КНИЖНИЦА

Юрий Горбачев

С некоторых пор Людочка престала читать книжки. Не то, чтобы ее сманил напичканный стрельбой, погонями и эротическими сценами цветной телевизор или филармонический репертуар, где индейца-флейтиста сменяет надувающий щеки насквозь прокабаченный джазист. Нет... Просто к ней вдруг пришла, нагнала ее, накатила и навалилась на область выше надбровных дуг и внутри головы давняя усталость. Вот стоят они рядами на полочках, щеголяя корешками в позлащенных буквицах, -и Дюма, и Сименон , и Агата Кристи , и эти бяки-пакетбуки новоявленных сочинителей...Но как не глянет Людочка на корешок Королевы Марго, так не версальские чертоги мнятся ей, а вспоминаются колбаса и масло по талончикам, какие-то мрачные трюмы подвальные, в которые шла она по трапу , обвешанная авоськами макулатуры. Ковыляла, как лошадка, везущая дровеньки, чтоб, взвесив плотно увязанные шпагатом килограммы партийно-газетного маразма, заполучить заветный томик или отхватить кубик Рубика. Виртуалка какая-то да и только! Вон как они теперь -разноцветные квадратики на этом кубике развернулись! Не соберешь в прежний узорчик... И потом, когда уже и хрусталь, и ложки мельхиоровые, и книжки перестали быть признаком престижа, когда люди начали с ума сходить по японским видикам, Тойотам и аудиоцентрам, она все еще, как завороженная, пёрлась в книжный, пальцами гурмана, хватающего ломтики ананасов и грейпфруктов, копалась во всем этом хламе и покупала, покупала, покупала .... Кафку, Пруста, Джойса, Камю, Набокова, Булгакова...Зачем?

А все этот учитель литературы из ПТУ парикмахеров, первая любовь, говорун и книжник... Да, благодаря ему Людочка открыла в себе и Татьяну Ларину, и Анну Каренину, и всех этих тургеневских барышень, и булгаковскую Маргариту, а иногда даже и Лолитой себя воображала...Но ведь это же опять-таки - виртуалка! А по эту сторону захлопнувшейся обложки ты никакая не Эмманюэль, чье тело ласкает тропическое солнце, у чьих ног плещется морское побережье и мурлыкают сексопильные любовники! Никакая ты ни унесенная ветром в окружении джентльменов -и что ни день - нужно брать в руки ножницы и стричь, стричь, стричь эти бесконечно отрастающие волосы...

Людочка замерла на мгновение пред зеркалом. По ту сторону хрустално-льдистой с просинью глади она увидела вполне еще ничего себе ведьмочку булгаковско-Маргаритиного склада. За пределами зеркальной амальгамы, в той самой виртуалке она зыбилась и переливалась всеми ракурсами идеальных книжных образов. Все эти картинки, гравюры иллюстрации, наложившись одна на другую, образовывали какой-то подвижный, живущий отдельной от нее самостоятельной жизнью, голографически объемный фантом.

Ухвативши клок волос таращащейся в то же зеркало лысеющей дамочки с ярко накрашенными губами, и, мстительно сузив зеленые глаза, Людочка произнесла:

--Нет уж!

--Что-что? - крутнулась торчащая из простыни голова пенсионерки с бриллиантовой серьгой в ухе.

--Нет, нет! Ничего!- ухмыльнулась Людочка. -Я из вас сделаю Королеву Марго!-И занесла ножницы, словно намереваясь произвести гильотинирование шеи древнего ципленка...

На краю столика-трюмо, где разложены были расчески, пудры и торчали бутылки с туалетной водой, тяжелым засаленным шматом лежал и томик Мастера и Маргариты -- единственной книги, которую Людочка по-прежнему жаловала вниманием... С обложки щурился желтый кошачий глаз. Ветерком, ворвавшимся в двери, отпахнутые очередной посетительницей, явившейся соорудить на голове башню Илионскую, отбросило обложку и распушило страницы зачитанного романа. В глаза Людочке бросилась какая-то совершенно ужасающая, произнесенная не то Воландом , не то отрезанной головой Берлиоза фраза,-- и произведенная недавно в старшие парикмахеры Людмила Фламенкова, провалилась в зазеркалье...

Она только успела ойкнуть, чтобы, входя в ирреальное, оставить по ту сторону реального звякнувшие о трюмо ножницы, а ртутно-текучая амальгама, стекаясь, уже вылепилась в великолепный серебристо- зеркальный Мерседес. Уверенно отпахнув дверку, Людочка отдалась коже откидистого кресла --и даванула финским сапогом на педаль.Сверкающая капля на колесах рванула с места в карьер. Это было какое-то отлитое из лунного мельхиора побережье. Бесконечный пляж. Подсвеченный изнутри хрусталь отелей. Волны, расплавом чешского стекла набегающие на песок. Похожие на граненые рюмки бистро. Толпы праздно болтающихся, полуголых. Гитаристы и саксофонисты. Флейтист -индеец с афиши в заснеженном Эн-ске, с похожей на стеклянную елочную сосульку флейтой у губ. Хотелось танцевать, костаньетить каблуками, мельтешить хвойно шуршащими юбками, выкаблучиваться надетыми на пальцы костаньетами, прогнувшись декальтированной спиной под нажимом страстной ладони, прижиматься в жестоком танго. Кто-то мурлыкнул. Неоново белый кот восседал в сидении рядом.

--Куда едем, дор-р-р-рогая? - промурлыкал котяра. В нем Людочка узнала хозяина парикмахерской, которому также принадлежали ночной клуб, книжное издательство, газета Вечерние глюки , казино и дюжина пивных баров. Значит, я ему все-таки не безразлична-этому Сидорову!--мелькнуло у нее. Но разве это все-таки директор, а не недавно сдохший кот нашего сторожа, сочиняющего во время дежурств бестселлеры? Глянув в зеркальце заднего обзора, Людочка увидела в нем моралиста Льва Толстого в малиновом колпачке Санта-Клауса с белой опушкой. Навязчивое видение готово было вывалиться из зеркальца в салон авто: учитель словесности под портретом классика, высунувшаяся за пределы рамы шелковистая бородища, щекочущая в районе пупка , оглаживающая там и сям ее распластанное на классном журнале тело...

Бриллиантом сияющая над заливом луна вдруг преобразовалась в никелированный револьверчик. Людочка обнаружила, что револьвер нацелен в пасть старухи. Что отели -это коронки зубов, шоссе, по которому мчится авто,-- высунутый почерневший от удушья язык, звездное небо - нёбо. Пасть сделала жевательное движение. Машину понесло, руль вывернуло, небоскреб наехал.

Вскрикнув, Людочка проснулась. Муж спал, бугрясь под одеялом у стены.Усталость сморила могучего эскулапа. Происшедшее этим утром напоминало Людочке что-то чудесное и ужасающее. Небывалая комбинация событий, крутанувшись каким -то фантастическим кубиком Рубика, привела к тому, что они разбогатели.

Дело в том, что в перерывах между приемами клиенток и даже в то время, когда они сушили головы под феном, Людочка почитывала свою любимую книжку. Случалось, даже во время стрижки взгляд ее падал на развернутую страницу, и в глаза невольно кидалось: В белом плаще с красным подбоем, шаркающей кавалерийской походкой... Именно такой походкой передвигался по своей частной территории хозяин парикмахерской. Вот и этим утром пред приходом ее постоянной клиентки она зачиталась сценой бала у Волонда, на который натертая чудесным омолаживающим кремом Марго отправилась верхом на щетке.

Уже начав делать стрижку, Людочка все еще воображала себя рядом с князем тьмы, голой, в царственной диадеме. Старухе, которую она давно прозвала Графиней, в сущности и стричь-то было нечего. Усаживаясь за трюмо, Графиня, как обычно, вынула из левой мочки серьгу с бриллиантом и сунула ее за щеку. Такая у нее была мера предосторожности. Во время стрижки пенсионерка частенько придремывала и боялась, что подаренный ей сыном -тюменским нефтяным магнатом бриллиант может соблазнить парикмахершу. За серьгу в правом ухе она не беспокоилась - в ней сверкала фальшивая стекляшка...

И надо же такому случиться, что всхрапнувшая за стрижкой семидясятипятилетняя старушка поперхнулась ювелирным изделием! Людочка кинулась к телефону. Тут же вызванная ею карета скорой помощи, словно уже дежурила у крыльца. Бравый лекарь всунул в бронх старухи трубочку с тросиком, управляющим специальными щипчиками(он специализировался по выниманию из горл золотых пуговиц, яхонтовых запонок и платиновых колечек)-и вынул злополучную серьгу. Вместо летального исхода -дарованное внукам олигарха долголетие бабушки. В порыве благодарности Графиня дарит бриллиант избавителю. Избавитель доставляет бабулю счастливым, наряженным кто в Красную Шапочку, кто в Заиньку-попрыгаеньку внучкам в пропахшую нарядной елочкой квартиру. Эскулап тут же мчится в банк. Оценивает и закладывает потянувший на кругленькую сумму камушек. Мигом обналичивает все это в зеленые, как родившаяся в лесу елочка, и вот, срубив удачу под самый корешок, они с женушкой сидят дома на полу, на ковре из банкнот и, подбрасывая их вверх, резвятся вместе с обретшим наследство малышом-карапузом...

Людочка подошла к стоящему в углу спальни трюмо. В свете мигающей, неотключеной на ночь елочной гирлянды она увидела, как вспышками высвечиваются из темноты, поперменно становясь то трупно-зелеными, то вампирически-малиновыми, то по-покойницки синими ее лицо, шея, руки, распущенные волосы и едва прикрытые ими заостренные бугорки ниже ключиц.

Никто и никогда не догадается, что это она подпихнула в горло старухе сережку с бриллиантиком, предварительно пшикнув на нее вместо туалетной воды снотворным. Никто и ни за что не докумекает, что минуту спустя ворвавшийся в парикмахерскую белохалатным ангелом муж ее Гоша, сделал это по заранее разработанному сценарию.

Вот когда он примчался из банка с полной баксов, связанной в узел простыней,-- и поняла она окончательно. Увязывая пачечки валюты резиночками от бигуди, как бывало укропчик для продажи на базаре, листая и шевеля пальцами странички этого старинного букваря, молитвенно что -то приборматывая, она почувствовала, что больше никогда в жизни не прикоснется ни к одной книжке...