1.
Под колесом сопит ухаб, и путь весной раскис.
Везет два трупа эскулап в уездный город Икс.
Один из трупов был незряч, другой - не говорил.
Белее мела едет врач, еврейский богомил.
Ах, вот сейчас начнут стенать в повозке мертвецы,
Тут самому бы не отдать всевышнему концы.
Увязло в глине колесо, а врач кричит: "Ямщик!
Встает с последним мертвецом мой дядька-гробовщик."
И едут трупы в город Икс в тулупах из овцы.
Возьми их, Боже, горемык, как лошадь, под уздцы.
2.
Называйте меня экстремистом, только не называйте жидом.
Он и жопу-то вытереть чисто не умеет (евреи - пардон).
Красный флаг да марксистская ересь - наша совесть, наш ум, наша честь.
Если только бы мы захотели, то могли приструнить вашу спесь.
Вы, евреи, пока петухами колобродите по городам.
Только красные ждут партизаны случай дать по жидовским рогам.
Только свастика есть в белом круге, только молот и серп по крови.
Был у нас Саша Гельевич Дугин, а теперь - лишь Лимонов один.
Приходите, прошу вас, евреи, в наш славянский бревенчатый храм
И увидите нашу Рассею и ее духмяной фимиам.
Только б воду вы нашу не пили, только б хлеб не поганили наш.
Про погромы мы не позабыли, лишь на время припрятав "калаш".
Вот такой у нас план на сегодня: дать на рыло бутылку бухла
И гонять эти черные морды в хвост и в гриву по грязным углам.
Убегайте, раскосые тюрки, хоронись под корягу еврей!
Мы теперь не играемся в жмурки, гордо ходим меж русских людей.
Наша кара - еще не кончина, после смерти вам будет пиздец:
Бог наш рассортирует скотину на козлищ грязных и на овец.
Ой, ты боженька наш православный, любим боженьку пуще себя.
Ленин был и останется главным нашим лучиком из Октября!
3.
Мне ночью снится Эвридика и обернувшийся Орфей
До покалеченного крика и переломанных костей.
Вот мифология героя: Лимонов - Эдичка - Париж.
Хохочет в ящике Пандоры эдипов комплекс, и гашиш
(Заметь: удачная рифмовка) лениво курит Хаким Бей -
Эпоха "пост" наизготовку стоит у запертых дверей.
И поэтическим террором старик Харон был устрашен,
И с политическим уклоном Лимонов ищет юных жен.
Бывает так, что много значит в романе первая строка
И познается не иначе, как от звонка и до звонка.
Бери шинель, сказал Лимонов. Пошли домой, сказал Орфей.
И мчатся бешеные кони на омертвеченных людей.
4.
Пишите, други, модерново, а я цыгарку закопчу.
От реалистов мне хуево - сюрреалисты по плечу.
Убита выменем держава, христа слизнули языком -
Мы коммунизм уже просрали и демократию посрем.
Ходите в храм да ставьте свечки, молитесь перед образком -
Среди жидов мы будем вечно жить с перекошенным мурлом.
Вот так обида на евреев во мне проснулась с огоньком -
Вокруг лишь быдло да плебеи, а я - хорошенький такой.
5.
Я к ветеранским орденам благоговение питаю:
Увижу только старика и хуй свой щупаю в кармане.
Смотрю на лысину и так желаю чмокнуть это темя,
Что напрягается кулак залупу трогающий члена.
Мой дед отчизну защитил и был полупарализован.
А я к нему в ночи приник, хуй в горло сунул и - готово.
Мой ветеран, мой капитан, и грудь дугою вся в медалях.
С тобой улягусь на диван в девятый день, что выпал в мае.
Твой хуй, я знаю, не стоит, так поработаешь губами.
Тебя ебали и фашист, и демократ, и даже Сталин.
Вот так бредешь ты в магазин: хватило хлеба бы на сдачу.
Броском ты рвался на Берлин, теперь же тащишься, как кляча.
А внуки - каждый педераст, а дети - выбились в буржуи.
Тебе бы родину продать, да драть на сторону чужую.
А ты медальку нацепил и ходишь гордый с этой цацкой
Как будто бы я впрямь убил фашиста честно, по-солдатски.
Так и скажи, что немец был тебя сильнее и ловчее -
А ты в окопчике громил консервы в банке, подбоченясь.
Запомни, дедушка, мой хуй, и в жопу выброси медали -
Так Маркс учил, так Ленин жил, так в рот ебал нас вечный Сталин.
6.
Словом режу свои помидоры, а за ножиком лезу в карман.
Двусторонние переговоры сам с собой я веду по ночам.
Если сон - не под ноготь, не в руку, прямо - обухом по голове.
Паникер размножается слухом, ну, а я размножаю лаве.
Расчудесными стали денечки, что ни день - получаю в пятак,
И стараюсь блевать, между прочим, не за ужином, а натощак.
Я - примат с заводным механизмом: закрутите, пожалуйста, хвост.
Между сциллой моей и харизмой тонет автоматический мозг.
Криво-криво на визг ухмыльнуться (да и сам еле-еле не в крик):
Был кунштюк подростковых поллюций, а теперь - проникающий штык.
Да, я мразь, но высокого ранга: детям - трубочка, бабе - цветы.
Смотрит дерево орангутангом на посла городской гопоты.
Русь - не тройка, ямщик не отхлещет, да и пропита жизнь ямщика.
Вот такие нехитрые вещи упираются в наши бока.
7.
Товарищи! Нам нужно непременно узнать, кто срет у нас этажах.
Дежурить в лифте каждому посменно и дуть в свисток, завидевши бомжа.
У нас - не срач, а вымытый до блеска за дверью металлической подъезд.
И только в сто девятой жук еврейский имеет свой особый интерес.
То пишет слово матерное мелом, то плюнет в кнопку вызова лифта.
Такие выродки на жирном своем теле не носят православного креста.
Преподает он в университете студентишкам научный атеизм
И требует, чтоб в мясо с винегретом накладывали в гурьевский сервиз.
Играет в карты с пьяной балериной, а сам до наших мальчиков охоч.
Жить на роду написано скотиной, и как скотина хрюкает точь-в-точь.
Не любят сало хитрые евреи с простым советским хлебом и лучком.
Все как один болеют гонореей и мастурбируют вспотевшим кулачком.
Вот мысль у них - уехать бы в Израиль! А сам коптит советский небосвод.
И голосит, что у него украли язык, свободу, родину, народ.
Да точно он у нас в подъезде серет: говно-то так и лезет из ушей.
Закройте металлические двери! Гоните всех евреев и бомжей!
8.
Нацбол ебет подругу. Фашист ебет жида.
И ходит очень туго их член туда-сюда.
Кошмарики советские: психушка да гулаг.
Комарик над кушеткою летает натощак.
А я в газете вычитал, что каждый педераст
Работает в милиции и строчит ордера.
Правительство жидовствует, а в церкви пьют кагор.
И пятна горбачевские растут, как мухомор.
Дал Гегель диалектику, а ты просрал ее
И вешаешь пакетики сушиться над плитой.
Вот шарики воздушные - купите по рублю.
Спасти бы мне не душеньку, а родину свою.
9.
Еврей берет бутылку, еврей ее разбил -
И льется из затылка кровища что есть сил.
Стучите, не стучите вы, Мойша, по башке,
Но вашего копыта не ждут у нас в кружке.
У нас расизм немецкий преподает доцент,
А вам, евреям, в детстве урезали процент.
В нас - голубые крови, у нас - арийский нос
И, этого не скрою, нордический понос.
"Хорст Вессель" мы сыграем, "Лили Марлен" споем.
А вы, израильтяне, играете с огнем
Припомню вам Майданек и газовый мешок!
Поэт ведь - не прозаик, не ходит на горшок.
10.
Прошу, умрите на хуй педерасты, чтоб легче стало воздухом дышать.
Все как один - румяны и горласты, а на страну и родину - насрать.
Вот так жиды измучили народы, и русский горе мыкает в беде.
Смутили кровь, изгадили породу, а все одно - быть в сумрачной пизде.
Подите прочь, сограждане с горбинкой, подите прочь: Америка - ваш дом.
Вот там пляшите под свою сурдинку, а здесь вам - не гоморра и содом.
Подите прочь, слепые демократы. Не трожьте Сталина! Он будет, был и есть.
Вам бог грехи припомнит многократно, а мы удержим ленинскую честь.
11.
Да что же это делается, братцы! Да как совсем тут мне не охуеть!
Хотел на днях в евреи я податься, а мне с порога крикнули: не сметь!
Хотел мацу покушать за обедом, а тянут изо рта ее кусок.
И ходишь как бы недочеловеком, под мухой, без портянок и носок.
Евреи - очень замкнутый народец, прижимисты, наверное, чуть-чуть.
Зато не звери: люди - не уроды, работа, дело - все им по плечу.
А я один - без племени и рода, да разве русский - свой в своей стране?
И ходят в ней славянские народы, и тычут им: живете, как в говне.
Евреем так вот запросто не станешь, подамся-ка в фашисты насовсем
И буду гнать жидов, как это Сталин нам завещал в межрасовой войне.
12.
Куда не кинешь взгляд угрюмый - кругом евреи и разврат.
Их гнал из Киева Петлюра, но жив курилка, говорят.
Мобильник - прямо из Китая, из Таиланда - портмоне,
А русский гордо умирает за право жить в своей стране.
А русский гордо голодает, но не возьмет жидовский хлеб,
И не продаст американам ни газ, ни воду и ни свет.
Вот так слова мои простые приидут в русские сердца -
Убей жида своей мотыгой и помни Сталина-отца.
13.
Почешите мне спинку, евреи, почешите мне пятки, жиды.
Я ебаться еще не умею и не нюхал девичьей пизды.
Я хожу в музыкальную школу, колочу там в большой барабан.
Я еще охуительно молод и дрочу на Инессу Арманд.
Ненавижу я сук-демократов, хорошо б Эльцин дважды подох.
Моя мать пропивает зарплату, а отец ищет пару сапог.
Мои сверстники - сплошь пацифисты, гомосеки и суки-жиды.
А я ратую лишь за отчизну и ее полевые цветы.
Я брожу среди русских березок и целую сырой чернозем.
Отольются вам русские слезки, будет вам, русофобам, погром.
И взлетят не жидовские вороны, а двуглавый воспрянет орел.
Перекрестишься ты на все стороны: я сегодня Россию обрел!
14.
Необходимо первым делом убить жида в самом себе,
А тараканы - разбегутся, коль держишь тело в чистоте.
Не пей заморские напитки, не нюхай в клубе кокаин
И обретешь ты с преизбытком град Китеж, совесть и мозги.
Возьми души своей фонарик и так свети над Русью им,
Чтоб подавился жид омаром и улепетывал грузин.
Не бей ты пьяного таджика, на то мордастый есть скинхед,
Но убивай в себе ханыгу, жидовский морок и навет.
Не пей жидовскою потраву, а пей добротный самогон
И духом водочным Абрамов коси в автобусе потом.
Взрасти ты сталинское семя и пожинай его приплод -
То бьет курантами не время, а бьет евреев патриот.
15.
Нынче Русь назовут говнорашкой, нынче Русь назовут азеропой
Наши тюркские лишь замарашки и жидовские наши холопы.
Но живет в граде Китеже Сталин и взирает на нас свысока он:
То прищемит елдак ветерану, то менту обломает рога он.
Ленин спит вечным сном в мавзолее и седою трясет бородою,
Так что кожа слезает с евреев и пердит президент при народе.
Жид "Je T"aime" напевает под хобот и еврейке щекочет в пизде,
А в России ложатся во гробы старики, как какашки в биде.
В граде Китеже сумрачный Сталин чертит план своей твердой рукой:
Мы Россию еще не просрали, не кладите ее на покой.
Мы воспрянем, как птицы из пепла, и высоко над миром взлетим:
Позади - демократское пекло, впереди - бог-отец, дух и сын.
Видят Сталина в небе июньском только мудрые наши волхвы,
И текут на вождя у них слюнки, словно рот полон сладкой халвы.
Не протянешь ты к Сталину руку и не схватишь его за плечо:
Он - как бог претерпел за нас муки и приидет в день судный с мечом.
Покарает он жидомасонов и в дерьмо окунет их кликуш:
Все окажутся в сталинской зоне, где им выбьют из темени чушь.
Гой ты, Русь, православная тройка, да подмята трава под тобой.
Буду славить тебя без умолку и с почетом накрою пиздой.
16.
Ходит хуй в твоей жопе как рыба, в животе разносолы урчат.
Ты - буржуй, либеральное быдло, и ступаешь ногой прямо в ад.
Не замолишь грехи перед богом, отомстится еврейская блажь -
Будешь сирым, больным и убогим в преисподней точить карандаш.
Проклянут тебя внуки вовеки, даже правнуки плюнут в твой гроб -
Не взрастил ты в себе человека, не крестил ты свой узенький лоб.
Мчишься с музыкой в автомобиле, банка пива зажата в руке.
Чтоб тебя педерасты долбили, чтоб евреи прошлись по ноге.
Убивай свою вечную душу, все равно ты ее не убьешь -
Так и будешь бессмертной лягушкой квакать близ либеральных святош.
Либеральные ценности нынче отощали, а Сталин - в цене,
Не раввинов жидярами кличут, а буржуев в советской стране.
Раньше нэпман ручищами сахар, спички, соль прибирал, а теперь
Отнимают буржуи рубаху у народа, открывши че-пэ.
Но поднимут крестьяне на вилы, заколотит рабочий гвоздем
Твои яхты, машины и виллы, и спалят их небесным огнем.
Ты - буржуй, твое место - в сортире. Тыкай в жопу своей пятерней,
Ну а мы, разливая поллитру, будем править великой страной.
17.
Сижу с тетрадкою, пишу, и - не выходит строчка.
Жиды, оставить попрошу я ваши смехуечки.
В пороховницах порох есть, энтузиазм укрепит
Не политический протест, а рюмка из буфета.
Пельмешку вилкой зацепил, а думы - о России:
Давно в парламенте педрил говном их не кормили.
А президент наш - тот еще жидовский полукровок:
Такие слухи, но, молчок, вам не скажу ни слова.
На вилке вертится пельмень и сочно капает на брюки.
Я мыслю так: наступит день, возьмут буржуев на поруки.
Научат родину любить, дадут кирпич, метлу, лопату
И будем мы в достатке жить, и даже жид сойдет за брата.
Научим гнойных пидоров по-человечески ебаться,
Народ наш будет жив-здоров, и даже пидор будет братцем.
Такие вещие мечты лелею я, вкусив пельменя.
Да будем мы - одна семья - жить в общем доме без евреев.
18.
Дайте копеечку, граждане, нет у меня ни рубля.
Я ведь душонка продажная - мог бы и зад подставлять.
Я ведь нигде не работаю, в дворники - те не берут,
И бумера шестисотые не по карману. Капут!
Думаю только о хлебушке, белом иль просто ржаном.
Ох, напои меня, небушко, теплым своим молоком.
Примину в зубы втыкаю я, спички никак не найду -
Нет на вас вечного Сталина, стадом идете в пизду.
Жил бы я в пятидесятые, тайным бы был стукачом
Или в войну меж солдатами штатным ходил палачом.
Только в окопчик завалятся, я достаю пулемет
И убиваю предателей пулей точнехонько в рот.
Первый в бригаде карательной, а на груди - ордена
И за Берлин, и за Сталина. Верная штука - война.
Или, быть может, я старостой стал в белорусском селе
И партизанов старательно вешал в немецкой петле.
Точно! Я антисоветчиком был на великой войне.
Власовцем, пьянью, минетчиком - все поручается мне.
После войны эмигрирую в Лондон, а может - в Нью-Йорк.
И не хожу там по миру я, не обиваю порог.
Бойко торгую картинами, нарисовал - продаю.
Мир переполнен кретинами - всякий прикупит мазню.
Дайте копеечку, граждане, нет у меня ни рубля.
Ходите птицами важными, не замечая меня.
19.
Помирает жена моя нынче, кровь из носа, навыкат глаза.
То по-маленькому вдруг ей приспит, то какашка идет изо рта.
Дело ясное здесь - отравили! Клали в пищу гнилой мухомор.
Хорошо что убили не шилом, что не кинули ночью в костер.
Точно! Жид из десятой квартиры ей навел свою порчу и сглаз.
А потом будет срать на могиле, вот ведь гнида такой, пидорас.
Мысль понятная - здесь спецслужбисты из Америки водят рукой,
То-то думаю, дело нечисто, ощущая их взгляд за спиной.
А в руках - только мятая сотня, как найти дорогого врача?
Только конюхи есть в подворотне, режут скальпелем прямо с плеча.
И на гроб не найти мне копейку, прокормить бы мне малых детей.
И последнюю враз телогрейку с меня тащат евреи скорей.
Вот такие печальные строки я пишу со слезой пополам.
Попросить бы мне денег у бога, да ведь знает: ему не отдам.
Трижды слався в гробнице мой Ленин, трижды проклят будь грязный еврей.
Впрочем, что я? Ведь нет, в самом деле, ни жены у меня, ни детей.
20.
Понаставили люди заборов, не проехать теперь, не пройти.
Каждый дом у жидов на засове, и собака на длинной цепи.
А я ночью забрался в подъездик и газетками пол постелил
И в таком пиздоебищеном месте сном забылся и заговорил.
Ой, вы кони! Лошадки шальные! Вы несите по свету меня.
К роже липнет снежок тополиный, под ногами - большая страна.
Мчится коник да по бездорожью, топчет он под собою жидов.
А я бросил ненужные вожжи, и взлетел выше всех облаков.
Долетаю до самого бога. А там Юра Гагарин стоит
И желает мне доброй дороги мимо всех планетарных орбит.
И лечу я на Альфу Центавру, вижу там - Сталин песни поет,
И глядит Ленин как бы кентавром и по-братски лягает в живот.
Ни еврея кругом, ни буржуя - только инопланетная слизь.
Только голос извне я почуял: хватить дрыхнуть, бомжара, проснись!
21.
Пошвыряю я в баночке пальцами и достану окурок кривой.
Было время - бухал с ниостранцами, а теперь ни гроша за душой.
Как давно никого не поебывал, как давно не ебали меня.
Не смотрю уж на женщин я соколом, а боюсь их как-будто огня.
Вот окурочек выпал на славу мне - да с помадкою, да с ободком:
Покурила вот баба продажная, ну а я - папиросочку ртом.
В магазинах шныряют еврейчики, ищут как бы чего утянуть.
Ну а я посижу на скамеечке, греет солнышко здесь - просто жуть.
Вижу в солнышке я образ Сталина, светлый образ из самых небес.
Как с христом над вождем надругались мы, а теперь он из мертвых воскрес!
Машет мне он ладонью загадочно, а глаза - добродушный прищур.
А я - маленький, хилый, припадочный и устроил себе перекур.
Не достоин его я внимания, не стяжать мне его благодать.
И сижу на скамейке как каменный, и курю, что подбросила блядь.
А во всем виноваты жидовские в вытрезвителе нашем менты,
Что повытрясли все папироски и продержали нас до темноты.
Отобрали у нищего денюжку, а на Сталина вылили грязь.
Никуда от жидов ты не денешься, и повсюду буржуйская мразь.
22.
Дали в харю мне в темном подъезде, а почто, я спрошу вас, почто?
Разве только вот маленький крестик не сорвали злодеи еще.
Хлыщет вьюшка из красного носа, а в руке - свежевыбитый зуб.
А почто? - в сердцевину вопроса я попрошу вас удариться вглубь.
Не за то, что я Сталина проклял, и хожу меж людями как жид,
А за то что отчаянный вопль поднял средь обывательских гнид.
Я спросил его: веруешь в бога? Ну, а он мне ответил: ничуть.
И ударил так прямо с порога в мою тощую, впалую грудь.
Я спросил его: Сталина любишь, Ну, а он мне сказал: на хуя?
И ударил размашисто в губы, и познал я кошмар бытия.
Чем живут эти нечеловеки? Эти нелюди хлеще зверей?
Эти пьяные вечно узбеки, что на паперти водят детей.
Если Сталин - всего лишь комарик, если Ленин - лишь мелкая вошь,
То зачем вы живете, сударик, и почто в меня тычете нож?
Лучше б вам удавиться Иудой и покрыться пятном от стыда,
Ведь приидут всевышние судьи и откусит вам ногу пизда.
Нет, не бейте меня, демократы, и не трогайте пальцем, жиды.
В час последний на божьей расправе я взмолюсь за вас до немоты.
Ой, ты боженька наш православный, ведь не ведают то, что творят.
Ленин был и останется главным нашим лучиком из Октября!
23.
Подрочить бы мне у иконки, да не знаю с чего начинать.
На мою деревянную шконку села наша небесная мать.
Ох, ты дева святая, Мария, да кого же ты нам родила?
На моей холостяцкой квартире сам христос не находит угла.
Как же боженька склонит головку над моею больной головой,
Если я - сумасброд-уголовник, и ходил под расстрельной статьей?
Много ножичком я колобродил, много кровушки выпил за век.
А теперь прозябаю уродом и не знаю, что я - человек.
Только б бес меня здесь не приметил, да копытом своим не убил.
Отче, отче, я сорван был с петель и упал пред тобою без сил.
Покарай меня праведным гневом, только знай - в свой жизни не раз
Я взыскал духновенного хлеба и молился за всех без прикрас.
Ты простишь меня, боженька, знаю, только я не прошу за себя.
Вразуми ты еврейскую стаю и буржуйских слепых поросят!
Отпусти их грехи, дай им волю вдруг уверовать в святость твою.
Пронеси мимо тяжкую долю, хоть они в тебя кровью плюют.
Я - лишь раб твой от века покорный, но надеюсь жидов опознать
В крае облачном, райской сторонке и с душою их расцеловать.
Впрочем, нет, все евреи суть черти. Не пятнать им ногой небеса.
Не умеют в священное верить, и не тронет твоя их слеза.
24.
Ой, товарищи, что здесь случилось! Не вступил я в семью эн-бэ-пэ.
Все мечты в одночасье разбили, переломан мой тощий хребет.
Так и крикнули: прочь, пиздоболка. И Лимонова нам не марай!
Вот такого печального толка разговор у нас был в бункерах.
Вот хотел я подать в коммунисты паспорт свой и заявку скорей.
Как взглянули на харю троцкиста, так и вынесли вон из дверей.
В монархисты решил я податься, царский гимн заучил по ночам.
Мне в ответ: отучитесь ебаться с нашим богом по темным углам.
То, что путь мне заказан в евреи, это ясно - ведь я жидоед.
Да к тому же еще не обрезан, да и денег для партии нет.
В демократах я не задержался, вмиг с подножки я той соскочил.
В педофилы мне надо, пожалуй, документ подавать что есть сил.
Как люблю я тринадцатилетних, в щечку чмокаешь их - просто сласть.
За грехи мои дьявол в ответе да еще вот советская власть.
Приучила меня беззаветно свою родину жарко любить,
А я травму тринадцатилетним через это бы мог получить.
И теперь кончик трогаю хуя, возбуждаясь на юных парней.
Мне бы русскую бабу простую да ванильных мешок сухарей!
25.
Не дают мне бабы целоваться, и ни разу их я не ебал.
И скажу доверчиво, но вкратце: я - не мачо, вор или амбал.
Бомжевато выгляжу, наверно, и курю паршивый "Беломор"
И походка - пидорски манерна, и не поддержу я разговор.
Прикурить-то толком не умею, гвоздь забить не знаю как рукой.
Каждый собутыльник мой - семейный, ну а я-то - выстрел холостой.
Бабы не дают мне - вот проблема, вот моя вселенская печаль.
И бросаюсь вечером на стену: православный боже, выручай!
Подрочу немного втихомолку, сперма из удилища течет.
А под жопой - острая иголка мне найти подругу не дает.
Замарашку выбрать мне какую не позволит совесть, ум и честь.
И трясу я своим длинным хуем: все подрочки мне не перечесть.
Так зато горазд ебать евреев! Только вижу старого жида,
Как ему засаживаю смело, словно бы открылась мне пизда.
И сосу хуило сталинизма, вот бы нам вернуть концлагеря!
Сразу краше стала бы отчизна в каждый день ее календаря.
И Наталья Крупская могла бы мне сосватать бабу не одну,
Ох, как разохотилась елда бы, и ушла бы девственность ко дну.
Только нынче в моде педерасты, все девчонки скрылись по дворам.
Ну а мы и пидоров горазды щупать за гнилые ливера.
Только даже распоследний пидор мне не даст, проси хоть, не проси.
Предо мной поставлен жесткий выбор: либо баба, либо сталинизм.
26.
Помер отец, что мне делать - не знаю. Чахлой травинкой остался один.
И не помогут ни Ленин, ни Сталин, ни коммуняцкие мне Октябри.
Главное - деньги. Без денег - куда я? Жил на зарплату слепого отца.
Он был портным, зарабытвал мало. Помер и тянут теперь мертвеца.
Я их него выколачивал бабки на сигареты, на пиво, на баб.
А он все ставил на брюках заплатки, а я давил его денежных жаб.
Было вот детство - я кушал пломбиры, нынче же водочку кушаю в рот.
И петухом я отца по квартире в шею гонял, вот же пьяный урод!
Папа, дай денег! А папа - в отключке. Вот ведь, жидяра, мне жить не давал.
Только в дверях появился с получкой, я его - цап! залепляю фингал.
Денег припритял, наверное, прорву, на похоронный копил он обряд.
Ходишь при людях как-будто оборвыш, ну а в кубышке - мильоны лежат.
Папа, на пиво! А папа - в сторонку. Из-за спины мне грозит кулачком.
Жрет по ночам разносол он скоромный, а для меня - только хуй с молочком.
Мало ему по башке настучал я, надо бы больше, да больше нельзя -
Так завещал нам всесведущий Сталин в день революции, день Октября.
Что же мне делать, кто нищего хлебом сытно накормит за общим столом?
Ай, приютите, пожалуйста, реббе, стану я самым примерным жидом.
Дайте копеечку мне на бумагу, я ведь стишочки пишу по ночам.
Быть на том свете вам в вечном гулаге, где вас порежут, как малых крольчат.
27.
Кушайте ягель, детки беспечные. Зябель, милый зябель, птичка певчая.
Пропала одежка, сапожки. Голодно. Птичка подохла на уличном холоде.
Вас обокрала смуглая морда. Всюду - евреи, и всюду - аборты.
Hе греет зимнее. Хлеба, хлеба! Пальмы, курорты, штаны надеты.
Жирует сволочь, указывает перемены. Продана Россия жидам-чеченам.
28.
Вражьей страны засланец, приехал к нам американец
С вражьим своим заданием. Я его обхожу молчанием.
Он говорит мне: "Здрасте!", а я молчу тюленем,
Потому что в Америке - педерасты, а в Советов стране - Ленин.
Потому что у них индейцы прозябают-живут в резервациях,
А в Советов стране - Ленин плюс всеобщая электрификация.
Потому что у них - доллар, символ общества потребления,
А у нас для детей - школы и портрет Ильича Ленина.
В общем, жизнь у них там хреновая, мелко плавают там человеки,
А в России - леса кедровые, а в Сибири - великие реки.
29.
Ехал в трамвае я пьяненький-пьяненький и на природу в окошко смотрел.
Думал про душеньку нашего Сталина и коммунистов, сейчас не у дел.
Глазки сомкнулись, нахохлилась морда, клюкаю носом на кресле своем.
Я ведь к вину не привык от природы, малая рюмка меня пришибет.
Ехал с авоськой, в авоське - бутылка. Думал я дома ее распивать.
Только ударило хуем в затылок и прямо на пол упал, как в кровать.
Переступают ногой злые люди, пьяною мордой бабульки клянут.
Кажется, я обращался к кому-то, и говорил про жидовский капут.
Вот и штанишки мои увлажнились, вниз по ступенькам стекает моча.
Кажется мне, что прощаюсь я с жизнью. Эй, позовите скорее врача!
Хмурые тетки к груди прижимают сумочки, в сумке - мобильник звенит.
Ой, мой Кокоша, я еду в трамвае, тут навонял полудурок один.
Я не обидчивый, не обижаюсь, хрюкаю носом, соплю потеряв.
Вы, господа, лишь мещанские жабы, а я читаю все книжки подряд.
Моцарт австрийский иль даже Бетховен - все в моеем плеере дома звучит.
Не по нутру мне попсовые вопли, что ради вас сочинил содомит.
Жак Деррида у меня есть на полке, я его чту как слепого отца.
Ночью читаю - а много ли толку? Интелленция на простеца.
Благоговейно читаю тетради, что нам оставил в наследство Ильич.
И не для развлечения ради, а для того, чтоб сейчас толкнуть спич.
Слушайте, люди! Скажу на духу я, гробит страну нашу грязный еврей.
Даже мой друг, Саша Гельевич Дугин, в морду их чмокает мимо угрей.
Наша страна - это жидоприемник, сколько евреев вскормила она!
Потенциально еврей - уголовник, и подзащитная их сторона.
Впрочем, не слушают пьяного люди, каждый в газетку уткнулся лицом.
Что ж вы такое творите, подлюги? Я заклинаю слепым вас отцом!
Вмиг пригорюнился, скис, и всхрапнулось мне на минуту, и видел я сон,
Будто меня в одночасье разули и из карманов состригли купон.
Я просыпаюсь и не понимаю, где я и кто эти люди вокруг.
И я кричу им: "Я - пидор ебаный". И на секунду на лицах - испуг.
30.
Друг мой, Пушкин, зачем так, скажи, люди черствы, глухи и жестоки.
И понятно мне если бы - жид, но ведь - русский и ходит под богом.
Понакинулись все на меня, словно мелкий я рубль иль копейка.
Нахлебался я в жизни говна, ну-ка, брат, ты меня пожалей-ка.
Не закончил я пединститут, не работаю днями в конторе.
Только валенком старым обут и рисую на небе узоры.
Заточили в психушку меня злые люди, и в нумере десять
Подо мною лежит простыня, а в ней вши да клопы куролесят.
Шизофреники курят в углу, уголовники гордо шагают.
Алкаши чефирище блюдут, только пидор забился плюгавый.
Не откроешь ты за рукоять здесь ни окна и даже не двери,
И решетки на окнах скрипят, и поет в отделении ветер.
Медсестра со стаканом в руке раздает доходягам таблетки.
В чане грязном - над гречкою хлеб, а не мясо сырое креветки.
Вот уколят - и будешь здоров, и в ночи не привидится Сталин.
Нейролептик в холодную кровь, как удавы в нору проникает.
И не пидор ты нам никакой, а больной на говенном матрасе,
Не махал тебе Сталин рукой и никто тебя не пидарасил.
Ой, ты нянечка, баба в годах, не Ариной тебя ли назвали?
На высоких сидит облаках, только мне улыбается Сталин.
31.
Диман был наш матерый уголовник и отделения больничного пахан,
Томился на принудке он в неволе, шнырял повсюду, словно таракан.
А я - так только прибывший парнишка, сижу себе у грязного угла,
А он мне градусник об черные штанишки стал натирать до нужного тепла.
"Таблеток чтоб врачихи не давали", - он пояснил, ушел и был таков.
А я гляжу вослед - ну прямо Сталин, как будто черти лезут из боков.
А пахана все кликали Варшавой, и с гордостью он имя то носил:
Наверное, за подвиг свой кровавый. Он, впрочем, здесь убийца не один.
Накоротке с медсестрами, медбратом почти считался среди докторов.
Следил он на часах за циферблатом и на уколы гнал всех без портков.
Меня не замечал он - малахольным был пацаном я среди дураков.
А я все думаю: наверное, довольно Варшава пил из жил чужую кровь.
Душа лежит как бы под трафаретом, и размышляю, стоя у окна:
А ну как он подловит в туалете и прямо в жопу выебет меня?
И с мыслью этой хуй мой поднапрягся, как у гнилого пидора-жида.
В мозгу проносятся разнузданные кляксы: как ходит член его туда-сюда.
Ой, боже православный, дай мне силы здесь не сойти решительно с ума.
Да лучше б сразу - в гроб и на могилу. А я - закомплексованный мудак.
32.
Вот в наблюдательной палате один пацан вообразил,
Что на войне он был солдатом и честь отчизны защитил.
Его назначили министром, он - самый главный по войскам
Под койкой ищет террористов и шлет приказы по врачам.
А рядом - трогательный деда, как одуванчик божий в точь.
И не сказать, чтобы с приветом, и может сам себе помочь.
А за беседой задушевной он мне всплакнул, смочив плечо:
Шпион китайский я, поверь мне, и вот - уже разоблачен.
Придут с минуты на минуту и арестуют старика.
Такой вот дядя пизданутый. Ну, что возьмешь ты с дурака?
Да только я лежу, не знаю, за что привязан по рукам.
И бога к слову поминаю, как говорил он: "Аз воздам".
33.
Пил психбольной томатный сок и кровожадно ухмылялся.
Раздет, без тапок и порток, и сам с собою точит лясы.
Я дружелюбно подошел, поскольку надо передачи
Бросать в общественный котел, а не питаться по-собачьи.
"Дай соку, батенька, попить", - я попросил ну очень скромно.
А он взметнулся словно жид и взгляд метнул мне исподлобья.
Шипит, окрысился жидок, а сок в пакетике щекочет
Мне горло да наискосок - напиток хочется мне очень.
Я снова ласково спросил сию амброзию у дяди,
А он ударил что есть сил своей ладонью по кровати.
"Бери, коль скоро не брезглив", - ответил мне мужик с насмешкой.
Глаза - так точно чернослив, а яйца - крепкие орешки.
Из рук мне выбили пакет, кричат: "Да он же законтачен!"
Я петушиный винегрет собрался жрать с чужой подачи.
Ох, боже милостив - пронес через меня слепую кару.
И ухмыляется под нос томатный дядька словно краля.
34.
Я к психушкам вящую питаю, неземную светлую любовь.
Только там я мясом напитаюсь, только там хуй выбью из зубов.
Хороши же синие палаты, и бумажный в них иконостас.
Не отнимет хлеб еврей патлатый, не пристанет старый педераст.
Много здесь ущербных пациентов, все одно - такой же как я:
Мразь, говно и Сталина адепты, только врач - еврейская свинья.
Не заходит к нам он на минутку, не подаст он примину за так.
Только с шуткой, только с прибауткой в медсестру он тыкает елдак.
А за что ж ему така зарплата? День деньской он в комнате своей,
И порнографический украдкой смотрит все журнальчик про блядей.
Медосмотр - так только раз в неделю. Голоса, Горбатов, не слышны?
А я против встать него не смею - только по башке летают вши.
Расскажу-ка нянечке про долю русского народа под жидом.
А она смеется лишь: такое здесь не раз мы слушали - дурдом.
Созывают сирых на таблетки, каждому - пилюля и стакан.
Сплюнуть их удастся очень редко - проверяют вплоть до языка.
По ночам же бродят по палатам крысы и таскают "Беломор" -
Утром просыпаешься ты с матом: где шампунь мой, где мой помидор?
Черт возьми, здесь только и делов-то - жрать да спать, да карты лягут в масть.
Только срать приходится недолго - очередь на грязный унитаз.
Ну, а я все Пригова читаю - надо ум свой чем-то подкреплять.
Скоро выписка, на то и уповаю. Только б ночью не засек медбрат.
Мигом он пинком швыряет в койку - а курить-то надо по ночам!
И дрочу на шконке я задорно, возбудясь по разным мелочам.
А на подоконнике синички тарахтят о птичиих делах -
Вот такие случаи, дружище, происходят в наших дурдомах.
35.
Приснился на ночь мне Громыко, схватил за волосы и ну
Тащить меня со львиным рыком в свою советскую страну.
А я ему сказал: мне, может, любое дело нипочем.
Я со своей троцкисткой рожей хочу быть генсекретарем!
Мы вмиг поднимем пятилетки, закончим планы гоэлро.
Жидов-чечен загоним в клетки, из диссидентов выжмем кровь.
Построим мы пятиэтажки со совмещенным санузлом.
И октябренком станеет каждый ребенок с ленинским значком.
А дальше - ядерные войны. Сперва - Израиль, дальше - США.
Воспринимайте кровь спокойно, крутите янкам кукиша.
Растопим льды мы в океанах, чтоб затопили Еврохуй.
Утонет сахаром в стакане их загнивающий буржуй.
А мы научимся добыче из мертвых ленинских телес
Таких космических энергий, чтоб провести в деревни свет.
И будет ленинский фонарик гореть в бревенчатой избе.
В коммунистическом угаре раздуем штат мы ка-гэ-бэ.
Чтоб в каждом доме - по сексоту, а каждый сраный правдоруб
В грехах покаялся народу и был им выебан в дыру.
Чтобы в психушках выдавали не черствый хлеб, а крендельки.
И улыбается мне Сталин и кормит зернышком с руки.