина смотрит в окно...
  
  
  
   Wаndа to ja, Wаclaw. Zatrzymaj się, kochana, proszę ciebie! (польск.) Ванда, это я, Вацлав. Остановись, любимая, прошу тебя!
  
  
  
   Вниманию читателей: Перед Вами, хотя и значительный по объёму, но лишь ознакомительный фрагмент книги! Полностью книга опубликована и продаётся здесь: https://www.litres.ru/vladimir-goral-13071342/ognev-log/
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"