ВиНю

сВой

Народ

РОМАН В ЧЕТЫРЁХ КНИГАХ Книга первая и вторая

ПЯТИГОРСК ООО "РИА-КМВ" 2009

ББК 84 (2РОС-РУС)5(235.7 Ст) Г 67

В.Н. Горбань

Г 93 Виню свой народ. Пятигорск, Рекламно-информационное агентство на КМВ, 2009, 724 с.

ISBN 978-5-89314-211-2

ISBN 978-5-89314-211-2

љ В.Н. Горбань, 2009 г.
љ РИА-КМВ, 2009 г.

3

О РОМАНЕ и АВТОРЕ

Четырёхтомный роман Владимира Горбаня "Виню свой народ" рассказывает о трудной жизни ставропольчан в период начала 20-х годов и завершая концом 70-х.

В этот период вместилась вся сознательная жизнь главного героя романа Фёдора Строгаля, познавшего и любовь и предательство. Вернувшись с Гражданской войны, он познает голод, вызванный необычайной засухой, накрывшей собою 21 уезд юга России. "Поплевав в ладони", он сразу же впрягся в обработку земли. С облегчением вздохнёт с наступлением в селе новой экономической политики. Но очередная волна преобразований на селе - коллективизация - ставропольское крестьянство "ударит под самый дых". Читатель узнает о голоде в сёлах Ставрополья, произошедшем в 1933 году. А репрессии 1937-го года напрямую коснутся и главного героя. Военный конфликт СССР с Финляндией стал неудачной репетицией войны с Германией. Тяжелейшие испытания выпали в ВОВ не только Фёдору Строгалю, но и его детям, в первую очередь его сыну Анатолию. Война, словно проверив его человеческие качества, забросила в Англию. И там, на чужбине, он не предал интересы Родины. Проявил "кулацкое" трудолюбие и материально "встал на ноги". И не смотря на это, он постоянно думал о далёкой Родине, о родных и близких ему людях, мечтал вернуться домой.

Трудное время восстановления страны после такой страшной разрушительной войны легло на плечи народа. Сам Фёдор Строгаль восстанавливал шахты, а его дочь Тоня - заводы:, железные дороги, строила Невинномысский канал, словом, моталась по комсомольско- молодёжным стройкам страны.

Хрущёвская "оттепель" сняла повязку страха с уст народа, дала селянам налоговые облегчения. В то же время пошло наступление на частный сектор экономики, дававший стране до 28 процентов сельхозпродукции. Перепахивались пастбища, ломались теплицы и т.д. В это непростое время домой навсегда вернулся из Англии сын главного героя - Анатолий. Не сразу он приспособился к новой жизни. Его сестра Тоня продолжала строить "коммунизм". Свои степные рекорды: выдавал "на гора'" и их отец. Его младшая дочь Верочка, как жена офицера, проведёт читателя своей армейской жизненной тропой по эпохе "застоя". Афганские события, как очередная "прополка" народа, приблизят кончину главного героя. Его смерть подведёт черту роману. Закончится четырёхтомник обвинением своего народа в главном - в неспособности ограничивать себя в деторождении. Однако автор не теряет веры в то, что его народ и весь людской род на Земле поймут главную свою ошибку - время от времени перенаселяют планету и тем притягивают войны.

Сам автор родился в 1945 году в спецпоселении, куда сослали в 1930 году его родителей - кулаков. Рано начал трудиться. В 14 лет он стоял уже у токарного станка. Учился у жизни и

4

учился в учебных заведениях. Работая, окончил школу вечерней молодёжи. Великолепные технические знания он получил в Орджоникидзевском ракетном военном училище. Работал в совхозе ездовым, потом выращивал виноград. Постоял у стеклообмоточного станка. Потом призыв в армию и военный путь длиною в 25 лет. Был радиомастером и начальником радиорелейной станции, начальником клуба и освобождённым секретарём комсомольской организации военно-строительного отряда в г. Пятигорске. Заочно окончил Пятигорский институт иностранных языков и был направлен в Группу советских войск в Германии переводчиком. Там с отличием окончил Темплинский государственный университет по специальности - государственное строительство. 11 лет служил в разведке. По его инициативе было устранено экономическое ущемление Группы советских войск в Германии. Ежемесячно СССР стал экономить около 2 млн. марок. Выйдя на военную пенсию автор увлёкся живописью. Работал заместителем председателя кооператива "Глечек" при Кисловодской сувенирной фабрике. Не забывал и про фундамент нашей жизни - экономику. К 1996 году он написал брошюру "Как грабят Россию, Или ликбез и для президента". В этот год по инициативе автора в экономику страны в условиях дефляции (нехватка денежной массы в экономике страны) влито почти 27 триллионов неденоминированных рублей. Автор сдаёт кандидатский минимум по экономике и работает помощником главы г. Минеральные Воды по макроэкономике. С его участием был проведён уникальный экономический эксперимент, когда деньги (при их нехватке) заменили компьютером. Было создано государственное учреждение, занимавшееся расшивкой неплатежей. Это позволило в отличие от других районов края продлить финансово-донорскую жизнь города и района на десять лет.

Отдавая дань прежней военной службе, автор пишет пьесу "Дело вне очереди" и повесть "Его прозвище было "Руссэ". Издаёт поэтический сборник "Свет нежной думы голубой". На пару лет запойно погружается в науку и издаёт книгу "Парадоксы бытия, или Три часа беседы с инопланетянкой". Его занимают глобальные, общепланетарные беды и он посвящает брошюру "Поумней, Россия" демографической проблеме.

Как признался автор, этой теме посвящен и его роман "Виню свой народ". Не каждому уму по силам соединить изложенное в романе с его названием, постичь связь с надвигающейся бедой для человечества.

Роман написан ярким, насыщенным, высоко художественным языком. Автор при написании романа использовал многие языки и диалекты юга России. Он очень умело использует в изложении широту самобытного ставропольского говора. Такой словесной красоты давно не знала наша литература. Знакомство с романом позволит насладиться богатством его языка.

Природа у автора многокрасочная, живая. Она неотделима от мыслей и чувств людей. Автор передает тончайшее проникновение в мир природы и этим затрагивает стебельки человеческих душ. Его степь наполнена ароматом цветов. Весна парит благоуханием. Осень пляшет в нарядных ситцевых одеждах. Зима проверяет всех и всё на прочность, на выносливость, а потом с приходом весны сама "слёзно просит пощады у Всевышнего".

Знакомясь с непростыми историческими событиями, происходящими на юге России и в стране в целом, читатель становится свидетелем того, как те накладывают на условия жизни, на психологию и судьбы героев романа свой отпечаток и формируются их характеры. Какие только испытания не прошлось им "преодолеть и выдюжить"?!

Владимир Николаевич очень ярко описывает абсолютно все действия романа. Здесь раскрываются все грани его дарования. Он пишет о Ставрополье, о селах и хуторах, о людях - наших земляках, которые, как и вся страна, трудятся в поте лица, добывая свой хлеб, не требуя ничего взамен. По моему глубокому убеждению, автору удалось донести до читателя смысл поступков и чувств героев его романа. В любой жизненной ситуации они стремились оставаться людьми, а на этом зиждется главный смысл бытия человечества.

Н. Арясова.

л1

КНИГА ПЕРВАЯ

- Ты куда, куда, сын казачества,

В путь-дороженьку собираешься?

- Уж прости меня, отец-батюшка,

Супротив твоей воли-волюшки

Я уйду навек в степи вольные,

В земли черные, необжитые.

Уведу с собой я друзей своих.

Там распашем степь перво-наперво Всю копытами боевых коней.

И посеем в ней наши косточки,

А польют их слезы вдовии,

Слезы вдовии, да сиротские.

Опосля взойдут травы буйные.

Середь них цветы несказанные.

То и буду я да друзья мои

Караул нести - красить степь собой

В годы вечные, волей божею.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I

Село Соломенское затерялось в неоглядной степи Ставрополья. Затаившись, как дитя, на груди матери-земли, оно вытянулось цепочками дворов вдоль узкой местной речушки Иргаклы. Та, сладко шурша прохладой, годами расчёсывает подводные кудри тины-аряски и доверчиво лепечет о жизни села стройным братьям-тополям солнечного роста. Они, словно воины почётного караула её водам, выстроившись вдоль гибкого стана-русла, приодетого тонкой тесьмой из осоки и куги, тянутся перед нею и друг перед другом и, отвечая ей листоплесканием, доказывают, кто из них статнее и

8

выше. Но в одну из тревожных ночей 1904 года, перед началом всероссийской смуты, гроза высмотрела своим огненным оком самый высокий тополь и, расколов небесный купол сине-злобным взмахом карающей руки, со страшным грохотом, потрясшим в округе всё живое, укоротила его на треть. Утром жители Соломенки и окрестных сёл со страхом и жадным любопытством обходили кругами обожжённое молнией дерево, памятуя об ужасающей, истовой силе неба. Но вскоре об этом забыли и продолжили вместе с тополями соперничать и красоваться друг перед дружкой. Главная улица, распухая новыми дворами, выстрелила ростом от погрустневшей в старости церквушки в противоположные стороны: на Воронцовку и Степное. Верхний её конец, не расставаясь с речушкой-лепетуньей, слегка вихляя, приблизившись и породнившись со шляхом на Эдиссею, застопорился. Нижний - продолжал сползать к балке.

У улицы - несколько карманов-переулков. К одному из них, напротив сожжённого молнией тополя, притулились строгалевские хозяйственные постройки своей глухой стеной. Рядом с нею - широкая калитка со скотиньего база ведёт вниз, где в ресницах пересохших белесых трав блестел осовелый глаз пруда. От него - разлив тропинок полевых. За прудом, закамышелым с востока от дворовых саманных заборов, - исконопаченная коровьими лепёшками и копытами площадка водопойного постоя. И далее, покуда видит глаз, - полынная проседь и ковыльное серебро степи, начавшее уже под давлением холодов чернеть. Оно, сливаясь, переходит в текучую стынь низкого неба. Туда, вдаль, обращены прикрытые ставнями фасадные окна строгалевского дома.

II

Этот дом поставили два брата: Иван и Григорий Строгали в 1883 году. В то время заместо дозорных собак по югу России селили казаков. Земли нахапали много

- людей не хватало. Царскими посулами о безвозмездной раздаче гулевой земли манили людей отовсюду. Поверив в обещания, величиной в три барских короба, братья вместе с вертлявой женой младшего из них - Григория - Марфой, весной 1880 года на двух пароконных подводах покинули Черниговскую губернию.

Намереваясь найти лучшую долю в степях Кавказского предгорья, на изломе летнего дня остановились близ степного села, в стороне от большого тракта от Во- ронцово-Александровского на Моздок, в низине, у криницы. Испили знобкой, чистейшей родниковой влаги. Вода оказалась на редкость вкусной - дальше ехать уже не захотели. А когда узнали, что село называется Соломенское, напрямую связанное с трудом хлеборобов, Строгали твёрдо решили в нём остаться.

...Определив со старостой себе участок и уплатив полтинник "на опчество", сразу взялись за землю - сняли с мажары сабан1 и распахали тридцать десятин целинной земли, отсеяли яровые, только потом принялись за двор. Долго четыре угловых столба сиротливо служили его оградой. Пока поднимались добротные базы' и хозяйственные постройки, напротив будущей летней кухни копали семикубовый, в форме глечека2, бассейн для воды, ходили на участок со всех сторон.

1 Сабан - украинский плуг, предназначавшийся для распашки целинных и плотных дернистых почв.

2 Глечек - горшок.

9

К Покрову подвезли заказанные в Воронцовке дубовые ворота с калиткой и заготовку на штакетниковые прясла для забора. До самого Рождества визжали пилы и стучали молотки, наставляя красу с лицевой стороны домовладения. На него, как на диво, ходило смотреть всё село. Многие свысока ухмылялись, злорадно точили лясы:

- Забор-то хорош, да только за ним пусто.

- Видно, весь ресурс на забор ушёл, а сами в скотиньих сараях перебиваются.

Посмеивались и над Дарьей Краснокутской, вышедшей сразу после уборочной

страды замуж за Ивана в хозяйскую постройку. Через год у них родился сын. Назвали по деду - Яковом. Это был единственный ребёнок на две семьи, поэтому любовь и забота всех взрослых к Яше выплеснулись в постоянное его кормление. Всякую минуту его чем-нибудь да пичкали. До года рот малыша не пустовал, был постоянно занят: то ли грудью матери, то ли молочной бутылкой с соской, то ли хлебной жёвкой. С опережением разрабатывая свой жевательно-глотательный рефлекс, он рос бутузом, перевалив пределы нормальной упитанности.

Малыш уже начал ходить, когда Строгали, на удивление соседям, поставили из кизлярского туфа и на цементе большой дом. После этого прежние высокомерные ухмылки односельчан пропали. О Строгалях заговорили, как о крепких хозяевах. "Эти долго запрягают, да далеко потом везут". А кое-кто из селян с тех пор стал за глаза обзывать их куркулями. Однако из-за того, что в селе зажиточных было немало, эта уличная кличка "куркули" не прижилась, зато - Грушаки цепким репяхом прилипла трагично и совсем неожиданно.

III

Спустя два года после переселения на Кавказ младший из братьев, Григорий, отбывал службу в чине простого казака в Кавказском линейном казачьем войске, разделённом уже на Кубанское и Терское. Курс молодого казака он проходил в Горском полку, штаб которого располагался в станице Аполлоновской. После завершения салажной муштры его в составе команды новобранцев: Николая Глухова, Акима Вергуна и Петра Антипина перевели рядовым казаком в станицу Марьинскую, в третью сотню первого эскадрона под командованием есаула Белогорко.

Рядом, через речку Малку, ещё не остывшую от бешеного бега в горах, начинались первые аулы кабардинцев.

Отгремевшая баталиями и успешно завершённая командующим Кавказского корпуса и главнокомандующим в Грузии Ермоловым Кавказская война желаемых плодов не принесла. Бунтарский дух свободолюбивых горских народов так и не подавила.

До времени перемирие, заключённое с абреками, открыто не нарушалось, но уже зрели признаки, указывающие, что миру тут может прийти "каюк" в любую минуту

Казаки, несшие службу на опорной линии между станицами Константинов- ской и Моздокской, были частыми свидетелями того, как горцы небольшими группами, а то и поодиночке на разгорячённых лошадях выскакивали на возвышенный противоположный берег реки и оттуда выкрикивали грубые оскорбления в адрес бывшего командующего - генерала Ермолова. Иногда часовые вступали в словесную перебранку, а чаще пускали звенящую пулю над головами горских всадников,

10

и те, пришпорив коней, бросались врассыпную и кричали: "Урус, секир башка". На подобные угрозы казаки только посмеивались. Нередко смельчаки отправлялись на ту сторону и, если удавалось, уводили чистокровных кабардинских скакунов, а в пору созревания фруктов мешками притаскивали из кабардинских садов яблоки, сливы, груши.

На новом месте прибывшие молодые казаки освоились быстро и принялись геройствовать, совершая вылазки к кабардинцам.

В одну из летних ночей Григорий Строгаль вместе с полчанином Миколой Глуховым отправились через Малку на вылазку, воровать фрукты. Случилось так, что в то время кабардинцы устроили в грушевом саду засаду.

Тёплая августовская ночь расплескала по небу бледно-фиолетовые чернила, притрусив их серебристым порошком звёзд. Луна, словно озеро света, ре'дит мглу. Мягкий воздух напоминает окружающему миру о его праве на жизнь. Но не успели казаки пройти и десяти шагов по саду, как вдруг совсем рядом обрывистой октавой грохнул выстрел, со всех сторон на них покатились топот и тяжёлое дыхание бегущих...

На заставе в Марьинской постовые казаки, услышав выстрел, встревожились, зная, что двое ихних ушли на ту сторону. Минут через пятнадцать прибежал бледный Микола Глухов. Задыхаясь, он сдавленным голосом загнанно и отрывисто повторял: "На ...засаду... нарвались. Лицо в лицо. на ...засаду нарвались. Я утёк, а иде Гришка,.. не знаю".

.Напрасно до утра ждали Григория казаки и разбуженный вестовой есаул Хрипун Иван. С надеждой всматривались они со своего берега в заплетённую потоком водную косу реки, прислушиваясь к глухим, хлюпающим звукам гибельных коловоротов. Да всё попусту. Только к полудню, когда совсем сошла туманная наволочь, на дороге появилась одноколка с огромными колёсами. Меж их спицами видны были голые ноги.

Ведя в поводу старую подслеповатую кобылу, щупавшую порепанными и сбитыми копытами дорогу, с непокрытой головой уныло брёл старик. Набегавший со стороны гор ветер шевелил редкие белесые, как снег Эльбруса, волосы.

Казаки молча сходились к арбе, со страхом поглядывая на бледные, до желтизны, ноги своего полчанина Григория. Оторвав взгляд от покойника, зверовато скользили им по старику-кабардинцу и лишь потом надолго останавливали его на кабардинской кобыле. Большинство казаков своё мнение насчёт никудышной лошади высказывали тут же вслух:

- Хитёр хрыч, привёл такого скакуна, шо токмо до скотомогильника и дой- дёть.

- А знаеть, шо доброго коня от нас домой не уведёть, казак до коня падкий хлеще, чем до бабы.

- Привёл: на тебе, Боже, шо нам негоже.

Старик-кабардинец, не проявляя никакого страха, как-то по-человечески в горе, склонив голову, будто извиняясь за своих земляков, повторял в полголоса:

- Плахой чаловек делиль, горячий, как собака, ваш чаловек резиль. Зачем ре- зить, палка нада бить, резить не нада. Палка нада - чужой сад нэ ходи! Сусед живи мирна, торговат мирна, ми визём хврукт - ви ружо даёшь, порох даёшь.

11

- Тебе ружо дай, ты по нас из ево и стрельнёшь, - съязвил на слова горца Золотарёв Андрюшка - один из молодых казаков.

- Ишь, торговать предлагает, мы враз тебе цену за Гришку набьём, шо и глаз не буде видать, - озлился Микола Глухов и, гоняя по скулам диски желваков, подступал к старику.

- Не тронь! - зычно заорал подходивший есаул Хрипун. - Самосуд не смей чинить! Атаман резолюции выкажить!

Он, подойдя, нагнулся над коробом одноколки, где, будто заснувший, на горно-луговом сене лежал какой-то изменившийся, враз похудевший Григорий. Резко выпяченная нижняя скула и заострившийся нос без единой кровинки делали его непохожим на себя. Белая армейская рубашка, пропитанная бурой кровью, пучилась на животе горкой, как у беременной женщины. Есаул приподнял заскорузлую рубаху, оголив распоротый под самую грудь живот. Из разреза выпирали перепачканные кровью груши. Видно было, что кто-то в злобе запихивал в разваленную брюшину плоды с листьями и травой, давя и разрывая кишки. Запах крови и кала, смешанный с запахом горно-лугового сена, тошнотворной волной ударил в ноздри есаула. Тот брезгливо отодвинулся и, поискав глазами вестового, громко скомандовал:

- Хмельнового с бричкой! Пущай перегружает Григория и зараз везёть в Соло- менку, брату возвернуть, а тот ужо по-родственному и схоронить, как Бог и совесть повелят. Про Гришкиного коня передай, что он оставлен в сотне, как то предписано воинскими документами.

.К вечеру другого дня Хмельновой вводил из улицы в проулок под уздцы измученных дальней дорогой серых в яблоко жеребцов, впряжённых в занудливо-скрипучую бричку, отпевавшую всю дорогу своим тоскливым повизгиванием казака.

Как ни предчувствует человек беду, а всё ж она его всегда настигает врасплох. Всю ночь снилась Ивану Строгалю падающая саманная стена. Прямо перед глазами вставали надвигавшиеся на него вымытые дождями жёлтые струпья соломы. В поту просыпался Иван, переворачивался на другой бок, забывался новым сном, но прежний - перебивал его. Однако наутро так и не мог вспомнить, убежал ли он от падающей стены, или она всё-таки придавила его. Весь день болели ноги и нудило душу. Думал, к перемене погоды.

Но когда увидал, как служивый на незнакомых конях появился в проулке, всё захолонуло внутри. "Неужели Григория?" - стрельнула разящей молнией мысль. Но ещё теплилась надежда, что тот проедет мимо, не завернёт к дубовым воротам их двора. Охнула Марфа, по-бабьи почуяв беду. Подняла руку перекреститься, да так и не перекрестилась, поплыло всё у неё перед глазами, качнулась, падая, едва успел Иван подхватить её. Набежавшие соседки и жена Ивана - Дарья принялись Марфу отливать. А Хмельновой, забыв поздороваться, переминаясь перед Иваном с ноги на ногу, виновато и с сочувствием бормотал:

- Не уберёгся Гришка, нелёгкая понесла его за грушами, да вот... теперь принимай по-братски.

Иван, будто оглушённый, жил и не жил эти дни, ходил, хлопотал о похоронах, и будто бы это для него было продолжением того страшного сна. Больше интуитивно, чем осознанно, отдавал он распоряжения, какой делать гроб, кого позвать кухарить, что написать на кресте.

12

Бабка Симаниха, нагрев воды, приготовилась вместе с богомольной Адаркой обмывать покойного. В это время Иван во дворе отдавал распоряжения: кому ехать на пекарню, кому - за копарями, кому позвать попа и певчую, как тут вышла Си- маниха с чашкой вынутых из распоротого живота, перепачканных кровью и калом груш. В недобрый час она и подвернулась со своим глупым вопросом Ивану:

- Ан, Яковлевич, с грушами робить шо ж будем?

Вот в это время и брякнул в запарке хозяйственный, скуповатый Иван то, что прилепило их семейному роду на остатные годы кличку "Грушаки".

- Шо делать, шо делать? - пребывая в состоянии полной растерянности, думая совсем об ином, нервно и зло выпалил он. - Груши, как груши, помыть, мож, кто в охотку и съисть грушку. Ступай, не займай, без тебя голова вихрем кужелить...

- Так ет же из покойного, - возразила Симаниха, - и в крови, прости Господи,

- перекрестилась она.

Но её слов Иван уже не слышал, встречая изготовленный гроб.

Когда вернулись с кладбища и сели поминать покойного, Иван с ужасом обнаружил в центре длинного стола миску с уже отмытыми грушами, будто напоминание о причине гибели брата. Он уже простёр руку к бросавшимся в глаза фруктам, решив тихонько убрать груши, но одновременно с ним потянулся соседский мальчишка Сергунька. Однако мать так хляснула его по руке, что Сергунька, распялил рот, уже готовый было разреветься во всю мощь, но вдруг услышал от соседа за столом: "Они из живота мертвяка!" После этих слов малец с перекошенным от обиды лицом засопел и долго так с ужасающим страхом сквозь слёзы смотрел на запретные груши, а другие дети уже и не смели даже помышлять притронуться к редким для их села плодам.

С тех пор кличка прилипла к семейству Строгалей, да так прочно, что через годы их знали по фамилии совсем немногие односельчане, а, в основном, меж собою звали по-уличному - Грушаки.

IV

Не коснулась кличка Строгалей только Марфы, жены покойного Григория, хотя и до трагедии она слыла медовой грушей в окружении настырных ос-кава- леров. Её уже до "грушаков" за глаза величали особым титулом: "Баба - помани пальцем". Нараспашку жизнь и халатик из поплина.

Марфа не первый год, как другиня, общалась с модисткой Шубихой. Та жила на балке, недалеко от колодца, одна. Дверь в её небольшой хатёнке в две комнаты всегда была открыта и для тех, кто хотел обшиться, и для тех, кто любил скоротать время в удовольствии. Там в любой час отыскивалась арака. Карты не сходили с рук подруг хозяйки. Одни резались с азартом в дурака, другие гаданием пытались заглянуть в завтрашний день.

.Первый раз Марфу привело к модистке Шубихе намерение перелицевать себе юбку. Разговорились. Сразу же друг другу понравились. В реке желаний заполоскались темы общих разговоров и интересов. С тех пор они якшались подругами постоянно. Модистка приходила к Марфе редко. Чаще та бывала в её домишке.

Частенько у подруги объявлялись и кавалеры. Марфу, побывавшую там, в весё

13

лой компании, тянуло к подруге бесовской силой. Под разными предлогами наведывалась туда. Возвращалась ко времени управки за худобой и, как обычно, с запашком спиртного.

Григорий, случайно прознавший об её увлечении, на первый раз провёл с женой словесное нравоучение. Не помогло. На второй - отматерил по всем буквам ругательного алфавита. Но для неё ругань мужа, как гром в отдалении. Марфа после очередной прогулки заявилась домой под крепким хмельком, и Григорий, не сдерживаясь, избил её до полусмерти. Ползая в ногах и прося прощения, одновременно клялась ему в любви и верности. С неделю крепко дулся на жену Григорий, но со временем уже подумывал: "На ком греха ни пылинки?" А вскоре и простил её. Старая обида забылась, и между ними проснулась затаившаяся до времени тяга к друг другу, разгоравшаяся в бездумно-взрывчатую, необузданную любовь. Супруги после таких горячих отношений тешили себя надеждой на появление потомства. Но под склон вспыхнувших чувств утекал месяц-другой, а новая жизнь в чреве Марфы не завязывалась. За пресыщением любовных игр наступало разочарование, и влечение друг к другу стухало прогоревшим костром. Марфу снова тянуло в дом развлечений. Муж вновь избивал её. Потом, через время, мирились. И снова дурной кровью зажигались взаимные чувства обоих. Жаждали Марфиного зачатия. Но ожидания были тщетны. И так повторялось много раз. Лишь после того, как в селе побывал заезжий молодец, Марфа забеременела. Однажды осенью Марфа застала у Шубихи вместе с полупьяным Волошинским зятем Петром Кащуриным (когда-то учившимся в кадетском училище и отчисленным за участие в дуэли) необычного гостя: стройного, красивого офицера. Тот был под лёгким шафэ.

- Вот, прошу любить и жаловать, - представлял товарища Кащурин, - мой столичный друг, поручик Ростков, заглянул за столько лет. Хотя обещал исполнить намерение немедленно.

Поручик, широко и белозубо улыбнувшись, щёлкнул перед Марфой каблуками:

- Фёдор, - представившись, лихо мотнул головой поручик, вживающийся в белотелую, разгульную жизнь офицера.

Марфа не знала, что и отвечать на такую светскую галантность, настолько учтив и культурен был офицер. И внешностью он был красив и статен, как бог. Ей казалось, что она совсем неровня этому военному, а её деревенское имя Марфа, если она его только произнесёт, ещё больше принизит её. Поэтому она, растерявшись, долго молчала.

- Марфа, - наконец всё же выдавила из себя она, попав всем существом своим под власть чар офицера.

Хозяйка пригласила гостей в комнату. Короткий любовный роман у Марфы с заезжим офицером начался с совместного застолья, продолжился кручением бутылки с поцелуями и закончился в тот же день жаркой постелью. Марфа после умопомрачительной близости, словно протрезвев сознанием, со страхом глянула в окошко. Там закат уже заломил козырёк облаков. Помчалась домой. Знала, муж прибьёт.

Войдя в калитку, крадучись направилась к базам. Не найдя подойник, тихонько сняла с плетня цибарку и попыталась доить коров. Но коровы были уже подоены. Григорий тем временем, стыдясь перед братом и его женой за отсутствие Марфы,

14

метался по комнатам, теряя самообладание. Услышав во дворе грюк ведра, вырвался к базу. И, встретив там помятую, словно кошку после драки, жену, еле сдерживая себя, подступая, с ревностью затеял допрос.

- И где ж мы прохлаждались, такие хорошие?

- У Шубихи, Гриш, забалакались, знаешь же, как мы, бабы, слово за слово, а время бежит, - угнув голову, выкручивалась Марфа.

- С обеда наговориться времени не хватило?

- Да я-то и из дому поздновато вышла.

- Не бреши, стерва, я у Дарьи вызнал, когда ты с база снялась? Как только моя нога ступила за ворота, сразу и ты хвостом мотнула!

Григорий зло притянул её за руку к себе, чтобы глянуть в бесстыжие её глаза, и тут же уловил запах спиртного. Данное открытие в мгновение ока довело гнев Григория до крайнего бешенства.

- Вон ты как время проводишь, курва!

Сорвав со стены вожжи, стал ими лупцевать плачущую жену по чём попало, не разбирая, по каким частям тела попадает тяжёлая сыромятина: по рукам ли, по голове ли, по лицу. Григорий себе отчета не давал, молотил и всё! Марфа, укрывая голову руками и взвизгивая при каждом ударе, отступала к калитке. Но Григорий разгадал намерение и ударом руки, отбросив её от прохода, опрокинул на землю. Марфа закричала во весь голос, словно недорезанная свинья. Задыхаясь, Григорий продолжал охаживать лежавшее на земле вздрагивающее под ударами неподвижное тело. Сквозь плач и удары ремней услышал, как хлопнула дверь у соседей, скрипнула входная дверь и своего дома.

- Убью, стерва! - зло прошипел Григорий.

Обессилев от выхлестанной злобы, он, бросив вожжи на землю рядом с женой, направился в дом.

На крыльце стоял Иван. Глубоко затянувшись цигаркой, хрипло кинул вопрос:

- Лечил?

Григорий, часто дыша, молчал. С тяжёлым опустошением поднялся на крыльцо, глянул туда, где лежала Марфа, сотрясавшаяся в плаче на холодной земле. Цикады, проявляя полное безразличие на скулёж жены, разнимали звоном темень, хоть вытряхивай из ушей.

- Лечил? - снова попытался разговорить брата Иван.

У Григория на обсуждение с братом темы, касающейся его личной жизни, ни желания отвечать, ни сил уже не было. Он протиснулся мимо него в дверь, буркнув:

- Сам же видал.

Очухалась Марфа только за полночь. Доползла до сруба бассейна, из колодезного ведра умылась, сняла с себя порванную одежду, накинула рабочее платье, наполнила таз водой и выстирала то, что было на ней, развесила сушиться, и только под утро, снова умывшись и причесавшись, робко вползла покорной, присмиревшей змеёй к мужу в постель. Григорий прогонять дрожавшую от взбучки и холода жену не стал, только отодвинулся, как от прокажённой. Но к утру, уснув, даже обнял её во сне. Раньше других в доме поднялась Марфа. Накинула кофту с длинными рукавами, чтобы скрыть обилие синяков и ссадин, и отправилась кухарить. Пе

15

редоив коров, приготовила любимую мужем солянку. Только Григорий проснулся и, не говоря ни слова, прошёл по нужде, к возвращению она уже встречала его с тёплой водой и рушником. Муж молча принял её услуги. Также немым сел за стол завтракать. Тонко тренькает о стенку стакана ложечка. Единственный звук отношений между ними. И тому Марфа рада. Лишь бы не заговорил. И сама, как глухонемая, угадывает наперёд его желания и угождает мужу лучше любого денщика. Но к обеду, когда Григорий с Иваном уехали в поле, Марфа крадучись выскользнула через задние воротца и помчалась к Шубихе. Не забывая ни на секунду о жестоких побоях, рвалась к прежней сладости. У подруги на мужнину выволочку жаловаться не стала. Та сама заметила синяки и ссадины:

- Коль бьёт, значит, любит тебя твой Гришка. А потом, - модистка задумчиво посмотрела на подругу, - на офицерика ты шибко не рассчитывай, завтра уезжает он.

- Не обещался снова прийтить? - вложила Марфа в вопрос всю душу.

- Нет, у них отвальная сегодня вечером, но песни там уже с утра звенят.

- Ну и пусть, хоть глоток счастья, но мне достался, - скривилась Марфа и заторопилась домой.

Вернувшись от Шубихи, Марфа затеялась с генеральной уборкой. Потравив клопов, без перерывов и отдыха, не разгибаясь, мела, мыла, чистила, натирала. Начала со стен. Поснимав паутину, перешла к сбору пыли: от потолка до пола. Деревянные полы так натёрла кирпичом, что белизна их останавливала в оторопи всех домашних. Следом взялась за постели, посуду, обувь. Работала до полуночи. С утра следующего дня, покормив мужа вкусным завтраком, влезла в сундуки. А с обеда, замочив бельё, затеяла стирку. Заполнив всё пространство двора: три верёвки - из конца в конец, прогнувшись, надели на свои струнные, тонкие плечи всё перестиранное, до последней тряпки. На другой день всё перекатала рубелем. Неделю гонялась за каждой пылинкой и соринкой. На муже меняла каждый день бельё. И стоило только Григорию появиться во дворе, как Марфа бросала все дела и была уже рядом с ним, помогая в его делах. Скупая речь, царившая между ними первые дни после лупки, с неохотой пускает к себе обыденные, простые и лёгкие слова, как теневые занавеси удерживают солнечные лучи. Обида живёт ещё болью. Первые дни взоры их глаз совсем не пересекаются. Лишь потом, когда обида у обоих начала стираться, - робкие, настороженные, на какие-то доли секунды встречи взглядов, с их помощью в душу друг другу не заглянуть. Однако со светлыми обрывками фраз смелели и глаза, просящие друг у друга прощения. А с появлением в их речи шуток - они уже выдавали неприкрытую, плотскую друг к другу тягу.

Человеческая забывчивость уже тем хороша, что к плохим моментам прошлого, где надо, рушит дорогу. Пошлых скандальных дней облетали листы. Через полторы недели Марфа поменяла бельё на кровати, выкупалась сама и помогла помыться Григорию. Лаская его тело мыльной мочалкой, окидывала жадным взглядом сильную фигуру мужа. В постели их руки нашли друг друга, ласкательно переплетались пальцы, и вновь вспыхнули чувства взаимностью, не давшие им уснуть всю ночь. Брат Иван и его жена Дарья, дивясь с утра на воркующую пару, отпускали шутки:

- Ну, впрямь, голуби стали!

- Медовый месяц к ним возвернулся.

.Через два месяца Марфа, просияв душой, поняла: можно ждать потомство. На

16

стояла на покупке буфета. Григорий возражать особо не стал, так как сам тоже мечтал о таком предмете обстановки. Долго выбирали. Нашли, что хотели, с верхним остеклённым пространством и с вензельками по углам нижних дверок. С великой бережностью довезли, установили у стены напротив окон под спелый ливень солнца, выставили напоказ лучшую посуду и глиняные, облитые глазурью игрушки. Ходили всем двором вокруг и радовали души. Хвалясь, зазывали соседей и знакомых, кичась покупкой, гордились и собой. Вскоре повседневные заботы стёрли счастье владения буфетом. Жизнь в доме для Марфы, как и прежде, становилась пресной и скучной. Да и молва в её адрес время от времени срывалась то косым взглядом, то язвительным смешком, то злобной издёвкой, брошенной вслед...

И через пару недель она вдруг решила избавиться от плода. Подсчитав, что могла забеременеть от "заезжего молодца", да ещё, что пелёнки придутся на уборочную страду, твёрдо намерилась сделать аборт. Пошла к бабке Семанихе, деревенской мастерице на все жизненные случаи. Та, выслушав гостью, сокрушённо покачала головой:

- Марфуша, плод травить не буду, иначе грех величайший с тобой сотворим, ить завтра - Великая пятница. Строгий пост восшествует, а мы этим так Господа Бога прогневаем, что всем родственникам беду накличем. За дитя тебе поститься надо да молебну в просьбе к Богу отстоять, счастья только Господь Бог ему даст.

Ещё два-три аргумента о божьей каре окончательно отговорили женщину от задуманного.

Родился сын. По настоянию Марфы, назвали Фёдором.

V

Своим появлением на свет Федя обязан не только заезжему молодцу, но и Великому Посту, словно христову уговору свыше. Однако лишь только родился, малыш подхватил воспаление лёгких. Пьяный поп Кирилл во время крещения Феди сунул кроху в ледяную купель. Не обращая внимания на его истошные крики, продержал там, пока ещё более пьяный дьякон не отклацал челюстями ножниц выстриги на голове формой креста. Жизнь долго боролась со смертью у его изголовья. Еле выкарабкался он тогда к свету слабым побегом и ещё не окреп как следует, да тут - новая беда. Едва начав ползать, Федюня умудрился добраться до горящего примуса и опрокинул на себя кастрюлю с кипящим супом. Варом окатило правую ногу. На истошный крик, доходящий до перехвата дыхания, влетела мать. Силой вытащила ребёнка из-под кровати, забившегося туда в поисках спасения от нестерпимой боли. Ожог до волдырей почти на год задержал его первые шаги. Зато когда начал их делать, он не пошёл, а с радостным криком сразу побежал. Мотаясь от кровати к буфету и обратно, заливался таким заразительным смехом, что взрослые искренне радовались его первым жизненным успехам вместе с ним. Первые дни бегал до изнеможения.

Марфа с восхищением делилась радостью со своей снохой Дарьей Кирилловной:

- Раскраснеется, светлые кудряшки взмокнут, аж потемнеют, а он всё носится, бесёнок.

17

На Федюшкины концерты сходились все взрослые. Глядя на суетливость сына, его батя, Григорий Яковлевич, шутливо подначивал жену:

- Ты, Марфа, никак родила его с шилом в заднице, в нашем роду все спокойные, а этот должон быть сразу всем нам подарок - от сапожника.

- Чей бы бычок на тёлочку не прыгал, а телёночек наш! - парируя намёк, отшучивалась та.

С появлением в семье Феди прежнее всеобщее внимание взрослых к старшенькому Яше поугасло, к тому же на его плечи легла обязанность приглядывать за младшим двоюродным братом. Он воспринял это болезненно.

- Нужен мне ваш Федька, шо б я смотрел за этим живчиком-неусидой. Он, как и другие, ещё и дразнится - "пузырём" меня обзывает. Я ему за это язык вырву тогда узнает...

- Я тебе вырву! Злоб краковейский! Тебе за твои поганые слова самому язык надо отрезать. Становись щас же в угол! И не уходи, Боженька всё видит!

Отстояв под божницей, Яша ещё больше невзлюбил малыша, уверовав, что жизнь ему портит Федюня. Дальнейшие поручения старших по присмотру за ним игнорировал молчком. А тот вскоре сорвался с лестницы, приставленной к чердачному лазу, и разбил себе голову в кровь.

Григорий во всём обвинил жену Марфу. Схватив брючной ремень, хлестнул пару раз её и замахнулся на сына. Но Дарья, как хохлатка крыльями, загородила мальчишку руками от Григория.

- На кроху руку поднимаешь, всем за дитём надо глядеть.

С того дня контроль за малышом усилили всем двором. Тем более, у Федюни появилась тяга заглядывать в бассейн. Подбежит, встанет на носочки и любуется своим отражением на поверхности чёрной, наполненной страхом воды. У'кнет туда и ждёт возврата искажённого эха. Когда взрослые были дома, от бассейна малыша отгоняли сами, но если уезжали в поле, то строго-настрого наказывали Яшке:

- Следить за хлопцем неотлучно и во дворе одного не оставлять!

Но терпения у Яшки хватало не более чем на час. Да и как можно было выдержать заточение, когда рядом, за забором, все пацаны с их улицы играют в лапту и звонкие голоса и звуки ударов лапты по мячу залетают магическим соблазном во двор?!

Не успел Яшка, как ему казалось, ненадолго покинуть двор, как четырёхлетний Федюня умудрился бултыхнуться в глубокий бассейн, вывихнул при падении ключицу и только по чистой случайности не утонул.

За такое самовольство Яшку отец крепко отстегал хворостиной, поставил в угол на колени. До самого захода солнца мучительно тянулись нудные и долгие, как вечность, унизительные минуты.

Пересиливая боль в коленях, Яшка искал пути избавления от обузы-малыша, от которого все ждали только прокуд. Управка за привязанной к стойлу худобой подсказала решение. На следующий день он заневолил брата чулком матери, привязав того за ногу к кровати. Лишив таким образом свободы брата, обрёл свободу сам и убежал к ребятам. Федюня, ещё не понимая смысл содеянного с ним, терпеливо сносил заточение. Но и на привязи нужно было куда-то девать кипучую энергию и чем-то заниматься. Мучаясь бездельем, Федя всё же добрался до старой

18

опасной отцовской бритвы и ею порезал привезённую из Георгиевска скатерть, накидку на подушку и, заодно, свои три пальца на руке. На этот раз скандал в доме шатал стены. Григорий, влетев на крик в комнату и увидев залитую кровью ручонку сына, принялся обвинять Марфу в самоустранении той от дел и забот по воспитанию сына. Покрывая при этом жену самыми грязными словами, он стал снимать с себя ремень. Федя, оставаясь привязанным, со страхом впитывал ругань взрослых и детским умом делал свои первые горькие и пугливые выводы. Ему было очень жалко мать. Но и сам он в тот вечер первый раз отведал от разъярённого до беспамятства отца ремня. Хлестнув сначала по столу, а потом и по попе провинившегося, Григорий заявил:

- Имей в виду, это начало, ещё утворишь такое - засеку!

Яшка, знавший богатый гнев дяди, не дожидаясь того момента, когда начнутся разборки с ним, молча, тихой сапой определил себя в штрафной угол. Взглянув на икону, уловил строгий взгляд Матери Божьей, смотревшей на него. Он сдвинулся в сторону, но от Божьего взгляда не ушёл. Посмыкавшись, Яшка понял, Боженька всё видит и покорно опустился на колени перед самой иконой. Григорий, поглядывая с гневом на Яшку, взялся перевязывать пальцы сыну. Восстанавливая дыхание и остывая, стыдил его:

- А ты чё, как дундук покорный, томился на привязи. Я б на твоём месте развязался и тоже пошёл бы гулять.

Федя после перевязки тут же сел на пол, развязал чулок и в знак солидарности с самонаказанным братом встал рядом с ним.

- Вот и пойми этих детей, - ухмыльнулся дядя Иван, присутствующий при скандале.

Шалуна ругали и наказывали. Однако тот быстро забывал наказания и совершал новые проказы.

В отличие от Феди, Яшу впрягали в посильную работу с раннего детства. Он, как и большинство детей в других семьях, с неразлучным холудком пас коз, гусей, встречал из стада коров и телят, работал погонышем.

Со временем Яша уже самостоятельно управлялся за худобой. Вкалывая сам, он пытался вовлечь в домашние дела и Федю. Но Иван Яковлевич и Дарья Кирилловна сами прижаливали Федю и открыто запрещали Яшке школить и перегружать мальчишку работой. Это ему сразу не понравилось, и Яшка тут же высказал матери своё недовольство.

- Вы с ним носитесь, как с писаной торбой.

- Не будь злюкой, Яша, ведь он тебе как-никак брат.

- И что с того, что он брат? Если брат, то может лодырюгой расти?

- Ну, лодырей ни у отца твово, ни в моём роду не было.

- А теперь хотите, чтоб появился? Ведь Федька уже и за холодную воду не берётся.

- Я не против, чтоб он работал, но так, чтоб люди за глаза нас не попрекали, а иначе пойдут разговоры, что мы, вместо сына, работника прижили.

- Ну и пусть говорят! А так лучше, когда я по хозяйству и кругом один, а Федька только книжку листает, - от обиды сыпал Яшка накипевшую жужелицу возмущения.

19

- Ну, хорошо, делай, как знаешь, только вовлекай хлопца в хозяйство потихоньку и не так грубо, как это у тебя бывает. Чтоб было без скандалов и драк.

Яков этот разговор воспринял, как разрешение командовать братом. Он тут же, отыскав Федю, листавшего книгу, вырвал её из рук и, не принимая никаких возражений, чуть ли не силком погнал того во двор на управку. Федя хоть и был внутренне недоволен до слёз таким обращением Яшки с ним, но умом понимал, что он до настоящего момента всеми оберегался от всякой работы, и поэтому спорить не стал. Переломив обиду, пошёл убирать из-под быков навоз. После того как переделали все дела и вошли в дом, на вопрос матери: "Управились?", Яков начал превозносить до небес работу Феди.

- Федька наш, если захочет, горы свернёт, не то что за худобой управиться. Он и пахать сможет запросто.

Федя сгорал от восхваления. И в тоже день, вечером, он уже сам, не дожидаясь понуканий, раньше обычного начал управляться. Когда пришёл Яков, работа подходила к завершению. Проверив сделанное, похвалил брата:

- Молоток, довершай тут, а я пойду худобу нашу от стада встрену.

Яков ушёл, а Федя продолжил раздавать корма живности. Глянув на закрытую калитку, вслед упрекнул мысленно брата: "Солоха, как же скотина войдёт, если ты забыл калитку открыть?" Отодвинув давно отчехнувшуюся от ствола и впоследствии закрывавшую в заборе от кур дыру ветку абрикосы, он торопливо распахнул воротца и высунулся в проулок.

Пред ним развернулась драматическая сцена: огромный общественный бугай Додон, угнув крутые острые рога, во всю прыть преследует Якова, спасающегося бегством. Бугай, настигнув, с лёгкостью поддевает его и бросает через себя. Брат, отлетевший к саманному забору, распластался на земле. Додон резко развернулся

- хвост - в два кольца, голова - к земле, горячими ноздрями выдувает лунки в пыли - готовится к новой атаке, но прежде он ударами передних копыт швыряет на себя пыль, словно грозный боевой окрас наводит.

Федя, отличавшийся от окружающих детей своей безрассудной смелостью, не раздумывая, схватил ветку с засушенной листвой и, не по годам отважно, кинулся к бугаю наперерез, отрезая собою от Яши. Ширяющими движениями он двинулся на осатанелую вздыбленную глыбу мышц, целясь шуршащей листвой в угнутую к земле голову с лохматой звездой на лбу. Смиряя бешенство, бугай отступил, а брат, воспользовавшись моментом, скользнул в калитку.

.Пацаны, разглядывая на следующий день ободранный рогом Яшкин бок, охали:

- Ничё, себе!

- Вот это он тебе врезал!

- Слышь?! Может, он тебя с коровой перепутал? - подначивал Гришка Репало, но тут же, найдя более удачную шутку, поправился: - Не-не, скорей всего, бугай в тебе ещё одного бугая признал, заревновал и вызвал на дуэлю.

Ещё долго шрам на боку напоминал Якову о смелом поступке брата. С того момента подлинные братские отношения между ними расцвели с утроенной силой.

Часто, покончив с управкой за худобой, они вооружались рогаликами или булками, а когда печёностей в доме не было, каждый с горбушкой хлеба, натёр

20

той чесноком, шли на улицу к сверстникам. Полуголодные пацаны, обнаружив у Яшки и Феди еду воробьиной стаей бросались им навстречу с дружными криками: "Двадцать семь - даёшь всем!", "Двадцать восемь - половинку просим!", но Яшка ором сразу для всех заявлял возражение: "Сорок один - ем один! И не подходите!". Несмотря на такой гласный отказ, пацаны обступали их со всех сторон, клянча куснуть. Яшка долго не сдавался. Он выделывался сдобным пряником, дразнясь едой, специально откусывал маленькие кусочки, смачно, с причмокиванием, двигал челюстями. Ребята с обидой глядели на раздутые, как у хомяка, щёки, на жировые складки на подбородке жадюги. Поэтому любителя покривляться особо не осаждали просьбами. Знали, пока тот не наиздевается вволю, крошку от него не получишь. Сообразительные ребята, не тратя время на уговоры Яшки, сразу окружали плотным канючащим кольцом его брата. И стоило Феде выделить долю кому-нибудь первому, как и остальные бросались к нему. Гвалт и просьбы, множась и усиливаясь, сыпались на него со всех сторон.

- Федь, дай! Дай мне, Федь! Ну кусочек! Всего один раз куснуть! Ну Федюн- чик!

Федя не хотел никого обидеть и вскоре оставался с пустыми руками. Яшка, осуждающе качая головою, подначивал растерянного брата:

- Наелся? - спрашивал он. - Раздал?! А сам с чем остался? - и отламывал от своей краюхи долю. - Хоть это не профукай! - обучал он брата простейшим житейским мудростям.

После этого позволял некоторым сверстникам "куснуть" маленький кусочек. При этом пальцами укрывал остальную часть еды. Как-то Вовчик Глыбин, получивший разрешение "куснуть" горбушку, хватанул передними резцами Яшкины пальцы так, что тот от страха и боли, расставшись с краюхой, едва высмыкнул из тисков челюсти руку и затряс ею в воздухе. Потом долго разглядывал глубокие следы. Пока Яшка возмущался вероломству Вовчика, остаток горбушки исчез в чумазом рту сверстника.

Федю же еда волновала мало. Любознательность магнитом тянула его к познанию окружающего мира. За возможность рассмотреть какую-либо игрушку он расставался с самым вкусным куском. По этой причине Федя попадал в различные переплёты. Понять, постигнуть своим детским умом, почему эта вещь горячая, а другая - нет, как открыть необычную банку, что внутри яйца? С завидным постоянством он умудрялся то обжечься о печь, то влезть в белила, добытые с великим трудом, то забраться в курятник и побить там яйца.

- Ах, трястя мала, курочка одно яичко снесла, а он и то разбил, - бубнила на Федюньку тётя Даша.

Вскоре у Феди появился друг - сверстник Петя Смылков. Домна - мать Пети, чтобы самой отлучиться к попу на исповедальное причастие, привела сына к Строгалям, где тот заигрался с Федей, оба присмирели, что даже окружающие удивились. С тех пор родители старались сводить их почаще вместе. Федя, подрастая, понемногу остепенялся, проявлял разум и находчивость. Он был инициатором всех игр, и Петя этому не противился. Если они затевали какую-либо игру, то Федя оставался на первых ролях, а его товарищ не цеплялся ни за первые роли, ни за игрушки. Такая расстановка устраивала обоих. Ребята привязались друг к другу, и дальнейшее их детство потекло

21

общим руслом. Прибился к их компании и Санек Комаровский. Тот был любитель что-либо строить и почти всё время возился с пылюгой, землёй, золой. Поливая их водой, он лепил из них какие-то замки, рыл в них тоннели или просто городил подворья. В лопушином рае детвора впервые попробовала курить. Феде и Сашку' курево не понравилось, после затяжки они долго откашливались и отплевывались, а Петя впоследствии пристрастился к табаку основательно, на долгие годы. Друзья мечтали о том времени, когда они пойдут в школу. Они с завистью встречали старших ребят, звенящей толпой возвращавшихся с занятий. Из их тряпочных сумок выглядывали книжки.

Когда Яков садился делать уроки и открывал свои учебники, Федя был тут как тут. Затихая рядом, он следил, как брат по слогам читал вслух слова. По учёбе Якова запоминал названия букв, если забывал, то спрашивал. Тот не без гордости отвечал брату и даже иногда учил, как складывать из букв слова. Вскоре Федя читал уже быстрее Якова. Так же осваивалась и арифметика, где Яша использовал счётные палочки и пальцы. Не раз Федя, встречаясь со своими друзьями, приносил Яшкины учебники. Каждому из дошколят мечталось поскорее иметь свои книги. Все их мечты были о школе.

Когда Саше Комаровскому почти исполнилось пять лет, его родители купили на другом конце села хату получше и переехали туда жить. Но, несмотря на это, дружба троицы продолжалась. Однако крестьянская жизнь и в расписание детства вносила свои поправки. Федю и Петю взрослые помаленьку, незаметно, словно игрой, стали втягивать в полевые работы. И с каждым годом на игры перепадало времени всё меньше и меньше. Работа по дому почти во всех крестьянских подворьях лежала большей частью на детских плечах. Из-за неё Федя и Яшка часто вздорили. И всё по одной причине: кому управляться с быками, а кому - с конями. Федя всегда выбрал коней, в отстаивании своей позиции проявлял настырный характер, споря с Яшкой до драки. Обоим хотелось ухаживать за лошадьми. Споры часто перерастали в ожесточённые потасовки. Но итоговые подзатыльники от дяди Ивана доставались его сыну Яшке, как старшему по возрасту. Несмотря на полученное наказание, споры вокруг быков и коней не утихали ещё долгие годы.

Всякий раз, узнав, что причиной раздора послужил уход за быками, Иван Яковлевич, ругая ребят, непременно повторял:

- Учитесь хорошо, тогда про "цоп-цабэ" забудете.

А сына Яшку очередной раз предупреждал:

- Коль и наперёд такие отметки домой носить будешь, то всю свою жизнь тебе крутить быкам хвосты! Вон, не в пример тебя, Федя, хоть и в школу ещё не ходит, а уже лучше тебя слова читает.

Так и рос Федюня с пламенем познания между отцовским ремнём и лаской близких. Самостоятельно проявлял настырное рвение к учёбе. Ещё до школы он знал алфавит, умел считать и читать по слогам. Первый класс окончил с похвальным листом. Хотя Марфа особого участия в обучении сына не принимала, но обязательно перед Шубихиными гостями хвалилась его успехами. Она по-прежнему почти каждый день бывала в "доме развлечений". Сначала забегала на часок-другой, но с каждым разом задерживалась там дольше. А когда Григория "заграбастали" на службу, стала прихватывать и тёмное время суток. После дело дошло и до

22

ночёвок. Деверь возмущался, кричал, грозился написать Григорию, но на Марфу никакие угрозы не действовали. Иван после очередного ухода Марфы махнул рукой.

- Будем, Дарья Кирилловна, вторыми родителями для Феди, а то родной матери попала шлея под хвост. Видишь, как зачастила из дому сбегать? Загубит, стерва, хлопца.

Иван Яковлевич намеревался съездить к брату, сообщить о похождениях Марфы, да нежданно-негаданно того самого ввезли во двор бездыханного.

VI

После смерти мужа Марфа круто переменилась. Насколько неверной она была при жизни Григория, настолько преданной стала ему после его смерти. Правда, никто из родственников и соседей её горючим слезам и причитаниям не поверил. Каждый думал про себя: "Показное!", "И сорок дён не помянут, а на её подушке уже другие казаки будут свои чуприны выкатывать", - высказывали соломенцы друг другу вполголоса свои суждения.

Но не просыхала земля на могилке Григория от Марфутиных слёз. Опомнившись от плотского угара, она вечерами, только стухало красное око заката, крадучись, затаив дыхание, пробиралась к могиле мужа, будто к живому на свидание. Придя, опускалась на колени и с дрожью целовала крест, раскидывала руки и неподдельно крепко, словно крыльями любви, обнимала оседающий холмик могилки, сотрясалась в рыданиях всем телом.

Далеко за полночь, под звёздной россыпью высокого небосвода, обессиленным голосом, тихо, словно кто-то мог подслушать, долго исповедовалась жутковатой, скорбной кладбищенской тишине: "Грешна я, Гриня, и не только перед тобой грешна. У скольких казачек мужиков на часок воровала, скольких я пленяла-ча- ровала - всё лучше тебя искала, а лучше так и не нашла. Всякие цветы срывала, разных мужиков любила: и молодые бутоны обносила, и наторелым мужским напором до петухов, изнемогая, упивалась. Всё было. Целовали меня, целовала и я. Не раз и не два любовалась лепестками седых висков на моей постели. Но ни видалость мужицкая, ни дрожь хлопцев неоперённых, паливших себя в кохании со мной, - ничто не заменяло мне тебя, не было среди них такого, как ты. Ты мой цветочек единственный и ненаглядный, ты один и остался мне самым любимым. Чужие цветы часто срывала, а душой и сердцем только тебя любила. Глаза, бывало, закрою в похоти с чужими мужьями и вместо них тебя представляю. Грешила, Гриня, я без оглядки и стыда, потому как тебя самого берегла, чтоб не увял ты рано, на закат годочков наших силы твои оставляла. Да так и не заметила, как, тебя, милый, обороняя, саму себя растеряла. Да теперь уж то и ни к чему. Куда иголка - туда и нитка".

Через две недели прибежал глухой пастух Аким и заорал на всю улицу:

- Марфа отравилась на могилке у Гришки, у креста скрюченная лежит, там и бутылка из-под уксуса рядом.

С утра, за день до похорон, приходила Шубиха, передала наказ покойной - в одной могиле с Григорием её схоронить. Но брат Григория, Иван, то ли из-за того,

23

чтобы не тревожить прах брата, то ли из злобы за лёгкое поведение Марфы сразу вспыхнул и, взноровившись, завозражал упрямо:

- Не только в одну могилу, но и близко не положу. При жизни воду из Гришки варила и на том свете костями его топить собралась. Не бывать этому!

Похоронили Марфу за кладбищенской оградой, где хоронили бродяг и самоубийц. Расходились молча. Многие мужики, пряча друг от друга глаза, с благодарностью вспоминали воровские минуты счастья, подаренные Марфой. И с облегчением вздыхали бабы, каждая тешила себя надеждой, что теперь ласки мужа больше некому воровать и некому любить его, кроме неё самой.

VII

Сына покойных Григория и Марфы - Федора восьми лет дяде Ивану и его жене, Дарье Кирилловне, усыновлять не пришлось, они уже давно считали его своим и никаких различий между ребятами не делали. Он жил не только с ними в одном дворе, но и спал со своим двоюродным братом в одной комнате. Якову шёл уже пятнадцатый год. Работал он и в поле и дома наравне со взрослыми. К удивлению многих, несмотря на безоблачное его детство, парень не ленился, а наоборот, гонялся за работой, получая от неё удовольствие. Люди, глядя на его старание, говорили между собой:

- Такому бездельем рук не свяжешь. Грушаковская порода.

Постепенно жировые запасы Яшки переплавились в мышцы, меняя шарообразную, округлую конституцию мальчишки в форму крепыша-юноши. Широкую грудь его продолжала крепкая шея с первыми признаками остренького кадыка. Голову Якова украшали чёрные до смоли волосы, которые он настырно зачёсывал назад, и те придавали ему бойцовый вид. Но особым был у Яшки взгляд его карих широко посаженных от носа с горбинкой глаз. Он смотрел будто бы из-под лба, но мягко и изучающе. Те, на кого он бросал взгляд, испытывали такое ощущение, что парень пытается заглянуть в душу. Имел Яков, как ему казалось, и один недостаток. Чуть-чуть каплатые уши. Отправляясь с братом на игрища, которые проходили почти ежедневно в центре села, рядом с магазином Бочковых, под гармонь, он особо тщательно прятал под картуз кончики ушей.

Ивана Калошу, как гармониста и холостяка, постоянно окучивали своим вниманием девчата. Изредка выходил поиграть на своей гармони и второй гармонист села - Белоконь Тимофей Христофорович. Он был постарше и посолиднее Ивана Калоши, имел семью. Играл на гармони степенно, с вариациями и вплетениями задушевных переборов. На него заглядывались многие вдовы, возглавлявшие женскую часть пришедших на гулянье. Девчата стояли стайками отдельно от парней. Ребята иногда приглашали кого-либо из них на танцы. Но чаще девчата танцевали друг с дружкой. Пару раз Якову удалось увести Аню Рябко в сторонку, и молва тут же присушила их вместе, как будущих жениха и невесту. Однако Яков, не обращая внимания на такие пересуды, отзывал для любовных воркований и других девчат. О нём заговорили, как о ненадёжном парне.

А Федька, спасший брата от бугая, ходил в героях. На его десятилетие приёмные родители накрыли стол, разрешив Феде пригласить своих товарищей: Петю Смыл- кова, Сашу Комаровского. К их застолью приблудилось ещё двое пацанов: Иван

24

Жемякин и Юрка Гонтарь. Из спиртного на стол поставили полубутылку яблочного сидра. После её опустошения мальчишек развезло до соплей. Федя, выползший из-за стола во двор, уединился под навесом. Там и застал его Яков заплаканным.

- Ты чё это нюни распустил?

- Яша, братишка ты мой дорогой, ты не представляешь, мне уже целых десять лет! Жизнь не жил, а она уже пролетела!

- Во, дурень!

- Ага, вот умру, тогда все будете плакать!

Яков долго напоминал брату те его слова. Оба вместе смеялись над ними. Но вскоре Федю подкалывать стало некому - Якова призвали на службу. Брату выпала совсем короткая армейская доля. Повоевал на австрийско-немецком фронте всего месяц. В первом же бою его тяжело ранило в левую ногу. В ростовском госпитале главный врач, лечивший Якова, вынув три осколка, затаившихся у берцовой кости, пожалел парня и списал по ранению подчистую. В родное село Яков вернулся на казённых костылях. Шкандыляя по Соломенке, отшучивался:

- Ушёл на двух ногах, а вернулся на четырёх.

Но молодой организм взял своё. Через три месяца Яков, хоть и прихрамывая, но уже бодрыми шагами на своих двоих по вечерам отправлялся вместе с братом в центр, на гульбища, как на охоту. Начал со вдов. Под его взглядом с блескучей чер- тинкой в зрачках и манящим полынным дымом не могла устоять ни одна. По селу загуляли слухи о том, что Яков не пропускает ни одной юбки. Как только родители Якова очередной раз услышали о нём такое, сразу же решили его оженить. Их выбор остановился на казачке Анне Рябко. Она особой красотой не отличалась. Одного роста с Яковом - два аршина три вершка. Такая же черноволосая, как и Яков. Средней полноты. Правильные черты лица. Только выразительность её алых, сочных губ даже в обыденной обстановке подчеркивала особо чувственную гармонию её страстной натуры. При хорошем настроении Анны её губы приоткрывались, звали и обещали. В работе поджимались и показывали сосредоточенность, зато в разговоре розовели и благосклонно размягчались.

Анна легко вошла в круг домашних, и её присутствие в доме тягостью для себя никто не ощутил. Через год у молодожёнов родился сын. Назвали - Алексеем. В тот же год под ворота дома Строгалей подкинули полугодовалую болезненную девочку. Иван Яковлевич и Дарья Кирилловна, выходив её, назвали Полей, а через полгода удочерили бумагами. Однако в волостном сельсовете в метриках в графе "отчество" ей ошибочно записали "Григорьевна". Так у Якова и Феди появилась сестрёнка Поля. Девочка росла бедовой. Алёша, игравший вместе с ней в дочки- матери, был у неё на посылках. Свою волю навязывала не столько капризами, сколько неприкрытой детской хитростью.

VIII

1914 год спрятал лето, по сути, вычел. И осень сентября с октябрём не досчиталась. Беспрерывная работа доедала год. Протянув миру золотую ветвь, осень вот-вот обронит в костёр времени последние тёплые денёчки бабьего лета. Холодные ночи ткали соломенцам к каждому утру туманные шали с перламутровыми россыпями рос.

25

Иван Яковлевич, оторвавшийся ото сна в доме первым, вошёл в детскую, потряс Фёдора за плечо.

- Просыпайся, сынок, быков попоить надо.

Фёдор с трудом поднял ватную голову, затуманенную волшебным вином сна. Вышел на крыльцо. Темень. На небе - глаз нарцисса - луна - сердцевиной цветка и лучи - лепестками. Глубокий вдох, первые шаги с крыльца. И тут Фёдору на посошок Медведица ковшом своим холодок ядреный в него плеснула. Похмелье голове и мышцам - облегченье.

Открыв воротца база, вытурил скотину в проулок. Но от лени, чтоб не гнать быков пешком, кинул покоившееся в состоянии дрёмы свое тело на коня и затрясся, сбивая худобу в гурт. В балке, запотевшей от пустоты, - густой туман. По пути к колодцу, в поисках картин величья жизни, окончательно проснулись глаза Фёдора.

.Попоив худобу, Фёдор подумал: "Ну, батино поручение очеловечил, можно и обратно". Вернувшись с водопоя, дома застал жену Якова, Анну, в слезах, жалующуюся расстроенной Дарье Кирилловне.

- Я совсем ему уже стала не нужна.

С появлением Федора она, торопливо смахнув ладонью слёзы, замолчала.

- Чё тут у вас стряслось? - замер у двери Фёдор.

- Не твово ума дело - мал ишо, - сразу отбила охоту на расспросы Дарья Кирилловна.

Федору в том году исполнилось уже пятнадцать лет. Он считал себя уже взрослым и поэтому был убеждён, что от него не должно скрываться никаких взрослых тайн и секретов. Однако, получив отпор, он, разувшись, прошёл с обиженным видом в другую комнату. Прикрывая за собой дверь, услыхал, как Анна сквозь всхлипывания вновь стала изливать клокочущую накипь обиды:

- Не хочет жить, пущай так и скажет, задница об задницу, как горшок об горшок, и разбежимся по разным закутам, - сдерживая стон, отвердевшим голосом поставила она условие.

- Куды вы разбежитесь? Дитя куды денете? Родили, живите уж теперь!

- Нет, мамань, я терпеть Яшкины измены не намерена! Он по шаболдам шляется и от них грязь домой тянет. Хай меня заразит, а ежель дитя? Купаемся-то в одном корыте.

Дарья Кирилловна, понимая правоту снохи, осуждала сына:

- Я ж ему, коту помойному, до женитьбы сколько разов говорила: "Пока молодой, гуляй, как хошь, кобелюй, а когда оженисси - всё, и не гляди на сторону, забудь туда дорогу!" И гулял же! Не маленькая, белье стирала, видала, шо гулял. Не нагулялся! Весь в тётку пошёл, царствие ей небесное. Шо та была без разбору, шо этот - кобель! Ну, возвернётся - я ему всыплю! Моду взял, всех сучек ублажать!

- распаляла себя Дарья Кирилловна.

Фёдор из разговора сделал вывод, что брат, ушедший этой ночью "на гульки", до сих пор не вернулся. Ему было интересно посмотреть, как будет оправдываться Яков и как того станут "банить" мать и Анна. Но, вопреки ожиданию, с появлением мужа Анна, вместо упрёков, обрадовано засуетилась, еле сдерживая себя от желания кинуться тому на шею, многократно перестилала на столе скатерть, наконец, неизвестно почему спросила:

- Живой?

26

- Еле-еле. Выпил у Омелаенко стакан араки и сразу памороки1 отбило.

- Как же, с одного стакана сразу схмелел? - не верила жена.

Она, поджав губы, молча накрывала на стол.

Дарья Кирилловна россказням сына не поверила, но поддержала того.

- Щас только чёрти чё не добавляют в брагу, лишь бы крепчей была.

Однако после того как сноха накрыла на стол и стала кормить мужа, позвала Ивана Яковлевича на кухню. Там недолго шептались. Фёдор сделал вывод, что шептались, скорее всего, о Якове, потому как вышедший из кухни отец глянул на того не то что строго, а словно прожог до пепла.

Вышли управляться все мужчины. Иван Яковлевич, разглядывая снятый передок, обдумывал, как начать неприятный разговор со старшим сыном. Кот Барсик, ластясь, тёрся о его ноги. Яков, искупая вину, чёртом пропёр копну к сараю. Иван Яковлевич решительно шумнул:

- Яков, подь сюда!

- Чё, батя? - запыхавшись после отнесенного для подстилки большого навильника соломы, подошёл Яков.

- Забывчивый ты у меня стал, - топчась на месте, избегал прямого взгляда сына.

Яков молчал.

- Сколько разов я тебе балакал о том, как делался Богом человек? Он поставил желудок выше цурки, какую ты суёшь всем подряд. Влезла б в замочную скважину и туда б засунул, - распекал сына Иван Яковлевич. - А выше желудка - сердце. А над сердцем установил ему голову с разумом. Она должна командовать: где, когда и с кем. А тобой до сих пор управляет та голова, шо у тебя в штанах! По годам дол- жон-то помнить! Али как? Шоб я боле о твоих шашнях на стороне не слыхал!- топтался Иван Яковлевич, глядя сыну в переносицу.

Под ногами резко мяукнул кот. Отдёрнувшись с испуга, Иван Яковлевич отшвырнул ногой Барсика.

- Не ходи босым!

Оставив Якова обдумывать услышанное, направился к дверям сарая, но на пол- пути остановился.

- Быкам-то дал?

- Нет, пока только навоз вычистил и подстилку затрусил.

- Ну, иди, мирись с Нюрой, нам в доме энти сухоплясы ни к чему. А мы с Федькой сами доуправимся.

После того Фёдор более внимательно стал примечать, как держит себя Яков с бабами. Он рассчитывал увидеть сцены, когда Яков назойливо волочится за юбками и уговорами добивается слабого пола. Но на деле увидел иное. Яков умел мимоходом заглянуть женщине через глаза в душу и сказать притом сладкое волшебное словцо.

- Какая красивая у тебя, Дуська, фигура, тебе б на царский бал!

Иной раз и более прямо:

- Шея у тебя для моих поцелуев создана. Так бы её и пощекотал усами.

1 Памороки - память.

27

Такие словосплетения у Якова были в большой заготовке, как крючки у рыбака для подсечки красногубок. Заронив смуту в душу женщине, он выжидал время и только после этого вновь налетал жарким ураганом, назначал встречу и сразу же уходил, не давая времени для отнекиваний и возражений.

К тем встречам Яшка прихорашивался по-особому: тщательнее обычного мылся и звал в помощь непременно брата.

- Федь, ну-к, слей-ка мне, бо из рукомойника мыться, шо у скупого снега летом просить.

Раздевшись по пояс, Яков долго отфыркивался, вычищая носопырки, обязательно спрашивал:

- Шея там, сзади, не залопушилась? - и, независимо от ответа, говорил: - Скребани её ещё разок бритвой.

Встревоженная женским ревнивым предчувствием, Анна выносила полотенце, заискивающе ловила взгляд мужа, пытаясь разгадать его намерение.

- Вафленый рушник возьми, - держала наготове свежий утиральник, а сама выказывала губами тревогу, не отходя от мужа ни на шаг.

Тот самостоятельно подправлял усы, потом подолгу растирался полотенцем, заглядывая в осколок зеркала. Покончив занятие с усами, бросал жене рубаху.

- Эту в стирку, подай чистую!

- Ты только вчера чистую надел, Яш! - вопросительно поднимала Анна на мужа налившиеся слезами глаза.

- Графья по два раза в день рубахи меняют, - шуткой смягчал Яков свою грубость.

- Графья и клизму себе часто делают. Давай лучше я тебе клизму, как графьям, по два раза на день ставить буду, а тогда и рубахи меняй по-графски! - выговаривала Анна, но всё же подавала чистую косоворотку, выказывая мимикой губ откровенную ревность. Не спуская с мужа глаз, она, как бы мимоходом, Дарье Кирилловне обязательно дудукала:

- Опять на гульки намыливается!

Та немедленно вмешивалась. Торопясь перехватить сына, пока тот не ушёл, семенила ногами к нему и громко, с властными нотками в голосе спрашивала:

- Яш, ты куда эт засобирался?

- Дело, мамань, у меня есть. Хозяйство, оно большое, без доброго совета да без помощи людей не всякий вопрос решишь.

- А ты б сказал, мож и я тебе кой-чево ссоветовала.

- Несёте, сами не знаете, чево! - сердился Яков.

Подойдя к сыну, Дарья Кирилловна принималась разглаживать складки и обязательно находила какой-нибудь недочёт и, как бы для равного отношения, поучала вслух сноху.

- Тут бы рубелём надоть было ещё раз пройтить. Али нету утюгов? Он, цельных три! По одёже мужа и жену его ценят! - беззлобно бубнела она и, как бы невзначай, просяще поднимала на сына глаза и тише обычного, чуть ли не шепотом, просила:

- Мож, Лешку свово, для спокойствия домашним, с собою возьмёшь?!

- Я б, мамань, взял, да разговор будет взрослый, мож и выпить станется, а к этому ему ишо рано привыкать.

28

В ожидании возвращения Якова, когда весь дом должен был спать, Фёдор чувствовал, что ни мать, ни Анна не спят. Из спальни родителей доносились вздохи Дарьи Кирилловны, тяжелей обычных, так же из комнаты молодых, время от времени слышался скрип кровати под нервно крутившейся в ожидании мужа Анной.

Яков возвращался по времени и поведению по-разному. Когда без вины, приходил рано, по-хозяйски зажигая лампу, расхаживал уверенно по комнате. А когда под утро, с появлением у него новой тайны, пробирался в свою комнату на цыпках и, несмотря на ревнивую нотацию жены, засыпал, как под неизбежную непогоду, быстро и настолько крепко, что его храп до третьих петухов сотрясал стёкла тёмных окон. Счёт совращённых им баб перевалил уже за десяток. Любовь со всеми ими была короткой и непамятной, как он сам себе говорил, без запаха черёмухи.

По утрам, после нового похождения тяжело и сладостно выбирался в прохладу двора. Щуря глаза, как насытившийся кот, чесал, словно зализывал, волосатую грудь с "тёщиной" дорожкой волос, сбегавшей в его цветастые трусы, и говорил мечтательно Фёдору:

- И чево мы с тобой, Федька, не мусульманами уродились?

- Причём тут мусульмане? - отыскивал не понявший попервах, скрытый смысл Яшкиного сожаления, Фёдор.

- А там, брат, выбор есть! У нас - одна баба, а там цельных четыре.

- Так магометанам чарку пить воспрещается, а ты ж араку уважаешь.

- Люблю поганую. И всё же одна баба - шо одна и та же каша. И кое-кому всю жизнь - пшёнка, пшёнка и пшёнка!

Он сделал страдальчески кислую мину и ушёл, оставив Фёдора покумекать над поджидавшими его сюрпризами после женитьбы.

С того разговора Фёдор стал внутренне задаваться вопросом о женщинах. Отчего они разные? Худые и полные, низкие и высокие, нерусские и "нашенские". В чём та разница? Какие из них лучше для любовных утех? И Фёдор для себя решил по максимуму узнать женщин ещё до женитьбы. "А то после буду, как Яшка, перед жинкой своей выбрёхиваться", - раздумывал он. И это стремление отведать всяких баб примагничивало его взгляды к разным женским телам. Он присматривался к ним, как к новым диковинным созданиям, и многих из них ему мечталось отведать лично, но в жизни это не получилось.

Однажды Фёдор в компании ребят услышал притчу, как сотворял Бог женщин.

- Делал он их сначала по одной, - вёл рассказ Гришка Репало, - сделает и, чтоб она сладкая для мужика потом в жизни была, вкладывает в неё грудку сахара. Богу надоело лепить их по одной и стал он их мастерить десятками. Наделает рук, ног, голов и прочего на десять баб и соединяет все это одно к другому. А после в каждую кусок сахара вкладывает и жизнь вдувает. Набрёл случайно чёрт и за работой Бога наблюдает исподтишка. И пока тот, работая, отвернулся, чёрт слямзил грудку сахара, сожрал и смылся. Бог подходит к последней бабе, туда-сюда, а сахара нету! И решил тогда Бог, что в какую-то Дуньку поклал цельных две порции сахару. И Создатель, говорят, - тут Гришка таинственно понизил голос, - об этом шепнул мужикам. С тех пор мужики по свету ищут ту бабу, у какой два куска сахара.

Погигикивал Гришка, хитровато щуря глаза на улыбающегося Фёдора, нашедшего сразу жизненное подтверждение рассказанному:

29

- Но то, шо шепнул, эт точно. Зуб можно в заклад отдать, наш Яшка по сю пору ту бабу шукает1, у какой два куска сахара.

- Все мы тем слухом мазанные. Скажешь, ты не ищешь?

- Я. ищу, как и другие, - совсем нечаянно публично сознался Фёдор, у которого вызревало желание испытать процесс "порчи" девчат.

Ведь он, таясь от окружающих, давно присматривался к девчатам, жившим на его улице. Мысли его всё чаще и чаще в минуты уединения и по ночам возвращались к нежным, утончённым созданиям, со многими отличиями от ребят. Хотелось те отличия понять, рассмотреть, прикоснуться к ним. Эта великая сила плотской любознательной страсти гнала его летними погожими вечерами к дому Бочковых на гульбища. Там среди ребят в грязных обрывках фраз проходило теоретическое познание женского пола. У самого смелости хватало лишь для того, чтобы кого- либо из девчонок пригласить на танец. Намеревался и делал попытки заговаривать с ними, но его язык в те минуты становился полстяным и не подчинялся хозяину. Танцуя, он молчал, как пень, и только робко прижимал их трепетные станы к себе, потея, вдыхал сладкие хмелины девичьих волос.

Фёдор уже подумывал о женитьбе, но вступал в права 1916 год, год призыва его на службу. С созданием его семьи на домашнем совете решили повременить. Однако в Воронцовке, на сборном пункте, куда он поехал в сопровождении Иван Яковлевича и брата Якова, его внезапно забраковали, обнаружив неизвестные ранее шумы в сердце. Это обстоятельство развязывало Фёдору руки в части женитьбы.

К тому же на день рождения Дарьи Кирилловны впервые узнал близость с вдовой. Почтальонша была намного старше Фёдора, но, тем не менее, это случилось. Не раз та сладостная близость повторялась во снах. Но дремотное сознание рисовало этот процесс не с женщинами, а с девушками.

Непостигнутый рубеж все вечера летом тащил его, как магнитом, к Бочковс- кому магазину на танцы. Несмотря на свою смертельную усталость, Фёдор после полевых работ торопился на гульбище. В плясках разбивал свои чувяки вдрызг, и те начинали слетать, чем вызывали искренний смех собравшихся. Поглядывая на восхищённых от его пляски девчат, мысленно подбирал будущую жену. Но остановить свой выбор на какой-то одной девушке не мог, в его глазах каждая чем-то ему не подходила.

IX

Приобретение сельхозинвентаря для крестьянина всегда было делом хлопотным. Обычно отправлялись за ним на Дон, в Ростов или Аксай. А тут вдруг осенью 1916 года через посыльного из Воронцово-Александровского уездного правления сообщили Ялову, что теперь за орудиями земледелия не нужно никуда ехать, а всё можно будет купить во вновь образованном в Георгиевске филиале "Торгсина". Как утверждала привезенная вестовым бумага из центра, по разнарядке даже выделено для юга России более десятка тракторов. Сулились и большие скидки. Такого везения соломенские хлеборобы не знали за всю историю села.

1 Шукает - ищет.

30

Обещанное добро должно было прибыть на железнодорожную станцию Геор- гиевск под церковный праздник - Воздвижение Честного и Животворящего Креста Господня.

Председатель сельского правления Ялов Семен Осипович, гонимый зудом немедленно отчитаться перед уездом о своём усердии на присланную бумагу, рванул по подворьям в поисках охотников на аграрное оборудование. Первым делом поспрашивал по зажиточным дворам. Волошины, мечтавшие о покупке трактора, встретили сообщение с радостью и своё согласие на поездку в Георгиевск дали сразу

Старший Волошин, имевший мельницу, намереваясь еще расспросить об оборудовании для новой рушки, отодвигал от Ялова рукой сыновей и подступал к гостю с наболевшим.

- Ты скажи, Семен Осипович, уважаемый, сита, жернова завезут туда али нет?

- Чего не сообщают, того сказать не могу, - отмахнулся он от первого же вопроса и, не втягиваясь в болтовню, подался к Краснокутским.

Но старший Волошин окликнул его:

- Со мной впиши и Биреку, глухонемого.

- Добре, помечу, - отозвался Ялов. - Кого ещё вписать?

- Ну, хоть этого, землемера нашего, Захара Сукова.

Услышав знакомую фамилию, Ялов приостановился. Недавно у него с землемером была стычка.

- Чтоб дорогу показывал? - подкинул он уточняющий вопрос.

- Наши все знают тутошные дороги. А Захар нужен для того, что вдруг, може, чево погрузить придётся, а у меня ж грызь, шибко поднимать нельзя.

- А что, это мысль, давайте проверим, как наш землемер, на самом деле, картой своей владеет. Ты, Родион Иванович, поедешь старшим и смотри, не проговорись, а после мне обо всём расскажешь.

- Лады, Семён Осипович.

- Вот и договорились!

Ялов уже стучал в соседское с волошинским домовладение Краснокутских.

Хозяин дома Степан Кириллович, польщённый тем, что новость принёс сам Ялов, для вида поломался:

- Мне, если стребуется, то я и до самых Сааки мотну.

- Степан Кириллович, что ты, как сдобный пряник, выпендриваешься, езжай, хучь в Сааки, хучь за Сааки, ты мне скажи, в Георгиевске инвентарь брать будешь?

- Да как оно сказать?

- Как есть, так и скажи.

- Оно бы надо б, конечно, но, как оно там сложится с ресурсами, не знаю, треба б всё прикинуть, как оно и к чему.

- Ну, вот, опять ты за рыбу гроши, загундел свою песню. Скажи одним словом, едешь в Георгиевск или нет?

- Должно быть, поеду.

- Должно быть или точно?

- Так и быть, точно поеду.

И Краснокутский, вынув из глубокого, как торба, накладного кармана телогрейки обширную, с женский головной платок, расписную, в узорах и обметке

31

утирку, тщательно вытер ею вспотевший конопатый лоб, будто участвовал в торгах и внезапно продешевил.

Увидев землемера, Ялов заторопился.

- Захар! Ну-к, погодь на минутку.

Когда Семён Осипович подошёл к Сукову, тот внутренне был готов к очередной стычке. Но председатель сельсовета дружески пожал ему руку.

- Привет! Я тебя, как имеющего карту Ставропольской губернии, включил в команду для поездки в Георгиевск. Поедешь со Строгалем впереди, покажешь дорогу. Ты же знаешь, Захар, - смеясь в душе, легко убеждал землемера Ялов, - если без тебя отправить, то до нового года не вернутся. А с тобой доберутся до места без блуда. Заодно может и себе чего-нибудь присмотришь.

Суков хотел уже сказать, что ему ничего не надо, но, возгордясь значимостью своей персоны, промолчал об этом. Лишь, поправив дёрганьем плеча ремень сумки, заверил:

- Доедем до места без всяких загогулин, едрень-фень, не сумлевайтесь, Семён Осипович.

.Иван Яковлевич Строгаль, выйдя на стук Ялова к калитке, выслушал спокойно предложение и дал добро на поездку, не раздумывая:

- Съездию, че ж не съездить. И кум мой, Сладков Анисим Прокопыч, поедет. На Дон вместе собирались ехать. Глянем, силком же нас никто не заставить там, чего не нужно нам, покупать?

- Конечно, не заставят.

- Ну, а дальше по пословице: за спрос не наквасят нос.

- Тогда у меня просьбица к тебе будет, не посчитай за труд и возьми с собою землемера Захара Сукова.

- А ему на кой туда переться?

- Понимаешь, тут какое дело, оно не для общей огласки, словом, нужно Суко- ву карту с нонышними дорогами сверить.

- А, ежель так, тогда другое дело.

- Ну, так возьмёшь его?

- А куда ж я денусь, если власть просит?!

- Вот и договорились.

Ещё Сельвестр Аничкин, сосед Строгалей со стороны балки, также, без особых разговоров, дал согласие поучаствовать в мероприятии. Остальные же хозяева измучили Ялова своей неопределенностью. Не дожидаясь их окончательного ответа, он сформировал команду для поездки в Георгиевск. До разговора с Волошиным Ялов планировал направить старшим обоза Сладкова Анисима Прокопыча, но по причине того, что тот страдал манией грязноругательства, вынужден был от своей задумки отказаться и свой выбор остановил на Волошине Родионе Ивановиче. Он слыл в селе серьезным и рассудительным человеком, наделённым природной осторожностью. "Этот не ославит до Петербурга, - был уверен в нём Ялов, - и, конечно, своё не упустит". И действительно, расчётливый Волошин уже давно обмозговал, кого взять при покупке трактора. Конечно же - Ивана Биреку. Ведь он не только сможет перегнать трактор, но в случае поломки - починить. Во всей округе навряд ли найдётся человек, способный справиться с такой задачей лучше

32

технически "подкованного" Биреки. Он раньше других в селе на своем подворье смастерил массу приспособлений, облегчающих жизнь. Худоба во двор входила без участия людей. Даже на собачью будку к зиме крепилась особая дверка, позволяющая собаке входить и выходить из конуры без участия хозяев. Волошин ещё до яловского сообщения уговорил умельца отправиться с ним за трактором, только речь тогда шла о поездке в город Ростов, даже обещал заплатить. Думая о сохранности больших денег, которые придётся везти с собой, Волошин видел в глухонемом мастере ещё и собственную охрану. Подмогой в этом деле решил взять с собою и Григория Репало. Уговаривая того не брать свою пароконку, а поехать с ним и с Бирекой на одной подводе, он доказывал:

- Ради чего мучить ещё и твоих коней? Я буду брать только один трактор, а шо ты купишь, хоть к подводе прицепим, хоть к трактору. Ну, если шо поменьше, то и наверх можно будет положить.

Обоз для поездки в Георгиевск удалось сколотить Ялову только из шести пароконных подвод, да и то с большим трудом. А перед самим выездом и Ивана Яковлевича Строгаля, наметившего купить букарь или плуг, скрутил радикулит. Призвав старшего сына, распорядился:

- Яш, сходи до Ялова, передай, шо я не смогу поехать.

...Председатель сельского совета от такого известия озверел:

- Вы мне выполнение директивы срываете! Мне хоть согнутый пуска едет!

...Иван Яковлевич, выслушав ответ, принесённый старшим сыном, махнул рукой.

- Ладно, поедешь ты с Федькой. Купите букарь или плуг. Наш, тот, сакский, уже на ладан, как будущий покойник, дышит, гнётся. Если будут аксайские, то бери аксайский, они покрепше и понадежнее. Да, деньги, гляди, не профукайте там.

На следующее утро, когда осенний туман, прибился плотной непроглядью к правлению, туда со всех концов села стали съезжаться убывающие в Георгиевск. Вышедший для проводов на крыльцо правления Ялов от удивления присвистнул:

- Откуда вас столько набралось?

На приветствие подкатившего на пароконке старшего Черевичкина, до последнего дня не дававшего согласия на поездку, а теперь вдруг явившегося, возмутился уже открыто:

- А не послать вас, очень дорогой Черевичкин, вместо здравствуйте, куда-нибудь подальше?! Как людей, всех же вас спрашивал! Нет, одному надо подумать, другому - обмороковать, третьему - башкой своей помыкитить, четвертому - мозгами раскинуть, пятому - извилину нужную отыскать, шестому... Собрался Вавилон и руководи ими, как можешь. Вон ещё четыре подводы неопределившихся прутся, да где там четыре?! - целых - семь! Мать вашу за ногу! - дожидаясь, когда подъедут все, замолчал, копя злость.

Анисим Прокопыч Сладков, стоявший рядом с Яловым, потряхиванием головы соглашался с предсельсовета и нервно сосал самокрутку. Затяжки глубокие и где-то в верхней части полуседой бороды-лопаты, под волосянкой, шипя, как береста, горит ядовитый самосад, окрашивая желтизною закустившийся рот. Из него наружу горелой жужелицей слов сыплются беззлобные матерки.

33

Но когда ещё семь подвод допрудили собой перед правлением площадь, Ялов, кидая на сходившихся к крыльцу ездовых косые взгляды, заговорил снова, повысив голос:

- Всем объявляю! В бумаге, какую я отправил в уезд, указаны такие фамилии,

- и стал перечислять: - Волошин, Краснокутский, Сладков, Бирека, Репало, Строгаль, Аничкин и Суков. Они покупают в первую очередь всё, что пожелают и дозволяет их мошна, а после них покупают те, кто до последней минуты смыкался, как дерьмо у золотаря в бочке на плохой дороге.

Знобин, Артюхов-средний, старик Семибратов Андрей Ермилыч, Подоприго- ра Иван, Еремкин и Зозуля вместо приветствия понуро смотрели себе под ноги.

- Старшим на поездку назначаю Родиона Ивановича Волошина. Короткую дорогу укажет наш землемер Суков Захар.

Тот уже подошёл к Строгалям и Сукову

- На большак обоз выведу я сам, а далее пропускаю вас вперёд и дуйте направляющими. Ты, Яков, Захара слушайся. Показывает дорогу он.

- Да и я её, вроде, не забыл.

- Забыл - не забыл, не важно. По карте поедем!

Родион Иванович, отходя, ухмыльнулся и подмигнул. Взобравшись на свою подводу, он поднял руку, подав таким способом Ялову сигнал о готовности к отбытию. Председатель сельского Совета, оглянувшись на тех, кто не попал в список и теперь перед ним понуро сбился в толпу, выкрикнул:

- Всё! Трогайте! И вы можете ехать, товара всем хватит!

Зозуля, словно разбуженный этими словами, ответил за всех своим коронным хохлячьим изречением.

- Тю! - словно выругался он, направляясь к своей подводе, и зло плюнул себе под ноги.

.Густой цепкой подвод по главной улице села к большаку потянулся обоз. Впереди - пара лучших волошинских лошадей дружно натягивает постромки телеги. В задке её - обложенная соломой бочка под горючее. В средине подводы - мешок с овсом и сено, взятые для кормёжки лошадей. Сдвинув мешок, Репало сразу улегся на сено. Наслаждаясь козырным местом, Гришка с ухмылкой поглядывал на Биреку и Волошина. Те трясутся на жёстком сиденье в передке. Вожжи в руках у хозяина. Пока кони вытягивали на большак, он их придерживал. Но когда его подвода затряслась на гравийке, лошадей перевёл на трусцу. Время от времени оглядывался, дожидаясь, пока весь обоз выползет из села. Сразу Родион Иванович пропустил мимо себя Строгалей. Теперь они ведут обоз. Яков правит лошадьми. Рядом с ним, по левую руку - брат Фёдор, по правую - Захар Суков.

Захар до 1905 года он учился на землемера в Царицыне на Волге, но революция сломала его учебу. Занятия прервались, и часть обучаемых, поддавшись бунтарскому психозу, приняла участие в беспорядках. В их компании разные подвиги вытворял и Захар Суков. Поэтому, когда следователи стали выявлять участников и зачинщиков, Захар, не раздумывая долго, плюнул на учебу и мотнул без задержки домой. Однако дома престарелым родителям сбрехал: "Свернули там учебу. Вместо маленькой бумаги выдали во какую, - и в доказательство показал приобретенную для учебы карту Северо-Кавказского края, - я теперь топограф, сейчас расскажу, как я карту

34

читаю" и тут же разложил её и показал старикам города Ставропольской и Терской губерний, дороги к ним и как высчитывать, сколько верст до них ехать.

В убедительный рассказ сына старики не очень поверили. Но дед Суков рассудил так: "Лучше пусть такая брехня с сыном живёт, чем позор за ним по пятам будет волочиться". Поэтому сразу откликнулся на его просьбу и сшил из добротной сыромятины для топографического документа красивую сумку с длинным ремнем для носки через плечо.

Захар картой очень гордился, носил ее всегда с собой и при всяком удобном случае проворно вынимал ее из кожаной сумки и, разложив, на чём удавалось, пояснял землякам, как ею пользоваться. Почти каждый селянин с большим интересом ознакомился с его картой, с хитрыми значками и названиями на ней, признав её хозяина человеком, способным найти дорогу по линиям волшебного документа до любого населённого пункта. По этой причине на сходе его единогласно утвердили сельским землемером. С новой должностью к сумке с картой добавились талмуд для записей и сажень, качественно смастерённая плотником Репалой.

Захар быстро свыкся с новыми обязанностями. Поначалу он чуть ли не каждый день бегал в поле. Перемеряв общественную и единоличную землю, долго сбивал данные из своего талмуда. Они разнились с данными сельсовета. Ялов попытался спорить с Суковым. В течение месяца тот доказывал свою правоту и на бумаге и на местности. Однако, Ялов привёл самый веский аргумент:

- Мои данные сходятся с уездными, а ты свои ещё раз перепроверь.

С тех пор, вот уже сколько лет, с весны до осени Захар перепроверят себя. Он постоянно был занят замерами, словно солдат в готовности, ходил по селу только с саженем и с сумкой на плече. Почти каждый день во всеоружии маячил у правления. Когда Захар замечал, что кто-либо из начальства направляется мимо, вынимал карту и многозначительно разглядывал её.

Однако, как оказалось при поездке в Георгиевск, он плутал не меньше зайца, бегущего от собак: путая их, запутывал и себя. Так и землемер Суков постоянно дорогу спрашивал у прохожих.

Встречные на его вопрос: "Иде находится Георгиевск?", всякий раз показывали в разные стороны. Он расстроено давал указание Якову поворачивать, следом заворачивал и весь обоз. Со всех сторон от ездовых сыпались упрёки. Захар терпел, постоянно глядел в карту, разложенную на коленях. Проехав несколько вёрст, он уже искал глазами встречного. Яков сам себе мысленно говорил: "Сейчас будет спрашивать дорогу". И, поглядывая на встретившегося человека, предугадывал действия землемера: "Опять крутить бричкой прикажет". После очередного такого манёвра Яшка не выдержал и психанул:

- На вожжи и сам правь хоть влево, хоть вправо, куда хочешь! Только помни одно - лошади у тебя чужие! А я пойду к Знобину об одном деле переговорю.

Но Захар Суков не смутился, приняв вожжи, при очередных разворотах покрикивал на гнедых: "Едрень-фень, не задерживай!"

Хотя ещё стояли теплые солнечные дни, в дорогу все приоделись потеплее. Большинство были в фуфайках. А Григорий Репало натянул на себя длиннополый дождевик из грубой парусины палевого цвета. Умостившись в середине волошин- ской подводы, он, несмотря на свой балагурный характер, через какой-то час пути уснул. Родион Иванович Волошин с завистью поглядывал на сладко посапывав

35

шего в своём плаще Гришку. Рядом с ним скучал глухонемой Бирека, лишь изредка лепил пальцами непонятные слова, показывая на широкие российские просторы. Под последними солнечными лучами ершилась одетая холодным перламутром рос зелёнка. Сороки криками сопровождали обоз. Вдруг из его средины вскинулся голос запевалы. Яшка Строгаль, хлебнув у приятеля Знобина Сергея соточку араки, заводил "Пидманула, пидвыла". После очередного куплета, исполненного Яковом, дружно вступали хором остальные путники. Их голоса сотрясали простор словами припева: "Ты ж мэнэ пидманула, ты ж мэнэ пидвыла, ты мэнэ молодого з ума с розума свэла". Потом пролилась на степные просторы песня - тоска-грустё- ба "На диких степях Забайкалья". Фёдор, вытягивая душевную мелодию, прослезился. Песни звенели до очередной остановки на перекур.

Возле колодца одного из сел остановились попоить лошадей. Суков, сойдя с подводы, дошёл до развилки, остановился, развернул карту и тупо уставился в неё. Потом отыскал север, покрутился вместе с картой, но от этого запутался ещё больше. Увидев жителя, идущего к колодцу, поторопился его перехватить.

Спавший Репало, проснулся. Он слез с брички, попил воды и с иронией, как и остальные, прислушался к пояснениям местного жителя, у которого Захар Суков выспрашивал дорогу. Мужик твердил одно: "Держись посолонь". Когда Захар вернулся, Гришка Репало спросил его:

- Ну, как, узнал дорогу?

По инерции смыкнув плечом, Захар возмутился:

- По карте туда надо ехать, а прохожие отправляют в обратную сторону.

И тут Гришка громко выдал насмешку, прилепившуюся к Захару пожизненной подначкой:

- Наш землемер преотлично читает карту, однако дорогу спрашуе у прохожих.

Дружно полыхнул смех. Захар сначала воспринял укор с обидой, но, когда в

очередной раз ему пришлось разворачивать лошадей на ухабистой дороге, согласился с данной характеристикой:

- И вправду, едрень-фень, карту читаю, как поп Евангелие. И он, и я - оба ищем свою дорогу. Я ищу к Георгиевску, а поп - дорогу к Богу. И каждый из нас спрашивает её у других: поп - у сердца, а я - у прохожих.

Волошин, сообразив, что пора испытание, устроенное землемеру, прерывать, остановил местного жителя и попытался расспросить, как называются ближайшие населённые пункты. Но ответы того и Родиона Ивановича сбили с толку. Общими усилиями через расспросы нашли нужную дорогу. Потянулась под колеса бесконечная степь, её балки и бугры, тянулась, тянулась и всё не кончалась.

- Замучает степь коней, - вслух подумал Фёдор.

Но, к счастью, к вечеру другого дня, когда солнце оставило на небе только свой остывающий жар, утомлённые кони дотянули брички до георгиевского пригородного устья дороги, которая стала пошире и была запружена частыми подводами. Оттуда уже без труда добрались до Постойного Дома, имевшего всего две больших комнаты. Одна, которая поменьше, - для женщин, а зал коек на тридцать - для мужчин. Переночевав, Родион Иванович Волошин с Сельвестром Аничкиным намерились отправиться в филиал "Торгсина", расположенный на железнодорожной станции.

36

- Сходим, разузнаем, не прибыли ли трактора и прочий инвентарь, - всем сообщил Волошин.

Анисим Прокопыч Сладков, оставаясь ещё в постели, выразил желание прогуляться с ними. Но Волошин прямо тому отказал.

- Ты, Анисим Прокопыч, уважаемый, лежи уж и извиняй, но мы тебя по первому разу туда не возьмём, бо ты своим грязноругательством нашей группе "от ворот- поворот" вмиг обеспечишь.

- Ну, коли так, тогда я своей печенкой похвораю, мать вашу., кислого молока мне купите.

...После долгих выяснений с представителем создаваемого филиала "Торгсина" и звонков через дежурного грузовой станции им сообщили, что прибудут вагоны с тракторами и сельхозорудиями дня через два-три, не раньше.

Вернувшись в Постойный Дом, они не застали большую часть команды. Репало, Ерёмкин и Зозуля пошли на базар, Иван Подопригора отправился разыскивать кума, проживавшего где-то у консервного завода. Артюхов, Знобин, Черевичкин самостоятельно направились осматривать город. Лишь в комнате, на кровати, мучаясь печенью, дрых Сладков Анисим Прокопыч. Да во дворе Семибратов Андрей Ермилыч - высокий, сажень в плечах, старик с Яковом и Фёдором Строгалями возились у лошадей. Управившись с кормежкой и поением, они принялись смазывать свои брички. Андрей Ермилыч одной рукой приподнимал подводу, а Фёдор снимал заранее расчеканенное колесо и ждал, пока Яков густо мазал ось колесной мазью. За этим занятием их и застали вернувшиеся Волошин и Аничкин.

- А иде ж наша бригада?

- Разбрелись, - буркнул Семибратов, поднимая также одной рукой вторую сторону брички.

Остальные собрались лишь к вечеру. Черевичкин, Знобин и Артюхов ввалились выпившими. Низкорослый Черевичкин громко что-то доказывал Сергею Знобину предлагал поспорить на пару жеребцов, каких у него не было, а его противник отнекивался одной фразой: "Жизнь покаже, она всё покаже".

Под хорошим градусом вернулся и Иван Подопригора вместе с кумом, которого отыскал в городе не сразу. Его кум, мужичок "метр с кепкой", суетился и тянул в гости к себе то одного, то другого, то всех сразу вместе. Добрый час отбивались от него соломенцы, пообещав наведаться к нему завтра всей командой. Утомив всех приставанием, он, наконец, ушёл.

На следующее утро Родион Иванович Волошин решил навести мало-мальский порядок в своей команде. Когда ещё не выпрасталось из туманной пелены парное солнышко, старший команды собрал народ.

- Ну-к, идить, уважаемые, все сюда! - выходя, позвал всех за собой в хозяйственный двор Постойного Дома.

- Вот тут, возле моей подводы, становись! Я такие разброды и шатания не потерплю! Кто куды захотел, туды и полез и половина на пробки наступила! От сей минуты без меня ни шагу. Иначе стану беспощадный, выключу из команды, и тогда выясняйтесь с правлением, со своими семьями и с кем пожелаете. Ежель с вами чего случится, как я должен своими зенками перед вашими родными моргать? И с меня на этот счет ваших прокуд предостаточно, - закончил Волошин.

37

Виновато, понуро расходились земляки, стараясь не встречаться друг с другом взглядами. Подопригора, особо чувствуя неловкость за вчерашние выходки своего кума, пуком соломы натирал яловые сапоги. Зозуля чистил фуфайку. Репало с Ерёмкиным пошли к лошадям. Бирека что-то мастерил из проволоки. Чувствовалось, все нудились бездельем. Но Волошин твёрдо решил держать дисциплину.

- Эт день дежурный - Иван Подопригора, смотреть за общим имуществом во дворе, а уважаемый Анисим Прокопыч Сладков, поскольку прихворал, доглядит в помещении, а то, в аккурат, без порток останемся. Остальные со мной в город, и желаю - не желаю, быть не должно. Сельвестр, скажи остальным, щас выходим.

Обрадованный Репало стал подгонять остальных:

- Выходи! Не задерживай! - подтолкнул он Зозулю.

- Тю! - огрызнулся тот, однако покорно направился на выход.

А Репало, увидев замешкавшегося Фёдора, зашумел громче обычного:

- Федь, поторапливайся, ты ж у нас один холостой.

- О, женатик объявился! Будто ты не холостяк!

- Я не в счёт, мне мамка не велит. А тебе тут, в Георгиевске, девку хорошую отыщем.

- Зачем?

- Назад ехать будет веселей.

- Хорош, Гришка, парня смущать! - заступился за брата Яков.

- Он у нас парень что надо, - похвалил Фёдора старик Семибратов Андрей Ермилыч.

- Ты, никак, Андрей Ермилыч, Фёдора себе в зятья присмотрел, - встрял Ерёмкин.

- Да я б такого парня с радостью, однако дочка моя, незамужняя Фроська, больно для него крупная, силы в ней на трёх мужиков. На мельницу приедем, она два чувала с пшеницей под мышки схватит и прёт, играючи, с улыбкой, зато смелем без очереди

- девке, глядя на её ухват, уступают, - ощерился в улыбке старик Семибратов и, помедлив, продолжил: - Я и за другими дочками замечал скаженную силу. Бывало, кто из них в стожке у кабана чистит, кабан мешается скребком работать, так любая из дочек пацука одной рукой за ногу и на улицу как котёнка, только эт котёнок под центнер важит. Так шо Фёдор, хоть парень и хорош, но моей Фроське хлипкий будет жених. Мы ему тут, в Геориске, сыщем невесту, гляди, девки какие ладные, атаманские кровя.

Команда мужиков, двигаясь шеренгой к центру города, шутила над Гришкой Репало, путавшимся в своём длинном плаще. К тому же дни выпали теплые, солнечные, и в этом зипуне его хозяину было не только жарко, но и неудобно. На чистую гладь неба, казалось, слетали лебеди с прудов и там садились на гуляющие струи воздуха, плавали, не закрывая жизнерадостного солнца. Потея в плаще, Гришка чертыхался. Зависть к Гришкиному дождевику исчезла.

Ощупывая взглядами попадавшихся навстречу женщин, соломенцы обменивались на их счёт шутками:

- И почему это одна баба, как чурка на ногах, а другая бёдрами так и пишет, как прицепной возок без дышла? - подкинул всем головоломку Репало, уставившись сверлящим взглядом во встречную молодую женщину.

- Та ты так, Гришка, глазами не упирай, а то с носа у тебя капать зачинает.

38

- Ишь, как пошла, задом так и вилюхает, - продолжает дразнить поднятой темой балагур.

- На такой всё играет, как на бобрихе, - глянув вслед женщине, высказался Аничкин.

- Тю! - влепил свой восторг Сергей Знобин.

- И вправду, хвостом крутит, будто курдюком ярка, - втянулся в шутливое обсуждение и Родион Иванович Волошин.

- Я б такую, - загорелся Григорий Репало, - живьём бы съел и до ветру только б на третьи сутки пустил.

- А мне кажется, ты, Гришка, только на словах; голую такую б увидал и уже не донёс, - подтрунивал Сильвестр.

- И отчего это на одну женщину сзади глянешь, так заглядение, а спереди

- мировая война.

- Сзади молодочка, а спереди перестарочка, - перебил Волошина Репало.

- Да я не за то, что сзади, а что спереди, меня, уважаемые, думка всегда занимает - наделяет же природа вот такими способностями разными, как себя народу преподнесть, так сказать, товар лицом показать, - довёл мысль до конца Родион Иванович Волошин.

- А я вам, Иванович, скажу, - снова встрял Гришка Репало, - я у соседки, какой никому никогда не скажу, давно повыпытал, отчего это одна баба, как колода, а другая - хоть шубы на ней показывай.

- И шо ж она тебе открыла, уважаемый? - заинтересованно приостановился Волошин и вместе с ним и остальные.

- А то, - Репало оказался в центре круга, - поведала, шо такие бабы курсу проходят, навроде ликбеза, кто коллективно, стало быть, группами, а кто и в одиночку единолично - на дому.

- И чем же они на тех курсах занимаются?

- Перво-наперво все бабы там раздеваются, ровно для бани, и училка там с ими тоже голая.

- Да иди ты!

- Вот тебе и иди. Подразденутся, училка раздает угольки, а ежель стенка не беленая - мелки. Те их и примащивают сзади, меж половинок в попки, и зачинают задами на стенах писать.

- Во Гришка брешет! - несётся со всех сторон.

- Слухайте дальше, зачинают писать с палочек, крючочков, а на последних днях уже до цифров доходят. Особливо в почёте у них 88. Ну, а кто умудряется 33 за один секунд ворохнуть, те заканчивают курсы с отличием и похвальной грамотой, как наш землемер, вот - Захар, - щерился в улыбке Гришка.

- Ну, болтун, Репало! Прямо - фуфлогон! - засмеялся Суков, дернув неосознанно плечом. - Так что тут, Иванович, вишь, цельная наука, едрень-фень, а ты

- природа, природа, - подъязвил Волошина Захар Суков.

- Да ну вас, уважаемых, к чёрту, с балаболами повёлся, - огрызнулся Родион Иванович.

Но Захар не унимался, переключившись на Фёдора:

- Мы тебе тут, Фёдор, такую бабу и подыщем, шоб вся Соломенка вслед глядела, едрень-фень.

39

- Знаю вас, - стал подыгрывать подшкильщикам Фёдор, - найдёте такую, шо глаз соломой заткнутый, и к тому же, - нога деревянная. Хорошую не сосватаете. Вот, к примеру, девушка идёт, на ней бы я оженился.

Навстречу, улыбаясь жизни, не шла, а порхала невысокого роста миловидная девушка лет двадцати. В светлой ресничной рощице горят насмешливой дерзостью карие глаза. Ими она озаряла все вокруг себя. Казалось, черти устроили пляску в её черных очах. Она слышала слова Фёдора и, когда поравнялась и уже проходила мимо, дразнясь перед его лицом, лукаво отпарировала: "А я и не против!" Всё это видел и слышал Яков. Его взгляд тоже скользнул по сыпучим искрам жизнелюбия понравившейся девушки и обжегся о них, как и брат. Взаимно улыбаясь, толпа разошлась с девушкой. Ерёмкин вдогонку событию высказал похвалу Фёдору: "Вишь, ты местным девкам нрависси". Отошли метров уже десять, как вдруг Яков, спохватившись, шумнул:

- Стойте, мужики! Я щас.

Он круто развернулся и побежал догонять девушку.

- Подождите, барышня!

Та, оторопевши, остановилась.

- Как тебя зовут, девчина? - запыхался Яков не столько от бега, сколько от волнения.

- Катерина, а чё?

- Катюха, мож эт судьба, не беги от неё. Щас я вас познакомлю. Ты, то есть вы, куда идёте?

- В магазин.

- Погодь. Федя, ну-к, иди сюда!

Соломенцы, сбившись двумя группами, с улыбками поглядывали на сватовскую затею Якова Строгаля. Фёдор, понукаемый земляками: "Иди, иди, Федя, девка ладная", сначала помялся от стеснения на месте, но затем, осмелев, твёрдо пошёл к брату с девушкой. Пока он шёл, Яков остался верен себе, смутив девушку вопросом.

- Кстати, с каких небес потухшею звездою вам на щёчку родинка легла?

Катерина ответить не успела - подошёл тот, слова которого она так удачно парировала. Яков представил брата.

- Знакомьтесь, эт - Катюха, а эт - Фёдор.

Фёдор подал руку девушке, та залилась краской и робко подала в ответ свою розовую ладонь.

- Будем знакомы, Катя. Мы не тутошние, мы за плугами, боронами, тракторами приехали из Соломенки, - начал Фёдор.

- А там у меня гдей-то двоюродный брат, переехали недавно туда семьей из Аполлоновки. Я сама с консервного, там работаю сезоном, а живу здесь у тетки, родители давно от тифа померли, - запросто и легко щебетала Катерина.

- Ну вот, ребята, вы познакомились. Катюха, три дня тебе сроку на обдумывание, поедешь с Фёдором к нам в Соломенку?! Верно я говорю, Федь? - подтолкнул локтем брата.

- Конечно, верно.

- Та, вы шуткуете.

40

- Не шутим, - твёрдо надавил Яков на этом глаголе. - Вот вы идите по магазинам, по городу, а мы следом всей толпой. Мешать вам не будем, а потом с тёткой твоей, Катюха, потолкуем. Эй, мужики, разворачивай, нам теперь в эту сторону.

- Тю! - прокомментировал смену направления движения Знобин.

Катерина с Фёдором, разговаривая, потихоньку пошли вперёд, решив пройтись сначала по её делам. Остальные, кто с энтузиазмом, кто нехотя, потянулись следом.

- Че ты удумал, Яков? - строго спросил, подходя, Волошин.

- Родион Иванович, может, это судьба, а нам всё равно время убивать, да и город нам девка покажет.

- А чё, Иваныч, оженим парня, свежую кровя в Соломенку завезём, едрень- фень. Гля, со стороны, ну чистый королёк, и задок и передок - в полном порядке, - благодушно заулыбался Захар Суков, дважды смыкнув вверх плечом, словно подмигнул им.

Остальные подхихикнули. Только Бирека, видно, прочитав по губам, о чём говорят мужики, руками перед собой показал, мол, и груди у неё - будь здоров.

- Степан Кириллович, всё ж он тебе дальний родственник, не возражаешь?

- Вреда, думаю, не будет.

- А ты, Сельвестр, как насчёт этого думаешь? Ты - сусед Грушакам, родители не обидятся на то, что им лишний рот привезём?

- Не, Иваныч, надысь не раз Иван Яковлевич говорил, пора бы Фёдора оженить, да он все супротивничает, и та не такая, и другая не нравится. А это, гляди, как голуби, видно, глянулась самому сердцу. Тут я, Иваныч, одобряю.

- Ну, на том и порешим, - подвёл черту под решением Волошин. - Токмо ты, Яков, хоть Федька тебе и брат, будь сватом, в аккурат, до самого конца.

- Замётано, Родион Иванович.

Неторопко, шеренгой, громко и весело переговариваясь друг с другом, соломен- ские мужики разных возрастов теснили местных жителей на обочины бульваров, держа в поле зрения Катерину и Фёдора. Они то сближались (и даже перебрасывались с ними фразами - Катерина давала объяснения по достопримечательностям Георгиевска), то снова молодые уходили вперёд, оставаясь в колдовском уединении. Кое-где парочка задерживалась умышленно, поджидая остальных, и Катерина встречала подходящих короткими сообщениями о знаменитых и памятных местах города, при этом искристые, весёлые чёртики, казалось, скачут из её глаз.

- Здесь кирпичный, наш кирпич знаменит на всю округу. Дома из него кра- сивше саманных. А это наш базар, в выходные тута тучи подвод, быков, коней, тож известный наш базар. Сюда едут аж из-под Черкесска, чёрные люди в бурках, с кинжалами. Тётка их боится, говорит: "Украдут нас, тебя в невесты, а меня на мясо собакам, а если и пожалеют, то всё равно отары им пасти в горах буду..." А это цирк недавно заехал. Соседка ходила, до слёз смеялась. Там, говорит, такой чёрный

- негра по нации, клоун, ну, знаете, такой ряженый, под пузой у коняки ездил.

Двигаясь так, толпой, побывали на озере, прошлись по парку, сходили в кино и уже во второй половине дня пошли провожать Катю домой. По дороге во всю улицу вытянулась высоченная стена, поверху обмотанная колючей проволокой. На угловой вышке стоял солдат, удивлённо наблюдавший за приближением толпы.

41

И вдруг, очевидно вспомнив инструктаж, он на Репало и Яшку, шедших впереди других, наставил винтовку и заорал:

- Перейти на другую сторону улицы!

- Это он нам, что ли? - испугался Репало.

- Нам-нам, - подтвердила Катя, - мной всякий раз понукают: "Перейтить на другую сторону улицы!" Не люблю здесь ходить!

- Э, сынок-сынок,- стал увещевать солдата Сельвестр Аничкин, - от сумы и тюрьмы не зарекайся. Нынче ты охраняешь, а завтра - тебя. Не одобряю твои командования.

- С часовым не полагается разговаривать, - как попугай пересказывал инструкцию солдат.

- Помолчим все, коль так положено, а то ишо стрельнёт, - скомандовал Волошин.

Все замолчали. Несколько гнетущая приправа получилась у нечаянно завязавшегося сватовства. Все ж, когда подошли к калитке низкого дома, где жила Катерина, Яков скомандовал:

- Зови, Катя, свою тётку, буду с ней сурьёзно балакать.

- Кто ет хочет со мной сурьёзно гутарить? - послышался за домом женский грубый голос, по говору было понятно, что принадлежал он казачке. - Я щас нагу- тарю, - но, выйдя из-за дома с большими, долежавшими до сей поры семенными огурцами в фартуке, высокая женщина, увидев толпу мужчин со своей племянницей, от неожиданности остановилась.

- Кать, а это кто такие?

- Сваты, - сразу нашелся Яков Строгаль.

- Ну, коль сваты, проходите в хату.

- А мы вот тута, на воздухе. Вас как зовут-величают?

- Полина Ивановна.

- Во, гляди, какой у нас хлопец - Фёдор. Ну-к, выйди сюда, Федя, а у тебя, тётка Полина, есть племянница Катя, через два дня заберём её в Соломенку.

- Да ить как вы заберёте? И не знаю я никакой Соломенки. Кать, да щипни меня, то ли мне всё это снится, то ли я умом уже тронулась.

- Да не спите вы, тёть Полин, я ж пошла в магазин, а они - о так, толпой усей, идут навстречу, я аж сробела. Слышу, говорят, тебя, Фёдор, оженим здеся. А он им говорит: "Найдете мне какую калеку, а мне такую не надо", - и меня увидал, и говорит им: "Вот на той девушке я бы оженился!", а я в ответ возьми и пошути: "А я и не против!" Ну а потом меня вот этот дядечка, - указала рукой на Якова Строгаля, не сводившего с живых, чертячьих глаз девушки своего взгляда, - остановил и с Федей познакомил.

- Вон оно как, в смех нас поднимать, - стала сердиться тётка.

- Не в смех, тётка Полина, завтра ждём твово решения, запомни, обязательно придём, как брат жениха, зуб отдам, если брешу, - уверенно заявил Яков, и все загалдели.

- Мож судьба, тут как бы не сломать её, едрень-фень, - вставил своё Суков, смыкнув плечом сумку.

Он даже намеревался раскрыть карту и показать, откуда они приехали. Но степенный голос Краснокутского остановил исполнение.

42

- Парень он не из пьющих, работящий, и я, как дальний сродственник Фёдора, союз их одобряю, - слащавой патокой слов характеризовал Степан Кириллович двоюродного племянника.

- Пара хороша будет, - поддержал Анисим Прокопыч Сладков - крёстный Фёдора, - он у нас любого жеребца объездит, наладит любую лобогрейку, хватит ему парубковать1.

- Я за старшего, уважаемая, - вставил Волошин, - командированные мы, за тракторами и прочими сельхозприспособлениями прибыли от железной дороги забирать, и ответственность - на мне, но против судьбы не могу и я идти. Так вы, уважаемая, свое родительское согласие к завтрашнему дню нам приготовьте.

Когда необычные сваты ушли, тётка Полина для порядка почитала Катерине нотацию, а потом спросила:

- Ну, как, хоть глянулся тебе жених-то?

- Так ничо, только лицо у него больно строгое.

- Тебе что, с его лица Христа смалевывать?

- Да нет, но всё же.

- Так ты мне счас гутарь, хочешь за него идти?

- Хоть боязно, но хочется.

- Ну, а о столе я сама подумаю, чем сватов попотчевать.

Всевышний преподнёс следующий день на чисто-голубом блюде небосвода в розовом соусе рассвета. Несмотря на осеннюю пору, солнце проявляло настырность, заливая округу ярким светом. Воробьи расчирикались, словно на пьяной свадьбе.

Родион Иванович Волошин, проснувшийся первым, глянул в окно, потёр лицо, поднялся со словами:

- Сколько не лежи, а вставать-то надо. Ну-ка, уважаемые, гвардия моя разболтанная, - подъём! И нос чего-то чешется, выпивку чует.

Яков, Фёдор и Сельвестр выполнили команду одними из первых. Они уже умылись, а Волошин ещё тормошил остальных, велел им привести себя в порядок и ждать, а сам, дождавшись Сельвестра, Якова и Фёдора, отправился с ними на станцию. Там пришлось долго ждать, пока откроют контору "Торгсина".

- Видишь, как оно в городе?! - недовольно заметил Волошин. - Спят уважаемые до обеда, встают лишь тогда, когда солнце пятки начинает смолить!

Наконец, наскучавшиеся соломенцы дождались торгсиновца, вновь повторившего вчерашний ответ: платформы с тракторами подойдут не ранее, как через два дня.

- Ну, Федь, ты как?

- Что как? - переспросил Фёдор, хотя понимал, о чем его спрашивает Волошин.

- Наверно ж, понимаешь, что вся команда за тобой весь день волочилась? Нравится тебе девчина, уважаемый? - почти негодуя, уточнил свой вопрос Родион Иванович.

- Нравится, характер задорный.

1 Парубковать - оставаться парнем (быть холостяком).

43

- Коли так, может, и в самом деле тебя тут счастье подстерегает. Пойдём решать твою судьбу, уважаемый.

Сельвестр Аничкин идею Волошина поддержал:

- Я так думаю, глянулись они друг дружке, а поэтому дело надо доводить до конца со всей ответственностью, так, как полагается это серьёзным людям.

...Принаряженные Катерина с тёткой встретили толпу соломенцев у ворот. Возле двора, видно было, поработали метлой, лишь курица, не обращая на проведённую уборку внимания, разгуливала в поисках зерен, пятнила светлым помётом убранное пространство.

- Как дневали-ночевали? - затараторил Гришка.

- С здоровьицем вас, - поклонился Сельвестр.

Катеринина тетка, распахнув калитку, запричитала:

- Здрасьте, гостёчки дорогие, заходите во двор, под поветь, дело сватовское на улице не обрешается. Вон лавки, табуретки, садитесь, где кому нравится и где кому удобно. Кышь, проклятая, - шуганула она курицу. - Токо подмели, а она гадить.

- А вы ей приговор объявите - два борща условно, мож, одумается и на сватов не станет класть, - в своей манере вставил хохму Репало.

Катерина и Фёдор уже успели друг с другом накоротке перемолвиться и теперь, видно, чувствуя важную минуту в своей жизни, держась за руки, стояли посередине двора и молча ждали развития событий. Родион Иванович Волошин, привлекая к себе внимание, крякнул. Все примолкли и повернулись в его сторону.

- День ноне жаркий будет, с утра прям по-летнему парит, в аккурат, - начал было он.

Но его перебила Катеринина тётка. Она подхватилась и, обежав сковородку, из которой цыплята сообща с воробьями споро клевали белую дробь пшена, помчалась в известном ей направлении, выговаривая себе замечание:

- А чё ж я вам квасу не предложила?

Она тут же вынырнула с другой стороны хозяйственной постройки с большим, лобастым кувшином, поверх облитым зеленоватой глазурью. Сняв с засохшего опиленного дерева, где сушилась посуда, алюминиевую кружку, она, по очереди наполняя её, подносила гостям, приговаривая:

- Пейте, гости дорогие, квас домашний, хлебный, я для резвости ишо люзуму в него кладу.

Когда подошла очередь пить Семибратову Андрею Ермилычу, квас в крынке кончился.

- Я щас, - буркнула хозяйка, сразу юркнула в сенцы и тут же появилась с другой крынкой, чуть поменее опустошённой.

Она заозиралась, ища кружку.

- Кружка мне ни к чему, сваха, я привык с глечика, я не дюже утомился, одной макитры хватит.

Андрей Ермилыч, приняв от хозяйки крынку литра на два, поднёс её ко рту и, приступив к поглощению жидкости, не отрываясь, медленно, начал запрокидывать голову. Кадык заходил вверх и вниз, потом остановился вверху, а голова продолжала запрокидываться под журчание струи. Наконец, он крякнул, отрыгнул воздух и, возвращая посуду Полине Ивановне, похвалил:

44

- Хорош квасок, и без мух у вас, - к чему-то добавил он, оглядывая уставившихся на него земляков.

- Тю! Загорелся, дядька! Ишь, как живот разбурдючил?! - за всех дал оценку семибратовскому утолению жажды Знобин.

Родион Иванович снова крякнул, забирая очередной раз к себе внимание, обратился к хозяйке:

- Теперь, уважаемая Полина Ивановна, мы насчёт ответа. Извиняй нас, что без хлебов и прочего.

- Я-то и согласная, и не согласная. Я Кате токмо добра и счастья семейного желаю, но и без венчания не отдам. Раньше тут, рядом с нами, в церкви венчали, но теперь её на ремонт закрыли. С того дня многие в Аполлоновку подводами ездиют на службу. Бабы собирались, шумели, мол, не наездися. Дьякон с околодным до них вышли. Шумнул на баб дьякон своей голосиной. Ох, у него и голос, в жизни такого не знала. Так вот, гыкнул он на баб, попритихли те перепуганные, думали, их околодочный тут же попереписывает, да в тюрьму, или, того хуже, - на высылку. Но он постращал их за беспорядки только трохи. А потом и говорит им: "Потерпите, к Рожеству ремонт закончим и служба наладится, как и в прежние времена". Вот такие дела с нашей цер- квой. Ежели обвенчаете их где в другом месте, тады забирайте Катю, а так не отдам.

Хозяйка замолчала. Остальные тоже молча обдумывали сказанное ею и украдкой поглядывали на молодых. Яков, разозлившись на свою дурную затею, чувствовал себя, как оплёванный.

- Ну, чего переживать, у нас обвенчаем молодых.

- Так вы ж Катерину с собой думаете забрать?

- Обязательно.

- Рассудите сами, хучь бы у вас дитя так сватали. Понаехали откуда-то, чёрт только знает, забрали девку, а я и не ведаю, куда повезуть. Моё слово - без венчания никуда Катюшу свою не пускаю.

- Оно-т, уважаемая, - вступил снова в разговор Родион Иванович Волошин,

- по-родительски так и быть должно, но всё ж мы тут как бы случаем и, как бы сказать, не сватовской наезд.

- Не заубеждайте меня, повенчайте и распишите, как это принято у людей, тода хай едеть!

- А чё, Иваныч, - вмешался Иван Подопригора, - у мово кума сынок в служках при церкви, мож, получится их обвенчать.

- И то верно, блат выше товарища министра, - вставил тут же Гришка.

Идея поискать знакомых среди церковной власти так всем понравилась, что Катерине велели взять с собой метрики, паспорт, и всей толпой отправились в церковь. Главный вход заперт. Из боковой двери вышла женщина с ведром и тряпкой. Увидев толпу, направлявшуюся в её сторону, опешив, остановилась:

- Вам кого?

- Служку Ваню, сына моего кума, - первым отозвался на вопрос Подо- пригора.

- Вани нету

- А где он?

- Его отец Илья на курорт, на кислые воды с собой взял.

45

- Вон оно как. Да. Видишь, как оно не хорошо получилось, - оправдывался он перед остальными.

- Да вы скажите, что вы хотели-то от Вани?

- Да чтоб он нам подсказал или посодействовал.

- Понимаете, тут какое дело, - вступил в разговор Яков Строгаль, - мы по делам нашим крестьянским приехали, а мой брат, вотан он, встретил девчину, вот она тоже тут, и, как бы, хотели забрать её с собой в нашу Соломенку, но её тетя, она вот опять же тут, без венчания ни в какую не согласная её отпускать.

- Конечно, не согласная, что ж она - уличная что ли?!

- А вы знаете что? Я вам сейчас дьякона Варфоломея позову, думаю, он, хоть советом, но обязательно поможет.

Ждать Варфоломея пришлось долго. Дьякон, пригнувшись под притолокой двери, выполз на свет заспанный. От щурящегося на свет массивного служителя церкви разило спиртным. Не ответив на приветствие, он спросил, улыбаясь:

- Опохмел, надеюсь, будет?

- А то как же! - за всех выпалил Яков, стараясь изо всех сил из затеянной им ситуации выйти с честью.

- Тогда, молодые, заходите! - махнув рукой, дьякон, так же пригнувшись, проследовал обратно внутрь церкви.

Но мужики, видно, не расслышав, повалили вслед всей гурьбой. Волошин, пропуская остальных, придержал Сладкова.

- Ты бы, Анисим Прокопыч, побыл, уважаемый, на улице. Сам же знаешь свой грех, зачнёшь в церкви грязноругательством заниматься.

- Не, не буду, Родион Иванович! Ить Федька - мой крестник.

- Ну, тогда проходи и гляди не опозорь крестника и нашу Соломенку.

...Внутри божьего храма ремонтно-строительный раскардаш. Стены уставлены

лесами. Алтарь укрыт тряпками. В центре зала - вёдра с красками и побелкой. Под куполом, цепляясь за каждый карниз, снуют ласточки и стрижи. Дьякон вошёл в светло окрашенную дверь рядом с алтарём. Толпа - хвостом к голове. Запрудили маленькое помещение под завязку. Еле закрыл входивший последним Знобин дверь.

- Тю! - охарактеризовал он по-своему тесноту.

Дьякон, уставший считать входивших, растерялся:

- Так, кто жених? Невесту вижу, а мужиков среди вас молодых много.

- Жених у нас один, - выставил брата вперёд Яков. - Вот он, наш молодой

- неженатый.

- Фёдор, не робей, едрень-фень, - "подмигнул" плечом Суков.

- У вас хоть какие-то казённые бумаги есть? - поднял лупатые, полупьяные глаза навыкате дьякон, облачившийся уже в рясу.

- А вот мой паспорт и метрики, - робко подала Катя серую книжечку.

- Это документы невесты, а жениха где?

- А это, уважаемый, от нас. Справка с правления обчая на всех, но фамилия жениха в ней имеется, - выложил Родион Иванович Волошин на стол, со следами застолья, четвертинку листа.

Дьякон, присев на краешек табуретки, вчитывался в документы.

- У невесты с документами порядок, а вот у жениха не особенно... Не могу

46

я так, господа землепашцы. Тут вы подали только общую справку. Не могу, хоть режьте, не могу, так не положено.

- Святой отец, вы наше спасение. Али вы в судьбу не верите, али вы участь этим ребятам начисто поломать желаете? Рази нам, как свидетелям, не верите? Глядите, сколько нас, всех пишите в свидетели, затвердим! - начал заводиться Гришка Репало.

- Да дело не в свидетелях, - пытался объяснить дьякон, но тут загалдели со всех сторон.

- Да вы уж как-нибудь бочком да задворком!

- Коллективно просим!

- Опосля и на Фёдора передадим отдельную справку.

Но этот гул только укреплял намерение дьякона. Громовым, стопудовым голосом он рыкнул:

- Не могу и баста!

Но тут Гришка Репало отчаялся на последний шаг, обняв громилу в рясе, он подмигнул ему, как товарищу, и пониженным голосом шепнул:

- А мы сейчас за чемергесом смотаемся.

И по лицу служителя православия, сглотнувшего слюну, все поняли, дьякон наполовину сдался.

- Ну, и когда вы это сделаете? - без тени смущения спросил он новоиспечённого товарища.

- Мигом! Эт мы мигом! - оживился Гришка, срывая с себя картуз-трёхклинку.

- Мужики, по рубчику сюда клади! - захороводил он, пустив по кругу со своим рублём засаленный головной убор. Подойдя к Знобину, сунул к его носу фуражку:

- Рубчик гони!

- Тю! - выказал недовольство Знобин, часто мигая кругленькими глазками, но деньги всё же положил.

Тем временем дьякон, продолжая приготовления к обряду, набивал себе цену.

- Так и быть, беру это нарушение заведённого церковного порядка на себя. Молодые, подойдите сюда, заполним бумаги. А вы, свидетели, марш за чемерге- сом. Хоть кизлярского по стаканчику за молодых поднять надо или как?

- А как же, - вразнобой, но дружным хором откликнулась толпа.

Сельвестр Аничкин, отвернувшись от стоявшей рядом с ним свахи, расстегнул

верхние штаны и долго шарил рукой по карманам пододетых вниз брюк, но никак не мог вытащить пришпиленный булавкой свёрток с деньгами.

- У, куркуль, дюжей бабы деньги прячешь, прям под мошонкой мошну приспособил, - торопил его Гришка.

Наконец раскрасневшийся Сельвестр, не поворачиваясь, протянул свой взнос, при этом оправдывая задержку:

- Дальше положишь, ближе возьмёшь, я транжир не одобряю, но на обчее дело

- завсегда пожалуйста.

Репало пересчитал деньги и передал их Якову. Но Яков их вручил Черевички-

ну.

- Я тут должон быть, а ты дуй за вином и загрызть что-нибудь захвати.

Дьякон, опробовав скрипящее перо, помогал молодым писать прошение.

47

- Теперь, дщерь Катерина, ты пиши свою фамилию. Как твоя фамилия?

- Дымова.

- О, Федька, печку живую добыл, - внося раскованность, золотым букетом шутливых слов одарил присутствующих где-то уже хлебнувший спиртного крестный жениха - Сладков Анисим Прокопыч. И, прилепив к уху жениха бороду, зашептал: - Смотри, Федька, так кочегарь, - и тут он вкрутил такой мат, что, несмотря на то, что это шепталось им только жениху на ухо, все, оторопев от услышанного, повернулись в его сторону. Бородач же, как ни в чём не бывало, продолжал нашептывать пошлости: - Чтоб при е...е дым из ноздрей был настоящий, как из паровоза!

После этих слов, определенно, лопнул бы взрыв смеха, если бы это произошло вне пределов церкви, но соломенцы, зажав выдох, дружно посмотрели на дьякона. Тот, несмотря на то, что был ещё в чаду спиртных паров, с насупленным видом, продолжал руководить брачующейся парой:

- Возьмите друг друга за руки, а свидетели станьте сзади.

Анисима Прокопыча Сладкова бесцеремонно отодвинули от жениха. Волошин, поймав грозным взором виноватый взгляд старика, погрозил ему кулаком и тут же вернул своё внимание к процессу венчания. Дьякон взял причт, поправил петрахиль и, стоя перед молодыми, начал читать хоть и заунывным, но громовым, пробирающим до души голосом. Соломенцы, переглядываясь друг с другом, восхищенно кивали головами, мол, да, голосина, так голосина!

- Колец, конечно, нету, - закончил обряд дьякон. - Тогда вот тут распишитесь, можно и крестик поставить, кто неграмотный.

- Ну, вот и я, - появился Антон Черевичкин с двумя четвертями розового крепленого вина, со свертком закуски. Передавая всё это через Гришку Репало на стол, он внезапным своим вопросом привлек к себе внимание: - Братцы! Что я сейчас видел?!

Все повернулись в его сторону в ожидании продолжения.

- Настоящего живого негра, черный, будто он только шо с пожара!

- Тю! А яки ж тоди у них цыгане? - недоверчиво спросил Знобин.

Все присутствующие заулыбались.

- Вот и хорошо. Негр встретился, это - к счастью! Молодых можете поздравлять! - Распорядился дьякон, выставляя стаканы.

Среди них оказались два недавно использованных. Дьякон, вероятно, намеревавшийся их помыть, передумал. Вытряхнув остатки содержимого на пол, протёр полой рясы и принялся разливать.

- Дорогие дети божьи, Федор и Катерина, сегодня для вас торжественный день! Именем Российской империи, волею вседержавца российского и Господа Бога я вас объявил мужем и женой. Поздравляю вас!

И не дожидаясь, пока с ним чокнутся другие, опрокинул стакан. В массивную утробу его забулькало вино. Зазвенели разбираемые гостями гранёные с "маруси- ным пояском"1 стаканы.

Вытирая губы, сдобренные вином, дьякон, прикрыв глаза, мечтательно произнёс:

1 "Марусин поясок" - внешний рант гранёного стакана.

48

- Верю в тя.

Катеринина тётя бумазейным лоскутом утирала слёзы горя и счастья

одновременно. Молодых тискают в кольце чествования.

- Федюнчик, поздравляю тебя, - одним из первых потянулся поздравлять жениха Репало, - видал, каку красавицу тебе отыскали, фигуристую. Иди сюда, Катюха, я тебя поцелую.

- Э, нет, - зашумел Подопригора, - мы сперва посмотрим, как жених целует, ну-ка горько!

- Горько! Горько! - загудели со всех сторон.

Федор и Катерина, краснея, слегка коснулись губ друг друга. Через минуту снова "Горько!" разлилось по стаканам, но теперь губы, сойдясь, пламенем стрельнули обоим в сердца, хотелось задержаться в этой сладкой боли вечно, но к молодым подошёл Яков, обнял их обеими руками:

- Поздравляю!

Тосты и пожелания, не задерживаясь, проносились в Катерининой голове и только долетевшая реплика Григория Репало среди отделившейся группы мужиков: "Вот и состоялся акт официальной передачи женского полового органа в эксплуатацию", да скрип пера, на долгие годы отпечатались в памяти.

...Из узкой келии вывалились все раскрасневшимися, как после парилки. Дьякон, обнимаясь с Анисимом Прокопычем Сладковым, словно сцепившись бородами, попёрся провожать. Проходя между стойками лесов, он поднял руку.

- Видишь, на мне этот весь ремонт.

- А батюшка на кислые воды послушника повёз, что с ним, хворый?

- Почему хворый. Просто красивый мальчонка, - прилипая к уху Анисима Прокопыча, зашептал: - Отец Илья женский пол ни-ни, а вот юношей - да.

Анисим Прокопыч Сладков, будто и не пил, вмиг отрезвел. С минуту смотрел не отрываясь в глаза дьякону с открытым ртом, а потом всё же робко произнёс:

- А разве это возможно, такое б-во среди священнослужителей? Прости Господи, что очень слабо выругался.

- Все возможно, когда Бог придремит.

Дома у невесты гурьбой ввалились во двор. Пока хозяева готовили стол, перекуривали, обсуждая хозяйство невесты. По выметенному двору разгуливали серокрапчатые гуси. Не обращая на них и людей внимание, индюк приспущенным крылом величаво вычерчивал круги перед взором подруги. Гришка Репало сразу же отреагировал.

- Гля, этот уже лезгинку наяривает. Мы щас выпьем и Федьку заставим с невестой лезгинку сбацать.

Под общий хохот сели за стол. Григорий Репало, не обнаружив на столе ложек, напомнил хозяевам об этом по-своему, так, как он привык, вкрутив свою шутку:

- Брысь! - заглянул он под стол. - А то ложкой как дам!

- Хозяйка вмиг поняла свою оплошность.

- Ой, гостёчки дорогие, забыла ложки покласть! Совсем памяти нету! Вы уж меня, старую, простите!

...Гости распили четверть самогона, умяли три шмата сала с квашеной капустой, не дожидаясь, пока пожарится картошка и яишня. Снова "Горько!" разлилось

49

по стаканам. Жених и невеста целовались. Сваха, подсев на минутку к Якову, спросила:

- А вы хоть каковские будете? Мож, вы бандюки какие?

- Как это каковские? - не понял Яков.

- Ну, вот мы, к примеру, от казаков ведёмся.

- А мы от хохлов ведёмся. Но в селе никогда никаких различий в этом вопросе не было. У нас и среди казаков, и среди греков, и среди хохлов паразиты встречаются. Так они паразиты для всех. А хорошие люди тоже для всех остаются хорошими.

- Ну, дай Бог ей прижиться среди вас.

- Приживётся! Правда, Катюха?

Катерина, сидевшая с Фёдором в торце стола, не слышала разговора, поэтому отрицательно потрясла головой, мол, не слышала.

На следующий день, собираясь в дорогу, из всей свадебной кутерьмы ей помнились только крики "Горько!" и долетевшая после венчания в церкви пошлая реплика Григория Репало, балагурившего среди отделившейся группы мужиков: "Вот и состоялся акт официальной передачи женского полового органа в эксплуатацию".

А после, под скрип брички, управляемой её мужем - Фёдором Григорьевичем Строгалем, подаренным самим небом, вспомнился скрип пера в дьяконовской келье. Он напомнил скрип кровати в первую брачную ночь. Из-за того скрипа у них с Фёдором долго не получалось. Она боялась, что тётка не спит и всё слышит, ведь кровать на всякое их движение отзывалася ужасным скрипом, будто вытаскивала из души наружу нервы. Оба сжимались от скрежечущего звука. И им приходилось бороться со своими чувствами, сдерживать себя и воровать счастье близости по кусочку, словно чужое. Только под утро она расслабилась, и у Фёдора получилось, она почувствовала желанно в себе его плоть, пролившееся тепло и ещё долго ощущала подрагивающую вибрацию под затухающими ритмами райского блаженства. И вот тут-то она осознала, как накрепко пришита к Фёдору скрипом пера и скрипом кровати, крепче суровой нитки, скрипучим венцом завершенного дела сцеплена с ним навек.

Привалившись к борту брички, она, закинув за руки, думала о произошедшем с нею и с грустью поглядывала на щедрое небо, по которому журавли по-бурлацки стягивали лето к югу. "Перелётки лето тащат на юг, а меня муж на север везёт",

- сравнила Катерина себя с летом. Ползущий следом трактор "Фортзон", казалось, своим стрекотом объединял прежние скрипы: пера, кровати, телеги, и в этом гуле Катериной интуицией угадывался настоящий, колебательный ритм, который удерживает и продолжает на земле жизнь.

X

Сыновья Строгалей вернулись из Георгиевска не только с аксайским букарем1, но и с новой снохой. Иван Яковлевич и Дарья Кирилловна, когда Фёдор вдруг представил привезённую им девушку как свою жену, не знали, что и ответить. Они

1 Букарь - двухсторонний плуг культиваторного типа.

50

переводили взгляды то друг на друга, то на прибывших. Фёдор смекнул, без разборки не обойдётся. Он торопливо повёл Катерину в свою боковушку и, пока она приводила себя с дороги в порядок, оставаясь там, слышал, как родители отчитывали Якова.

- Кто так делает, Яшка? - рубил нравоучения отец.

- Да что было сделано плохого?! - не соглашался обвиняемый.

- Я ж вас за плугом посылал!

- А мы с плугом и вернулись, да ещё и пилу для Фёдора привезли за те же гроши! - попытался шуткой отбиться от нотаций Яков.

- И что люди будут балакать? Шо мы на свадьбе сэкономили. Без "запоя", "оглядок", "сводов" и "сговора", тётка её должна была бы "дворы посмотреть", а вы.

- Георгиевск, папаня, это вам не соседнее Степное.

- А где вы их повенчали?

- Да там рядом церквушка. Внутри её ремонт производился, так дьякон, уступая нашему коллективному уговору, совершил венчание в своей келье. Конечно, застольем, хоть на бегу, но отметили.

- Ну, вот, и здесь - через пень колоду! Обвенчаем по-людски в нашей церкви!

- Второй раз?

- Хоть десятый! И свадьбу сделаем настоящую! А то они там с дьячком каким- то шуры-муры, по стакану вина выпили и дело готовое. Всё сделаем, как принято! До следующего воскресенья сколько у нас дней осталось?

- У вас не знаю, а в календаре - три!

- Ты, Яшка, всё умничаешь! Завтра же - в Прасковею за вином! Вечером зарежем одного кабана, поближе к свадьбе - барана с переяркой. Курей будем рубить за день до накрытия столов. Да и готовься, если невеста будет настаивать, придётся тебе снова ехать в Георгиевск за её тёткой.

- А потом отвозить?

- А как ты думал, милок, свататься и не родняться!

На приготовления к свадьбе ушло почти полторы недели. Катерина вместе со свекровью и Анной от зари и допоздна работала на кухне. Помывшись, тихонько ложилась рядом с Фёдором и мгновенно от усталости засыпала. Но под утро просыпалась от мужниных поцелуев, в дреме расслаблялась и, затаив дыхание, слушала такой же, как и прежний, жуткий скрип кровати, пугающий её уже вторую неделю.

Иван Яковлевич направился в церковь. Там с полгода тому назад произошли крутые кадровые перемены: Отца Кирилла, отлучив от сана, отозвали. Вместе с новым попом по имени Гедеон прибыл и новый дьячок.

Иван Яковлевич Строгаль, поздоровавшись с настоятелем, завёл сразу с ним разговор о деле. О непутевом венчании молодых в Георгиевске отцу Гедеону не сказал ни слова. Обговорили обряд на субботний день перед Покровом. Подготовке к свадьбе ничто не мешало. Катерине справили свадебное платье. Дарья Кирилловна подарила снохе свою поднизь.

Свой подарок преподнесла и погода. За два дня до венчания ночью пошёл снег. Не переставая засыпать собой округу, своей плотностью сократил видимость до предела. А в послеобеденное время, нагуливая аппетит, закужелила метель. По дво

51

рам и селу передвигались чуть ли ни на ощупь. Встревоженные непогодой и боясь не успеть с готовкой еды, Строгали подключили к этому делу ближних родственников и соседей. Бабы, набрасывая шали, метались из двора во двор, всякий раз пробивая тропки сызнова. Уже через какие-то минуты буран старательно укрывал следы поземкой, зализывая их, словно языком. Всю ночь и весь следующий день метель, не стихая, заносила снегом постройки и дома. Дарья Кирилловна несколько раз становилась перед божницей на колени и, осеняя себя крестными знамениями, шептала молитвы, прося улучшения погоды. Через каждый час мужчины брались за лопаты и освобождали от снега двор и пространство перед воротами, чтобы можно было их открыть. Однако в ночь перед субботой их завалило окончательно. К утру буря стихла. Снег прекратился. Иван Яковлевич в серой темени рассвета обошёл хозяйство. У нижних плетней ночью снежную целину прошили заячьи петли. "К жилью прибиваются - зима будет холодная", - сделал он вывод и направился будить мужчин и детей (женщины, словно не ложились, как и до этого

- колдовали у плиты). Во дворе Строгалей замелькали лопаты. Часам к восьми освободили ворота. Попробовали их открыть. Половинки задубелых от мороза ворот раскрыли с большим трудом и то - не до конца.

- Ну-к, Алёша, замерь сани, как они пройдут?

Поля метнулась с племяшом наперегонки. Оба вымеряли шагами ширину саней и ворот и, сверив, обрадовано доложили:

- Пройдут! Ещё полшага останется!

Вернулись в дом. Умывание и короткий завтрак, без рассиживаний. А дальше

- с усердием подготовка к выезду в церковь на венчание. Вокруг жениха и невесты кружат помощники. Молодых готовят к венцу. Фёдору помогает одеваться Алёша. А Катерину опекают все женщины: даже рядом с Дарьей Кирилловной и Анной вертится на подхвате восхищённая Поля. Катерина, одеваясь, почувствовала боль в сосках. Они набухли, как почки. "Ой, грех под венец тяжёлой идти, - подумала она, но отмахнулась: - Не моя это прихоть".

Иван Яковлевич и Яков уже запрягли пары кауровых и пегих коней в двое саней и теперь украшали их цветами и лентами. Кони, всхрапывая на свежий снег, нетерпеливо перебирают копытами. Яшка усмехается.

- Пританцовывают. Чувствуют, если голова в цветах, то задница будет в мыле!

Всё готово. Взгляды домашних то и дело бросаются на ходики. Наконец, и Иван

Яковлевич достал свои "Павел Бюрэ" и, как бы удостоверившись в правильности хода настенных часов, скомандовал:

- Едем!

Как только вывели под уздцы экипажи и стали рассаживаться в сани, зазвонили церковные колокола. И чистый, хрустальный звон, делимый массивным медным звуком большого колокола на доли, сопровождал Строгалей до самой церкви. Та манит голубыми маковками на фоне искристых белых снегов. Село из-за сугробов и снежных шапок на крышах, деревьях, заборах сказочно преобразилось. Вызревший морозный воздух опьяняет. Восхищение и радость особой волной новизны овладело молодыми. Катерина вжалась в плечо суженого и впечатывает в память неповторимые краски зимы. Воображение жениха вырисовало из подъездной пустоты на площади форму подковы. Как же, счастье рядом, дышит в шею горячо и

52

сладко. Жеребцы лёгким вымахом лихо выносят сани на заснеженную площадь. Та полукругом охватывает собой храм снизу. И от этого подкова счастья получалась отвернутой от подъехавших.

У церковной калитки толпится народ. Всем не терпится взглянуть на привезённую из Георгиевска невесту. Когда свадебные экипажи подкатили к проходу церковной ограды, прибывшие приятно удивились - дорожка от ограды и до церковной паперти была не только очищена от снега, но и свеже посыпана песком. Колокольный звон продолжал торжественно будоражить округу. Прибывшие выстроились за молодыми попарно и, тронувшись по команде, медленно потекли по дорожке. По сторонам столпотворение строгалевских гостей и зевак, расцвеченных приветственными улыбками.

Ощущение пышности праздника переполняет душу. Колокольные звуки ещё сладостней раскачивают чувствительные души селян. Волосы шевелятся на головах! И вот распахиваются главные ворота храма! Служки в церковных одеждах почётными линейками выстроены с обеих сторон. Первые шаги молодожёнов по главному залу сияющего храма и колокол умолкает. Повсюду идеальная чистота и торжественное сияние свечей. Впереди - золотой алтарь со строгими ликами икон. Перед алтарём колышется море горящих свечей. Рядом с ними - отец Гедеон с осеребрённой бородой, он - в золочёной рясе. Мягкая улыбка его встречает жениха и невесту.

- Подходите к алтарю и к Богу ближе, - командует он.

Толпа через паперть двинулась за свадебным поездом в двери и в минуты собой забила всё пространство церкви. Но возле жениха и невесты свободного места достаточно для совершения обряда. Отец Гедеон вполголоса, кротко, уточняет у Ивана Яковлевича данные главных участников венчания и начинает обряд. Читает причт тихо и мягко, но его слышно всем. Взгляды всех присутствующих на нём и на венчающихся. Катерина путает сон с явью.

Как яблоневый цвет, неслышно, осыпаются слова батюшки. Подносят кольца, Фёдор надевает ей на палец кольцо, она - ему. Дьякон на блюде подает отцу Гедеону венцы, напоминающие сказочные короны для королевских особ. Яков и Анна, выполняя волю батюшки, держат их над головами Фёдора и Катерины. Иван Яковлевич про себя отмечает: "А Федьке корона идёт".

Когда обряд закончился, отец Гедеон первый поздравил повенчанных и подошёл к Ивану Яковлевичу и Дарье Кирилловне, поклоном поздравил и их. Катерине в этот момент показалось, что оклады икон заполыхали золотом с особой силой. К молодым с лобзаниями потянулись родственники и приглашённые. Иван Яковлевич от молодых не отходил. Языкатый Гришка Репало чуть было не оконфузил весь обряд.

Пожимая руки молодым, воскликнул:

- Ну, дважды венчанные!

Все повернули головы в его сторону. Даже отца Гедеона заинтересовала фраза "дважды венчанные". Иван Яковлевич, находившийся рядом с молодыми, скрытно смыкнул Гришку за полушубок и подмигнул "провокатору": "Ты чего, балаболка, несёшь?" Чудотворное настроение обоих словно веником смахнуло. К счастью, Репало мгновенно нашёлся и ещё громче прежнего уточнил:

53

- Один раз сегодня во сне вы уже венчались, а тут по-настоящему.

- Конечно, в такой буран и не то могло присниться, - Иван Яковлевич свернул на непогоду высказывание Гришки. И боясь, как бы это не повторилось от других свидетелей георгиевского венчания, он стал поторапливать молодых на выход.

- Пошли, пошли на выход!

Распахнулись обе створки дверей. Молодые - уже на паперти. Новобрачную пару осыпают хмелем, медными деньгами и конфетами. В одно мгновение у людей просыпается древнейший хватательный рефлекс. Клубок тел всех возрастов бураном закружился у церковных ворот. Опережая друг друга, детвора и взрослые бросаются под ноги, подбирать удачу. Лишь когда конфеты и медяки подобраны, обстановка пристойности возвращает толпу в исходное положение. Вновь торжественно зазвонили колокола, посыпали малиновые, хвальные и венчальные звуки. С новой силушкой ударили во все медные! Фёдор подхватил Катерину на руки, шепнул:

- Держись крепче за шею.

И под восторженные крики гостей и зевак понёс к саням. Трижды оскользался, но на ногах устоял. Усадил на развёрнутый тулуп. Сам - рядом. Сели дружки. Яков, последним вскочив на облучок, гикнул на каурых, дав волю застоявшимся жеребцам. Вожжи разбирал уже на ходу. Сани, сорвавшись с места, на развороте ударили бортом о сугроб, заелозили по дороге, виляя и взвихряя полозьями снежную пыль. Выгибая лебединые шеи, кони с храпом, обгоняя собак, домчали свадебный поезд до строгалевских ворот. Через пару минут, приотстав, подъехали родители на пегих. От церкви округа осыпалась святыми перезвонами. Тили-тили-бом! Динь-динь- бом! Динь-бом! Тили-тили! Бом! Фёдору они торжественно напоминают: отныне ты голова семьи и спрос с тебя высокий, но пока за двоих. Вот она, твоя вторая половиночка - вся сияет восторгом. Крепко держась за руку суженого, Катерина захлебнулась окружающей красотой. Для неё - самый счастливый день в её жизни, день свадебный, хмельной, стозвонный! И с нею на морозе горячо ликуют гости. На счастье сзади запашно сопят свадебные кони. Не ожидая команды, Фёдор по- хозяйски, легонько вскинул невесту на руки и понёс к крыльцу.

На полную широту русской души развернулось у Строгалей двухсуточное свадебное застолье. Не раз взмахивала свадьба узорной шалью да широким подолом. Сапоги за юбками - ситцевыми вьюгами - пускались в пляс. Не раз ходил ходуном пол и раскачивался от свадебного угара дом. В перерывах между плясками за широким столом так часто "горько" разливалось по стаканам, что Катерине к концу другого дня уже казалось, что им дают команду "Встать - сесть!"

На той свадьбе крепко захмелевший Яков подошёл к молодым и насмешкой кинул невесте шутливый вопрос с поучением:

- Ты, куга недоспелая, целоваться хоть умеешь? Брат мой должен ласку сполна получать! - и, по-кошачьи, полубоком, заглядывая своим проникающим, забурун- ным взглядом в глаза, добавил: - А не то - научу!

- Обойдёмся без лысых! - парировала Катерина, прижимаясь плечом к Фёдору-

- Отчего ж лысых?

- Тот, кто многих учит, быстро на чужих подушках всю свою чуприну выкатает. Вот и ты будешь лысым! - рассмеялась Катерина и братья вместе с ней.

54

Очевидно, это как-то задело Якова, потому как после того, оказавшись один на один, он не скупился кинуть Катерине мимоходом теплящую душу похвалу её дел, а больше - подчёркивающих внешние её достоинства.

- Ну, руки, Катерина, у тебя, токмо папку с царским орлом из кабинета в кабинету переносить.

Катерина равнодушно, даже больше пренебрежительно, недослушав комплименты, хмыкала, мол, совсем невпопад. Но если раньше за делами особо не обращала внимания на состояние рук, то после услышанного, оставшись наедине, внимательнее приглядывалась к своим рукам. "Руки, как руки и чё Яшка в них нашел?" И, несмотря на то, что не нашла в своих руках никаких особенностей, она всё чаще рассматривала и изучала их. Крутила ими на свет, отстраняла от лица подальше, примеряла к ним имевшиеся в доме лоскутки тканей. И однажды, после переборки в погребе картошки, набело вычистила под ногтями, аккуратно срезала ножницами лопушившиеся от работы заусенцы кожи, смазала сметаной и, словно поняв, что чего-то недостаёт, вынула из сундука снятые после свадьбы кольца, примерила своё и с тех пор уже обручальное колечко носила постоянно. И за руками следила с особой тщательностью.

По душевной простоте, спустя время, Катерина между дел спросила Фёдора:

- Федь, говорят, у меня руки красивые. Вправду они такие?

- Обыкновенные руки. Никак, Яшка сбрехал, только он мастак на такие штуки. Замутить бабам мозги, а они, дуры, и верят!

Катерина и сама понимала конечную цель Яшкиных похвал и больше для успокоения Фёдора высказалась вслух:

- Только ему тут не обломится!

После того она демонстративно холодно, особенно при Фёдоре, относилась к Якову, делая вид, что он для неё пустое место не только в личных отношениях, но и вообще в доме. Захолодали, будто придавленные ранним заморозком, отношения с Яковом и у Фёдора.

Яков, озадаченный наступившим отчуждением меж братом и его женой винил себя за язык. Не раз о том говорил дома:

- Язык меня до беды доведёт. Родня из-за моей болтовни уже отдаляется.

В июле 17-го года у Катерины и Фёдора родилась девочка. Назвали Соней. И, несмотря на существовавшее отчуждение, Якова взяли крестным. Крёстной матерью пригласили Лену Андрющенко.

Катерина с лица подурнела, стала слегка небрежна и неряшлива. Но для Фёдора она оставалась любимой и желанной. Он дни и ночи пропадал рядом с женой и ребёнком. Вскоре Катерина, считай без перерыва, понесла под сердцем второго дитя, перегоняя накопления из остальной части тела в пухший по дням живот.

Тем временем, к осени того же года, потребительница людских душ - война, подъевшая солдатчину, во весь голос заявила требование о новой порции человечины. Со всех сторон огромной России к фронтовым жерлам мясорубок потянулись подводы с новобранцами.

Фёдора вместе с восемью селянами-односумами призвали на службу. Их увезли на дребезжащей и трясучей телеге. Та, растрясая по пути земляков по разным гарнизонам, довезла молодого солдата Строгаля до Батуми, в учебный горнострелковый полк.

55

XI

После месяца муштры Фёдора вместе с отделением в количестве двенадцати человек направили в пригородные леса для выполнения особо важного задания. Грузинская элита со своими гостями из России, среди которых был и князь Шайронский, выехала пострелять диких кабанов. Под командой унтер-офицера Ржева Фёдор Строгаль вместе с другими солдатами должны были гнать зверей под выстрелы охотников.

На красивых ахалтекинцах "золотой ряд" элиты разъехался по номерам засидок.

Трубным звуком рога дали солдатам команду - начать загон. Цепь загонщиков, дугой охватывающая камыши и часть кукурузного поля с прилегающей опушкой предгорного леса, одновременно дружно зашумев, двинулась в указанном направлении. Стуча в пустые вёдра, жестянки, гикая и гукая, солдаты выкрикивали несуразные звуки. Под фон трещавшего под ногами загонной команды камыша и сухого валежника медленно продвигался краховый шум к номерам, занятым охотниками. Раздвигая примкнутыми штыками заросли и камыш, продолжая гикать, свистеть и лаять, как и было при инструктаже велено, солдаты поднимали всякое зверьё, выпархивавшее ежеминутно из-под ног. То в одном месте, то в другом с необычайной радостью и ожесточением взрывались коллективные крики вслед поднятых кабанов. "Пошёл, пошёл!" - кричали вслед бурелому.

Фёдор, увлечённый загоном, ушёл далеко вперёд. Он уже вышел на кукурузное поле, как где-то слева забухали один за одним три выстрела, потом справа, почти рядом, ещё - два.

Сзади снова в полные глотки заорали загонщики: "Пошёл, пошёл!" Фёдор приостановился. Накатывающаяся волна треска сковала его страхом. Секач под два центнера весом, словно огромный валун с горы, сметая кукурузные стебли, прочертил широкую полосу рядом с ним. Совсем недалеко бухнул выстрел, и как результат его - резкий, похожий на предсмертный, сверлящий душу визг свиньи.

Фёдор больше из любопытства кинулся на звук. Когда он выбежал на край кукурузного поля, то увидел всадника, вероятно, стрелявшего в зверя. Тот скакал в том же направлении, куда и бежал Фёдор. Зверя было невидно, и Фёдор подумал, что кабан убит, но тут неожиданно произошло то, чего не ждал ни он, ни всадник. Как только охотник на лошади поравнялся с залёгшим зверем, секач внезапно выскочил из укрытия и кинулся всей своей массой на лошадь. Гнедой вздыбился, рванул головой и отпрянул в сторону. Всадник, выронив ружьё и описав дугу, упал на землю, но тут же вскочил, выставив обнажённый кинжал к защите. Кабан, обративший лошадь к бегству, развернулся и теперь нёсся к охотнику. От первого наскока зверя человек увернулся, успев нанести вскользь по рылу удар кинжалом. Выставив клинок перед собой, он испуганно закричал, призывая людей на помощь. Его взгляд не отрывался от кабана ни на секунду. Тот, сделав круг, готовился к новому наскоку. И вот, обливаясь кровью, ломая сучья, секач понёсся на своего врага без страха. На этот раз охотнику увернуться от зверя не удалось. Хоть и пришёлся его удар кинжалом в горло кабану, тот всё же сбил оборонявшегося с ног, резко развернулся и принялся клыками полосовать лежащее тело. Охотник еле отбивался руками и ногами.

57

Фёдор Строгаль на месте битвы оказался вовремя. В тот момент, когда зверь готов был поддеть клыком уже не сопротивлявшегося человека, солдат Строгаль заученным на курсах молодого бойца приёмом мощно всадил зверю штык в бок, под переднюю лопатку. Кабан заметался, но Фёдор, оперев одну руку на колено, второй давил ложе винтовки заломом кверху. Зверь, визжа, описывал круги вокруг него. Задыхаясь, он хрипел и тянул окровавленное мокрое рыло в его сторону и тем самым наползал на штык, будто решил хоть так достать врага и в смерти смертью отквитаться. Но силы оставляли огромного секача, он уже припадал на ногах, вставал, снова падал. Фёдор изловчился и приналёг всем телом на винтовку. Зверь рухнул, оторвав ноги от земли, засучил ими, на миг затих, потом резко задергались его задние ноги, сгребая листовой перегной. В оцепенении через винтовку Фёдор почувствовал пролившуюся предсмертную дрожь зверя, длившуюся пару секунд, тот дернулся раз-другой и затих. Только теперь, расслабляясь, Строгаль ощутил запах прели и парной крови, резко шибанувший в нос.

Фёдор, не вынимая из зверя винтовку, пошатываясь, пошёл к распластавшемуся вниз лицом охотнику. Тот был без сознания. Бешмет его изодран в клочья, левая нога - неуклюже вывернута, хромовый сапог на ней от подошвы и почти до самого верха был распорот и залит кровью. Вынув из шаровар парусиновый ремень, он скруткой, как учили в "учебке", наложил пострадавшему ниже бедра жгут. После этого аккуратно перевернул раненого. Безусое горбоносое лицо почти его сверстника было смертельно бледным, руки исполосованы резаными ранами и сплошь залиты кровью. Заморосил дождик. По лопухам, словно шагая на гнутых ножках, успокаивающе лениво шлепали капли. Затевая перевязку, Фёдор уже снимал нижнюю рубаху, как стали съезжаться другие охотники, среди которых были и два генерала. Солдат Строгаль вытянулся во фрунт.

- Что ты здесь делаешь, солдат? Где твоё место, болван, и что за форма? - принялся было выяснять один из генералов.

- Не горячитесь, Лев Эдуардович, по всему видно, солдат геройство проявил. Почему в исподней рубашке? - ища подтверждения своим словам, вступил в разговор второй генерал.

- Перевязать их сиятельство собирался, ваше благородие.

- Не надо, это врач сделает, рубашка может быть нечистой.

- Третьего дня-с в бане были.

- Не надо, солдат, оденься.

- Сергей Лаврентьевич, - оглянулся генерал на подъезжавшего усатого всадника с саквояжем, - поторопитесь, батенька, Абрам Львович, видно, крови много потерял, поскорее окажите помощь.

- А где наш фотограф? А, вы, уважаемый Петр Ираклиевич, здесь? Сфотографируйте этот трофей вместе с солдатом. Фамилия как твоя, чей ты человек?

- обратился к Фёдору толстый барин с мощными бакенбардами, стекавшими под самый подбородок.

- Фёдор Строгаль, батюшку Григорием величали, ваше сиятельство, ставропольские мы.

- Абрам Львович из Кизляра, стало быть, вы - земляки. Стань-ка рядом с секачом, память Абраму Львовичу о спасителе останется.

58

Фёдор так и не заправился, его подвели к туше, положили руку на винтовку и сфотографировали.

Охоту из-за несчастного случая свернули. Пострадавшего в сопровождении доктора и четырёх солдат отправили в город. После сбора трофеев всех охотников и загонщиков собрали у охотничьего замка, где состоялся обряд подведения итогов охоты. Каждого охотника короновали дубовой веточкой, испачканной кровью добытого им трофея. По общему решению элиты, принятому без всяких дискуссий, все трофеи отдали в воинскую часть к солдатскому пайку как добавку.

Лишь фотограф Пётр Ираклиевич попросил:

- Вырежьте у этого обидчика его мужское достоинство, моя супруга Ноно обожает из него жаркое.

- Что вы говорите, сударь?! - удивился стоявший рядом генерал.

- Да-с, пуще грибов.

После погрузки и отправки трофеев был обед. Элита обедала в охотничьем замке, во флигеле - солдаты, на кухне - обслуга. Солдатам выдали по сто граммов водки. Потом было построение. Фёдору перед строем объявили особую благодарность и присвоили первый армейский чин "ефрейтор".

А через два дня в учебный полк, где Фёдор с другими выпускниками курсов ожидал отправки в действующую, прикатил экипаж с повелением генерала Стасова доставить ефрейтора Строгаля в частную клинику Вардосанидзе.

В неё привезли тогда с охоты раненого Шайронского.

В палате находилась женщина, очень похожая на Абрама Львовича, и двое мужчин. Фёдора в палату ввёл встретивший экипаж у входа интеллигентного вида грузин.

- Проходи, дорогой. Наш лучший друг, спасённый тобою князь, тебя видеть желает.

- Вот, Абрам, это он - Фёдор Строгаль.

- Подойди, брат, - тихо сказал больной.

Фёдор не сразу понял, к кому тот обратился. Он даже оглянулся на тех двух мужчин, что были в палате.

- Я тебе, Федя, говорю "брат". Ты спас мне жизнь: по законам гор - ты мой кунак, по сердцу - ты мне брат. Трудно будет - найдёшь меня по этому адресу, не потеряй только. - Он протянул лощёную бумажку. - А сейчас поможем со службой. Будешь служить при штабе. Семейный, холостой?

- Семейный, ваше сиятельство, дочке год.

- Но останавливаться на одной дочке не намерен?

- Приятное дело продолжу, - улыбнулся Фёдор.

- Твоей семье, по моему поручению, купят пару хороших коней. А сейчас возьми и двадцать пять рублей, чтоб легче тебе здесь служилось. Когда увидимся, не знаю, каша в обществе на крови замешана, это надолго. Мы, евреи, как ящерицы, раньше других чувствующие обычные землетрясения, также раньше других осязаем землетрясения человеческие. И также от гибели по свету мечемся. Но я давно знаю яснее ясного: на всём свете белом более безопасного места еврею чем в России нет. Здесь останусь. Хоть в России и есть снег, но он здесь всегда теплый. Отслужишь - наведайся. В Кизляре бывал?

59

- Раз с батькой пшеницу на вино там меняли.

- Значит, винный ряд знаешь. Спросишь евреев Шайронских, нас там каждая дворняга знает, найдёшь. Ну, пока, мой кунак и брат, устал я. Да, когда тебе придётся увидеть воду текущую вверх, на гору, то знай, это я плачу сполна за добро добром!

Через месяц Фёдору пришла и другая награда - первый Георгиевский крест. Только в реляции было сказано: "За геройство в бою". Сослуживцы, кто знал истинный мотив награды, с открытой завистью поглядывали на Фёдора, перекидываясь друг с другом мнениями, ахали:

- Эх! Подфартило Строгалю.

- И чё я не оказался рядом с тем евреем?!

Фёдор и сам не раз вспоминал то необычное знакомство с пострадавшим евреем. Но в штаб, куда вскоре перевели его для дальнейшей службы, стала долетать информация о серьезной заварухе в Петербурге. И в той смуте некоторые офицеры винили банкиров, другие открыто обвиняли евреев. Так, все последующие годы, на всех переломах жизни душа Фёдора, словно волна, то прибивалась к вечному союзу с этим умным народом, то будила к нему неприязнь за жидовское запутывание простых жизненных ситуаций.

XII

Через полгода после призыва Фёдора у двора Строгалей объявился абрек из Кизляра верхом на подседланной серой лошади. К её седлу крепко привязаны повода двух ахалтекинских жеребцов кауровой масти. Назвавшись Абу, он всё время твердил о каком-то подарке для Фёдора. Никто из Строгалей ничего не мог понять, пока гость не передал короткое письмо от хозяина. Яков, с трудом разбирая почерк, читал:

- Эти кони есть мой искренний подарок Фёдору Григорьевичу Строгалю, спасшему мне жизнь.

Опешившие от такого, по истине царско-небесного, подношения Строгали не знали, куда усадить гостя, чем его угостить, но тот, попросив лишь попоить своего коня, вскоре собрался в обратный путь. Чувства провожавших хозяев переполнялись восторженной благодарностью и радостью: они трясли ему по очереди руки, пока тот шёл к лошади, а когда он собрался бросить своё стройное рослое тело в седло, по очереди все перецеловали залохмаченное смолистой растительностью лицо с бесовски веселыми карими глазами на нём.

Проводив гостя, всей семьей вернулись к жеребцам. Осмотрели со всех сторон. Яков ощупал бабки, проверил копыта и, как бы извиняясь перед присутствующими, заявил:

- Хоть дареным коням и не глядят в зубы, я все же гляну. - Он муштуком раздвинул заеды сначала одному, потом второму жеребцу. - Как я и думал, двухлетки, может быть, с небольшим гаком.

- Ну, ставь их в конюшню, там ещё три пустых станка есть. Мы-то строили с запасом.

- Ага, на вырост!

61

- Вот какой у нас Фёдор, - Иван Яковлевич глянул с достоинством на просиявшую радостью Катерину, - великих людей уже спасает. Кать, ты ему отпиши, мол, так и так, был человек от спасённого тобой большого начальника, пригнал пару жеребцов и всё такое.

Выполнив наказ свёкра, Катерина словно подросла перед Анной. Она, сравнивая братьев, с удовлетворением отметила про себя: "Два брата, а гостинцы дорогие передают только одному".

Однако привычки - зеркало натуры. Яков продолжал, хоть и реже, хвалить внешние достоинства Катерины. Она, сердясь, отмахивалась от комплиментов. Но после, сама того не желая, приходила к одной и той же мысли. "Может, Яшка не просто кобель, какому лишь бы дырка была, козу подведи и та сгодится. Он, наверное, по-настоящему понимает толк в бабах. Вон Фёдор - ни руки мои не приметил, ни уши".

Яшка на днях так и сказал:

- Кать, ты видала свои мочки на ушах?

Катерина со страхом подумала, что грязные.

- Чево, испачкала? - покраснела она.

- Да нет! Они у тебя - токмо жемчуга носить да любовные признания слухать.

- Фу! - облегчённо выдохнула Катерина. - Я уж чёрти чё подумала, а тебе всё бы игрышки.

- А мож, я всурьёз. Тебе откель знать?! - да так проникновенно заглянул ей в глаза, что лёгким ударом трепыхнуло её сердце.

С трудом сохраняя спокойствие, чётко, с расстановкой слов проговорила, как приговорила.

- Не мылься, воды не дождёшься и купаться не придётся! - оборвала она всякие Яшкины надежды.

Яков и сам ни на что не надеялся. К тому же, после ухода Фёдора на службу, от отца получил строгий наказ.

- Имей в виду, Яшка, братова жинка - это святое, как мать. И в мыслях не допускай! Ослухаисся, вот как перед Богом тебе кажу, этим вот топором сонному голову отрублю! А дознаться - уж я дознаюсь! Заруби всё это себе на носу!

Свёкры в работе Катерину прижаливали. Она большей частью толклась с Дарьей Кирилловной на кухне. В свободное от стряпни время всем вязала шерстяные носки и на праздники одаривала ими домашних. По выкройкам новой соломенс- кой модистки Марии Сапожниковой (Шубиху посадили в тюрьму за самогоноварение) вручную сшивала мужу рубашки, обмётывая цветными нитками. Дважды Фёдору по почте посылали посылки, и обе затерялись. Фёдор, узнав из письма о пропавших посылках, строго-настрого наказал в ответной почте: кроме писем, ему ничего не посылать. После того лишь один раз довелось передать ему оказией передачу.

В 19-м году, в ноябре полчанин Бирага, из соседнего села Степного, приезжавший на похороны своего отца, подвёз от Фёдора письмо, а на словах порассказал

о бедственном положении на их фронте. Уезжая, сообщил, что возвращаться будет через три дня, нехотя высказал согласие передать небольшую посылку. Строгали в тот же день закололи шестимесячного последнего кабанчика. Сделали салтисон,

62

наделали колбас. Дарья Кирилловна со снохами нажарили трёхлитровую макитру котлет, залив их смальцем. По такому случаю лишился головы и последний в семье Строгалей индюк. Его отварили в большом чугуне, а потом до светло-коричневой аппетитной корки дожарили в духовке. Катерина сложила в посылку три пары носков и его вышитую украинским орнаментом белую рубаху. Показалось, мало. Схватив спицы, принялась вязать ещё одни носки. К утру теплые носки из козьего пуха были готовы.

Попросила Якова примерить:

- Нога у вас с Федей одинаковая, прикинь.

- О, как приятно ногам, мне такие никто не вяжет.

- Не намекай! Жена пусть тебе вяжет!

Катерина почти до утра писала Фёдору письмо, рассказывая в основном о детях. Утром упаковали посылку. Получился баул. Катерина напросилась везти со свёкром посылку. Знала, придётся мужнего сослуживца уговаривать.

Так и получилось. Тот только глянул на мешок, замахал руками:

- Я от своих отбиться не могу, а тут ещё вас убеждать.

- Пожалуйста, услужи уж и нам, и товарищу по армейскому лиху, мы положили только необходимое.

- Не уговаривайте меня.

- Я за ваши труды носочки вам связала, - нашлась Катерина.

Нырнув рукой в мешок, вынула верхние, связанные из козьего пуха. Но менять было стыдно, и Катерина, пользуясь тем, что уговариваемый примолк, стала совать носки ему в руки. Он прятал их за спину, увёртывался. Тогда Катерина прямо неприлично запихнула их ему за пазуху.

- Вам легко сказать, возьми. А вот вы только подумайте, - щупал пальцами руки мягкие носки Бирага, словно изучал их качество, - как я с таким чувалом в вагон залезу? И он же не один. Мои тоже не меньше вашего собрали.

- А тебе помогу, - заверил Иван Яковлевич.

И Бирага после такого заверения сдался.

- Так и быть, как земляку и землячке, подарившей такие носки, - подмигнул Катерине, - отвезу.

.В условленный день, как и уговаривались с Бирагой, Иван Яковлевич убыл в село Степное, чтобы отвезти того в Моздок. Домашние, и особенно Катерина переживали за посылку. Но когда вернулся Иван Яковлевич и сообщил, что лично посадил Фединого сослуживца прямо в вагон, все вздохнули с облегчением.

Вскоре и от Фёдора получили письмо. В нём он благодарил за передачу. Только Катерина, перечитывая весть от мужа, с сожалением вспоминала о носках из козьего пуха, которые теперь носит чужой мужчина.

Жёлтым с позолотой ободом катились с горы те дни. Желтизна выцвела, потом, обливаясь дождями почернела и, словно старуха, оделась в белый саван. Зима надвинулась крепким дозором на степные края.

Пролетел ещё один год, а недосказанное, нерасцветшее между Яковом и Катериной оставалось в том состоянии родственного магнетизма, который удерживался шаткой перегородкой морального запрета. Моментами эта перегородка гнулась, трещала, становилась такой тонкой и хрупкой, что могла сломаться в любой момент.

63

Но обязательно появлялось то, что в мгновение ока укрепляло ту перегородку, делало прочной и надёжной. То ли разговор, зашедший о Фёдоре, или письмо от него, а то и очередной скандал Яшки с отцом возвращали отношения на прежние позиции. В душе у обоих наступала успокоенность. И жизнь шла своим чередом. Первая дочка Соня часто болела. Родившийся в 18-м году Вася добавил хлопот крикливым характером. Дети росли и забирали все её мысли.

Но в январе 20-го оба ребёнка тяжело заболели коклюшем. Катерина, простывшая и сама, извелась на тень. Но как ни бились все домашние вокруг неё и детей, Соня и Вася все же через месяц умерли. Катерина вконец сникла и первое время, находя утешение только в работе, сильно подурнела с лица. За собой не следила, стала неряшлива. Но со временем, как прибитая непогодой трава, потихоньку стала оживать под солнцем жизни и выпрямляться. Снова всё, не чуждое человеку, стало занимать её душу.

Гражданская война тем временем закинула Фёдора своим гаснущим ураганом в Крым. Оттуда он по весне 1920 года с тем же земляком, демобилизованным по случаю потери ноги, передал письмо. Вручая письмо, Бирага, показывая на завернутый под пояс конверт брюк вместо ноги, отшучивался:

- Носки твои, голуба, порознь, двойной срок буду носить!

В письме Фёдор описывал прогнозы бывалых полчан на скорое окончание войны. Указал и адрес с точным описанием, где расквартирована их сотня.

Катерина без всякой надежды получить согласие свёкра высказала жившую в ней мысль:

- Мож, мне к нему съездить?

Иван Яковлевич счёл это за несбыточную фантазию и промолчал. А Дарья Кирилловна всплеснула руками:

- Ближний свет нашла!

Повседневная суета незаметно укрыла поднятый Катериной вопрос, он улёгся сам собой без ответа. Однако спустя два месяца, после произошедшего между нею и Яковом, она вынуждена была его вспомнить и поставить перед свёкром ребром.

XIII

.Напротив строгалевского двора наискосок жили Сапожниковы. Те, сразу после Успения, выдавали среднюю дочь замуж. На свадьбу, как водится, пригласили и всех взрослых Строгалей. Катерина сидела рядом с Дарьей Кирилловной, но спиртное в рот не брала.

- Стаканчик выпей, беды не будет, - разрешила свекровь.

Катерине и в самом деле надоело смотреть на подвыпивших трезвыми глазами и она, воспользовавшись разрешением, выпила рюмку араки. Это случилось уже ближе к вечеру, когда свадьба была в разгаре. Дарья Кирилловна кинулась искать глазами Якова.

- Отец, а иде наш Яшка?

- У его жинки надо спрашивать. Ей бы за мужиком глядеть, а она лясы с соседкой точит! Придёт, куда он денется?!

Через некоторое время Катерина, вспомнив о хозяйстве, засуетилась.

64

- Мам, вечереет, я пойду, управлюсь, а тогда ещё на часок приду.

- Как же ты - одна?

- С детьми сделаем, не впервой, а то смеркнется.

Придя домой, Катерина по-скорому сняла с себя праздничное и, накинув просторное ситцевое платье, заглянула в детскую. Поля играла в куклы. От неё с радостью узнала, что Лёшка вместе с соседским Костиком уже погнали на водопой быков и коней.

.Не мешкая, Катерина подоила коров, процедив молоко, отнесла его в погреб и вернулась в коровник управиться с кормами. Только она нагнулась над яслями, собирая там объедья, как сзади кто-то сильно сжал руками её талию. Сердце у Катерины упало, но комплимент голосом Якова: "Вот ты иде, красотка!" - вернул самообладание.

- Не дури, Яшка! - пыталась вырваться Катерина.

- А я и не дурю! - сзади задыхался не отпускавший её Яков.

Катерина холодом почувствовала оголённость своей спины. Пытаясь одёрнуть платье, Катерина наткнулась на вздыбленную плоть, ищущую тычками вожделён- ное место. Перегородка, стоявшая между Катериной и Яковом, последние дни была настолько слаба, что тут же сломалась. И Катерине ничего не оставалось, как показать нужное место слепцу. Но всё перебили Алёша и соседский Костик, пригнавшие с водопоя худобу.

Первые после этого события два дня Катерина избегала Якова. Но на третий

- Яков, улучив момент, когда вышла мать из кухни, попытался взять Катерину за руку:

- Катёнок, ляг ноне на летней кухне, ночью завершим начатое.

Катерина, отдёрнув руку, как от проказы, глядя прямо в лицо полными слёз глазами, исповедалась Якову голосом неизбывной тоски:

- Ой, если бы ты знал, Яков, как я жалею о случившемся! Как мне после того тошно и гадко на душе, уже и петля перед глазами стоит! Да на родню позор навести боюсь. Никого так не просила! Забудь всё, что было и не было, Христом Богом прошу! Помни! Не было и не будет, как и не буду нынешнюю ночь на летней кухне ночевать. Уйди!

И, отойдя сама, расплакалась. Яков в неловкости мялся, переминаясь с ноги на ногу.

- Кать, Катюш, ну, шо ты в самом деле, по пустяку такие слёзы...

- Не пустяк это, Яшка! Как же мы Фёдору в глаза смотреть будем?! Я тоже, хорошая! Знала же: там, иде спиртное - там распутство. И выпила ж! Будь я проклята...

Она подняла мокрые в слезах глаза. Взгляд их лихорадочно забегал по полкам и, вперившись в отысканное, остановился в злобе. Подскочив к стене, Катерина тут же схватила с кухонной полки четверть с самогоном и хряснула со всей силой её о пол. Грохот со звоном сотряс кухню. Яков, чтобы не быть забрызганным, отпрыгнул к самому столу. На звон разбитого стекла в кухню торопливо вошли свёкор со свекровью. Катерина присела и, угнувши голову, со всхлипываниями собирала осколки.

- Никак, араку уронила, а зачем она тебе спонадобилась? - беззлобно забухте- ла Дарья Кирилловна, кинувшись помогать.

65

Она орудовала вместе с Катериной вокруг лужи с веником и совком. Прибежали и дети.

- Чё тут у вас?

- Эт я виноват, попросил Катерину на руку полить, лишай какой-то под локтем.

На слова Якова Катерина резко поднялась, поглядела широко раскрытыми и мокрыми от слёз глазами на деверя, сочиняющего небылицу для её выручки, и тут же, воспротивившись всем существом против его помощи, выкрикнула:

- Неправда! Это я взяла её с полки и... и... - Катерина, застопорившись на букве "и", разрыдалась.

Свёкор потоптался, оглядывая растерявшихся сноху и сына, и подвёл итог.

- Арака слёз не стоит, - и, как бы раздумывая, добавил перед уходом: - да ишо таких.

Сам же про себя подумал: "Мож и правда, её к Федьке на любовную неделю отправить?"

Через два дня Дарья Кирилловна, доставшая из кладовки новую четверть араки, сказала Якову:

- Давай твой лишай, залью!

- Какой лишай?

- Из-за какого четверть разбили!

- А, лишай! Сбёг он, мамань, от страху! А может, и загноился, не знаю.

Через неделю где-то Яков шёпотом извинился:

- Кать, прости.

- Забыли, я сказала - забыли! - и, глянув на него дикими от ярости, с блеском финки глазами, что аж захолодало у Якова в сердце, Катерина ушла.

А на другой день с отчаянием и слезами стала просить свёкра отпустить её к Фёдору на фронт. И Яков её поддержал настойчиво, как никогда.

- Будто, батя, маленькие, не видите, что по брату сохнет. Все бабы к мужьям ездят, вон Смылкова Степанида опять к Петру засобиралась. А шо заблудится, так то всё сказки - язык до Киева дорогу укажет!

Катерина съездила к Фёдору в Крым. Вернулась успокоенной. Если родится ребёнок, то гадать, кто его отец, никому не придётся. Катерина, почувствовав, что ходит беременной, с утайкой поглаживала живот. Ранние, тревожные думы о том, что дитя, не дай Бог, могла понести от Яшки, хоть и в меньшей степени, но по-прежнему беспокоили её. Подумывал об этом и сам Яков.

Пламя гражданской войны гасло. Со дня на день ждали возвращения Фёдора.

XIV

Осенний вогкий день уже вял, когда Фёдор Строгаль, добравшийся попутной подводой до хутора Андреевского, вышел на большак. До села Соломен- ского оставалось пути не более трёх часов. Несмотря на то, что Фёдор выбирал дорогу посуше, вязкая глина налипала ошмётьями на армейские сапоги. Ещё не успел пропотеть, как показались первые постройки. Ноги невольно ускорили шаг к родному дому.

66

Фёдор с большака кидал взволнованные, пытливые взгляды на село, выискивая глазами родительский дом, осенённый ветвями могучего ореха. Из последнего письма жены Фёдор знал, что Катерина дохаживает последние дни в ожидании ребёнка. Возможно, уже родила. Фёдор прибавил шагу. Мимо проплывали запущенные, полуголые, почерневшие до помертвения поля. Фёдор из того же письма узнал, что страшная сушь накрыла в этом году его родное Ставрополье. Из жизненного опыта понял, не миновала беда и родное село. Никакого следа не только от зерновых, но и от трав. Даже живучего к безводью бурьяна и того нет. Лишь изредка, проплешинами, воронёная полынь украшала пустошь. Вечерело. Над оврагами и ярами уже ткались белые заплатки туманов. Зов родной крови гнал его безудержно вперёд.

.Но как ни спешил, а в село вошёл, когда улицы уже обезлюдели и смерклось. Первая звёздная зернь проклюнулась над селом. Словно ощупью, в улицах и дворах осваивался первый лёгкий морозец.

Проходя по селу, Фёдор невольно примечал следы разлагающего бедствия, вызванного обезволенной жизнью селян: на улице - невиданные никогда ранее кучи мусора, дыры в заборах, полуразобранные на корм скоту соломенные крыши. Многие подворья выглядели брошенными. Сохранившиеся ставни и калитки скосились и обвисли под собственным грузом. Даже их, строгалев- ские, добротные деревянные ворота и штакетниковый забор, выделявшиеся во всём селе своим затейливо продуманным узором, тоже, казалось, покосились в сторону пруда. Фёдор, испытав в душе оттенок грусти, ускорил к ним шаги.

Держа неразлучный вещмешок, пропитанный запахами скитаний по обугленной войной стране, он долго шарил внезапно вспотевшей рукой по знакомой до последней шляпки гвоздя калитке и от волнения никак не мог приподнять потайной крючок ночного запора.

После того как открыл калитку и шагнул во двор, волнение схлынуло, показалось, будто выходил всего на минуту к соседу и другу Петру Смылкову. "Интересно, жив ли он?" И эта мысль лишь напомнила ему, что не был он здесь долгих, четыре года войны. Тем годам не подняться, не восстать из руин. Они утеряны помимо его воли навечно, будто бесцельно сгорели, не дав ни тепла, ни жара, даже золы за собой не оставили. Но ничто не изменилось здесь: тот же баз, тот же орех, всегда в летнюю пору широколистым прохладным облаком осенявший его младенчество и юность, а теперь с хрустом запястий ронявший от холода в полутьме листву, та же собачья будка, из которой лениво погавкивал Букет. На голос Фёдора он тяжко выполз наружу и, даже не встряхнувшись, сразу подошёл к Фёдору, обнюхал его и, узнав, лизнул руку. Виляя степенно хвостом, проводил хозяина до порога. В три ступеньки звонкое перильчатое крылечко, привечавшее многих, отозвалось родственным скрипом.

Фёдор, прежде чем взяться за дверную, формой скобы, ручку, подумал: - "А ведь её мои руки с детства ласкали." Радостно, словно здороваясь, склещил на скобе пальцы и крикнул с ликующей напускной строгостью: "Грушаки дома?" Потянул дверь на себя, но та была уже заперта изнутри. Подождал, прислушиваясь.

Наконец послышался ворчливый голос приёмного отца Ивана Яковлевича:

- Кого нелёгкая в такое время принесла, должно быть, свои - Букет несердито гавкал.

67

Фёдор в ожидании, пока откроют дверь, осмотрелся ещё раз. Всё осталось, как прежде. Лишь слегка покосилось крыльцо, да заметно подсел дом. Его поставил покойный отец Фёдора со своим братом Иваном ещё в начале Кавказской кампании.

XV

Казалось, ничто не потревожит утренний заревой сон села. Ни один петух пока не нарушил его покоя исполнением своего долга - побудки. На востоке ещё стойко держалась плотная просинь, но в доме Строгалей, по-уличному Грушаков, уже топится печь. Сладковатый кизячный дым мешается с холодным осенним туманом и тянется клубами к ведущей на хутора дороге.

Вчера по ней вернулся с угасшего Всероссийского пожарища Гражданской войны младший солдат Фёдор Строгаль.

.Он проснулся позже других. Обнажённый до пояса, вышел в кухню, где Дарья Кирилловна, поседевшая и раздавшаяся с годам вширь, вместе с Катериной хлопотали у плиты. Они быстро повернули головы в сторону Фёдора и, с любовью и нежностью окидывая взглядами его фигуру, побросав дела, потянулись к нему

- Доброе утречко! - только и успел он сказать.

- Доброе, доброе! - затараторили жена и мать.

Катерина, опустив мокрые руки, прижалась головой к его небритой щеке. Мать, приглаживая, прошлась рукой по его волосам.

- А ведь у тебя, Феденька, кой-где седые волосы уже пробились, - с тревогой заметила. - Это ж надоть, а я вчерась и не доглядела. Спалось хорошо, сынок?

- Так сладко, как никогда!

- Ну, пройдись, а Катерина тебе сейчас тёплой водички вынесет.

Фёдор вышел на пискнувшее, словно воробышек спросонья, крыльцо. Всю улицу укрыла туманная наволочь. Сырая прохлада окатила, обожгла собой голый торс Фёдора. Плитами заиграли его мускулы. Вместе с памятью к прошлому потянулись чувства. И в первую голову - к величию родного двора. С ореха сорвалось несколько плодов, словно спорхнули птахи, и сердце от восторга чуть не захлебнулось.

Из-за угла, держа в завеске кизяки, вышла Анна. Увидев на крыльце светловолосого красавца мужчину с голым торсом, остолбенела, не сразу признав Фёдора. Эту ночь она ночевала у приболевшей матери, а свёкор ночью посылать за нею не стал. Утром, управившись в родительском доме, вернулась в дом мужа, где и узнала от матери радостную новость о возвращении Фёдора. Ей не терпелось увидеть его, но заглянуть в комнату, где он ещё спал с Катериной, Дарья Кирилловна не позволила.

И теперь перед нею на высоте крыльца, будто вознесённый своими достоинствами, стоял возмужавший, рослый мужчина, совсем не похожий на того Фёдора, уходившего на службу четыре года назад. Бицепсы и плиты мускул играли на просторной груди и руках. Выше локтя на одной из них косой широкий шрам. Ещё в раннем детстве Фёдор влез в ремни волошинской мельницы и только чудом остался жив. Уже покалеченного его, с рваной раной на руке, кто-то из ребят выдернул

68

из зажевавших одежонку шкивов. По происшествию тогда в доме состоялись скандальные разборки среди взрослых. Теперь же шрам только подчёркивал мужество деверя. Его красиво посаженная голова обращена в её сторону, горящие, счастливые глаза с любопытством окидывают её стан. Она чувствует это по-особому, будто незнакомый мужчина раздевает её взглядом. В нём всё маняще новое, а от прежнего Фёдора - лишь лёгкое напоминание. Даже поздоровался по-особому:

- Ну, привет, Аннушка! Напугал?

- Где б в другом месте встретила, не признала бы. Как ты изменился, Федя. Ты стал такой мужчина, слов не найти.

- Ну, так поцелуемся же.

Фёдор спорхнул с крыльца, обнял Анну за плечи, чмокнул в одну щёку, другую, но тут Анна вместо щеки подставила губы. И Фёдор, молниеносно оправдав себя мыслью: "После такой долгой разлуки - один раз можно поцеловать и по- настоящему, да и Яшка где-то в горах с худобой", избегать раскрытых губ не стал, сминая своим прижиманием к Анне кизяки в завеске, слился с ней в сладостном поцелуе. Поцелуй получился такой долгий и возбуждающий, что оба от волнения и нехватки воздуха засопели. Фёдор чувствовал на своей спине прижимающую к себе руку Анны. Наконец, она ослабла и легла ему на грудь, давая понять, что пора останавливаться. Губы Фёдора, расставшись со сладостным объектом, по инерции чмокнули Анну ещё раз в щёку. Фёдор заглянул ей в глаза. Анна, покраснев, восхищённо покачала головой.

- Ну, ты и преобразился. Уходил на службу неоперившимся, а вернулся настоящим орлом. Завидую твоей Катьке.

- Тоже скажешь, Аня, - смеясь, Фёдор направился в сторону база.

- Я знаю, что гутарю, - уже вдогонку настояла на своём Анна.

Фёдор, пригладив волнистые волосы, заглянул под навес. Там отец с Николаем Силосом и Иваном Андрющенко на подвесной перекладине разделывали овцу. Внимательными зрителями рядом толкутся Алёша с Полей. Перекинувшись приветствиями и шутками, Фёдор направился в уборную. Возвращаясь, увидел сияющую жену, кормившую собаку. Иван Яковлевич и Дарья Кирилловна, тяжело пережившие смерть первых двух детей Фёдора, теперь боялись, как бы Катерина не потеряла ещё и будущего ребёнка, к тяжёлой работе её совсем не допускали. Даже заботы по стряпне с ней сполна делила Дарья Кирилловна.

Катерина и в положении выглядела свежей и по-своему красивой. Увидев мужа, радостно ему шумнула:

- Я сейчас принесу водичку.

На крыльях радости взлетела на крыльцо. Через полминуты она уже поджидала отвлёкшегося мужа с тёплой водой и рушником.

- Подожди, Катя, - потрогал свою щетину Фёдор, - я зараз свою армейскую бритву принесу. Нынче положено быть при параде.

Побрившись и приведя себя в порядок, он надел гражданский костюм и снова вышел во двор и стал дожидаться гостей.

Вскоре первым причапал на своей культе Пётр Смылков. Не торопясь, во дворе по-братски обнялся и трижды расцеловался с Фёдором. Тот, намереваясь выпить с товарищем детства отдельно, сразу потащил его за стол. Подпрыгивая кочетом,

69

взобрался на крыльцо и прошёл следом за другом в дом. Там нехотя кинул взгляд на угол с мигавшим огоньком лампады под тёмными ликами божниц, перекрестился.

Но выпить отдельно не удалось. Во двор заявился Аничкин Сельвестр, следом за ним - землемер Суков Захар и низкорослый, со вставными зубами Николай Черевичкин. По приглашению Строгаля-старшего они потянулись торопливой вереницей в дом. После словесного приветствия, уставившись на задумчивые и строгие взгляды святых с икон, трижды осенили себя крестом и только после этого по очереди обнялись с Фёдором.

Часам к девяти собрались в основном все его годки - бывшие довоенные друзья Фёдора, размётанные ураганом Первой мировой и Гражданской войн на долгие годы.

Шаром вкатился в калитку Василий Макарович Усов, породнившийся с Яковом кумовством. До 14-го года его престарелый отец имел в селе свой магазин, приносивший хозяину немалый барыш. От жира и денег Усов и его сын распухли, в коммерции стали ленивы. Как бывало раньше, не бежали ночами в подштанниках отпускать недоперепившим шкалик. Пьющий народ возмутился, и после очередного отказа вожжа его терпения лопнула, и огненные языки к утру вылизали всё строение магазина до самана. Старик Усов умер, а его сын Василий погоревал

- погоревал, но восстанавливаться в торговле не стал. Подкатился с нужной стороны к Ялову, державшему в то время в своих руках власть в селе, потёк слезой Семёну в уши и принял ключи от сытого общественного амбара. Так с того времени и работает кладовщиком.

Во дворе Строгалей Василия Макаровича Усова догнала гомонящая компания. Без всякого сопровождения хозяев ввалились Твердохлеб Алексей, известный в селе как молотобоец и силач, его подпирал глухонемой Берека - мастер золотые руки, в затылок тому дышали Гришка Зобов, Гвоздёв Андрей, Ерёмкин Семён, Петро Безуглов. Позже других в окошко поскрёбся стеснительный Савва Артюхов. Никто из них молиться не стал. А ведь все они уходили воевать с крестиками, с благословениями и молитвами в гайтанах на шее. Война подорвала веру в Бога, да и агитаторы большевиков постарались. Но по части восполнения населения вера в Бога осталась, и вернувшиеся принялись её исполнять с усердием. Бабы, захлёбываясь счастьем, в ночах стонали, как полозья саней на снегу. Но не всех баб судьба наделила удачей снова увидеть дорогого мужчину в родной хате. Многие не по своей воле променяли отчие куреня и хаты на могильные холмики в бескрайних просторах Российской земли. Не вернулись в Соломенку два сына старика Люлина

- Василий и Виктор, муж рябой продавщицы Томки - Сергей Закурдаев, Ермил Карнаухов и ещё пятеро с той стороны села. А двое: Пётр Смылков и Иван Жемя- кин предстали перед семьями и селянами калеками. У первого ногу заменила застроганная книзу деревяка, у второго вместо левого голубого глаза - чёрная клякса кожаной повязки. Фёдор, представив с ужасом моменты ранений их, поблагодарил мысленно судьбу за то, что с ним этого не произошло. Его крёстный Анисим Прокопыч Сладков - борода до пупа, в чаду овчин не спрятать, с ухмылкой поглядывая на калек, похлопывал себя по израненной ещё в японскую ноге, словно радуясь чужому горю, шутил:

70

- В моей сотне прибыло!

- Ага, один Иван без глаза чего стоит! Назначай, Прокопыч, его сразу у нас поводырём! - на шутку шуткой парировал Петро Смылков, взволнованный встречей. Он метался по комнате, выстукивая деревянной культяхой о дощатый пол.

Иван Жемякин, задетый шуткой, погигикивал, а сам, казалось, смотрел на дру- зяков боком, будто петух на незнакомцев.

Подошёл Юрий Гонтарь - помощник председателя сельсовета.

- О, власть пришла!

Все присутствующие с почтением после Фёдора поздоровались с ним. Запоздавший гость, краснея, занял за накрытым закуской и выпивкой столом место и парировал шутку в свой адрес.

- Следом за мной Омелаенко Панас Христофорыч идёть, он вам всем за меня ответит. Вон он как раз в окне промелькнул.

- Тот ответит, так ответит, - подтвердил Петро Смылков, оставшийся таким же спокойным и рассудительным, как и в детстве, он часто поглядывал на друга детства Фёдора и на других годков.

Со многими из них часто случались самые невероятные истории. Но в переделках друг друга никогда не бросали. Встретились "друзяки" вроде бы прежними, а, по сути, теперь уже совсем другими людьми. Каждый понимал: Гражданская война прокалила их в горниле особых человеческих сплетений, пропитанных разными политическими взглядами, перековала каждого на свой лад. Бывшие товарищи ещё сами не сознавались себе в том, что по идейному убеждению стали уже непримиримо разными, правда, не так, чтоб до ножей, но души свои уже друг другу раскрывать не спешили. Каждый из гостей смутно чувствовал, что не быть им больше такими же корешами, как раньше, когда ради друга могли мчаться так, что ноги спину доставали. Теперь у каждого проклюнулись крепкие всходы мудрости. Только соты памяти, хранящие особый аромат детства и доармейской жизни, держали их в колыбели прежних отношений.

Не касаясь фронтового прошлого, каждый вспоминал только довоенное время.

Фёдор, глянув на ходики, обратился к гостям:

- Ну, как вы тут жили-были?

Своим вопросом напомнил о невиданных трудностях нынешнего года.

- Не напоминай! - отозвался Анисим Прокопыч Сладков. - Дырочек в ремнях у нашего народа поприбавилось! Почти тридцать губерний накрыла в этом году несказанная по бедам сушь. Все года речушка наша бочажистая не пересыхала, а тут, обмелев, замолчала, форменно стала немой. Вот как два дня до твоего прихода дождик выпал и она хоть струйкой шепелявить стала.

- Да, невиданная сушь была в этом году, - словно подтверждая правдивость сказанного, вступил в разговор Юрий Гонтарь. - Сначала солнце всё под чистую на полях попалило, а саранча остатки дожрала. Тучи её свет закрывали, полдни в сумерки превращали. А насчёт ущерба от саранчи и говорить не стоит. Сам Ленин бумагу спустил, как с вредителями бороться.

- Верно! - не уступая надолго слово, сразу отвоевал право вести рассказ Анисим Прокопыч Сладков. - Рыли канавы, потом мётлами, вениками сгоняли саран

71

чу с кобылками в них. Давили, сжигали, закапывали. А её ишо больше откуда-то налетает. Пробовали ночами вредителей катками и волокушами давить. А им хрен да кочарыжка. Ведь тягло-то голодное. Стали кони и быки дохнуть. Видим, что и до людей очередь дойдёт, давай как-то спасаться. Какую можно было, худобу, всю угнали в горы, там хоть какой-то подножный корм имеется. Вот и твой брат с моими хлопцами гуртовыми там. А ты-то как? Как тебе воевалось?

- Коль живой, значит, нормально.

Пётр Смылков вспомнил тяжёлую свою службу. Его из всех его годков военная судьба прополоскала во всех течениях гражданской стихии. Помимо его воли, пришлось ему послужить и у белых, был и у Махно, заносило его и к красным, потом снова - к белым, побывал он даже и у каких-то зелёных и, наконец, в 19-м году госпиталь Красной Армии вылечил полузасыпанного взрывом артснаряда подъесаула Петра Смылкова и отправил безногого домой.

А вот Иван Жемякин выбор делал сам. Начинал службу в царской армии. Но будучи на турецком фронте, попал в компанию смутьянов и ушёл к красным. Теперь в селе за это большинство бывших друзей за глаза прозвали его "краснопузым иудой". Мол, присягал царю-батюшке и сам же супротив его власти воевал.

Юрий же Гонтарь, напротив, так всю Гражданскую и оттрубил у белых и только под Перекопом сдался в плен к красным. И поскольку ни за ним, ни за его начальством никаких зверств не числилось, то вскорости его с Богом отпустили домой. Вернувшись, сразу напросился в помощники к председателю сельсовета Кондаре- ву. Тот, проверив его почерк, скомандовал:

- С нонешнего дня ты - моя левая рука!

- А отчего ж - не правая?

- Правую руку я даже жене не доверяю, я ею за партию держусь.

XVI

Иван Яковлевич, встречавший гостей во дворе, за стол сел последним. Поглядывая на пустые стаканы, напомнил сыну:

- Сынок, гости-то заждались, пора бы начинать?!

- Гришка Репало может подойти.

- Нынче семеро и за опоздавшего штрафную выпьют.

- Гришку Репало не дождётесь. - Выложил Петро Смылков. - Я, когда сюда на одной ноге по грязи пробирался, встретил свово братана по несчастью - однорукого учителя Малинкина, все новости от него узнал, а про Гришку он сказал, мол, болеет он.

- Тогда наливаем! - радуя заждавшихся выпивки гостей, объявил Фёдор решение и сам властно ухватил за горло графин с аракой. Разливая её по двухсотграммовым стаканам, поинтересовался:

- А Малинкин учительствует?

- А то как же! Да ещё, понимаешь, какое дело - поддерживал разгоравшееся пламя разговора Анисим Прокопыч Сладков, обращаясь к Фёдору как к своему крестнику. - С 20-го года нас всех за парты засадили. Даже батька твой грамоту постигал.

72

- Чижолое это дело - не в своё время учиться. - отозвался Иван Яковлевич,

- Скильки я пропотел, промучился с той учёбой, шо и балакать не хочется, мне тот ликбез был, как сапог с другой ноги.

- Оно-то, конечно, зимой можно, время для школы есть, а когда дела крестьянские подпёрли, про учёбу пришлось забыть, - продолжил разговор Анисим Прокопыч.

Но его перебил одноглазый Жемякин:

- Я тоже хотел про грамоту забыть, да куда там! Ялов перевстревает, нотацию читает, Малинкин своей одной рукой за пуговицу на водопое ловит, говорит, мол, грамотность народа - это счастье страны и каждого из нас. Даже поп Гедеон и тот на молебнах про благо грамоты со своей колокольни звонит.

- А я так скажу, - снова ухватил в свои властолюбивые цепкие руки нить разговора Анисим Прокопыч Сладков, - лучше б мы этот засушливый год, в рот ему дышло, весь просидели за партами. Сколько труда и человеческого и скотиньего, не считая семян, всё, ни за понюшку табака, пропало безвозвратно. Какая сушь! Отродясь, сколько живу, такой суши не видал, и даже не слыхал. С весны, только полезла травка и озимые, солнце снопы лучей развязало, как зачало смолить и до самого Покрова. Хорошо, вот твой батька, да ещё кое-кто из зажиточных, глянули, что толку с погодой не будет, зелёнкой успели скосить и жито и пшеницу, словом, у кого что вылезло. А другие, как и я, всё надеялись, вот-вот дождь пойдёт, а его всё нету и нету. Так и пронадеялись, пока всё подчистую не выгорело.

- Шо ж зерновые и колоса не выбросили? - ужаснулся Фёдор.

- Кое-кое-где. Всего пять процентов сняла наша волость в сравнении с 13-м годом. Вспоминаю тот сытый урожайный год, тогда у каждого во дворах горы буртов разного зерна были насыпаны. За ворота лезло! А в нонешнем - и семена не вернули. Одна полынь, как пепел. С лета падёж скота начался, а следом и голод встал у порога!

- Да чо говорыть, многие раз за разом и по сей день перелопачивают огороды, чтоб какую-никакую картошину найти, - высказал своё Василь Макарыч Усов, нажимавший на "ы" в слове "говорить".

- Опять же, - Иван Яковлевич уцепил нитку в клубке застольной беседы, - хозяева смекнули, что худобу в наших краях не сохранить. Сгуртовались и перегнали быков, коней в горы за Екатеринодар.

- Он сейчас Краснодаром прозывается, - вставил Гонтарь.

- Хай хоть Краснодар, хоть Екатеринодар, нам всё одно, по херу мороз! - огрызнулся на Гонтаря Сладков, поддерживая Ивана Яковлевича. - У казаков как оно, сам бедуй, а коня спасай.

- С апреля нонешнего года наша Ставропольская губерня переименована в Терскую губернию. Раньше мы замыкались на Воронцово-Александровскую волость, а теперь на Моздокский уезд.

- А волостей уже нету? - удивился Фёдор.

- Нету. Как и города Святой Крест нет, переименован в Прикумск.

- С новыми названиями да засухой в наши края смерть голодная заглянула,

- вставил более главное Пётр Смылков. - Думали, погостюет да уйдёт, ан нет, задержалась, да как давай с усердием косить народ, где одного-двух, а к холодам до

73

шло до того, что целыми дворами выносили. Не одна поленица гробов разошлась, кажный день по десятку, а то и более трун1 прикапывали.

- Что правда, то правда, - вздохнул Иван Яковлевич, увлечённый бывальщиной. - Только вокруг нас шесть дворов полностью опустело, все люди в них повымерли. Твоя, Федя, крёстная тётя Глаша со всей семьёй на тот свет безвозвратно подалась. Да чево это мы про покойников да про покойников, давай, сынок, раз Гришки не будет, может, сам стол поведёшь?! - поторопил он.

- Да, жалко, - подвёл итог сборам Фёдор и, поднявшись, немного помедлил, ещё раз беглым, хозяйским оглядом проверяя, всем ли налито, заговорил: - Ну, годочки, як у нас балакают, со свиданьицем, а кто не дотянул живым до этой минуты, пускай земля им будет волгкой, пухом и, скажем так, не мачехой.

Присутствующие поднялись. Иван Жемякин потянул свой толстостенный стакан с сизой аракой чокнуться с Фёдором. Вокруг зашикали, а Усов Василий Макарович даже перехватил руку Ивана: "Чокаться нельзя! Нельзя! - и уже громче:

- Помянем! Царствие всем им небесное". Гомон улёгся. Стоя выпили. Фёдор занюхивал араку коркой хлеба. Петро Смылков насел на холодец с хреном, хрумко прикусывая к нему солёный пупырчатый огурец. Дружно зачавкали. Некоторое время слышался только стук деревянных ложек да хруст солёных огурцов.

- Ну, мёртвым мёртвое, а живых живое греет. Иван, наливай на том краю, вон у Андрея Шпигуна и стакана нет, - скомандовал Фёдор.

- У него усы ещё не отросли и батька справку не дал.

Гости повернули головы в сторону отца Андрея.

- Дал, дал! - махнул тот рукой.

- Прокопыч, - продолжил Фёдор, - по старшинству, к тебе просьба, побыть тамадой. Но прежде про тебя слово краткое скажу, как за тамаду. Анисим Прокопыч - это один из самых крепких на селе хозяев, и слова ево такие же крепкие.

Омелаенко, разглаживая вересковую рыжую бороду с паутинами седины, вставил:

- Тамада, як и конь, должен быть сытым, но не жирным, так и вин у нас нэ от переедания слова балакае. Дэ трэба,2 там и матом припечатает.

Анисим Прокопыч Сладков разгладил бороду, прикрывшую грудину широкой лопатой седины, и, улыбаясь, произнёс:

- И матерком, как кнутом, смогу и по делу, что надоть, скажу, - победно посмотрев на поднатчика, начал речь, - Революция и Гражданская крепко подобрали мужиков на нашем Ставрополье, да и в нашей Соломенке тоже.

- Покосила - покосила, - согласно загудели отовсюду.

- Мы ещё, слава Богу, с хлебом были. А в Поволжье - жуть. Народу пало, как мух в заморозки, даже смерть выбилась из сил оголодавших принимать.

- Чё и говорыть, ешь и боишься, шо б нэ упала крошка, - жуя, буркнул Усов.

- Но наш Владимир Ильич выход и из этой заморочки выкрутит. Вишь, нэпу придумал. - С гордостью заявил Жемякин.

Его поддержали Юрий Гонтарь и Черевичкин.

1 Труны - гробы.

2 Дэ трэба - где надо.

74

- Да! Умнющая башка у мужика! Какую огромную Рассею взбаламутил.

С этими словами новой силой вспыхнул гомон. Петро Безуглов, перекрикивая других, встал в позу:

- Нашим ваш Ленин никогда не был!

- Был, был! И не хрен вам кочарыжка! - матерковым заслоном на сторону Же- мякина встал Сладков.

И спор, возможно бы, продолжился, но наполненные аракой стаканы, долгое время гревшиеся в руках, позволили тамаде закончить тост:

- Ильич, сообщают, крепко хворает. Но опять же рядом - Сталин, Хроцкий.

- Троцкий, - поправил Гонтарь.

- Всё одно, их там до чёртовой матери и больше. Как оно будет дальше, время покажет. Жизня только кажется огромадной, но мало денёчков на веку. Однако время идёт вперёд, не остановить. Бабы новых нарожают. Да и молодые корни ещё остались. Мы, конечно, с Иваном Яковлевичем постарели, наши метели отбуянили, доживаем, нет-нет, сердце и спотыкнётся в груди, как о порожек, а вы - молодые. Вот и Фёдор ещё детей родит. Так я и предлагаю, за детей выпьем, нынешних и будущих.

Собравшиеся за столом, несказанно обрадовались завершению затянувшегося тоста и дружно застучали стаканами и рюмками.

- За детей! Пусть будут здоровы! За молодое семя! - загалдели, гулом наполняя хату, гости.

Анисим Прокопыч выпил последним. Он, придавая значимость высказанным словам, поднял на вытянутой руке опустошённый им двухсотграммовый стакан, наглядно для всех перевернул его, потряс и со стуком поставил кверху дном на стол.

- На слёзы деткам не оставляю! - громко закончил дед. - А вот ты, Фёдор, не допил, нехорошо!

- Я тебе тожа, как Андрею, дозволение выпить даю! - вставил своё Степан Кириллович Краснокутский - дядька Фёдора по линии Дарьи Кирилловны.

Глядя на Фёдора, старик Вергун, ощеря в смехе беззубый рот, энергично закивал головой.

- Дюж крепкая, - оправдывался виновник торжества.

- А меня не берёт, - повернулся к нему чёрной кляксой вместо глаза Иван Жемякин.

Омелаенко Панас Христофорыч, слывший интересным рассказчиком, зацепившись за последнюю фразу, забрал внимание к себе. Присутствующие, в ожидании интересного, попритихли. Рассказчик, сразу же принялся словесно расписывать произошедший с ним случай.

- Стояли, отцэ, мы в Армавире на переформировании. Я с кумом, Андреем Полу- хиным, были квартирьерами - дрова, уголь и другое топливо возложено было на нас. Андрюха изловчился, тонну антрацита загнал на сторону, деньгу - в карман, настроение

- хоть женысь. Вин мэни и балакает: "Пийдэм в чайную пообедаем". Расселись там чин- чинарём. Он тулуп, отцэ, с сэбэ снял. У менэ булы с собою валенки, забранные после починки. Я ци валенки, дурак, на соседнюю стулу поклав. А Андрюха туды ж - свий тулуп. Андрюху вы ж знаете: на рубли не жадный и выпить не дурак. У бухвете выпывки

- полный иконостас - бутылки разной масти блыстят. Взяли, отцэ, "белую головку" и пожуваты, как положено. Харч там хороший був. Пьем, емо и рублями хрустим и отцим

75

змием нагоняем сладкий бред. Выпили одну "билу головку", не берэ. Взялы другу. Выпили и другу - не берэ. Выпили ище одну - сталы весёлыми вдрызг. Взяло, да так взяло... у кума тулуп, а у меня валенки.

Дружно, до сотрясания окон, грохнул смех. Заговорили разом, не слушая друг друга. Но Панас Христофорыч снова завладел вниманием к себе:

- Вроде, отцэ, и недоперепили, а взяло!

Новый взрыв смеха и, когда отсмеялись, Юрий Гонтарь сообщил новость:

- С пропажами будет теперь кому заниматься. Когда сюда правил, то старого Захлыстова встретил. Хвалился, мол, вчерась от сынка Савраса письмо получил. Теперь тот в ВЧК служит.

- А Цветкова куда ж будут девать? - вставил вопрос Иван Яковлевич.

- Вдвоём антересней, нэ так скучно, для игры в шашки напарником будэ, - вставил Омелаенко, намекая на то, что Саврас Захлыстов всех обыгрывал в селе в эту игру

Вновь лёгким палом покатился смешок. Иван Жемякин, поправив повязку на глазу, затянул песню "Распрягайте, хлопцы, коней". Прервав разговоры, все громко подтянули: "Та лягайте спочивать"

- Фёдор, вторым! - скомандовал Юрий, дирижируя ложкой.

Зазвенел голос Фёдора в полную силу, объединяя и накрывая другие голоса. Красивый, с проседью чуб его колыхался в такт песне. От печи мягким грудным сопрано прорвался голос Катерины. Сочно, полноголосо, разнимая души, знакомая всем сызмальства песня поплыла над селом. Забрехали собаки. Подтягивались опоздавшие. Без всякого приглашения. Церемоний никто не придерживался.

Опоздавшим наливали штрафную. Катерина с Дарьей Кирилловной и женой брата Анной не отходили от плиты. Там - жарынь. Рубились головы последним петухам, обдавали их варом, и через какие-то минуты на сковородах шкварчало мясо, разнося и мешая аппетитные запахи по хате. Мужское застолье разбавлялось принаряженными жёнками. Бабы приходили со своей аракой и закуской.

Через час-второй то на одном конце стола, то на другом вспыхивали разногласия и споры вокруг политики. Замирялись выпивкой. Вываливались ватагой из хаты "до ветра" и покурить. Там снова спорили до хрипоты и, не убедив друг друга, возвращались к выпивке. Чокаясь стаканами, хрипели удивлённые голоса:

- И до чего ты непонятный, белые, они, эт... чистые, за нас, - гудел Петро Безуглов.

- А я сам удивляюсь, ты, Петро, вроде, в дураках не ходил, где ты ум растерял, нам токмо коллективно. - настаивал Черевичкин. - Во, гляди, палец, он глаз тебе выколоть могёть и это самое большое, а ежели я пальцы в кулак соберу и тебя им шваркну - не подымисси!

Возмущённый возглас со стороны:

- Ты кому кулаком грозишь, вошь краснопузая, мало вашего брата под Цари- цыным положили? - сгребая в узел рубаху на груди, сквозь зубы выцеживал в лицо Николая Черевичкина рослый Безуглов.

На другом конце стола зазвенела посуда, там есаул Никитин вцепился в орден на груди красноармейца Жемякина. Твердохлеб кинулся разнимать "петухов", пристыдив их.

76

- Вы же не дома, иди на улицу и выясняйтесь. А здесь нечего людям посуду бить! - недовольный Твердохлеб уселся на место. - Навбивали хлопцам в головы политических гвоздей, теперь и буровят всякую хренотень.

Хозяйка подобрала битую посуду, подтёрла пол. На минуту - другую попритих гам.

Панас Христофорыч Омелаенко лишь с той целью, чтобы снять неловкость молчания, подшкильнул растолстевшего Усова:

- Ты иде, Василь Макарыч, воевал-то, чи при кухне у Махно, уси продукты ему изничтожав - о цэ помощь Красной Армии, гляды, ак тебэ раздуло!

- Это у тебя, Панас Христофорыч, кишка прямая, весь продукт напрямую в уборную летит, а у кого надо - она загнута, - поддержал засмущавшегося Усова Фёдор.

Но в это время ни с того ни с сего между Черевичкиным и Безугловым возобновился жаркий спор. Уже через минуту, не найдя словесных аргументов, те безо всяких слов, молча, кидали в головы друг друга тяжёлые кулаки, сшибая с места стол. Алексей Твердохлеб, решительно сграбастав драчунов за холки, спровадил и их во двор. На эти манёвры, кроме хозяев да тамады Анисима Прокопыча Сладкого, мало кто обратил внимание, всяк занимался своим. Кто-то снова затянул песню. Подхватом раздули припев, зазвенели оконные шибки. Пьяных в дрибадан мужиков бабы повели по домам спать. За базами, сцепившись, Николай Черевичкин и Пётр Безуглов продолжили выяснять политическую правоту своих взглядов. Сбив друг друга с ног, катались в соломе, засеянной куриным помётом. На Николае затрещал пиджак, и одновременно пришёлся по носу, из которого брызнула кровь.

- Дядя Алексей, дядя Алексей, - вбежал Васятка, младший сын соседа, - за закутами дядя Коля с дядей Петей дерутся, уже за вилы взялись.

- Сходи, Лексей, разними политиканов, - прогудел Прокопыч, поглаживая свою бороду-лопату. - А мы покамест выпьем.

Разнимать драчунов Твердохлебу не пришлось, те разошлись сами, осыпая друг друга словесными угрозами.

- Мы с тобой ишо посчитаемся, ишо не раз кровя пущу, - бубнел Петро Безуглов, направляясь к калитке.

- Ничево, ничево, наши кровя больней отольются. Наше время, время "краснопузых" ишо придёть.

- Я ждать не буду, когда твоё время придёт, в однорядье подсижу!

- Иди, иди! Место для подсида выбирай!

Твердохлеб взял ведро с водой:

- Дай, Колька, водой солью, кровями весь двор запятнил, ну-к, нагинайся ниже! - шумел Алексей. - Вывеску себе испортил маненько, утирайся, да сходи жакет смени, неужто в таком за стол залезешь?

Переодевшись, Николай сел, по настоянию жены, рядом с нею и уж вёл себя присмиревши. Сидит, на железных зубах зло гуляет короткая соломинка с обмолоченным колоском. Посматривает: противник из дому ещё не вернулся? Зато тут же разругались между собой другие мужики. Обсуждая драку Безуглова и Черевички- на ни с того ни с сего сцепились, как собаки, до белого каления Гонтарь и Ерёмкин. Не будь поводков-жён, быть бы новой драке.

77

Но в это время распахнулась дверь и с аккордом властных, сладких звуков ввалился гармонист. Присутствующие, свернув гомон, попритихли. Ивану Калоше без паузы на размышление ещё с порога поднесли штрафную, сразу же у торца стола раздвинули посуду, освобождая для него место и подставили табуретку. Польщённый особым вниманием к себе, он развернул меха инструмента лебединой шеей. Беглые пальцы, хитро танцуя по кнопкам вразлёт, завели величавую гордую "барыню". В мгновение ока под хлопки самых нетерпеливых образовался круг. Пляска началась с гиканий и опаний, зрелищными коленцами отбивались "па" и точились носки о деревянный пол. Музыка втягивала в круг всё новых и новых танцоров. Почти все гости с усердием и наслаждением трясли своими телами под живую музыку. А Иван Калоша, входя в раж, выворачивал меха трёхрядки наизнанку. От плясовой топотухи ходуном заходили половицы. Казалось, от ража вот-вот зашатается дом.

Лишь Николай Черевичкин, время от времени шмыгая распухшим носом, сквозь сжатые железные зубы про себя продолжал цедить:

- Каждая капля нашей крови слезами горькими до пятого колена всем буржуям отзываться будет.

И был прав. Конструкторы человеческих судеб уже в тайне мастерили каток коллективизации, который прокатится тяжёлым железным обручем по жизням хлеборобов страны. Он, делая въямины в душах и судьбах людей, будет давить и своих, и чужих, без особого разбора.

XVII

На второй день после возвращения Фёдора в доме Строгалей не думали, что стол придётся накрывать для гостей ещё раз. Утро началось буднично. Ранним удоем по базам пенился молочный туман. Иван Яковлевич с Дарьей Кирилловной и снохой Анной собирались с Краснокутскими на их подводе съездить на мельницу, готовили пустые мешки. Фёдор в летней кухне лечился рассолом. Иван Яковлевич, войдя туда за тарой, подсказал сыну:

- Тебе б, Фёдор, в сельсовет сходить, доложиться о прибытии, ну, и всё такое положенное.

- Я собирался это сделать завтра. Нынче от меня запах бражный, не пойду.

- Ну, гляди. Я бы на твоём месте не тянул, отметился в сельсовете и будь свободен. Нынче с этим делом строго.

- Завтра отмечусь. Кто там сейчас власть справляет? - спросил Фёдор, ставя на лавку жбан с рассолом.

- Был Ялов - прохиндей, ноне - бывший кузнец, Кондарев, он всегда свою грудь выносил поперёд начальства, - с неприязнью к нынешней власти пояснял Иван Яковлевич, просматривая мешки.

- Это ж, какой такой кузнец? Я, сколько память держит, знаю Твердохлеба Алексея. Он все разы нам коней ковал.

- У Алексея врачи болезнь лёгких нашли, дым с угля вредный ему дюже, поэтому ушёл, у Волошиных за двух быков работает. Я норовил к себе его затянуть, да зазноба евонная в волошинском доме проживает. А Кондарев всего с год-то кузнецом

78

и поработал. Шибко любит с речами перед начальством выступить. Бывало, какой тарантас к конторе подъедет - он кузню бросает и туда, коней охаживает, подковы глядит. И обязательно ж запрётся в кабинету, иде приезжие совещание меж собой ведут. Вот тут тебе и этот, не звали, так черти принесли. "Я извиняюсь, товарищи, издали поприметил, правая лошадь будто сбивается с хода, думаю, подкова не в порядке, и решил: неудобно - районное начальство неисправность имеет. Так я, с вашего дозволения, на то время, пока вы директивные указания даёте, заберу экипаж и подправлю подковку". Те, лишь бы отвязался, соглашаются. Он обычно и делать-то ничего не делал, пару счисток на заусеницах смахнёт, мож какой ухналь1 забьёт, зато потом начальство терпеливо дожидается, чтоб свои дела расхвалить: "Ваше указание выполнил, товарищ, извиняюсь я, как вас по имени - отчеству величать?" А на другой раз Кондарев уже сельсоветовских гостей по имени-отчеству

- помнит имена заезжих начальников лучше имён своих собственных детей. Да с каждым их приездом деловыми мыслями делится и преподносит их уже не так приниженно, а как бы с достоинством чуть-чуть повыше. Словом, глаза начальству намозолил, те и выдвинули его в заместители к Ялову. А с бумажками работа

- не в кузне молотом махать.

- Так шо Кондарев у Ялова в заместителях был?

- Был. Ялов коммуну уже два года делает, да толку с неё нету, а дела по сельсовету передал Кондареву, а теперь у него в помощниках один из твоих корешов, Юрка Гонтарь, отирается, - складывая один на один мешки, Иван Яковлевич продолжал знакомить сына с обстановкой в селе.

- И шо из себя будет яловская коммуна? - спросил Фёдор, обувая сапоги.

- Агитировал всех. И даже мне, хлюст, предложение давал. Я ему прямо сказал, не выйдет из его затеи ни шиша путного, люди-то разные. От меня отстал, так Катерину хотел заарканить. А когда прознал, шо она хлеба мировые выпекает, прямо в юбку ре- пяхом вцепился, проходу не стал ей давать, уговаривал её в коммуну влиться, золотые горы сулил. Катерина попервах ему тоже самое, шо и я, - от ворот поворот, а после на меня стала ссылаться - свёкор не пускает. Так он на баз к нам раза три заявлялся, мол, отпусти сноху стряпухой. Но я его в последний приход так с базу спровадил, шо с того дня больше к нам ни ногой. Однако, негодник, не успокоился, давай Катерину иде попало перевстревать, да и на меня ей наговаривать: мол, старый мироед, а новая жизня диктует коммунами жить. А тут слышу, по селу балакают, наглости набирается и во дворы к людям прётся, проверки устраивает, своих лодырей - коммунаров по чужим застольям вылавливает.

- Даже так?

- Не раз из-за стола людей своих вытаскивал. Вот такой этот Ялов. Но нарвётся он, ох, нарвётся, уверен, так спесь обобьют, шо навек засмиреет.

- Папань, а как вам удалось все эти тяжёлые года так благополучно с хозяйством продержаться?

- Как, как?! Как только продразвёрстку ввели, я вспомнил про наш высокий фундамент. В нашей спальне сделали лаз и смастерили ещё один, потайной закром. В 20-м году урожай был неплохой, почти весь мы его там зерном и сохранили. А

1 Ухналь - гвоздь, который применяется для крепления подков к копытам лошади.

79

в этом годе, когда у людей всё выгребали, нам счастье улыбнулось. С проверкой приходили Гонтарь и Слюпа. Осмотрели базы, закрома, а после проверили хату. Зашли и туда, где лаз. Мы его хоть рядном и прикрывали, а тут, как назло, кто-то ненароком дерюгу сдвинул и оттуда, где Юрка Гонтарь стоял, распил между досками виден, но он виду не подал и увёл Слюпу. А у тех единоличников, к которым Ялов с Кондаревым и Вайцеховичем ходили, выгребли до последнего зёрнышка. А Якименко даже арестовывали. Вот такая нынче жизнь, собственный кусок до рта донести боишься. Ну, поехали мы. Бабы, вы готовы?

- Давно, это вы, батя, гдей-то запропастились, уже Краснокутские подъезжают, - донёсся со двора голос Анны.

Иван Яковлевич с женщинами уехали на мельницу.

...После завтрака Фёдор, собираясь в сельсовет, привёл себя в порядок. Но прежде чем туда отправиться, поставил жене задачу:

- Кать, подсобирай моё рабочее барахло, думаю, на поля выехать, улеши наши поглядеть. А я тем временем добегу до власти и доложусь о прибытии.

Осеннее солнце дожигало серый кудристый кафтан тумана. Его мелкие лоскуты сползли с плеч крыш и тополей к канавам, буеракам и логам, только на стылом зеркальном столе пруда раскроем величаво покоилась спинка кафтана, которая, как после глажки, курилась паром. Волгкая земля, будто соскучившись, липла комьями Фёдору на сапоги. Улица навылет пуста.

.Обветшалая, выцветшая в конец вывеска указала собой местоположение местной власти - "Сельский Совет с. Соломенское Воронцово-Александровской волости". Фёдор долго шворгал ногами по скобе, счищая с подошв грязь. Войдя внутрь, во второй комнате обнаружил незнакомую ему уборщицу. Та, готовясь растапливать плиту, выгребала из поддувала золу. Женщина повернула испачканное сажей лицо и, не скрывая недовольства за то, что её отвлекли, заслоном выставила вопрос:

- Кого тебе, мил человек?

- Из власти есть кто-нибудь? - не здороваясь, спросил Фёдор.

- А я разве не власть?

- Власть над печкой, а мне бы ту, которая и над людьми.

- Та власть вся в район укатила, вернутся, могёт быть, к вечеру

- А завтра будут?

- Могёт будут, а могёт - и нет. И сегодня с утра все были, а потом внезапно всех, до одного, в район, будто пряником помануло. Вы чьи будете, если вернутся, как передать?

- Мы - Строгали.

- Не слыхала.

- А Грушаки слышали.

- Этих знаю, Яков - интересный такой мужчина.

- Это мой брат.

- Вы его брат, вон оно как, - женщина, смущённо заправляя волосы под платок, оставила печку и повернулась к посетителю, выгодно выставляя достоинства своей фигуры. - Теперь буду и вас знать. Набегайте, кого-нибудь да застанете, могёт быть, а не застанете, так со мной хоть словечком перекинетесь.

80

- Спасибо на добром слове.

Выходя из правления, Фёдор сплюнул. "Словечком с ней перекидываться! Тоже мне, полюбовница нашлась!" По дороге домой поостыл, вспомнив, сколько вдов появилось после Гражданской. Дома взнуздал кобылу, оставленную для хозяйских дел, и охлюпкой отправился на ней на дальние поля, промытые ветрами. Объезжая чужие пахотные земли, с жадностью поглядывал на пустующие клинья. "А ведь ещё неделю-другую можно не только пахать, но и озимые сеять. Буду склонять батю, ещё землицы взять, сперва в аренду, а дальше - видно будет". Отыскав свои улеши, сошёл с лошади, прошёл к краю вспаханного поля с едва проклюнувшейся зелёнкой, постоял, оценивая равномерность посева, поднял горсть земли, помял, понюхал, и тут его внимание привлекло курлыканье поднявшейся с поля журавлиной стаи. "Припозднились с отлётом", - отметил Фёдор, провожая взглядом выстроившийся клин. Он с трепетной бережностью ссыпал с руки на свой участок землю, жалеючи, ещё раз глянул на брошенные улеши и от этой бесхозяйственности тяжко и глубоко вздохнул.

На обратном пути вспугнул большого русака. Бедный заяц с перепугу обмер и присел, потом бестолковому дошло, что надо спасаться и тот во всю прыть задал стрекача. Фёдор даже было погнался за ним, да куда там, мелькавший среди редкого бурьяна заячий хвостик, не стоящий доброго слова, исчез быстро вдали из виду. Фёдор, несколько раз оглядываясь в ту сторону, шутливо сам себе мысленно говорил: "Не веришь больше в дедушку Мазая? На наш стол не захотел, так на стол лисы или волка попадёшь. Те тебя разделывать не станут, схряпают вместе с косточками и следа не останется. А мы бы тебя на сковородке, с лучком, да с картошечкой поджарили, а там, гляди, и рюмаху за царствие твоё небесное опрокинули. Дурак ты, заяц, коль не понимаешь, где тебе посмертной почести больше окажут!"

Вернувшись с поля, Фёдор прилёг на топчан в прихожей.

.Часа в три дня Иван Калоша - кепка набекрень - зашёл на баз Строгалей, хотел попросить Ивана Яковлевича, чтобы тот прихватил с мельницы оставшиеся от помола два мешка дерти. Во дворе управлялись вернувшиеся с мельницы Анна и Дарья Кирилловна. От них узнал, что хозяин на мельнице уже был и сейчас поехал с Краснокутскими, подсобить с разгрузкой.

- А Фёдор дома?

- Дома. - Не подумав выложила Дарья Кирилловна.

- Он мне нынче погибшим приснился, зайду, поручкаюсь!

- Это спьяну такой сон, - вставила Анна, опасаясь, как бы не затеялся очередное застолье. От этой мысли у неё до белизны сжались губы. Она с надеждой поглядывала на свекровь, может та догадается и вызовет своего сына из хаты. Но та гостям всегда была рада, и кивком головы подала снохе знак, мол, проводи гостя в дом.

Фёдор поднялся навстречу гармонисту.

- Слышу голос знакомый во дворе, а не угадаю, кто. А это - самый главный музыкант пожаловал. Здравствуй, Иван Алексеевич!

Калоша, задержавшись у порога, мнёт в руках кепку, не знает, куда её определить. Подкладка на его трёхклинке так от грязи замаслилась, что можно ножом слоями снимать, блестит на свету, как крыло сизоворонки.

81

- Я твоим уже балакал, ты мне ноне мертвяком приснился, а ты живой и здоровый!

- Живой, живой. Проходи за стол, погостюй маленько. Аннушка, где Катя?

- Прилегла, нездоровится ей.

- Ну, тогда сваргань нам чего-нибудь закусить.

Но та и без просьбы уже сама, подавив недовольство, двигала горшками и чугу- нами. Пока гармониста усаживали, Анна стол уже накрыла. Фёдор принёс из кладовки новую четверть с самогоном и присел за компанию. Пропустили по рюмке. Иван разговорился. Подошла Дарья Кирилловна. Фёдор с гостем опрокинули ещё по стакану. Женщины тем временем поставили на стол квашеной капусты, сыпанули на край кучу деревянных ложек. Иван Калоша, взяв в руку несколько штук, выбил на ложках мотив барыни.

Фёдор поинтересовался у Ивана:

- Слышал, ты женился?

- Обзавёлся половиной.

- А гармонь не забросил?

- Гармонь никогда не бросю, бабу бросю, а гармонь - никогда.

- Да быть такого не может!

- Точно тебе балакаю! Пальцы на руках, не дай Бог, потеряю, научусь пальцами ног играть. Недавно такую вещь разучил. Щас притараню свою трёхрядку и покажу. Другим не показывал, а тебе первому покажу!

Из смежной комнаты вошёл Алёша, поздоровался.

- Во, хлопчик, смотайся ко мне домой за гармонью. Жинка дома. Скажешь: "Тётя Клава, дядя Иван велел передать, чтоб вы дали мне гармонь", а если не поверит, то пусть сама принесёт.

Через десять минут Иван Калоша натягивал на свои мослоковатые плечи широкие ремни яркой, в красно-жёлтых узорах трёхрядки. Легонько, словно поднимая юбчонку на девице, пробежал пальцами с нижних кнопок до самого верху, потом, будто получив отпор, лавиной, пересыпая, как по каскадам водопада, обрушил пальцы вниз. Пыхнули звуки, осветляя улыбками лица присутствующих, вырвались во двор и поплыли по селу, добираясь до потаённых струн человеческих душ, зазывно маня внимание к строгалевскому дому. Грустная мелодия, как фитилёк в ночи, манит заплутавших в непогоду, так и калошинское "Страдание" поманило людей.

И народ потянулся к строгалевскому дому. Снова пришкандылял Петро Смылков. Иван Калоша играть не переставал. Вторым подошёл Усов Василь Макарыч. Его уже встречал во дворе вернувшийся от Краснокутских Иван Яковлевич, коротко перебрасывался приветствием и провожал в дом. Гости, молча, не мешая гармонисту, пожимали руки мужской части собравшихся, выпивали поданный стакан и молча слушали нескончаемые мелодии. Появился Юрий Гонтарь, он попытался громко приветствовать находящихся в комнате, но в ответ получил шиканье со всех сторон: цыц, мол, не мешай слушать, и тот тихо на цыпках прошёл к указанному Усовым рядом с ним месту. Гармонист, польщённый всеобщим вниманием, сгибал в дугу цветастые меха. Буйный ливень звуков встретил гомонящую компанию во дворе. Шумя, Твердохлеб Алексей, Гвоздёв Андрей, Ерёмкин Семён,

82

приёмный сын Краснокутских - Шпигун Андрей ввалились гурьбой в сенцы. Но, получив у порога комнаты предостерегающий знак Фёдора соблюдать тишину, без рукопожатий, молча прошли к хозяину, наполнявшему каждому по стакану араки. Гости молча выпивали и обращали взоры на гармониста, рывками мехов выхватывающего на простор пламенные звуки мелодий.

Вдруг, дверь распахнулась до предела и на пороге появился Ялов. Несмотря на показываемые Фёдором знаки не шуметь, тот давил на свои голосовые связки, перекрывая музыку, чем в итоге скомкал сольный концерт Ивана Калоши.

- У тебя какое дело? - недовольно спросил Фёдор нежеланного гостя, когда Иван Калоша с разочарованием снял с колен гармошку. Всем своим видом показывая, поиграл бы ещё, да припёрся тут один.

- Делов у меня особых нету, - начальственно заявил Ялов. - Прохожу, слышу, гармонь играет, думаю, дай, зайду, нет ли тут моих коммунаров? Снова разбежались мои лодыри, работать не хотят.

- Ну, твоих лодырей у нас нет! - Фёдор резко поднялся, намереваясь выпроводить такого гостя, но внезапно передумал, не хотелось портить хорошее настроение и себе и собравшимся, и пригласил Ялова за стол:

- Ну, коль вошёл, садись, как все, проверяющий.

Ялов прицеливающейся походкой обошёл стол и занял место с торца, как начальник на совещании, с неприкрытым любопытством разглядывая комнату. Катерина, ходившая в положении на последних месяцах, чувствовала недомогание. Она лежала в соседней комнате, но, разбуженная гамом, вышла на помощь Анне и Дарье Кирилловне. Встретившись с Яловым взглядом, полушёпотом поздоровалась. Взялась рассовывать чистые миски и ложки по числу гостей. С трудом наклоняясь к другому краю стола, подала Ялову миску. Ялов вперился своим липучим взглядом в прорезь Катерининой кофты, словно уронил туда глаза. Это почувствовала Катерина, и, залившись краской смущения, отошла от стола. Однако заметив, что у одного из гостей нет ложки, окликнула сноху:

- Аня, одной ложки не хватает.

- Вроде ж, клала тринадцать, как и мисок.

У Фёдора мелькнула мысль: "Тринадцать за столом, как при тайной вечере. Кто же предаст меня?" Словно предугадывая судьбу, он обвёл взглядом сидящих за столом. Уловил, как Ялов с трудом оторвал взгляд от его жены и при этом облизнулся, как кот на вкуснятину, взялся за стакан. При этом задел солонку.

Фёдор повёл взгляд по другим гостям. Усов Василь Макарыч метал ложкой в рот остатки холодца и при этом искоса, как Иуда на библейском сюжете, поглядывал на Фёдора, будто тот мог подойти и отнять еду. Потянувшись за горчицей, довершил яловское - опрокинул солонку.

.Отзвенело радостью и весельем двухдневное застолье в строгалевском доме и своими заботами надвинулись не особо радостные будни.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

...Ибыло человеку дано: Совесть, дабы он сам изобличал свои недостатки; Сила, дабы он мог преодолевать их; Ум и Доброта на благо себе и присным своим, ибо только то благо, что идет на пользу ближним; Женщина, дабы не прекращался и процветал род его; Друг, дабы познавал он меру своего добра и жертвенности во имя ближнего; Отчизна, дабы было чему служить и за что сложить голову свою; Нивы, дабы в поте лица добывать хлеб свой.

И как заповедовал Господь, был дан ему целый Мир, чтобы было, где применять все, чем одарил человека Господь Бог. И в придачу был награжден человек любовью, наполнившей плоть и дух. И породила та любовь веру, а вера - разум, мудрость и проникновение в суть вещей.

Из злака дикого, пустынного вырастил человек зерно, и хлебом насущным стал тот злак. Степному волу согнул он выю под ярмо, и смиренно понес вол тяжкую ношу свою. И сотворил человек колесо и дорогами связал города и веси, дабы стал единым и породнился между собой род человеческий. И, глядя в небо, высчитал он ход светил и познал законы их. И начертил лицо Земли, и стало тогда видно, где ходить и где плавать, и какие где стоят горы, и какие где разверзлись моря. Придумал письмена, дабы рассказать о себе своим правнукам и сохранить для них свой опыт. И зрел человек мудростью по законам естества. Многое постиг на своем пути человек. Одно не мог понять человек - пределы и границы своего размножения.

85

I

Возвращение Фёдора с гражданской войны Строгали отмечали широко. Уставший от пьянок, демобилизованный проснулся с трудом. Приведя себя в порядок, он отправился пешком в сельсовет на регистрацию. Холодный туман пластался по базам. С легкой моросью накатывал восточный ветерок. Рядом с крыльцом сельсовета своими высохшими, коричневыми серьгами-плодами глуховато тарахтела погремушкой дикая акация. Председателя Кондарева на месте не оказалось. Не спеша вернулся домой. Ещё дважды мерил ногами расстояние до конторы, но безрезультатно. На третий заход Фёдор решил скатать туда на Буланке. И ему повезло вдвойне. Только он запер за собой ворота, из которых вывел кобылу, впряженную в лёгкую повозку, как его окликнул Петро Смылков.

- Привет красноармейцам!

- Привет, Петя, ты почему меня к Красной Армии притуляешь?

- А власть нынче какая? Вот, то-то и оно, что власть нынче красная, стало быть, и нам с тобой притуляться к красным сподручнее.

- Ну, стратег!

- Возьми пустой мешок и заходи ко мне во двор.

Фёдор, по укоренившейся привычке хозяйственного человека, всегда имел тару под рукой. Сняв с сиденья крапивяный1 мешок, взглянул на особую метку

- тавро в виде лошадиной головы (такую метку в селе имели только Строгали, в то время как другие метили мешки начальными буквами своих фамилий) и пошёл в направлении навеса за шкандылявшим впереди другом. Там подвешенными парили, заветриваясь, четыре кроличьих тушки.

- Выбирай любую!

- Это шо, батька мой заказывал?

- Причём тут твой батька. Это мой тебе подарок, по случаю твово возвращения с войны.

- Спасибо, Петя. Я тебя не разорю? - застыдившись, Фёдор стал выбирать тушу поменьше, но, сообразив, что может быть не так понят, снял первую к себе.

- Насчёт разора ты опоздал, - Петро минуту-другую помолчал, а потом откровенно пояснил о причине пуска живности под нож: - Решил до конца свернуть своё хозяйство, хоть кролик и исть горсточку зерна, но кормов ни грамма нету, да и с моей ногой не управно за всем этим следить. Словом, как ни ловчи, беда со всех сторон подстерегает.

Всунув с помощью друга тушку в мешок, Фёдор в сопровождении хозяина зашагал к подводе, выслушивая исповедь.

- Мне другое что-то надо искать, - как бы спрашивал совета Пётр.

- Это верно, но я думал, коль ты быков сохранил, то уже решил этот год старой дорогой хозяйствования продержаться, - удивился Фёдор, опуская мешок в возок, подумал о подарке: "Надо б сразу домой занести".

Он постоял в нерешительности и, махнув рукой, легко вскочил на козлы и,

1 Крапивянка - груботканое, разреженное полотно, из которого шили мешки.

86

поблагодарив ещё раз Петра за кроличью тушку, с приподнятым настроением затарахтел экипажем к центру села. По дороге ещё раз мысленно вернулся к разговору с другом: "Петро хозяйство сокращает, а я, наоборот, наращивать думаю. Пойми эту жизнь.". Обратил внимание, как заря окрасила на колокольне крест кровью. В восходном пламени тонет на бугре и кладбище.

.Войдя в правление, увидел, что председатель отпирает свой кабинет, отвинчивая с болта гайку. "Нищая власть, коль такие запоры имеет", - сделал мгновенный вывод Фёдор, но вслух высказал заготовленное:

- Вот, наконец-то и председателя сельсовета вышукал, - обрадовано и громко выпалил он Кондареву в спину.

- Вы, гражданин, ко мне? - с испугом повернулся на его голос председатель сельсовета.

- К вам, к вам, - и сразу же проследовал за хозяином кабинета внутрь.

- По какому вопросу? - терялся в догадках председатель сельсовета: "Откуда гость? Из волости или ещё свыше?".

- У меня их сразу два. Первый - это отметиться о своём прибытии с войны.

- Откуда прибыли, гражданин, переезд или как? - повеселев, уточнял Конда- рев, выискивая глазами место, куда определить фуражку.

- Я тутошний. Строгаль. Слыхали?

- Строгаль, Строгаль, а, вспомнил, наспротив сожжённого молнией тополя дом?!

- Точно. Вот теперь со службы вернулся.

- Милости прошу! Справка имеется? - наконец определившись с местом под головной убор, бросил свою трёхклинку на подоконник.

Председатель сельсовета уселся за свой стол и, глядя, как гость роется двумя пальцами в кармане гимнастёрки, бубнил скороговоркой:

- Без бумажки ты букашка, а с бумажкой человек.

Приняв поданную ему четвертинку исписанной официальной бумаги, он долго изучал содержание, на свет осмотрел печать и угловой штамп и, как бы оправдываясь за это, пояснил:

- Всякие есть мастаки, горячим яйцом печати перекатывают, а иные не бдительные и верят всяким липовым отпечаткам.

- Моя не липовая?

- Вижу, настоящая, как кованная! - с повеселевшими нотками в голосе подвёл итог проверки. - В Красной Армии, значится, завершил! Молодца, молодца!

- В ней, в ней! - поддакнул Фёдор.

- Когда прибыл?

- Три дня как, приходил два раза до этого, но вас всё не было.

- Ночью поздно из волости вернулся, потому и задержался.

- И как там, в волости?

- Семена просил. А взамен семян вон, видишь, какие бумажки привёз, - и со словами: - Да ещё требуют немедленного исполнения, - он подал Фёдору одну из бумаг. Тот расправил перед глазами напечатанный на машинке циркуляр: "О сдаче золота в помощь голодающим.".

"Снова о том же - о золотых вещах, - читал Фёдор. - Губернский комитет пар

87

тии постановил, чтобы усилить помощь голодным, чтобы дать кусок хлеба умирающим от тяжких мук, собрать все золото у членов губернской организации.

Завтра, 15 ноября, кончается срок, а между тем постановление нельзя считать осуществившимся вполне: если одна часть с энтузиазмом сбросила со своих рук, ушей золотые безделушки, другая, наоборот, или по своей халатности, или из жадности, не удосужилась сделать этого. Потому, хотя этого и не хотелось, мы вынуждены еще раз заговорить о золоте...

Мы настаиваем и убеждаем товарищей, как можно скорее сдать золото.

В отношении губернии постановление не меняется - установлен лишь другой срок:

1 декабря. Все уездные организации должны подтянуться и к сроку выполнить свой долг перед голодающими.

Коммунисты, выполните одно из красивых, честных и разумных постановлений губкома: сдайте имеющееся у вас золото, помогите голодающим братьям и этим докажите вашу преданность интересам трудящихся масс!..

Предложение сдать золото превращается в призыв, когда мы обращаемся к беспартийным. И этих мы зовем: "Сдайте же золотые вещи, которые имеются у вас и служат нелепым, порою диким украшением! Усильте фонд помощи! Накормите голодающих! Сдача золотых вещей будет лучшим доказательством вашей преданности рабоче-крестьянскому делу!

Золото должно быть собрано - оно и будет собрано!

Спешите же!

Помните - сроки по городу завтра, по губернии - 1 декабря".

- Нелёгкая у вас, Аким Платоныч, задача.

- У тебя золота не найдётся?

- А то, уборная яма до половины заполнена, каждый день всей семьёй туда жёлтое добро носим.

- Ну, вот, я его серьёзно спросил, а он в шуточки, - обидчиво посмотрел Кондарев на посетителя.

- Да вы, Аким Платоныч, не обижайтесь. Я это к тому сказал, шо в городах профессия такая есть, золотарь прозывается, они вывозят в бочках "золото" из дворовых уборных, там их туалетами обзывают. А шо касается указиловки этой,

- хотел было дать совет Фёдор, но председатель сельсовета опередил его.

- Если б только эта указиловка. Вот ещё один циркуляр - просьба по сбору продовольствия для голодающих. Ведь мы только что в прошлом году проводили неделю сухаря, насобирали по губернии целых 19 вагонов, в нашей волости один пульман под крышу едой, одёжой, зерном, фуражом заполнили, все вагоны отправили в Москву. А теперь у нас у самих вот-вот голод грянет. По случаю засухи губисполком ввёл дополнительный налог на зажиточных. В тот гурт под обложение попало и ваше семейство. С вашего двора, кажется, восемь пудов жита. Но я отвлёкся. Так насчёт того, что пришла эта депеша. Я тут этой ночью подготовил ответ, мол, сами руку уже протянули. Почитай-ка.

Фёдор взял в руки исписанный неровными строчками листок и начал с трудом разбирать почерк Кондарева.

"С тяжёлой грустью общее собрание крестьян села Соломенское, выслушав присланную нам циркулярную телеграмму от председателя губернского совета народных

88

комиссаров Пономарева, комиссара продовольствия Мацкевича и комиссара земледелия и сельского хозяйства с просьбой о немедленном снабжении города, местного губернского гарнизона и голодающих губерний Туркестана, Астрахани и Баку предметами продовольствия - хлебом и мясом, взамен чего будет население снабжено мануфактурой, железом и прочими товарами, собрание граждан постановило: маленькое селение наше не отвергало и не отвергает подобные грустные вопли голодающего народа, оно всегда шло навстречу и оказывало помощь, в доказательство чего служит то обстоятельство, что от селения Соломенское по продналогу в том году требовалось вывезти 12 тысяч пудов хлеба, наоборот же, гражданами вывезено около 25 тысяч пудов. И теперь мы на этот призыв народных комиссаров также откликаемся, и не прочь помочь по силе своей возможности излишками своего достояния - хлебом и скотом, но их нету ни грамма".

- Не круто ли?

- Зато доходчиво. Сейчас линия партии выводит всех нас на поднятие хозяйств, фабрик, заводов, экономики в целом, а не на поберушество. Готовится десятый съезд партии.

- Какой партии? - не понял Фёдор, презиравший политику.

- Теперь одна стоящая партия на всю страну, думаю, что в скорости она одна будет на целый свет, и будет наша партия руководить пробуждённым человечеством.

- Так зачем партия съезжаться будет?

- А для того, чтобы на всю страну могла партия своим голосом заявить о возрождении народного хозяйства.

- Я также настроен впрягаться в работу не подручным, а тягловым быком.

- Сверху спустили рекомендацию: тем, кто пожелает работать коллективно, оказывать всяческое предпочтение. Ялов Семён Осипович, известный тебе, организует коммуну. Правда, уже два года с ней валдается, да пока толку с неё маловато. А вот с тобой, с вашенским строгалевским трудолюбием, уверен, дело бы сдвинулось. Можешь прославиться на ниве хлеборобства, работая в коммуне.

- Я славы не ищу, тем более в коммуне.

- Я не совсем то имел в мыслях. Показал бы, как надо в работе развернуться. Опять же, таким коллективам Советы выделяют кредитные ссуды без всяких процентов. А кто единолично трудится, тот сможет взять кредит только в филиале банка, в Воронцовке. И конечно, придётся проценты выплачивать, правда, их можно возвертать хоть зерном, хоть мясом. Итак, поделись со мной, как желаешь трудиться, коллективно или единолично? - записывая в книгу о прибытии Фёдора со службы, интересовался Кондарев.

- Пока семейно, а там видно будет.

- Ну, семейно, так семейно, - пропал интерес к прибывшему

- Какие ещё у тебя вопросы ко мне?

- Имею желание с гектар - два земли взять в аренду.

- Переносная земля вся занята.

- А из ближней?

- Там и десятины никогда не гуляло.

- Шо ж, так уж ничего и нет?

- Свободная земля имеется, но целина у чёрта на куличках.

89

- Я про ту не спрашиваю.

- Кое-что, до десяти га, имеется на первых хуторах. У хутора Андреевского - целины поболее. Но ту землю мы придерживаем коллективщикам. Из района нам уже такую разнарядку спустили, - предсельсовета роется в бумагах: - Где же она у меня запропастилась? - Кондарев перекладывает на столе бумаги и, не найдя, с огорчением хлопает ладонью по столу. - Дома забыл, придётся бежать, ты на чём?

- Я на подводе. Могу подбросить.

- А тебе по пути?

- Дурному кабелю сто вёрст - не крюк.

- Ну, при таком раскладе, едем тогда.

Выйдя на улицу, Кондарев с Фёдором пожали на ходу руки беседовавшим у крыльца между собой Омелаенко и деду Люлину. Кондарев на секунду задержался, спросив Люлина насчёт его здоровья, потом, догоняя, скорым шагом Фёдора, напрямую пошёл к его подводе. Поднимаясь на козлы, покосился на мешок. Когда тронулись, спросил:

- А это что у тебя?

- Мясца, вам, Аким Платоныч, прихватил, - соврал Фёдор, в душе надеясь, что тот сейчас откажется, а сам он больше не предложит.

Однако Кондарев не отказался, и это обстоятельство поставило Фёдора в ещё более затруднительное положение, будто он специально приготовил взятку. Пришлось выкручиваться.

- Волк прошлой ночью в клеть забрался, перекалечил кролей, пришлось всех дорезать.

Волки, действительно, в те годы царствовали в голодной части России, и это придало вранью Фёдора вескую правдоподобность.

- Вот и вам выделил.

- Молодца, молодца, - замаслился улыбкой Кондарев, - давненько зайчатины не ел, - и, немного помолчав, добавил: - На этом, думаю, вопрос с арендой земли в любом месте для тебя порешённым.

- У меня есть мыслишка и самому на хутора для проживания податься.

- Это правильно. Под это, тоже самое, выделяются государством неплохие деньги. Кое-где по нашему Терскому уезду строители уже с прошлой весны начали бузовать отруба. Но если бы ты ещё и в коммуну вступил, совсем бы стал молодца.

- Спешить в этом деле нельзя, пока руки-ноги есть, да голова на своих плечах, поработаю сам на себя.

- Вот мы и приехали, поближе к воротам заверни, как говорят, от людских глаз подальше - к себе поближе.

- Я сам, Аким Платоныч, во двор занесу, - и Фёдор, сунув мешок с крольчатиной под мышку, лёгкой походкой заторопился во двор. Хозяин, подперев пеньком лаз в будку с кобелём, спешно кинулся придерживать дверь кладовки.

- Вот сюда, - подождав пока гость оставит неожиданный подарок, председатель сельсовета пожал ему руку, - спасибо, меня, Фёдор Григорьевич, не жди, поезжай по своим делам, а завтра, часам, эдак, к десяти я подъеду к Андреевскому хутору. Там и встретимся. По случаю налаживания наших приятельских отношений, где понравится, там и отмерим тебе лучшей земли.

90

Незапланированная взятка Кондареву испортила Фёдору настроение. По дороге домой неприятное чувство набирало силу. Такой униженности, какую только что пережил из-за собственной болтливости, Фёдор не испытывал за всю прежнюю жизнь. Всякие попытки оправдать свой поступок не находили в душе отклика. Ни аренда дополнительной земли, ни личные планы, стать крепким единоличным хозяином чашу весов "придавленную взяткой" не перевешивали. Хотя он каким-то внутренним чувством и осознавал, что лишь через унижения и потерю собственного достоинства лежит нынешний путь к быстрому выходу из клубка окруживших стеной экономических трудностей, вызванных засухой. Переживание с гадливым оттенком, не проходило и продолжало червем точить душу и разум. Даже фарт, связанный со спасением князя Шайронского и приведший на их баз жеребцов, не оправдал взятку.

"То был другой случай, особый. Я спас князя от разъярённого кабана, а он от всей души и чистого сердца отблагодарил меня жеребцами. Какие хоть они, только со слов и знаю? Удастся ли их увидеть?".

Эти мысли о неопределённости с конями вконец расстроили его. Подъезжая к дому, увидел, Катерина, распахнув ворота, встречает его у калитки со счастливой улыбкой. Тёплый прилив радости смахнул плохое настроение. Повозка бойко вкатила в подворье. Фёдор спрыгнул на землю. Взглянул на подходящую к нему Катерину, и сразу же стрельнула мысль: "Так бы я её крольчатиной обрадовал, да вот дядьке чужому отдал, болтун я чёртов!". В глаза жене посмотреть не посмел. Стыдоба словно вернувшаяся волна по песку, смыла все знаки радости. С плохим настроением Фёдор распрягает Буланку, а у Катерины - непреодолимое желание прижаться к мужу.

- Сейчас, Кать, поставлю кобылу, тогда уж, - отстраняется он.

Но Катерина, опьянённая чувствами, ходит за Фёдором по пятам, снимает с него ворсинки и поправляет пряди милых сердцу волос. Тот уже было поддался её ласке и ответно даже приобнял одной рукой, но в это время на крыльцо вышла Анна. Словно споткнувшись, она остановилась и уставилась на воркующую парочку, будто собственного мужа с соперницей застала. А Катерина, не видевшая её, прижимается к мужу ещё плотнее и жарко осыпает поцелуями его щёку. Фёдору стало неловко, он попытался отодвинуться от жены, но та, не отпуская, крепко охватила его шею. И в этот момент Фёдор и Анна встретились глазами. Очередную неловкость испытал Фёдор оттого, что почувствовал: как он своими милованиями с женой больно уязвил запавшую на него Анну. И неприятное настроение, связанное с дачей взятки, вернулось с новой силой. Прерывая несвоевременные ласки, Фёдор решительно оторвал от себя Катерину.

- Иди в дом, прилипла, как банный лист!

Катерина, кинув злобный взгляд на Анну, поняла причину мужниной грубости. Угнув голову, подавленно прошла мимо стоявшей на крыльце Анны. Через время Фёдор, успокоившись, сам вошёл в дом. Там Катерина, скрывая от окружающих своё душевное состояние, молча вытирала слёзы. "Ну, я идиот, с крольчатиной натворил и жену вдобавок ещё обидел", - мысленно выругался на себя Фёдор. Выждав время, тихо позвал жену:

- Кать, пойдём жито из закрома в мешки пересыплем, потом на триере надо очистить для сева. Не знаю, чем протравлять будем.

91

- Всю пересевать будем?

- Пудов шесть - семь, под озимку провеем.

- В закроме первом какое у нас зерно?

- Позапрошлогоднее.

- Хорошее?

- В том жите долгоносик завёлся.

Жена, одевшись потеплее, продолжая говорить, последовала за Фёдором. Уже в кладовой он спросил:

- Тут стены обкуривали?

- Нет. Знали ж, урожая не будет. Здесь давние остатки.

- Ладно, держи мешок.

Он зачерпнул ведром зерно. Катерина подставила горловину чувала. Работа закипела. Но тягостное душевное состояние ещё долго мучило Фёдора. В устроенный через час передых он сознался жене.

- Кать, - помялся он, подыскивая слова и способ, как лучше сообщить о своём решении, - я хотел тебе сказать, шо беру ещё два гектара земли в аренду.

- Отец и так у двоих бедняков: Москаленкиных и Чурбанов землю взял под будущий урожай. Тем всё равно её обрабатывать нечем.

- Ну, то батька взял, а то я возьму. Нам надо в будущем линию на свою голову держать.

- Только б не у чёрта на куличках, чтоб по полдня к работе не добираться.

- Поближе. У хуторов.

- Подсказал ли кто?

- Кондарев надоумил.

- Чевой это он? Вроде, косился на наше богатство.

- Пришлось ему кролиную тушку отдать.

- Какую кролиную? У нас сроду кролики не водились. Не Петро ли Смылков одарил?

- Он. Только угостил, а председатель сельсовета на подводе её увидал. Ну, в обчем, собственными руками во двор снёс ему.

- И то правильно, Федя, делай, как лучше!

От этих тёплых слов, Фёдору стало неловко и за свою грубость, и за то, что лишил свою семью мяса. Хотя давал взятку с единственной целью - заиметь своего человека во власти.

- Всякий человек имеет цену А покупать Кондарева и за такую цену было гадко.

- Ну, снёс и ничо. Мы чо, крольчатину не ели? - успокаивала Катерина.

- Есть-то - едали, а получилось, шо я из твово рта и у родни мясо отнял.

- Подумаешь, беда какая, придумал тоже. Не голодные же мы?! Прошлый год почти на все праздники баранина была. И в этом годе, когда Яшка в горы худобу угонял, овец переделили: четыре овцы отправили с ним, ведь ему там чем-то питаться надо, а три оставили для себя. Последнюю зарезали по случаю твоего возвращения.

- Если всё будет нормально, на следующий год заведём себе кролей.

- Не забивай себе этим голову, Федя.

- К возвращению брата жито подготовим, пахоту поднимем, гляди - и он коней наших пригонит, - он улыбнулся одними глазами.

92

- Не терпится взглянуть?

- А то, ещё как! - завязав последний мешок, Фёдор обнял Екатерину. - Кать, прости за грубость, тошно было на душе и по сию пору паскудство своё ощущаю.

Он поцеловал жену в щёку, резко подхватил мешок и понёс в угол кладовой.

Обрадованный примирением с Катериной, а больше тому, что встретил с её стороны понимание своих первых шагов в налаживании хозяйства, Фёдор сообщил ей:

- Поеду смотреть землю возле хуторов.

Под восхищённым взглядом жены он легко прыгнул на Буланку, выехал за калитку и, не дожидаясь слов напутствия, хлестнул лошадь: "Пошла, залётная!", пустив её наметом дорогой на хутора. Там осмотрел гулевые земли. Дикие, пот- ресканые от засухи, местами в лишайниках, табунные, вылизанные настырными астраханскими ветрами, они ждала плуга. Один из целинных участков понравился особенно. Покружил на нём, словно принюхиваясь и метя его, как это делают звери, и нехотя тронулся домой. По дороге мысленно планируя, прокрутил в голове всю его вспашку и сев. Въезжая в ворота, уже представлял себе то поле колосящимся.

...Вечером за общим ужином доложил об аренде двух гектаров земли. Иван Яковлевич, ухмыляясь в усы, подшкильнул Фёдора:

- Охотка к земле зудит, это у нас семейное. Когда наработаешься, тогда и свербёж пропадёт.

Но через время, сам обуреваемый врождённой крестьянской тягой к земле, полюбопытствовал:

- Лан-то хоть в хорошем месте?

- Лучшего и желать не надо. Лишь бы Кондарев другому кому этот лан не отдал? - высказал искреннее переживание Фёдор.

Эта мысль преследовала его и всю ночь.

II

.С утра, в стылом тумане, торопливо управившись с худобой, Фёдор сразу запряг в возок Буланку и тронулся трусцой к хуторам. Там председатель сельсовета Конда- рев, должен был произвести выдел арендного лана. Дорога убита до невозможности. По трясучему возку от вибрации плавали заготовленные с вечера колья, молот и лопата. За хуторными базами остался редеющий туман. На взгорке солнечные лучи доедали его последние клочья. Вскоре Фёдор натянул вожжи. Осмотревшись с высоты подводы, увидел понравившийся ему вчера просторный клин. Влюбленный в свой край всей душой нараспашку, легко спрыгнул на землю и широко зашагал в его сторону. Тот, затравевший местами одной полынью участок земли, уходил слабым уклоном к яру. "Вот это, должно быть, и есть извечная глухая табунная целина?

- спрашивал и одновременно сам себе отвечал он. - Она, она, никогда тут никто не пахал и не сеял, а зря, земля - богатая". Фёдор время от времени останавливался и, взрыхляя носком чернозём, смотрел на черноту. Дойдя до яра, он ещё раз взрыхлил гумусный слой, поднял горсть земли, помял её, взволнованно, словно зверь, понюхал. Жадно продолжая окидывать почерневший простор, прошёл вдоль яра вглубь

93

степи. "До каких пор лежать здесь целине, как спящей царевне? Нет, милая, разбужу, подниму я тебя и, как бабу, рожать заставлю", - пытался сладить с сердечным восторгом Фёдор.

Над ним, в блеклом, притуманеном небе, перекрикиваясь, кружили коршуны в поисках добычи. Пока Федор отмерял шагами будущие арендные гектары целины, ставя временные метки сухими коровьими лепешками, охота пернатых разгорелась. Выследив добычу, коршуны один за другим срывались в пике; на земле, под истеричный крик жертв, вспыхивала короткая, жестокая до предела борьба, и через время птицы взмывали снова в небо с болтающимися грызунами в лапах.

Фёдор, раздумывая над борьбой птиц и грызунов, сделал вывод: "Вот оно, бытие, - жизнь и смерть неразлучны, как день и ночь.". Вернулся к возку за лопатой, спустился в яр. Там, у ключа, чтобы можно было поить худобу, соорудил плотину. С радостью понаблюдал, как вода, поднимая себе на спину пожухлые травы, наполняет запруду. Окончив работу, направился к подводе. Поднимаясь по склону яра, увидел, как верхом на каурой лошади приближался Кондарев. Он ехал охлюпкой с саженью через плечо. Перед Фёдором председатель откинулся назад и натянул до предела поводья уздечки.

- Ппрр! Разбежалась, не остановишь тебя, короста, - вместо приветствия ругнулся на свою лошадь Кондарев.

- На хорошее дело и животное спешит.

- Правильно подметил: именно на хорошее. Лет пятнадцать на эти поля нога хлебороба точно не ступала. Скотину, возможно, пасли.

- Земля тоже любит роздых.

- Такой не нужен, - вздохнул Кондарев. - Гражданскую войну зачинать только для того, чтоб земля погуляла вволю?! Это уж через край! Вот прикинь: мужское население, как известно, было на фронтах, скотина почти вся под нож пошла. До войны в селе только овцы одной было отар восемь. Когда выгоняли на попас, в степь, она превращалась в курчавое овечье море. А нынче и одну полную отару не собрать.

- Все восстановится, Аким Платоныч, не только ветру гулять по нашим полям. И овца будет, и коровы будут, появятся и лошади в достатке, будет и тягло разное.

- Это молодца, Фёдор Григорьевич, что ты так настроен на подъём села.

- У нас выхода другого нету. Руки сложим, Аким Платоныч, нас собственные куры загребут. Землемера будем ждать?

- Суков приболел, без него управимся, - выложил план действий Кондарев, привязывая к возку свою лошадь. Подойдя к Фёдору, окинул взглядом мёртвый целинный простор, бодро спросил: - С какого края начнём отмерять?

- Я так, для себя, пока было время, тебя дожидаючи, шагами уже прикинул. Вон сухие лепёшки коровьи пирамидками сложены.

- По правде говоря, она везде захрясшая, сил потребует немалых при пахоте.

- Ты прав, Аким Платоныч, клёклая почва, но зато и первый урожай должен быть отменный, - Фёдор держал наготове кол и молот.

- Вот и самообложись по справедливости на будущий год, - посоветовал Кон- дарев и, дойдя до угловой метки, скомандовал: - Ставь первый кол! - И, меряя, вслух отсчитывал сажени. Домерив сторону лана, остановился:

94

- Вбивай второй кол!

Фёдор, держа три кола под мышкой, вбил ещё один в указанное место и зашагал следом за Кондаревым, помахивая кувалдой.

- Тут! - ещё дважды сапогом топал председатель.

Когда с обмерами выкройки лана было покончено, Кондарев предложил вернуться в сельсовет.

- На бумаге всё пометить надо, а то вдруг кто колья выкинеть, как будешь свою межу отыскивать? Скандалы, они ни к чему, сразу умники сыщутся, почему это председатель сельсовета Строгалю так близко землю вымерил.

- Свою межу и полуживым узнаю. Пахать начну сегодня же. А бумаги, известное дело, надо выправить немедленно, от греха подальше, сразу, без откладываний.

... В кабинете Кондарев, покончив с оформлением аренды, передавая одну копию Фёдору, напутствовал:

- Своим трудом будешь обходиться - уважать тебя буду. Наёмную силу привлекать станешь - уважение моё к тебе пропало!

- Закон вроде бы дозволяет нанимать, когда самим неуправно.

- Дозволять-то дозволяет, да сердце не принимает. Таким способом мы одних помещиков на других поменяем. А к чему тогда революцию затевали?

- По мне - так по человеческой глупости.

- А по мне - ради того, чтоб земля досталась тому, кто на ней хрип свой гнёт, а не тому, у кого мошна трещит.

- Спорить не стану. Работать намерен семейно, а остальное жизнь подскажет.

* * *

.После того как Фёдор получил документы на аренду земли, он, сжигаемый нетерпением понадёжнее обозначить полученную в аренду землю, заторопился домой.

- Папань, я бумаги на арендную землю оформил, теперь думаю её края опахать. Найдём на чём?

- Наши-то быки с Яшкой в отводе, возле станицы Баталпашинской, а вот друг твой, Петька Смылков, худобу в отвод не пускал, дома содержал, не знаю только, чем он её кормил. Неужто - одной соломой?!

- Я тогда схожу, спрошу?

- Сходи, за спрос не ударят по сопатке.

Фёдор от калитки шумнул соседа.

- Петь!

Из-за катуха отозвался хозяин:

- А, я тута, - и вскоре, занося широким жестом на сторону свою деревянную ногу, появился Петро Смылков, - всегда готов приветствовать двуногих!

Сойдясь и пожав друг другу руки, направились в хату. Хозяин, уступая дорогу к крыльцу, по-лошадиному вскинул голову.

- По делу или время провести?

95

- По делу. Я насчёт быков, позычить1, с тобой не сладимся? Наши ж, сам знаешь, в отводе.

- Договоримся. Меня вообще едят думки про супрягу с тобой. С одной ногой работник из меня о какой! - зашибись! - Петро оттопырил вверх большой палец руки. - Однако по случаю утраты одной опоры долю свою уменьшаю втрое. Подумай, может, спрягёмся?

- А ты свой лан не пахал?

- Собирался. Хоть одну ногу кормить и не надо, а остальному организьму всё равно жрать чего-то подавай.

- Вот шо, Петя, мы сначала вспашем твой участок, а тогда уж возьмёмся за мою землю.

- Я бы с радостью, но в текущий момент культя моя сильно ноет, много на ней не нашкандыляю.

- А Степанида здорова? Если, конечно, доверяешь ей со мной работать?

- Доверяю, доверяю. Степанида! Где тебя носит? Иди сюда!

- Чё тебе, чёрт безногий? Только делом займёшься, Степанида, Степанида, ни шагу без меня. Здравствуй, Фёдор Григорьевич!

- Здравствуй, соседка! Со мной на пахоту ехать согласна?

- Я с таким соседом куда угодно ехать готова.

- Во как соседка меня ценит?!

- Да, ты такый. Боюсь, что получится у вас, как в той присказке про соседа, который тоже был "такый", - заулыбался Петро и сразу приступил к пересказу байки: - Кум с кумой поехали в лес, а кума в каждом яру намёк куму подаёт: "Ой, кум, я боюсь", а кум, знай себе, отвечает: "Я такый!". До леса доехали, у кумы последняя надежда к куманьку прилабуниться, мольбой исходит: "Кум, я боюсь", а он в ответ твердит своё: "Я такый". Вернулись домой, не покумившись, там он помогает своей спутнице с подводы сойти, за руку взял и снова свою присказку в сотый раз ей повторяет: "Я такый!". Вот тут-то кума уже не выдержала и достойно рубанула пугальщику: "Если б я знала, шо ты такый, то б дома штаны не оставляла.".

Сквозь смех промелькнула в умах участников разговора реальная возможность такого и в их отношениях, и каждый почувствовал себя неловко, а Степанида даже покраснела. Но Фёдор пришёл ей на выручку

- А мы Петра с Катериной оставим, ей кот пряжу запутал, вот и пускай вдвоём колупаются. А мы, Степанида, на пару завтра с первыми петухами выезжаем на пахоту.

.Катерина, услышав от Фёдора, что он завтра со Степанидой выезжает на пахоту, почему-то забеспокоилась и уточнила:

- Хоть без ночёвок?

- Конечно, без ночёвок. В обед перекусить нам чего-нибудь сделаешь, или сама принесёшь, или из ребят кого пошлёшь.

В первый же день, когда Фёдор со Степанидой выехали в поле, Катерина наготовила пирожков, начинив одни фасолью со шкварками, другие - пареной тыквою. Прежде чем идти в поле, занесла несколько штук соседу.

1 Позычить - занять.

96

- Петя, перекуси, а я снесу обед пахарям.

- Кать, Фёдор насчёт пряжи запутанной упоминал, ты не стесняйся, включай меня в работу, или мне её неси, или я к вам приду.

- Завтра, как обед сготовлю, так и займёмся пряжей.

- Приходи ко мне, - предложил Петро, следя за реакцией соседки.

- Придумал тоже, - сразу отмахнулась она, - тут, Петя, на минуту к тебе забежала, и уже сорок глаз со всех окон следят, через какое время я из вашей калитки выйду. В прихожей у нас сядем и будем разбирать пряжу на глазах у всех, тогда и думок плохих ни у кого не появится.

- Я чо, я ничо, как знаешь.

- Всё, ешь пирожки, а эти понесу нашим.

- Передавай привет.

- Передам, если не потеряю.

Как только Катерина появилась в степи, увидев её ещё издали, Степанида с радостью остановила быков.

- Гля, Григорьич, вон жена твоя к нам прямиком правит.

- Может, Стёпушка, ещё один гон пройдём? - предложил Фёдор.

- Не-не, - нервно отказалась Степанида, будто работала на чужого дядю.

Фёдору даже показалось, что напарница не стояла на месте, а пританцовывала, и потому, как скоро она направилась навстречу Катерине, подумал: "Женские дела.". Но, после того как Степанида пошепталась с его женой и обе, оставив узелок с обедом на месте встречи, метнулись быстрым шагом в сторону яра, сообразил: "Невтерпёж! До ветру подались". Спускаясь вниз, Катерина, прежде чем скрыться совсем, с головой, оглянулась на Фёдора и крикнула:

- Забери сидор! А мы щас.

Фёдору, осознавшему неловкость ситуации, стало стыдно. Как же так, напарница, припёртая нуждой - сходить в туалет, стеснялась ему об этом сказать, а он и не подумал предложить перекур или что-то навроде того. Ругая себя, забрал котомкой. Возле упряжки облегчился и сам. Прежде чем появились женщины, он успел уже спрятать мокрое пятно, нагорнув ногой на него земли. "Урожай будет богаче,

- развернули мысли философское направление, - ведь сколько лет существует земля, столько же лет попадает в неё не только такое добро, шо я оставил, но и чьи-то косточки. И теперь полёгшие в степи прахом своим целуют быкам и коням копыта, да потомкам следы".

.Вечером, уже затемно, Фёдор со Степанидой вернулись с поля. Каждый из них дома делился успехами, ужинал, шёл спать, а рано утром, несмотря на морось и туман, Петро и Катерина сообща проводили их снова на пахоту

Часам к десяти Катерина, окончив стряпать, вышла во двор. Увидев через забор вычищавшего свиное корыто Петра, позвала его:

- Пойдём, сосед, работать.

- Один секунд, соседушка, помою руки и бегу со всех ног.

Дарья Кирилловна с Иваном Яковлевичем, забрав с собой Алёшу и Полю, пошли к Краснокутским. Анна, пропустив молоко через сепаратор, мыла его детали.

Войдя в прихожую, Петро, оглядевшись, коротко перекрестился и громко поздоровался:

97

- Доброго вам здоровьечка в вашей хате.

- Привет, сосед, коль не шутишь, - Анна скривила губы в заигрывающую ухмылку, но, наткнувшись на осуждающий холодный взгляд Катерины, ретировалась - мешать не буду.

- Садись, Петя, к столу, позавтракаешь и приступим мотки разбирать.

- Да неудобно как-то, Катя. Я хоть и не ел, но одному.

- Наши рано поели. Я нонче затируху молочную сделала, будешь?

- Спасибо, буду, но одному как-то не того.

- А я тебе компанию составлю, тоже трошки похлебаю.

Катерина поставила на стол две обливные миски.

- Тогда другое дело.

Петро пригладил волосы и взялся за ложку.

Катерина, присев на краешек лавки, улыбнулась и пожелала приятного аппетита. Гость, смущенно кивнув, приступил к еде. В тишине раздавались прихлёбывающие звуки со стуком ложек. И Катерина и гость чувствовали себя скованно. Но вот с едой, как и с неловким положением, покончено. Хозяйка вынесла пряжу. И сразу завязался непринуждённый разговор.

- Кот затеялся с нитками играть, а мы и не видим, - поясняла она причину появления путаной пряжи. - Когда кинулись, а он уже накулёмил такое, что и не знаю, разберём ли. Я с Федей пыталась, он психанул, говорит, эта работа не по мне, кто допустил запутывание, тот и должон распутывать.

- У меня терпение есть, ноги вот только нету, поэтому давай мне низенький стулец и приступим.

Катерина подала гостю маленькую табуреточку. Усевшись пониже, он попытался растрясти бухту, но вскоре понял, из его затеи результата не получится.

- Я предлагаю, Катя, ты концы будешь мотать в клубки, а я подсоблять по ходу дела.

Незаметно для обоих забурлачил клубок, уволакивающий пряжу на свои бока. Смиренно поплёлся легкий, откровенный и даже задушевный разговор. Каждый из них пересказал прежнюю жизнь, чему-то радуясь, чему-то грустя и негодуя, и собеседники также радовались или сопереживали эпизодам из прежней жизни друг друга. Когда работа стопорилась, они, ощущая дыхание друг друга, сближались, их руки, касаясь и переплетаясь, распутывали нить и, когда запутанность преодолевалась, с сожалением возвращались на свои места. Но и оттуда Пётр незаметно бросал взгляды на мраморные колени Катерины.

В ту же ночь она ему приснилась. На следующий день он, улучив момент, как тайну, поведал ей тот сон. Она рассмеялась, и он вместе с нею хохотал от души. Час за часом, скрытно и медленно искушённость в мыслях захватывала всё его существо и, наконец, потребовала: сердце - на бочку! Голову - на кон!

Едва заметно, как запутанный шерсти моток, убывает время общения. И когда с распутыванием ниток было покончено, Пётр огорчился. Какой-то отрезок пути в сближении с соседкой уже пройден, и, как ему показалось, это произошло к взаимному удовольствию обоих. Тут же он поймал себя на той мысли, что пока они возились с нитками, он все дни и ночи постоянно думал о Катерине, жил счастьем её присутствия, и от этого он уже не избавится никогда. Так думал он, но Катерина сама себе

98

говорила несколько иное: "Я ему нравлюсь, это видно и по его глазам, и по его словам, и даже - по жестам. Но это для меня ничего не значит, мало ли кому могу нравиться я. Мне тоже, может быть, кое-кто, кроме мужа, по душе", - и она почему-то подумала о Ялове. Вспомнилось, как тот настырно уговаривал её идти к нему в коммуну стряпухой, как потом он, по возвращении Фёдора, вихрем ворвался в их дом, вёл себя хозяином, а не гостем; он так жадно лапал глазами её груди, что она ощущала это почти физически. "А Петя, он - хороший друг и хороший сосед, но не дальше".

Её мысли о соседе укрепил Фёдор своей любовной близостью по окончании вспашки. В три дня лан Смылковых был засеян. Но прежде чем речь зашла о посеве, Петро, смущаясь, обратился к Ивану Яковлевичу.

- С семенами у нас трудности, не выручите?

- С соседом последним сухарём положено делиться, и семенами поделимся. Федя, сколько возьмёте, потом запишешь.

По завершении работ на лане Смылковых Фёдор, выслушивая благодарности товарища, посоветовал ему:

- Петь, помнишь ты разговор вёл, шо тебе другое какое-либо дело бы освоить? Шо скажешь, если сапожником или шорником?

- Об одном подумали. Я сейчас этим и занимаюсь. Плотнику Репало сапожный столик уже заказал, кузнецу - ножи, обещал хорошие, из рессоры сделать. А шо касается быков, если кормёжку их со своих закромов обеспечишь, то бери их к себе хоть на всю зиму, делай на них любую работу, ну а по весне тогда решим.

- Я прошлый раз не досказал, шо взял в аренду два гектара казённой земли, вот теперь думаю опахать её по кругу.

- Хоть всю паши, только гляди за быками, как за своими, ну, и по урожаю отсыплешь, сколько душе не жалко.

- Друга не обижу.

- Тогда пошли. Ярмо бери моё, оно для них привычное, выи не потрут.

.Вместе с хозяином впрягли быков в ясеневое ярмо. Подвёл их к дому, там с

Иваном Яковлевичем воссоединили ярмо с дышлом, загрузили на подводу сакков- ский плуг, корма, воду, провиант и вместе с ним выехали к арендованному клину.

Прибыв на место, у края лана сняли с подводы однолемешный букарь, перепрягли в него Петровых быков. Оба, перекрестившись на восток, потянули руки к сошкам.

- Не, папань, вы идите наперёд, - и Фёдор первым взялся за сошки. Отцу ничего не оставалось, как поднять длинный налыгач и потянуть быков за собой.

- Ну, с богом, с богом, - махнул кнутом Иван Яковлевич. Упряжка тронулась и плуг, вгрызаясь в целину, пополз вперёд, оставляя след взрыхлённой, чернящей полосы. Волы, несмотря на недокорм, тянули дружно. Не успели разогреться работой, а края лана были уже опаханы со всех сторон. Остановились в раздумье на перекур.

Фёдор загорелся вспахать весь лан разом. С этой думкой он и подступил к отцу.

- Папань, раньше мечтал поскорее края обозначить, чтобы какой-либо чёрт со своим плугом в наш лан не врюхался, а теперь, поскольку Петька добро полное на быков дал, может, вспашем всю?

99

Ивана Яковлевича агитировать к работе не надо, он сам её постоянно ищет. Поэтому, услышав намерение сына, горячо поддержал.

- Верно, сынок, чо без толку плуг туда-сюда возить, вспашем весь лан, и дело с концом.

- Папань, земля с виду, вроде, захрясшая, а внизу помягче.

- Верно, сынок, сверху, как панцирем защитным схвачена, а в глуби намёк на влагу есть.

- Добрый должен быть урожай. У меня думка есть, всю нашу прибыль в дело направить.

- Это ж в какое такое дело?

- Может, папань, сразу сообща надуемся, жахнем и мельницу поставим?

Иван Яковлевич, улыбаясь в усы, с ответом не торопился.

- Урожай покажет, будут ли вообще вершки. Если, как в этом году, то и разговор затевать не стоит.

- Пока погода стоит, надо бы всё вспахать и засеять.

- Согласный. По приметам, зима будет снежная, летом-то ни одного дождя не упало. А снег для озимых это - как раз то, шо надо. А шоб у тебя никаких думок насчёт дележа не возникало, загодя говорю, работаем семейным гамузом. Когда выделишься, тогда будете сами с Катериной вершки с корешками делить.

- Ну, Петру Смылкову за быков всё равно придётся по урожаю долю выделить.

- Соседа не обидим.

- И ешо, Кондарев балакал, шо за нами долг восемь пудов.

- Да вот же, после нынешней страшной засухи зажиточных обложили дополнительным налогом, будто зажиточных засуха миновала, не ударила, как и остальных, убытками. Отвезёшь, хай подавятся голодающие вместе с ихой властью!

Периодически поглядывая на оставленную бричку, Иван Яковлевич с Фёдором гон за гоном продолжали вспашку. Вскоре руки у Фёдора, державшие вертикально жало букаря, устали до боли, а ещё через гон - стали отдавать мелкой дрожью. На пятом гоне была уже не пахота, а гулянье борозды. Руки держать ровно букарь никак не хотели. Лемех то въедался стальным жалом в целину по самую раму, что даже быки становились, то, напрягшись, они высмыкивали блестящее лезвие на вспаханный уже простор и готовы были уже бежать, и если бы не сдерживание впереди отца, то так бы и случалось.

На углу клина остановились ещё на один перекур. У бычьих костриц лемехами ходили запотевшие бока. Вместе с быками оба справили малую нужду. Иван Яковлевич, вернувшись, вышел за угол клина:

- О! У нас тут не борозда, а гуляющая, пьяная в дрыбодан, деревня. Бык, когда на ходу струей цедит, и то ровней след вилюжит.

- Не поверите, папань, будучи на фронте по работе соскучился до крайней невозможности, теперь землицы ухватил, как. - Фёдор подыскивал сравнение.

- Как Мартын до мыла добрался, - подсказал отец.

Но Фёдор продолжил:

- Правильно, как жадный Мартын. А теперь и совестно, отвык от работы, руки поручни сошек не держат.

100

- Давай попеременки, - оставил быков отец и пришёл к букарю. - Иди, правь быками, а я за плугом двину.

Медленно, под бычий сап и треск иссушённых, мёртвых трав, шаг за шагом ползёт под ногами целина. Заканчивался очередной гон. Иван Яковлевич твёрдо ведёт в борозде букарь. Фёдор тянет на налыгаче за собой быков и поглядывает в сторону села. Вдруг в той стороне появилась конная упряжка. Её первый заметил Фёдор. Он, хоть и ни разу не видел своих коней, подаренных кунаком Шайронс- ким, и представлял себе их по описаниям жены в письмах и рассказам отца, а тут вдруг они показались ему знакомыми. Но на всякий случай переспросил отца.

- Не наши ли едут на моих каурых. Хотя, они ж в отводе?! Папань, не Яшка ли вернулся?

Иван Яковлевич повернулся всем корпусом в сторону села, отыскивая взглядом подводу.

- Отсюда не бачу. Однако, Федь, добрый с тебя хозяин получится, коль своих коней чёрти откуда можешь признать.

- Ещё бы, подаренные кони мне весь последний год на Гражданской войне, снились. Хотя я их никогда не видел, а они мне снились. Ну, шо, отдохнём и сменимся, папань?

- Давай. Я тоже уже взопрел.

- Может, папань, заодно и быков пока перепряжем местами, а то один все время по твёрдой целине выхаживает, а другой - в пахотной борозде мучается?

- Толку не будет, я Петькиных быков знаю, этот, со сбитым рогом - на волю с пахоты будет выбиваться. Трогаем, мы к краю подойдем и если наши, то и они туда подъедут.

После короткого отдыха Фёдор прежде чем взяться за чапиги, ещё раз кинул взгляд туда, откуда едва доносилось тарахтение подводы, и остолбенело замер.

- Папань, гляди, я шо казав, то наши кони, и ими не баба, а мужик правит! Точно, Яшка вернулся! Всех наших сюда везёт.

Иван Яковлевич козырьком приложил руку к глазам.

- Кажись он. Яшка вернулся! - оставив быков, пахари, сияя от счастья, сошлись в ожидании.

Яков, правивший экипажем, увидев, что его узнали и ждут, не сдерживая радости, заулыбался во все зубы. Лихо, с казачьей сноровкой, с разворотом подрулил к пахарям. Взгляд Фёдора в одно мгновение прикипел к жеребцам. Только вихрем сорвавшийся с подводы Яков, вернул его на прибывших. Яков уже бросился с ним обниматься. Тиская и отрывая от земли брата, хохотал и легонько охаживал шлепками его по спине. Фёдор же отвечая взаимностью, не выпускал из вида коней. Пока Яков расцеловывался с отцом, он подошёл к жеребцам. Гладя их, обошёл со всех сторон, словно не верил собственным глазам. Наблюдая за Фёдором, прибывшие искренно улыбались. Тем временем Яков с Анной помогли сойти с подводы Дарье Кирилловне. Дети, топтавшиеся рядом с нею, вдруг по предложению Поли:

- Айда, пить подземную воду! - сыпанули к яру

- А Катерину шо ж не взяли? - испытывая неловкость за состояние здоровья жены, спросил Фёдор, глядя вслед детям.

Анна, посмеиваясь лукавыми глазами, подшкильнула деверя:

101

- Не намиловался ещё?

Фёдор, уловив зазывную мимику губ Анны, вернул взгляд на брата. Тот за годы расставания изменился, заметно постарел. В чёрных смолистых волосах редким разводьем плавали одинокие белые волосы. Нижние края висков будто кто намылил.

Всех отвлекли весёлые крики детей. Алеша с Полей, возвращаясь от ставка1, наперегонки мчались к ним так, что казалось, пятки достают до спин. Опередила Поля. Прилетев, она защебетала скворушкой, рассказывая, сколько там воды и какая она чистая, и как Алёша ногой ступил в грязь. Алёша, восстанавливая дыхание, вставлял своё. Опережая взрослых, они перекинули разговор на вернувшуюся с отгона худобу, и наперебой перечисляли Ивану Яковлевичу и Фёдору, сколько вернулось быков, коней, телят, овец. Якову оставалось только поправлять и поддакивать. Тут же дети запросились в работу, каждому хотелось принять участие во вспашке лана. Но, Иван Яковлевич охладил пыл ребят:

- Не спешите, ещё наработаетесь.

Взрослые, поговорив минут двадцать друг с другом по делам, связанным с прибытием Якова, стали решать, сделать ли выходной или продолжить вспашку. Но тут Яков, осознав причину колебаний, вдруг спохватился:

- Чё это я из вас лодырей делаю?! Никаких выходных! Ну-ка, давай, братан, пару гонов вместе сделаем!

- С удовольствием! Кто за плугом?

- Я, конечно, как полагается, по-старшинству!

- Ну, вперёд! - экипаж пахарей двинулся по целине, раскрывая степному простору запах земли.

С приближением к краю загона сыновей позвала Дарья Кирилловна, шумнув:

- Подходите, хлопцы, поможете отцу бороны снять, заодно и перекусим!

Женщины, не мешкая, расстелили парусиновый полог и принялись накрывать

обед.

- Вот и стан у нас новый, - радостно подметил Яков, вернувшийся с Фёдором к подводам, где мать со старшей снохой готовили обед.

- А как же вы хозяйство на одной Катерине оставили? - вспомнив вторую сноху, упрекнул жену Иван Яковлевич.

- Степаниду попросили, подсобить, в случае чего, - буркнула Анна.

- На любое дело соседку не позовёшь. Надо б было и ребят оставить. Ты, мать, могла б догадаться.

Серьезно за всех ответила Дарья Кирилловна:

- Управу в доме на детях не оставишь, какой с Лешки и Поли спрос? Одно сделают - другое забыли.

- Отговорки всегда у тебя в припасе.

- Бог даст, всё будет ладом.

- Барки срочно перевесим и начнем срочно боронить, - после того, как сняли бороны, делился планами Иван Яковлевич, деловито перебирая в руках удлиненные вожжи. - Оно, конечно, не по-хозяйски вдоль борозды волочьбой заниматься, но целину дважды придется разбивать.

1 Ставок - небольшой водоём со стоячей водой.

102

- Щас вдоль, а потом ещё раз вдоль? - подшкильнул отца Яков.

- А другой раз - поперек, садовая голова! Кухарки! Вы там скоро?

- Мы, считай, Яковлевич, готовы. Минута-другая и можно садиться, - извинительно отозвалась Дарья Кирилловна.

Яков, обтирая руки о полы плаща, направился к импровизированному столу.

- Э, э, голодный! - вскинул голос Иван Яковлевич, - быки на дальнейшее уже не нужны?

- Я, эт, папань, глянул, на чё мне свой желудок настраивать: на солдатскую присягу или на более вкусное?

Тем временем Фёдор раззанозил ярмо и поджидал Якова, чтобы тот вывел из него быков.

- Держи, братушка, выводим: цоп-цабе, куда полезли, веди их к задку подводы, для них там полова припасена.

Дарья Кирилловна из четверти тёмного стекла выбулькала в большую эмалированную миску, схожую с тазом, молоко. Анна скоро крошила в молоко хлеб. Дети помогали ей. Фёдор, прежде чем сесть за стол, посмотрел на свои руки. На обеих ладонях покраснениями просматривались будущие волдыри.

- Надо бы, мамань, рукавицы отыскать, иначе совсем побью, - показал он матери свои руки.

- Рукавиц с собой нету, а митенки1 исделаю, - откликнулась сразу на просьбу мать.

- Когда еду метали, то в тепле страдали, а к работе доскреблись, сразу инеем взялись, - отозвался отец, перецепивший вожжи на удлиненные.

- Возьмёмся инеем точно, - согласился с отцом Фёдор, моща телогрейку на парусиновый полог рядом с матерью.

Яков привязал быков к задку подводы и те, уткнув сразу морды в соломенную мякину, задвигали челюстями, набивая жёвку. Все сидели уже вокруг большущей миски и ждали отца. Вот и он опустился на выбранное место за импровизированным столом, но, пощупав парусину, заметил:

- Холодновато.

- Да, папань, земля стылая, через парусину достает, - жалуясь, поддержал отца Яков.

- Стелите, бабы, и полсть поверху, а то хлопцы разогретые, не успеют перекусить и соплями обзаведутся, - поднялся отец.

Пришлось подняться. Иван Яковлевич продолжал руководить:

- Фёдор, Яков, берите полсть, а вы, бабы, поднимите обед на руки.

Анна подняла таз с молоком и крошенным хлебом. Дарья Кирилловна собрала деревянные ложки и, сползая с парусины, под кряхтенье неловко встала, не разогнувшись до конца:

- Старость - не радость, Господи.

Полсть из чистой шерсти по размерам была больше парусины и ее края пришлось подгибать. Бабы вернули еду и ложки на центр, Фёдор, Яков, Анна и дети разобрали их. Лишь Дарья Кирилловна ждала Ивана Яковлевича. Тот, не торопясь,

1 Митенки - рукавицы, изготовленные из носков.

103

опустился рядом с женой, умостившись, перекрестился, лишь после этого взял свою, с облезлым лаком и зазубринами деревянную ложку, отпробовал молочной тюри. Только после отца потянулись к общей миске ложки со всех сторон. Фёдор и Яков метали тюрю, не жуя. Вскоре ложки черкали за дно. Дарья Кирилловна и Анна отложили свои ложки. Крякнул, будто этим подвел итог обеду, Иван Яковлевич, облизав, оставил ложку на походном столе.

- Младшим доедать.

Следом за отцом и Фёдором отложил ложку и Яков, он отодвинул миску с остатками молочной тюри детям.

В это время Иван Яковлевич уже подводил быков к ярму:

- Яш, прохлаждаться некогда! Пока Фёдор до ветра пошёл, иди сюда, быков запрягём да лемех почистим.

- От, батько, не даст полежать, чтоб сало завязалось. - ворчал Яков.

- Взялись за дело? - строго спросил отец Якова.

- Взялись, - согласился Яков, потягиваясь на полсти.

- На полдороге дело не бросают. Поднимай ярмо!

- Подождите, папань, быкам шеи от влаги соломой протру

- Вот так-то. Паняйте1 с Анной, мать сама уберет стол. А я начну боронить.

Иван Яковлевич отвязал лошадей, расправил вожжи и направил упряжку в

пахотную непролазь. Фёдор с ревностью проследил, как его кони, шарахаясь из стороны в сторону, смыкали постромками, лишь со временем, приноровившись, пошли ровнее. Бороны, куря пылью редкого сухостоя, подпрыгивали на сухих глыбах. Грачи, как тысяча торговок, слетались и слетались на кормёжку, чувствовали себя хозяевами и с возмущёнными криками, неохотными прыжками и короткими перелётами сторонились упряжки.

Иван Яковлевич, окончив одностороннее боронование, с облегчением ступил на полосу почти выровненного и не совсем измельченного чернозёма. "Ну, вот, теперь пойдём поперёк вспашки", - сам себе дал команду он и тронул жеребцов.

Пройдя гон, оба экипажа сошлись у стана.

- Как у вас? - спросил Иван Яковлевич, улыбаясь.

- Непривычно в борозде идти, - пожаловалась Анна, - в чувяки земли набралось.

- Шо значит, один-два раза к пахоте тебя не привлекли, и уже разучилась быками править?! Эх, мы, работники! А ты, Яков, не разучился за чапиги держаться?

- Иван Яковлевич ставил жеребцов на кормёжку.

- Я нет, а Федька - да. Вилюжит.

- Шо правда, то правда. Работать хочу, а руки поотвыкли основательно. Глыбь держу, а наклон - не всегда получается. Как подустану, и пошли бычиные вилюги. И опыт же до службы, вроде, не плохой был.

- У нас-то сакковский плуг, устойчивый, а будь аксайский - ещё бысрее бы подбился. А опыт, коль был, то возвернётся. Пойду, погляжу, где можно сеялку спустить.

Иван Яковлевич направился осматривать съезд с большака.

1 Паняйте - трогайте.

104

Вернувшись к сыновьям, доложил:

- Съезд нашёл.

- Кто за ними поедет? - спросил Яков.

- Я с кем-либо из вас, одному их не прицепить. Как сеять-то думаете, хозяева? Вдоль, по направлению к балке или, наоборот, поперёк?

- Как будто это имеет какую-либо разницу, - ни с того ни с сего вспылил Яков.

- Вечно вы, папаня, шарады выдумываете.

- А я разницу вижу, Яш, - возразил Фёдор, - по мне надо поперёк, шоб влага задерживалась. Вдоль если сеять, то вода по канавкам прямым ходом покатится к яру, а поперёк - мы ей этим дорожку-то и перегородим, создадим, так сказать, каскадные ступеньки. Я это ещё в горной Грузии подсмотрел.

- Во-во, хороший дождь и всё вместе с пшеницей понесёт в тот же яр.

- Большая вода всё может смыть, хоть как мы посеем, но для малых дождей - мысль Фёдора правильная. - Раскрыл секрет своего вопроса Иван Яковлевич, сразу же ставя новые задачи: - Кончим боронить, срочно поедете за сеялками, а я уж тут, на месте их налажу. А пока, за работу, за работу, время не ждёт, - он поднял голову на выцветшее, стылое небо и выдал прогноз погоды. - Птицы, похоже, перелёт окончили, не сегодня, завтра пометёт, надо торопиться.

Более часа мужчины пахали и боронили без остановок и перекуров. У коней заблестели подгрудки, в промежностях задних ног взбилась пена. Бока быков, отливая сырой бархатистостью, ходили, как меха, ходуном. Дети, тем временем, готовя костёр, оберемками натащили из яра гору курая, а женщины с округи насобирали большую кучу сухих коровьих лепешек. Теперь сообща колдовали над костром. Но разжечь его не получалось. Дарья Кирилловна, испортив ещё две спички, приостановила затею.

- Наши выйдут на этот край, сами запалят, бо все серники попортим, и толку не будет, а пока пошли еще кизяков поищем, а вы, ребята, овечьих, овечьих, старайтесь насобирать, те больше жару дают.

Бычья упряжка выползла с низины к стану. У Фёдора и Якова рабочий зуд. Но их на самом верху опередил боронивший Иван Яковлевич и, не сбавляя темпа, ушёл на новый круг. За ним последовали сыновья. Увлечённая сбором топлива, Дарья Кирилловна увидела это запоздало. Всплеснув руками, ругнулась вслед:

- Вот оглашенные, кто ж нам огонь распалит, и на минутку не остановились, себя загонят и худобу загонят.

Пройти ещё один гон без остановки Дарья Кирилловна решила уже им не давать. Выйдя прямо к пахоте, она встретила мужа упреками:

- Отец, ну, шо ты выдумал? Без зупинки, без остановки всё бегите, бегите. Будто завтра конец света.

- Не конец света, но и не прохлаждаться приехали сюда.

- Так вы ж вылупили глаза и прёте, прёте! Себя не жалеете, так к худобе хоть сочувствие поимейте.

- Поимеем. Ещё гон пройдём, тогда передохнём.

- Ну, упрямый! Быка такого упрямого не найдешь! Знай, на другом круге под бороны с Анной ляжем, а мучить ни себя, ни быков не дадим.

Иван Яковлевич, особо не слушая, дернул вожжи и, пыля лёгким куревом по

105

падавшегося под зубья борон сушняка, удалился по склону. С правой стороны, ширя за собой вспаханную полосу, к краю подходила бычья упряжка с сыновьями. Встречать её вышли Дарья Кирилловна с Анной.

- Эй, вы, работники! - строго начала Дарья Кирилловна. - Становитесь на роздых! Будя и над собой и над худобой измываться.

- Эт, братка, маманьке папаньку не удалось приструнить, так она для нас с тобой свою борону приготовила.

- Яш, - вступила Анна, - останавливайтесь, останавливайтесь, хоть с полчаса отдохните!

- Я б с радостью и дорогой душой, да Федька не велит, он у меня за главного, видишь, как он в мамкиных носках за чапиги держится, - пытался отшутиться Яков, продолжая тянуть за собой быков.

- Не вали на меня, - отозвался Фёдор. - И я б с тобой упал бы щас на полсть, примкнул бы веки, часа по два на каждом глазу, да боюсь от батьки кнута получить.

И так экипаж пахарей под шутки-прибаутки, невзирая на строгое требование женщин сделать в работе перерыв, не останавливаясь, ушёл на новый гон. С очередным упругом с хрустом поплыла мёртвая степь под плугарями. Гон за гоном, борозда за бороздой череслом и лемехом отслаивается от заклеклой почвенной плиты пласт чернозема, выворачивая его вверх травными корневищами. Дарья Кирилловна постояла-постояла у края лана и махнула рукой:

- Ни чё тут скажешь, строгалевская порода! Другие мужья своих баб пьянками, гулянками донимают, а мой меня всю жизнь работой мучает. Сколько я глины перемесила, сколько саманов попеределала?! Счету нету! Когда сами, своим трудом базы поставили, животины во дворе в достатке стало, пшеницы попродали и копейка хорошая появилась, думала, больше не будем сами так надрываться, наймём людей и хай те дом ставят. Да куда там. И людей наняли и сами там, на стройке, спины не разгибали. И у самого хрип с пупом трещит и меня туда же суёт! Господи, когда уже он наработается, шоб сел, об чём-нибудь кроме работы поговорил. Не бывает! Только от него и слышу: "Это надо срочно исделать и это надо срочно исделать". Иной раз мне, грешнице, кажется, шо он и на том свете себе занятие придумает

- Вон, подходит отец к этому краю, перестревайте, мам, - напомнила присевшая на полсть Анна.

Дарью Кирилловну будто кто обдал кипятком. Не по годам шустро, чуть ли не бегом, она понеслась к борозде:

- Отец, какого чёрта! Или ты моей смерти хочешь?

- Чё тебе, старая, надо? - глава семейства прикинулся непонимающим.

- Чё надо?! Вон пламя не занимается в костре, иди исделай!

Иван Яковлевич вывел из пахоты коней под уздцы, разнуздал и из мешка сыпнул на дно ящика подводы двумя кучками по мере овса. Кони с жадностью захрум- тели зерном. Иван Яковлевич снял с сиденья попоны и прикрыл их спины. Сразу же занялся боронами, приподнимая, стал осматривать зубья:

- Ах, ёшь-ты-камарёш-ты, один всё-таки согнулся, - ругнулся Иван Яковлевич и незамедлительно приступил к ремонту

- Костёр нам, отец, исделаешь?

106

- Хлопцы этим делом займутся, а мне надо срочно зуб на бороне поменять.

Анна, услышав от тестя слово "срочно", улыбнулась и покачала головой, мол,

такого горбатого и могила не всякая исправит.

III

Всё же Иван Яковлевич просьбу Дарьи Кирилловны выполнил. Не дождавшись сыновей, он переложил костёр по-своему и без труда его зажёг. Отходя от него, наказывал:

- Не спешите подкладывать. Когда костёр наберёт силу, чайку сварганьте, а нам - боронить, срочно.

И, не дав коням покончить с овсом, повёл их в пахоту. Женщины занялись стряпнёй. Выставив котелок на угли с заветренной стороны костра, наполнили его водой из баклаги. Ребята толкутся тут же, у костра. Каждый из них старается "покормить" топливом огонь. Тот, сникая пламенем, задыхается, кужелит дымом. Разгневанная Дарья Кирилловна гонит Полю и Алёшу от костра.

- Затушите, окаянные! Сбегали б до воды. Отходите отседа!

Ребята, косясь на Дарью Кирилловну, с неудовольствием отодвинулись от костра. Поля мгновенно нашлась.

- Давай наперегонки ещё раз к ставку?

- Давай!

- Три - четыре, марш! - скомандовала Поля и первой рванула во всю прыть к яру, только пятки замелькали. Болтающиеся косички развеваются на ветру от бега. Алёша заметно приотстал.

Дарья Кирилловна с облегчением посмотрела вслед.

- Так-то оно лучше, - итогом сама себе буркнула она.

Минут через сорок вода в котелке вскипела. Дарья Кирилловна настрогала от прессованной плитки чайного крошева, вылила остатки молока из четверти. Когда чай вскипел снова, заправила его бараньим жиром и солью. Дали время булькающей влаге ещё помлеть на костре. Приближающихся пахарей встретили приготовленными для них большими кружками напитка. Отец с сыновьями сошлись к стану одновременно. Мужчины приняли угощение, не выходя их борозды. Пили с восхищением и покрякиваньем:

- Ух, хорош чаёчек! - расхваливал Иван Яковлевич, отдуваясь.

- Калмыцкий! - улыбалась Дарья Кирилловна.

Анна топталась возле Якова, следила, как тот, фыркая, пьёт. Его лицо заблестело испариной. Сняв нижний платок, Анна заботливо вытерла мужу лицо. Искоса кинула взгляд на Фёдора и, задумав своё, стала собирать пустые кружки. Приняв их от мужа и свёкра, загадочно улыбаясь, подошла к Фёдору, протянула к его вискам руку с платком.

- Дай, поухаживаю, родня! - бережно, словно трепеща чувствами, промокала она пот.

- Не боишься, шо Катька прознает и драться кинется? - пошутил Фёдор, искоса поглядывая на брата, как тот отреагирует. Но у того в небритых устах расплывалась улыбка.

107

- Я первый ей передам про ваши ухаживания, - скалился Яков.

- А я с Катьки ещё магарыч за это потребую, - парировала Анна.

Под общие улыбки и под собственные разные мысли разошлись: мужчины продолжили пахать и боронить, а женщины вернулись к костру, чтобы приступить к готовке ужина.

Фитиль дня, укручиваясь, потихоньку гасил свет. Пшенная каша с кусочками сала была давно готова и теперь, пухтя в котле, стоявшем сбоку, на сникших углях костра, дразнилась аппетитным запахом. Женщины с нетерпением поглядывали на силуэты елозивших по полю фигурок.

- Мам, идите, выгоняйте ударников с поля, хватит им там корпеть, - попросила свекровь Анна.

- Пока до угла не дойдут, звать их бесполезно, давай хлеб порежем.

В вечереющем поле густела мгла. Заговорившись, женщины вдруг с удивлением обнаружили, что пахарей они просмотрели, и те, не задерживаясь у стана, попёрли на новый гон.

- Да шо они, осатанели! - подхватилась Дарья Кирилловна. - Эй, работники, вы часом не перепутали, иде у вас стан? - кричит она вослед удаляющимся силуэтам. - Ну, шо за люди, отец в работе скаженный и сыновья в ево пошли. Ну-ка, Лёша, Поля, идите и не давайте им больше работать.

Добиваясь своего, она, словно настырный командир, бросает в бой последние резервы - Алёшу и Полю. Дети убежали, а она вернулась к костру. В центр его, на потускневшие угли подбросила ещё топки. Темень всё плотнее и плотнее копилась вокруг красневшего глаза костра. Первым появился Иван Яковлевич. На слова упрёка жены отреагировал резко:

- Вместо жужжания лучше б торбы для коней приготовила.

- Долго их готовить? - попыталась возражать Дарья Кирилловна.

- Не долго, а должны быть готовы! А с ночлегом разобралась? - и, видя, что жена умолкла, продолжил выговаривать: - Конечно ж, нет! - но, сбавив пыл, уже потише и по-деловому он стал отдавать распоряжения. - Мы с малыми ляжем на подводе, а молодежь у огня пущай спить, - сняв хомуты, он накинул попоны на разгоряченных лошадей. Подошёл к костру. - Ну, шо вы такого вкусного сготовили, дух аж до края поля достаёт?

- Пшёнку, отец, такую, как ты любишь.

- Ну, добре. Иде наши хлопцы запропастились?

Он пошёл к пахоте. Справа надвигалась упряжка быков, ведомая Яковом. Там и ребята.

- Будя, будя, бо вы навилюжите по сумеркам, шо и по свету не исправить. Федь, ты подход к кринице запомнил, худобу надоть поить.

- Обязательно, - отозвался от букаря Фёдор, - снизу подведём, попоим.

- Только вперёд коней поите, их развернуть можно так, чтоб воду не взбаламутили.

Выпрягли быков, Фёдор отвязал коней, спросил отца:

- Попоны, папань, не потеряем?

- Ты предлагаешь, шоб я, как цыган, чертей тебе наперёд всыпал? Шагом проведёшь под уздцы, на месте останутся.

108

Фёдор с Яковом увели быков и коней на водопой. Иван Яковлевич чистил лемех букаря. А дети снова уже у костра. Жмутся к нему на корточках, восхищенно, словно завороженные, смотрят на пламя. Быстро подступает раннезимний мрак.

Через минут двадцать братья пригнали коней и быков с водопоя. Женщины, подбросив в костёр ржавого прутья, розда'ли ложки и хлеб. Пламя костра осветило стол. К ужину приступили молча. Глухо застучали деревянные ложки о котёл. Иван Яковлевич ел в прихлеб, со звуком. Яков от удовольствия покрякивал. Женщины в еде не спешили, взяв по ложке каши, в рот отправляли долями, давая насытиться мужчинам. Разгоревшийся аппетит надолго воцарил молчание - только постукивали столовые деревенские приборы. Вдруг с высоты донеслось печальное "кур- лы-курлы". Фёдору щипнуло душу. Прекратив на минуту жевать, проводил слухом удаляющийся зов. "Это лето уплывает в Лету, другое будет через год", - вслед подумал он. Словно оплакивая его, с неба упало несколько капель.

- О, мне на нос капля дождя тяжёлая упала! - вытирая краем юбки лицо, веселым голосом вывела Анна Фёдора из раздумного оцепенения.

Только после слов Анны Фёдор продолжил ужин. Заигрались дети. Алёша своей ложкой придерживал наполненную ложку Поли.

- Отстань, я ещё не наелась.

- Лёшка, ну-к, перестань, - вмешался отец.

Ложки стали почиркивать о дно котелка. Иван Яковлевич, хлебнув последний раз, отложил ложку, и включился в разговор:

- То каша пахла, а теперь пахота духом своим достаёт.

- Дух мёртвой истории, - подсказал Фёдор.

- Ты у нас самый грамотный, четыре класса церковноприходской школы кончил, Яшка - два, а я - ни одного.

- Но деньги ж считать умеете?

- То деньги, деньги и слепые умеют считать.

Мужчины, насытившись, поднялись. Яков сыто икнул. Фёдор, облизывая ложку, спросил шутя:

- Набил кишку? Не порвётся?

- Щас завалимся, пускай салом завязывается.

Наконец оставив мысли о работе, они так никчемно переговаривались, пока женщины убрали посуду и стелили постели. Фёдор ушёл к коням, перевязав их, надел торбы с овсом. Потом подошёл к отцу, готовившему концентрат для быков.

- Папань, - тихо заговорил он, - мож, мне где-нибудь в другом месте переспать? Яшка ж только вернулся, должно быть, соскучился по Анне.

- Мать казала, - также полушёпотом ответил он, - они дома поспали вместе. Ложись с ними, со стороны Яшки. А мы с матерью на подводе покимарим.

Управившись, Иван Яковлевич, повысив голос, скомандовал:

- Корм худобе дали, теперь до ветру: ребята - направо, девчата - налево, за подводу, и всем спать.

Фёдор нарочно долго возился у быков, чтобы Яков с Анной улеглись. Вернувшись, услышал начинавшийся в полутонах храп брата. Лёг рядом с ним на спину. Анна зашептала:

- Кужух там тебе для укрывания оставили. Нашёл?

109

- Ага, - так же шёпотом, ответил он, кутаясь с носом в овчину.

В стылом, выцветшем небе кужелили звезды. Месяца видно не было. На весь организм накатилась усталость. Согреваясь, Фёдор провалился в глубокий сон.

Проснувшись под утро, Фёдор из тулупа выглянул в темноту. На востоке, где-то у самой земли, надорвался краешек темени. В порыв, словно слабенькой струйкой крови, засочился рудный свет. Перевел взгляд на усыпанное росным перламутром пространство в округе. Степь зябко куталась сгустевшим туманом. Сквозь сумрачную пелену в полудреме стойким запахом дышала пахота. И над ней тайком, бесшумно, как в тапках, кралось дыхание ветерка. Костерок, поддерживаемый им, чадя, еле тлел. Фёдор снова закрыл глаза и, продолжая бередить дремотной недосказанностью сна, ждал его продолжения. Потом отчетливо услышал - поднялись родители, как они шептались на тему, где справлять большую нужду, слышал их отдаляющиеся шаги и вздох просыпающейся Анны, её шептания с мужем насчёт той же проблемы, но в это время задрались между собой кони. Яков подскочил и побежал к коням, разнимать. Фёдор открыл глаза и увидел, как на востоке занималось розовое зарево, будто там что-то горело, и ветер раздувал пожарище. Его отблеск окрашивал красками огня посветлевший свод неба и доставал розовыми языками окаёмы облаков. Он и Анна остались лежать одни. Фёдор повернул голову в её сторону. Она лежала на спине и тоже смотрела на него. Её глаза и губы, дразнясь, смеялись. Фёдор и Анна смотрели друг на друга желанно и неотрывно, какие только мысли не посетили их в эти мгновения.

Яков тем временем распутывал у коней привязи, слышны были торопливые шаги Ивана Яковлевича, тоже слышавшего драку каурых. Фёдор и Анна продолжали лежать и смотреть друг на друга. Её губы, приоткрываясь, звали и обещали. Проходя мимо, Иван Яковлевич с удивлением взглянул на парочку. Словно наткнувшись на кочку, остановился, ещё раз посмотрел на них, но уже осуждающе, сдвинув брови к переносице. Фёдора будто ударило током. Он вскочил и начал делать разминочную зарядку. Поднялась и Анна, направившись сразу к мужу. Наскоро позавтракали хлебом с салом. После завтрака женщины принялись за восстановление огня. Мужчины приступили к пахоте. Но весь день Фёдор избегал встречи со взглядами брата. И даже когда закончили пахать лан и Яков, окрылённый счастьем успеха, возбужденный и радостный, подбежал и обнял его, Фёдор, хоть и улыбался, но взглянуть тому в глаза не посмел.

IV

Иван Яковлевич с Яковом собирались ехать домой за сеялкой. Подсобрав объедья в возок, он скомандовал:

- Дети, быстро в бричку! Едем, срочно!

- А мы назад приедем? - не торопилась выполнять указание Поля.

- Там видно будет, - дипломатично, не вступая в словесную перепалку, ответил Иван Яковлевич.

Он подождал, пока все усядутся, поднялся на козлы сам и, разобрав вожжи, тронул лошадей.

Фёдор на быках доканчивал продольное боронование. Особенно тщательно,

110

двумя гонами прошёлся боронами по одному и тому же месту на окраинцах лана, где земля уже подсохла и плохо рыхлилась. Дарья Кирилловна с Анной занимались стряпней. Анна после отъезда мужа ощутила внутреннюю свободу, время от времени бросала взгляды на Фёдора, поднимавшего в ответ руку, мол, не бойтесь, я - тут. Раздумывая над ситуацией, при которой он оказался лежащим рядом с женой брата, никак не мог понять, почему тогда она улыбалась ему глазами? Что говорил её зазывный, дразнящийся взгляд? То ли Анна смеялась над ним, мол, рядом с тобой, а со мной ничего сделать не можешь, то ли намекала на возможность греха в будущем? "И всё-таки, зачем ей надо было улыбаться? - рассуждал Фёдор.

- Сказала бы просто: "Доброе утро!" и никаких вопросов и думок. А её бл...ский взгляд и губы говорили не намёком. И чё бабам надо? Пускай мы, мужики, на всякое содержимое в юбке засматриваемся, особенно если оно ещё и юбку распирает, нас за это и прозывают кобелями, а бабам-то чё надо-ть?". Фёдор ещё немного мысленно колымским слогом покостерил женский пол, а потом примирительно решил: "Должно быть, они такие же, как и мы. Нам свеженького хочется, и они туда же. Эх! Анна-Анна, не доводи до греха!"

К моменту завершения боронования прибыл "десант" из дома, опять отец с Яковом привезли детей. Лёша и Поля сразу бросились к костру:

- Ух, ты, костерище какой!

- Бабушка, бабуля, картошка есть? - придумал занятие Алёша.

- Есть, голубки, есть. Ань, достань там, в чувале.

Ребята были поглощены только костром, мешая своей возней готовить еду.

После короткого обеда "солдатской присягой", заправив тринадцатирядную сеялку житом, пустили её поперёк пахоты. Работа ладилась. У взрослых сияли глаза. Однако Полю и Лешу сев не привлекал, они по-прежнему были увлечены костром. Иван Яковлевич, бросавший несколько раз в их сторону взгляд, остановил быков, крякнув, позвал:

- Э, лоботрясы, хватит баклуши бить! За работу!

- Хай бы поигрались с огнём, дома-ть у них этого нету, - вступилась было за них бабушка, но дед оставался верен своей упрямой натуре.

- Будем потакать, шалопаями вырастут. Лёша, бери быков за налыгач и тяни за собой, да следи за отбойным рядком, шоб огрехов не наделать! А ты, Поля, учись в сеялку зерно засыпать и разгортать его равномерно по всему ящику.

Экипаж тронулся, и Иван Яковлевич, находясь на сеялке рядом с Полей, показывал ей, как просыпается в рукава к дискам зерно, как прочищать их. Через пять гонов дети подбились и запросились снова к костру. Иван Яковлевич ушёл с внуками. Фёдор и Яков сменили их. Поплыла сеялка из конца в конец. Гон за гоном засевалась широкая полоса.

- Сеять быстрее, чем пахать, - оглянулся Фёдор на брата, управлявшегося с сеялкой.

- Надо-ть думать! Сеялкой раз прошёл, а плугом - десять раз надо, не меньше!

От стана полыхнул скандал, за что-то Иван Яковлевич громко ругал детей. Те вскоре примчались кататься на сеялке. Подул северо-восточный ветерок. Крепчая с каждой минутой, он набирал силу. Рядом со вспаханным полем покатило шары

111

курая - перекати-поле. Те, словно мячи, порывами ветра срывало с места, подбрасывало и гнало на юго-запад, к балке. Слезящимися от ветра глазами Фёдор следил за их маршрутом.

- Видно, перекати-поле лучшей доли ищет. Запоминайте, вон куда надо за топкой ехать, - заметил он вслух.

- У нас на зиму кизяков хватит. - Отозвался Яков. - Это тем, у кого скотины мало, стало быть и навоза мало, остаётся только кураём да соломой топить.

- У Слюпиных и соломы нету, они её у соседей воруют, - вставила Поля.

- А ты откуда знаешь? - Фёдор с удивлением посмотрел на сестру

- Ихний Колька на днях рассказывал.

- Эх, бедность, бедность! - посочувствовал Фёдор. - Но в той семье бедность от лени прижилась, - осуждающе сыпанул он правдивые слова.

- Никакой топкой гребовать не следует, лишь бы тепло давала. Телогрейка и то выручает, - отозвался Яков.

- Согласный, - передёрнул плечами Фёдор. - Шо-то похолодало, напротив стана останови, схожу за телогрейкой.

Когда сеялка поравнялась со станом, Яков скомандовал быкам:

- Тпрр! Стойте, Петровы скороходы! И мне тоже, Федь, теплушку захвати, а то спину пронимает.

Дети первыми сыпанули к стану. Взрослые там уже укутались в зимнюю одежду.

Утеплившись и поменявшись местами, братья продолжили сев. Холодный ветер усилился. Его порывы словно пилили струны мёртвых трав. Прорываясь через сатиновые брюки, астраханец обжигал холодом ноги до костей. Мокрые тучи, обвиснув, разрывались с моросью в клочья ветром. Сеяльщики, продолжив работу, подставляли под его порывы разные стороны корпуса. Фёдор то шёл передом, то, пятясь, тянул быков за налыгач. Яков, стоя на грядушке сеялки, крутился, словно извивался от нестерпимого огня. Вскоре начал срываться снег.

Иван Яковлевич, подняв каракулевый воротник полушубка, подтвердил этот факт вслух:

- Ну, вот, и белые мухи полетели.

Глянув на посиневших от холода детей и женщин, принял решение отправить их конной подводой домой. Но Дарья Кирилловна стала настаивать на том, чтобы свернуть всю работу и всем вернуться домой сразу. Анна её поддержала:

- Не досеем, что с того? Остальное - весной посеем.

- Езжайте, мы сами разберёмся, когда работу прекращать!

- И всё ж, отец, мож, все разом домой отправились бы?

- Шо ты мне зубы заговариваешь, пока судим, да рядим, дети тем временем околеют от холода! Трогайте, щас же, срочно! - Иван Яковлевич остался верен себе: сказано - сделано. Загрузивши в возок постельное имущество и утварь походной кухни, женщины с детьми, тронулись в направлении села. Проводив взглядом удаляющуюся повозку, Иван Яковлевич сам себе вслух добавил: "Если б вас слухал, давно бы меня куры загребли. Тут-то осталось - всего ничего.".

Однако лишь к концу дня удалось окончить сев. Вернулись к стану, где кособоким сугробом уже подпёрло подводу. Костёр уже не подавал признаков жизни.

112

Загрузившись в полутьме, пахари за быками сделали первые шаги усталого пути домой. В дороге стали свидетелями того, как зима на рамки лесных полос натягивала холсты снегов. На каждом из них бычья упряжка с прицепленной сеялкой ложила первый мазок рисунка.

Строгали, чтобы не замёрзнуть и не простыть, почти всю дорогу шли пешком. Несмотря на огромную нечеловеческую усталость и что уже еле волочили ноги, они, держась за борта повозки, предвкушали тепло родного дома и много шутили.

...И только к полуночи хлеборобы втащились во двор. Груженную плугом и боронами подводу с прицепленной к ней сеялкой протянули к летней кухне. Встречать их вышли переволновавшиеся члены семьи. Даже дети, наполнив двор звонким щебетанием, сразу стали обтирать с бычьих боков налипший снег. Катерина прижалась к холодной щеке мужа.

- Ты так вкусно свежестью пропах.

- Ага, это оттого, шо сам звеню, как льдинка. Как ты? - спросил её Фёдор, знавший от домашних, что чувствовала она себя эти дни неважно.

- Побегала одна в хозяйстве, аж дурно было. Два раза дома чуть сознание не теряла. - Она притянула руку Фёдора к своему животу. - Бьётся! Ни как, драчун будет!

- Когда?

- Должно быть, скоро, - поняв намек мужа на роды, ответила она радостно.

Согретый душевным теплом, Фёдор, смахнув с волос её одаренный при обнимании клок снега, легонько подтолкнул жену к двери:

- Ну, иди, иди, а то застудишься, - хотя у самого всё, что есть ниже поясницы, потеряло чувствительность. В пушистом свете от дверей обильно кружились, падая, снежинки.

V

После полночи зима хлестнула со свистом, воем, взбесившись, начала смыкать двери и ставни, хохотала и всхлипывала в трубу. Но к утру метель внезапно оступилась, позёмка тихо улеглась, взбудоражив своей первозданной слепящей чистотой рассвет неземной красоты. На стеклах окон - мираж льдистой листвы и причудливых узоров. Под фатою снегов - вся округа.

Фёдор первым вышел во двор, и, словно в продолжение сна, оторопело осматривался. За ночь обильный снегопад обрядил всё подворье безгрешной белизной, скрыл колдобины на дороге у тыльных ворот. Холодные лучи, растворенные молоком рассвета, оттеняли бахрому инея сказочно и мило. Им расшита каждая веточка, каждый выступ на хатах и заборах. Под ногами еле похрустывает снег, прихваченный морозцем. Фёдор с удовольствием начинает утреннюю управку за худобой. Первым делом почистил Петровых быков, насыпал полмешка дерти и, оставшееся в оклунке вскинув на спину, понёс другу. Открыв его калитку, крикнул:

- Петь! Ты дома?

- А где ж мне с моей культей мотаться?

- А кто тебя знает?! Может, на край села к солдатке какой шуганул? - пожав руку, указал на оклунок:

113

- Принимай дерть.

- Это заместо быков?

- Не переживай, быки твои целые, я их почистил, сейчас поедят и приведу.

Фёдор занёс мешок в кладовую и поставил туда, куда указал хозяин. С радостью

доложил о полной обработке арендованного клина. Через час привёл быков.

- По урожаю рассчитаемся за их работу. Побежал, Петя, управку кончать, а потом мне ещё инвентарь в порядок приводить.

- По свободе забегай!

- Обязательно.

Доуправившись, Фёдор вернулся в дом. Там, в кухне, на топчане, застал лежащим, с голой спиной, отца. Ивана Яковлевича всё же просквозило и теперь Дарья Кирилловна, натерев редьки, занималась его лечением.

- Уже управился? - спросил он.

- Соседских быков почистил и хозяевам отвёл.

- Претензий нет?

- Никаких. Наоборот, намекает на супрягу1.

- Какой с него теперь работник?! - вступила в разговор Дарья Кирилловна, накладывая компресс.

- Вот по этой причине и надо б как-то помогать по-соседски, - горой за товарища встал Фёдор.

- Помаракуем. Будь у нас мельница - лучшего мельника, чем Петро, не сыскать. Ты, вот шо, отвези и сдай дополнительный налог, те восемь, чи сколько там, пудов пшеницы, а то неровён час, скоро с полномочным по дворам ходить станут. А нам этого не надо. Ещё найдут наш потайной закром, беды не оберёмся.

Дарья Кирилловна, продолжавшая хлопотать возле мужа, услышав новость, оторвалась от занятия.

- Посдавали ж все налоги, какое ещё обложение?

- На зажиточные семьи накинули ещё дополнительный налог на пшеницу по случаю повсеместной засухи.

- А нам та сушь урожай принесла? Хорошо, хоть на корма успел батька выкосить.

- Помолчи, старуха. Все эти разговоры в пользу бедных. Наши жалобы никто не услышит. Отвезли и забыли. А то будут таскать, пока всё до последнего грамма не свезёшь.

- А я б не дала ни грамма.

- Замолчь, я сказал! Занимайся плитой.

Дарья Кирилловна обижено вернулась в стряпчий угол. Стала готовить завтрак. Вскоре ей в помощь присоединилась Катерина. Она опять с утра чувствовала себя неважно. Лёша с Полей собирались в школу. Яков с утра ушёл в кузню, отковать ломы. Анна, подоив двух коров, прошла мимо, окатив его таинственной улыбкой губ и глаз. Минута за минутой, по капле огневой день прибавляет света. Через окно видно, как с придавленных инеем ветвей, шурша, осыпается пушистый мех снегов чистейшей синевы - после и наступать будет боязно.

1 Супряга - совместная работа.

114

После завтрака Фёдор ушёл в воловню поправить ясли. Ещё не окончил там дело, как прибежал Лёша:

- Дядь Федь, деда зовёт.

С неудовольствием прервав работу, направился в дом. На крыльце наскоро обмёл просяным веником с сапог снег, попёр в комнату:

- Ну, чё, папань, случилось, шо вы меня каждую минуту отрываете от хозяйственных занятий?

- Я хотел тебе напомнить, пора ставить наших быков на откорм.

- А я чо делал, не то ли?!

- Ячмёнку режешь?

- А то как же!

- Из мякинника полову добавляешь?

- Само собой.

- Концентратами ее пересыпаешь?

- Обязательно!

- Сколько дерти сыплешь?

- Как всегда, по мере на носилки ячмёнки.

- Ну, вот, так я и знал. Недокармливаешь! По одной с четвертью уже надо! Весной на чём пахать собираешься? На себе?

- Хорошо, буду добавлять в мешку по мере с четвертью концентрата.

- И не забывай теплой водичкой сбрызгивать.

- Я никогда так не делал.

- Это ты не делал. А добрые хозяева в холода обязательно так делают. Корм тёплый раз, да и сухой корм, он только коню нужен, а быкам лучше влажноватый.

- Всё сделаю, как надо. Вы лечитесь, не переживайте и меня не смыкайте.

- Ладно. Переломился оттого, шо отец на минуту вызвал, - ворчал он. Фёдор уже закрывал дверь, как услышал вдогонку, - На курятнике дверку утеплите.

Выйдя во двор, Фёдор столкнулся с женой. Та выглядела болезненной и бледной.

- Нездоровится тебе?

- Должно быть, скоро, - намекнула она на роды.

.Но, несмотря на предчувствия Катерины на скорые роды, мальчонка появился на свет только после Рождества. Роды принимали Дарья Кирилловна и Анна. Бабка Перетрушиха, к которой побежал Фёдор, причапала, придерживаемая им, к тому моменту, когда Анна уже перевязала пуповину и теперь, натирая чистой тряпкой кухонный нож, готовилась её перерезать. Глянув на вошедших, Анна, опережая Дарью Кирилловну, пересиливая крик новорождённого, торопливо обрадовала Фёдора:

- Пляши! Сын у тебя!

Фёдор, переполняемый радостью, от восторга взмахнул по-птичьи руками, подпрыгнул на месте, словно танцующий журавль, облапил старуху, приподнял её и закружил вокруг себя. Опешившая Перетрушиха хватала ртом воздух и долго не могла произнести ни слова, только ахала.

- Ах, ты! Ух, ты! Станови на землю, охальник!

Но Фёдор не слушал старуху и не отпускал её.

115

- Ах, ты, Боже мой, я ж развалю-ю-юсь! - заверещала Перетрушиха.

Только после визга Фёдор поставил знахарку на пол. Та, через приступы беззубого смеха, восхищалась.

- Молодую никто на руках так не кружил! Ух, ты, живчиковый да пламянный, жинку будешь после кружить.

Придя в себя и раздевшись, прокомментировала случившееся:

- Ишь, как добавочным-то пяти десятинам земли обрадовался! Словно смерч меня от земли оторвал да закрутил, по сию минуту земли под собою не чую, - но, переведя взгляд на занятия Анны, тему разговора сразу сменила. Обращаясь к Анне, скомандовала: - А ты десять раз не примеряйся. Отрезай, отрезай! А место я уж сама разложу и проверю.

Анна, держа в одной руке пуповину, в другой - нож, зажмурив глаза, ладилась её резать. Губы её указывали на твердокаменную решительность. Одним махом, будто разделывала курицу, отсекла канал питания плода. Дальше вступила в свою роль повитуха. Команды сыпались налево и направо. Через пять минут процедура принятия ребёнка была окончена. Обтёртого и укутанного малыша подложили Катерине под левую грудь. Его губёнки долго елозили по соску, пока не прилипли сладкой хваткой.

На другой день Фёдор привёл фельдшера Яськина.

- Погляди, так ли повитуха своё дело сделала?

Развернули дитя, фельдшер осмотрел пуповину, для верности смазал её своим медицинским раствором и спросил:

- Перетрушиха принимала?

- Она.

- Она и меня в своё время принимала. Это дело лучше всех докторов знает. Образования нет, а вот мастер своего дела, тут уж ни дать ни взять.

- Она Господом Богом наученная, - подала голос Катерина.

- Может, и так, никто этого из нас, смертных, не знает, - пожал плечами Ясь- кин и ушёл.

.Крупного бутуза назвали Толиком. С выбором крёстных вопросов не возникало. Сразу после возвращения Фёдора с Гражданской Яков заранее набивался им в крестные. С рождением Толика он частенько засматривался в люльку, отыскивая сходство с собой, так как смутно помнил тот пьяный случай. Выскочило у него тогда семя или нет - даже сам себе он ответить не мог. Кумой стать пригласили Степаниду. Совместная её работа на пахоте с Фёдором сблизила их семьи ещё больше. Но "зубок" и крестины пришлось отложить на год. Однако право на дополнительные пять десятин земли Фёдор поспешил заявить в сельсовете уже на следующий день.

VI

После рождения сына прошли две недели. Катерина уже оправилась от родов и выполняла всякую работу внутри дома. Боясь застудиться, на баз без нужды не выходила. Утреннюю управку с удовольствием брал на себя Фёдор. Зима стояла снежная и морозная.

116

Почистив от снега с утра дорожки и покормив живность, Фёдор зашёл на минутку в дом. Прислонив к тёплой печной грубе ладони, он отвлёк жену от стряпни.

- Кать, оденься, поможешь пшеницу в мешки насыпать.

- Разделся бы, да отогрелся, как следует.

- Некогда, жёнушка, по печам валяться.

.Возле закрома Катерина, несмотря на существующий в строгалевском доме запрет бабам вмешиваться в мужские вопросы, робко спросила:

- Что ж не зачли нам сдачу пшеницы?

- Да нет, Кать, по случаю засухи дополнительно обложили.

- Всех?

- Только зажиточных. Зараз свезу долг на общественный амбар. Всё одно - выгребут! Лучше уж - самим.

...Пока набирали пшеницу и грузили в сани, сквозь туманную пелену пробилось и выглянуло солнце. Ослабленными лучами высветило царство изморози. Хрустальные мелкоигольчатые наросты на деревьях, плетнях, избах заиграли легкими переливающимися бликами, навевая необычную зачарованность, словно солнце со снегом целуется, разливая огнерадостный хмель.

Загрузившись, Фёдор на жеребцах выехал за ворота. Под полозьями слежалым крахмалом заскрипел снег. Впереди, по обе стороны дороги, буйствовало огромное, чёрное пламя многочисленных стай ворон. Некоторые птицы, несмотря на приближение саней, безбоязненно расхаживали по середине дороги, выискивая в навозных кучах и оброненных клоках сена свою поживу. Перед лошадьми они недовольно сторонились, отпрыгивая мелкими скачками к обочинам, но не далее полуметра, и редко какая из них взлетала, однако, взлетев, сразу делала разворот и, пропустив сани, опускалась на прежнее место кормёжки. Вороны, безостановочно работая на малой высоте крыльями, будто размахивая мокрыми тряпками, постоянно дрались друг с другом за добычу.

Фёдор, наблюдая за ближними птицами, отмечал про себя: "Всякая тварь уважение к себе имеет, мол, я делом занимаюсь, а тут какие-то лошади с санями, нет бы, мужик ведёрко пшанички моим сородичам ссыпал. Нет, друзья, хлебушек государству нужнее, ему весь мир кормить надо, а вам будет пир, когда мор народа зачнётся.".

Фёдор почувствовал ноющую боль в паху, грыжа напомнила хозяину тела о себе. "Снова, зараза, выскочила", - ругнулся Фёдор про себя. Откинувшись на мешки, расслабился, вытянул ноги и, вибрируя рукой через одежду, вправил грыжу на место.

Лёжа на боку, Фёдор подъехал к общественному амбару, подъезд к дверям загородили сани с запряженными в них быками. Фёдор остановил жеребцов. Из амбара выглянул дед Вергун, состоящий в кумовских отношениях с Иваном Яковлевичем. (Тот крестил вергуновскую дочь.)

- Здравствуй, Фёдор, старый налог ещё не сдали или дополнительное обложение привёз? - и, не дожидаясь ответа, затараторил: - Давненько батьку твово не видал. Он тоже писулю получил?

- Здравствуйте, дядя Яким. Не получил! Но мне сам Кондарев переказал, - Фё

117

дор, пожав сухую стариковскую руку, вошёл в сумрачный амбар. Со света, не сразу угадал колдующих возле двухсоткилограммовых весов людей.

- Здорово дневали, земляки, - громко поздоровался он, приглядываясь в полутьме.

- Здорово, коль не шутишь, - услышал знакомый голос Карнауховой Насти, вдовы.

Её муж Ермил погиб в первые годы Гражданской. Настя осталась одна с двумя детьми и жила теперь отдельно. Свёкор после получения похоронки на сына совсем свихнулся и стал донимать сноху приставаниями: "Дай, Настя, ты ж всё равно бл.дь!".

Первое время Настя стыдила свёкра, сама сгорала от стыда, одна боялась попадаться ему на глаза. После, устав от частых "дай да дай", рассказала всё своей матери. Та, всплакнув, высказала своё мнение: "Твой свёкор с детства придурком был. Самому дылде уже лет десять было, а он то одну девчонку, года три дитю, куда заведёт, то другую в шалаш там или в дом, какой строится, положить, штанишки спустить и письку у нее разглядует. Я и сама в ево лапы попадала, ему уже лет четырнадцать было, а мне года четыре, ну, от силы может, - пять. Вот так же завёл на овчарню, на землю положил, раздел догола, плюёть на меня и пылью присыпаеть, плюёть да пылью присыпа- еть. Я ж домой пришла грязная да замурзыканная, мамка и выпытала, шо эт Егорка, и к им бегом - жалиться. Батька так вожжами отъелозил придурка, шо шкура слезла. И вишь, всё зря. Так дураком и остался. Уйтить тебе от них надо бы, Настя. Тольки куда? Тут твово брата семья, восемь душ детей, друг на дружке, ишо вот, сама знаешь, на днях его жинка - Маня тройню принесла. Спроси у тётки Параськи, может, она пустит в пристройку, после больного мужа сама туда заходить боится.".

Настя от матери сразу зашла к тётке, рассказала о приставаниях свёкра и попросилась на постой. Тётка Параська согласилась без уговоров, повела её во времянку, стоявшую поодаль от дома и пустовавшую после похорон мужа, болевшего заразной формой туберкулёза. Сказала: "Живи, вместе, мож, будет легче беду одолевать.".

Настя выскоблила, выбелила и вымыла каждый уголок в двух небольших комнатушках с сенцами и вскоре перебралась в них с детьми да небогатыми пожитками. Жила, как могла. Положенные на сына пять десятин земли сдавала в аренду Вергунам. На той земле и гнула в сезонных работах спину. К яблочному Спасу Вергуны рассчитывались с работниками. Подводы развозили пшеницу и жито по дворам. От общей вергуновской отары в счёт оплаты отбивались ярки и бараны. Кое с кем рассчитывались и деньгами. Хоть каждый из работников, внешне оставаясь довольным, с завистью примечал, что в вергуновских амбарах с каждым годом оставалось зерна больше и больше и отары хозяина год от года тучнели, но и на следующий год опять шли к нему в наймы. Каждый из них вынашивал в себе мечту так же разбогатеть. Усердие в работе на износ добавляло к доходу работника мешок-другой пшеницы или одну-две овцы, которые незаметно и быстро проедались. Бег за богатством оборачивался бегом на месте. "Хоть отправляйся на Горькую балку грабить проезжих", - жаловались они друг дружке.

На Рождество Пресвятой Богородицы кто-либо из семьи Вергунов совал трёшку в церковную кружку и снимал с себя все грехи за расчёт с работниками.

118

Доедая с семьей заработанное, Настя обращалась к власти за пособием. Как вдове, сельсовет последние годы выписывал на детей по три пуда пшеницы.

Учётчик Василий Макарыч Усов, отпуская пособие, стремился недовесить. Ловко оперируя гирьками: то ставя, то убирая их, вконец запутал Настю. Та, не соглашаясь, шумела:

- Василь Макарыч, не занимайся хренотенью! Я даже на глаз вижу - нету тут трёх пудов!

- Мне твово не надо. А обчественное добро требует учёта.

- Во, Федь, иди, глянь, чё он тут мне навесил. Стой, Василь Макарыч, не убирай гирьки, сам, вроде, не с жидов, а жидовские замашки так с тебя и прут.

Толстый Усов, пыхтя, тянулся к гусаку с мерной планкой, толстыми, готовыми в любой момент лопнуть от жира пальцами пытался пихнуть бегунок, а Настя, возмущаясь, отгоняла его от весов:

- Погодь, погодь! Сторонний человек глянеть, тада будешь двигать туда-сюда!

- Чё не здороваешься, Василь Макарыч? - Фёдор с Вергуном подошли к перепиравшимся.

- Привет, - недовольно буркнул Усов и, обходя Настю, предложил: - Ну, гляди, чё тут в темноте увидишь.

- Слепой сказал "побачим", - съязвил Фёдор, - так, - нагнулся он пониже к весам, комментируя установленный вес, - три гирьки по десять кило и тут на планке восемь, итого тридцать восемь кило.

- Ну! - победно глянул Усов на Настю.

- Эт чё ж, три пуда?

- Да, три пуда, - нагло заявил Усов.

- Три пуда, это будет сорок восемь кило, до трех пудов надо досыпать ишо десять килограмм, - поправил его Фёдор.

- Я так и знала, я так и знала, - вскипела Настя, - гад ты жирнючий, а ещё подмигивал. Ну, шо за мужики пошли - и с бабой переспать хотят, и на дурняка у нее ишо пожрать! Досыпай, гад!

- Сама досыпай, доверяю, - как кость собаке, кинул поблажку учётчик Насте.

- А ты, Строгаль, по какому вопросу? - недовольный вмешательством Фёдора переводил разговор на другое Усов.

- Привёз восемь пудов пшеницы дополнительного налогообложения.

- А по моему учёту, с вашего двора только пять пудов пшеницы положено сдать.

- А Кондарев говорил про восемь.

- Я ишо последние бумаги в контору не передавал.

- Ну, всё равно, раз привёз больше - пойдет сверху, перевыполнением, - несколько скованно, с чувством стыда заявил Фёдор.

Настя замерла от услышанного, но через мгновение переспросила:

- Ты чё, Федь, как мой свёкор, - мозги набекрень? Некуда тебе пшеницу девать? Чё, перед властью выслуживаешься? Мне вези, отвезёшь, я, мож, решусь, да и отшворгаешь меня когда, а власть ты... не отшворгаешь - она тебя и всех других постоянно шворгает и штаны забывает на место надеть. Ты или тебя - это для мужика разница большая, Федя. Так свезёшь мне? - по-собачьи, заискивающе заглянула она Фёдору в лицо.

119

- Вечно ты, Настя, на глупости разговор переводишь, - скрывая прямой отказ, оправдывался Фёдор. - Я, может, вступать в коммуну надумал, - соврал он. - Сдача сверх самообложения - это подпора моего намерения. Всё равно когда-нибудь все будем жить и работать общим гуртом.

- Ты, Фёдор, того... всурьёз, - отстранился от него Вергун, - а как отец смотрит?

- А он не знает.

- Не знает, гутаришь... - Вергун, не продолжая дальнейший разговор, тут же посунулся к двери - хамыль-хамыль бочком и исчез в светлом проёме амбара.

- Феденька, милый, не сдавай ты чёртовой власти пшеничку, моим жрать не- чево.

- У власти, как ноне, возьмёшь! - не сдавался Фёдор.

- Да у нее, рази, допросишься, опять же там, в конторе, каждый калека разговор ведёт: "Дашь на дашь.". Давалка сломается, - убеждала Настя Фёдора.

- Не судачь, Строгаль, подъезжай к дверям, я помогу с выгрузкой, - обеспокоено засуетился Усов, боясь, как бы Фёдор не поддался на уговоры Насти.

- Щас подъеду, - Фёдор нехотя направился к двери.

Настя ухватилась за его рукав.

- Федь?!

- Отстань от человека, бесстыжая, не зря свекор тебя б... величает, - встрял Усов.

- Какая я ни есть, но ты, Василь Макарыч, в жизни моего тела не отведаешь! Сдохну, так людям накажу, чтоб и к мёртвой ко мне не прикоснулся. Заруби это на своем свинячьем рыле.

Фёдор, не слушая перебранку, под уздцы протронул жеребцов к двери. Усов, озлобленный последними словами Насти, сопя, установил на весах пять пудов и начал таскать с саней мешки к весам. Настя со стороны отрешённо смотрела на разгрузку. Фёдор, захватив очередной мешок перед собой, пронёс мимо подавленной вдовы. На обратном пути к саням встретился с её взглядом - полными слёз глазами. Что-то дрогнуло в груди у Фёдора. Да ещё вдогонку - слова мольбы:

- Федь, последний раз прошу, ради Господа Христа, не для себя, для детей, хоть пудик.

Когда Фёдор вернулся к саням, там оставался последний мешок. Сзади услышал сопение Усова. Он, опередив хозяина, услужливо потянулся к чувалу. Но Фёдор придержал его рукой:

- Всё, этот оставим в санях. Выпиши бумагу на то, что у тебя уже на весах, там пять пудов будет.

Фёдор видел недовольство, с каким Усов выписывал документ о сдаче им пшеницы, дважды ломался карандаш. Видел и то, как текли, не останавливаясь, слёзы у Насти.

.Спрятав бумагу в нагрудный карман, Фёдор спросил её:

- Иде твое пособие? Давай, грузим на сани.

- Я дядю Вергуна просила, а он кудай-то исчез. Вот моё пособие.

- Ну, я свезу твоё. И мой мешок - детям твоим - подарок. Токо знай, эт мешок ни к чему тебя не обязует. Берись за пузень оклунка, подкинешь.

120

Погрузив торопливо Настины оклунки, Фёдор скомандовал ей:

- Садись сверху! Ну-к, шевелись, женщина!

- Я рядом с тобой сяду, хоть понюхаю, как настоящие мужики пахнут, - затараторила Настя, мостясь рядом с Фёдором.

- Вечно, Настя, ты на глупости всё свертаешь.

- Нет, правда, Федь. Кобелей у нас - ишо два пруда запрудить можно, а мужчин - раз, два и пусто. Мой-то Ермил, царство ему небесное, настоящий был мужчина. С виду

- ни рожи, ни кожи, а какой предупредительный, обходительный. Я те, Федь, скажу по секрету, он мне руки, как барышне, целовал. Уж не говорю, что с весны по самую глубокую осень цветы носил, за пазухой, - Настя рассмеялась сквозь слёзы. - Он в детстве щенка своего так носил. А зимой, даже в такую пору, мой Ермильчик оставшийся где на дереве листик снимет, целым донесёт и бережно мне подарит. Или ягоды рябины на ухи мне сережками навесит и смеется своими кривыми зубами. Чудной такой! А мне-то как с ним сладко было! На душе, знаешь, Федь, так красиво, тихо! Нету Ермильчика мово.

- шмыгнула носом рассказчица.

- Такие и Богу нужны, - сочувствуя, тяжко вздохнул Фёдор.

- Ктой-то верхи скачет и машет нам. Никак твой отец, - прервала вдруг исповедь Настя.

- Кажись, он. Тпрр... стой!

Разгоряченная лошадь под отцом сделала ещё один круг вокруг саней, прежде чем остановилась. Иван Яковлевич, тоже запыхавшийся, будто сам бежал, откинувшись, натягивал поводья и гневно, с высоты коня рассматривал сына, словно не узнавал.

- Фёдор, подь сюда! - наконец выговорил он и протронул лошадь к глухой стене чужого сарая.

Фёдор, не чуя за собой особой вины, легко спрыгнул с саней и пошёл следом за отцом.

- Эт правда, шо мне Вергун порассказал? - сквозь зубы, еле сдерживая волнение, выстрелил отец вопрос, ловя глазами взгляд сына.

- Я ж, папань, не знаю, чё тебе старый пердун насочинял, - попытался отшутиться Фёдор.

- Не юли, кажи прямо - сверх обложения пшеницу отвёз?

- Да, батя, не шуми, от людей неудобно. Там того сверху - кот наплакал, только для разговора, стоило из-за этого вам, больному, с постели вставать. Вот свезу Насте её пособие на детей от сельсовета, тады приеду и побалакаем!

Фёдор покосился на выглядывавших из соседних ворот баб. Да и Настя, видно, прислушивалась к их разговору, так как отвернула платок у уха.

- Нечего тады, сейчас отвечай, транжир чёртов! - выкрикнул отец.

- Да! Отвез сверх дополнительного обложения.

- И этой, шо рядом с тобой умостилась, тоже сверх плану? Семьи, вижу, тебе одной уже мало, сверху хлюстанку подавай!

- Папань, чё вы такое несёте?!

- Не затыкай мне рот! Ишо ответь, люди передали, будто видали, как ты мясную тушку в нашем мешке во двор Кондареву заносил, так было?

- Так, только я поясню, почему и отчево.

121

- Мне твои пояснения не востребуются, хозяйствовать тебе без моего дозволения более не разрешаю, шага без меня больше не сделаешь! - выкрикнул в лицо Федора Иван Яковлевич.

- Я уже не пацан, шоб со мной так балакать, - подвернулось под язык Фёдору. Он понимал, что ничего более глупого "сморозить" было нельзя.

- Мож, ты ишо отца учить будешь, как жить? - точкой разговора кинул отъезжая Иван Яковлевич растерянному Фёдору.

- Да ну вас... всех... совсем от жадности с ума посходили, - Фёдор отрешённо махнул рукой вслед отцу и пошёл к саням.

- Правильно, Федь, жадность с ума людей сводит, - вставила Настя.

- Молчи уж хоть ты! Какой тебя чёрт ноне ко мне поднёс?!

Фёдор зло, с потягом хлестнул жеребцов, и те, с пробуксовкой, несколько раз оскользнувшись, сразу перешли на галоп.

Домчавшись до двора Настиной тётки, Фёдор с заломом натянул вожжи. Сани, напирая, оглоблей вздыбили хомуты. Весом присевших на задние ноги коней скорость была погашена. Примотав поводья, Фёдор, молча, отнёс оклунки и свой мешок к хилому забору двора, донашивавшему свой шарф плетня, сплетённого много лет тому назад. Вернулся к саням и, не слушая Настиных благодарностей, так же, молча, уехал к другу - Петру Смылкову

- Петь, выпить найдётся? - без всякого вступления и лишнего предисловия напрямую спросил Фёдор товарища.

- Шо стряслось? - секунду помявшись, словно паузой приблизился к ответу по существу поставленного вопроса. - Если баба хорошо пошукае, то найдёт. Так шо ж такое произошло?

- Не торопи, выпьем, расскажу.

- Ну, это дело поправимое, - он повернулся к двери стряпки. - Степанида! Подь сюда! - крикнул в проём.

Жена Петра - рябая, долговязая и плоская, как доска, женщина, вбежала в дом с испуганными глазами. Но, увидев гостя, остановилась у двери.

- Сроду так не кликал, напужал до смерти, думала, упал, наверное, - немигая, глядела она на мужа расширенными зрачками.

- Ты, вот шо, Степанида. Нашла бы нам шкалик.

- Шо за праздник себе придумали?

- Неприятности у друга, а поэтому всякие прочие вопросы отпадают сами собой. Хоть из-под земли вынь, но выпить добудь, - и уже помягче, - обчая мужская просьба.

Потоптавшись у двери, молча махнула разочарованно рукой и вышла. Петро подмигнул.

- Найдёт. У неё, как у куркуля, и в трусах сухарь найдётся.

Шкандыляя, он принёс два пустых толстобоких стакана. Минут через пять появилась с бутылкой араки жена.

- Последняя, на самый-самый крайний случай держала.

- Буду, соседка, тебе должный, как земля коммуне.

Петро, не слушая жену, разлил из поллитровки по стаканам. Поднял свой стакан. И из-за того, что стаканы были наполнены по самый краешек, только кивнул головой.

122

- Ну, будем!

- Будем, - так же кивнул головой Фёдор и без промедления вылил в себя весь стакан араки.

- Никак - первач?! - от нехватки воздуха осиплым голосом то ли спросил, то ли заявил утвердительно Фёдор.

- В загашниках у моей Степаниды всё первого сорта.

Захмелели оба быстро. Наконец, Фёдор коснулся причины расстройства.

- С отцом в конец разругался. Домой идти не хочется.

- Бывает.

- Как бывает, когда не должно быть!

- А я балакаю, бывает.

Одновременно споря, загомонили оба, но вскоре говорил только Фёдор, рассказывая причину ссоры с отцом.

- Да, - нейтральную позицию занял Петро, - вину как ватник с плеч не скинешь. Давай выпьем!

Но бутылка была уже пустой. Через полчаса общими уговорами "выдавили" со Степаниды ещё одну бутылку араки. Пил, в основном, Фёдор. Петро, больше для солидарности, поднимал и ставил пригубленную рюмку. Иван Яковлевич, обнаружив своих жеребцов, впряжённых в сани, у соседских ворот, отправил сноху забирать мужа, а сам под уздцы завёл коней в свой двор. Катерина, не слушая возражения мужа, увела его домой, где тот с её помощью разделся и лёг спать.

.Утром прокинулся ото сна самым первым в доме. Накинув на плечи полушубок, вышел наружу. Во дворе глубоко, до лёгкого, приятного головокружения втянул в себя морозный воздух. В другой бы день он, непременно улыбнувшись, потянулся, посмотрел бы на небо и округу и мысленно сказал бы себе: "А жизнь-то как чертовски хороша!". Но в это утро понимал, с отцом предстоит ещё объясняться. И вскоре Иван Яковлевич вышел, хмуро посмотрел на Фёдора, глухо поздоровался и, будто спеша, добавил:

- К старому возвращаться не будем. Одно скажу, сгубит тебя твоя доброта.

- Ну, дал голодающим излишки от допналога.

- Сколько там было?

- Шо-то около трёх пудов.

- Дело не в том, сколько дал. А в том, шо если ты будешь голодать, то тебя никто куском хлеба не оделит. Случится так, вспомнишь тогда меня.

- Не случится.

- Ну-ну, позарекайся от тюрьмы и от сумы.

VII

Села Ставрополья жили свойственными данному времени года заботами. Откармливая быков и тягловых коней, готовились к весенней пахоте, ремонтировали сельхозинвентарь.

Весна в 22-м году в Юго-Восточном округе выдалась дождливой. Особо настырные, почти обложные ливни накрыли Терскую губернию. Большие и малые реки вышли из берегов. В селе Соломенском обильные дожди зарядили с Вербного

123

воскресенья и шли, не переставая, почти целую неделю. Страх и безнадёга поселились в глазах его жителей.

- Видишь, как оно, - сокрушался старый Вергун перед Иваном Яковлевичем,

- прошлый год сушь несусветная, а нынче дожди без края. Прошлый год всё спалило, а нонче от влаги всё погниёт.

Иван Яковлевич и сам делал похожие выводы. Весна на своём халдейском языке урожая не обещала совсем. С тревогой по утрам он с надеждой оглядывал небо, затянутое скопищем дождевых облаков. Но тщетно, никаких признаков на улучшение погоды. Лишь однажды на короткое время полог плотных туч приподняло над землей, пару дней в облачной ловушке, словно в драке злобно посверкивало солнце. Однако вскоре заморосил мелкий противный дождевой засев с пронизывающим холодным ветром. В холодной мороси прошла неделя, погода не менялась. Иван Яковлевич, облачившись в дождевик, выехал на поле, глянуть, как там его зеленя, не снесло ли их в овраг. Степь, прихваченная дождями, прошивалась водяными нитями вкривь и вкось. Вернулся Иван Яковлевич взволнованным.

- Пора бы дождю уже и остановиться, земля больше не впитывает. Столько сил потрачено! Какое ныне хлеборобство? Хоть бери, да это дело брось, - заявил он дома.

С того дня, когда сам, а когда и с сыновьями, выезжал смотреть озимые. С крепнущей тревогой в душе трусил он охлюпкой на Буланке к своему лану, совал свою зачерствевшую, как копыто, ладонь в землю под корни зелёнки, осторожно вынимал плывущий, жидковатый грунт с низенькими, чахлыми ростками, подносил эту кеси-меси к глазам и, разглядывая водянисто-желтые волоски корневой системы, тяжко вздыхал.

- Ах, ёшь-ты - камарёшь-ты, всходы водянкой надулись, вот-вот гнить зачнут. Придётся нам, хлопцы, сумы нищенские шить.

При этом непременно переводил взгляд на Фёдора, молча намекая на его излишнюю доброту, мол, поглядим, как тебе будут подавать. Фёдор выдерживал его тяжёлый взгляд, сам гнулся к светло-зелёной щетине озимых, не спорил, осознавая, что в чём-то отец и прав, и, не говоря ни слова, следовал за отцом.

Вернувшись домой, Иван Яковлевич собрал на кухне женщин и прямо им объявил:

- С нонешнего дня экономия во всём! Урожая если не будет, то ждёт нашу семью голод. Во многих дворах он уже сегодня властвует полным хозяином.

Бабы, выслушав со страхом такой прогноз на будущее от самого главы семейства, закрестились неподдельно. Знали, если Иван Яковлевич это сказал, то он прав на все сто процентов. Его слова находили подтверждение каждодневно. С утра до вечера хлопает калитка, с просьбами идут то одни, то другие. Всем не откажешь, приходилось делиться скудными запасами. Перед строгим Постом заявился старик Вергун. Долго сидел с Иваном Яковлевичем, перевеивая события, произошедшие в селе и в мире, потом завёл разговор об обещанной центром помощи.

- Кондареву в волисполкоме на полном серьёзе заявили, мол, Москва сто пятьдесят тысяч рублей золотом помощь на закупку семян обещала. Но ту подмогу когда-нибудь дождемся? По всему видать, не будет её, потому я и пришёл, - Вергун отвёл глаза от хозяина, и в обходную, наконец, приблизился к цели своего прихода. - Хотел у тебя пудов пятьдесят жита позычить.

Иван Яковлевич, гневно вспыхнув, вскочил.

124

- Ты, кум, никак ополоумел?! Откуда у меня столько жита?! Каждую грамму на руках нянчим, то ли её себе в рот положить, то ли худобе отдать.

- Ну-ну, балакай, мож, кто и поверит, только не я. Значит, на основной налог жито нашёл, на добавочное обложение тоже зерно нашлось, даже перевыполнением полпуда отдали. Насте Карнауховой чувал за хорошие глазки сынок твой отвалил, а как мне, своему куму, так мигом у тебя разговор в граммах пошёл.

- Вот шо, кум, больно ты хорошо чужое добро умеешь считать. Не дам я тебе ни грамма! До этих слов имел намерение трохи выделить. Думаю, коли бедствует кум, то последним поделюсь. А после того, как ты тут перечислять стал, кому и сколько мы отдали, звиняю! Не получишь ни зёрнышка! Такой мой тебе ответ!

Вергун, изучивший Ивана Яковлевича, в спор не вступил, молча трясясь, сунул худые ноги в растоптанные сапоги, принял из рук хозяйки зипун от дождя и торопливо удалился. Одевался уже за калиткой.

Иван Яковлевич, вышедший вслед за гостем, заглянул в сажок. Кровь саданула в голову - поросёнок часть корма вытолкал рылом за борта корыта.

- Ну-ка, всех-ка сюда! - заорал Иван Яковлевич во всё горло.

Домашние сбежались на крик сразу же, побросав все дела. Каждый спешил и в голове перевеивал самые плохие мысли. Подбегая, словно к месту пожара, бросали один и тот же вопрос:

- Шо случилось?

Набравшись терпения, глава семейства, не роняя слов, выждал, когда соберутся все, и потом рявкнул прежним тоном:

- Кто пацука кормил?

- Я, - недоумённо пожал плечами Фёдор.

- Ну, теперь смотри, как ты кормишь!

- Как? - не понял Фёдор.

- Как, как, навалил, а порося рылом в дерьмо половину.

- Шо ж его с ложки кормить?

- Хоть с ложки, хоть с вилки, но шоб за корыто не попадало ни одного грамма! Это ясно?!

- Ясно, - Фёдор нагнулся к корыту, рукой обратно забросал выпавший корм, разогнувшись, обронил: - Делов-то всего.

Ивана Яковлевича будто кто огрел арапником. Побелев, во все лёгкие проорал:

- Не всего! Не всего! Я сказал, экономить во всём! И на том всем стоять! - топнул зло ногой, обдав собравшихся брызгами грязи.

После криков Ивана Яковлевича расходились к своим прерванным делам молча, в подавленном настроении.

Дарья Кирилловна, почуяв опытным материнским сердцем реальную опасность голода, стала трижды в день читать молитвы и отбивать в красном углу поклоны.

* * *

Скворцы этой весной вернулись в Соломенку позже обычного, ещё стояли холода. Хоть основные снега и смыло дождями, всё же кое-где, с теневых сторон построек, серели, будто источённые шашелем, их грязные шапки. Над селом не

125

слись белые, как струги, грудастые облака, прохладными порывами налетал ветер, наполнял паруса выстиранного Катериной белья, сушившегося на веревке, протряхивал грязевые прогалины на огороде и трепал за голые ветки орех. Иные его порывы были настолько сильны, что со скрипом вместе со скворечником раскачивался и весь рукастый исполин. Несмотря на это обстоятельство, два дня подряд у лаза в скворечник стоят птичьи крики. Не на шутку разгорелась ожесточенная война прилетевших скворцов с зимовавшими в деревянном домике воробьями. Алёша с Полей, задрав головы, наблюдают за драками пернатых. Их бои сопровождаются взбеленёнными до горлохватства чириканьями.

Проходивший мимо Фёдор, заинтересовавшись, остановился.

- Умные какие?! Воробушки жили, жили, а тут эти прилетели: "Это наша хата! Вертайте.".

- Ага! Как бы не так! - встала в защиту воробьёв и Поля.

- Но вперёд там жили скворцы, - не согласился Алёша.

- Они ж сами улетели, дом бросили, и воробьи заняли. Не зря говорят, птичка улетела - место сгорело! И правильно воробьи им бубны дают!

- И всё равно, единоличные хозяева на скворечник - скворцы, их собственность, сколько б времени их не было дома, - упёрся Алёша.

- Пусть он был раньше ихним, но они его бросили, не охраняли.

- Они и не обязаны его охранять. Представь, мы все в воскресенье пошли в церковь, а наш дом кто-то занял. Мы возвращаемся, а те, кто влез, говорят, надо было сторожить. Прав я, дядь Федя?

- Вы оба правы. Но основная правда - на стороне силы. Известно ж наперёд, воробьёв выгонят. Чего сопротивляться, рвать голосовые связки, если рано или поздно выгонят. Молча бы улетели на новое место и забыли. А так, со скандалом, воробьи ещё кренделей получат, вон, видите, как с них перья летят?!

- Хвосты пообщиплют.

- Хорошо, что у людей таких драк с выселением не бывает, - примирительно закончила спор Поля.

- Пока ума хватает до этого не опускаться, - согласился Фёдор, не подозревая, что до схожей дикости по массовому переселению кулаков остались года - посчитать на пальцах одной руки можно.

Вынесшая во двор Толика Катерина, щурясь от яркого солнца, спросила мужа.

- Это ты о чём?

- О безумстве. Был в конторе, туда пришла весть, шо в прошлом месяце в селе Бурлацком какая-то банда напала на местную коммуну. Погибло шестьдесят четыре коммунара, и вполовину меньше - с другой стороны.

- Мало народа истреблено в войну что ли?

- Кому-то неймётся. Мы до этого с Полей и Лёшей про птичью войну балакали. По мне, так непонятно, зачем воробьям сопротивляться, если знают, шо их скворцы одолеют и не только выгонят со скворечников, но и лупки при этом хорошей дадут. Так и люди, как их не назови: хоть бандитами, хоть патриотами, должны же понимать, шо с их затеи ни шиша не получится. Даже если б и поменяли они власть в своём селе, встаёт вопрос: надолго ли? Силушка на стороне центральной власти. Загубили столько жизней, а ради чего?! Кто-то скажет в оправдание, мол, ума не

126

хватило. А ума много и не надо. Подними голову, и природа сама дракой птиц подскажет, стоит ли воевать?! Россия селом Бурлацким не заканчивается, власть свою не только в селе не установишь, но и в семье не у каждого это получается.

- Мужчины всегда в семье главные, чё скажут, так по-ихнему и выходит, - выложила своё детское наблюдение Поля.

В это время из кулька плаксиво пискнуло дитя. Катерина, шикая, затрясла

его.

- Ши-ши, баю-бай, только заснул, - зашептала она, - а мы громкими голосами его разбудили.

- Вот кто у нас в семье главный: Толик рот раскрыл, и всё внимание ему

VIII

В первых числах апреля в ворота Строгалей постучал посыльный сельсовета. На стук вышел Иван Яковлевич.

- Завтра общий сход.

- Про погоду балакать будут?

- Не-е-е, политика, как всегда.

Вернувшись в дом, он посмотрел на сыновей, решая: "Кого бы отправить на собрание?" Выбор остановил на Фёдоре.

- Федь, тебе завтра так или иначе ехать в кузню, заскочишь и послухаешь, шо там за важное дело на сходе будут решать.

.Федор подъехал в то время, когда Ялов открывал собрание.

- Уважаемое крестьянство! Мы должны с вами высказаться по очень важному вопросу. В первой половине этого года за границей состоится международная конференция по вопросу якобы наших долгов другим странам, какие те, вроде бы, понесли, когда участвовали в интервенции на нашу молодую республику вместе с Антантой.

- Ишь, чего захотели?!

- А кукиша с маслом не желают?! - загудела толпа.

- Кроме чужих стран высовывают свои претензии сбежавшие цари и помещики, фабриканты и всякая недобитая сволочь - видите ли, они не всё с собой забрали. Но наши хозяйственники просчитали и наши убытки, какие мы от ихого вторжения понесли. Поэтому встреча так или иначе состоится, но там придётся гыркаться, доказывать, одним словом, приятного мало. И Запад требует, чтоб на эту встречу ехал сам Владимир Ильич Ленин. И вот теперича сами посудите: Ленину, с ослабленным после покушения здоровьем, гавкаться с заклятыми врагами новой России означает подорвать здоровье окончательно. Вот по этому вопросу мы и должны высказаться и нашу резолюцию отправить вверх. Слово к высказыванию получает председатель сельского Совета Кондарев Аким Платонович.

Тот шагнул вперёд.

- Земляки! Отправить Ленина на... - Кондарев заглянул в бумажку и прочитал по слогам: - на Гэ-ну-эзскую конференцию означает, по-простому, совершить преступление против своего руководителя, главы правительства и государства. Мало того, что там надо будет в ущерб своего здоровья собачиться с хищниками-капи-

127

талистами, но и каждую минуту ждать от западной буржуазии и наших царских прихвостней всевозможных происков и козней. А всесильная жиреющая знать на всякую пакость способна! Поэтому я заявляю окончательное своё мнение: Ильича туда не пускать, и на этом призываю всё население Соломенки выразить свой протест против поездки товарища Ленина. У меня всё.

- Уважаемые соломенцы! Поскольку пора горячая и мнений других быть не может, больше мы выступлений допускать не будем, а помощник председателя сельсовета товарищ Гонтарь Юрий Афанасьевич зачитает резолюцию собрания, и мы единодушно проголосуем за неё.

Юрий Гонтарь, оставаясь на месте, развернул бумагу и стал читать: "Мы, трудовые крестьяне села Соломенского, заслушав доклад о Гэ-гену-эзской конференции и предугадав, что там заблаговременно готовится подлость и злонамеренность западных акул и мирового капитала, которые, прикинувшись ягнятами, приглашают нашего дорогого вождя В.И. Ленина на означенную конференцию, во всеуслышанье заявляем, что мы горячо протестуем против делегирования Ильича. Слишком дорог и нужен он всемирному пролетариату, трудовому, угнетённому крестьянству, а если он крайне нужен этим господам-капиталистам, то пусть они явятся к нему в Кремль, а душу и мозг нашей революции просить ВЦИКне отпускать".

Снова повёл собрание Ялов.

- Кто за зачитанную резолюцию, поднять повыше руки.

Фёдор вместе с общей массой селян поднял руку с зажатым в ней кнутом. Резолюцию приняли, пешие разошлись, а те, кто приезжал на подводах, двинулись по своим делам конно. Фёдор, везя в поле семена, думал о собрании и резолюции и никак не мог понять, кто будет считаться с мнением жителей никому не известной Соломенки. "Таких сёл сотни тысяч. Кому нужен её голос? А ведь это ж кампания, должно быть по всей стране катится. Для чего она нужна? Политика. Такими собраниями показывают народу, будто бы от него не только внутрихозяйственные дела зависят, но и по его совету решаются и международные споры".

.Подходило обычное для покоса ячменя время, а зеленя оставались в малом росте, не более двух вершков от корня. В двух-трех яминах низин - залысины го- лощёчин - всходы повымокли и сгнили. Однако остальное поле ершилось густой низкорослой зелёнкой.

С приближением Пасхи температура воздуха в округе потянула ртутный столбик в гору. Солнце ещё не прожигало плотного одеяла туч, но парило так ударно, что трудно было дышать. Дожди, хоть и срывались, из обложных перешли в короткие и проливались только вечерами или ночами. В одну из ночей проклюнулись звёзды, ветер растянул тучи, а к утру распогодило окончательно, залив округу ослепительным светом. Соломенцы, щурясь от избытка яркости, говорили друг другу:

- Ну, вот и повернул Господь Бог к нам своё лицо.

Дни выстеклились прозрачностью. В зеркальную линзу пруда вместе с ярким солнцем засматривались редкие тучки. Над полями зазвенели жаворонки.

За неделю хлеба вымахали по пояс, выметали жирный, полный колос и, наполняя степь духовитым запахом, волновались, как море.

Земля просохла основательно, и селяне подбирали все дела перед жатвой.

Погода установилась замечательная, летняя. Для Строгалей полевые дела заме

128

нили дела строительные. Основной строительный материал в степных сёлах Ставрополья - саман. На приближающиеся выходные Иван Яковлевич пригласил всех родственников, друзей, близких знакомых и соседей "выкидывать" саман. Женщинам за две недели до этого дал команду завести брагу под араку. А всех мужчин, включая и Алёшку, забрал на копку глины у пруда. Лопаты отбиты и наточены, как бритвы. В глину идут, как в масло. Но работать трудно, ведь земляную массу нужно перевернуть и разрыхлить до состояния пуха. Уже через час работы руки гудят, как струны. Короткий роздых, и снова за работу. За три дня на месте старого замеса огромный круг желтого грунта был перекопан и взрыхлен. На следующий день его обильно залили водой, подвезли остатки половы и почерневшей соломы. От соседей и родственников в свой двор собрали саманные станки. Ночью выгнали дымку по-местному - араку. В ту же ночь освежевали барана. Завтра - выброс самана.

В пять утра вся семья Строгалей - на замесе. Даже полугодовалого Толика, закутанного конвертом в тёплое одеяло, укладывают среди снятой чистой одежды. Все разуваются, кроме Дарьи Кирилловны, её, по причине больных ног, Иван Яковлевич освободил от замеса. Фёдор и Яков, закатив штаны выше колен, первыми потянули за собой налыгачи с противящимися быками. В помощь им Поля и Алёша, в трусах, босые, размахивая холудинами из краснотала, подгоняют животных сзади. Те привередничают, норовят выбраться из грязи. "Свободу не цените, так цените ярмо!" - и тогда их паруют ярмом. В ярме работа пошла ладом, пара за парой, и подгонять особо не надо. Катерина и Анна тем временем готовят станки, в которых будет формоваться саман. Для смачивания подносят из дому вёдра и тряпки. Десяток вёдер с водой уже ждут основную рабочую силу. Дарья Кирилловна с Иваном Яковлевичем занимаются половой. Глава семейства с закатанными штанами широкими жестами рук подтруши- вает полову под бычиные следы. Хозяйка - на площадке будущей выкидки самана. Трусит объедья там.

Внешний окаём замеса приобретает нужную консистенцию. Середина пока совсем не тронута месильщиками. В центре быков не развернуть. Гоны поперёк, через серёдку, ничего не дают. Тогда Иван Яковлевич даёт команду быков из замеса убрать, а завершать замес всем членам семьи собственными ногами.

- Все, кроме матери, месить - в круг, сюда, в серёдку, - распоряжается он и одновременно натрушивает обильно полову под ноги подходившим.

Катерина с подвязанной юбкой ходит бойко. Она после родов уже оправилась окончательно. Под её ногами хлюпает пенный, тяжёлый глинистый замес. Фёдор поглядывает на Анну, готовящуюся войти в замес. Она, оголяя белые выше колен ноги, подтыкает юбку. Поймав на себе его взгляд, поднимает её ещё выше. Сброд страстей и легкого безумия в мгновение пронимает её душу. С манящей мечтой на губах легко входит в тесную компанию месильщиков глины. Ходит рядом с мужем, но взгляд её трепетной птицей без смущения и стыда вьётся у лица Фёдора. Иван Яковлевич подмечает это, но не реагирует. Подходят родственники, соседи и друзья. Всего человек тридцать. Первым пришкандылял на костылях сосед - Петро Смыков.

- Я учёт буду вести, - осадил он отговоры Строгалей, чтобы тот себя не утруждал,- не любите контроля начальственного, оттого и провожаете меня? Но моя работящая команда вот-вот заявится.

129

Появилась его жена Степанида. Она привела с собой сестру, приехавшую в гости с двумя сыновьями лет десяти и девочкой, формирующейся уже в барышню.

- Я своим норму установил: своей бабе полтыщи штук самана сделать, гостье

- полнормы, хлопцам - по две сотни, а Маньке - сотню.

Петро Смылков ещё что-то стрекотал, и все его с почтением слушали. Но подошли одновременно Свистунов Василий, Николай Черевичкин, Артюхов Савва, Петро Безуглов, Данин Славка, Сергей Подколзин, Аничкины: отец с сыном, Шахатов Николай, Сафаров Степан, Сальников Анисим с женой и двумя детьми. Запоздало подошли Краснокутские с племянником Андреем, носившим фамилию Шпигун. С приходом Гришки Репало Петро Смылков объектом внимания оставался не более пяти минут. Внимание всех взрослых всецело переключилось на Гришку. Тот сначала вставлял острые меткие словечки, а потом перешёл на собственные сочинения. Слушая балагура, тут же, на скате оврага, мужики переодеваются в рабочие одежды и ржут от души от его прибауток. Бабы подхихикивают и, отгораживая друг друга халатами и платьями, тоже облачаются в старьё. Большинство мужиков по-хозяйски расхаживают в одних трусах. Репало разулся и снял штаны. Петро Смылков, стоявший рядом, брезгливо потянул носом:

- Ну, у тебя и ноги пахнут.

- Правильно, пахнут. Будто не знаешь, откуда они растут.

На Гришку все повернули головы. Он, как и большинство мужчин, - в одних трусах. По этому поводу посыпались шутки.

- Гриш, а ежель учкур на трусах порвётся, шо будешь делать?

- Одерну рубашку, шоб это самое не было видно.

- А рубашки нету

- Дёрну за это самое, но увидать своё это самое не дозволю, потому как я верный и преданный своей будущей бабе, как Ялов - своей ВКП(б).

Катерина, услышав известную фамилию, прислушивается к разговору. Но Иван Яковлевич, улавливая политический душок, переводит разговор на жизненное:

- Ну, работнички, до работы я не наливаю, иначе с пьяного самана и хата по- пьяному будет построена. А после - тому, кто захочет, налью по самые ноздри. Сейчас домесим центр замеса и будем приступать к основной работе.

Середина круга наполняется новыми месильщиками. Шутки, смех, пощипывания друг друга, кое-кто уже бегает друг за другом с глиной в руке. Кто-то угостил глиной Гришку Репало, бросив комок грязи в трусы. Репало решает, что это сделал Сергей Подколзин. Он догоняет обидчика и оделяет того шматком глины, запихнув ее за ворот рубахи.

- За шиворот мы не договаривались, - с обидой смеётся тот, вытряхивая комки грязи из выпущенной рубашки.

Но Репало в карман за словом отправлять не приходится.

- Ты думал, я тебе ширинку стану расстегивать?! На это дело баб подбивай! Я скорей в уши грязи своему обидчику напихаю, чем туда полезу

- Да не трогал я тебя. Честное слово, не трогал.

- Гуторь, кто глину мне в трусы кинул? - Гришка поднял с угрозой ещё комок грязи.

- Скажу, скажу!

130

- Гуторь!

- Кинул тебе её. - дальше Сергей Подколзин останавливается и поднимает руку с вытянутым пальцем, - я тебе его покажу, годится?

- Лады, давай, указуй!

- Вот он, - палец Серёги указывает на одеяльный конверт с дитём среди женских вещей.

Это вызывает общий смех, и Гришка гоняется по замесу за Подколзиным. Вскоре убегавший падает, и догонявший, натыкаясь, валится на него. Короткая борьба, и у обоих меняется облик с людей на грязных чушек. Это, словно порыв ветра, подхватывает пламя смеха на новую высоту. Спесь соперников сникает, и оба идут к пруду мыться. Теперь уже и Серёжка Подколзин возвращается в одних трусах. В такой форме приступает к работе, отняв у хозяйки вилы.

Иван Яковлевич отправляет Дарью Кирилловну и Катерину стряпать обед на работающих. Катерина, не переодеваясь, отдаёт вещи свекрови, сама поднимает конверт с ребёнком и идёт домой, при этом часто оборачивается. Там наступает момент выброса самана. В спину ей звучит команда тестя:

- Бабы, разбирай станки. Мужики, которые покрепче, носят глину. Вилы у меня ещё одни есть.

Григорий Репало вставляет шутку:

- Яковлевич! Сразу предупреди, несмелым инструмента не достанется!

Работа закипела. Выкинуты первые саманы. Иван Яковлевич придирчиво просматривает их.

- Углы, углы хорошенько вычищайте и смачивайте! И толочите поплотнее!

Николай Черевичкин оказался рядом с Петром Безугловым. Придирчиво глянув на саманы, выкинутые Петром, сделал замечание:

- Ты слышал, что Иван Яковлевич говорил?

- Чё?

- Безуглов, саман без углов не делай!

Петро зло мотнул головой и вполголоса ответил обидчику:

- Заткнулся бы ты, тоже надсмотрщик отыскался.

Женщины, наталкивая в станки глину, сами того не замечая, выставили свои пышные места под всеобщее обозрение. Гришка Репало, носивший глину, выпученными глазами привлекает внимание мужиков к пикантной позе женщин, шутит:

- Боязно с вилами ходить, вдруг споткнусь об какую-либо выставку не тем чем надо! - сам щерится в хитроватой улыбке.

- Шоб не перепутал вилы с другим чем, иди сразу мыться. После Серёгиной грязи хозяйство твоё замурованное, сразу не применишь, - Фёдор хотел высказаться более определенно, но глянув на пацанов, остановился.

Те с открытыми ртами поглядывали в тёмные промежности тёткиных подоткнутых юбок. "Вот она учеба жизни, - подумал он, - где подслушал, где подсмотрел, вымахал ростом и готов к женитьбе и деторождению. А за границей по-другому". От сослуживца по Гражданской по фамилии, напоминающей сало, то ли Сальников, то ли ещё как, Фёдор в Крыму узнал, что в европейских странах деткам в нужном возрасте рассказывают с пояснениями и прочими точностями вопросы

131

человеческого размножения. "И кто его знает, как оно правильно? Однако и у нас необученным ни один не остался. В своё время и я эту науку детским умишком постиг. Чего не знал, то друзья и улица подсказали".

Фёдор с Яковом носят глину Анне и соседке, рябой Степаниде Смылковой. Один навильник глины той, второй - этой. Солнце выскочило в просвет между облаками и бросило под ноги Анне живую, узорчатую тень огромного цветка, подносимого мужчиной. Отрывая взгляд от станка, она угадывает волосатые прямые ноги, перетекающие в поджарый торс Фёдора. От удивления на губах - зазывная услада полураспахнутой фиалки, ждущей шмеля. Рядом бросается тенью второй цветок, но он не радует - его приволок и бросил к ногам муж. Оба молча отходят. Фёдор, относя по очереди глину соседке, тайно поглядывает на аппетитные, стройные ноги жены брата. Мерцая спелым телом, та гнётся ниже, наталкивая глину в углы станка. Для сравнения бегло окидывает и другие женские фигуры. Но глаза его примагничивает только её наклонная стойка, вызывая возбуждение и сухость во рту.

Растет на глазах площадь, занятая готовыми саманами. А солнце, кипящее, злое, гуляет над головами и спинами стоглавым, огнистым орлом. Того и гляди спины задымятся. Иван Яковлевич затрушивает соломой новые участки под изготовление саманов. Они, множась, рядами отползают от замеса все дальше и дальше. Носильщикам глины всё труднее поспевать за теми, кто выкидывает саман из станков. Темп работы баб упал. В ожидании глины они всё чаще распрямляются и осматриваются, перекидываются друг с другом шутками, подзадоривая доставщиков глины. Многие, теряя терпение, бегут к замесу, черпают растопыренными лапищами рук шмат глины и, семеня ногами, волокут его: кто на животе, кто на плече к своему саманному станку. В такой процесс втянулись уже все дети. По пути ими теряется много глины. Другие наступают на оброненную грязь, скользят по ней, чертыхаются.

И тогда Иван Яковлевич принимает решение, подвозить к станкам глину на санках. Он отправляет за ними Якова. Фёдор продолжает подносить глину соседке и Анне. Та, оставаясь в стойке широко расставленных ног, к его приходу выпрямляется и открыто ловит взгляд Фёдора. Вместо взгляда говорят её губы. Первое время на них плескалось сердечное признание. Но, уловив равнодушие Фёдора, оно сменилось на смущение и стыд, с приправой злобы. Потом вновь, встретив его улыбку, на губах запылала мечта, овеянная солнцем радости и счастья. Рядом прошёл тесть, подозрительно кинувший в её сторону взгляд, и губы её, растянувшись в нитку, выказали бледность страха в ковчеге молчания.

Тем временем её муж Яков пригнал старую кобылу, впряжённую в малые сани. На широкую дощатую спину саней навалили глины с горой. Яков тронул вожжами кобылу. Мышцы на всём её теле взбугрились от напряжения, задрожали на задних ногах, после нескольких смыканий с трудом стронула санки с места. Фёдору даже на мгновение показалось, как кобыла, мощно вбивая копыта в землю, проворачивает под собою земной шар. Дотянув до места, кобыла с радостью и облегчением выполнила Яшкину команду "Трр!" В ту же секунду полозья замерли на месте, будто кинули в грунт смертельные якоря. На крупе кобылы, отступившей назад, проступила лоснящаяся испарина и под ней мелкой дрожью заиграли в отдыхе мышцы.

132

Раздача глины по станкам пошла с саней. Дело оживилось. Рядки новых саманных кирпичей заполняли новые просторы.

Часам к десяти пришла семья Слюпы. Иван Яковлевич издали не узнал их, подумав, что это идут цыгане.

- Этих нам только не хватало, - поделился он с Фёдором вполголоса.

- Кого? - не понял Фёдор.

- Да вон, цыгане прутся, того и гляди, шоб чего не спёрли.

- Папань, да то не цыгане, это Слюпа со своим выводком.

- А и правда, богатым будет, не угадал.

Когда слюпинский кагал подтёк к замесу и тот громко поздоровался со всеми, Иван Яковлевич обрадовал того:

- Богатым будешь, не угадал тебя, - но о том, что принял их за цыган, не обмолвился.

- Богатство хорошо, только оно шо-то не падает с неба, я думаю, мож, я не под той частью неба стою? Рабочая сила нужна?

- Да вроде, как бы, - растерялся Иван Яковлевич, - сами вот, с соседями, да родственниками справляемся.

- Лишние руки помехой не будут. Вот и станки свободные имеются, - и, не дожидаясь согласия хозяев, Слюпа скомандовал: - Марфута, приступайте.

Его дети кучей налетели, разбирая оставшиеся станки. Иван Яковлевич, смекнув, что со Слюпой придётся рассчитываться деньгами, выделил для учёта им отдельную площадку, затрусил её соломой. Яков подвёз к той площадке глину и сбросил её отдельной кучей. Анна дала им ведро с водой и тряпкой, наказав строго:

- Раз уж пришли работать, то делать хорошо. Станки хорошо промывайте!

Слюпа, сняв чувяки, закатывал холщевые в заплатах штанины и продолжал

рассказывать причину прихода на работу:

- Попросыпались, я Марфуту спрашую, жрать седня чё будем? Гуторит: "Не знаю, нету ничево. Последние пять курей резать не хочется". А потом идею подала: "Вон Грушаки саман делают, пошли, поможем, нас за это и покормят".

- Так вы голодные что ли? - удивился Иван Яковлевич.

- Воды попили, - стеснительно выдавил Слюпа из себя.

- Воды, воды, - осуждающе передразнил старый Строгаль. - Нюр, сходи домой, принеси детям хлеба с салом. Бери целую буханку. Только порежьте с матерью всё дома.

Дети Слюпы, поняв, что им сейчас перепадёт еда, очень обрадовались. Они, стараясь в работе, преданно заглядывали Ивану Яковлевичу в глаза, выказывая неподдельную радость.

- Только, ребятки, шоб работали хорошо.

Это будто подстегнуло слюпинскую команду. Дети, занятые на подносе глины, не ходили, а бегали. Сам Слюпа и его жена, не разгибаясь, кулаками месили глину, набивая ею станки.

Темп этот продолжался до тех пор, пока Анна не принесла еду. Слюпинская детвора, бросив работу, сразу же окружила кормилицу, к корзине потянулись грязные детские руки:

- Ну-ка, мыть руки!

133

Старшие Слюпы стояли тут же, стряхивая мутную воду с рук, в ожидании порции. После того как управились с буханкой хлеба и шматком сала, работа их команды пошла ни шатко, ни валко. Не только дети их отлынивали от работы, но старший Слюпа мучился вопросом, какую бы выдумать причину, чтобы смыться с этого грязного дела.

Но когда услышал от Ивана Яковлевича, что шулюм с галушками и бараниной скоро сварится, и к тому же аракой будет одаривать по труду, в работе оживился. На отлынивавших от работы детей зашикал:

- Ну-к, работать, иначе галушек с мясом не получите.

Часам к четырем работа подходила к концу. Глины осталось на пару саней. Пётр Смылков, ведший учёт, в тетрадке напротив каждого имени ставил карандашом палочки. На вопрос Ивана Яковлевича: "Сколько учётчик насчитал?" ответить точно не мог.

- То ли три с половиной тыщи, то ли больше, - запутался он.

- Федь, пересчитай!

Фёдор, оставив вилы, принялся считать, кидая в воздухе пальцем в каждый саманный кирпич. Наконец, он объявил:

- Четыре с половиной тыщи и даже чуть больше. Я там, в низине, последние не учёл, тут вот тоже доделывают. Остальное потом досчитаем.

Слюпа посчитал свои кирпичи:

- Триста семьдесят и два с половиной.

- Возьмёшь деньгами? - спросил его Иван Яковлевич.

- Да я и не знаю, как. Ты как, Марфута?

- Мне лишь бы не готовить, - высказалась та, вероятно, очень уставшая от ежедневной кормёжки такой оравы.

- Покормить мы вас сегодня и так покормим, - опередил Слюпу Иван Яковлевич, - я имел в виду деньгами тебе за работу отдать либо зерном.

- Мукой еще лучше, - подсказала Марфута, - так я им хоть затируху буду готовить.

- Вот и решили. Собирайтесь, станки, лопаты, вилы грузите на сани, сами мойтесь и подтягивайтесь все к нашему двору. Федь, быки на тебе - помыть, почистить и поставить на место.

В пять часов все работники уселись за широкий стол, накрытый прямо во дворе.

IX

У пруда, на солнцепёке, как ржаные булки, пекутся строгалевские саманы. За неделю перед выездом на косовицу ячменя, Иван Яковлевич вывел все семейство, чтоб их перевернуть. Глядя на темнеющее со стороны Каспия небо, торопил он завозившегося с конями Фёдора.

- Слава Богу, дождей не было, а то б были наши саманы годные только для забивки помойных ям.

Дарья Кирилловна, приотстав от снох, с трудом передвигала отёкшие ноги. Находясь под впечатлением слов мужа, тоже поглядывала на небо и полускрытно

134

осыпала себя крестными знамениями, нашептывая при этом свою молитву - на все случаи жизни.

- Царица небесная, спаси и сохрани!

Её обогнал запоздавший с выходом Фёдор.

- Мамань, вы б не спешили, а лучше уж дома б остались.

- Как же я останусь. Я завсегда рядом с мужем работала. Это вы, молодые, моду взяли баб отделять. А раньше всё делалось сообча, хоть в поле, хоть в хозяйстве. Мужики в те годы только до печки да до стирки не прикасались, а всё остальное сообча и вместе. Оттого и семьи крепкие были. А у вас нынче, мужиков, глаза на чужих баб воротятся.

- Мам, вы так говорите, вроде, бабы из другого теста.

- Те не лучше, на чужих мужиков так заглядуются, что срамно со стороны глядеть. Как такой семье удержаться?

Фёдор в этих словах матери уловил намёк на его отношения с Анной. Хотя ему до этого времени казалось - чувства их спрятаны так верно, так надёжно, что другим о них никогда не узнать, а теперь понял - их не скрыть от окружающих, а от самих себя и подавно. Решив дальше не выслушивать намёки матери, он заторопился:

- Мам, ну, я побегу, догоню Яшку. Дело у меня есть к нему, - ускорил шаг. Поравнявшись с братом, спросил: - Слыхал? Бочковы, Волошины и Сукачевы тоже самана наделали, якобы тоже хотят на хуторах строиться.

- А мы щас у бати спросим. Папань!

Иван Яковлевич, шедший в обнимку с внуками, остановился.

- Шо такое, Яша?

- Вот, Федя прознал, шо ещё три семьи намерены на хуторах строиться.

- Краем уха и я про то слыхал. Будто бы Волошины уже кредит в земельном банке взяли и бригаду строителей нашли, но те пока якобы не согласились по причине того, шо из-за одной хаты к нам перебираться не хотят. Вот если пять застройщиков заключат с ними договор, тогда, мол, другое дело.

- Может, и в самом деле, нам, с застройщиками скооперироваться? - подкинул вопрос Фёдор.

- Оно и верно, - поддержал его Яков, - дом ставить не завалинку сложить, там специалисты нужны.

- Добрэ, помарокуем, - согласился отец подумать.

.Жара спала. Солнце заволокло тучами. Горький ветер трясёт своими полами, разнося к ноздрям запах цветущей полыни. Работается приятно. Фёдор, подшучивавший над разгоревшимся соревнованием между Полей и Алексеем, изредка поглядывает на свою жену и Анну. Они работают рядом. И вообще, последнее время Анна постоянно старалась быть рядом с Катериной. Со стороны казалось, что они стали близкими подругами. Но Катерина не раз сетовала Фёдору на навязчивость снохи. И Фёдор эту навязчивость относил к стремлению Анны усыпить бдительность его жены, скрыть свои чувства к нему. Хоть Анна последние дни и не подавала ему желанных своих намёков, Фёдор понимал, от задумки своей такая баба, как она, не откажется. Соблазны по-прежнему кружили Анне голову, манили в неведомые дали. Да и к самому Фёдору иногда во снах наведывались шальные

135

мысли, но, проснувшись, он стряхивал с себя их наваждение и настраивал себя не переступать кровную черту родства.

Котёнком ластился к лицам работающих молодой игривый ветерок, набегавший порывами с востока. Он схватывал по пути с полевых стёжек пыль и, играя ею между выставленных на попа саманов, легонько посвистывал. Во время разгара работы к семейству Строгалей подошёл Гавриил Волошин - старший из сыновей.

- Бог помочь! - приветствовал он всех.

- Спаси Христос! Спасибо! - за всех ответил Иван Яковлевич. - Вы свои уже просушили?

- Какой там?! Мы ж позже вас повыкидали. Да и замес получился у нас маловатый, всего на две тыщи с малым гаком. На хозпостройки самана точно не хватит. Так что нам придётся ещё раз глину заводить. Если забот нету, приглашаем!

- Не обещаю, дел и забот у самих невпроворот. Так и передай отцу, мол, с дорогой бы душой, но у самих запарка.

- Да нет, дядь Вань, я по другому вопросу.

- Балакай!

- Нет, я лучше буду гутарить, - усмехнулся Гавриил. - Вы, должно быть, тоже будете каменщиков искать, так вот, мы нашли очень хороших строителей, но им подавай объёмы. На одну и даже на две хаты переезжать из Воронцовки не хотят. Батька предлагает нашим соломенским застройщикам спароваться и затянуть строителей к нам.

- Надо б глянуть на иху работу

- Мы специально ездили, глядели. К работе не придерёшься. Хаты возводят от нуля и под конёк.

- Окна, двери тоже их работа?

- А то как же. Ваш материал могут только использовать. Саман им должны хозяева будущие готовить, а так всё остальное ихнее.

- А какой с ними расчет?

- Берут только деньгами.

- Деньгами мы, наверное, не потянем. Если бы зерном, тогда бы можно было смело пароваться.

- Под зерно земельный банк кредит даёт. И процент небольшой. А под стройку

- совсем ничего! Так как, согласные пароваться?

- Еще дома помарокуем и скажем наш твердый ответ.

- Ну, кумекайте скорее, бо вы знаете, время не ждёт, хотим ещё в этом годе среднего брата на хутора определить.

- Тянуть не будем. День - два и скажем.

- Тогда ещё раз, Бог в помочь, и я побег.

- Спаси Христос и тебя.

Когда Гавриил Волошин отошёл на порядочное расстояние, Иван Яковлевич приглушенно шумнул Фёдора.

- Федь, подь сюда. Завтра с рассветом смотаешься в Воронцовку, в земельный банк, прознаешь всё про кредиты.

Фёдор, привыкший ответственно относиться к поручениям, намерился укатить в уезд ещё затемно. Иван Яковлевич, вышедший его проводить, напутствовал:

136

- В Горькой балке, гляди, поаккуратней, недобрые слухи об ней гуляют. Балакали, опять на днях один степновский только с кнутом вернулся. А мог и голову оставить.

- Слепой сказал, побачим, - укладывая в возок рядом с оклунком овса вилы- тройчатку, ответил Фёдор.

В пути, на дрожках встретил рассвет. Едва лишь зорька протянула первый луч из сини, столбцами встали суслики у собственных нор. Подсвистывают проезжающему мимо экипажу. Наслаждаясь нежно-розовым, словно малиновым, соком утренней зари, Фёдор уставился направо, на восточную часть горизонта. Оттуда шагало пробуждение степной жизни. Ноздри ловят запах разнотравья. Вдыхая сладкий, с горчинкой полыни, дух степи, настоянный на запахе вызревшей ржи, Фёдор время от времени окидывает широким взглядом волнующееся море заколосившегося ячменя. Здесь, в степи, ветры сходятся и расходятся. Сливаясь всей душой с безудержной стихией простора, он чувствует себя счастливым человеком. "Мне бы косу острую сейчас да грабли, да повыше траву в серебре", - твердила мысль.

Незаметно Буланка докатила возок до Горькой балки. С давних времён о Горькой балке шла по округе дурная молва. Не всякому спутнику удавалось благополучно миновать её. Кто лишался лошадей и подводы, а кто и терял там жизнь. У Горькой балки - ступенчатый, саженей в тридцать, слоёнчатый - суглинок и песок

- перепад разных уровней земли, а в двух верстах от него начиналось уже Ворон- цово-Александровское (народ называл это село упрощенно - Воронцовка). По обе стороны дороги почти отвесные стены. В них слоями залегли пласты, как древней книги вещие страницы. Наверху, по левую руку, - подобие рощицы, есть, где разбойникам в любое время года укрыться. За нею - глубокая, саженей в двадцать, впадина, промытая талыми водами, далее - небольшая петля влево и ещё саженей десять спуск к пузовине - зеленый халат густо заросшей крушины, вереска и мелкого кустарника, на дне балки - ручей, питавшийся подземными ключами. В такое время года он неумолчно позванивает холодной хрустальной влагой, а по весне и в дожди - мутнеет, набивая у заторов желто-пенные заеды, и несёт суглинистый ил в сторону Каспия. Спуститься во впадину можно было только в одном месте, там, где вешние воды с полей, стекая, вырыли широченный промыв. По обе стороны от него небо подпирают два постоянно осыпающихся крутых скоса. Нападения на путников в большинстве случаев совершались с них. Обычно это происходило, когда подводы поднимались в гору. Если перехватили - не ускакать!

Когда Фёдор подъехал к Горькой балке, вспорхнувшее жар-птицей солнце незримым клювом уже склевало с полей округи росу, заслало в кроны рощицы лучи, залив светом золотого оперения её просторы. Фёдор посмотрел в ту сторону. Что там, за перехлёстом веток? Стоявший у её окраины низкорослый мужчина подозрения не вызвал. Буланка легко скатила возок вниз, там гиблые, обманные овраги и лога, рядом мосток через ручей. У воды - ещё два мужика. В первую секунду рука лапнула держак вил, но, видя спокойствие их, только хлопнул вожжами.

- Но, ленивая!

Проезжая по улицам, поглядывал на домовладения. Повсюду следы упадка и нищеты. Людей почти не видно. Вдоль покосившихся оград из ивняковых плетней

137

с азиатской вязью, вышитой золотыми кубками тыквенных цветов, ползут трое нищих. Под придворовыми деревьями - перекипающая кучка чумазых детей, они играют в догонялки. На одной из завалинок спит, с оголённой спиной и откинутой наотмашь рукой, пьяный. Нищие, держась друг за друга, робко обходят его подальше. Буланка бежит трусцой.

.В земельном банке ответы на свои вопросы получил быстро, даже отоварился памяткой, относительно условий при получении кредитов. После зашёл в чайную, купил пирожок и стакан чая. Пока жевал сам пресный пирожок без начинки, запивая еле подслащённой бурдой, Буланка хрумкала овёс из торбы. Выйдя, Фёдор увидел недалеко, во дворе колодезный журавель. Тот ритмично кладёт поклоны. Договорился с хозяевами насчёт воды, заставив колодезную "птицу" ещё дважды через окно колодца поклониться далёкому небу, попоил кобылу и, не торопясь, тронулся в обратный путь. Все мысли повязаны с кредитом и будущим домом. Ум рассовывает по мысленному двору планируемые постройки. Грюк возка по дощатому мостку возвращает к действительности. Сбоку, вниз головой в ручей бросился куст. Но рядом с тем кустом стояли два мужика, а сейчас их в зеркале ручья не видно. Фёдор вертит головой - их нет и сверху. За мостком, впереди - Горькая балка. "Куда могли деться?" Фёдор вспоминает приметы мужиков, которых видел у водоёма по пути в банк. Но их нигде нет. Только там, где они были, потемнев, шелестят камыши. "Должно быть, то были рыбаки, пошли в другое место, где рыбка крупнее клюёт", - гоня волнение, решает он. Однако тревога не проходит. Для внутреннего спокойствия нащупал рядом с собой вилы и, не останавливаясь, продолжил путь на подъём. У первого серпантина небольшая петля, скрывающая обзор основного подъёма. И только возок выкатился за поворот, Фёдор услышал, как на полуот- весных склонах, под частыми переборами ног, осыпая за собою грунт, зашуршав, потекли ручейки суглинка. С обеих сторон с колами в руках сбегали трое мужчин. Один из них, низкого роста, - уже внизу. Проскочив по инерции дорогу, остановился и, выйдя на её середину, стал, приготовившись к встрече, беря кол в обе руки наперевес. Стрельнувшая было мысль: "Прорываться!" - сразу была отброшена, как неосуществимая. Увесистый аргумент покачивался в руках давно небритого субъекта с перекошенным злобой лицом. Буланка, вскинув голову, в предчувствии беды заржала. Решение пришло мгновенно. Рывок правой вожжи, и возок прижимается вплотную к стенке, потом натяжка другой рукой, и левая вожжа выкручивает Буланке голову, и та торопливо, чуть ли не на месте совершает разворот. Фёдор уже на ногах. В одной руке - вожжи, в другой - вилы.

"Но!" - орёт он на лошадь и огревает её держаком. Но перед ней уже - один из напавших, пытается поймать её под уздцы. Буланка вскидывается на дыбки, выбрасывая перед собой передние копыта. Бандит, пытавшийся перехватить её, отпрянул в сторону, споткнулся и упал. Лёжа на земле, в колючках золотарника, он попытался сунуть свой кол в спицы колеса, но Фёдор вилами отбивает кол. Тем временем третий нападавший, воспользовавшись отвлечённостью ездового, - уже на возке. Стоя на коленях у заднего борта, он занёс свой кол над головой Фёдора. Уловив краем глаза несущуюся тень, Фёдор успевает корпусом отстраниться в сторону. Удар опускается на левое плечо и скользит по боку. Рука, словно плеть, упала вниз, даже уронила вожжи. Фёдор, став полубоком, здоровой рукой с вилами отби

138

вает очередной верхний удар. Взгляд выхватывает других двоих, они бегут следом. Но и Буланка припустилась во весь дух. В это время Фёдор ощущает обжигающий укол в область бока. Панически в голове бьётся вопрос: "Неужели это всё?", но тут же даёт себе команду: "Не паниковать!" И сразу сознание выносит к мышцам руки приём штыковой атаки, освоенный им в горнострелковом полку в Батуми. Уклонение Фёдора от очередного укола, и вилы его с хрустом входят в перекошенное злобой и удивлением лицо. Грязные руки бандита до белизны склещились на трезубцах вил, пытаясь их вытолкнуть, но Фёдор всё давит и давит. Он давит до тех пор, пока дужка, соединяющая зубцы, не сплющила врагу переносицу.

Фёдор только через несколько минут приходит в себя, бросает вилы и садится в возок, неповреждённой рукой крепко держится за борт. Перепуганная Буланка уже мчится по улицам Воронцовки. Вслед гремящему возку, прервав игру, с неприкрытым страхом и удивлением смотрят дети. Даже спавший пьяница приподнял тяжелую взлохмаченную голову. Проводил её мутным взглядом, выругался и снова уронил свою забубённую на завалинку.

- Трр! Трр! Стой, Буланка, - не перестаёт Фёдор успокаивать лошадь.

Вожжи волокутся по земле и достать их без остановки невозможно. В центре

села, перед гусиным стадом, загородившим дорогу, Буланка сбавляет ход, загнанно фыркает и переходит на шаг, боченясь, прижимается к деревьям и останавливается. С боков, беспрестанно ходивших мехами, на пыльную траву спадают хлопья пены, но копыта по-прежнему испугано перебирают, словно отыскивают достойную себе опору. Фёдор, продолжая успокаивать лошадь, потихоньку сползает с возка. Выходит наперёд, медленно, совсем медленно, протягивает правую руку к мундштуку, на нём - пенный жемчуг слюны. Кобыла отступает, толкая возок назад, пока тот не упирается в дерево. Рука Фёдора тихонечко дотрагивается до переносья, гладит его и пальцами ловит уздечку. Разговаривая с Буланкой, поглаживает совсем мокрую её шёрстку. Под кожей продолжает испугом играть дрожь. С трудом достаёт вожжи. Но Буланка, чувствуя мертвяка, прядёт ушами и косит назад сливовое глазное яблоко. К милиции Фёдор подвёл Буланку за уздечку. Здоровой рукой привязал лошадь к столбу и направился в помещение. У двери чуть не столкнулся с выходившим молоденьким милиционером, с пушком на верхней губе. Уступив дорогу, взволнованно обратился:

- Я к вам за помощью, в Горькой балке на меня напали бандиты. Одного привёз, а двое там ещё.

- Кого ты привёз?

Фёдор показал на возок, с которого виднелась голова человека, приколотая вилами к заднему борту.

У блюстителя порядка вмиг над пушком верхней губы заблестела роса пота.

- Я сейчас начальника позову! - и милиционер бегом юркнул в помещение.

Вскоре к возку подошли три милиционера. Один из них - постарше, с продолговатыми прямоугольниками на воротнике, был без фуражки. Как понял Фёдор, то и был начальник. Взгляд на Фёдора кинул всего один раз. Основное внимание

- на убитого. Второй милиционер плотный, как дубок, хоть и был молод, но выглядел заматерелым. Не спеша, он зашёл с другой стороны возка, осмотрел руки убитого и обменялся с начальником мнением.

139

- Похожий на Косача.

- Он! Отбандитствовал главарь банды! Вилы выдерни! - начальник строго посмотрел на бледного, как стена, Фёдора. Тот с трудом, опираясь на здоровую руку, поднялся на возок со стороны передка, шагнул к вилам, протянул было руку к держаку, и в это мгновение шальная мысль вдруг выставила Фёдору несуразную условность: "Вытащишь тройчатку, а вдруг он ещё живой?!" Рука отпрянула в страхе от вил.

- Не могу с мёртвыми возиться. Даже смотреть страшно. И подташнивает.

- Убить смог, а смотреть на мёртвого не можешь? - удивился начальник.

- Выходит так.

- Поднимись, Коля, и помоги ему! - скомандовал он второму милиционеру

По-молодецки вскочил парнишка на возок, смыкнул обеими руками вилы раз,

другой - не получается, и только на третий, вместе с головой, оторвал зубцы от досок. Голова от очередного рывка сползла с зубцов и глухо стукнулась о задний борт.

- Крепко, гражданин, ты его пришпандорил!

- Одной рукой, правда, в пылу борьбы, - с гордостью сознался Фёдор.

.Труп коллективно сгрузили в сарай. Начальник, отдав соответствующие распоряжения, повёл Фёдора в свой кабинет.

- Ну, рассказывай, как это произошло?

Фёдор, сбиваясь от волнения, рвано пересказал всё, что с ним произошло. Ответил на уточняющие вопросы. Потом начальник привёл статистику похождений этой банды.

- Так что, товарищ Строгаль, ты нам крепко помог.

Он вызвал к себе двух милиционеров, участвовавших в снятии с повозки трупа.

- Товарищ Строгаль оказал органам милиции большую помощь в ликвидации главаря банды, терроризировавшей уезд. Готовьтесь с ним проехать на место происшествия, посмотрите, что и как, составите схему. И чтобы его не пришлось привлекать за превышение норм необходимой обороны, в протоколе пометите, что он привёз бандита к нам ещё живым. И на этом моменте, ты, товарищ Строгаль, перед работниками прокураты должен настаивать. Ну, а мы тебе в этом поможем.

- Согласный, бандит всю дорогу стонал. И вы даже врача вызвали, а бандит перед его приходом ни с того ни с сего взял и помер.

- Вот примерно так. Да, насчёт врача, Алексей Петрович, вызови Охонько Николая Анатольевича, пусть и героя народного осмотрит.

Милиционер ушёл выполнять поручение начальника. Тот было взялся перекладывать на столе изъятое из карманов убитого, но стон Фёдора оторвал его от этого занятия.

- Я смотрю, у тебя рубашка с левого бока пропиталась вся кровью. Давай, снимай её.

Фёдор попытался здоровой рукой расстегнуть пуговицы, но пальцы не слушались хозяина. Начальник милиции, глядя, как тот мучается, не утерпел.

- Подожди, я тебе, товарищ Строгаль, помогу.

Он вышел из-за стола и со своим коллегой стал освобождать от одежды торс

140

пострадавшего. Это настолько тронуло Фёдора своей человечностью, состраданием, что он невольно проникся глубоким уважением к сотрудникам милиции и их начальнику.

- Поднимите руки! - скомандовал он.

Но левая рука Фёдора не слушалась.

- Он, наверное, мне ключицу перебил.

Потихоньку рубашку всё же сняли. Левый бок распорот. Из раны сочится кровь. Фёдор промокает её снятой рубашкой.

Появился и грузноватый, страдавший постоянной одышкой врач с сумкой, от ветхости на ней еле был виден красный крест. Фёдору он перевязал бок, осмотрел его руку, долго и осторожно ощупывал кости плеча, чем не раз окунал её хозяина в такую боль, что темнело в глазах. На ойканья пострадавшего приговаривал:

- Терпи, казак, атаманом будешь!

В конце осмотра успокоил.

- Перелома нет, но ушиб очень серьёзный.

Посадив руку в гнездо косыночной подвески, помог Фёдору надеть рубаху в один рукав и, застегнув пуговицу на груди, дал рекомендации по лечению, строго- настрого наказав показаться сельскому фельдшеру.

- Олег Васильевич, я закончил.

- И по бандиту бумагу о смерти его составьте. Кажется, гражданин Строгаль привёз его ещё живым?!

Начальник милиции вопросительно посмотрел на Фёдора. Тот запоздало затараторил:

- Да, живым, живым. Вместе с моими сотрудниками выедешь на место нападения.

- Теперь, товарищ Строгаль, на место нападения, там они составят схему, подпишешь и свободен. А вы, - он повернулся к двум своим сотрудникам, - обязательно, кроме пистолетов, захватите винтовки.

Милиционеры ехали в Горькую балку на своих лошадях верхом, рядом с Фёдоровым возком. У мостка Фёдор придержал Буланку.

- Вон там, правее того куста, двое у воды возились. Один их них и был, как его. Крысыч.

- Косыч, - поправил с пушистой губой милиционер.

- Ну, так вот, это я ехал в сторону Воронцовки, а когда правил назад, их уже не было. Я было подумал, рыбаки то были и ушли туда, где рыбка крупнее клюёт,

- Фёдор встретился взглядом с молоденьким милиционером и наткнулся на задор в глазах.

Улыбаясь, тот прокомментировал слова пострадавшего.

- А крупной рыбкой оказались вы?!

- Ну, раз с крючка ихнего сорвался, - согласился Фёдор.

- Но вы не только умудрились с крючка сорваться, а ещё и рыбака завалить,

- закончил паренёк.

Только тут Фёдор обратил внимание на их знаки воинского различия. У молоденького - треугольнички, у второго - квадратики эмалированные. Он вознамерился задать по этой теме вопрос, как вдруг с высоченного отвеса осыпалась

141

земля. Взгляды всех троих в одно мгновение прилипли к ноздреватому утёсу. Руки милиционеров лапают винтовки. Молоденький - расстёгивает кобуру, а второй

- снимает с плеча винтовку и кладёт её поперёк на седло. Даже Фёдор шарит по дну возка в поисках вил, забыв, что те остались вместе с колом нападавшего в милиции, в качестве вещдоков.

- Может, не ушли те, двое? - высказывает он предположение.

- Тогда они олухи, а не бандиты.

И тут Фёдор замечает, как две цветастые щурки борются за гнездо-нору, когтистыми лапами осыпают грунт.

- Фу - ты! А я уже думал, что и в самом деле там бандюки наблюдение ведут, а то птицы войну за гнездо устроили.

За поворотом, метров через двадцать, Фёдор остановил Буланку. Он подробно рассказал всё, что там с ним произошло пару часов назад.

После уточнений, милиционер, составлявший схему, предложил Фёдору показать место, где он увидел первого бандита.

- Это там, наверху

- Поехали наверх!

Выбравшись по непокорной ленте дороги на гребень подъёма, конники остановились.

- У той, что ли, рощицы? - спросил составитель схемы.

- Да, да, у самой средины её, он будто грелся на солнышке после спячки.

- Хорошо, подпишите схему. Вот тут, где я галочку поставил.

Расписавшись, Фёдор вернул карандаш.

- Теперь я свободен?

- Да. Но, возможно, прокуратура вызовет ещё не раз.

.Домашние в ожидании Фёдора волновались. Прибыл он к заходу солнца. Показывая повязку, сначала поведал, что с ним произошло, уж потом доложил отцу по его заданию.

- Кредит можно взять хоть завтра. Справку из сельсовета об имуществе только нужно представить, да залоговые бумаги под урожай в самом банке подписать и деньги - в кармане.

Иван Яковлевич на следующий день отправился к председателю сельсовета Кондареву за справкой.

Аким Платоныч сидел за столом, что-то читая.

- Власти доброго здоровьечка!

- Здоров, здоров! Какие вопросы к власти?

- Да, пустяшные, Аким Платоныч. Справку одну для банка выпиши.

- Вам всё пустяшное. Для вас и работа власти пустяшная. Будто сидим здесь и яйца от безделья мнём. А мне вон сводку из уезда кинули и кропи над ней, у кого сколько голов скота, сколько свиней, сколько овец? И так - до цыплят, включительно. А откуда мне знать, сколько у Строгалей нынче живности? Кто проедает, кто наоборот, прикупает да разводит.

- Неужели всё до точности, скажем, до единой курицы, перечислять требуется?

- А то, как же?

142

- Вот ты пришёл, выпиши тебе справку для банка. Ты мне в точности своё хозяйство назовёшь, а я до этого в своей сводке другое указал. А банк возьми да сверь в уезде твою справку с нашей сводкой. Несоответствие! Кто должен к ответу быть привлечённым?

- Власть. Кондарев.

- Правильно! Власть, в лице товарища Кондарева, то есть меня лично. А ради чего я должон страдать? Строгаль кредит выгодный получил и его мухи не кусают, а Кондарев отвечай за несоответствие по полной форме.

Иван Яковлевич от такой отповеди растерялся, он и не предполагал, что выписка справки о наличии имущества в его домовладении может обернуться такой канителью. Он поднял на председателя сельсовета заискивающие глаза, боясь уже и продолжать разговор:

- Ты уж, Аким Платоныч, извиняй несведущего дурака за слово, какое у меня с языка сорвалось.

- Какое слово? - не сразу въехал в тему Кондарев.

- Ну, как же, справку я обозвал пустяшной. Я ж думал, оно раз-два и готово, а оказывается, дело совсем не пустяшное, оно, видишь, какой государственной ответственностью пахнет. Откуда мне это было знать? Тёмные мы, тёмные люди.

- Вот теперь знаешь, что оно и почём.

- А сколько?

- Что сколько?

- Ну, опять извиняюсь, может, я за справку оплатить чего должен.

- Ну, вот всегда так! Как только расскажешь о сложностях бумажных вопросов, так народ тебе вопрос поперёк борозды: "Сколько должен заплатить?" А возьми я копейку, скажем за бумагу, чернила, ну, скажем, чтобы ту же ручку или перо к ней купить, по улицам села стон и вой пойдёт, уполномоченному в уши нажужжат, мол, Кондарев за справку деньгу взял. А всё потому, как знают, все справки сельсоветом выдаются по мере надобности бесплатно.

- Так как же, не пойму я тебя, Аким Платоныч, справку-то дашь? Нам всё равно как, за деньги, бесплатно или ещё как.

- Хорошо, Иван Яковлевич, что ты упомянул третий путь решения вопроса о справке. Что вопрос сложный, ты не отрицаешь? Не отрицаешь! Ответственность на ком лежит? На мне. А теперь представь, мы с тобой местами бы поменялись. Не ты бы пришёл ко мне за справкой, а я - к тебе. И я, зная сурьёзность этого вопроса, что же тебя не отблагодарил? Да в жизнь такого бы не случилось. Мешок бы муки, это самое малое, барашку там и что-нибудь.

В это время в кабинет вошёл помощник председателя сельсовета Гонтарь Юрий. Кондарев завуалировано докончил фразу:

- Что-нибудь прочее. А сейчас времени нет, Иван Яковлевич, приходи завтра, туда. поближе к после обеду.

- А по какому вопросу? - встрял в разговор Гонтарь, садясь за свой стол.

- Да справку ему в земельный банк.

- По форме двенадцать?

- Да.

- Садитесь, Иван Яковлевич, сюда. Время у меня есть, я сейчас её выпишу.

143

Кондарев поняв, что с вымогательством попал впросак, стал выкручиваться:

- А бланк у тебя такой формы есть?

- А как же. Волошин на прошлой неделе с банка целую пачку привёз.

Иван Яковлевич зло метнул взгляд на Кондарева, но, натолкнувшись на конда- ревский бесстыжий, промолчал. При этом Кондарев продолжал наставлять своего помощника.

- Всю его собственность обязательно сличишь с моей сводкой, иначе в уезде могут сверить и вдуют нам по самую сурепку

- Кому там надо такой мелочью заниматься?! Пара у Строгалей лошадей или две пары, какая для банка разница? Им главное - недвижимость: есть дом, постройки. Продать, задарить их без банка невозможно. А быков, коней и продать незаметно можно и на мясо пустить. Диктуйте тягло, Иван Яковлевич.

- Две пары коней, отдельно кобыла, две пары быков. Овец четверо, два кабана.

- Овец, кабанов не надо.

- А как же гусей, курей?

- Вы ещё цыплят укажите.

- Так я ниче, это вот, твой начальник.

Иван Яковлевич с обидой глянул на Кондарева. Но тот не дал ему договорить.

- Начальник пояснял тебе, Строгаль, что за каждую букву мы несём ответственность. Давай его справку, я подпишу. Готово? Когда будешь печать ставить, обязательно бумаг под справку намости и дави хорошенько. За кредитом-то, Строгаль, когда намереваешься ехать? - глядя из-под лба на Строгаля, продолжал он давить на посетителя, чтобы не быть до конца разоблачённым.

- Должно быть, на следующей неделе поеду, - робко ответил Иван Яковлевич, не находя причину данному вопросу

Он вышел из правления, держа в обеих руках вожделённую справку, всё раздумывал: "А для чего Кондареву время моей поездки за кредитом стребовалось? Не с бандой ли уж он связан?" Но по дороге от этой мысли отказался.

.Придя домой, он застал Фёдора за помывкой возка, на котором произошла смертельная борьба. В задней части короба - следы запёкшейся крови. В досках задней стенки - тёмные, как пулевые, дыры от зубьев тройчатки. А на дне - неизвестно откуда взявшиеся листочки краснотала, словно зелёные монетки, сдачей за отобранную жизнь бандита. Иван Яковлевич мысленно вернулся к вопросу Кон- дарева о времени поездки в банк. "Что-то тут не так", - подумал он, но, не найдя ответа, спросил Фёдора:

- Кровь отмоется?

Фёдор неопределенно смыкнул плечами и активнее стал тереть по бурым следам.

.Сев обедать, Иван Яковлевич поделился с домашними о том, как председатель сельсовета намекал на взятку.

- Он и так, и сяк, мол, обязан я за справку подмазать - и точка. Хорошо Юрка Гонтарь зашёл, две минуты и я - со справкой.

Упомянул и о любопытстве председателя сельсовета.

- А потом интересуется, когда за деньгами ехать собираюсь. Уж не с бандюка- ми ли он снюхался?

144

Но домашние его предположения единогласно опровергли:

- Скорей всего, сам намеревается в банк ехать, да ненароком, навредит тебе там заодно, взятку ж ему не дал, - высказала свою догадку Дарья Кирилловна.

И там же за столом приняли решение, поездку в банк не откладывать, а ехать завтра же.

- Оставим на хозяйстве Толика, а Яков, Фёдор и я отправляемся за деньгами, срочно!

Рано утром они, вооружившись, кто вилами, кто топором, выехали на дарёных жеребцах в Воронцовку. По дороге наблюдали, как солнце, набирая высоту, снимало с лица земли белую фату дымки. Земля с каждой минутой становилась всё улыбчивее и теплее. Когда доехали до Горькой балки, вспомнили о происшествии. Проезжая гиблое место, Фёдор, потрогав зашибленное плечо, посетовал:

- Вилы жалко! Хорошая тройчатка была, изъяли, как доказательство.

Перед обедом прибыли к филиалу земельного банка. Яков остался с конями, а Иван Яковлевич и Фёдор вошли в помещение банка. Дождавшись своей очереди, изложили причину своего появления. Подали бумаги. К ним вышел управляющий филиалом земельного банка с золотым пенсне на носу. Фёдору показалось его одутловатое лицо знакомым. И на него хозяин заведения несколько раз кинул взгляд. Разговаривая с Иваном Яковлевичем о кредите, он, ещё раз бросив взгляд на Фёдора и не выдержав зуда интереса, спросил:

- Кто это с вами?

- Сын. Он у меня за охрану

- Охрана это - хорошо. Всё же, где мог я вас видеть, молодой человек? - напрямую обратился он к Фёдору. - В Санкт-Петербурге, Москве или, может быть, в Ростове-на-Дону - батюшке?

- Там бывать не доводилось. Гражданская война протащила меня по югу страны.

- Под Турцией, возле Батуми не бывали?

- Был! Оттуда моя служба начиналась, в горнострелковом полку. Один раз там даже на охоту меня в команду для загона брали.

- Вот-вот, теперь вспомнил, это же вы спасли князя Шайронского от раненого вепря?

- Было дело.

- Как же он вас отблагодарил?

- А вон, в холодке, жеребцы, подаренные им, стоят. И кроме этого, много ещё чево.

- Ну, что ж, рад за вас. Не видитесь с ним?

- Нет. Всё собираюсь съездить, да дела не дают головы поднять.

- Если доведётся с ним свидеться, то передавайте от Галактионова привет.

- Обязательно передам.

- Получите деньги в кассе, а когда будете возвращать кредит, мы ещё поговорим с вами.

Он пожал Ивану Яковлевичу и Фёдору руки и ушёл.

Получив большие деньги, Иван Яковлевич дрожащими руками рассовывал их по карманам. Торопливо вышли из помещения. Дожидавшийся их Яков встретил вопросом:

145

- Ну, как, получили?

- Ага, - Иван Яковлевич поочередно лапал карманы, набитые деньгами, - надо б перепрятать, а то кое-кто видал, куда я деньги рассовывал. Давайте сначала отъедем, а потом уж переложим все, как надо.

Отъехав два квартала, Яков придержал жеребцов:

- Перекладывай, папань!

- В голову ничего умного не приходит, куда их деть? Бабам легче, у их потаённых мест поболее. Ведь таких больших деньжищ я сроду в руках не держал. И руки не слухаются. Мож, их в мешок все сложить?

- И держать всю дорогу обеими руками? - подшкильнул отца Яков.

- Деньги, как и яйца, в одной корзине держать нельзя. Каждому распихаем, да и в линейке часть можно затырить.

Если бы кто-нибудь из соломенцев наблюдал, как с оглядкой на дворы Строгали, словно белки орехи, распихивали по потайным местам кредит для его перевозки, то, вероятнее всего, наградили бы их новой уличной кличкой, типа "Ныкаль- щики". Рассредоточив полученный кредит, тронулись в путь.

- Теперь Горькую балку бы проехать.

Иван Яковлевич положил рядом с собой вилы. Яков приготовил топор. Только Фёдор посмеивался. Недоезжая печально известной балки, он попросил Якова остановиться.

- Чего тебе?

- Схожу до ветру

Мысли Якова, обгоняя ветер, были уже дома, а тут Фёдор какой-то привал придумал. Он покривились от недовольства, однако брату подчинился. Когда Фёдор вернулся, Иван Яковлевич вдруг спохватился.

- Раз уж остановились, сходим и мы до кустов жимолости.

Он, кряхтя, сполз с линейки. Яков, передав вожжи брату, последовал за отцом. Но не успели они дойти до укрытия, как услышали сзади свист. Оглянулись. Фёдор, заняв место кучера, энергично машет им рукой и резким, требовательным шёпотом кричит:

- Скорей, скорей!

Сбивая сапогами жёлтые степные молочаи, кинулись назад. Только они успели плюхнуться на линейке, как из-за поворота выкатила пароконная телега с двумя ездоками наверху. Потянув вожжину, Фёдор вырулил линейку впереди показавшегося экипажа.

- Теперь мы не одни, - разъяснил он свои действия.

.Миновав благополучно Горькую балку, наверху остановились: Яков с отцом, не отходя далеко, облегчились и дальше ехали уже более спокойно. В родное село приехали к закату. По улице потянулись шагом. По дороге нагнали хромого пастуха Акима, по кличке "нога-шлёп". Аким был тугой на слух, поэтому Иван Яковлевич, распираемый радостным настроением, громко окликнул того.

- Ты чего это, Аким, идёшь на поломанном колесе?

- Ась? Чево сказал? - с перепугу заученно стал переспрашивать пастух.

- Сходи в кузню да колесо перетяни! - смеясь, кричит уже нарочно в полный голос, на всю улицу Иван Яковлевич.

146

- Кузня? Не, я там не был, - отвечает Аким.

- Ну, вот и побалакали.

- А заодно и погутарили, - подначивает отца Яков.

В тот же день Иван Яковлевич с Фёдором сходили к Волошиным. На стук в высокую калитку вышел сам Родион Иванович:

- Как, решились? - не думая приглашать в дом, спросил он.

- Насчет строительства в складчину даём своё согласие.

- Вот и хорошо. Ещё и Андрющенко со своим кумом Андреем Глыбиным решили на хутора выходить. Так что, набирается работа бригаде строителей на пять домов. Завтра поеду их уговаривать.

X

Осень 22-го в Соломенском выпала, как редкая удача, поистине золотой. Сухая, солнечная погода держалась до середины ноября. Селяне успели обмолотить хлеба, просушить и провеять зерно, продав его, рассчитаться с долгами. Урожай с арендованного Фёдором лана превзошёл все ожидания. Жито дало - сам - девятнадцать!1 Семья Строгалей, обмолотив снопы, торопиться с обработкой зерна не стала.

- С продажей пшеницы спешить не будем. По весне её цена будет повыше, я так думаю, - сообщил за обедом своё решение Иван Яковлевич. - Завтра всем семейством едем на хутора доводить хату к вселению.

- А дом на кого оставим? - попыталась выяснить Дарья Кирилловна, но получила жёсткий отпор.

- На домового! Я сказал, выезжаем всем семейством. Фёдор, струмент подготовь!

После утренней управки и короткого завтрака в короб подводы, впряжённой жеребцами, торопливо загружалась семья Строгалей. Рабочая одежда и инструмент, вода в бочке, корм коням и провиант на день лежали там уже с вечера. Запирая за всеми ворота, Иван Яковлевич шумнул соседа.

- Пётр Петрович! Ты дома?

- Ась! - отозвался из летней кухни хозяин, превративший её в сапожную и шорную мастерскую, оттуда пахнет сыромятиной и дёгтем. - Меня, что ль, дядь Ваня?

- Тебя, тебя. Выдь на час!

- Чичас, ногу только пристегну.

- Ладно, не выходи, коль хорошо слышишь, - сообразил Иван Яковлевич, - мы на хутора сейчас едем, а ты, пожалуйста, по-соседски поглядывай, бо мы дома никого не оставили.

- Поглядим, а как же.

В восточной стороне, словно рыбка, заиграла полоска света. Щурит сонные глаза празднично разодетый сентябрь. Осветилось поле - глаз не оторвать! Подъезжая к хуторам, все устремили взгляды на пять хат-близнецов. Ближняя к дороге

1 Сам - девятнадцать -

147

хата была уже обмазана снаружи, на ставнях орут петухи, и в рост человека вырос забор от соседа.

- Кто это бежит впереди голого? - спросил Яков, давно не бывавший на хуторах.

- Волошины. Они и нужник с погребом вырыли и внутри все стены глиной помазали. Теперь пригласили копарей - бассейн им глечиком копают, - оторвавшись от дороги, оглянулся на брата Фёдор.

Он чаще других мотался сюда, к своему двору. Тот располагался последним в ряду. Строительство дома в три комнаты и сенцы, а также целый комплекс хозяйственных построек было окончено в августе. Однако все строения требовалось ещё обмазать глиной. Предстояло выкопать бассейн для запаса воды, подвал, построить место уединения и огородить двор. У хозпостроек после строителей осталось около полутысячи штук самана. Верхушку прикладка Фёдор укрыл на случай дождей сухой травой. Заворачивая подводой во двор, Иван Яковлевич ещё раз окинул новостройки.

- А почему Волошины так торопятся?

- Среднего сына отделяют в эту зиму.

- Ну, мы в зиму лезть с крохами не станем.

- Правильно, отец, - вступила в разговор Дарья Кирилловна, искавшая после вчерашнего рыка мужа повод наладить более мягкие с ним отношения, - жить тут пока нельзя, да и взашей никто не гонит.

При этом она строго посмотрела на Анну и Фёдора, будто этим взглядом указывала на причину выделения из гурта младшего сына. Анна, осмыслив намёк, с испугом кинула взгляд на Фёдора. Тот, раньше её уловивший скрытый смысл в словах матери, тоже ждал реакции Анны. Встретившись с её испуганными глазами, легонько подмигнув, скривил губы, мол, вот, так-то, подруга, раскрыли наши намерения. Этот мимический, бессловесный разговор не остался незамеченным Катериной. Фёдору, слезшему с подводы, она зло подала Толика.

- Держи своего сына!

Иван Яковлевич, сойдя, сразу посыпал на прибывших указаниями.

- Яков и Фёдор, копаете отхожее место! Бабы, делаем замес и приступаем к мазке стен внутри хаты. Федь, глянь, солому, шо ты в воловню привозил, не растащили?

Через время раздался голос Фёдора.

- Половину, как корова слизала. Сейчас погляжу, куда след ведёт.

- Не надо. С первого дня с соседями не будем ругаться, - охладил Иван Яковлевич пыл расследования.

Фёдор, вернувшись к главной задаче, настырно заявил:

- Оно и так понятно, кто солому брал. При случае скажу, не постесняюсь.

- Правильно, братка, они чужое брать не стесняются, а ты должён за своё смущаться! - поддержал Яков.

- А я говорю, неправильно! - повысил голос Иван Яковлевич. - Словами вред сделаешь больше, чем та пропавшая солома. Тут другое, за руку нужно было хватать, когда воры солому брали, а мы ж не сцапали? Не сцапали! И чево тогда рот нам раскрывать?

148

- Верно, папань, не пойманный - не вор.

- И почему человек имеет такую натуру? - смягчил своё вмешательство Иван Яковлевич. - Шо сам имеет, того не примечает и не дорожит им. Оно, своё, может и лучше во много раз чужого, так нет же, ему хочется на стороне урвать, украсть, ущипнуть, поиметь удовольствие от свеженького.

И снова Фёдору и Анне эти отцовские слова показались намёком на их тайные чувства и желания. Каждый из них почувствовал правдивый смысл сказанного, заставил обратить внимание на своё, отодвинутое в резерв, как окончательно завоёванное и достаточно узнанное. Анна подошла к Якову и вытерла завеской вспотевшее его лицо. А Фёдор в это время помог Катерине перенести ведро с водой в дом.

Но человеческая память избирательна. Держит в своих объятиях лишь то, что волнует. Уже через пару часов Анна, уловив момент, бросала на сбитую фигуру Фёдора аппетитный взгляд, мысленно щупала его бицепсы, при этом зазывно приоткрывались её губы и на щеках играл румянец. Фёдор, стоя по грудь в яме будущего туалета и выбрасывая грунт, встряхивал гривастой причёской с проседью, бросая косяки в сторону глиняного замеса, где в кругу домашних матовым светом отливали ноги Анны. За три дня работы внутренние стены дома были помазаны. Стоял и готовый к приёму уединяющихся нужник. Посоветовавшись с женой и отцом, Фёдор, вымерив стороны, приступил с Яковом к рытью подвала. Первые три штыка был рассыпчатый чернозем вперемешку с вязавшими его корнями трав. Затем пошёл желтый, плотный суглинок. Ступенька за ступенькой, работая попеременно, спускались братья к началу свода. Ласковое солнце припекало спины, а из глубины ямы тянуло сыростью и холодом. Подступив к стенке, в которой предстояло про- рубывать вход в подвал, Фёдор позвал отца:

- Папань, как вы думаете, с этой отметки свод не низким будет?

- Бери пониже, поднять всегда можно, а обрубишь лишний грунт, потом не прилепишь. И помни, свод должен быть ровным, иначе прохладу погреб держать не будет.

В это время под навесами птичьего гама во двор вошёл незнакомый мужчина, по годам чуть старше Фёдора, физически крепко сложенный. Сквозь щетину трёхдневной давности и плотный бронзовый загар проглядывал здоровый румянец. Широко расставив ноги, зычным голосом спросил:

- Хозяева, водичкой нельзя у вас разжиться?

На голос гостя моментально все повернули головы. Фёдор краем глаза уловил, как Катерина от неожиданности уронила валёк глины, уставившись опешившим взглядом на незнакомца. За всех ответил Иван Яковлевич.

- Если попить, то разживёшься.

- Попить, - развеял сомнения гость.

- Кать, дай человеку попить.

Фёдор с тревогой наблюдал за суетливостью жены. Та, кинувшись к тазу, торопливо отмыла руки от глины, вытерла их об исподнюю юбку и метнулась в дверной проём будущей воловни, где для прохлады хранились запасы питьевой воды. И тут же из полутьмы, роняя слёзы влаги, к гостю на дрожащей руке Катерины плывёт жестяная кружка. Незнакомец встречает женщину улыбчивым, красивым взгля

149

дом. Он с легким поклоном принимает кружку, не сводя с Катерины жгучих, карих глаз, жадно пьёт. Испив воду до дна, лихо встряхивает посуду и, словно одаривая яблоками, сыплет молодильные слова благодарностей и комплиментов.

- Спасибо, красавица хозяюшка. С лица твоего росу пить - счастье для мужчины.

Катерина залилась краской смущения. О, страсти неразгаданный язык, читай его в глазах обоих! Но гость вовремя прервал разлив слащавой патоки слов. Повернувшись к мужчинам, без дальних выяснений, напрямую поинтересовался:

- Бассейн ещё не копали?

- Пока нет. Как тебя величать, уважаемый человек? - продолжал с незнакомцем вести разговор только Иван Яковлевич.

- Зовут меня Захар, судьбой вам посланный. Мы тут одному из ваших завершаем бассейн. Бригада копарей послала меня узнать, коли есть желание и сойдёмся в оплате, можем и вам сосуд под воду соорудить в земле.

- Сколько берёте за работу?

- Если деньгами, то - десять рублей.

- А если зерном?

- Берём только пшеницей. Семь пудов.

- Сразу скажу, шо это дорого. Но прежде, хотелось бы на работу вашу взглянуть.

- Пошли, - пригласил он Ивана Яковлевича за собой.

Проходя мимо замеса, он, не стесняясь окружающих, окинул оценивающе фигуру Катерины, подмигнул ей запросто, по-дружески, будто давнишней знакомой, и вразвалку, морской походкой зашаркал по двору. Яков и Фёдор потянулись за гостем и отцом. Столкнувшись с растерянным взглядом смущённой жены, Фёдор спросил:

- Знакомый, што ли тебе?

Фёдор заглянул жене в глаза и там, как в верном зеркале, разглядел клубок смятённых чувств.

- Первый раз в жизни вижу.

- А чё он тогда так. - потерянно буркнул Фёдор.

.Работа копарей отцу и Якову понравилась. Иван Яковлевич начал было уже новый торг, но Фёдор, прерывая отца, беспощадно критиковал работу мастеров лопаты, придираясь к каждой мелочи. И входное кольцо имеет неровный круг, и расширение не имеет плавного схода, и сборник для осадков слишком глубокий. Но на высказывания Фёдора копари не обращали внимания. Они все уговоры направили на Ивана Яковлевича. Тот, решив временем сбить цену, дипломатично заявил:

- Мы подумаем, и вы подумайте. Но заранее скажу, берёте вы за свою работу дорого. Надумаете уступить, приходите. Пошли, хлопцы.

По дороге к своему дому отец и Яков принялись убеждать Фёдора в высоком качестве работы копарей.

- Где ты таких мастеров здесь, в степи, найдёшь, чтоб снизу доверху бассейн красным кирпичом обложили, да ещё обцементировали?

- Мы же сами так не сделаем? Не сделаем! Ну, чево ты упираешься, Фёдор?

- напирал Иван Яковлевич.

150

- Если поискать, то и лучших мастеров можно найти. А эти не нравятся мне и

всё.

Фёдор не мог открыто сказать о причине неприязни к данным копарям, вернее, к одному из них.

Вернувшись в свой двор, Фёдор уже в сторону Анны не поглядывал, своё, завоёванное бы не просмотреть. Его охранные и обыскные взгляды притягиваются магнитом к Катерине. В своей жене он вдруг разглядел новые черты, формы, складывавшиеся в непознанную им ранее красоту. Когда Катерина хваталась за тяжести, он тут же отбрасывал лопату и мчался на помощь. Даже порывался ей помогать в мазке стены.

.Дома, за ужином, речь зашла о необходимости найма копарей. Фёдор с потаённой ревностью следил за реакцией Катерины: выскажется ли она за то, чтобы пригласить именно их. И когда обронила всего одну фразу "В селе таких нету, а в степи других не найдешь", Фёдор задохнулся ревностью. Не зная к чему прицепиться, он напрямую обрывом рубанул.

- Тебя пока не спрашуют!

Катерина обиженно поджала губы. Она робко следила, как упорствовал муж в словесной перепалке с отцом и братом. Выйдя из-за стола несломленным, он приказал жене:

- Стели! - резкое, как зимний ветер, указание.

"Гнездо его с большою клеткой схожее", - в подсознании сравнила мысленно комнату с клеткой в поисках причины такой откровенной грубости мужа. И только тут Катерина не столько поняла, сколько почувствовала, что муж приревновал её к тому мужчине, которому она давала попить. Уверенность её догадке пришла в постели, когда муж, налившись мускулистой силой, сразу же стал осыпать её поцелуями, мять груди, торопливо срывая остатки одежды, жарко шептал ласковые слова на ухо.

После родов Катерина, плеснув всю свою любовь на крохотного сына, мужа, хоть и почитала за главу семейства, но как мужчину до сего дня не воспринимала. Случавшаяся близость была безликой, чаще всего на исходе сил. Однако на этот раз мужской напор с его стороны был дикий, словно он стремился наказать её. Катерину это вначале пугало, но, вспомнив причину ревности мужа, мысленно представила того, чужого, вместо мужа и отдалась с наслаждением. Ночью он проснулся от нового взрыва чувств, она, ища спасение, - к дитю. В кроватке, сладко посапывая, спит сын. Видно, ему снятся розовые сны. В окне ржаной лепёшкой повисла луна. Она через ветки ореха цедит свет, как бывало через марлю сама Катерина цедила молоко.

Покормив грудью Толика, Катерина ложится к Фёдору. Тот жадно притягивает её к себе. И снова он мстил, а Катерина, обманывая себя, отдавалась тому мужчине.

Утром с трудом продрали глаза. Он после мщения, она после мысленной измены. С этой длинной, жаркой ночи понесла ещё одну, новую жизнь под сердцем. Чувства обоих улеглись и успокоились. Схлынуло всё, что до этого жгло сердца. И Фёдор сам подошёл к отцу и дал согласие, чтобы он нанимал копарей, среди которых находился тот, которого он раньше очень опасался и скрытно ревновал к жене. Теперь его болезненное чувство ревностной опасности заметно поугасло.

152

К своему удивлению, Катерина отнеслась к появлению в их дворе того мужчины, взбурлившего её кровь, весьма спокойно. В ней поселилась уверенность, что тот мужчина стал для неё то ли бывшим мужем, то ли бывшим любовником, но бывшим, про которого она всё знает, всё с ним изведано и пройдено, и не осталось никакой манящей тайны. Неделю они копали бассейн. Она готовила им к обеду еду, комплиментов не замечала. Даже ранее достававший до сердца взгляд того мужчины больше не волновал и не тревожил её чувств. Более того, она неприкрыто, не стесняясь чужих, проявляла внимание к собственному мужу, то ли гребёнкой пальцев зачёсывала назад волосы свалившейся его чуприны, то ли, попробовав сама готовившийся обед, несла через весь двор в разливной ложке мужу еду на пробу. Копари, поглядывавшие с завистью на молодую хозяйку, перекидывались шутками:

- Хороша Маша, да не наша.

- Сам бы откуштувал такую, да большие гроши платить трэба1.

Не губя попусту минуты, копари делали свое дело с душою, не роняя марку ремесла. За то время, пока те работали в строгалевском дворе, улеглись чувства Фёдора и к Анне. Всё его существо неосознанно с напряжением было нацелено на защиту однажды уже завоёванного семейного спокойствия. Ни один жест, ни один взгляд Катерины не ускользал от его внимания. И с каждым днём в его сознании доверие к жене и уверенность в её верности росли и крепли.

Анна же, отыскивая причину снижения внимания Фёдора к себе, с горечью твердила в уме: "У любви коротко время, любовь сохнет на корню".

К началу ноября основные работы Строгалей на хуторном дворе были свёрнуты. Можно было вселяться, но на домашнем совете решили отложить переезд Фёдора с семьёй до весны.

XI

Многие соломенцы приступили к вспашке озимых. Фёдор, намереваясь в ближайшее время выйти на хутора, уговаривал Кондарева переписать арендованный двухгектарный лан на его имя. Тот же, боясь ошибиться, ломался.

- Понимаешь, какая может получиться неприятность. В губернии начинаются землеустроительные работы, а я, опережая, тебе выделю эту землю, а вдруг этого делать нельзя. В уезде землемера за подобные недочёты сняли с должности. Вот назначат нового, поспрашиваю его, а тогда уж решим, как это положено по закону.

- Но я ж не могу ждать, когда там кого-либо родят на должность, мне под озимые надо пахать.

- А ты паши. Аренду протягиваем ещё на один год, а по истечении определимся, в какую сторону.

- Не возражаю.

В начале октября зазимок рассыпал спозаранку серебро стылой росы. Фёдор с Алёшей за неделю, не спеша, вспахали тот лан. В то время дома Катерина с Анной и Полей готовили семена под озимые. В ворота постучал посыльный из правления.

- Сегодня вечером, в семь - митинг.

153

Иван Яковлевич успокоил посыльного:

- Кто-нить от нас будет.

По поручению отца, Фёдор загодя отправился на митинг. Когда он пришёл к правлению, ещё никого не было. Начальства и того не видать. Собирался войти в контору, но заметил на подходе Григория Репало, остановился, поджидая. Поручка- лись, поговорили о делах. Тем временем активно стал стекаться народ. Появившегося Кривоносова Егора окликнул Кондарев, вышедший на крыльцо.

- Егор Платоныч! Подойди на минутку!

О чём говорил председатель сельсовета с Кривоносовым, слышно не было, но зато отнекивания Егора стали разноситься по всей площади:

- Не, не, не! Я не могу! Какой из меня выступальщик?! В обычном разговоре двух слов не свяжу, а перед народом слово держать - не-е-е. Кого-нибудь другого, только не меня!

Кондарев, продолжая убеждать, держит Кривоносова за руку, а тот вырывается. И вот освободившийся Егор скатился с крыльца, улыбаясь, торопливо направился к Фёдору и Репало. Но вслед ему летят слова Кондарева:

- Строгаля позови!

И тут же напрямую обращённые к Фёдору слова:

- Фёдор Григорьевич, пожалуйста, подойди!

- Ну, Егора не уговорил, теперь меня будет ломать, - отходя, шепнул Гришке Фёдор.

Подошёл к председателю сельсовета, который пожимал уже руку Анушкину Владимиру Николаевичу. Поздоровавшись тоже с Фёдором за руку, обратился сразу к обоим.

- Вы оба должны будете выступить на митинге.

- Об чём? - опередил Фёдора Анушкин.

- Направим Ленину телеграмму поддержки с его выздоровлением. Будут ещё другие вопросы, но по ним Ялов готовит для выступления других людей.

Фёдор сначала было решил так же откреститься от выступления, как это сделал Кривоносов, но потом, вспомнив о земельном участке, передумал и покорно сказал:

- Если надо, значит, сделаем!

Следом согласился и Анушкин.

- Ну, вот и молодца! - похвалил их Кондарев.

Народ сползся на митинг с опозданием почти на час. Открыл его Ялов с крыльца правления. Фёдор с Анушкиным, боясь, как бы им не пришлось после объявления их фамилий продираться сквозь толпу, держались поближе к вечной трибуне села - крыльцу сельсовета. Фёдор, полагая, что на митинге сразу станут говорить о телеграмме вождю, удивился, когда Ялов завёл речь об ущербе, причинённом прошлогодней засухой.

- .Несмотря на принятые партией меры, последствия засухи оказались страшными для страны и для нашей губернии в отдельности. Поголовье лошадей сократилось, по сравнению с 1913 годом, более чем на 260 тысяч голов, или в пять с лишним раз, крупного рогатого скота - на 300 тысяч голов, или больше чем наполовину, овец

- более чем на 1 миллион голов, или в пять раз. Значительно уменьшилась площадь

154

посева хлебов. Если в 1913 году было засеяно свыше 2350 тысяч десятин, то в нонешнем году немногим более 500 тысяч десятин. Но Родина и Российская коммунистическая партия большевиков принимают все меры, чтобы выправить положение. Губернии отпущены и денежные средства, и семенной фонд. Выделено около ста тысяч пудов ячменя, более 18 тысяч пудов проса и около 8 тысяч пудов овса. Предоставляются льготные денежные ссуды под закупку поголовья скота, под закупку семян и другие нужды. Кое-кто у нас в селе уже получил кредиты под строительство хуторных домов. Намечаются серьёзные послабления в размере налога с населения. Ряд коммун, как маломощные крестьянские хозяйства, в том числе и наша коммуна, полностью освобождены от уплаты налога. Терскому уезду выделено 165 тракторов и много разных сельскохозяйственных машин. Нашей коммуне тоже выделен один трактор и скоро он будет получен. Есть и ещё одна большая и светлая радость. Но об этом нам сообщит председатель сельсовета Кондарев Аким Платоныч.

Тот важно сделал шаг вперёд.

- Нам доведено сообщение центра, что вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин поправился. Стало быть, со здоровьем у него полное улучшение. Я напомню, кто не знает, наш вождь Владимир Ильич Ленин был 30 августа 1918 года тяжело ранен эсеркой-террористкой Каплан отравленной пулей. Наши советские замечательные врачи всё сделали, чтобы спасти Ильича. И он поправился, но время от времени это вредительство его здоровью даёт о себе знать. Я до невозможности счастлив, что наш Ленин опять здоров. Вы же видите, стоило ему поправиться и дело пошло на лад: и семена, и кредиты, и трактор. Есть предложение направить Ильичу телеграмму, поздравить его с выздоровлением и пожелать успехов на посту председателя совнаркома. А сейчас слово скажет Анушкин Владимир Николаевич. Николаевич, проходи сюда!

Тот поднялся на первую ступеньку крыльца.

- Ленин от болезни и пули, пропитанной, как жизнь показала, не совсем смертельным ядом, оклимался, и это радует нас, простых крестьян. Когда больной у страны руководитель - это есть беда всей страны. Это ж одинаково - в доме хозяин больной, и все дела стоят. Хоть там, в Кремле, Ильича замещали помощники, но всё равно хозяин есть хозяин. Хозяйская метла она и метёт по-особому: с приглядом наперёд. Ну, шо можно ещё сказать, здоровья нашему руководителю страны, и хай он крепко думает за нас, шоб облегчить нашу жизнь. У меня всё.

Анушкин сошёл со ступеньки и тихонько продвинулся за спину Фёдора. И вот Кондаревым названа фамилия - Строгаль. Фёдор, уложивший в голове канву выступления, став на первую ступеньку, со страхом обнаружил, пока делал эти два шага, все мысли перемешались. Хотелось сказать так много, но на ум не приходило ничего из того, что хотел сказать. Он окинул повёрнутые в его сторону покрытые головы, пытливые глаза из-под козырьков платков и фуражек ждали умной речи, и это ещё дальше отодвинуло начальные слова выступления. От бессилия захотелось выругаться, махнуть рукой и сойти с крыльца, но тут Фёдор встретился с глазами Гришки Репало, и сразу растерянность пропала. Фёдор заговорил просто, по-домашнему.

- Последним выступать всегда труднее, - начал он, - потому как до него уже всё умное сказали. - В согласии с ним многие закивали головами. Это придало Фёдору уве

155

ренность и он продолжил: - Здесь до меня говорили о выздоровлении Владимира Ильича Ленина. По-человечески, оно любому человеку желают нормальные люди здоровья, а уж главе нашенского правительства и подавно. Когда человек здоровый, у него и дела по-другому идут, они спорятся, горят в руках. А у больного, квёлого - руки припущены, дела идут ни шатко, ни валко. Думаю, шо тёплая телеграммная весточка из незнакомой Ильичу Соломенки будет ему приятна и только поможет дальнейшему окреплению здоровья. Здоровья Ленину на многие годы! - громко, почти крикнув, завершил своё краткое выступление Фёдор.

Он, не оглядываясь на Кондарева, торопливо сошёл с крыльца и напрямую пошёл к Гришке Репало. Со спины уже звучал голос Ялова, зачитывавшего телеграмму Ленину.

- Мы, коммунисты и беспартийные крестьяне села Соломенское, шлём вам поздравление по случаю вашего выздоровления. Рады мысленным присутствием дорогого вождя всемирной революции и защитника прав трудящихся. Счастливы, что вы снова со страной, с нами!

Поднятием рук единогласно проголосовали за телеграмму Ленину. Кондареву со всех сторон посыпались уточняющие вопросы:

- А где семена можно получить?

- Как получить ссуду?

- Где можно купить веялку?

Репало прислушивался к вопросам и ответам, но свой - задавать публично не торопился. По окончании митинга Гришка пожал Фёдору руку, словно хваля за выступление, спросил:

- Я, вроде, не прослушал про семенную ссуду, с центра дали ячмень, просо и овёс. А мне пшеница семенная нужна, в крайнем случае - рожь.

- Я тоже обратил внимание на это. Спроси у власти.

- Завтра подойду, сейчас у них от вопросов голова вихрем, сболтнут, лишь бы отвязался, а мне надо тютелька в тютельку, чтоб не промахнуться.

- Ну, прощевай, Гриша.

- Пока, Федя, своим передавай привет.

XII

Через неделю после митинга посыпали мелкие обложные дожди. Сразу же заметно захолодало. Прялка сумрачного дня безостановочно пряла кудели дождевого неба. Временами дождик срывался со снегом. Соломенцы уже думали: "Ну, вот она - зимушка-зима пожаловала", но в одну из ночей дождь прекратился, верхними ветрами растянуло тучи, вызвездив небо крупными алмазами. С утра яркое солнце повернуло погоду на бабье лето. По селу потянуло серебристую нить.

Фёдор, обирая с лица щекочущую невидимую паутину, столкнулся у сельмага с Григорием Репало. Поздоровались, поговорили о том о сём. Потом Фёдор поинтересовался:

- Ну, как, ходил в контору насчёт семян пшеницы?

- А как же, сразу, на другой день после митинга.

- Ну, и шо тебе власть ответила?

156

- Ни пшеницы, ни ржи не будет. Ялов так и сказал: "И не мечтайте, на семена коммунарам ни ржи, ни пшеницы нету, а вам, единоличникам и подавно не будет".

- Выходит, не дюже дело с хлебушком в стране поправилось.

- У тебя не разживусь семенами?

- Гриш, ты же знаешь, я же в гурте живу, всем командует батька. Приходи, разговаривай с ним, а я уж своё слово за тебя замолвлю. Пока не забыл, я тебя на именины своего сына приглашаю.

- Обязательно припрусь.

Празднование именин годовалому Толику наметили на Рождество по новому стилю. Строгали готовились к такому событию загодя. Ведь "зубок" не устраивали из-за запарки в работе, да и, объединяя "зубок" с крестинами и именинами в одно застолье, решили маленько сэкономить. Стол решили накрыть хоть раз, но широко. Заколов кабана, сделали салтисон и поставили под трёхчуваловый пресс. Фруктовым дымом до кофейной корочки окоптили окорок весом не меньше чем в пуд. Наделали домашних колбас в самых различных рецептах и начинках: мясные, с чесночком и салом и чисто кровяные, и помесью - с различными кашами. Остальное сало, шириной в ладонь, присолив, уложили в специальный сальный сундук, используемый уже десятки лет под его хранение. Фёдор, занимавшийся этим делом, вспомнив голодные годы Гражданской, высказался вслух:

- Как мечтал о свином золотистом я сале, шо коняка зимой об овсе.

Перед самым новым годом, когда 22-й год собирался передать 23-му все права, выпал обильный снег. Фёдор проснулся поздно, выглянул на улицу. Вокруг - снегов безмолвная пустыня. По всему селу сугроб на сугробе. Тут же принял решение: впрячь в лёгкие санки дарёных жеребцов и скатать в Прасковею за спиртным.

По пути туда заскочил в центр Воронцовки и купил для именинника тряпичную игрушку - коня. В дальнейшей дороге, планируя застолье, продумал вопрос прилюдного вручения этого подарка. Поездка была удачной - вернулся с двухведерным бочонком сухого вина и четвертью коньяка. Кроме того, по дороге домой у сельпо встретил Заритовского, известного в селе специалиста по самогоноварению. Тот ему шепнул:

- По вашему заказу уже нагнали вам из жита четыре ведра первосортной араки.

- Хоть крепкая?

- У! Пробирает что надо!

Вместе с хозяином заехал за заказом. С ним проверил спиртосодежание. Крепость основательная - поднесли к ложке спичку - синее пламя упреждающе над нею гуляло до тех пор, пока арака не выгорела до донышка.

- Хороша! Подумаешь, прежде, чем пить такую, - похвалил Фёдор.

Выйдя от Заритовского на улицу, наткнулся на Григория Репало. Тот не поднимая сапог, весело, словно на лыжах, двигает ногами, не отрывая глаз от клубящихся белых комков, следит, как рыхлится, будто под плугом, девственный снег

- Привет, Гриша! Как дитё, снегу радуешься?

- В точку! Самому уже двадцать семь, а свежий снег всегда мне в новинку. Новость, Федя, слыхал?

157

- Какую?

- Страна наша теперь не Россией прозывается, а СССР.

- Как это, серь-серь?!

- СССР - это Союз Советских Социалистических республик.

- А где же Россия?

- Проэсесерили!

- Как просерили?

- Да нет, она там внутри, в этом Союзе осталась.

- Запрятали сволочи?! - с откровенным страхом высказал предположение Фёдор. - Выходит, русских теперь и нету?

- Наоборот, теперь все нерусские стали русскими, вернее советскими гражданами.

- Ну, тогда другое дело. И всё ж, мне кажется, наломали дров политики. Разные веры, разные языки, разные обычаи до кучи всё сгорнули, а дадут ли ладу, чи нет, ещё не известно.

- Похоже на то. Но поживём, как балакал слепой, побачим, лучше или хуже сделали, то позже узнаем.

- Надо-ть привыкать к новому названию, как ты балакал, серь-серь?!

- Нет, сэ-сэ-сэ и ры.

- Сесесеры?

- Почти шо так, только без "ы". Ну, я побёг, бегу насеет ремонта сбруи к твоему соседу, Петру

- Шо ж, дуй! Да, постой! Чуть не забыл, сыну именины на Рождество отмечаю, приглашаю и тебя с жёнкой, приходи обязательно!

- Обязательно припрёмся!

- Скажи, Гриш, ещё раз, как страна наша теперь уже прозывается?

- СССР, - подсказал на ходу Репало.

Фёдор, чтобы не забыть новое название страны, безостановочно повторял:

- Сэ-Сэ-Сэ-Р. Сэ-Сэ-Сэ-Р. СССР.

* * *

.Остальных гостей Строгали тоже пригласили заранее. Пригласили и гармониста Ивана Калошу с женой и, конечно, наказали, чтобы не забыл дома гармонь.

Крестным отцом напросился быть Яков, а крестной матерью взяли жену Петра Смылкова - Степаниду. Та, придя перед этим помогать готовить, первой заметила у соседки выпирание живота. Выкатила удивлением глаза на Катерину и спросила напрямую:

- Ты что, ещё одним ходишь?

Смущаясь, Катерина отшутилась:

- Надо-ть бы было вперёд родить няньку, а после ляльку, а у нас получится наоборот.

Анна, слышавшая разговор, ехидно улыбнулась, и окаменевшие на мгновение её губы при этом показали: "Когда настанет время работать не покладая рук, будет всем пузо беременной для отлынивая показывать".

158

На широких розвальнях с утра выехали в церковь скромно, положенным составом: родители с именинником на руках, будущие кум да кума, да Анна зацепилась цветком, с походной выпивкой и закуской. Лошадьми правил Яков. Придерживаясь накатанной середины улицы, он попустил скакунов в намёт. Санки, сотрясаясь, метались от борта к борту дорожного корыта. Встречный ветер выжимал слёзы. Оглянувшись, Яков наткнулся на напряжённое от страха лицо Катерины. Она с оцепенением охватила укутанного в тёплое одеяло Толика. Поняв свою оплошность, Яков натянул вожжи, переведя каурых на трусцу Подкатывая к церкви, подумал: "Народу особо, не будет". Но оказалось, забор почти по всей окружности обставлен санными экипажами. Церквушка, как и положено в большой праздник, забита народом до отказа. На процесс крещения к попу встали в очереди восьмыми. Многие приглашенные подходили прямо в церквушку: мужики пожимали руки, бабы целовали Катерину. Разговаривая в полголоса, незаметно продвигались образовавшейся командой к алтарю. За ними очередь до двери. Фёдор, когда его очередной раз кто-то из прибывших спросил: "Кто последний на крестины?", махнул рукой к входной двери:

- Там, где-то.

Оглянувшись, удивился количеству женщин с детьми на руках. "Плодовиты наши люди. В этом деле никого учить не надо. Все умеют детей стряпать. Какие уж выходят, это другой разговор, а вот мастерить детей и безрукие и безногие горазды".

Но вопрос Ивана Яковлевича прервал его раздумья.

- Школьного товарища своего второго пригласил?

- Кого?

- Кого-кого, Юрку Гонтаря.

- А как же, в первую очередь. Но он же - власть, в церкви не появится.

Подходила к попу их очередь. Катерина с Фёдором и Степанидой быстро рас-

телешили малыша. Низкорослый смуглявенький дьячок записал данные в церковную книгу, подставил её пожилому попу под глаза. Пробежав взглядом по именам, тот загундосил в седую бороду:

- Крестится раб божий. - тут же протянул руки за ребёнком.

Толик, кряхтя, напрягся. Сжав кулачки, таращил на попа глазёнки. Двойной взмах дьяконовских ножниц, и выстриг окончен. Ножки коснулись купели. Малыш сразу же поджал их к себе. Но поп, без задержки, окунул его всего, с головой в купель. Вынул. Малыш с присвистом ухватил воздуха и ушёл снова под воду. Ещё один взлёт к сонму размытых лиц и новое погружение. Пасы крестом, и Толик в тёплом полотенце. Рядом запах и голос матери, самое время поорать во всю мощь своих лёгких, как это делали другие дети, которых крестили перед ним. Но Толик только кряхтит, точно так, как это делает Иван Яковлевич, когда пьёт чай. Пока малыша одевали, Анна поднесла мужчинам по стакану араки. Яков, рассчитавшийся с попом за крещение деньгами, попытался сунуть тому рюмку в руки, но тот наотрез отказался и даже руку с крестом спрятал за спину. Гонения на церковь набирали обороты, поэтому служители церкви вели себя, как подобает, восхищая окружающих образцами морали и святости. Зато их паства вела себя вольно. Рюмки гуляли в толпах верующих из рук в руки. Анна не успевала их наполнять и для своих, и для прочих знакомых. За стенами церкви уже наяривает гармошка. С лёгкой душой и сердцем на улицу, к её звукам, вывалила стро- галевская компания. Увидев Ивана Калошу, Фёдор удивился:

159

- Мы у себя тебя ждём, а ты для кого-то уже играешь.

- Как говорили, к обеду буду у тебя, - заверил Калоша.

Яков моргнул Анне, и та поднесла гармонисту рюмку. Отказываться тот не стал

- выпил, не закусывая. Яков подал к церковным воротам экипаж. Торопит всех так, что готов усаживать силой. Дома стол уже накрыт. Женщины за двое суток до гулянья не отходили от плит и печей. Катерина напекла хлебов, большую миску "лысых" пряников, около десятка пирогов и один огромный каравай. Их духовитый запах, забивая запахи всех блюд, заполнил собою гостевую комнату

За пару часов до обеда кумовья вернулись из церкви с крестником. Краснощёких, с ядрёного морозца молодых и гостей с хлебом-солью встречают родители: Иван Яковлевич и Дарья Кирилловна. С ними - Фёдоров друг Петро. Следом за въехавшим экипажем подошли соседи - Корецкие. Пока раздевались хозяева с кумовьями, гамом вваливались новые гости: Аничкины - Сельвестр и Клавдия, Безугловы - Петро и Агриппина, Артюхов Савва и Юрий Гонтарь. Они пришли оба одни, жёны приболели. Разкулёмили из тёплого одеяла крестника. Усадили его в кроватку. Юрий Гонтарь, глянув на дитя, похвалил Фёдора.

- Ты, Фёдор, хоть и не кузнец, а брови парню такие выковал, что завидки берут.

- Так ковать мы мастера, - на шутку шуткой отреагировал Фёдор. Но Клавдия Аничкина, чуть не умершая этой осенью от оборта, вспылила:

- Уж брюхатить баб вы все горазды, а что потом - мужикам дела нету

Ответа не последовало, так как в это время пролился топот по крыльцу - очередные гости оббивают с обуви снег. Сняв верхнее, не разуваясь, прутся к кроватке с именинником. С запахом чистого снега выкладываются малышу в ноги прохладные гостинцы. Бублики, конфеты-мопансье, Вергуны принесли халву. Юлу с погремушкой подарила чета Твердохлебовых. Черевичкины Николай и Прасковья подарили родителям малыша деньги. Но большинство гостей пихало их под подушку ребёнка. Яков, глянув на жену, скомандовал:

- Давай и наш подарок!

Анна, нырнув в свою комнату, вернулась с детским ружьецом. Фёдор принёс тряпичного коня.

- Во, мы сейчас проверим, кем у нас Толик вырастет. Катя, убирай остальное! Оставим ему: коня, ружье и рюмку. Подай, Яш, рюмку.

Все столпились вокруг детской кроватки. Малыш, сопя, некоторое время разглядывал положенные на его ноги предметы. Первым движением отшвырнул рюмку так нелепо и сильно, что та вылетела за пределы кроватки, похлопал коня, потянул на себя ружьецо, но, оставив его, снова мертвой хваткой вцепился в коня. Тянул его ко рту, слюнявил и не отпускал.

- Видали, кем он станет? - смеясь, спросил гостей Фёдор.

- Слава Богу, что пьяницей не станет, - обрадовано подчеркнула Катерина.

- Военным тоже не станет. Играть ружом не стал, - подвёл итог со второй приметой Степан Кириллович Краснокутский.

- Но тронуть-то тронул, - поправил Гвоздёв Андрей, присевши со своей женой на лавку у стены.

Степан Кириллович, не согласившись, продолжил отстаивать свою точку зрения:

160

- Верно, тронул ружо, а это означает службу, как положено, отбудет и к своим коням.

- Ну, шо, будем садиться? Кого ещё нету? - спросил Иван Яковлевич.

- Усова Василия Макаровича.

В это время - скрип калитки за окном и заливистый лай Букета. Лай переходит в стадию остервенелости, доносится шум борьбы. Быстрый топот по крыльцу и, минуя сенцы, Усов врывается в комнату. Перепуганно оглядывает свой тулуп. В двух местах клочья:

- Надо ж, скотиняка, порвал кужух.

- Да как же так случилось? - вопрошает Фёдора перепуганная Катерина. - Он же, вроде, был привязанный.

- Я цепь ему укоротил, к дорожке он не должен был доставать, - стараясь не обидеть гостя, выложил Фёдор аргумент сомнения.

- Я когда вошёл, он с будки на меня с ленцой - "гав-гав", а я возьми и сделай шаг к нему, да ещё и рукой с угрозой махнул, мол, заткнись, своих не признаёшь. И тут он в истинного зверя превратился, как кинется, в горло мне прямо целился, я вовремя руками успел прикрыться, так он в другое, незащищённое место, в полу кужуха - мёртвой хваткой вцепился, еле отбился. Сейчас жинка будет идти, чтоб и её не порвал.

- Иди, Фёдор, встречай людей во дворе, - скомандовал Иван Яковлевич.

Фёдор ушёл, а гости стали рассаживаться вокруг стола. Минуты через три подошёл холостяк Григорий Репало. Ивана Калошу, уже крепко выпившего, во двор ввели две женщины: собственная жена и жена Усова - Гарпина. Гармонист попытался поиграть на гармони, но пальцы не слушались пьяного хозяина, из мехов вместо мелодии выдиралась какая-то какофония. Фёдор, видя, что гармонист никакой, предложил тому отложить гармошку и наполнить стаканы:

- Наливаем! Яша, ты на том конце стола командуй! Каждый выбирает себе всё, что душе угодно: вино-вино, коньяк-коньяк, кто желает араку, может пить араку.

- Хозяин, а шампанского у вас не сыщется? - шуткой подбросил вопрос Гришка Репало.

- Шампанского не имеем, но сознаюсь, в Гражданскую, в Крыму довелось его попить от живота. Итак, всем налито? Пьём за именинника, нынче ему год исполнился, и сегодня его окрестили.

Все повернули головы к детской кроватке. В ней, лежа на спине, работая руками и ногами, малыш "воевал" с тряпичной лошадкой.

- Будет конником! - ещё раз предсказал судьбу малыша Гришка Репало.

- Конник - это слово такое ёмкое, оно может означать и ездовым, и конюхом, и коннозаводчиком, - высказал сомнение Юрий Гонтарь.

- Верно, - поддержала его Катерина, - казаки это тоже конники.

Пили за родителей, пили за крестных. Гармонист Калоша стал совсем квёлым. Его отвели в другую комнату и уложили на кровать. С очередным тостом вплелись разговоры о положении в стране, о том, что страна начала подниматься из разрухи.

- Вы пшеницу свою уже продали? - зажёвывая очередной стакан араки салти- соном, спросил хозяина Аничкин.

161

- Решили до весны погодить, к весне, може, хоть чуть цена на зерно поднимется.

- Тут ты, Иван Яковлевич, как никто, прав! - отозвался Юрий Гонтарь. - Ножницы в ценах на мануфактуру города и продукцию села настолько растянуты, что на всех уровнях не знают, что с этим делать!

- Я и сам думал конные грабли справить, - вернулся к разговору Аничкин,

- но не тут-то было. Сам не продай, где желаешь - не купи, рази так можно - своим распоряжаться не дают.

- Понимаешь, Сельвестр Петрович, какое дело, как только хлеборобы убрали хлеба, тут же проявился наплыв астраханских спекулянтов с мануфактурой. Власть поэтому решила, чтоб не давать простора спекулянтам, передать все товары, нужные для обмена с селом, из центральных складов по потребительским кооперациям.

- Вот-вот, в нашей потребкооперации конных граблей нету, а мне ручные грабли вместо них предлагают, но при этом зерно, мясо сдавай им оптовое, большими партиями! А это полцены, а то и того ниже! Рази это порядок?

- И кооперация свою прибыль стремится снять: мясо и зерно от тебя принять, как можно подешевле, а мануфактуру тебе продать подороже, - вставил своё мнение Черевичкин.

- Так это всё власть делает! - заговорил молчавший до этого Вергун.

Он до сих пор дулся за отказ Ивана Яковлевича позычить ему полсотни пудов семенной пшеницы. Однако на именины пришёл, не ломаясь, по старой дружбе

- всей семьёй. Теперь, высказавшись, поглядывал на хозяина.

- Всё от Бога и всё от власти, - согласился Иван Яковлевич.

- Власть тут, может, и ни при чём, - легонько подкинул полено сомнения в костёр дискуссии Юрий Гонтарь, - банкиры во все времена были людьми особыми, какую захотят власть установить, такую и установят, и нас не спросят.

- Юрка, ты дюже того, не дери зад за власть, она всегда всех мотала, - на защиту Вергуна встали Ерёмкин Семён и Петро Безуглов.

- А у меня есть лучше предложение, - вступил плотно в разговор 1ришка Репало,

- пускай власть остаётся властью, а мы, не мешая власти выполнять возложенное на неё дело, возьмём и выпьем, выпьем за власть, какая не мешает нам выпить!

Предложение Гришки дружно поддержали: забулькал по стаканам алкоголь, зазвенели стаканы.

Выпив и закусив, попёрли толпой во двор, до ветру и там, перекурив и облегчившись, снова завели дискуссию о сегодняшней кооперации. И, не завершив обсуждать затронутые вопросы, подгоняемые приглашениями хозяев, гости вернулись за стол. Василь Макарыч Усов, войдя, не пошёл на своё место, а напрямик ринулся к кроватке малыша. Тот, сопя, продолжал играть тряпичным конём.

- Ах, ты бутуз, - склонился Усов над кроваткой, - упитанный такой, как я.

Эти слова Усова вызвали коллективный смех. Гришка Репало тут же вставил свою шутку:

- Упитанность свою ты, Василь Макарыч, давно прошёл! У тебя сейчас идёть салонакопление!

- Га-га-га! Хи-хи-хи - покатился горох хохота по углам комнаты, пугая дитя.

162

Катерина, отправившаяся в другую комнату за вином, запоздало прикрыла за собой дверь. Гармонист Калоша, спавший на кровати, проснулся.

- Кто там рыгочет?

- Кто? Гости нашенские!

- А я где?

Он повёл мутным взглядом по комнате. Из кружавчатых пелёнок чей-то ребёнок тихой улыбкой освещает мир. Из-за двери доносится команда тамадившего Якова наполнить стаканы и рюмки. Он постучал ложкой по графину, призывая к тишине.

- А мой где стакан? - Калоша сидит уже на кровати, прислушивается и пытается вспомнить, как он здесь оказался.

- Твой стакан там, на столе, - поясняет ему Катерина, протирая от пыли четверть с вином.

Гомон за столом и глушившая друг друга женская трескотня у плиты улеглись и в это время из другой комнаты, куда ушла Катерина, донеслись женский и мужской голоса. Первый принадлежал ей. Второй, мужской голос - неизвестно кому

- С кем там наша Катька разговаривает? - спросил подвыпивший Иван Яковлевич. Гришка Репало мигом вставил свой ответ.

- С домовым!

Кто-то хихикнул за столом, но тут же - со всех сторон шиканье, требующее тишины. Вслед, не дав наступить тишине, из соседней комнаты - скрип кровати и шаркающие шаги к двери. Она распахивается и на пороге вырастает мослоковатая фигура гармониста. Тряся головой с всклокоченными волосами, Калоша полутрезвыми глазами лупает на толпу

- Иде я, братцы?

- На том свете! - не остаётся в долгу Репало. Разогретые парами алкоголя, лица присутствующих расплываются в улыбке. Гришка развивает тему: - По христианскому обычаю, перед тем, как нас распределят, кому - в ад, а кому - в рай, предложено нам всем выпить и закусить.

- Я загодя знаю, меня определят в ад, - приходя в себя, подыгрывает Калоша.

- А шо, грешен? - берёт в свои руки нить застолья Яков.

- Грешен, да ещё как! На иной собаке блох меньше, чем на мне грехов.

В сопровождении подхватившейся Анны гармонист прошёл на ожидавшее его место. Иван Яковлевич наполнил гостю рюмку араки.

- Стакан тебе не наливаю, бо тебе ишо на гармони играть.

- А где она? - забеспокоился гармонист, пугливо окидывая помещение.

- Ага, пропил! - подначивает мужа плотного телосложения Калошиха. Иван Яковлевич, видя неподдельный испуг на лице гармониста, успокаивает его.

- Тута, тута твоя гармоника, вон в углу, пока не пропили.

Гармонист было рыпнулся за инструментом, но хозяин осадил.

- Посиди, выпьем маленько, хорошо закусишь, а тогда уж сыграешь.

- Не, я щас, - порывается встать Калоша.

Но Яков останавливает того, прижимая за плечо к лавке.

- Ты пожуй, пожуй чего-нибудь, иначе снова пальцы не станут тебя слухаться.

Только после этих слов Калоше доходит смысл, почему его дружно все отговари

163

вали не торопиться с игрой на гармони. Вспомнил, как у него до этого не слушались пальцы. От смущения взгляд забегал по столу. Выхватив из изобилия закусок наполненную рюмку, склещил на ней, как Иван Яковлевич на горле графина, пальцы.

- Ну, тогда я и скажу, - скромно он посмотрел на тамаду. Яков, выбиравший глазами, кого привлечь к тосту, обрадовался.

- Вот это по-нашенски! Тост балакать буде мастер музыки Иван Калоша. Просю!

- Ну, как я теперь понял, собрались мы не для того, чтоб нас пораспределили, кого в рай, а кого в ад. А собрались мы затем, чтобы отметить крестины-именины - этот самый в жизни человека настоящий праздник. За именинника, за его родителей, за его дедушек и бабушек, братьев, сестер и прочих многочисленных родственников. Хай никто из них никогда и нипочём не болеет и. - на этом месте запас слов у Калоши закончился. Он, тужась, повторял один звук "и". Но на помощь пришёл Гришка Репало. После очередного "и" он добавил:

- И не пердят и не кашляют.

Дом сотряс взрыв хохота. Расплескивая содержимое стаканов, гости хватались за животы. Растерянный Калоша, словно ища себе защиту от балагура Репало, переводил взгляд с одного на другого. Постепенно накал смеха спал. Жена гармониста, сотрясая складки живота, никак не могла остановиться от хохота.

- Ох, ох, ну и добавил.

- А причём тут пожелание - "не пердеть", - снова заговорил Калоша, - пускай, уж "не кашляют", а пердеть можно.

Этими словами снова растянул лица в усмешки.

Дед Вергун, прикрыв беззубый рот, спросил тамаду:

- Так пить-то можно?

- А шо ж на её глядеть? Конечно, пить! - скомандовал Яков.

Над столом сошлись наполовину расплесканные стаканы и рюмки. Глухое цоканье их, как лошадиных копыт в осенней ночи, и без задержки - процесс опустошения. Только Анна да дед Вергун медленно тянут сквозь губы винцо, словно растягивают удовольствие. В это время скрипнула дверь и тихонько просунулась Катерина с бутылками в руках.

- Не уснул, - шепнула она, переведя взгляд на годовалого Толика.

Тот, сидя в кроватке, играл карандашом.

- О! А это иде ж он взял? - головы всех повернулись к кроватке.

Василь Макарыч Усов, увидев у малыша похожий на его карандаш, лапнул свой нагрудный карман. Пусто.

- Это мой карандаш! Случайно выпал, когда нагинался, а он, бутуз, молодец, сразу в единоличную собственность забрал.

- Всё, всё, Василь Макарыч, власть ты свою потерял. Чуть-чуть подрастёт и скажет: "Дядька, со склада подвинься!"

Нежданно разговор вновь возвратился к таким понятиям, как судьба, которую каждому кто-то определяет свыше. Суеверие, малограмотность и темнота, царившая в двадцатые годы в сознании крестьянства, почти единогласно вывели определение судьбы годовалого мальчишки. Пьяницей не будет. Военным тоже надолго не станет. Жизнь его будет связана с конями и, в заключение, - с начальственным карандашом.

Лс

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

И поскольку человек не знал границ и пределов своего размножения, стал он плодиться без числа и меры. И множась, занимал он жизненные пространства других животных. Много видов их по вине человека сошло навсегда с лица земли.

И тогда на защиту их стал прилетать на Землю дракон. И имел тот дракон тыщи голов, которые усемерялись. Головы были улыбчивы и молчаливы, но по команде главной головы из всех пастей извергался огонь и уменьшал человека числом. Но и дракон терял много своих голов. Наступало время, он и сам усмирялся, затихал и в тайне отращивал утерянные головы. И люди, оставив оружие, снова начинали пахать, сеять и размножаться. Они быстро забывали о причинах прежних несчастий, и, не делая выводов, снова множились. И опять возвращался дракон на Землю, дабы сократить род человеческий. Но поступал он уже мудрее и осторожнее прежнего. Перво-наперво рассеивал он повсюду семена соблазна. И падали злые зерна в народы и давали пышные всходы, ибо корнем своим проникали они в ад и питались ядом его. И вырастали цветы, внешне прекрасные, но разлагающие плоть всякого припавшего к нему, ибо дыхание цветка было ядовито. А народы глядели и радовались красоте его, опьянялись его благоуханием и не помышляли о будущем. Сразу же пали замки и запоры с тех уздилищ, где были замкнуты враги разума и души человеческой, и снова открылся путь Скорпионам, и возгорелась жажда стяжания. Позавидовали люди чужому достатку, прониклись злобой друг к другу, и затмился разум. Поднял человек меч на ближнего своего, закрылся щитом от друга и соседа своего, и не стало многих лучших людей земли. И числом уменьшился род человеческий.

166

I

Весна 23-го рванула своим напором внезапно. Хотя еще по ночам, сопротивляясь изо всех сил теплу, давил холод. Ветер, лизавший днём сосульки тёплым языком, хрипел простуженной глоткой. В паре с морозом они за ночь выстилали под ноги льдистую корку стылой скованности и на стёклах выжигали хрустальные листья и цветы неповторимой красоты. Над головой, в бездонной стыни вселенной, Большая Медведица показывала, как у неё мёрзнут лапы. К рассвету, вырастив охапки белой хвои и налепив белых искристых кораллов, ветер и мороз старательно обрамляли всю округу - до последней былинки мохнатым, словно мехом, пушисто-игольчатым сизым инеем.

Соломенцы, пробудившись, зевая, влазили в латаные тулупы и валенки, напяливали на нечёсаные головы будничные малахаи и платки, и с неохотой выползали с серую стынь управляться. Своей вознёй будили спящих на акациях ворон. Те отсыревшими голосами сыпали на селян недовольный гомон. Бабы, затопив печи, сразу шли доить коров, а мужики, открыв катухи и курятники, занимались скотиной. Пока не развезло, гнали худобу на водопой. Вернувшись, в знобящем свете принимались за уборку навоза. В работе, между делом, потирали носы и руки. Беззлобно друг другу жаловались: "Весна, не весна, а хтой-то ещё кусается". Едва поймав туманный шорох зари, над селом петушиным долгом бдения и побудки взрывалась тишина. Недоспавшее солнце в лохмах туч отрывало голову от подушки горизонта и вприщур поглядывало на землю. А часам к девяти, будто перстень с руки, всё пространство наливалось ярким, до боли в глазах, режущим светом. Мир представал новым очарованием. Словно звериный ворс, снег вспыхивал белым огнём. Красота - глаз не оторвать! Блёстки инея алмазной россыпью засыпали округу. Свет, играя и плескаясь в снегах, ликовал. От горячего восхищения первые слезинки-капли роняли ивы-плакуньи. Их вислые ветви, сбрасывая со спин шапки снега, словно отрываясь от тяжести сна, восторженно вскидывались к небу. Горячие лучи дружной ватагой брались за работу: смахнув с веток меховые одёжки, до дури упирались в снеговые просторы и приступали к варке ноздреватого, с отливом синевы, хрусталя. Под ногами наледь уже так не хрумкотела. Черня карнизы, со стодумной подвески сосулек, осознав любовный обман лучей, ни с того ни с сего слёзным звоном выстукивались телеграммы к Всевышнему о спасении. Но тот оставался глух к их слезам и неуклонно вёл свою вековую погодную политику в проторённом направлении.

Сверху припекало до испарин. Кубанки и малахаи сползали набекрень и на затылок. Работать в зимней одежде становилось невмоготу. Напитанные влагой валенки без галош несли хозяев в хаты менять экипировку. Всё больше прояснялось небо, оно наполнялось свежей синью, и теплый, пьяный ветерок кружил по селу и округе, словно в хмельном танце, разнося хмелины навоза и прели прошлогодней листвы. На подсохших верхушках акаций и тополей, невесть откуда, появлялись горлинки. Они, как свидетели трагедии зимы, надсадно стонали. Над ними по небосводу с безразличием плыли разлапистые, словно хлопковые облака. Они своим движением устраивали живительную игру с лучами солнца, меняя направления трасс процеженного через себя света.

167

На возвышениях курились паром первые проплешины. Через час-другой твёрдый покров дворов превращался в квашню из льдисто-снегового крошева. Под нею потаённо, отыскивая ямины и углубления, скапливалась влага. И вскоре первые гомон- кие ручейки, отыскав уклоны, пробивали себе путь к ярам и балкам. Выбиравшись со дворов на улицу, вытачивали в ледовых панцирях дорог глубокие борозды-русла. Под булатный, журчливый перезвон мчались по ним без оглядки к низинам. Всё, что улеглось за зиму, талой водой взбаламучивалось, всплывало, поднималось и тащилось с бестолочью дней к яру за селом. Оттуда за версту несло стойким запахом ила. Мешаясь с дворовыми ароматами навоза, соломы и прели, этот дух признаком обновления вместе с воронами всю весну кружил над селом.

Катерина, передоив коров, пошла собирать яйца, опасаясь, как бы ненароком какая-либо курица сама не села выводить цыплят.

В курином царстве, занятом постоянным разгребанием половы на гумне, вспыхивала перекличка петухов. Она подхватывалась соседскими петухами, словно разгоравшимся костром и разливалась по селу, из края в край. Буйство крови возносило крикунов на верхотуры построек и заборов и рвало им глотки до хрипоты. Петушиный ор сменяло разливанное кудахтанье хохлаток. На весь двор, как всему свету, зазывной агитацией вещала соседская курица: "Граждане-человеки, ab ото - всё живое в этом мире произошло от яйца, мною только что снесено диетическое, сертифицированное яичко, от породистых, в меру упитанных и культурных производителей, налетайте, забирайте, пока оно свежее". В бедных семьях, у кого и вши на учкуре на учёте, на куриную рекламу откликались незамедлительно: каждое снесённое курицей яйцо - спасение людям от голода, оно поедалось не только в тот же день, но зачастую - в тот же час. В зажиточных - ближе к вечеру набирали полные корзины. Подходила пора сажать домашнюю птицу на яйца. Для высиживания цыплят Строгали отбирали яйца самые крупные. Помельче - откладывались на пасхальные праздники, Пасха в этом году ранняя. Она несла большие заботы.

- Степанида, кума, не слышишь, что ль? - через забор Смылковых шумит Катерина.

- Иду, иду, - из-за скотиньего катуха вывернулась соседка, - а, это ты меня, Катя?

- Тебя. Спрашиваю, не твоя курица разоралась, как скаженная?

- Моя, чёрт бы её побрал, орёт, будто задницу при родах порвала. Петро сказал: "Жалко, шо пост, а то б лапшу уже варили". А вы квочек уже всех посадили?

- Четыре, больше не будем, нынче собираемся ещё две гуски на яйца посадить и хватит. С ними тоже хлопот немало. Лучше молодняка купить, чем с малыми гусятами да цыплятами возиться.

- Не говори, кума, хорошо, если отхода немного, а то, как в прошлом годе, как стали дохнуть, как стали дохнуть, каждый день прикапывали.

- Да и у нас была такая же песня - из сотни цыплят выходили только тридцать пять.

- Степанида! - из пристройки позвал Петро.

- Ну, чё у тебя там горит? Словом не даст с соседкой перекинуться.

- Эт с какой соседкой? - в проёме показалась кудлатая с проседью голова. - А это ты, Катюша. Как живёте-поживаете?

168

- Слава богу, не болеем.

- Чем Федька занимается?

- Коней чистит, собираемся съездить на хутор, новую хату нашу протопить.

- Решили переезжать? - с тревогой в голосе спросил сосед.

- Да, Петя, когда-то надо это делать.

- Жалко, очень жалко, кума, что вы уедете.

- И нам жалко, да никуда не денешься.

- Дело к весне повернуло, скоро щепка на щепку полезет, а мы с тобой и не покумовались, как полагается.

- У тебя на уме только одно, чёрт седой, - с укоризной хлопнула по спине мужа Степанида, - ты чё от меня хотел?

- То, что всегда.

- Я серьёзно тебя пытаю, а ты всё скалишься.

- Сапожный столик с твоей помощью передвинуть.

- Пошли, - и Степанида чуть ли не втолкнула мужа в пристройку.

Катерина тоже ушла в дом и подключилась к бабам стряпать завтрак. После завтрака всё семейство высыпало во двор. Мужики подошли к калитке. Сосед напротив - Сапожников Тимоха докуривал самокрутку. Поздоровались. И в это время, к всеобщему удивлению, из проулка показалась бычья упряжка.

Наледь на дороге уже покрылась мокрой плёнкой небывалой осклизлости. В такое время ни коров, ни быков, не говоря уже о лошадях, с база никакой хозяин не выпускает. Сапожников покрутил пальцем у виска.

- Гля, какой-то полоумный быков запряг для прогулки.

- Ага, чтоб им ноги повывернуть, - согласился Иван Яковлевич.

- Кто ж это такой хозяйственный? - гадал Тимоха, выставив козырёк из ладони над глазами.

- Да Слюпа на быках коммуны, - подсказал Яков, имевший дальнозоркое зрение.

- Ну, полный и круглый дурак, - продолжал возмущаться сосед.

- Чем круглее дурак, тем дальше катится, - пошутил Фёдор.

- Не переживай за него, - вставил Иван Яковлевич, - он зараз быков на бойню, на мясо ведёт. Пошли, хлопцы, срочно работать. Пойдём мы, сосед, работа у нас срочная.

- Я тоже пойду, - Тимофей уже повернулся, но возмущаться увиденным не прекратил, - надо ж, выехал в такую пору курей смешить.

Каждый из Строгалей занялся своим делом. Дарья Кирилловна и Анна, оставив Полю одну делать в доме уборку и доглядывать за маленьким Толиком, пошли сажать гусок на яйца. Иван Яковлевич и Яков, проверив повторно плуги и сеялки, занялись перетяжкой колёс. Вскоре к ним присоединился Алёша. Фёдор, забрав Катерину себе в помощь, отправился с нею в амбар готовить триер к работе. На нём предстояло перевеять всё посевное зерно. Фёдор без промедления приступил к проверке и смазке механизмов триера. Время от времени он отдавал команды жене, уцепившейся в ручку веялки:

- Так, ещё чуть-чуть проверни. Стоп!

Тем временем Дарья Кирилловна и Анна, посадив четырёх гусок, припозднившихся с выводом потомства, появились в амбаре. Фёдор, увидев их, похвалил:

169

- Вы с опережением. Напрашиваетесь на похвальную грамоту.

- А то как же, может, хоть так от вас, мужиков, чё дождёшься! - расплывчатой улыбкой заиграла Анна губами.

Фёдор промолчал. Окончив осмотр веялки, он по-деловому спросил у матери:

- Как, мам, начнём?

Дарья Кирилловна кивнула головой.

- Тогда мы с вами крутим. Твой, Кать, струмент - ведро, а Нюра - к озадкам1.

И сам сразу - к рукоятке. С другой стороны, не по годам по-молодецки, на

ручку налегла Дарья Кирилловна. Их усилиями веялка, наполняя гулом амбар, набирала обороты.

Катерина, черпая ведром непросеянное зерно, поднимала наверх и высыпала содержимое в бункер триера. Фёдор с Дарьей Кирилловной безостановочно крутили рукоятку Анне досталась самая лёгкая работа - отгортать озадки от чистого зерна. Через шум она попыталась докричаться до Фёдора, но в амбаре стоял такой грохот, что тот ничего не услышал. Триер, кутаясь в облаке пыли, трясся, как больной в лихорадке. Фёдор, не слыша крика, периодически отплёвывался. Анна, поняв, что не догорланиться, махнула рукой и укутала платком нос. Её примеру последовали и остальные женщины. Катерина, уже понёсшая под сердцем ещё одну, новую жизнь, быстро уставала. Через полчаса напряжённой, интенсивной работы её бледное лицо было усыпано бисером пота, платок сполз на затылок. Но она не обращала на это никакого внимания, черпала и черпала ведром, не останавливаясь, зерно. Силы таяли. Цыбарку набирала уже неполной. Её пальцы до белизны склещились на ручке ведра, которым она уже черпала по половинке. Дарья Кирилловна глянув на сноху, отвалилась от рукоятки, крикнув Фёдору на ухо:

- Останови, воздуху ухватим.

Грохот триера умолк. Дарья Кирилловна засеменила во двор на свежий воздух. В дверном проёме, в ярких солнечных лучах клубится золотая пыльца. Фёдор шагнул к двери.

- Ох, и шумная веялка, словом не перекинешься, - изрекла выстраданность мысли подошедшая к нему Анна, краем глаза косясь на Катерину.

Последнюю неделю между ними словно чёрная кошка пробежала. И ругаться не ругались, и вдруг не то неприязнь, не то соперничество воздвигло между ними невидимую стену отчуждения.

- А мне - ниче, - в пику ей высказалась с вызывающей улыбкой Катерина и прижалась к мужу щекой, и от этого сердцем ожила.

Фёдор, разглядывавший свои ладони, с удивлением посмотрел на жену.

- Хай шумить, да дело делается, правда, Федя, - с лёгкостью сгладила Катерина своё возражение Анне.

Фёдор, промолчал. Катерина бережно взяла его руку, с тревогой разглядывая ладонь, участливо спросила:

- Мозоли опять?

- Один срывать начало.

- Бедненький ты мой, - она поцеловала надорванный мозоль, будто они с Фёдором были одни.

1 Озадки - отсев.

170

Фёдор застеснялся Анны и поспешно убрал свою руку.

- Дай, дай, полечу! - не сдавалась Катерина, удерживая руку мужа, и, погладив её, добавила: - Забота о кормильце - дело, которое попереди всего стоит.

- Спасибо тебе за это, Кать, - Фёдор приобнял жену за талию.

От мужниной ласки по душе Катерины пролилось ощущение теплоты и блаженства. Его слова лёгкие, как пух, пьянящей заводью омыли сердце. Ещё плотнее прижалась Катерина к мужу. От Анны это не ускользнуло. "Ишь, вся светится", - с завистью отметила та про себя. Сняв платок и разбросав головой по плечам сноп волос, обронила, издеваясь игривыми губами:

- Белоручка, ты у нас, Фёдор! - сама при этом потянула вверх руки, выгибая по-кошачьи спину, и, ещё раз бросив в сторону супружеской пары взгляд, брезгливо добавила:

- Мужик какой-то хлипкий ноне пошёл.

Катерина, не выдержав того, что кто-то позволил себе бросить "камушек" в сторону её мужа, окатила испепеляющим взглядом с головы до ног сноху:

- Нам и такие сгодятся.

- Не гыркайтесь! Давайте, лучше работать!

И Фёдор, вернувшись к триеру, показал, как действует неистовый огонь вдохновенья, - сам завертел длинную рукоятку, приводя механизмы веялки в движение. Амбар вновь наполнился грохотом и пылью. Катерина, подхватив ведро, принялась за работу. Глядя на неё, Анна, оставаясь на месте, кривила ехидцей губы. Мол, "работай - работай, сейчас первые месяцы только в положении и то тебя уже в пот кидает, а что дальше станет? За холодную воду не возьмёшься". Катерина, будто читая мысли снохи, стиснув зубы, доказывала обратное: частыми взмахами ведра метала в бункер триера зерно без остановки. Мимо Анны, почти не поднимая ног, просеменила Дарья Кирилловна, со своей стороны поймала вертящуюся рукоятку и налегла с силой. Зерно, отвеянное от озадков, сыплет золотым дождём. Анна, взяв в руки деревянную лопату, хотела было продолжить отгребание отходов, но, бросив ещё раз взгляд на бледное лицо Катерины, окроплённое капельками пота, вспомнила свою беременность и решительно направилась к страдалице. Перехватив ведро, прокричала задиристо в лицо:

- Меняемся!

Но Катерина с энергичностью замотала отрицательно головой. Анна, не обращая внимание на возражения, силой отобрала ведро и, всучив взамен лопату, плечом сдвинула Катерину к своему рабочему месту. Катерина молча посмотрела на мужа, но тот, видевший всё это, продолжая крутить ручку, кивнул ей головой, мол, не противься, и она сдалась. Через минуту, настроившись, с усердием принялась за новую работу. Сообща дело заспорилось. Однако вскоре работу прервала прибежавшая Поля.

- Толик орёт, не знаю, чё делать?

Катерина кинулась в дом. Фёдор остановил триер. В это время загавкал Букет. Поля, вытянувшаяся за последнюю зиму, длинноногой серной метнулась к калитке и вскоре вернулась со Слюпой. Было ли это его имя, фамилия, а может, уличная кличка у его предков, в селе большинство жителей, как и Строгали, этого не знали. В поисках главного хозяина его воспалённые глаза шмыгали по сторонам,

171

в напряжении бледное, словно циррозное, худощавое лицо кривилось. Наконец, он спросил:

- Батька ваш иде?

- В кузне, должно быть, - отвечая, поздоровался с ним за руку Фёдор.

- Ты, Федь, передай ему, мож, он землю мою в аренду возьмёт?

- Да-к, ты, дядь Слюпа, никак до этого в коммуне был?

- Был, да послал я их к такой-то матери. Виноватым я им стал, что бык ногу на осклизи подвернул. А теперь должен им ещё и грузчиком ишачить, нашли ишака! Ага, как бы не так!

- Так я не понял, они тебя, дядь Слюпа, попёрли, или ты от них по собственной воле отхилился?

- Конечно, я. Ялов за меня во как держится! У меня девять детей, из них семь

- пацаны, на каждого - по пять десятин земли да мои ещё - сколько они земли лишатся.

- Она у тебя, дядь Слюпа, вспаханная?

- Какой там! Осенью и третью часть земли не вспахали. Да и по документу коммуны, кто выходит из неё, тот забирает свою долю невспаханной и на краю общего лана. Так что теперь моя земля будет на горе, с той стороны балки.

- Я, конечно, отцу передам, но хотел бы загодя знать и об условиях.

- Уговор аренды старый: по полтора пуда жита с десятины.

- Доложу батьке, но ты, дядь Слюпа, дюже не рассчитывай, так как я два гектара казённой земли в аренду прошлой осенью взял.

- Их ещё не пахали?

- И вспахали, и засеяли.

- Ну, в работе за вами никто не поспеет. Всё ж передай, Федь, а я, если чё, то, может, маленько и уступлю. Я вообще добрый, уступил бы сразу, но хочется до нови зерно растянуть, шоб не голодать.

- Условия твои, дядь Слюпа, божеские, не об этом речь. Год у нас будет хлопотный, работы ожидается невпроворот.

- Почапал я тогда, а ты, Федь, батьке доложи, не запамятуй.

- Не забуду, не забуду, - уважительно проводил Фёдор Слюпу за ворота. Когда снова появился в амбаре, встретил открытое недовольство Анны, осуждающие губы её по-змеиному зашептали:

- И зачем ты гуторил, шо уговор добрый, гляди, он, может бы, ещё уступил.

- На этом не забогатеем. Да и тянуть от детей и от глупых людей - грех большой не только перед Богом, но и перед самим собой.

- Гляди, ты какой набожный стал.

- Тебя об этом не спросили, - за мужа огрызнулась Катерина.

- Ну, шо вы в самом деле, последние дни ровно чево между собой не поделили. Давайте лучше работать.

Дело завертелось. Но прежнего накала в работе уже не было. К полудню вернулись из кузни Иван Яковлевич и Яков.

- Как вы тут, всё перевеяли, по мешкам пересыпали, всё перевесили, осталось только подмести?

- О! Тебе, отец, как в сказке, по рыбьему велению да по моему хотению, ты

172

б сказал, а оно само и сделалось, - шуткой на шутку за всех держала ответ Дарья Кирилловна.

- Мы с Яшкой всё, шо планували, всё сполнили.

- Папаня, приходил дядя Слюпа, - перевёл разговор на серьёзный тон Фёдор.

- Какой он дядя? Лет на пять-семь взрослее тебя.

- А я думал, он старше.

- То он так от пьянки состарился. Чё хотел Слюпа-то?

- Землю свою в аренду предлагал.

- На каком же договоре?

- Полтора пуда с десятины.

- Сулился уступить, - не выдержала Анна.

- И сколько её у него?

- Много, десятин сорок - пятьдесят.

- Можно помараковать1, можно.

За обедом Иван Яковлевич в разговоре вновь вернулся к предложению Слю-

пы:

- Иде ж его лан?

- На горе, с той стороны, над балкой.

- Для ранней зелёнки там самое козырное место, - вступил в разговор Яков.

- В других местах ещё травинки нету, а там зеленью вовсю полыхает. Самый прогреваемый склон. Хороший хозяин его ни за какие гроши не уступил бы.

- А дядя Слюпа, - вступил снова в разговор Фёдор, - живёт по своему укладу.

- Цэ як?2 - не понял Иван Яковлевич.

- Только проснувшись, он уже думает: "Шо-то работать захотелось, пойти поспать, может, пройдёт!"

- А, вон в каком смысле.

- Надо, папань, брать тот лан, пока есть возможность!

- Помарокуем, помарокуем, - пресёк дальнейшие рассуждения Иван Яковлевич, чаюя в прихлёбку.

II

После обеда Иван Яковлевич для чего-то пошёл на баз к быкам, долго осматривал им выи и копыта. Заглянул под навес, где хранился сельхозинвентарь. Осмотрел букарь, потом - старый аксайский плуг. Вернувшись в дом, что-то высчитывал на счётах и только после этого изрёк о своём намерении:

- Пошли, Федь, к Слюпе, ты с ним аккуратно балакаешь. А я балакальщик никудышный, если шо не по-моему, могу психануть, и на том всем переговорам- договорам - конец.

Слюпу нашли дома. В хате, куда пригласила его неряшливо одетая, долговязая жена, царил полный раскардаш. Спёртый до предела воздух не давал открыть рта. Хозяин никак не мог найти второй сапог. Во всех углах грязные кучи брошенных,

1 Помароковать - подумать.

2 Цэ як? - Это как?

173

где попало и как попало, вещей. На русской печи - скулёманная детская постель. В её складках - немытая посуда: с большими выщерблинами деревянные миски и ложки, металлическая кружка без ручки. На столе в остатках обеда - кормящееся скопище рыжих тараканов. Земляной пол не метён. В его пыли ползает, испачканный детской неожиданностью, полуторагодовалый малыш. Жена Слюпы металась по хате в попытках наведения порядка. Она подхватывала разбросанные вещи и забрасывала в закрытый от гостей угол.

От увиденного Ивану Яковлевичу стало неловко, смутившись, крякнул, его лицо покрылось бордовой испариной. Чужой бедности застыдился и Фёдор. Прокашлявшись, он напомнил хозяину:

- Дядь Слюпа, как ты и просил сообчить о твоей задумке насчёт земли, так по этой причине мы с батей и пришли к тебе.

- Я щас.

- Тогда мы тебя во дворе подождём, - поторопился Иван Яковлевич покинуть раскардашную халупу.

Из спёртой, затхлой атмосферы Строгали не вышли, а вырвались пробками. Жадно вдыхая чистую прохладу утреннего, свежего воздуха, Иван Яковлевич безостановочно качал головой. Сняв свою барашковую шапку и вытирая ладонью испарину на лбу, удивлялся вслух:

- Видал, как отдельные ещё живут? Не понять не только то, шо делается в хате, оно гляди, и на базу такой же, если не хуже, бардак: вилы посередь двора валяются, тачку бросили, проход загородили, коромысло вместо того, шоб на стене висеть,

- под ногами.

- Не приведи Господь самому в такой семье родиться, - согласился Фёдор.

- А шо ты хочешь, хозяин по утрам - с перегаром, к обеду - хмельной, а к концу дня - уже и на ногах не стоит. У такого и надкушенное яблоко в руке заржавеет. Мы его сейчас осадим, с полтора пуда на пуд собьём.

- Не надо, папань.

- Отчего ж отказываться, когда можно, не потея, словами ещё двадцать пудов в собственные закрома засыпать?

- Не надо, не надо, папаня! Сами ж знаете, его условия - лучше и мечтать не надо. И опять же, грешно у деток отбирать. Лучшего не видят, так пусть хоть хлеб едят не вприглядку.

- Как я на тебя посмотрю, дюже добрый ты у нас. Они родют, а мы - кормить?! Зачем тогда я тебя с собой на разговор та. - Иван Яковлевич хотел сказать "тащил", но не договорил - вышел Слюпа и с порога вопрос по теме ребром:

- Ну, так что, берёте?

- Для начала хотим глянуть на твой лан, - торопливо заговорил Фёдор.

- А чё на него глядеть? Его и отсюда видать, вон там, на бугре.

- Дядь Слюпа, ты же знаешь, шо так дело не делается, - не останавливался Фёдор, переживая, как бы с торгом не встрял отец, - надо-ть всё обмерить, составить бумагу, подписать её или, на худой конец, двумя свидетелями договор скрепить.

- Всё у вас с бумагами да со свидетелями. Вон, Ялов в прошлом году, он только с утра моё словесное "добро" получил, а вечером мой пай был уже в общий лан коммуны зачислен.

174

- Ну, так и держался бы своего Ялова, - не сдержал себя Иван Яковлевич, вклиниваясь в разговор.

Но Фёдор опять перехватил нить беседы в свои руки:

- Так полагается, дядя Слюпа, шоб и ты и мы спокойно могли ночью спать.

- Согласный. Тут ты, Фёдор, прав. Два года назад я свою землю Волошиным в аренду сдавал. Уговаривались по пуду и мере с десятины, а по урожаю - буржуй назад, по пуду отдал, а по мере с каждой десятины зажал. Упёрся безрогим быком, мол, мы с тобой по рукам ударяли на других условиях. Слово за слово - скандал. А я чё, не помню?! Я был при памяти, тверёзым был, ну, может, самую малость под шафэ. А Волошин - своё: "За меру никакого разговору не было". Так и не отдал, гад, меру.

- Ну, вот, видишь, как дело повернулось?! А будь у тебя бумага, либо свидетели, своё бы всегда отстоял.

- Федь, я тебе верю, делай, как надо.

- Сделаем так, чтоб никого не обидеть.

- С чего начнём? - с покорностью доверился Слюпа.

- С твоего лана. Надо найти Ялова и потребовать от него подтверждения на выдел твоей доли.

- Только чтоб недолго.

- А если шоб недолго, тогда сразу договоримся с двумя свободными сидельцами из сельсовета, они и будут у нас свидетелями, и шоб дважды не перемерять лан, заберём туда Захара Сукова. Землемер тоже должон быть в курсе.

- Согласный. Договаривайтесь сами, а за мной тогда зайдёте.

- Ты тоже зад от лежанки оторви, - грубовато встрял в разговор Иван Яковлевич.

- Ещё вы меня будете ленью попрекать! - огрызнулся Слюпа, но Фёдор успокоил его.

- Никто не собирается тебя, дядя Слюпа, корить. Где работать и как работать

- это твоё личное дело. Из коммуны выходим не мы, а ты. Поэтому тебе самому с Яловым разговаривать, как землю свою забрать.

- Иде мне этого Ялова искать?

- Это ж не иголка в стоге! Или в коммуне, или дома.

- Только в каком доме, одному ему известно. Он же бабник, каких свет не видал.

При этих словах Фёдор припомнил рассказ отца о том, как Ялов заманивал Катерину в коммуну якобы для выпечки хлеба, но ему не столько хлебопёк был нужен, а баба для утехи. Муж-то её - на Гражданской войне, а он вместо него - рядом. Не забылось и то, как Ялов, будучи у них в гостях, зырился ей за пазуху, когда она подавала на стол. В считанные секунды промелькнули ревнивые мысли в голове: "Оказывается, не тот это партеец, как людям сам о себе преподносит". Настроение Фёдора упало до нуля, и он, потянув отца за рукав со двора, зло заметил Слюпе:

- Уж как-нибудь сыщешь вашего осеменителя в коммуне или ишо где.

...На следующий день сделка аренды слюпинской земли чуть не сорвалась. Хозяин земельного надела после ухода Строгалей "наступил на пробку" и крепко набрался. Фёдор, заехавший за ним на своей подводе, никак не мог достучаться, все в

175

доме спали мертвецким сном, хоть солнце уже резало лучами по глазам. Пришлось самому войти в хату и трясти полупьяного хозяина.

... Привёз на гору Слюпу к тому времени, когда все уже собрались. Ялов нервно расхаживал взад - вперёд. Увидев подвыпившего Слюпу, при всех набросился на бывшего коммунара.

- Когда ты уже пить бросишь?

- Не твоё дело, не за твои же пью! - огрызнулся Слюпа.

Иван Яковлевич осуждающе повернулся к Ялову

- Давайте о деле.

- Да я к тому, что вон его собутыльник Добрый бросил же пить.

- Нашёл, с кем сравнить, - опять вступил в полемику Слюпа. - Добрый бросил пить оттого, что с ним приключилась белая горячка.

- Я об этом не слыхал, - удивился Иван Яковлевич, глянув недоверчиво на Слюпу.

- Истинный Бог, было. Эт когда в Ростов его Сладков брал с собой новую веялку покупать, выпил Петро крепко в дороге. Уснул. В городе, на улице, мощенной гололобым камнем, от тряски очнулся и наяву увидал - слоны идут. Он ещё Сладкова спросил: "Скажи, я не сплю?", а тот и говорит: "Как же ты можешь спать, если ты не только со мной разговариваешь, но и глазами лупаешь". Петро еще раз на слонов поглядел. Хотел о слонах нанимателя спросить, но засовестился, вдруг конфуз выйдет. Вспомнил, что в Ростов до этого не раз ездил он, да и другие ездили, но слонов никогда не видали. Тогда и сказал он сам себе: "Ша, больше не пью, слоны мерещатся". И с тех пор из-за слонов бросил Петро пить окончательно. Он мне это самолично рассказывал.

- Так ты тоже слонов ждёшь?

- Жду, но те, как у Петра Доброго, пока не являются.

- Цирк не приезжает в Соломенку, потому и слоны по улицам не ходят.

- Тфу ты, вот так дела! Так то Петру не мерещилось, а цирк в город приезжал?!

- оживился Слюпа под ухмылки остальных.

Ялов насмешку над Слюпой повернул в нужное ему русло.

- Надо в волкоме партии предложить цирк по сёлам повозить, может, пьяниц таких, как Слюпа, поменьше станет, - он победно посмотрел на землемера Сукова и скомандовал. - Отмеряй от этого края нашего лана евонный пай, и пускай он его засунет хоть в свою задницу, хоть жене в передницу

- Ты не дюже гоношись, начальник, это ты мастак по передницам! Вкручиваешься в эту работу, как штопор в пробку!

- Кому нужна твоя растрёпа?! Самый последний кобель в её сторону не посмотрит!

- За оскорбление моей Марфутки могу и в морду дать!

- Ну-к, спробуй!

- И спробую, я узкий в поясе, а не в плечах, - загоношился Слюпа, подскочив к Ялову.

Тот подсечкой сразу сбил его с ног. Слюпа рванулся встать, но Ялов, наступив сапогом на низ распахнутого полушубка и по змеиному зашипел:

- Сидеть! Зюзя!

176

- Ах, ты, зараза! Бугай общественный!

Хозяин тулупа пару раз смыкнулся, пытаясь подняться, но поняв, что не получится, успокоился.

- Вот, так-то лучше! - прохрипел Ялов. - Скажи спасибо, что баба твоя не в моём вкусе, а то б ещё и моих нянчил.

И, не оглядываясь, отошёл к своей бедарке. Сидя на заднице, Слюпа материл обидчика на все лады.

- Федь, дай мне от ярма занозу1, я ею раскрошу башку этому бабнику.

Фёдор, слышавший шипение Ялова, внутренне встал на сторону Слюпы, но

вмешиваться в скандал не захотел. Иван Яковлевич, стремясь загасить дебош, поторопился отправить Ялова с места скандала. Встав между спорщиками, он энергично замахал на председателя коммуны руками.

- Езжай, езжай! От греха подальше езжай!

- Пока, счастливо оставаться, - отъезжая, через плечо бросил Ялов.

- И вам не обосраться! - огрызнувшись, поднялся Слюпа.

Фёдор помог ему отряхнуться. Ещё минут двадцать сыпались от пострадавшего угрозы, но сделка по аренде земли сроком на два года всё же состоялась. И к вечеру того же дня Фёдор с Яковом торопливо, совсем не заботясь о качестве вспашки, лошадьми опахали по периметру арендованный лан - лишь бы чужой кто не врю- хался.

На основную пахоту выехали только через три дня. За это время довеяли семенное зерно и докончили ремонт и смазку сельхозинвентаря.

Долго решали, что сеять на арендованной слюпинской земле. Из-за чего даже внезапно, практически, на пустом месте, в семье Строгалей произошёл скандал.

Яков призывал возделать там овёс. Фёдор, слушая брата и не соглашаясь, заранее энергично тряс отрицательно головой. Яков, встретив такую реакцию, не сдерживаясь, психанул серьёзно:

- Ты чё, как баран, башкой трясёшь? - и подскочил к Фёдору.

- Я не баран, и ещё не известно, кто из нас козлиной породы! - в пику ему огрызаясь, поднялся Фёдор. Словно острые клинки, сыпля искры негодования, схлестнулись их взгляды. Иван Яковлевич, читавший у окна газету, прервал чтение и с недоумением поверх очков вытаращился на сыновей.

Женщины, занимавшиеся домашними хлопотами, бросив дела, повернулись к скандалистам и обмерли - ещё такой перепалки не было. На секунды наступила гробовая тишина, только где-то под полом скреблась мышь, и за окном горланил соседский петух. Уловив на себе взгляды домашних, Фёдор, подавляя обиду, проявил дипломатию:

- Ладно, балакай, - примирительно согласился он и сел, - а я после доскажу.

Оглянулся на женщин и Яков.

- Больно умный ты у нас! Ещё не дослушал, а уже мнение готово! - восстанавливая дыхание, опустился на табуретку и он. И лишь после того как убедился, что Фёдор готов его выслушать до конца, подтвердил ранее сказанное.

- Я стою на том, чтоб там сеять только овёс.

1 Заноза - металлический стержень, которым фиксируется шея быка в ярме.

177

Дождавшись возможности, когда можно было говорить, Фёдор с горячностью стал приводить аргументы:

- Нашим коням столько овса не надо. Это - раз! - загнул он демонстративно палец. - Продать овёс труднее, чем пшеницу, это и тебе известно, два! - заложил, формируя от мизинца кулак, ещё один палец. - На крупу поблизости не смолоть, самое ближнее отсюда - станица Незлобная, три! Молодняк коней брать не плануем, четыре! Быкам лучше всё-таки - ячмень, из него дерть делается, это - пять!

- придавил Фёдор к четырём загнутым - палец большой.

- Ну, хватит пальцы загибать! - прервал от окна его Иван Яковлевич, почему- то тоже зло уперев в Фёдора негнущийся взгляд. - Считалку устроил! Скажи лучше своё слово, чего там посеять предлагаешь ты?

- Этот год я бы там пшеницу собрал. Народ в городах изголодался. Хлеб в цене будет и нонешний год, ить человеку кажный день он нужен. А осенью я бы там люцерну вперемешку с магаром и клевером посеял. В зиму можно было бы молодых бычков взять голов двадцать. На концентратах подержать в холода, а ранней весной зелёнка подойдёт и можно так до Покровов вес им нагуливать.

- Как твоё мнение, мать? - спросил Иван Яковлевич жену.

Дарья Кирилловна встревоженно, лишь бы не стать на чью-либо сторону, замахала рукой:

- Нас, баб, и не спрашуйте, наше дело - дети да кухня.

- Так уж и не спрашивать?! - возмутилась Анна, губами выказывая словам свекрови презрение. - Бабы иной раз бывают умнее другого мужика разов в десять.

- К нашему дому цэ1 не имеет касательства, - оборвал её Иван Яковлевич,

- нонешний раз сеем безостую мироновку2. На этом и порешили.

Катерина внесла проснувшегося сына. Он, глядя на деда, потягивал ручки к головке и улыбался всей своей светлой мордахой. Иван Яковлевич на появление внука не отреагировал. Сворачивая натянутый разговор, он подвёл итог.

- Землю угрело, поэтому завтра с утра всё мужское сословие, кроме Толика, отправляется на пахоту.

Толик, услышав своё имя, задёргался у матери на руках, весело захохотал, подняв ручонки. Примагнитив к себе всеобщее внимание, стал выдавать неопределённые звуки. Яков не преминул высказать своё мнение в отношении племянника.

- А напрасно Толика на пахоту не берём, он напашет, так напашет, как возь- мёть в свои ручонки чапиги да как углубить в землю, что три пары быков букарь с места не сдвинут, - шутил Яков.

Племянник, словно понял, о чём шла речь, незамедлительно выдал новый каскад восторженных звуков и дёрганий. Едва удерживая разыгравшегося сына, Катерина, глянув на его ручонку, привлекла внимание присутствующих:

- Поглядите, что он вам показывает. Кукиш он вам наработает!

Фигуры, сплетённые его пальцами, вызвали общий искренний смех, разрядивший окончательно напряжённую обстановку. Тёплые лучики, подобие улыбок, сохранялись на лицах до самого ужина.

1 Цэ - это.

2 Мироновка - сорт пшеницы.

178

III

Выезжать на пахоту Иван Яковлевич всех домашних побудил в три часа ночи

- ещё не начинало сереть. Детей пришлось будить дважды. Лёшка, поднявшись, первые минут пять глаз не открывал, одевался, как после он рассказывал Поле, "на тёмную": сквозь щелки глаз отыскивал одежду и с закрытыми глазами натягивал её на себя. Однако, выйдя на ощупь на баз, где царствовала ещё полная темнота, кутаясь от озноба в обнимке собственных рук, побродил неприкаянным всего с минуту, пока не попал на глаза отцу:

- Ну-к, Алёшка, тащи сюда штук пять жердин.

- А их для чего, на дрова?

- Тоже мне, хозяин, кто же жерди пускает на дрова? - вмешался Иван Яковлевич. - Уборную сделаем человеческую. Яш, где ящик с гвоздями?

- Я его ещё с вечера загрузил. Парусину старую с мякинника взял?

Дарья Кирилловна и Катерина беспрестанно что-то таскали из дома на подводу. Анна под сиденье совала вместе с разжижкой для огня кизячные кирпичи.

- Поля пробудилась? - спросил Иван Яковлевич.

- Я уже на бричке, разрешаю нам ехать.

- Молодец, дочка, мы - лодыри, не готовы, до сих пор управляемся, а ты у нас, как штык! Это всему нашему мужскому роду укор. Лёшка, слыхал? А ты глаза никак не откроешь. Вот кто у нас ударница.

Лёша, поддетый подначкой деда, бубнил себе под нос, укладывая на бричке жерди:

- Это мы ещё поглядим, кто из нас лучше работает.

Запрягли быков двойными сменными упряжками - на каждой паре по ярму. Одна тянет подводу, другая - следом - налегке, только ярмо на выях. Анна давно уже расхлябила до предела ворота и стоит, поджидая выезда пахарей. Но отъезжающие, намереваясь уже выезжать, вдруг спохватываются, вспомнив, что забыли то одно, то другое, и продолжают грузить забытые вещи. Иван Яковлевич, словно призывая сыновей в свидетели, долго перечисляет все, что требовалось взять. Те неуверенно подтверждают:

- Вроде, всё загружено.

- Так не бывает, - заметил Иван Яковлевич, как бы в оправдание возможного недочёта, - шоб за один раз да всё забрали, обязательно чего-нибудь забудем. Ну чё, тронем, чё ли?

Вытянули брички в проулок. Анна, придерживавшая створку ворот, шагнула следом. Вышли за ворота проводить убывающих на пахоту и Дарья Кирилловна с Катериной.

- Лёшка, Поля, босиком там не бегайте! - наставляет повышенным голосом Дарья Кирилловна вслед уходящим подводам.

В ответ, не слушая жену, отдаёт свои последние распоряжения Иван Яковлевич.

- Нюр, завтрак привезёшь на старой кобыле, да рано не вези, бо ещё не заработаем.

179

- Знаем, знаем твою жадность до работы, - не уступает в наказах Дарья Кирилловна. - Как узрите, шо выехала Нюра, сразу прекращайте пахоту, бо холодное будете хлебать.

- Ничо, Поля нам кипяток на костерке сготовить, - шуткой, больше для тех, кто был на подводе, высказал примирение глава дома. Он звонко хлестнул в воздухе кнутом. - Цабе-цоп! Поехали шибче, мои крылатые!

- С Богом! С Богом! - отозвались женщины с улыбкой, мол, нашёл в быках крылатых, и ещё некоторое время тянулись мелкими шажками следом за отъезжающими, помахивая прощально руками.

Пахари по прибытии на арендованный лан сразу взялись за оборудование стана. Метрах в двадцати от него, с подветренной стороны из жердей и парусины устроили примитивный туалет. Без задержки в сером рассвете приступили к пахоте. Прошли три гона, пока солнце выбиралось из горизонтной тёмно-синей и далёкой борозды. Ветерок принёс кизячный запах дыма. Село просыпалось. Хозяева, гнавшие скотину на водопой, долго всматривались в сооружение на вершине противоположного склона балки, переспрашивали друг друга:

- Шо ото пахари на горе построили? И кто то?

- Быки, кажется, Грушаков. А шо построили, Бог его знает? На собачью будку похоже, только зачем им там собака?

- Должно быть, уже и на собаках пашуть.

- Грушаки до всего додумаются, их Федька пацаном к хвосту кобылы ванну цеплял, а сам с товарищами пытался в том корыте кататься.

.Все дни недели были похожие друг на друга, они, как звенья цепки с гирьками от часов, оставляя чёрный след пахоты, скользили в прошлое. Пахари двумя экипажами от зари и до темна не выходили из борозды и через свой кропотливый труд подняли половину лана. Лишь короткие роздыхи урывались для кормёжки скотины и возможности одновременно подкрепиться самим, остальное - работа. Сон у пахарей тоже рваный. Во всю поперла в рост зелёнка. Быков пасли по очереди. Детей привлекали к этому делу только на короткое время, по завершении дневной работы до ужина. Еду привозила Анна на жеребой кобыле к тёмному времени суток. С детворой она споро на парусине накрывала стол. Почистив лемеха, подходили мужчины.

- Как дела дома? - интересовался Иван Яковлевич и, прознав, что дома всё в порядке, шутил: - Толик не распустил дисциплину в женской команде?

- Не распустил. Баба нагнулась к нему в люльку, а он кулачки скрутил и ими её по голове. А она: "Ой, ой, больно!", Толик же хохотунчиком закатывается, - докладывала Анна, разливая по мискам затируху.

- Значит, догляд за вами есть?

- О, ещё какой! - шуткой поддерживала разговор Анна.

После ужина, она, собирая посуду, нечаянно наступила Фёдору на руку. Он молча в ответ ущипнул её за икру ноги. Анна сдержалась, не проронив ни звука, только в темноте блеснули её глаза, да зазывно приоткрылись губы.

С отъездом её пахари стали укладываться спать. Иван Яковлевич, распределив очередь догляда за быками, предупредил:

- Глядите, шоб в чужие зеленя наша худоба не зашла.

180

Первыми быков пасли дети. Перед полночью их сменил Яков. Фёдора он толкнул часа в три и сразу сам лёг спать. Тот, поднявшись, надел тулуп, прошёлся к пасшимся поблизости быкам, сквозь щелки глаз пересчитал их - все. Над головой - луна смеётся в полный рот. Успокоившись, вернулся к стану, присел на дышло подводы, поглядывая время от времени на темнеющие невдалеке силуэты быков. Припоминая сон, привалился к передку. Тишь, тепло. В природе так спокойно! Память, ухватив старую нить прежнего сна, погрузилась в его созерцание. Ещё не был размотан весь клубок дремотных событий, как услышал окрик отца, словно гром с небес:

- Федька! Быки иде...е...е?

Испуганными глазами кинул взгляд в сереющую темень, туда, где последний раз видел быков. И, не встретив их там, вскочил, осатанев от страха, завертелся на месте, крутя по сторонам головой. Только прижатый к западу полный месяц в серебряном окладе цепенеет в окружении туч. Фёдор побежал сразу в сторону соседских зеленей. За Иваном Яковлевичем поднялся и Яков.

- Все ушли? - спросил он отца.

- Видишь же, ни одной головы не видно, - зло отозвался тот на вопрос.

- Вот, Федька, солоха чёртова! Дал маху, так дал! Куда бы те могли податься?

- шелушил истину Яков.

- Если сами быки ушли, найдутся. А коль угнали, суму наденем. Ты не слыхал, цыгане в наших краях не объявлялись? - и, не дожидаясь ответа, предположил:

- Мож, конокрады; глянули - коней тут нету, решили, шо и быки сгодятся. Всё ж, пойдём, на озимые сходим. Федька с этой стороны побёг, а мы с той зайдём.

Не успели они отойти от своего стана и сотни метров, как услышали голос Фёдора:

- Гэть! Куда вас понесло? Я вам дам!

- Гони их срочно к бричке, под налыгачи! Ишь, канальи шустрые! - скомандовал Иван Яковлевич, ругаясь не на проспавшего пастуха, а на быков. - Пускай жизнь на привязи вспомянут, будя им шкодить.

Быков привязали, бросили каждому по охапке соломы, но те жрать её не стали.

- Конечно, губа не дура, кто ж после сочной зелёнки на солому глядеть будет. Федь, не дюже они там напакостили?

- В темноте не видать.

- Как только мал-мал развиднеется, сходите с Яшкой и следы бычьи позатоп- чите, бо скандалу с Яловым не оберёшься. Это такой человек, шо может и политику пришить. Вздремните ещё с часок, а после сделайте, как я сказал, - завершил происшествие Иван Яковлевич. Наступила тишина. На небе хороводились свет- лячковой мухотой звёзды. Тяжёлое дыхание пахарей сменилось храпом. Первым проснулся Иван Яковлевич. От дыхания идёт пар. Вишневой полоской рассвет шарил по парусине туалета. Иван Яковлевич сходил до ветра. С ухмылкой посмотрел на детей, прилипших во сне друг к другу, поджавших от холода коленочки к груди. На косичке у Поли та же вишнёвая полоска рассвета, будто расплетённая лента банта. Тяжело и сытно дышат улёгшиеся на землю быки. Разбудил сыновей.

- Хлопцы, поднимайтесь, солнце уже в пятки светит. А детки пускай ещё трохи позорюют.

181

Фёдор вскочил первым, помня, что неприятный разговор с отцом за ночное происшествие - ещё впереди. Не мешкая, отправился к зеленям коммуны. По пути туда сразу ногами затирал следы быков. Попытка скрыть их на зеленях обернулись ещё большей потравой. Она полеглыми проплешинами была видна с края деляны. "Да, придётся объясняться с Яловым. Ну, что случилось, то случилось",

- шаркающими движениями сапог продолжал маскировать отпечатки бычьих копыт на целине. Возвращаясь к своему стану, Фёдор готовился к тяжёлому разговору с отцом. Но Иван Яковлевич затевать разбор не торопился, решив это сделать после неизбежной, как он полагал, ругани с председателем коммунаров. Поэтому, когда подошёл Фёдор, Иван Яковлевич скомандовал чесавшемуся спиной о ребро подводы Якову:

- Запрягайте быков и срочно сделайте гон туда, гон обратно, а тогда уже детей поднимем и далее пойдём двумя экипажами.

- Не мешало б нынче попариться, бо скоро насекомые забегают.

- Анна ещё третьего дня как чистое бельё привезла, так вам лень-матушка не дозволяет переодеться.

Фёдор сам чувствовал уже дискомфорт из-за долгого пребывания в одном белье, но присутствия насекомых пока не ощущал. Глядя на чешущегося Якова, подметил:

- Лучше б ты их не трогал, меня окопная жизнь на фронте приучила зазря вшей не беспокоить - мигрирующая вша злее и кусачее.

- Как не трогать, когда они мне уже покою не дают.

- Их или не трогать, или объявлять им беспощадную войну полным набором средств уничтожения: от простукивания складок и рубцов одежды, и до прокаливания её на огне, или самый лучший вариант - баня со сменой всего белья и одежды.

- Все разом податься домой не сможем, а помыться по очереди - помоемся,

- согласился Иван Яковлевич.

Запрягли послушных быков. Яков было взялся за чапиги, но Фёдор остановил

его:

- Иди наперёд! Вшей потревожил, они тебе сейчас такого жару дадут, а ты от чапиг рук не сможешь оторвать.

Яков покорно пошёл к передней паре быков, но по пути поморщился, остановился и его руки мгновенно нырнули под фуфайку и заскребли:

- А ведь и верно, вошь, как пчела, тронул её, теперь спасу от них нету.

Иван Яковлевич подкинул в костёр две стоптанных в блин кураины, нагнулся и раздул огонь. Отворачиваясь и отдуваясь от дыма с зажмуренными глазами, посоветовал:

- На дымку, на дымку и вы постойте.

Яков, вернувшись, расстегнул телогрейку и стал ловить гуляющий из стороны в сторону дым. Молча подошёл сбоку Фёдор. Наплывами дым попадал и на него. Яков очередной раз запустил клешнятую ладонь под свою правую мышку и остервенело заскреб ею там. Не выдержав атаки вшей, торопливо стал раздеваться. На землю полетела телогрейка и всё остальное, наконец, в руках - исподняя рубаха, когда-то - белая, теперь - цвета земли. Вывернул её наизнанку и показал Фёдору содержимое: во швах серо, кучками кишели паразиты.

182

- Богатый ты, братка.

- Я бы это богатство любому без всякого сожаления навечно придарил, а так как никто это добро принимать добровольно не желает, придётся мне самому от него избавляться, - и он зло сдвинул копытистые ногти друг к другу. Раздался треск раздавленных паразитов и на рубце и ногтях появилась сукровица. Иван Яковлевич принёс с подводы свежую споднюю рубаху.

- Возьми, надень чистую! А верхнюю подержи над дымком. Он притоптал ещё несколько курайных шаров и бросил их в огонь. Тот на время задохнулся жёлтым едким дымом, потом окреп и весело затрещал, подбрасывая пламя к распростертой рубахе. Прокалив по очереди остальную верхнюю одежду, Яков, встряхнув её для порядка, оделся.

- Кальсоны не будешь прокаливать? - улыбнулся Иван Яковлевич.

- С теми вошами Нюрка будет разбираться, - подхватил шутку Фёдор, - насколько они там ему отгрызли, такая их и кара ожидает.

- Пошли пахать, зубоскал.

- Давайте, давайте, хлопцы, срочно, а то нам вечно шо-то мешает работать: не понос, так золотуха, а у вас теперя вот - воши.

- Ну, пошли, братка, до упруга, без остановки!

Яков весело взялся за чапиги. Фёдор, хлестнув арапником по воздуху, потянул за собой на налыгаче быков. Чернящей полосой перевёрнутой почвы потянулся след. Гон за гоном, борозда за бороздой череслом и лемехом отслаивается и выворачивается вверх корневищами жирная земля. Степной шмат лана наполняется запахом свежей пашни. Воронье, безбоязненно перелетая стаями и поодиночке с места на место, следом выбирает земляных червей. Скачками прыгают чуть ли не под ногами с кочки на кочку.

- У порхатые, оккупировали простор, ровно торговки! - с наигранной злобой реагирует Фёдор на их бесстрашие и время от времени бросает в ворон грудками земли.

.Анна привезла завтрак. Подняли детей. Те, не умываясь, получили по миске тёплой тыквенной каши с постным маслом и теперь уплетают её за обе щеки в прикуску с пышным свежим хлебом. Ели с разговорцем.

- Лёш, а ты сегодня на еду заработал? - подшучивает дед над внуком.

Алёша недовольно хмурит брови:

- Ещё заработаю.

- А Поля заработала?

- Я исть хочу, а другое меня не трогает.

- А если не дадут лопать?

- Тогда украду.

- Вот так голос?! Ни дать ни взять.

- Молодец, Поля, не растерялась! - поддержал её Фёдор. - Я, если б не заработал, то просить бы стал, а ты, шо на глазах плохо лежит, готова спереть. На это не кажный способный.

- Ага, жди, когда милостыню дадут, - продолжила с набитым ртом неординарно, по-взрослому парировать изворотливым умом девятилетняя Поля реплики старших. - Украл, то твоё, и никому не должен, - шамкает она.

183

Взрослые только покачали головами: мол, гляди, сорви-голова растёт.

После каши каждый получил от Анны по кружке утрешнего молока.

.Собирая посуду в кошёлку, Анна обратилась к свёкру:

- Со мной, батя, кто-то поедет баниться или гамузом все приедете вечером на ночь?

- Не, не, тут дело бросать не будем. Дети вечером поедут, шоб после бани в тёплой постели поспали. А хлопцы - не знаю, пускай канаются, кто сейчас, кто вечером, с ночёвкой.

- Как ты хочешь? - Фёдор повернулся к Якову.

- Я б такой, призадержаться.

- Стало быть, с ночёвкой?

- Да, а через недельку твой черёд будет, отночуешь ты потом дома.

- Решено! Я еду сейчас. Папань, вы едете счас или вечером? - спросил он отца.

- Я вечером. Скупаюсь и вернусь быков стеречь.

На последнюю фразу отца Фёдор поморщился: "Куснул всё-таки". Схватив полушубок, на котором сидел, бросил его в возок и прыгнул следом:

- Нюр, поехали.

Та, проходя мимо плуга, глянулась в чистое зеркало лемеха, поправила на себе косынку. Заправски размотала вожжи. По прямой домой версты четыре, не больше. Их телега, как на ладони, видна и со стороны села и со стороны пахарей. Фёдор, покачиваясь на сиденье рядом с Анной, молчал. Она, правя кобылой по забурья- ненной степи, сидела в напряжении. Время от времени потряхивая вожжами, ждала, пока заговорит первым деверь, и в ожидании её губы недовольно кривились. Фёдор, глянув на неё, стал выпытывать:

- Чем не довольна, Нюр?

- С чего ты взял?

- Ну, вижу ж, губы кривишь.

- Ты же молчишь, как пенёк, слова не скажешь.

- Об чём балакать?

- Другие не гутарят, прижмут, обнимут, а ты даже и не ущипнёшь.

- Вчера щипнул, когда мне на руку наступила.

- А сегодня чего ж?

- Тут ущипнёшь, с обеих сторон надзор во все глаза.

- Если б ты хотел, то нашли бы и место и время побыть вдвоём.

Анна покраснела от своей откровенности, но глаз от Фёдора не отвела. Однако тот, терзаясь в мыслях, будто попавших в силок, не знал, что ответить, и потому молчал, оглядывая меняющееся село. Оно покрывалось зелёным дымом и молочно-кофейной пеной. Перед самым домом Анна ещё раз повернулась к Фёдору и шепнула:

- Сам ты не суетись, я скажу, когда и где.

Откровения снохи поломали все планы на эту поездку. Впечатления, полученные от радостной встречи с матерью, от тёплого поцелуя жены и сонной улыбки спящего сына, стирались словами Анны. Мыться в баню отправился с Катериной. Анна, стоя у крыльца, с ухмылкой провожала их взглядом. Фёдор оглянулся, и они

184

встретились глазами. Она с ехидцей бесстыдно улыбалась ему полуоткрытыми губами, словно дразнилась. "Ух, стерва! Задрать бы подол на голову и по полной, атаманской, на дыбах!" - подумал он, сравнивая себя с жеребцом.

В бане Катерина мыться сразу отказалась.

- Я тебе спинку только потру, - отнекивалась она, - а то тут шибко жарко.

Но Фёдор настоял, торопясь на праздник ласки, помог жене раздеться и, наспех вымыв своё мужское добро, спустил его с цепи. Закрыв глаза, в близости с женой он отчётливо видел перед собой жену брата - Анну. Отводил душу зло, насильственно, будто наказывал её половой близостью с презрением, до полного взаимного опустошения. Бесчувственно завалился на полку. Остальные части тела его домывала жена, натирая мыльной мочалкой. От бессилия гудело в голове. Париться веником не захотел:

- И так сердце выпрыгивает. В другой раз похлещешь.

Полуодевшись, перебрался к колодцу, наклонил пухлую бадью. Тонкие, извилистые струйки через край скользнули на распаренную грудь. Напился вволю живой воды, поднял голову. В запененной с одного бока молочным цветом вишне

- шмелиный гуд. Крупный шмель настырно толкает жалом цветок, будто телок вымечко. Его испугал нырнувший в пену первый скворец. Воздух бродит обновлёнными началами вызревшей весны. На душе лепота! Фёдор улыбнулся и ушёл в дом, там прилёг на кровать и незаметно для себя уснул. Проспал до самого полдника. Солнце, готовясь к закату, предупредительно расплескало янтарные краски. С пруда, подныривая под ворота, с галдёжным шумом вернулись утки. Фёдор наскоро перекусил, запряг кобылу и, не мешкая, отправился к своим на поле.

По дороге мысли заняты одним: анализом сказанного утром Анной. У пруда крик поднявшихся на крыло гусей прервал их. Переплетя руками горбатое коромысло, незамужняя девятнадцатилетняя дочка модистки Светка Шубиха, покачивая широкой волной бёдер, несёт воду. Железные, тяжёлые ведра сбивают головы высоких одуванчиков, вытянувшихся вдоль стёжки. Сбитые головки летят в придорожные лопухи. "Вот то и с моей головой будет, коль поддамся соблазну с женой брата", - мысленно соединив увиденное с предыдущими раздумьями, решает Фёдор и, поравнявшись с молодицей, здоровается с почтением и поклоном. Та, встретившись с его глазами, заливается краской, но на приветствие отвечает лёгким кивком головы. Фёдор чувством самца понимает причину смущения. Воображение стремительно бросает к финальной черте при возможной игре в любовь со Светкой. "За эту великого скандала не будет, а если с Анной,. то стыда и позора и на внуков хватит", фантазия рисует публичное разоблачение - вся семья застает их в неподходящее время, и. Фёдор реально испытывает стыд, пот прошибает наяву всё тело. Мысль рвёт ту нитку воображения, только растерянность брата маячит ещё какие-то секунды в мозгу. "Да и как Яшке смогу после такого в глаза глядеть? Упаси Бог меня от искушения".

По приезде Фёдора на стан, туда подтянулись пахари. Вынесли из борозд плуги, очистили их и распрягли быков.

- Гони их, Федя, поить, а мы будем собираться на побывку, - даёт указание отец.

После водопоя быков Фёдор с добрый час попас их там же, в балке, и только в

185

сизом предвечерье пригнал к стану. Привязал к подводам. Мякину ячменки пересыпал концентратами.

- Всё, жуйте! Это вам до утра.

Сам лёг на полсть и прислушался: первые цикады просеивали звоном подходящее лето.

* * *

Ещё одна такая неделя упорного, изнурительного, от зари до зари труда, и пахота арендованной у Слюпы земли Строгалями была окончена. Из борозды почти не выходили. Боронили и сеяли одновременно. Дети, сбивая ноги в кровь, спотыкаясь, гоняли коней, впряжённых в три бороны. Боронили попёрек борозд. Взрослые, обливаясь потом, уступами, снизу вверх, сеяли жито.

Работали с короткими роздыхами. Когда солнце зависало в зените, останавливали работу на час - полтора и то лишь с одной целью: дать быкам и лошадям воды и корму, а заодно перекусить и самим. В субботу, несмотря на явную необходимость и острое желание помыться, баниться домой не поехали. Сроки сева подгоняли работающих надежнее крутого кнута. Да и каждому был виден уже конец невозделанного поля. От огромного лана оставался незабороненным и незасеянным совсем небольшой клин. Глаза, царапая с жадностью его окраинцы, постоянно тянули к нему взгляд. Каждый подсчитывал в уме - сколько ещё ходок осталось. Глаза то и дело, с каждым гоном, примагничивались взглядом к границе слияния целины с пахотой. Таявшая полоска взрыхлённой земли вскармливала надежду на завершение всех посевных работ Строгалей. Она была уже видна, осязаема, её можно было отмерить шагами, но так медленно приближала слово "Стоп!". И, как оказалось, того "куса" хватило ещё на четыре дня беспрерывной работы.

- Ну и время бежит, вкрадчивее шагов лисы, туда-сюда и день прошёл, - высказал общее мнение Иван Яковлевич за ужином.

Для всех это прозвучало командой - приналечь на работу на все лопатки.

Анна, привозившая в поле ужин, сообщила новость.

- Кондарев с Яловым на завтра, в обедах, собирают сход жителей, посыльный передал: по очень важному делу.

- Нам брехню иху слухать некогда. Добежишь завтра сама, Нюр, а потом передашь, шо и почём.

На следующий день, как только Анна привезла ужин, Иван Яковлевич стал расспрашивать её о сходе.

- Ну, как, ходила на собрание?

- Бегала, да всё равно опоздала.

- Чего ж так?

- С домашними делами завозилась. Но после у Тоськи Лавриковой порасспросила.

- Ну? - Иван Яковлевич перестал хлебать суп.

- Да там делов-то никаких, собрали людей по случаю того, что 25 лет исполнилось главной партии.

- Ну?

186

- Вот, папань, и ну, телеграммой отбили в Москву наше крестьянское "ура".

Иван Яковлевич в сердцах сплюнул в сторону и продолжил молча ужинать.

* * *

Через полторы недели потные, измученные, грязные и впервые завшивевшие, но с глазами, излучающими осознание трудовой победы, пахари и сеятели в одних лицах всей ватагой въехали к обеду во двор. Первое желание было - раздеться и, очертя голову, кинуться в натопленную баню. Но вековая жилка хлеборобов потянула оказать внимание худобе. Её распрягли, почистили и, попоив, поставили на откорм. А потом уже с отвращением срывали с изнурённых тел грязную истлевшую одежду. Баня ждёт с утра. Первыми моются мужики. Со взрослыми моется и Алёша. После бани для них организован обед и сон до самого вечера. Тем временем с женщинами помылась Поля. Спать легли двумя лагерями порознь, но все до единого человека. Даже кошка Мурка и та уснула в детской кроватке, рядом с Толиком.

К полднику поднялись Дарья Кирилловна и Катерина. Лишь к вечерней уп- равке за домашней живностью поднялся Иван Яковлевич. Остальных побудили только к ужину. После сытного стола, почти сразу, расползлись по своим закутам. Взрослые до полуночи о чём-то шептались, будто ворковали.

Два следующих дня пролетели в неге и лености на восстановление сил и раскачку, так как в планах уже перезрелой задачей встал переезд семьи Фёдора на хутор.

IV

Отделение сына, видно было по всему, для всех домашних стало волнительным делом. Особенно для Ивана Яковлевича. С Дарьей Кирилловной он долго шептался по главным вопросам: какую худобу, тягло и сельхозинвентарь дать Федьке.

- Гляди сам, Яковлевич, - лишь бы никого не обидел. У меня самой голова, как у пьяной, какие горшки, чашки, ложки дать, ну, с периной, подушками, вроде, понятно. Они на этом спят. А как до мелочей, так теряюсь и вся с меня мать. Я б такая, махнула рукой, пусть берут всё, что их совесть дозволяет.

- Не, мать, так нельзя, - возразил Иван Яковлевич.

- Я и сама это понимаю, что так не полагается. Были б мы одни, сколько нам надо. А то ж с нами Яша с семьёй остаётся и Поля, не заметим, как невестой станет.

- Жеребцов отдадим, само собой, это подарок ему от кунака. Пару быков дадим и корову одну. Сколько ты думаешь выделить им курей, гусей?

- Этого добра хватит, да и ещё на сотню яиц курей и на семь десятков гусей вывод будет.

- По этой части, мать, тогда ты командуй, а я - более важными делами. Букета придётся туда отправить, на хуторе сурьёзная собака нужна, а себе кутёнка возьмём.

- Попа бы надо пригласить, чтоб двор освятил.

- Этим пусть они сами занимаются, может, они этого и не хотят. Нынче, знаешь, какая мода пошла? Морды от церкви воротят.

187

- Хотят, не хотят, так положено, и ты им, как отец, вели.

- Федя, - выглянул Иван Яковлевич из летней кухни на баз, где Фёдор с Яковом восстанавливали стог ячмённой соломы, - Федь! Аль не слышишь?

- Чё, папань?

- Освящать свой двор будете?

- Не знаю, у Катерины надо спросить.

- Если будете, то сам договаривайся и всё такое.

Фёдор после обеда отправился в церковь. Попа встретил во дворе. Тот, держа в руках строительный мастерок, осматривал потрескавшиеся ступени паперти.

- Здравствуйте, отец Гедеон! - ещё от калитки громко поздоровался Фёдор. Тот вздрогнул от неожиданности и резко повернулся к гостю.

- Слава Богу, - узнав Строгаля, натянуто ответил он.

- Ремонт затеваете?

- Пожелезнить придётся. У вас дело ко мне?

- Да, святой отец. Хочу попросить вас сделать одолжение и освятить нам новый дом в хуторе Андреевском.

- Тебе, сын мой, прежде нужно грех души своей отмолить, а потом уж о ковчеге жизненном думать.

- Какой грех лежит на моей душе?

- Двойное венчание церковным обрядом воспрещается, однако ж семейство ваше с сокрытием преступило его. Оттого и грех на роде вашем грузом тяжким лежать будет до тех пор, пока его не отмолите. Причём все, знавшие о повторном венчании, обязаны покаянный молебен отстоять. А до той поры грехоносители, как и богоотступники, поддержки церкви лишаются.

- Ну, и на том спасибо! - Фёдор разозлился на попа и сразу же ушёл.

"Кто-то ж проболтался. Это не мудрено: тайна меж двух - уже не тайна, а тогда, в

Георгиевске, на венчании одиннадцать человек было. - Размышлял он на обратном пути. - И поп тоже в позу встал, покаянный молебен все должны отстоять, всю работу брось и - всех на замаливание греха! Много он хочет! Власть церкви показывает!"

Доложив дома о сути разговора отцу, высказал своё мнение:

- Обойдёмся без освящения. Тем летом в селе Степном два дома сгорели, так один был из них освящённым, другой - нет, а сгорели оба.

- Хоть мать и настаивает на освящении двора, глядите сами, вам жить.

Дарья Кирилловна, узнав об отказе отца Гедеона освятить подворье, сама пошла уговаривать того. Прежде чем начать разговор, с полчаса в пустой церкви перед образами шептала молитвы и отбивала поклоны. Когда высказала попу свою печаль, тот свою принципиальность слегка смирил.

- Твою покаянную молитву я видел, и Господь Бог узрел, покаяние принял, вот теперь пусть муж твой с молодыми придёт и также помолятся все, и тем обретёте прощение божие.

Дома Дарья Кирилловна принялась уговаривать Ивана Яковлевича и сыновей.

- Сходите в церкву, раз отец Гедеон того требует, он-то лучше нашего знает про

это.

Но Иван Яковлевич и Фёдор отмалчивались, а Яков рубанул напрямую:

- Та пошёл он!... Пусть он мне покажет, где в Библии написано, что дважды

188

венчаться нельзя. В Георгиевске полупьяный дьяк венчал, здесь сделали по-людски, и опять не так! Словом, маманя, я не пойду.

За подготовкой к переезду и хозяйственными делами пролетела ещё одна неделя. Дважды Фёдор с Катериной выезжали на хутор и протапливали комнаты.

- За зиму стены насырели, - докладывала Катерина, - в хате, вроде, тепло, а к стене подойдёшь - от неё холод, как из погреба.

- Прогрейте хорошо, а то ещё внука мне там попростудите, - требовательно вмешался Иван Яковлевич, - топите всю неделю подряд.

Яков, ездивший в село Степное к мастеру по хомутам, вернулся радостный. Фёдор, глядя на маслившиеся его глаза, поддел брата.

- Вижу, купил хомуты.

- Ага, - кивнул в ответ Яков.

- Ты радуешься так, будто и на свою шею добыл хомут.

- Ему ярмо нужно, - поддержал шутку Иван Яковлевич.

- Я, - останавливая шутников, поднял оттопыренный указательный палец Яков, - со Степновским попом договорился, дом тебе освятить.

- Как так получилось?

- Проезжаю мимо ихой церкви, а сам думаю, а чё мы на своём Гедеоне заступо- рились, дай-ка, думаю, зайду и попробую побалакать. Раз-два и - никаких сложностей, только он условие малое поставил: подводу, говорит, за мной пришлите послезавтра, да ещё велел, до его приезда хату не отпирать. Вроде бы положено это сделать с крестом святым.

На следующий день Фёдор с Катериной отвезли в новый дом на ночь кошку Мурку

- Хозяйничай.

К освящению дома Дарья Кирилловна расстаралась, приготовя и выпить и закусить, заранее с Анной всё сложили в две кошёлки.

Яков с утра укатил на бедарке в Степное за попом. Оставшиеся дома заканчивали погрузку упакованных Катериной и Фёдором вещей. Последний раз осмотрев свою осиротевшую пустотой комнату, Фёдор вышел на крыльцо. Оно скрипнуло, словно голос подало. "Теперь я на него ногой - только гостем!" С грустью вышел через родную калитку. Следом Иван Яковлевич тяжело вздыхает. Взобравшись на облучок, спросил Фёдора:

- Ну, шо, сынок, с Богом што ли?!

- Да, с Богом.

На двух подводах тронулись на хутор. Апрельской ласкою на село ложился день. Проползавшая мимо улица с её домами, заборами, речушкой, тополями вернула сознание Фёдора в детские годы, навевая грусть. Огненный островок маковой россыпи на пригорке напомнил Фёдору урожайный на мак и тюльпаны год. Тогда поля пламенели от изобилия этих цветов. Раздуваемые ветром, трепеща лепестками, они напоминали степной пал. Теперь, как редкие родинки, пламенели тюльпаны и маки среди борозд пахоты.

.Яков, прибыв к дому попа, долго того ждал. Батюшку никак не могла добудиться матушка. Поп вышел помятым, сразу было видно, что он с крепкого бодуна.

189

- Крестины вчера были, пришлось немножко выпить, - оправдывался он, грузя в кузов бедарки приборы освящения. С трудом взобрался на транспортное средство. Вспомнив про святую воду, шумнул попадье: - Матушка, святую водицу принеси!

- А где она?

- В светлой четверти.

Вскоре матушка вынесла шерстяной платок и стеклянную четверть, приткнутую кукурузной кочерыжкой. Якову святая вода показалась мутноватой и отливающей даже лёгкой синью. "Должно быть, стекло искажает", - подумал он, помогая попадье закутывать в бедарке сосуд, чтобы тот не разбился.

.Через полчаса нахождения в дороге, бедарка вкатилась во двор, где их лаем встретил Букет. Две подводы с домашним скарбом поджидали разгрузки. Прибывшие домашние, расползлись по двору, ожидая приезда попа. Увидев экипаж, заторопились к бедарке.

- Вы давно прибыли? - спросил Яков, спрыгивая на землю.

- Совсем недавно. Здравствуйте, святой отец.

Иван Яковлевич, подходя, протянул руку в помощь попу, с трудом сползавшему с возка. Раболепно чмокнул её, прежде чем придержать божьего служителя. Вместе с треском рвущейся материи поп ухнул на ноги. Сразу же принялся оглядывать своё облачение.

- Сутану порвали?

- Сутана у католиков, наше одеяние называется ризой. Да вот, клок вырвал.

- Бабы сейчас зашьют.

- После освящения. Можете дом отпирать. Он у вас к рассвету лицом стоит, это хорошо.

- А как же наложение на замок креста? - спросил Яков попа.

- Можно и так, - буркнул тот, занятый разгрузкой церковной утвари.

- Фёдь, отмыкай! - скомандовал Иван Яковлевич.

Священник тем временем раскутал посуду со святой водой и стал лить в сверкавшую чашу. Фёдор, отомкнув замок, распахнул дверь. В сенцах, у порога, сидела Мурка. Перед нею лежала удавленная мышка.

- О, хозяйка нас с добычей встречает! - радостно сообщил Фёдор новость. Все потянулись к входной двери разглядывать ночевавшую в доме кошку с добычей.

Поп поманил пальцем отошедшего от двери улыбавшегося Якова. Тот покорно подошёл вплотную, выжидая молча дальнейших его указаний. Священник отыскал в псалтыри нужную страницу, поправил на груди петрахиль и массивный крест, величиной в ладонь, взял кисть в правую руку и скомандовал:

- Чашу рядом со мной держи! - и без паузы громким скомканным голосом запел: - Господу помолимся.

Семья Строгалей расступилась, пропуская попа с Яковом к двери. Мурка уже "ходила" по рукам детей, а мышь лежала на прежнем месте. Фёдор, спохватившись, выхватил её перед самыми ногами священника. "Ещё наступит кто". Бросать куда- либо труп мыши в момент процедуры освящения было неудобно, и Фёдор не знал, куда деть кошачью добычу. Он чуть было не сунул её в карман пиджака, но вовремя остановился, пряча её в кулаке. Поп тем временем густо, словно пригоршней,

190

кропил святым рассолом углы комнаты. Прошёл во вторую. Комната наполнилась запахом самогона. "Крепко поп вчера нарезался, что и сегодня за ним такой дух шлейфом стоит, хоть солёного огурца проси", - подумал каждый из шествовавших следом. О том, что вместо святой воды в чаше находится арака, в голову никому не приходило. Фёдор, отягощённый сознанием, что он носит мёртвую мышь в руке, ткнулся на баз. Высунувшись из сеней, он кинул её к забору и с омерзением вытер руку о штаны. Возвращаясь, потянул носом и понял, поп кропит не святой водой, а аракой. Поп с помещениями уже покончил, и стал окроплять хозяев. Тут Фёдор опробовал "святую воду" и на язык. Сомнений не было, поп спьяну окропляет самогоном. Вот он закрыл свой причт, положил его на подоконник, туда же - кисть и, приняв от Якова чашу, стал допивать остаток содержимого. Осилив, замахал перед ртом кистью руки, нагоняя воздух.

- Воды, - прохрипел он.

- Воды, - в один голос, сквозь сдерживаемый смех, все обратились к Дарье Кирилловне. Но у той, как назло, воды в тех двух кошёлках со снедью и выпивкой не оказалось. Пока Фёдор побежал к бассейну, вытащил ведро воды, священник преодолел критический момент и теперь доказывал всем, что арака у него тоже святая и силу божественную она имеет ещё большую, чем обыкновенная святая вода.

Он вместе с мужчинами и детьми обошёл подворье, помахал, не снимая с шеи, крестом на постройки, даже на нужник, заглянул в подвал, похвалил глубину его и направился обратно в дом. В его отсутствие бабы накрыли внесённый стол, уставили его выпивкой и закуской, готовые позвать священника к трапезе. Но тот опередил приглашение. Окинув стол, крякнул и заявил:

- Ну, по пару стаканчиков чая выпью, и можно ехать.

Хлобыстнул три полных стакана араки и поплёлся к бедарке. Яков отвёз попа, сунул ему за ризу трёшницу, но тот брать плату за освящение подворья никак не хотел и тянул его в дом - выпить "по пару стаканчиков чая". Однако тот, не слушая батюшку, быстро уехал к своим на хутор. Там домашние, потрясённые до слёз ко- медийностью произошедшего, с хохотом и шутками разгружали подводы.

Фёдору и Катерине ещё много дней пришлось обустраивать своё новое жилище. Время от времени они вспоминали окропление его аракой, смеялись, но повседневные дела потихоньку стирали из памяти это смешное событие.

V

.Лето 23-го достигло своей макушки. Жара в июне стояла необычная. Ставропольская степь, как огромная сковородка, нагретая в печи, пышет жаром. На неделю раньше обычного подошла жатва.

Иван Яковлевич, посоветовавшись с домашними, решил нынешний год уборку провести сообща с Фёдором, взаимно оказать помощь друг другу. Дарья Кирилловна горячо поддержала мужа.

- В две руки шибко не наработаешь. Катерине не сегодня-завтра рожать.

- Тогда пошлю я вечером за ними Яшку, шоб нам завтра круги не нарезать.

Однако Фёдор с женой ехать на ночёвку к родителям отказались.

- Мы ещё с соседями не шибко задружили и поэтому с первых дней просьбами

191

их донимать не хотелось бы. Завтра пораньше Катерина подоит корову, я управлю хозяйство и прискочим на конях к вам. А быков, Яша, забери сейчас.

- Ну, коли так, значит так.

.Фёдорова пароконка к воротам родителей подкатила ещё до рассвета. Фёдор помог Катерине сойти с подводы. Новая собачонка, чёрной масти, звонким голосом сообщила о приезде гостей. Оторвавшись от управки, вышли навстречу все взрослые, кроме Анны. Та доила корову.

- У вас новый сторож?

- Краснокутские Пальму свою отдали, - после приветствия доложил Иван Яковлевич.

- Сколько ей?

- Месяцев восемь.

- Вы уже готовы? - с улыбкой вышел из воловни Яков.

- Готовы, не то, как некоторые! - отозвался с улыбкой Фёдор, пожимая брату руку.

Через время появилась с подойником, на две трети полным молока, и Анна.

- О, здрасте! Мы ещё не управились, а вы - тут как тут.

- Это мы специально к завтраку ладились.

- Сейчас я молоко процежу и попьёте.

Стоя во дворе, выпили по кружке молока. Иван Яковлевич и Яков крепили к подводе жатку. Побудили детей. Сонный Алёша в приветствии ткнулся головой в грудь Фёдора.

- Ах, ты, засоня!

Поля, словно ветер, пронеслась, поздоровавшись, и вскоре вернулась с кружкой молока в руке.

- Уже успела! - буркнул Алёша.

- Кто рано встаёт, тому Бог подаёт! - отпарировала та, кусая мякушку сдобного хлеба.

Тем временем подводы с жатками "вытянули" в проулок. Иван Яковлевич, осмотревшись, спросил:

- Кого на хозяйстве оставим? - и почему-то посмотрел на Катерину.

- Не, не, - отступила та назад, - и не глядите на меня так, папаня.

- А чё, отец дело предложил, - поддержал Яков.

- Мож, останешься? - спросил и Фёдор.

- И ты туда же! - обиделась на него Катерина.

Но вставила своё слово и свекровь.

- В степу тебе, родная, ой как не сладко будет, сама знаешь причину.

- Рано мне ишо, - намекая на сроки родов, отмахнулась Катерина.

- Оставайся, оставайся, - в один голос все стали уговаривать сноху остаться дома. Но та заупрямилась.

- Оставьте меня в покое. Я со всеми быть хочу.

- Тут, в доме, тоже работы выше головы, не по её щас рукам, - встал на сторону жены Фёдор.

На гомон вышли соседи Смылковы. Поздоровались радостно. Поняв причину уговора Катерины, поддержали отъезжающих.

192

- Оставайся, Катенька, мы с тобой танцами будем заниматься, а моя бабка на рубели играть, - шутил Петро Смылков.

Однако ничьи уговоры не убедили Катерину, она забралась с сыном на подводу, угнездилась в задке и не думала уступать, и на всякие слова молча в сердцах отмахивалась свободной рукой.

- Ну, коли так сложилось, вы уж по-суседски присмотрите за домом, - попросил Иван Яковлевич Смылковых.

- Приглядим, приглядим, не беспокойтесь.

Строгали выехали со двора поздновато, солнце уже оторвалось от блёклой линии горизонта и теперь заливало белым светом кипучий простор, где полным накалом шла уборка урожая. Соломенцы, выгнанные природной ответственностью в степь на жатву, переплавляясь внешним обличием в бронзу, жали жито и овёс. Издали над степью открылось великое бессонье - народ, оставив дома, переселился в поле и работу там начал ещё по холодку. Над ними, в небе, круто ходил рыжепёрый ястреб, его крылья, как два гнутых сарматских лука.

Иван Яковлевич, проезжая с женщинами и детьми мимо лана Краснокутских, прошедших уже несколько гонов, завёл разговор с жалобы на погоду.

- Ну и погода стоит, никак под сорок в полдень будет?!

- Кострище! С утра только и можно пару часов нормально трудиться, а потом и дохнуть нет возможности. Воздух горячий, как из поддувала, - соглашается Степан Кириллович.

- Хуть ба ветерок, гляди, какая духота уже давит! - вставляла его жена, Агриппина Сергеевна.

- А ты, кума, подолом махни! - Подшутил Иван Яковлевич. - Глядишь, и ветерком повеет!

- Ага, подолом махни, там всё спрело у её. Махнет, а народ и стравится. Гы-гы- гы-гы, - на шутку шуткой отреагировал её муж.

- Вам бы только над бабами смеяться. Вон мы ещё не доехали, а вода в баклаге степлилась, - вступается за родственницу Дарья Кирилловна.

- И не кажи, Дарьюшка, пью, пью, опилась уже, а пить всё хочется.

- Правда - правда, кума, пить пьёшь, а до ветра не тянет, оказывается, вода другие дырки нашла.

- Какие ишо дырки? - снова вступается Дарья Кирилловна, боясь, как бы Иван Яковлевич не ляпнул при детях чего-либо неприличного.

- Вся через поры нашей кожи выходит.

- А урожай, как? Не жалуешься?

- Отменный урожай! Кой-где пырейчик проскакивает, там - поменьше. А так

- силища!

- Ну, тогда в работе - Бог помощь!

- И вас храни Господь!

Две пары быков прежним, неторопливым шагом откатывают подводу с прицепленными лобогрейками всё дальше и дальше - разговаривать без крика уже невозможно. Спустя время на двух пароконных подводах мимо Краснокутских, догоняя родителей, трусцой проскочили Яков и Фёдор. Они заезжали в кузню устранять замеченную дома неисправность на лобогрейке. Поравнявшись с родствен

193

никами, здороваются. Но в тарахтящих бричках ответа не слышно. Фёдор, правивший первой подводой, боясь не расслышать какой-либо вопрос родни, старается поскорее разъехаться - он, легонько взмахнув, показывает над спинами жеребцов кнутик. Каурые с трусцы переходят на рысь. Не отставая, пылит экипаж Якова. За поворотом - и собственный лан. Там уже родители, жёны и дети сошли с повозки и теперь сообща сгружают привезённое. Иван Яковлевич возится с узлом крепежа лобогрейки. Подъехав туда, Яков включается помогать отцу. Тем временем Фёдор выпрягает своих жеребцов.

Вокруг стрекочут соседские лобогрейки. Вскоре к их стрекоту подсоединяется чечекающий звук строгалевских жаток. Их две, обе под лошадьми. На одной погонщиком - Лёша, с ним на косогоне вилами орудует Яков. А вторую гоняет Поля. В паре с ней, в облаке пыли и горячих мотыльков, отплевываясь, управляется Фёдор. Его рубашка не просыхает от пота. Солнце ливнем лучей накаляет поле. На суглинистых местах и пригорках выжелтился и свернулся в трубку лист травы, до звона пересыхает её стебель. У обоих ребят носы и щёки от жары облупились. В любой роздых они мчатся в балку, к стойку, окунуться. В него опрокинулась горящая ткань неба, вода тёплая, как парное молоко. Не вытираясь, натягивают на себя одежду и нехотя возвращаются к работе. На носах, ушах и подбородках висят стекающие жёлтые капли, на кончиках слипшихся, белесых волос копятся мутные бисеринки влаги. В низинах, там, где когда-то были лужицы, ширясь, ползут трещины, земля ершится черепичной шелухой, захрясшая в камень, корка - босиком не наступить. Ребята знают уже это. Они суют сырые ноги в чувяки и снова приступают к исполнению обязанностей погонычей. Иван Яковлевич в соломенной шляпе. Он с высоты мажары, запряжённой двумя парами быков, командует женщинами. Им предстоит загружать жито на можару для вывозки на гумно. Сам он, раскрылатив ребристые борта сеновозки, распихивая снопы вширь, громадит наверху. Задача увезти за раз как можно больше, но одновременно, не растерять добро по дороге. Внизу Дарья Кирилловна и Анна, укутав головы платками, оставив только прорези для глаз, бросают вилами на мажару скошенную рожь. Катерина, неся перед собой выпирающий дынистой остротой живот, шагает, словно гордячка, выгнувши назад спину. Обдирая ноги щетинистой стернёй, работает на валках. Она готовит им кучи под навильники. Время от времени протягивает быков вперёд. У края поля - их стан, распряжённая бричка, под ней - съестные припасы работникам, баклаги с водой и квасом, наверху только - комбикорма для быков и овёс для коней. Махлы свисают с бортов, образуя тень под бричкой. Там, на полсти, укрытый простынкой спит сын Катерины и Фёдора - Толик. "Он в стане у нас на хозяйстве" - мысленно шутит Катерина, улыбаясь про себя. На прошлом роздыхе Катерина покормила его грудью, но молока мало, чувствует, что он не наелся, тогда нажевала в тряпицу жёвки и, смахнув с личика мух, сунула в рот, и сонные губки, опережая мухоту, дудулят тряпицу вместо соски.

На синем небесном газе Всевышний печёт белый блин солнца. Тот своим пы- лом-жаром обдаёт простор в полную аппетитную силу. Работающие в поле время от времени вытирают пот, который им кажется топлёным маслом. Они с прикидкой поднимают головы. Над пшеничным полем, словно прикрываясь тучкой, чтобы не обжечь крылья, прирос жаворонок. Ему не терпится клюнуть солнечный блин. Об

194

жигаясь, он падает к земле и звонкой точкой чертит восклицательный знак. Степь, как варево в чугунке, томится в безветрии. Воздух плавится и стоит неподвижным дрожащим маревом. В нём стойко держится запах горячей стерни. Золотистое поле, которое уже второй день стригут лобогрейки, изредка крестят чёрные молнии ласточек. Шумом строгалевской жатки вспугнуто несколько хохлатых пичуг. Те с тревожным писком, рывками, как будто танцуя вприсядку, полетели скачками над землёй от уборочного лана.

Попытка Якова заиграть хоровую песню не находит поддержки. У Катерины, ходившей на последних днях в положении, периодически кружится голова. Валок то и дело ускользает куда-то от её вил. Как алмазная корона - на челе пот. Хочется пить. Хоть во рту пересохло, она терпит. Ждёт, пока не завершится загрузка мажары, а сама мечтает: "Мне б в этот бесстыжий, отчаянный зной зелёный кусочек прохлады. Не зря мудрецы Востока сулят в раю тень". Но вместо прохлады

- печная духовка, даже вилы горячи, руками приходится держак студить. Катерина терпит - вот-вот мажару наполнят. Иван Яковлевич уже сводит верх. У Катерины всё внутри горит. Кажется, всё бы отдала в жизни за глоток холодной простокваши. "Дотерплю" - даёт она себе команду и получает изнутри толчок в бок - плод напоминает о себе. Последние усилия, и высоченная мажара готова к отправке домой.

- Ты как, Анна, наверх забираться-то будешь? - спрашивает сноху свёкор.

- А я туда и не полезу, вы там сидите, батя, а я пешком пойду.

Ещё далеко не отъехала мажара, Дарья Кирилловна с Катериной шли к стану, как вдруг Катерине сделалось плохо. Она, хватаясь за руку свекрови, просыпавшимся кулем сползла к её ногам.

- Федя, Федя, - сорвав с себя платок, замахала Дарья Кирилловна.

Соскочив с лобогрейки, Фёдор помчался к лежащей жене.

- Шо случилось? - ещё не добежав, выкрикнул взволнованным выдохом вопрос.

- Заплохело ей в один момент, я и сообразить не успела, а она уже на земле,

- Дарья Кирилловна, нагнувшись к снохе, платком гоняла воздух у её головы.

- Давайте, мам, я её к нашему стану снесу, там какая ни есть, а всё же тень.

Фёдор бережно поднял не приходящую в себя жену, подкинул на руки и торопливо зашагал к подводам. Дарья Кирилловна еле поспевала сбоку, придерживая её спадающую к стерне руку. По пути дважды останавливался, вскидывал Катерину повыше на крепкие руки и семенил напрямую к подводам. На стане уложил её в тень подводы, на полсть. Из баклаги сбрызнули водой на лицо, - Катерина пришла в себя, зрачки, будто выгорели от зноя, блуждают, никого не узнавая. Сразу дали попить квасу. Вернулось сознание.

- Теперь полежи, касатушка, - хлопотала Дарья Кирилловна, мостя под голову ей телогрейку, - ты скажи, родимая, у тебя не схватки были?

- Не, мамань, от жары это.

- Как ты, Катя? - перехватил её взгляд Фёдор.

- Отлежусь и пройдёт, ты, Федя, иди, работай, я тут с мамой.

Фёдор, заметив, как розовость, возвращаясь, снова набегает на щёки жены, ус- покоенно направился к застывшей лобогрейке. Шагая, слышал, как Дарья Кирилловна ещё раз выпытывала у Катерины информацию о сроках беременности.

195

Сделал ещё двойной гон. Напротив стана попросил Полю остановиться, пошёл поинтересоваться самочувствием жены. Катерина задремала, и Дарья Кирилловна ещё на подходе подала Фёдору знак рукой, мол, не подходи. Сама, грузно поднявшись, пошла навстречу и издали зашептала.

- Пускай подремит, а потом надоть домой, нечего её на пекле держать.

- Может, жара спадёт, и ей полегчает?

- Полегчает, не полегчает, но тут роженице не место.

- А чё, срок?

- Она и сама толком не знает. Щас отец приедет, посоветуемся и, если шо, то тебе придётся отвезти жёнку домой.

- Хорошо, мам. Вы тогда будьте с ней, а я пойду косить.

Фёдор сделал ещё три гона, пока отец с Анной вернулись. Дарья Кирилловна рассказала им про случившееся с Катериной. И сразу же было принято единогласное решение отправить её с Фёдором домой. Катерина, уже слегка оклемавшаяся, проснулась. Узнав об их намерении, снова запривередничала.

- Всё уже прошло, потихоньку буду работать, коль хуже станет, мож, тогда.

Фёдор, не слушая жену, перепряг лошадей в подводу, помог ей подняться и

сесть в середину возка. Толика Дарья Кирилловна подала ей на руки. Он закапризничал, подал куксивый голосок. И даже получив жовку в тряпице, он, продолжая жаловаться на то, что его потревожили, мурчал, словно котёнок. Соорудив из рядна подобие полога, сокрывшего тенью его личико от жгучих лучей, Фёдор поднялся на место ездового. Из пуховитой нивы выбрались на жёсткую, накатанную до глянца дорогу. Когда бричка задребезжала, испугался: "Только бы не растрясло жену, а то приспичит рожать в дороге, шо я буду делать?". На всякий случай, спросил об этом Катерину:

- Кать, не тряско тебе?

- Езжай помедленнее.

Стараясь ехать нетрясуче, Фёдор умышленно свернул на обочину дороги, держится ополья - "Тут земля помягче", - решил он.

- Так не сильно трясёт? - проверил своё решение.

- Да, поменьше, - отозвалась жена.

.Через пару часов были уже дома. Фёдор открыл ворота и под уздцы ввёл лошадей на баз. Приняв на одну руку сына, второй - помог Катерине сойти с брички, и, придерживая её под руку, повёл к крыльцу.

Но тут она остановилась:

- Федя, ты неси Толика, а я сейчас приду.

- Куда ты хочешь?

- По своим делам, - отмахнулась от подробностей Катерина.

- Я тебе, Катя, постель разберу в дальней комнате, она самая прохладная.

Пока Фёдор относил сына, она успела сходить в туалет. С помощью Фёдора

поднялась на крыльцо, прошла в дальнюю комнату и легла на кровать. Фёдор посидел рядом, потом сходил за кислым молоком. Катерина, утолив жажду, задремала. Фёдор в поле не поехал. Думая о случившемся с Катериной, бродил по двору, без осознания смысла, делая то одну, то другую работу. Прошло часа два. Подъехали Иван Яковлевич и Анна.

196

- Ну, как Катерина?

- Задремала.

- Больше в поле брать её не будем, - твёрдо заявил Иван Яковлевич, - не то мы спешим вечно с работой, торопимся, как на пожар, а об другом не думаем.

В дверном проёме показалась Катерина.

- Вот, уже вскочила! - возмутился Фёдор. - Балакал же тебе, лежать. Чего тебе не лежится?

- Я уже поправилась.

- Мы тебя больше слухать не будем. Следующей ходкой приедет мать, с нею будете дома хозяйствовать, - твёрдо объявил своё решение свёкор.

- Тогда я к себе на хутор поеду.

- Никуда ты не поедешь. Корову на время заберём сюда, а с остальным Федя управится сам.

.Трое суток Дарья Кирилловна оставалась с Катериной дома. Но состояние здоровья снохи настолько улучшилось, что уже не вызывало никаких опасений. Катерина, несмотря на большой живот, живо перекатываясь по-утиному, бойко семенила ногами в работе по двору. На четвёртые сутки Дарья Кирилловна, отправляясь сама в поле, попросила соседку:

- Степанида, ай, соседушка, не приглядишь тут за Катериной?

- Понаблюдаю, обязательно.

- В случае непредвиденных родов, окажи ей помочь.

- Не беспокойтесь, Кирилловна.

- На ночь кто-либо из нас возвернётся.

Утром, оказав Катерине помощь в управке с хозяйством, Дарья Кирилловна убыла с первой подводой в поле.

Так прошла неделя. Фёдор, справлявшийся всякий раз у прибывших из дому о жене, успокоился. Он уже подумал, что успеют закончить жатву, свезти жито домой, а потом уж настанет черёд родов. Однако нынче, выслушав обычные слова матери: "В работе мотается по двору твоя Катерина" - вдруг ни с того ни с сего забеспокоился. Смутная тревога за жену нарастала. В обед, после того как сметали воз, Фёдор, не выдержав, объявил отцу:

- Съездию, гляну на Катерину, да и по сыну соскучился.

- Тогда паняй1 вместо меня. Один поедешь?

- Один.

Когда быки втягивали воз на баз, заметил мелькнувшую фигуру соседки в сереньком платье, спускавшуюся бегом в родительский подвал. Оттуда неслись душераздирающие крики жены. Опрометью, не задумываясь о своей безопасности, заелозил с воза вниз, почти спрыгнул и без промедления метнулся к подвалу. Подбежав, шумнул в темноту погреба:

- Катя, ты здесь?

- Здесь она, - отозвалась соседка, - беги скорей, принеси простынь и нитки.

Фёдора будто током ударило. В спину его догнал страшный крик жены.

- Ой, мамочка, помираю.

1 Паняй - езжай.

197

- Тужься, тужься, - слышал он голос Степаниды.

Через минуту он стоял уже с чистой простынёю и мотком суровых ниток у проёма погреба. От заслона света соседка поняла, что Фёдор уже вернулся.

- Сюда не спускайся. Нитки заверни в простыню и бросай мне!

Фёдор так и сделал. Бросил простынь с нитками и ждёт. Из подвала доносятся раздирающие душу стоны жены. У ляды млеет лебеда в соседстве с крапивою и дурманом. "Надо ж, столько во дворе рук, а бурьян вырвать некому" - из хаоса мыслей выцарапывается к сознанию самая глупая. Руки послушно потянулись к сорняку, чтобы его вырвать, но новый крик Катерины, болью разнявший тишину остановил Фёдора. Всем существом придвинулся к полутёмному проёму подвала. Из глубины донёсся голос соседки:

- Ещё чуть-чуть надуйся, уже головка вышла, я помогу.

Накрывая стоны жены, наверх выплёскивается звук рвущейся ткани. У Фёдора, как чашки весов, качнулись мысли: "Сразу в две пелёнки пеленать решила. А может, двойня". Через время руки Степаниды протянули к проёму белый свёрток.

- Отнеси на кровать и возвращайся.

Фёдор команды соседки выполнял не то, что бегом - галопом. Несмотря на то, что он вернулся к ляде погреба ранее чем через минуту, там его уже поджидал второй свёрток. Внутри его что-то попискивало, и Фёдор, дополнительно обрадованный двойне, выпалил в глубь подземелья:

- Катюша, спасибо!

И помчался относить второго ребёнка. "Вот так Катюха, навёрстывает за утерю Васи и Сони". Положив конверт рядом с первым, вслух призвал новорождённых к терпению: "Потерпите, сейчас вашу мамку к вам потихоньку доставим и получите по сиське". Радостный Фёдор поторопился за женой. Но в сенцах его встретил новый страшный крик жены. "Господи, чего это с Катей, вроде ж родила уже, неужели сердце не выдержало?" У Фёдора от этой мысли всё захолонуло в душе, ноги стали ватными, лоб покрылся испариной. Собственное сердце стучит в самом горле. Он с тревогой на непослушных ногах приплёлся к проёму подвала.

- Катя, шо с тобой? - кинул он тревожный вопрос в полутьму. Ждал от соседки самый страшный ответ, но та в ответ протянула ещё один свёрток. Фёдор даже опешил, не снится ли ему это. Прежний страх обратился в возмущение, и у него невольно вырвалось недовольство женой:

- Шо там прорвало Катерину, шо она там, как кыца1?!

Всё же третьего дитя отнёс и, возвращаясь за женой, с тревогой подумал: "Как бы четвёртого не подала". Но белого пакета не увидел. Спустился в подвал и с соседкой помог жене подняться по ступенькам к свету. Глаза жены блуждали, закатывались под лоб. Катерина мир окружения не воспринимала, однако по суровой складке на лбу и по сжатым в нитку губам её понял - за последние его слова она обиделась и обиделась крепко. Уже в комнате спросил соседку:

- Скажи, Степанида, хоть кого она родила?

- Три девки.

- Вон оно как, - затянуто протянул он нейтральность ответа и вышел. У Кате

1 Кыца - кошка.

198

рины ещё резче прочертила лоб борозда морщины, которая говорила: "Муж рождением трёх девочек недоволен".

Вскоре на мажаре приехали Иван Яковлевич и Дарья Кирилловна. Попросили Степаниду развернуть девочек. Осмотрев внучек, Дарья Кирилловна послала Фёдора за фельдшером. Прибыв, Яськин осмотрел новорождённых. Горестно покачал головой:

- Слабенькие, если хоть одна выживет, будет хорошо.

Когда он ушёл и ушла соседка, Иван Яковлевич, посоветовавшись с женой, решил позвать бабку Перетрухину. Та, появившись, заполнила комнату запахом молочая, видно, занималась заготовкой трав. Поочерёдно освобождая полуживые комочки от пелёнок, она подолгу их осматривала. Потом поднесла Катерине одну девочку

- А ну, попробуй, возьмёт грудь или нет? Эта самая крепкая из них. Если не возьмёт, то и эта помрёт.

Катерина настойчиво турсучила соском груди губки новорождённой, но та не проявляла никакого интереса. Страх подкатывал холодом к сердцу: "Неужели из трёх девочек не выживет ни одна?"

- Господи! Да быть этого не может! - выкрикнула Катерина и шлёпнула девочку по той части кулёчка, где предположительно должна быть попа.

Девочка скуксилась, раскрыла ротик для крика, Катерина воспользовалась ситуацией и вложила сосок груди. Ребёнок соснул раз, другой, затих, будто набираясь сил, посмоктал ещё несколько раз и уснул, не выпуская соска.

- Ну, вот вам и дочка! - твёрдо заявила старуха. - А за других уверенности не даю.

.Фёдор вернулся в поле. Нерадостно сообщил своим о рождённой Катериной тройне. Поздравления от Анны и Якова воспринял молча. До темна на лобогрейке метал скошенное жито. Потом управил худобу, поужинал и лёг спать. В изножье хлебного поля луна зажгла жёлтую свечку. Почти полночи не спал. Всё думал о надвинувшемся своей неопределённостью горе. Его глаза, не мигая, следили, как кто-то невидимой рукой срывает с небес ромашки звёзд и, беззвучно гадая, бросает их к земле с надеждой и унынием. "Выживут - не выживут".

Через неделю из тройни две девочки умерли. Катерина, опутанная бедой, склонилась кустом печали над выжившей девочкой. Но и у той почти полгода гноился пупок. Всю любовь выплёскивала под дерево надежды, торопилась, пока оно не отцвело. И девочка, словно репяшок, цепляясь за жизнь, выжила и вскоре окрепла. Имя дали - Тоня.

Быстро отгорели пылающие дни июля. Остатки лета рыжими снопами свозились к дворам. Гремели обмолотные катки и цепи. Гудели веялки и грохоты. Малина последними ягодами в палисадниках не сводила ярких глаз с окон хат. Жара спала. А через пару месяцев над тоскливой далью степей небо раскрасилось звучными клинописями отлетающих птиц.

VI

В начале октября 23 года, когда вершины тополей подожгли край неба, по селу пронеслась ватага правленских посыльных. Не жалея голосовых связок, они во все лёгкие выкрикивали: "Всем к сельсовету на собрание!"

199

Иван Яковлевич, собиравшийся заняться ремонтом передка брички, зло сплюнул.

- Как дома никого нету, так им сход.

Торопливо одевшись, плотно прикрыл калитку и отправился в центр. Там уже толпились бабы и кой-где небольшими группками торчали мужики. Ближними, переминаясь с ноги на ногу в ожидании начала схода, стояли старик Люлин и землемер Суков с саженью и с сумкой на плече. Они, следя за подходившими, изредка перебрасывались друг с другом короткими фразами. К ним стразу и направился Иван Яковлевич.

- Зачем созывают? - вместо приветствия поинтересовался он.

- Мы стоко ж знаем, сколько и ты, - сунул в приветствии свою чёрную, как копыто, руку Люлин.

- Не война ли?

- Не, - Суков смыкнул плечом сумку, - если б война, меня б с моей топографической картой вызвали бы первого.

Иван Яковлевич вытаращил слезливые свои зенки на землемера: "Что за чушь несёшь?", но недоверчивый взгляд Строгаля только раззадорил хвастуна.

- Да-да. И не смотри на меня так. Вызвали бы первым, причём сделали бы это тайно.

- Какие у тебя тайны?! - махнул рукой Иван Яковлевич. - Может от жинки какую деньгу припрятал, вот и вся твоя тайна.

- Вот, пожалуйста, тёмных людей сразу видно. У нас даже карты делают со специальными погрешностями, скажем, Воронцовка - там, а на бумаге она чуть-чуть как бы в сторону.

- А эт зачем ещё? - удивился и дед Люлин.

- Для противника. Скажем, выкрали враги у меня карту и по ней шпарят на Воронцовку и, бац, проскочили мимо!

- От того ты дорогу у прохожих выспрашиваешь, хотя карта при тебе? - без стеснения оборвал землемера Иван Яковлевич.

Суков собирался аргументированно возразить, но тут на крыльце сельсовета появился Кондарев и Ялов.

- Граждане соломенцы, - опережая Кондарева, первым заговорил Ялов, - подходите поближе, глотки наши не лужёные, всех вас не перекричишь, а сообщить вам есть чего. Слово для доведения до вас интересной и полезной новости предоставляется товарищу Кондареву.

- Дорогие земляки! 18 октября сего года в волостном селе Воронцово-Алек- сандровском будет проведена сельскохозяйственная выставка. Такая же выставка пройдёт и в соседнем селе Степном. Там её намечено провести в два дня: и 18 и 19 октября. Каждый из вас может участвовать в любой из них.

- А в двух сразу можно? - пошутил Репало.

- Хоть - в трёх, - не настроенный на шутливый разговор, обрезал председатель сельсовета.

- А чё там делать? Поглазеть? - выкрикнули из толпы.

- Не только поглазеть, но и свои достижения показать. Можно повезти на выставку всякую живность: гусей, курей, индюков, поросят, баранов, коров, телят.

200

- А трусов1 можно повезти? - поинтересовался дед Люлин, разводивший кроликов.

- Ежель не свои и не бабские трусы, то можно. Кролей, каких у нас называют трусами, везти на показ можно. Кроме того, можно на выставку доставить всякий продукт полеводства: лук, тыква, часнык...

- Чеснок, - поправил Ялов Кондарева.

- Пусть будет чеснок, главное, чтоб люди поняли.

- А ежели хозяйство у кого худое и показать нечего, как быть?

Из толпы:

- Жинку хай везёт на показ.

- И ещё для сведения: по завершении показа всем, кто представит лучшие достижения, будут выданы премии и прочие награды. На этом сход закончен.

Расходясь, селяне обменивались друг с другом мнениями по предстоящей выставке. Иван Яковлевич, столкнувшись с дальним родственником Андреем Шпи- гуном, пожав руку, подзадорил парня.

- Гони, Андрюха, лучших бычков на обзор, назад на "Фардзоне" вернёшься.

- Я на ём ездить не умею.

- Придёт время, научишься.

На том и разошлись. Всё же подкинутая Иваном Яковлевичем идея засела у Андрея в голове колом. Оставшиеся полторы недели он мысленно отбирал гурт для выставки. Его приёмный отец, Степан Кириллович, к возможности поучаствовать в том мероприятии отнёсся более чем прохладно.

- Прогоним скотину столько вёрст, а она, как и бывает, сбросит вес. Нам же это не с руки.

.Фёдор, узнав о предстоящей выставке и возможности в ней каждого участвовать, обследовал своё хуторное хозяйство вместе с Катериной.

- Гусака нашего Сашку можно народу показать, гляди, какой гордый, голову постоянно в гору тянет.

- Ага, чует, о нём идёт разговор, сычит о своём гусачьем согласии лично

публике показаться.

- Федь, давай и тыкву повезём на выставку.

- А она до сих пор на плетне?

- Да, я ж одна её не донесу, оно и тебе не стоит одному за неё хвататься, в ней больше пуда будет.

- Пошли, глянем. Ты права, Катюш, пуда полтора будет важить. Итак, подведём итог: у нас есть для выставки: гусак Сашка, тыква,. хоть этого маловато.

Возвращаясь с огорода, переступили рядки с сушившимся луком.

- Во, можно парочку кос лука заплести. Катя, выбери завтра покрупнее и заплети так, как ты это умеешь.

- Может, мне хлеба спекти?

- Вот этого не надо. И без того от клиентов отбоя нет, как у кого свадьба или похороны, так у тебя бесплатная работа. Побереги себя для семьи.

- А мне почему-то, Федя, хочется своё умение многим людям показать.

1 Трусы - кролики.

201

- Делай, как знаешь, только тогда не квохти, когда заказами на выпечку завалят.

- Коней на выставку не поведёшь?

- Хочется. Таких жеребцов даже в соседних сёлах нету. Пойдём к ним сходим.

Когда Фёдор с Катериной вошли в конюшню, один из жеребцов мочился. Упругая струя соломенного цвета рассыпала янтарные искры капель.

- У, вывалил наструг!

Катерина засмущалась. Жеребец, кося на них дымчатое яблоко глаза, дёрнулся пару раз, выстреливая остатки мочи, и плавно втянул в себя смущавшее Катерину достоинство.

- Сбруя старовата.

- У тебя же друг - шорник.

- Не удобно нагружать, но ради выставки, попрошу

VII

.За два дня до выставки Катерина завела опару. Несколько раз ночью поднималась осаживать выползавшее из макитры тесто. С утра и на протяжении дня многократно, до седьмого пота его вымешивала. Фёдор любил смотреть, как работает жена. Она будто играла с тестом, как с ребёнком - пестовала его в своих руках. Ножи от теста сразу прятала и не показывала до тех пор, пока не выпекутся хлебы.

Растопив к вечеру русскую печь, взялась за формовку буханок. Рассадила белотелые колобки по жаровням. Головы будущих хлебов украсила зубчатыми венцами и плетёнными из теста косами, цветами и резными листьями увенчала макушки. Особое украшение получил главный каравай: пшеничные колосья, как по челу, обежали периметр, к макушке шестью резными лентами поднялись узоры листьев, а сама верхотура каравая, словно голова невесты, коронована великолепной розой. Для набора хлебной силы Катерина укрыла творение своих рук чистой льняной тряпицей. И вот буханки подошли, словно приподнялись от зазнайства. Гусиным пером хозяйка нанесла постное масло, а поверх лёг взбитый желток яйца. Катерина кинулась к печи, отодвинув заслонку, принялась ровнять рогачём жар. Через минуту-другую в прокалённое жерло без задержки въехали на жаровнях будущие хлебы. Посадив хлебы, Катерина ещё несколько минут колдовала с заслонкой, с вытяжкой, регулируя оптимальный температурный режим.

.Весёлый хлебный дух встретил Катерину после вечерней дойки коров у порога. Взглянула на ходики. Отставив ведро с молоком, бойко застелила стол простынёй, и вскоре на неё с любовными шлепками опустила высокие хлебы. Хата переполнилась кружащим голову духом свежеиспечённых хлебов. Лёгкое взбрызгивание ключевой водой - и новая волна хмельного запаха заполняет душу. Но вот всё семейство выпеченных булок во главе с караваем спрятано под чистой простынёю. Им положено остыть.

.Фёдор, закончив управку в сизом предвечерье, вошёл в полутьму дома. Ещё из сенцев донёсся его восторг.

- Вот это дух!

202

Катерина, уложив детей спать, сидела под лампадой божницы и вязала Тоне зимние носочки. Услышав голос мужа, оторвалась от работы в ожидании похвалы.

- Ох, как хлебушком пахнет, аж в сенях хлебный дух стоит. Зажги, Катюша, лампу.

- Карасин экономлю, - пояснила она, поднимаясь.

- Не экономь! У нас с тобою, Катенька, миллионы ещё не заработаны.

Пока жена зажигала семилинейку, Фёдор умылся и подошёл к столу.

- Ну, Катюша, показывай, шо у тебя получилось.

Катерина откинула верхнюю простынь. Фёдор ахнул.

- Моя ты золотая мастерица, моя ж ты художница. Дай, я тебя, Катенька, за это расцелую.

Мягкие, нежные поцелуи, начавшиеся с щёк, шеи, словно долго отыскивая дорогу к губам, бродили по всем частям лица, шеи и груди. Но когда его губы встретились с полураскрытыми ждущими губами жены, рассудок обоих отступил. Прямо на пол сползали одежды.

...А после близости ужинали в постели воздушным хлебом с парным молоком. "Вкуснее твоего, Катюша, хлеба я не ел никогда", - сознался он, целуя её руки. Погасили лампу За окном, по небосводу светозарной ладьёй скользила луна.

.Фёдор, лёгкий на подъём, всегда любил дорогу. В оседлой жизни иногда, средь дней и дел однообразных, любой отъезд становился для него новым праздником. Он любил стрельнуть по другим городишкам, ударить по глухим ставропольским углам. В эти минуты ему казалось самому, что будет там важная, хотя и случайная, беседа, из которой он откроет что-то новое и поймёт что-то важное. Решая, на какую выставку ехать, посчитал, что в Воронцовку добираться далеко, поэтому настроился ехать в село Степное.

Фёдор с вечера всё подготовил и загрузил в пароконную бричку и, осмотрев укладку, спросил Катерину:

- Катя, а хлебы утром решила загрузить?

- Да нет, Федя. Не возьму я хлеб.

- Ты ж хотела?

- Хотела, чтоб хоть кто-то меня похвалил. Но ты это сделал лучше других, - и она чмокнула Фёдора в щёку. - Ой, как сладко ты меня похвалил! Завтра опять опару заведу.

- Боюсь, приестся моя похвала, чужой захочется.

Катерина на слова Фёдора промолчала. Фёдор понимал: соблазны подстерегают каждого из них на любом шагу. И одолеть их поможет только тяга друг к другу, а та сохранится лишь при одном условии, когда супруги будут не перебарщивать с близостью и оставаться хоть в малом друг другу тайной. С этими житейскими мыслями они и уснули.

.На выставку Фёдор с Катериной и детьми выехали затемно. В степи - ни конного, ни пешего. С рассветом открылись осенние хрустальные небеса. Слева вдоль балки под свинцеватым отливом небесного купола тянется завораживающий душу кустарниковый лесок. В его заломах ещё змеится мгла, но уже по верхушкам видно, как осень непостижимыми красками плетёт кружева бабьего лета.

203

- Гляди, Федя, как красиво! - Катерина, вытянув руку, показала на лоскут шального пламени в буреломных ветвях.

- Красиво. Чудо из чудес. Сердце поранить можно.

- Пусть лучше твоё сердце об меня ранится.

- Я об тебя уже и так поранился, шо уже кровью полностью истёк, - отшутился Фёдор, не переставая восхищаться красками природы.

Сияют кусты и деревья, словно море небесных светил. Вон янтарём мерцает облепиха, шиповник в каплях розовой крови. Даль ясна. Покой и тишина. Нет никакой тревоги и печали. Только ястреб над золотой далью задел крылом круг низкого солнца. Жеребцы прогулочной трусцой держат выкатанную до цвета воронёной стали дорогу на Степное. Постепенно день нисходит с высот на серебряные травы.

- В это время года и жить хочется, - не сводя глаз с леска, высказала Катерина свой восторг, - сколько света и цвета ухитрилась накопить за лето листва, а теперь перед смертью свою красу самому Богу показывает.

Духовитый холодок легонько тянул навстречу повозке. Дети спали. Гусь, тараща бусинки глаз, изредка гагакал, словно припоминал, что где-то, что-то схожее уже приходилось видеть. И вдруг гусь встревожился. Над головой, словно держа друг друга за крыло, на юг тянулись сородичи.

VIII

От хутора Андреевского до села Степное - вёрст десять. Устроители выставки разбили выгон на пять улешей1, по разделам экспозиций: по лесоводству и садоводству, по огородничеству и животноводству, по пчеловодству и птицеводству. Установили таблички. Один улеш на самом краю, вдоль всего выгона, отвели под сельскохозяйственную технику. Там уже стояло несколько тракторов системы "Интернационал" и "Фордзон", а также несколько разновидностей сельхозорудий. Но с прибытием первого десятка участников началась неразбериха. Фёдор невольно был вкручен в её водоворот.

- Почему в животноводческом отделе у вас и жеребцы, и гусь, и тыква? - подойдя, напустился на них мужчина с портфелем, по виду, кто-то из ответственных за выставку.

- А шо я не так сделал?

- Раскардаш устраиваете!

- Я же разорваться не могу! - возразил Фёдор. - Гуся отнесу туда, где птица, а тыкву нужно тащить туда, где огородные культуры, а на кого я их там оставлю?

- Пускай жена ваша стоит с гусем в отделе птицеводства.

- А детей малых бросит тут?!

- Ну, как хотите. Продукция, представленная не в своём отделе, учитываться для наград не будет.

Фёдор распряг жеребцов, привязал их к задку подводы. С соседом по экспозиции, плечистым казаком, сняли тыкву и положили впереди на чистый мешок.

1 Улеш - надел земли.

204

С Катериной рядом с тыквой поставили корзину с гусем. На дышло навесили заплетённый тугими косами лук.

Народ стекался и пешим, и конным. Часам к восьми выгон был забит людьми, повозками, худобой и всякими экспонатами. Потянуло дымком и шашлычным запахом.

- Схожу я, Катя, туда, где дым, гляну, шо там.

- Только ты уж недолго, а то кто подойдёт, а я и не знаю, что отвечать.

- Буду недолго, - пообещал Фёдор.

Однако, как обещал, скоро вернуться не получилось. У шашлычного мангала встретил Григория Репало.

- Привет, Гриша! Мы с тобой на вкусный запах оба, как звери, сошлись.

- Люди тоже звери, только людьми прозываются. А что касается нюха, то тут по этой природной причине многие встретятся. Пошли, Федя, по стаканчику винца дёрнем.

- Да, понимаешь... - замялся Фёдор.

- Не переживай, - прервал его Григорий, - я угощаю.

Подходя к выездной виноторговой точке, Григорий поинтересовался:

- У вас какое вино?

- Белое - "Аркацетели", красное - "Сапирави".

- Красненького? - спросил он Фёдора.

- Согласен. Ты с чем приехал?

- Столярку свою привёз: окна, двери, стол, лавки, пару табуреток и прочее, по мелочи, что в хозяйстве используется.

- А ты?

- Не скажу. Вместе тогда пойдём, и ты глянешь.

.Катерина, теряя терпение, всё чаше поглядывала в ту сторону, куда ушёл муж. Проснулся сын. Он долго тёр кулачками глаза, наконец, запросился в туалет:

- Пись-пись!

Катерина сводила Толика до ветра, приставив к колесу подводы. После туалетных дел всунула в руку ножку курицы.

- Поешь, сынок!

Когда она подняла голову, то её глаза вдруг в толпе встретили знакомый взгляд. Это был Ялов. Его серые, настырные шары, не мигая, впитывали в себя её образ. Не сводя с Катерины глаз, Ялов, раздвигая толпу, прямиком продвигался к ней. У твёрдых губ заиграла ухмылка.

- Не думал красавицу нашего села тут встретить. Где ж ты прячешься теперь?

Толик, прекратил жевать, и выставился округлёнными глазёнками на незнакомого дядьку. Его мать отвечала на вопросы незнакомца с достоинством.

- На хуторе почти год уже живём. Ешь, сынок, ешь.

- Не захотела ко мне в коммуну кухаркой идти, небось, жалеешь?

- Чего жалковать?! Работы везде хватает.

- Я не о том гутарю.

- А об чём же?

- Виделись бы с тобой чаще.

- Кого мне надо, на того я гляжу столько, сколько хочу

205

- Приестся скоро. Вот вспомнишь меня. Кстати, где ж твой хозяин?

- Отошёл на минутку.

- Чего привезли? Хлебов своих знаменитых не захватила?

- Хлебов нет. Вот - тыкву, гуся и жеребцов показать.

- Вы же их продавать не собираетесь.

- Нет, не думали. Но вдруг, кто приплод захочет от таких жеребцов получить, цену с мужем обскажут. А вы от начальства здеся один?

- Один. Гонтаря оставили на хозяйстве. Кондарев с Вайцеховичем убыли в Во- ронцовку. Там от нас основная, так сказать, районная выставка. Завтра мы основную работу развернём здесь. Сегодня я прибыл присмотреться.

Не получив поддержки в разговоре, Ялов повернул голову на строгалевские экспонаты: - Тыква и гусь знатные, слов нету, оба тянут на призы.

- Нам их не видать.

- Это ж почему?

- К нам тут один подходил с портфелем, сказал, если что не в том отделе, никаких призов и наград не будет.

- Это мы поглядим! Я подойду ещё сюда.

Ялов исчез в толпе. Катерину, после его ухода, посетило двоякое чувство. С одной стороны - она была рада, что муж не застал их одних в беседе друг с другом, с другой - стало сразу как-то скучно и даже боязно. Катерина глянула на сына. Тот, поглощённый беседой матери с чужим дядькой, так и не доел куриную ножку. Его глазёнки таращились в спину удалявшемуся Ялову.

- Ешь, сынок! Ешь! - напомнила о еде Катерина.

Но тот вцепился в мясо зубками лишь после второго напоминания.

Мимо молча проходили десятки и сотни чужих людей, каждый из них пялил глаза на заинтересовавший его объект и так же молча отходил. Только один из хохлов, остановившись у тыквы, долго чесал потылицу1, потом глянул на женщину и её сына и, от нечего делать, не рассчитывая на ответ, спросил:

- Цэй гарбуз нэ як билля самой криницы вырос?2 - и, не получив ответа, ушёл в сторону шашлычных мангалов.

.Фёдор с Григорием Репало появился с обратной стороны. Катерина, глянув на мужчин, поняла - выпили.

- Здравствуй, Екатерина Ивановна. Ты не обижайся на меня, я маненько угостил твоего и сам угостился.

- Наугощались?

- Это не совсем правда, ведь всё в норме. А теперь осмотрю ваши достижения. Гусь. Мда, такого и в печку не запихнёшь. И тыква - кормилица народа Ставрополья тоже из видных, сразу человек на двадцать. Ладно, земляки, побежал я к своим, а то меня скоро собаками искать станут.

Когда Григорий Репало ушёл, Катерина напускно надула губы.

- Ты ж обещался недолго.

- Ну, сама ж видела, кого я встретил.

1 Потылица - затылок.

2 Цэй гарбуз нэ як билля самой криницы вырос? - Эта тыква, наверное, возле самого колодца выросла?

206

- Я тоже кое-кого встретила, так что ж мне с ним идти вино пить?

- Кого ты встретила? - шевельнулась лёгкая ревность в душе Фёдора.

- Ялова.

- Чего ему нужно было?

- Начальство ноне разделилось. Те уехали в Воронцовку, а етот тут, чтоб приглядеться. Завтра здеся его коммуна своё лучшее показывать будет.

- Чё той коммуне показывать, мешки дырявые?

В это время закуксилась Тоня. Катерина повернулась к ней.

- Проснулась, доченька?! Иди, я тебя на ручки возьму. Ты уже, наверное, напи- сяла, - Катерина, перепеленала дочь.

- Федя, ты уборной нигде не видел?

- Видал, вон в том углу, но там уже не подойти, очередь, как у нас за сахаром.

- Как же быть?

- Ты сама хочешь?

- Угу, схожу, пока терпимо.

Катерина, передав мужу дочь, сама сошла с телеги. Поправив рядно, ушла в указанном направлении. Фёдор, держа дочь, поправлял одной рукой на жеребцах сбрую. Подошёл один из коннозаводчиков с глубоким, отливающим синевой шрамом на лице, из села Нины.

- Жеребцов не продаёшь?

- Не продаю.

- А зачем же приехал?

- Затем, шоб показать, для возможного покрытия этими жеребцами кобыл.

- Надеюсь, это без всякой платы?!

- Без платы посмотреть на жеребцов можете.

- Жеребцы при покрытии тоже удовольствие получают.

- Дело не в удовольствии, а в годах жизни жеребцов. Мало случаешь жеребца, он долго живёт, чаще случаешь, он меньше годов живёт.

- Ты, дядька, хитрый! И это знаешь! Однако, за покрытие кобылы тебе единственного жеребёнка не отдашь?!

- Обычно, из трёх покрытий один жеребёнок отдаётся владельцам жеребца. Но есть и другая норма оплаты. На десять месяцев даётся корм жеребцу: овёс, сено и тому подобное.

- Дорогие твои жеребцы.

- Не дешёвые, но того стоят.

- Ладно, адресок скажи.

- Село Соломенское, хутор Андреевский, Строгаль Фёдор, кто Строгаля не знает, спросишь Грушака.

Конезаводчик погладил ладонью шрам и ушёл. Вернулась Катерина.

- Управилась?

- Давай дочу, я теперь её покормлю.

Фёдор потянул носом.

- Откуда так воняет?

- Ну-к, давай, глянем, - Катерина распеленала Тоню. - Откуда, откуда, доча твоя покакала. Подай чистые пелёнки!

207

Фёдор принялся помогать жене избавляться от следов детской неожиданности. Вдруг совсем рядом раздались голоса, один из них Фёдор уже где-то слышал.

- Эта тыква самая крупная на выставке, это я могу авторитетно заявить, лично проверил.

- Вон в том ряду точно такая есть, - спорил знакомый голос с другим, гремевшим ломаным баском.

Фёдор поднял глаза. Напротив его экспонатов остановились организаторы выставки. Среди них Ялов. Он бойко отстаивает тыкву Строгалей.

- Такая, да не такая. Я обмерял диаметр. Эта на вершок по диаметру крупнее, следовательно, и весом она - больше.

- Для точности надо бы взвесить, - не соглашался, видно, главный член комиссии тучного телосложения.

- Но это сделать не возможно. На безмене её не взвесишь, а большие весы под каждую тыкву не натаскаешься.

- Ну, хорошо, Семён Осипович, коль ты так считаешь, - тут спорщик вытер пот со лба, - запишите фамилию.

- Не считаю, а я обмерял, - соврал Ялов. Повернувшись к Фёдору, подмигнул.

- Фамилия ваша? Не расслышал, ещё раз! Строгаль Фёдор Григорьевич, - продиктовал он третьему члену комиссии с портфелем.

- Пойду и я следом за ними пройдусь, - решил Фёдор ещё походить по выставке.

- Возьми Толика с собой, а то он может к коням залезть, за ним-то не особо уследишь.

Фёдор взял сына на руки и отправился осматривать экспонаты. Откуда-то слева бойко наяривали глиняные свистульки. Ноги, подчиняясь любознательности, потянули туда. На дерюге перед бородачом табунами пасутся кони, козы, коровы, гроздьями пламенеют гребешками петухи. Один из таких бьётся в силках бороды продавца, на глиняных воскрыльях просится в небо. Огромного роста детина - рубаха навыпуск, раскрасневшийся от свистовой натуги, в коротких паузах от свиста расхваливает свой товар.

- За гривенник выбирай хоть петуха, хоть коня, поторопись, не то хозяйка коров подоит, петухам головы срубит, кони в степи сбегут, а козлы баранов на бойню уведут.

Фёдор порылся в карманах, отыскал гривенник, просунулся к дерюге.

- Толик, выбирай любую свистульку, какая на тебя смотрит.

Распахнутые глазёнки застыли на лошадках.

- Ну, бери сам, шо тебе нравится?

- Кося, - выдохнул сын.

- Коня? Так бери ж его!

Мальчишка робко поднял гривастую фигурку.

- Ты хоть посвисти в её! - настаивает Фёдор.

Сын легонько дунул. Но тут бородач решил показать, как нужно свистеть.

- Дай-ка, хлопчик, коника, - протянул он руку, но Толик мигом руку со свистулькой за спину.

- Сам научится, - оправдался за сына Фёдор, отдав продавцу деньги. - Пошли, сынок.

208

Побродив по ярмарке, они наткнулись на незнакомые семена.

- Это шо такое? - спросил он кряжистого мужичка с большой бородавкой у носа.

- Семена люцерны.

- Она что же многолетняя? - уточнил Фёдор.

- Конечно, раз посеял и по три раза в год коси. Для её надо такую клетку выделять, чтоб не планировать там в будущем под зерно. Очень трудно выводится.

- И почём же за мешок?

- Можно деньгами - по пять, а можно и обменом на пшеницу. Один к двум.

- Мешка люцерны на сколько хватит десятин?

- Десятин?! Гектар! На два с половиной гектара. Умные хозяева подсевают ещё магар. Иногда спарцет. Лучшего сена не придумать для любой скотины.

- А семена магара у вас есть?

- Дома с пару мешков должно быть.

- Теперь рассказывайте, как вас отыскать.

- А вы сами откуда?

- Из хутора Андреевского.

- Это ж иде такой хутор?

- Возле села Соломенского.

- Так это вы тут, рядом. А я из Богдановки. Крупкин моя фамилия, зовут Иван.

- Найти не трудно?

- Каждая дворняга покажет.

- На днях набегу, буду брать и люцерну и магар, а может, даже возьму трохи спарцета.

- Приезжай, пустой не уедешь. Почти всё село в разведение семян ударилось.

По пути наткнулись на лысого торговца головными уборами. Соломенные

шляпы, нацменские "шлычки", овчинные шапки с суконными донышками, войлочные шапки без полей, казачьи каракулевые кубанки и картузы на разный фасон. Фёдор примерил трёхклинку, потом семиклинку и остановился на трёхклинке. Купив себе головной убор, попробовал подобрать что-либо для сына. Перемерили всё, но каждая фуражка Толику велика - его головка утопает в них с ушами.

- Да, хлопчик, голова у тебя не Владимира Ильича, - пошутил продавец головных уборов.

...Возле крупного рогатого скота Фёдор задержался надолго. Впрягаясь в без- дышловый вопросный воз, Фёдор всё колебался, в каком направлении повести дальнейшее хозяйство. Держать ли коров, чтоб потом доить их, перегонять молоко на сепараторе, делать сыры, масло и где-то всё это сбывать, или пойти по более лёгкому пути: выращивать телков и сбагривать живым весом шабаям1? Ещё не определившись окончательно, на чём делать ставку, он осматривал подряд и телят и коров. Особенно ему понравилась помесь серой украинской породы с красной

- степной. Оценивая бычков, столкнулся с Андреем Шпигуном.

- Привет, родня! Ты со своим добром?

1 Шабаи - перекупщики.

209

- Угу. Десяток выбрал самых лучших. Трёх бычков уже купили.

- Не прогадал?

- До осени идёт самый лучший набор веса. Почти никаких затрат.

- Ты б мне каких по возрасту посоветовал заводить? Сам же знаешь, я скотовод не большой руки.

- С четырёхмесячных. Они уже сами разбираются в кормах и привес набирают хорошо.

- Поможешь мне по весне закупку сделать?

- Как два пальца.

- Договорились.

Фёдор, заметив, что комиссия направилась обратно, туда, где осталась Катерина, поспешил вернуться.

- Ну, вы где пропали?

- Сама же знаешь, ему хочется всё живое погладить по голове.

- Ты и сам такой. Отыскал, что хотел?

- Семена люцерны и магара нашёл. Только ехать придётся в Богдановку

- Телушка - полушка, да рупь перевоз.

- Нет. Это не очень далеко. Вёрст сорок, от силы пятьдесят. Да что вёрсты?! Все равно их конь подковами побьёт.

.Вскоре снова возле Строгалей появилась комиссия выставки.

- Вот, пожалуйста, - ещё на подходе обратил Ялов общее внимание на птицу

- гусь, первый кандидат на занятие призового места.

- Мы уже здесь тыкву отметили, - недовольно буркнул председатель комиссии, расстёгивая пиджак.

- Да, а я и не заметил. Хотя причём тыква и гусь, они друг к другу отношения не имеют. И тот и другой экспонат заслуживают высокой оценки. Ну-к, хозяин, выньте вашего гуся из кошёлки, чтобы комиссия могла его оценить в полную степень.

Фёдор с Катериной освободили гуся. Окружённый толпою, некоторое время он стоял спокойно, но потом вытянул в сторону Ялова шею и наступательно зашипел.

- Вот-вот, - затараторил Ялов, - я же вам говорил, бойцовский степной гусь, способен защищать не только свой выводок, но и всю стаю. Ещё раз, пожалуйста, вашу фамилию. А, вспомнил, записывайте, Строгаль. Напомните имя - отчество.

- Фёдор Григорьевич.

- Фёдор Григорьевич. Есть ещё что у вас?

- Лук есть, жеребцы имеются.

- Ну, лук, хоть и хороший, но такого по выставке представлено много. А вот на жеребцов ваших взглянем. Выведи их сюда! - командовал Ялов.

Фёдор, поручив гуся жене, сам отвязал жеребцов и, выведя вперёд, перед комиссией поднял их на дыбы. Толпа зевак в страхе отшатнулась.

- Да, красавцы, - не удержался взволнованный председатель, должно быть большой любитель лошадей. Передав бумаги одному из членов, он смело подошёл к жеребцам, хватко ощупал их коленные суставы и бабки ног, с помощью муштуков заглянул в зубы. - Хорошие жеребцы! Вы намерены продавать?

210

- Осеменять хороших кобыл.

- Правильно. Это я приветствую! - Председатель, окинув ещё раз внешнюю стать жеребцов, скомандовал помощнику: - Запиши на похвальную грамоту

Отходя, Ялов поймал взгляд Катерины, и нагло, не обращая внимания на её мужа, открыто подмигнул, мол, вот что я могу, если захочу.

Вскоре он подвёл покупателя на гуся. Фёдор, чтобы скорее отвязаться от Ялова, избавился от птицы, словно рукавом махнул, не торгуясь.

Дождавшись награждения, Строгали с двумя похвальными листами и одной грамотой выехали домой. Душевная устроенность Фёдора, как хорошая погода, пропала. День заканчивался хмуролико. По дороге с лёгкой мгычки начал моросить долгий, нудный, мелкий дождь.

IX

После посещения сельскохозяйственной выставки Фёдор решил наведаться к родителям.

- Кать, давай завтра смотаемся к отцу, бо мы, как перебрались на хутор, так и не вылазим в село, скоро родных не узнаем.

- Я не против, только ты ж намеревался за семенами ехать?

- Вот об этом ещё раз хочу совет со своими поиметь. И фуражку новую мне приготовь, похвалюсь перед своими.

.К вечеру следующего дня Фёдор со своим семейством на бричке, впряжённой жеребцами, отправился в Соломенское. Ежеминутно поправляя на голове трёх- клинку, он направил подводу по большаку, через центр. Вначале села, у общественной ссыпки кружили разжиревшие голуби. Птицы одной из стай, перекипая под гулюкающие трубные звуки, подбирали наперегонки просыпанное зерно. Выжелтившиеся пирамидальные тополя оголяли персты ветвей, устремлённые в небеса. По селу, наполняя воздух особым дымным ароматом, тлели осенние костры. Пахло свежестью, приправленной жилым дымком. Жеребцы трусцой тянули повозку. Внезапно шарахнулись, вздыбив дышло. Прямо перед ними запрыгал комочек. То вороны, бросая орехи с высоты на твёрдую дорогу, добираются до лакомства. Кони, засекаясь, пряли ушами и шли кособокой трусцой. Вороны же безбоязненно бросались к ореху и, если тот оставался не расколотым, эксперимент повторяли.

- Гляди, Катя, какая умная птица. Орех нашла, а теперь же ядрышко нужно извлечь, она и бросает его на дорогу. И будет делать до тех пор, пока тот не расколется.

- А ведь многие думают, что только люди имеют мозги.

- Всякая живая тварь с понятием. Сейчас запасают в своих телах жировые и прочие витаминные припасы к зиме.

- Прокорму на земле всем хватит. Гляди, Федя, просторы какие вокруг огромадные, ехать, ехать и не объехать!

Перед экипажем наискосок к магазину роем сыпанула стая воробьёв. Там, возле сельпо, в окружении баб дед Вергун, расклячив руки, живо, с широкими жестами о чём-то ведёт рассказ. Фёдор натянул вожжи.

- Алёше и Поле халвы куплю, - упредил вопрос жены Фёдор.

211

Проходя мимо толпы баб, чтоб не перебивать рассказчика, поздоровался только кивком. Но никто даже не покосил в его сторону глаз. Всё внимание заграбастал Люлин. Старухи, уставившись на старика, затаив дыхание, слушают рассказчика. А тот, словно речь ведёт о конце света, возбуждённо и громко продолжает:

- Народ же кинулся на выгон, и я ж - туда. Гляжу и бачу1. Стоит, растудыт твою мать, - дед согнулся и раскрылатил руки, стоя в таком положении, затягивает для наглядности рассказ, - и тут же доской, какая у него к морде присобачена, херак-херак и нахер! - и только после этих слов Люлин разогнулся и показал рукой, как работает пропеллер самолёта, указал направление, куда отправился аэроплан.

Бабы, ошеломлённые рассказом, поглядели в небо, словно тот ещё там летит. Фёдор остановился.

- Аким Васильевич, ты об чём балакаешь?

- Да это я про ероплан бабам вот повествую. Был в Воронцовке в субботу, на волостную выставку дывывся2, трошки уже скупился: головку сахара да банку мёда, а тут гул в небе страшный, и народ, как побегить, как побегить, и я ж - туда, дурак старый. Ероплан поглядел, а где моя кошёлка делась, не знаю, памараки3 отбило начисто.

- Зато аэроплан повидал.

- Повидал, ух, шустрый, по степи побёг, побёг и в небе! А через минуту его уже ни хрена и не видно.

.Фёдор, войдя в сельмаг, сразу наткнулся новой фуражкой на липучку.

- Ну, развесили! - вместо приветствия выругался он.

- Влип? Ага, это в хатах мух нечем кормить, а тут они на сладкое - шибче ос, смеясь, поднялась из-за прилавка конопатая продавщица Тамарка.

Фёдор снял трёхклинку и с возмущением обнаружил на ней широкую полосу клея с мухотой вперемешку.

- Осень уже, какие мухи, Тамара?!

- Не-не, ещё одна-другая бывают.

- Тебе одна-другая, а тут новому картузу из-за твоих липучек хандык преждевременный наступил. Снимай их нахрен!

- Пока липучку снимать не буду.

- Снимай, говорю! Или картуз мне покупай!

- Женой своей сисястой будешь командовать!

Эти слова вывели Фёдора из себя. Не долго думая, он оторвал от потолка несколько лент на проходе и бросил их под ноги.

- Развесила, как паучиха, липучие сети. И вместо извинения ещё скалишься!

- Это не моя прихоть, санитарный надзор так требует.

- Ага, мух нет, так пусть покупатели липнут!

Продавщица окатила Фёдора взглядом морозной злобы.

- Приедет саннадзор, я им расскажу, кто тут свои порядки устроил!

- Да пошла ты со своим саннадзором!

И Фёдор метнулся из магазина. Катерина, глядя на раскрасневшееся лицо мужа

1 Бачу - вижу.

2 Дывывся - смотрел.

3 Памараки - память.

212

и скорую походку, с которой тот выскочил, испугалась. Но, заметив, что за чувяком того тянется липучка, окликнула.

- Что там у тебя?

- Чего? - зло отозвался, словно огрызнулся, он.

- За ногой волочиться.

Глянув вниз, Фёдор затряс ногой. Липучка держалась цепко. Наступив другим чувяком, Фёдор тем действом только переклеил ленту. Пробовал обчищать ленту о колесо, ничего из этого не получилось. Вынужден был всё же наклониться, снять её рукой. Потом долго тёр пальцы о землю, колесо, подводу, сено. Подставив их под глаза, молча размотал вожжи.

- Ты ж халву купить хотел?!

- Нету. Кончилась!

- Ты, никак, поругался?

- Как не поругаться. Во, гляди, был новый картуз, а теперь хоть выкидывай. Сказал ей, так она ещё скалится, видите ли, смешно ей! Но! - Фёдор тряхнул вожжами.

- А как же гостинец?

- Деньги отдадим.

- И так можно, - успокоенно согласилась Катерина.

Жеребцы, будто учуяв дорогу к старому дому, с трусцы перешли на рысь. По сторонам полетели навстречу знакомые дворы с их заборами, домами, хозпост- ройками. С левой стороны жёлтыми свечами, как спицы в колесе, частят тополя. Впереди, на лавочке у Петра Смылкова вместе с хозяином сидит Иван Яковлевич. Он готовится сделать самокрутку.

Увидев ещё издали своих, вскочил, заулыбался, засуетился, и сразу же, по старой привычке, без задержки, сохраняя в руках кисет и бумагу, расхлебенил ворота. Поднялся с лавки и Фёдоров друг - Петро. Фёдор, зацветая искренней улыбкой радости, лихо завернул жеребцов во двор. Спрыгнув, обнялся с отцом, потом расцеловался с товарищем.

- Как ты, Петя?

- Пойдёт! С чемергесом было б лучше, но на сегодня и так сойдёт.

- А я, папань, сначала думал, коль мы ненадолго, в серёдку двора не заезжать.

- Ты же знаешь, если ворота открыли, а ты не заехал - жди беды.

- Да, есть такая примета.

Ссадив Катерину с детьми, Фёдор закрыл ворота, разнуздал жеребцов и навесил им торбы с овсом. Тем временем отец, не расставаясь с кисетом и приготовленной для скрутки косушкой обёртки, расцеловывался со снохой и внуками. Вихрем, чуть не сорвав на двери петли, на крыльцо с радостными визгами вылетели Поля и Алексей. Кинулись сначала к Катерине и к Фёдору, потом похватали детей на руки, понеслись с ними по двору, как угорелые. Следом, придерживаясь обеими руками за перильце, не сдерживая улыбку, с погигикиванием, медленно спускалась Дарья Кирилловна.

- Завеянные, ги-ги-ги!

Расцеловавшись с сыном и снохой, потребовала внуков.

- Алёшка, Поля, ну-к, несите ребят, не успели приехать, вы их уже затаскали.

С головки Толика шапочка сползла на затылок. Кудрявый чубчик малыша цвёл

213

белесым подсолнухом. Бабушка по очереди поворковала с каждым из внуков, по несколько раз чмокнула их мокрыми, набухшими от слезливой радости губами. Толик сносил поцелуи бабушки терпеливо, а Тонечка после каждого бабкиного поцелуя вздрагивала и кряхтела.

- Ах, моя крохотулечка, распатулечка! - тормошила она внучку, приговаривая:

- Ах, ты, Тоня - Клуконя, - и снова тянула головку внучки к свои губам.

Фёдор вынул рубль и вручил Алёше.

- Это вам с Полей на двоих.

Алёша, подразнив Полю рублём, метнулся убегать. Поля, пока с маленькой Тоней была занята бабушка, рванула следом, только край ситцевого платьица, прожигая двор, мелькнул за базами. Фёдор посмотрел вслед с восхищением.

- Ну, метеоры! Мам, где б руки помыть?

- Там же рукомойник, на старом месте.

С дерева упал орех. Все подняли глаза на орешину. Иван Яковлевич доложил:

- Орех сняли, это остатки сверху падают.

- Воронам на прокорм оставили? - пошутил Фёдор. - Едем, а вороны прямо перед конями с вышины неба на большак орех - кидь. Коней напужали.

- Вороны, сойки, сороки - это умные птицы. Что есть блескучее, обязательно сопрут, - поддержал разговор Петро Смылков.

Верхушки ореха и тополей зацветали кумачами закатного солнца. Щемяще запахло горьковатым дымком и прохладой. Дождавшись Фёдора, взрослые стали подниматься в дом. Петро нерешительно затоптался на месте.

- Проходи, Пётр Петрович, - взял его под руку Фёдор.

- Может, вы семейные тайны какие будете обсуждать, а я как бы - сбоку припёку.

- Отставить разговоры. Ты мне друг или портянка? И вперёд! - помог Фёдор другу взойти на крыльцо.

Тот, переставляя с заносом на деревяке культю, повторял:

- Вперёд и с песней! Вперёд и с песней!

В сенцах гостей встретила молодая кошка Люська, она трётся у ног Фёдора. От плиты тянет запахом густого настоя зверобоя и ещё какой-то травы.

- Мам, это чё вы заварили? - спрашивает Катерина.

- В субботу ж были все в Воронцовке, на показе, у кого чё есть. Миру там было, я вам скажу, глазом не окинуть. Так вот там купили шпорник метельчатый. Присоветовали им ноги полечить. Вот и решила спробовать.

Гости с хозяевами расселись по лавкам. Катерина для поддержания разговора повесила вопрос в воздухе, ни к кому:

- И откуда только все болячки берутся?

- Как откуда, а то ты, милая, не знаешь? - затараторила Дарья Кирилловна.

- Сколько мы этими ногами глины поперемесили. Года ни одного не было, чтоб мы чего-нибудь не пристраивали, да не достраивали. И саманы и мазка. Рази будут после этого ноги здоровыми.

- А это у вас зверобой?

- Золотая трава, она от ста простуд и от ста смертей, будете уезжать, пару пучков захватите, в доме всегда нужно её иметь.

214

Фёдору не хотелось, чтобы вся встреча прошла в обсуждении болезней, поэтому он перевёл разговор на свою поездку в Степное на сельхозэкспозицию.

- А мы прошлую субботу в селе Степном были на выставке.

- Ну, и как? - Иван Яковлевич, высыпав щепотку табака в газетную дольку, в момент смачивания её края слюной промямлил вопрос.

- Два похвальных листа и грамоту привезли.

- За что ж? - прервав мочить край скрутки, в ожидании ответа, открыл рот отец.

- Грамота - за жеребцов, а похвальные листы - за гусака старого и за тыкву, ту, которая у плетня выбухала. Возили ещё две вязанки лука, но оказалось, кто-то лучше нашего выставил. Кой-кого из наших видали: Ялова, Гришку Репало, Андрея Шпигуна, продававшего своих быков.

- А мы, по просьбе Кондарева, плуг новый в Воронцовку возили. Да вот соседа с собой прихватили с его сбруей. Кроме того: пшенички мешок, два - ячменя с собой прихватили. Жалковали, шо маловато взяли. Вмиг бы распродали, те прямо с руками оторвали!

- Ой, миру сколько было, пушкой не пробить! - снова включилась в рассказ и Дарья Кирилловна.

- Шо правда, то правда, миру там было, не то шо яблоку некуда упасть, горошине не проткнуться, черно от народа, - робко поддержал Дарью Кирилловну Петро Смылков. - Даже столетнюю бабку Перетрушиху и ту за прялку там посадили.

- А рядом - ковали молотками звенят! - подсказывает хозяйка.

- И ероплан видали в натуральную величину.

- Слыхал уже, дед Люлин возле сельпо баб собрал, сам, согнувшись, раскорячился и орёт: "Стоит, растудыт твою мать!" Руки, как крылья, расклячил в стороны, вот так порасставил их, - Фёдор так же согнулся, как это делал Вергун, - а потом, говорит, хреновиной, которая к морде прибита, имел в виду пропеллер, херак - хе- рак и нахер!"

После этих слов все расхохотались.

- А где ж ваши старшие? - спросила Катерина.

- На нашу мельницу поехали, мастера там наладку ведут, - с особой радостью сообщил Иван Яковлевич.

- Сколько времени уже работают?

- Недели две. Да, на след день с Покрова.

- Обещают скоро пустить?

- На этой неделе.

- Какой размол на ней можно будет получать?

- Мы мукой решили не заниматься. В округе четыре мукомольные мельницы уже работают, зачем же ещё пятую на это направление пускать. А вот дробить зерно на корма - это будет наша епархия.

- Нам-то кормов намелете, по старой дружбе? - пошутил Фёдор.

Этот вопрос вызвал общий смех. Иван Яковлевич, улыбаясь в усы, покачивал головой.

- Если только по старой дружбе, тогда может быть! А для будущего дружбу с мельницей, Федя, тебе придётся крепить. Мы одни с Яшкой шибко не наработаем,

215

особенно, в сезон заготовки кормов на зиму, хочешь не хочешь, но обязан и ты подключаться к этой работе.

- Я не против. Скажете, когда, и я тут как тут, буду, как штык!

- А вот Яшка вернётся, и обскажет, на какой день пускать мельницу мастера решили.

Во дворе послышался шум.

- Ну, вот и наши вернулись, - поднялся Иван Яковлевич.

Катерина мысленно представила, что сейчас ей придётся целоваться с Яковом, а Фёдор и все остальные обязательно будут следить, как это произойдёт. Взглянув на свекровь, определила, она уж точно не минёт подсмотреть, что от прежних отношений старшего сына с младшей снохой осталось.

- Откуда ж они заехали? - вслух удивился Петро Смылков. - Я поглядывал в окно, со стороны улицы их не было видно.

- С проулка, скорей всего, - со знанием дела выложил Иван Яковлевич.

Дверь распахнулась, и в проёме её выросли расцвеченные искренними улыбками Яков и Анна.

- Ну, пропащие, ну, пропащие! - затараторила Анна, наполненная светящейся радостью. Её губы отливали искреннюю теплоту чувств.

Яков, не слушая жену, делился своим предчувствием.

- А я холку жеребцов увидал и сразу смекнул: "Наши" и прямым ходом - в проулок. Как вы там, с бирюками ещё не познакомились? - широким шагом Яков шагнул к поднявшемуся с лавки Фёдору.

Они обнялись и троекратно расцеловались. Потом Яков уступил место жене. От Катерины не ускользнуло любопытство свекрови, с которым та следила, как Фёдор расцеловывается с Анной. Пионерское расстояние друг от друга. Поцелуи в щёчку, глаза у обоих опущены, только пожатие рук выдаёт трепет чувств. Тем временем Яков с наглинкой в глазах облапил Катеринину спину и плечи и тянется целоваться в губы.

- Соскучился уже по родне! - смеясь, оправдывается он заранее.

Но Катерина выворачивает голову и подставляет щёки. Снова все расселись, кроме Дарьи Кирилловны и Анны. Они уже хлопочут у плиты.

- А вы у сельпо не стояли? Я с мельницы увидал подводу, кони на наших похожие, минут десять кто-то там был?

- Стояли. Поругался с продавщицей, с конопатой Тамаркой, в рот бы ей дышло! Развесила липучек, я новым картузом и врюхался, даже не знаю, сможет ли Катерина ума ему дать?! Да, главное, я ей претензию, а она скалится, зараза. Так я ей пообрывал липучки, хай кому хочет жалитца. Жалко, фуражка хорошая была: и в пир, и в мир, и в добрые люди. Думал, обкартузился на год, а вышло... - Фёдор подыскивал слово.

- Оконфузился вороне на гнездо, - подсказал Яков.

- Ничё. Время, шо река, и смех и слёзы - всё уносит, - подвёл итог Фёдорово- му сообщению Иван Яковлевич.

Поля внесла плачущую Тоню. Рубль уже перекочевал к Поле.

- Видали, Алёше дал рубль, а Поля, как счетовод, его - в свои руки. Молодец, сестрёнка, не пропадёшь! - похвалил её Фёдор.

216

Катерина, приняв дитя, сообщила причину плача Тони.

- У нас авария. Мам, тёплой водички нам уделите?

- Натрясли всё-таки, дылды, кроху, конечно, водичку в сей момент, - после возмущения, кинулась Дарья Кирилловна исполнять просьбу

Захватив пелёнки, Катерина с Полей вышли устранять "аварию". Мужчины остались одни. Разговор начал Фёдор.

- Совет хочу меж вами держать. На выставке у одного мужика из Богдановки семена люцерны встретил. Спросил, по какой цене и сколько. Словом, думаю, уклон в животноводство сделать. Шо вы на это скажете?

- Держать живность дело более доходное, - отозвался Иван Яковлевич, - но не всегда! Если народ живёт неплохо и есть за шо покупать мясо, скотину держать более выгодно, чем, к примеру, заниматься пшеницей. Однако, с другой стороны, когда в стране разруха, голод, народу не до жиру, лишь бы быть живу, то ему не до мяса, хлебушка бы вволю пожевать.

- Я б мясом не занимался, - вступил в обсуждение темы Яков, - это работа на шабаёв. Ты целый год ходишь, ходишь за скотиной, а те приехали, скупили у тебя по дешёвке, перепродали в три дорога и в наваре они, а не ты. Им неделю, от силы месяц нужно поработать, и год можно балдой груши околачивать. Мы вот три тёлочки купили, через год это - коровы. Будем доить, молоко перерабатывать, делать масло, сыры и сдавать в Воронцовку хоть в магазины, хоть в заготконтору. Да и новые тёлки станут прибавкой к хозяйству. У нас теперь своя мельница, не сегодня завтра пустим, ячмень зерном продавать будет уже не выгодно, перепустил его на дерть и цена чуть ли не вдвое выше.

- На какой день наметили мастера пуск?

- В четверг к обеду обещали.

- Тогда, Фёдор, с утра ждём тебя на мельнице.

- Буду без опоздания. А теперь вернусь к моему вопросу. Памятуя сказанное вами, - стал излагать свою точку зрения Фёдор, - должен отметить, шо дела в стране потихоньку налаживаются, особенно в городах. Рабочие получают неплохую копейку. На их зарплату можно кое-когда позволить и мясца себе купить. Стало быть, мясом на текущий момент заниматься можно. Гулевой земли возле хутора

- хоть одним местом хапай. Обговорю с Кондаревым, в аренду или, как там он скажет, засею для себя клин люцерной. Растение многолетнее. Скотину можно выпасать с весны и по самый снег. Затраты небольшие, а результат сразу виден будет.

- Правды две, а жизнь, сынок, одна. Советовал тебе, допрежде с Кондаревым всё обрешить, а тогда уж в новое дело кидаться.

С кухни потянуло аппетитными запахами. Вернулась Катерина со спящей дочкой на руках, сообщив шёпотом:

- Уснула. Замыла её, поменяла пелёнки, покормила и спить.

- Унеси её в другую комнату, - скомандовал свёкор, - на нашу кровать положи.

Дарья Кирилловна и Анна стали собирать на стол. Иван Яковлевич подмигнул

Якову.

- Давай, Яш, наш резерв, - намекая на выпивку, - по граммульке можно.

Фёдор выглянул во двор и зазвал детей. У Толика провисли набухшие влагой

штанишки.

217

- Это шо у нас такое? Ай-я-яй! Обписялись? Кто обписялся?

Толик, качая из стороны в сторону головкой, оттягивал мокрые штанишки, повторял:

- Ай-я-яй. Ай-я-яй.

- Кто обписялся?

Мальчуган свободной ручонкой стал постукивать себя по груди, чем вызвал общий хохот.

- Видишь, сознаётся внучок.

- За правду меньше наказывают, - вставил Яков.

Тем временем Дарья Кирилловна водрузила на середину стола подставку, а Анна, семеня следом, обхватив с двух сторон рушниками огромную сковороду с парящей солянкой, бросила её на подставку. Появилась чекушка араки. Яков разлил её по рюмкам.

- Ну, за ваши похвальные листы и грамоту, - на правах хозяина говорил тост Иван Яковлевич, - новое дело сыновей своих одобряю, только помните, протягивайте ножки по одёжке. Вот за это и выпьем.

После ужина Фёдор с Катериной стали собираться домой. Все вышли их проводить. Золотым паучком на своих нитях-лучах над самым горизонтом зависло солнце. Дохнул свежий ветерок и в небесной выси пооголившиеся ветви тополей загудели, как струны. Но людям не до них. Разогретые аракой, поцелуи прощания были жарче. Даже Иван Яковлевич норовил расцеловаться со снохой в губы. А Анна, прощаясь с Фёдором, снова подставила щёку под его губы, сама тем временем шепнула: "Скучаю" и, отстраняясь, легонько подмигнула.

Фёдор, правя по дороге домой, раздумывал об отношениях его с женой брата. И это продолжалось до тех пор, пока не встретили катившего на бедарке навстречу Кондарева. Тот, увидев Фёдора, обрадовался. Остановились напротив друг друга.

- Здравствуй, Фёдор Григорьевич.

- Давно собираюсь к вам, Аким Платоныч, заглянуть. Но с хутора вырваться уже труднее.

- И как вам там, на хуторах? - как бы между прочим, поинтересовался он.

- Живём! Главное, земля рядом. Пора пришла, вспахал, посеял. Что подошло, скосил, тут же обмолотил. Одно плоховато, вся вода привозная: и для полива и для хозяйства.

- Но зато рядом с тобой ключ бьёт.

- Бьёт, но на гору не течёт.

- Детей сколько у тебя? Это твои карапузы?

- Мои. Двое.

- У вас же постарше были, вы ж их ещё до ухода тебя в армию регистрировали.

- Те детки у нас померли. Это мы новых нарожали: сынку третий годик и дочка годовалая.

- Словом, помощники растут?

- Ага. Аким Платоныч, хотел у тебя разрешение спросить, рядом с теми двумя гектарами, шо мне нарезаны, много гулевой земли, можно, я её засею люцерной, это такая многолетняя трава для корма скота.

218

- В селе её хоть кто-нибудь уже сеял?

- Не-е-а. Я буду первый.

- Не возражаю. Оформим, как выгон для скотины. Землеустроительные работы пока отложили. Поэтому пока разрешаю.

- Спасибо, Аким Платоныч, в долгу не останусь.

- Я тебе, Фёдор Григорьевич, уже говорил, кто сам работает, без привлечения посторонней рабочей силы, к тем я с уважением и без всяких претензий.

Когда расстались с Кондаревым и взяли курс на хутор Андреевский, заметно стал заполнять балку нецеженый ранний удой тумана. Над курганом тлел огарыш заката. Через версту туман нагнал экипаж, он пластался и клубился перед конями, укрывая дорогу и поля, одетые в кручину.

Через два дня Фёдор наскрёб деньжонок и привёз семена люцерны. А через две недели большой клин гулевой земли вспахал и засеял диковинной многолетней травою. Первым в селе.

X

И на времени есть пятна. Их люди денежкой зовут. Купюры, монеты - все они пятна своего времени. Весь 23-й год в селе Соломенском гуляли разговоры о денежной реформе, о порядке обмена старых купюр на новые. Кое-кто из селян уже поменял свои сбережения и при случае показывал соседям и родственникам новые платёжные бумажки. При этом обязательно спорили. Кто хвалил, кто ругал их достоинство. Бабка Солониха, стрекоча с бабами на проулке, возмущалась:

- Раньше были деньги как деньги, за пазуху засунешь, так чуйствительно, а теперь половинки, вроде и денег вполовину меньше.

До хрипоты поднимались споры, когда речь заходила о золотых рублях. Оме- лаенко Панас Христофорыч, один из первых обменявший в Воронцовке вместе с председателем сельсовета свои сбережения, негодуя, тыкал каждому свой вопрос:

- Ты бачив золоти рубли? Хто их бачив?

Сельвестр Аничкин отрубил ему ответ за всех селян:

- Жили без золота и привыкать не будем.

Анисим Прокопыч Сладков, следивший за спором со стороны, дождавшись спада страстей, неизвестно кому задал свой наболевший и измучивший его вопрос:

- Вы про золото балакали, мне золото и на хер не надо, но почему, спрашивается, мне все мои деньги не поменяли, какие у меня в крестьянском земельном банке лежали? У их, видете ли, - норма! Пускай норма. Но тогда отдай мне мои старые! Не отдают! Какой хер с бугра дал им такие права? Мож, я ими сундук обклею! Мож, я ими печку истоплю, какое их свинячее дело?! Не дают! Вот тебе и власть. Захотели карманы у народа обчистить и обчистили без понюшки стеснения. Вот такая мудотень!

Когда Фёдор завёл разговор с отцом о кредите на закупку телят, тот его осадил.

- Не спеши, Федя. Сначала разберёмся с урожаем. На семена пшеницу тебе уже подвеяли, сегодня можешь забрать. Озадки для птицы тоже мешка три возьми. Для еды семье муку будешь от нас брать столько, сколько вам надо! Ешьте от пуза!

219

Хлеба, пироги, всё, что захотите. Также корма будешь забирать молотые с мельницы. Небольшой запас на семена оставим, а всё остальное продадим и расквитаемся с банком за старый кредит.

- Шо от меня требуется?

- Все силы на подготовку пшеницы!

- Всё семейство готово встать под ружьё!

- Боже упаси, под ружьё.

- Тогда - под веялку.

Целую неделю они с Катериной в доме у отца готовили пшеницу к продаже: сушили, веяли, рассыпали по мешкам, взвешивали и складировали в штабеля.

Окончив это дело, на следующий день, с рассветом, Фёдор и Иван Яковлевич выехали на бедарке, впряжённой кобылой, в Воронцовку, разведать вопрос продажи пшеницы и заодно заехать в филиал земельного банка.

По пути встретили утро. Серое небо любовно пришито к земле паутинками бабьего лета. Иван Яковлевич с грустью комментирует:

- Поседел осенний небосвод, а душа седеть не хочет.

Отцу и сыну без лишних слов ясно: на багряно-золотом коне ещё одна осень в их жизни пролетает.

.Проезжая по волостному селу, Иван Яковлевич вдруг изменил очерёдность исполнения намеченных планов.

- Давай-ка, Федь, сначала заскочим в банк, а тогда уж насчёт продажи пшеницы поедем?!

- Как скажете, - Фёдор завернул к зданию с зелёной вывеской у входной его двери.

Войдя внутрь, увидели, как их знакомый, постоянно поправляя пенсне с золотой дужкой о чём-то на повышенных тонах говорил с Яловым. Тот оправдывался перед управляющим банка:

- Гарантию давал волисполком, он и должен покрыть вам убытки.

- Ваш волисполком гол как сокол, так же, как и ваша коммуна.

- Понимаете, мы пока не выкрутились из тяжёлого положения. И этому помешали непредвиденные политические обстоятельства.

- Какие ещё обстоятельства?

- Имеется в виду мирового масштаба: покушение на Ленина, попытка мировых буржуа заманить Ильича в Геную, выздоровление.

- А причём ваш кредит?

- Мы же обязаны были реагировать телеграммами, а это через почту стоит недёшево. Нам бы ещё один небольшой кредит?

- Какой небольшой?

- Тысяч пятнадцать - двадцать. Понимаете, в коммуне 17 работающих, а еда- ков-иждивенцев - 59.

- И речи даже не может быть о выделении нового кредита. А что касается прежнего заёма, то ведите сюда ваших гарантов, будем ещё и с ними говорить, перед тем как подавать на вас в суд.

Раскрасневшийся Ялов прошёл мимо Иван Яковлевича и Фёдора, не здороваясь. Иван Яковлевич шепнул Фёдору: "Насыпали под хвост углей" и сам робко продви

220

нулся к управляющему банка. Тот, видно было по всему, находился под впечатлением неприятного разговора, не глядя на посетителей, буркнул:

- Вам что?

- Мы брали в вашем банке кредит. Срок возврата придёт только на будущий год. Но мы намереваемся рассчитаться с вами пораньше.

Голова управляющего вскинулась, как у испуганного мерина. В глазах мелькнули горячие искорки опознания. А Иван Яковлевич продолжал излагать:

- Денег у нас пока ещё нету. Но есть пшеница. Как только продаём, так сразу долг наш возвернём вам сполна.

- Скажите, а какой урожай был в вашем селе?

- По-разному, у нас на круг вышло сам 11, сам 13.

- А в коммуне?

- Там скотиной наполовину потравили и частично урожай по домам коммунары растащили.

- Почему такое различие?

- Они у неба урожая просят, а мы - у земли.

- Вы уже определились, кому, где и по какой цене будете продавать пшеницу?

- Пока ещё нет, будем искать.

- Знаете что, наш банк покупает пшеницу, цена, как вы понимаете, несколько ниже рыночной, но зато берём оптом.

Удивлённый словами управляющего, Иван Яковлевич усмехнулся.

- А где ж вы пшеничку держите, не с деньгами вместе?

- Нет, не в сейфах с деньгами, - улыбнулся хозяин банка, - на элеваторе, по- простому, на ссыпке, между нами имеется письменная договорённость, у них хранится зерно и по нашей команде отгружается в другие регионы страны.

- Умно!

- Ну, дак как, продаёте нам?

Иван Яковлевич почесал затылок, а потом отчаянно махнул рукой.

- Продаём! На спичках не будем экономить и вера у нас к вам есть. По рукам?

- По рукам, - и управляющий с Иваном Яковлевичем обменялись рукопожатием и даже обнялись.

Возвращаясь, уже в селе встретились со старым Вергуном. После приветствий, старик поинтересовался:

- Далеко катали?

- В Воронцовку. И Иван Яковлевич в подробностях выложил, чего выездили. Вергун словно помолодел лет на двадцать.

- Дык, как бы и нам с вами за компанию сдать пашаничку на ссыпку гамузом, и дело с концом. А то вот ноне Волошинский зять вернулся из Георгиевска, по над дворами зерно продавал, где мешок, а где - и половинку. Так цельных две недели в муках и страхе блукал: спал на подводе, харч - как придётся, кони и те схудали до кострецов. Дык как? На хвост к вам репяхом зацепимся?

- Не против, только мы уже завтра тронем с первыми петухами.

- Побёг и я готовиться.

И старик, не касаясь земли изгрызённым собаками посохом, засеменил к своему двору.

221

.Рано утром тремя подводами, гружёнными мешками с пшеницей до предела, Иван Яковлевич с Алёшей, Яков с Анной и Фёдор с Катериной выехали из своих ворот. Дома на хозяйстве осталась Дарья Кирилловна, Поля и малые дети.

XI

.У большака Строгалей уже поджидала высившаяся мешками вергуновская подвода.

- Припоздали, припоздали, - вместо приветствия стал читать нотацию Вер- гун.

Его сноха, сидевшая на возу, обеими руками крепко держалась за углы мешка и стреляла глазами по подъехавшим.

- Забарились1 трохи с завтраком. Не будем и тут терять время. Паняйте2 за нами.

Обоз с пшеницей вытянулся на большак, запенённый по краям перламутром росы. В сером холодном рассвете постепенно вырисовывались знакомые пейзажи. Очерчиваясь чёткостью рисунка, они медленно проплывали по сторонам. В лесополосе стонали горлинки. Разнося новость о приближении подвод, с ветки на ветку, стрекоча, перелетали сороки. На вспаханных клетках по-хозяйски разгуливали грачи. Солнце, затянутое плотной пеленой туч, выглядело замутневшим светлым пятном на небосводе. Но дождя не предвиделось, и оттого Иван Яковлевич не проявлял никакого волнения. Однако когда часа через полтора устроили привал, пока другие бегали в лесополосу по малой нужде, он обошёл и осмотрел хода подвод. У колеса с правой стороны одной из них, он обнаружил зародившуюся трещину. Почёсывая сокрушённо затылок, окликнул сыновей. Сообща стали гадать: дойдёт колесо до Воронцовки или не дойдёт? Подошёл старик Вергун и встрял в их разговор.

- Вот тебе и коваль, наварил!

Сообща смекнув, что гаданием дело не исправить, решили ехать до тех пор, пока это возможно.

Взявшись за вожжи, Фёдор мысленно искал варианты выхода, если обод лопнет до конца. Всё же, оберегая металлическую шину от жесткой дороги, правил так, чтобы та сторона шла по мягкой обочине.

Часам к трём прибыли на ссыпку. Когда Иван Яковлевич с Фёдором доложили бородатому весовщику, что прибыли от земельного банка, зерно у них приняли без всякой очереди.

- Дуйте прямо к восьмому амбару, там всё знают.

Хозяин означенного амбара, толстоватенький низкий мужичок, румяный, как колобок, встречал у раскрытых дверей.

- Мешки сразу на перевес и ссыпайте в общую кучу.

- Освобождать мешки не будем торопиться, проверим, как сойдётся вес, - по- хозяйски без всякого смущения заявил Иван Яковлевич.

1 Забарились - задержались.

2 Паняйте - езжайте.

222

- Вы что ж, мне не верите?

- Как и вы нам. Мы дома взвешивали свою пшеницу по два раза. Так вы желаете убедиться. И у нас такое желание. Но коль вес не сойдётся, мешки погрузили и в другом месте продадим пшеничку. Она и в нонешнем году в цене.

- Ну что за люди?! - возмущался приёмщик зерна, однако со сдатчиками расставаться не спешил. - Если на какой мешок и не сойдётся, так это же для вас мелочь, по дороге утряслось, где-то просыпалось.

- У хлеборобов настоящих - "просыпалось" не бывает. Нам каждая зернинка семью потами достаётся.

- Ну что за люди, что за люди? - притворно бунтовал "колобок", направляясь к весам.

Некоторое время он, согнувшись, колдовал с ними. Фёдору даже показалось, что тот вынул из их нутра какой-то увесистый предмет, похожий на гирьку.

Распрямившись приёмщик повернул к Ивану Яковлевичу раскрасневшееся от недовольства лицо - словно красный фонарь зажёг.

- Ладно уж, перевешивайте! - а себе под нос пробубнил: - Таких скряг ещё не было.

Через пару часов перевес окончился. Вес до пуда сошёлся с домашним. Только после этого опустошили мешки. До единой собрали завязки. Тем временем на двух хозяев: Строгаля и Вергуна выдали бумаги с печатями.

- Через неделю за расчётом, - объявил приёмщик.

- А почему такой срок? - недоверчиво прищурил глаз Вергун.

- Одну копию накладной мы направляем непосредственно в банк. Когда вы через неделю подъедете, бумаги уже будут там, их сличат, подделки нет - получай гроши.

- Мы гроши получать не будем, нам погасят наш долг по кредиту, - сообщил Иван Яковлевич на всякий случай, чтоб никто не охотился за ними, как за денежными мешками.

Недели через полторы за расчётом с банком ездил сам Иван Яковлевич со стариком Вергуном.

Вернулись оба довольными. Кредит Иван Яковлевич погасил. Да ещё и остаток расчёта получил новыми деньгами. Кроме того, управляющий банком сделал снисхождение и выдал Ивану Яковлевичу 6 золотых, а Вергуну - 4 золотых червонца. Но о золотых червонцах Иван Яковлевич кроме Дарьи Кирилловны никому из домашних не сказал ни слова.

XII

В середине ноября 23 - го года впервые сорвался снежок. В белых бурунах непогоды скрыло село.

Фёдор в этот день работал на мельнице. От завозчиков узнал об объявленном митинге. "Выбрали ж время, когда митинговать?!" - возмутился он. Но к назначенному времени отключил жернова, примкнул помещение и пешком подался в центр. Там народ уже перекипал толпами. Ещё издали, увидев в толпе своего друга Петра Смылкова, он прямиком направился к нему. Петро заметил товарища не

223

сразу, он о чём-то живо рассказывал старику Семибратову. Тот подтолкнул собеседника.

- Кореш твой чапает.

- Иде ж? - кочетом подпрыгнул на своей культе Петро.

Увидев друга детства, он радостно махнул ему. Фёдор тепло поздоровался с обоими за руку.

- Ну, шо тут за вопрос намечают обсуждать?

- Выйдут, скажут, - вяло отозвался Семибратов.

Вскоре на крыльцо правления вышли Кондарев, Ялов и Гонтарь. Как обычно, Ялов первым рыкнул на толпу:

- Поближе, поближе, - но, видно, осмыслил, что повёл себя грубо, - стал рассыпать комплименты: - Дорогие земляки, соломенцы, мы с Аким Платоны- чем и Юрием Афанасьевичем всех приветствуем, желаем всем успехов, здоровья и всякого добра с наличием пролетарского сознания. Слово для сообчения даётся товарищу Кондареву

- Товарищи крестьяне: коллективщики, батраки и единоличники! Весть не шибко приятная. Как нам сообщили из волости, Владимир Ильич Ленин вот уже несколько месяцев опять тяжело болеет. Вся страна отзывается по этому тяжкому вопросу. А посему мы без всяких лишних обсуждений сразу заслушаем телеграмму для Ленина. Её зачитает товарищ Ялов Семён Осипович.

Тот, прокашлявшись, начал читать:

- Общее собрание крестьян села Соломенское постановило: "Принимая во внимание заботы Рабоче-Крестьянского Правительства о детях, решило послать приветствие вождю социальной революции и вдохновителю пролетарских масс всего мира дорогому Ильичу и пожелать ему скорейшего и полного выздоровления, чтобы он снова мог активно работать на пользу и благо созданной им новой России и продолжать так счастливо начатое им дело социальной революции до победного конца, до водружения красного знамени над всем земным шаром".

Пока Ялов читал, снег разошёлся во всю ивановскую. Выступающего уже почти не было видно.

- Кто за данную резолюцию? - торопливо предложил Ялов и сам первый поднял руку. Человека четыре, стоящих впереди и на которых Ялов строго кинул взгляд, торопливо подняли руки. - Против? - и, не дожидаясь возражений, подвёл итог: - Принято единогласно. Вот, пожалуй, и всё, - он повернулся к Кондареву.

Тот развёл руками в стороны, мол, добавить нечего, и всё же шумнул в толпу:

- Все свободны.

Фёдор оглянулся на товарища.

- Ну, как живёте, Петя? Как Степанида?

- Продаём суете свои дни и оптом и в розницу А так скрипим помаленьку.

- И мы тоже, как жуки навозные, закопались в хозяйстве, от зари и до зари.

- Я давно тебе, Федя, балакал: губит человека жадность.

- Знаю, что прав ты, руки заняты, не хватает на все дела, а натура такая, ещё б десятину - другую в хозяйство прихватить.

- А в смерти хватит двух саженей.

- Шо верно, то верно. Таким уж я уродился. Ух, как метёт?

224

- Похоже, что на зиму повернуло. Почапал я домой, пока не очень склизко.

- Ну, бывай, Петя! Кланяйся ей.

- И ты - своим.

Фёдор, возвращаясь на мельницу, с огорчением подумал: "Кончилась зелёнка для моих бычков".

XIII

Но к утру задул тёплый "астраханец". К обеду выпавший снег обмяк и стаял, а выглянувшее весёлое солнце могучей властью лучей в каких-то полчаса разгребло завалы туч и взялось за просушку земли. Паром закурились прогретые проплешины. Ощетинилась зелёнка. Табуны коней и стада крупного рогатого скота снова пустили на подножный корм. Среди дня так припекало, что каждому казалось, будто снова вернулось бабье лето. На ладошках листьев поблёскивали слёзы прощания со снегом. Листопад добирал барыши.

Настоящая зима в Соломенку заглянула только в декабре. Холодным дождём в два дня надломило последний стебель осени. Сразу же сыпануло снегом щедро, не скупясь, укрыв за ночь белым саваном всю округу по колено. Пруд скрепило печатью холодов. В одну из последующих ночей он натянул на свои хлипкие плечи звонкий ледок. Дни полетели с бледными, остудными рассветами, как санки с бугра. Новый 1924 год в селе Соломенском начался с лютых морозов.

Почти весь январь Фёдору пришлось работать на мельнице. Период был завозный. Яков приболел, а Иван Яковлевич с помолом к обещанным срокам не управлялся. Приходилось прихватывать и ночи. Но ночами Фёдор работал в основном сам. Собираясь очередной раз на работу, он предупредил Катерину:

- Я нонче, должно быть, опять на работе заночую.

- Ладно, заночуй, но только на работе, а не у кого-нибудь.

- А ты подумала, что - у зазнобы? - с этим вопросом Фёдор вспомнил об Анне, о том, как она шепнула ему, что скучает и побагровел от смущения.

- Гляди, муженёк, прознаю, той же монетой отплачу

- Не о чем тебе прознавать. За меня можешь не беспокоиться. Лучше сама себя остерегайся.

При этих его словах сознание Катерины нарисовало красавца Ялова, его настырные серые глаза, сверлившие её душу. Скрывая смущение, она легонько подтолкнула плечом мужа.

- Иди уж, а то поругаемся ни с чего.

.К утру помол последнего мешка ячменя был завершён. Фёдор снял ремень со шкива, погасил "летучую мышь" и вышел наружу. Округу окутала царственная ночь. Блеск звёзд дополняли редкие снежинки. Через час снег сыпанул погуще. В тот же день Фёдор, отправившись к родителям, узнал от них страшную весть.

* * *

22 января через верхового посыльного из Моздокского уезда, куда переподчи- нили ряд сёл и хуторов, в том числе и село Соломенское, Ялов получил письмен

225

ное сообщение: "Вчера, 21 января, в 6 часов 50 минут в Горках, близ Москвы, скоропостижно скончался от паралича дыхательного центра Владимир Ильич Ленин". С горькой вестью прилагалось указание: "Прибыть завтра к 9 часам утра в Моздок на траурный митинг лично и захватить с собой как можно больше народа". Приболевший Ялов погнал посыльных по дворам. Иван Яковлевич, не понявший посыльного, влез в валенки и тулуп, надвинул на седину лисью шапку и отправился в контору узнать, что от него хочет Ялов. Вернулся оттуда взволнованный.

- Чё случилось? - подступила Дарья Кирилловна.

- Ленин помер.

- Какой ишо Ленин?

- Ну, тот, шо в Москве, тот шо у руля правительства стоял.

- Не знаю.

- Ну, тот, шо царя скинул?

- А, тот. Так что он, помер?

- Помер.

- Оно и конечно, Бог - не Мекишка, за дела и награды раздаёт. Царя скинул и думал не аукнется.

"Скинул, скинул, за большие немецкие гроши царя нашего скинули", - рассуждая сам с собою, пошёл Иван Яковлевич встречать подъехавшего на жеребцах младшего сына Федя, завтра с тобой в Воронцовку поедем, на траурный митинг, не возражаешь?

- Сами поедем или ещё кто с нами?

- Мож, ишо кто прицепится, не знаю. Но ехать-то большинству не на чем.

И действительно, у основной массы селян после страшной суши остались только быки. Ялову с трудом удалось найти хозяев с лошадьми на трое саней. Среди них

- экипаж Строгалей. На митинг поехали Иван Яковлевич и Фёдор. К ним "упали на хвост" Войцехович и Кащенко Фёдор Алексеевич, приехавший в село из Минвод в гости к родне - коммунарам Добрым. О нём уже шли слухи, что он большой любитель к сочинительству и, якобы, самолично ручкался с вождём Лениным. Вайцехович по этому поводу наводил через уполномоченного Цветкова справку.

По дороге на митинг секретарь партячейки, тяжко вздохнув, высказал общее мнение:

- Не верится, что нету Ильича.

И тут Кащенко разговорился.

- Вы ж знаете, что я и до 20-го года работал в Минводах в депо, кочегарил там. Вот вы сказали, Владимира Ильича не стало, а ведь я с ним вот так, как с вами, рядышком был, ручкался, разговаривал. Ехавшие переглянулись друг с другом, ну мол, заливает "соловей".

- В то время в Москве, - продолжает Кащенко, - страшно свирепствовал голод, а отсюда шла помощь с продовольствием. Когда десять, когда пять вагонов, а с установлением Советской власти в Терской губернии помощь из Ставрополья пошла значительно весомее. До 20-ти вагонов в месяц. Комиссаром продовольствия был Мацкевич. Он руководил отправкой продовольствия голодающим губерниям Туркестана, Астрахани, Баку и Москвы. И всё ж паровозами, а их в спокойном состоянии на холоде держать не положено. Теперь можете представить, какая большая

226

ответственность лежала на мне, как на кочегаре. И от того я боялся тех бандитов, которые шли против власти. И вот, однажды, ночью, было это в конце октября 21го года, слышу, стучат вовсю, в дверь моей комнаты. Я прошу свою жену сказать, что меня нет дома, честно сказать спужался, так как в то время гуляли возле города банды. С коридора доносятся голоса, те не хотят слушать жинку и продолжают стучать. Оказалось, пришли из исполкома и срочно требуют меня туда. Оделся и пошёл, делать нечего. Там заседает исполком с железнодорожниками; они решили отправить делегата в Москву к Владимиру Ильичу Ленину и в ЦК партии.

Рассказали мне, в чем дело, заготовили документы, дали билет, жена успела только изготовить мне две пышки на дорогу, был тогда голод, и хлеба не было. Поехал я к Ленину и повёз ему четыре специальных ящика с минеральной водой. Ящики пришлось загрузить в свой вагон, так как было приказано не грузить их в багажные вагоны, а держать при себе. И вот загрузил я их и поехал.

Долго в вагоне я раздумывал над тем, как бы не потерять и не разбить ящики, радовался при мысли, что еду к Ильичу.

Ехал четыре дня, от ящиков не отходил ни на минуту, следил сам, как и грузили и выгружали на пересадках, сидел и спал на них всегда с оружием в руках, так как тогда Махно нападал на поезда. На пятый день приехал в Москву на Курский вокзал. Выгрузил ящики, побежал к агенту ГПУ и оттуда позвонил в Кремль, что мол, прибыл делегат с Кавказа; из Кремля ответили, что через полчаса пришлют автомобиль.

Не прошло и пятнадцати минут, как на вокзал прибыл автомобиль с сотрудником Совнаркома. Погрузили ящики и поехали. В Кремле ящики взяли и снесли к Ильичу в коридор квартиры; я хотел идти туда за ними, но мне сказали, что ящики не пропадут, а Ильича сейчас нет; он уехал к рабочим.

На другой день, не успел я позавтракать, как вдруг комендант звонит: "Идите, я вас жду".

Повели меня к Ильичу. Сердце у меня так билось, словно готово вырваться; привели в одну комнату, опросили, записали всё, потом повели дальше, провели мимо всех постов и остановились у секретаря Ильича товарища Фатиевой, она расспросила меня, я передал ей свой пакет, который она отнесла в соседнюю комнату; затем выходит оттуда и спрашивает:

- Хотите лично видеть Ильича?

- Конечно! Конечно! Очень желаю! - растроганно ответил я.

Вхожу, а сердце ещё больше стучит. Ильич, завидев меня, встал, идёт навстречу мне. Взял в обе свои руки мою и долго и крепко её жал, потом усадил меня и просил рассказывать.

Вот тут то я, было, и оробел; но потом оправился и начал рассказывать. Ильич всё внимательно выслушал, потом начал сам задавать вопросы:

- Как живут крестьяне и рабочие? Что говорят о власти? Каково положение? Что делает партия?

Спрашивал обо всём, а я не успевал отвечать и даже ответов не находил.

Попрощался я с Ильичом, мне хотелось долго говорить с ним; я что-то хотел сказать, но слёзы подступили к горлу и смог только вымолвить:

- Бумажечку бы мне, что я у вас, товарищ Ленин, был, а то мне не поверят.

227

- Сейчас! Сейчас!

Позвал секретаря, бумажечку заготовили, Ильич расписался, и я ушёл.

На бумажке было написано, что 28 октября 1921 года1 я был у него и лично с ним вёл беседу.

Ильич ещё велел своему секретарю, чтобы всё, что нужно, мне сделали.

Был я у Ильича и говорил с ним всего 16 минут, но эти 16 минут на всю жизнь врезались в мой разум и память. Пробыл я после этого в Москве ещё 8 дней, видел несколько раз Ильича, был на заседании ячейки в Кремле, осмотрел всю Москву, всё время делился своими впечатлениями с сотрудником.

Тут-то я и узнал, как просто живёт Ильич; узнал, что много работает и мало спит.

На восьмой день мне принесли билеты, документы, надавали литературы, и я поехал назад. С тех пор у меня три портрета Ильича. Два оставил в квартире в Минводах, а один привёз сюда, к сестре, она тут у вас коммунаркой и замужем за Петром Добрым.

Кащенко помолчал, потом подвёл итог рассказу:

- Помня завет Ильича, я прошлые годы ходил в ликпункт и ликвидировал там свою неграмотность.

Вайцехович и Фёдор переглянулись и подмигнули друг другу. Рассказчик, не встретив восхищения от попутчиков, замолчал. Вскоре подъехали к остановившимся саням, на которых ехал Ялов. Кащенко оживился.

- Схожу я узнаю у Семёна Осиповича, должен ли я там на митинге выступать.

Пока Кащенко отлучался, Фёдор выпытал у Вайцеховича:

- Правда то, шо мы тут слухали?

- Наполовину. Действительно, замнаркомвоенмор Подвойский в октябре 21го года присылал председателю Минводского исполкома Василенко телеграмму с указанием срочно отправить в Кремль для лечения Ленина кисловодского нарзана. Собрали узкое совещание: секретарь райкома РКП(б) Дунаев, секретарь исполкома Гаркуша и Василенко. По телефону доложили секретарю губкома товарищу Друяну. Тот отправил их в Кисловодск, но там узнали, что установка по наливу нарзана разрушена да и посуды нет. В Минводах из-за недостатка топлива бутылочный цех не работал. Тогда те приказали паровозному депо выделить топливо для изготовления 500 бутылок. В итоге, кроме бутылок, изготовили четыре специальных ящика под них. Наполнили: 100 бутылок нарзана, 100 полбутылок "Баталинской", 100 полбутылок "Ессентуки Љ 4" и 100 полбутылок "Ессентуки Љ 17". Вот эту минеральную воду он и возил, но то, что Ленин с ним беседовал, брехня чистой воды. Конечно, Кащенко в Москве поили, кормили, многое, в том числе и Кремль, показали. Потом надавали всякой агитлитературы и отправили домой.

- Выходит, Ленина он так же видал, как мы с тобой, на картинке.

- Те, кто в 20-м году, в "неделю сухаря", сопровождали собранные продукты в 19 вагонах, те Ильича видели, беседовал он с ними обстоятельно, и они тоже по портрету привезли с его подписью. Возможно, Ленин и сопроводителя минералки принял бы, но он был больной и в то время находился не в Москве, а в Горках.

1 Дата не верна. Точную дату установить не удалось. Документ с подписью В.И.Ленина не найден.

228

Кащенко Фёдор Алексеевич, вернувшись, почувствовав, что речь шла о его рассказе, насупился и до самого места митинга не проронил ни слова.

Всем соломенцам, отправившимся в Моздок на траурный митинг, особо не верилось в смерть Ленина. С одной стороны, коль народ собирают, то - правда, а с другой - как же будем жить без Ленина? Неужели через новую смуту в стране царя на трон вернут? Неужели кутерьма кровяная заново? Каждый примерял возникшее в стране положение к своей жизни. Не смерть одного человека, а своё, кровное, будничное, семьи, незавершённые работы, недавно пережитое в урагане гражданской бойне, всё это рвало души и сердца собравшимся. Всякий чувствовал страну и себя осиротевшими.

Как только прибыли соломенцы, к ним подошёл сотрудник волостного совета.

- Кто от вас выступает?

Все повернулись в сторону Ялова. Но тот захрипел простуженной глоткой:

- Я больной, какой из меня выступающий, в первых рядах слышно не будет. Борис Карлович меня выручит.

Представитель волостного Совета повёл за собой Вайцеховича.

Фёдор, сжигаемый острым желанием услышать подтверждение о смерти Ильича от начальства повыше, чем Ялов и Кондарев, просунулся со своими санями поближе к пустой трибуне, облепленной густой крестьянской толпой. Над нею

- кумачи с чёрным крепом. Морозный иней выбеливает бороды, усы, брови, далее - морды и гривы коней. Над всей массой от дыхания и курева обрывистыми струйками курится пар. Идёт парок и от навозных яблок, он, мешаясь с дымком самосада, напоминает запах конефермы.

Сзади трибуны оживление, и вот на неё, под скрип деревянных конструкций,

взбирается руководство волости и выступающие. "Ну, вот оно, сейчас услышим", - подумал Фёдор и отвернул клапан треуха. Соседский конь, переступая, выстукивал копытами о мёрзлую землю. Ездовые осуждающе посмотрели на хозяина лошади. Но тот и без того двинул рукавицей гнедого в бок, осадив рыком:

- Тпрр, проклятый!

В горе сумрачной округи митинг открыл секретарь уездного комитета РКП (б) Матвеев Пётр Сергеевич. Сняв шапку, он негромко, по-домашнему, спокойно заговорил:

- Дорогие земляки! Глубоко и скорбно ударила тяжёлая весть о смерти великого вождя трудящихся России и всех стран по сердцам моздокского пролетариата и трудового крестьянства.

По толпе - шорох, словно по острому стрелолисту прогулялась ветреная волна. Шапки поползли с голов без всякой команды. Вслушиваясь, люди, как гусаки, вытягивали шеи, стараясь увидеть лицо выступавшего. Хозяин беспокойной лошади, ещё раз рыкнув на неё: "Прр! Паразит!", оставил открытым наполовину пустой, наполовину с чернью зубов рот. Фёдор, стиснув в варежке недоуздки, обмер в ожидании дальнейших слов. Какая-то женщина в толпе зарыдала в голос. Поплыли над толпой тяжёлые вздохи, борьба со слезой через покрякивания и кашель, большинство женщин шмыгали в тихом плаче носами.

- .Мы, члены и кандидаты в члены партии РКП (б), ещё вчера от имени 45

229

тысяч трудящихся масс Моздокского уезда Терской губернии выразили глубокую скорбь и соболезнование по утере идейного вождя Владимира Ильича Ленина и направили нашу резолюцию телеграммой в Москву, во ВЦИК. Разрешите вам её огласить.

"Резолюция собрания членов РКП (б) Моздокской уездной организации. Заслушав телеграмму правительственного сообщения о скоропостижной смерти Председателя Совнаркома Владимира Ильича Ленина, заявляем:

1. Смерть мирового вождя Владимира Ильича Ленина нас повергла в горе, которого мы до настоящего времени не переживали.

2. В знак этого печального события вывесить траурные флаги, широко оповестить население о смерти всеми уважаемого Ильича с разъяснением его биографии и гениальных творческих трудов на пользу и защиту трудящихся.

3. Переименовать нашу главную улицу, ранее носившую имя Воронцова, в улицу имени Ленина.

4. Поднять перед уездным комитетом РКП (б) вопрос о сооружении в уездном нашем центре памятника товарищу Ленину.

5. Заверяем: заветы, оставленные Лениным-Ульяновым, тесно свяжут крестьян с рабочими массами для выполнения начатого пути коммунизма.

Президиум собрания".

Таким образом, мы вплели свой скорбный телеграфный листок в терновый венец Ильича.

Кто-то захлопал морозными рукавицами, но его остановили.

- Объявляю траурную минуту молчания.

Все вытянулись по стойке смирно. Женщины убрали платки от глаз. Воцарилась мертвейшая тишина, только под толпой предательски резко скрипел утоптанный морозный снег.

- Теперь слово предоставляется предуездсовета Грачёву Леониду Юрьевичу

- Товарищи, граждане Моздокского уезда! Не стало вождя мирового Октября. Но осталось его детище - РКП (б). Смерть Владимира Ильича - почётного члена Моздокского уездного Совета, избранного в наш Совет в январе 1922 года, ещё больше сроднит нас с его организацией, которая водила нас в бой с буржуазией. Пусть враги нашего строя злобствуют по поводу нашей утраты, но злорадство наших врагов принесёт им только крах. Поднятое Лениным красное знамя донесём до нашей конечной цели. Наши родные поля и холмы, для которых Владимир Ильич стал светлым гением, навсегда сохранят о нём благодарную память.

Слово предоставляется председателю профсоюза строительных и вольных профессий рабочих уезда Попову Архипу Сафьяновичу.

- Мы, члены союза строителей, нарпита, всемедикосантруда, пищевиков и вольных профессий Моздокского уезда, выражаем глубокую скорбь на смерть Владимира Ильича Ленина - великого титана современности. Своим гением, непреклонной волей, громадной энергией и полным слиянием с революционными рабочими всего мира, он привёл нас к диктатуре пролетариата в России и к организации штаба всемирной революции - III Коммунистического Интернационала. Он поднялся над горем, отчаянием, смутой и победил их. Мы считаем, что стальная натура вождя сломлена только лишь подлыми предателями рабочего класса

230

- эсерами, меньшевиками и прочей сворой, продающей себя буржуазии за звон мерзкого металла. Ильич, отдав нам жизнь без остатка, погиб. Он погиб на революционном посту от руки классового врага, но идея его с нами. И пусть международная буржуазия знает, что мы довершим начатое Ильичём дело. Пусть на долгие годы заляжет в сердце профорганизаций и каждого члена профсоюза смерть Владимира Ильича Ленина. С твёрдой и непоколебимой уверенностью мы ждём мировой революции. Вперёд! Под лозунги умершего пролетарского вождя!

Председатель союза строителей, нарпита, всемедикосантруда, пищевиков и вольных профессий отошёл в сторонку, освободив место очередному траурнику.

- Слово имеет секретарь уездного комитета РКСМ Максим Копилкин.

- Уважаемый товарищ Матвеев, уважаемый товарищ Грачёв. Уважаемые жители и граждане! Общее собрание уездной организации РКСМ имени Ивана Яна, допризывников и беспартийной молодежи, получив трагическую весть о том, что смерть вывела нашего передового бойца и учителя - товарища Ленина из наших рядов, выразило общую глубокую скорбь и приняло решение, собрать все его сочинения за всё время его революционной работы, а также всю литературу, касающуюся жизни Владимира Ильича. Начать изучать его учение и твёрдо придерживаться его заветов, а также ежегодно в день 21 января устраивать вечер воспоминаний для подытоживания всей работы после его смерти. Да здравствует РКП (б) - мозг рабочего и крестьянина! Да здравствует штаб мировой революции - красный Коминтерн!

На трибуне произошло некоторое замешательство и потом секретарь уездного комитета РКП (б) Матвеев объявил:

- А сейчас слово предоставляется начальнику уездного отдела ОГПУ товарищу Вострову Олегу Васильевичу.

Востров в милицейской форме продвинулся вперёд и сразу окинул строгим взглядом первые ряды митингующих. Что-то знакомое в облике этого блюстителя порядка показалось Фёдору. Ну а когда тот заговорил, Фёдор вспомнил начальника милиции, куда он в позапрошлом году привёз заколотого им бандита. Сочувствие к опасному, полному риска и ответственности труду, а также та невольная симпатия к человеку, которую Фёдор тогда испытал, заставили его напрячься и вслушаться в слова. Начальник милиции, видно, красиво говорить не умел, в одной и той же мысли он петлял, как заяц.

- ЦК РКП (б) принял все зависящие от него и от человечества меры для отстранения смерти, которая грозила ему, и о чём знало всё население страны. В лице умершего Владимира Ильича Ленина трудящиеся Советского Союза, всего мира и всех национальностей несут невосполнимую утрату от неотдалённой смерти. Даже мы, люди из стали, огня и железа, которых выковал Ленин, не смогли отвести эту страшную беду!

Далее из речи главного уездного огепеушника выстреливались угрозы по абстрактному врагу.

- Пусть наши враги не мечтают, что временное выбытие из нашего строя великой силы - вождя революции нас поколеблет, наоборот, уныния и паники в наших рядах не будет, а враги рабочего класса и прислужники капитала получат от нас сполна! В своей повседневной работе мы заставим наших кровавых врагов молчать

231

и не вылезать из своих нор, в каковые они загнаны. Выкованные в тяжких боях кровью и железом, мы, на выходки наших врагов, размозжим голову буржуазной гидре, покушающейся на Советскую власть, и после заставим её плакать на могиле нашего дорогого и любимого Ленина-Ульянова. Проклятие продажным шкурам, оторвавшим нашего вождя от рычага управления трудящимися всего мира!

Далее оратор клятвенно заверял собравшихся о сплочении и спайке.

- Твоя смерть ещё больше сплотит нас до полного слияния с Коммунистической партией. Собравшись здесь единой семьей на митинг спайки, мы свежее помня заветы Ильича, смыкаем свои ряды. Смычка работниц и рабочих, крестьянок и крестьян, горянок и горских мужчин и интеллигентной прослойки внесут радость в жизнь нашего общества. Долой спячку! Да здравствует решительная борьба!

Сталкиваясь в морозном воздухе, над толпой зависли высокие печальные слова. Ведущий митинг объявил следующего по списку.

- Слово для зачтения телеграммы от Терского губернского съезда охотников Центральному комитету РКП (б) предоставляется председателю уездного союза охотников товарищу Зайчикову.

Товарищ Зайчиков то ли споткнулся, но всем показалось, что он не шагнул вперёд, а скакнул к трибунной перекладине. Каждый, кто видел это, не подав вида для других, в душе хохотнул. Однако, осознавая важность и серьёзность общего мероприятия, с ещё более насупившимся лицом устремил взгляд к новому выступающему.

- Разрешите огласить телеграмму, какую мы уже по проводам отправили в Москву.

"Губсъезд охотников Терской губернии от имени двух тысяч пятисот охотников приветствует в Вашем лице авангард пролетариата в трудную минуту потери своего великого вождя, надеется, что ЦК РКП (б) найдёт достаточно сил, чтобы коллективно вести человечество к светлому будущему - коммунизму Президиум". От себя хочу добавить, что безвременно ушедший Ильич для меня лично - это двойная боль. Он мне был и отцом, он мне был и товарищем по охоте. Как известно, Владимир Ильич любил зверей и с удовольствием, когда выпадала свободная от государственных дел минута, шёл на зайчишку, шёл на волка, шёл просто на природу. Но он учил нас соблюдать сроки отстрела той или иной дичи и вольностей не прощал. Мы, охотники бывшей волости, а ныне уезда заверяем Советскую власть, что неуклонно будем вести заботу о зверях и, если уж позволять её отстрел, то в строго установленные сроки и в установленных в директивных планах охотоведства количествах.

Наконец очередь дошла до пионерки Маши Александровой, представительницы волостной пионерской организации имени Спартака. Звонко зазвучал её голос над митингующими слушателями.

- Мы, юные пионеры Моздокской уездной пионерской организации имени Спартака, узнав из доклада о смерти дорогого великого вождя Владимира Ильича - пионера русской и мировой революции, выносим своё юношеское великое соболезнование РКП (б) в лице Моздокского уездного комитета РКП (б) и громко заявляем нашим старшим революционным бойцам, что дорогой наш дедушка

- пионер Владимир Ильич умер, но идея и учение его глубоко живут в наших юных

232

сердцах. Мы, юные пионеры, клянёмся перед прахом глубокочтимого Владимира Ильича, что начатое им дело освобождения пролетариата будем нести под руководством Российской Коммунистической партии и ленинизма до победного конца. Спи, дорогой любимец - пионер Владимир Ильич. Ты умер, но для нас идейно жив и жить будешь вечно!

Девочка отошла с переднего рубежа. На её место опять заступил руководитель митинга Матвеев Пётр Сергеевич.

- Дорогие друзья! А теперь слово от трудового крестьянства имеет представитель села Соломенское Войцехович Борис Карлович.

Фёдор и остальные соломенцы прекратили выстукивать ногами и обратились полностью в слух.

- От имени трудового крестьянства села Соломенское выражаю всем присутствующим на этом траурном митинге своё искреннее соболезнование и заверяю вас, что мы разделяем ту большую, несказанную боль, связанную с утратой нашего вождя - Владимира Ильича Ленина. Мать Россия, ты родила миру небывалого орла, а когда он до неба поднялся, сохранить не сумела. Это величайшая, неповторимая личность в истории человечества. Ему первому удалось создать партию, которая повела рабочих, крестьян и солдат на социальное переустройство жизни. Ленин ещё морщин не имел, а мы с болью в сердце оплакиваем гения и великий его ум, указавший путь, как бороть капитал. Здесь много звучало справедливых слов о том, что буржуазия попытается отвоевать утерянные позиции и снова закабалить трудовой народ и трудовое крестьянство. Я выскажу здесь твёрдое своё убеждение, что только сплочение народа вокруг Коммунистической партии не позволит никому осуществить эти коварные планы. Да здравствует РКП(б), да здравствует сплочённость вокруг неё всех трудовых масс!

Вайцехович отступил в задние ряды выступающих, а митинг повёл дальше Матвеев.

- В эти скорбные дни мы клянёмся нашему вождю, так рано ушедшему из жизни Владимиру Ильичу, клянёмся нашей Коммунистической партии, её генеральному секретарю товарищу Сталину, что весь народ сплотится вокруг Коммунистической партии, вольёт в неё свои лучшие силы и дело Ленина сохранит на века! На этом траурный митинг объявляю закрытым.

.Возвращались домой тем же составом молча. Перезревшей земляникой солнце катилось в закат. Чёрным трауром нотных знаков на безжизненных проводах застыли вороны. Каждый думал о великой смерти, примеряя её на свою судьбу. Перед самым селом Иван Яковлевич спросил начальство:

- Кто ж теперь страной командовать будет?

- По всему видно, Рыков, он пост Ленина занял, но и Сталин - крупнющая фигура, - почему-то с тревогой в голосе ответил Вайцехович.

Выгружаясь у сельсовета, Кондарев на вопрос сидельца Вергуна, подчищавшего распластанной лопатой крыльцо, "Похоронили?" с нескрываемой грустью подтвердил:

- Похоронили. Такую махину страна обронила, - смахнув слезу, быстро прошёл внутрь.

233

XIV

После короткой оттепели, во второй декаде февраля морозы даванули с новой силой. Пронизывающий до костей ветер добавлял неприятностей. Через полчаса после топки выстывали хаты. Большинство соломенцев скотину на водопой к колодцу не гоняли - поили дома, предварительно подогрев воду в вёдрах на плите. У Строгалей эту работу выполняли Поля с Алёшей. В один из таких морозных и ветреных дней ребята, натаскав воды и поставив её греться, пошли на баз управляться. Во дворе Поля подтолкнула Алёшу, намереваясь с ним поиграть в "пятнашки"1. Тот сразу же бросился её догонять. Но Поля была начеку, её юркости и изворотливости завидовали все сверстники. Однако Алёша тоже с характером. Решил взять её измором - измотать непрерывным бегом. Минут двадцать двор прожигался звоном ребячьего смеха, с разбегу обоими брались крутобокие сугробы, пока Поля, запыхавшись, не запросила пощады.

- Всё, всё, сда-юсь, сда-юсь.

Хлопнув Полю по плечу, Алёша и сам открытым ртом жадно ловил воздух. Сквозь одышку предложил игру временно прервать:

- Кон-ча-ем бе-сить-ся, по-сле по-бе-га-ем. Ты по-чи-сть ка-тух у ка-ба-на, а я двери к бы-кам и коням от на-леди освобожу.

Поля, направляясь к свинарнику, отломила от низа ставни сосульку и сунула себе в рот. Алёша с завистью поискал глазами ледяные подвески, но те висели лишь под самым карнизом крыши. Попрыгав и не достав, мыслями вернулся к лому, которым ему предстояло работать. Тот стоял у крыльца, вчера вечером дедушка им скалывал здесь лёд.

Подняв лом, заметил на нём намёрзшую ледышку. И решил её лизнуть. И тут произошёл с Алёшей казус. Холодным металлом прихватило язык намертво - не оторвать. Со страха Алеша дико замычал, привлекая к себе внимание. Чистившая уже поросячий катух Поля, услышав нечеловеческие звуки, выбежала наружу. Алёша, согнувшись, держал тяжёлую железяку на весу, а его вываленный язык свисал к тяжёлому лому. От увиденного она на секунду опешила и замерла. Ещё не сообразив, что нужно делать, Поля, желая немедленно помочь, метнулась к племяннику. Ухватившись за лом, попыталась смыкнуть его на себя, чем причинила боль и вызвала ещё более дикий страх у примороженного. Очень уж тому не хотелось лишаться языка. По этой причине Алёша взвыл недорезанным телком, пытаясь что-то сказать. Поля, вытаращив глаза, не знала, что делать. Наконец, из звуков "иши, иши" поняла, Алексей требует, чтобы она дышала на лом. Безрассудно ткнулась лицом к тому месту, где намертво прихватило Алёшин язык и часто задышала. Это не освободило из плена Алёшин язык. Повторила попытку. Переступая, сама случайно коснулась нижней губой лома, со страхом отпрянула, оставив на стылом железе кусочек кожицы с губы. Ранка сразу закровила. Окрасился кровью и надорванный язык Алёши. Поля, закусив раненую верхнюю губу, потянула Алёшу в дом.

1 Пятнашки - детская игра, в которой догоняющий должен "запятнать" убегающего.

234

Дарья Кирилловна из-за шума прялки не слышала, как в комнату боком протиснулся с ломом в руках внук. Следом за ним Поля. Хлестнувший по ногам стылый воздух заставил повернуть к двери голову. Мгновенно сообразив, что произошло, остановив пряху, вскочила, забегала, всплескивая руками. Первая мысль погнала её к печке. Потрогав рукой грубу, затараторила:

- Уже выстыла. Всё равно, давай его к печке, к печке!

Алёша поднёс огромный лом к грубе печи, притулился всей его длиной, но минуты через две замычал:

- Ил нет деежаать.

- Силов нету железяку держать, - расшифровала Поля.

В это время по крыльцу глухо затопотели валенки мелькнувших у окна дедушки и отца. Иван Яковлевич, войдя в дверь, остолбенел. У печи, словно распятый на ломе, стоял внук с вываленным языком. Тот зафиксирован на саженном металлическом стержне. Ту же картину увидел и Яков. Само происшествие показалось ему настолько смешным, что он, особо не вникая в обстановку, разразился хохотом.

- Кто тебя, как Иисуса Христа распял на лому, сынок? - сквозь смех выдавил из себя он глупый вопрос. - Скоро в доме свой немой будет!

От этих слов у Алёши ещё больше расширились глаза, и он ещё одичалей замычал. Дарья Кирилловна махнула на сына рукой:

- Какого чёрта скалишься, язык у сына твоего уже весь в крови.

Эти слова весёлость Якова смахнули в одну секунду. В мгновение он оказался рядом со страдальцем. И тут же посыпались команды.

- Мам! Воды теплой!

Дарья Кирилловна кинулась к чугункам. Загремела крышками, и через секунды, семеня торопливо полными ногами, принесла кружку тёплой воды. Яков, попытался голой рукой взять край лома, понял, что и сам прилипнет к нему, по-скорому натянул варежки и, приняв воду, скомандовал сыну:

- Угинайся!

Попытался снизу подсунуть к лому кружку, но струя проливалась мимо. Тогда он велел страдальцу распрямиться и завалить лом набок, стать в позу распластанного коршуна, совершающего разворот.

- Вот, теперь хоть какой-то доступ к примёрзшему языку образовался. Мам, поливайте сверху на железо!

Яков, придерживая лом, наблюдал, как вода, встретившись с языком, окрашивалась кровью и меняла цвет; подлизываясь на подбородке, она стекала сыну прямо за пазуху. Иван Яковлевич, потеряв терпение, предложил свою помощь:

- Может, я чем подсоблю?

- Обойдёмся без вас, - вспылил и Яков. - Несите, мам, ещё кружку воды, я сам попробую отливать.

Иван Яковлевич отошёл к столу. Тем временем Дарья Кирилловна подала ещё одну полную кружку тёплой воды. Ловчась, Яков пытался со всех сторон подсунуться посудиной, плескался водой, частично она попадала на лом, частично на язык. Опустела кружка, а язык оставался в плену.

- Как, держит ещё? - участливо спросил он сына, отдавая кружку матери.

- Ещё, мам.

235

Поля, угнувшись из-под низа, произвела оценку ситуации.

- На краешке чуть держит, - доложила она. - Мож, попробуем оторвать?

В ответ - перепуганное мычание и выкатывающиеся из орбит глаза, немо умоляющие этого не делать. Дарья Кирилловна, уже снявшая крышку, кинулась к внуку.

- Не вздумайте отрывать, а то будет потом шепелявить или вовсе немым станет.

- Мам, ещё одну кружку, я сказал! - командует Яков нервно. Но очередной кружки не понадобилось. От перепуганного, горячего дыхания Алёши железо перестало удерживать язык. Тот, отслоившись, некоторое время продолжал без всякого движения, отвисло свисать бесформенным куском мяса изо рта. Глаза и лицо пострадавшего отображали только страх.

- Всё, не держит, - зафиксировала ситуацию Поля.

И тут язык Алёши мгновенно нырнул в рот и спрятался за зубами, словно обрёл там самую прочную защиту и охрану. Хозяин пострадавшего языка, оглушённый радостью, продолжая молчать, завертел головой, осознавая, где он и что с ним произошло. Глаза его, поменяв испуг на восторг, прояснились, засияли, заискрились, ликующе забегали по сторонам, надменно посмотрели на лом, словно на обидчика. Алёша ещё по инерции держал лом на весу, боясь шевельнуть его, - страх ещё жил в нем, но уже каждая клеточка лица светилась седьмым небом везения. Щёки медленно расплывались необычайно довольной, торжествующей улыбкой.

Бросив к ногам глухо брякнувший лом, сознался:

- А страшно было по-настоящему

Радость овладевала и домашними. Яков, похлопал сына по штанам сзади.

- У тебя тут от страха авария не случилась?

Полю разрывало от смеха.

- Если б вы видели, как он в двери проходил, - она для показа раскрылатила руки и, заваливаясь боком, собой изображала, какими пируэтами Алёша преодолевал двери.

- Ну, вот тебе урок, - назидательно, но беззлобно поучал Иван Яковлевич внука, - в следующий раз будешь думать, прежде чем лизнуть.

Пару дней язык у Алёши болел, а потом, как выражался его хозяин, "зализал-

ся".

Фёдор, узнав о происшествии с Алёшей, шутил:

- Даже начальству лизать, нужно знать место. Не там лизнёшь - бубны получишь.

XV

Смена руководства в стране в жизнь крестьян изменений не внесла. Народ чувствовал особым чутьём: страной правят всё те же люди.

Дни Фёдора всё больше забиты делами на хуторе, всё меньше времени для встреч с родными в Соломенке.

А там Строгали во всю развернули размол зерна на корма. Ничем не запятнанная слава об их мельнице облетела округу. Завозы пошли и из соседних сёл и хуто

236

ров. Иван Яковлевич попеременно с Яковом работали на мельнице. Частенько там и заночёвывали.

Когда становилось невмоготу, подпрягали Фёдора. Он не сопротивлялся, но и особого желания работать в облаках пыли, ворочать тяжёлые мешки, не выказывал. Раскинув умом, Фёдор понимал, что дело это незаметно перейдёт в Яшкины руки и станет его собственностью. А Фёдору хотелось иметь мельницу свою, чтобы только он был её хозяином, и вёл бы дело так, как считал нужным. Фёдору не терпелось поскорее выделиться достатком среди других, сровняться, а может быть, и обойти такого богатея в селе, как Волошина. Работа же на мельнице отца и брата только этому мешала.

Для осуществления своих задумок Фёдор совершил лёгкий маневр на животноводство: прикупил ещё дюжину четырёхмесячных бычков, и те с ранней весны и до поздней осени на люцерновом улеше с утра до вечера нагуливали вес. Там же паслись три его коровы и пара быков. Изредка треножил жеребцов и под свой личный присмотр выпускал их в зелёнку.

Время от времени наезжал смотреть свои посевы. Всходы пшеницы и ячменя на отцовой деляне душу Фёдора уже так не волновали, как раньше. Каким-то неведомым чувством ощущал то, что он уже не сегодня, так завтра - отрезанный ломоть от общего каравая. Добавочно с отцовского дома для его хозяйства ничего, кроме крох, не перепадёт. Обязан рассчитывать на себя. Поэтому время и силы должно класть в своё хозяйство. И не имей он нужды в комбикормах для своего хозяйства, потихоньку и незаметно отхилился бы и от мельничных дел. Хотя отец не раз напоминал, что у каждого и для помола карман свой. Отработав как-то неделю на мельнице, Фёдор намеревался взять домой мешок дерти. Но Иван Яковлевич без стеснения поинтересовался:

- А ячменя ты сколько завёз?

Фёдор, поняв с обидой и огорчением, что отец его поставил в равные условия с другими клиентами, промолчал. Обиду глушил разговорами с заезжим людом. Ввязывался в беседы легко, начинал с погоды, опрокидывал её на урожайные виды, потихоньку, исподволь, выпытывал, какие у тех цены на мясо, молоко, на живой вес свиней и скота. Без всякой охоты выслушивал разные обрывки политических сообщений, сам придерживался одного направления - лишь бы там, наверху, не дрались, зная, что, когда паны дерутся, у холопов трещат чубы. Кремлёвские свары пока до низов не докатывались.

После таких расспросов Фёдор ещё увереннее строил планы на расширение хозяйства и увеличение барышей. В начале лета Фёдор прикупил ещё шесть телят.

Одна Катерина, прочувствовавшая своими руками возросшее поголовье скота, потихоньку сопротивлялась хозяйственным аппетитам мужа.

- Куда нам ещё расширяться? Итак, на отдых времени не остаётся. А ну, три коровы передои, да по три раза в день, а потом молоку лад дай. А окромя, остальное хозяйство. За управкой в гору некогда глянуть!

- Ничё, мать! Скоро сын подрастёт, на хозяйство наляжет!

- Сыну только третий год, а ты ему уже хомут приготовил!

- На этом свете всё даётся через труд.

- Только не сызмальства.

237

- Детям не одно баловство нужно, но и посильная работа.

- Какой ты жестокий! Для того и даётся человеку детство, чтоб жизнь адом не называл.

- Ад или каторга, а из жизни что-то никто не спешит уйти, все хотят подольше пожить.

- Нашёл сравнение! Детство и старость - это разные вещи.

После этого разговора и Фёдор и Катерина остались взаимно неудовлетворёнными. Наступило короткое отчуждение друг от друга. Оба своё тепло выплёскивали на детей. Сын толокся под ногами у Катерины, пока не было отца, а когда тот появлялся в доме, прилипал намертво к Фёдору. Тот частенько сажал Толика на коня верхом и даже брал с собой в недалёкие поездки. Когда сын оказывался на спине лошади, то таращил глазёнки и клещил пухлые пальчики на гриве жеребца. Протронув гнедого на пару шагов, отец снимал его и, прижимая к себе, слышал, как гулко стучит сердчишко в груди.

Катерина после очередной дойки, поднимая ведро с молоком на лавку, почувствовала резкую боль внизу живота. Вечером пожаловалась мужу:

- Чего-то здесь у меня стрельнуло, до сих пор не проходит.

Встревоженный Фёдор, засуетился, захлопотал возле Катерины.

- Ты, Катюша, полежи пока, а я подводу подготовлю, к фершалу поедем.

- Надеюсь, так пройдёт?

- Не-не. Тут я тебя слухать, жонка, не буду, - и, не дожидаясь возражений, убежал на баз.

Через пару минут вернулся за Катериной, подхватил её на руки и понёс через комнаты на выход. Сразу же вспомнился ей сладкий момент их свадьбы, когда Фёдор нёс её на руках в дом, и такая теплота пролилась в её душе, что невольно навернулись слёзы. Уложив жену на подводу, забрал детей одной охапкой. Накинул щеколду, замок искать не стал.

От хутора Андреевского со звоном колёс пропылила подвода до самого дома фельдшера Яськина. Герасим Петрович, выслушав Катерину, выпроводил Фёдора за дверь, пропальпировал ей низ живота, дал лекарство и наказал строго-настрого:

- Неделю - две - никакой работы!

- Да как же без неё, муж-то коров не попередоит? - попыталась возражать Катерина.

- Я сейчас и мужу твоему накажу, - погрозился он, распахивая дверь.

- А я уже тут,- отозвался от порога Фёдор, уточняя, - если заслужил, наказуй-

те.

- Заслужил-заслужил. Жену от работы освободить!

- Шоб и за ложку не бралась?!

- Шутишь, а дело может закончиться так, что будешь остаток её жизни с ложки кормить. Полмесяца никакого труда!

- Да как же с таким хозяйством выкручиваться?

- Как хочешь, так и выпутывайся, но чтобы жена тяжелее. - фельдшер подыскивал сравнение, но ему помог Фёдор.

- Тяжелее стакана.

238

- Вот-вот, тяжелее стакана, чтобы она ничего не поднимала.

И уже за воротами, провожая нежданных пациентов, увидев в подводе двух детей, смягчился.

- Ну, хотя бы неделю потерпите, а потом мне покажитесь.

От Яськина Фёдор завернул к своим. Рассказал о беде. Тут же на семейном совете приняли решение, ехать Анне с ними на хутор и неделю жить там.

Фёдор видел, как губы Анны дрогнули, скрывая ликование. Свет радости и доброго настроения угнездился в изгибе её повеселевших губ. Когда она уселась на подводу, прижала к себе племяша и по-новому посмотрела на округу. Мир будто кто в свежие краски окунул! Увиделось и почувствовалось то, что раньше не замечалось. Вот волна ромашек, выплеснутая к обочине дороги летним прибоем тепла и влаги. Цветы празднично встречают её распахнутыми светлыми глазами. А там цветущее море сурепки гуляет под дыханием ветерка. Дальше - озером зари, трепеща, плещется маковое поле. Назло петухам запели лягушки.

Анна посмотрела на бледную Катерину и, взгрустнув, про себя отметила: "Меня, как мошку, несёт дикая сила на вспышку праздничного чувства, а сопернице моей не до солнечных дум".

.На хуторе она с Фёдором помогла Катерине сойти с подводы, проводила её в дом и уложила в постель. Перепеленав Тоню, положила к груди матери.

- Ну, пойду я управляться. Есть у тебя что-нибудь будничное мне на себя накинуть?

- Там, в летней кухне, - рабочие халат и передник. Феде скажешь, он покажет.

Анна вышла во двор. У калитки, как букет величавой печали, источала терпкий запах белая сирень. Глубоко вдохнув её аромат, она посмотрела на копавшегося возле коней Фёдора, как дитя на конфетку. Подошла, тронула за руку

- Ну, вот мы и дождались момента?

С резвостью ужа, испуганного дрофой Фёдор ушёл от ответа.

- Пойдём, я хозяйство покажу.

Игнорирование Фёдором намёка Анны на будущую близость, шевельнуло в душе её тень сомнения. Но, наткнувшись на мысль, мол, он из тех мужиков, кто не словами, а чем надо работает, тут же успокоилась.

.Анна передоила коров, процедила молоко, кружку ещё парного с ломтем белого хлеба отнесла Катерине. Дремавшая сноха вздрогнула, когда увидела её перед собой.

- Вот, поешь, - запоздало выдавила из себя Анна.

- Ну, как там у вас получается, - Катерина имела в виду управку.

Но в голове Анны несли дежурство свои неотступные, плотские мысли, и она дерзко ответила:

- Коль у обоих воля не притупится, то что-нибудь получится.

С хозяйством закончили к середине ночи. Анне постлали в детской комнате. Тоню вернули в зыбку1. А Фёдор лёг рядом с женой. За окнами под летним звёздным покрывалом дремала тишина. Сон не брал. Своими словами Анна трону

1 Зыбка - люлька.

239

ла залежь чувств. Плотские думы, как волки на барана, накинулись на Фёдора со всех сторон. В сердце проснулся гром поступка - "Была не была, куда вынесет". С этим убеждением и уснул. Перед рассветом решил выйти во двор. Проходя через детскую, кинул взгляд на спящую Анну. У той из-под простыни выпросталась бесстыдно откинутая нога и теперь мраморно-бело манила к себе. Фёдор на какое-то мгновение остановился, даже задержал дыхание, но тут, словно напоминая о себе, прокашлялась Катерина. Фёдор почапал к двери. Звёздный плащ кутал землю. Серебристый свет цедился на округу. На базу' сытно дышали бычки. Обойдя хозяйство, Фёдор вернулся в постель, позоревать. Но не успел ещё как следует уснуть, услышал, что поднялась Катерина. "Должно быть, по своим женским делам", - в дрёме подумал Фёдор. Но вскоре услышал грюк подойного ведра. Вскочив, оделся и вышел на баз. Катерину уже застал под коровой, обмывающей вымя.

- Ты чего это?! - насыпался он на жену.

- Та, мне уже легче. Та, я потихоньку, - оправдывалась Катерина.

Но Фёдор был неумолим.

- Все разговоры прекратить! Поднимайся! Он силой помог ей встать, отобрал ведро, и прямым ходом повёл в хату. Там одевалась Анна.

- Кать, ты чего вскочила?

- Она уже под коровой сидела, - подлил в нотацию строгость Фёдор.

- Та, мне уже легше.

- Лежать, Катя, и не дёргаться. В туалет захочешь и то ведро поднесу

- Та ну, придумал такое! Что ж я до нужника не дойду?!

- Катя, ты с болезнью не шути, бо она так пошутит, шо смешным никому не покажется.

Фёдор с Анной вышли на баз. От росной седины посветлели тяжёлые травы. В воздухе прозрачная свежесть. Солнечным словом пискнул первый скворушка.

- Медвежий у вас угол.

- Ведмедей нету, а волки бывают.

.Утренняя управка окончилась. Анна сварила молочную затируху. Все позавтракали. Катерина поела в постели. Неприятное чувство присутствия чужого человека в доме, да ещё женщины, постоянно теснило грудь Катерины. Она с тревогой поглядывала на мужа, следила за каждым его жестом при Анне. Катерина чувствовала и видела: укупный уклад жизни, налаженный ею, ломается. Лопнул её глянец. В доме руководит чужая тень.

В тревоге медленно, нескончаемо долго тянулись для неё дни.

Однако для Анны они, наоборот, бежали очень быстро, и она нервничала, столько дней пронеслось, а у них с Фёдором даже поцелуи не начались. В один из вечеров во время управки она позвала Фёдора в коровник, где загодя разровняла сено для любовного дела. Но тот, словно почувствовал, зачем его зовёт Анна, дойдя до двери, остановился.

- Чё, Ань?

- Иди сюда, не пожалеешь, - из темноты проёма тёк шёпот с завораживающим, загадочным предыханием.

- Постой, я щас, - Фёдор мотнулся в дом за сыном.

С ним и вернулся в коровник.

240

- В чём нужна моя помощь? Мы сейчас с Толиком в четыре руки.

У Анны тень досады вытянула в нитку губы. Она-то думала, что Фёдор вернётся во всеоружии, а он "помеху" за ручонку привёл.

С того момента у Анны к Фёдору зародилась неприязнь, мол, держит меня за дуру. И с каждым днём, ощущая, что Фёдор намеренно с упорством держит дистанцию, неприязнь и злоба нарастали.

Настал последний день пребывания Анны на хуторе. Улучшив момент, когда осталась наедине с Фёдором, она подошла к нему, сняла былинку с его лица, поправила волосы и, глядя ему прямо в глаза, спросила:

- Ты мне скажи, ты меня возьмёшь сегодня?

- На мельницу? - прикинулся он простофилей.

- Мне всё равно, где ты меня будешь е., я тебя хочу.

- Аня, нам же головы поотрывают.

- Если бы знал, как я тебя хочу, то вместе со мной лёг бы раньше времени в гроб.

- Но я туда не спешу

- Оно и видно, что ты никуда не спешишь. - Её ресницы, задрожав, наполнились, как тычинки пыльцой, мелкими капельками слёз.

Фёдор глядел на её рябиновые воспалённые губы, уже притянул Анну к себе, решив их поцеловать, но Анна резко оттолкнула его.

- Моей души тебе не понять. -

И ушла. Ушла пешком в село, домой.

Катерина допытывалась у Фёдора.

- Что между вами произошло?

- Ничего не произошло.

- Как же так, ушла и не попрощалась.

- Это ты уж причину у неё повыспроси. Да вообще, кто вас, баб, разберёт.

XVI

После смерти Ленина партия РК(б) готовилась к своему XIII съезду. Ещё при жизни Владимира Ильича Ленина, и особенно во время его болезни, на первое место в партии выдвинулся мало кому известный человек Иосиф Джугашвили - Сталин. Ленин дал этому человеку пост 1-го секретаря ЦК КП, так как считал его знатоком внутрипартийных отношений, лично знающим большинство руководящих членов партии. Занимая этот пост, Сталин ещё при жизни Ленина назначал на все руководящие посты в аппарате партии своих сторонников.

Когда Ленин умер, его пост Председателя Совета Народных Комиссаров занял Рыков Алексей Иванович. Но Сталин сразу дал понять, что он, 1-й секретарь ЦК партии, является первым лицом в стране. Не откладывая ни на день, он организовал поистине общемасштабную, титаническую работу по сплочению советского общества вокруг партии. В стране во всю ширь развернулся Ленинский призыв в партию.

В уезд вызвали Ялова и провели сразу к секретарю уездного бюро РКП(б) Матвееву Петру Сергеевичу.

241

- Сколько у вас в селе членов партии?

- Я, да Аким Платоныч Кондарев.

- Вот, пожалуйста, даже не полная ячейка. Кого можете рекомендовать?

- Можно Гонтаря Юрия Афанасьевича и Вайцеховича Бориса Карловича.

- Готовьте открытые собрания, чтобы приём проходил гласно, на глазах у народа, - наставлял секретарь уездного бюро РКП(б) Матвеев, - это требование самого Сталина.

- Пётр Сергеевич, а кто в стране нынче главный? Рыков или Сталин? - по- простецки, напрямую поинтересовался Ялов.

Матвеев так же, по-простецки, поделился мыслями.

- По всему видно, Сталин будет страной править. По газетам слежу, более достойных нету.

(Однако, в партии в то время было немало заслуженных, более известных и более способных, чем Сталин, людей: блестящий теоретик партии Бухарин (автор книги "Азбука коммунизма"), старые помощники и соратники Ленина по созданию и структурному строению партии - Рыков А.И., Каменев Л.Б. (Розенфельд), Зиновьев Г.Е. (Радомысльский) и другие. Сталинские публичные выступления меркли перед выдающимися ораторскими способностями Льва Давыдовича Троцкого (Бронштейна). Тот легко мог заставить зал смеяться и, сразу же, через минуту - плакать. Да и авторитет его как писателя, признанного организатора Красной Армии, добившейся с его участием многих побед, не оставлял Сталину, по мнению цековцев, никаких шансов удержаться у руля партии.

Свою личную власть в партии и стране Сталин начал укреплять постепенно, терпеливо и осторожно. Одновременно он, как мастер внутрипартийных интриг и закулисной борьбы, в сочетании со своей абсолютной беспощадностью, повёл тонкую работу по дискредитации всех своих конкурентов. У каждого из них были найдены ошибки, какие-то грехи и недочёты, совершённые в прошлом по отношению к партии. Подчинённая Сталину печать, якобы в интересах партии, анализировала из номера в номер эти ошибки, их причины и их следствия. В тех же печатных изданиях, в целях поднятия авторитета партии, поднимался культ Ленина, как знамя партии. Общественности с эпитетами рассказывалось, как много приходилось работать Ленину и его верному помощнику Сталину, чтобы эти ошибки исправлять. Слово к слову, как кирпич к кирпичу, выстраивалось мнение общества - без ошибок работал Ленин, а теперь так работает только Сталин. Первые годы своей власти Сталин был очень осторожен. Членов партии за политические ошибки и провинности не расстреливали и не сажали в тюрьмы. Даже главного своего врага "Лёву" Троцкого Сталин трогать пока не разрешал. Но уже присматривал для него тёплое яблочное место. Бендеры или Алма-Ата? Сталин ещё не решил. Пока не до пробы яблок.

Ведь стране предстояло ещё узнать о таких огромных заслугах Сталина, о которых никто и не подозревал: победа над Белыми армиями Колчака в 1919 году была достигнута только благодаря личному участию товарища Сталина, и в октябре того же года, также благодаря Сталину, была разбита и уничтожена Белая армия Юденича под Петроградом.)

Ялов, возвращаясь из уезда, много думал об этом. Однако вскоре его мысли навострились на выполнение указания уездного руководства о приёме новых чле

242

нов в партию. В голове Ялова проскакивала и шальная мысль: какую бы выгоду извлечь от будущих кандидатов в партию Гонтаря Юрия Афанасьевича и Вайцехо- вича Бориса Карловича.

XVII

Терский губком РКП (б) широким фронтом развернул работу по Ленинскому призыву в партию. С целью укрепления диктатуры пролетариата предполагалось влить в партию рабочих "от станка".

Ответственный Секретарь Терского губкома РКП (б) Котляр С.О. изучал сводку по округу на 8 марта 1924 года. Пятигорск, как центр Терской губернии дал цифру 550 человек. Центр соседней губернии Ставрополь принял в партию в начальном периоде Ленинского призыва 360 человек. Карачаево-Черкесия дала около сотни кандидатов в партию. Больше всех вовлекли в партию в Минеральных Водах

- 157 человек, но оно и понятно, там железная дорога, на ней дисциплина и организация, как в Красной Армии. Постарались георгиевцы и прохладненцы. У них соответственно: 105 на 97 принятых в партию. Опять же, там сказывается влияние железной дороги. В остальных местах - слёзы. А за село и говорить не приходится. Во многих сёлах, посёлках, деревнях, станицах даже полноценных комячеек нет. "Рабочих в партию призываем "от станка", а на селе необходимо в Ленинский призыв вовлекать батраков, - подумал он. - Сегодня же нужно отправить директиву по уездам. Пусть через общие беспартийные собрания формируют в каждом селе комячейки".

Котляр брякнул звонком, вызывая секретаршу. Вошла женщина лет сорока, с короткой стрижкой, в белой строгой кофте и тёмного сукна юбке:

- Слушаю вас, Сергей Осипович.

- Что у нас с женделегатками?

- Завотделом работниц Салюшкова вчера при мне доложила товарищу Вдовину что на Горячеводской беспартийной уездконференции крестьянок избрана казачка Бесшкурова Римма Александровна на Московскую международную конференцию коммунисток. Она воспитательница сиротского детского сада "Гвоздичка".

- Хорошо. Есть ли ещё какие новости?

- Да, Сергей Осипович, получили перья и карандаши, всем отделам не хватает.

- Пока не распределяйте. Отдадим тем, кто в этом острее всех нуждается. Это временное явление. Американский концессионер Арманд Хаммер открыл в Москве карандашную фабрику, проблем с этим товаром скоро совсем не будет.

- Дай-то Бог.

- Бога забывайте, в любом случае, в этих стенах я ни от вас, ни от кого другого слышать о нём не должен.

- Извините, Сергей Осипович.

- Расшевеливайте уездкомы с призывом в партию!

- Уже, Сергей Осипович, директивы разослали.

.В Моздокском уездкоме РКП (б), получив директиву Тергубкома РКП (б) о Ленинском призыве в партию, её размножили и разослали по местам.

243

.В селе Соломенском на 15 марта 1924 года наметили общее партийное собрание с привлечением беспартийных жителей. Но установившаяся после шедших до этого проливных, обложных дождей солнечная погода, просушивая поля, чуть было не сорвала его. Все жители села эти дни пропадали на своих ланах. Многие занимались вспашкой, а кое-кто уже и сеял.

Ялов, Кондарев, Гонтарь и Войцехович, рассчитывавшие хотя бы на пару десятков человек, дождались четырех старух и стайку пацанов и, видя, что дополнительных народных масс не предвидится, решили проводить собрание с теми, кто есть.

Ялов, как коммунист с большим партийным стажем, взял первым слово:

- Товарищи коммунисты, беспартийные и прочие пребывающие на данном собрании! Объявляю повестку дня, которую мы на бумаге уже указывали, это приём в кандидаты членов РКП (б) подавших заявления: Гонтаря Юрия Афанасьевича и Вайцеховича Бориса Карловича. Других желающих влиться в ряды РКП (б) пока не поступало. Заявление первого зачитает товарищ Кондарев Аким Платоныч - нынешний председатель сельского Совета.

Кондарев прокашлялся, оглядел кучку любопытных и дисциплинированных старух и, прежде чем приступить к чтению, высказал своё мнение.

- Смерть Владимира Ильича Ленина обязует нас сомкнуться, стать сталью большевистской партии, это для того, чтоб правда взяла.

- Про чё это он балакает? - громко спросила крайняя старуха свою соседку в зале.

- Про какое-то железо.

Это выступление старух сразу сбило Кондареву пыл выступления, и он стал читать заявление:

- В Соломенскую комячейку от Гонтаря Ю.Ф. - батрака.

Эта новость открыто вскуражила баб: "Кто батрак? Юрка - батрак? На кого он батрачил? Как с Гражданской пришёл, так с тех пор и протирает штаны в конторе",

- загалдели и те старухи, которые до этого молчали.

- Старухи! Не шуметь! Иначе выставлю наружу! - пригрозил Ялов.

Кондарев продолжил:

- Прошу принять Ленинским призывом меня в кандидаты членов РКП (б). С линией партии знаком, обязуюсь все силы класть на её претворение в жизнь. Подпись - бывший красноармеец-буденовец и батрак Гонтарь.

Опять слово "батрак" вызвало у старух бурю негодования. Но на них перестали обращать внимания. И Кондарев представил рекомендующих.

- За Юрия Афанасьевича поручились товарищ Ялов Семён Осипович и я. Мы давно знаем товарища Гонтаря, как человека с оружием в руках защищавшего права трудящихся масс, как человека, идущего в партию не по принуждению, а по своему разумению.

И ещё долго Кондарев размазывал слащавую патоку никчёмных возвышенных слов, окончательно сбивших старух с толка.

Потом Ялов предложил поднять руки, и в президиуме единогласно вверх полезли пятерни, подняли руки даже те, которых принимали в партию. Ялов, похохатывая шепотком, их поправил и пришлось переголосовать. Теперь Ялов и Кондарев,

244

да какой-то мальчишка подлипалой, прячась за лавку, поднял обе руки вверх. Ялов объявил о единогласном принятии Гонтаря кандидатом в члены РКП(б).

По схожему сценарию кандидатом в члены партии РКП (б) оказался и Вай- цехович. Ему в огромную заслугу перед районом Ялов поставил выступление на траурном митинге по случаю смерти Ленина в Моздоке.

- Он так сказал, так сказал! И как человек с душой, с великим сочувствием, и как зрелый политик, заглянув лет на пять вперёд! Меня тогда сам секретарь уездного комитета РКП (б) товарищ Матвеев поблагодарил за такое выступление. Поэтому я обеими руками за приём Бориса Карловича кандидатом в члены РКП (б).

Старухи в полголоса переговаривались между собой, но слова их долетали и до президиума.

- Ничё так, вежливый, всегда поздоровается.

- Та, хай идёт в партию, всё равно туда наберут всяких непутёвых, а этот хоть здоровается.

Когда Ялов предложил поднять руки тех, кто за то, чтобы принять Вайцеховича кандидатом в члены партии, кроме Ялова, Кондарева и Гонтаря "за" руки подняли и все старухи.

По окончании собрания старухи, выползшие на свет из школы, щурясь и медленно продвигаясь к ограде на выход, вслух обсуждали его итоги.

- И всё ж, Анисимовна, если б не ты, я за Кольку нынче руку не подняла, а ты: вали кулём - потом разберём!

.Соломенская партийная ячейка должна была в начале августа 1924 года принимать участие в работе партийно-хозяйственного актива Терской губернии. Тягловое дежурство выпало на двор Строгалей. Иван Яковлевич, посоветовавшись с сыновьями, отрядил в поездку Фёдора. До рассвета Фёдор запряг в безрессорную линейку дарёных жеребцов, лихо подкатил к правлению, где полным составом загрузились делегаты. Ялов, кинувший своё тело последним из шумной компании, спросил Фёдора:

- Ну, что, дотащит нас твой рыдван?

- Не дотащит, а домчит! - тронул Фёдор лошадей в дальнюю дорогу. Светающим руслом цедилось раннее утро. Подзвёздный очаг восхода закипал медленно. Им на горизонте подсвечивались седые облака полыни. Отягчённая гроздьями сумрака сбоку громоздилась полоса лесопосадки. За селом Воронцово-Александровское рядом с дорогой на Минводы зашагали телеграфные столбы. На одном из них - безмолвным его продолжением - дремал беркут, даже тарахтенье экипажа его не потревожило. Навстречу растянутым штрих-кодом плыли стройные столбы-братья - вестники новой эпохи. Они и натолкнули попутчиков на разговор об электричестве.

- Вот так скоро столбы понесут на своих плечах электричество, - завёл разговор Ялов.

- А сейчас разве они не то несут? - отозвался с передка линейки Фёдор, знавший, что телеграф содержит в себе зашифрованные токи электричества.

- О, это слабенькое электричество, а то побежит такое сильное, что несколько сёл, хуторов и, может, даже целый город светом обеспечит.

- Как это - обеспечит светом? - опередил одинаковым вопросом Фёдора Юрий Гонтарь.

245

- Керосиновые лампы будут не нужны. Лампочку Ильича вкрутил - и видно, как от солнца в полдень, собирай иголки, да лень-матушка нагибаться, - расфи- лософствовался Кондарев. - Недавно газетка попала мне за прошлый год, так вот там было пропечатано сообщение: на Белом Угле, это от Пятигорска недалеко, где-то за Ессентуками пустили электростанцию на воде. Вода там вырабатывает электричество, и оно по проводам бегить в дома и даёт туда свет.

- Вот бы где поглядеть, - мечтательно высказал общее мнение Фёдор.

- Мож, нонче и увидим, ночевать-то будем в Пятигорске, - подал надежду Ялов.

К концу дня притомлённые кони заплетающейся трусцой везли Соломенских партейцев по Пятигорску. Быстро нашли здание губисполкома. Завтра там состоится заседание. Ялов с Кондаревым прошли внутрь, доложились о своём прибытии и получили талоны в один из санаториев на ночлег и питание. Санаторий назывался "Народные ванны", он располагался в цветнике, близ горы Горячей. По прибытии на место делегаты, собрав свои вещи, ушли получать номера, а Фёдор остался с лошадьми. Он разнуздал жеребцов и навесил им торбы с овсом. Через время вернулся Кондарев.

- Ты чево ж не пошёл с нами, и тебе, Фёдор Григорьевич, койка есть. Сдай лошадей сторожу и пошли.

- Не, я тут, с жеребцами побуду.

- Ну, как желаешь! - Кондарев, обижено махнув рукой, ушёл в гостиницу. Вечерело. Фёдор решил перекусить. Разложившись на облучке, занял рот хлебом с салом. За этим занятием его застал сторож, пришедший на дежурство.

- Ужинаете?

- Да надо червяка заморить, а то целый день были в дороге, было не до еды.

- А откуда добирались?

- Село Соломенское.

- Не слыхал.

- Про Воронцовку, может, чули1?

- Воронцовка, про такую слышал.

- Ну, так вот, а село Соломенское ещё на пятьдесят вёрст далее.

- Далеко вас занесло. Зовут тебя как?

- Фёдор. А вас?

- Николай Иванович Кучков. Ты, когда поужинаешь, можешь смело идти спать в номера.

- А как же жеребцы?

- Ничё с конями твоими не случится.

- Не, я уж лучше тут на линейке покимарю. Со мной дождевик, троих можно укутать.

- Ну, тогда протронь к той пристройке, чтоб никому не мешать.

- Это можно.

Сторож ушёл. Подъехали ещё три экипажа. Начальство с них ушло в гостиницу. Никто из подъехавших ездовых коней не бросил и с начальством ночевать в

1 Чули - слышали.

246

гостиницу не пошёл. Фёдор свернул ужин. Распряг жеребцов, сбрую уложил в передке. Вскоре к нему вернулся сторож, следом сошлись и другие ездовые. Разговорились, расспрашивая друг друга, кто, откуда прибыл. Тем временем стемнело, и в нескольких окнах гостиницы очень ярко загорелся свет. Фёдор, как зачарованный, уставился в одно окно, в котором видна была горевшая белым светом грушеобразная стеклянная колба.

- Иваныч, вон то и есть лампочка Ильича? - не отрывая взгляда, заинтересованно спросил Фёдор сторожа.

- Она самая. Выдуманная русским человеком, кажется, Лодыжкиным. После того как наш человек лампочку Ильича выдумал, иностранец, Нобель, да, тот Нобель, который до сих пор капиталы на нашей бакинской нефти наживает, открыл в Ленинграде, бывшем Петербурге, завод Симменса и тоже лампочки Ильича выпускает, но с капиталистическим качеством.

- А чем же оно отличается, качество-то?

- А тем, что лампочки капиталиста чаще наших сгорают. Капиталисту надо ж их как можно больше сбывать, а как это возможно, если лампочка не будет сгорать. Для этой пакости при изготовлении лампочки Ильича они меньше какого-то металлу кладут. Хочешь взглянуть поближе?

- Хотелось бы, очень хотелось.

- Ну, тогда пошли, покажу. Кто ещё электрическую лампочку не видал, пошли со мной.

Все ездовые, мысленно махнув рукой на обязанность охранять коней, скорым шагом опережали сторожа. У открытой двери тёмного коридора он остановился, пошарил рукой и щёлкнул выключателем. Помещение озарилось светом.

- Во, глядите. На потолке есть та самая лампочка Ильича. А к ней по вот этим проводам, закреплённым на катушечках, бежит электрический ток. И чтоб его экономить, для этого имеется выключатель. Каждый может подойти и попробовать, включить и выключить.

- Давай, Иваныч, я попробую, - сдерживая от волнения дыхание, Фёдор подошёл к выключателю.

- Шо делать?

- Щёлкай рычажком вниз!

Фёдор рывком опустил выступ на выключателе вниз, и свет погас, как будто провалились все в чёрное безмолвие.

- Во, получилось. А теперь шо дальше?

- Теперь щёлкай его вверх!

Фёдор ещё раз с усилием смыкнул рычажок вверх, и свет зажёгся.

- Следующий! - командует сторож, а Фёдор уставился на лампочку. Яркий свет нити накаливания слепил глаза. Но Фёдор не отводил взгляда. Сбоку слышалось сопение другого кучера, пытавшегося произвести выключение.

- Слушай, уважаемый, ты так весь выключатель своротишь, зачем ты его, как медведь, лапищей обхватил и гнёшь к полу, одним пальчиком это делается. Давай твой палец, клади на этот рычажок. Поклал?

- Кажется, на какой-то пупырышке мой палец.

- А теперь дави вниз!

247

Щелчок, и свет погашен. Кромешная тьма вокруг. От выключателя сопение.

- Ну, включай же! - командует сторож.

В ответ - бессловесное пыхтение. Создалось впечатление, что кто-то там тискает кого-то.

- Включай же, мать твою! - проявляет нетерпение сторож.

По-прежнему молчание и тяжёлое дыхание.

- Ну, ты чего молчишь? - продолжает выяснять охранник.

- Пупку.. никак не отыщу, - сбивчиво отвечает "ученик".

Наконец, загорается свет. Его включил сам сторож. Он осуждающе смотрит на раскрасневшееся лицо кучера. Руки и пиджак того перепачканы побелкой.

- Пошли! - скомандовал сторож, "наевшийся" до отвала опытом обучения со вторым обучаемым за всех остальных. После того как Николай Иванович всех выпустил, он клацнул выключателем и пошёл с ездовыми к коням.

Ещё с пару часов в темноте Фёдор обменивался с ним мнениями о нынешней жизни. Потом попросил сторожа:

- Я присну на часок-другой, а вы не посчитайте за труд, приглядите за моими жеребцами, шоб их цыгане не увели.

- Не волнуйтесь. Отдыхайте.

С утра Фёдор, подгоняемый внутренней дисциплиной, привёл себя в порядок, попоил коней, убрал за ними навозные кучи и принялся в готовности ожидать партийцев. Те появились только после завтрака, побросали свои тела на линейку и Ялов за всех скомандовал:

- Пшёл!

Лишь Кондарев по дороге поинтересовался:

- Ты, Фёдор Григорьевич, хоть поспал?

- Поспал.

Через пять минут экипаж был уже на подъезде к зданию губисполкома. Только теперь у здания с активностью роилось человек пять милиционеров. Они регулировали порядок подъезда делегатов. Некоторым пролёткам дозволялось подъезжать близко, а такие делегаты, как соломенцы, обязаны были оставить экипаж в конце улицы и добираться пешком. Большое начальство под литое цоканье копыт подкатывало вплотную к входной двери.

Выслушав указание милиционера, Ялов скомандовал:

- Делегаты, за мной, а Строгаль Фёдор Григорьевич ждёт нас тут где-нибудь, смотри сам, где можно пристроиться.

Делегаты ушли. Фёдор притулил экипаж в такое место, чтобы лошадям всё время была тень, и стал наблюдать, как стекались люди на совещание. Мимо него гордо, военной выправкой, шествовали командиры с орденами на груди. А те кто был рангом пониже и небыл испорчен славой, торопились. В красных косынках простучало каблучками несколько подстриженных женщин. В одной из них мелькнуло что-то до боли знакомое. Фёдору показалось, что это его троюродная сестра Римма, но он не решился её окликнуть. Вдруг та, вслед которой уставился Фёдор, оглянулась и узнала его.

- Строгаль?!

- Римма?

- Я.

248

Фёдор бросился бегом к ней. На секунду она обернулась к спутницам, с которыми шла, крикнув:

- Девочки, идите, я задержусь.

- Римма, ты как тут оказалась, куда правишь?

- На партийно-хозяйственный актив. Ты, наверное, тоже приехал туда?

- Туда, привёз партийцев своих.

- Всё у вас нормально?

- В порядке. А у тебя?

- У меня всё - всё хорошо. Ну, я к тебе ещё подойду, а то я должна на этом активе выступать. Не прощаюсь, увидимся.

Римма скрылась в двери губисполкома. Понемногу делегатский поток стих и вскоре совсем прекратился, словно ручей пересох. Только двое милиционеров, переминаясь с ноги на ногу, мучились бездельем. Медленно текли часы, но жара не по времени властно крепчала. Видно, духота доняла и заседавших, потому как дружно стали открываться окна, и из них стали доноситься даже обрывки речи. Фёдору захотелось пить, и он направился к милиционерам.

- Вам кого? - в мгновение сбросив с себя истому жары, строго оглядывая Фёдора обыскным взглядом, спросил один из них.

- Я - ездовый, привёз партийных делегатов. Не подскажете, где можно воды испить?

Милиционеры, убедившись, что проситель попить не представляет мероприятию никакой угрозы, отослали его в соседний двор к водопроводной колонке. Её отыскивать не пришлось, несмотря на соседство такого солидного заведения, из водоколонки постоянно хлюпала вода. Фёдор попил впрок, попытался остановить воду, частично это ему удалось. Из открытых окон уловил несколько понятных сердцу слов. Но вода по-прежнему моментными накатами громко плюхалась на бетонную подушку и заглушала голос из зала. Повертев головой, Фёдор поднял валявшуюся невдалеке дощечку, подставил под шипящий поток и таким способом добился того, что вода больше не мешала слышать ему выступающего в зале заседаний. До его слуха долетело: "Мы стремились к тому, чтобы те организации, которые связаны с деревней, которые кредитуют деревню, приняли все зависящие от них меры, чтобы меньше давать кредитов зажиточным и больше снабжать ими бедняков. Хоть беднякам и нечем было гарантировать кредиты, и по этой причине они не получили в достаточной мере поддержки, всё равно они ощутили, что о них заботятся". "Кому нужна такая забота?" - зло подумал Фёдор, он уже намеревался уходить, как услышал очень знакомый женский голос. "22 июня сего года Горячеводская беспартийная райконференция крестьянок избрала меня представительницей для приветствия Международной конференции коммунисток". Фёдор, остановившись, замер. "Неужели это Риммка держит речугу?" Приблизившись, он сосредоточил слух на ближнем окне.

."1 июля я выехала из Минеральных Вод одна с двумя знамёнами: одно посылалось от работниц и крестьянок Терека и другое - от крестьянок Горячеводского района, вытканное и вышитое самими крестьянками-ткачихами станицы Зольской.

Я впервые попала в Москву, но не растерялась от шума советской столицы. Сначала попала в райженотдел, из которого меня отправили в третий Дом Советов для отдыха.

249

На 2-й день я отправилась разыскивать ЦК партии и Центральный отдел работниц и крестьянок. Поднявшись на машине на 6-й этаж, я попала в женотдел. Работники женотдела, узнав, что я, малограмотная, приехала одна с Терека на Международную конференцию коммунисток, так обрадовались, что начали меня обнимать и целовать, как родную и близкую сестру расспрашивая о нашем житье-бытье и работе, и всё записывали.

На третий день я в сопровождении некоторых товарищей отправилась к гробу нашего великого учителя В.И. Ленина.

Женщины-крестьянки! Я от имени всех вас, пославших меня, там, у гроба, дала клятву, что мы, женщины, понявшие его великое пролетарское учение, будем до последней капли крови проводить его заветы в жизнь, пока не останется рабынь и рабов во всём мире.

И вот я на конференции! Там впервые я увидела столько женских голов! Столько национальностей! И англичанка, и турчанка, и японка с итальянкой, полька, грузинка и даже самые отсталые, закабалённые женщины Индии прислали своих представительниц. Всех их не упомнишь и не перечтёшь! Все мысли их направлены к осуществлению диктатуры пролетариата и социальной революции во всём мире.

Конференцию открыла "бабушка" женского движения товарищ Клара Цеткин. Появление её и речь сопровождались несмолкающими аплодисментами. Слово о дорогом и незабвенном Ильиче - все встают под звуки похоронного марша, раздаются тысячи рыданий, только наш стойкий борец-подруга и товарищ Владимира Ильича Н.К. Крупская - выдерживает, не проронив слезинки. Такого выражения печали нельзя описать на бумаге.

Много, много приветствий! Вот говорят женщины Англии, Германии, Франции, Польши, Индии и других стран. И все стремятся к одному - власти Советов, осуществлению заветов Ленина.

Из всех приветствий я поняла там одно: необходимо сплочёнными рядами бороться за свержение капиталистов всех стран. Для этого же нам, всем тёмным женщинам, необходимо учиться, учиться и учиться, а также быть организованными! Без организации невозможна постройка нового государства.

И вот впервые я на трибуне. В одной руке - алое знамя работниц и крестьянок Терека, в другой - скромное самоделковое знамя казачек Горячеводского района. После моего приветствия я не знаю, что со мною было: гремела музыка, гудел театр от рукоплесканий, и весь президиум Международной конференции бросился меня обнимать. Казалось - пошли меня в огонь и я, не раздумывая, пошла бы по указанию Коммунистической партии.

Товарищ Николаева, зав. Центральным отделом работниц и крестьянок, выступая после меня, передала привет от Международной конференции всем вам, работницы и крестьянки Терека, и особенно подчеркивала важность и ценность преподнесённого от крестьянок Горячеводского района знамени. Она говорила: "Это знамя есть самое дорогое, потому что оно сделано руками беспартийных крестьянок, из этого мы видим, что крестьянка проснулась и идёт вместе с Коммунистической партией для совместной борьбы.

Всё не перескажешь; заканчивая это выступление, я призываю женщин- крестьянок идти по тому пути, который указал нам товарищ Ленин".

Голос, похожий на голос Риммы, смолк. "Придёт, спрошу, не её ли в столицу

250

носило?" - решил Фёдор, возвращаясь к лошадям. В тени, привалившись к дверям, в одиночестве молчком томились милиционеры. По их виду Фёдор понял, лучше их не беспокоить, "дремлют на ходу".

Ещё около часа доносились крикливые выступления. Иногда шквалом вырывались аплодисменты. И вдруг всё загудело и из губкомовской двери повалила галдящая толпа народа. Появились и соломенцы. Фёдор, в ожидании Риммы, мысленно останавливал их, мол, не торопитесь пока. Но те, хоть и вразвалочку, со временем сползлись к линейке. Ялов окинул взглядом наличие делегатов.

- Ну, что, все? Будем смазывать колёса на обратный путь? - он начальственно посмотрел на кучера.

- Может, вы бы пока прогулялись, водички минеральной попили, - издалека, с подходцем, начал Фёдор их отговаривать от немедленной отправки в путь.

- Что за причина? - спросил Ялов.

- Человек должен один сюда подойти.

- Что за человек? - не отставал он.

- Она тоже на активе была, даже должна была там выступать.

- А как её фамилия?

- Бесшкурова Римма Александровна.

- Выступление женделегатки Бесшкуровой всем запомнилось. Ты хоть знаешь, что она от Терека была представительницей на Международной конференции коммунисток в Москве? - и Ялов вспомнил, как звонким голосом с трибуны та читала по листку о своей поездке. - Кто она тебе?

- Троюродная сестра.

- Замужем?

- Тебя, Семён Осипович, одно интересует, - поддел Ялова Кондарев.

- Замужем, и мужик её, как шкаф, ревнивый до ужаса, Римку предупредил: "Если шо, то разорву пополам тебя и твоего хахаля".

- У, какой грозный. Однако, я должен сказать, далеко пойдёт твоя сестра. Я видел, когда она выступала, сам Котляр - ответственный секретарь губкома РКП (б) там же, в президиуме, давал указание городским начальникам насчёт её. Определенно её ждет повышение по работе, вот увидишь!

Прождали ещё минут двадцать, но Римма не появлялась.

- Ждать больше не будем, Фёдор Григорьевич. Её, вероятно, перехватило городское начальство, там у них в узком кругу банкет с рюмкой чая. Поехали!

Фёдор ещё раз глянул в сторону здания губисполкома, потом махнул рукой и взобрался на козлы, давая команду соломенцам:

- Грузись! По рангам и чинам.

XVIII

Приближалась первая годовщина со дня смерти Владимира Ильича Ленина. На очередной правленческой сходке, происходившей обычно в конце каждого дня, Кондарев затеял разговор о надвигающейся годовщине вождя.

- Как будем отмечать дату смерти Ильича?

- Митинг, как обычно! - выпалил Ялов.

251

- Вон, гляди за окном, вьюга такого даёт трепака, что навряд ли удастся людей собрать, шибко не намитингуешь.

- Оно и верно, - поддержал Кондарев Вайцеховича. - Кто придёт на тот митинг? Ты, да я, да мы с тобой?

- В волости, то есть в уезде, кто как называет, такая путаница в головах, были в подчинении Моздокского уезда, теперь подчиняемся Степновскому, сущая чехарда, кто её только затеял? - начал говорить Вайцехович.

- Я перемены не устраивал, - с ухмылкой перебил его Ялов, но, посерьёзнев, продолжил: - Слыхал я, что названия такие, как волость, уезд, мол, старорежимные, и в центр ушли якобы предложения, именовать их в будущем районами.

- Поживём, увидим, - продолжил Вайцехович. - Так вот, там, в волости, уезде или районе, кто как хочет, пусть так и понимает, шли разговоры: мол, трудовыми делами надо смерть Ленина помечать. Мол, вождя нет в живых, а дело его живёт и помирать не собирается!

- Давайте, не будем гадать! - вступил в разговор помощник Кондарева Юрий Гонтарь. - Я завтра бумаги по итогам года везу в волость, вот видите, я всё по старинке режу, словом, там и повыспрашиваю, что и как.

.Гонтарь вернулся мало чего разузнавший.

- Первое, сначала насчёт административного названия, пока называться уездом, а про волость велели забыть. Пока нам подчиняться уезду, расположенному в селе Степном. Уезд, возможно, заменят каким-нибудь другим словом, скажем, районом или ишо как, но об этом сообщат дополнительно. Теперь насчёт годовщины Ильича. Как её отмечать, в уезде пока понятия не имеют, там тоже ждут указаний сверху с нетерпением. Если никаких указаний не прибудет, посоветовали провести митинг, опять же, если позволит погода, а нет, так заседание актива провести. Однако строго-настрого предупредили, чтоб не было никаких церковных поминок. Говорили, что в уездсовет уже приходило несколько бабулек, те, что за церковь руками держатся, а душой к Ленину прикипели. Пришли и говорят: "Может, мы кутьи к годовщине Ленина для власти наварим, тогда не посчитайте за транжирство, выпишите рису и сахарного песку. А коль риса нет, мы и на песок согласные, сварим пшеничную".

Эта деталь рассказа Гонтаря развеселила правленцев. Вайцехович, глядя смеющимися глазами на гонца, уточнял:

- Да, Юра, ты не сказал, а что насчёт ста грамм, запрета нету?! Честно сказать, я за помин души такого великого человека опрокинул бы.

- Насчёт этого Ступицын шепнул, мол, в домашней обстановке - можно.

Вайцехович оживился ещё больше.

- Ну, раз в домашней обстановке можно, то мы и в конторе по рюмашечке поднимем. Семён Осипович, ты как?

- Если предложишь, за Ленина и две выпью.

- Интересная позиция, сразу - "предложишь". Два хозяйственника передо мной, у вас же деньги, а у меня только партийные взносы, их положено направлять в один строгий адрес - в ЦК.

Кондарев, как человек, знающий, зачем ставит котёл с водой на костёр, чтобы реально сварить кашу, остановил препирательство:

- Что-нибудь вдвоём с Семёном Осиповичем придумаем.

252

- За мной и так кредит непогашенный весит.

- Выкрутишься! А не выкрутишься, так лет через пять спишут, - успокоил его Аким Платонович.

На выделенные Яловым и Кондаревым деньги заготовку продуктов и выпивки поручили провести Юрию Гонтарю.

По мере приближения к траурной дате он заполнял тумбочки столов в сельсовете кульками и свёртками.

Поминать Владимира Ильича Ленина начали с обеда. Чтобы никто не помешал проведению важного политического мероприятия, дверь предусмотрительно заперли на крючок изнутри. Помощник Кондарева, накрыв стол, объявил:

- Готово, прошу к поминальному столу.

- Ты ещё кутью предложи, - официальным голосом Вайцехович осадил Гонтаря, - Вообще, о поминках нигде не упоминать, если где разговор зайдёт, то можно сказать, почтили память дорогого вождя вставанием и пением "Интернационала". После первой выпитой бутылки араки слова "Интернационала" не вспоминались. Предусмотрительный помощник вынул заныканную вторую. И к полному опустошению этой бутылки с сивухой вспомнился припев партийного гимна. Пары араки одолели Ялова первым, и он выступил в роли запевалы, стоя. Остальные, борясь с земным притяжением, с трудом выпрямились и, вкогтившись для опоры в крышку стола, дружно поддержали запевалу. Минут пятнадцать из открытой форточки вместе с табачным дымом выплывали разноголосым звоном проникнутые патриотизмом слова. Сторож - дед Антипин, заслышав "Интернационал", вспомнил о печальной дате и сунулся было к двери, ему не терпелось принять в мероприятии личное участие, особенно взглянуть, кто из поющих так твёрдо налегает на фразу: "Мы старый мир разрушим до основанья, а затем." Но дверь была заперта. Старик - к окошку. Родное начальство опознал с первого, беглого взгляда. "Все свои,

- успокоился сторож, - поминают Ильича по-семейному". Ялов, заметив мелькнувшую тень у окна, вспомнил, что его семья - не только сельские руководители, но коллектив родной коммуны с мечтательным названием "Вольное житьё". Не плохо бы было спеть "Интернационал" и со своими коммунарами. Ведь среди них есть Пелагея Добрая, у которой замечательный голос. Коммунарка не только голосистая, но и мясистая - будет всей компании на чём глаз остановить и руки приложить. Озарённый этой коллективистской мыслью, Ялов, не теряя ни секунды, влез в полушубок, напялил на голову лисий малахай и, хлопнув дверью, был таков. У коммунарки Доброй он объявился по-купечески шумным и по-казацки упрямым.

.На следующий день руководитель коммуны появился в сельсовете с опозданием, но зато с синим, как слива, фингалом под левым глазом.

К обеду из уезда с тревожными бубенцами, уронившими сердца правленцев в пятки, подъехала комиссия из трёх человек, сурового вида. Цель их наезда заключалась в расследовании жалобы Петра Доброго - мужа Пелагеи Доброй, по совместительству ещё и едока той же коммуны.

Председатель комиссии - худой, как чёрт, старикан с крючковатым носом, чем ещё больше походил на Мефистофеля, - сразу заявил:

- Мы работаем у вас два дня. Всё проверим, как вы тут советскую власть позорите!

253

Раздевшись, комиссия с натянутыми к переносицам бровями, словно со сведёнными мостами, приступила к дознаниям, стремясь в первую очередь выведать, с чего началось, где пил Ялов? Выплыли поминки Ильича. Началось с них. А потом Ялов ввалился в домовладение, имеющее две подпорки с северной стороны, чтобы в пору ветров не завалил его злой "астраханец", стал требовать от Пелагеи Доброй немедленного одевания и следования за ним. Та желания уходить с пьяным начальником не выказывала, тогда Ялов стал тянуть её за руку. Отпихнул мужа. Но тут же получил в глаз и был выкинут за пределы домовладения с целью сохранения чужого спокойствия и его личного отрезвления.

Хозяйка спустя минуты испугалась.

- Ну а вдруг заявит, тогда нас засудят!

- Надо б опередить нашего начальника со своей жалобой.

И Петро Добрый, заняв в сельмаге денег, отбил в уезд телеграмму: "Ялов бесчинствует коммунарка Добрая".

С руководителем коммуны вопрос более-менее прояснился, но как быть с другими правленцами. Ведь они пили с Яловым, поминая Ильича. Причина политическая, на ней партийного дела не заведёшь. К тому же, Ялов уже принёс от Петра Доброго письменную расписку мол, мы с женой не так поняли товарища Ялова и претензий оба к нему не имеем, малость поспорили, с кем не бывает, а телеграмма мною была отбита вгорячах, и за это, я, гражданин Добрый, просю у уездной власти прощения за беспокойство.

Подходило время обеда. Правленцы предлагали отобедать у них дома по очереди. Первым сунулся Кондарев.

- Моя борьщечка с говядинкой наварила, вкусный - ложку проглотишь, пойдёмте, отобедаем?!

- Спасибо - спасибо, мы так, - неопределённо отшил сельсоветчика председатель комиссии. Вторым подсыпался Юрий Гонтарь.

- Я тут, того, рядом живу, найдём всё на "цэ": яйцэ, сальцэ, маслицэ и всё остальное.

Не дрогнув сведёнными мостами бровей, старикан, не поднимая головы, промямлил:

- Спасибо - спасибо, мы так.

Вайцехович ринулся в "бой" следующим.

- Приглашаю, товарищи, перекусить - у вас была дальняя дорога. - Спасибо, спасибо, мы так.

- Жаль, а то я предполагал вас рождественским холодцом угостить. Вы б его с хренком, по-нашему, по-крестьянски.

Председатель комиссии, сглотнув слюну, смягчился.

- Если можно, то мы так, только чаёк, и не где-то там, а здесь, в сельсовете, попьём и на этом всё.

Согласие председателя "попить чая" было равносильно команде: "К атаке!", прозвучавшей на поле боя. Шуганув уборщицу, правленцы разбежались за снедью. Пока они бегали, уборщица водрузила на плиту пузатый, литров на пять чайник. Тот недовольно зашипел испаряющимися каплями и затих. Члены комиссии не раз с тоской посматривали в его сторону - когда же тот закипит? Чайник не выказал никаких признаков жизни. Один из проверяющих даже попросил женщину:

254

- А нельзя ли оставить в чайнике половину воды?

Но та не поняла скрытого смысла сказанному. Махнула рукой.

- Вода, не еда, от чая не растолстеешь.

Вскоре каждый убежавший правленец явился с кульком или свёртком. Ялов вернулся с женой, принёсшей фаянсовые чашки и тарелки. Свободный стол Юрия Гонтаря очистили от бумаг, выдвинули его на середину помещения. Вместо чайника на стол водрузили уже горячий самовар. Пять колец домашней колбасы, сал- тисон, квашеная капуста с мочёными яблоками, сдоба домашней выпечки и даже сахарный песок - всё это окружало самовар.

- Вот, чаёк на малиновых почках готов. Прошу отведать, - пригласил Кондарев комиссию к столу. Самовар, сияя всеми боками, запел степным ключом. После пяти минут молчаливой борьбы с едой, брови у членов комиссии слегка разъехались от переносиц. Молчать дальше стало неудобно и председатель комиссии поинтересовался через наличие снега видами на урожай.

- Для будущего урожая на полях снега достаточно? - из набитого рта выжевал он вопрос для глубокого размышления.

Но соломенцы, не раздумывая, дружно заверили его, что достаточно, и что если б ещё подкинуло, то вреда бы не было.

По окончании обеда председатель похвалил чай.

- Хорош чаёк, настоявшийся. Однако, за работу

Стол убрали. Жена Ялова ушла, и продолжились вопросы с подробными записями. Правда, члены комиссии уже при их постановке не хмурили так брови и говорили поласковей. На вопросы отвечали сначала правленцы, потом стали приглашать обслугу. И тут вчерашний сторож точно вспомнил, что дверь была заперта и что из форточки валил дым вместе с "Интернационалом", и что через потную шибку окна он признал в поющих родное начальство, и как потом Ялов выскочил в расстегнутом полушубке с шапкой набекрень, и как тот кинулся чуть ли не бегом в сторону двора Доброго. Хорошую не по годам его память подстраховали бумагой.

Снова сведёнными мостами насупились брови у контролёров, пошли у правленцев уточнения услышанного от сторожа Антипина. Потом опрашивались другие возможные очевидцы. Итак, стёк день, как ядовитая капля из зуба гремучей змеи, предписав правленцам осторожность на самом высочайшем пороге опасности. Всё же чувствовалось: самое страшное - позади.

Настоянный чаёк и всё остальное, что было выпито и съедено, возымело на контролёров влияние. Они против предстоящего ужина уже не возражали. Ужинать начали у Кондарева, потом продолжили у Вайцеховича. На незавершённом этапе отправились к семейству Добрых уточнить достоверность подписи. Там распили четверть араки. Последней рюмкой заставили Ялова выпить с Петром Добрым, давший ему в глаз, на брудершафт. После поцелуев с коммунаркой и едаком коммуны "Вольное житьё", председатель комиссии долго формулировал свой тост. Ему хотелось высказать нечто великое и одновременно примирительное. Наконец, сдобренные аракой и салом губы изрекли:

- В этой земной и небесной великости ваш конфликт как бы не к месту

Это настолько тронуло присутствующих, что замирительные поцелуи с комму

255

наркой повторились не только с обидчиком, но со всеми членами комиссии. Однако, едак коммуны увидел в этом преждевременное наступление коммунизма и, испытав ревность, стал подставляться под поцелуи вместо коммунарки. Смекнув, что скандальное дело может повториться, комиссия, по сигналу её председателя, отчалила к Ялову, где и заночевала в полном составе.

Отошли ото сна часам к десяти с больными головами, гудящими, как церковные колокола. Испив крепкого чая, убыли в свой родной Степновский уезд. Партийного дела не завели, но состоявшихся "поминок" Ильича, в качестве примера, приводимого на совещаниях, хватило надолго.

Отправляясь на первое совещание в уезд, соломенские управленцы своими партийными душами чуяли - взгреют. Особенно это прочувствовал до пяток Ялов, поэтому ехать в Степное наотрез отказался.

- Я не поеду. Если вдруг спросят, скажите, мол, приболел.

- Ага, - поддел его Кондарев, - скажу, медвежья болезня приключилась.

.Юрия Гонтаря оставили на хозяйстве. Вайцехович и Кондарев, проходя в зал

уже почувствовали, что являются объектом повышенного внимания. Щуреглазый заворготделом Брыкин, не подав руки, указал им на первые ряды:

- Вы далеко не забирайтесь, садитесь тут где-нибудь, поблизости.

Сердца у обоих рухнули в нижнюю часть крестьянской обувки. Заняв указанные места, Кондарев и Вайцехович с напряжением стали ждать появления начальства. Заворготделом, помечая делегатов, несколько раз стрельнув прищуренными глазами в сторону соломенцев, громко упомянул:

- Так, соломенцы у меня прибыли.

С той секунды что-то неприятное, многоножистое поселилось в душах представителей ранее постоянно забываемого села Соломенское. А когда прокатился по залу пугливо-подданнический шелест: "Идут, идут!", сердца Кондарева и Вайцеховича перестали даже всхлипывать. Вся их энергия обратилась в зрение выпяченных на начальство глаз.

Впереди председателя уездисполкома товарища Грачёва Л.Ю. шествовал шарообразный Матвеев П.С.

Вайцеховичу показалось, что Грачёв, толкая впереди себя, вкатывает в зал пузатую пушку, олицетворённую грузным Петром Сергеевичем Матвеевым. А Кон- дареву, наоборот, померещилось, что Матвеев тянет за собой на нижнем поводке высокую гильотину в лице товарища Грачёва Л.Ю.

Однако, страха пришлось больше натерпеться от Матвеева. Секретарь уездной партийной организации, помянув рост всех показателей в уезде, остановился на факте, "всколыхнувшем" своей дремучестью весь уезд. Наставив ствол внимания на соломенцев, поджёг фитиль разноса.

- Мы тут душу и небо коптим, а в селе Соломенское партийные и советско-хо- зяйственные руководители додумались, - тут Пётр Сергеевич сделал значительную паузу, - годовщину смерти Ленина отметить поминками! И, конечно же, - с чаркой! Я спрашивал председателя комиссии, - он повернулся к тому, сидевшему затихшим чёртом в том же президиуме и из-подо лба кидавшему взгляды на соломенцев, - было ли ещё что-либо кроме чарки? Оказывается, всё было! Одной кутьи только не было, чтоб назвать эти поминки поповскими, отсталыми, архаичными!

256

По залу прокатился смешок. Подзадоренный аудиторией, Матвеев разоткровенничался.

- Я дальше спрашиваю, а как насчёт женщин?

Тут зал сорвался с якорей партийной совести на хохот. Но, передавливая голосовыми связками заловый шум, Матвеев доложил:

- Была бы и женщина, да молодец муж, не отпустил её, а то не известно, чем бы закончились те поминки, может, ещё одними поминками. Ну-к, поднимитесь, патриоты!

Сгоравшие от стыда, Кондарев и Вайцехович поднялись.

- А где остальные? - заглянул к себе в бумагу Матвеев. - Ялов где?

- Он заболел, - больше пролепетал, чем ответил Кондарев. Новый вал раскрепощения прокатился по рядам.

- Знаем мы эти болезни из личного опыта, как дело к ответственности, так мгновенно обнаруживаются личные дефекты со здоровьем.

Этой фразой Матвеев, словно горючки плеснул на тлевшее полымя веселья, - в зале откровенно зарыготали, поняв сказанное так, что уездный секретарь использует этот приём в личной практике. Тем временем, он продолжал распекать соломенцев.

- Товарищ Вайцехович, как вы могли такое допустить?

- Посчитали, Пётр Сергеевич, это партийным долгом, по русскому обычаю, встали, помянули Владимира Ильича минутой молчания и после исполнили "Интернационал", уверен, что так сделали бы все коммунисты мира! - чуть ли не победителем из словесной дуэли вывернулся Вайцехович.

Но Матвеев был не простачок.

- А арака из жита там была причём?

- Так, сами же, Пётр Сергеевич, понимаете, мы же по русскому обычаю.

- Садитесь! Как видите, товарищи, наши соломенцы напоминались так, что хоть уголовные, хоть партийные дела заводи.

XIX

.А через год, в апреле, к дате рождения Ленина конным нарочным из уезда в село Соломенское прислали письменную депешу:

"В честь светлой памяти В.И. Ленина - вождя мирового пролетариата, в канун дня его рождения, на вверенной территории провести красный субботник. Мобилизовать людские массы на приведение в порядок улиц, тротуаров, дорог, общественные здания: сель-, пос-, хуторсоветы, школы, медпункты, клубы, избы-читальни, красные уголки, магазины и деревья побелить.

Секретарь уездного ВКП(б) Матвеев П.С.

Предуездсовета Грачёв Л.Ю."

Провинившиеся руководители села старались исполнить указание уездного начальства на пределах всей своей организаторской мощи. Заранее побеспокоились об инвентаре и извести, расписали людей по точкам побелки, остальных бросили строить напротив дворов тротуар, дав ему своё, сельское название - "бульвар".

Кроме того, обязали каждого хозяина домовладения выровнять проезжую часть дороги напротив своего подворья.

Выкатилось, готовое к труду, радостное красное солнце, и наступила красная суб

257

бота. Пробудившись и позавтракав, народ нехотя высунулся за калитки проверить, есть ли какая жизнь на улице. Но там уже работали те, кто не дожидался в жизни кнута и жил по принципу - "раньше дело начнёшь - раньше его кончишь". Через полчаса к ним подтянулись соседи и стали добросовестно исполнять порученное дело. Остальные массы народа выгонял Ялов, проскакавший по улице верхом на лошади. Придерживая коня у хат, где ещё не начинали трудиться, он покрикивал на хозяев:

- Чего тянете? Почему до сих пор не приступили? Штрафа захотели?

От страха дружнее замелькали лопаты. А во дворах лодырей только началась словесная перепалка:

- Васька, Манька, куда лопату задевали?

- Мы её никак не отыщем.

- Сходите к соседям, займите.

Прошли белильщики деревьев. Проглянулись первые плоды труда, обновляющего село. Воспалённый руководящим зудом, на хутор Андреевский прискакал Кондарев. Возвышаясь на коне, словно ему доверили не меньше дивизии, приподнимаясь на стременах, громко отдавал приказы:

- Игорлычку каждый наспротив свово двора обязательно должен почистить!

Из малюсенькой речушки, как из сосуда Пандоры, чистильщики вылавливали и складывали в растущую общую кучу отходы сельского быта. Сломанное ярмо, порванная галоша, несколько вёдер без дна, прохудившийся во многих местах от ржавчины таз, латаный-перелатаный грот и много ещё всякой разной дряни вернула речушка сельскому народу без сожаления. Вычищенная от мусора, обновлённая речушка, пронесла по руслу последним мутным потоком выговор людям за непрошеные "подарки" и на всеобщую радость и удивление, повеселев, заговорила звонкими, чистыми голосами-водами певчей "горлиночки". Хлам же погрузили на выделенную подводу и вывезли в соседний с селом яр. Глаза начальства не видят и то уже хорошо.

К концу дня село преобразилось. Теперь улицы заимели по два бульвара. Правда, ширина и высота их у каждого двора была своя. Там, где живут люди с хозяйственной жилкой, там и бульвар просторный, скосы имеет что надо, канавки для стока дождевой воды с уклоном. А там, где "хозяин" боится лишний раз лопату поднять, "бульвар" узкий, разве что двум взрослым разойтись. И даже такой бульвар радовал удивлённый взгляд селян.

Фёдор приступил к сооружению пешеходного пути на хуторе Андреевском один из первых. К прибытию начальства бульвар был уже почти готов. Фёдор выкатил обмолотный каток и стал им утрамбовывать свеженабросанный грунт. На гривастом, как полымя, коне подскакал Ялов. Жадно лапнул глазами Катерину наводившую разведённой сажей фундаментный "сапожок".

- Привет отделившимся.

- Почему отделившимся? - поднял голову Фёдор.

Оторвалась от работы и Катерина, встретилась с серыми глазами Ялова, смутившись, кивнула головой. Мгновенный взгляд, а Катерине он показался дольше объятия.

Фёдор, отрывая внимание Ялова от жены, продолжил мысль:

- Мы, как и все - субботничаем.

- Я имел ввиду ваш выдел на хутора.

258

- А.

- И зачем ты, Фёдор Григорьевич, такой широкий бульвар запузырил?

- С похотом, чтоб при необходимом случае можно было бы и подводой проехать. На дороге бывают такие ямины, того и гляди, передок телеги оставишь. В таких случаях рад бы и по огородам проехать. А тут гляди, вместе с пешеходным проходом появится и запасная дорога.

- Продолжай, а я проскачу в хутор Восточный.

Теперь он уже открыто, не торопясь, окинул фигуру Катерины жадным, сам- цовским взглядом и ускакал. Фёдору стало не по себе. Появилось даже желание спровадить жену во двор. Но сам же мысленно высмеял себя: "От всех красы своей жены не упрячешь". Недовольство, вызванное появлением Ялова, ожесточило Фёдора в работе. Окончил он работу один из первых на хуторе. Чтобы хоть как-то развеяться, решил съездить к родителям в село.

Выведя оседланного жеребца, оторвал жену от работы.

- Кать, ты тут заканчивай, а я добегу до своих, гляну, как там у них.

Катерина, занятая перевеянием своих дум, также связанных с внезапным появлением Ялова, промолчала.

.Фёдор въехал в обновлённое село. В пояс подбеленные деревья, рядом с которыми пролегли полотна бульваров, сделали улицу стройной. Здания в центре предстали помолодевшими, словно одели белые халаты. Побеленная и подкрашенная церковь-старушка и та обрела помолодевший вид.

Дома родные тоже окончили работу и теперь с соседями обсуждали содеянное.

- Дело нужное, - после ручкания с Фёдором продолжил разговор Иван Яковлевич с Петром Смылковым, - народ же засрался и зассался по самые уши, дальше некуда, а так, через ленинский субботник, чуток из срача выкарабкались.

Долго ещё обсуждали селяне красную субботу, единодушно признавая её полезность. Но не успели улечься эти разговоры, как подоспела в мае пора выборов во все представительные органы власти. Страсти закипели с классовыми бульбами. Официальная власть пихала в депутаты неимущих, батраков, особенно бойких на язык. Таким терять было нечего, и потому они могли без опаски гавкаться с зажиточными земляками. А зажиточным самим хотелось попасть во власть и поучить лодырей, как дело с умом вести. От зажиточных больше всех старался Волошин.

- Нам нужно своих, хозяйственных людей туда направлять, - подговаривал он просеянных в уме людей. Подкатился он с этой темой и к Фёдору. Тот подменял на мельнице отца, когда заявился старый Волошин.

- Я к тебе, Фёдор, лично!

- Насчёт помола?

- По вопросу твово депутатства. Мы, хозяева, меж собой посовещались, слыхали твоё разумное слово на сходе, да и парень ты видный, однако и жилка в тебе хозяйственная есть, вот и решили тебя в сельсовет командировать.

- Не-не-не, - замахал руками Фёдор, - меня туда никаким пряником не заманите.

- А чего? Прямая дорога в начальники.

- Я к конторским делам непривычный, мне навильник давай подлинней да вожжи помягче.

259

- Фёдор, ты не гоношись. Там главный вопрос - нарезка земли, - сдавленным шёпотом зашелестел над ухом Волошин, - если в совете ленивая голытьба возьмёт верх, то она нарежет улеши по-своему: лучшую и ближнюю землю - себе, а солончаки - нам, настоящим хозяевам, да и то те, которые у чёрта на куличках. Смекаешь, почему тебе в совет надоть войтить?

- И даже ради этого не полезу во власть. Ить заседания и прочая кухня - они будут только время у меня отнимать, а его и так нету. Каждый день ложусь за полночь, встаю досвету. Коль стану я ещё и заседать, то кто за меня будет эту лямку тянуть, вы што ли? Так и передайте тем, кто хочет меня в совет пихнуть: пусть сами туда идут. Выходит, дядя, не к тому вы пришли.

- Это твёрдо?

- Твёрже не бывает.

- Ну, как знаешь! Окажешься на солончаках, тогда меня вспомянешь, да поздно будет.

Кто-то донёс властям об активности Волошина. Однажды его перехватил Ялов.

- Ты чего агитацией занимаешься? Кто тебя уполномочивал?

- Я сам себе власть. Агатацией имею право заниматься, потому как это дозволяет советский выборный закон.

- Ничего у тебя не выйдет.

- Мы ещё поглядим, чья возьмёт! Коль до принципа дойдёт, я дам каждому по рублю, и они проголосуют за меня и моих людей.

И раздавал, и народ голосовал, отрабатывая полученные рубли. Фёдор на выборы не пошёл принципиально. С одной стороны, власть нахально навязывала своих депутатов, с другой - Волошин с компанией зажиточных хозяев подкупали избирателей.

Домашним он так и заявил:

- Я дерьмо по сортам не делю, поэтому на выборы шага не сделаю.

Волошинские депутаты взяли в сельском Совете верх. Хотели даже сместить с

поста Кондарева, но представитель уездной власти, присутствовавший на первом оргзаседании, пригрозил роспуском Совета и назначением новых выборов. Конда- рева оставили в покое. Но землю поделили по-своему. Куснули и Фёдора, сменив его улеш под пшеницу на - более дальний.

Однако, передел земли, как главный козырь сельского депутатства, был отменён начавшимися в следующем году землеустроительными работами. Власть при выделении земель проводила в жизнь свой негласный лозунг, служивший и в царские времена надёжным рычагом, - "земля - за службу". Яловской коммуне "Вольное житьё" выделили из ближних - самые лучшие земли. Фёдору Строгалю, как не использующему наёмную силу, снова вернули земельный пай на прежнем месте.

XX

Окончание жатвы и молотьбы совпало с приближением Успенского поста. Со- ломенцы, собравшиеся у общественного амбара, сдавая зерном продналог, вспоминали прежние времена.

.Сдачу продналога Фёдор уже закончил, жеребцов отвёл в сторонку к брошен

260

ным с весны в засохшей грязи саням, принадлежащим коммуне, привязал их там и пошел помогать Григорию Репало сгружать его зерно. Между делом слушал сельские новости и байки. В основном говорили старики. Сельвестр Аничкин, хотя возрастом до них и не дотягивал, но частенько тёрся в стариковских компаниях. И сегодня он присел вместе с Люлиным, Вергуном и Антипиным рядом с дверью амбара, свернул самокрутку и, не поджигая (так как боялся гнева старика Люлина, не терпящего табачного дыма), стал посасывать её.

Мимо, звонко перекрикивая друг друга, скорым шагом пронеслась стая мальчишек, возвращавшихся с рыбалки - на кукане с десяток мелких лупоглазых карасей. Фёдор Строгаль видел их ещё после обеда, направляясь на подводе к родителям мимо горе-рыбаков, забившихся под ветки ивы. Над прудом стоял тинный запах. Его с жадностью пил залётный ветерок. Вода в пруду что зеркало, в нём

- деревья - вверх корнями и хатёнки - вниз трубой. Солнце, катившееся к закату, выглядывало из-за труб.

- Нынче в пост и рыбки не спробуем, - посетовал старик Люлин, провожая взглядом ватагу юных рыбаков.

- Вот раньше было, - завёл Сельвестр Аничкин долгий разговор, завязанный на стариковских воспоминаниях, - только уборку закончим, менялы - тут как тут, уже у дворов кружат. Кто горшки привёз, кто фрукту

- А рыбы везли, как по расписанию, - видимо-невидимо, в это время её хвостами всегда дворы подметали, - вставил своё согласие Люлин.

- Но со времени засухи рыбы не видим и не увидим, - словно перечёркивая надежды, что старые времена когда-нибудь вернутся, выложил известный всем факт Антипин.

Он внимательно проследил, как Репало с Фёдором Строгалем сняли последний мешок с Гришкиной подводы и оттащили его на весы. Вернувшись к подводе, Фёдор встрял в разговор стариков:

- А шо, засуха и на рыбу повлияла?

- Оно всё друг на дружку влияет, - вспоминая с сожалением трудное время, пояснил Сельвестр Аничкин. - В 21-м годе тоже сюда навезли всякой рыбы, и осетровых и краснопёрых, менялы по селу покружили-покружили, а у нас пшенички - тю-тю, ни грамма. Вот, почти всю рыбу назад и увезли, должно быть, она у их пропала. С тех пор к нам рыбари и не едут.

Подошёл Репало с уже опорожнёнными мешками и накладной в руках. Прислушался к тара-барам и сделал мудрое замечание:

- Если гора не идёт к Магомеду, тогда Магомед должен чапать к горе. Может, смотаемся на плавни? - в одно мгновение решив подбить на это дело соломенских мужиков.

Худощавый Петро Безуглов, недавно ставший в селе ветеринаром, уточнил:

- А у тебя есть там кто?

- Сам рыбинспектор.

- Тогда я - за.

- А на чём едем? - смеясь, спросил Фёдор.

- Едем на моей подводе, - успокоил Репало всех, - ваше дело - чемергес!

Сельвестр Аничкин оживился, поднялся, сразу придвинулся к Репало и, не от

261

ходя от него ни на шаг, принялся поддакивать Гришке, продолжавшему убеждать земляков.

- Будет выпивка, будет и рыба.

- Бери, Григорий Трофимович, с собой и меня! - заглядывая в глаза, попросился Сельвестр Аничкин.

Репало поморщился, мол, не хватало мне ещё стариков с собою таскать. Но Аничкин Гришкину мимику расценил по-своему.

- Арака у меня добрая! Одна полубутылка исключительно для тебя!

Гришка снова поморщился, мол, нужна мне твоя арака вместе с тобою, и промолчал.

Фёдор тоже пожелал "по лёгкому срубить" красной рыбки и сразу сказал об этом Гришке.

- Для меня и моих обосранных родственников место у тебя на подводе найдётся?

- А кого ты хочешь из родственников взять?

- Краснокутского Степана Кирилловича и его приёмного сына, моего племянника, Андрея. Может, моего товарища Петра Смылкова.

- Принимается! Ну, я ещё соседа своего Черевичкина Николая возьму и будет полный комплект, - обрадовался Репало быстрому комплектованию команды для поездки.

Петро Безуглов услышав фамилию Черевичкина, вскинулся, как испуганный конь, - в памяти вспыхнула живая картина недавнего с ним скандала из-за сдохшей собаки, которую каждый из них пытался лечить по-своему

- Набирайте побольше выпивки, - командовал Репало, - а там в каждой хате рыбы, как грязи, не наловим, так наменяем! Сбор через два часа возле моего дома.

Фёдор отвязал коней и отправился домой собираться в дорогу. По пути заехал предупредить дядьку Краснокутского и племянника. Дома сын Толик, узнав, что отец уезжает на какую-то рыбалку, загундосил:

- Ну, визьми, папаня, меня с собою.

- Понимаешь, сынок, - спокойно завёл беседу с ним Фёдор, - в доме хозяином должен быть всегда мужчина. Ведь наш долг - защищать женщин. Вот представь, мы с тобой уедем: а кто же будет охранять нашу мамку и твою сестричку Тоню?

- А от кого хранять?

- От всяких плохих дядек.

Бровки малыша насупились, он подошёл к печке, взял чаплейку и, вернувшись к отцу, затараторил торопливо.

- Дядька плидёть, а я ему етим как дам!

- Ну, вот видишь, ты у нас мужчина, моя надёжа. Оставайся хозяином, а я поеду к дяде Пете, к моему товарищу

.Друга Фёдор застал сидевшим на лавочке и потиравшим обрубок ноги. Поздоровался и предложил:

- Как ты, Петя, смотришь на то, чтоб под Калмыкию съездить за рыбой?

- С дорогой бы душой, однако вынужден отказаться, ноет моя культя.

- Жалко, а я решил было, с тобой будет веселей.

- Радости мне от поездки не достанется.

262

- Ну, шо ж, лечись. Побежал я к Репало, на его бричке едем.

Тем временем у двора Гришки собирались в дорогу рыбаки.

.Первым пришёл в назначенный Гришкой час Николай Черевичкин. Щеря железные зубы, доложился:

- Прибыл во всеоружии! - показывая из мешка оплетённую четверть с мутной жидкостью.

После подошёл Сельвестр Аничкин, раздобывший у кума рыболовную сеть. Её, уже аккуратно перемотанную, нёс, скосившись набок, провожавший его старший сын Антон. Сам Сельвестр Аничкин помахивал сумочкой с двумя бутылками араки и пустым мешком. Петро Безуглов для обмена на рыбу кинул в бричку чувал прошлогодней дерти. Отдуваясь, спросил:

- Мужики! А не потравимся? Сейчас август месяц, а в нём буквы "р" нету.

- При чём тут твое "р"?

- Как, при чём?! Примета такая есть, рыбу можно в питание употреблять только в те месяцы, в каких буква "р" в наличности названия имеется. Это я на ветеринарных курсах прознал.

Прибывший с запозданием высокий, худощавый Краснокутский Степан Кириллович вместе с приёмным сыном Андреем Шпигуном, захватив конец спора о буквах, улыбаясь, показал три бутылки водки, залитых белым сургучом, и заметил:

- Вот в них мы все буквы найдём.

- Или все буквы потеряем! - В тон ему парировал Безуглов. - Это когда лыка языки не будут вязать.

Все весело рассмеялись. Андрей Шпигун, вытянувшийся выше среднего роста, с волнистым чёрным чубом, легко кинул своё крепкое тело на подводу после того, как родитель с трудом вскарабкался в кузов. Степан Кириллович угнездился рядом с Черевичкиным, а Андрей скромно примостился к Фёдору. Красивая родинка под левым глазом Андрея ещё больше подчёркивала его скромность.

Пять бутылок казёнки взял с собою и Фёдор. Сразу же попросил Гришку:

- На мельницу заверни, там мне один степновский мужик мешок пшеницы за помол привёз, мы тот мешок с собой возьмём.

.Пока собирались, день незаметно истёк. В дорогу тронулись в ночь под Ильин праздник. Стояла полная луна, и видимость для ночи была преотличная. Только кони вытянули подводу на большак, Сельвестр Аничкин, сжигаемый нетерпением выпить, предложил попутчикам:

- Попробуем мою. Хозяйка сварила, а я ишо не пробовал. Должон же я одобрить?

- Если поганая, то придётся вертаться? - поджучил Гришка Репало Аничкина. Но того не остановить.

- Нут-ка, Андрей, сынок, подай-ка из моей сумчонки одну!

Вынув кочерыжку из горлышка, Сельвестр в темноте, лишь по звуку, но относительно ровно, разлил по чуть-чуть араку по стаканам. Первый стакан передали ездовому.

- За успех нашей поездки, - оглянулся Гришка Репало, правивший конями.

- Чтоб с рыбкой возвернулись! - поддакнул Краснокутский, поднимая свой стакан.

263

- Ну, я за всех вас поднимаю, будем - не пропадём, - приподнял свою посуду Сельвестр.

После Степана Кирилловича, опустошившего свою дозу, наполненный стакан передали и Строгалю.

- А я наш ставропольский тост выложу: "Быть добру!" - произнёс свои традиционные в таких случаях слова Фёдор. Черевичкин и Безуглов, сидевшие в противоположных краях подводы, справились со своей долей спиртного последними. Андрей пить отказался наотрез. Выпитую первую рюмку закусывать никто не стал. Николай Черевичкин потянулся к своему мешку.

- Мужики, а вот попробуйте мою, - вынул он оплетённую лозой четверть, - эту я готовил сам. Дома полез в подпол, а там на бочке такая крысища сидит и клыками на меня щерится, вроде против того, что я самогонку брать вознамерился.

- Вечно ты брешешь, Черевичкин, крыса на него щерится, небось, дунула, только хвост мелькнул, - оборвал рассказчика Петро Безуглов.

- Вот, вам, мужики, крест, правда.

- Тебе шо хреститься, шо материться - всё одно, - снова одёрнул Черевичкина Безуглов.

- А мой кот крыс ловит легко, только так. Словит и несёт хвалиться, сразу не жрёт, принесёт на порог, пока кто-нить ни обратит внимание, да ни погладит его, тогда заберёт свой трофей и идёть под забор жрать, - замиряюще пересилил своим голосом спорящих Сельвестр Аничкин.

- А наш кот, - вклинился в разговор Степан Кириллович Краснокутский, расправляя пышные усы, - окромя, как со стола, ничё не жрёт. Бери посуду, Григорий, - передавая правой рукой стакан, придерживал его культей руки, на которой нет большого пальца. - В капкан какая тварь попадёт и то не исть. Его котёнком принесли от Дуськи-модистки с балки и меня убеждают: "Сибирский, сибирский, мол, крысолов". А у него только морда сибирская, как у нашего сельсоветовского кладовщика - Василь Макарыча Усова.

Костром полыхнул мужской гогот. Разговор перекинулся на дела, творящиеся в селе.

- Разбирай стаканы, мужики! - зычным чётким голосом дал команду Чере- вичкин. После того как справился с очередной дозой спиртного, с негодованием заметил:

- А мы Усова к себе в коммуну приглашали, так отказался.

- Правильно сделал, что не пошёл, какой дурак вступит в вашу шарашку? - вставил Безуглов.

- А чем плоха наша коммуна?

- Там тоже люди! - заблестел хмельными глазками Краснокутский.

- Всё в нашей коммуне делается по-справедливому и по-честному!

- Ага, у вас по-справедливому и по-честному никто не работает! У вас же одни лодари! - продолжал заводить Безуглов коммунара Черевичкина.

- Я тоже лодарь? - приподнялся на колени Николай.

- Не ругайтесь, - осадил их Гришка, как хозяин подводы, и, чтобы как-то сгладить неловкость, вернулся к предыдущей теме. - Вот ты, Николай, про крысу сказал и вспомнил я, как полчанин про пытки у азиятов рассказывал. Те пленному к

264

животу тазик с крысой привяжут и, пока та пузо ему не прогрызёт, не сымают. Во пытка!

Он с омерзением передёрнулся. Фёдор посмотрел на племянника. Тот от услышанного ужаса свёл плечи.

- Я вам тоже про крыс расскажу, - решил Фёдор развить тему. - Гражданскую - я завершал в Крыму. Разруха в тех местах, как многим известно, была дюже крепкая. И по этой причине там расплодилось невиданное количество крыс. Днём они без боязни тучами перебегали от подвала к подвалу. Людей, правда, днём остерегались, а ночью частенько уже случалось, что голодные крысы нападали на человека. Жители не могли спокойно спать, по очереди кто-нибудь из семьи али суседи дежурили с большими палками и пустой посудиной, скажем там: с кастрюлями, тазами, вёдрами, шоб громко стучать по ней и крыс отпугивать. Но это уже мало помогало, то в одном месте, то в другом крысы загрызали то стариков беспомощных, то детей малых и пожирали полностью, только косточки очищенные оставались. Люди пробовали привозить с деревень котов-крысоловов, но стада чёрных подвальных крыс в один миг расправлялись с самыми признанными породистыми крысоловами. Такой кот борется с подвальными тварями достойно до тех пор, пока ему в яички не вцеплялась одна из крыс. Сразу крысолов сникал и прекращал всякую борьбу. В считанные минуты на месте таких схваток оставалась только выеденная, словно выделанная шкурка от грозного кота-крысолова. Никакие яды, никакие капканы и ловушки не помогали в борьбе с полчищами крыс. Стоило только одной пакости попасть в ловушку или отравиться, как она, непонятным для нас языком, сообчала другим крысам, где затаилась опасность. Прикормка с ядом оставалась нетронутой, и ловушки обходились стороной. Хотя люди придумывали новые яды и капканы, но грызуны плодились быстрее, чем их морили. Крепко задумался и я, как крыс извести. Приметил их любовь к чистоте. И тут же придумал, как её использовать в борьбе против них. Доложил комиссару, а тот уже гражданским властям. И вот тогда, по моему совету, всюду в подвалах стали рассыпать негашёную извёстку. Хотя внешне крысы - твари мерзкие, но всё же они очень чистоплотные. Не один раз в день обязательно умываются и шубки свои в порядок приводят. Таким макаром, фуфырясь, они слизывали извёстку со своих лап и через время чувствовали, шо в пузе начиналось жжение.

- Как у мужиков на похмелье трубы горят, - вставил Гришка Репало.

- Правильно! Так и у крыс после утреннего умывания в животах печёт. Представляете, все эти тучи крыс двинулись к морю, к воде. От воды, попавшей в живот, извёстка гасилась, тварей раздувало, и те дохли тыщами. На берегу моря широченной полосой и в несколько вёрст длиной валялись сплошным валом, одна на одной, дохлые крысы.

- Конечно, с такой уймой тварей никакой кот-крысолов не справится, - рассудительно подытожил Пётр Безуглов рассказ Фёдора.

- Посмотрел бы я на тебя, ежели б тебя за мошонку крысы ухватили, куды б твоё геройство делось, - агрессивно съязвил Черевичкин.

Своими словами его перебил Репало.

- В конце Гражданской войны на фронт призвали Ивана - мужа моей сестрички Анны, из Воронцовки. Осталась она с четырьмя детьми - нищета, голь пере

265

катная. Последние запасы доедали. И вот к крыльцу их хаты приблудилась кошка, худющая да облезлая, вместо шубки - пакля клоками свалявшаяся, полуживая, видно, большой путь проделала. Дети её первым делом покормили, а тут их матка, моя сестра, кошку эту увидела и шумит на них: "Выбросьте эту помойную тварь, самим лопать нечего". Взревели дети, давай её упрашивать: "Не выкидывай, мам, кошку, мы своей долей еды кормить её будем". Сами плачут, кошку облепили, защищают. Еле согласилась Анна. Дети сразу давай её купать да лечить, а после вышло, что эта животинка, считай, всю семью от голода спасла. С месяц кошка отдыхала, лечилась да отъедалась, за это время в доме запасы продуктов все вчистую кончились. А как только кошка та окрепла, давай она с полей таскать то куропатку то фазана, то зайца. Соседи в округе с голоду пухли, с весны на лебеду накинулись, а у Анны в доме охотник-добытчик. Так, благодаря кошке, трудное время сестра и её дети пережили.

- Чё эт мы о крысах, да о кошках, едем же за рыбой, мож осетринкой разживёмся. Петро, наливай за успех, ещё по одной хряснем, - заводился Аничкин.

Фёдор подал свою бутылку с белой головкой. Сельвестр Аничкин, попросив у Гришки кнутовище, обстучал им сургуч, привычно чвакнул ладонью под донышко, вышиб бумажную пробку и забулькал водкой по стаканам. Кто выпивал сразу, кто буровил тосты по полчаса. Начинал с родного, близкого и знакомого, потом пьяные мысли уносили говорившего в старые времена, чаще к военным событиям. Значимость его участия в них возрастала и становилась уже настолько велика и необходима, что если коротко подводить итог всему, что наплёл произносивший тост, можно смело сказать: кабы не он, война бы гражданская кончилась не так, а иначе.

Под эти бредни кое-кто уже засыпал, а кто-то продолжал пить, признаваясь в уважении и любви к приятелю по рюмке. Расширяя круги братания, будили спавших, поднося им под самый нос стаканы, и те, проснувшись, озирались и включались в процесс единения.

Лошади без постороннего понукания бежали лёгкой трусцой, уверенно держа в лунной ночи дорогу, ведущую на северо-восток. Часам к трём ночи забрехали собаки надвинувшегося посёлка.

- Кажись, эт мы уже в Бурунах, - подал голос Краснокутский.

Фёдор мгновенно пробудился.

- Гриш, Гриш, просыпайся, Буруны начались.

- А, чё? Я чё, спал?

- Коров пас!

- Говоришь, Буруны? Так, второй проулок направо и дюж не шумите, ватага.

- Здесь вправо?

- Да, здесь, вон высокие ворота дугою, во, теперь стой, тпрр... Я щас! - спрыгнул Репало в своём длиннющем плаще на землю. - Ноги затерпли, - постучал кулаком в ворота. - Хозяин, Антоныч, выдь на час!

- Хто тама, эт самое? - спросил кто-то из сенцев, не выходя на улицу

- Эт я, Репало Гришка с земляками соломенцами.

- А, Григорий! - послышался лязг дверного засова, скрипнула дверь и, наконец, вышел наружу крепыш низкого роста, с ружьём наперевес. - А я, эт самое,

266

напужался. С полгода назад НКВД вот так по хутору проехались ночью, проредили, многих позабирали.

- Привет.

- Привет, ты чё хотел, никак рыбалить? Щас, эт самое, никак нельзя. Пару рыбин, эт самое, найдём, а больше нету.

- Антоныч, пошли к подводе, хоть поручкаются наши соломенцы с самим рыбьим инспектором. Вот знакомься, Сельвестр Аничкин - односельчанин, это Краснокутский Степан Кириллович - знатный животновод, а эт евойный сын Андрей. Николая, Савву ты уже знаешь, прошлой весной с ними у тебя были. Петро Безуглов - вот он наш скотиний доктор - ветеринар, но может щупать не токмо коров, но и баб тоже. А это, - подвёл он рыбинспектора к Фёдору, - мой кум. Ну-к, давайте за встречу, можно начать с моей, с водорослями, эт я так целебную травку называю. Да лей, Петро, Антонычу полный.

- Я, эт самое, чевой-то замерз, - мялся от неловкости рыбинспектор, после пожатия всем рук.

- Вот и согрейся.

- Ну, за здоровьице вас всех, эт самое, - медленно, сквозь зубы, начал он цедить араку.

- Николай, отрежь шмат сала, там курица жареная в сумке, помидоры, огурцы, дай человеку закусить, всё вас учить надо! - суетясь, хорохорился Гришка.

- Та не надо, спасибо, я, эт самое, для сугрева, - отказывался от еды рыбинспектор.

- Бери, Антоныч, ишо одну и хорошенько закуси, - подал новый стакан Гришка.

- А че я, эт самое, один?

- И мы с тобой, - спохватился Гришка, схватив первую попавшуюся на ощупь бутыль. Захлюпала по стаканам выпивка, дружно цокнулись стаканы, также врастяжку, позже других, выцедил рыбинспектор свой стакан, оттопыривая мизинец. Зачавкали, закусывая.

- А че мы, эт самое, на улице? Хлопцы, заезжай, эт самое, во двор, - и бегом, спотыкаясь, побежал к воротам. В какое-то мгновение расхлябил обе створки, скомандовал: - Закатывай! - и, вдруг вспомнив, крикнул: - Григорий, держи ворота. Я своих, эт самое, подниму, - и побежал в дом.

Через короткое время в комнате зажёгся свет. Словно ветер, рыбинспектор распахнул дверь в хату:

- Заходь по одному! Не задерживай!

Соломенцы, входя в дом, кто крестился, кто просто здоровался, приговаривая: "Мир вашему дому!" Снимая картузы и приглаживая волосы, усаживались за стол. Вскоре к ним присоединились Григорий с хозяином. На столе появилась выпивка и закуска. Прошли два круга. Затянули песняка. Не заладилось. Пригласили соседей к столу, друзей и помощников рыбинспектора. Пришли сдержанные и скромные, но после второго стакана стали приглашать соломенцев тут же порыбалить. Обращаясь к своему начальнику, они говорили:

- Антоныч, поехали, мы вчерась влево от ветряка одну сетку кинули и в камышах по протоке кто-т чужой поставил, по-тёмному сымать не стали.

Рыбинспектор, добрея, отвечал:

267

- Едем и щас сымем. Вы, эт самое, нашим гостям, кроме того, - по паре рыбин каждому, эт самое, с килограммчик "грязи"1 шоб было.

Когда подъехали к воде, было по-прежнему темно. На фоне неба видно, как ласково шурша, ветер колеблет метёлки ситника и камыша. Пряно пахнет сыростью и тиной. Из первой сети вытащили трёх севрюг и двух огромных осетров, гнущихся, как пилы. В браконьерской сети, видно, стоявшей давно, поскольку попавшаяся в неё белуга, похожая на трёхметровое бревно, была мертва, с множеством сорной рыбы запуталась белорыбица в рост низкорослого Черевичкина. Всю рыбу загрузили на подводу, сети кинули сверху, их повезли к помощнику рыбинспектора домой. Откуда-то появились стаканы, вновь в них наливалась выпивка, цокались все, разгорячённые алкоголем и удачей, пили за будущие встречи. Соломенцы совали рыбоохранникам в карманы оставшиеся полные бутылки. Те по очереди уходили в свои куреня и тащили оттуда в банках икру, балыки и сушёнку. Во взаимной благодарности друг с другом обнимались, целовались и снова закрепляли отношения выпивкой.

Подъехали к дому Антоныча. Перед тем, он высказал желание:

- Я, эт самое, хочу себе белорыбицу оставить, давно, эт самое, не попадалась.

Каждый воспринял его заявление, как должное, воля начальника - закон. Но

возле дома рыбинспектора Андрей, наткнувшись на мешок с пшеницей, зашумел:

- Дядь Федь! Чуть назад не увезли вашу пшеницу

- Ну-к, бери, Антоныч! - поднялся Фёдор, выставляя с Андреем мешок на борт повозки.

Рыбинспектор, пошатываясь, подставил плечи с нахохленной головой, ухнул под чувалом, но на ногах устоял, только согнулся совсем низко, завилял по дороге с ускорением, проскочил калитку и скрылся впотьмах двора. Через пару минут он, держа на вытянутых руках, вынес два целых осетровых балыка.

- Берить, ребятки, када-никада, эт самое, посолонцуете!

Петро Безуглов в ответ стал вытаскивать из рыбьего вороха белорыбицу:

- Белорыбицу, Антоныч, не забудь!

- Не-не-не, она, эт самое, за пшеничку! И тебе великое наше рыбацкое спаси- бочки, дай я тебя, Феденька, поцелую!

- Молодец, Антоныч!

- Правильно поступил, - загудели рыбаки, - мы себе ишо словим!

Стали прощаться. Хозяева, на мгновение протрезвев, стали гостям на прощание пожимать руки, обниматься и дружески похлопывать по спинам.

- Доброй вам дороги домой!

- К нам приезжайте!

Лошадьми правил абсолютно трезвый Андрей Шпигун. Первые минуты пути почти все наперебой гомонили, делясь впечатлением от поездки. Со временем гвалт утих. Приморённые дорогой старики Краснокутский и Аничкин задремали. Потом послышался храп из угла, где сидели Черевичкин и Репало. Вскоре замолчали все ехавшие. Андрей по-новому взглянул на ночную степь. Казалось, та залита настоящим серебром. Луна, светившая в полный свой диск, висела впереди справа. Надвигавшийся курган, показался столом. Над ним, словно танцуя, из туч выткалось

1 Грязь - на жаргоне браконьеров - икра.

268

изображение Настёны. Андрею показалось, что она протянула к нему руки. Сладкая дрёма мыслей дорисовывала увиденное. Фёдор толкнул племянника в бок:

- Давай, я тебя подменю!

Андрей, покорно передав вожжи, прилёг подремать. Лошади легкой трусцой, будто для них и не было трудовой ночи, бежали домой. Под утро упала обильная роса. Слева нагретым докрасна, будто в горниле, пятаком выползало солнце, высвечивая широченные просторы родной земли особым рудным светом. Свежий ветерок нёс особые запахи сухотравья. Те, перебивая на мгновенье рыбий дух, мешались с ним, но потом отступали вместе с родным и знакомым с детства, а его место властно заполнял мир воды и водорослей, его дух был чужим соломенцам.

К полудню первым проснулся Гришка Репало.

- Фёдя, Сухую Балку проехали?

- Не, вот за этим бугром будет, а там - пару песен и дома, - разгоняя скуку Фёдор тряхнул вожжами.

Лошади побежали веселее. Перед балкой, в запруде, залохмаченной бурьяном, воронёной сталью рябила вода.

Григорий стал будить спящих.

- Войско, подъём, кому ночуете?!

- Во Гришка балаболка, - потянулся Сельвестр. - Федь, зачем ты его побудил?

- Я его не будил, он сам. У воды коней попоим?

- Ну, загудели, как оводы, - отозвался Черевичкин, - голова ишо ватная.

- Убери ногу, голова у него ватная, а нога железнячая, на живот мне поклал и спит - хорошо устроился, - возмутился Пётр Безуглов.

- А чё, мне мягко, - захихикал Черевичкин.

- Смотри, а то сделаю дюже твёрдо, - подуревшим тоном с налётом открытого предупреждения пригрозил Петро.

- Хорош, мужики, грызться. Давайте щас лопухов нарвём, шоб рыбу прикрыть,

- предложил Фёдор.

- А у меня другое предложение, - оглянулся Григорий, сидевший уже рядом с Фёдором. - Здесь поим коней, поедим и поделим рыбу, и кажный пущай сохраняет её, как хочет.

- Одобряю, - крякнул Аничкин.

- Согласный! - отозвался молчавший до этого Краснокутский.

- Годится! - кивнул Петро.

- Знатся, решено, тпрр! - Остановил Фёдор подводу, передавая вожжи хозяину.

Кто спрыгнул, кто сполз с брички, держась за борта. Разминали ноги, потом

побрели к водоёму. Григорий с Фёдором выпрягли коней и, разнуздав, повели поить. На зеленоватой шатучей воде колыхались блескучие стрекозы. На зарослях осоки и камыша подрагивают причудливые крылышки бабочек. В воздухе - косяки комариной пурги. Долго искали твёрдый сход к воде. У берега - пенный жемчуг гулевой волны. Наконец Репало сел на одну лошадь и осторожно заехал в илистую заводь. За каждым шагом со дна поднималось клубящееся облако ила, и лошади вытягивали шеи к чистой воде, переступая и уходя от мути. Встряхивая удилами, кони булькали, казалось, железной водой.

Петро Безуглов, решив слегка ополоснуться, взял ведро и пошёл к водоёму.

269

Нашёл кочку, легко взобрался на неё и, уже набрав воды, вдруг оскользнулся и вступил по колено ногой в грязь. Андрей кинулся помогать, подхватил ведро и вытащил за руку Петра. Безуглов, чертыхаясь на мокрую калошу, поднял глаза и увидел в стороне ехидно хихикающего Черевичкина.

- Чё ржёшь, недомерок?

- Хочу и ржу, перемерок!

- Подходите все сюда, перекусим и будем двигаться дальше, - донёсся от подводы голос Аничкина.

Черевичкин, зло глянув на Безуглова, пошёл к бричке.

- Ну, у кого чё осталось, вынимай! О, а это чья четверть с аракой? Мы чё, её домой повезём?

Краснокутский, щуря глазки, оправдывался:

- Неудобно было отпитую отдавать, а щас маненько опохмелимся.

Он открыл пробку из кукурузного початка. На этот раз загулял по кругу один дежурный стакан. Пить было противно, но каждый пил, подгоняемый возгласами: "Давай, пей, не задерживай посуду!"

- Ох, и противная арака. Чья это? - С омерзением тряхнул головой Черевич- кин.

- Тебе шо ж коньяк подать? - обиделся хозяин самогона.

- Ага, ему с пятью звёздочками, - вставил Репало.

- А чево означают звёздочки? - будто извиняясь за свою бестактность, поддержал разговор Черевичкин.

- Ты коньяк пил?

- Пил.

- Заметил, что он воняет клопами?

- Кажется, есть похожий запах.

- Так вот, ежели на бутылке три звёздочки - то три клопа в неё раздавили, ежели пять - то по пять кровососов, перед тем как кинуть туда, расплющили! - развивал свою "теорию" Гришка.

Как бывало, загасший уже костёр вновь запылает от свежего ветерка, так от алкоголя снова вспыхнуло пламя разговора с шутками и смехом.

- Приедем в Соломенку с хорошей добычей, пущай фейерверком нас встречают, - продолжал Григорий хохмить.

- А шо такое фейерверк? - спросил Андрей.

Григорий Репало зажестикулировал.

- Эт, понимаешь, как фиганёт! А потом - фигулечки, фигулечки и ни фига!

- О, брешет! О, балаболка! - съехидничал Аничкин.

Закусывали остатками еды, кто просто нюхал рукав, а Краснокутский вытирал ладонью смоченные аракой усы.

- Так, мужики, теперь поделим наши трофеи, в селе делать это будет неудобно. Кто вызовется делить? - спросил Фёдор.

- Я могу, глаз намётан, араку, самогонку, но даже и водку делю по стаканам с точностью до капли, - отозвался Черевичкин.

- Я тоже могу поделить, - больше в пику, чем в охотку заявил Петро Безуглов.

- Ну вот, вдвоём и делите. Скоко нас, стоко и должно быть кучек.

270

- Нас шестеро.

- Семеро! - поправил Фёдор. - Андрей хоть и молодой, но он тоже добытчик и ему в равной доли, как всем! Итак, на семерых!

- Семь кучек и должно быть, пока мы пошли свежих листьев лопуха нарвём,

- подвёл итог дискуссии Репало.

Молча Безуглов с Черевичкиным приступили к дележу и начали выкладывать рыбу на траву, на глазок формируя равные по ценности и объёму кучки. Только трёхметровая белуга выглядела без всяких привесов сиротливой. Петро предложил её разрезать пополам. Но Черевичкин не согласился:

- Всякому не угодишь, одному жабры не нужны, другому хвост выкинь.

- Однако белуга и по вкусу похужее, чем осётр или севрюга.

- Зато мяса сколько, считай кабан.

- И всё же насчёт этой кучки я не согласный! - упорствовал Пётр.

- Ну вот, ишо отсюда кусок балыка кину, - переложил из большей кучки Черевичкин балык величиной с широченную ладонь.

- Как хошь, а эта кучка бедная! - стоял на своём Безуглов.

- Тебе годить, что жеребцу кобылу родить!

- Ну, чевой-то тут у вас? - подходя с сыном, спросил Краснокутский.

- Во, кучки готовы. Теперь ты, Николай, отворачивайся, а ты, Петро, пальцем показывай на любую из них и спрашивай, кому

- Мож, шельме, глаза завязать? Подглядит же, чёрт зубатый. У низкорослых, говорят, глаза, как у раков, по сторонам высовываются, - пошутил Григорий.

- Готов, жмурь глаза. Эт кому?

- Сельвестру!

Аничкину достался большой осётр и малая севрюжина, пару сушёнок и с килограмм балыка.

- Кому?

- Андрею!

Аничкин торопливо забрал свою долю и унёс её укладывать в свой мешок.

- Кому? - продолжал громко спрашивать Петро, показывая пальцем на кучку, где, кроме белорыбицы и свежего осетра, было немного сорной рыбы и блестел светящийся балык с полной рыбины. Впритык к ним сиротливо, как бы таясь, под бок прижалась трёхлитровка с икрой.

- Мне! - с победной радостью выкрикнул Черевичкин.

- Неплохо отхватил, а сивуха его хужей, чем у других была, - по-своему прокомментировал удачу Черевичкина Григорий Репало.

- Уметь надо! - хихикнул Черевичкин, и, не дожидаясь окончания дележа, схватил с брички крапивный мешок и торопливо прикрыл им свою долю. Фёдору напоминать делильщикам о том, что белорыбицу рыбинспектор отдал за мешок пшеницы было неудобно и он молчал.

- Становись уж дальше, - не выдержал Степан Кириллович Краснокутский, подталкивая Черевичкина на место.

- Кому? - Снова крикнул Петро.

- Фёдору

- Кому?

271

- Степану Кирилловичу.

Следующая порция досталась Андрею.

Он с приёмным отцом, молча, хоть кучки были и победнее, стал собирать рыбу в мешок.

- Кому? - Петро упёр палец в белугу

- Тебе!

- О, я так и знал, гад, шо ты мне этого чурбака сунешь! - возмутился Петро.

- Тебе, кому ж ишо. У тебя язык вострый, разделывать будет легко. А ты чё стоишь, Гришка, оставшаяся доля так или иначе твоя, забирай, - и Черевичкин направился к своей рыбе. Он уже расправил мешок и готов был начать в него складывать свои трофеи, как на него налетел Петро Безуглов.

- Нет, так не пойдет, ты, гад, подсмотрел.

- Ты не гади, штаны ишо не снял. Вся рыба при свидетелях была поделена одинаково.

- Раз одинаково, мы с тобой зараз меняемся. Ты берёшь моего чурбака, а я твою кучку, - решительно Петро отодвинул Черевичкина от его доли.

Черевичкин, бросив на землю занимавший до сего момента руки мешок, резко подсел под Петра, обхватил его руками повыше колен и рывком опрокинул навзничь. Безуглов, не ожидавший такого поворота дела, матерясь, попытался захватить голову Черевичкина, но тот вьюном выскользнул из согнутой в локте руки и уже глаза в глаза кидая противнику оскорбления, сам захватил его шею и сжал изо всех сил. Петро еле вывернулся наверх и коленкой сначала ударил, а потом и больно придавил Черевичкину в промежности его мужское достоинство. Тот, мыча, заскрежетал зубами, захватившими ухо Петра.

Первыми к дерущимся подбежали Фёдор и Андрей, за вороты одежд оттащили их друг от друга. Подскочили и остальные. Сдерживая противников, стали стыдить. Безуглов матерился, вытирал кровь, заливавшую область правого уха. Лишь Черевичкин с полным ртом зло молчал, тяжело сопел и по-бычьи с уклоном вперёд, широко расставив ноги, исподлобья наблюдал за врагом.

Наконец, он выплюнул на землю ушную раковину противника, потом поднял её и, не обращая внимания на обомлевших от ужаса земляков, подал Петру Безуглову со словами: "На, пришьёшь!" Петро взывал к свидетелям, - "Видали, видали?" Не отрывая руки от кровоточащей раны, он следил, как, по его просьбе, Андрей оторвал от его сподней рубахи кусок ткани. С листьями подорожника прижал её к больному месту. Заворачивая откушенное ухо в утирку, сыпал в адрес обидчика маты с угрозами. Черевичкин молчал. Петро, восприняв это как трусость Черевичкина, продолжал заваливать того словами нарастающей угрозы.

- Не гавкай, а то и язык откушу! Видишь, у меня зубы железные! - лишь раз зло огрызнулся Черевичкин.

Эти слова вызвали недовольство большинства.

- Николай, перестань уж собачиться! И так ты его по гроб пометил.

- И ты, Петро, не обращай внимание, кому как выпало.

- Ага, выпало, он по тени видел, на какую кучку я рукой показывал.

- Как это? - удивился Сельвестр Аничкин. У него мгновенно вспотели глубокие залысины на висках.

272

- А вот так!

И Петро Безуглов, переложив утирку с завёрнутым откушенным ухом в другую руку, показал, как Черевичкин по тени отгадывал, на какую кучу он указывал.

- Коли такое жульничество, надо переделить, - сразу предложил Аничкин. Мнения разделились. Кто посчитал, что ему повезло, был против передела, а кто почувствовал себя обделённым, стоял за новый передел. Фёдор держал нейтралитет. И только тогда, когда подсчитывали мнения и дошла очередь до молчавшего Фёдора, Аничкин вскрикнул:

- А ведь белорыбица должна быть его! Вспомните! Её рыбий инспектор Фёдору за пшеницу отдал. Он его ещё и расцеловывал.

- Конечно, его! - отозвалось большинство.

И это решило дело в пользу нового передела. Всю рыбу и прочую добычу вернули в общую кучу и сообща поделили на семь равных частей. Для этого белугу пришлось разрезать на куски, хвост и голову решили не учитывать. Белорыбицу сразу передали Фёдору К ней добавили кусок белуги, балык и поллитровую банку икры.

.После окончания передела, каждый рассовал своё по мешкам, как могли обложили лопухами и тронулись в путь. Однако гнетущее настроение тяготило соло- менцев.

Григорий Репало попытался разрядить его куплетом частушки, сочиненной экспромтом. Он надрывно пропел:

Эх, хвост, чешуя -

Крупная делёжка.

Ухо спробовал друзьяк,

Откусив немножко.

Все криво усмехнулись, глянув в сторону Петра, промолчали. Лишь Аничкин заметил: "Гришка, квасом голову не надуришь". Дальше до самого дома все ехали молча, разглядывая на себе следы комариных ожогов. Перед Соломенкой погода закуксилась. С правой стороны затянуло небо. Над степным курганом сизая туча, словно рыбина, роняла икринки дождя. Но в самом селе Соломенском - ни капли, сухо и солнечно.

.Фёдор отдал пол балыка родителям, а вторую половину отнёс товарищу. Вручив её, пошутил:

- Гляди, Петя, не сглупи, как я с твоим подарком, - и рассказал о том, как освежеванного кролика, подаренного ему Петром по возвращении с Гражданской, по собственной глупости отдал Кондареву.

.Фельдшер Яськин, перевязывая Безуглова, поинтересовался, с кем тот цок- нулся, пришивать раковину уха не стал и вернул её хозяинук. Весть об откушенном органе слуха скоро облетела всё село. Однорукий учитель Малинкин, единственный в селе читавший пухлые книжки и незадолго до этого случая осиливший роман Льва Толстого "Война и мир", уточнив, кому откусили ухо, научно обоснованно заявил: "Теперь наш Петро Безуглов имеет полное право носить имя Пьер Безухов". И, говорят, в доказательство даже показывал учитель кому-то из селян нужное место в толстенной книге. Так ли было или иначе, но Безуглова сначала за глаза, а затем, как бы шутейно, но уже прямо в лицо, стали звать Пьером Безуховым. Он улыбался, не обижаясь, но стал носить особую, удлинённую с правой стороны,

273

причёску, скрывавшую конфуз с ухом. И только соседка, старая баба Симаниха, никак не могла запомнить имя "Пьер" и по-прежнему кликала его Петром, но по фамилии он и для неё стал Безуховым.

XXI

Возвращение Фёдора с рыбалки с огромной белорыбицей повергло детей в шок. Как только у двора Строгалей остановилась пароконка, дети, увидев отца, бросились к калитке. Но тут же заметили, что их батько принял с подводы от чужого дядьки огромную рыбину и на двух руках держа перед собой торопливо понёс в дом, они от страха и удивления замерли, как вкопанные, а через секунду от приближения отца с чудищем бросились врассыпную. Толик отбежал от тропинки, давая отцу дорогу и издали наблюдал за его действиями, а Тоня помчалась к матери и уткнулась в подол юбки. Им ещё не доводилось видеть рыбу, да ещё такую большую. Даже Катерина нерешительно проследовала за мужем в дом. Расцеловав жену и детей, Фёдор принёс ещё поллитровую банку с чем-то чёрным, как грязь, внутри.

- Катя, рыбу нужно сразу разделать, бо пропадёт. Где наш большой ножик, шо кабанов режем?

- А куда ж мы её денем?

- Пережаришь, с головы, хвоста и плавников сваришь уху, трошки посолю.

Разделав белорыбицу, Фёдор помыл руки и, пока Катерина жарила первую сковородку рыбы, уделил внимание детям. Тоню покатал на плечах вместо лошадки. Толик напросился следующим. И тут Фёдор спросил сына:

- Дядек чужих не было, не пришлось тут мамку и сестрёнку защищать?

- Нет, папаня, никого не было.

Катерина, посолив часть рыбы, отнесла в подвал. Возвращаясь, упрекнула мужа:

- Ну, когда ты погреб уже отремонтируешь?

- Да одному мне не справиться, а тебе тяжёлое поднимать нельзя. Но я кого- нибудь приглашу, сделаем, не волнуйся.

За столом, где собралась вся семья за поеданием белорыбицы, Фёдор продолжил разговор о ремонте подвала.

- Катя, банка икры для нас много. Давай поделимся: по лампадке дадим родителям, Петру Смылкову и Краснокутским, им на рыбалке не досталось.

Когда Фёдор вручал, как он выразился, рыбьи яйца Краснокутским, сразу попросил Андрея оказать помощь в ремонте погреба. Тот пообещал прийти в ближайший выходной. Но заявился он на строгалевский баз уже через пару дней.

Андрея Краснокутские взяли из сиротского дома в зрелом возрасте. Всё надеялись, что когда-нибудь Бог даст им и своих детей. К врачам и знахаркам не обращались - за работой было некогда. Краснокутские слыли в селе и округе крепкими середняками. А с приходом нэпа поднялись ещё выше, нацелив хозяйственный уклон на животноводство. Насчёт детей спохватились, когда нечаянно жена Степана Кирилловича - Авдотья задала при муже самой себе вопрос:

- Горбимся, горбимся, а для кого? Много нам двоим надо?! Кому всё достанется?

274

Степану Кирилловичу было пятьдесят два, а Авдотья имела полсотни лет за плечами, когда они взяли в дом Андрюшу. Своим детским умишком он понимал, что приёмные родители его больше годятся ему в дедушку и бабушку. Не раз слышал он от селян, когда те спрашивали приёмных родителей:

- Это внучёк?

Смущаясь, пожилые родители отвечали:

- Нет, это наш сынок.

Появляться со своими опекунами где-либо среди людей Андрюша стеснялся. Но годы шли, мальчишку втянули в работу. С темна и до темна Андрей возился с домашним скотом. Когда сверстники Андрея уже позаводили семьи, он продолжал парубковать и всячески отнекивался от женитьбы. С арапником на плече он бродил за гуртом молодняка, томясь в безделье, сбивал зашарканными до блеска сапогами головки степных цветов. Вечерами уходил к дому Бочковых на гульбища. Когда играла гармонь, с усердием гвоздил теми же сапогами утрамбованную частыми плясками танцевальную площадку. Отплясав, исступленно смотрел на девок, ища глазами ту, которую привёл в восторг своей пляской. Лично с девчатами не говорил, больше оценивающе лапал их со стороны глазами холостяка. Степана Кирилловича такая холостая жизнь сына устраивала.

- Рабочая сила прибыла! - заявил Андрей, входя во двор Строгалей.

Работа по перекрытию погреба заняла часа три. По завершении её хозяин пригласил Андрея в дом, по обычаю решив покормить родственника. Тот там и увидел книгу о моторах. Фёдор, заметив неподдельный интерес племянника, коротко рассказал о её содержании, подчеркнув, что наступает век моторов.

- Они заменят на селе тягло. Быков и коней не будет. Если тех и будут разводить, то только для мяса и потехи, - на полном серьёзе убеждал он Андрея.

Потом коснулся вопроса о том, как пособие по моторам попало к нему. Андрей, листая книгу, впивался глазами в чертежи, искренне пытаясь понять их смысл.

За едой попросил Фёдора одолжить фолиант на недельку-другую почитать. Но Фёдор, боясь, как бы книга не пропала, мягко отказал.

- На вынос не дам. Хочешь изучать, приходи, листай, читай, а будет у меня возможность, так и вместе будем изучать.

С того дня Андрей забросил гулянья и тянулся к базу Фёдора Строгаля. Засиживался с Фёдором за книжкой допоздна. Бывало так, что первые петухи напоминали обоим о наступившем новом дне. Досыпали остаток ночи вместе с Фёдором. Вместе завтракали и расходились по работам. На теме теоретического изучения моторов завязалась дружба. Всё чаще с моторов разговор переключался на личное.

Как-то Фёдор спросил Андрея:

- Ты чё не женишься?

- Ну, женюсь, а чё я буду с жинкой в постели делать и не знаю.

- А у тебя, шо, всегда на полшестого?

- Не, по утрам одеяло шатром становится, двумя руками стояк не переломишь.

- Ну, вот, видишь, тебе сам организм сигнал подаёт - пора жениться.

- Та, - замялся Андрей, - я как-то перед девками дрейфлю. На днях на побывку Саврас Захлыстов прибыл. Так он ещё более трусоватый. Мы с ним на гулянке в

275

сторонке от женского пола держимся, а как гармонь заиграет, локтями друг друга подталкиваем, мол, пойди Нюрку Сладкову или пойди Настёну Жарикову пригласи на танец. Духа ни у него, ни у меня не хватает. Робеем оба.

- И никто тебя этому самому делу не учил?

- Если б не было бати, может, мамка меня и поучила бы.

- Да рази матеря учат постельным делам?

- Учат. Солониха сына своего Василия до самой его женитьбы обучала, ложилась с ним в постель и рассказывала и показывала, как и шо надо делать.

- Да это, должно быть, брехня! Ты-то откуда знаешь?

- Васька Солонихин по пьяни Топтыгинскому Кольке проболтался, а тот уже нам с Саврасом.

- О, мать моя женщина! Какие дела по соседству делаются!

- И ещё есть в селе несколько семей, где матеря-одиночки с сынами вместе спят и любовным премудростям их обучают. А у моей мамки батька есть, она ж не будет меня обучать при ём. Я уж грешным делом подумывал, и чё он на фронте не погиб, а иной раз мечтаю, хоть бы его бугай насмерть заколол или в колодезь упал и утоп.

- Во, дурачок! Ты мне этого не говорил, и я этого не слыхал. А шо касается постели, сам своим жизненным опытом дойдёшь. Главное, не бойся женского пола. Они с нами на одну колодку шиты, также тягу питают к нам и мы им снимся по ночам. Надо не стесняться и разговаривать, причём, чем бойчее, тем вернее. И не бойся приголубить, где приобнять, где прижать, а появится взаимное желание - и поцеловаться.

После этого разговора прошла неделя, а Андрей ни разу не заглянул на строга- левский баз. Лишь позже Фёдор узнал, что Андрей, вооружившись его наставлениями, со следующего вечера стал пропадать на гульбищах. Пойло уличных похабных рассказов вскормило его душу. Смело заговаривал с девчатами, знакомился и даже приглашал танцевать. Своим поведением удивил Савраса Захлыстова и подвигнул того тоже на решительные поступки. На третий вечер оба познакомились с Настёной Жариковой, битый час один рассказывал ей об органах ОГПУ, другой - о моторах и о том, какой прогресс они принесут в будущем людям. Завоевание внимания Настёны разбудило между приятелями соперничество и глухую ревность. Оба ждали решения Настёны. Новизна всколыхнула в душе "невесты", тягу к обоим, теряясь в мыслях, как себя делить меж двоих, но через пару дней её симпатии окончательно склонились к Андрею. Поэтому, когда тот предложил в один из тёплых вечеров пойти прогуляться, она не отказала.

Летняя ночь - заглядение: воздух - парное молоко, полноглазая луна показывает знакомый мир в особых, неповторимых и непередаваемых красках, над головой такое обилие звёзд, что сам себя ощущаешь в звёздной метели. Андрей поля знает, как слепой монах свою келию. Ещё десяток шагов и - спуск в балку, а там дождями вымытый природный карман спрячет от любопытных глаз не один десяток влюблённых.

За разговорами, пересыпанными шутками, прошли поскотину1 и сокрыли себя в балке от всяких свидетелей. Андрей приобнял Настёну. Жаждут руки рук касать

1 Поскотина - выгон, прилегающий к селу.

276

ся. Волосы её пахнут солнышком и степным ветром. Этот запах хочется вдыхать и вдыхать. Она для вида отодвинулась, заозиралась. Но, убедившись, что Андрей место выбрал - лучше не придумать, от второй его попытки отбиваться не стала. Ночь разожгла пожар в очах обоих. Вскоре дело дошло и до поцелуев. Они-то и всколыхнули бунтарский дух молодой плоти. Жгучее нетерпение, дрожа, удушьем бьётся у ног. Сила такая, может океан вулканом вспучить. Ломая сопротивление Настёны, полногодье Андрея брало силой от жизни всё сразу. После получаса возни он овладел ею полностью. Раскинув безвольные, обессиленные руки, Настёна, держась глазами за луну, плывёт и сама, как в воздухе воздух. В голове - какая-то межзвёздная беспредельность, напитанная безмолвием и тьмой. Только пыхтящая, без слов тишина. Когда Андрей насытился, он, отваливаясь от недавно страстно желанной девушки, перевернулся на спину. Над головой, словно белые ромашки, звёзды расцвели. Настёна норовисто подхватилась и помчалась из балки. Андрей, глядевший сытым взглядом вдаль, на Млечный Путь, лениво приподнял голову, кинув, как камень, вслед вопрос:

- Ты где понеслась?

В ответ удаляющийся плач и стихающая россыпь шагов. Растаяла тень, только запах грусти - полынок держит в памяти прежнюю близость. "Никуда не денется, вернётся", - раздумывает в полудрёме Андрей, оставаясь лежать на своём месте. Следя за месяцем, затаившимся, будто в гнезде, под стрехою неба, задремал.

Вдруг - торопливый топот, сбегающих в балку, ног. Эхо топочет рядом, по откосам промыва.

Доносятся обрывки речи. Мужской, решительный голос строго кидает кому-то вопрос.

- Тут?

- Кажется, здесь, - взволнованный голос Настёны.

- Если он ещё здесь, убью скотину на месте!

- Перед смертью он у нас ещё в ногах поползает, - третий, мужской голос даёт взмокшему от страха Андрею шанс чуть-чуть пожить.

Эти слова шибанули Андрея, словно молнией. Пригибаясь, он, как затравленный заяц, петляя, заметался, постоянно меняя позиции. Голоса всё ближе и ближе. Вот-вот толпа вывернет из-за скоса. В мозгу одна мысль и та одним, исповедальным вопросом, как спастись от Настёниных братьев? "Что говорить? Как отбрехиваться?" И разум спокойно на все мучительные вопросы выдаёт ответом безысходность: "От их не отбрешешься, не отвертишься и не открутишься. Убьют и всё! Кокнут и жалковать не будут!" "Вот это называется попробовал девку! Как же они будут меня убивать?" Голоса уже совсем рядом.

- Не отставай, Настя!

- Ты последний раз скажи, может, у вас по взаимному согласию было? Тогда с тобой будем разбираться!

- Моего согласия не было! Я правду говорю!

- Ну, Андрей, ну, сучара, не жилец он уже на этом свете!

К счастью Андрея, кисеёй дымчатой тучи, словно чадрой, укутало лицо луны. Краски, густея, ухудшили видимость. В трёх шагах уже ничего не видно.

- Вон там что-то белеет, - голос одного из братьев.

277

Андрей обомлел - заметили. Уже собирался с достоинством подняться и шагнуть навстречу судьбе, но вдруг услышал тот же голос: - Утирка. Посмотри, Настя, чья это?

- Это моя. Когда вырвалась и побежала, её, должно быть, обронила.

- Стало быть, и он мотнул отсюда. Пошли к дому Краснокутских, там его в однорядь подсидим!

Андрей, слыша это всё, затаив дыхание, дожидался, когда "мстители" удалятся. Не поднимаясь, он перевёртывал горячие пласты мыслей: "Домой возвращаться нельзя, там засада. Где ночевать? К товарищу Кольке Топтыгину тоже нельзя, Настёнины братья знают, что я с ним давно корешую, должно быть, и там будут ждать. Придётся пробираться на хутор к Фёдору Строгалю, обрадую, какой оборот дал его урок по завоеванию девок".

.В два часа ночи Фёдора разбудил стук в окошко. Прокинувшись, он придвинулся к белеющему за стеклом пятну. Перед глазами возникло бледное лицо.

- Кто?

- Это я - Андрей. Только огонь, дядь Федь, не зажигай.

Фёдор в исподнем вышел во двор. В отсвете луны на лице Андрея часто бьётся височная жилка.

- Шо стряслось?

- Влип, дядя Федя.

- Ну-к, давай, рассказывай!

- Чё рассказывать, надо куда-нить подальше бежать, за тем и пришёл.

- Разберёмся. Пока садись сюда, на ступеньку крыльца, и всё по порядку, с самого начала. Над головой искрились Стожары. Терпкий запах привядших трав заготавливаемого сена буйствует до волнения.

Андрей сбивчиво рассказал о том, что произошло. Выслушав, Фёдор уточнил одно из главных обстоятельств.

- На Насте жениться готов?

- Да, Настя мне нравится. Я и не думал, что она такая дура, только я с неё слез, она, как вишнёвая косточка, прысь из-под меня и бежать. Как после выяснилось, мотнула братанам жалиться, а те сразу убивать меня рванули.

- Правильно сделали, шо пришли убивать, за своих только так и надо стоять! Однако, думаю, дело поправим. Сейчас идём спать, а утром я добегу до твоих и обсудим, как всё обстряпать без убытка для чести и авторитету людей.

Отправляясь в постель, Фёдор окинул двор. За оградой полусонная степь. Там, роясь, мерцают светлячки - холодные посланники светила.

.Первоначально Фёдор намеревался пойти к Андреевым родителям через час - другой. Но, поразмыслив, от этой затеи отказался. "Настины братья, когда увидят, что я так рано у двора Краснокутских объявился, сразу догадаются: Андрей ховается у меня".

- Кто там и зачем приходил? - в полусне промямлила Катерина.

- Андрей. Набедокурил парень, ох, набедокурил.

Катерину подкинуло на кровати.

- Что ещё утворил?

- Настёну Жарикову снасиловал. Теперь вот братья грозятся убить.

- Да как же это получилось?

278

- Тебе так всё в деталях и обскажи.

- И чё ему баб мало. Вон их сколько одиночек, не знают, где б разговеться, а его, видишь ли, на девок нетронутых потянуло. И тихонький такой, не подумаешь, что можно было от него ждать.

Катерина хотела ещё что-то сказать, но Фёдор тронул её рукой:

- Я его в соседней комнате положил.

- У нас его не найдут? - сдавленным шепотом спросила она.

- Не найдут, спи.

Катерина помолчала, потом снова зашелестела в ухо.

- Столько раз оставалась с ним наедине и не боялась, а ведь он мог и меня снасильничать.

Фёдор же на её слова заметил:

- По молодости бывает.

- У тебя тоже в молодости было?

- Не было. Спи!

...В тот злополучный вечер Саврас Захлыстов долго дожидался Андрея Шпи- гуна у двора Бочковых. Но ни его, ни Настёны нигде не было видно. Прождав в толпе битый час на месте схода на гулянье и не увидев ни Андрея, ни Настю, он отправился по селу на их поиски. Посетив все места возможного уединения, куда могли забрести Настёна с Андреем, и не встретив их нигде, Саврас, спотыкаясь в полутьме, отправился к Андрею Шпигуну домой. Издали услышал лай их маленькой, но злючей собачонки. Только он приблизился к калитке, скрываемой густыми зарослями сирени, сделал пару шагов в загустевшую темноту, как кто-то с силой огрел его дубиной по спине.

- За что? - охнуло обидой из уст согнувшегося от боли Савраса.

- Кто это? - донеслось из кустов, и следом за вопросом на свет шагнуло двое крепких парней.

- Кто это? - повторили вопрос.

Саврас в низкорослом узнал Василя Жарикова.

- Это я, Саврас Захлыстов, а вы кого подстерегали?

- Андрея - сучару!

- А что он натворил?

- Ну, это наши дела, мы с ним сами разберёмся.

- Ваши, да не ваши. С ним вы можете аракой замириться, а со мной так у вас не пройдёт. Меня-то за что ударили?! Завтра, с утра, оба к уполномоченному Цветкову, я там тоже буду.

- Да мы тебя и не трогали. Кто видал?

- Это мы медицинским способом подтвердим. В общем, голубы-братаны, по три года вы себе уже заработали. Так будем говорить правду, что стряслось?

- Понимаешь, Саврас, - замялся Василь, - эта скотина,. эта гнида,.. одним словом, он изнасиловал сегодня Настёну.

- Когда?

- По тёмному.

- Как? - вырвалась у Захлыстова нелепость.

- Увёл в балку и там.

279

- Ну, тогда я вас понимаю. Я бы покрепче огрел. Где Шпигун?

- Дома нету, мы потому и подсид здесь устроили.

- Завтра на полях объявится, вы далеко не отлучайтесь, от вас потребуется написание заявления.

.Утром, ещё до прихода на работу оперуполномоченного ОГПУ Цветкова, у его кабинета отирался Захлыстов. Когда тот появился в переулке, Саврас пошёл навстречу.

- Здравствуйте, товарищ оперуполномоченный! У нас в селе произошло преступление полового характера.

- На улице не надо рассказывать.

- Так вот, вчера, около полуночи, я направился к Шпигуну Андрею.

- В кабинет войдём, там расскажешь.

На время Захлыстов замолчал, но когда Цветков стал отмыкать кабинет, из-за спины тому потекло продолжение.

- Только я приблизился к калитке, как меня кто-то, - я тогда этого ещё не знал, кто, - так вот этот кто-то меня дрыном как ахнет по горбу, я еле на ногах устоял. Скрючился, стою.

- А причём здесь сексуальный характер преступления? Тебя что ли кто изнасиловал?

- Ну что вы серьёзное преступление на шутку переворачиваете.

- Хорошо, проходи, садись и не торопясь, спокойно, с выдержкой, какой нас учат в ЧК, всё изложи пока в устной форме.

Сдерживая себя, Саврас Захлыстов пересказал всё, что ему стало известно прошлой ночью.

- Прошу вас поручить мне расследовать данное преступление.

- Этого делать я не имею права, ты здесь не служишь. Помощь приму с благодарностью. Ну а теперь - по факту самого преступления и его расследования. Без заявления пострадавшей мы не имеем полномочий открыть дело. Поэтому первое моё тебе поручение: сходить к пострадавшей и разъяснить её право обратиться к органам карательной власти за защитой. И если она решит это сделать, помочь ей написать заявление. Понятно?

- До последней запятой. Я уже побежал к Жариковым.

.Фёдор, так и не уснув, поднялся сразу, как только на окнах запенился свет рассвета. Проходя через кухню, услышал тяжкий вздох Андрея.

- Не спишь?

- Не удалось заснуть, - бодро, одним рывком вскочил Андрей.

- Пойдём тогда умоемся.

Холодная вода вернула уверенность в рассуждении.

- Батька мой, должно быть, кинулся меня на сеновале будить, а меня и нету.

- А шо он сделает, когда тебя не найдёт?

- На мою шкуру арапник приготовит.

- А с худобой как же?

- Скотину сам погонит на выгон. Скотина для него важнее сына.

- Ну ты так не скажи, Андрей. Я знаю, как твои родители тебя ценят. Так думаешь, батька отправится на выгон лично?

280

- А то как же! Уверен.

- Вот там-то я с ним и перетолкую про твою промашку.

Катерина, торопясь на дойку, холодно, одним кивком поздоровалась с гостем. Приведя себя в порядок, приготовила завтрак. Позвала обоих за стол. Андрей почти не ел. После завтрака он указал на небольшое стадо телят, медленно поднимающееся по противоположному склону балки.

- Вон там наша худоба, батька, видно, попоил её в пруду и теперь двигается в сторону Степного.

Сбоку, со стороны огородов энергично помахивал палкой на скотину высокий худой мужчина.

Фёдор, обротав жеребца по кличке Мархун, повернулся к Андрею.

- Дожидайся меня тут.

Глазами успокоил Катерину и выехал на жеребце в направлении гурта. Минут через пятнадцать осадил Мархуна напротив удивлённого Степана Кирилловича. Сброшюрованные на все застёжки одежды делали старшего Краснокутского неповоротливым и смешным.

- Доброе утречко, дядя Степан.

- Здорово, племянничек. Ты чего это с утра выгарцовываешь? - отчим Андрея Шпигуна мялся глубокими галошами на ковре закостенелых, отживших, ломких трав.- Да по делу надо к вам. А как увидал, думаю, дай, подбегу и про вашенскую жизнь поспрашую. Вы чего ж это сами гуртоправством занялись? Где ж Андрей?

- Кто его знает, где его чёрт носит. Дома не ночевал. Такого ишо не было. И не знаю, что и думать. Ты-то можешь мне подсказать, где его искать?

Фёдор тем временем сошёл с лошади и, держа её в поводу, подал дядьке руку, здороваясь.

- Подсказать - это не самое главное.

- Ты что-то знаешь? - Степан Кириллович ухватил Фёдора за рукав, - Ну-к, глянь-ка мне в глаза.

Но Фёдор выполнять требование не стал.

- Тут, дядь Стёпа, понимаешь, какая вещь, неприятность с Андреем вышла.

- Хоть живой? Скажи, живой он?

- Живой, живой. Пока живой, но его грозятся убить.

- Кто? Кто грозит моего сына убить? И за что?

- Жариковские хлопцы.

- За что-о? - Степан Кириллович выпростал из петли верхнюю пуговицу.

- Ну, понимаете, дядь Стёпа, я не знаю, как у Андрея с их сестрой получилось, но объявила она братьям, шо Андрей её изнасиловал.

- Ах, вон оно почему с полуночи по-над окнами мужские голоса гудели! И утром, когда стадо своё выгонял, Жариковские парни с колами в руках так внимательно на меня зырились, шо подумал, скотину свою пропавшую в моём стаде ищут. Но ты ж сам знаешь, чужим мы не балуем.

- Андрея они высматривали.

- Так что ж теперь робыть? - дядька рассупонил ещё две застёжки.

- Я вижу выход в одном - сватать надо Жариковскую девку и пускай вместе растят то, шо у них получилось.

281

- Мы на этот год свадеб не плановали.

- А похороны плановали?

- Так неужели могут за это убить?

- Дядь Стёпа, когда убьют, рассуждать будет поздно.

- А может, его уже убили? - развязанный кушак старый Краснокутский неумело запихивал в глубокий, как колодец, боковой карман зипуна.

- Пока не трогали, но могут.

- Ну, раз так, то дай на минуту коня, добегу до дома, обскажу, как дело с отсутствием Андрея повернулось. А то жинка должна была по друзьям пойти сына искать. Но, думаю, в этом деле лишняя огласка принесёт только вред.

Фёдор передал дядьке Мархуна, сам же принял в руки увесистую его дубину. Удаляясь, Степан Кириллович крикнул:

- В огороды скотину не пускай! А я через минуту буду!

Минута растянулась на полчаса. Фёдор пожалел уже, что отдал "на минуту" своего коня. "Там, где минута, там у наших людей будет добрый час", - ругая Степана Кирилловича, он злился на весь свой народ сразу. Оглядевшись, Фёдор вскоре забыл об ожидании Степана Кирилловича. Над степью, пронизанной свежестью и светом, птицы с задором дают концерты. Проснулся ветер, заполнил простор запахами и звуками трав. Душа Фёдора наполнилась покоем и благодатью.

.Первые шаги по примирению сторон конфликта взял на себя Фёдор. Подъехав на Мархуне к двору Жариковых, он постучал кнутовищем в калитку тесовых ворот. Рядом с нею, будто выглядывая, высунул рыжую голову подсолнух-солнце- люб. За забором бесновалась злючая собачонка. Видно было, что в доме многие жильцы ещё спали.

- Хозяин дома? - Фёдор, перекрикивая лай, заглянул поверх забора.

По двору в его сторону, шаркая галошами, неторопливо, словно дубовый пень, от крыльца двигался старший сын Жариковых - Василь. Василием его никто никогда не звал. Носил он обрезанное имя, как и обрезанный свой рост. На вид ему было за тридцать. Фёдор слышал, что у него уже десять детей. Отперев калитку, тот из-под низкого лба кинул злой взгляд в сторону Фёдора. Фёдор сразу смекнул: "С этим разговора не получится".

- Тебе чево? - процедил сквозь зубы Василий.

- Батька твой нужен.

- Я за него. Какой вопрос?

- Мне нужен твой отец, а не ты, когда дело будет к тебе, я прямо так и скажу: "Василь, я к тебе по такому-то вопросу", а сейчас позови батьку.

- А если не позову?

- Только хуже сделаешь.

- Кому хуже?

- Совместному делу.

- Какое у нас с тобой совместное дело?

- Вот об этом я и буду балакать с твоим батькой.

В это время по двору зашаркали чьи-то шаги. Фёдор приподнялся на стременах. К калитке мелкими шажками плыл хозяин дома - Жариков Алексей Поли- карпович. Не доходя, он шумнул на собаку:

282

- Да, цыц, ты, звонок оглашенный. Кто там меня? - выглянул на улицу через щель калитки.

- Да есть тут один, должно быть, извинения начнут носить.

- Это я, Алексей Поликарпович.

Хозяин семейства Жариков был мужик уже в годах, его планка подпирала под семьдесят. Присматриваясь слезливыми глазами к гостю, он контужено тряс головою.

- Не признаю, чей ты будешь.

- Строгаля.

- Строгаля, Строгаля... Не припомню.

- А Грушаков знаете?

- Грушаков, а как же! Мы ведь с Иваном в одной сотне в Аполлоновке службу ломать начинали.

Фёдор сошёл с лошади. Надеясь, что Василь уйдёт, он не начинал главного разговора. Но тот нагло уставился на Фёдора.

- Мы с вами, Алексей Поликарпович, где-нить с глазу на глаз можем перемолвиться?

- А как же! Пошли во двор.

- Тогда я, с вашего позволения, свово жеребца привяжу за ваше дерево.

Войдя вслед за хозяином, покосился на собачью будку, где Василий запер неугомонного пса. Хозяин топтался в ожидании возле летней кухни. Посредине двора в чёрную лужу провисло небо.

- В хате ещё спят, проходь сюда.

Присев на лавку, Фёдор, заметив кружившего поблизости Василия, главный разговор начинать не торопился.

- Как виды на урожай?

- Слава Богу, не шибко плохие. Но, думаю, дело у тебя другое.

Фёдор последний раз глянул в сторону Василия, чистившего для вида корытце из -под корма для домашней птицы, и, поняв, что от любопытства его не отделаться, заговорил.

- Эту ночь случилась неприятность.

- Какая неприятность? - старик хитро сощурил глаза.

- Ну, между вашей дочкой и Андреем Шпигуном, ну, сыном Краснокутского, я думаю, вы уже обо всём знаете.

- А коль знаю, что с того?

- Полюбовно дело надо бы завершить.

- Парою телков позор думаете закрыть. Не получится! Теперь не старые времена! Теперь советская власть! Она упекёть вашего стервеца годков на десять, тогда вы хлебнёте позора повыше нашего!

Фёдора подмывало бухнуть оправдание: "Не захотела б сучка, кобель бы не вскочил", но сдержался. Гася пыл хозяина, заговорил нарочно медленно и тише.

- Понимаете, Алексей Поликарпович, я при этих делах не пребывал, поэтому сказать, кто там больше виноватей, не могу. Да и намерение моё - несколько другое. Не откупаться дарами, а вроде сватанья вашей дочки за нашего хлопца.

- Это ещё чего?! - влетел в летнюю кухню Василь, - Ишь, чего удумали?! За

283

насильство ещё с вами породниться! Нет! Голубы! Мы вас сначала. одного на каторгу, а остальных. помоями позора, а тогда будем думать, родниться с вами или погодить.

- Тогда будет уже поздно.

- Отчего ж запоздаем?

- Молва ославит девку так, шо только останется уезжать.

- Батя, я б с ним больше не рассусоливал. Подсидим ихова женишка, да кой чего у него укоротим.

- И его не подсидите, потому как уехал Андрей отсюда, - соврал Фёдор.

- Куда смылся этот подлец? - к Фёдору подступил хозяин.

- Далеко.

- Скажи точно, куда умотал?

- В Георгиевск, ночью, - соврал Фёдор и обрадовался, заметив по глазам хозяина, что тот поверил.

- Гоните его, батя! Мы сами разберёмся.

- Я-то могу уйти, а дело останется не утрясённым, - поднялся Фёдор.

- Постой, не уходи. Василь, позови мать.

- Зачем, батя?

- Сказал, позови, значит - кличь!

Вскоре появилась заплаканная старуха. Чувствовалось, что годы прошлись по ней круто: седина и морщины внавал. Увидев Фёдора, запричитала.

- И откуда вы такие берётесь? Как тебя только земля носит?! Чо вылупил свои бесстыжие зенки?! Я тебе их сейчас все повыцарапаю!

Старуха двинулась на Фёдора. Но муж осадил её.

- Оставь человека в покое, старая! Он тут ни при чём.

- А он разве не насчёт Настёны?

- Насчёт её, насчёт её сватовства.

- Так он Настю снасиловал или другой кто?

- Другой. Сродственник его. А он приехал как бы загладить вину и порешить дело свадьбой.

- А-а, ну тогда другое дело, садись, сваточек, вот сюда, на стулу, тебе узвару или чё покрепче?

- Постой, старая. Пристала со своим узваром. Мы, понимаешь, - обратился он к вновь присевшему Фёдору, - до мясоеда никаких свадеб не планировали. А ты, середь лета, как-то того, не в дугу.

- Страшного в ранней свадьбе греха никакого нет. Чё ждать-то? Пока пузо яйцом выплывет. А так, поженим их и хай рожают, хоть одного, хоть тройню. Деда с бабой внуками радуют. Ну, так как? Будем держаться этого направления? - активно продолжил уговаривать Фёдор.

Хозяин, понимая правоту гостя, почесал в раздумье затылок.

- Я-то, конечно, обиду имею, но исход, предлагаемый тобой, думаю, будет самый правильный. А ты как, мать?

- Да рази против счастья своего дитя может родная мать идти?! Хлопчик он бедовый, работящий, всё время его со скотиной вижу, - но, встретив суровые взгляды мужа и сына, пластинку со слащавой патокой хвальбы сменила, - одна

284

ко, кроме гуртоправства, чем он занимался, кто его знает, - запетлял её рассудок,

- на деле больно уж прыткий оказался, не заслужил, а ему тут вот расстелешься и дай. Два раза на гульбище с Настённой встрелись, и сразу насильничать, куда такое годится?! А ведь за это тюрьма полагается, вот я соберусь и сразу отправлюсь к околодочному.

- К полномочному, - поправил её сын.

- Во-во, пойду к намоченному, хай его в острог, да подержит его там до холодов, да шоб на одной воде и хлебе, тогда узнает, как семнадцатилетнюю насильничать.

Фёдор крякнул, напоминая хозяину, что пора прибиваться к какому-то одному берегу. Тот сурово глянул на старуху. Однако она расценила его взгляд за одобрение её слов и ещё больше ужесточила мнимую кару.

- Скажу, хай в зубы ему не смотрит, а если посчитает нужным застрелить насильника, я не против, только попрошу, шоб кару сделал принародно!

- Ну, разошлась старуха! У тебя одни крайности, то бедовый хлопчик, работящий, то бандит, которого нужно принародно расстрелять.

- Вам надо подумать о дочке, шоб не испортить ей жизнь, - поддержал хозяина семейства Фёдор, - сами знаете, птица, которая родное гнездо гадит, прозывается худой и глупой.

- Ну-к, Василь, кличь и её! - брал бразды правления Алексей Поликарпович.

Настёна, видно, ещё спала, поэтому вошла в кухню заспанная. Взглянув на Фёдора, тихо поздоровалась.

- Здравствуйте, дядь Федя.

- Настёна, ты не против, если мы с твоими родителями вас с Андреем поженим.

Девушка неопределённо дёрнула суховатыми плечиками.

- Что там между вами произошло, это ваше дело, вам в этом самим разбираться.

- Ага, а мне больно было и сейчас немножко больно.

- Ну, от этого не умирают. Твоё здоровье вернётся к тебе, и будешь ещё здоровее. Но чтоб избежать огласки, лучший выход - свадьба. Как ты, согласная идти за Андрея.

- Ой, дядь Федя, я не знаю.

- Ты сама подумай, Настёна, пойдёт слух гулять по селу, его тогда не остановишь, все пальцем будут на тебя показывать. А если ещё и ребёнок родится, вот у тебя будет радости полный оберемок.

- Ну, если так, тогда выйду за Андрея.

Фёдор повернулся к родителям Настёны.

- Ну, вот и сладили. На будущее воскресенье заедем сватами, как положено - с хлебом-солью, с горилкою. Вот тогда, свашенька, отпробую вашего узварчика.

Он решительно поднялся и пошёл твёрдым шагом к калитке. На улице столкнулся с Захлыстовым Саврасом. Внутреннее, шестое чувство подсказало: "Не спроста огэпэушник у база Жариковых объявился".

- Ты к Жариковым?

- К ним. Пострадавшая дома? - проговорился Захлыстов о цели своего визита.

285

"Нужно как-то дело исправить и немедленно", - подала сразу сигнал разумная мысль. Фёдор придержал рукой Захлыстова. Тот удивленно поднял на него глаза.

- Тебе чево, Фёдор,.. не упомню, как тебя по батюшке?

- Слушай, Саврас, оставил бы ты молодых в покое. Сегодня она пострадавшая, а завтра - законная жена того, на кого сегодня обижена до слёз.

- Как жена? - словно испугавшись этого, глупо спросил Саврас.

- Сосватали мы уже Настёну.

- Ну, это ваши вопросы, вам бы лишь преступление замазать и ответ не держать, вы и в бочку с дерьмом залезете.

- А тебе лишь бы парня в тюрьму спровадить?

- Кто переступает через закон, тот должен и про тюрьму помнить! Так что вы своё дело делайте, а мы - своё, и поглядим, чья возьмёт, - в пику встал Захлыстов, будто не Настёна, а он был пострадавшим.

- Да кто с тобой собирается тягаться?! - отмахнулся от вызова Фёдор.

Сознание его подсказало: "С ОГПУ-шником не договоришься". Он махнул рукой и пошёл к лошади, а Захлыстов, проявляя настырство, исчез в проёме Жари- ковской калитки.

* * *

После замиряющей поездки Фёдора к Жариковым Андрей Шпигун без всякой опаски вернулся домой. Но в тот же день, вечером, в глухом переулке "неизвестные", накинув ему на голову мешок, крепко избили. Степан Кириллович, глянув на синюшное, в ссадинах тело сына, на сватовство махнул рукой. "Пущай теперь в милицию заявляют - они свои нам козыри, а мы им свои". Фёдору стоило большого труда переубедить дядьку.

- Шо вы тем выгадаете? Останутся: он - один и она - одна, да ещё внучка или внучку, кровиночку вашу, мимо двора будут за ручку водить, а вы и подойти не сможете, не обидно ли вам будет?!

Через усилие над собой Степан Кириллович сдался. После обеда в воскресенье на строгалевской линейке к Жариковым отбыл сватовской экипаж. Там слезливых дней размоины уже просохли, и обошлось без взаимных упрёков. Только старый Жариков, играя глазами по фигуре Андрея, сидевшего напротив, упомянул: "Захлыстов Саврас битый час уговаривал Настёну, чтоб та заявление в органы написала. Слава богу, ума хватило воспротивиться, иначе тебе б, паря, карачун пришёл".

Сваты переглянулись, мысленно соглашаясь с высказанными словами. Сватовство закончилось ладом. Свадьбу наметили на Покров. Вернулись сваты домой весёлыми. Андрей светился особой радостью. Знал, что Настёна обижена на него очень и подсознательно понимал, в раненом сердце цветы не цветут, а тут внезапно его невеста прошла настоящую проверку на чувства, заявление в карательные органы писать на него отказалась. Этим поступком растрогала его до светла. Даже Захлыстова простил сразу.

В обоих дворах закипела подготовка к свадьбе. Андрей, встретив Савраса Захлыстова, сделал вид, что ничего не знает о том, что тот уговаривал Настю написать жалобу Как ни в чём не бывало, поздоровался и даже пригласил на свадьбу

286

- Приходи, рядом посажу, - спокойно говорил Андрей, хотя его взгляд обыскной шастал по лицу бывшего товарища.

- Не получится, меня руководство отзывает из отпуска раньше положенного, в стране не спокойно, - лихо увёртывал глаза Саврас.

- Ну, как знаешь, - обиделся Андрей, но вида не подал.

Перед Покровом Настёну увезли в дом Краснокутских, где по заведённой веками традиции трое суток звенела примирительная свадьба с хоровыми песняками, массовыми плясками и одиночными драками. Брат невесты Василь по пьяни показал жениху мешок, какой набрасывали тому перед тем, как добренько его поколотить.

- И знаешь, кто со мной тогда тебя под мешком этим дубасил?

- Конечно, брат твой Николай!

- И ещё твой дружок - не разлей вода - Саврас Захлыстов, он всё норовил тебе между ног ботинком влепить.

- Вот так друг! Умру - не забуду!

Эта новость укрепила обиду Андрея до скальной прочности. С той минуты завязалась калмыцким узелком внутренняя вражда неприязненных отношений между бывшими корешами.

По поводу "тёмной" между Василём и пострадавшим пыхнул было скандал, но Фёдор, не по годам исполнявший на этой свадьбе роль дружка, вместе с давним товарищем Андрея Колькой Топтыгиным замирили жениха и шурина, заставив вернуться их за стол, выпить и поцеловаться.

XXII

Нэп и денежная реформа 23-24-х годов дали положительный сдвиг в экономике. Посевные площади к 27-му году увеличились, в сравнении с 21-м голодным, засушливым годом, на 85 процентов. С приростом заработала и промышленность. Заметно поправилась демографическая составляющая страны. Со всех сторон Сталину неслось в уши: "Демографический взрыв! Перенаселённость! Экономика не справится с нуждами населения, растущего количественно".

Простым арифметическим действием Сталин прикинул число граждан к площади страны и понял: "Советскому Союзу беспокоиться о перенаселённости нет никаких причин. Пусть Европа решает, куда лишних людей девать". Он пару раз уже осаживал из своего окружения тех, кто генерировал этот вопрос. Иосиф Виссарионович не раз прикидывал, как развеять надуманную проблему наглядно, перед глазами и ушами всей страны.

Но неожиданно в октябре 1927 года получил анонимный пакет из Ленинграда с описью материалов, извлечённых из синодальных и жандармских архивов за подписью зав. особым отделом Департамента полиции от 12.07.1913 года.

Увидев дату, Сталин вздрогнул и мысленно выругался: "Паршивцы! Они знают обо мне всё, во всяком случае, больше, чем я думал. Они наметили меня давно и давно готовили на эту роль. Они - это великое братство избранных, обладающих правом открывать папки с грифом "совершенно секретно", за ними сила немыслимых капиталов и опора заложенных на полвека вперёд планов мирового переустройства.

287

Мелочей в их делах не бывает. Всякий, кто меня знает, думает, что я монолит, скала, несгибаемый борец, а на деле получилось - нет! Только стал я на пути их планов, как вынули они мою картотеку, перевернули листочки и нашли моё слабое место. Свидетели - свидетели, куда вас девать? Будет правильным поторопить иногда естественный процесс природы: человек родился, человек умер, а нет человека и нет проблем. Вот отправил Троцкого Лёвушку в Алма-Ату кушать яблоки, и того уже не слышно так, как здесь шумел. А бумаги - это свидетели более важные, в них имеется его личная подпись, сделанная собственной рукой, обнародуют

- не отвертишься. Что делать? Подчиниться? Ведь сегодня в Советском Союзе уже почти никто не сомневается, что победы бы в Гражданской войне без Сталина не было. Для убедительности придётся исправлять историю Гражданской войны, написанную "врагами народа". Кого бы привлечь к такому непростому делу? Здесь придётся лично поработать, а лучше сделать это вместе с мои другом - Сергеем Мироновичем Кировым. Молодец, Сергей, догадался прежнюю свою фамилию Костриков на Киров поменять. Фамилии подправляются, и история подправляется. Подправим и мы нашу историю. Но это мы сделаем потом, а сегодня я вынужден "ИМ" подчиниться".

Сталин закурил трубку, прошёлся по кабинету, продолжая размышлять.

"Если подчиниться, то тогда моими руками будут сокращать людские массы. Что ж, помешать я им не в силах. Попробую играть в поддавки и на этой волне, удержав власть в своих руках, сделать страну сильной".

Больше Сталин кулуарным разговорам о решении демографической проблемы через коллективизацию на селе не противился. Более того, на XV-м съезде ВКП(б), проходившем в декабре, он выскажется о необходимости создания Центральной Комиссии по данному вопросу

На стол Сталина ляжет восемнадцать вариантов списков. Под всеми ими будет стоять подпись комиссара Яковлева. Сталин снимет трубку и потребует:

- Ко мне личное дело на комиссара Яковлева.

Через час он уже будет знать: Яков Аркадьевич Яковлев - это Эпштейн, бывший гродненский аптекарь.

- Везёт мне на аптекарей! - скажет сам себе Сталин и нажмёт кнопку секретаря, и в дверь тенью скользнёт Поскрёбышев. Не поворачиваясь, Сталин бросит через плечо вопрос: - Напомни мне, Лазарь Каганович где был аптекарем?

- В Харькове, товарищ Сталин.

- Забери это, - небрежным движением кисти правой руки он толкнёт на край стола папку с досье на Яковлева, - пусть работает. А мне - тезисы к XV съезду партии.

.В декабре состоится тот очередной съезд ВКП(б), который возьмёт генеральный курс на коллективизацию сельского хозяйства страны. Против выступят Бухарин, Рыков, Томский.

.Сидя в президиуме съезда, Сталин лучил улыбкой глаза, а мысли его были крайне серьёзны: "Не знаете вы, товарищи, что ждёт вас за вашу строптивость. Лет через десять узнаете". Сохранив на съезде свой пост 1-го секретаря ЦК, Сталин постепенно превращался в абсолютного диктатора в партии и в стране.

288

XXIII

За прошедшие годы после взятия партией курсов на индустриализацию и коллективизацию в стране огромными усилиями кое-как восстановили отдельные довоенные предприятия. Сказывалась огромная нехватка средств. Денежной реформой в стране 23-24 годов значительная часть их из экономического оборота были скрытно изъяты. Коммунисты-большевики, принявшие в свою идеологию экономические разработки Маркса, забыли об одной из трёх его основных экономических формул: - "деньги-товар-деньги" и решили деньги искать в своей нищей стране по сусекам. В городах, по решению рабочих коллективов, профсоюзных организаций, проводились "дни индустриализации" - рабочие и служащие работали в течение выходного дня и весь заработок за этот день обращали в фонд индустриализации. Правительством страны был выпущен ёмкий заем на индустриализацию в 200 миллионов рублей. Москва обязала руководство Терского округа распространить облигаций третьего займа индустриализации на сумму более чем на 2,5 миллиона рублей.

По дворам с уговорами потащились агитаторы. Первые результаты плачевные. Ситуация для многих руководителей стала попахивать персональными партийными делами.

Немедленно штаты армии влияния на сознание народных масс были пересмотрены, усилены лучшими кадрами, в атаку брошены говоруны с ораторской жилкой, в умелом сочетании друг с другом подобраны команды. Сразу дела с распространением облигаций стали поправляться. Ведь достойного звания агитаторов уже никто не срамил. Внешне они были собой приятны, улыбчивы, одеты оп- рятненько. На хуторе Андреевском одна из команд объявилась в последних числах июня 1928 года.

Только загавкал Букет, Катерина на скрип-стон калитки выглянула из двери летней кухни.

- Водички, бабочка, не дадите попить? - шли от калитки парень с девушкой. Паренёк в кожаной тужурке, хоть и было тепло, девушка в красной косынке, в платьице в красный горошек, короткие рукава - фонариками.

- Отчего ж не дать, - привязала собаку покороче, - проходите к бассейну, я кружку вынесу.

Чувствовалось, что гостей жажда не мучила, им нужен был повод войти. Разговор начали издалека, мол, давно ли бассейн чистили, а потом вопрос увязали с рассказом о том, как в царской России случались эпидемии чумы, оспы, бруцеллеза, сколько рабочего скота пало при нашествиях тех бед.

- Что крестьянину делать, если нет рабочего скота? На чём пахать? На себе? В больших семьях можно вспахать и на себе, а такая семья, как у вас, вы с мужем, да двое малых деток ("И откуда они об этом знают?" - удивилась Катерина), огород только и сможете лопатами взрыхлить. Случись такое сегодня, как вам быть? - донимал вопросом с неподдельным сочувствием молодой паренёк с едва пробивавшимся жёстким пушком усиков.

- Коль не вспашешь, и хлеба не получишь, а кормиться каждый день надо,

289

- сменяла паренька девушка, - уж мы-то, женщины, знаем, как это трудно, три раза на день придумывать, чем семью покормить, да если в семье то того, то другого нет. А когда ещё и дети подрастают, как грибы, то им питаться получше надо. Чтоб облегчить жизнь людей, умные учёные придумали и построили трактора.

Петух, круживший по двору в поисках зёрен, с приходом гостей притих и постоянно косился на платье девушки. На нём в обилии колыхались пламенные горошины. Заинтересовавшись необычным кормом, он робко приблизился к платью сзади и клюнул агитаторшу в самое стыдливое место. Та ойкнула, но выяснять отношения с петухом не стала, тему не сменила, - лишь сменив диспозицию, передала эстафету слова напарнику.

- В некоторых тракторах запряжено сразу по шесть коней! - уточнением подхватил паренёк рассказ и повёл его дальше уже сам, увлечённо и осознано: - Где вы видели, чтобы пахали, сеяли или жали сразу шестёркой лошадей? Причём, каких лошадей? Живых коней нужно ковать, кормить, поить, чистить, лечить, наконец. А те лошадиные силы, что впряжены в двигатели тракторов, они работают в любую погоду, без всякого овса и касторки, - последнее вызвало улыбку у Катерины. Увидев во дворе гостей, с огорода бегут дети. Кажется, они не бегут, а порхают. Отогнав петуха, они ткнулись лицами в подол матери. На Тоне - кофточка с юбчонкой, как белое облачко. На Толике

- трусишки по колено. Прислушиваясь к интонации разговора, втайне поглядывали на незнакомых людей. Толик слушает про трактора, а Тоня поглядывает на девушку Встретилась с её добрыми весёлыми глазами. И вот уже те глаза, заигрывая, перемигнулись с Тоней, и девушка зашептала: "На узкой тропке во дворе попалась мне лисичка". И Тоня улыбнулась, а девушка, присев, продолжила: "Как ту лисичку зовут?" И через минуту- другую меж ними завязался дружественный контакт. Она поманила Тоню к себе. И та доверчиво протянула ручки. Уже с ребёнком на руках, уточнила:

- Ваша? Младшенькая? Точно ваша копия. Об них надо думать.

- В их вся наша жизнь, - согласилась Катерина.

- Учёные, конструкторы тоже о них в первую очередь думают. Моторы идут на замену животному тяглу. Чтоб жизнь крестьян стала более достойной.

Катерина не знала значения этого слова, но душой понимала, что оно выражает и достаток, и уверенность в будущем дне.

- А вы знаете, - оживилась она, - я видала лично, как работает трактор на пахоте. Мы с мужем в 23-м году были на выставке в селе Степном, и там показывали вспашку "Форзой". Двухлемешный плуг ему запрягли, и он попёр, попёр, народ толпой следом повалил, глыбь вспашки мерять, радуется тому, как трактор быстро и глубоко пашет.

- Вот ради такой тракторной колонны и выпущен государством индустриальный заём. Тут по народной мудрости, с миру по нитке, и будет крестьянину не один трактор, а целая тракторная колонна. Разве вы против, чтобы в вашем личном хозяйстве был трактор?

- Да иде ж столько денег на ево взять? Ить он немало стоит.

- А цена их высокая потому, что их мало, богатые готовы выложить любые деньги, а такие середняки, как вы, до них своим кошельком дотянуться не могут. Поэтому правительство решило наделать тракторов побольше и тогда они станут дешевле.

290

- Лично вы согласны, чтобы сообща, всем миром, страна решила эту задачу?

- Господи, я разве супротив.

Золотыми побегами слова' агитаторов разбудили душу Катерины. Цветущий сад уже виделся зарницами её мысли. Но вопрос: "На сколько вы подпишетесь?"

- вернул её к действительности, отрезвил.

- Я с вами, дорогие, во всём согласная, последнюю б рубаху сняла и отдала на это дело, а вот на облигации подписаться не могу.

- Почему?

- Потому как у меня есть голова - муж, как он скажет, так и будет.

- А где ваш муж?

- В степу, улеш свой от потравы сторожит. Я обед ему понесу и спросю насчёт облигаций.

- Хорошо, мы завтра зайдём.

Во время обеда, Фёдор без аппетита поедал "солдатскую присягу" - откинутое молоко с хлебом, Катерина увлечённо рассказывала обо всём, что услышала от ребят.

- На десять рублей подпишись, а то с этим они не отстанут. Якова вон уже и к полномочному вызывали из-за облигаций, а он упёрся и не подписывается, говорит: "Дело добровольное, хочу - беру ваши облигации, хочу - мимо прохожу". Десятирублёвую возьми, будут навязывать больше, скажи, у нас кредит, мы обязаны банку возвернуть деньги вовремя.

На следующий день, прямо с утра, снова заявились агитаторы, как к старым знакомым.

- Как ночевали, зоревали? Где моя Тонечка?

За разговорами приблизились к главной теме, к облигациям.

- Десятирублёвую возьму.

- А что ж так мало? Семья у вас из четырех человек состоит, будет правильным

- каждому по облигации купить.

- Не-е, - замахала Катерина рукой, - где нам так размахиваться, мы не помещики какие. Да и кредит на нас весит ярмом долговым.

- Ну, пусть не на каждого члена семьи, но на детей-то нужно взять по облигации. Вы же обоим счастья желаете?

- Какая им счастья от облигаций?

- А вы возьмите и проверьте! Кто сколько выиграет?

- Про "выиграет" я и не думаю, на дело помочь решили, чтоб жизнь детям легче была, я сейчас деньги вынесу.

Вскоре Катерина держала в руках пышно разрисованную облигацию с кующими на ней молотобойцами.

- Берите и вторую, десяткой не обедняете и не разбогатеете, зато второго дитя не обидите, - вложили ей в руки и вторую десятирублёвую облигацию, - эта точно счастливая, - уверяла Катерину улыбавшаяся девушка.

- Лишь бы жизнь была у ребят не такая трудная, как у нас.

- Вот и тем более. Пока у вас двое, но надеемся, что спрос на капусту в вашем доме не кончился?!

- Не кончился! - поняла шутку Катерина, - А, была не была, хоть хозяин и

291

заругается, возьму и эту. Умеете вы людей к себе располагать, - и ушла за деньгами, а пальцы агитатора речисто забарабанили по дощатой крышке бассейна победу над крестьянской душой.

.Вечером, когда Катерина сообщила мужу о покупке двух облигаций на детей, Фёдор промолчал, решив: "Время придёт ещё мозги прочистить. После розыгрыша, когда облигации станут бумажками для туалета, самое время ума вставить".

Навязывание облигаций продолжалось ещё целый месяц, и все эти дни Яков, отказавшись приобретать облигации, стоял на своём, как гранитный утёс. Ни пряник, ни кнут на него не влияли. Слова начальства, что горох, о стену, осыпались не волнуя и не тревожа.

После появления агитаторов село Соломенское организованно заполнилось пришлой молодёжью. Следом подошли подводы с палатками, вилами, косами, граблями и прочим крестьянским инструментом. Рядом с селом на выгоне разбили палатки. Вывесили лозунг: "Комсомольский полк - помощник крестьянству".

Это был один из первых на юге страны трудовой комсомольский полк имени Яна. Полк состоял из 340 комсомольцев. Власти губернии создавали его на короткий срок для выполнения отдельных быстрых поручений. Уже не раз бросали этот полк на самые отсталые участки работы.

В связи с холодной весной и дождливым летом произошла задержка косовицы и, как следствие, срывался график сдачи продналога в селе Соломенском. Без выяснения причин, нарушив спокойный сон дозревающих нив, ещё до первого прокоса в ранний час на поля саранчой налетел комсомольский трудовой полк. "Мы бесплатные помощники, мы бесплатные помощники", - как сороки, со всех сторон галдели молодые люди перепуганным хозяевам. Те, веря и не веря, радовались помощи, но радость была лишь до тех пор, пока комсомольцы не загрузили сжатое на можары.

- Мой двор - вон третий от проулка.

- А я вот тут рядышком живу, вон мои покосившиеся ворота.

- Видим, видим, - соглашались комсомольцы, а сами везли снопы на общий ток коммунаров. Хозяева попытались вступиться за своё добро, но вновь заученно на них посыпались уверения: "Завезём вам чистое зерно, ни о чём не беспокойтесь!" Фёдор, слышавший о том, что комсомольский полк уже "работал" в селе Янкули и там основательно всех позапутал, решил обойтись без таких "горе-помощников". Жать ещё рано. Только неделю брезентом палящего зноя над полями висят небеса. Ещё бы недельку, ну, на худой случай - три дня жары, и можно было бы начинать косьбу самим.

Но с утра прибывшие комсомольцы полезли на крайние к селу улеши. Часть комсомольского полка прибыла в хутор Андреевский. Встречал толпы возле своего поля Фёдор с семьёй. Те ещё не приблизились к его деляне, а он издали погнал "помощников" к неизвестной бабушке.

- Идите, идите к такой-то бабушке и ещё дальше! Мне ваша помощь не нужна!

Но молодёжь, словно его слов не слышала, заученно загалдела в десятки глоток: "Мы ваши помощники, мы ваши помощники" и прутся в улеш без спроса. Катерина встала с детьми на их дороге.

292

- Идите отсюда, пока собаку не спустила!

Но молодёжь только посмеивается, обошли её и к делу. У кого была коса, тот уже косит, кто с пустыми руками, вырывает пшеницу с корнями. Отряхивая землю, осыпают и зерно. Такая бесхозяйственность Фёдору, что быку под хвост - скипидар. Перехватив вилы держаком вперёд, он пошёл охаживать комсомольцев, кого полушуткой, а кого и всерьёз. Прискочил их комиссар - Максим Копилкин. Фёдор его узнал. Когда умер Ленин, он выступал на траурном митинге в Моздоке.

- Что ж вы, уважаемый, такой несознательный? - начал издалека тот.

- Мы о сознательности позже побалакаем, а сейчас убери своих архаровцев.

- Вы, гражданин, полегче, мы к вам с помощью, а вы?!

- В Янкулях вы уже помогли. Вы там в течение двух дней собрали с полей единоличников больше полутыщи пудов зерна и всё зачислили в качестве общего продналога. Люди до сих пор не могут разобраться. Так что подобру-поздорову, убирай свою банду с мово поля.

- Я бы на вашем месте поостерёгся с оскорблениями, а то мы можем вас привлечь.

- Ты мне ещё грозить будешь?! Двадцатку на облигации выдурили, а теперь вам ещё и зерно отдай! Не выйдет! Убери людей, не то я тебя не держаком, а на рожки одену.

Катерина испугалась за мужа, знала, он может не только сказать, но и сделать. Раскрылатившись, она влетела между Фёдором и комсомольским командиром.

- Иди от греха, мил человек, подальше! - наступала она на того. - Муж мой на фронте у красных воевал, контуженный на голову, ему человека убить, что курицу жизни лишить.

Комсомольский вожак, заметив, что собственник лана взял вилы рожками наперёд, на перевес, с лица сбледнул и отступил. Опережая события, ещё громче заявил:

- Коль гражданин не желает нашей помощи да ещё грозится покалечить, мы, пожалуй, настаивать на оказании помощи не станем.

- Иди, иди! И хлопцев своих забирай! - полушёпотом подгоняла их Катерина.

- Не то он может догнать и пырнуть.

- Пусть только попробует, - огрызнулся вожак, - пойдёмте, товарищи!

Бойцы трудового полка, побросав как попало скошенное и вырванное, недовольные отправились за вожаком. Тот, уводя их, громко оправдывался:

- Что с контуженного можно взять?! Он же контуженный на голову, до полного малохольства. Убьёт и ответственности никакой.

Проводив их взглядом, Фёдор не то похвалил, не то пожурил Катерину:

- И придумала ж ты с контузией!

Фёдор не отходил от своего поля ни на шаг. Катерина в полдень отнесла туда ему еду. Мужа застала за разговором с пшеницей. Лаская колкие колосья огрубевшей рукой, он приговаривал:

- Голубушка, для всякого человека ты ядрёная, кормилица.

С трудом, настырными уговорами заставила мужа обедать. Тот нехотя, как клин клином вышиб: заел горечь скандала горьким перцем с горячим борщом и, заметно подобрев, отметил изменившееся настроение:

293

- Теперь и с голодным можно побороться.

Катерина днём почти неотлучно оставалась с Фёдором, а на ночь привела собаку. Букет, взбудораженный наплывом в округу толп шумливого народа, облаивал всех подряд, кто приближался или проходил мимо их деляны.

Молодёжь не очень расстроилась из-за того, что где-то отказывались от их помощи. Хватало и таких единоличников, кто не прочь был воспользоваться "дармовщинкой". Где-то в районе Маныча золотым огнивом молния высекает из туч вместе с ливнем страх. "Мол, дорогие хлеборобы, и к вашим улешам ливень пригоним". Бойцам трудового полка мало кто перечит. Прутся в ближние улеши. День протекает в сутолоке и неразберихе.

А вот уже и закат пожаловал. Он, что петух огнистый, линию горизонта топчет. Конец работе. Вечерами у палаток закипят танцы.

Только заслонкой заката солнце пряталось в жерле западной печи, горло продирала гармонь. В голубых рубашках под луной деревья сотрясались от плясок своим кругом - до полуночи вбивали парни бедной обувкой, а то и босыми ступнями, свой молодой задор и удаль в утрамбованную землю. А под медленную мелодию охватывали рогачами рук, словно ухваты, талии сельских девок и тягали их по вытоптанной поляне.

Свежесть ластилась к плечам девушек, и те откликались голосами песен. Медленно плывут задушевные мелодии. Но только коснётся чья-либо горячая рука

- взрываются частушки. Смех, музыка, игры уже два вечера подряд стягивают к себе всю молодёжь села. Тут же этой ситуацией воспользовались власти. Обстановка того требует.

Основная отрасль округа - сельское хозяйство - после Гражданской войны восстанавливалась медленно. К 1927 году посевные площади достигли только 2/3 довоенного уровня. Сельское хозяйство было мелким, распылённым. А в созданных коммунах и товариществах, жизнь не блистала. Из-за большой диспропорции работающих к едокам, дела там еле теплились. Зачастую доедались до такого состояния, что употребляли в пищу семена, тягловый и молочный скот. Более половины разобщённых крестьянских дворов не имело вообще ни рабочего скота, ни инвентаря.

Губернские власти ждали помощи от Москвы. Там, по кремлёвским кабинетам, желанным гостем расхаживает Хаммер - "друг Маркса и Ленина". Он уже пообещал американские трактора пустить в работу на полях молодой России. А тот факт, что Арманд пятую часть стоимости степных машин положит в свой карман, советскую власть не беспокоит, куда важнее сами трактора. С ними можно село перестраивать на индустриальной основе. Ведь уже на всех уровнях взят курс отхода от единоличного ведения дел в сельском хозяйстве.

Съездовскую установку партии на вовлечение людей в колхозы, коммуны и товарищества нужно выполнять, используя при этом и распространение облигаций. Их навязывали каждому всеми доступными методами: законными и незаконными. У руководства комсомольского полка появилась идея - подворную агитацию совмещать с коллективной, устроив среди молодежи азартную игру. Прежде всех парней предупредили: "Готовьтесь к состязанию!"

Там же, у палаток, засветло собрали одну молодежь. Небо ещё в светлой пене туч.

294

Лобастый холм увит золотом пшеницы. Всех усадили на землю, у палатки установили стол с табуретками. Ялов, Гонтарь, Вайцехович, комиссар комсомольского трудового полка Максим Копилкин заняли за ним места. По команде Копилкина игра началась. Заранее подговорённые комсомольцы вставали и заявляли: "Я вступаю в колхоз и подписываюсь на десять рублей на облигацию! И вызываю Сидорова". Гармонь резала туш и - душа готова полететь, поднимался Сидоров и заявлял: "Подписываюсь на десять рублей и вызываю Михайлова!" И снова гремел туш. Тут начиналась горячка и среди беспартийной молодёжи. Ялов еле успевал записывать фамилии и суммы подписки на облигации. Каждому хотелось, чтобы в его честь прозвучала бравурная музыка. И чем больше сумма подписки, тем дольше играет гармонь туш. Молодые люди, вкрученные в игру, оказывались повязанными обязательствами, принятыми на себя публично. Каждый серенький кулик слово своё в восхваление общего болота держит. Словно завязь в заморозки, в селах завязывались непрочные колхозы, коммуны, товарищества.

Крестьяне, чьи снопы свезли на общественный ток Яловской коммуны и в итоге оставшиеся без зерна, уже нуждой были вовлечены в неё.

- Зерно ваше уже в коммуне, самое время и вам туда податься.

Через пять дней комсомольский полк снялся. Собрав на ток под тысячу пудов зерна и реализовав облигаций на сумму почти в 400 рублей якобы для закупки сельхозмашин, он убыл в другой район. Из молодёжи в колхоз записался сорок один человек.

Лодырей и крестьян, не имеющих ни тягла, ни сельхозоборудования, к себе брать никто не хотел. Для исправления ситуации партия направила в округ 264 рабочих- двадцатипятитысячников. По селам, куда их направили, прокатился пролетарский призыв по сбору средств на первую тракторную колонну.

- Только шо на трахтора собирали через облигации и опять шкуру с нас драть!

- возмущались селяне в глаза прибывшим рабочим.

- Где те трахтора, которые до этого обещали?

- Деньги пособирали, фантиков красивых надавали, а где сами трахтора?

Прибывшие отмахивались от прежних обещаний.

- Это вы спрашивайте с тех, кто вам трактора пообещал, а мы за прежнее руководство ответ держать перед вами не намерены.

Люди, не знающие технологий, основ сельскохозяйственного труда, укладов сельской жизни, заняли в селах ключевые позиции. В селе Соломенском один из двадцатипятитысячников по фамилии Юржанов попредседательствовал в коммуне недолго. Особо всех возмутило его решение о выделении из общественного надела пяти гектаров готового к уборке урожая овса в помощь индустриализации.

- А коней председательских чем станете кормить? Бурьяном? - спрашивали крестьяне на сходе по расширению бывшей Яловской коммуны.

- Сам, начальник, скоро христарадничать пойдёшь и народ за собой в нищету тянешь?! - открыто подзуживали люди нового председателя.

- Народ в нашей стране во все времена друг друга выручал, - невпопад огрызался Юржанов.

- Во-во, на чужом горбу в рай собрался ехать.

- Лично вы от народа хрен с маслом получите!

Дополнительно в коммуну к Юржанову не влился ни один человек. Уговоры

295

перетекали в словесные стычки, иногда заканчивались и прямыми угрозами. В один из приездов уполномоченного Цветкова на заседание совета бедноты, Юр- жанов подал ему записку.

- Видишь, гады, под дверь подсунули.

"Мы, антисоветские элементы постановляем: заезжему председателю коллектива, покуда жив, выметайся, хату подожжем и всех вас, коллективистов, расколотим, бонбами забрасаем, трахтур купите, мы ево сгубим, ежели вы не бросите социализму строить, с нашей шеи не уберетесь".

- Разберёмся. Всё же один по вечерам не ходи. Да и все правленцы, держитесь кучкой.

Все попытки Юржанова найти контакт с народом заканчивались его осмеянием. Да и среди старых правленцев взаимопонимания он не нашёл. Ялов оказался как бы не у дел. С молчаливого согласия всех правленцев он возглавил совет бедноты. Для порядка завёл амбарную книгу, которую стал марать разными списками фамилий.

Вскоре Юржанова районное начальство перекинуло в другое место, а Ялова вернули командовать коммуной.

К тому времени коммуна завершала уборку зерновых. Потери составляли почти четверть урожая. На сбор колосков бросили всех школьников под опекой однорукого пожилого учителя Малинкина. Неделя изнурительного труда в поле добила Владимира Михайловича.

Потерявшего сознание учителя привезли в амбулаторию села. Там он, не приходя в сознание, скончался. Несмотря на горячую для крестьян пору, на похороны учителя Малинкина вышло всё село: от мала до велика. "Сколько он ронял в ребячьи души спелых зёрен мудрости людей". Древние старики, которые не могли в силу своей немощи отправиться за похоронной процессией, выползли за калитки. Поснимав головные уборы с седых голов, со слезами на глазах провожали в последний путь учителя. Телегу с гробом настырно трясёт убитая насмерть дорога, будто пытается пробудить покойника. Рядом с гробом в чёрном сидит плачущая старушка. Один из стариков у калитки приподнял внука на руки:

- Гляди, внучок, бабушка дедушку в ямку везёт.

Старухи, сложив покрученные, загрубелые до черноты от работы и болезней персты, осыпают процессию благословенными крестными воздушными знамениями.

- Там встренемся, - шептали на беззубых ртах их морщеные губы.

Через неделю прислали новую молодую учительницу - Нефёдову Ларису Антоновну. Ни слова осуждающего, но глаз всё село с неё не спускало, как со шкодливого ребёнка. И только через год занятий село почти единогласно высказалось:

- Далеко до Малинкина, но старается. Детей любит, и дети к ней тянутся.

Что касается её личной жизни, то и тут народ всё примечал. В предвечерней

мгле, когда утомлённое солнце тихо тонет в сини горизонта, мужики преклонных возрастов, смакуя дымок самосада, делились друг с другом:

- И хозяина не имеет, а пока ни с кем не шалит.

- Я тожа, чего не замечал, того не замечал. Хотя мужики - не собаки, на кости не шибко бросаются.

296

- А вот наш "молчи-молчи" на худобину училки не поглядел.

- Эт ты, Анисимович, про нашего полномочного Цветкова?

- Про него, про намоченного.

- Да, ты прав, Анисимович, чегой-то он в село зачастил, не к ней ли лабунится?

- Он тожа один, как сыч, сойдутся, вреда не будет.

Отгорело в работе лето. В опустевших полях остались одинокие скирды соломы. Свежие ветра теребят ковыли, как причёску степи. Прогремели по небу колесницы, сверкая молниями - кнутами. Отплакала ранняя осень с семицветным набором лент через плечо, уступая место холодам. Водяную крупу сменила снежная.

Зимой в школе продолжился ликбез для взрослых. Работа Фёдора на мельнице и уход за скотом дома не позволяли ему ходить на занятия. И таких, крайне занятых, в селе и хуторах было процентов восемьдесят. Новая учительница с таким положением мириться была не намерена. Она пришла на заседание правления и попросила слово. После ходили разговоры, что она раскритиковала местное начальство в лицо так, что те сидели и боялись поднять глаза. Где она только раздобыла письменные "шедевры" Кондарева, Вайцеховича, Ялова, в которых те натворили столько ошибок, что их исправление красным чернилом сделало листки красными. "А вы, Аким Платонович, - стыдила она Кондарева, - в слове из трёх букв умудрились сделать четыре ошибки, слово "ещё" вы переделали в "и-сэ-че-о". Только один из вас, правленцев пишет правильно, это - Юрий Афанасьевич Гонтарь. Вот он может не ходить на занятия, а остальные - просто обязаны!"

Со следующего дня народ "погнали и поманили" в школу и кнутом, и пряником. Кого пристыдили и пригрозили вызвать их детей, при которых обещали прочитать нотацию, другим что-либо посулили на будущее. Словом, народ исправился и относительно добросовестно стал посещать занятия ликбеза. Даже всё начальство "училось" на первых партах.

Только Фёдор, закруженный работой, в школу не ходил. Вскоре на мельнице объявился уполномоченный Цветков.

- Фёдор Григорьевич, ты почему на ликбез не ходишь?

- А шо, непосещение уже законом карается?

- Не карается, но нужно же уважение к государству и учителю иметь. Бесплатно, сверхурочно человек отрывает своё личное время, чтобы нас в грамоте подтянуть, а мы к этому относимся наплевательски.

- Было б когда, ходил бы первый, честное слово, так занят, что в гору некогда глянуть.

- А вот ты, Фёдор Григорьевич, мысленно представь, ты умер, кто-то же за тебя твою работу продолжит?!

- Да кому-нибудь дополнительно на плечи упадут мои дела.

- Вот и перекладывай их немедленно на кого хочешь, а в школу ходи без пропусков.

- Добро. С Божьей помощью, думаю, и в занятиях наверстаю.

- Фёдор Григорьевич, ты в отношении Бога сказал серьёзно? - удивлённо и пытливо посмотрел уполномоченный в глаза Фёдора. Он, сын священника, болезненно воспринимал уже многолетнюю кампанию обезбоживания России. И поэтому, встретив прежнее, народное отношение к Богу, искренно удивился.

297

- Пусть мне покажут того, кто докажет, шо он знает и может больше Бога. Таких нету. А значит, человек не самый главный на этом свете.

- Я прошу, Фёдор Григорьевич, не подводи меня, я пообещал учительнице, что ты будешь школу посещать, - перевёл разговор Цветков снова на посещение ликбеза, хотя Фёдор видел, что тема Бога уполномоченного взволновала.

Фёдор появился на занятиях один из последних. Первый ряд парт был занят правленцами. Даже самый грамотный из них - Гонтарь тщательно готовился к письму, готовя бумагу и карандаш. Лариса Антоновна, увидев новичка, на мгновение встретившись с его глазами, почему-то застеснялась, покраснела, растерянно стала искать место, куда его посадить. И, не найдя, пододвинула свой табурет, предложив, садитесь к моему столу и на мой табурет.

- Да я постою. - начал было отнекиваться Фёдор, он встретился взглядом с "молчи-молчи", сидевшим у стены, тот ему подмигнул, как приятелю. И Фёдор, обрадовавшись, было уже направился к нему, но сзади послышался окрик Нефёдовой.

- Делайте то, что я вам говорю, - решительно остановила его учительница, при этом уже более мягко пояснила: - Вы должны будете писать, а стоя это почти невозможно.

В процессе занятий Фёдор изредка замечал, как учительница, оглядывая класс, на доли секунды задерживала на нём свой лучистый взгляд. В эти мгновения ему казалось, что каштановые её зрачки, светлея, излучали для него больше внутренней душевной теплоты, чем для других. Бросилось Фёдору в глаза и то, что уполномоченный Цветков не спускал с Ларисы Антоновны глаз. Это чувствовала и молодая учительница, она уходила вглубь класса, но следом неотрывно выворачивалась шея Цветкова. Когда возникала необходимость вытереть доску или поправить лавки после занятий, уполномоченный тут как тут, торопливо брался за исполнение. Он не пропускал ни одного занятия. Словом, все заметили, Цветкову новая учительница нравится и он за нею приударяет. Несколько раз их видели вместе и вне школы. Старики не осуждали.

- Дело холостое, семьями обое не обременённые, мож и сойдутся.

- Может, оно и так, а может - по острожным делам полномочный наезжает, народ нынче бурлит, властями дюже недовольный, оттого и кипит, как котёл с пшеном.

- Гуляет слух, круто за непокорных возьмутся.

Агитация по созданию товариществ, коммун, колхозов настигала единоличников повсюду.

- Мели, Емеля, твоя неделя, - отмахивались хозяева.

Власти, видя бессмысленность агитации, стали искать иные пути воздействия на "толстокожих" крестьян. Не раз этот вопрос рассматривался на правлении.

- Я ему про ясные зори будущего коммунизма светлые слова в уши вкладываю, а он от них отмахивается, будто не слышит, - жаловался Вайцехович на Строгаля Ивана Яковлевича на заседании, - косит и косит себе, ровно его уши ватой заложило.

- И сын, что с ним живёт, как его? Яшка, кажется, от подписки на облигацию так в чистую и отказался.

298

- А Фёдор как? - с живым интересом, словно сверял свои догадки, посмотрел Кондарев на секретаря партячейки.

- О, тот сразу две десятирублёвых купил и деньги тут же агитаторам отдал.

- Вот и говорят, яблоко от яблони далеко не падает. Оказывается, падает, да ещё и как далеко.

- Я вот что хотел вам, товарищи-правленцы, показать: дурят нас наши земляки, да ещё как дурят. Товариществ создали шесть, а на деле, вроде их и нету, - Ялов с хитринкой в глазах окинул всех присутствующих на заседании.

- Как так нету? - будто прокинулся ото сна Гонтарь Юрий - помощник Кон- дарева.

- Возьмём Волошинскую коммуну, - приготовился загибать пальцы Ялов.

- Сам старый Волошин - раз, его зять, шестеро сыновей, Андрющенко - кум старшего сына, Антипин - сродственник по средней снохе, - пальцы на руках кончились, Ялов махнул на подсчёт, мол, и так всё ясно. - Дурят нашего брата, ой, как дурят.

- Я доложу эту ситуацию куда надо, - заявил комиссар комсомольского трудового полка, прибывший за справкой о выполнении полком работы. Своими словами Максим Копилкин изрядно напугал соломенских правленцев.

- Ага, ты заявишь, а нам кренделей огребай! Ты давай, не всё отсюда выноси, кой-чево мы тебе по-свойски, по служебной тайне сообщали, так-то мы можем и без чужих, с глазу на глаз, словами перекинуться, - укорял Ялов комсомольского вдохновителя идей за одно только его намерение доложить куда надо.

- Я не за тем, чтобы вам взысканий навешали, вы своей партийной совестью поймите, ведь это не только у вас, в селе, ведь кумовские и родственные колхозы сплелись во всем районе, округе, крае и, уверен, - он поднял палец вверх и потряс им, будто делая величайшее открытие современности, - по всей стране - такое! И что ж, мы можем такое безобразие замалчивать?! С какой совестью нам дальше жить? Сможем ли мы так строить светлое будущее, товарищ Ялов?!

- Ладно, не шебурши, доложи, конечно, но так, как будто это не у нас, а в целом; идёт, мол, такая буза, и как тут быть? А мы тебе справку за это такую состряпаем, что тебя с ней сразу на повышение в Москву заберут.

XXIV

.Власти, узнав природу быстрого роста числа колхозов, коммун, товариществ, создаваемых на основе родства и товарищеских отношений, сразу нарекли их лже- колхозами. В округа затребовали списки членов всех созданных коммун, товариществ и колхозов с расшифровкой родства.

- Кем бы отправить бумаги? - мучился Кондарев, пока на глаза не попался Яков Строгаль, шедший с пустым мешком на мельницу. - Ну-к, Строгаль, зайди!

- шумнул председатель сельсовета от крыльца правления.

Яков недовольно мотнул головой, мол, ещё не запряг, а уже нукает, но покорно пошёл внутрь за председателем сельсовета. Остановился у двери.

- Чё надо, Платоныч?

- И в царское время была общественная повинность, а ты с отцом отхилился от

299

всего света, вас не тронь, вы особые. В колхоз, коммуну, товарищество не хотим, и на облигации не подписываешься, понимаешь, так в обществе нельзя.

- Облигация - дело добровольное, хочу - беру, хочу - гуляю мимо.

- Мы ослобоним тебя от облигации, если ты отвезёшь пакет в окружисполком, в Пятигорск.

Яков, поразмыслив, согласился с условием.

- Если только один пакет, то отвезу

- Один - один, но завтра нужно его вручить, кровь из носа, до обеда, выехать придётся затемно.

- Доставлю! - соглашается Яков, а сам думает: "И заодно Римму - троюродную сестру свою повидаю".

Когда Яков вернулся домой с пакетом, там застал подавленных грустью Фёдора и Катерину. Поздоровавшись, спросил:

- Чё такие смурные?

- Опять были у фельшара, радоваться нечему, написал Яськин на своей мудрой латыни направление Кати к врачам в Пятигорск, - стал излагать суть проблемы Фёдор, - а мне, хоть пополам разорвись, хозяйство на целый день бросать никак нельзя. Если б кто поехал, я бы и жеребцов своих дал.

- А мне как раз завтра туда ехать, Кондарев с пакетом посылает.

- Ну, вот заодно и Катя врачам покажется, - тепло, с сочувствием Иван Яковлевич посмотрел на сноху.

- К Римме заедьте. Отец, надо б гостинца какого приготовить.

Дарья Кирилловна поднялась, готовая выполнять любое поручение.

- Мешок муки да мешок озадков для птицы домашней возьмёте. А харчей на дорогу мать с Аней приготовят.

- Яш, пойди, заруби себе на дорогу курицу, - скомандовала Анна.

Яков на хутор прибыл на одноконке затемно. Фёдор запряг уже жеребцов и, вглядываясь в темень, поджидал брата. По прибытии того, перегрузили мешки, снедь, гусей, усадил и Катерину. Яков поднялся на козлы. Укутывая ноги жены в тулуп, Фёдор наставлял её:

- Ты ж, Катя, врачу всё кажи, не стесняйся, повыспрашивай, как и чем лечить, деньги-то взяла?

- Взяла.

- Ну, с Богом, трогайте.

По пути туда Яков вёл себя сдержанно, прошлого между ними в разговорах не касался. В празднословии перемололи недавние события, произошедшие в селе, особенно те, что связаны с работой комсомольского трудового полка, посмеялись над земляками, кто клюнул на дармовщину и теперь шатается от амбара к сельсовету и обратно в поисках своего зерна. Устав говорить, молча любовались неповторимым сентябрьским рассветом, потом Катерина задремала.

- Тпр! - натянул Яков вожжи, и Катерина проснулась в городе, как раз напротив здания Терского окружного совета.

- Я, Катюша, первым делом завёзу пакет, а потом уж тебя доставлю в больницу

Яков вскоре вернулся, смеясь. По пути к окружной больнице рассказал причину веселья.

300

- Захожу, докладываю, такой-то и оттуда-то, и спрашую, успел ли пакет доставить вовремя, мол, мне велено, кровь из носа, а чтоб пакет до обеда был у вас на столе. Там барышни смеются, одна и говорит, у вас ещё была неделя в запасе.

- Это ж кто-то из районных Кондарева так накрутил, что нам в ночь пришлось выезжать, - с возмущением высказалась Катерина.

- Как на Руси любят понукать друг другом: "Скорей! Скорей! Опаздываем!", а посчитать, просчитать - не бывает! Вон, Катя, твоя больница. Мне с тобой пойти?

- Не-не, я сама.

Катерина ушла на приём к врачу. Её пришлось ждать более часа. Яков покормил уже жеребцов, расспросил дорогу к Римме домой, сам вздремнул, проснулся от того, что его трясла Катерина.

- Яш, подкинем врача к аптеке?

- А нам это по пути? Мы в Горячеводск дальше на улицу Прикумскую.

- Да, это по пути, - подтвердил суховатый врач с окладистой бородкой.

Косясь на встречные экипажи, размашистая пара Строгалей идёт легко. Возле

аптеки врач похлопал Якова по плечу.

- Здесь придержите. Итак-с, барышня, - сойдя, врач повернулся к Катерине,

- не забывайте про мои наставления, ещё один ребёнок решит ваши проблемы, но прежде пролечитесь.

Яков по рассказам людей свободно ориентировался и легко отыскивал нужную дорогу. Спустя полчаса их экипаж стоял уже у ворот дома Риммы. Гостям повезло, хозяйка была в это время на обеде дома.

После целований гости, сгрузив гостинцы: мешок пшеницы, мешок муки, пару гусей, вошли в дом. Катерина выложила на стол двух зажаренных кур, огурцы, помидоры, каравай лично испечённого хлеба. Римма сразу дополнила стол. Поставила водки - казёнки. Катерина от спиртного отказалась, а Яков выпил дважды с хозяйкой по сотке. К спиртным парам подвязался душевный разговорец. Римма похвалилась:

- Я ведь теперь в округе возглавляю фонд Ленина по борьбе с беспризорностью.

- Да неужели ишо бездомные дети есть? - сострадая, удивилась Катерина.

- В 22-м году в стране, по секрету вам скажу, беспризорных детей было семь миллионов.

- Это ж сколько? Я в уме и не представляю, сколько ж это?

- Много. Огромный - огромный город, у нас это можно сравнить только с Москвой. В начале двадцатых годов ликвидировали Лигу спасения детей, а в 22-м та же участь постигла "Помгол".

- А это что за организация? - закусывая, поинтересовался Яков.

- Комитет помощи голодающим, почётным председателем его был Короленко. Закрыли Академию духовной культуры. Дело беспризорных детей передали в руки ВЧК. Но после смерти Дзержинского дело как-то застопорилось. Наверное, думали, болячка сама собой рассосётся, а она только увеличилась. Беспризорные, повзрослев, нарожали новых беспризорных.

- А их надо людьми воспитать, а не уркаганами, - поддакнул Яков.

301

- В педагогике, сознаюсь вам, пошли такие перекосы, уму не постижимые.

- Как это?

- Вот, я вам прочитаю дословно, - Римма поднялась и принесла учебник.

- "Мы не призваны воспитывать русского ребёнка, ребёнка русского государства, а гражданина мира, интернационалиста, ребёнка, который полностью понимает интересы рабочего класса и способен драться за мировую революцию... Мы воспитываем нашего ребёнка не для защиты Родины, а для всемирных идеалов".

- Как это Родину не защищать?! Шо это вообще за книга? - возмутился Яков.

- Вот, пожалуйста, "Педагогика переходного периода", и писал это педагог- марксист Шульгин.

- Пургин это, а не Шульгин. Пургу он несёт, Римма, пургу гонит.

- Вот в таких условиях мне приходится и наверх поглядывать и про исконные традиции в детском воспитании не забывать. Это я с вами откровенная. С другими мне приходится цитировать это, - и Римма постучала костяшками сжатого кулака по книге. - Детский садик "Гвоздичка", где я работаю заведующей, под шефством ОГПУ, но народу везде говорим, что шефы у нас - санаторий наркомата обороны. И правда, те нам хорошо помогают. Помогают и другие организации.

- Засиделись мы у тебя, Римма, - поднялся Яков.

- Оставайтесь ночевать, а с утра бы поехали, - предложила Римма..

- Не, - заупрямился Яков, - поедем, а то дома кто зна шо подумают.

.На обратном пути разговор, проходивший у Риммы, не продолжили, уж слишком он показался тягостным и удручающим. Вместо этого Яков стал вспоминать молодые годы, припомнил случай, произошедший между ним и Катериной.

Та его пыталась остановить:

- Не начинай, Яш. Мы ж с тобой уже тогда решили, никогда к этим глупостям не возвращаться.

- Да нет, Катя, я не к тому это клоню, о чём ты думаешь, меня сомнение все эти годы гложет, скажи, Толик не мой сын?

- С чего бы твоему взяться?

- Ну, как же, хоть дети и перебили.

- Вот, вот, перебили. И не морочь себе голову, Федин он.

- Мне иногда кажется, что про то Фёдор догадался, да и Анна, чувствую, хочет за мою прошлую жизнь отомстить с кем-нибудь. Вижу, и к Федьке она не ровно дышит. А ты ничего не замечала?

Катерина хотела поделиться своими сомнениями, своими муками, какие она испытала, когда Анна жила у них на хуторе, но, сообразив, что это может прорваться в такие неописуемые умом скандалы, возразила:

- И близкого ничего не примечала. Относятся друг к другу по-родственному, а Фёдор и думать об этом боится. Не все ж такие, как ты. Вот что я тебе скажу, накрутил ты себя. Себе не веришь, потому и к Анне с подозрением.

Сказала это и пожалела, что не вылила своих подозрений насчёт Анны. И поэтому вдогонку призвала Якова:

- А лучше, чтоб не думать всякое, не давать им оставаться наедине.

- Нас же оставили наедине.

- Значит, нам верят.

302

- Должно быть, мы им уже обрыдли, честно скажу, свою я бы сменял без сожаления.

- А что, есть на кого?

- Есть.

- Сознавайся, не выдам.

- Ты и так знаешь, на тебя.

- Яшка, кончай бузить, с тобой как начинаешь по-свойски говорить, так ты опять всё сводишь на то же самое.

Наступило тягостное молчание. Слева вдали - дождь. Он, словно занавеской, закрыл горизонт. Впервые Яков задумался над тем, что начальный, жёсткий период в его разгульной жизни прошёл окончательно. На ум пришло сравнение: когда цветут сады и их целуют пчёлы, ни одно дерево не думает о ржавых листьях. Так и он, ранее никогда не задумывался, что получит от него женщина. Внося в её жизнь бессонницы со смутой и сумятицей, переворачивая её уклад бытия вверх дном, он добивался своего и отходил на запасной, домашний стан. И с Катериной получалась та же похлёбка, если даже и удастся её сломить, то счастливой её сделать он не сможет. А несчастной - делать не хотел. В данную минуту Яков, задавив в себе зуд покорителя женских сердец, решил жену брата без всякой обиды оставить в покое навсегда.

Солнце скрылось за горизонт. В спину светила таявшая красная полоска. Вскоре туманистый плащ ночи окутал землю. Яков, разглядев рядом с дорогой скирду направил туда лошадей. Когда зашуршала под колёсами солома, Катерина всполошилась:

- Ты чево, Яков, удумал? Совсем стыд потерял?

- Не переживай, до ветра мне нужно сходить, да и сама облегчись, ещё часа три придётся терпеть.

Он замотал за стоянок подводы вожжи и скрылся за скирду. Катерина осталась сидеть.

Вернувшись, Яков удивился:

- Ну, ты чего не шелохнулась, думаешь, что вытерпишь? Иди, давай я помогу сойти.

Катерина доверчиво оперлась на его плечи и спрыгнула, перед самой землёй Яков её удержал, прижал к себе. Катерине, несмотря на запах спиртного, идущего от Якова, было приятно ощущать себя прижатой к мужчине, к его теплу, к его горячему дыханию. Прояви он настырство, и снова бы рухнула запретно-моральная перегородка между ними, как это случилось девять лет тому назад, но Яков, вспомнив своё решение, сам отпустил Катерину и посторонился. Ей ничего не оставалось, как уйти за скирду. Когда она вернулась, он сидел уже на месте извозчика. Подав ей руку, как сестре, помог сесть. И тронулись без слов и задержки в путь. Через три часа лай строгалевского Букета известил об их возвращении.

XXV

В трудовых заботах для Фёдора и Катерины пролетал 28-й год. В хуторе Андреевском и селе Соломенском загуляли слухи о свёртывании в стране программы НЭП.

303

Словно подтверждая отход от прежней политики, в октябре упразднили их Степнов- ский район и переподчинили Воронцово-Александровскому. Повсюду стали создаваться коммуны, товарищества и даже колхозы. Сумбурная жизнь в сёлах - образование коммун, товариществ, колхозов, переподчинение - крепко напугала многих хозяев. Некоторые из них спешном порядке освобождались от живности: сокращали поголовье коров, овец и даже тягловых быков. Рынки наполнились свежим мясом и мясными деликатесами. Цена на мясную продукцию резко упала. Волошины, Крас- нокутские и ещё несколько крепких хозяев, поднявшихся в богатстве за годы нэпа свели свои стада и отары к минимуму

Фёдор, поддавшись общей панике, в спешном порядке распродал выращенных бычков, продал и одну из трёх коров. Опасаясь ещё одной денежной реформы, купил семнадцатирядную сеялку.

Фёдор уже подумывал о том, чтобы отправиться за советом к большому человеку, кунаку-еврею. Но раздумывания над новыми поворотами жизни были прерваны появлением в его семье прибавки - дочки Верочки.

Толик и Тоня с ревностью восприняли появление сестрёнки. Видя, как мать и отец день и ночь возятся с новой жилицей, не уделяя внимания им, они стали приставать к матери:

- Отнеси её туда, в капусту, где нашла.

- Она нам не нужна, - откровенно заявил Толик.

А Тоня ещё круче огорошила родителей.

- Я её сама выбросю!

И тянет за ногу из люльки плачущее крохотное создание. Этим она изрядно напугала родителей.

- Отвернёмся, а она возьмёт дитя и выкинет то ли в бассейн, то ли ещё куда,

- шептались отец с матерью, пытаясь убедить своих старшеньких: - Она вырастет, и вы станете с ней играть, скучать будете за ней и даже плакать.

- Плакать никогда за ней не стану, - ревниво стояла на своём Тоня.

Фёдора и Катерину это сильно беспокоило. Отлучаясь по делам, строго-настрого наказывали детям:

- Если Верочку выкинете, мы и вас выбросим.

На первых порах родительская строгость сдерживала старших детей от стремления избавиться от конкурентки. Но впоследствии личное участие в купании и пеленании Верочки так сдружило их с новой жилицей, что глупых мыслей уже никто из них не высказывал.

С общими тревогами и частными радостями ушёл 1928 год. Следом и за ним нехотя поволочилась и зима.

Весна 29-го заглянула на Ставрополье запоздало. Зима никак не хотела сдавать свои рубежи.

Хоть основные снега и смыло дождями, всё же кое-где, с теневых сторон построек серели, будто источенные шашелем, их грязные шапки. Над селом неслись белые, как струги, грудастые облака. Прохладными порывами на село Соломен- ское налетал ветер. Он наполнял собою паруса выстиранного Катериной белья, сушившегося на веревке, протряхивал грязевые прогалины на огороде и трепал за голые ветки орех.

304

Фёдор только часам к десяти закончил утреннюю управку по хозяйству. Направляясь в дом, подумал о родителях. "Давненько не виделись, ни я к ним, ни они ко мне, надо бы сегодня смотаться. Сейчас обрадую жену".

Катерина кормила грудью Верочку, а Толик и Тоня прилипли рядом и наблюдают, как их сестрёнка время от времени отрывает свой беззубый ротик в молоке от соска и выворачивает к ним улыбающееся личико с ямочками на щеках.

- Вот шо, мои дорогие, сейчас поедем в село к нашим.

- Ура! Ура! - подхватились с радостью дети.

- Папаня, чур я конями править буду!

- Не шумите! Верочка бросила грудь и на вас уставилась.

- Тихо-тихо! - Там поглядим, кому править.

.Через полчаса Фёдор вместе со всей семьёй был в пути к родному селу. Пароконная подвода, впряжённая его жеребцами, прогулочной трусцой мягко катилась по сыроватой дороге. Тёплый ветер треплет жеребцам гривы и хвосты.

У ворот родительского дома их, широко улыбаясь, встретил Яков. Иван Яковлевич и Дарья Кирилловна вместе со снохой пошли проведать больную мать Анны. Примчались Алёша с Полей. Толик и Тоня уже вместе с ними умчались зачем-то к воде. Пропуская гостей во двор, Яков придерживал калитку от ветра, посвистывавшего в голых ветках ореха. Иные порывы ветра были настолько сильны, что со скрипом раскачивали и весь рукастый исполин. На нём - скворечник, объятый птичьими криками.

- Скворцы вернулись пару дней назад. - Поясняет Яков, - С того момента у лаза в скворечник война.

Гости, задрав головы, остановились. Над головами не на шутку разгорелась ожесточённая драка между прилетевшими скворцами и зимовавшими в деревянном домике воробьями. Даже ворвавшиеся шумной компанией во двор дети, не остановили драчунов. Дети, как и взрослые, задрав головы, наблюдают за потасовкой пернатых. Их бой сопровождается взбеленёнными до горлохватства чириканьями.

- Умные какие?! Воробушки жили, жили, а тут эти прилетели: "Это наша хата! Вертайте!", - высказал своё мнение Яков.

- Дулю им! - Защищая воробьёв, согласилась Поля.

- Но вперёд там жили скворцы, - воспротивился Алёша.

- Они ж сами улетели, дом бросили, и воробьи заняли. Не зря говорят, птичка улетела - место сгорело! И правильно воробьи им бубны дают!

- И всё равно, единоличные хозяева на скворечник - скворцы, их собственность, если их даже и не было дома, - упёрся Алёша.

- Пусть он был раньше ихним, но они его бросили, не охраняли.

- Они и не обязаны его охранять. Представь, мы все в воскресенье пошли в церковь, а наш дом кто-то занял. Мы возвращаемся, а те, кто влез, говорят, надо было сторожить. Прав я, дядь Федя?

- Вы оба правы. Но основная правда - на стороне силы. Известно ж наперёд, воробьёв выгонят. Чего сопротивляться, рвать голосовые связки, если рано или поздно выгонят. Молча бы улетели на новое место и забыли. А так, со скандалом, воробьи ещё кренделей получат, вон, видите, как с них перья летят?!

305

- Хвосты пообщиплют.

- Хорошо, что у людей таких драк с выселением не бывает, - примирительно закончила спор Поля.

- Если бы так?! - возразил Яков. Я нонче был в конторе, туда пришла весть, шо в прошлом месяце в селе Бурлацком какая-то банда напала на местную коммуну. Погибло шестьдесят четыре коммунара, и вполовину меньше - с другой стороны.

- Мало народа истреблено в войну что ли? - Удивился Фёдор.

- Кому-то неймётся.

- Так что, люди дерутся похлеще птиц.

- Дерутся по недомыслию. Ведь, правда в силе! Прежде чем бойню затевать, должны прикинуть, шо с того получится. Даже если б и поменялась власть в селе Бурлацком, где столько людей полегло, встаёт вопрос: надолго ли? Силушка на стороне центральной власти. Загубили столько жизней, а ради чего?! Кто-то скажет в оправдание, мол, ума не хватило. А ума много и не надо. Подними голову, и природа сама дракой птиц подскажет, стоит ли воевать?! Россия селом Бурлацким не заканчивается, власть свою не только в селе не установишь, но и в семье не у каждого это получается.

- Мужчины всегда в семье главные, чё скажут, так и выходит. - Выдала заключение из своего умишка на гора Поля.

В это время из кулька плаксиво пискнуло дитя. Катерина, шикая, затрясла его.

- Ши-ши, баю-бай, только заснул, - зашептала она, - а мы громкими голосами его разбудили.

И дети и взрослые попритихли. А Фёдор полушёпотом закончил разговор:

- Ошиблась, Поля. У нас в семье вот кто главный: Верочка рот раскрыла, и всё внимание ей.

Не задерживаясь надолго, Фёдор решил вернуться на хутор. По пути со двора поднял голову на продолжавшиеся у скворечника птичьи драки. "Хорошо, шо люди друг дружку из хат не выселяют". - Подумал он, вовсе не подозревая, что до похожей дикости по массовому переселению кулаков остались года - посчитать на пальцах одной руки можно.

Слухи о предстоящем раскулачивании колобродили уже не только в селе, но и там, на хуторе. Не понимая, чего ждать от Москвы, Фёдор окончательно решил съездить к Абраму Львовичу. Но прежде чем отправиться в Кизляр, заехал к отцу на мельницу.

- Треба в Кизляр к кунаку Шайронскому добежать.

- Соскучился? - Усмехнулся Иван Яковлевич.

- Может, хоть он расскажет, куда оглобля у России заворачивается?

- Сгоняй, коль считаешь, шо он поболее нашего в жизни понимает.

.Дома Фёдор застал Катерину за вязанием. В её руках равномерно плещутся серебристые спицы. Разыскивая листок с адресом Абрама Львовича, он с обидой посмотрел на жену. - Да где я его задевал? - нервничал уже он, - Ну-ка, Катерина, ищи и ты!

- Искать-то чево?

- Листок лощённой бумаги. На ём адрес Кизлярский того еврея, кто нам коней подарил.

Прошло почти пятнадцать лет с того несчастного случая, породнившего рядо

306

вого царской армии Федора Строгаля с потомком древнейшего, чуть ли не от Моисея, кизлярского княжеского рода Абрамом Львовичем Шайронским. И теперь вся семья искала его адрес. Вскоре Катерина всех обрадовала, вынимая из старой шинели пожелтевший листок.

И вот наступил день, когда Фёдор, запряг в бричку подаренных жеребцов и, загрузившись подарками, отправился в Кизляр на совет к Шаронскому. Из двора выехал рано утром - росинки из туманной кудели ещё не закончили ткать алмазный ковёр степи. Провожавшей со слезами Катерине Фёдор наказал:

- Никому, кроме своих, ничего не говорить, куда и зачем я поехал.

По дороге в Кизляр, жеребцы, почуяв духмяный дым разнотравья, пошли ходко. Тонкий месяц соперничал светом с восходом, - покрывая весь простор искристой исповедальной степной красотой. Фёдор почувствовал себя неотъемлемой частицей этого необозримого приволья и величия. Он долго раздумывал о будущей встрече с кунаком и был уверен, что его поездка станет не напрасной.

XXVI

Семья евреев Шаронских, из старого рода виноторговцев, более сотни лет как осела в Кизляре. Когда-то прадед Абрама Львовича, - войсковой шинкарь запорожских казаков, сколотил свой капитал на походных чарках.

Усадьба их занимала возвышенное место в городе, но не бросалась приезжим в глаза. Высокий забор и сплошные ворота с фамильным вензелем укрывали в глубине сада от посторонних глаз постройки. Все здания, хотя и были одноэтажные, однако построенные из красного кирпича с мраморной отделкой в стиле барокко. Широкие ступени из белого туфа по бокам венчали два бронзовых орла. Ещё одна птица в бронзе, пронзённая стрелой, венчала фонтан.

На стук Фёдора Строгаля кнутовищем о калитку вышел пожилой худощавый, ширококостный абрек.

- Каво хочешь? Какой вапрос имеешь? - хмуро, даже недружелюбно

спросил кавказец, одетый в бешмет с серыми гызырями. Но на поясе вместо

кинжала в кожаном футляре висел кривой бебут.1

- Я - Фёдор Строгаль, доложь об этом хозяину, скажи: тот, кто на охоте подсобил с кабаном справиться.

- А, это ты, Федя, спаситель нашего Абрамчика, то-то я вижу - кони мне знакомы, сам покупал, сам к твой папашка лично в руки отдал. Абрам Львович приказал тебя день и ночь по высший разряд, высший пачёт принимат на ять! - он суетливо отпер большие засовы, мягко открыл ворота и, стоя напротив Фёдора, раскинул руки. - С приездом, дарагой Федя, дай тебя обниму по-нашему, по-кавказски.

Он, обнимая, троекратно прижался заросшим скуластым лицом к щекам гостя.

- Антошка! - крикнул он в глубину двора, оттуда уже бежал парнишка. - Забери кони, сделать на ять: лучший станок ставь, лучший овёс, лучший сена давай! Прибыл самый почётный гость Абрам Львовича! А мы пайдём, Федя, в дом, Абрам Львович скоро приедет.

1 Бебут - кривой нож.

307

- А как же тебя величать? - поинтересовался Фёдор, снимая с подводы подарки.

- Зови Абу, так все русский меня зовут, по-наши, по-даргински язык повывих- нешь, - и он распахнул двери широкой прихожей. - Входи, дарагой!

На шум вышла хозяйка, внешне почти ровесница Фёдору. Пытливо окинула взглядом его ладную фигуру и, улыбнувшись, быстро пошла навстречу:

- Так вот вы какой, спаситель моего мужа! - она без всякого притворства дружески подала руку Фёдору.

- Зовите меня Изеркиль Натановна. Абу, отнеси вещи Фёдора ... Как вас по- родительски, то есть по отчеству?

- Григорьевич.

- Вещи Фёдора Григорьевича, - вдогонку давала она указания, - поставь в комнату для гостей, да сразу приготовь ванну и обязательно скажи повару. Да не напутай чего, Абу

- Всё будет исполнено на ять, в лючшем виде, хозяинька.

Абу скрылся за дверью.

- Поначалу ничего по-русски не понимал, - кивнула Изеркиль Натановна вслед своему управляющему, - всё путал. Его полное имя Абдурсажанмамед. Но мы его все зовём Абу И он привык. Как он коверкал русский язык! Но он и обидчивый, как-то наш кучер его "чуркой" назвал, так он вызверился и говорит ему: "Ты такой плохой слов на мой уха больше не положи, иначе тебя немножко режу на части". Еле успокоили. И всё же, несмотря на то, что сколько уже лет прошло, на кучера по-прежнему косится. Ну, как вы там, напомните, как ваше село зовётся, что-то с сеном связанное?

- Соломенка.

- Да, Соломенка. Вы такой загорелый, Фёдор Григорьевич, - она ещё раз оглядела его статную фигуру.

- Дак круглый год, считай, Изер..., я извиняюсь, Натановна, под солнцем. Прям в цыганей обугливает, за зиму и не осветляешься. Я вам нашего гостинчика привёз, медку арбузного, салтисон и колбаску домашнего выдела. Абраму Львовичу лекарства, как его здоровье?

- Одна рана на ноге так и гноится уже столько лет. Муж лечился и в Санкт-Петербурге, и за границей. Год-полтора ничего, а потом вновь открывается.

- Вот, то шо я привёз от бабки Перетрухиной, лекарь, вам скажу на всю округу И кости вправляет, и всякие прочие болезни лечит настоями и отварами. У них это семейное. Состав сроду не скажет, а лекарство даст. Одно требует, шоб в Бога верил больной. Так и говорит: "Человек не самый главный, Бог главнее". Да-к, я её давно просил такое лекарство приготовить от ран. Заверяла - поможет.

- Как семья, дети? - она взяла Фёдора под руку и проводила к дивану, сама села напротив в кресло.

- Слава Богу, все живы. Вы, должно быть, не знаете, я ж от стариков отделился на хутор. Там мы всей семьёй, как жуки, целый год в земле.

- Сколько же земли у вас?

- Своей - четырнадцать десятин. На селе по пять десятин на мужской пол давали, а на хуторах по семь. А у меня ж один парень и две девочки, а те детки умерли в 20-м. Ни на них теперь, ни на жену земли не положено. А исть всем надо. Потому я и подался на хутора. С самообложением опять же на хуторах льгота.

308

- А как далеко хутор от села?

- Тринадцать вёрст. Да так ничё, жить, слава Богу, можно, только детям в школу не с руки. Но я их в зиму отправляю к деду с бабкой. Да ещё в церковь далеко. Я-то не шибко верующий, особенно после того, как столько крови в Гражданскую повидал. А вот моя Катерина на большие праздники, хоть в изнанку ей вывернись, а подводу с конями из хозяйства изыми, да в церкву свози.

- И как же вы отстроились там?

- Не дюже очень чтоб, но хата в две комнаты, окошки с видом на зарю, и опять же сенцы, эт для нас, людей, а у скотины - базы, конюшня. Во дворе, кроме того, гулкий бассейн кубов на пять, холодный погреб, нужник, собачья будка. Тут же рядом огород - помидор, огурец и всякая зелень на суп, на борщ всегда свои. Мельницу грубого размола с отцом на троих поставили. Но записали её на отца.

Послышался во дворе шум въезжающего тарантаса, голоса, шаги и тут же распахнулась дверь и в неё почти вбежал хозяин. Фёдор сразу не узнал Абрама Львовича. Это был совсем другой человек, уже седой и с лысиной. И только крупный горбатый нос, да те же живые умные глаза напомнили Фёдору клинику Вардоса- нидзе. Фёдор поднялся.

- Федя, дорогой, дай-ка я на тебя гляну!

Абрам Львович раскинул руки и, как бы пританцовывая еврейским танцем, обходил Фёдора с разных сторон. Гость неуклюже поворачивался следом, не зная, что делать. Но тот уже обхватил Фёдора, затискал, затряс, как самого дорогого, самого близкого, приговаривая:

- Мой ты золотой Федюнчик, прости, что сребрениками отделался. Не навестил тебя, Бог раной все эти годы напоминал мне о тебе. Прости!

И он расплакался, как когда-то тогда, после шока.

Изеркиль Натановна, промокая платочком слёзы солидарной радости, ушла. Фёдор, растроганный необычайно дружественным приёмом, оправдывался.

- Так я ничего такого, всякий бы так!

- О, не говори, Феденька! Всякий, да не всякий! Насмотрелся я в жизни, в мудрости поднаторел и потому имею право говорить, что далеко не всякий. Парадоксы жизни: чарку с кем пьёшь, тайнами общественных игр делишься - считаются друзьями, а тот, кто тебе ещё раз жизнь подарил, спас от верной смерти - никто.

- Я тоже вспоминал о вас.

- Говори мне ты. Ты мне больше, чем брат. Я плевал на Тору, потому как это вторая моя жизнь.

- А что такое Тора?

- Есть, Федя, у нас, у евреев, от предков такое завещание, держаться нам, евреям, вместе, поддерживать друг друга.

- Наказ, считаю, добрый.

- Добрый, да не во всём. В нём запрещается дружба еврея и иноверца.

- А разве Иисус Христос не еврей был? А все христиане его почитают.

- Верно, Федя. За то и распяли Христа наши же евреи, что он, вопреки Торе, утверждал: все люди на земле братья, и я с Иисусом солидарен. Господь Бог создал людей одинаковыми, только одним - обрезание делать, а другим - другое что-то.

Вошёл Абу

309

- Ванна готов.

- Проводи, Абу! Иди, Федя, помойся с дороги, а потом перекусим, поговорим. А-ах!.. Опять нога разнылась.

Абрам Львович нервно заходил, прихрамывая, по гостиной.

- Я вам лекарство привёз народное. Попарьте ногу и приложите. Я щас достану. Иде, Абу, мои махлы?

- Здесь, в эта комнат!

- Я щас, - через пару минут он вынес из отведённой ему комнаты тёмную склянку, - намочите тряпочку лекарством или, если есть бинтик, ещё лучше, и завяжите, только не дюже туго.

- Хорошо, Федя, иди, мойся, а я попробую твое лекарство.

.После ванны Фёдора проводили в столовую, где за длинным уставленным закусками столом уже сидели хозяева. Абрам Львович и Изеркиль Натановна сидели напротив друг друга.

- С лёгким паром и приятного аппетита, - пожелала хозяйка.

Его усадили в торце стола. Миловидная служанка обслуживала обедающих. Она открыла буфет красного дерева справа и спросила, обращаясь к Фёдору:

- Вам красное или белое?

- А, чего? Вы это мне?

- Она, Федя, о вине спрашивает. Налей ему, Аня, мускат венгерский, пусть ангел Бахуса пройдётся по его душе. Твоя душа, Федя, того заслуживает. Ванной доволен? - лукаво, с переливающимися искрами в глазах, Абрам Львович ждал ответа.

- Такой ванной не пользовался, видеть доводилось, мне она тогда навроде эмалированной миски показалась. Я ещё подумал, печку какую надо, чтоб прокалить! У нас, у зажиточных, свои бани во дворах, а кто победнее - лохани, а совсем уже бедные - жестяные ванны имеют.

- Мы пар не любим, потому остановили свой выбор на ванной, - поддерживал разговор хозяин.

- Да вы, Фёдор Григорьевич, ешьте, пейте, за здоровье присутствующих! - Изеркиль Натановна подняла бокал с красным вином и, раскланявшись в сторону гостя и мужа, пригубила.

- Приложил я, Федя, твоё лекарство, пока от него ... не хуже и не легче.

- Бабка Перетрухина, ну, та самая, шо лекарство готовила, балакала - часа через два, не ранее, действовать станет, наказывала, когда в жар кинет - надо в постелю.

- Пока только от вина жар, - захохотал Абрам Львович. Его смех поддержали присутствующие. - Как тебе, Федя, наше вино?

- Шо-то заоблачное! Чудо, а не вино!

- Такое вино Суворов пробовал! За тебя, Федя, и за твою семью! - поднял бокал Абрам Львович.

- Семьи у вас, в селе, по многу имеют детей? - как-то с неожиданной заинтересованностью спросила хозяйка.

- У кого как. У каких - трое, четверо, а какие и восемнадцать - голь перекатная.

- Богатый богатство копит, а бедный - детей, - подытожила его слова Изер- киль Натановна.

310

- Это так, со стороны на тех детей жалко смотреть, в рванье да голодные.

- А у нас, Федя, детей нет. Не даёт Бог.

- В нашем селе тож у одних не было детей. Уж они и к врачам, и к бабкам, нет и всё тебе. А тут возьми она и съездила к сродственникам в Ялту, в море там поиску- палась, а главное - в песках, шо у берега, хорошо прогрелась. Вернулась и пошла "стрелять" - первых двойню, вторых тройню и ишо на днях опять тройня, - под влиянием вина весело рассказывал Фёдор.

Обед подходил к концу

- Ну, мы с гостем пойдём ко мне в кабинет, пошепчемся. Анечка, десерт подашь нам туда, - Абрам Львович поднялся из-за стола.

Фёдор поднялся следом, хотел перекреститься, но, не найдя иконы, потёр лоб.

- Да, тебе чай, кофе? Мне чай, через часочек.

- Когда я пью чай или кофе, мне што-то в глаз давить! - пытливо глядя на хозяев, пошутил Фёдор.

- Ничего, Анечка ложку перед подачей из чашки вынет, - в тон настроения гостя тоже пошутила хозяйка.

.В кабинете стояла жёсткая мебель, два стола, прислонённые углом друг к другу, и дюжина полумягких стульев вокруг них. На стене висел большой, до пола ковёр, увешанный на кавказский манер стрелковым оружием, саблями и кинжалами.

- Садись, Федя, сюда. Говори, какая беда у тебя? Знаю, так бы ты не приехал. Прав ли я, Федя, или скажи, что я ошибаюсь?

- Прав, Абрам...

- Не говори мне Львович, когда мы одни, мы ж уже договорились!

- Хорошо, Абрам, ходят слухи о том, шо всех сгорнут в одну артель, а зажиточных будут выселять. Балакали, шо в селе не более половины хлеборобов только останется.

Хозяин открыл ларец, стоявший тут же на столе, достал оттуда какую-то бумагу и круглые очки, надел их на кончик носа, то отдаляя, то приближая, вычитал нужную цифру.

- Говоришь половину?! А я тебе скажу, Федя, цифру - тридцать миллионов! Тридцать миллионов! Вот сколько должна потерять Россия!

- Рази ж мало в Гражданскую полегло?

- Выходит, мало, коль не дошло до людей и по-прежнему по восемнадцать детей рожают, Феденька!

- А кому ж чужие дети мешают? Я рожаю - я кормлю!

- Не в прокорме дело, Феденька. Давай мы с тобой рассудим это щепетильное почти личное, явление всесторонне. С одной стороны, человек имеет право сам решать свою судьбу, а с другой стороны, он самый умный из всех животных на Земле. Все животные имеют свои циклы размножения. А человек предоставлен сам себе, обязан вроде бы сам решать, сколько ему надо заводить детей. Но большинство себя же не ограничивают, рожают подобных себе по принципу - сколько получится.

- Ну, и шо с того, шо, скажем, человек родил себе хоть тех же восемнадцать душ детей, кому они мешают? - допытывался Фёдор.

- Родился человек, Федя, его надо не только накормить, дать жильё, одеть, обуть, а это нагрузка на хозяйство страны, а та давит уже на природу.

311

- Так земли вон сколько, людей можно селить и селить.

- Я был, Феденька, в Европе, там населено так плотно людей, что многие дикие животные уже в той среде жить не могут. К примеру, медведя, волка нет. Люди останутся сами на Земле - без птиц, зайцев, волков, медведей, лис, рыбы. Человек может всё уничтожить. Прав я, Федя, или ты опять скажешь: "Абрам, ты всё выдумал"?

- А ведь и вправду, бабы рожают, когда хотят. Корову так раз в год к быку водим.

- Мы по этому поводу говорим, что у женщин и коров глаза разные.

- Как разные?

- У коровы глаза грустные и печальные от того, что только раз в год к быку водят.

- Если бы женщин к мужьям раз в год допускали, то у них были бы тоже такие грустные и мутные глаза? - вопросом дополнил высказывание хозяина Фёдор и оба рассмеялись.

- Ну а если серьёзно, Федя, там, наверху, повыше Москвы, всё просчитали лет за пятьдесят наперёд до этой кеси-меси. За счёт передела собственности, массовых переселений, организации голода, произойдёт хорошее сокращение человеков. Этому, Феденька, будет подчинено всё! Слышишь, всё!

- И кто ж эту "кесю-месю" удумал?

- Конечно ж, не гродненский аптекарь Эпштейн, в миру комиссар Яков Аркадьевич Яковлев, он тоже глупый исполнитель, из наших. И я тебе скажу, Федя, таких, как он, тоже вычтут из общего числа россиян. Он сделает своё и станет не нужен, даже новой России будет не нужен. На нашем Ставрополье поработает могильщиком харьковский дядько - Лазарь Каганович. А тех, кто, как ты сказал, удумал всю кесю-месю, никогда не достать, их власть весит многие тонны чистейшего золота. Я их имён и маме не называю! Да и то, знаю их только по догадкам.

- А шо ж делать?

- Ты ко мне приехал вовремя, думаю, что-нибудь умное подскажу. Кое-кто уже продал имущество, вложил деньги в золотишко и готов смотреть на строительство новой жизни со стороны. Некоторые не ждут, пока их на спецпоселение сошлют, они, имея коней и телеги, тихо уезжают в город. И даже сюда, в Кизляр многие тихонько едут. Приедешь ты, помогу, как ты знаешь, не пропадёшь!

- Я ж степняк! Хлебороб! Крепостной степи своей! Без её жисть свою не представляю! Сколько разов она мне там, в горах, снилась! Сгинем мы в городе. Суета такая, детей порастеряем. Опять же там, дома - налогообложение перевыполнил! Словом, душа моя пером сорочьим в степи прописана навсегда.

- Ну, что тебе остаётся, коль прикипел ты, Феденька, к селу. Знай! Государственный серп острее крестьянской косы. Вступай в колхоз одним из первых! Стань активистом, как говорят, социалистического переустройства деревни!

- Слов я ваших, Абрам, шибко не разумею и в активисты не гожусь. А вот в колхоз запишусь первым.

- Ну, и то верно. Знай, будет голод, освой основательно мельничное дело, ты говорил, что родитель твой мельницу построил. Изучи моторы! При кормах всё ж будет легче. Чего-то нога моя печь начинает, да и температура поднимается.

312

- Тогда - в постелю, в постелю! Помолиться б вам, Абрам Львович, было б не грех.

- Я сам, пойдём, Федя. Абу! - он позвонил два раза в колокольчик. Появился Абу.

- Покажи Феде наше хозяйство и своди в город на достопримечательности посмотреть. Нашему городу есть что показать, шоб я тут так и жил!

И, улыбнувшись, хозяин ушёл в спальню.

Однако через час ему стало хуже, сильно поднялась температура. К ужину он не вышел и вообще отказался от еды. Встревоженный Фёдор вместе с Абу пошли к нему.

- Чевой-то с вами, Абрам Львович, нога печёть?

- Федя, не получится так, как у Тараса Бульбы: "Я тебя спас, а теперь твоё время кончилось"?

- Христос с вами!

- Шучу, Феденька! За фельдшером, Абу, не посылать. Вручаю себя народному настою. Я посплю, а вы идите.

Вышли из спальни хозяина подавленными. В коридоре, проходя мимо висевшего ковра с холодным оружием, Абу приостановился.

- Знай, Федя, если хозяин травил - я весь твой род под корень режу, до последний дитё! - зло сверкнул он глазами.

Наутро Абрам Львович ожил настолько, что, пританцовывая, даже ущипнул Изеркиль Натановну, а служанку Аню, заправлявшую кровать, ласково похлопал по попке.

После завтрака он около часа с глазу на глаз говорил в кабинете с Фёдором. Потом отлучился ненадолго в город и вернулся.

Готовясь проводить Фёдора, Абу, пряча глаза, укладывал по наказу хозяина в бричку два десятилитровых бочонка первейшего вина, один из них - для народной лекарши, бабки Перетрухиной:

- Вино на ять, очень хорош, родитель хозяина виноград вместе с Багратионка закладывал.

- А ты, Абу, женатый? - спросил вдруг Фёдор.

- Нет. Самий крепкий семья - из один чаловек.

На крыльцо вышел Абрам Львович с книгой.

- Возьми, Федя, брат, книгу о моторах - в них будущее.

Фёдор поблагодарил за хлеб-соль, настойчиво напомнил о лечении:

- Неделю! Не забывайте, ради Бога, неделю прикладывать! Абу! Напоминай хозяину!

- Если лечение такими темпами пойдёт, то и до вашего общественного стада доберусь! - шуткой отреагировал Абрам Львович. Присутствующие засмеялись.

- Як каже мой кум Гришка, - подхватил Фёдор юмористический тон, садясь в бричку, - "Эх, ма - была бы денег тьма, купил бы баб деревеньку, да и жил помаленьку".

И под смех хозяев тронул лошадей в обратный путь.

л1

КНИГА ВТОРАЯ

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ I

В середине декабря 1929 года зима на Северном Кавказе отметилась большими снегами и крепкими морозами. В Терском окружисполкоме Совета рабочих, крестьянских, красноармейских и казачьих депутатов состоялось расширенное совещание актива с повесткой: "О мероприятиях по укреплению социалистического переустройства сельского хозяйства на сплошную коллективизацию и по борьбе с кулачеством".

Со всего округа руководители разных рангов и мастей заполнили в парке "Цветнике" города Пятигорска самый большой зал. Председатель окружиспол- кома Пивоваров Иван Никифорович зачитал постановление ЦИК и СНК СССР. Закончив читать, он отложил бумаги в сторону, снял очки и принялся комментировать документ центра.

- Итак, - возвысил он голос, загребая особое внимание присутствующих в огромном зале, - принимая этот документ Советской законодательной и исполнительной власти страны к неукоснительному выполнению, каждый из вас должен здесь усвоить: раскулачивание будет проводиться по трём категориям. Цели и задачи раскулачивания по первой категории собой преследуют: высылку самых зажиточных, самых махровых врагов деревни, тем самым мы сорвём головки и цвет оппозиции - явных кулаков. Отселим их в отдалённые районы страны, где есть ценные сырьевые ресурсы. Правда, там неблагоприятные климатические условия, и по этой причине там нет рабочих рук. Пусть кулаки поработают не на себя, а на наш народ, на нашу Советскую страну, на нашу Родину!

Зал взорвался аплодисментами. Терпеливо выждав время, докладчик продолжил:

- Их дворы, дома, постройки, инвентарь должны лечь первым камнем в фундамент социалистических колхозов.

316

В зале снова дружно захлопали.

- Под первую категорию попадают и все жители одиннадцати сёл засушливой зоны с тем, чтобы на их базе создать места спецпоселений с органами управления и надзора. Вторая категория раскулачиваемых - самая массовая, самая обширная, её отселение мы обязаны завершить к весенней посевной кампании. И третья категория - подчистка. Это и недораскулаченные родственники кулаков, и затесавшиеся в колхозы скрытые враги, и прочие противники социалистического переустройства в деревне. Мы обязаны помнить слова нашего вождя товарища Иосифа Виссарионовича Сталина: "Чем ближе мы к завершающей фазе построения социализма, тем классовая борьба с нашими идейными врагами будет становиться жёстче и непримиримей". Наш общий враг на сегодня - кулак! Вопрос: "Он нас или мы его?" стоять не должен, только мы его! Беспощадно и непримиримо!

Снова вспыхнули аплодисменты. Председатель насладился овациями, попив воды, продолжил:

- Отныне в районах сплошной коллективизации, а у нас весь Северо-Кавказский край является зоной сплошной коллективизации, действие закона о разрешении аренды земли и о применении наёмного труда в единоличных крестьянских хозяйствах отменяется. Вот и используйте эти аргументы при раскулачивании на местах в полном объёме. Конфискованное имущество кулацких хозяйств, за исключением той части, которая идёт в погашение причитающихся с кулаков обязательств и долгов государственным и кооперативным органам, должно передаваться в неделимые фонды колхозов в качестве взносов бедняков и батраков, вступающих в колхоз. Но для нас сейчас главнейшая задача: поддержать бедняка и помочь ему в союзе с середняком ликвидировать кулаков первой категории. Райисполкомы в недельный срок получат разнарядки по количеству семей кулаков по их местам отселения. Если есть вопросы, направьте записки в президиум. А пока послушаем выступающих по существу повестки.

Первым в прениях взял слово двадцатипятитысячник Коваль Андрей Остапович - бывший маляр завода имени Ленина из города Ростова-на-Дону.

- Товарищи! Знаю, товарищи, нелегко нам придётся с нашим классовым врагом - кулаком. Это же в основном - бывшие белые. Рабочие знают их чёрную ненависть, но ради голубого неба, ради осветления тёмных крестьянских масс, мы не пожалеем жизни. Постановление ЦИКа и Совета Народных Комиссаров - это золотой документ, я его одобряю и заверяю - деревня будет наша, то есть натурально пурпурно-красная!

Под аплодисменты Коваль сбежал со сцены и сел на свое место. Слово предоставили председателю сельского Совета села Соломенского Воронцово-Алексан- дровского района. Грузно на трибуну поднялся Кондарев, бывший кузнец, разгладил пушистые усы и густым басом заговорил:

- Я, старый партизан, когда-то, не задумываясь, бросил свою семью и пошёл защищать партию и Советскую власть. В боях, как в кузнечном горне, я закалился вместе с партией, спрямился и стал беспощадным и несгибаемым, как молот, к своим врагам-кулакам.

- Кто такой? - К Пивоварову нагнулся представитель Москвы.

Председатель окрисполкома, по-собачьи преданно тычась гостю в ухо, зашептал:

317

- Рубака! Жену с беляком застал, обоих шашкой порубил в куски. В девятнадцатом году в один день и его, и Будённого Президиум ЦИКа по ордену Красного Знамени лишил.

- Думаю, на такого положиться можно! - И гость с интересом снова повернул голову в сторону выступающего.

А тому уже душевный бунт швырнул огонь в сияние глаз, и он с пафосным негодованием к невидимым врагам заверял присутствующих:

- Мы перекуём это ржавое железо в нужный стране инструмент. А не получится инструмент, так - в лом, на свалку истории. Как бывший кузнец, скажу - мы, кузнецы, говорим: "Хочешь выправить - перегни!" Так шо не бойтесь перегибать, иначе врага не выправить!

Зал растянутой октавой ухнул аплодисментами. Выступило несколько партийных и советских функционеров от районов и сёл со скучными докладами, пестрящими цифрами. В зале уже стали позёвывать, но очередной оратор, рабочий завода "Большевик" из Ленинграда, внёс оживление. Он начал с мобилизации.

- Товарищи! Я объявляю себя мобилизованным. Материальная сторона меня не беспокоит. Я говорю: "Мне хлеба не надо - работу давай!" Объявлена война старым традициям и старому строю. Теперь, когда брошен лозунг: "Превратить Северный Кавказ в сплошной колхоз за полтора года!", я отдаю себе приказ: "Сплошной колхоз - за год!"

Дружной поддержкой чужим обязательствам, вспыхнули аплодисменты.

- Я вооружу на своем участке бедняка большевистской правдой к наступлению на кулака. Призываю и вас, товарищи, мобилизовать себя, мы не просто актив, мы

- колхозоармейцы, готовые с честью выполнить приказ своих командиров.

Вопреки ожиданиям выступавшего, раздались жидкие аплодисменты, сразу стухшие на нет. Видно, самомобилизация в умах присутствующих протекала вяло, и ряды колхозоармейцев оказались жидковаты. Слово предоставили представителю красного казачества Акопяну Ашоту Суреновичу от Дагестана. Широким шагом в казачьей форме, только без погон, он прошёл через зал. Пока он добирался до трибуны, в зале нарастал гул. Представитель Москвы с миной недоумения на лице потянулся к Пивоварову:

- Армянин и казак?

- Красный казак. По нему специальная рекомендация из Ростова была, слово ему предоставить.

Тем временем красный казак по-хозяйски взошёл на трибуну, осмотрел зал, восстанавливая паузой тишину, и заговорил с сильным акцентом:

- Товарищи активисти! К классовой борьба нам нэ привикат. Ми, красние казаки, нэ раз били многих. Теперь появились новие эксплуататоры, так називаемые кулачки. Кулачки - ладошки, нам, красним казакам, разница нэт, кого к ногтя ставить. Почему ми терпим эксплуатация на селе, на деревня, на аул? Знаем, как простой бедный люди попадают в кабала к зажиточным эксплуататорам. Один раз в долг дал, два раза забрал - вот вам и кабала бедному чаловеку. Ми, красние казаки, всегда стояли на сторона загнетённый, бедный люди, на сторона справедливости, поэтому ми, красние казаки, объявляем всяким кулачкам, дашнакам пролетарский газават!

318

Последние слова вызвали в зале оживление и аплодисменты. Даже в президиуме не ожидали такого. Представитель Москвы осуждающе потряс головой, мол, вон куда хватил! Ему даже захотелось подправить товарища красного казака. С одной стороны, газават как крайняя форма проявления религиозной нетерпимости партией осуждается, но, с другой стороны, партия в настоящее время повела решительное наступление на кулачество, почему бы не использовать в этой борьбе и такую форму, как пролетарский газават. Тем более, что это лишь игра слов, на практике всем процессом будет управлять партия. И представитель Москвы от первоначального желания поправлять красного казака армянской национальности отказался, подав знаком Пивоварову команду на свёртывание совещания. Сразу поступило предложение прекратить прения. Председатель стал отвечать на вопросы. Всё шло гладко до тех пор, пока он не огласил шестой вопрос: "Кого считать кулаком, а кого середняком?" Гул прокатился по залу, затем стих. Совещание могло повернуть в несколько иную, незапланированную плоскость, так как было видно, что председательствующий ответа на этот вопрос не знал. В разных районах Терского округа жили по-разному, где кулаком можно было считать владельца пары быков или одной лошадёнки, а где это имел самый последний бедняк.

Пауза затягивалась. В зале снова зашумели, заспорили, каждый доказывал соседу правоту своей точки зрения. Председатель терпеливо выждал паузу, пока зал не успокоился, лишь после этого удачно, с политическим подтекстом выложил ответ на трудный вопрос:

- Я, как и основная масса присутствующих, за всю жизнь так и не приобрёл в собственность ни лошади, ни быков, хоть и не лодырничал. Собственность - это кандалы нашего народа! Различать кулака и середняка должна революционная целесообразность. Классовый подход на местах покажет, кто - союзник, а кто - враг социалистического переустройства на селе. Третий этап коллективизации подправит недочёты. Для меня люди делятся на соратников и попутчиков. В чем между ними разница? Если кто этого не знал или забыл - напомню: соратники живут идеей партии, развивают и обогащают её и, конечно же, претворяют в жизнь, идя даже против ветра самой жизни. А попутчики всегда подстраиваются под ветерок. Какой им флаг власть ни вывесит - под тем и пойдут командирами, лишь бы их самих мухи не кусали. Надеюсь, очень надеюсь, что в этом помещении попутчиков нет, а только одни соратники дела партии, дела Ленина, дела Сталина!

Зал ухнул аплодисментами, доказывая своё соратничество. Пивоваров, подняв руку, как бы говоря: - "Верю!", свернул совещание, прокричав последнюю фразу в настойчивые хлопки преданности.

- Итак, засучиваем рукава и за работу, - и, вспомнив цитату из речи Ленина, выкрикнул вдогонку: - "Революция в белых перчатках не делается!"

Был и ещё один заковыристый, а главное, справедливый вопрос сразу с обличительным ответом. На клочке бумаги корявым почерком химическим карандашом было написано: "Высылка всех подряд из одиннадцати сёл, намеченных под спецпоселения - это ж не классовая борьба, а геноцид против своего народа". Его зачитывать председатель не стал. На следующий день он передал эту записку начальнику окружного управления ОГПУ. Записку сфотографировали и разослали в органы по районам. Во всем крае тайно сличали почерка активистов, принимав

319

ших участие в том совещании. Несколько десятков человек со схожими загогулинами и закорючками почерков в предрассветное время увезли "воронки" из семейных гнёзд. И большинство из них не вернулось назад никогда.

II

Возвратившись с краевого актива, председатель Соломенского сельсовета Кондарев, не дожидаясь районной разнарядки по раскулачиванию, в ту же ночь собрал Совет бедноты. Сходились недолго. Первым явился бедняк Гвоздёв. Обстучав заскорузлые на морозе сапоги от снега и сняв рваный треух у порога, переминаясь с ноги на ногу, поздоровался:

- Аким Платонович, вам, знатца, здоровьечка.

- Проходи, Данил, великое дело зачинается!

Почти следом распахнулись двери и, как ветер, ворвался Ялов Семён Осипович, председатель очередной раз распадавшейся, сельской коммуны. Контузия его время от времени давала о себе знать. В эти моменты в голове Ялова начинались грозовые разряды, словно сполохи грозы, причиняющие нестерпимую боль. Ялов приспособился к своей болезни: затихал, замирая, как новорождённый телок сайгака, давая проползти через себя гремучей змее. Дожидался, когда прокатится в голове волна болючих зарниц, шёл домой, отлёживался час-другой, полностью оживал и уже через три часа был готов к новым битвам за коллективную жизнь на селе. По причине внезапно наступившей болезни, Ялов на актив не поехал. И теперь любопытство раздирало его.

- Чевой-то власти не спится! С возвращением тебя, товарищ Кондарев! Директивное совещание было? Я перемены чуял давно, газетки не зря почти год жизнь села с перцем и пересолом жуют. Прав я? Ну-к, говори!

- Расскажу, расскажу, - привыкший к наглости Ялова, мягко осаждал Аким Платонович, - подойдут другие - доложу.

- Кулака будем к точке подводить?! - с неприкрытой радостью высказал предположение Ялов, догадавшись по интонации предсельсовета, о чём тот будет говорить.

- Пошти что так, - отозвался Кондарев.

- Щас Корецкие подойдут - по дороге в окно им стукнул. У Строгаля-старого

- свет во все лампы, как в церкви на всенощной, кулачье, видно, собралось. Чуют, что скоро им каюк настанет! Старый Строгаль опять надо мной насмехался, узнав, что коммуна стала распадаться.

- Вы ж всё пожрали, потому и распадается! Кто ж рабочих быков на мясо режет! - не выдержал Кондарев, обиженный на Ялова за очередной развал "великого дела", как он любил частенько повторять. И теперь, не сдерживая себя, с ожесточением читал нотацию: - А я тебя предупреждал: развалишь великое дело, так и получилось. Да к тому же ещё и кредит прожрали. Ноне Ступицин встретил меня на активе и по глазам вдарил, говорит: "Когда, Кондарев, кредит райкоопсоюзу вернёте? Государство - не дойная корова. Ведь ты поручался!" И верно, я ручался!

- Будя, будя, Аким Платонович, кто старое вспомянет... - примиряюще заговорил Ялов.

320

- Вспомянет, не вспомянет, а кредитом ишо не раз в глаза ширнут.

Дверь противно завизжала. Постукивая сапогами, вбежал Юрий Гонтарь:

- Всем доброго здоровьица! А на улице метёт хорошо.

- Ничего, скоро многим жарко станет! - репликой отреагировал на слова вошедшего Ялов, стремясь поскорее уйти от неприятной темы.

Кондарев осуждающе посмотрел на него, покачав головой, мол, раньше времени людей будоражишь. Вошёл Слюпа.

- А вот и Слюпа, - констатацией факта Ялов продолжил своё намерение увести разговор подальше от вопроса задолженности коммуны. - Корецких братанов не видал, товарищ Слюпа?

В поисках ответа вошедший молча лупал глазами и, наконец, нашёлся:

- Они сзади шли. В момент прибудут. Ой, я и поздоровкаться забыл, - он вмиг сорвал с себя старую, но ещё приличную для села меховую шапку, и прошёл к лавке у плиты.

- Чевой-то я у тебя ранее не примечал, - ухмыльнулся Кондарев.

- Чего?

- Царскую корону, что у тебя в руках. Не у Фёдора Строгаля подлатался?

- Угадал, Аким Платонович. На Покрова, кажется, нет, брешу, было это на Матрёнин день, точно, на Матрёнин день врюхался Федька Строгаль возком в ямину Сверху снежком всё притрусило, и морозец подобие наста зачал выстилать, а под ледком грязища под самую ось. Я был как раз с бодуна, за чекушкой направлялся к Марье- самогонщице на балку. Шёл без шапки. Ишо по весне дура моя её попортила. Была подвыпимши, и на плите сушить вздумала мой треух. Сидить, сон рассказывает. Я ей говорю: "Чевой-то воняет". А она мне: "Печка разгорается". И так разов несколько. А уж когда кинулась - шапка наполовину сгорела. На голову не надеть. Детвора с её куклу сделали. Да и холодная была ушанка, ваты мало, не жалко такую. Так вот, иду а тут - такая беда, Федька Строгаль слез и под возок заглядывает, проверяет, ось не сорвало ли? Он меня и просит: "Дядь Слюпа, помогни, я передок приподниму, а ты каурых под уздцы по моему сигналу тронешь". Вытянули таким макаром возок. Он мне и говорит: "Ты куда, дядя Слюпа, направлялся? Никак за самогоном на опохмелку?" И откуда он это узнал, по сих пор удивляюсь? Видать, сам втихаря крепко попивает, потому как моё состояние в момент понял. И дальше говорит: "За помощь я дам тебе "белую головку". Представляешь, казёнку - "Рыковку" вынес, так я за это и жеребцов повыпрягал, опосля почистил их, попонами накрыл. Федька сопротивлялся, а сам, шельмец, заметил, что я без шапки и скоронько в кладовку шмыг и через время несёт вот эту, говорит: "Нынче - Матрёнин день, носи, дядя Слюпа, да добром поминай!" И шапка, видишь, меховая, с серебряной пыльцой, когда её рукой гладишь, так и ждёшь, вот-вот замурлычет. Федька у Строгалей самый добрый.

Слюпа прервал рассказ, так как в это время в сенцах застучали обувью об пол, оббивая снег. Дверь приоткрылась, в нее поочерёдно заглянули братья Корецкие и тихо её прикрыли. Никто не входил. Из сеней слышно было, как братья бубнят между собою и, наконец, дверь снова распахнулась, только теперь - до предела, будто в неё собирались вносить мебель. Подталкивая друг друга, братья Корецкие, уступая один другому дорогу, препирались: "Ну, заходи!" - "Ты заходи". - "Нет, ты иди, а я уж - после". - "Чего уж после, когда и первым можешь".

321

- Какого чёрта! Дверь раскрыли настежь, и так печка еле тлеет. - Психанул Ялов, зло вскочил и подбежал к двери, нервно затянул обоих братьев внутрь и захлопнул дверь.

- Гоголя-моголя тут устроили!

- Проходите сюда, к лавке, - общеуспокаивающе повелел председатель сельсовета. Он дождался момента, когда последние члены Совета бедноты сядут и лишь потом, кашлянув для порядка, начал работу актива.

- Как вам известно, я был на окружном активе и должон вам доложить всю картину того совещания. Великие дела зачинаются! Советской властью наш Северо-Кавказский край объявлен зоной сплошной коллективизации! На кулака, как на зайца, объявлена беспощадная охота. Почему беспощадная? Отвечаю. Зайца при охоте иной раз и упустить можно, а вот кулака никак нельзя! Жалеть того, кто тебя окартузил или в кумовьях ходит, партия не дозволяет!

Он из-подо лба глянул на Слюпу. Тот после этих слов спрятал шапку под полу рваного полушубка.

- Кулаку - война! - продолжил Кондарев. - И объявила её во весь голос вся Советская власть.

Присутствующие от удивления разинули глухие рты.

- Для войны с кулаками мы с вами обязаны, как и было на окружактиве сказано, себя мобилизовать, то есть выковать, а то мы с вами будто мешком прибитые, в дверь зайтить не могём! Учитесь у товарища Ялова, товарищи Корецкие. Решимость и ещё раз решимость. Не бойтесь перегибать, не перегнёшь - не выправишь! Пока вас всех дожидался, я список кулаков на первую очередь на выселение набросал. Зачитываю: "Бочковы - имеют свой магазин, у Волошиных живности - несчётно, всякий инвентарь и даже трактор, настоящий "Форда".

- Но у них-то восемнадцать детей, мужиков двенадцать человек, эксплуатации явной не делали, самих в работе, как быков в ярме, только и видишь, - вступился Ялов, связанный кумовством со старшим сыном Волошина Алёшкой.

- Тут должон быть классовый подход, а не кумовской, - резко осадил Ялова Кондарев.

Тому ничего не оставалось, как высказаться на это неопределённостью.

- Выходит, хоть пальба и стихла, а похлебку классовой борьбы не до конца расхлебали?!

- Не всю расхлебали! Волошины одни на всю Соломенку имеют пятнадцатисильный трактор, - додавил Кондарев намеченную кандидатуру. - А что касается Вергуна, то тот имеет четыре пары быков, три пары лошадей, две коровы, свои сеялки, веялки, лобогрейки, плуга и прочий инвентарь, водяную мельницу. После высылки на их дворе правление сделаем. Я уже об этом кое с кем наверху советовался и получил одобрение.

- Я бы с Вергуна не зачинал, - снова встрял Ялов, - начал бы с местных баронов животноводства - с Краснокутских, особо со старых, а к ним взацеп: Титовых, Сукачевых - буржуев; на линейках да на бедарках, как в столице, они выгарцовы- вают. Бочковых - правильно. Биреку - обязательно, этого изобретателя - конс- трукторишку. Дал ему часы починить, так он мне на земле рисует: "Пружинки такой нету". Как насос для себя, так из ничего сделал, или ветряную мельницу, все

322

запчасти сыскал, а тут - пружинки нету?! До сей поры часы то отстают, то бежат, как оглашенные, но в город поеду - починю. Жалко выбрасывать - боевой трофей как-никак! Беляка-офицера до самого седла надвое развалил под Царицыным. Вот где моя сабля попорхала! А тогда, понимаешь, так с оттягом получилось, что самому дивно стало. Вернулся, а у него цепка аксельбантом, потянул - от часов. Кровями залитые, но тикают. Так шо Биреку - туда! В список!

- Бирека, он и так от Бога пострадавший, сам немой и дети немыми у них родились, - попытался вступиться Корецкий - младший.

- Давайте так договоримся: ничтожную жалость из сердца убрать. А теперь я список читаю весь, и тоды обсудим кандидатов на кулаков первой категории. И сразу планируйте, прикидуйте, как используем дома, хоздворы при создании колхоза. Теперь об очередности раскулачивания. Я, лично, почему предлагаю с Вергуна начинать? В центре - раз, лучшего места под правление не придумать. Там и кладовки для конфискованного барахла, и амбары для зерна, опять же, есть конюшни для разъездных. Всё это - в полном порядке. Правлению удобно там работать будет, думаю, это всем понятно.

И он продолжил читать список. Не успел он закончить, как активисты загомонили наперебой друг с другом. Многие закурили.

- Стоп, стоп, не все зараз. Давайте сей минутой решим. Мы список обсуждаем опосля весь или по каждой фамилии даём своё мнение в порядке нашего размещения?

- Высказуемся! - предложил Ялов.

- Согласны, - поддакнули Корецкие.

- В порядке размещения! - басовито, но заискивающе глянув на председателя, предложил молчавший до этого Гвоздёв.

- Я, как большинство, - доложился Юрий Гонтарь.

- Согласны, - снова поддакнули Корецкие.

- Вот, согласны? Так с вас и начнём.

Но те оторопело молчали, не зная, что нужно сказать. Смекнув, что ждать речей бесполезно, Кондарев обратился к рядом сидящему Слюпе.

- Ты как? - Аким Платонович строго глянул в его сторону

Слюпа поднялся, вертя и обминая подаренную ему шапку.

- Ну, чё тут можно сказать?! Старых как-то не так жалко, они уже пожили, че- вой-то хорошего бачили, а молодых, ну вот скажем, Федьку Строгаля, многие из находящихся здеся с им без штанов ещё играли, опять же, войну в красных кончил. Жалко! Ей Богу, жалко!

- Ты вот что, Слюпа, Бога не поминай, - перебил Кондарев, - жалко у пчёлки, а у нас - классовая борьба!

- Так вот, я о классовой хотел сказать и твёрдое предложение выдвинуть. Вы знаете, что со своим суседом напротив, с Андрющенко, я с детства не ладил, борьба похлеще всяких классов, а в списке его нету. Я настаиваю - вписать! Вписать туда и этого сторожа с бугра, как его?..

- Трофименко? - нарочно вопросом с ухмылкой подсказал Юрий Гонтарь, зная, что Слюпа в детстве получил порцию соли от сторожа общественной бахчи Трофименко.

323

- Да, Трофименко! Чтоб знал, как по людям стрелять! Я до сих пор не только на соль, но и на солёное глядеть не могу! - У Слюпы рука невольно потянулась к причинному месту.

- Так у него богатства всего: сума да верёвка, - удивился Гонтарь, недовольно тряхнув дымчатым чубом.

Однако Кондарев, решивший потом отредактировать список по своему усмотрению, добросовестно вписал предложенную фамилию, так как прежде был намерен прощупать отношение актива к селянам. Подсказки посыпались со всех сторон.

- Не гоните, по очереди называйте, - не успевал он записывать. - Кого ты, товарищ Гвоздёв, ещё предложил?

- Синюковых, конечно!

Все знали, что Димка Гвоздёв в своё время сватался к Синюковой Наталье, но получил отказ. И вот теперь, в обоснование своего предложения, напомнил, что у них дерущийся бугай.

- Сколько народа из-за того супостата пострадало, а всё из-за того, шо такие хозяева, не приучили скотину к порядку. Пускай катятся со своим бугаём куда подальше!

Список, множась, переполз на обратную страницу. Уже почти три часа кружился горячий разговор вокруг кандидатов на раскулачивание. Возможно, он и дальше распалял бы умы присутствующих, да к счастью лампа замигала, пыхнула несколько раз моляще и тихо угасла. Правленцы, обросшие дымом, почти хором отреагировали уверенными голосами:

- Закончился керосин.

- Ну, что будем делать? - спросил в темноте Кондарев. - Будем искать керосин да потом и продолжим?

- А может, завтра? - робко заикнулся один из братьев Корецких.

- Оно и верно, нонче уже поздноватый час, однако, как другие? - для поддержания демократии высказался Кондарев.

- Завтра, завтра! Уже светает! - загалдели все дружно, задвигали лавки и стали расходиться.

- Семён Осипович, призадержись, поможешь сельсовет примкнуть!

- Добро, Аким Платонович, замок иде находится?

- Гирька у меня в руке, зараз бумаги прячу и идём.

Только они скрипнули несмазанной наружной дверью, как из темноты старческий голос робко, как спросонья, прохрустел:

- Кто здеся?

- Это мы, дед Антипа, не спишь?

- Никак нет! - по-военному ломким хрустом, словно прокашлявшись, доложил сторож Антипин. - Идёт непогодь, не заснёшь - каждую косточку ломит.

Замкнув контору, Ялов и Кондарев собрались было уже сойти с крыльца, вдруг, как по команде, подняли головы в ночное небо. На круг луны, еле блестящей светом, надвигалась огромная чёрная туча, уже загасившая собою мириады звёзд. Восток размыто красился кровью зимнего восхода. Предательский ветер из-за углов мутил пролёт улицы снежной пылью. Правленцы, подняв воротники, шагнули в снеговей. Кондарев, нахлобучивая шапку поглубже, оглянулся на Ялова.

324

- Прав сторож, погода худшеет, а я собирался в район добежать. Думал, пару часов присну и туда. Но, видно, придётся отложить.

- А я, не глядя на непогоду, на хутора подамся, с учетчиком своим ишо раз проверим, куда у нас кредит утёк.

- Утёк, утёк, - недовольно передразнил Кондарев, - утёк - не вернёшь. Я уж как-нибудь твой кредит на будущий наш колхоз переведу, а ты шоб мне в борьбе с кулачеством и с ихними подголосками был непримиримый. А нет - иди сам на Соловки.

Ялов шёл молча, тяжело задумавшись.

- Ну, так как, Семен Осипович? - прервал его мысли Кондарев.

- Вопросов нет, но кой за кого, Платонович, попрошу. Не откажешь?

- За кого, если не секрет?

- За Полину Строгаль.

- Она ж тебе в дочки годится.

- Потому и прошу, как за дочку. Ты же знаешь, её им подбросили.

- Ты и в самом деле думаешь, что она может быть твоей дочкой.

- Точно не знаю, но многое сходится.

- Добро, живые люди обязаны друг дружке помогать. Попытаюсь и в этом деле тебе, Сёма, подсобить, но ты же знаешь, мы под контролем ОГПУ. Ну, пока, я уже дома.

Он разгладил усы и протянул руку, не снимая рукавицу. Ялов же сорвал варежку и голой рукой пожал трехпалую рукавицу председателя сельсовета.

На следующий день Кондарев в район не поехал. Он долго был припаян глазами к списку на раскулачивание. Весь его переписал по своему усмотрению, но с подробностями, описав всех членов семьи, полное их имущество. Выбрасывать никого не стал. Только напротив семьи Фёдора Строгаля приписал: "Проживает отдельно от стариков, с ним живёт и приёмная сестра Поля". Через три дня, когда буран утих, повёз список в район. Предрайсовета Грачёв, оторвавшись от дел, принял от Кондарева бумаги, присел на уголок стола и, читая, по ходу списка задавал вопросы, бегло проставлял против фамилий цифры "1" или "2". Когда очередь дошла до фамилии Строгаль, Кондарев сразу пояснил:

- Один из сыновей живёт отдельно, зажиточный, но наёмным трудом не пользуется.

- Однако отца Строгаля с другим сыном ты представляешь, как кулака первой категории?

- Совершенно верно!

- Ну, и пусть они вместе в эшелоне едут, так или иначе Фёдор Строгаль позже попадёт в третью категорию.

- Как-то не того, воевал Фёдор Строгаль у красных, против создания колхозов слова нигде не сказал, живёт отдельно от отца, получается, что власть вину отца и старшего брата на него переложила.

- Тогда зачем ты его вообще в список включил?

- Чтобы район убедился в том, что я никого и ничего не прячу.

- Хорошо, отца Строгаля и его старшего сына Якова определяем по категории первой, а напротив семьи Фёдора Строгаля я поставлю вопрос.

325

Окончив это занятие, сразу отдал список секретарше, стучавшей тут же на машинке.

- Какие вопросы?

- А как быть с теми списками, которые мы в район ещё в начале декабря привозили?

- А никак, район будет ориентироваться на последние списки. И, скорее всего, на революционную целесообразность. Ну и разнарядку из округа, сам понимаешь, от неё никуда не деться.

Грачёв устало поднялся. Провожая до двери гостя, похвалил:

- Выступление твоё понравилось, вижу, наш район не подведёшь! Когда постановления о раскулачивании будут готовы, нарочным вышлем. И советую, в этом вопросе никому никаких разъяснений не давать. Да, ты больше трёх дней с глаз не пропадай! Посвободней буду - забегу сам. Помни, пора наступает непривычно горячая!

III

По возвращении из Кизляра Фёдор в тот же день заехал к отцу, сгрузил один бочонок с вином и договорился о семейном совете на вечер.

- Пущай все наши поприходят да мелюзгу за собой не тянут, иначе с ними не побалакать.

Фёдор подъехал на семейный совет на санях с Катериной под вечер. Пропустив в комнату перед собой жену со спящим ребёнком на руках, он, ещё не осмотревшись, поздоровался в своей манере - громко и по-хозяйски напористо:

- Здорово, родня! Как живёте-можете?! Чё это вы, как куры на насесте, укуклю- женные сидите в своих кацавейках и платках? Балакать долго будем. Ну-к, раздевайтесь! А то так и не увижу, кто приплод ждёт. Мам, чё, махлы некуда положить?

Бабы, расшевеленные распоряжениями Фёдора, повскакивали с табуреток, рядком уставленных вдоль стены и русской печки, раздеваясь, загомонили. Золовка Краснокутских Парасия, оглаживая на дородной своей фигуре последнюю справу

- кофточку, плеснула украинского колорита в разговор на своём хохлячьем языке.

- Хвёдор - як спычка, усим от ёго жарко.

- А как Катьке жарко бывает, позавидки берут! Вишь, живот разнесло ей от Федькиной жары! - хохотнула жена Якова Анна.

- А я как сердцем чуяла, носочки начала вязать и в сельпо впрок бумазейки на пеленки прикупила, - обрадовалась Дарья Кирилловна.

- Мам, обшиблась Анна, это я душегрейку поддела, а она уже решила, что я на сносях.

- Это дело недолгое, - вставил Яков, защищая жену

- Нашей Верочке полтора года только, куда ещё груднички?!

- Брат, а ты чё сидишь, я к ему в гости пришёл, а он лясы точить! Ставь четверть, бабам - самовар! Али кисель сразу приготовил?

- Скажи хоть, какой нынче праздник? - серьёзно огрызнулся Яков.

- Праздник, балакаешь? - переспросил Фёдор и, подумав, ответил загадочно:

- Поминки - тож праздник.

326

- Какие такие поминки? - неподдельно удивился Яков. - Я в этот день никакого помершего не припоминаю, напомни.

- Напомню, брат, тебе и всем остальным, ну-к, тихо вы, сороки!

Все мгновенно, не столько из-за напускной строгости Фёдора, сколько из-за уважения к нему, замолчали. Дядя по матери Степан Кириллович Краснокутский, опоздав, разделся и на цыпках пробирался на свободное место.

- Да, поминки! - ещё раз громко подтвердил Фёдор. - Только не по ком-либо отдельно, а по нашей всей старой жизни!

На этот раз полыхнул тревожный гомон. Вошёл призадержавшийся у коней Иван Яковлевич и, оббивая с себя шапкой снег, поведал про погоду:

- Пурга зачинается!

Сообщение о ненастье словно усилило загадочные слова Фёдора про поминки прежней жизни. Бабы снова загалдели на все лады. Лишь только Дарья Кирилловна, подхватившаяся при появлении мужа с места, молча принимала у того верхнюю одежду. Иван Яковлевич сел на свободный табурет у входа и выставил валенок. Дарья Кирилловна проворно нагнулась и, кряхтя, стянула его с ноги. После того как справилась со вторым, дала мужу галоши с красным внутренним оклеем.

- Папань, проходи сюда, к столу! - выдвинул из-под стола табуретку Фёдор.

Иван Яковлевич, всунув в галоши ноги, притопнул ими и прошёл на предложенное место.

- Ну, докладывай, Федь, чего выездил, с умным человеком видался. А пословица правду режет: "С кем поведесси..."

Фёдор оглядел всех присутствующих, уловил тишину и заговорил более сдержанно:

- Все знают, должно быть, был я в Кизляре, видал Абрама Львовича. Рассейс- кие события обсудили. Они уже насунулись со всех сторон. Не сегодня, так завтра

- начнётся. Стронут большинство землепашцев с места, другими словами - истребление через переселение.

- Ой, лишенько! Цэ ж за шо? - не выдержала Парасия.

- За шо, за шо! - передразнил её Фёдор. - За то самое! Переплодился народ! Дюже много нас!

- Тю, чёрти чево! - возмутился Иван Яковлевич. - Видать, не шибко умный твой кунак Абрам Львович! Земли вон ишо сколько! Тольки на нашем Ставрополье

- тыщи и тыщи десятин, можно селить мульоны народа. Земля усех прокормить! Только работай на ней, не лодырничай!

- Папань, они там, - Фёдор показал пальцем на потолок, - народ на всей земле считают. А там порядок такой: сколько людей, сколько коров, сколько зверья всякого. Ежель кого-то больше, другие изведутся.

Иван Яковлевич подвигал топырчатыми бровями, словно прожевал мысль, согласно кивнул.

- Вот Абрам Львович говорил мне, что в одно время с нашим царём Александром убили последнего медведя в Европе.

- Иде ж это такая Антропа? - Дарья Кирилловна уставилась удивлённо на Фёдора.

- Оно вам надо, мам?

327

- А у тебя язык стешется, ежель матери ответишь? - строго поддержал жену Иван Яковлевич.

Фёдор спорить не стал и пояснил:

- Там, иде германцы, французы и прочие не наши народы проживают. У их раньше медведи водились, а теперь там этот зверь выжить больше не могёть, бо народу шибко много, один на одном.

- Ну и пущай бы там, у себя, и сничтожались! Чё они к нам лезуть? - вставил молчавший до этого племянник Краснокутских Андрей Шпигун.

- Сничтожение везде идёт, а народ плодится быстрее мух. Но с мухами простее, холода вдарили - и нету их, и ежели какая в тепле останется - и та в диво!

- А во, гля, живая к печке полетела, вон - на грубе сидить, одну и убивать не хочется, - завертелся на табуретке Андрей, указывая на муху.

Присутствующие рассмеялись и загомонили.

- Чё ж советует? - прервал смех хозяин дома.

- В город податься!

- А там заварухи не будет какой?

- Такой не будет. Но там политика народ межует, "воронки'" кажную ночь таскают людей и лагеря ими заполняют.

Дарья Кирилловна перекрестилась. Её муж принялся рассуждать вслух:

- А за какие такие дела народ в лагеря? Воры али разбойники, да-к тем как раз там и место.

- Нет, папань, то уголовники, а тех, которых за слова цапают, те - политические, не то сказал, и ты уже политический. Ноне молчание - золото. Кто более молчит, у того и проба его поболее высоким числом.

- Выходит, немому Биреке в эти времена удобнее других? - вставил Андрей Шпигун.

- Верно, немому политику не пришьют, - поддержала мужа Настёна.

- "Поживём - побачим", - говорят слепые, - осадил оптимизм Иван Яковлевич.

Он глянул на Фёдора. Тот расценил это, как разрешение продолжать рассказ.

- Хоть время и покажет, что будет на самом деле, я уже сегодня наказываю всем, без исключения, всё, чево меж нами где, когда слышите, в себе несите, не выпуская до первой уборной. Сходили в уборную, и всё забыли! Советует Абрам Львович, если в город не станем перебираться, то в колхоз вступить должны одними из первых. Можно, как он сказал, продать худобу, да время, говорит, вы уже упустили, цены так упали, что лучше в колхоз отдать.

- Никому я граммульки своего не отдам! - подскочив с места, вскипел Яков и заходил по комнате. - Я своим горбом, вот этим горбом, - он похлопал себя по загривку, - наживал, и так просто, за спасибо живёшь, отдать?! Мы в колхоз коней, быков приведём, а такие, как Слюпа, - вошь на аркане да едаков кучу?!

- Ты садись и не горячись, братка! Я у тебя не отбираю.

Усаживаясь на место, Яков добавил:

- Отдать своё без драки только дурак может.

- Дурак отдаст, да живой останется, а умного хлопнут в Горькой балке, и также всё заберут! - горячо и убедительно возразил Фёдор.

328

Поднялся гомон. Не слушая друг друга, каждый, стараясь перекричать собеседников, доказывал своё.

- Тихо, тихо всем! - безуспешно призывал к тишине Фёдор галдевших, но спорщики его не слышали.

Тут Иван Яковлевич, видя тщетность Фёдоровых потуг, громко хлопнул ладонью по столу и рявкнул:

- Цыц! Всем вам сказал!

В десятилинейной лампе сердечко пламени испуганно сжалось, судорожно задрожало, но, ухватив воздуха, снова вспыхнуло с прежней силой.

- Шумом совет не делается, этому учу вас не впервой. Я Федьке и его кунаку верю. Кой в каких сёлах постановление о выселении уже на руки самым зажиточным хозяевам выдали. Дело сурьезное. Но гамом умного слова не услышим. Раскиньте умом дома, посоветуйтесь, а тада ищё раз соберёмся мужской частью. А теперь, мать, накрывай на стол, и поужинаем.

Фёдор поднялся, потянув мягко брата за рукав.

- Яш, в сенцах бочонок с вином, Абрам Львович прислал, пойдём, наточим баклагу да выпьем за его здоровье.

Лёгкая на подъём Дарья Кирилловна уже хлопотала у припечка. Орудуя рогачами, отдавала указания снохам. Мужчины передвинули стол на середину комнаты, и каждый, придвигая к нему свой табурет, садился вокруг. Стол, покрытый льняной, праздничной скатертью, в какие-то минуты был уставлен закусками. Появилась четверть с самогоном и оплетённая лозняком баклага с вином. От самогона все отказались, решив отведать вина. Вино оказалось на редкость очень вкусное, но и пьяное. После первого же стакана гвалт за столом стоял неописуемый. Все призывы хозяина к порядку были бесполезны. Утихали на минуту-другую и снова говорили все одновременно.

Ужин для Фёдора прошёл в спорах с Яковом.

- Ты, Федь, ишо мало хребет свой гнул. Жеребцы тебе, считай, с неба упали. А я всякую животину свою, весь инвентарь кровавыми мозолями да с мокрой от пота рубахой наживал. - Он опустил голову и как-то отрешённо добавил: - Не просто всё это взять и отдать.

- У их сила, братка, плетью лемех не только не перешибёшь, но даже и не погнёшь!

Хоть Яков под конец застолья более не выкрикивал свои доводы насчёт праведно заработанного им добра, всё же Фёдор внутренне чувствовал - брата не убедил. И по всему видно было, тот что-то задумал.

Фёдор, недовольный собой, вернулся с Катериной и младшей доченькой Верочкой на хутор за полночь. Проезжая мимо, видели - в правлении ещё горел свет.

IV

Через три дня, когда снежная буря улеглась, Фёдор на одноконных санках наведался к родителям. Во дворе никого не было. Прошёл в дом. В хате застал плачущую мать.

329

- Мам, вы чево это? Шо стряслось?

- Ой, Феденька! Яшка наш чево удумал! На след день взял деньги и в буран верхи подался в станицу. Купил там у ковой-то ружо. Вчера до ночи с патронами сидел. "Эт, - гутарит, - привес к моему хозяйству, пущай идуть скорей забирать, пока не передумал".

- Совсем у Яшки ум за разум зашёл.

- Чует моё сердце: беду купил Яшенька на свою голову

В окне мелькнули тени.

- Идуть с отцом. Отговори его, Феденька, проклятое ружо в прорубь снести.

- Я, мам, ему свои мозги не вставлю, он упрямый, как клешнястый наш бык.

В сенцах затопали, обивая снег.

- И всё ж, Феденька, укажи ему дорогу. Чую, заблудился наш Яша.

Распахнулась дверь. В её проёме - впереди отца - Яков.

- Мои кости моете? - вместо приветствия сказал он, входя.

- Твои. Здравствуй, братка! - Фёдор подал руку брату. Потом - отцу. Принял у брата шапку с рукавицами. - Насчёт купленного ствола балакали.

- Как вы там, на хуторе, сынок? - продолжал отряхивать с шапки снег Иван Яковлевич.

- Ничё, папаня, слава Богу, пока не занесло, только курятник пришлось откапывать, - Фёдор помог отцу раздеться.

Яков, пройдя к столу, сел и разговором вернулся к купленной одностволке.

- Ствол, братка, я купил для острастки, я его без утайки вёз. Активу голопузому, как есть, должно быть, передали. Вот и пущай знают, как оно может обернуться.

- Ты, Яш, думаешь, средь их дураков нету? Так тебе все разом и откажутся от дармового добра.

- Мож, кто и подумает запрежде, чем ко мне соваться.

- Ишо хужей, Яш. Сообчат в район, нагонят солдат. Их руками всё перевернут, пока твой ствол не сыщут. Вспомяни Волошиных и Бочковых. Тольки бумажки в мурло Кондареву кинули, и по сих пор никто не добьётся, где старые и чево с ними, живы ли?

- Сынок, Яша, а ведь прав Фёдор, - вмешался отец, - чево той пукалкой сделаешь. Ну, Слюпа не придёт кулачить, так другие заберуть. Корецкий, Ялов, да мало ли голодных ртов на чужой каравай.

- Яшенька, прошу тебя, послухай отца с братом, - подключилась к уговорам Дарья Кирилловна, - нас, стариков, хоть пожалей.

- Ну, будя, мамань, ишо слёз нам не хватало, - виновато поднялся и обнял мать Яков.

Фёдору стало неловко. Отчитывать старшего брата за слёзы матери означало

- разругаться с ним окончательно в самый неподходящий момент. Он встал, хотел сообщить, что приезжал обсудить вопрос, когда резать второго кабана, но понял - сегодня это не самый главный вопрос, крякнул для порядка и заговорил о другом.

- Однако я поеду, ишо в контору должен забежать, свериться по налогам. По нашим расчётам, мы всё сполнили, а вчера передают - ишо два пуда пшеницы должон довезти. А я ишо под Покров их сдал. Так что поеду я. - И уже выходя из двери, заметил: - А ты, братка, не дури, мы плохого тебе не насоветуем.

330

- Погодь, сынок, мы ноне две ярки зарезали, тушку одну возьми себе. Решили, коль заберут добро, до той поры хоть досыта кормиться.

- Спасибо, папань, у нас ишо мясо с кабана есть.

- Сыночек, Феденька, не забижай отца, вот и Яша непротив.

- Бери, Федь, не обеднеем, детей досыта корми. Нас сничтожат, так они фамилию нашу дальше понесут.

- Типун тебе на язык! Сничтожут?! На то у нас головы есть. Мозги, братка, оружие посильнее твово ствола. Выкинь его к чёрту!

...В сельсовете Фёдор столкнулся с Кондаревым.

- Здравствуйте, Аким Платонович!

- Здравствуй, Фёдор! Ты по какому вопросу? Не в коммуну ли записываться?

- подзужно поинтересовался председатель сельсовета, прекрасно помня, что тот уже внесён в списки на раскулачивание.

- Я давно насчёт вступления в коллектив решил. Сообча, как не крути, хозяйствовать легче.

Кондарев удивлённо выкатил глаза, но, вспомнив разговор с Грачёвым, обрадовался.

- Решение твоё вовремя.

- И опять же, такая линия власти, а я за неё, как вам известно, воевал.

Фёдор врал. Хотя он и был у красных, но это вовсе не означает, что за эту власть

он шёл воевать по идейному убеждению. У него вообще не было ни малейшего желания ходить в бой за какую-либо власть: хоть за белых, хоть за красных, хоть за зелёных, хоть за Махно. Сулить райскую жизнь всякая власть умела. На деле же военная судьба сама, без его желания или нежелания, определяла, где ему и за кого подставляться под пули. Она лишь в самом начале службы была к нему улыбчивой да ласковой. После происшествия на охоте Фёдора перевели в охрану штаба пехотного корпуса, расквартированного в Батуми. Он уже был Георгиевским кавалером, стоял "на часах" внутри помещения, как солдаты меж собой говорили, стоял "в тепле". Фёдору казалось, что в его службе теперь каждый ветер будет попутным.

Но в 1916 году их корпус внезапно передислоцировали под Харьков. Тяжеленные штабные ящики и сейфы с документами запомнились Фёдору на всю жизнь. При погрузке в спешке они чуть не сделали его калекой. Фёдор по своему характеру лез в самое пекло трудностей. Когда грузили массивный сейф, одна из двух досок, по которым его затаскивали на подводу, сломалась, и махина, качнувшись, стала валиться на обступивших его солдат. Грузчики в панике шарахнулись, а двое, поскользнувшись, упали. Фёдор стремглав кинулся к сейфу, подхватил его и со всей мочи, до дрожи во всём теле, удерживал махину, пока не выскочили оказавшиеся под ним солдаты. А когда Фёдор отскочил в сторону и сам, то сразу почувствовал острую боль в паху. В лазарете, раздевшись, ахнул - грыжа с кулак величиной синела мертвенной сливой внизу живота с левой стороны. Её вправили, лечили какими-то микстурами и уже готовили больного к выписке, как внезапно тот лазарет захватили махновцы. Пленных (а их по перекличке насчитывалось около четырёхсот) на другой день построили на площади села. Пленные лениво перебрасывались друг с другом словами. Вдруг всё замерло. Из дверей штаба вышел сам батька Махно с ординарцем. Он торопливо направился к пленным. Подошёл к Фёдору Строгалю, вытянувшемуся по

331

струнке на левом фланге. Махно, увидев Георгиевский крест на его гимнастерке, остановился и спросил: "Герой, пойдёшь ко мне служить?" - "Пойду!" - не раздумывая, выпалил Фёдор. Махно без промедления замахнулся рукой, будто намерился наотмашь врезать тому по лицу, - Фёдор от испуга резко отстранился. "Серун - не нужен! И только!" - под смех окружения отказался батька от такого героя и пошёл дальше. Оконфуженный Фёдор сгорал от стыда. Человек через десять во второй шеренге стоял верзила, головы на три выше низкорослого рябого батьки. Процедура повторилась. Только верзила уворачиваться не стал, а позволил батьке ударить себя по сопатке. Отобрав таким своеобразным способом пополнение из двадцати человек для своей армии, Махно, глянув на оставшуюся толпу, взмахом руки повелел: "Остальных - в яр, на распыл, и только!"

По дороге к яру случился, к счастью Фёдора и многих пленных, налёт красных. Заслышав нараставшую от леса стрельбу, он сразу упал в какую-то канавку и благодаря этому уцелел. Махновцы из пулемётов ударили по пленным. Фёдор вжался всеми частичками своего тела в землю, каждой клеточкой испытал неподдельный ужас, когда рядом с головой в сырой грунт воткнулось несколько шипящих пуль.

.После этой короткой перестрелки махновцы отступили, а выживших отконвоировали в расположение красных. Там Фёдор давал объяснения их контрразведчикам, в перерывах между допросами слушал пропагандистские лекции комиссаров. С чем-то внутренне соглашался, с чем-то, переживая, сам с собой спорил. Но особо по душе были слова о сохранении гармонии на Земле, о бережном отношении к природе.

Недолго был он слушателем большевистских пламенных речей. Внезапный бой и снова плен. На этот раз Фёдор попал к белым, где уже более строго напомнили о присяге, о вере в Бога и царя. С белыми, терпевшими поражение за поражением, дошёл до Крыма. При отступлении от перенапряжения его грыжа частенько выскакивала. Он уже сам научился её вправлять. Только в деревне Раздольной, куда докатилась и стала на постой его рота, грыжа через неделю отдыха перестала его мучить. Месяц безделья, и рота вошла в стадию разброда и шатания. Ни построений, ни тревог. Такое ощущение, что высокие военачальники просто потеряли роту. Каждый солдат устраивался, как мог.

Строгаль стоял на постое у стариков, живших на отшибе, один. Никто из его сослуживцев из-за отдалённости двора от деревушки не пожелал расквартировываться там вместе с Фёдором. Соскучившийся по крестьянской работе, он без всякой корысти, добровольно навязался хозяевам помогать по дому. Нарубил им дров зимы на три, перекрыл камышом базы, вычистил колодец, подправил изгородь и, в охотку, ежедневно ухаживал за скотиной. Старики не могли нарадоваться своим постояльцем. Делились с ним последним куском. И вот однажды старик, оторвав Фёдора от дел, спросил его с дальним прицелом задумки: "Не надоило тоби воевать? По дому, бачу, дужэ соскучився! Давай, сынок, я тоби подсоблю до дому воз- вернуться". "А получится?" - "Довжно получиться, как ваши будут уходить, схо- ваю я тэбэ". Видимо, старик был вездесущим, так как вскорости, действительно, рота ушла, а красные почти без боя заняли деревню. Фёдор Строгаль в период смены власти несколько суток отсиживался на чердаке дома. Хозяин называл чердак "горищем". Днём, таясь, приносил тому еду. Даже в туалет разрешал ходить Фёдору только по ночам. Для малой нужды дал Фёдору старый чугунок со сколом.

332

Дед оказался не таким уж простоватеньким, а намного мудрее. Через несколько дней он был уже на короткой ноге с красным комиссаром - местной временной властью. Потихоньку выведал у того, как поступают с пленными, которые "ранее служили в "беляках", зверств народу нэ чинылы и сами от билых дали дёру". Только после того, как понял из ответов, что Фёдору ничего не грозит, старик привёл его к знакомому комиссару. Часа два выслушивал комиссар строгалевскую исповедь, задавал самые неожиданные вопросы и, убедившись, что тот говорит правду определил Фёдора служить истопником. А через две недели, после короткой проверки, выдал справку, как демобилизованному из рядов Красной Армии. Теперь Фёдор Строгаль на основании той справки и заявлял себя перед Кондаревым полноправным борцом за Советскую власть. Ведь о справке той знали чуть ли не полсела. Да и местные власти не только крутили её в руках, рассматривая на свет, но кое-кто кое-куда даже направлял запрос, и полученный ответ отверг все сомнения напрочь, сделав из Фёдора чуть ли не красного героя. Сам же Фёдор, осознавая момент случая, любил повторять: "Без бумажки ты букашка, а с бумажкой человек!" Поэтому приучал своих домашних к бережному отношению к документам. Зная, что заявление в колхоз может, как он выражался, "важить" в его жизни очень много, охотно откликнулся на предложение Кондарева влиться в коммуну:

- Я готов вступать хоть сёдня.

- Вовремя, вовремя.

- Ну, дак, чево тянуть, зараз входим и пишем заявление!

В кабинете председатель суетился, подходили на заседание члены Совета Бедноты и, здороваясь, рассаживались на лавки.

- Вот тебе бумага, карандаш химический, ты его слюни. Мы ещё не знаем, сохранится ли у нас коммуна, но, скорее всего, образуем колхоз. Пока заявление напишешь в коммуну. Форма такая: собранию коммуны "Вольное житьё", - продолжал диктовать Кондарев, - села Соломенское от гражданина, можно сократить

- на "гр." Строгаля. Да, кстати, фамилия твоя склоняется?

- А кто его знает?

- Советская власть всё склоняет! На то она и власть, чтоб гнуть и выгинать! Пиши - Строгаля Фёдора Ивановича.

- Я - Григорьевич!

- Как Григорьевич? Отца-то Иваном Яковлевичем зовут?! Али чего путаю?

- Он мне приёмный отец, а по-настоящему, так он мне дядька родной.

- Выходит, ты сирота? Тогда это меняет весь поворот дела. Подписывайся.

- Готово.

- Давай сюда, мы твоё заявление в райсовет отправим.

- Я ишо хотел насчёт налога свериться. Вроде бы, я всё положенное сдал?! А переказывали, ишо два пуда пшеницы.

- Ты скажи, есть у тебя ещё пшеница?

- Есть, семенная. Пудов тридцать. Мож, чуть более.

- Ну и вези её в сельсоветовский амбар! Раз решился с душой в коллективе жить - вези, всё одно и так до кучи свозить будем! Днём раньше, днём позже - разницы большой нет!

- Ежель раньше, так можно и перевыполнением засчитать?

333

- Прав, Фёдор Ив... Григорьевич, будет тебе засчитано перевыполнением. Твёрдозада'нцем сразу станешь!

- А это шо означает?

- Надёжность. Словом, человек, на которого можно положиться. Так как, не подкачаешь?

- Об чём балакать, Аким Платоныч. Выполню!

- Ну, счастливо! - и Кондарев с радостью, демонстративно, при присутствующих пожал руку Фёдора.

V

Из очередной поездки в район соломенское начальство вернулось с новыми должностями. Кондарева секретарь райкома партии ещё до общего собрания в селе назначил председателем будущего колхоза. Так и объявил:

- Ты отныне - председатель создаваемого у вас в селе колхоза.

- Дык, мы ещё общее собрание не проводили, Пётр Сергеевич.

- Бумаги как написать, вам подскажут, - махнул Матвеев рукой, - а ты, товарищ Ялов, возвращаешься к исполнению обязанностей председателя сельского Совета. Хозяйственные дела у тебя пока не получаются. Бумажные формальности

- потом. Сегодня же объявите это решение райкома на заседании правления колхоза, такое, как я понимаю, у вас имеется?

- Имеется, Пётр Сергеевич.

- А Гонтаря Юрия Афанасьевича мы у вас забираем на повышение. Теперь, что касается партийной власти, - Матвеев с любовью и отеческой заботой посмотрел на Вайцеховича, - она остаётся на месте нерушимым оплотом, сплачивающим ряды управленцев. Всё понятно?

- Так точно, Пётр Сергеевич.

- Вот и отлично, отправляйтесь на место. И работайте, работайте, работайте! Начинайте не с организации колхоза, а с того, что, в первую очередь, уберите из села отъявленных, матёрых кулаков. Поэтому список переработайте в свете очерёдности раскулачивания. Дальше само пойдёт легче.

.Кондарев, подготовив новые списки, отправился в райком на санях, запряжённых парой пегих общественных коней, оставшихся после развала коммуны.

...Председатель райсовета Грачёв после приветствия принял от Кондарева бумаги и, взглянув на них, возмутился:

- Что это вы своими Строгалями по райкому наносите демагогические удары? Один за Полину Строгаль ходатайствует, мол, сирота, живёт работницей у эксплуататора дядьки, теперь вот ты, после Ялова, за Фёдора просишь. Он что, отдельно от старых живёт?

- Да, отдельно, на хуторе.

- Хутора будут ликвидированы, они вредят урбанизации.

- Я, извиняюсь, недопонял, - растерялся Кондарев.

- Ну, это, как бы, помеха коллективности, люди должны вместе жить и работать, а не по отдельности. Чем больше людей проживает вместе, тем больше их

334

потребности удовлетворяются. Теперь ясно, что означает урбанизация? Поэтому и Столыпина Петьку убрали с его хуторской системой.

- Да, понял, Леонид Юрьевич. Вы доходчиво поясняете. Так как же быть со Строгалем? Гражданскую кончил в красных. Вот справка. И опять же, сверх самообложения ещё шестнадцать пудов пшеницы в общественный фонд ссыпал. Видно, что Строгаль идейный человек. Недавно узнал, оказал помощь чужим сиротам мешком пшеницы.

- Коли так, да ещё и то, что он отдельно от дядьки живёт, в акт раскулачивания его не включаем, и дай ему настоящее дело - хорошие кадры нам нужны. А вот в отношении девушки, его сестры, помочь не могу, она живёт у приёмных родителей, хотя отчество не сходится, прямо чехарда какая-то, но всё же это одна семья. Да и времени, чтоб разбираться, уже нет. В район прибыл отряд ОГПУ. Через несколько дней будут поданы под высылку вагоны. Жди команду. Пока. Некогда. Совещание с представителями военструктур.

Грачёв видел, что Кондарев не понял и этого, но объяснять не стал, а только пожал руку и погрузился в недочитанный документ. По дороге в Соломенское Кондарев раздумывал, куда бы определить Фёдора Строгаля, чтобы тот смог себя проявить, как потребовал предрайисполкома, и под конец недолгого раздумья решил поставить его завхозом всего колхоза. "Хозяйственник туда нужен с деловой жилкой, как он".

VI

После написания заявления в колхоз, Фёдор отправился домой на хутор. По дороге почувствовал, что вылезла грыжа. Несколько раз пытался её заправить, но шишка выпирала наружу вновь и вновь. Фёдору стало худо: нестерпимо разболелся бок, голову окутало жаром. Дома он даже не стал выпрягать лошадь, а поручил это встретившему его сыну. Сам же скорее отравился в дом. Катерине, вышедшей навстречу, объявил:

- Заболел твой хозяин.

С помощью жены Фёдор разделся и лёг в постель.

На следующий день улучшения здоровья не наступило, а наоборот, стало хуже. Он стал бредить. Катерина послала за бабкой Перетрушихой на санях Анатолия. Тот долго не возвращался. Катерина, волнуясь, подходила к окошку, дышала на узорчатое от мороза стекло, оттирала прозрачное пятно и через него вглядывалась в белую неоглядную, бесконечную и пустую степь. Не задерживаясь долго у окна, торопилась к метавшемуся на постели мужу, прикладывала ему на лоб смоченную в уксусе чистую утирку. Фёдор на время затихал, проваливаясь в сон, но вдруг внезапно начинал бормотать, отдавать команды, призывал что-то поддержать, однако, успокоившись открывал глаза, узнавал жену и, отыскав её руку, тащил её к низу своего живота, словно показывал тем на причину своей болезни. Катерина и сама время от времени смотрела на посиневшую грыжу, выпиравшую из паха так отчётливо, что казалось, скоро отвалится.

Перетрушиха, недавно зазвавшая в гости свои сто лет, приехала закутанной в три шали. Раскулёмываясь из одежд, она оправдывалась:

335

- Задержались из-за моего тёплого одевания. Я лучше перегреюсь, чем перемёрзну. Саму-то лечить некому. Иде грыжный страдалец?

Знахарка усиленно потирала, разогревая, потемневшие и высохшие от работы и старости руки. К спящему больному не торопилась. Осмотревшись, подошла к кровати.

- Сыми с яво одеяло! Ишь, как напёрло! Мышцами защамило. Закрывай его опять-таки, ишо тулупом сверху кутай. А мяне давай горячей водицы. Чаевничать будем! - с усмешкой распоряжалась бабка. Но, увидев, что Катерина и на самом деле собирает на стол, возмутилась: - Полкружки кипятка, бязтолковая.

Она развязала привезённый с собою узелок и, улыбаясь удивительно ровными и не по годам белыми зубами, достала бутылку с настойкой. Ложкой отмерила нужную порцию, смешивая содержимое с кипятком.

Покручивая кружку левой рукой, правой - под образами осыпала её крестами, нашептывая молитву. Закончила громко:

- Аминь! Теперь буди больного! Григорич, будя спать! Испей лекарство!

- Здравствуй, Анисимовна, без тебя умереть не удаётся.

- Рано засобирался, ещё на этом свете помучься. Щас мы тебя подымим, но ты не напрягайся дюже.

Вдвоём с Катериной они приподняли Фёдора, дав ему лекарство. Он, почти не осознавая происходящего, покорно выпил сплошную горечь и сразу устало опустил голову на подушку.

- Пущай четвяртинку часа отляжится! - Продолжала старуха тереть руки друг о дружку. Из смежной комнаты выглядывали дети.

- Не мешайтесь! - шумнула на них Катерина.

- Вот теперя время.

Старуха по-хозяйски откинула с Фёдора одеяло, приспустив кальсоны, принялась вправлять грыжу. Перед тем как заученным приёмом, будто в карман, запихнуть в пах синюшный выступ, Перетрушиха вокруг сливы величиной с кулак долго разогревала мышцы. Одно усилие - больной взвизгнул от боли, и грыжа исчезла. Только на её месте подрагивал живот. Принесённой микстурой интенсивно стала натирать больное место. Через пять минут Фёдор уже наблюдал за происходящим ясными глазами.

- Гляди сюда, Катька, по такому холоду ня смогу кажный день ездить. Сама лячить буш.

- Анисимовна, и пить это давать тоже? - как прилежная ученица выспрашивала Катерина.

- А как жеш! Всякий орган лечится со всех сторон: изнутри - питьём, снаружи

- втиранием, а дух - молитвой! Натирание сначала делай повдоль мышцов, посля

- поперёк, а заканчивать будешь кругами, по водовороту водицы и крути рукой скоро, будя польза! И горло пущай полощет - запах больной изо рта.

На этом лекарша учёбу Катерины закончила, укутала плотно Фёдора и стала одеваться.

- На сяреду, Катька, ишо санки за мной пришлёшь!

Фёдор после отъезда бабки Перетрушихи поел тыквенной каши и уснул. Приснились ему Кавказские горы, как живые существа. Они венчали молодую гору,

336

надевая на её чело бриллиантовую корону изо льда. Шум во дворе разбудил его. Вошла расстроенная Катерина.

- Собиральщики чужого добра приехали.

- Кто такие?

- Слюпа и ищё с ним человек шесть. Говорят, от сельсовета приказ: букарь, веялку и всё остальное забирать. У Волошиных и Бочковых хоздворы будущих колхозов поделали. Туда всё свозят.

- Двор Бочковых Кондарев грозился нам отдать.

- Не знаю, может, забыл?

- Навряд ли. Букарь, веялку и всё остальное отдавай. Да, там в кармане у меня бумага о сдаче пшеницы сверх самообложения, передай Кондареву через Слюпу. И пускай напомнит ему, шо я добровольно в колхоз вступил, а то прибыли будто на раскулачивание. Пусть скажут, поправлюсь, сам остальное свезу.

Катерина вышла во двор. Букет неустанно заливался лаем на грузчиков, ладивших на сани сельхозорудия. Стоял людской гомон. В него на короткое время вплелся санный скрип под окном. Хлопнула дверь. Катерина, раздеваясь, рассказывала:

- Был Гонтарь с ими. Кланялся тебе, желал выздоравливать. Им и документ передала. Сказал, службу в церкви сельсовет прикрыл навсегда.

Фёдор вспомнил, как Ялов ещё на Рождество при нём объявил отцу Илье: "Последние твои службы, отец, и лавочку твою, как сам понимаешь, Советская власть закрывает! На церковных куполах Азия прижилась, а мы путь держим на Европу, так что, сам понимаешь, дорожки наши - в разные стороны!"

- Завтра, - продолжала пересказывать Катерина услышанное от Слюпы, - кто- нибудь за столами и лавками приедет - в церкви школу просторную делают, хрест уже свалили.

.Кондарев, получив от Гонтаря переданную ему Строгальщей накладную, почувствовал себя неловко. Обещание, данное Фёдору, о предоставлении ему дома Бочковых, не выполнил.

- Ну, завтра сам к нему заеду и объясню, что и почему, - успокоился председатель подвернувшейся мыслью.

На следующий день Кондарев отдал распоряжение свозить в волошинский двор весь сельхозинвентарь от хозяев, вступивших в колхоз, а сам поехал на Андреевский хутор.

Фёдор уже почти оправился от болезни. С помощью детей, а чаще - жены, одевался, всовывал ноги в лёгкие валенки и прохаживался по комнатам. Сегодня он проснулся раньше всех. Солнце только поднималось. Рассеивая туман, оно стало пригревать. Мёрзлые шибки окон, просветляясь сверху, оттаивали. На подоконниках копились озерки талой воды, в которых лежали концы узких тряпочек, намощенных к раме. Поднялась Катерина. Она обняла мужа сзади, прижалась, но, увидев, как он пересовывает тряпочки, спохватилась.

- Я сейчас протру.

Затевалась навести порядок за минуту, а растянулось на полчаса. Пока сняла с подоконников цветы, промокнула воду, перестирала тряпочки да повозилась с цветами, время пробежало. Побудила детей. Фёдор вместе с ними умылся, потом выбрился и стал полоскать горло. Толик, собиравшийся в школу, пошутил:

337

- Утром скворушка-папанька горошину в горле катал.

Дочка Тоня подхватила шутку брата:

- Папань, ты у нас скворушка, да?!

- А вы птенцы тогда, скорей, мамка ждёт вас.

Проводив с Катериной детей, Фёдор решил осмотреть хозяйство. Когда он был уже одет, услышал, как вдруг всполошились собаки. Фёдор выглянул в окно, но через узорную наледь на стекле не узнал, кто подъехал. Отметил про себя - подъехали двое саней, и во двор прошло пять человек. Голоса у крыльца. Кто-то спрашивал у Катерины хозяина.

- Сколько ж ему болеть? Готовь тады ножик... да размером побольше, дорежем, шоб мясо не пропало! - распознал он голос Репало Гришки.

- Веди, хозяйка, к члену колхоза и завхозу одновременно, - требовал другой голос, схожий с кондаревским.

- Аким Платоныч! О, вот так гости! Доброго здоровьичка! - пошёл Фёдор к распахнувшейся двери.

- Здравствуй, Фёдор Григорьевич! Не время болеть, великие дела зачинаются,

- сдержанно приветствовал Кондарев хозяина.

Но продолжение разговора прервал Гришка Репало:

- Привет, больной. А я у твоей Катьки самый большой ножик прошу! Чтоб тебя дорезать! - отодвинул на время он председателя.

- Тогда уж лучше топор, - в тон ему отреагировал хозяин, пропуская гостей в комнату. - Проходьте! Садитесь! Дела идут на поправку, по хате уже бегаю.

- Ну, Фёдор Григорьевич, у нас разные собчения тебе, с каких зачинать? - хитро улыбнулся Кондарев.

- С какого начнёте, то и будет, - не принял Фёдор шуточного тона председателя, зная, что надвигающиеся времена хорошего вообще не сулят.

- Так, да-к так. Попервах, доложу что ты со своей семьёй - члены колхоза. Постановление о раскулачивании тебя ликвидировано. Второе, ты назначаешься моим приказом завхозом нашего заново образованного коллективного хозяйства "Верный путь". С чем тебя и поздравляю! Теперь дела посурьёзнее, поскольку постановление всё же было, часть инвентаря у тебя уже реквизировано, а указание сверху поступило - не возвращать ничего, поэтому дело надо довести до конца. Твоё имущество впишем, как бы добровольный твой пай при вступлении в колхоз. Сейчас возьмём зерно, какое у тебя имеется, и для школы, мы её в срочном порядке расширяем, нужны столы и лавки. Слюпа прошлый раз под навесом у тебя их видал.

- Глазастый! - отметил Фёдор.

- Да и, как тебе известно, хутора будут ликвидироваться.

- Это ж отчего?

- Народу они несут вред!

- Мы с Катериной, - та стояла у порога, горестно скрестив на переднике руки,

- не приметили вреда.

- Фёдор Григорьевич, я знаю, шо гутарю, - улбанизация! И линия партии такая - сравнять их с землёй.

- А нам же куда?

- Наверное, придётся тебе перебраться обратно с хутора в Соломенку.

338

- Двор Бочковых, как я понял, мне уже не видать.

- Да, картина несколько изменилась. Но тебе что-нибудь подыщем не хуже, может, даже дом твоих родителей тебе отдадим.

- Теперь, Аким Платоныч, насчёт сничтожения хуторов. Если глянуть на это по-хозяйски, то проку от ломки не получим никакого. А если, не ломая ничего, переселить людей опять в Соломенку, а на хуторах летние станы поделать. Тут ведь и семенной фонд от непогоды есть где укрыть, и стряпухам места предостаточно, кашеварь в любой хате, и, опять же, самое главное - молотить будем фактически в поле. Зачем нам все копны на село таскать? Здесь почти в каждом дворе повети1 имеются.

- Молодцом! Ценю! Вижу, не ошибся! Завтра же в районе твою идею доложу

- подхватился с места и заходил по хате председатель колхоза.

- Катька, помни, умной голове полагается адъютант. Вишь, какой мужик твой головастый, - вставил искренне обрадованный Репало.

- Мож, позавтракаете? - спросила Катерина.

- Нет - нет, люди ждут. Пошли, хозяйка, покажи амбар.

- Отдавай, Кать, всё, только овса лошадям с мешок оставь. Верно, Аким Платоныч? Кони, считай, колхозные и голодом морить их не имею права?!

- Это верно. Хорошо подсказал, а то мы зерно почти у всех подчистую выгребаем, ведь худоба пока ишо у хозяев остаётся. Передохнут же! Тебе, Фёдор Григорьевич, три дня, от силы - неделю, болеть и к должности приступай. Ну, пошли, - у порога он задержался. - Идите, я щас, - обратился он к Репало и Катерине и лишь после того, как убедился, что те вышли, зашептал Фёдору: - На субботу - эшелон, на нём и твоих стариков вышлют. ОГПУ уже в Воронцовке, к нам, в Соломенку, четырех милиционеров прислали. Смекай! Я тебе ничего не говорил!

- Ни слова! - заверил Фёдор. - Только я прошу вас, Аким Платоныч, не привлекайте меня у людей имущество изымать.

- Чего, кишка тонка? - хихикнул Кондарев надменно.

- Тонюсенькая, сразу порвётся от сочувствия.

- Тогда продолжай болеть.

- Договорились. Спасибо, Аким Платоныч.

- Спасибом не отделаешься, - подмигнув, вернулся к порогу и распахнул дверь. В морозных парах самодовольства растаяла ухмылка председателя.

VII

Новость об эшелоне не давала покоя Фёдору. Гонимый нетерпением поскорее сообщить эту весть своим, он, одевшись в дорогу, с нетерпением дожидался, когда же, наконец, конфисканты покинут его двор. Сразу после их отъезда верхом отправился к родителям. Иван Яковлевич, возившийся по хозяйству во дворе, очень обрадовался.

- Федя, ты куда запропастился? - вместо приветствия он вопросом встретил подъехавшего и поздоровавшегося сына.

1 Поветь - помещение под навесом на крестьянском дворе.

339

- Прихворал было, батя.

- А сейчас как ты?

- Очухался. Важную новость привёз.

- О выселении?

- Угу. В субботу эшелон. С ним и вас отправят.

- Куда ж это? - словно пришибленный, в одно мгновение сникнув и став даже заметно ниже ростом, робко поднял Иван Яковлевич на сына глаза.

- Вызнать точно не удалось. Кудай-т за Волгу. Похоже - в Сибирь.

- Должно быть, так, - запашно дыша, топтался отец на месте. - За Волгу паровозом бы не повезли, на подводах али на санях погнали б. Раз истребление, то уж верно

- в Сибирь. Пошли в хату. Там зараз свои сошлись, из чужих - только Вергун.

Обстучав снег, вошли в хату.

- Живы-здоровы! - бодро поздоровался Фёдор, стоя за отцом.

- Слава Богу! - отозвались все, кроме старика Вергуна.

- Чё не здоровкаешься, дядя Яким? Аль дорогу тебе где не там перешёл?

- Ты не мне, сам себе перешёл! Да тебе я не судья, у тебя отец да матка есть. Некогда мне, пошёл я, Иван Яковлевич, - засуетился Вергун, донёсший родителям, что Фёдор добровольно сдал сверх обложения ещё двадцать пудов жита.

- Погодь час, родня, Фёдор новость каку привёз, в субботу - свисток паровоза, и мы ту-ту - в Сибирь. Ты готов?

- Федь, неужель правда? - испугался не на шутку Вергун. Руки его шаловливо забегали по пиджаку, потом вынули утирку и принялись её теребить. - Ты, Федюн- чик, поподробнее. И что ж, моё семейство тоже?

- Тоже - тоже, колхозный двор на месте вашего хозяйства встанет.

- Вот и кукнуло. А я всё не верил. Я кой-чево успел продать, деньги, какие выручил, перевёл в золотишко. Могло б в земле остаться. Феденька, а обыскивать не будут?

- Могут и обыскать. Счас всё могут,- медленно раздевался Фёдор.

- Ну, я побёг. Спасибо за предупреждение. - Вергун суетливо совал утирку в карман брюк и никак не мог попасть в него рукой.

- Я помогу, дядя Яким, вот твой тулуп, давай руки.

- Спасибо, Феденька. Ой, Феденька, вот так новость, сказал, как оглоблей огрел! - словно перепуганная курица, подкудахтывал Вергун.

- Дай, дядя Яким, я тебя обниму, мож, более и не свидимся. Я ишо болею да и, думаю, лишних к эшелону не подпустят.

Фёдор обнял старика и после, не одеваясь проводил до калитки.

- Прости, Федь, старика. Ты мудрее всех оказался. Дай Бог тебе спасения.

Старик засеменил по улице. Через время он оглянулся и приподнял прощально

руку.

- А ведь мы тож кой-чего из золотишка за жизнь собрали. Как быть, коль обыщут?

- донеслись до Фёдора рассуждения отца с матерью в сенцах. Отец вместе с ним вошёл, молча занял своё место, но, видно, сам уже принял решение и потому, дождавшись Дарью Кирилловну, распорядился: - Неси, мать, половину, остальное как-нибудь распихаем, у нас-то всего шесть золотых червонцев да кольца свадебные. Твоё-то мнение как, Федь? - виновато глянул в его сторону Иван Яковлевич.

340

- Богатство ноне не главное, жизнь сберечь куда нужнее. В дороге будете не менее двух недель. Попростываете, это точно. Оденьте на себя, что только можно! Мамань, отваров заготовьте, ну и харчей на дорогу. Много везти не дадут, по два пуда, не более, на руки.

-Заготовлю, сынок, заготовлю. Где ж у меня чабрец с морозником? Куды ж я, старая, задевала? - уже хлопотала Дарья Кирилловна у плиты.

- Я, мамань, кажись, на загнётке видала, - оставаясь на месте, отозвалась Анна.

- Нюрка, ты б не дюже тут слухала, а пошла и помогла б матери. Без женского ума обойдёмся, - сердито отчитал Яков жену.

Та поджала губы, словно показала ими презрение и недовольство, но, подавленная грубостью, торопливо направилась к свекрови.

- Позасунете, а куда, сами потом не помните! Вот ваши травы, два раза наступили на них - и не видите! - вымещала она злобу, отчитывая свекровь.

Анна намерилась вернуться на своё место, уже сделала два шага, как вспыхнул гневом Яков:

- Хватит мать отчитывать! - упрекнул он Анну и, наливаясь краской возмущения, закричал: - Я сказал помогнуть, а не гундеть! - Но через время, смягчившись, добавил: - Станешь сама старой, тоже забывать научишься. Или старой не будешь никогда?

- Не цапайтесь! И так горе, а до вас не доходит. Не доходит, Нюрка?

- Доходит, доходит, батя! Увидали, Нюрка присела. Когда горшки вам ворочаешь, тогда Нюрка - хорошая. Села - сразу плохая! - обидевшись, огрызнулась на всех Строгалей сразу и ушла на кухню.

- Тебя за работу никто не упрекает, а с матерью себя так не веди! И не бубни!

- вслед шумнул Яков. - А как же с остальным барахлом? - повернулся он к брату.

- Всё бросить?

- Да, Федь?! - дуплетным выдохом подхватил вопрос старшего сына Иван Яковлевич. - Мож, к тебе все стащим?

- Без пользы! Увидят, донесут, посля заберут ваши махлы вместе с моими. Советую лишки людям раздать, как бы на хранение. А кому и так, подарком, отдайте. Перевернётся власть - мож, кто чё и вернёт.

- Так и отдадут - раскрывай рядно шире! - горько скривясь, хохотнул Яков.

- Не отдадут, так хоть добром вспомянут. А не вспомянут - Бог им судья! - доказывал Фёдор.

Дарья Кирилловна позвала мужа в сенцы. Вскоре они вернулись к сундуку и долго в нём возились, шепчась. Опустив бережно крышку, тихонько подошли к Фёдору. Он поднял на родителей глаза.

- Федь, три золотых червонца внукам всё ж возьми. Собирались на свадьбах им подарить, да, вишь, как оно - торопит.

Дарья Кирилловна всплакнула.

- Спасибо, папаня, маманя! Мож, и не так страшен чёрт, как его малюют. Приедете, устроитесь, и будем поездом друг к дружке ездить в гости.

- Твои б слова да Господу Богу в ухи, - горячей верой засветились глаза Дарьи Кирилловны.

341

- И на свадьбы внуков сами лично по железке прикатите, золотые ваши рубли будут вас ждать! - расфантазировался не по характеру Фёдор. - Вы потихоньку готовьтесь в дальнюю дорогу, а я завтра на станцию, на разведку смотаюсь.

Этим словам Фёдора никто значения не придал. У каждого в голове колом стояло предстоящее расставание. Подсознание и сердца настойчиво шептали: "Расстанемся не только надолго, но и навсегда".

VIII

Вольноопределяющийся войск ОГПУ Саврас Захлыстов вместе с отделением охраны прибыл в Воронцовку на железнодорожную станцию. Старшим команды был также вольноопределяющийся, годами постарше, командир отделения сержант Сомов. Приняв от местного военного представителя, с кубарём в петличке, теплушку для команды сопровождения, в которой, кроме нар, печки-буржуйки, ящика под уголь и ведра, ничего не было, отправились всей командой осматривать остальные вагоны состава.

- Главное - замки исправны, да вёдра для нужды есть, а об остальном не беспокойтесь. Для вас теплушка есть. Только топливом запаситесь на месте, - напутствовал офицер.

После его ухода Сомов построил отделение.

- Товарищ Захлыстов, через час печка в теплушке шоб была красная. К тебе в помощь красноармеец Васильков. Остальным всем сдать им под охрану винтовки и строиться.

Выждав, когда последний красноармеец стал в строй, Сомов вышел вперёд.

- Дневальным в теплушке караула назначаю. - выискивая глазами кандидатуру, он расхаживал перед строем и покачивал оттопыренным указательным пальцем трехпалой рукавицы. - Кого?.. Дневальным, - и с издевкой, - так кто у нас будет дневальный? А дневальный у нас... - продолжал выискивать бязевым стрючком рукавицы жертву среди стоящих в строю. Те втягивали головы в плечи, отводили глаза, лишь бы сразу не попасть в дневальные, но тут начальник отделения Сомов гаркнул, как выстрелил: - Ты! - и ткнул так крепко в грудь первогодка Симкяуса, что финн даже покачнулся.

- Ест быт дневальным, товарищ начальник отделения. Повязка хде мошно по- лючит?

- Повязки раздадим. А пока теплушку подмести, протереть пыль, принять оружие, бери сразу мою винтовку, вещмешок и охранять! Вопросы?

- Вопросы нэт, таварищ начальник отделения.

- Всем быть готовым к построениям в любую секунду! Разойтись!

- Васильков, пошли! - скомандовал Захлыстов. - Эй, Симкяус! Бери винтари, мы за углём! Васильков, хватай ящик!

Через час буржуйка в полумраке вагона закраснела своей талией.

- Васильков, где уголь брали, видал? Теперь таскай, чтоб под тем лежаком полно было. Говорят, ехать недели две, не меньше, будем. Лучше пусть уголь останется, чем мёрзнуть, а я дровами разживусь да сержанту топчан приготовлю.

342

Васильков ушёл, а Захлыстов, разомлев от тепла, задремал. Заскрипела, отодвигаясь, дверь. Он сразу подскочил.

- Товарищ сержант, вам какое место приготовить? - обратился Захлыстов к поднимавшемуся в вагон Сомову.

- Там, где теплей. Лады?

- Уже! Я присмотрел вам вот тут местечко: и к ногам постоянно тепло от "буржуйки" идтить будет, и с дверей в другую сторону будет тянуть.

- Откуда знаешь, где голова поезда будет? Паровоза пока ж нет!

- Это легко, товарищ сержант. Повезём кого? Кулаков! Так? Куда ж везти врагов, как ни на север? - засмеялся, ожидая поддержки, Захлыстов.

- Сообразительный, Захлыстунчик, молодец! А где твой помощник?

- Одуванчик? - в тон ему переспросил Саврас.

- Да, синеглазка-Васильков.

- За топкой отправился. А Сяус-Кяус за водой пошёл.

- Лады. Я маненько полежу, ежель чего, сообщишь. К вечеру кулаков свозить начнут.

Сомов прилёг на предложенные Захлыстовым нары и, не мигая, наблюдал за бликами огня, плясавшими на потолке вагона.

Послышался торопливый скрип снега и пыхтение второго истопника.

- Товарищ Захлыстов, примите уголь. Здесь товарища начальника нету?

- Зачем он тебе?

- Там его какой-то гражданский выспрашивает.

- Кто там меня? Где он? - подхватился Сомов.

- Вон там, он с санями, на лошади подъехал.

Фёдор Строгаль топтался возле своих саней, что-то готовя себе под руку.

- Мужик, ты это ко мне?

- К вашей милости, служивый. Дорога у вас будет бездонная, далёкая и долгая, я гостинца подвёз тебе и твоим ребятам. Дело государственное делаете.

- Это отчего ж ты такой добрый?

- Честно скажу, среди кулаков и моих приёмных родителей повезут. Определи их, ради Христа, в вагон, который потеплее. Строгаль их фамилия.

- Мож, их не в моём эшелоне отправят?

- Этот поезд, точно. Как человека прошу, сирота я с мальства, старики меня воспитали. И тебе ехать легче будет - тут колбаска домашняя, сальтисон, варенье, бутылочка самогонки.

- Я не пью.

- Не пьёшь, ну начальник, какой постарше, вдруг захочет. Коль спросит, где взял, скажешь, отобрал у кулаков. Бери, служивый.

Сомов в нерешительности переминался с ноги на ногу.

- И даже не знаю, смогу ли старикам твоим помочь?

- Думаю, это в твоей власти. Кто тебя будет контролировать, как ты народ распихаешь?!

- Как-то не приходилось с этим связываться.

- Бери, а с моей просьбой, то уж как получится!

- Ну, лады! - он принял тяжёлый узел.

343

- И вот ещё, возьми, на месте им отдашь.

Фёдор вынул из-под сена пилу-двухручку и топор.

- Это ещё чево? Передавать ничего не буду!

- Послушай секунду, служивый. Прости, как величать-звать-то тебя? А то я

- служивый да служивый!

- Начальник отделения Сомов, Иван, по отцу Иваныч.

- Ваня! Пила и топор нужны вам и самим, где печка в дороге остынет, дров напилить, топором лучин настрогать для разжижки - инструмент и потребуется. Бери, а на месте выкинешь, а мои тихо подберут.

- Ну, чёрт с тобой, мужик, втянул ты меня в канитель.

- Не волнуйся, Ваня. Я сам красноармейцем Гражданскую кончил и о классовых врагах кой-чево понимаю. Старики мои всё своим хребтом нажили, а расставаться - жалко. За это их и на высел.

- Ну, лады. Фамилию ещё раз скажи!

- Строгаль! Начальственная фамилия.

- Лады! А щас уезжай, не положено.

- Будь здоров, Ваня, доброй вам дороги.

Фёдор прыгнул проворнее обычного в сани, щёлкнул ремённой вожжою и быстро отъехал, обратив внимание, что из теплушки за ними кто-то подглядывал.

Сомов к теплушке вернулся с холщёвой сумкой и крапивяным мешком. Встретивший на пороге Захлыстов, помогая командиру отделения подняться, спросил того:

- А это чего?

- У кулака отобрал, своим намечал передать. Пилу и топор в санях у него увидал и говорю: "Не одолжишь?" Он и говорит: "Чево не одолжить, сам красноармейцем был, не раз мослами на морозе звенел". Так что вам, Захлыстов, в пользование.

- Это хорошо, - а сам про себя подумал: "Складно брешет".

- Ты вот чево, Захлыстов, пока остальные солдаты стоят на часах, бери нашего "цветочка" и пробегите по вагонам и проверьте "буржуйки", ну колосники в них и всё прочее. В общем, найдите, где вагон потеплее. Смекнул?

Захлыстов ушёл, а Сомов перебрал в полутьме вагона передачу, дважды откусил от четвертинки салтисона, снова всё упаковал в холщевую сумку, кроме круга колбасы. "Отдам это Захлыстову и "цветочку", чтобы они языки за зубами держали,

- решил он, откладывая пахучее кольцо, - и родственников того мужика по фамилии Строгали в тёплом вагоне повезём".

Собирался лечь спать, но услышал накатившийся со стороны санной дороги шум. Выглянул в дверную щель. Санный обоз под охраной милиционеров подвёз на погрузку первые семьи кулаков.

IX

С вечера и до утра со строгалевского двора соломенцы, таясь, уносили имущество. Хозяев благодарили полушёпотом.

- Спаси вас Христос, - унося добро, говорило большинство, потупив глаза.

- Да воздаст вам Господь сторицей, - шептал, запыхавшись, Захар Суков, но- ровясь с сыном по наледи вытащить сквозь калитку комод.

344

Мать Гвоздёва, держа на спине скрученную перину, с нетерпением поджидала, пока Суковы освободят проход.

- Вы б уж меня пропустили, а тогда совали шкаф.

- Подождёшь, не барыня, - пыхтел Суков, - сама, небось, не за деньги такую перину отхватила.

Многодетная Марфа Чуприна отнесла в мешке одежду, и теперь, спотыкаясь, возвращалась за новой поживой. Навстречу ей Слюпиха в руках, насыпью, тащила несколько пар обуви, те рассыпались, она останавливалась, мучаясь, поднимала, но при этом не только не ругалась, а наоборот, после всякого спотыкания и задержки - что-то счастливое бормотала и сама себе подхихикивала.

Фёдор умышленно с вечера привёз всю свою семью и все остались на эту ночь у родителей, помогая собираться в дорогу. Катерина вместе с Дарьей Кирилловной возилась с тестом у плиты. Фёдор с Яковом раздаривали нажитое. Часа в два ночи их позвали на кухню. Нюрка предложила золотые в хлебе запечь. Бегала к Вергу- нам, а те все ценности в каравай запекли.

- Умно! - поддержал Яков.

- Умно-то - умно, только все яйца в одной корзине не держут. Советую разложить по хлебам. Пометьте их отрубями что ли, а в каких нету - те оставьте так.

- Тихо! - шепча, вбежала Анна. - Слюпа пришёл, я его детям обносков два мешка набрала. Вынеси ему, Яша.

- Я помогу, - отозвался Фёдор, выходя с мешком вслед за Яковом.

- Здорово, дядя Слюпа. Маманя ишо твоим детям собрала.

- Здравствуйте, робяты. Ох, дай Бог здоровья вам и вашим родителям. На семь утра сбор актива назначен. Пущай, Федя, твой пацан у конторы с утра вертится, если чё важное, через ево и передам. Вчерась слыхал, за какой-то поезд шептались милиционеры. Спасибочки за это вам. Пойду.

- На здоровье. Пущай дети носят.

На другой день дети Слюпы носились по селу в обновах. Слух о раздарива- нии Строгалями своего добра разлетелся по всем улицам и проулкам. К строга- левскому двору с рассвета потянулись селяне. Первыми явились жены братьев Корецких, слывшие своим безвозвратным "позычанием". Что ни займут, то уже не вернут.

- Яковлевич, хучь бы нам чево выделил. Всех одарил, а про нас позабыл.

Иван Яковлевич повертел по сторонам головой, мол, что ещё осталось. Старшая сноха Корецких наседала:

- Коль так не даёшь, тогда уж позычь.

- Ну, берить, вон, два гусака ишо осталось.

Следом пришёл дед Карнаух. Он долго мялся, намеками рассказал о своей задумке уйти в чабаны или, на худой конец, пастухом. И, вроде собравшись уходить, выложил:

- Арапник я у вас видал. Кнутовище красноталовое. Не подо'рите?!

- Отчего ж не подарить, - сразу снял с гвоздя кнут Яков.

- О, добрый! Сыромятина. - Дед взмахнул арапником и хлёстко, как выстрелом, хлопнул. Вместо благодарности добавил: - Таким отстегаешь, мало не покажется.

345

- Скоро зачнут стегать народ более мощным арапником, - раздумывая, вслух поддакнул Яков.

- Человеку завсегда нужен был пряник и кнут.

- Только почему-то в России пряники жрут постоянно одни, а кнут со спин других не снимается.

- Я в политике ничего не понимаю, не микитю, хай, ей грэц будэ.

Дед Карнаух швыдко засеменил от ворот. Пройдя десяток шагов, он ещё раз с оттягом звонко треснул арапником. На хлопок вороны, возившиеся в навозе вместе с воробьями, дружно вспорхнули с мест и из нескольких дворов лаем откликнулись собаки.

Не успели Строгали позавтракать, как прибежал от конторы сын Фёдора Анатолий.

- Папань, мамань, нам надо срочно уехать на хутор. Дядя Слюпа сказал, если нас у деда застанут, то тоже в поезд кинут.

- Ой, - всплеснула руками Дарья Кирилловна, крестясь, - как же так.

Все повскакивали с мест.

- Иде они? - спросил Иван Яковлевич.

- К Вергунам, Бочковым и Сукачёвым пошли, оттед к нам.

- Федь, Катерина, детей в охапку и хода на хутор! Яш, беги, запрягай.

- А мож, Слюпа чево напутал? - хладнокровно спросил у отца Фёдор.

- Ничё он не спутал. У меня у самого думка была - загребут чёхом, как одну семью, кто там будет разбираться, езжайте. Бабы, живо детей одевайте!

- Да, должно быть ты отец прав.

Фёдор никак не мог попасть рукой в рукав полушубка. Одевая внуков, Дарья Кирилловна всплакнула:

- Мои вы голубятки, не увидят больше вас мои старенькие глазки.

Средненькая Тонечка расплакалась вместе с бабушкой.

- Ну вот, пошла сырость. Скорее вы! - напустился Иван Яковлевич, увидев, как Яков уже выводил за ворота Буланку, впряжённую в сани.

- Живо садитесь и паняйте проулком, шоб не встретиться с властями.

На бегу, целуясь друг с другом, прощались. Анна задержалась в доме. Выскочила растерянная. Сразу подбежала к Фёдору. Её глаза, наполненные слезами, безотрывно, не мигая, с глубинным страхом зацепились за взгляд. Ему даже на миг показалось, что жена брата смотрит в его душу. Лёгкое осуждающее покачивание головы будто говорило: "Вот ты и дождался того, чего хотел". Крепко обнялись, Фёдор чмокнул её в щёку и сразу обнял Алёшу, стоящего на очереди. Потом очередь дошла до Поли. Сбоку доносился голос родной жены.

- Черкните с места, вдруг, какая оказия будет, сообщи, а то письмо почтой дойдёт, не дойдёт, - просила Катерина грамотную Анну.

Фёдор взял отца за рукав.

- Папань, я вчерась был в Воронцовке, с охраной поезда балакал, магарыч отдал, просил не зверствовать. Сержант вольноопределяющийся, крепкий такой, в конопушках, начальником там. Ежель чего, намекни на мой вчерашний приезд. Когда довезут до места, следи за ним, он должен топор и пилу-двухручку для вас выкинуть, подберёте. А шоб промашки не вышло, всякому начальнику фамилию свою напоминай.

346

- Всё, всё, Федь, езжайте с Богом! - подтолкнул он сына, и тот, приняв от брата, обнявшего его напоследок, вожжи, легко прыгнул в сани и с места рванул лошадь в намёт. Насквозь промёрзлые полозья прощально взвизгнули. Вслед Яков крикнул с оптимизмом:

- Лови, брат, удачу за гриву.

Фёдор оглянулся. Анна стояла в сторонке от остальных, заломив руки у сердца, омытого слёзным дождём.

Село, как потревоженный улей, загудело плачем и разноголосым брёхом собак, а на выгоне догнали сани два хлопка выстрелов. "Каток коллективизации, давя судьбы хлеборобов, тронулся", - подумал Фёдор с грустью и, глянув на Катерину, вслух удивился:

- Ещё вчера думал, шо мы будем провожать их, а вышло - они проводили нас, как говорится, от греха и беды подальше.

X

После проверки вагонов, вольноопределяющийся Захлыстов и красноармеец Васильков вернулись в теплушку.

- Ну, что, нашли самый тёплый вагон? - спросил, не дожидаясь доклада, Сомов.

- Так точно, пятнадцатый.

- Хорошо, сходи на вокзал, разузнай, когда кулаков подвезут?

Когда Захлыстов ушёл, Сомов переспросил Василькова, возившегося с печкой.

- Точно вагон пятнадцатый тёплый?

- Лично глядел с товарищем Захлыстовым, да и товарищ Сяус-Кяус подходил, он такого же мнения.

- Пошли, покажешь.

Сомов спрыгнул с вагона, поправив ремень и осмотревшись, отправился за Васильковым.

Пока Сомов лично проверял пятнадцатый вагон, на станции появилось окружное начальство вместе с представителями управления железной дороги. Прибежал Захлыстов.

- Вас, как командира команды сопровождения, вызвают в диспетчерскую.

Сомов определил это издали по множеству начальских санных упряжек. Он бегом рванул к вокзалу.

- Где тут начальство? - спросил Сомов у железнодорожного чиновника, нашёптывавшего какое-то указание буфетчице.

- Государственная комиссия с представителем из Москвы разместилась в моём кабинете. Идите, вас ждут!

Войдя в тёплое помещение с робким: "Разрешите?", Сомов увидел много стоявших почему-то посредине комнаты людей. "Окучивают московского начальника, - мелькнуло в голове, - только где он?" Десятки глаз, обращённых на него, ждали доклада. Сомов растерялся, не зная, кто из присутствующих самый старший по положению. Глаза забегали по лицам. Он выхватывал взглядом солидные,

347

представительные фигуры, уже набирал воздуха, чтобы рапортовать, но те кивком показывали в сторону низенького плюгавого человечка. Сомов не верил в начальственное положение его, вел взглядом дальше, отыскивал другую статную фигуру, но и тот глазами показывал на человека в кожанке. "Кто ж из них-то главный?"

- бился в голове начальника отделения, как стрепет в силках, вопрос. "А, была не была, крестится же народ и без иконы, оттараторю в сторону "мелкого".

- Разрешите доложить? - как бы для порядка спросил одновременно всех Сомов.

- Докладывайте председателю Государственной комиссии, - низким басом и великолепно поставленной дикцией, не вяжущейся с ростом хозяина, отдал приказание щуплый человек, выступив сам на шаг вперёд. Все присутствующие в кабинете встали по стойке "смирно".

- Товарищ председатель Государственной комиссии! Эшелон в составе восемнадцати вагонов и вагона-теплушки для команды сопровождения принят, - Сомов начал доклад, все ещё сомневаясь в начальственном положении "мелкого".

Тот был на две головы ниже Сомова. Но, встретившись со взглядом страшной силы, начальник охранной команды запнулся. Водянистые, как у удава, глаза, смотревшие на него из-подо лба, завораживали своим напористым холодом. Страх заполнил всё существо сержанта. Чувствовалось, что это жуткое чувство овладело всеми присутствующими. Начальник команды сопровождения собирался ещё доложить о составе команды, но слова вылетели из головы. Выслушивавший доклад отвернулся.

- Провалит! - буркнул он.

- С опытом, Арнольд Генрихович, после срочной службы остался вольноопределяющимся, уже третий срок. - попытался разуверить председателя один из присутствующих.

- Вы ответственность по гарантии мероприятия на себя берёте?

- Конечно, должность командира отделения для эшелона кулаков первой категории низковата, - замямлил тот.

- Вот и усиливайте! Отвечать всё равно вам! Не возражаю, если с эшелоном поедет и представитель райисполкома. Команду сопровождения подчините ему. Кто у нас из районного руководящего состава?

Все молчали.

- Почему нет районных представителей, Егор Митрофаныч?

- Как нет?! Вот один, второй, третий. Что молчите? Я должен за вас докладывать?!

Районные представители вытянулись в струнку, опустив глаза. Высокий из этих троих, заливаясь краской стыда, теребил список в руке.

- Сколько от вас контингента первой категории? - спросил московский представитель, окрещённый Сомовым как "мелкий".

- Двести восемьдесят шесть душ, Арнольд Генрихович, - поднял тот в доказательство список.

- У вас? - кивнул председатель побледневшему представителю соседнего района.

- Триста девяносто пять человек.

- Докладывайте вы, - подступил к третьему на шаг начальник.

348

- От нас сто шестьдесят четыре, - невозмутимо доложил третий в белом полушубке.

- Так кто должен ехать, товарищ Дымов? Что молчите, Егор Митрофаныч?

- Думаю, Арнольд Генрихович, должен сопровождать тот, от кого больше кулаков будет в эшелоне.

Все с сочувствием глянули на в конец побелевшего от волнения полного представителя Воронцово-Александровского района, докладывавшего вторым. Со злорадной ухмылкой смотрел на него и докладчик в белом тулупе. Это не ускользнуло от председателя комиссии.

- Неправильно, товарищ Дымов! Этот район уже на начальном этапе партийно-правительственного задания хорошо поработал. Получается, кто везёт - того и погоняем! Это не партийный подход в перевоспитании масс.

И, не дожидаясь окончания речи председателя Госкомиссии, все, уже предугадав решение москвича, перевели взгляды на белотулупщика, как на нашкодившего.

- Поэтому поедете вы, пока - ответственным. И там посмотрим, как будет выполнено поручение Государственной комиссии. Начальник отделения! - распалён- но крикнул "мелкий". - В его распоряжение! И чтоб ни один кулачишка не сбежал!

- Есть, товарищ председатель комиссии, не сбегуть!

- Государственной комиссии! - назидательно, но тише и с расстановкой поправил Сомова Арнольд Генрихович.

- Я извиняюсь, Арнольд Генрихович, а если кто в дороге того... умрёт, наши действия? - робко, словно выронил вопрос белотулупщик.

- Умрут обязательно. Это нормально. Люди рождаются, люди умирают. По пути следования можно было бы трупы сдавать встречающим органам. Но лучше уж хоронить на месте. Могилы родственников, как дым Отечества, привязывает людей. Да и народные традиции, всем известно, обязывают ухаживать за могилами. Но это станет невозможным делом, если мы разбросаем умерших по всему пути следования. На оценку выполнения вами этого ответственного поручения, совершенно авторитетно заявляю: если и все перемрут, трупы никакого отрицательного значения иметь не будут. Ваша задача: чтоб не разбежались - раз! Чтоб на месте подписать акт сдачи

- два! И чтоб этот акт был привезён в Государственную комиссию - три! Всё!

- Не желаете вагоны осмотреть, Арнольд Генрихович? Мы везде нары поделали, поставили печки.

- И сколько же вы леса загубили? Насколько мне известно, Ставрополье избытком леса не страдает. А вот что печки установили - молодцом.

- Но топлива нет, как я узнал, - пожаловался белотулупщик, понимая, что самому придётся испытать неудобства многодневной холодной дороги.

- Да, с топливом туго, - подтвердил кто-то из железнодорожников.

- На дороге найдут что-нибудь, - решил отшутиться другой железнодорожный начальник, полагая, что угадал позицию Госкомпреда. Однако, встретившись с его взглядом, торопливо добавил: - По ведру угля за счёт паровозного топлива выделю.

- Это вопрос местного уровня, - оборвал его Госкомпред. - Время на этом терять не будем.

- Уже подвезли тринадцать кулацких семей, - доложил вошедший местный милицейский начальник.

349

- Раздайте повязки сопровождающим эшелона. И загружайте без церемоний. Излишки вещей у кулаков изъять! А мы с Егором Митрофановичем попьём чайку.

Когда подвезли на двадцати трёх санях соломенских выселенцев, привокзальная площадь Воронцовки кишела народом в перекипающем горе. Хаос из саней, лошадей, людей дополнялся громкими криками с плачем и стенаниями. Гомон и плач накрывали громкие команды и маты. Связанный пьяный мужик лет тридцати, лёжа в санях, пел лютую, ножевую и злую песню: "Наточим ножички скоро на вас!" А когда его подняли милиционеры, он заматерился во все голосовые связки, грозя какому-то Гнилову будущей жестокой расправой.

- Ты у меня землю грызть, сука, будешь! Медленной смертью умрёшь! Слёзы детей и стариков отольются тебе, гнида, мразь поганая, не такими слезами, а кровавыми будешь умываться, попомни!

У первых вагонов возня, похожая на драку. Какая-то баба лезла с периной в вагон, но перину милиционер выкидывал обратно. Та снова возвращалась за ней.

- Куда я мать больную покладу - на голые доски?

- Не положено, - твердил блюститель порядка, - тридцать килограммов уже загрузила. - И, в очередной раз вырвав из рук бабы перину, с размаху кинул её из вагона. Перина зацепилась за острый выступ проема двери, затрещал наперник, и пух из её брюха щедро осыпал железнодорожную насыпь. Баба с криком: "Убивают ироды!" кинулась вниз за периной, оскользнулась, упала, но вскочила ещё более злая, обхватила перину, как покойницу, и заголосила на всю округу:

- Ой, что ж супостаты наделали! Убили! Рятуйте! Убили!

В это время Арнольд Генрихович, отпробовав чайку с домашним пирогом, предусмотрительно испечённым полной вокзальной буфетчицей, бодро шагал с Дымовым в сопровождении двух милиционеров вдоль грузившихся вагонов. Он был в добром расположении духа.

- И что это за цирк? - указал он на орущую бабу, подходя к месту восходящего к небу скандала.

- Для матери больной хочет перину сверх веса увезти, - доложил милиционер из вагона.

- Кто у вас больной? - спросил, наклонившись к женщине, с выбившимися из-под платка волосами, Арнольд Генрихович.

Он уже было собирался позволить взять ей перину, как тут новый гнев необычной силы обуял плакавшую женщину.

- А ты, гад, не знаешь, что у меня мать болеет? Добро забрали - так вам этого мало?! Перину в придачу надо! Бери, скотина!

Она выхватила из развалившейся перины клок гусиного пуха и швырнула его в лицо Арнольда Генриховича, а следом, наградой за доброе намерение, меж глаз влепился плевок от крепкой и злой слюны.

Представитель Москвы отпрянул, словами попытался успокоить женщину, но та выхватывала и выхватывала из перьевой брюшины охапку за охапкой и швыряла пух в Арнольда Генриховича. Милиционеры, сопровождавшие председателя комиссии, на мгновение оторопевшие, навалились на женщину, хватая её за руки и выкручивая их ей за спину.

- Убивают! - заорала не своим голосом та.

350

На помощь бабе кинулась её семья, дети, женщины с визгом сыпанули из вагона. Подскочили трое мужиков. Хлопнул выстрел, накрывая крики, он отрезвил собой только детей и женщин, а мужики месили милиционеров, оттащив их от бунтующей женщины. Ещё раз грохнул выстрел. На этот раз остыли и мужики. Только один из них, по-видимому, муж, душил милиционера, приговаривая:

- Чужую бабу за чё попало хватать, я тебя проучу, как руки распускать! Ты у меня юшкой умоешься!

Захлыстов, до того стоявший со своей винтовкой у соседнего вагона, спокойно, как на занятии, подошёл к душившему и, как бы играючи, без всякой злобы, коротким, но резким ударом приклада по голове "выключил" "бунтаря".

- В вагон его! - резко, в волнении скомандовал Арнольд Генрихович, круто повернулся и быстро пошёл к вокзалу.

Дымов шустро семенил ногами следом, торопливо отряхивая и снимая с московского представителя пух и перо.

- Вы тоже, Дымов, соломы-то можно было на лежаки кинуть, действительно, как можно больную на доски класть?!

- Уже везут, Арнольд Генрихович.

К отходу поезда подвезли арбу с ячмённой соломой, вперемешку со снегом и проледью, но и такую растащили по вагонам в одну раскурку.

Строгали попали в девятый вагон. Сержант Сомов, встретившись с пытливым взглядом Ивана Яковлевича, спросил сурово:

- Фамилия ваша?

- Строгали мы.

- Вам в пятнадцатый вагон. - И тихо шепнул: - Перебирайтесь потихоньку.

Из сказанных слов сержанта Иван Яковлевич сделал вывод, "с ним балакал

Фёдор". Это искренне обрадовало его. Он сразу по-деловому организовал своих перебираться в другой вагон. После того как Строгали устроились в пятнадцатом вагоне, к ним потихоньку просочилось ещё две семьи. Те, располагаясь, не забывали одновременно советоваться со Строгалями, занявшими один из углов вагона.

Вдруг - крики, шум по соседству. Захлыстов, внимательно следивший за грузившимися, заметил, что седой дед что-то прятал под тулупом на груди. Кто-то из семейства вызвался его поддержать, но дед отмахнулся от помощи. А когда он, уцепившись за поручень одной рукой, карабкался в вагон, из тулупа вывалилась ржаная коврига. Старик следом рухнул на землю, судорожно ухватил буханку.

Захлыстов подошёл к упавшему, помог подняться и предложил:

- Давай, отец, подержу каравай. Тебе ещё не хватает солонки и с ними на вагон взлазить.

И потянул булку на себя.

- Нет, сынок, не стоит, - уцепился тот в хлеб обеими руками. - Мы сами как- нибудь. Отпусти!

- Ты, дед, забирайся в вагон, а я уж туда тебе подам, - решил ещё раз испытать старика Захлыстов.

Сноха Вергуна, запекавшая в хлеб ценности, не таясь, во все глаза наблюдала со страхом за происходящим, горестно сжав на груди руки. Но нервы у старого

351

Вергуна не выдержали, затмило разум до беспамятства, и он зло смыкнул на себя ковригу.

- Нет, отдай паляницу. С голоду нас морить хочешь?

Но Захлыстов не выпустил её.

- Стой, дед. Я вот сейчас поделюсь с тобой.

Одним махом через колено он разломил буханку и оторопел. Глухо о наледь стукнул золотой, прокатился, вычерчивая на снегу удивлённую дугу-бровь, и опрокинулся на решку. Мягко стукнули доски вагона под упавшей Вергуновой снохой. Та потеряла сознание.

- Отдай! - во всю свою старческую мощь заорал дед Вергун. Крутая, как плётка, вздулась жила на лбу. - Я всю жизнь. - он не договорил, хватая ртом воздух, закачался и рухнул замертво в сторону золотого червонца.

- Э, дед, ты чево, ты чево? - склонился к упавшему Захлыстов.

Но тот даже не хрипел, и его стекленеющий взгляд выпученных до предела глаз упёрся в одну точку - в решку. Последняя мысль его билась в поисках ответа: "Почему у царя усы, не как у меня, а зачем-то вверх?" и, не найдя вразумительного объяснения, та мысль угасла вместе с жизнью.

Через пять минут ковригу с ценностями кромсал Арнольд Генрихович своими худенькими белыми ручонками.

- Составьте подробный акт в двух экземплярах, с одним актом я лично отвезу эти ценности в Гохран страны. Ужесточите обыски. Казну Советской России надо пополнять. А из бдительного вольноопределяющегося делайте офицера. Однако звание ему

- не очередное, а по заслугам - после возвращения, по общим итогам спецрейса. В представлении на звание о ценностях не указывать ни слова. Историки и всякие писаки обязательно уцепятся за это и извратят смысл нашего великого революционного дела.

- А может, тех писак да историков сразу к этим в эшелон, куда их запихнуть

- уж мы найдём?! - предложил Арнольду Генриховичу один из местных огэпэушных начальников.

- Возможно, это было бы правильно, но те писаки и историки ещё не родились! - Поразмыслив, добавил: - Их повезут наши дети!

XI

С прибытием на Вергуновские поминки Фёдор призадержался. Ночью почти не спал. До самого рассвета прялка ночи сучила пряжу раздумий об увезённой родне. Кошачьей подкрадкой в полной тишине наступило утро. Сразу заехал в сельсовет к председателю Кондареву насчёт возвращения в родительский дом. Председателя застал у саней, впряжённых высокой пегой кобылой. Кучер Омелаенко натягивал вожжи, давая возможность Кондареву спокойно сесть. Глянув на поздоровавшегося Фёдора, председатель затараторил:

- Ты уж, Фёдор Григорьевич, не гневайся и не пеняй. Родителевский дом тебе не дадим. Там ещё одну бригаду решили делать. Пока въезжай в хату Титовых,

- пряча глаза, уже на ходу Кондарев буркнул добавкой: - Некогда, тороплюсь в район. Да, завтра собираем общее собрание колхозников, по бригадам и должностям распишем, явись и ты, обязательно.

352

"Вот она, власть обещалкиных", - зло подумал Фёдор, но сдержался, только и спросил Кондарева уже в спину:

- Ключ от титовской хаты у кого?

- У Усова, - под скрип саней выкрикнул тот.

.Так как в дом Вергуна вселилось уже правление колхоза, поминки проводили у совсем дальнего вергуновского родственника - Полуяркова.

.Повалил густой снег. Поэтому после поминального стола мужики вышли перекурить на просторную веранду. Фёдор со Слюпой отошёл в сторону, без особого внимания выслушивал от того последние новости, сам, пользуясь тавтологией, изобилующей у рассказчика, обдумывал слова председателя, сказанные ему у сельсовета: "Завтра собираем общее собрание колхозников, по бригадам и должностям распишем, - говорил тот, - явись и ты, обязательно".

Слюпа гордился своей причастностью к делам колхоза. Он словно вырос в своих собственных глазах. Даже наличие тринадцати детей в его семье он расценивал как собственную, великую заслугу. А то, что дети его питались впроголодь, одевались, во что придётся, Слюпу не волновало. Важнее для него было то, что он на каждого пацана получал от сельсовета ещё пять десятин земли. Глянув в окно, с гордостью объявил:

- Вон мой выводок идёт, будущие колхозники.

Фёдор, увидев во дворе разнаряженную ватагу детворы и узнав свои обноски, с грустью подумал: "Если и они так же будут работать, как их отец, то горе такому колхозу". Во главе гурьбы шла Слюпина жена, принарядившаяся в Катеринину кацавейку1

- Взвару поедим щас, - донёсся из-за окна детский радостный выкрик. Густой гвалт вскоре протёк в двери.

- Здрасте, - неопределённо с кем, поздоровалась Слюпиха и по-хозяйски скомандовала детворе: - Заходите скорей, холода не напускайте, - пихала она за стол не раздевшихся детей. Не ускользнуло от Фёдора, как соседский сын Володя Глыбин удивлённо разглядывал своего сверстника - Степку Слюпу в чужой одежде. Стёпка, заметив интерес соседа по столу, похвалился:

- Гля, какая у меня новая пальта и у Фроськи нашей платок новый.

Но его перебила сестрёнка:

- Цельных два мешка от кулаков мамка принесла. Ещё кулаков кулачить будут, у нас и мёбля в хате появится.

- На дармовщину и уксус сладкий, - заметил сын Черевичкина, годами постарше этих пацанов.

- А, - махнул рукой Слюпинский отпрыск, - им не стребуется, кулаков, как мух, поморозят. А нам и хату кулаковскую скоро отдадут.

- Не отдадут! - брякнул Глыбинский мальчишка, видно, слышавший дома осуждение тех, кто зарится на чужое добро.

- Отдадут! У папки с мамкой детей много. Таким, как мы, положено!

- А в чужих хатах домовой живёт и по ночам новых хозяев душит за то, что те дома у людей отнимают, - не сдавался Володя Глыбин.

- Брешешь! Не душит, дом нам Советская власть подорит.

1 Кацавейка - кофта.

353

- Тихо вы, политиканы! Помолитесь и кутьи по ложке берите, - приструнила Настя Полуяркова споривших детей. - Помя'нете дедушку Вергуна, тогда во дворе доказуйте друг дружке, а за столом - грех спорить.

Фёдор, наблюдавший за детским спором, подумал: "Что ж вырастет со Слюпи- ных детей, коли в их детских думках - нажива через раскулачивание, а не через пот и работу. К достатку и славе они себе наметили лёгкий экипаж. Будет страна халявщиков и несунов - вот к чему мы придём". Но свои мысли он никому не поведал, молча, без всякого уважения, пожал Слюпе руку и уехал на хутор.

XII

На общее собрание по созданию колхоза Фёдор выехал намеренно загодя, решив до его начала забрать у кладовщика Василия Макарыча ключ от титовского дома, выделенного ему под жильё. Проезжая по селу, отметил унылость и запустение. Словно саваном укутан родительский дом. На страже его - одинокий орех, обильно запорошенный морозным инеем. "Отцвёл, как подсолнух, родной двор",

- подумал Фёдор, увидев во дворе, в котором вырос и откуда вышел в люди, забытый рушник. Тот перебитым крылом бездыханно свисал с перильца крыльца. Комок подкатил к горлу. Фёдор зло трепыхнул вожжи.

- Ну-к, пошла!

С ускорением поплыла безлюдная улица, перерываемая такими же безлюдными проулками. Однако просторный вергуновский двор, ставший колхозной собственностью, кишел уже народом.

Жестокая высылка кулаков первой категории, как самая главная новость, обсуждалась в селе все последние дни всеми со всеми, повсюду и в любое время суток. В душах селян поселился животный страх. Раньше на собрание по вопросу колхоза ходили только любители. Село негласно разбилось на участки, и от них отряжали "послухать брехню" бойкого пересказчика, напутствуя:

- Пойди, послухай брехню, нам тада перескажешь!

Такие делегаты, возвратившись, рассказывали о сходах и собраниях картинно, с приукрасами и с собственной критикой, под смех собравшихся соседей.

Новый день спихнул с дороги подуставшую ночь. Это утро соломенцев началось необычно. Петушиный ор накрыли душераздирающие крики плачущих в голос женщин и детей, доносившиеся из разных концов села с собачьим брёхом. Будто ветром-астраханцем разнесло по хатам села молву - "чёрный воронок" увёз нонешней ночью трёх мужиков, как раз из тех, кто позволял себе в толпе высмеивать колхозы.

После этого страх по-свойски зашёл в каждый дом, стал частью жизни и, при случае, гнал на собрание его хозяев без оглядки на причины. И те, словно убегая от кнута, покорно, без лишних напоминаний, торопились в центр села, многие даже тащили с собой и малых детей.

На сегодняшнее собрание также несколько баб привело с собой детские ватаги. Дети, первое время стеснявшиеся скопления людей, жались к родителям, но постепенно осваивались и к началу собрания носились друг за другом по проходам и меж рядами лавок со смехом и криками. Гомон взрослых улегся, когда Кондарев с

354

Яловым уселись за столом, покрытым неизвестно откуда взявшейся красной тканью. Своим броским цветом она придала собранию официальный настрой.

Кондарев призвал к порядку:

- Тишина, колхозники. Детей понавели, завроде ничем более не занимаетесь, как детей куёте. Угомоните их, пока эту мелочь по бригадам расписывать не будем.

- Тихо! Тихо! - шикнули на детей несколько женщин.

Однако один пострелёнок, разыгравшись, продолжал носиться. Тогда Гришка Репало цыкнул на него:

- Щас бабайка заберёт!

- А куды денешь, - огрызнулась молодка, кормившая грудью маленького,

- одних не оставишь, хату спалят ишо.

- Перво-наперво объявляю всем, - громко продолжил Кондарев, - осенний раздел земли между единоличными хозяйствами отменяется, - не успел он закончить мысль, как в помещении поднялся невероятный гвалт под самый потолок.

- Как отменяется? Я под пары уже вспахал!

- И мы пахать уже начали.

- А кое-кто и озимые уже засеял, - доносились со всех сторон выкрики.

- Тихо! Ещё раз тихо! Глотка у меня не луженая - всех не перекричу

- Ковалем работал - мог бы и полудить!

- Повторяю, раздел от-ме-ня-ет-ся! На это есть указание центра.

- Чёрти чё попридумали!

- Лишь бы над людьми поиздеваться.

Наконец правленцам удалось мало-мальски сбить пыл возбуждённого зала и восстановить относительную тишину.

Кондарев продолжил:

- Лучшие земли отойдут колхозу, а шо останется - единоличникам.

Но очередная новость снова фонтаном вскинула гвалт.

- Правильно!

- Не правильно. Мне, за сколько годов, чернозём в балке достался, а теперь меня выкидают. Заново - на суглинки?!

- Иди в колхоз, тут ни чернозёма, ни суглинка не будет, вся земля твоей станет.

Однако грубый вопрос ведущего собрание впряг на мгновение тишину.

- А ты, Топтыгин, чево тут делаешь? - голова Кондарева обращена к двери, где на притолоку плечом прилёг худоватый мужчина в казачьей кубанке. - Это собрание колхозников, а от тебя заявления в колхоз я не видал, - жестко отчитывал председатель. - Так шо или в колхоз, или покинь собрание.

- Я послухать пришёл! - выкрикнул Карп Иванович.

- Иди, слухай уличных брехунов, знаешь, иде они теперь? Мож, дорогу к им показать?

- Зачем мне они? Я, мож, тоже в колхоз решаюсь.

- Долго решаисся. Эшелон возвернётся и решать будет поздно. Так ты куда?

- В колхоз, конечно, - промямлил, переминаясь с ноги на ногу, сухощавый Топтыгин.

355

- Бабка тебя, Карп Иванович, прибьёт, шо без спросу в колхоз заступил, - громко выдал своё резюме сидевший сзади Репало.

- Итак, дозволяю Топтыгину, как будущему колхознику, остаться туточки. Есть ещё на собрании единоличники?

Несколько человек потянулись на выход.

- Несознательный элемент есть? Я повторяю!

- Ушли.

- Перекуём всех! Все будут в колхозе. Кто - тут, а кто - на Соловках! Там колхозы тоже нужны. Теперь Ялов Семён Осипович зачитает списки бригад, они пока не полные, мы их сформировали из тех соломенцев, которые уже понаписали заявления в колхоз. Кто не успел это сделать, сегодня ещё не поздно, а когда отвезём списки в район, будете локоток кусать да не достанете. А пока - слово Семену Осиповичу.

Ялов поднялся, прокашлялся и, дождавшись тишины, приступил к чтению.

- Первая полеводческая бригада, бригадир - Токарев Андрей Ерлампиевич, полевые рабочие ...

- А чё эт ево бригадиром, за какие такие шиши? У их сроду ячмень не удавался!

- Тихо ты, Солониха, своё имя услыхала и бубнишь, я и не узнаю, иде я. Ищё раз, Семён Осипович, а то тут бубнят, глупый бабский алимент.

- Повторяю, полевые рабочие...

- Сам ты - глупой! - не осталась в долгу Солониха.

- Повторяю, Зинина Валентина Нестеровна...

- Не, я с ней работать не буду! Ото, я пахать буду, а Валька - ворон считать!

- снова прервала оглашение списка Солониха.

- Да тихо ты, в конце концов, неугомонная, в бригадах будут ишо звенья, там друг к дружке претензии выкажете, - вступился за порядок Кондарев.

- Последний раз повторяю. Солониха, тебе говорю. Перебьёшь, будешь сама читать, - под смех зала, очередной раз призывая к порядку, строго посмотрел на виновницу Ялов.

- А Солониха только крестики читать и умеет, - пошутили из прохода.

- Не бойся, дай денег побольше - сосчитаю! - не полезла и тут в подол она за словом.

Когда были зачитаны все списки бригад, снова поднялся председатель.

- Ну, никому новости нету, шо председателем колхоза назначен я. Моим заместителем затвержден районом известный вам Семён Осипович, он же и председатель сельского Совета. Моего бывшего помощника Гонтаря Юрия Афанасьевича забрали на повышение, это вот душе и сердцу приятно, далее, бригадиров вы слыхали, а общим завхозом колхоза будет у нас Строгаль Фёдор Григорьевич.

- Правильно.

- Добрый, хозяйственный род, - доносились со всех сторон помещения голоса.

- Нет, не правильно. Зачем нам, про это, Федька Строгаль? - поднялся дед Артюх, не умеющий высказать ни одного предложения без своего "про это". - И я вам в сей момент, про это, докажу! - Он выступил вперёд. - Ежель он колхозное

356

добро, про это, так же на ветер пустить, как отцовское, а мы, про это, как говорится, знаем, со двора его отца люди, про это, день и ночь добро пёрли, а Федька помогал ишо выносить, про это! Так мы, про это, со своим колхозом по миру пойдём. Надо, председатель, суму сразу шить, про это!

Зал загудел.

- Людям никогда не угодишь!

- Растрынькает! - с визгом кричала соседка братьев Корецких - Карпушиха, которой не досталось гусей из хозяйства старого Строгаля.

- Чево скажешь, Фёдор Григорьевич? - спросил Кондарев.

Фёдор вышел вперёд, долго молчал, пока прочно не улеглась тишина и начал робко говорить:

- А скажу вам, земляки, то, шо хозяйствовать - это не то, шо тряпками и зерном амбары забить. Шоб его потом моль побила, крысы с мышами пожрали и поточили или просто оно погнило. Ну, набьёт кто-либо из сидящих тут закрома. А рядом шо?

- И далее заговорил более смело: - А рядом в то же время имеются дети разутые, раздетые, голодные. А чьи они, разницы нету. Понарожали, и теперь отвечает за это весь народ. На то мы и люди, шоб сердцем сострадать землякам. Да и слыхал я, рассказывали ишо на фронте, сам Ленин зажиточным говорил: "Делиться надо!" Ему люди посылки присылали, а он их детям передавал. Правда то или брехня, не знаю, но я до этого момента в жизни - делился. На фронте сухарём да щепоткой табака. Тут обноски, какие были, - на хозяйство не влияют. Быки, кони, плуги, сеялки - это с нашими руками колхозу приварок. А шо касается колхоза, там не своё, там об- чее, и оно всё будет под строгим учётом. Придёт, скажем, Солониха ко мне на склад колхозный за постным маслом, а ей - амбарную книгу: "Ты, сударыня, свою норму выбрала. Иди, сударыня, позычай масло у соседки, она свой пай зараз получила".

- А у нас, про это, маслобойки нету! - крикнул дед Артюх с места.

- Будет! Русь завсегда светлыми головами славилась! И в Соломенке нашей есть они. Возьмите хоть Биреку. В его доме полная механизация. И надо, шоб и в нашем колхозе такая же механизация поработала нам всем в помощь.

- Возражений против Фёдора Григорьевича Строгаля, надеюсь, больше нету? Одно было по старческому недомыслию и по сих пор, вижу, не дошло, - строго выговаривал Кондарев бубневшему про себя деду Артюху. - На этом собрание колхоза "Верный путь" я сворачую, а бригадиры будут вас собирать почаще. Правление, остаться!

При выходе толпы из зала Гришка Репало раздвинул у двери толпу перед Со- лонихой.

- Пожалуйте вам, сударыня!

- Ой, шо Федька, шо Гришка, сударыню во мне выискали!

С лёгкой руки Фёдора с этого дня Солониху в Соломенком стали звать и в глаза и за глаза "сударыней".

XIII

.Первый раз Фёдор присутствовал на заседании правления колхоза в должности завхоза. Ялов, войдя, покосился на Фёдора и сразу опустился начальственной тенью на стул рядом с председателем колхоза. По другую сторону восседала

357

партийная власть в лице Вайцеховича Бориса Карловича. Юрий Гонтарь, вводивший в курс писарского дела бывшего школьника Ваську Молодилина, теснился с ним вместе за его писарским столом. Гвоздёв прилип на малой лавке у плиты к Корецким. К ним с другого бока робко на краешек лавки примостился бригадир Токарев Андрей Ерламьевич. Фёдор оказался между Слюпой и бригадиром животноводческой бригады Егором Кривоносовым. Бригадир второй полеводческой

- Анушин Владимир Николаевич корпел у подоконника, переписывая список членов своей бригады.

- Зараз накоротке проведём планёрку-минутку. Серьёзные задачи упали на Кривоносова. Два дня коров не доили - молоко могло перегореть. Добро, Фёдор Григорьевич Строгаль свою жинку да баб соседских послал хучь для себя коров подоить, а то б загубили коров. Как думает бригадир?

- Как-как?! Ноне кинулись доить - ни цебарки1, ни стулки. Навприсяд много надоишь? Да чё то поминать - вилов обыкновенных нету, чтоб простой соломы коровам дать - оберемками сам таскал.

- А куда ж они подевались - вилы, стулки, цебарки? Кулаков с одними узлами вывезли, - начальственно спросил Ялов.

- Куда-куда?! Вроде, не знаете! Народ, ровно мыши полевые, растащил всё в одночасье.

- Да, это так! - покачал головой Фёдор.

- Точно! - глухо заплескалась от стен поддержка правленцев.

- Вот я и говорю, - продолжил Кривоносов, - нету ни цебарки, ни,.. да чё об этом балакать - налыгачи с коров - и те унесли, кой-как обрывками попривязал их к яслям. А они короткие, корове ни повернуться, чтоб зад лизнуть, ни прилечь, шоб отдохнуть.

- Эт для чего ж ей зад лизать? - удивился Ялов.

- И шо у нас за народ! Налыгачи - и те утянули! - вслух возмутился Кондарев.

- Чево скажет завхоз?

- Я так думаю, народ у нас правильный, только вот мы... ещё не правильно работаем. Но прежде отвечу на вопрос председателя сельсовета, - он вызывающе посмотрел в сторону Ялова, - корове, как и всякому животному, требуется простор для личного обихода, в науке прозываемой гигиеной. А шо касается народа, скажу так: повинен подход. - Фёдор завладел вниманием присутствующих. - Тащи, грабь кулацкое - так не пойдёт! Это говорится не оттого, шо это моих коснулось. На хуторах ноне хаты освободились, и там уже кое-где оконные рамы с дверьми вынули. Я пытался одного такого приструнить, так он мне заявляет: "Это - моё! Я своими руками строил. Кому хошь об этом скажу!" А я думаю так, коли колхоз дал ему другой дом или хату, то прежнее его жильё, по справедливости, стало колхозным добром. А за добром, хоть своим, хоть колхозным, нужен догляд. Предлагаю, назначить объездчика из сознательных, лучше из правления, вот хоть дядю Слюпу дать ему коня, и пущай надзирает верхом.

- Эт дельно, прям, как кувалдой! - обрадовался Кондарев.

- Теперь, шо касаемо коровника: цебарки, стульца и прочего инвентаря. Ре

1 Цебарка - ведро для дойки коров.

358

шить это может сам бригадир в один момент - поставь туда постоянных доярок и скотников. Поделит между ими коров, определит каждой корове стойло. А уж доярки и скотники своё рабочее место оборудуют сами и стульцами, и вилами, и прочей мелочью.

- А мы тогда для чево? Ежель свалим всё на Кривоносова? - повернулся в сторону Фёдора, набычившись, Ялов. Вопрос он задал больше с тем, чтобы указать на то, что завхоз обязан решать эти вопросы.

Но Фёдор хладнокровно, будто ждал такого поворота разговора, с лёгкой язвинкой отпарировал:

- А затем, шоб делать более главную работу, скажем, там же, на коровнике, с кормами - раз! Их надо всё просчитать и до нови растянуть! С увеличением поголовья - два! Нужен бугай, подобрать для расплоду более молочных коров с высокой жирностью молока. Опять же, животина должна быть здоровой - стребуется ветеринар. Определить ему задачу наперёд, какие там препараты, денег нет, пущай травами пользует, его заработок и прочее. Теперь, куда молоко девать? Не выливать же его?! Требуется переработка на масло. Оно и хранится дольше и налог им выплачивать удобнее. Летом молоко до района не довезти - скиснет. Значит, нужен сепаратор. Это уже мои и правления задачи. Думаю, пока согласую с каким-либо единоличником аренду сепаратора.

- Понятно, Фёдор Григорьевич, - согласился Кривоносов Егор. - Но налыгачи пущай правление добудет. У меня нету.

- Добудем налыгачи. На конюшне такая же картина. Шо может сам бригадир, должон делать - пущай делает, а шо - мы!

- Семён Осипович, удовлетворён ответом завхоза? - спросил Кондарев.

- Удовлетворён, - буркнул Ялов.

Но председатель колхоза, уловив намерение нового председателя сельсовета подвести завхоза под своё подчинение, тут же дал отповедь:

- Завхоз подчиняется единолично только мне и никому более, - как итог своего решения, не подлежащего никакому обсуждению, объявил Кондарев, сам при том подумал: "Если не упущу я завхоза из-под своего контроля, то и сам не буду впроголодь жить". - На этом нашу планёрку-минутку закрываем, очередную планёрку-минутку назначаю на вечер.

.Частые планёрки-минутки нервировали Фёдора. Времени не хватало и так. Он метался от конюшни к коровнику, оттуда ехал к скирдам, где заметил разбегавшиеся в разные концы села санные следы с обронёнными клоками ячмённой соломы. Разыскал Слюпу и сообщил ему об этом. Оттуда ехал в создаваемую в сукачевской пристройке красную избу-читальню. Туда свозили столы, табуретки, стулья, книги из домов выселенных кулаков. Зашёл в один из домов Сукачёвых. Внутренних дверей нет. В переднем углу, на месте снятых икон - светлые проплешины, как пустые обещания.

Руководил там работой секретарь партийной ячейки Вайцехович, очень дальний родственник Строгаля по линии Дарьи Кирилловны. Ему помогал его семнадцатилетний сын, Андрей. После приветствий Фёдор, осмотревшись, высказал недовольство:

- Ну зачем вы стаскиваете всё подряд?

359

- Сгодится! - отмахнулся парторг.

- Да не через "сгодится" надо решать, а чтобы столы как-то одинаковые были. Красота в избе-читальне не хуже, чем в церкви должна быть. Этот вот стол отдал бы я председателю колхоза, гля - двухтумбовый, ящички запираются. Всякий не будет лазить по его бумагам. И вид добрый - вензеля и прочие навороты.

- Такой стол мне и самому сгодится.

- Так не бывает! Ты - за царским столом, а председатель на загнётке, ты его ещё за подоконник усади?

- Ладно-ладно, отвезу председателю этот стол. Но попомни, Фёдор Григорьевич, партия, она, как молодое вино, свою крепость ещё наберёт.

- Кто там старше будет, то время покажет, и не мне по этому вопросу спорить. Однако ещё отцы наших дедов про то балакали: "Всё лучшее должно доставаться старшему по чину и положению!"

XIV

За повседневными делами в организации хозяйства колхоза дни для Фёдора летели "как скаженные". Председатель Кондарев "дёргал" Фёдора часто, давал не совсем продуманные поручения. Фёдор убеждал Акима Платоновича в несвоевременности той или иной затеи, просил повременить. Кондарев кое в чем соглашался, но в вопросе выбраковки крупного рогатого скота дело дошло до скандала с криками.

Случилось это после очередного возвращения председателя из района. Кон- дарев, войдя в контору, сразу вызвал рассыльного. Егорка Черевичкин, спавший в конюшне на сеновале, вошёл сонный.

- Ты чей будешь?

- Кто? Я? Черевичкин Егор, - спросонок не сразу нашёлся тот.

- Завхоза Строгаля знаешь?

- Кто ж его не знает.

- Его вызвать надо! - И, помедлив, как будто спрашивая у себя: - Только где его теперь искать?

- И искать иде знаю, Григорьевич завсегда сказывает, иде он будет. До обеда, мол, там-то и там-то, а после иде-нибудь в другом месте. Вот ноне с утра сказывал, что будет с ветеринаром на коровнике, потом - у Кривоносова дома, там молоко перерабатывают на масло. Опосля, поедут вместе на овчарню. А после обеда: школа, изба-читальня, амбары, склад и ещё чё-то переказывал - забыл.

- Забыл?! Ну, сейчас знаешь где искать?

- Знаю.

- Погоди-ка. А как другие члены правления, сообчают, где их при надобности искать?

- Не-е-е. Только Григорьевич.

- Ну, беги, вызывай, - отпустил рассыльного Кондарев, а сам, отхлебывая горячий чай, продолжил раздумывать над услышанным. "Строгаль Фёдор пример добрый нам всем подал, посыльный знает, где его искать в любой потребуемый момент. Не завести ли это общим порядком, а то - спробуй сейчас того же Ялова

360

сыскать, всех собак травить за ним надо. Ну-к, проведу кспермент - попробую его вызвать".

Он шумнул своего конюха деда Артюха, оставшегося по приезде из района в приемной отогреваться у печки.

- Зови второго рассыльного!

Через время вошёл подросток Кузьма, сын Николая Знобина.

- Вызывали, Аким Платоныч? - бойко спросил он председателя.

- Найди-ка Ялова Семёна Осиповича. Знаешь такого?

- Как не знать! А иде он, вызывать его откуда?

- А вот этого я не знаю. Где найдёшь, оттуда и вызывай!

Посыльный ушёл. Председатель, допив чай, взялся за бумаги. Им готовился без огласки список кулаков на вторую очередь раскулачивания. Список получался короткий. Кондарев нервничал из-за того, что перестарался с количеством кандидатов для первой очереди. За усердие Кондарев даже получил в районе благодарность. Секретарь райкома Матвеев, подводя итоги первой фазы раскулачивания, тыча пальцем в Кондарева, повторял:

- Вот с кого надо брать пример, любое поручение выполняет не на сто, а на все двести процентов! Из его села в ссылку эшелоном отправлено сразу тридцать одна семья! А у других - двенадцать, это самые ближние к его показателю, а кое-кто пять-шесть семей, разве это показатель, товарищи!

"Теперь, - раздумывал Кондарев, - благодарностей не получишь". Беднота и часть середняков влились добровольно в колхоз. Единоличников осталось семей сорок. Его размышления прервал Фёдор, внутренне недовольный тем, что его оторвали от дел. Он был на складе, где всерьёз распекал кладовщика Усова Василия Макарыча. Фёдор неоднократно поручал тому сделать стеллажи и навести порядок на складе. Но Усов, вероятно, обидевшись на то, что назначили завхозом не его, молча игнорировал указания Строгаля. Фёдор решил показать личным примером, как следует относиться к поручениям. Используя имеющиеся на складе пиломатериалы, лично сам сколотил полки и уже за размещением на них колхозных запасов

- продуктов его застал рассыльный из правления.

- Григорьевич, председатель колхоза зовёт.

Фёдор, чертыхнувшись за то, что не дал тот время дело завершить, отправился в контору

- Аким Платоныч, чево ишо стряслося? Мы с утра перед вашей поездкой в район план на сегодняшний день наметили, я согласно ево и работал.

- План, план... Район свой план кажный день сует. Вот и сегодня Ступицин бумагу сунул: "Вези поставки!"

- Какие ишо поставки? Народ все единолично сплатил, - удивился Строгаль.

- Он про единоличные ни слова, там сполнение 140%. А теперь, мол, колхоз должон свои поставки сдавать. Я ему гутарю, какой колхоз, ишо, мол, пока на бумаге, на ноги ишо не приподнялся, так он и слухать совсем не желает.

- Ну, там, в райцентре, и выкамаривают!

- Вот та бумага. Вишь, декабрь - 430 кило мяса, говядина. Так шо, Фёдор Григорьевич, три коровы или пару быков.

- Вы шо, Аким Платоныч, шуткуете что ли?! Я вас перестаю понимать!

361

- Какие шутки, когда хрен в желудке! Он жгёт дюже! - выругался Кондарев.

- Я сказал - режь, значит - режь!

- Успокойтесь, Аким Платоныч! Давайте просто порассуждаем. Ступицин в хозяйстве, видно, совсем не петрит. Ведь скотину, считайте, ползимы прокормили, корма на неё поистратили. В это время года резать - не только назовут нас дураками, но и чем-нибудь похлеще!

- Я сказал - резать!

- Хорошо, хорошо, Аким Платоныч, считайте, что я выполнил указание и порезал скотину, а тут, возьми кто-нибудь и стукнет ОГПУ. Зачнут проверять. Сту- пицин, скажут, не понимает в сельском хозяйстве, а вот вы и я понимать обязаны. Мы-то на земле стоим.

- А чево ж делать, Фёдор Григорьевич? Не сполнять указание района я права не имею.

- И это верно. Тут надо умом раскинуть, и выход обязательно отыщется. Знаю, на базарах цена ноне стала смехотворная. Были б деньги, там бы и купить. Только где их, денег-то, взять?

- Если и наскребём, то не более, чем на одну корову

- Тут мысля одна пришла. У меня в Пятигорске сестра троюродная в детдоме работает. Так вот там-то кормятся с базара. Мож, мы детям туда кой-чего из барахла да мебели, а те нам денег на мясо?! Одну какую-нибудь тёлку сами заколем и так выкрутимся. Будет вторая очередь раскулачивания, там точно будут и коровы и быки для выбраковки.

- Ну, ладно, давай, Фёдор Григорьевич, удастся фокус, делай так, только без огласки особой.

- Справку все ж придётся с собой прихватить.

- Эт само собой, щас и напишу, - подобрел Кондарев.

- А завтра забьём яловую корову Солонихи, и первое мясо отвезу, шоб шибко на вас не наседали районные начальники.

XV

Правлению колхоза "Верный путь" удалось втянуть в свой коллектив через уговоры и угрозы чуть ли не третью часть селян. Многие хозяева стояли на распутье, временили, решив глянуть, какую выделят частникам землю. А сельсовет в лице его председателя Ялова от их назойливых просьб и вопросов отбивался, как от голодной своры собак, встречавших его толпами в каждом уголке села:

- Пущай снег сойдёт, тогда нарезать единоличникам будем.

Сошёл снег, колхозную землю сразу за выгоном начали пахать, а наделы единоличникам, не пожелавшим вступать в колхоз, так и не давали.

- Когда? Когда? Ну, смилься над людьми! - преследовали они Ялова, ведавшего землёй, повсюду.

- Чуток протряхнет, так и зачнём делить от верхнестепновцев.

- Ишь, откуда намахнулись! Туда только день на быках ехать, а работать: пахать, сеять когда?

- Ну, ет, когда кто пожелает, - парировал Ялов, - желаешь оставаться едино

362

личником - цыганское солнце в твоём полном распоряжении, по холодку можешь всю ночь работать, - язвил он.

- А почему поближе людям землю не дать?

- Вся ближняя земля отводится колхозу, стало быть, коллективу, а он завсегда важнее единоличника был.

После такого расклада с дележом земли кое-кто из хозяев-единоличников попытался найти правду в районе. Но там с ответами на жалобы умышленно затянули. Даже поданный Иваном Скибой иск в суд отложили до лета, сославшись на большую очередь. А время весенних работ в поле давно поспело. И Скиба, отчаявшись, написал заявление о вступлении в колхоз. В тот же день ещё три семьи селян принесли свои выстраданные в семейных спорах заявления. А к середине Великого поста завалили ими Кондареву весь стол.

Фёдор с Кривоносовым и присланным из села Степное ветеринаром Нижегородцевым ломали головы, как и где им разместить худобу, сведённую к фермам новыми колхозниками. И решили, как и настаивал Кондарев, не затягивать с выбраковкой скота.

На яловую корову Солонихиных сразу решили кормов не расходовать. Поэтому Фёдор после разговора с председателем зашёл по пути к Николаю Силосу, известному в селе бойщику скота. Тот молча выслушал поручение, вытащил из-за голенища сапога нож, потрогал пальцем лезвие и, тепло глянув на Фёдора из-под козырька свисавших волос своими звероватыми глазами, сразу отправился на коровник.

Уже через час Фёдор вёз в бричке освежёванную тушу коровы в райзаготконто- ру. Мясо полдороги парило и тошнотворно пахло. Во дворе заготконторы на запах собралась свора собак. Поскуливая и виляя хвостами, они кружили возле брички. Жеребец Крахмалин настороженно прял ушами и косил дымчатыми сливами глаз на дворняг.

Из конторки вышел кладовщик Девяткин.

- Мясо привёз? - вместо приветствия спросил он, подходя.

- Корову, Данил Сергеевич. Доброго здоровья тебе и твоему семейству, - подал руку Фёдор.

Девяткин вяло пожал Фёдорову руку и, не спуская глаз с собак, предложил:

- Кинь им печёнку.

- Вот тебе сдам, а тогда сам и кидай.

- У меня в складе всё на учёте. А у вас в колхозе всё на глазок. Кто знает, сколько эта корова весит: четыреста фунтов или триста? Могли б договориться, мужик ты, вроде, ничего.

- Вот-вот, оттого шо я ничево, потому и не договоримся. Тебе лично потребуется три-пять фунтов, опять же у председателя спрошу. А сам не дам.

- Ну и напрасно. Другие не кочевряжатся.

- Это их дело. Доверие бывает или не бывает.

- Сегодня верят, а завтра нет. Я тоже шибко власти верил, а вот бумагу получил и веры меньше стало, - и потряс листком с машинописным текстом. - Сам товарищ Грачёв подписал. Спецпайки себе придумали. И не наши местные, а во ... в соответствии с Постановлением ЦИКа, номер и всё такое. Вон какая это власть! А меня в списках почему-то нет. Моя кровь, выходит, не такая, как у них!

363

- Может, тебя, Данил Сергеевич, просто забыли?

- Спрашивал в приёмной. Говорят, что ты, товарищ Девяткин, не подходишь под статус госслужащего.

- Выходит, сверху народ делят.

- Конечно, делят! Нижние слои - они густые, как борщ на дне, а наверху жирок плавает.

- Но все ж просят со дна зачерпнуть?!

- В том-то и дело, что жирок, плавая сверху, только вид борщу придаёт, так и начальство, сливками общества прозывается, но основа-то жизни - на дне!

- Вот так, поводырей корми, а народ - на цепь.

- Выходит, так. Они жрать хотят, а я нет. У меня не дети, а щенята! Вот твоя квитанция, Фёдор. Здесь вот распишись! Ты следующий раз, может, яиц подвезёшь? На спецпаёк им же и яйца положены.

- А где я возьму? Курей колхозников до кучи не стягивали. А тех кур, шо у высланных поотобрали, порубили детям на обеды в школе. Свои отдать, так у меня только два! Так шо яиц нету пока.

- По новому налогообложению не только яйца, молоко, масло, шерсть - сдай. Кабана забьёшь - и то шкуру его сдай!

- А ежель я сало со шкуринкой, такой знаешь, жёвтенькой, соломкой смолённой, люблю? Как же тогда?

- Забудь, Строгаль, что любишь! Даже с фруктовых деревьев и то должны будем часть урожая сдавать!

- А ежель не уродило?

- Не уродило - плати деньгами, чтоб ухаживал за деревьями лучше, или сдавай молоком, маслом, мясом. А коль нет ничего - неси свои яйца. Хоть два, но оторвут!

- Да, дожили, - криво усмехнулся Фёдор.

- Да, к слову, слыхал, Ставропольский и Терский округа упразднены, как нам в райкоме зачитали, и теперь все районы подчинены напрямую центру края - Ростову.

- Вот это придумали. - Покачал головой Фёдор. - Зачали делить, передели- вать, такое ощущение, шо того, кто это нагородил, стоя рожали и об землю головкой уронили. Сколько ж теперь районным начальникам до Ростова добираться?! Ведь добавочно и средства, и время - коту под хвост будут кинуты. И ещё новые налоги, ох, как богато заживём, едри твою через пень колоду.

- Думаю, это пока первоцвет.

- Не все ягод дождутся?

- Тут и в воду пукать не надо! Видишь, как меня на обочину сдвинули? А ведь я не кто там либо, с навозной кучи, я - кладовщик райкомовского склада и уже я для них не человек. Но я им устрою, я им устрою! Пошли, а то некогда мне!

По дороге домой Фёдор, кутаясь потеплее в тулуп, раздумывал над услышанным, верил и не верил таким новостям. В отношении переподчинения и спецпай- ков сомнений не было. Но чтобы так душить налогами колхозы, которые создавало само государство, разум понимать отказывался?! Всё же, подумав, подумав, пришёл к выводу: "Да чево гадать - у нас в России всё могут! Народ всё стерпит!

364

Вон Девяткин пыжится, пузырями булькает: "Я им устрою!", а чего он им устроит? Пока сдвинули на обочину, а если ещё невпопад пузырь пустит, - сдвинут в канаву", - размышлял Фёдор, поскучнев от плохих новостей.

По возвращении в Соломенское Фёдор влип в грандиозный скандал и увидел такие слёзы, что не мог уснуть всю ночь.

Солониха, как только прознала, что её корову зарезали, с криками и воплями через всё село кинулась бежать к коровнику. Дети бегут следом, останавливают, уговаривают вернуться, но она с плачем и причитаниями вырывается и бежит к цели. Снова догнали дети, остановили её, от криков и стенаний ей стало плохо, упала, потеряв сознание. На шум высыпал на улицу народ, окружив, привели в чувство. Чуть оклемавшись, она с новой силой стала надрываться в плаче, выкрикивая:

- Коровку зарезали! Со света нас сживают!

И заведённая состраданием толпа вместе с ней двинулась к коровнику проводить расследование. Гуртоправ1 Чаплыгин заметил наплывающую с воплями к коровнику толпу, побежал в контору, сообщить председателю. Кондарева в конторе не оказалось, но Чаплыгин набрался огромного терпения и стал ждать его для важного, сугубо личного сообщения.

Фёдор, встревоженный, направил лошадь к толпе. Та, перекипая, клубилась вокруг кровавой лужи с остатками кишок, не дожратыми собаками. Дети Солони- хи, сбившиеся возле матери кучкой, плакали вместе с ней по своей Туманке. Женщины, глядя на них, углами платков вытирали слёзы сочувствия. Редкие мужики держались за спинами баб, сжимали кулаки, роняли тяжелые слова.

- Какое они имели право без спроса у хозяйки чужую корову забивать?

- Свою, небось, не зарезал!

- Судить таких сукиных сынов надо!

- А вон едет, хозяин чёртов!

Толпа повернулась и, клокоча кипением, плеснулась навстречу Фёдору. Глаза

- острые финки.

- Одарка, спросы його, куды корову твою див? - поджучивала Солониху Чер- нодраева Пидора.

- Шо случилось? - спросил Фёдор и, поддавшись инстинкту самосохранения, попутно осматриваясь, куда в случае чего придётся бежать. "Только не бежать! - остановил Фёдор гадливую мыслишку. Как-нибудь прорвёмся!" - размышлял он, ожидая ответа, спрыгнул с возка и пошёл к толпе.

Солониха будто ждала, пока Фёдор подойдёт, заорала прямо в лицо, осыпая слюнями:

- Убил, гад, убил, паразит, насмерть зарезал Туманку нашу ненаглядную! Коровушку нашу сничтожил, вражина, буржуина недобитый!

Последняя фраза резанула Фёдора по сердцу неподдельным, стойким страхом.

- Спокойно, не шуми, зараз всё растолкую! - попытался спокойно объяснить Фёдор, но было поздно.

Тугим полукольцом надвинулась толпа. Солониха вцепилась в его рубаху на

1 Гуртоправ - пастух.

365

груди, повисла на ней и кидала в глаза гневные вопросы и оскорбления, сама при этом обливалась горючими, искренними слезами.

- Коровёнку мою куда дел? Кто тебе разрешал её убивать? Ты меня спросил? Вражина ты, али скажешь - нет?

Дети, по примеру матери, также вцепились с разных сторон в Фёдора. Кое-кто из других баб тоже потянул руки к нему. Вдруг Фёдор заметил за спинами баб скачущую чёрную кляксу Ивана Жемякина, шкандылявшего к толпе.

- Гундосите, бабы, гундосите, бить Строгаля не бьёте, так дайте ему слово сказать хоть! - заорал он не своим голосом.

Ободрённый этими словами Фёдор стряхнул с себя вцепившиеся руки и скомандовал:

- Идите сюда!

Толпа не поняла его намерения, но покорно пошла следом. Фёдор подошёл к бричке, на которой только что приехал, стал взлазить на неё. Несколько мужиков одновременно кинулись перехватывать лошадь.

Фёдор встал в полный рост.

- Как вы можете подумать, шо я буду убегать. Зачем и почему? Твоя корова, Солониха, перестала быть твоей, как ты написала заявление о вступлении в колхоз! Ты же сразу свела свою яловую корову на общий баз?! И комиссия корову выбраковала, как яловую.

- А я шо ж - не колхозница и прав не имею про свою корову знать, шо её заре- жуть?! - выкрикнула Солониха и при слове "зарежуть" снова расплакалась.

- Я понимаю, оно родное и болить... - начал было Фёдор, но его слова она перебила.

- Мне не за то обидно, что мою корову зарезали, а за то, что твоя - живая осталась. Ведь ежель колхоз распустят, ты своих коров за налыгач - да в свой баз повёл, а у меня одна была коровёнка, и ту зарезали. Вон те кишки, - она кинулась к остаткам потрохов, - заместо коровы отдашь? - в слезах протянула на руках перепачканные в крови и навозе потроха.

- Колхозы уже не распустят. А ежель распустят, заберёшь мою корову

- Люди, слыхали? - закричала Солониха.

- Брешет, - посыпалось из толпы.

- Лишь бы выкрутиться, а там взятки гладки!

- Пусть побожится! - крикнул кто-то.

- Ну-ка, божись, что отдашь мне свою корову, заместо моей, заре-за-ной, - с очередным приступом истерики разревелась Солониха.

- Божусь! - опрометчиво бросил Фёдор, не подозревая, что через две недели пойдёт лёгкая откатная волна в коллективизации.

.Бюро Северо-Кавказского крайкома партии в ответ на постановление ЦК ВКП(б) "О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном строительстве" приняло свое постановление. Но назвали его помягче - "О проведении весенней посевной кампании и мерах укрепления колхозного строя". Посевная кампания уже давно окончилась, когда в Соломенское привезли из района письменное распоряжение - домашнюю птицу, коз и коров вернуть в подсобные хозяйства колхозников.

В отношении домашней птицы и коз правленцы колхоза "Верный путь" линию

366

партии не искривляли. А что касалось коров, этот перегиб пришлось выправлять. Вместо яловой коровы, давно уже съеденной госслужащими райцентра по нормам спецпайков, Фёдор, после неоднократных переговоров с председателем, отдал свою дойную корову Ночку Солонихе.

Поскольку директива предписывала вернуть по одной корове, Фёдор увёл домой Катеринину любимицу - Зорьку Ещё несколько человек, кроме Фёдора, отвели в колхоз по две коровы, а забрали только по одной. Их вторые бурёнки - решением правления - достались тем, кто не сдал ни одной. В итоге, как не убеждал Фёдор в неверности такого решения, получилось несправедливо. Хитроумные селяне загодя, перед созданием колхоза, порезали и проели своих коров, а потом ещё и от него получили по дармовой коровёнке.

Однако подошедшее постановление колхозные поставки не отменяло. Через месяц после сева забили оступившегося быка. Фёдор привёз его тушу к тем же дверям райпотребсоюзовского склада, но вышел из них уже другой кладовщик. Сдавая мясо, Фёдор выпытал с трудом у него, где Девяткин. Оказалось, он всё-таки "им устроил", но ничего лучшего не придумал, как дописать себя в номенклатурном списке на яйца. В графе "количество" Девяткин против своей фамилии проставил цифру "10". Ему и дали десять, только не яиц, а лет, и отправили на рытьё БеломорКанала, оставив жену лить по нём горькие слёзы.

XVI

Необходимость любой ценой рассчитаться с поставкой мяса району, погнала Фёдора в Пятигорск. На следующее утро, ещё до петухов, он ощупал мешки с одеждой и обувкой, уложенные в задке саней, и тронулся в дорогу. По морозному снежному насту крахмалисто заскрипели полозья, как яблоко на молодых зубах. Пока ехал по селу, слышал побрёхивание собак. Те подавали свои голоса, очевидно, из своих будок, где согрелись и на холод не вылазили. Мороз крепчал. Над головой, как прибитая, висела тарелка луны из чистого серебра. Её свет щедро заливал собой округу, погружённую в ледяное молчание. Только под хрумкий стук копыт гнедого жеребца, легко бежавшего трусцой, монотонно поскрипывали сани.

Чтобы хоть как-то заглушить противный их звук, Фёдор запел громко, красиво, полногрудо: "Однозвучно гремит колокольчик..." И ему стало радостно на душе: за то, что жизнь подсказывает ему выходы из самых тупиковых ситуаций, что он, как соли махонький кристалл, растворился в новом мире колхозной жизни, стал её частью, и эта новая жизнь наполняла его душу радостными заботами. "И сегодня позвала в дорогу, - подумал Фёдор, продолжая припев: Набежала, как искра, слеза". Но, когда он подъезжал к Горькой балке, конь запрядя ушами, всхрапнув, пошёл боком. Фёдор, успокаивая жеребца, натянул вожжи. Но тот с приплясом припадал на задние ноги, готовый в любую секунду рвануться в намёт.

Со стороны леса раздался шакалисто-противный вой волка. Жеребец, выбивая копытами частый перепляс, несмотря на натянутые до предела вожжи, усилил бег. Он гнул лебединой дугой шею, сапко нюхал воздух и косил глаз на хозяина. Фёдор заговорил громче, успокаивая жеребца.

- Тпр-р, Касатик, всё хорошо, хорошо, не бери глупый вой в толк.

А сам подумал: "Кони и без нас знают, шо наши ледяные степи цветут мороз

367

ным бурьяном для волков, как этот спуск - для бандитов", - и, вспомнив о нападении в 23-м на него здесь бандитской шайки Косача, для собственной уверенности потрогал трехзубчатые вилы, лежащие у ног в санях.

После того как Фёдор проехал Горькую балку, его встретил брёх воронцовских собак. Озираясь на постройки, Фёдор вспомнил и последнюю поездку сюда, на железнодорожную станцию. Было это три недели тому назад. Отсюда увезли его родных в ссылку. Вспомнил, как он "магарычил" начальника охраны эшелона, чтобы тот по-людски отнёсся к ним. "Куда хоть они попали? И как им там?" - раздумывал он. Отдал ли тот начальник отцу пилу и топор, Фёдор не знал.

Зато об этом уже знал начальник полка ОГПУ и следователь, неделю подряд вызывавший из камеры того самого вольноопределяющегося помкомвзвода бывшего сержанта Сомова. Только его гимнастёрка была теперь без всяких петличек, но зато густо испачкана засохшей кровью своего хозяина. Сомов давно во всём сознался и теперь, в очередной раз, разодрав с усилием спёкшиеся в крови губы, послал проклятие Фёдору:

- Будь проклят тот мужик со своей едой и ласковыми словами. Шоб ему икнулось, заразе.

Но Фёдору не икалось. Наоборот, он думал о начальнике охраны с теплотой и человеческой благодарностью: "Ежель по-человечески поступил, дай Бог ему здоровья и удачи в жизни". И, действительно, словно Бог услышал светлое пожелание Фёдора, удача улыбнулась бывшему помкомвзвода вольноопределяющемуся Сомову: его больше не мучили, его расстреляли в то же утро, в тот же час.

.Весь путь по Воронцовке Фёдора сопровождал собачий лай. Чей-то пес настойчиво долго вслед ему читал нотацию за ночную езду. Как только Воронцовка осталась позади, Фёдор в сумраке рассвета для верности спросил у встретившейся возни'цы, не минводский ли это большак?

- Он-он, милок, возле Солдатки не сбейся с пути. Недоезжая Ляксандровки, по праву руку от тебя переезд через железку объявится, той дороги и держись!

- И ещё на минутку задержу! Мясо почём в ваших краях?

- В наших-то, по 45 копеек за фунт.

- Спасибочки, сударыня, дай Бог тебе здоровья.

- Доброй дороги и тебе, казак, была бы молода, за твои слова расцеловала. Трогай, Зунька!

Она хлопнула по спине худющую лошадь вожжами, и та, будто щупая копытами дорогу, медленно тронулась.

Прежде чем отпустить вожжи, Фёдор ещё раз оглянулся на укутанную по самые глаза бабу. Ему показался голос её знакомым до последней нотки. Такой голос принадлежал первой в его жизни женщине, почтальонше Марии.

В селе её называли Маруська - письмоноска. Она была вдовой. Муж угорел от пьянки. С нею осталось двое детей: двух с половиной и пяти лет. После смерти мужа прошло уже более двух лет, но Мария оставалась одна. Не потому, что на неё не заглядывался мужской пол, наоборот. Ещё не высохли на Марииных щеках похоронные слёзы, как стали домогаться её женихи.

- Ночью загляну на часок, а? - лезли с просьбами любители свежатины и новых ощущений.

368

Но Марии такие связи: "по-тёмному пришёл, по-тёмному ушёл" совсем не нравились. Она считала, коль станет она на этот путь, то отца своим детям не сыщет никогда. Поэтому таких женихов Мария спроваживала быстро. Обычно она им открыто предлагала:

- Нравлюсь, разводись со своей, переходи ко мне, а тогда хоть ложкой черпай!

После таких Марьиных слов у любителей ночного часа пропадало всякое желание отведать свежей любовной жижки и "черпак" опускался вниз. При очередных встречах с почтальоншей они уже, наскоро поздоровавшись, отводили глаза и обязательно торопились по неотложным делам.

Так и жила Мария. Разносила редкие весточки от бывших соломенцев, родственников и знакомых, разбросанных по великой стране мощным сметрельным ураганом российской смуты. Люди с благодарностью и уважением относились к её делу, и она была желанным гостем в каждом доме.

И вот однажды, ещё до женитьбы Фёдора, Мария забежала вечером к Строгалям, у которых вовсю шумело застолье по случаю дня именин Дарьи Кирилловны. Марию, как она ни сопротивлялась, усадили за стол и сразу налили штрафной. И как только поставили перед ней тарелку, наполнив её разной богатой снедью, давно не виданной Марией, настырство застольной толпы сломило её, заставив выпить гранёный стакан вина до самого дна.

- Как кисленькая водичка, - похвалила вино Мария.

Вслед поспел тост, не выпить за который Мария просто не могла.

- За тех, кого нету с нами. Пусть на том свете они знают, шо мы их помним и поэтому этот стакан пьём усе, поголовно, до донца, - прошамкал дед Вергун, выпил и перевернул кверху дном стакан, демонстрируя не столько верность своего слова, сколько свою память к ушедшим из жизни. Все посмотрели на Марию, как бы говоря: "Вот испробуем твою верность мужу".

Мария через силу одолела и этот стакан. С охотой поела винегрет. Тепло разлилось по телу. Неизвестно откуда прокрался в голову шум. Слов говоривших уже было не разобрать. Мария с весёлостью рассматривала сидевших за столом, видела, как раскрывались их рты, но смысл, о чем они говорили, до неё не доходил. Так скользили её глаза от одного лица к другому. Потом её взгляд встретился с мягким, словно улыбающимся, взглядом юноши. "Ой, как Федька вырос!" - угадав сына Строгаля, с удивлением подумала она. Шестнадцатилетний Фёдор сидел напротив, его впервые посадили за стол со взрослыми.

Об этом он мечтал и долго ждал этого часа, а теперь был также очень разочарован компанией взрослых. Не нравились Фёдору их шутки, ему они казались пошлыми, шутить там, где свято, он считал, что это грешно, а взрослые почему-то всё святое лапают грязными словами. Не принял Фёдор и насилие с выпивкой. Пьющий человек или нет - толпу, собравшуюся за столом, не интересовало, она требовала: "Пей!" и обязательно: "До дна!"

И особенно преуспевал в этом дядька Кузубань с лицом, изрубцованным годами. Не раз Фёдор до этого со стороны видел, как он, сдвинув возмущённо брови, выливал за пазухи женщинам невыпитое ими. Женщины садились от него подальше. Сегодня он сидел рядом с Фёдором. Заметив, что тот не пьёт, прилюдно громко и строго сказал:

369

- Пей, а то в мотню вылью!

И теперь Фёдор, размышляя об этом, наблюдал, как по доброте душевной толпа споила почтальоншу тётю Марусю. Он поднялся из-за стола и вышел на крыльцо подышать воздухом летней ночи. Темно-синий плащ ночи, забрызганный извёсткой звёзд, укутал Соломенку. Но луны видно не было. С тайного укрытия она лишь в нескольких местах осветлила копившуюся к утреннему дождю тучу. В ожидании небесной влаги в полную мощь давали на пруду свой русалочий концерт лягушки. В тон им звенели цикады.

Через некоторое время в сопровождении Дарьи Кирилловны вышла Мария, покачиваясь. Сходя со ступенек, она оступилась и, не подхвати её Фёдор, упала бы.

- Федь, отведи до дома тетю Марусю, а то ненароком свалится ишо иде.

Фёдор взял под руку почтальоншу, приговаривая:

- Счас, потихоньку дойдём. Гады, силком человека споили.

Дарья Кирилловна, успокоенная тем, что отправила Марию с Фёдором, пошла в хату. По дороге Мария, словно бредя во сне, говорила что-то о своей горькой вдовьей доле, жаловалась на "хвост", который подрастал, и на который у неё не хватало ни сил, ни средств.

Фёдор завёл Марию в её калитку, дверь в дом была раскрыта настежь. Марлевая занавеска на ней спасала спящих детей от комаров.

- Иде тут у вас лампа?

- Федь, не зажигай, детей побудишь. Пошли, я знаю!

Она взяла за руку отпустившего её Фёдора и повела, качаясь, за собой.

Нащупав кровать, она опустилась на неё и устало опрокинула голову на подушку. Фёдор снял с неё обувь и поднял ноги на ложе. Она потянула к нему руку. Фёдор подумал, что она хочет с ним попрощаться за руку, и подал свою. Встретившись, руки передали друг другу взаимные "SOS", удушливая волна сопротивлением желанию стыдливо нахлынула в лицо Фёдору. В этот момент он пожалел, что сам выпил для такого случая очень мало. Во рту стало сухо. Сердце, казалось, колотилось в глотке. Он присел рядом с ней на кровать. Мария притянула его к себе.

- Федя, нагнись, чё скажу, - шепнула она.

Фёдор приблизил своё лицо к её губам.

- Возьми меня! - жарко выдохнула она.

Ошалело, не раздеваясь, ломая преграды, Фёдор будто из ружья, выстрелил. Остался в ней, как заклинивший снаряд, прислушиваясь и присматриваясь, где он и с кем он.

Через минуту их чувства взорвались с утроенной силой. Мария за все годы одиночества теперь почувствовала себя женщиной: она осыпала Фёдора поцелуями с запахом лука, выгибалась под ним, прижимала его голову, запустив свои пальцы в его волосы, и под конец сладко застонала прямо ему в ухо. У них получилось одновременно.

В это время хлопнула калитка. Фёдор вскочил, оправляя штаны. Мария одёрнула платье.

- Кто тут? - настороженно у проёма двери в темноту спросил почужевший до хрипотцы голос деверя Марии Егора Андреевича Зыбина.

370

- Это я, Фёдор Строгаль, тётю Марусю привёл, у нас на именинах была, споили ненароком её, - через силу сдерживал Фёдор свою запыханность.

- Никогда за ней этого не примечал. Она ж, считай, совсем не пьёт.

- За покойного мужа заставили выпить! Царствие ему небесное! Вино, вроде, а по шарам бьёть.

Мария, прикинувшись отключённой, пьяно забуровила.

- Ну, спасибо, шо довёл, - стыдясь пьяного позора родственницы, торопливо выпроваживал поводыря Зыбин.

После того случая у Фёдора с Марией никогда больше ничего не было. Она избегала встреч с ним, да и он не набирался храбрости напроситься в провожатые ещё раз.

Только на Фёдоровой с Катериной свадьбе Мария уловила момент, когда никого рядом не было, шепнула:

- Тебе, Федя, за то спасибо. Ты единственный, кто сводил меня на небо.

"Всё в мире повязано: знакомый голос услышал и будто заново пережил всё",

- философствовал мысленно Фёдор. Продолжая в дороге размышлять над прошлым, постепенно его память распустила косы юных лет.

XVII

При подъезде к Минводам окрепшие лучи стащили туманную наволочь, открыв изумительную панораму снежных гор. Фёдор задохнулся от восхищения. Казалось, степям и ему навстречу с хлебом-солью вышел сам седой Эльбрус. Въехав в город, Фёдор решил сразу заехать на базар. Из-за позднего часа тот гас безлюдьем.

- Иде тут мясом торгуют? - спросил Фёдор по виду бездомного, под крепким хмельком, мужчину неопределённого возраста.

- Скажу, но если только нальёшь!

- За спрос не положено в нос! - отшутился Фёдор.

- А меня били! И много разов! Зачем тебе мясо? Задёшево не купишь, тут у нас греки и армяне всё скупают, а потом вот так, - он поднял вверх руку, - цену накидывают и продают. Так ты мне нальёшь?

- Я б налил, да токмо стакана у меня нету.

- Это не вопрос! Вот-а он! - И бродяга с ловкостью фокусника извлёк из кармана замусоленный стакан.

- Фёдор вытащил из кошелки бутылку с аракой, вынул из горлышка кукурузную кочерыжку, служившую пробкой, и стал наливать.

- Плещи, не стесняйся.

Фёдор налил ему полный стакан и, соврав, с огорчением сказал, подавая стакан:

- А вот закуски нету!

Бродяга выпил, поморщился:

- В кошёлке у тебя есть! Но не надо, и на том спасибо! Вижу, тоже был солдатом! Где воевал?

- Я тебя о мясе спросил!

- А, о мясе?! Ну, конешно! Купить евой-то по дешёвке можно, только за пере

371

ездом. Но у барыг не бери, могут и человечину всучить! Там ты один не разберёсся иде кто.

И, поразмыслив, отчаянно махнул рукой:

- Вот чё, я тебе покажу, поехали!

- Не-не, мне щас не надо, мож, завтра или на неделе. А сейчас хотел бы на мясные ряды взглянуть.

- Только глянешь - и без экипажа останешься! Цыгане вмиг твоему гнедому стойло найдут! В следующий раз сани за две улицы оставляй, подводи к любому двору, привяжи и, если хозяев нет, уходи. Хозяин, хоть и недовольный будет, но доглядит. Сам не тронет и другим не даст. Но стаканчик по возвращеньицу налить ему придётся! Хорошая у тебя самогонка - так затеплело... Вон крючок в нашу сторону направляется

- всё барахло твоё щас пересмотрит, лучше смывайся.

- Правда? Иде?

- Та вон! - полупотаённо кивнул головой бродяга.

Фёдор действительно увидел направляющегося через улицу в их сторону мужчину с портфелем в тёмно-синем пальто фининспектора.

- Тогда я поехал! - панически кнутом огрел лошадь Фёдор.

- А я завсегда здесь, к твоим услугам, Минькой меня зовут, - вдогонку крикнул бродяга, тоже торопливо уходя заплетающимися шагами от того места, где стояли сани Фёдора, - подальше от базарного контролёра.

- Эй, гражданин! Ну-к остановись! - донёсся до Фёдора голос фининспектора.

- Ага, щас! - под нос себе, не оглядываясь, отреагировал на команду Фёдор,

- Как доеду, куда надо, так и остановлюсь!

- Остановись немедленно, кому сказано! - снова долетел до Фёдора тот же голос.

- Беда начальнику, - нахлестывая лошадь, разговаривал Фёдор сам с собой, ухмыляясь, - некому ему сказать, шо мы, Строгали, глухие в такой момент, начисто,

- ничё не слышим!

Умноглазая лошадь, прочувствовав через кнут ситуацию, резво кидала сзади себя расстояние. Белыми змеями взвихрилась за санями снежная пыль. Фёдор оглянулся. Фининспектор остановился и, заметив, что убегающий оглянулся, погрозил ему кулаком.

- И это - напрасно, тут мы и слепые начисто! А коль словил бы меня, так, к полной своей неосведомлённости, узнал бы, шо я ещё и немой.

XVIII

Свою троюродную сестру в Пятигорске Фёдор нашёл легко по названию детского садика. "Гвоздичку" показал первый спрошенный:

- Это в сторону Провала. Прямо и прямо, а там, на горке слева, - сиротский дом, при нём и детсад.

- Сестра там у меня троюродная - Бесшкурова Римма начальницей, не слыхали про такую?

- Нет, не слышал. На месте спросите, вам скажут.

372

.Через десять минут Фёдор был у детсада. Пройдя в калитку, перед входной дверью низенького здания почти столкнулся с женщиной своих лет.

- Мне б вашу начальницу.

- Пойдёмте, - потянула она дверь на себя. Пропустив незнакомца перед собой и боясь, как бы не напустить холода, торопливо захлопнула её за собой. Прошла с ним по длинному коридору с множеством боковых дверей. За ними птичьими восклицаниями звенели детские голоса. Глянув в лицо гостя, предложила: - Подождите здесь.

Сама вошла в кабинет справа. До Фёдора, оставшегося у входа, долетал разговор.

- Римма Александровна, вас тут мужчина спрашивает... интересный!

- Ну-ка гляну, какой ещё интересный?! - выглянула из двери русоволосая, стройная и дородная дама лет тридцати. - Федька, ты ли это?

- Я - я, Римма! - они сошлись, обнялись. - Не ожидала? - спросил Фёдор.

- Вас можно ли ожидать?! Забрались в свою степь, как медведи в тайгу, - попробуй вымани!

- В степи мы - не медведи, а бирюки.

- Хороший бирюк, с таким можно и в пустой степи встречаться.

- И ты, Римка, ты такая стала! Прямо статная дама. Сколько же мы с тобой не виделись?

- Лет пять, а может, и больше. Нам тогда, после окружной партийной конференции так и не удалось поговорить.

- Ты так же с маманькой живёшь?

- Теперь и муж есть, правда, он геолог, дома бывает редко, обычно, зимой у них никаких экспедиций не бывает, но в этом году его поездками в главк замучили. Ну и мама с нами продолжает жить.

- А детей не завели?

- Своих нет, зато чужих - шестьдесят душ. А помнишь, как вы с Яшкой на чердаке опасной бритвой ляшку мне порезали - жир мой смотрели. Так что я вас часто вспоминаю: как тот шрам увижу, так вспоминаю. Ой, какие мы были дураки! Федь, а я в тебя и влюблённая тогда была, по-детски. Хоть щас скажу. Ну, я сейчас, оденусь и поедем домой, уйду сегодня пораньше, у нас в Горячеводске дом со двором, есть куда и лошадь поставить.

- Погодь, Римм! Я по делу

- Ну, чего ж мы здесь стоим, пойдём в мой кабинет.

В своём кабинете Римма представила Фёдора сотруднице:

- Мой родственник. А это моя коллега и заместитель Валентина Васильевна.

Та, открыв в улыбке ровный ряд мелких зубов, протянула Фёдору тёплую руку.

- Валентина! Очень приятно! - лукаво с игривой наглинкой заглянула она Фёдору в глаза и вышла.

- Не шумите дети. Даздраперма, не бегай! - донёсся её голос до Фёдора сзади.

- Это, шо ж так дитя зовут?

- Да, это сокращение от "Да здравствует Первое мая!" Мода пошла на такие имена. У самой Валентины Васильевны племянница родилась, так они её Октябриной назвали, - развила Римма тему возникшего у Фёдора интереса. Усадив гос

373

тя на стул у стены, продолжила: - У нас уже Кэм есть, это означает "коммунизм, электрификация, механизация". Скоро приведут девочку Пятвчет - "пятилетку в четыре года", полдня учила это имя.

- Дурные родители и обосранные ими, несчастные их дети! - возмутился Фёдор. - Даздрапездра - это она, а ежель хлопец?

- Не Даздрапездра, а Даздраперма, ну, а мальчик будет - Даздраперм.

- Во-во - Даздасперм, ну куда это годится?

- Федь, ты уж об этом молчи при людях. У нас, в Пятигорске, вот так, как ты, в газете "Терек" один журналист возмутился. Так такую отповедь власти ему дали - в клочья статью распушили. Мол, объединительного и революционного духа народа не понимает, на их патриотизм плюёт. Замахнулся на самое святое - люди своих детей ради торжества дела коммунизма знамёнными именами называют, а он их возвышенные поступки на смех поднимает. Словом, приписали журналисту все грехи. И домострой, и поповщину, и что только можно! - и Римма, понизив голос, сообщила: - Меж собою люди говорят, мол, увезли того корреспондента в ту же ночь, как только газета с его статьёй вышла, а что редактора "Терека" сняли, это я знаю точно, с полной достоверностью.

- Вот оно, язык мой - враг мой! - сокрушённо покачал головой Фёдор.

- Видишь, Федя, какие времена? Так что ты при Валентине Васильевне не возмущайся. Она так ничего, вот билеты принесла в театр на Головина - лучший наш баритон. Валька в него влюблена. Вообще, Валентина хорошая баба, только больно уж патриотична. Лучше о политике с ней ни слова. Мы с Валентиной и живём по соседству, - продолжала Римма характеризовать сотрудницу. - С семьёй у неё сложное положение, два года, как она развелась с мужем. Детей не было, муж её всё обвинял. Кстати, как там твоя жена? Как её здоровье? Они с Яшкой года три назад заезжали ко мне. Но особо так не поговорили.

- Здоровье её наладилось. После того как третью дочку родила, тьфу-тьфу, как бабка пошептала, ожила окончательно.

И Фёдор постучал по столешнице стола.

- Мне твоя жена понравилась. Мнение моё, - другую - тебе искать не надо! Так сколько у тебя детей?

- Трое. И двое было до них, но они померли малышами.

- А где ты жену свою нашёл, какая у неё девичья фамилия?

- Катерина Дымова, я её из Георгиевска по случаю привёз.

- По какому?

И Фёдор вкратце рассказал, как он с братом Яковом и другими соломенцами ездил в 16-м году за сельхозорудиями в Георгиевск, где случайно встретил Катерину.

- Ну, надо ж, как повезло девушке, - смеялась Римма, - вышла в магазин и такого хлопца, словно гривенник, нашла. А сама она какая? Тихуша или бойкая?

- Разная.

- А ты на сторонних девчат не засматриваешься? - и, бросив на двоюродного брата пытливый, короткий взгляд, сама себе ответила на свой вопрос:

- Засматриваешься, засматриваешься, такой орёл, и чтоб не засматривался на других женщин - не поверю.

374

- Про это потом побалакаем. Римма, я вот по какому к тебе делу.

- Ой, извини, Фёдя, я всё время тебя перебиваю и не даю тебе слова сказать о цели приезда. Излагай своё дело, пожалуйста.

- А повод моего внезапного наскока к тебе такой, - погрустнел Фёдор, не надеясь на положительное его разрешение. - Колхоз, в котором я работаю завхозом, задушили обязательными поставками государству мяса. Забивать нормальный скот боимся. В соседних хозяйствах органы привлекли уже несколько человек за убой молочного скота. Не сделаем ли мы обмен. Я привёз детскую одёжу и обувку, а ты бы нам - или мясо, или деньги на мясо?

Римма, узнав причину приезда троюродного брата, позвала свою заместительницу.

Валентина Васильевна была не только заместителем, но и по совместительству

- бухгалтером. И Римма коротко поведала ей проблему Фёдора. Та, подумав и ещё раз глянув на родственника своей начальницы, изложила обнадёживающие мысли:

- Думаю, это можно провернуть. Бумаги оформим, как обмен.

- Федя, ну-к тащи, чего ты там привёз! - обрадовано скомандовала Римма.

Заботы, связанные с приездом нежданного гостя, задержали Римму и бухгалтера на работе. После составления актов приёма-передачи привезённого барахла и выдачи Фёдору наличных денег на закупку двухсот килограммов мяса, они втроём на его санях отправились домой.

Римма, довольная завершённым делом, шутила:

- Собиралась с гостем уйти с работы пораньше, а получилось - позже.

Римма и Валентина Васильевна сели рядом с Фёдором. Ездовой оказался зажатым между двух женских тел. Заместительша Риммы сидела по правую руку. Жеребец, застоявшись, живо, но сторожко бежал по тёмным улицам города. При покачивании саней на ухабах дорожной наледи её колено касалось ноги Фёдора. Это действовало на Валентину Васильевну возбуждающе, но она не отстранялась. Ей хотелось прижаться ещё сильнее, отдаться всем существом в распоряжение сильного, спокойного мужчины, почувствовать при этом себя совсем слабой и глотками наслаждаться его затишком. Фёдор тоже чувствовал к попутчице симпатию и был рад её прикосновениям. Она молчала. Больше говорила Римма. Когда подъехали к мосту, она сообщила Фёдору новость:

- Вот тут, Федь, по этой речке граница между Европой и Азией проходит.

- Быть такого не может! В школе учили, шо нас от Азии отделяют горы Урала и река Волга.

- Правильно! А дальше?

- Каспий.

- Его западный берег до Кумо-Манычской впадины. А здесь, Федя, по Под- кумку

- Честно сказать, не верится.

- Не спорь, я сама бутылку уже проспорила.

- Отчего нигде об этом не пишут?

- Кавказские народы обижать не хотят. Ведь, как ни говори, а Европа простыми людьми воспринимается, как часть света с более высокой цивилизацией. А об Азии говорят: "Темнота, дремучая отсталость, да и азиатское коварство к тому же".

375

- Так ты, Римма, выходит, живёшь в Азии, а на работу ездишь в Европу?

- Мы обе так с Валей пограничную линию по два раза на день переходим. Под- кумок для нас - рубеж, отделяющий Европу от Азии. Правда, мы об этом особо не задумываемся, ведь тут ни столба пограничного, ни таблички нету.

- Кто б мог подумать, шо тут находится стык двух частей света! - удивлённо восхищался Фёдор.

Так и не сменив темы, они доехали до Прикумской улицы, на которой жили обе подружки. При подъезде к своему дому Римма ознакомила Фёдора с обстановкой:

- Вот этот двор - наш, а напротив - Валентины Васильевны дом. Здесь стоп! Приехали.

Остановились. Фёдор помог сначала сойти Римме. Потом поддержал неуклюже слазившую с саней её коллегу по работе.

- Валь, через полчасика ждём тебя, - наказывала ей Римма, открывая ворота своего дома.

- Ну, я тогда не прощаюсь, Фёдор Григорьевич?!

Тот оглянулся на подругу Риммы. Она была уже возле своего дома, и дом её почему-то показался Фёдору тёмным и зловещим. Преодолев наваждение, отозвался:

- Конешно, трохи посидим, если хозяйка не выгонит.

- Выгонит - к себе заберу

- Заводи лошадь, ворота, говорят, нельзя долго держать раскрытыми - всё добро выдует!

- За столом увидимся, - приветно махнул Фёдор рукой и завёл под уздцы лошадь во двор.

.На следующее утро, ещё затемно, Фёдор вышел во двор Риммы. Белой масти стальной мороз на всё наложил свою печать. На безоблачном небе - такой же белой масти - лунный диск. Его свет усиливается искристым снегом. Фёдор заканчивал запрягать лошадь, когда вышли полусонные Римма с матерью. К ним подошла и Валентина Васильевна.

- И вам не спится, Валентина Васильевна? - после того как поздоровался, спросил Фёдор. - Напрасно вы вышли в такой холод, - попытался он вежливо и мягко отправить нечаянную даму сердца домой, выводя под уздцы лошадь из ворот в улицу

Но Риммина соседка открыто призналась:

- А я боялась проспать и потому оставила окошко, у которого спала, не завешенным, чтобы увидеть у вас в доме свет, - пряча от мороза подбородок в воротник шубы, рассказывала она скукулюженной Римме.

Фёдор, молча помогавший Римминой матери закрыть ворота, глянув на небо, вдруг поинтересовался дорогой на Минводы.

- Минводы в той стороне находятся?

- На Минводы дорогу найти легко. Три проулка вдоль речки в ту сторону проедешь, а там мост налево, на него сворачивай и держись той дорогой до самых Минвод.

- До моста я его провожу, - неожиданно для всех заявила Валентина Васильевна.

- Та не стоит вам, Васильевна, беспокоиться. Знаете народную поговорку, куда язык человека может довести?!

376

- Ночью язык не поможет, - начальственно обрезала она.

- Ну, тогда садитесь, Васильевна, - расправил Фёдор овчинную подстилку на переднем сиденье саней и стал прощаться с хозяевами. Сев рядом, совсем близко к Валентине Васильевне на облучок, распутав вожжи, тряхнул ими и спросил: - Не боитесь, шо завезу в нашу глухую степь?

- Не боюсь! А я заметила свет у Риммы, вскочила в валенки, шубу с шалью накинула, и скорей на улицу.

- Как вы считаете, правильно ли мы едем?

- Федя, ты снова вернулся в общении на "вы"?! - с укором - сказала она. - А едем правильно. До конца улицы и направо. А там до моста - три квартала.

Фёдор вспомнил, как они сидели за столом рядом. После третьей рюмки с лёгкостью перешли на "ты" и не стеснялись под столом брать друг друга за руки. Потом по окончании застолья пошёл провожать её. И снова вид её дома, погружённого в угрюмость, вернул Фёдору чувство тревоги. Однако она по-прежнему много шутила, в смехе падала к нему на грудь, и, может быть, это обстоятельство завело бы Фёдора к ней в постель - Валентина Васильевна приглашала его в дом, посидеть в тепле, если бы ржанием не задержал его внезапно забесновавшийся конь.

- Шо это с ним? Пойду, гляну, спокойной ночи, Валь! - он торопливо пожал ей руку и направился уходить.

- Так мы больше не увидимся? - с открытой обидой в голосе спросила Валентина.

- Месяца через два, может, и вырвусь, тогда и наведаюсь, - заверил Фёдор.

- Никаких может. Два месяца от силы! - повелительно потребовала от него Валентина Васильевна, озабоченная проблемой закрепления заезжего молодца за собой.

Фёдор ушёл, но она ещё ждала, а вдруг он вернётся, но только голос его, успокаивающий жеребца, говорил, гость соседки занят делом. Потом скрипнула дверь, и наступила обидная, мучительная тишина.

Гнетущей была и сейчас тишина. Фёдор молчал. Только цокот копыт да скрип полозьев нарушали её. Доехав до моста, Фёдор торопливо стал прощаться с Валентиной Васильевной, повторив вчерашнее обещание.

- Если удастся, то через пару месяцев вырвусь к вам.

- Проверю! Но если подведёшь, покусаю! - пряча за показной улыбкой мелкие зубки угрозы, она сошла с саней. Потянулась с поцелуем, но Фёдор только по- братски похлопал её по плечу.

- Бог даст, увидимся.

- Смотри! - завуалировано заявила свои права на Фёдора. И снова на красивом её лице в улыбке прорисовалось хищное мелкозубье.

XIX

От стужи, несмотря на приближающийся рассвет, небеса зябко посинели. Наконец перед Минводами, откуда-то справа, на длинных лучах вышло окрепшее солнце, казалось, лучи его на морозе скрипели костылями. В далёкой дымке прорезались чёткие контуры гор. Слева расцветала пятилепестковой кувшинкой гора Бештау. За нею, прямо навстречу саням двигалась убелённая снегом голова горы

377

Змейки. На её покатое плечо прилегла пуховитая тучка, словно на ушко сплетню о свежих похождениях Фёдора шепчет.

Въехав в город, Фёдор направился в сторону рынка. Вспомнив совет бездомного попрошайки, он оставил лошадь за три улицы от базара. Сам отправился пешком искать бродягу Миньку. Базар кишел народом, стоял странный для этого рассветного часа гам, будто люди, как проснувшиеся птицы, делали речевую зарядку и щебетали на все лады. Вопросы задавались пространные и ответы, под стать вопросам, были не односложные. Расхваливание продаваемого преследовало спросившего и тогда, когда тот уже отходил. Так в толчее торгового гуда Фёдор провёл около получаса. Бродягу Миньку он долго не мог найти, пока, толкаясь в толпе, не спросил такого же бездомного попрошайку, клянчившего "копеечку на хлебец":

- Ты Миньку из вашенских не знаешь?

- Не, не знаю.

Фёдор отошёл, но через минуту к нему подошёл тот же нищий.

- А Минька пошто тебе?

- Дело есть, приведёшь, получишь алтынный.

- Иди на выход, жди у ворот. Туда и подойдём.

Между делом Фёдор купил горячий пирожок и стал неторопливо пробираться на выход, оглядывая торговые ряды и жуя с наслаждением пирожок, отдававший каким-то особым, сладковатым вкусом. У ворот, несмотря на полумрак, Фёдор узнал бродягу Миньку. Засунув остатки пирожка в рот, подал руку

- Здравствуй, Митрий. Обыскался тебя. Как живёшь, Митрий?

- Всё чёрным кланяюсь буханкам, дают копейки, не рубли. У тебя нету чево, глотнуть? Вишь, зубом на зуб не попадаю, в холодном подъезде ноне ночевал, нас менты поганые с хлебозавода и с котельных шуганули. Бегаем, как зайцы, пока не подстрелят.

- Кто ж в вас стреляет? Милиция что ль? - для интереса спросил Фёдор, ведя обоих бродяг к оставленным саням.

- Не, ментам мы не нужны, мы им просто мешаем. Нас бы, как собак бродячих, отлавливать и на живодерню, но гуманизм не позволяет! - пояснил, вместо утробно бухыкавшего Митрия, его "кореш".

- Ты, Митрий, никак простыл?

- А вот ты и полечи.

- Полечу, полечу. Ты обещал меня за переездом с продавцами мяса свести.

- Можно, мы вот с ним вместе съездим? Всё покажем, поможем.

Фёдор насторожился:

- Нет, Митрий, поедем с тобой, нам ещё в одно место заехать надо, а там лишние свидетели не нужны, - соврал Фёдор.

Угостив аракой обоих бродяг, он заторопился ехать.

- Поехали, поехали, Митрий!

- А как же алтынный? - обиженно подступил к Фёдору гонец.

Фёдору не хотелось показывать деньги, и он отмахнулся от бродяги:

- Ты араки выпил уже на два алтынных. Митрий, быстрее прыгай в сани, и поехали!

По дороге Фёдор обернулся на Митрия. Тот плакал.

- Ты чево это? Из-за алтынного, шо твоему корешу не отдал?

378

- Деньга здесь ни при чём. Хотя по большому счёту всё в них, проклятых деньгах! У кого их нет - совсем плохо, хочется иметь хоть немножко. А те, кто имеет деньги, хотят больше! И так, нет этому желанию ни конца, ни края. Из-за денег брата Лёху вчера закололи.

- За какие грехи такие? - внутренне ахнул Фёдор.

- Фраерам рубль в карты проиграл. Денег таких, как известно, у нашего брата сроду не бывало. Мы - по шнырям - занять, те все пустые! Он возвращается к фраерам, чтобы отсрочку попросить, но те уже с колбасниками обговорили, свели туда, говорят, мы знаем, кто тебе в долг даст. В один такой подвал и свели Лёху. Нынче уже пирожки из его потрохов на рынке продают.

Фёдор, вспомнив про слащавый пирожок, съеденный им несколько минут назад, резко наклонился вниз, его тут же стошнило. Отплёвываясь между блевками, он спросил:

- А какая человечина на вкус?

- Обыкновенное мясо, только чуть слащавое, человек больше свиньи сахара жрёт.

- Ты чё, пробовал? - спросил Фёдор, сам припоминая, какой сладости был фарш у съеденного им пирожка. Разум выдал: "человечина", и Фёдор подкативший к горлу очередной комок блевотины с натугой выплеснул под скрипевшие о дорожную наледь полозья.

Бродяга, как ни в чём не бывало, продолжал отвечать:

- По пьяни. Накормили кореша' как-то, а сказали только на другой день. Со мной тогда тоже, как с тобой сейчас, было. Только я забыл сказать тебе - пирожки с Лёшкиной печёнкой в Пятигорск повезли, там народу больше - быстрей расходятся. А тут остатки на другой день распродают, разогреют на пару и продадут. Вот щас направо.

- Трудно тебе, Митрий, живётся, - сдавленным от рвоты голосом открыто посочувствовал Фёдор, вытирая слёзы.

- Не то слово, ведь каждый гад базарным паровозом меня пихает вон с земли. Там, где кучка телег и саней стоит, остановись. Стой тут и молчи, кто б чево ни спрашивал. Скажешь - ждёшь, а ково-чево - ни слова, - и бродяга Митрий убежал.

Фёдор встал, обошёл свои сани, окидывая их хозяйским взглядом. Его гнедой жеребец, скрипя снегом, переминался в ожидании команды наездника, затем потянулся к придорожному безлистовому кусту рябины с редкими гроздьями. Фёдор разнуздал от муштука лошадь, принёс с задка саней охапку сена и положил перед животным. Жеребец сразу же сочно захрумтел сеном. Поглаживая его, Фёдор неторопливо поправлял сбрую. И вдруг сзади услышал:

- У тебя чё, мужик? - Фёдор от неожиданности вместе с жеребцом резко вскинул голову, перед ним стояли двое мужчин лет сорока. Один из них, сняв кожаную перчатку, достал портсигар, беря белой рукой из него папиросу "Дукат", повторил вопрос: - Так чё у тебя, мужик?

Фёдор про себя отметил: "Эти в борозде не ходят. Или милиция, или бандиты. И от тех и от других добра не жди".

- Ничево, - растерянно ответил он.

Спросившие не поверили, обошли лошадь, осмотрели сани, где была его кошёлка с едой. Некуривший для убедительности залез рукой под сено.

379

- Ничего нет. Так тогда тебе что здесь надо?

- Ничево!

- Как ничего, почему тогда стоишь?

- Жду!

- Чего или кого?

- Сказал же русским языком. Стою и жду!

- Кого ждёшь? Я тоже тебя по-русски спрашиваю, - подступился куривший.

- Вот таких, как вы, токмо рангом повыше, поджидаю.

- Пошли, Семён! Видно, из наших кто-то заказал, при выявлении незаконной торговли для вывоза конфискованного мяса, - долетал разговор отходивших.

- А может, это барыга? Валютой фарцует, червонцы золотые скупает?

- Он - валютой? На пустыре? Не смеши, Семён!

Фёдор поднял голову. Молодая луна несла над ним своё белое тело. "Полдень, а луна, как ночью", - подумал он. Через время появился бродяга Митрий с бородатым мужиком, крепкого телосложения, по виду - зажиточным крестьянином. Кинул обыскным взглядом по Фёдору ещё издали.

- Вот у него имеется говядина.

- Почём?

- 40 копеек фунт.

- Не, это дорого. Казённая цена и то ниже.

- Ну, уступлю по 35.

- Эт фунт можно купить по такой цене. А ежель оптом, почём отдашь?

- По 30. Ниже некуда.

- Ну, а ежель беру на месте, по 20 отдашь?

- Вон, крючки к нам направляются! - вовремя соврал Митрий.

- Бери уж по такой, не то ни за понюшку табаку сконфискуют, а чё я тогда бабе скажу, докажи ей, что не пропил.

- Где мясо?

- Ехать надоть! А де крючки?

- У другого купца тормознулись, - выкрутился Митька.

- Деньга у тебя какая?

- Последние!

- Ну, сговорились?

- И "сеятель"1 есть!

- Едем! - Скомандовал продавец и все попрыгали в сани. Фёдор не стал даже уздать жеребца и тронул.

- Вот представляешь чево в нашей Орбельяновке творится? Суют мне в нос постановление Северо-Кавказского крайисполкома от декабря прошлого года о какой-то контруктации2 скотины. Талдычат - право у них такое имеется мою скотину в три раза дешевле без авансовых денег забрать. Деньги, мол, отдадим в осень. Знаю я ихнее "в осень", будет точно - лет через восемь, а то и позже. Так нашен

1 "Сеятель" - на десятирублёвой купюре изображён сеятель.

2 Контрактация - заключение контракта между организациями, заготавливающими сельхозпродукцию и гражданами. В СССР конрактация производилась по заниженным ценам и с отсрочкой выплаты денег за полученную сельхозпродукцию.

380

ские на ихнюю контруктацию - ножички от ногтя до локтя подоставали и давай точить! Скотину под луною, чуть ли не подчистую, всю под ножи-то и свели. Кабанов золотые языки огня вылизали. Приходи кулачить - хозяйство под пеплом ищи. А тут, вишь, беда - ещё и мясо толком не продать! На базаре чёрные перекупщики за бесценок норовят отобрать. Самому торговать не дают. Начиная с анализа

- ихняя зараза там угнездилась. После столько справок всякие начальники стребуют, шо не рад будешь. Мы ж тоже щи лаптем не хлебаем, знаем, кто их направляет. Спекулянты и ладят начальников к нам. А тем справки на справки подавай! Во, приехали, в энтом дворе кум у меня живёт. У нутрях двора и перегрузим.

.Фёдора на обратном пути догнала вьюга. Колкое снежное крошево забивало нос и глаза. Но когда в Воронцовской заготконторе сдал купленную им тушу быка, метель улеглась. В Соломенку вернулся с нужной квитанцией. Отдав её Кондареву молча выслушал благодарность, по голосу понял - искреннюю.

XX

По возвращении из спецрейса вольноопределяющийся Захлыстов в отдельной комнате целых два дня описывал полковому оперативнику поездку

- Не упусти ни одной мелочи! Для твоей судьбы это сыграет важную роль,

- офицер, тщательно зачёсывая лысину, намекнул Захлыстову на его новое назначение.

И Захлыстов не упустил ничего. Даже не постеснялся упомянуть кольцо колбасы от строгалевского магарыча, умятое с отменным аппетитом лично самим. Только на бумаге это выглядело не братским дележом, а подкупом, каким якобы помкомвзвода Сомов хотел "заткнуть рты" подчинённым. Не заткнул - колбасный "кляп" оказался маловат. И через день после написания "отчёта" непоперх- нувшегося Захлыстова назначили сразу помощником командира взвода, Сомова же - арестовали. Сослуживцы, зная подлючую стукаческую натуру Захлыстова, за глаза шутили: "Сколько ж он "сдал" на помкомвзвода? Не мог соседний эшелон прихватить, чтоб сразу - на опера".

Насчёт "опера" пошутили солдаты, как говорится в таких случаях, накаркав,

- в самый пупок. Захлыстова отправили на двухмесячные курсы и оттуда, будто для показа личному составу, он вернулся с красным эмалевым квадратом в петлицах. Общежития для начсостава в части не было и поэтому ему пришлось спать ночь в каптёрке. Но холод пронял его там до костей, и он, боря собственное самолюбие, вернулся в казарму на свою койку. Ложился, когда хотел, и, когда хотел, вставал. Но после того как остался в солдатской столовой без горячего, торопился туда раньше личного состава. Подавая тарелку в амбразуру кухни, начальственно напоминал:

- Мосол не забудь покласть! И шоб с мозгой!

Вскоре Захлыстов уехал за направлением в Ставропольское окружное ОГПУ уже со всеми вещами. Выкидывая из тумбочки забытую им сапожную ваксу, сослуживцы не сожалея, шутили:

- За богатством поехал "мосол с мозгой".

По прибытии Захлыстов с оторопью остановился перед массивной высокой

381

дверью окружного управления ОГПУ. С казённым, жёстоким скрипом она впустила в пенаты политического надзорного органа будущего сотрудника. В коридоре долго ждал приёма. Дежурный, позвонив в кадры, огорчил:

- Кадровик, вызывавший тебя, ушёл на доклад к комиссару Жди. - И любезно позволил раздеться. - Шинелю можешь тута снять, а вещмешок оставляй в раздевалке.

Слоняясь по гулкому фойе, Захлыстов смотрел с восхищением, как в грозовых портупеях из кабинета в кабинет шныряют военные. Тлея желанием с кем-нибудь поговорить, он поглядывал на эмалевые треугольники в петлицах дежурного, но заговорить не решался, никак не мог найти повода. Наконец Захлыстов придумал вопрос, и он уже направился к дежурному, как вдруг дверь с улицы распахнулась, и трое в военной форме, задний - с карабином наперевес, ввели сильно припадавшего на правую ногу арестованного. Завёрнутые за спину руки то ли были связаны, то ли - в наручниках - Захлыстов не рассмотрел. Он, посторонившись, забыл о вопросе, отвлечённый необычным взглядом арестованного. На худом, измождённом лице выпученные до предела серые глаза метались пугливо из стороны в сторону, словно выискивая заветную соломинку, за которую лишь бы только ухватиться ради спасения своей жизни. Захлыстов испугался того, что арестант может встретить в его глазах сочувствие и сразу же кинется к нему и начнёт слёзно умолять о пощаде, поэтому резко отвернулся в сторону дежурного.

- Иди, не высматривай! - коленкой под зад слегка поддал ему конвойный.

- Нога нестерпимо болит, красноармеец! - взмолился арестованный.

- Скоро болеть не будет. Здесь вылечат. Здесь любую болячку лечат!

- Енин, не болтай с арестованным! А то из-за тебя всем достанется, если что!

- донеслось из-за угла, куда скрылись конвойные с арестованным.

- Кто это? Бандит, шпион? - Захлыстов встретился с глазами дежурного.

- Все вместе! Из сорокинской банды!

- Ух, ты! Неужто, правда? Вот вражина!

- Истинная. Один из тех, кто расстреливал под Машуком в девятнадцатом Крайнего, Дунаевского, Рубина, Рожанского - наших лучших советских людей. Там же эти сволочи положили командира Таманской армии товарища Матвеева.

- Так этого гада что - на допрос?

- Не, его отспрашивали уже, теперь на чрезвычайку, огласят, что заслужил!

Раздались шаги женских каблучков. Захлыстов с дежурным, замолчав, повернули головы на поворот коридора. Появилась молоденькая дама лет двадцати пяти. В карих глазах с ухмылкой - манящий полынный дым. По-хозяйски, с ленцой снизу вверх окинув взглядом Захлыстова, властно спросила:

- Кто здесь Захлыстов? - будто из ожидавших был он не один, а целая толпа.

- Я, это я!

- Пойдёмте уж! - со снисхождением неторопливо она повернулась обратно. Весь вид её так и говорил: "Отвлекают тут всякие".

Захлыстов шёл сзади, открыто лапая взглядом сбитую её фигуру, грязно подумал: "Полюбовница никак у какого-либо здесь начальника, а мож, и у самого комиссара. Держит себя уж больно независимо". Только она повернулась к нужной двери, не успев протянуть руку, чтобы взяться за её ручку, как Захлыстов с быстротой фокусника опередил её, распахнул дверь, приговаривая:

382

- Пожалуйста вам, товарищ госслужащая! - и вытянулся по стойке смирно, руки по швам.

- Это воспитанно, - снова глянув на Захлыстова снизу вверх, оценила она поступок и вошла в комнату.

Из бокового кабинета с табличкой "Начальник отдела кадров" торопливо вышел полностью лысый низкого роста военный с тремя квадратами в петличке:

- Товарищ Захлыстов?! - и, не дождавшись ответа, скомандовал: - Пойдёмте, комиссар ждёт уже.

Он по-юношески взбежал по широкой лестнице на следующий этаж и, не оглядываясь на Захлыстова, еле успевавшего за начальником отдела кадров, засеменил мелкими шажками в конец коридора.

- Так, приведи себя в порядок! - остановился перед приемной кадровик.

Захлыстов скоренько протянул пальцами под ремнем, сгоняя назад складки

гимнастерки, одёрнулся и провёл рукой по короткой причёске. Тот окинул его оценивающим взглядом и, удовлетворившись, выдохнул:

- Входи! - и сразу торопливо направился через приёмную к двери комиссара.

Сидевший за столом порученец вскочил. Кадровик, казалось, не обратив на

него никакого внимания, всё же отметил уважение к себе и сразу открыл дверь:

- Разрешите, товарищ комиссар!

- Входите, входите, - оторвался от чтения военный.

Перевернув бумаги, неторопливо поднялся, музыкально рыпнув надраенными скрип-сапогами, вышел из-за стола, над которым висел портрет Дзержинского, а справа и слева - Ленина и Сталина. В левом углу - высокий инкрустированный шкаф старинных часов, тихим звуком выщёлкивающих счёт.

- Товарищ Захлыстов, вот вы какой, наслышан о вас. Перед вашим приходом я знакомился с делом... вашим, и что-то не нашёл там факта о драгоценностях, обнаруженных вами у кулака. Фамилию его не забыли? - мгновенно кинул он вопрос на проверку памяти Захлыстову.

- Как же, помню, Вергун Аким, а вот отчество забыл, - смутился Захлыстов.

- Васильевич, но вы ответили даже больше, я ведь вас спросил фамилию кулака, а к ней вы назвали даже имя, молодцом. Расскажите, как это произошло?

- Товарищ комиссар! Прибыли мы частью взвода охраны на станцию Ворон- цовка под самый Новый год.

- Остановитесь на самом главном, как вы догадались о том, что в хлебе что-то спрятано?

- Да, знаете, товарищ комиссар...

- Не знаю, - снова прервал он Захлыстова.

- Одним словом, не выпускал дед каравай из рук.

- Вот, это во всей истории - главное. Где вы научились наблюдательности?

- У нас в селе, на нашей улице ещё в царское время произошла кража бычка. Были и подозреваемые. Хозяева пропавшего бычка указали полицейским на наших соседей. Полицейские пришли, всё обыскали, нет ни бычка, ни мяса. Стали уходить. И тут полицейский пошутил с голопузым соседским мальчишкой лет пяти. С улыбкой, как бы играясь с ним, ткнул пальцем того в пупок: "Пуп, пуп, наелся круп", а хлопчик отвечает: "Не круп, а бычинки". "А где бычинка?" - "У суч

383

ки под хвостом". Сдвинули собачую будку и под ней нашли закопанными остатки уворованного телка. Поэтому, когда я увидел, что дед за пазухой что-то поправляет, а потом, когда оттуда случайно булка вывалилась и старик её даже родственнице не доверил подержать, подумал, в хлебе может тоже что-нибудь отыскаться, как "у сучки под хвостом". Так и оказалось - золотишко в тот хлеб запекли.

- А почему ж это в донесении не описали?

- Я писал. Но меня заставил опер, я извиняюсь, товарищ комиссар, оперработник переписать и всё, что про ценности, золотые червонцы там, заставил пропустить, говорил - "указание председателя госкомиссии из Москвы".

- Опустить, значит?

- Так точно, товарищ комиссар.

- Хорошо, вспомните тот случай в деталях и опишите, включая и указание оперативного сотрудника, фамилию его тоже помните?

- Так точно, помню. Ряднов. У нас бабушка рядно сама вязала.

- Это хорошо, что вы имена привязываете к знакомым и близким вам вещам и событиям. Ну, что ж, о политическом значении ОГПУ я говорить не буду, об этом говорят дела нашего органа. Ближайшая политическая задача, поставленная нам партией и лично товарищем Сталиным, обеспечить социалистическое переустройство села. На этом пути всех, кто попытается сунуть нам палки в маховик коллективизации, мы обязаны убрать. Простое слово - убрать! Путь должен быть чистым, поэтому - убрать! Поедете в Прикумск. Хоть район и степной, но работы там для нас предостаточно. В селах Петропавловском и Ново-Румыновском образованы спецпоселения. Для этого создаем спецкомендатуры. Вероятно, это и будет участок вашей работы, но детали узнаете в Прикумском отделе. А сейчас пойдёте с Валентином Павловичем и изложите то, что я сказал, письменно.

- Есть! - поднялся Захлыстов.

- Валентин Павлович, лично мне принесёшь написанное им, и имена обязательно. - Тут же, сменив тему, пошутил: - Какую вы там формируете команду? Птицы, звери или сборная?

В это время, словно въехав из-за стены, прозвучал хриплый и старческий бой верных часов. Комиссар, улыбаясь, глянул на них и поднялся, дав понять, что аудиенция окончена.

- В Ново-Румыновке складывается неплохая верёвочная команда, - уже стоя, с улыбкой делился начальник отдела кадров собственными потехами, - туда вчера убыли, как вы знаете, товарищ комиссар, Канатов и Шнурков.

Захлыстов смысл этого разговора не понял. Даже в кабинете начальника отдела кадров, где Захлыстов описывал в донесении случай с ценностями, он, слушая, как дама, забравшая его от дежурного, перебирая карточки, бубнила про себя: "Здесь у нас птицы, здесь звери, здесь дома, комнаты, а вот карточки с верёвками. Захлыстов будет у нас в верёвочной команде", так и не вник в детали фамильной кодировки.

Смысл этого всего дошёл до Захлыстова лишь на ставропольском базаре, куда он зашёл купить пирожков на дорогу. Рассчитываясь за них с пританцовывающей от холода толстой пирожницей, услышал ругань в соседнем ряду:

- Понаехали звери сюда спекулировать! - кричала какая-то женщина, недовольная ценами.

384

385

Захлыстов поднял глаза. Вероятно, кондукторша автобуса, с кондукторским ридикюлем на боку, из которого выглядывали хвосты проездных билетов, ошарашенная ценами, демонстративно возмущалась:

- Больному уже ничё не купишь! Звери проклятые!

Азербайджанец, торгующий виноградом, вспылил, взмахнув, как птица, руками:

- Ми не звери. Это у вас вся звериная фамилия: Волков, Зайцев, Мишка Каса- лап. Видишь - ви звер, а ми - оглы! Твой, женщина, как фамилий? Скажи, скажи, если ругать смелый!

- Ну, уж не звериная!

- Ну, скажи, скажи тогда!

- Лосева я! - и сама засмеялась, поняв, что попала впросак.

- Конечно. Лося нэ звер, домашний, маленький птичка, - засмеялся своей удачной шутке торговец.

- Видишь, как ты красива смеёшься? За твой улыбка я тебе бесплатно дам кистьку виноград. Бери, пожалуйста. Такой бландинка, а ругаешься. Не оскорбляй нас, пожалуйста. Звер! Нет деньга - проходи мима! Ест - покупай! Сладкий виноград, подходи, - встретившись взглядом с Захлыстовым, - товарищ военный, налетай, покупай! - зазывал азербайджанец, забыв уже про скандал, - снег лежит, мороза щипает, а ты сладкий виноград кушай!

Захлыстов улыбнулся и, не проронив ни слова, ушёл на автостанцию, чтобы уехать в свою верёвочную команду. Но по принципам своей работы она оказалась совсем недалеко от звериной.

XXI

В селе Соломенском со дня на день готовилось открытие избы-читальни. Её созданием в сухачёвской пристройке занимался секретарь партячейки Вайцехович Борис Карлович. Ему помогала молодая учительница Нефёдова Лариса Антоновна. Привлекли в помощники и Гришку Репало. Он сострогал и установил стеллажи, смастерил доску для вывески. Нефёдова сделала надпись. Откуда только можно, Вайцехович свозил книги, столы, лавки: из округа, района, из раскулаченных домов. Расставили всё по местам, навели чистоту и скромный сельский храм культуры был готов к открытию.

Фёдор, предупреждённый Вайцеховичем о предстоящем открытии избы-читальни, продумывал варианты освобождения людей с работы для участия их в мероприятии.

Так как ещё не вся колхозная земля была вспахана и засеяна - каждая минута становилась бесценной. Однако умом и сердцем понимал, открытие книжного храма - важнейшее событие для села.

Вайцехович ещё раз напомнил Фёдору, чтобы люди на митинге были.

- Шо ж делать, - тяжко вздохнул Фёдор, - твоё указание, Борис Карлович, конечно, выполню, хоть, честно скажу, ума не приложу, как сутки подлиннее растянуть.

- Мы постараемся по-быстренькому, пару слов скажем, ленточку разрежем и народ можно будет отправлять по работам.

386

.За день до открытия избы-читальни рабочий день Фёдора выдался особо тяжёлым. Повсюду новое дело с места стронуть было нелегко. Поздно вечером, еле волоча от усталости ноги, добрался домой. Поужинав, дополз до постели. Под воспоминание разговора с Вайцеховичем уснул.

Несмотря на провальный сон, намертво склеивший веки, встал рано, ещё затемно. Катерина с вечера завела опару и потому спала с краю. Перелезая через жену, Фёдор лениво продрал глаза, окинул взглядом приоткрытые во сне её губы, оголённое плечо, еле касаясь, нежно поцеловал в губы, в плечо, вернулся снова к губам уже с нарастающим настырством. Стал просыпаться животный инстинкт размножения, захотелось основательно призадержаться, но тут Фёдор вспомнил об открытии избы-читальни, передумал и недовольный сполз босыми ногами на холодный пол.

На ощупь ступнями отыскал галоши, у выхода с вешалки снял полушубок и, надев его внапашку, вышел на улицу. Серело. С востока зажелтилась лёгкая узкая полоска неба. В воздухе стоял перемешанный с морозцем запах весны. По наледям, обходя грязные проталины, Фёдор направился к туалету. Из своей будки выполз Букет. Встряхнув густой шубой и потянувшись, он встретил хозяина и, виляя хвостом, начал лизать ему руку, поскуливая.

- Рано ишо, рано. За худобой буду управляться и тебе дам мешки.

Эти слова подсунули Фёдору давно зревшую в нём мысль: "Я управляюсь по хозяйству и в каждом дворе с утра - такое. А собери худобу со всего села в одно место, и всю работу два-три человека исполнят легко. Это ж сколько рук можно высвободить?! Надо этой линии держаться и на будущее".

Фёдор вошёл в покосившийся туалет. Содержимое его подпирало под самые доски. Следя за струей, Фёдор мысленно ругал себя: "Какой же я хозяин, ежель уборную такую имею. Титов Иван тут до меня командовал. Надо дело поправлять. Доски есть, забегу прямо с утра к Гришке Репало и новый нужник закажу. А станет потеплее - безотлагательно вырою новую яму".

Пропели первые петухи. По пути в дом остановился у лежавшего под навесом сломанного передка подводы.

- И это надо Гришке отдать на ремонт. А то день-два и сани - под навес.

Вернувшись в комнату, Фёдор оделся, поправил одеяло на детях и вышел управлять худобу. По улице сновал народ.

- Доброго здоровья, Григорьевич, - поздоровался шедший по улице в направлении центра села парторг Вайцехович.

- Здравствуй, Борис Карлович! Никак на работу уже правишь? - подошёл с вилами к саманному забору Фёдор.

- Не забыл, что у нас сегодня за событие?

- Дойку кончим, и всех, подчистую, отправлю на митинг, ручаюсь.

- Да и сам будь! Там тебе бумагу надо будет одну написать.

- Какую ещё бумагу?

- Секрет! - И Вайцехович зашагал дальше, но, сразу оглянувшись, добавил:

- Секрет, но хороший.

.Это сообщение занимало Фёдора до самого репаловского двора. Войдя в калитку, Фёдор остановился. Маленькая, но очень звонко лающая дворняжка, заме

387

талась по двору, таская за собой тяжёлую цепь, больше, чем сама собака. Из база вышел Григорий Репало с карандашом за ухом.

- Кому не спится в ночь глухую? Завхозу Фёдору и ... тра-та-тую! - с усмешкой передавил в последнем слоге "х" на "т" и по-дружески, с отмашкой врезался своей ребристой кистью в руку гостя: - Привет! Ты чё?! Разве не знаешь, что я теперь с утра не наливаю?!

- Нашёл пьяницу!

- Вот поэтому и огорчил тебя с порога.

- Гриш! Я хотел тебя просить уборную сколотить. Ты ж в курсе, я теперь в доме Титова Ивана, а сортир там своё отжил.

- Сколько ж туда добра ушло?!

- Это у кого как получается. Кто любит полопать - тот с голой ж.- такая, вроде, есть присказка, - усмехнулся Фёдор.

- Кто меньше тянет себе в рот, тот в шубке тёпленькой идёт! - в тон Фёдору собственной присказкой пошутил хозяин, провожая гостя в свою столярную мастерскую.

- Во-во!

- А такому человеку, как твой кладовщик Усов, яму нужно копать колодцем. Жрёт, как боров, хамсу с головами и кишками трескает. Ему скажешь: "Василь Ма- карыч, потроха ж не съедобные", а у него на все замечания - один ответ: "Деньги ж за всё платил!" А ты его уборную видал?

- Нет, не доводилось видеть.

- Глянь! Сразу Усова из кладовщиков выгонишь.

- Отчего ж так?

- С плетней стенки слепил, даже не обмазал - задница за полверсты блестит, да ещё и двери нету. Я ему говорю: "Дверь в отхожее место скоро поставишь? Проходить рядом неудобно". А он мне в ответ: "А чего там воровать-то! Пусть крадут, не жалко!" Вот и поговори с таким хозяином. У тебя брус шестёрка есть?

- В любое время бери, ещё с батькиных припасов. Он берёг для другого дела, но по секрету тебе скажу, на гроб себе и матери на чердаке хранил.

- Каркас стяну, а на месте обошьём доской. Сделаю, Фёдор Григорьевич, тебе культурное отхожее место, куда и короли регулярно пешком наведываются. Со стульцем будет, как за границей. Я тебе откровенно скажу - на уборную гляну и у меня о хозяевах представление готовое. Я даже себе жинку таким макаром думаю выбрать. А то, сколько таких: голова в цветах, а хвост грязный.

- Сделай, Григорий Трофимыч, уж я, ты знаешь, в долгу не останусь.

- О каком долге балакаешь? Это я тебе по самую макушку должен. По сих пор иной раз снится, как снова я в полынье бултыхаюсь, а ты меня спасаешь.

Память Фёдора, словно из копилки, вытряхнула особую монету событий детских, безрассудных лет. Однажды, под конец зимы, когда ростепели уже начали на окраин- цах подъедать лёд, Федя с другом детства Петей Смылковым, используя остатки снега, катались на санках с затенённой стороны горки, недалеко от пруда. Оба мечтали о том дне, когда сами смогут пойти в школу. Поэтому звенящую толпу пацанов, возвращавшихся с занятий, встретили с завистью. Те завернули на пруд, поразвлекаться. Гомонящая толпа потянулась всей кучей на лёд. Холодный воздух донёс голос Гришки Репало, предложившего друзьям посоревноваться:

388

- Пацаны, скобзаемся, кто дальше просунется!

Он первым, разбежавшись, заскользил по играющему под ним льду. Но не успел проехать на своих сапогах и двух метров, как сразу очутился в образовавшейся в мгновение ока полынье. Мальчишки, стоявшие за ним, шарахнулись на берег. А Федя, видя, как провалившийся, обламывая края полыньи, окунается с головой и обрывистыми криками взывает о помощи, схватил санки, напрямки помчался на выручку бултыхающемуся в прогалине. Под ним выгибался и играл ледяной настил. Ещё не добежав до окраины полыньи, он лёг на живот и стал продвигать впереди себя санки, крича:

- Хватайся! Хватайся!

Гришка изловчился и ухватился рукой за стойку полоза и благодаря этому удержался на поверхности. Петя, хоть запоздало, но кинулся к нему на помощь. Но пацаны криками вернули его на берег. Тем временем кто-то из детей позвал взрослых, те, вымостив из досок настил, спасли ребят.

Федя пришёл домой вместе с другом в мокрой шубёнке и в мокрых штанах, будто самого вытащили из воды. Дарья Кирилловна, вместо матери (той опять не было дома) принялась переодевать малыша и, при этом по-своему беззлобно негодуя, нравоучительно ворчала:

- Ушёл сухой, опрятный, а вернулся - захлёстанный по самую макушку, где тебя только носило, и пуговицу потерял костяную, иде такую теперь возьмёшь?!

Но подошедший Яков, уже узнавший о смелом поступке брата, встал на его защиту.

- Мам, ну, шо вы взбеленились? Бубните и бубните! Феде нашему, может, и медаль дадут, ить он репалихинского пацана спас.

С того случая на Федю смотрели, как на подросшего не только мышлением, но и духом мальчишку. Вспомнив то время, Фёдор испытал неловкость от Гришкиных слов.

- Да, чё ты, Гриша, детство вспоминаешь, - заскромничал Фёдор, - ты меня сколько разов по жизни в другом выручал...

- Гришка! - позвала мать Григория - старуха за сто лет, но ещё шустрая, с палочкой носящаяся по селу без посторонней помощи. Её можно было видеть почти каждый день то на одном краю села, то на другом. - Гришка, подь на минутку!

- Извини, я на секунду, - хозяин выбежал во двор.

Оттуда послышался строгий вопрос матери:

- Кто там у тебя?

- Строгаль Федька с просьбой.

- Этого уваж, уваж, а я до лавки добегу, соль на исходе.

Григорий вернулся в мастерскую, за его спиной хлопнула калитка.

- Мать за солью мотнула, - пояснил он, беря принесённый Фёдором чертёж,

- делаем по этим размерам?

- Хоть по этим, Хоть - по твоим, лишь бы было удобно и от людей не стыдно. Руки тебе не связываю. Ну, я побежал, а то дел - як наш Яшка казал1 - выше орешника. Да, нынче с утра избу-читальню открывать будут, ты подойди на митинг.

1 Казал - говорил.

389

- Рассыльный переказал, маманька тож туда намылилась, помитинговать. Ну, бывай! - и Григорий так же крепко, как и при встрече, пожал руку.

В калитке Фёдор столкнулся с его матерью, смотавшейся уже в лавку, и с поклоном поприветствовал её:

- Доброго вам здоровьечка, Галина Тарасовна.

Старуха, кивнув в ответ, сразу стала отдавать сыну распоряжения.

Гришу она родила на шестьдесят четвёртом году жизни, чем немало удивила округу. На крестины в церковь собралось невиданно много народа. На вопрос попа: "Кто отец дитя?" Галина Тарасовна махнула рукой: "Пиши - Трофим. Он самый бедовый был".

.За короткое время Фёдор обошёл конюшню, воловню и коровник. Оставив там по одному человеку, остальных отправил на открытие избы-читальни. Ещё раз заглянув на сеновал, хозяйским глазом прикинул, хватит ли сена до зелёнки, сам тоже направился на митинг.

Солнце до сего дня ходило вдоль горизонта - зайти - не зайти в гости, а сегодня, расщедрившись, плеснуло на Соломенку лишку весенних, горячих лучей. Отчего само и пострадало. Густой туман напрочь скрыл его веселый лик от соломен- цев, стекавшихся со всех сторон на митинг к бывшему сукачёвскому двору. Оттуда, вянув в тумане, вырастали звуки "Каховки".

"Кто ж это наяривает на гармони? - гадал Фёдор. - Иван Калоша или Тимофей Христофорыч Белоконь? Должно быть, Иван - торопливость какая-то есть, у Христофорыча мудрёные выговоры всегда вплетаются. Точно, Калоша!" - заключил раздумья Фёдор.

Завернув в бывшее сукачёвское подворье, заполненное народом, Фёдор протиснулся к крыльцу, украшенному вывеской "Изба-читальня". Там же двое школьников, стоя на нижнем порожке по обеим сторонам крыльца, держали примитивно изготовленные красные флаги. Рядом, на табуретке, прямо под свисавшим стягом, Иван Калоша резко дёргал трехрядку, с зажимной пу'пки которой свисал красный бант. Окончив краковяк, из-под хрупких кнопочек гармони размеренно выплыли "Амурские волны".

"Угадал! Калоша играет!" - обрадованно отметил про себя Фёдор и прямиком подошёл к гармонисту. Здороваясь, потрепал по плечу Ивана. Тот в ответ кивнул пару раз головой, улыбаясь с достоинством, но тут же склонил голову набок, на- востряя ухо на мягко пышущие из мехов тёплые звуки. Фёдор остался стоять рядом с гармонистом, глазами выискивая начальство. Ни Кондарева, ни Ялова, ни Вайцеховича видно не было. "Даже бабка Репалиха тут, а где же энти? - соображал Фёдор. - Должно быть, порядок такой - начальству являться к толпе в последний момент, а уходить первым", - размышлял Фёдор, отвечая кивками на приветствия подходивших. Вдруг со всех сторон послышалось: "Идуть! Идуть! Святая троица идёть!"

Народ расступился, и по проходу шеренгой с красными бантами на груди прошла к крыльцу троица: Кондарев - посередине, слева - парторг, а по правую руку с гордо поднятой головой - Ялов. Подойдя к крыльцу, не зная дальнейшего плана, председатель остановился, остановился и Ялов. Вайцехович кого-то выискивал глазами. Кондарев, подавив заминку, подошёл к Фёдору, пожал руку:

390

- Молодца, хорошо организовано! Твои все здесь? - начальственно спросил

он.

- Все и даже больше. Столетнюю старуху Репало - и ту привёл.

Эта шутка Фёдора сняла напряжённую кисею торжественной скованности с лиц начальников. Кондарев вынул карманные часы, как паранджу с личика дисциплинированной ханумки, откинул крышку и взглянул в стрелки-глаза, раскатившиеся от оси-носа по сторонам.

- Ну, ты чего тянешь, Борис Карлович? - из-за умолкшей гармони эти слова прозвучали необычно громко, что многими, в том числе и Вайцеховичем, были расценены, как разгон.

- Учительница Нефёдова куда-то запропастилась, она должна вести митинг,

- начал оправдываться Вайцехович.

- Сам веди! Что же мы целый день потеряем?!

- Я сейчас, - парторг исчез за дверью избы-читальни.

- Прав я, Фёдор Григорьевич? - ища поддержки спросил Кондарев завхоза.

Фёдор знал о натянутых отношениях между председателем и парторгом, знал,

что заместитель председателя Ялов начал уже скрести яму под Кондарева и поддерживал открыто Вайцеховича, поэтому ответил мудрено.

- Время, конешно, на вес чистейшей пшенички, но и дело политическое, его на подстил не кинешь.

Наконец появилась худощавая, стройная учительница Лариса Антоновна Нефёдова, сопровождавшая строй детей. Они шагали в колонну по два, и у каждого на груди пылал красный бант. Лариса Антоновна провела детей, обходя толпу, и остановила перед крыльцом, а сама прошла в избу-читальню. Проходя мимо, не поднимая глаз, поздоровалась:

- Здравствуйте, Фёдор Григорьевич! - оставив за собой легкий запах сиреневых духов.

Фёдор в строю школьников увидел свою дочку Тонечку. Она тоже отыскала глазами отца и помахала ему рукой.

Набежавший тёплый ветерок оттянул резко забелевший туман, прожигаемый с настырством лучами упрямого солнца. Приоткрылась зелёная дрёма кустов. Запахло весной. Радость заблестела на лицах собравшихся. В это время в бывшей сукачёвской пристройке раскрылось окно, и Вайцехович в него выставил граммофон. Сам, выйдя на крыльцо, отмашкой остановил гармониста и громко объявил:

- Внимание, товарищи!

Но, видно, сообразив, что немного поторопился, исправился:

- Поднимайтесь сюда, Аким Пантелеевич, Сёмен Осипович, Фёдор Григорьевич!

Фёдор последним поднялся на крыльцо, прошёл за спину Кондарева.

- Товарищи, мы сегодня собрались по очень важному событию - открытию в нашем колхозе "Верный путь" избы-читальни, - и, набрав побольше воздуха, объявил: - Митинг, посвящённый открытию красной избы-читальни, объявляю открытым!

В это время из окна заскрипела пустая часть пластинки. Все взгляды устремились на окно. Наконец зазвучал "Интернационал". Кондарев, как бывший крас

391

ный командир, поднёс руку к кубанке. Ялов, глядя на него, сделал то же самое, только у него на голове была не кубанка, а лисья шапка. Это выглядело несколько комично. Вайцехович приложил руку к сердцу. Фёдор же снял свою шапку и стоял руки по швам. Многие в толпе сделали так же. После "Интернационала" снова возникла пауза в ожидании, пока учительница Нефёдова снимала с граммофонной пластинки головку с иглой, пока вышла на крыльцо. Поэтому президиум на крыльце, покрякивая, смотрел в проём двери. Светловолосая Лариса Антоновна, повязанная красной косынкой с красным бантом на приталенной кацавейке, спокойно вышла, неторопливо перебрала бумаги и объявила:

- Слово для доклада берёт секретарь партийной ячейки ВКП(б) товарищ Вай- цехович Борис Карлович.

Тот сделал полшага вперёд (дальше было уже некуда, сразу начиналась ступенька вниз), набрал в грудь воздуха и выкрикнул:

- Дорогие соломенцы! Советская власть под руководством Коммунистической партии большевиков во главе с товарищами Лениным и Сталиным наголову разбила всех врагов на полях Гражданской войны! Под руководством партии осуществлена индустриализация страны! Теперь партия повела нас к новой битве, к новой победе, за социалистическое переустройство села. За коллективизацию! - И после трехсекундной паузы прямо и зло крикнул в толпу: - И добудем эту победу, во что бы это нам не стало! - И уже более спокойно, но по-прежнему напористо:

- Мы покончим с эксплуатацией крестьянства раз и навсегда! Однако без грамоты народ остаётся тёмным, забитым, бесправным. Только грамотные люди могут построить светлое будущее для своей страны, для своих детей! Да здравствует Советская власть, власть рабочих и крестьян! Да здравствует Коммунистическая партия большевиков - организатор великих побед! Ура, товарищи!

- Ура, ура! - отрепетировано подхватили дети и кое-кто поддержал из взрослых, правда, недружно, редко и вполголоса.

Репалова старуха, опиравшаяся на выставленную вперёд палку, покачала горько головой, но промолчала.

Вайцехович отступил на полшага назад. Вперёд снова выступила в своей пламенной косынке Нефёдова и объявила:

- А сейчас стихотворно-сценический монтаж!- и она сошла вниз. - Дети, шаг вперёд и сделали разворот лицом к людям!

Все повернулись кроме братьев Люлиных, продолжавших восхищённо смотреть на Вайцеховича, только что так пламенно, но непонятно для них, говорившего.

- Люлины, к людям я сказала повернуться!

Мальчишки растерянно вертели головами, не понимая, что надо сделать, пока сама учительница не повернула их лицом к толпе. Фёдор, наблюдая эту сцену, подумал: "Вот и поделён народ. Там люди, а тут начальство. И меня сюда к начальникам чёрт занёс!"

Дети под кивок головы Ларисы Антоновны начали выступление.

- Кулакам была едальня, беднякам теперь читальня, - прочитал первый в ряду мальчик лет девяти.

Следующий подхватил:

392

- Двери в ней открыты людям,

Грамоте учиться будем.

Девочка, стоявшая третьей, звонко пропищала:

- Полки выстроились в ряд,

Книжки ждут своих ребят!

- Сказку дедушка возьмёт,

На ночь внучеку прочтёт, - пробасил внук Скибы.

- Даже бабушка поймёт,

Как вести свой огород, - проглотил двустишие самый маленький в строю Коля Слюпа, плохо выговаривая слова.

- Хлебороб узнает цену,

Сколько стоит трудодень

И получит всё за смену -

Пашаничку и ячмень, - прозвучал мальчуковый голос из середины. Очередь выступающих продвинулась за половину.

- Скотнику пойдёт в науку,

Книжкой он разгонит скуку! - проорал сын Стёпки Самохвалова.

- Она сможет научить,

Как быкам хвосты крутить! - кокетливо, с улыбкой, без запинки прочитала Тонечка, дочка Фёдора.

По толпе прокатился весёлый ропот. На крыльце все заулыбались, обернувшись на Фёдора.

- Твоя?! Даёт! - одобрил Кондарев.

Но последний выступающий ученик заглушил слова председателя.

- Наша партия зовёт,

Чтоб учился весь народ.

Как научимся читать,

Будем все мы процветать!

Участники митинга громко и дружно зааплодировали. Нефёдова неторопливо прошла на крыльцо, переложила в руках листы и бросила в толпу:

- Слово выдаётся председателю колхоза "Верный путь" товарищу Кондареву Акиму Пантелеевичу.

- Товарищи колхозники, домохозяйки, дети! Меня жизнь грамотой не шибко баловала, в основном науку я вбивал в других, вот этими руками, - и он выставил напоказ их. - Сначала молотом в кузне, потом на фронтах Гражданской войны доблестной будённовской шашкой. И всё по вражьим головам, и всё по вражьим головам! А теперь вижу, надо себя подковать, чтоб вровень хоть с этим крыльцом быть. Выше уже годы не дадуть. А молодёжь обязана себя так в нашей красной избе-читальне подковать, шоб не токмо под трубу стоять, а мож, и в самой Москве! Пожелаем это нашим детям! - и сам захлопал первым.

Зааплодировали и другие. На этом выступающие кончились. Президиум сошёл вниз. Лариса Антоновна привязала к стойкам крыльца заранее приготовленную красную ленту. На детских подушках Кондареву и Вайцеховичу дети поднесли ножницы, позыченные у модисток, и начальники, перерезав ленту, отхватили себе по полоске, долго вертели их в руках, не зная, что с ними делать. Учительница

393

Нефёдова сразу же прошла через официально открытое крыльцо избы-читальни внутрь, к граммофону, и оттуда через окно следила, когда Вайцехович объявит закрытие митинга. Но он, довольный ходом митинга, не торопился. Поэтому, прежде чем свернуть политическое мероприятие, объявил:

- Товарищи, до сведения членов партии довожу, а также до взрослого населения, что в нынешнее воскресенье к вечеру в помещении школы состоится открытое партийное собрание по приёму новых членов в Коммунистическую партию большевиков. Явка вступающих в партию обязательна. А теперь митинг, посвящённый торжественному открытию красной избы-читальни, объявляю закрытым!

На этот раз иголка граммофона не теряла время на пустую часть диска пластинки. "Интернационал" зазвучал, хоть с иголки, с хрипотцой, но пламенно, напористо. Фёдор так же, как и в начале митинга, снял с головы шапку, стал смирно, но, скосив глаза, удивился тому, что и Кондарев и Ялов тоже стояли с непокрытыми головами. Лишь парторг, как и раньше, держал руку на груди у сердца, словно защищал его.

XXII

- Фёдор Григорьевич, ты же не уходи! - между распоряжениями кинул после митинга секретарь партячейки напоминание Строгалю.

Когда опустел от народа двор, Вайцехович скомандовал:

- Пойдём, товарищ Строгаль!

Войдя в кабинет, усадил за приставной стол, дал лист бумаги в косую линейку химический карандаш. Прежде чем начать диктовать, наставлял:

- Слюни карандаш, чтоб видно было. Готов?

- Готов! Чево писать-то?

- Будем писать заявление. Все руководители, рано или поздно, войдут в партию, так что без вопросов пиши! Начни с правого верхнего угла. - И стал диктовать: - Секретарю Соломенской, Соломенской с большой буквы, партийной ячейки, дальше пошли большие буквы - "Вэ", "Ка", "Пэ" и маленькая буква "б".

- Пэ или бэ?

- Одна "Пэ" с большой буквы, а дальше с маленькой "б". Ну, ты знаешь, матерок с буквы "б" начинается. Или хоть моё имя возьми - Борис, только в названии партии с маленькой буквы.

- Понял.

- Ну-к, дай гляну. О! Да у тебя почерк - прямо каллиграфия с вензелями. Будешь грамоты к празднику народу выписывать.

- Борис Карлович! - взмолился Фёдор. - Бог ты наш партейный, времени ни граммульки нету. Тут сижу, а думки все на маслобойне.

- А отчего они у тебя на маслобойне?

- А как же! Если мы с Бирекой пресс сварганим, то тогда и подсолнечника поболее сеять надо, не только для того, шоб бабам лузгать и шелухой мусорить биля1 дворов. Мы им тот же продукт, только в готовом виде, маслицем растительным выдадим.

1 Биля - возле.

394

- Тут ты, Фёдор Григорьевич, прав, но, как я знаю, нам из района разнарядку выдадут: чево и сколько сеять!

- Шо ж, им из кабинетов виднее, какая у нас земля и шо на ней родит, а шо и из земли не вылезет?

- Сверху нужды государства виднее, чем нам с тобой внизу.

- По-хозяйски - другой должен быть подход. Шо родит, то надо сажать и сеять. В одном районе, например, лён прёт, в другом - пшеница. А потом сменять готовый продукт друг с другом. У нас, вон, какая держава, аэропланом за день не облетишь. И где-нибудь точно найдётся климат и прочие условия для всякого растения и для всякой живности.

- Ниже пиши, от кого. Ну, что касается твоей точки зрения, Фёдор

Григорьевич, то считаю её умной, доложу на бюро райкома партии, а может, и

на районной партконференции. Она, в аккурат, через две недели будет. Написал? Теперь, вот тут посредине пиши.

Послюнявя карандаш, Фёдор справился с написанием слова "заявление". Вай- цехович продолжал диктовать и одновременно наставлять будущего кандидата в партию.

- Сам готовься к воскресенью. На открытом собрании будем принимать тебя с Кривоносовым Андреем в партию.

- Мне, Борис Карлович, боязно стало, от твоей задумки, про наш маслопресс верхам объявить. Народ и так переплодился, а мы, вроде, со своим подходом, как бы стараемся его ещё лучше кормить, после чего люди большим числом плодиться станут.

- Фёдор Григорьевич, что ты за чушь несёшь? Знай, чем больше людей в государстве, тем крепче оно.

- Государству иметь много людей, действительно, выгодно, а всей Земле это губительно. Чем больше людей, тем меньше зверей, птиц и прочей дикой живности.

- И откуда ты такое слыхал?!

- Сорока на хвосте принесла!

- Товарищ завхоз, я такое от тебя не слыхал, и ты больше никому это не повторяй!

- Борис Карлович! Можно ж и не шуметь, и жизнь людям сделать лучше.

А то шумнёшь, а верхние начальники поломают наши задумки. Мы и пресс ещё не сделаем, как нам план на сдачу подсолнечного масла выдадут, а наши люди его и не понюхают.

- Не поломают. Наверху тоже патриоты и государственники!

Однако Фёдор ещё раз высказал опаску:

- Как хотите, но я б поостерёгся.

- Другие колхозы не то рапортуют, а мы будем стесняться своих успехов.

Утвердившись во мнении, что секретаря партячейки не переубедить, дописав заявление, Фёдор засобирался уходить. На выходе обратил внимание, что стол с вензелями и наворотами Вайцехович всё-таки оставил себе. "Да, партия заметно набирает крепость, быстрее даже, чем молодое вино", - с уверенностью про себя отметил Фёдор, но, прощаясь с Борисом Карловичем, о столе даже не упомянул.

По дороге к конюшне мысленно вернулся к открытию избы-читальни и вспомнил

395

о книге, подаренной кунаком. Представив её, словно перелистав, твёрдо решил: "Хоть ночами, а науку по моторам, как книжная моль, буду точить! Новое время идёт! Да и от детей отставать нельзя. Вон, Тонечка сегодня как выдала - сердцу приятно! Надо б ей хоть гитару купить, а учителя по гитаре у Ивана Калоши поспрашивать! Он всех музыкантов наперечёт знает", - планировал Фёдор в думках и своё, и детей будущее.

Солнце разгулялось. Обратив внимание на рыхлость снега, Фёдор подумал: "Скоро полозья подвесим, надо б не забыть поручение кузнецу сделать, шобы он колёсами немедленно занялся".

.Конюх Сапунов, предупреждённый завхозом, уже запряг лёгкие санки. В ожидании Строгаля, он ходил кругами и, щуря от разгулявшегося света глаза, осматривал их. Словно дождевые пузыри, под ногами, чирикая и играя, подскакивали воробьи. В навозных кучах, по-куриному разгребая их лапами, хозяйничали вороны. Пахло навозом и прелью, приправленной свежестью талой воды.

Сапунов, встретив завхоза, заговорил о погоде.

- Я вот, Григорьевич, коня в сани-то запряг, а сам думаю - развезёт.

- Раскиселит точно, вишь, как припекает. Но я недалеко, на балку к Береке. А вы с кузнецом Желтобрюховым (тот, несмотря на болезнь лёгких, снова ежедневно звенел о наковальню молотком) бедарки смажьте и, конечно, линейку председателя. Да, и передай, шоб всё внимание - на колёса. Возможно, уже завтра полозья снимем.

- Сделаем, Фёдор Григорьевич!

- Ну, трогай, Кармахлин! Застоялся?! - Фёдор встряхнул вожжами.

Жеребец, сдвинув натягом с места сани, разошёлся и со временем сам перешёл

на трусцу.

Фёдор старался ехать по снежной ноздреватой целине, но на пересечении дорог грязные проталины беспутно легли под полозья. Вязнув в грязи, сани время от времени, тормозя, резко смыкались. Однако жеребец Кармахлин, не сменив темпа, с животинным иком одолевал грязевые проплешины. Перед поворотом в улицу, где жил Берека, снег почти весь стаял. Жеребец поднял хвост и под темп трусцы начал одаривать Фёдора музыкальными звуками пульсирующих газов из жеманных губ вихляющего крупа.

- Завёл музыку, бессовестный, - беззлобно ругнулся Фёдор.

Мимо проплывал двор кладовщика Усова. Глаза Фёдора ненароком, больше по инерции сегодняшних разговоров с Репало, поискали среди построек туалет Василия Макаровича. В углу огорода частоколом без крыши стоял покосившийся закут из плетней.

- Вот это хозяин, - искренне удивился Фёдор, натягивая у двора Биреки вожжи. Подходя к его калитке, он рассмеялся: "У меня сегодня весь день в говне и в музыке! Должно быть, деньги заведутся!"

И завелись. Председатель выделил на изготовление пресса по выработке подсолнечного масла целых десять рублей, причём с "сеятелем".

XXIII

Фёдор на обед приехал вместе с бригадиром животноводческой бригады Кривоносовым.

- Катя, ты нас покормишь?

396

- Затируху без мяса будете?

- А куда мы денемся?! - отозвался Фёдор. - Пошли, Платоныч, руки помоем.

Катерина, выхватив из печи чугун, уже наливала затируху. Ставя перед гостем

обливную миску, ещё раз извинилась за отсутствие мяса.

- Сами понимаете, мы ноне в колхозе - мяса нету, но зато разбила в затируху два яичка, одно из них от Фединой любимицы - Фифочки.

- Это кого вы таким красивым именем называете? - удивился Кривоносов, вытирая с Фёдором перед столом одним полотенцем руки.

- Заморыша выходил, собственным дыханием отогрел, с цыплёнка выросла удачная несушка.

- Чистюля, я вам скажу, в грязь никогда лапой не вступит, как прилежный человек, всегда чистый путь выбирает, а что касается яйценоскости, то и дня нету, чтоб она не снеслась.

Расправившись с первым, Фёдор, понимая, что второго не будет - наступили другие времена - спросил жену:

- Катя, запить чем-нибудь найдётся?

- Квас есть, сейчас несу

Попив кваса, мужчины поднялись.

- Хозяйке за обед спасибо.

Кривоносов поклонился Катерине, она ещё раз извинилась за отсутствие мяса:

- Вы уж не обессудьте за такой обед.

- Ничего, со временем и колхоз с колен поднимется. - Он повернулся к Фёдору: - Я сейчас на воловню, просчитаю оставшиеся корма. Григорьевич, со мной не поедешь?

- Нет, Платоныч, я ещё раз к мастеру Биреке подамся, он над изготовлением пресса возится.

Проводив гостя до калитки, Фёдор напомнил тому:

- Не забывай, завтра с тобой едем на дальнюю отару

- С рассветом заскочу, заберу тебя, Фёдор Григорьевич.

Когда Фёдор вернулся под навес, Катерина взяла его за рукав и зашептала:

- Федь, я при людях не стала говорить.

- Об чём?

- О письме. От твово брата Яшки весточка пришла, - и подала ему конверт.

Фёдор очень скучал по своим, неоднократно ночами высказывал вслух Катерине свою тоску и тревогу. Поэтому она думала, что муж сразу вскроет письмо и начнёт читать. Однако Фёдор не спешил вскрывать конверт, будто уже наперёд знал, что в письме написано.

- Шо-то долго молчали наши, видать, не сладко им там! А кто хоть передал?

- Мужчина какой-то, в окошко стукнул, выскочил Толик, тот и говорит: "Вот это передашь батьке от его старшего брата" и сам исчез.

Фёдор долго рассматривал заклеенный конверт, без всяких надписей и штампов. "Хоть бы одно слово - руку узнал". И, не найдя никаких примет, вдруг заторопился и открыл письмо грубо, отрывая с клапаном и часть письма, вынув листок, узнал почерк Анны и начал читать вслух: "Здравствуйте, дорогие брат Федя, - вид

397

но, под диктовку Якова писала она, - сношенька и золовка Катя, племянники Толик, Тоня и Верочка!С чистосердечным приветом к вам все мы. Привезли нас на Валдайское плоскогорье, недалеко от Читы. Пока довезли нас, двадцать семь человек в эшелоне померло. У нас в вагоне тоже двое померли, тётя Полина Заритовченко и грудной у су- качевской снохи. Две недели ехали с мёртвыми, выгружать не дозволяли. Наголодались в дороге, только раз дали по банке тушёнки. Хорошо хоть давали на больших станциях кипяток. Приехали, завшивели. Слава Богу, какой-то начальник с охраны на месте выгрузки отдал твои топор и пилу-двухручку. Благодаря им мы хоть отогрелись. Загнали нас в какой-то барак, навроде нашей бывшей школы, общежитией прозывается. В маленькой комнатке неделю жили один на другом. После отца с маманькой отправили на заимку, жить там и сторожить лес.

Нас же кинули гнуть спину на огромадный завод, по нём даже поезда ходють. Всё по гудку. Мужчины дерутся, женщины тряпки воруют, пьют, матерятся. И работа дюже чижолая. Особливо у Поли и нашево Лёшки, загружают лопатами домну. Еда в столовке больно худая, за пшениной гоняйся. Нам выдали каждому по железной ложке. Только ложки нам попали миморотные. Лёшка на Полиной - нацарапал: "Ищи, любушка, мясо", а на своей - "Ищи, сука, мясо". Но ни "любушка", ни "сука" мясо не ищут, так как его в котёл не кладуть вовсе. Схудали обое дюже. Кожа да кости. Думаем день и ночь, как их спасти. Бо здесь народ мрёт, как мухи.

Один раз приезжал с заимки отец. У него, слава Богу, намного лучше, чем у нас. И мясо, и дичи, грибы, ягоды и топки сколько хошь. Труднее с крупами и хлебом. Просили с батькой начальство, шоб туда Полю с Лёшкой забрать, да не дозволяют. Тут комендатура. Батя пару раз передавал через лесовозы по зайцу, так те отобрали, сожрали и ишо, кто вёз передачу, наказали.

Болит сердце у меня за Полю и Лёшу. Мож, вы там чево придумаете. Пишите. Но в письме всё открыто не сообщайте, токмо намёк, и мы поймём, бо иначе оно не дойдёт. Больше в письме хвалите власть. Шоб детки их так счастливо жили. На этом заканчиваю. До свидания. Целуем: я - Яков, жена Анна, наш сын Алёша и сестрица Поля. Ждём все ответа, как соловей лета".

XXIV

На рассвете, когда на востоке, в лазурно-зеленоватых заводях неба ещё гуляли фламинговые стада облаков, за Фёдором заехал бригадир животноводческой бригады Егор Кривоносов. Вместе с ним они отправились к чабанам на отару Гурова. По дороге, трясясь в бедарке, лениво обменивались скупыми новостями. Строгаль с интересом наблюдал за столбиками-сусликами. Те выстроились по обе стороны еле приметной дороги и следили за экипажем. Зверушки посвистывали, словно подавали своим сородичам понятные только им сигналы. Но вдруг недалеко раздался стенящий крик. Фёдор с Кривоносовым повернули туда головы. За взмахами бьющихся крыльев совы не виден был попавший ей в лапы зверёк.

- Влип! От пучеглазой никуда не уйдёшь! - заметил Егор.

- Вот такая она - жизнь. Или ты - кого, или тебя - кто! - философски подчеркнул Фёдор.

- У людей должно быть по-другому.

398

- Согласен. А вон и чабанский стан уже видать.

Через минут десять они были на месте. Навстречу им вышел арбич1 Шестопа- лов Степан, недавно вернувшийся из тюрьмы. Поговаривали, что он был в карательной команде у белых. Отпустили якобы по причине недоказанности в совершении им преступлений.

- Не овец ли хозяевам будем возвращать? В народе разговор прошёл, будто такое решение сверху спустили, - после приветствия спросил арбич.

Фёдор Григорьевич старался политических разговоров избегать, поэтому всячески их старался пресекать.

- И где ты, Стёпа, такого наслухался? - вопросом на вопрос отреагировал он, пожимая руку.

- О, тут есть от чего наслухаться. У нас, в степи, откуда хошь, оттуда и слухай. Откуда ветер подует, оттуда и все новости.

- А иде ж Гуров?

- После утрешней управы поехал за харчами. Пошли к нашей хате на колёсах,

- предложил Шестопалов, направляясь к вагончику

Посидели, поговорили о делах в отаре. Легонько затронули общую политику в стране. Неожиданно верхом на лошади вернулся старший чабан Гуров.

- Я у гуртоправа Васьки Чепурнова узнал, что вы ко мне на отару поехали. Выпросил у него лошадь и сюда. Думаю, вопросы ко мне будут.

- Правильно подумал, Иван Петрович, вопросы к тебе есть. - Фёдор после приветствия занял место в торце стола. - Как тебе известно, в наших гуртах овца большей частью "волошинская". "Мазаевку" и "черноморку" хозяева почти вырезали. А надо б на "мериноску" всё перевести. Тогда и общему хозяйству приварок от такой овцы поболее будет.

- Фёдор Григорьевич, о том, шо ты сказал, и у меня и вот у Стёпы в думках эта задача давно стоить. Да баранов "линкольской" породы маловато, ими отару не покроешь. Баран - он слабосильный, три-четыре ярки покроет, и силы. того

- тю-тю, кончились. С виду яйца большие, а духу, на самом деле, мало. Вот ежель бы искусственное осеменение попробовать.

- А как ты, Иван Петрович, себе это представляешь? - заинтересованно навострил внимание Строгаль.

- Это вот Стёпа нам расскажет, он школу особую прошёл. Не обижайся, Стёпа.

- Да, чё обижаться, что было, то было. - Степан Шестопалов, разглядывая свои руки, покрытые наколками, потряс ими перед собой. - Вот этими руками делается искусственное осеменение с помощью обыкновенного шприца, токмо без иголки. Ну, а шоб и овце радость была, отвар готовится специальный - такой дурман в башке у овцы появляется, шо шприц красавцем-бараном кажется. Этот опыт я вынес из известных вам мест. Там женщины, чтобы выйти на свободу за большие деньги покупали шприцы со спермой. А с овцами ещё проще, токмо ваше добро, и я займусь.

- Ну, как, Егор, - Фёдор глянул на Кривоносова, - рискнем на пару-тройку?

- Фёдор Григорьевич, рисковать - так уж на пяток!

1 Арбич - подпасок - помощник чабана.

399

- Ну, смотри, Степан, пять ярок под искусственное осеменение тебе выделяем, особое тавро им сделай что ли.

- Крестом сделаем, - снова заговорил Гуров. - Фёдор Григорьевич, нам бы хоть одного "рамбулье". Если удастся с нашей "мазаевкой" спарить, вывелась бы та порода, шо нашей местности нужна.

- Давайте пока попробуем искусственное осеменение, глянем, шо получится, а тогда уж о "рамбулье" подумаем, - поднялся Фёдор. Выйдя из вагончика, повернулся к Шестопалову: - Смотри, Степан, мы вот с бригадиром всю ответственность за пробу в искусственном осеменении взяли на себя. Коль не получится, самого заставим овцематок осеменять! Ну а если серьёзно балакать, то мы тебя просим, ты уж постарайся, Степан, и не подведи нас.

Приобняв Гурова за плечи, спросил:

- Просьбы имеются?

- Лизунца подкиньте!

- Некогда сегодня. А через неделю лизунца подвезу и посмотрю всё, особенно хотелось бы мне увидать тут хоть мало-мальский порядок. Ноне я его чевой-то не заметил. Ты арбича оставил, а сам по своим делам. С отарой в поле кто?

- Колька Силин. Он с отарой сейчас.

XXV

На открытое партийное собрание в бывшую церковноприходскую школу, расширенную пристройкой, стекался народ со всех концов села.

Посевная из-за неразберихи и плохой организации закончилась только к маю, а в частных огородах, у кого что было повтыкано в землю, уже зеленело и цвело. Теперь люди в ожидании уборочной большей частью нудились без дела. Погода стояла тёплая, и оттого на собрание в центр начиная с обеда потянулись все, кто мог двигаться. Школьный двор кишел народом. Мужики обсуждали сегодняшний пролёт над селом аэроплана.

Стайка незамужних девчат, хихикая, давала оценку великому стечению народа:

- Словно пчёлы на зацветшую акацию, слетаются. Даже столетняя старуха Ре- палиха - и та "припёрлась на метле".

Фразу "припёрлась на метле" она услышала от девчат, хихикавших сбоку, и незамедлительно огрызнулась.

- Эт вы прётесь, а я иду. Замуж выскочите и попрётесь в чужой катух, а там не больно вас ждут! Языкатые!

Несмотря на строгость старухи, на стебельках девчоночьих душ расцвели улыбки. Они увязались за Репалихой следом и наблюдали, как она, войдя внутрь помещения, ругнулась:

- Порасплодились, не пройти!

Напротив пустого стола президиума остановилась. Опершись на выставленную перед собой палку, упёрлась взглядом в висевший на стене лозунг, специально написанный Вайцеховичем к собранию на красной материи.

- Садитесь, баба Галя! - загалдели с обеих сторон сидевшие на лавках бабы, сдвигаясь и предлагая ей место.

400

- Я не сидеть сюда пришла, а на собрание поглядеть и послухать! - отбилась та, оставшись стоять.

- Садитесь, мамань! - подошёл к ней сын Григорий, сидевший до этого в углу.

- Вон люди место дают!

- Ты меня не сажай! Скажи лучше, об чём там, на красном лоскуте, написали?

- А, лозунг?!

- Лозы-козы, мине всё равно, как оно прозывается, я пытаю - шо понаписано? - сердито потребовала она.

- "В партию - лучшие силы народа!" - прочитал смущённый руганью матери Григорий.

- О, о-то, оно так! Ступай, сядь, а я тут сама постою, моему здоровью постоять нужнее, - помягче скомандовала она.

- Доброго здоровья, Галина Тарасовна! - проходя со своим стульчиком мимо, старик Люлин поинтересовался в шутку: - Никак в партию тоже решила податься?

- Раздумываю, Антоныч!

- За молодёжью не поспеть, портфели им нужнее, а нам, старикам, ярмо оставят.

- Оно так.

- Садиться будешь? Аль стоять останешься?

- Останусь стоять.

- Ну, как тебе хочется.

XXVI

Сегодня, как повелось у Фёдора в ответственных случаях, он встал раньше обычного. Весь предстоящий день мысли его были направлены на партийное собрание. На нём люди всего села будут определять, достоин ли он быть в партии. Тревожась за исход собрания, он с утра, легко перекусив, ушёл на маслобойню

- сегодня Бирекой намечался пробный запуск маслопресса. Вернулся к обеду довольный.

- Ну, вот, будет чего на партийном собрании доложить: запустили с Бирекой пресс, давит масло вот так, - Фёдор поднял большой палец руки вверх.

- Мне-то на собрание идтить надо, али как? - спросила Катерина.

- Как хочешь! - уклончиво ответил он.

- И всё же, Федь, чую, шо я там тебя тольки стеснять буду. Мож, я тебя дома подожду?

- Ну, жди дома, раз так решила, - поддержал Фёдор решение Катерины, вспомнив стенания Солонихи по своей корове. "Могёть та снова на собрании концерт из-за своей коровы завести", - пугнула мысль.

Катерина, покормив мужа обедом, стала готовить его к собранию, наглаживая косоворотку, приговаривая:

- Ты народу в зубы не гляди, за что хошь, уцепятся. Ежель стариками, как раскулаченными, попрекать станут, скажи, мол, я за родителев ответа не держу. Пущай тебя по твоим делам судят.