Горбатых Сергей Анатольевич : другие произведения.

Гусарская сага

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "За веру, царя и отечество" вторая часть романа "Гусарская сага". Начало Великой войны.Русская армия вторглась в Австро- Венгрию. Корнет Головинский принмает участие в боях, командуя взводом, в Ингерманландском гусарском полку.
  
   Часть вторая
   За веру, царя и отечество.
  
   Глава первая
  
  
  
   Головинский прибыл в маленький город Чугуев Харьковской губернии, где дислоцировался Десятый гусарский Ингерманландский полк, около полудня.
  
  - Бог мой! Какое захолустье! - прошептал Владимир, шагая по пыльной улице в поисках извозчика.
  
   Жара... Палящее солнце... Сонные собаки.
  
   Штаб полка располагался в одноэтажном кирпичном доме в центре Чугуева в окружении высоких тополей и пыльных кустов сирени.
  
  - Господин штабс-ротмистр, выпускник Николаевского кавалерийского училища корнет Головинский для продолжения службы прибыл! - доложил Владимир адъютанту командира полка Луговому.
  
  - Прекрасно, корнет! Ваши документы, пожалуйста! Ага... Ага. Всё прекрасно, всё в порядке. - мельком просмотрел штабс-ротмистр предоставленные Владимиром бумаги.
  
  - Сейчас доложу командиру полка. Ждите! - Луговой поднялся из-за своего стола и ушёл.
  
   В оконное стекло билась большая зелёная муха. На стене - выцветшая литография Государя. На полках стояли несколько тощих серых папок с завязками.
  
  - Полковник Асеев ждёт вас! - сообщил появившийся Луговой и с удовольствием сел за свой стол.
  
  - Господин полковник, выпускник Николаевского кавалерийского училища корнет Головинский для прохождения военной службы прибыл! - громко доложил Владимир сморщенному старичку в гусарской форме с погонами полковника, только что очнувшемуся от дремоты в удобном кресле.
  
  - Корнет, чего это вы так кричите? И так понятно, что вы прибыли в полк не для отдыха, а для службы. Очень рад, что у меня будет служить такой молодой, со звонким голосом, офицер. Ступайте к моему помощнику подполковнику Кюгельхену. Он вам всё объяснит. Всё поняли?
  
  - Так точно, господин полковник! - почти прошептал Головинский.
  
  
   Подполковник Кюгельхен оказался жгучим брюнетом и, несмотря на немецкую фамилию, был похож на типичного южно-русского помещика.
  
  - Давайте, корнет, ваши документы. Поступаете в распоряжение командира второго эскадрона ротмистра Барбовича. Своего коня немедленно покажите полковому ветеринару.
  - У меня нет коня, господин подполковник.
  - Как это нет? Вы что, пехотный офицер? - неожиданно вспылил Кюгельхен, потирая глаза.
  - Господин подполковник, нас выпустили на двадцать пять дней раньше. Без предупреждения и без положенного отпуска. Перед отъездом в Чугуев я отправил телеграмму моему отцу, чтобы он мне срочно отправил в полк коня. - Стараясь чётко формулировать фразы, объяснил Владимир.
  - Ну раз так... Раз так, я распоряжусь, чтобы вам на время выделили коня из нашего резерва. Оставляйте ваши документы и отправляйтесь в распоряжение ротмистра Барбовича.
  - Господин подполковник, разрешите один вопрос? - набрался смелости Головинский.
  - Да, говорите.
  - Во втором эскадроне мне дадут под командование взвод? Я правильно понимаю?
  - Нет, корнет, вы ошибаетесь. Все взводы в полку имеют командиров. Свободных вакансий нет. Пока нет. Да что я вам всё это объясняю? Барбович расскажет! Ступайте!
  
   Выйдя из штаба, Владимир столкнулся с Эмнихом. Виктор, как всегда, был чисто выбрит и тщательно причёсан. От него хорошо пахло дорогим одеколоном.
  
  - "Рубенс", здравствуй! Не ожидал, честно скажу, не ожидал тебе здесь увидеть! - радостно обнял его Эмних. - Тебя уже назначили в эскадрон?
  - Да, во второй.
  - Тебе, Головинский, крупно повезло. Вторым эскадроном командует ротмистр Иван Гаврилович Барбович. Прекрасный человек! Талантливый и справедливый командир! А я - в шестом. Пойдём, я тебе проведу. Да ты только вещи в штабе оставь, потом солдата отправишь за ними. - Посоветовал Эмних.
  - Хорошая идея! Сейчас так и сделаю, - согласился Владимир, а идти далеко?
  - Да нет! Совсем рядом!
  
   В саду, который окружал небольшой кирпичный дом под железной крышей, невысокий мужчина лет тридцати в соломенной шляпе и вышитой белой рубахе собирал крупные, уже почти чёрные, вишни в большую глиняную миску.
  
  - Здравия желаю, Иван Гаврилович! - крикнул ему с улицы Эмних.
  
   Мужчина поставил миску на стол и пригласил:
   - Заходите, господа!
  
  - Это же Барбович! - догадался Владимир, - а как я должен к нему обратиться? Он же в сорочке и в этой дурацкой соломенной шляпе?
  
   Они вошли во двор. Мужчина подал руку Эмниху.
  - Иван Гаврилович, это корнет Головинский. Он только что прибыл в полк после окончания Николаевского кавалерийского училища. Определён в ваш эскадрон. - Пояснил Виктор.
  - Я сразу догадался. - Барбович протянул руку Владимиру.
  
  
   Присаживайтесь, господа! Я сейчас вам кваску ядрёного принесу. Знатный квасок!
  - Благодарю вас, Иван Гаврилович! Я должен идти. - Распрощался Эмних и исчез.
  
  - Как ваше имя, корнет? - поинтересовался Барбович.
  - Владимир. - Головинский подскочил из-за стола.
  - Да вы сидите! Пейте квасок! Прекрасный квас делает хозяйка дома, в котором я квартирую.
   Вы, я почему-то думаю, хотите спросить у меня есть ли у меня свободная должность командира взвода? - хитро прищурясь, спросил Барбович и покрутил усы.
  - Ничего себе! - восхитился Владимир, - мысли мои прямо прочитал.
  
  - Так точно! - ему сразу же стал нравиться этот человек с пытливыми умными глазами.
  - Нет свободных должностей. Почему? Потому что отменены отпуска. Потому что, слава Богу, никто из офицеров эскадрона не болеет. Будете, корнет, первое время присматриваться, набираться опыта, а потом, совсем скоро, я в этом уверен, образуется и вакансия командира взвода. Вам ясно?
  - Так точно! - снова подскочил из-за стола Владимир.
  
  - Подождите меня здесь. Я должен надеть мундир, через двадцать минут у меня собираются все офицеры второго эскадрона.
  
  - Господа офицеры, имею честь представить вам выпускника Николаевского кавалерийского училища корнета Головинского, который будет служить в нашем эскадроне. - Сказал Барбович собравшимся офицерам.
  
   К Владимиру стали подходить офицеры и подавать ему руку:
  - Гурский, поручик.
  - Васецкий, корнет.
  - Дзугаев, корнет.
  - Двигубский, корнет.
  
  - Господа офицеры, кто из вас мог бы приютить на время корнета Головинског пока он найдёт себе квартиру? - обратился Барбович.
  - Я! - ответил высокий стройный корнет с алым румянцем на щеках.
  - Хорошо, Васецкий! - похвалил того Барбович.
  
  - Господа офицеры, ситуация в Европе становится всё более сложной. Я, лично, уверен, что большой войны не избежать, поэтому мы должны быть к ней готовы. На завтра объявляю смотр во взводах. А через день - смотр эскадрона. Требую от вас уделить особое внимание содержимому вьюков ваших солдат. В них должны находиться те вещи, которые предписаны Уставом, а не чёрт знает что! На следующей неделе проведём стрельбы.
  
   Головинский слушал и ещё больше восхищался своим командиром:
  - Прост, требователен, краток.
  
   Владимир с Пётром Васецким сидел за столом накрытым белой скатертью и ел наваристый огненно-горячий борщ.
  - Хозяйка мне попалась просто замечательная: чистоплотная, образованная, готовит вкусно. Жена учителя местной гимназии. - Рассказывал Головинскому Пётр.
  
  
  - Да я вижу, что всё вокруг белое, чистое, выбеленное. - Согласился с ним Владимир.
  - А спать будешь в соседней комнате. Я сейчас дам команду своему денщику, чтобы он из склада принёс тебе кровать раскладную. Пока так, а потом поступай, как ты захочешь: или живи здесь, будем расходы поровну делить, или подыскивай себе квартиру.
  - Спасибо, Пётр! - поблагодарил Васецкого Владимир.
  
   Головинскому очень понравился его новый товарищ по-службе. Он, не стесняясь, начал спрашивать совета о том, как ему действовать в ближайшие дни.
  
  - Владимир, завтра, прямо с утра тебе надо объехать квартиры всех офицеров полка и представиться им. Я в твоё распоряжение дам своего денщика, он тебе поможет.
  - А взводный смотр? - удивился Головинский.
  - А зачем он тебе? У тебя же взвода нет. А тебя, до официального представления в офицерском собрании, должны уже знать все офицеры полка. Это у нас негласный закон . Понял? - запивая котлету с жареным картофелем вишнёвым компотом, объяснял ему Васецкий.
  - Да.
  - На обеде в офицерском собрании тебя обильно будут угощать спиртным. Отказываться нельзя, но напиваться и терять над собой контроль тоже нельзя. Это у нас своеобразная проверка. Понял? - продолжал Пётр.
  - Да, спасибо!
  - Ну а настоящим членом "полковой семьи" ты станешь только после старинного ритуала. Для этого должно пройти время.
  - Какое время? Месяц, два или больше? - поинтересовался Владимир.
  - Это будет зависеть только от тебя. К тебе, Головинский, будут присматриваться и решать достоин ли ты быть членом "полковой семьи". Меня, например, пригласили для прохождения ритуала после четырёх месяцев службы в полку.
  
  
   На следующий день Головинский , сопровождаемый денщиком Васецкого рядовым Глазковым, до обеда успел повстречаться со всеми офицерами Десятого гусарского Ингерманландского полка и представиться им. Во второй половине дня его вызвал ротмистр Барбович.
  
  - Корнет, в ваше распоряжение поступает рядовой Будкин, который будет исполнять обязанности вашего денщика и рядовой Мищенко, который будет вашим вестовым. - Объяснил Владимиру командир второго эсадрона.
  - Благодарю вас, господин ротмистр!
  - А теперь идите в конюшню и возьмите себе " Камчатку" - лошадь из резерва. Будете ею пользоваться до тех пор, пока не приобретёте себе собственного коня.
  - Слушаюсь, господин ротмистр! - радостно козырнул Барбовичу Головинский.
  
   "Камчатка" была хорошо развитой четырёхлетней кобылой серой масти, как и все кони в Десятом гусарском Ингерманландском полку.
  - Хитрющая и вредная сволочь! - так отозвался о ней ветеринарный врач Осипов.
  
   Головинский лично покормил "Камчатку", дал ей вдоволь воды. Затем, поглаживая её по крупу и шее, принялся ласково нашептывать кобыле на ухо:
  - Не верю, что ты - сволочь! Ты, "Камчатка" - умная и преданная лошадь.
  
   Животное недоверчиво косилось на Владимира, нервно перебирая ногами. Головинский оседлал "Камчатку" и проехал на ней по окрестностям Чугуева.
  
   Лошадь вела себя замечательно!
  
  - Ох и устал я сегодня! Такой день был напряжённый! - пожаловался во время ужина Владимир Пётру Васецкому.
  - Ты знаешь, я тоже. Давай пораньше сегодня ляжем. Завтра семнадцатое июля. Помнишь, ротмистр Барбович назначил на этот день смотр эскадрона? Так вот, завтра день будет очень непростой. - Ответил Васецкий.
  
   Вечером шестнадцатого июля дежурным по полку заступил штабс-ротмистр Луговой. Все было как обычно... Но в ноль часов одну минуту семнадцатого пришла телеграмма от командира Десятой кавалерийской дивизии, в которую входил Десятый гусарский Ингерманландский полк, генерал-лейтенанта графа Келлера о мобилизации.
  
   Луговой сразу же бросился на квартиру, где жил полковник Асеев.
  - Господин полковник! Господин полковник! - штабс-ротмистр бил кулаками в наглухо закрытую дверь до тех пор, пока не услышал из-за неё хриплый голос Асеева:
  - Что случилось, штабс -ротмистр? Вы отдаёте себе отчёт который сейчас час?
  - Господин полковник, получена телеграмма от генерал-лейтенанта графа Келлера о мобилизации с ноля часов! - нервно выпалил Луговой.
  - Ну мобилизация. Ну и что? Я должен полноценно отдыхать. Я сплю! Завтра с утра и разберёмся! Ступайте! - уже почти кричал Асеев.
  
   Лугового от ужаса прошиб пот. Он побежал к подполковнику Кюгельхену.
  - Господин подполковник! Господин подполковник, от генерал-лейтенанта Келлера получена телеграмма о мобилизации с ноля часов. Полковник Асеев приказал мне не беспокоить его до утра! - с ужасом доложил Луговой.
  - Спокойно, штабс-ротмистр! Где телеграмма? - Кюгельхен перечитал текст телеграммы раз пять. - Направляйтесь в штаб полка, Луговой! Я - к Асееву!
  
   Командир Десятого гусарского Ингерманландского полка полковник Асеев даже не открыл дверь своему помощнику Кюгельхену.
  - Вы там все с ума посходили! Я сплю, подполковник! - заорал Асеев.
  
   Кюгельхен немедленно телеграфировал командиру Десятой кавалерийской дивизии генерал-лейтенанту Келлеру о бездействии полковника Асеева.
  
   Через пять минут была получена ответная телеграмма от Келлера:
   " Полковника Асеева отстраняю от командования полком тчк подполковника Кюгельхена назначаю ответственным за мобилизацию десятого гусарского полка тчк".
  
   Таким образом мобилизация в Десятом гусарском Ингерманландском полку началась с опозданием на девяносто минут: в час тридцать.
  
   Головинский проснулся кавалерийской трубы. Ночь...В открытое окно дует свежий ветерок..
  - Ту-ту-ту-ту-у-у! Ту-ту-ту-ту-у-у!
  - "Сбор", "В поход" - "пела" кавалерийская руба.
  
  
   Не надевая мундира, Владимир бросился в комнату к Васецкому.
  - Пётр! Пётр! Вставай! Сбор играют! - тряс он Васецкого за плечо.
  
  - Показалось, наверное... - вздохнул с просонья тот, а потом резко подскочил с кровати и начал надевать мундир.
  
   В дверь настойчиво стали стучать:
  - Ваше благородие, ваше благородие! Мобилизация! Его благородие ротмистр Барбович вас и его благородие корнета Васецкого срочно к себе вызывает! - раздался за дверью испуганный голос Будкина.
  
   Вечером началась погрузка Десятого гусарского Ингерманландского полка в эшелоны. Офицеры располагались в пассажирских вагонах второго класса. Нижние чины и конский состав - в грузовых, так называемых теплушках. На каждом таком вагоне было написано "Восемь лошадей. Сорок человек".
  
   По плану, разработанному на случай войны, Десятая кавалерийская дивизия предназначалась для боевых действий против австро-венгерской армии. Поэтому эшелоны взяли курс к австрийской границе.
  
   Они задерживались только на узловых станциях для заправки паровозов водой и углём. За окнами пронеслись сёла Полтавщины. Эшелон, в котором находился эскадрон ротмистра Барбовича, проехал по большому мосту через Днепр... Вскоре позади осталась Киевщина, и началась Волынь.
  
   На станции Шепетовка началась выгрузка Десятой кавалерийской дивизии. Здесь все узнали новость о том, что Германия объявила войну России. К австрийской границе части двинулись уже походным порядком. Десятая кавалерийская дивизия расположилась в городке Вышгород до получения дальнейших приказов. Сюда и прибыл новый командир Десятого гусарского Ингерманландского полка полковник Богородский. Старшим штаб - офицером полка был назначен герой русско-японской войны полковник Чеславский, служивший ранее на Дальнем Востоке, и приехавший в Вышгород почти в один день с Богородским.
  
  24 июля Австро-Венгрия объявила войну России. В этот же день, с наступлением темноты, Десятая кавалерийская дивизия перешла границу и, вторгшись в пределы Австро-Венгерской империи, начала продвижение на город Львов.
  
   Её части уже находились западнее города Тарнополь, когда поступил приказ генерал-лейтенанта графа Келлера:
  - Спешиться! Окопаться!
  
   Десятый драгунский Новгородский полк, Десятый уланский Одесский полк, Десятый гусарский Ингерманландский полк, Первый Оренбургский казачий полк принялись "зарываться" в землю.
  
  - Хр-р-р... Хрясь... Хр-р-р... Хрясь - скрежетали лопаты о плотную глинистую землю.
  
   Головинский отдал "Камчатку" своему вестовому Егору Мищенко, худому, как жердь, с
  
  
   с горбатым носом и чёрными цыганскими глазами:
   -Отведи лошадь коноводам и сам оставайся рядом с ней!
  - Слушаюсь, ваше благородие! - козырнул Мищенко.
  
  - Рядовой, дай мне лопату! - обратился Владимир к рыжеусому солдату второго эскадрона, только что закончившему копать окоп.
  - Пожалуйста, ваше благородие! - тот протянул ему лопату.
  
   Головинский с хрустом вонзил её в твёрдую землю.
  - А вы, чё, ваше благородие, сами копать будете? - полюбопытствовал солдат, и от удивления его мохнатые брови поползли вверх.
  - Да, сам! - коротко ответил Владимир.
  
  - Бу-у-ум-ум-ум! Бу-ум-ум-ум! - вдруг затряслась и начала уходить из под ног земля.
  
   Головинский от неожиданности вздрогнул. В животе стало холодеть...
  - Ваше благородие, это чё такое? - прошептал побледневший рядовой.
  - Наши батареи открыли огонь. - Стараясь быть спокойным, объяснил тому Владимир.
  
  - Бу-ум-ум-ум! Бу-ум-ум-ум-ум... вновь затряслась земля.
  
   В наступление на позиции Десятой кавалерийской дивизии пошли плотные колонны австрийцев. Орудия Третьего казачьего артиллерийского дивизиона сметали взводы и целые роты, но австрийцы упорно продвигались вперёд.
  
   Головинский залёг в своём, так и незаконченном окопчике. Командовать ему было некем. Он выполнял команду Барбовича "Присматриваться".
  
   Над головой что-то стало непрерывно жужжать:
  - Взык, взык, взык, взык, взык....
  
  - Ваше благородие, это чё? Чмели? - снова спросил Владимира рыжеусый солдат, лежащий совсем рядом в своём окопчике.
  - Нет, гусар, это не шмели! Это австрийские пули летают. - Просто пояснил Головинский.
  
   Рыжеусый вновь сильно побледнел.
  
   Головинскому тоже стало не по себе :
  - Вот одна такая может ударить меня в лоб и... Всё! Нет больше меня!
  
   Подошла артиллерия Десятого армейского корпуса и тоже начала залпами бить по наступающим австрийским колоннам.
  
   День стал серым. Солнца не было видно из-за грязных облаков пыли и сизого тумана пороховых газов.
  
   Неожиданно стрельба стихла... И послышался крик:
  
  
  
  - Бегут! Бегут! Бегут австрияки!
  
   И тут же "запели" кавалерийские трубы "К коням", а затем последовало "Садись".
  - Первый, второй, третий эскадрон догнать и уничтожить отступающего противника! - передали приказ командира полка.
  
   Головинский встал и бросился бежать в лощину к коноводам. Там лицом к лицу столкнулся со своим вестовым:
  - Мищенко, давай "Камчатку"! Где она?! - заорал Владимир.
  - Дак вот она, со мной! - спокойно ответил вестовой.
  
   Только сейчас Головинский увидел, что вестовой держал лошадь за поводья. Владимир махом прыгнул в седло и вместе с гусарами второго эскадрона выскочил на перепаханное снарядами поле.
  
   Далеко впереди виднелись фигурки убегавших австрийских солдат в серо-голубых мундирах, спешивших скрыться в лесу.
  
  - Эскадрон, шашки вон! Пики в руку! Справа по три, галопом, за мной ма-арш! - услышал Головинский крик Барбовича и сразу же увидел его самого, верхом на своём красавце "Тегеране", в саженях пяти от себя.
  
   Лес стремительно приближался... Австрийцы вбегали в него и сразу же открывали беглый огонь по русским кавалеристам.
  
  - Лес - это же западня! - вдруг понял Владимир.
  
   И в это мгновение из-за высоких сосен ударил австрийский пулемёт. Хрипя, валились на землю кони. Вместе с ними падали гусары... Крики, проклятия, конское ржание...
  
  - Назад! Отходим! На-за-ад! На-за-ад! - кричал Барбович.
  
   Головинский резко повернул "Камчатку", ударил её в бока шпорами, и лошадь понесла его к
   своим позициям.
  
   В этой атаке Десятый гусарский Ингерманландский полк понёс первые потери.
  
   Ранним утром следующего дня, после отпевания погибших полковым священником отцом Владимиром Копецким, они были похоронены в братской могиле на окраине деревни Бялогловы.
  
  - Оказывается у войны нет никакой романтики, как я думал раньше. Война - это горечь потерь, смерть, страдания и кровь... - грустно думалось Головинскому.
  
   Десятая кавалерийская дивизия выступила на Зборов.
  
   На подходе к деревне Ярославице полки получили приказ генерал-лейтенанта Келлера:
  - Остановиться и ждать дальнейших распоряжений.
  
   Был замечательный летний день. В безоблачном голубом небе заливался жаворонок.
  
  
  - О чём задумался, "Рубенс"? - к Владимиру на своей кобыле подъехал Виктор Эмних.
  - Красиво вокруг и мирно, а вот на душе что-то у меня неспокойно. Я думаю, что...
  
   Вдруг послышалось пение кавалерийских труб:
  - Ту-ту-ту-ту-ту! Ту-ту-ту-ту-у-у!
  
  - Слышишь играют "Все" и " В поход"? - встревоженно спросил Эмних, - давай, Головинский, удачи тебе! Я к своему взводу!
  
   Владимир пришпорил свою "Камчатку". Десятый гусарский полк быстро выстроился в развёрнутый фронт и галопом помчался вперёд. На его левом фланге неслись уланы Десятого Одесского полка. Ржание и хрип лошадей, топот тысяч подков... Впереди себя Головинский видел спину командира второго эскадрона ротмистра Барбовича...
  
   Перед ними появился глубокий овраг. Гусары стали оставлять его слева, а уланы - справа. Выскочили на высотку, и, совершенно неожиданно, перед ними возникла колонна австрийской кавалерии. Все в парадных синих мундирах, в блестящих на солнце касках с киверами..
  
  - Впе-рё-ё-ёд! Впе-рё-ё-ёд! Услышал Головинский крик Барбовича и вынул шашку из ножен.
  
  - Давай! Дава-а-а-ай, моя "Камчатка"! Да-ва-ай-ай, родна-а-я! - заорал изо всех сил Владимир.
  
   Гусары галопом бросились на врага. На Головинского стремительно надвигался краснолицый с длинными усами австриец на вороном коне. Владимира охватил жуткий страх. Рука, сжимавшая шашку, почему-то сделалась слабой и "ватной".
  
  - Всё... Сейчас он меня разрубит пополам. - С отчаянием подумал Головинский.
  
   Вдруг гусар, находившийся справа от него, ловко ткнул австрийца своей пикой прямо в грудь. Усатый, нелепо вскинув руки вверх, рухнул с коня.
  
  
   Неожиданно появившийся слева австриец, замахнулся своей саблей. Владимир пригнулся, а затем, "пружиной" выпрямился и со всей силы рубанул того шашкой сверху вниз. Он был уверен, что отсечёт австрийцу правую руку, но шашка Головинского почему-то бессильно скользнула с мехового воротника мундира и плашмя "съехала" по рукаву.
  
  - Что случилось? Почему моя шашка не рубит? -удивился Владимир и, не раздумывая, левой рукой, одним движением достал из растёгнутой кобуры свой револьвер и сделал несколько выстрелов, почти в упор, в лицо австрийца. Враг с жутким воем завалился вправо, а затем рухнул на землю.
  
   Впереди рубился гусар с неприятельским офицером. Головинский галопом приблизился к ним и, вложив всю свою силу в замах, ударил шашкой вдоль спины австрийца. Но клинок, точно так же, как и в первый раз, лишь разрезал плотный суконный китель офицера. Австриец обернулся назад, и в этот момент гусар ловким ударом отрубил тому голову.
  
   Полковой и эскадронный строй давно "сломался". Вокруг Головинского дрались отдельные группы кавалеристов. Ржание лошадей, крики людей, облака пыли, выстрелы...
  
   Австрийцы не выдержали натиска русских кавалеристов и стали отступать. По ним шрапнелью ударила наша артиллерия. В ответ на это по русским стали бить неприятельские батареи. Австрийская кавалерия ударилась в беспорядочное массовое бегство. Одна из вражеских батарей начала сниматься с позиций. Увидев это, ротмистр Барбович закричал:
  - Все, кто рядом! Все за мно-ой! На бата-ре-ю-ю!
  
   Головинский и человек двадцать гусаров, пришпорив своих коней, бросились в след за Барбовичем. Австрийские артиллеристы в панике, оставили орудия и, почти не сопротивляясь, разбежались.
  
   К полудню бой стих.
  
  
   В качестве трофеев русским достались две батареи с конной упряжкой, большое количество пулемётов и больше пятисот раненых.
  
  - Молодец, корнет! - скупо похвалил Головинского ротмистр Барбович, - буду ходатайствовать перед командиром полка о твоём награждении орденом "Святой Анны четвёртой степени". И командовать взводом в моём эскадроне ты уже заслужил.
  
  - Владимир, ты заметил сегодня одну странность? - тихо спросил Эмних у Головинского, когда они устраивались в бедной халупе на краю села.
  - Какую странность?
  - Да мы сегодня шашками рубим австрийцев, а им хоть-бы что!
  - Это я не только заметил, но даже испугался. Думал, что у меня что-то с руками случилось. - Признался он Виктору.
  - Да нет, господа! С головами и с руками у вас всё в порядке! Просто у австрийцев мундиры пошиты из очень плотного сукна, да ещё и с меховыми воротниками! Они то и смягчали наши удары. Об этом многие уже говорили. - Вмешался Пётр Васецкий, услышав разговор своих младших товарищей.
  
  
   На следующий день Головинский принял взвод Дзугаева, который был эвакуирован в тыл по причине возникшего обострения болезни печени. Двадцать пять рядовых и опытный унтер-офицер Иван Петровский. Знакомиться с личным составом у Владимира времени не было. Поступил приказ генерал-лейтенанта Келлера о выступлении.
  
   Десятая кавалерийская дивизия передвигалась по широкому шоссе, ведшему в глубь территории противника. Через два часа впереди показалась зелень далёкого леса. И сразу же издалека донеслись звуки ружейных выстрелов.
  
  
  - Наш авангард вступил в бой с противником, окопавшимся в районе кладбища. - Сообщил
  
  
  всем офицерам своего эскадрона ротмистр Барбович.
  
  - Спешиться! Подойти, как можно ближе к оборонительным позициям австрийцев и окопаться! - последовал приказ всем полкам Десятой кавалерийской дивизии.
  
   Пули свистели в открытом поле... Гусары сначала ползли, а затем принялись отрывать окопчики для стрельбы лёжа.
  
   Началась взаимная перестрелка. Головинский лежал рядом с ефрейтором Мироновым.
  - Скоро будет приказ наступать, и мы пойдем вперёд, как пехотинцы, - в груди у него похолодело, сердце учащённо забилось... - Жизнь моя в руках Господа. Боже, прости меня за грехи мои, за...
  
   Вверх взметнулась красная ракета.
  
   - Дерзай, Головинский! Дерзай! - приказал он себе и громко свистнул в металлический свисток, что означало прекратить стрельбу.
  - Взвод, примкнуть штыки! - закричал он.
  
   Затем поднялся в полный рост. Не спеша, отряхнул ладонью пыль, севшую на мундир. Вытащил револьвер и повернулся к окопам, где находились солдаты его взвода.
  - Гуса-а-ры-ы-ы! За ве-ру-у! За ца-ря-я! За отече-е-е-чет-во-во! В ата-а-ку-у-у! Бе-го-ом! За мной-й-й!
  
   Головинский, левой рукой поддерживая шашку, в правой - держа револьвер, легко бежал по полю, перепрыгивая через кочки. Тяжёлый бинокль больно бил его по груди.
  - Следуют ли за мной, солдаты? - забеспокоился вдруг он и обернулся.
  
   За ним с винтовками наперевес бежали гусары его взвода. А слева и справа от них шли в атаку все эскадроны Десятого гусарского Ингерманландского полка. Вид цепей с ощетинившимися штыками так потряс Владимира, что он вновь закричал во всю мощь своих лёгких:
  - Ура-а-а-а! За ве-ру-у-у-у! Ца-ря-я-я-я! Отечество-о-о-о!
  
   В этот момент по неприятелю ударили русские батареи. Зелёная полоса леса скрылась за клубами дыма и пыли...
  
   Вот и австрийские окопы.... А где же враги? Никого не было. Австрийцы, оставив свои позиции, спешно отступили.
  
   На ночлег устроились в какой-то деревне. Офицерам эскадрона Барбовича досталась бедная халупа. На земляной пол кинули свежего душистого сена и все, не раздеваясь, упали на него. Головинский был уверен, что мгновенно заснёт... Но события прошедшего дня настолько "взвинтили" его, что сон не шёл... Да ещё и свет яркой луны из окна светил ему прямо в лицо.
  
   Владимир встал и вышел во двор. Здесь вповалку на сене лежали гусары. Могучий храп стоял вокруг. И вдруг Головинский услышал голоса.
  - А наш-то, корнет, оказался храбрым офицером. Я его, как в первый раз увидел, подумал, что хана нам пришла. Мальчишка, лет шашнадцать, командовать нами будет. А он оказался не просто "ваше благородие", а настоящим героем! - повествовал чей-то хриплый голос.
  
  
  - Точно, Николай, я тоже так подумал. Но когда увидел, как он перед окопами в полный рост стал, да китель свой от пыли отряхнул. Спокойно так, как на параде. Так я понял, что это не вьюнец, а офицер!
  - Ладно, Трофим, давай спать.
  
  - Это мои... Обо мне говорят. - Понял Владимир.
   Он сел на ступеньки халупы и провалился в глубокий сон.
  
  - Ту-ту-ту-ту-у-у! - резкий звук кавалерийской трубы казалось раздался почти над ухом.
  - "Сбор" играют. - Понял Головинский и проснулся.
  
   Было темно. Владимир посмотрел на свои карманные часы. Половина третьего.
  
  - Что случилось?
  - Выступаем! Срочно выступаем! Седлать лошадей! - доносились приказы Барбовича.
  
   На Головинского навалилась усталость. Глаза закрывались. Его "Камчатка" постоянно натыкалась на "Алмаза" поручика Гурского.
  - Так и из седла выпасть немудрено! Вот позору будет! Не приведи, Господи! - перекрестился Владимир.
  
   Светало... Полк по-прежнему шёл на рысях.
  
  - Строиться в резервную колонну по переднему уступу. Перестроение делать бесшумно! - передали приказ командира полка.
  
   Все эскадроны немедленно перестроились и прекратили движение.
  
   Головинский вынул карту двухвёрстку:
  - Ага, сейчас мы находимся совсем рядом с Львовско-Перемышленским шоссе.
  
  - Господа офицеры, спешиться! Все за мной! - послышался голос Барбовича.
  
  - Смотрите туда! - командир второго эскадрона махнул рукой вперёд и прильнул к своему биноклю.
  
  - Ух ты! - вырвалось одновременно у Васецкого и Головинского. Отсюда, с песчаного бугра, было видно, как по Львовско- Перемышленскому шоссе медленно двигался австрийский обоз.
  
   Он растянулся на много вёрст. Тысячи телег, фургонов, патронных двуколок, полевых кухонь, походных госпиталей медленно двигались на запад.
  
   Обоз охраняло небольшое количество пехоты. Отсюда, с бугра, не было видно ни кавалерийских разъездов, ни дозоров неприятеля.
  
  - Ох хороша добыча! Ох хороша! - свистнул от восторга ротмистр Барбович.
  
   Поступил приказ командира Десятой кавалерийской дивизии генерал-лейтенанта Келлера: от
  
  
  каждого полка выделить по два эскадрона в распоряжение полковника Чеславского.
  
   От Десятого гусарского Ингерманландского полка были выделены первый и второй эскадроны.
  
  - Рысью движемся вдоль опушки леса параллельно шоссе. Мы должны как можно быстрее настичь голову обоза. - Поставил задачу полковник Чеславский.
  
   Отряд "захвата" рысью шёл вдоль шоссе. Неприятель не обращал на них никакого внимания, принимая за своих австрийских кавалеристов.
  
   Жара... Пыль... Жажда... Лошади тяжело дышали. Уже была видно село Радым и мост через реку Сан.
  
  - Прекрасно! Сейчас не только обоз захватим, но и стратегическую переправу! - обрадовался Барбович.
  
  - Бу-ум-ум! Бум-ум-ум! Бу-ум-ум! - поднимая тучи пыли, на шоссе взорвались артиллерийские снаряды.
  - Эх, не вовремя! - с досадой вздохнул Барбович.
  
   В обозе началась паника. Передние повозки рванули назад, сминая всех следующих за ними. Средняя часть колонны бросилась в придорожные канавы. Ржание лошадей, крики людей, одиночные выстрелы, скрежет ломающихся повозок...
  
  - Построение фронта налево! Рассыпаться! Шашки вон! Пики в руку! В атаку! - раздался приказ Чеславского.
  
   Головинский галопом мчался к шоссе во главе своего взвода. Только сейчас австрийцы поняли, что параллельно им долгое время двигалась русская кавалерия. Роты обозного охранения бросились в придорожные канавы и открыли беспорядочную стрельбу.
  
   Взвод Головинского первым выскочил на шоссе. На крышах санитарных фургонов уже сидели люди и размахивали белыми простынями. Сёстры милосердия, подобрав полы своих длинных юбок, бежали к водосточным трубам, проходящим под шоссе, и прятались там.
  
   Через полчаса паника спала. Обозная охрана сдалась в плен. Уже никто никуда не бежал. Только слышались отдельные людские крики и ржание лошадей.
  
  - Корнет, - обратился к Головинскому, оказавшийся рядом полковник Чеславский, - вы владеете немецким языком?
  - Так точно, господин полковник!
  - Тогда ступайте и уговорите австрийских сестёр милосердия выйти из этих дурацких труб! - приказал ему Чеславский и добавил в сердцах, - они наверное думают, что мы начнём их сразу же насиловать! Вбили им в головы, что русские - это варвары и монстры!
  
  - Сударыни, прошу вас выйти из этой каменной норы! Прошу! Пожалуйста! - начал кричать Владимир в тёмный зёв большого кирпичного водосточного тоннеля.
  
  
   В ответ раздался громкий женский плач.
  
  - Сударыни, я, корнет Головинский, даю вам слово русского офицера, что никто вам не причинит никакого вреда! - продолжал уговаривать женщин Владимир.
  - Вы правда офицер? Какого полка? - послышался голос из темноты тоннеля.
  - Десятого гусарского Ингерманландского полка.
  
   В ответ была тишина.
  
  - Что же делать? Что же делать? Как мне их уговорить? - раздражаясь, принялся думать Владимир.
  
   Из водосточной трубы, сильно согнувшись вышла женщина в одежде сестры милосердия. Она распрямилась и внимательно начала смотреть на Головинского. На вид ей было лет тридцать.
   Владимир вытянулся и отдал ей честь, а про себя похвалил: смелая старушка!
   Медсестра осмотрелась вокруг и закричала:
  - Девушки, выходите! Здесь и правда офицер! Один! Молоденький и очень хорошенький!
  
   Головинский почувствовал, как краснеет его лицо.
  
   Через несколько минут возле Владимира стояли восемнадцать сестёр милосердия разных возрастов. У них были испуганные лица. Многие плакали.
  
   Головинский сопроводил австрийских сестёр милосердия к Чеславскому.
  - Господин полковник, ваше приказание выполнено! - с чувством облегчения доложил он.
  
   Тысячи фургонов были захвачены русскими кавалеристами. В них находились сотни пулемётов, миллионы патронов, медикаменты. Обоз принадлежал тыловым учреждениям двух австрийских армий, где военнослужащие привыкли жить с конфортом. Фургоны также были загружены гитарами, кроватями, перинами, креслами, скрипками, столами....
  
  - Корнет, не проходи мимо! Помогай! - услышал Головинский.
   Штабс-ротмистр Луговой грузил в корзины бутылки с коньяком, шампанским, окорока, колбасы из перевернувшегося фургона.
  - Господин штабс-ротмистр,это же... это же мародёрство! - возмутился Владимир.
  - Полноте тебе, корнет! Какое же это мародёрство? Это, Головинский, наши трофеи. И такое не очень часто случается на войне! - спокойно улыбаясь, объяснил ему адъютант командира полка.
  
   Владимир не знал, что делать.
  - Корнет, чего стоишь? Давай помогай! С тобой так и по миру пойдёшь! - почти крича, раздражённо приказал ему Луговой.
  
   Головинский, чувствуя, что покраснел от стыда, стал аккуратно укладывать в корзины бутылки, которые передавал ему Луговой.
  
  - Господа! Господа, побойтесь Бога! Хватит! Хватит! Мне оставьте! - заорал кто-то у него
  
  
  над ухом. Это был штабс-ротмистр Александр Трегубов. В полку его называли "Трегубов Первый", а его младшего брата, поручика Дмитрия Трегубова - "Трегубов Второй".
  
   Трегубов Первый спрыгнул с коня и ринулся к фургону.
  - Дежнёв,- приказал он своему денщику, прибывшему с ним, - набивай мешки!
   Штабс -ротмистр принялся быстро вытаскивать колбасы, сыры, окорока из фургона и передавать их денщику, который ловко наполнял ими мешки.
  - Мать честная! Надо было бы с собой ещё и вестового прихватить! Больше бы забрал! - с сожалением произнёс Трегубов Первый.
  
   Головинскому стало нестерпимо стыдно...
  
   К вечеру Десятый гусарский Ингерманландский полк имел странный вид: у всех гусар с сёдел свисали вязанки колбас, окороков, сыров... На обозных телегах в корзинах стеклянно позвякивали бутылки со всевозможными напитками.
  
   Десятая кавалерийская дивизия выступила для окружения австрийской крепости Перемышль с юга.
  
   Через несколько дней её колонна втянулась в узкое ущелье Карпатских гор. В авангарде шёл Десятый гусарский Ингерманландский полк. Начались дожди... Глинистая дорога раскисла и превратилась в топкое болото.
  
   Одна обозная повозка начала скользить по склону горы. Возница никак не мог удержать лошадей. Повозка, набирая скорость, катилась в пропасть. На её пути оказался полковник Богородский. Дышло повозки сбило его с коня. Богородский получил тяжёлое ранение и был эвакуирован в госпиталь. Временно исполняющим обязанности командира Десятого гусарского Ингерманландского полка был назначен молодой полковник Чеслаский В. В., талантливый офицер, георгиевский кавалер, герой русско-японской войны.
  
   Чтобы предотвратить нападение австрийцев на колонну Десятой кавалерийской дивизии, медленно продвигавшейся по узкому ущелью, на склонах гор, примыкавших к дороге, были выставлены наблюдательные дозоры.
  
   Эскадрон Барбовича растянулся на несколько вёрст наблюдательными дозорами на высотах для обеспечения безопасности правого фланга Десятой кавалерийской дивизии.
  
   Дождь, дождь, дождь... У Головинского промокшее обмундирование прилипло к телу. В сапогах хлюпала вода. Владимир укрылся под развесистым старым буком. Слева и справа от него скрытно расположились гусары его взвода.
  
   -Кап-кап-кап-кап-кап.... - стучал дождь по веткам деревьев и опавшей пожухлой листве .
   А снизу, с дороги, доносился скрип повозок, ржание лошадей и матерная брань. Колонна медленно двигалась к перевалу.
  
  - Ваше благородие, голоса чуете? - подполз к Головинскому унтер-офицер Петровский.
  
   Владимир прислушался. Действительно прямо на их наблюдательный пост шли люди.
  
  
  Трещали ветки под их ногами, и слышались голоса.
  
  - Петровский, стрелять только по моей команде! Передай всем! - тихим голосом приказал Головинский.
  
   Минут через десять Владимир увидел, как прямо на него движется группа австрийцев из десяти - двенадцати человек. Они несли патронные ящики и станковый пулемёт.
  
  - Хотят с этого склона горы обстрелять нашу колонну. - У Головинского от волнения пересохли губы.
  
   Когда австрийцы приблизились на расстояние шагов в пятьдесят, он громко закричал:
  - По неприятелю, пли!!! - и принялся стрелять по врагам из своего нагана.
  
   Австрийцы на мгновение остановились, а затем, бросив ящики и пулемёт, бросились бежать.
  
   На следующий день, после упорного боя, Десятая кавалерийская вошла в местечко Тростинец.
  
   Сразу же исчезли тучи, перестал сыпаться дождь, который так донимал их в последние дни.
   На синем небе ярко светило солнце.
  - Добрый знак, ваше благородие! - удовлетворённо произнёс унтер-офицер Петровский.
  
   Офицеры второго и третьего эскадрона разместились в каменном доме хозяина скобяной лавки.
  
  
  - Семён, тащи мне сухие вещи! Быстрее! - приказал Головинский своему денщику Будкину.
  - Слушаюсь, ваше благородие! Сейчас вам всё доставлю! - козырнул Будкин и бегом выскочил из дому.
  
   Через десять минут Семён вручил Владимиру парусиновый тюк с сухим обмундированием.
  - Молодец, Семён! - похвалил его корнет.
  - Рад стараться, ваше благородие!
  
   Головинский снял с себя промокшие насквозь мундир, нижнее бельё, сапоги и отдал их своему денщику.
  - Приведи всё это в порядок!
  
  - Слушаюсь, ваше благородие! - радостно улыбаясь, ответил Будкин - всегда весёлый и расторопный парень из Орловской губернии.
  
   Каким наслаждением было для Головинского надеть сухое бельё и растянуться на металлической кровати с никелированными шариками. Сквозь дремоту он слышал, как его товарищи разговаривали с хозяйкой дома, накрывавшей на стол. А потом по комнатам поплыли запахи свежевыпеченного хлеба и яичницы, жаренной на сале.
  
  - Владимир, вставай! Еда на столе! - разбудил его Васецкий.
  
  
  
  - Господа, за взятие Тростинца! - предложил тост ротмистр Барбович, поднимая пузатый гранёный стаканчик с французским коньяком из захваченного австрийского обоза.
  
  - Австрийцы, сволочи! Вот сволочи! - с возмущёнными криками ворвался к ним в комнату штабс-ротмистр Гуржин.
  - Что случилось? - подскочил из-за стола Барбович.
  - Они в Тростинце своих холерных больных оставили! Ими вся местная школа забита и бараки! Какую свинью нам подложили, а ?
  - Зря ты, Гуржин, так нервничаешь! Ничего страшного. То австрийцы, а нашим русским кавалеристам ни одна зараза не страшна! - высокопарно заявил Трегубов Первый.
  - Гуржин, успокойтесь! Садитесь с нами за стол! - предложил штабс-ротмистру Барбович.
  - Благодарю! Приглашение принимаю. Есть хочется, а у вас, здесь, такие запахи!
  
   Всё было хорошо: в сухом белье, в теплой кровати, после сытной еды Головинский ворочался с бока на бок и не мог никак заснуть. Что-то "грызло" его внутри и не давало покоя.
  - Ах, ты! Письма надо написать! - наконец понял Владимир причину своего тревожного состояния.
  
   Головинский знал, что больше уже не заснёт. Надо было написать свои первые письма. Писание писем для него всегда было настоящим наказанием, он не знал, о чём в них рассказывать. Раньше Владимир писал письма родителям, а теперь надо и тётушке, и Марине.
  От тоски у него свело скулы.
  
   За столом ещё сидели Васецкий и Трегубов Второй.
  - Господа, мне не спится. Уступаю вам свою великолепную кровать. - Предложил им Головинский.
  - Это хорошо! - согласились они и засобирались спать.
  
   На кухне Владимир увидел женщину, лет сорока, в красном переднике, мывшую посуду.
  - Доброй ночи! - поздоровался он.
  - Добраноц! - устало ответила она.
  - Сударыня, я прошу прощения за беспокойство, вы могли бы дать мне чернил? - вежливо спросил Головинский.
  
   Женщина, не говоря не слова, вытерла руки о полотенце и вышла. Вернулась через несколько минут с чернильницей в руках.
  - Проше, пан офицер! - натянуто улыбнулась она, протягивая Владимиру чернила.
  - Спасибо! До свидания!
  - До видзэня! - пробурчала женщина и продолжила мыть посуду.
  
  
  
   Он достал из своей полевой сумки лист бумаги, ручку с пером, обмакнул её в чернильницу и вывел:
  - Дорогие мои мама, отец, Лиза и Катя. У меня всё хорошо. Не болею. Не ранен, слава Богу! Гоним австрийцев на Запад. Думаю, что война не продлится долго. Целую вас всех очень крепко. Владимир.
  
   Письмо родителям было готово. Теперь он достал другой чистый лист бумаги и скопировал его. Вместо родителей и сестёр Владимир вывел "Дорогая моя тётушка". Готово было и второе письмо. Головинский облегчённо вздохнул и принялся писать Марине. Третье письмо получилось немножко длиннее. Ведь в нём он написал, как скучает по ней и хочет быстрее увидеться.
  
  
  
  
   12 сентября Десятая кавалерийская дивизия с утра и до заката солнца шла навстречу неприятелю. На следующий день, около полудня, вышли на берег реки Сан. Мосты через неё
  были взорваны отступавшими австрийцами.
  
  
  
   Полковник Чеславский приказал корнетам Эмниху и Головинскому найти броды через Сан.
  
   Это оказалось нелёгким делом. Дно реки было очень илистым. Только в сумерках гусары взвода Эмниха обнаружили одно место, где можно было форсировать реку. Здесь она была неглубокой и с твердым дном.
  
   Два эскадрона под командованием подполковника Опатовича переправились на противоположный берег и за час очистили от австрийской пехоты город Санок.
  
   Таким образом Десятая кавалерийская дивизия под командованием генерал-лейтенанта графа Келлера выполнила свою задачу: крепость Перемышль была отрезана с юго-востока.
  
   Днём14 сентября Головинский пошёл проверить условия размещения его взвода в одном из частных домов в Саноке
  
  - Ваше благородие, господин унтер-офицер захворал и помещён в лазарет. Также вместе с ним там находятся рядовые Галкин, Табурикин, Спичакин, Иванов, Нестеров. - Доложил ему ефрейтор Веселов.
  - Как заболели? Чем заболели? Сегодня же утром они здоровые были! - опешил Головинский.
  - Животами они маются, ваше благородие. Может съели чего? - обескуражено пожал плечами ефрейтор.
  
   Утром следующего дня полковой врач официально объявил, что в полку произошло массовое заболевание холерой. Этой болезнью заразились не только гусары Десятого Ингерманландского полка. Около тридцати процентов личного состава Десятой кавалерийской дивизии было помещены в лазареты. Для размещения такого большого количества больных холерой были выделены местная школа, городская больница и свободные бараки.
  
   Немедля ни минуты, Головинский отправился навестить заболевших солдат своего взвода. В полумраке холерного барака в нос ему ударило тяжёлое зловоние. Несколько санитаров в грязных халатах бегали с металлическими тазиками от одного больного к другому, убирая у них рвотные массы и фекалии. Тем, кто корчился от болей, растирали руки и ноги.
  
   С трудом, среди лежащих вплотную на нарах больных, Головинский нашёл унтер-офицера Петровского.
  - Здравствуй, герой! - поздоровался с ним Владимир и потрогал его мокрый и горячий лоб.
  - Здравия желаю, ва-а-аше бла-бла-городие! - с трудом ответил тот и застонал от боли.
  - Держись, унтер-офицер! Держись!
  - Помру я здесь, ва-ваше благоро-дие... Точно помру! - тихо, с отчаянием, произнёс Петровский.
  - Не помрешь, Иван! У тебя лёгкая форма холеры! - убедительно соврал Головинский, стараясь успокоить больного.
  - А вы, почём знаете, ваше благо-ро-дие?
  - Почему я знаю? Много книг по медицине читал, симптомы у тебя холеры лёгкой формы. - Продолжал врать Владимир.
  
  
  - Хорошо если так... - с нотками надежды произнёс Петровский. - Вы мне, ваше благородие, не откажите в одной любезности?
  - Говори, унтер-офицер! Помогу всем, чем смогу!
  - Ваше благородие, ежели я помру здесь, в этом бараке проклятом, вы уж отпишите моим родителям, что я не от поноса скончался, а пал смертью героя в бою. Погиб за веру, царя и отечество. Старикам моим это утешением станет... - слабым голосом, делая продолжительные паузы, попросил Петровский.
  - Я напишу! Обязательно напишу, но тогда, когда ты, не приведи Господь, и правда погибнешь на поле брани. А сейчас писать не о чем. Я уверен, что ты через несколько дней вернёшься в строй!
  - Спасибо вам, ва-ва-ваше благо-ро-ро- дие. - С трудом произнёс унтер-офицер.
  
  - Доктор, чем я могу помочь моим солдатам? - подошёл к врачу Владимир.
  - Ну если у вас, корнет, есть желание вы можете давать им питьё из бачка, который стоит вон там, в дальнем углу и менять остывшую воду в бутылках. - Безразлично посоветовал доктор с красными от бессонницы глазами.
  
   Теперь Головинский метался от нар к нарам, давая горький напиток солдатам, клал им в ноги бутылки с горячей водой, растирал руки...
  
   Полутёмный барак... Зловонный спёртый воздух.... Мучительные стоны и крики больных. Это для Владимира было гораздо страшнее, чем идти впереди взвода в атаку.
  - Это настоящий ад! - подумал он.
  
   Головинский бежал за горячей водой к печи, на которой стояли большие котлы, и вдруг столкнулся с каким-то человеком. Владимир поднял глаза. Перед ним стоял... сам командир Десятой кавалерийской дивизии генерал-лейтенант граф Келлер.
  - Прошу прощения, ваше превосходительство! - извинился Владимир и замер по стойке "смирно".
  - Представьтесь, корнет! - приказал ему Келлер.
  - Ваше превосходительство, Десятого гусарского Ингерманландского полка корнет Головинский.
  - Что вы здесь делаете, корнет?
  - Пришёл навестить больных моего взвода и помочь им выздороветь! - объяснил Владимир, ожидая от генерала "разноса".
  
  - Вот, господа штаб-офицеры, посмотрите на этого юного офицера! Он только начал свою военную карьеру, а заботится о вверенных ему солдатах больше, чем вы! - укоризненно сказал кому-то Келлер.
  
   Только сейчас в полумраке барака Головинский увидел стоящих за командиром дивизии полковника Чеславского, войскового старшину Печёнкина - командира Первого Оренбургского казачьего полка и полковника Черемисинова - командира Десятого уланского Одесского полка.
  
  - Вы видите, господа, корнета Головинского! Он игнорирует опасность заразиться! Думает о своих солдатах! А вы, господа?
  
  
  
  - Корнет, это вы, на днях, обезвредили группу неприятеля, пытавшуюся обстрелять дивизию на марше в ущелье?
  - Так точно, ваше превосходительство! - чётко ответил Владимир.
  - Господин полковник, завтра, не позднее полудня, у меня должно лежать представление на награждение корнета Головинского! - приказал Чеславскому Келлер.
   - Слушаюсь, ваше сиятельство! - отдал честь Чеславский.
  - Господа офицеры, с сегодняшней ночи вы, все, будете лично нести дежурство в холерных бараках! - резко, без перехода, обратился к штаб-офицерам, стоявшим рядом с ним.
  - Ваше сиятельство, но мы же командиры полков! - возмутился войсковой старшина Печёнкин, невысокий мужчина с загоревшим лицом.
   - Выполнять мой приказ, господа! - оборвал его Келлер и направился к выходу из барака.
  
   Возвращаясь из холерных бараков к себе на квартиру Владимир думал:
  - Не приведи, Господи, мне заразиться какой -нибудь болезнью! Лежать где -то в лачуге, где темно и нет свежего воздуха. Это же хуже, чем ад! Умереть в бою! Это - достойная смерть для офицера! Ох, как прав унтер-офицер Петровский! Как он прав!
  
   Войдя в дом, Головинский достал из походной сумы икону Христа Спасителя и принялся молиться. Он просил у Всевышнего о выздоровлении всех солдат, заболевших холерой.
  
   Три дня Десятая кавалерийская дивизия стояла в городе Санок. Старинный польский город с древней ратушей, центральной площадью, вымощенной огромными булыжниками и костёлом, который возвышался над всеми домами, очень понравился Владимиру. Особенно поразили его горы и леса в округе.
  
   Три дня отдыха и спокойствия. Офицеры первого, второго и третьего эскадронов Десятого гусарского Ингерманландского полка находились на постое в просторном доме директора почты и телеграфа.
  
   За это время все гусары взвода Головинского, заболевшие холерой, поправились, и Владимир , узнав об этом, почувствовал душевное облегчение.
  
   Вечером за ужином Барбович сообщил:
  - Господа, у меня новость! Но это секрет! - ротмистр перешёл на шопот, - завтра наша дивизия выступает на Риманов!
  - Ну и что? - равнодушно спросил Трегубов Первый.
  - Как что, господин штабс-ротмистр! - удивился Васецкий, - ведь Риманов находится в конце ущелья, ведущего к Дукленскому проходу! А он, как вы все знаете, является природным коридором через все Карпатские горы в равнины Венгрии. Если наша кавалерийская дивизия, а за ней другие части, быстро пройдут через проход, то через несколько дней мы будем в Будапеште. А там и до Вены рукой подать!
  - Правильно мыслишь, корнет! - похвалил Васецкого ротмистр Барбович.
  - Так тогда получается, что и войне конец! - восхищённо воскликнул Эмних.
  
  - А я всегда был уверен, что война долго не продлится! - удовлетворённо подумал Головинский.
  
   Утром 20 сентября Десятая кавалерийская дивизия выступила из Санок в направлении города Риманов.
  
  
  
   В авангарде дивизии шёл Десятый гусарский Ингерманландский полк. Город Риманов был взят с хода. Противник бежал, почти не оказав сопротивления.
  
   Вечером того же дня весь личный состав Десятого гусарского полка расположился на ночлег в деревне Вздув, находившейся в десяти верстах к северу от Риманова.
  
  
   Вздув оказался маленькой деревней, но вот усадьба местного помещика являлась настоящим
  
  замком. Конюшни были огромными, и там разместили всех коней полка. Офицеры со всеми удобствами поселились в центральном доме. Обходя бесчисленные комнаты, Владимир наткнулся на библиотеку. На полках стояли ряды и ряды книг.
  - Боже мой, откуда же в этой дыре такие сокровища! - замер он от восторга.
   Головинский нашёл невысокую стремянку и, забравшись на неё, принялся листать толстые фолианты. Книги были на французском, английском, немецком языках. Особенно поразили его труды по истории и культуре древнего Египта.
  
   Целый день полковые товарищи Головинского играли в карты, а он не выходил из библиотеки, наслаждаясь чтением.
  
  - Вечером, сели за длинный стол, который был накрыт в огромном зале, ужинать.
   Подполковник Опатович заметил:
  - Вот видите, господа офицеры, как в офицерском собрании: все вместе. Можем выпить и закусить! - и он рассмеялся довольный своей остроумной шуткой.
  
  - Господин полковник, а почему мы здесь сидим? Мы теряем же драгоценное время и фактор неожиданности! Ясно же всем, что австрийцы "не спят", а собирают, или уже собрали, необходимые силы для "закрытия" Дукленского коридора. Надо продвигаться вперёд! На Венгрию! - с недоумением спросил командир второго эскадрона Барбович.
  - Что я вам могу сказать, господин ротмистр? Я и сам обеспокоен нашей бездеятельностью... Время уже потеряно. Фактор неожиданности тоже... Ждём приказа. - С нотками отчаяния в голосе ответил Чеславский.
  
   Утром, наскоро позавтракав, Головинский ушёл в библиотеку. Здесь он обнаружил журнал Британского исторического общества со статьями о медицине в древнем Египте. Чтение настолько увлекло Владимира, что он отказался от обеда.
  
  - Головинский, на ужин тебе приглашает сам командир полка! - появился Эмних.
  - Ты шутишь? Меня приглашает полковник Чеславский? Или разыгрываешь? - не отрываясь от чтения, ответил он Виктору.
  - Да! - хитро улыбаясь, подтвердил Эмних.
  
  - Постой, постой! Это же меня, наверное, будут принимать в полковую семью? - догадался Владимир.
  - Наконец, понял! - рассмеялся Виктор и вышел.
  
   Стол был шикарный: колбасы, окорока, шампанское и даже коньяк. Все с удивлением смотрели на это роскошь и переглядывались. Один только штабс- ротмистр Луговой молчал и довольно ухмылялся.
  
   Были тосты... Пили много, а Владимиру наливали больше всех.
  
  - Господа офицеры, продолжим наше офицерское собрание в другом месте. Прошу всех следовать за мной в "гусарскую комнату"! - Резко поднялся из-за стола полковник Чеславский.
  
   В кабинете бежавшего с австрийцами помещика - хозяина этого замка - жарко горели свечи. Корнеты Дунин-Жуховский и Яровенко внесли большой серебряный жбан. Ротмистр Барбович влил в него пять бутылок красного вина, а наверх положил две скрещенные шашки. На них Луговой поставил голову сахара, и Барбович начал обильно её поливать ромом.
  - Гасите свечи! - раздался голос Опатовича.
  
   В комнате наступила темнота, и вдруг из жбана вверх взметнулось голубое пламя. Это Барбович поджёг сахарную голову.
  
  - Кап. Кап. Кап... - падали горящие крупные сахарные капли на вино налитое в жбан.
  
  Головинский не мог оторвать взгляда от этого зрелища.
  
  - Кап. Кап. Кап. Кап...
  
  - Господин штабс-ротмистр, открывайте шампанское! - обратился Барбович к Луговому.
  
  - Хло-оп! - вылетела пробка из бутылки шампанского.
  - Хлю-ю-юп! - Барбович начал тушить голубое пламя , выливая на горящую в серебряном жбане жидкость, шампанское.
  - Хлю-ю-юп! - вылилась вторая бутылка и загасило голубой огонь.
  
   Барбович, размешав серебряным черпаком ароматную жидкость, начал разливать её по стаканам.
  
  
  
  
   Первый он торжественно поднёс корнету Головинскому.
   Владимир, стоя, вытянувшись, принял её и начал пить, а офицеры тихо запели:
  
   Где гусары прежних лет?
   Где гусары удалые,
   Председатели бесед
   Собутыльники лихие?
  
   А затем громко, уже во весь голос, продолжили:
  
  
  
   Здесь гусары прежних лет!
   Здесь гусары удалые,
   Председатели бесед,
   Собутыльники лихие!
  
   После этого все старшие офицеры выпили с Головинским на "ты". Он был принял в дружную полковую семью Десятого гусарского Ингерманландского полка!
  
   Ещё два дня Десятый гусарский Ингерманладский полк провёл в деревни Вздув. Головинский читал, остальные офицеры играли в карты и бильярд, который отыскали в одной из комнат.
   Чеславский ходил мрачнее тучи.
  
   Остальные полки Десятой кавалерийской дивизии, стоявшие на постое, в других окрестных деревнях, также томились без дела.
  
  
  
  
   Наконец поступил приказ: 23 сентября Десятому гусарскому Ингерманладскому полку выступить к Дукленскому проходу.
  
  
  
   Рано утром выступили. Шли весь день, не вступая в соприкосновение с противником. К вечеру расположились в маленькой деревушке.
  
  - По полученным от разведки данным на Риманов, со стороны Дукленского прохода, движутся большие силы неприятеля. Приказываю спать не раздеваясь и коней держать осёдланными. - Приказал полковник Чеславский.
  
   Около пяти утра со стороны сторожевой заставы послышались ружейные выстрелы. Вслед за ними раздалось пение кавалерийской полковой трубы:
  - Ту-ту-ту-ту-ту! Ту-ту-ту-ту-ту!
  
  - Эскадрон, по коням! - закричал Барбович, выскочив из убогой халупы, где спал со своими офицерами на земляном полу.
   Мищенко уже стоял во дворе и держал за узды "Камчатку". Головинский ловко, с разбегу, прыгнул в седло.
  
  - За мной! За мной! - кричал Барбович.
  
   Второй эскадрон галопом мчался в сторону горного ручья, откуда доносились выстрелы. За ним спешили все остальные эскадроны Десятого гусарского полка.
  
   Солнце ещё не показалось из-за вершин гор. Было темно. Беспорядочный хаос выстрелов приближался . Застучали станковые пулемёты. Слышались взрывы ручных бомб...
  
  - Спешиться! Занять позиции на пригорке, вдоль ручья! Коноводам увести лошадей в безопасное место! - отдал приказ Барбович сорванным хриплым голосом.
  
   Головинский залёг за большим валуном. Слева и справа от него заняли позиции двадцать пять гусаров его взвода.
  
  - Окопаться! Рыть окопы для стрельбы лёжа! Выполнять! - распорядился Владимир.
  
   Заскрежетали лопаты о каменистую землю. Послышался громкий шопот Петровского, распекавшего медленно окапывающихся солдат.
  
   Заняли свои позиции и остальные взводы, и пулемётная команда Десятого Ингерманландского полка.
  
  
   С первыми лучами солнца в лесу, на другом берегу горного ручья, появились цепи наступающих австрийцев.
  
  
  
  
  - Пли! - скомандовал Головинский и первым выстрелил из своего нагана.
  - Как же можно попасть из него в цель лёжа? Крайне неудобно! - огорчился Владимир, - при первой же возможности куплю себе револьвер "Смит энд Вессон".
  
   После первого же дружного залпа гусар , не дойдя до ручья, на земле остались лежать пятеро австрийских солдат. Остальные бросились отступать и быстро скрылись в лесу.
  
  
  - Беречь патроны! - передали по цепи приказ Барбовича по цепи.
  - Беречь патроны! - повторил Головинский.
  
  - Бум-ум-ум! Бу-у-у-ум-ум! - где-то сзади за гусарскими окопами поднялись вверх фонтаны из земли и камней.
  
  - Ваше благородие, австриец из орудий палит! А наша артиллерия когда подойдёт? - подполз к Головинскому унтер-офицер Петровский.
  
  
  
  - Надеюсь, что очень скоро! - коротко ответил Владимир.
  
   Бой шёл уже два часа. После короткой артиллерийской подготовки, из леса показывалась цепь австрийцев в шинелях серо-голубого цвета. Они с винтовками наперевес бежали к ручью. С пригорка, с другого берега, по ним стреляли гусары. Противник, потеряв убитыми человек десять, бежал и снова прятался в лесу.
  
   Лежащий справа от Головинского рядовой Малышев, худой, с впавшими щеками, старательно целился, а когда нажимал спусковой крючок, то ствол его винтовки прыгал вверх , и пули уходили поверх деревьев.
  
  - Гусар, тебя кто научил так стрелять? - раздражённо спросил у Малышева Головинский.
  - Дык, дык...Это.... как его... - ничего толком не мог ответить корнету рядовой.
  - Ничего! Ничего! После боя я, лично, научу тебя правильно метиться и стрелять! Это же позор, Малышев! Позор для меня и для тебя!
  - Дык, дык... Это ... это, ваше благородие, я стараюсь, а оно не получается никак.
  
  - Держаться до подхода основных сил дивизии! - получили приказ Чеславского командиры эскадронов.
  
   Австрийцы наседали. Их артиллерия уже более прицельно била по позициям гусар. Санитары только и успевали уносить раненых и убитых.
  
   К обеду, вместо подкрепления, прибыли три подводы с патронами. А вместе с ними и приказ генерал-лейтенанта графа Келлера: "Держаться до темноты, а затем скрытно отходить на Санок для соединения с основными силами дивизии".
  
   Командиров эскадронов собрал полковник Чеславский.
  - Господа офицеры, из полученной мной только что записки командира Десятой кавалерийской дивизии генерал-лейтенанта Келлера, я уяснил следующее: командующий Восьмой армией генерал Брусилов считает, что у нас недостаточно сил на левом берегу реки
  
  
  
  Сан, чтобы остановить начавшееся крупномасштабное австрийское наступление. Генерал Брусилов приказал всем частям Восьмой армии, находящимся на левом берегу реки Сан, немедленно переправиться на правый берег для организации там эффективной обороны. Кроме того, граф Келлер сообщает, что по последним данным нашей разведки передовые части противника появились в Мезалаборжском проходе. В любой момент они могут отрезать нам отход на Санок.
  
   В связи с этим выполняем распоряжение генерал-лейтенанта графа Келлера следующим образом: обороняемся до наступления темноты. Затем, по моему приказу, все эскадроны и пулемётная команда ротмистра Пальшау, скрытно покидают свои позиции и, стараясь не создавать шума, отходят. В арьергарде - эскадрон Барбовича.
  
   Утром 24 сентября Десятый гусарский Ингерманландский полк соединился с основными
  
  
  
  силами Десятой кавалерийской дивизии в городе Санок. Переправиться на правый берег оказалось невозможно. Из-за выпавших дождей вода в реке Сан поднялась больше чем на две сажени.
  
   Тогда генерал-лейтенант граф Келлер принял очень рискованное решение: совершить фланговый марш на север вдоль левого берега реки Сан в то время, когда наступавшие с запада австрийцы в любой момент могли прижать Десятую кавалерийскую дивизию к воде.
  
   Было приказано оставить только самое необходимое, чтобы обеспечить дивизии необходимую маневренность.
  
   Впереди на рысях шли сотни Оренбургского казачьего полка. За ними, жутко скрипя, подпрыгивая на кочках, катились санитарные и обозные фуры и повозки. Потом на рысях мчались уланы, драгуны... В арьергарде находились гусарские эскадроны.
  
  - Что грустишь, "Рубенс"? - с Головинским поравнялся Эмних.
  - Настроение плохое. - Нехотя ответил Владимир.
  - А я знаю почему оно у тебя плохое! У меня тоже оно такое же. Вместо того, чтобы через неделю форсировать Дунай, мы снова будем переправляться через Сан! Хочется плеваться и материться одновременно. - С горечью в голосе поделился с Головинским своими мыслями Виктор.
  - Я об этом всё время думаю! - признался Владимир, но не сказал Эмниху о том, что он смертельно устал. У Головинского уже "двоилось" в глазах. Ноги и руки были "ватными". Владимир мечтал лишь об одном: упасть на мокрую землю и заснуть.
  
   Наконец у местечка Радымно было найдено подходящее место для переправы на правый берег реки Сан.
  
   Стремительно темнело. Остановились в какой-то деревне. Головинский смутно помнил, как он отдал "Камчатку" своему вестовому Мищенко, зашёл в низкую халупу, снял шинель, бросил на пол и упал на неё, теряя сознание.
  
   Владимир проснулся от страшного звериного рыка над самым ухом: " Что это? Где это я?" - подумал он.
  
   Низкий потолок, маленькие оконца, деревянные стены. Он лежал на полу на шинели, а рядом жутко храпел Пётр Васецкий.
  - Так вот кто это "рычит"! - догадался Головинский и встал со своего ложа.
  
   Владимир вышел из халупы. Клочки тумана медленно ползли над верхушками деревьев. Где-то в соседнем дворе истошно орал петух...
  - Владимир Юрьевич! - вдруг кто-то окликнул Головинского.
  - Почему Владимир Юрьевич, а не "ваше благородие"? - возмутился он про себя.
  
  
  - Владимир Юрьевич! Владимир Юрьевич! Насилу вас нашли! Слава тебе, Господи! Неделю ездим из деревни в деревню. Спрашиваем у всех, где ингерманладцы? Нас посылают то туда,
  
  
  
  то сюда... Нашли!
  
   Перед Головинским стоял Прохор Ивашов, старший конюх отцовского конезавода и какой-то парень с лохматой кудрявой головой.
  - Прохор?! Прохор, неужели ты? Здесь? - поразился Владимир.
  - Здравствуйте, Владимир Юрьевич! Мы по приказу вашего батюшки двух жеребцов вам доставили.
  - Прохор, как рад я тебя видеть! - Головинский в порыве эмоций обнял Ивашова, - а это кто с тобой?
  - Как кто? Это же Мишанька Масловский!
  - Мишка? - удивился Владимир, не узнавая в крепком парне своего ровесника и друга детства. - Ну здравствуй, Мишка! - Головинский обнял Масловского.
  
  - Мишка, ну чего стоишь? Давай веди коней! - поторопил своего напарника Прохор.
  
  - Красавцы! Какие красавцы! - восхитился Владимир, увидев двух жеребцов серой масти. - Особенно вот этот!
  - Так это "Салтан"! Его вам Юрий Михайлович посылает, а другой - "Янтарь" - это подарок полку, в котором ваш батюшка службу начинал. - Объяснил Прохор.
  
  - Невероятно! Просто невероятно, какой красавец! - с восхищением шептал Владимир, поглаживая шею четырёхлетнего жеребца.
  - Один из лучших представителей орловской верховой породы! Объезженный. По седло готов. - Нахваливал "Салтана" Прохор, - ваш батюшка говорит, что больших денег стоит жеребец этот.
  - Да я вижу, Прохор, что это не простой конь. Смотри, какая у него развитая грудь. Прямая спина. Шея гибкая. Красивая голова. А глаза, а глаза, Прохор, смотри какие у него умнейшие глаза! Подождите, я сейчас командиру эскадрона доложу.
  
   Головинский с трудом разыскал Барбовича. Командир эскадрона только что умылся колодезной водой и вытирался полотенцем, которое подал ему денщик.
  - Господин ротмистр, - обратился к Барбовичу Владимир, - мне доставили из дому двух жеребцов. Одного для меня, а другого отец дарит нашему полку.
  - Прекрасно, корнет! Коней отправьте ветеринарному врачу на осмотр. О подарке я доложу командиру полка. Думаю, что Чеславский обязательно направит вашему отцу благодарственное письмо. Идите, Головинский!
  
  
  
  
  - Мищенко, это мой жеребец. Зовут "Салтан", а другого - "Янтарь", он для полкового резерва. Отведи их немедленно ветврачу Осипову. - Приказал Владимир своему вестовому.
  
  - А с "Камчаткой" чёвой-то делать, ваше благородь? - поинтересовался Мищенко.
  - Сдай её в обоз! Да, пришли мне Петровского!
  - Слушаюсь, ваше благородь!
  
  
  
  
  - Ох, братцы, спасибо вам! Ох вы и услужили мне! - Владимир в порыве, захлёстывающих его эмоций, снова обнял Прохора и Мишку.
  
  
  - Да нас за что благодарить? Это вы, Владимир Юрьевич, батюшку своего благодарите! - подал голос, молчавший до этого Мишанька.
  
  - Владимир Юрьевич, да ещё родители ваши гостинцы вам передали. Мишанька, тащи поклажу! - сказал Прохор своему товарищу.
  
  - Петровский, это мои земляки! Доставили двух жеребцов. Намаялись в пути. Накорми их и выдели место для отдыха! - приказал Головинский подбежавшему унтер-офицеру.
  
   В тяжеленной плетёной корзине с крышкой, переданной ему родителями, Владимир обнаружил дюжину бутылок коньяку, шоколад, окорока, колбасы, хороший чай, туесок с мёдом и три банки его любимого варенья из чёрной смородины. В отдельном пакете лежали триста рублей и письма от отца, мамы и сестёр.
  
   " Великолепный коньяк "Четыре звёздочки", завода братьев Шустовых посылаю тебе, сын, не для обыденного пьянства, а для поддержания твоего здоровья и здоровья твоих товарищей. Также, рекомендую употреблять этот благородный напиток для отмечания орденов, которыми, я очень надеюсь, тебя когда-нибудь наградят". - Иронично писал отец.
  
   Мама в своём письме волновалась о его здоровье: "Сыночек, очень тебя прошу не ходить в мокрой одежде! Посылаю тебе две пары тёплого нательного белья из чистой шерсти. Каждый день молюсь за тебя, любимый мой!"
  
   Сёстры рассказывали о своих успехах в изучении французского языка и очень интересовались не страшно ли ему на войне.
  
  
   После завтрака Головинского и Васецкого вызвали к полковнику Чеславскому. В просторном доме, который он занимал, находился командир Десятой кавалерийской дивизии генерал-лейтенант граф Келлер. Здесь уже собрались многие офицеры Десятого гусарского Ингерманладского полка.
  
  - Господа, офицеры, очень горжусь тем, что мне поручено вручить вам награды, которые своими высочайшими приказами пожаловал вам государь. - "Чеканя каждое слово, произнёс командир дивизии.
   После этого он раздал ордена. Головинский, Васецкий, Эмних, Луговой получили ордена Святой Анны четвёртой степени. Барбовичу генерал-лейтенант вручил Георгиевское оружие. Ротмистру Ряснянскому - орден Святого Георгия четвёртой степени.
  
  - Ну что, господа офицеры, сегодня вечером будем отмечать наши "Клюквы"? - спросил Луговой, когда они шли по улице.
   Головинский молчал. Он не мог оторвать глаз от своей шашки с анненской лентой, где на эфесе были выбиты слова "За храбрость", и красовался маленький красный крестик, который
  
  
  
  и имел прозвище "Клюква". Это был его первый орден!
  - Теперь не стыдно ни перед моими родителями, ни перед моими предками, ни перед знакомыми! - думал он.
  
  - У нас, в маленькой халупе, этого, разумеется, сделать нельзя. Думаю, что у вас места
  
  
  
  побольше, Анатолий? - предложил Луговой штабс-ротмистру Булацелю, награждённому орденом Святого Станислава третьей степени.
  - Принято! Вот только надо по сусекам поскрести, чтобы как-то достойно отметить. - Булацель начал задумчиво чесать затылок.
  - Господа, у меня есть коньяк, шоколад, колбаса и окорок. Только что из дому получил! - обрадовал своих товарищей Головинский.
  
   После обеда Прохор с Мишкой засобирались в дорогу.
  - Может быть завтра с утра? Чего это в ночь? - попытался отговорить их Владимир.
  - Да не-е-е, Владимир Юрьевич, возвращаться нам побыстрее надо. Делов дома очень много. - Прохор закурил "козью ножку".
  - Так вы мне так и не рассказали, что в деревне? Как народ поживает? Урожай осенью собрали? - принялся задавать Головинский вопросы своим землякам.
  - А что в деревне? Плохо в деревне у нас... По всей России плохо! Мужиков на войну мобилизовали, в поле работать некому. Остались малолетки, бабы, старики, как я, и инвалиды вроде нашего хроменького Мишаньки.
  - Всем тяжело! Всем! Выдержать надо! Видите - гоним врага. Скоро разгромим австрийцев и немцев, и войне конец. - Убеждённо произнёс Владимир.
  - Дай Бог! Дай Бог! - односложно ответил Прохор, пуская в небо клубы синего вонючего дыма.
  - Ну раз так решили, то поезжайте! Вот вам по двадцать пять рублей каждому на дорогу. - Головинский протянул деньги Прохору.
  - Вот за это спасибо вам, Владимир Юрьевич! - обрадовался конюх и бережно завернул деньги в чистую тряпицу. - А письма какие-нибудь будете своим передавать?
  - Нет, Прохор, не буду! Недавно писал я им. Идите сейчас к унтер-офицеру Петровскому и скажите, что я приказал вам выдать на дорогу консервов, сахару, хлеба, чаю и табака.
  - Спасибо вам, Владимир Юрьевич! Хороший вы человек, как и родители ваши! - растрогался Прохор.
  
   Отмечание наград прошло лихо. По-гусарски... Денщики где-то добыли длинный стол и притащили его в дом... Заставили его бутылками, едой и тихо удалились.
  
   На следующее утро Головинского жутко тошнило. Он приказал, чтобы Будкин вылил ему на голову два ведра ледяной колодезной воды. Скрипя зубами от холода, Владимир пытался вспомнить прошедшую ночь. Напрасно! В памяти остался лишь один эпизод, когда уже очень
  
  
  
  пьяный штабс-ротмистр Луговой намазывал на хлеб варенье из чёрной смородины и восхищался:
  - Гос- гос-гос-по-да-да! Ка-ка-ка-я-я чудна-я-я-я чёрна-а-я ик-ик-икра! Настоя-ща-я-я ас-ас-астраханс-ая!
  
   Вечером Владимиру принесли письмо от Марины. Он вскрыл конверт.
  
   Марина писала, что после краткосрочного курса сестёр милосердия, она отказалась работать в городском госпитале и уезжает на фронт. "Родители, конечно, были против, но я хочу быть там, где решается судьба моей Родины. Любимый, я уверена, что ты меня поймёшь и полностью одобришь моё решение".
  - Нет, Мариночка, я не одобряю твоего решения! Не одобряю! - Головинский в сердцах швырнул письмо на пол. - Надо было оставаться в Питере и работать в одном из местных госпиталей, а не ехать на фронт!
  
  
   Десятая кавалерийская дивизия стояла в резерве русской армии, осаждавшей крепость Перемышль. Кавалеристы приводили в порядок амуницию, перековывали лошадей и отдыхали. Головинский каждое утро по нескольку часов ездил верхом на "Салтане".
  - Замечательный жеребец! Именно о таком я и мечтал! - радовался Владимир.
   Во время одной из таких конных прогулок он нашёл в помятую австрийскую каску.
  - Вот она мне и пригодится! - подумал Владимир.
  
   Вернувшись в деревню, Головинский приказал явиться к нему рядовому Малышеву с винтовкой и патронами.
  - Ваше благородие, рядовой Ма... - начал докладывать солдат.
  - Пойдем учиться стрелять, Малышев. - Перебил его Головинский.
  
   За деревней, в конце лесной поляны, Владимир повесил на ветку бука австрийский шлем.
  
  
  - Малышев, отходи на тридцать шагов. - Приказал Головинский солдату.
  - Слушаюсь, ваше благородие!
  
  - Малышев, с колена, по каске - пли! - Владимир стоял за спиной рядового.
  
  - Дзинь! - каска упала с ветки после выстрела.
  - Молодец. Малышев! - изумился Головинский.
  - Рад стараться, ваше благородие!
  - Давай теперь, с пятидесяти шагов!
  - Слушаюсь, ваше благородие!
  
  - С колена, по каске - пли! - приказал Головинский.
  - Дзинь! - каска упала с ветки.
  
  - Малышев, я всё понял! Ты меткий стрелок, но в бою, когда вокруг выстрелы и разрывы снарядов, ты теряешься, спешишь и делаешь ошибки. Так?
  - Так точно, ваше благородие! Вздрагиваю я сильно. - Смотря в землю, признался солдат.
  - Слушай, Малышев, в бою, когда стреляешь, забудь обо всём. Не обращай внимания на шум вокруг! Никогда не думай, что тебя могут убить! Забудь обо всём! Выбирай цель и поражай её! Выбирай следующую и поражай её! Думай только об этом, и я уверен, что у тебя всё
  
  
  получится! Понял, гусар?
  - Так точно, ваше благородие! - бодро ответил, Малышев.
  
   В первые дни октября австрийцы начали массированное и хорошо подготовленное наступление на участке Добромиль - Самбор с целью прорыва русского фронта и снятия осады Перемышля.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"