Горбачева Юлия Олеговна. История четвертая. Синее синего

История четвертая.

Синее синего

Орел - птица гордая, пока не пнешь, не полетит.

Глава первая. Life is like a boat

(Жизнь, похожая на плавание в лодке - англ.)

- Nobody knows why I really am

I never felt this empty before

And if I ever need someone to come along

Who's gonna comfort me, and keep me strong?

We are all rowing the boat of fate

The waves keep on coming and we can't escape

But if we ever get lost on our way

The waves would guide you through another day... - напевала я себе под нос, мстительно моя деревянный пол старой стряпкой, которая охотнее размазывала грязь, нежели смывала ее. Получалось плохо: что петь, что мыть. Оттерев очередное пятно, я устало бросила тряпку в деревянный таз и села прямо на только что вымытый пол. Вокруг громоздилась кое-как сдвинутая мебель, полуразвалившаяся и почти новая, вместе со сваленными на ней вещами: различной мелочевкой, книгами, картинами в непрезентабельных тряпках, старыми игрушками и рулонами тканей. Три прошлых дня я старательно разбирала весь этот хлам, в кой-то веки взявшись за уборку на чердаке, в итоге изрядно наглоталась пыли, а количество вещей в низкой комнате под самым потолком уменьшилось втрое.

На дворе начиналась осень, ранней позолотой расцвечивая мир. В пограничном городе Лилль, разделенном на две части рекой и традициями, готовились к празднику сбора урожая. Золотились поля, солидно волнуясь под порывами похолодевшего ветра, тревожно кричали и пели птицы, чувствуя приближающееся время улетать на юг, шумела река, неся похолодевшие воды мимо индевеющих по утрам берегов. Жизнь текла своим чередом, принося спокойствие и не нарушая умиротворения в душе, озябшей от проблем внешнего мира.

- dooku de iki o shiteru toomei ni natta mitai
kudayami ni omoe dakedo mekaku shisarete tadake

inori o sasagete atarashii hi o matsu
asayaka ni hikaru umi sono hate made... (Rie Fu "Life is like a boat")

(Не известно никому, какая я на самом деле.
Такую пустоту не ощущала прежде я.
А если когда-нибудь мне понадобится кто-то, с кем бы в путь отправиться могла,
Кто же поддержит меня и сильной сохранит?
Все мы плывем в лодке судьбы.
Волны всё продолжают прибывать, и выбраться не можем мы.
А если заблудимся когда-либо на нашем пути,
Волны выведут тебя прямо в день другой.
Вдалеке вздыхаю с облегченьем, как будто бы прозрачной я была.
Казалось бы, во мраке находилась, но у меня всего лишь были завязаны глаза.
Молитву я произнесу, пока день новый дожидаюсь,
Ярко сверкающий у самого края моря того.)

Закончив с уборкой, я со счастливым вздохом отправилась на кухню предаваться любимому делу: готовить для себя бесценной. За последние несколько месяцев я научилась получать непередаваемое удовольствие от обычных домашних хлопот. Все-таки, когда живешь одна больше года в большом доме, даже незаметные ранее мелочи обретают некий новый, неведомый ранее, смысл.

Более года назад я переехала в этот пограничный город. Сначала было немного трудновато и, самое главное, очень непривычно быть одной. Но время шло, дни сменялись неделями, и чувство одиночества постепенно превратилось в некое созерцательное умиротворение. Да и я вряд ли скажу правду, если начну утверждать, что была совсем одна. У меня есть друзья и знакомые в городе, работодатель, коллеги... Просто оазис спокойствия и так желаемого мною единения с природой.

Год назад, в самом начале лета, я приехала в Лилль, полная надежд на светлое будущее и вообще хэппи-енд в жизни. И, можно сказать, мне повезло. Сначала быстро нашлось подходящее жилье: старый дом на самой окраине, где мало жителей, но зато все друг друга знают, и нет необходимости опасаться за свое здоровье, гуляя поздно вечером. Дом был ветхим и заброшенным, так как его хозяева умерли несколько лет назад, не оставив наследников. Здание перешло местным властям, и те сдавали его путешественникам. Так я и познакомилась с бывшей гостиницей "Лунная лилия". Моих денег хватило на покупку дома (отданного с почти 50%-й скидкой), и даже еще немного осталось.

Поток воспоминаний прервал настойчиво бьющийся в ноздри запах готовой картошки с грибами, и желудок на время возымел власть над головой...

По небу, по-осеннему прохладному и голубому, размеренно плыли облака, похожие на большие и мягкие кучи ваты, и мои глаза в который раз начинали болеть, стоило мне снова начать теряться в голубизне неба. Маленький садик, контрастно выдержанный в темно-зеленых, синих и желтых тонах зелени и цветов, радовал меня яркостью цветов, вошедших в самую пору цветения, а незабываемо приятный запах хвои витал в воздухе даже зимой.

В пятый раз за день застыв в приступе любования трудами рук своих, я едва не пропустила тревожно застучавший "напоминальник", приспособленный мною из солнечных часов. Стряхнув с себя одеяло созерцательности, я поспешила собраться в город. Пора было отнести в типографию труд долгих дней.

Завернув большую (размером почти как формат А-3), толстую и очень тяжелую рукопись, поспешила в город. Легкие сандалии, единственные, которые не были отданы в ремонт, из-за тонкой подошвы заставляли меня чувствовать все камушки на дороге, отчего я морщилась и пугала прохожих зверскими гримасами.

- Добрый день, Ямамото-сан!

- Добрый день, Юки-кун! Как твои успехи в учебе? Все еще хочешь играть на скрипке или уже оставил эту затею?

- Ну уж нет, Канамэ-сан, не дождетесь! Или это не вы советовали мне "махнуть рукой на все традиции"?

- Кана-тян, посмотри, какое платье я сшила для своей любимой куклы! Правда, красивое? Мне мама дала остатки ткани от ее нового кимоно!

- Добрый день, Хилари-сан. Как ваша работа?

- Добрый день, Вада-сан. Как раз несу в типографию.

- Канамэ-тян, а ты придешь на мой день рождения? Ты обещала мне спеть про фей!

- Конечно, Юмико-тян. Я же обещала.

Не знаю, как в общем, но здесь, на окраине города, в маленьком квартале в стороне от главных улиц и туристических достопримечательностей, люди приветливы и радостны. С ними легко дружить, приятно разговаривать. Они помогут, если ты нуждаешься в совете, приютят, если у тебя нет жилья, накормят, если нет денег или еды. Конечно, никто не позволит тебе сесть на шею, но и выгонять трухлявой метлой тоже не станут. Хороший город, теплый.

Типография находилась в самом центре "старого города" - настоящего музея под открытым небом, по которому можно было изучать не только историю этого города, но и все перипетии взаимоотношений Аре с Оширом. На главных улицах соседствовали различные архитектурные стили Аре: английская готика, классицизм, барокко, античность, северно-норвежские постройки. А рядом возвышались на несколько этажей величественные оширские пагоды, гостиницы, рестораны, административные здания или просто обнесенные забором дома... Как наверное уже стало понятно, Ошир во многом напоминал мне Японию, причем причудливо перемешавшую в себе традиции и порядки времен реставрации Мэйдзи и эры Токугава.

Трехэтажная типография дымила словно общественные купальни, разве что дым был не белый, а черный. Люди, оширцы и арцы вперемешку, одинаково испачканные чернилами и сажей, с одинаково взбудораженными лицами с громкими криками чрезвычайной важности носились взад-вперед по комнатам и лестницам, создавая непередаваемое ощущение первозданного хаоса. В общем, как обычно жизнь кипела как масло в осадном котле.

- А, Канамэ-сан! - неподдельно обрадовался мне стоящий за приемным столиком хозяин этого сумасшедшего дома.

- А где Хикару-кун? - удивилась я.

- Он сегодня заболел: подвернул ногу, когда вчера с работы возвращался. Признаться, я его и задержал допоздна, вот и поддался на его уговоры о больничном, - махнув мне рукой, шеф направился в свою каморку, гордо называемую кабинетом (по моей необдуманной подсказке), даже не оглядываясь меня, на осторожно пробирающуюся сквозь давно ставшие привычными завалы всякой всячины. - Лучше скажи мне, что ты закончила наконец переписывать "Гордость и предубеждение"!

- Закончила, закончила, - обрадовала я шефа, с любопытством косясь на свежую еженедельную газету, которая солидными стопками загромоздила и без того тесный кабинет хозяина самой крупной и преуспевающей типографии Лилля.

- О, прекрасно, просто замечательно! - он поскорее забрал к себе поближе заботливо мною переписанный текст известного и редкого в этом мире романа Джейн Остен. - Тогда я тебе сразу другую книгу на переписку дам: вот, гляди - редчайшее произведение, "Волки на улицах Артхолла". Ценнейшее историческое произведение, мемуары переселенца из другого мира, попавшего сюда в самое начало гражданской войны в Аре более полутора века назад!

- Ух ты... - восхитилась я, почувствовав непреодолимое желание поскорее нырнуть в события, описываемые на этих страницах. - А какие сроки?

- Три недели - максимум, - посерьезнел шеф. - К окончанию уборки урожая и недельного празднования наш город собираются посетить несколько представителей высокопоставленных семей, а также прибудет праздничная делегация из Ошира.

- А какой повод?

- Хилари, ну разве можно не знать столь элементарный вещей о своей стране? - укорил меня шеф. - В этом году будет ровно шестьдесят лет со времени подписания последнего мирного договора между Аре и Оширом. Ты хоть и фейри, но это-то знать должна!

- Э, простите, Сато-сан... - покаянно склонила голову я.

- Ладно уж, иди, работай... - махнул он на меня, - Но смотри мне, чтоб заказ вовремя принесла, иначе весь город подставишь!

- А причем здесь город?

- А как ты думаешь, зачем я перед тобой здесь распинаюсь? Мне поручили подобрать подарки к приезду высоких гостей.

- Да-а, а я-то думала, чего это вы такой добрый сегодня...

- Иди уже, хвостатая! И не забудь забрать зарплату!

Естественно, весь город знал, что человеком я не являюсь. Вообще, это было трудно не заметить: если хвост я еще могла спрятать под юбкой, то синие татуировки, звериные уши и нечеловеческие повадки спрятать гораздо труднее. Да и зачем? Я для того и переехала на границу с Оширом, чтобы начать все с новой страницы и не прятаться более. К тому же, пограничье издавна считалось наиболее терпимым местом для других рас. К оборотням и вампирам здесь давно привыкли, в то время как феи представлялись больше персонажами старых сказок, нежели реальными живыми существами. И можно сказать, что я стала для этого города маленьким окошком в мир волшебных сказок. Хотя, казалось бы, в этом ли мире говорить о сказках...

Рядом с моим домом росли клены. Большие, с раскидистой кроной, усыпавшие землю вокруг крупными золотисто-алыми листьями, рано опавшими в этом году. Они лениво и по-родному уютно шелестели под ногами, ибо лень и иногда просыпающееся в людях чувство прекрасного не давали безжалостно превратить всю эту красоту в кучу обычного мусора. Мне нравилась золотисто-красно-коричневая палитра улицы, перемежающаяся зелеными акварельными пятнами травы, усыпанной все теми же опавшими листьями. Просторные, одноэтажные, словно выросшие в ширь, окруженные необычно большими садами, газонами и огородами дома, огороженные низенькими заборами, ненавязчиво окунали всех прохожих в атмосферу уюта и непринужденности... Что сказать, я незаметно влюбилась в этот город, этот квартал, эту улицу, где сейчас жила, и готова прославлять и восхвалять эти места не хуже юной сентиментально-романтически настроенной девушки, впервые изведавшей безграничное счастье и безбрежный восторг от самой первой в жизни любви, - свой только что обретенный идеал.

Впрочем, я не уставала восхищаться окружающим в любой день недели независимо от настроения, так что сегодня меня более интересовала сегодняшняя работа. Помниться, приехав в Лилль, я очень скоро столкнулась с проблемой денег: несмотря на существенную помощь Тристана, на всю жизнь его подарка явно не хватало. Первые две недели я довольно успешно сокращала расходы на жилье и еду выполняя роль приезжего менестреля и даже, льстя себе похвалой, заслужила некоторую известность в городе. Но долго подобная жизнь продолжаться не могла. К моему безграничному счастью, в один из вечером мне довелось познакомиться с владельцем самой крупной местной типографии, а разговорившись после особенно удачного и веселого концерта, между делом выдать идею "подарочных книг". Уж не помню, о чем именно мы тогда говорили, но идея Сато-сану пришлась очень по душе. И спустя несколько дней я уже была зачислена в штат работников типографии.

Всего за год подобной работы выяснилось, что подарочные книги, выполненные вручную на заказ, получили большую известность не только в городе и его окрестностях, но и в столице. И сейчас список заказов был закреплен на ближайшие три года.

Работа над этими книгами сложна и многоступенчата даже в моем мире, не говоря уже о мире этом. В нашем же случае процесс создания дорогого сувенира выглядел примерно так: Сато-сан выбирает произведение (сам или руководствуясь пожеланиями заказчика), и пока я выполняю тщательную переписку книги из печатного варианта в рукописный (что само по себе является признаком дорогостоящей бессмысленности престижа), ювелир составляет обложку для будущего шедевра из драгоценных камней и благородных металлов, а художник, получив рукопись, украшает ее авторскими иллюстрациями. В целом вся работа занимает три-четыре недели и не только оплачивается весьма щедрым образом для всех, кто над ней трудился, но и окупается в три, а иногда и в пять раз. К слову, последней моей работой был известный роман Джейн Остен "Гордость и предубеждение", который хоть и опередил кое-где здешнее экономическое развитие, зато пришел в самый раз для культуры.

Но в данный момент праздные размышления о прошлом и настоящем мало меня интересовали, в отличие от книги, что держала в руках. Для меня она представляла двойную ценность: ведь сей опус был и интереснейшим и редчайшим произведением, а к тому же вышел из-под пера моего соотечественника, точнее, соотечественников. Все, что я слышала о "Волках на улицах Артхолла", так это восторженнейшие отзывы, серьезные рецензии и то, что написана эта книга была некими иномирянами, активно участвовавшими в событиях полутора вековой давности... И каково же было мне удивление, когда я, как можно быстрее добравшись до дома, открыла первую страницу: уж чего-чего, а эпистолярного романа я точно не ожидала! Но мое удивление быстро сменилось жгучим интересом, и я незаметно погрузилась в чтение, забыв обо всем на свете...

Глава вторая. "Осколок души моей..."

"Артхолл, предместья

май 1265 год

Дорогая Аннет,

Пишу тебе как можно скорее, вняв твоим настойчивым просьбам. Вот уже три месяца, как я рассталась с тобой, моя заботливая и нежная сестра, но никаких изменений в нашем с тобой положении я не предвижу. Город бурлит, объятый недовольством и злобой, что до болезненного трепета напоминает мне наше с тобою детство, когда охваченная безумием чернь уничтожила наш родной дом, нашу семью, а божественное привидение забросила нас обеих в эти края...

Моя дорогая сестра, я страшусь выходить на улицы! Каждый вечер в мои закрытые окна стучаться крики людей, убивающих и убиваемых с непостижимой жестокостью. И даже не будь я молодой леди, а офицером кровь все равно леденила бы мне тело страхом. Но, к моей вящей радости, сэр Уильям и леди Дешмонд намереваются покинуть столицу уже на следующей неделе, и мы с тобой в самом скором времени сможем наконец встретиться. Я напишу тебе перед отъездом и расскажу как можно подробнее обо всем, что сейчас происходит в городе,

С неизменной любовью,

Кассандра".

"Артхолл, предместья

май 1265 год

Моя бесценная Аннет,

Я пишу тебе перед отъездом, как и обещала, но, боюсь, могу рассказать мало утешительного. Политический разлад, вызванный внезапной и преждевременной кончиной нашего короля, все набирает обороты. Принц, несмотря на свою молодость (а ему накануне исполнилось только пятнадцать), настаивает на передаче короны ему в руки, отрицая необходимость выбора регента на время до его совершеннолетия. Возмущенный его своеволием совет раскололся на враждующие партии. Одни говорят, что регент необходим, другие требуют смены царской династии, а третьи предлагают вообще упразднить королевскую власть.

Я искренне не понимаю всех этих разногласий, ибо бог сохранил мне достаточно здравого смысла, чтобы я не вникала в подобные тонкости, но то, что я вижу в окна своей комнаты, меня искренне ужасает и пугает. Чернь, возмущенная распрями совета, недавней тяжелой войной, непомерными по их мнению налогами и всеобщим равнодушием к их судьбе, выходит на улицы с плакатами, лозунгами и оружием... И каждый день, и каждую ночь я вздрагиваю от звуков выстрелов, криков и звона оружия... Господи, помилуй нас! Я боюсь высказать всю меру своего страха перед тобою, моя дорогая сестра...

Наши с тобой благодетели, сэр Уильям и леди Дешмонд завтра отправляются к себе в поместье, где ты уже ждешь меня. Я не знаю, сколько именно времени займет наше путешествие, ведь не только недавние дожди превратили дороги в бесконечное болото, но и оставшиеся не у дел, без денег, крова и еды солдаты Аре, как часто предупреждают нас наши знакомые и друзья, слишком охотно стали промышлять разбоем на дорогах...

Я жду нашей встречи с нетерпением, понятным только лишь тебе, моя Аннет, и жажду наконец увидеть тебя,

всегда твоя сестра,

Кассандра".

[...]

"Найт-парк, графство Солунское,

апрель 1266 года

О моя дорогая Кассандра!

С тех пор, как нам пришлось расстаться более полугода назад, я непрестанно думаю лишь о тебе, моя любимая сестра. Я вынуждена сразу донести до тебя ужасную новость: неделю назад до Найт-парка добралась эпидемия болотной лихорадки. Пока мало заболевших, но прогнозы врачей неутешительны: жертв будет много и лишь единицы выживут. Именно по этой причине я и наши почтенные благодетели сэр и леди Дешмонд сегодня же вечером отправимся в столицу. Несмотря на то, что город все еще охвачен беспорядками, это единственное на данный момент безопасное место, ибо болезнь ушла оттуда четыре месяца назад.

Я настоятельно прошу, нет, умоляю тебя, Кассандра, написать мне о своем нынешнем положении. После того, как тебе пришлось срочно уехать к нашему приемному отцу в июне прошлого года, твои письма всегда полны печали, но совсем не рассказывают о настоящем положении твоих дел. Для чего отец вызвал тебя? Как его здоровье? И почему так печальна душа твоя? Не заставляй меня еще больше беспокоиться за тебя, напрасно терзаясь плодами моей фантазии о твоих бедах. Мне безмерно хочется, чтобы эти фантазии так и остались пустым вымыслом, но твое столь продолжительное молчание лишь подстегивает мое больное воображение.

В Артхолле мы собираемся провести более месяца и за это время сэр Уильям настроен серьезно углубиться в политику. Я понимаю этого почтенного человека, ему искренне больно видеть родную страну в раздоре и развалинах, но я никак не могу одобрить его намерения. Ведь мы с тобой еще в раннем детстве наглядно убедились, чем именно может окончиться вмешательство в политику посторонних людей, какими бы благими намерениями не была вымощена эта дорога, всегда ведущая в ад... По крайнем мере, для наших родителей это закончилось смертью, а для нас самих - обретением новой волшебной родины в столь юном и нежном возрасте.

Я еще раз прошу тебя поскорее мне написать и уверяю, что буду со всем возможным нетерпением ждать твоих писем,

всегда твоя,

Аннет".

"Поместье Кедровая роща,

графство Эленер,

апрель 1266 года,

Бесценная моя Аннет,

Выполняя твою настоятельную просьбу, я все же набралась мужества, чтобы рассказать тебе обо всем том, что так меня печалит. Предвосхищая твои опасения спешу уведомить тебя, что здоровье нашего почтенного батюшки не вызывает опасений, он всегда бодр и энергичен. Впрочем, именно эта энергичность и стала причиной моей печали, ибо наш отец задумал разлучить нас, выдав меня замуж.

Мы обе знали, что когда-нибудь нам придется связать свою жизнь с двумя некими джентльменами, но, право слово, я искренне надеялась, что человека, способного составить мое счастье, я выберу сама. Однако отец и слушать не желает ни о каких возражениях: жених этот не только в близком родстве с королевской семьей, но и питает несомненную склонность к моей очаровательной особе... Надеюсь, теперь ты вспомнишь того, к кому батюшка заставляет меня питать столь недостойную неприязнь.

Наверное, сердце мое было бы исполнено куда большей печаль, будь оно занято, но в отсутствии сердечной склонности к кому-либо страдает моя гордость. Герцог, несомненно, приятный человек и настоящий джентльмен, но его настойчивые попытки покорить мое сердце в пределах, ограниченных днем свадьбы, вызывают у меня лишь недовольство, граничащее с презрением к этому человеку. И совершенно не представляю, каким образом в данном случае нас может ожидать безоблачное семейное счастье...

Но вернемся к тебе, моя дорогая Аннет. Что бы ты ни говорила о нынешней безопасности столицы, я до сих пор не могу успокоиться и унять тревогу. Поверь мне, сестра, сейчас Артхолл - жуткое место, полное опасностей и страданий. Умоляю тебя, будь осторожна и не выходи на улицы без сопровождения, а лучше - охраны. Я никогда не забуду рассказов о том, как жестко обходились с девушками мятежники год назад, и как одну за другой я похоронила трех своих подруг, чьи отцы в недобрый час решили противиться воле принца, за что доблестная армия сжигала их дома, а не менее доблестные офицеры насиловали и убивали их детей... Умоляю, Аннет, будь осторожна!

С неизменной заботой о тебе,

Кассандра".

[...]

"Артхолл, предместья,

июнь 1266 года,

Здравствуй, моя любимая сестра Кассандра!

Прошла неделя с того момента, как я получила твое последнее письмо, столь прискорбно задержавшееся в пути. И это бесконечно огорчает меня, ведь пока я пишу это письмо, мою душу терзают страхи за тебя. Я надеюсь, что на этот день ты еще не успела отдать руку герцогу, на чем столь жестоко настаивает наш отец, ибо я всегда мечтала, что на твоей свадьбе я не только буду присутствовать, но и подведу к алтарю богини... Но не стану еще более печалить твое сердце.

Я благодарна тебе за заботу и тотчас же по приезде приняла все меры предосторожности, на каких ты настаивала, и рада сказать тебе, что ничего дурного со мной за эти шесть недель не приключилось. Сэр Уильям с головой ушел в политику, иногда он даже ночует в бывшем здании совета или во дворце. А леди Дешмонд уже всерьез задумывается над переездом во дворец, под надежную охрану гвардейцев.

Сейчас город лихорадит от разнородных слухов. Говорят, что с трудом подавленные в прошлом году партии и группировки опять поднимают голову, пропагандируя отмену королевской власти. Ах, Кассандра, мне страшно слышать все это... Никому, никому на свете не пожелала бы я жить в эпоху глобальных перемен, смуты и гражданских войн!

Искренне твоя,

Аннет".

"Поместье Кедровая роща,

графство Эленер,

июль 1266 года,

Дорогая моя Аннет!

Письмо мое сегодня будет совсем коротким и бездушным. Наш почтенный отец, узнав о новой волне беспорядков в столице, приказал тебе незамедлительно вернуться в Кедровую рощу под его опеку, дабы самому позаботиться о твоей безопасности и не обременять более почтенную чету Дешмонд. Спешу также обрадовать тебя, что моя свадьба с герцогом отложена на неопределенный срок, так ему необходимо в первую очередь исполнить свой долг перед кузеном, нашим достопочтенным принцем. Задумывается, что герцог лично возглавит карательный поход против мятежников и анархистов, выступающих за уничтожение власти королевской династии.

С надеждой на скорейшее свидание,

Кассандра.

P.S. Ходят слухи, что утихнувшая было несколько месяцев назад эпидемия болотной лихорадки может объявиться рядом с нашими владениями. Прошу, Аннет, береги себя!"

[...]

"Ноябрь 1266 года,

Маринэ,

Я вновь пишу тебе, моя драгоценная сестра,

О, сколько горя и несчастий выпало на мою долю c этого лета... Но давай же я расскажу тебе обо всем, да, сейчас я смогу тебе рассказать... Моя бесценная Кассандра, как же права была ты, предостерегая меня от всяческих опасностей и как же злосчастно было желание отца видеть меня у себя под рукой, что привело к столь печальным и страшным последствиям...

Не успела я вместе с охраной проехать и десятка миль, как мой экипаж наткнулся на отряд мятежников. Я до сих пор не знаю, во имя чего же они творили свои зверства. Эти чудовища в обличье людей безжалостно, без всяких разбирательств вырезали мою охрану и уже собирались надругаться надо мной и моей служанкой, как вмешались их офицеры. Хотя для меня это было лишь отсрочкой, о чем тогда я даже не подозревала. Мари же я с тех пор не видела, мне не удалось ее защитить...

Я не могу без слез и истерики вспоминать о событиях тех четырех месяцах, проведенных в плену. Скажу лишь, что сопротивлялась им до самого конца, до попыток самоубийства под тяжестью истоптанной и опозоренной души. Но сейчас, с дрожью и ненавистью вспоминая о тех днях, я понимаю, что все могло быть намного хуже, ведь попади я в руки солдатам, то не прожила бы и недели... Но хуже всего то, что жжет мои тело и душу словно каленое железо, которым клеймят породистых лошадей: помнишь ли ты некоего джентльмена, настойчиво ухаживавшего за мной еще накануне смерти старого короля? Не стоит удивляться, что спустя две или три недели после моего позора, я попала в его руки. Сначала мне казалось, что это человек, столь учтивый, любезный и благородный еще так недавно, явно питавший ко мне известные чувства, хотя бы как-то защитит и утешит меня... Но его манер и учтивости хватило лишь на то, чтобы в конце сентября я с ужасом обнаружила, что ношу под сердцем дитя этого омерзительно чудовища!

Ах, моя дорогая Кассандра, читая это письмо, ты видишь, как измялась и пожелтела бумага от моих слез...

Благословение пришло ко мне только с последними числами октября в лице того, о ком ты последние полгода вынуждена была думать столь неприязненно. Именно герцог, проявив незаурядный ум и беспрецедентную смелость, сумел не только найти этих проклятых республиканцев, но и уничтожить их до последнего солдата, офицера, повара или конюшего. Он просто вырезал их, словно заразившийся скот.

Герцог узнал меня, несмотря на то, во что я превратилась за четыре месяца страшных издевательств, насилия и страха. Он спас меня от безумия, помог найти опору в жизни и даже отыскал в моей душе силы не отказаться от проклятого дитя, что я ношу под сердцем... Прости за мои слово, сестренка, но на твоем месте я была бы горда, окажись мне в будущем носить имя дю Лерро! И прости меня за ту боль, что я и судьба причинили тебе и отцу этим письмом и моими несчастьями. Как только я допишу это письмо, герцог во главе своего отряда довезет меня до нашего поместья, где и состоится ваша свадьба, моя любимая сестра. Моего благодетеля отпустили лишь на пару недель, хотя почти все время займет дорога.

Ах, Кассандра, сожги это письмо после прочтения и никогда не говори о том, что здесь написано, отцу. Он ведь не переживет... И прости за то, что я сейчас скажу, но...как бы я хотела, чтобы отцом моего дитя был твой герцог...

С надеждой на скорую встречу,

твоя Аннет".

"Поместье Кедровая роща,

графство Эленер,

ноябрь 1266 года

Прекрасная моя Аннет!

Нет слов, что могли бы передать то горе и те страдания, что поселились в моей душе после прочтения твоего письма! Меня снедает ужас и кошмары не дают спокойно ложиться спать... О, как я мечтала когда-нибудь со счастливым смехом и женским лукавством рассказывать смущающейся младшей сестре о том, что твориться по ночам между мужем и женой. Как я мечтала первой услышать радостную весть о том божественном даре, о котором с раннего детства мечтает каждая девушка...

Прости, прости меня, Аннет, за мою эгоистичную просьбу вернуть тебя домой, что обрекла мою любимую, мою драгоценную сестру на столь ужасный и прискорбный жребий! Я с радостью отдам свою жизнь, лишь бы ты, моя бесценная половина, часть моей души, была счастлива и всегда удачлива! Я молю бога и богов об этом милости для нас обеих...

Нет предела моей благодарности герцогу и никогда не будет, ведь он спас самое дорогое в моей жизни - тебя, Аннет...

С искренней любовью и бесконечным раскаянием,

всегда твоя Кассандра".

[...]

"Декабрь 1268 года,

Артхолл, Сент-Джонс-сквер,

Здравствуй, моя дорогая и любимая Кассандра...

Я пишу это письмо в день, когда исполнился год, как тебя не стало. В день, когда родились мои близнецы, мальчик и девочка. Они - воплощение моей любви к тебе, половина души моей, и любви к моему дорогому мужу.

Ты умерла так внезапно и так невероятно, почти бессмысленно, что только сегодня, 24 декабря, я наконец набралась смелости написать тебе мое последнее письмо. Посмертное для тебя.

Моя Кассандра... Как много мы пережили вместе с ранних лет: счастливое детство в родном городе Петра, ужасы революции, попадание сюда, обретение новой семьи, юность, первые влюбленности, светские радости, страх эпидемий и политического раскола, твою нежелательную помолвку, мой позор... мою любовь к герцогу.

Те последние дни, что мы были вместе, втроем, остались самыми счастливыми в моей памяти. Ты не могла не заметить, какими глазами я смотрела твоего жениха, какой страстью пылали его прикосновения ко мне, и как смущались мы оба тому, как тянуло нас друг к другу. Именно ты все-таки настояла на разрыве своей помолвки, именно ты подвела меня к алтарю, где ждал любимую тот, кому было отдано мое сердце...

Ты стала крестной матерью моей дочери, дитя позора и войны. Ты сидела с ней, пока мы уединялись в те безумно редкие дни, когда мой герцог был дома.

Я до сих пор не представляю, как ты смогла все это вынести: и мою любовь, и мой эгоизм, и мою слепоту. Как я могла не заметить чувства, что зародились в твоей душе? Почему мой герцог промолчал? И почему ты согласилась на наше безрассудное желание? Ведь ты тоже полюбила его, тихо и незаметно... А все, что осталось от той любви - сын, и зачатый, и рожденный на моих глазах, сын, за чье рождение ты расплатилась жизнью. Моя любимая Кассандра, почему ты не сказала, что больна, что болотная лихорадка так и не отпустила тебя, даже спустя много месяцев?..

Мои близнецы, что так сладко и безмятежно спят сейчас рядом со мной - залог того, что наша любовь никогда не будет забыта. Моя старшая дочь, недавно признанная отцом того, кто едва не погубил меня и обесчестил насилием, никогда не узнает, что не было между мною и ее отцом не только любви, но и брака. Она останется с дедом по решению короля и со временем примет судьбу жрицы, так же, как и все женщины ее рода в прошлом и в будущем.

А твой сын, наше общее сокровище, останется со мной... И вопреки всем приличиям, традициям и здравому смыслу, узнает всю историю до конца.

Ах, моя Кассандра... Осколок души моей... Спи спокойно, если таково твое желание или же наблюдай за нашим родом, я одинаково буду вспоминать о тебе, моя любимая сестра.

Вот так и кончается мое последнее посмертное письмо тебе. Я знаю: ты всегда будешь с нами рядом...

Неизменно любящая тебя,

твоя Аннет".

[...]

Глава третья. Origato

(спасибо - яп.)

Захлопнув книгу, я ошеломленно уставилась потолок. Машинально отметив, что вокруг как-то странно темно, я встряхнулась и обнаружила, что наступила глубокая ночь, а проем оставленной незакрытой двери льется блеклый лунный свет от тонкого серпика луны. Переведя взгляд на прочитанную книгу, я не выдержала и, возмутительным образом нарушив тишину, громко и возмутилась в потолок:

- Черт возьми, что это за бред?! Я ожидала увидеть нормальные мемуары, в меру сдобренные фантазией, в меру отмеченные авторским тщеславием, но обнаружить вместо редкого и очень известного произведения бредовый псевдосентиментальный эпистолярный роман - вот это сюрприз! - продолжала изливать негодование я, сердито готовя себе поздний ужин, более похожий на слишком ранний завтрак. - И почему, черт побери, я постоянно натыкаюсь на этих трижды неладных герцогов?! Как будто в этом королевстве других людей и нелюдей с этим титулом нет!

Моему возмущению настолько не было предела, что едва день на дворе приблизился к тому часу, когда прилично наносить визиты на работу, я отправилась в гости к работодателю в типографию. И на этот раз у меня не было никакого желания восхищаться окружающими красотами, да и раннее утро ранней осени мало располагало к подобному времяпрепровождению, ибо было несколько прохладно. А если точнее, то к тому моменту, как передо мной показалось здание типографии, меня уже порядочно колотило от холода, невзирая на тот момент, что я, вообще-то, как представитель Зимнего двора, должна быть по идее мало восприимчива к холоду.

Увидев замерзшую меня, Сато-сан изрядно удивился, но еще более его поразило мое возмущение только вчера выданной мне книгой. То, что именно он к данному произведению явно совсем не относится, до меня как-то не дошло. Слишком уж велико было мое возмущение:

- Что за бред вы мне дали?! Вы вообще читали это "редкое и очень известное произведение"? Это же сентиментально-романтический эпистолярный роман с невразумительным сюжетом, слезливыми героями и полностью отсутствующей исторической ценностью! Что за фигня?

- И тебе доброе утро, - опешил начальник, далеко не сразу уловив причину моего гнева. - И что именно тебя так возмутило в этом произведении?

- Все! - категорично заявила я, уперев руки в бока и зло стегая хвостом свои ноги под пышной юбкой, надеваемой мною именно для того, чтобы по возможности этот хвост скрыть. Но в данный момент я даже не обращала внимания на явное неудобство своей одежды, настолько глубоко и сильно были задеты мои чувства. Проще говоря, мне было не до того. - Почему вместо нормальных мемуаров здесь то ли семейная переписка, то ли дурацкий эпистолярный роман? Откуда взялись "Цепные псы"? И вообще, с какой стати подобные личные письма попали в типографию?

- Письма? Эпистолярный роман? Семейная переписка? - настолько неподдельно изумился Сато-сан, что я заподозрила в злостном обмане тех, кто продал ему эту книгу. - О чем ты вообще, Хилари-сан?

- Вы вообще читали эту книгу?

- Естественно! - заверил он меня. - Сразу, как только купил. И никаких писем, романов я там не обнаружил! Обычные мемуары...

- Не поняла... - озадачилась я. - То есть как "не обнаружил"? Там же черным по белому написано!

- Хилари, - устало вздохнул шеф, - я еще в своем уме и достаточно твердой памяти, чтобы отличить письма от мемуаров. И я заявляю тебе со всей серьезностью: "Цепные псы Артхолла" - вполне достойные своей известности мемуары герцога Горацио дю Лерро, жившего более полутора веков назад, и повествующие о том периоде жизни автора, во время которого в Аре произошел политический кризис, едва не приведший к революции и гражданской войне.

- Герцог дю Лерро? - ошеломленно пробормотала я. - Опять?! Да сколько можно?! Kso, я уже третий год только эту фамилию и натыкаюсь! И ведь в тех письмах тоже было упоминание о герцоге, одна из тех сестер за него замуж вышла...

- Э, о чем ты?

- Шеф, вы случайно не знаете, как звали жену Горацио дю Лерро?

- Хм, дай подумать... Аннет, кажется, - неуверенно ответил он.

- Офигеть... - с чувством высказалась я. - То, что я прочитала в этой книге - фрагмент переписки между двумя сестрами, Кассандрой и Аннет. Последняя потом станет герцогиней, а первая умрет при родах, ослабленная болотной лихорадкой.

- ? - приподнял тонкие черные брови хозяин типографии, лучше слов выразив свои чувства. Поняв его, я также молча достала книгу, предусмотрительно (а если без лести, то абсолютно бессознательно) взятую с собой, и раскрыла ее по середине, с сомнением и ожиданием неизвестно чего, посмотрев на страницы. И без удивления прочитала уже известные строчки из письма одной из сестер. Бросив взгляд на начальника, я увидела, что и он ничуть не обескуражен содержанием книги.

- Ну и? Это все те же мемуары, - сказал он.

- Какие мемуары? - возразила я. - Это все те же письма... - ошеломленно осеклась я, взглянув на Сато-сана, озаренная внезапной догадкой. И встретилась с ним взглядом, не менее потрясенным той же мыслью. - Кажется...

- ...мы просто видим разный текст, - закончил он за меня. - И что бы это значило?

- Vakaranai...

- Может, это потому что ты фейри? - неуверенно предложил он.

- Сомневаюсь, - покачала головой я, вторя себе хвостом. - Скорее уж это оттого, что меня с этим семейством связывают разные, но на редкость прочные узы...

- Это какие же? - мимоходом поинтересовался шеф, журналисткой интуицией тут же почуяв местную сенсацию.

- Разные, - не поддалась я.

Когда я возвращалась домой, город уже давно проснулся и теперь счастливо и обыденно гудел в свое удовольствие, вторя жителям десятками языков и наречий. Солнце, словно извиняясь за ночное отсутствие и утренний холод, изливало на горожан последнее по-настоящему ощутимое осеннее тепло.

После выяснения "двуличной" натуры "Цепных псов Артхолла", Сато-сан забрал у меня эту книгу, пообещав хорошенько проверить ее и отдать другому переписчику, а мне вручил другую - местный рыцарский роман, которому явно было далеко не только до "Дон Кихота", но и до "Ивейна, или рыцаря со львом" ("Ивейн, или рыцарь со львом" - средневековый рыцарский роман, написанный Кретьеном де Труа.). Но это обстоятельство отнюдь не избавило меня от мрачных мыслей, а лишь наполнило решимостью, которую, впрочем, легко могла поколебать обычная неуверенность, увидеться с кем-нибудь из герцогской семьи в как можно более скорые сроки. И как нельзя лучше для этого подходила годовщина подписания мирного договора с Оширом. А на этот праздник, кстати, герцогское семейство тоже было приглашено. И "Цепные псы" должны были стать подарком именно для них.

Ну и как бы поступала в этом случае обычная девушка? Пошла за советом к подруге, естественно.

Элинор была третьей дочерью младшего архитектора Лилля. Ее мать до замужества жила в Артхолле в качестве старшей дочери старшего помощника в храме и оттого получила на редкость хорошее образование для своего положения в обществе. И это образование она со всем усердием постаралась передать трем своим дочерям. И именно благодаря своей образованности и просто потрясающему характеру мы с Элинор так сдружились за более чем полгода знакомства.

Хотя, отдавая дань истине, мне стоит сознаться, что только из-за своего необыкновенного склада личности, Элинор не только терпела мои странности, но и принимала их как само собой разумеющееся. А образование... В Лилле немало образованных дочек богатых родителей, которые в равной мере могут ничего из себя не представлять, и наоборот, но вот круг их общения редко пересекается с моим. Все-таки я не принадлежу ни к благородному роду, ни к богатым семьям, ни даже к признанной интеллигенции. Я вообще просто приезжая девушка-фейри, живущая скорее в уединении, нежели активно участвующая в жизни города. Что, впрочем, не мешает мне быть знакомой с множеством хороших семей и иметь таких прекрасных и терпеливых друзей, как Элинор.

Дом Элинор не был огорожен деревянным забором или кирпичной стеной, как большинство домов в нашем квартале. Только плетень высотой с метр и - яблони. Высокие, аккуратно подстриженные, с круглой кроной, могучими стволами и самыми вкусными яблоками на свете. Да и сам дом был, не в пример моему скромному жилищу, настоящим музеем японской классической архитектуры. Мне всегда, с первого посещения, становилось очень спокойно и тепло на душе под крышей этого дома.

Сейчас, осенним утром, прохладным и солнечным, сидя в любимом чайном доме, полупустом, но уютном, я размышляла обо всем, что случилось со мной за последние несколько лет. И, вспоминая, я невольно сравнивала разные города, разные места, где мне доводилось побывать, понимая, что Лилль выглядит в моих глазах землей обетованной. Мне, как любительнице японского аниме, этот город нравился непередаваемым сплавом японской и западной, европейской культуры. Ведь, несмотря на "параллельность" миров, Аре слишком легко ассоциировался с несколькими европейскими странами, в то время как Ошир подозрительно напоминал некую восточную страну. И даже уникальная японская религия, синтоизм, казалось, была воспроизведена с потрясающей точностью.

Лилль - это где-то гармоничный, где-то не совсем сплав двух этих культур. Здесь рядом соседствуют узкие улочки самого типичного средневекового городка и большие кварталы японских домов - больших огороженных участков, где частенько располагались не только сам дом и хозяйственные постройки, но и маленькие часовенки (или как они правильно называются?), додзё и немалые сады да газоны. Здесь, как, например, в семье Элинор, человек мог носить типично оширскую фамилию и не менее типичное арское имя - или наоборот. Здесь... Мне просто нравилось здесь! Не "безумно", а совсем по-другому: в этом городе я отдыхала душой и телом, это, видимо, было мое место. Мой тихий и спокойный, бесконечно родной рай на земле.

Но в подобном ключе люди всегда говорят лишь о том, что давно потеряно для них. Хотя, если бы я сейчас стала с умным и таинственным видом придворного звездочета утверждать, что "уже тогда меня одолевали предчувствия", это бы выглядело глупо и надумано. Просто, видимо под впечатлением от истории с книгой, напомнившей о столь многом в моем прошлом, я в кой-то веки оглянулась вокруг и поняла, насколько близко и дорого стало окружающее меня. Это был мой дом.

Элинор встретила меня как всегда немного сонной, так как ей, исполняющей обязанности хозяйки в доме (мать очень часто уезжала к родственникам вместе с младшими детьми и внуками, а старшие дочери были давно замужем), приходилось рано вставать вопреки собственной совиной натуре. Уведя меня на кухню, чтобы не разбудить отца и младших братьев, она, предупредительно заварив чай, села напротив, выражая готовность внимательно меня слушать. И я не заставила себя долго ждать.

- Сдается мне, Канаме-чан, неспроста тебе напомнили о твоем любимом семействе в Аре, - заключила она, водя тонким пальцем по краю глиняной чашки без ручки, аляповато раскрашенной самой старшей из ее племянниц. - Но стоит ли со мною спорить, если я скажу, что ты и сама не прочь встретиться с ними?

- Это ты к чему? - насторожилась я.

- Ой, Канаме-чан, не прикидывайся татами, - махнула рукой Элинор, давая понять, что все женские уловки здесь неуместны. - Скажи мне, как на духу, как ты относишься к Тристану?

- Чего?! - подскочила я от неожиданности вопроса. - Причем здесь он, скажи на милость?

- Чего-чего, - передразнила она. - Он тебе нравиться, не отрицай! Чисто по-женски нравиться, и не надо отговариваться хвостом и ушами. Фейри ты или человек, да хоть ками-сама - неважно! Как там ты говорила? "Любви все возрасты покорны"? Перефразируй в "любви все расы покорны".

- Да даже если я пылаю к нему неизбывной страстью, словно турчанка из байроновского "Корсара", это не изменит ни нынешней ситуации, ни моего стойкого желания послать эту семейку Наветренным проливом мимо Тортуги!

- Не кипятись, - пошла на попятный подруга. - Я ни в коем случае не хочу тебя обидеть. Но и ты не должна скрывать и подавлять в себе чувства к герцогской семье.

- И причем здесь "любовь"?

- А она есть? - в ответ спросила она.

- А кто ее знает? - максимально честно и максимально уклончиво ответила я.

- Ты неисправима, - показательно уронив голову на руки, подытожила Элинор.

- Угусь...

"Ничего ты не понимаешь, Эли" - бурчала я про себя по дороге домой. - "Какая, к темным богам в печень, любовь? При чем здесь она?! И вот зачем ты вообще о ней заговорила?! Я ж сама себе теперь спокойной жизни не дам, пытаясь понять, люблю я этого зеленоглазого идиота!!"

На улице уже давным-давно сияло солнышко в полную свою силу. Воздух был напоен запахами травы и прогретой земли. Люди как всегда спешили по своим делам, поднимая пыль и не оглядываясь по сторонам. В общем, обычный городская картина, ничего особенного.

Ну, разве что процессия рыцарей, шествующая по широкой улице и собравшая целую толпу зевак. Рыцари в пыльных и почти раскалившихся на солнце доспехах, с усталыми лицами сопровождали три или четыре кареты столь же потрепанного вида. Провожая их глазами, я невольно обратила внимание на одну карету, точнее на герб на этой карете. Герб герцогов дю Лерро.

- Kso, вы все-таки явились... - простонала я.

В окне кареты мелькнул женский силуэт в темном платье.

-сан (san) - Аналог русского "господин/госпожа". Общее указание на уважительное отношение. Часто используется для общения с незнакомыми людьми, или когда все остальные суффиксы не подходят. Используется по отношению к старшим, в том числе к старшим родственникам (братьям, сестрам, родителям).

-кун (kun) - Аналог обращения "товарищ". Чаще всего используется между мужчинами или по отношению к парням. Указывает, скорее, на некоторую "официальность", тем не менее, близких отношений. Скажем, между одноклассниками, партнерами или приятелями. Также может использоваться по отношению к младшим или низшим в социальном смысле, когда на этом обстоятельстве не нужно заострять внимание.

тян (chan) - Близкий аналог "уменьшительно-ласкательных" суффиксов русского языка. Обычно используется по отношению к младшему или низшему в социальном смысле, с которым складываются близкие отношения. В использовании этого суффикса чувствуется элемент "сюсюканья". Обычно используется при обращении взрослых к детям, парней к любимым девушкам, подружек друг к другу, маленьких детей друг к другу. Употребление этого суффикса по отношению к не очень близким людям, равным говорящему по положению, - невежливо. Скажем, если парень так обращается к ровеснице, с которой не "крутит роман", то он проявляет некорректность. Девушка, обращающаяся так к парню-ровеснику, с которым не "крутит роман" - в сущности, хамит.

Комментарии: 6, последний от 02/02/2011. © Copyright Горбачева Юлия Олеговна (kai-rinn-013@yandex.ru) Размещен: 14/08/2010, изменен: 31/01/2011. 60k. Статистика. Глава: Фэнтези Tendjou suna no aoi oshiro		Ваша оценка:
Аннотация: Долгожданное обновление!!! Незаконченное, ибо я уже основательно подзабыла, в чем там главная проблема... Но прошу не судить строго мою покаянную голову, судить данное произведение. Мне очень-очень нужны ваши комментарии!

Горбачева Юлия Олеговна : другие произведения.

История четвертая. Синее синего