Горбатых Сергей Анатольевич : другие произведения.

Гусарская сага

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Головинский старается следовать рекомендациям врача, чтобы восстановить работоспособность своей левой руки. У него обнаруживается талант художника.
  
  
  
   Часть вторая
   За веру, царя и отечество
   Глава седьмая
  
  
   Через два дня после выписки Владимира из госпиталя, утром, родители с Катей и Лизой уехали. На вокзал он их провожать не поехал. Владимир ждал приезда хирурга. Самого известного в Северной столице.
  
  -"Светило"! Так о нём говорят все мои знакомые. - Сообщила своему племяннику Анастасия Михайловна.
  
  - Посмотрим. - Подумал Владимир.
  
   "Светило" вместо десяти часов утра прибыл в одиннадцать. Им оказался огромный мужчина очень похожий на известного борца Ивана Поддубного.
  
  - Садитесь напротив меня, молодой человек! - трубным голосом приказал Владимиру хирург.
  
   Головинский присел на самый край стула. Анастасия Михайловна стояла у окна.
  
   Доктор очень долго изучал рентгеновские снимки левой руки Владимира, а затем принялся расспрашивать его о мельчайших подробностях обстоятельств ранения и лечения в Лазарете её величества.
  
  - А теперь дайте мне вашу левую руку! - потребовал "Светило".
  
   Владимир протянул её. Хирург схватил его руку, как кочергу, и попытался согнуть в локте.
  
  - Ай! Ай! - громко вскрикнул от неожиданной и резкой боли Головинский.
  
  - Ой! - воскликнула побледневшая от ужаса тётушка.
  
  - Ясно... Ясно, - хмыкнул доктор, - пальцы едва шевелятся. Едва... Да...Да. Итак, слушайте меня очень внимательно, молодой человек! Массаж руки два раза в день. Опытного массажиста я вам порекомендую. Очень хороший массажист! Прогревать руку на ночь. Грелки будете прикладывать. Необходимо делать физические упражнения для руки постоянно в течение дня. Будете сжимать мячик для тенниса. И нужна.... нужна специальная деятельность для пальцев рук...
  
  - Это какая такая "специальная деятельность"? - перебил доктора Владимир.
  
  - Какая специальная? Я бы вам, молодой человек, порекомендовал вышивать. Это вам помо...
  
  - Что-о-о-о-? Вы-ши-вать?! Вы это о чём, доктор? Я - гусар! Поручик! Боевой офицер! Вышивать!!! - закричал Владимир, в ярости подпрыгивая со стула.
  
   "Светило" от испуга вздрогнул, побледнел, затем покраснел.
  
  
  
  
  - Ну тогда, тогда вы могли бы, могли бы... рисовать. Это поможет вам, молодой человек, восстановить работоспособность пальцев и мышц в целом. - Предложил он, опасливо косясь на своего пациента.
  
  - Рисовать? Рисовать - это хорошо! - согласился Владимир, - левой рукой, я полагаю?
  
  - Левой, молодой человек, - обязательно! А правой рукой, как вы хотите. Я буду навещать вас два раза в месяц. Да, запомните, что ваше будущее, господин гусарский офицер, полностью зависит от вашей воли и желания. На сегодня я закончил. Разрешите откланяться!
  
   Вечером Владимир собрался к Виктории.
  
  - Тётушка, если я не вернусь к девяти ночи, то буду завтра утром.
  
  - Володинька, завтра в десять утра у тебя массаж. Не забудь! Прийдёт очень известный костоправ.
  
  - Также "светило"? - ехидно пошутил Владимир.
  
  - Говорят, что да. - Серьёзно ответила Анастасия Михайловна.
  
   В ювелирном магазине Морозова Головинский купил золотые серьги с гранатами. В цветочном - букет белых лилий.
  
  - Вы к кому, господин офицер? - открыла дверь Владимиру незнакомая молодая служанка.
  
  - Здравствуйте! Виктория находится дома?
  
  - Виктория Борисовна, к вам важный офицер! - крикнула служанка в глубину квартиры.
  
   В прихожую вбежала Виктория - непричёсанная, в старом потёртом халате.
  
  - "Солнышко" моё появилось! Любимый мой приехал! Здравствуй, родненький мой! - запричитала, заохала она, кидаясь ему на грудь,- где же ты был, ненаглядный мой? Я тебе писала, счастье моё! Письма всё время писала...
  
  - В госпитале лежал. - Кратко объяснил Головинский.
  
  - А что случилось, "Солнышко" моё? - Виктория заплакала.
  
  - Это тебе! - Владимир протянул ей букет цветов, а затем бархатную коробочку с серьгами.
  
  - Спа- спа -сибо, род -род-ной мой! -Виктория уже громко рыдала.
  
   Головинский наклонился и стал целовать её в солёные от слёз губы.
  
  - Мне, мне... бы- было так пло-плохо без те-тебя, "Солнышко"! Так пло- плохо.... Снимай шинель!
  
  
  
  
  
  - Я не могу. У меня пока только одна рука действует. Ты мне поможешь? - попросил Головинский.
  
  - Ой, ой, родненький мой! Коне-конечно же! Варька, ну чего ты стоишь? Возьми цве-цветы и снеси их в залу. В вазу большую, китайскую, что на полу стоит, поставь!
  
  - Проходи, Счастье моё! Как я рада, что ты появился! Как я рада! - всхлипывала она, дрожа всем своим телом, - у меня и ужин готов.
  
  - Виктория, я не ужинать приехал. - Владимир вновь стал целовать её в губы.
  
  - Я поняла, любимый! Я всё поняла. - прошептала она.
  
   В половине десятого утра Головинский был уже дома. Здесь происходило что-то непонятное. Здоровенные мужики в кожаных фартуках и больших картузах выносили мебель из спальни для гостей и тащили её в подводы, стоявшие на улице. Под их ногами скрипел паркет. Отовсюду слышался шум и гам...
  
  - Как комод взяли? Куда? Дверь мне сейчас развалите! - кричала Анастасия Михайловна, - вы разве не видите, что он в дверь не проходит? Глаза свои бесстыжие с утра уже "залили"! Совесть совсем потеряли!
  
  - Тётушка, мы куда-то переезжаем? - тактично осведомился Владимир.
  
  - Нет, Володинька, я из спальни для гостей создаю тебе художественную студию. Эта комната как раз подходит для этих целей: просторная, солнечный свет целый день, печь не дымит...
  
   В квартире появился приказчик из лавки канцелярских принадлежностей.
  
  - Добрый день, Анастасия Михайловна! - согнулся он в поклоне, - куда-с прикажите ящики с кистями и красками заносить?
  
  - Сейчас комната освободится, и заносите. Этюдники привезли?
  
  - Да-с, Анастасия Михайловна! - ещё ниже согнулся приказчик.
  
  - Холсты, картоны привезли?
  
  - Да-с! Не изволите беспокоиться, Анастасия Михайловна, я, лично, следил за погрузкой. Лично вот и приехал со своими ребятками из лавки.
  
  - Очень хорошо! Начинайте всё поднимать! - приказала тётушка.
  
  - Это что? Это всё для меня? -испугался Владимир, увидев вереницу молодых людей с ящиками красок, коробками карандашей, этюдниками, пачками картона, холстами...
  
  
  
  - Конечно же для тебя, Володинька! Ты же помнишь, что вчера сказал хирург? Я с ним полностью согласна: к восстановлению твоего здоровья надо относиться очень серьёзно и фундаментально.
  
  - Да, тётушка! Конечно!
  
   Ровно в десять часов прибыл костоправ и массажист Карл Абрамович. Маленький худенький, почти лысый, с большим кривым носом .
  
  - Для сеансов массажа надо иметь кушетку. Сегодня к вечеру, к началу второго сеанса, она должна уже быть. - Сухо распорядился Карл Абрамович.
  
   Это, тщедушный на вид, человек обладал невероятной силой. Он гладил, мял, щипал левую руку Владимира. Сначала Головинскому было больно, затем неприятно. Он терпел...
  
  - А теперь, Владимир Юрьевич, пошевелите пальчиками. Как они? Чувствуются? - попросил Карл Абрамович.
  
   Владимир принялся шевелить пальцами. Они шевелились гораздо свободнее, чем раньше. Ему показалась, что он даже чувствует их!
  
  - Чувствуются, Карл Абрамович! Чувствуются! Спасибо, вам! - Головинский в порыве восторга пожал руку массажиста.
  
  - Полноте, Владимир Юрьевич! Это только начало. Вас ждёт долгий путь к полному или почти полному восстановлению функций левой руки.
  
   К полудню приехал невысокий полноватый мужчина в старом пальто, засаленном сюртуке, несвежей сорочке и старых калошах.
  
  - Иван Иванович! - представился он Головинскому, - Анастасия Михайловна лично меня попросила, чтобы я обучил вас основам живописи. Это так? - на его круглом, небритом лице, появилось подобие улыбки.
  
  - Да! Это так.
  
  - Очень хорошо, тогда начнём. Я вижу, что для успеха у вас есть всё, - Иван Иванович обвёл рукой студию, - но мне бы хотелось понять присутствует ли у вас дар к живописи. Вы когда-нибудь рисовали, Владимир?
  
  - Как все: в гимназии, кадетском училище.
  
  - Очень хорошо! Сейчас, пожалуйста, возьмите лист картона и поместите его на мольберт так, чтобы вам было удобно. Будем работать с карандашом. Карандаш берётся вот таким образом. Ага, правильно! Знаете! Прекрасно! - Иван Иванович подошёл к мольберту и быстро, всего несколькими штрихами, изобразил окно. - Я даю вам четверть часа для того, чтобы вы, соблюдая пропорции, нарисовали часть вашей студии, которая видна с этого места. Вам понятна задача, Владимир?
  
  
  
  
  
  - Конечно, Иван Иванович!
  
   Владимир взял карандаш пальцами правой руки так, как ему показал преподаватель, и принялся за работу.
  
  
  
  - Четверть часа прошли. Вы мне позволите взглянуть, что у вас получилось? - из-за спины Головинского появился Иван Иванович.
  
  - Недурно! Владимир, совсем недурно! Я думаю, что нам будет приятно работать вместе! - довольным тоном воскликнул он.
  
   Иван Иванович стал приезжать через день точно к двенадцати часам. Занимался с Головинским до трёх, а затем, не торопясь, обедал и уезжал.
  
   Владимир настолько увлёкся живописью, что немедленно старался выполнить правой рукой задание, полученное от своего учителя. А затем наступал черёд работать левой. Это было сложно. Пальцы с трудом сжимали карандаш, который постоянно падал на пол. Вместо прямых линий получались какие-то кривые загогулины. Иногда Головинский впадал в отчаяние. Ему хотелось пнуть мольберт ногой, а карандаш вышвырнуть в окно. Он едва сдерживался.
  
  - Я должен восстановить левую руку и вернуться в полк. И я смогу сделать это! Смогу! Я же Головинский! - убеждал он себя и возвращался к мольберту.
  
   Ежедневный массаж утром и после полудня, занятия живописью, специальные упражнения для пальцев руки оставляли Владимиру всего два-три часа для чтения книг. В газетах он просматривал только сообщения с фронтов. Три раза в неделю Головинский на ночь уезжал к Виктории.
  
  - Вы знаете. Анастасия Михайловна, у меня было много учеников и всех возрастов, но такого способного, по- настоящему талантливого, Господь мне дал впервые! - признался однажды Иван Иванович тётушке Владимира.
  
   Головинский также был доволен своим учителем живописи, который оказался прекрасным педагогом.
  
   Приближалось Рождество... Иван Иванович стал приезжать на занятия с Владимиром с опозданиями. От учителя постоянно сильно пахло спиртным. Он устало садился на стул, произносил две-три фразы и ... засыпал.
  
   Вскоре Иван Иванович пропал.
  
  - Володинька, не волнуйся! Мне рекомендовали прекрасного молодого человека из Академии
  
  
  
  художеств. Говорят, что он умён, образован и талантлив, - сообщила ему как-то за ужином тётушка, - завтра он должен приехать к нам.
  
   Действительно, следующим утром Владимир встречал в своей студии невысокого крепыша с открытым приятным лицом и карими глазами.
  
  - Меня зовут Тимофей. Я учусь в Академии художеств по классу профессора Владимира Егоровича Маковского. - Представился молодой человек лет двадцати пяти.
  
  - Владимир. - Головинский протянул ему руку.
  
  - Владимир, я могу задать вам несколько вопросов? - тактично осведомился Тимофей.
  
  - Сколько вам угодно, пожалуйста!
  
  - Владимир, мне сказали, что вы блестящий кавалерийский офицер с большой карьерной перспективой. Зачем вам живопись?
  
  - Тимофей, дело в том, что заняться рисованием мне рекомендовал один очень известный хирург в терапевтических целях. Вот, смотрите, моя левая руку после ранения стала наполовину парализованной. Мне надо восстановить её работоспособность. Ведь я мечтаю продолжать службу. Это цель и смысл всей моей жизни. Когда же я начал заниматься живописью, то настолько увлёкся, что она стала вторым смыслом моей жизни.
  
  - Спасибо! Я вас понял! - вежливо поклонился Тимофей. - Да, ещё хочу спросить: рисунки, которые я вижу здесь, написаны вами правой рукой?
  
  - Да. - Подтвердил Головинский.
  
  - А где же те, над которыми вы работали левой рукой?
  
  - Тимофей, мне очень стыдно, но я вам сейчас их покажу. - Владимир достал из шкафа пачку листов картона, изрисованных загогулинами.
  
   Тимофей долго их рассматривал.
  
  - Я понял, что вы выполняете какую-то работу правой рукой, а затем хотите её повторить левой рукой. Это так?
  
  - Да. А что неправильно?
  
  - Думаю, что нет. Вам надо не повторять левой рукой, а начинать всё с самого начала. Как, например, ребёнок, который учится писать. Только так вы можете вдохнуть жизнь в вашу левую руку. Но хочу заметить, что это моё личное мнение.
  
  - А как это с самого начала? - не понял Головинский.
  
  
  
  
  - Если хотите, то я для вас разработаю специальные упражнения для левой руки. Я буду учить вас писать пейзажи и портреты. Это вы будете делать правой рукой. А левой - рисовать различные геометрические фигуры, затем - простые рисунки, сначала, возможно, похожие на детские, а потом ... - Тимофей задумался.
  
  - Я полностью с вами согласен. Когда мы можем начать? - прервал своего нового учителя Головинский.
  
  - Прямо сейчас!
  
   Тимофей был очень занят, поэтому приходил один день утром, другой - к вечеру, а иногда, даже, ночью.
  
  - Мне с вами очень приятно заниматься! Вы, Владимир, очень одарённый человек. Вы могли бы сделаться очень известным художником. Со временем, конечно. - Часто хвалил он Головинского.
  
   В январе 1916 года, по ходатайству Владимира, в его распоряжение был прислан Семён Будкин. Его поселили в комнатке на первом этаже вместе с истопником Гришкой.
  
   Теперь каждое утро Семён скромно устраивался на стуле у окна и ждал распоряжений Головинского.
  
  - Семён, сбегай на кухню! Чайку с лимоном организуй! - приказывал денщику Владимир.
  
  - Слушаюсь, вашблагородь! - вскакивал Семён со стула.
  
  - Семён, водички попить принеси!
  
  - Слушаюсь, вашблагородь!
  
  - Семён, почини карандаши!
  
  - Слушаюсь, вашеблагородь!
  
   Когда не было никаких приказов, Будкин тихо дремал на стуле, прислонившись спиной к стене. Иногда всхрапывал, как жеребец, и падал на пол.
  
  - Чайку, ваше благородие? Или карандашики починить? - спрашивал он с виноватым и сонным лицом, вставая с пола.
  
  - Пока не надо, Семён. Отдыхай!
  
   В марте с Владимиром стал заниматься ученик батального класса Академии художеств по имени Пётр. Очень приятный и скромный молодой человек.
  
  - Мы, пятеро учеников художника-баталиста Николая Семёновича Самокиша, в прошлом
  
  
  
  году побывали на фронте. Делали эскизы, портреты офицеров и солдат для будущих фундаментальных работ об этой Великой войне. В третьем кавалерийском корпусе, которым командовал генерал-лейтенант Келлер, я впервые услышал вашу фамилию. Вы там легенда. Вот никогда не думал я, что мне выпадет честь обучать вас основам батальной живописи. - Рассказал Пётр во время первого занятия с Головинским.
  
   Владимир смутился, покраснел, но промолчал.
  
   У Головинского была мечта: написать картину о войне. Лучше бы, конечно, несколько. О Десятом гусарском Ингерманландском полке, о боях в Карпатах... Замыслов у него зародилось множество, и он поделился ими с Пётром.
  
  - Вы знаете. Владимир, начинать надо с малого. Не стоит сразу писать огромную картину. Для начала сделайте несколько маленьких работ, которые затем станут основой большой батальной картины, - посоветовал художник.- Для успеха у вас есть всё: талант, желание, время. Я буду рад вам помочь. Можете рассчитывать на меня.
  
   Июнь 1916 года. Крым. Анастасия Михайловна для своего любимого племянника сняла в нескольких верстах от Ялты великолепную дачу, больше похожую на маленький замок из серого известняка. Для того, чтобы её Володинька имел все условия для отдыха и восстановления после ранения, с ним находились Карл Абрамович, кухарка Надежда, служанка Люба и, конечно же, Семён. Вскоре к Карлу Абрамовичу приехала его семья: супруга - огненно рыжая Марта и двенадцатилетний сын Иван.
  
   Каждый день ровно в шесть часов утра Владимир спускался с Семёном по узкой тропинке к морю. Головинский был налегке, а его денщику приходилось тащить мольберт, кисти, краски, корзину с продуктами, полотенца.
  
   Владимир на ходу снимал с себя одежду и, с разбега, влетал в довольно прохладную воду.
  
  - Ох! Ох! - выдыхал он и быстро плыл далеко в море. Ровно час он находился в воде. Затем выскакивал на берег и, прыгая по гальке, быстро растирался полотенцем. За это время Семён на костре кипятил воду и заваривал крепчайший душистый чай. Затем они, не спеша, его пили с белым свежим хлебом, козьим сыром и мёдом.
  
   Потом Владимир брался за кисти и начинал работать. Семён в это время мыл посуду, а затем спрятав её в расщелину скалы, снимал хлопчато-бумажные брюки, просторную рубаху- косоворотку и смело бросался в воду.
  
  - Ай! Ой! Ай! Ой! Это же благодать божья! Это же благодать! - громко орал Семён, садясь, а затем выскакивая из набегавших волн.
  
   Плавать он не умел, но пытался научиться. Бил ногами и руками по воде, захлёбывался и кашлял.
  
  - Ты, Семён, не только рыбу, но и всех отдыхающих в округе разгонишь! - подтрунивал над ним Головинский.
  
  
  
   После получаса аханий и криков, денщик выскакивал на берег, быстро одевался и убегал искать местных рыбаков, чтобы купить у них рыбы.
  
   Владимир оставался один. Он был уверен, что здесь, на море, у него восстановятся все функции левой руки. Ведь уже был прогресс: рука сгибалась в локте, пальцы почти сжимались в кулак... Теперь он свободно мог её есть и рисовать...
  
   Также была у Владимира мечта: здесь, в Крыму, закончить все эскизы для своего батального полотна. Но прошли уже две недели, а он ешё и не начал работать над ними. Его очаровали местные пейзажи, поэтому он старался запечатлеть их на своих холстах.
  
   К одиннадцати часам появлялся Семён с рыбой, доставал из своего тайника в скале припрятанную там сковородку и начинал её жарить.
  
   В начале первого они ели и возвращались домой. Потом Владимир спал до трёх часов. Затем читал, обедал. Вечером он с денщиком вновь шли на пляж, но уже без мольберта и кистей. Головинский плавал час, иногда - полтора.
  
   Перед ужином Карл Абрамович делал Владимиру массаж. Перед сном Головинский читал ...
  
   В тот день всё шло, как обычно. Семён умчался искать рыбаков с целью добыть рыбки "на перекус". Головинский писал морской пейзаж. Обычно пляж в этом месте был абсолютно безлюден и, вдруг, Владимир боковым зрением заметил изящную даму в белой прозрачной кофте, белой юбке и модной шляпке тоже белого цвета, босиком идущей по гальке. Над головой она держала маленький ажурный зонт. Позади дамы с корзиной в руках, с хрустом наступая на гальку, шла высокая с растрёпанными волосами девица лет двадцати в простом ситцевом платье в горошек.
  
  - Это мне уже не нравится! Моё творческое уединение нарушено. Хорошо, что я не в мундире! А то бы я выглядел очень нелепо: поручик- гусар рисует картины на крымском пляже! Полезно иногда нарушать уставы! Ведь невозможно быть на пляже офицеру в мундире! Гораздо удобнее для меня и понятнее для всех остальных, когда художник одет так, как я сейчас: парусиновые туфли, лёгкие белые брюки, хлопковая сорочка и соломенная шляпа.
  
   Проходя мимо него, в шагах десяти, дама посмотрела в сторону Владимира и очень приятно ему улыбнулась. Головинский в ответ сделал поклон головой и, оторвавшись от полотна, посмотрел ей в след.
  
  - Какая интересная женщина! Невысокая, короткая стрижка, тонкая талия... - внутри у него что-то вдруг вздрогнуло.
  
   Вскоре появился Будкин.
  
  - Вот рыбки прикупил! Свежая! Шевелится ещё! Ставридой называется. Вкуснющая говорят!
  
  - Так, давай ступай да зажарь её, вкуснющую! - распорядился Головинский.
  
  
  
   Семён скрылся за выступом скалы и принялся разжигать костёр.
  
   - Завтра можно будет закончить этот пейзаж и продолжать работу над эскизами к моей батальной картине, - с удовлетворением думал Владимир. - Пишется сегодня чрезвычайно легко! Как никогда!
  
   Из-за скалы показалась та самая дама, которая почему-то взволновала Головинского утром. Она возвращалась. Позади неё шагала девица.... Дама проходила уже мимо, шагах в пятнадцати, как вдруг остановилась и решительно направилась к Владимиру.
  
  - Добрый день! Простите, что мешаю вам, но мне ужасно интересно, что вы рисуете. Мне очень стыдно, но любопытство пересиливает. - Произнесла дама очень приятным голосом и сильно покраснела.
  
  - Здравствуйте! Нет ничего стыдного! Для меня это абсолютно нормально, когда кто-то смотрит, как работает художник. Подходите, пожалуйста! Смотрите! Мне будет очень интересно выслушать ваше мнение. - Владимир сделал шаг в сторону, чтобы дама смогла лучше рассмотреть его полотно.
  
   Пока она смотрела пейзаж он, не стесняясь, в упор рассматривал её.
  
  - Очень красивое правильное лицо. Карие глаза. Шатенка. Очень изящная высокая шея. Носик ... Боже мой, какой красивый носик у неё! Волевые губы... Возле них едва заметный морщинки. Интересно сколько же ей лет? Тридцать? Сорок? А может быть и...
  
  - Я в восторге! Честное слово! Я в восторге! Написано так натурально, как будто это фотографическая карточка! Вы где обучались жи...
  
  - Ваше благородие! Вашблагородь, рыбка готова! Вкуснющая! - из-за скалы, вопя на всю округу, выскочил Семён.
  
   Увидев незнакомых женщин, он осёкся:
  - Я пробы..
  
  - Ваше благородие? - искренне удивилась дама.
  
  - Прошу прощения, разрешите представиться: Десятого гусарского Ингерманландского полка поручик Головинский! - Владимир вытянулся по стойке смирно.
  
  - Меня зовут Наталья, - сказала дама и протянула ему свою руку для поцелуя. - А имя у господина поручика имеется?
  
  - Да, имеется! Владимир! - Ответил Головинский и смутился, увидев как она изучающе смотрит на него.
  
  - Надо дерзать! Такая женщина! Дерзать надо! - застучало у него в голове, а в груди начало жечь.
  
  
  
  
  - Наталья, позвольте вас пригласить попробовать ставриду. Жареную на костре! Уверяю вас, что вкус у неё отменный! Да ещё и здесь, на берегу моря! Это пикник - сюрприз! Сочту за честь, если вы примете моё приглашение!
  
  - И правда жареная на костре? На берегу моря? - явно дурачась, переспросила Наталья. - А может здесь у вас, господин поручик, и вино для дамы найдётся? - засмеялась она.
  
  - А как же? Конечно! Белое столовое из местных погребов. - Засмеялся Головинский.
  
   На растеленной прямо на гальке белой льняной скатерти Семён быстро накрыл "стол": жареная ставрида, редис, огурцы... Откупорил бутылку вина и удалился за выступ скалы, где организовал обед для себя и Марии, которая была горничной Натальи.
  
  - Рыба просто замечательная! - призналась Наталья, с очевидным удовольствием откусывая кусочки ставриды.
  
  - Семён умеет готовить. На фронте он иногда "суп из топора" для меня варил и вкусно получалось. - Похвалил своего денщика Головинский.
  
  - А вы, Владимир, наверное проводите свой отпуск таким оригинальным образом: пишите картины в безлюдном месте крымского побережья? - спросила Наталья и вновь очень внимательно посмотрела на него.
  
  - Вы знаете, хирург в терапевтических целях рекомендовал мне рисовать, чтобы восстановить деятельность руки после ранения. Я даже не мог и подумать, что живопись меня так увлечёт. Не могу теперь и дня провести, чтобы не поработать над каким-нибудь эскизом или полотном.
  
  - Владимир, вы очень талантлив. Я это вам говорю, потому что немного разбираюсь в живописи. - Сказала Наталья и пристально посмотрела ему в глаза.
  
   Головинский смутился и промолчал.
  
  - Не стесняйтесь своего дара, - продолжала она, - его надо развивать. Ведь...
  
   Владимир уже её не слушал. Он вновь с восхищением рассматривал её. - Невероятно красивая и привлекательная женщина! Сколько же интересно ей лет? А зачем мне знать её возраст? Я уже теряю голову от неё! Надо дерзать!
  
   Из-за скалы раздался весёлый смех Марии.
  
  - Я слышу, что моя горничная нашла общий язык с вашим Семёном, - заметила Наталья. - Вы знаете, Владимир, я давно так прекрасно не проводила времени! Неожиданный пикник с молодым офицером на берегу моря! Меня это очень впечатлило.
  
  - Наталья, - Головинский "пошёл в атаку", - а вы позволите мне пригласить вас на ужин в ресторан?
  
  
  
  - В ресторан? На ужин? - переспросила она и очень странно посмотрела ему в глаза. - И когда?
  
  - Как когда? Сегодня! Поедемте в Ялту! В лучший ресторан на берегу моря! - воодушевился Владимир.
  
   Наталья молчала и продолжала смотреть ему в глаза.
  
  - Неужели откажет? - Головинского бросило в жар.
  
  - Хорошо! Я принимаю ваше предложение. - Наконец, несколько задумчиво, произнесла она.
  
  - Семён, бери Ахметку и на извозчике дуйте в Алупку, в Ялту, на край света! - возбуждённо приказал Головинский Будкину, когда они вернулись на дачу. - Куда хотите, но мне привезите корзину белых или красных роз! Если не будет корзины, тогда хотя бы огромный букет! Ты понял?
  
  - Так точно, вашблагородь! Всё понятно! Я пошёл за Ахметкой. - Вытянулся перед ним Семён.
  
  - Куда пошел? Деньги возьми! - Владимир протянул Будкину два сотенных билета.
  
   Ахметкой вся округа называла татарина Ахмета, садовника и сторожа дачи, где они жили. Семён дружил с этим добросовестным и честным человеком лет сорока пяти.
  
  - Да, скажи Ахметке, чтобы на семь часов вечера заказал лучшего извозчика. - Крикнул Головинский вдогонку своему денщику.
  
  - Слушаюсь, вашблародь! - раздалось со двора.
  
   Через два часа вернулся Семён с огромной корзиной свежих красных и темно-красных роз.
  
  - Молодец! - похвалил Будкина Владимир. - Приготовь мне парадный мундир!
  
  - Слушаюсь, ваше благородие!
  
   Ровно в семь часов к даче подъехал добротный фаэтон. Извозчиком оказался родственник Ахметки - Рамиль.
  
  - Здэсь совсэм рядом, господин барин! Нэ надо волноваться! Очэнь нэдолго эхать будэм- успокоил он Головинского.
  
   Минут через десять фаэтон остановился у небольшого дома из светло-серого известняка с черепичной крышей. Рамиль помог Владимиру выгрузить корзину с розами и открыл ему низкую деревянную калитку во двор.
  
   Головинский вошёл, поднялся на крыльцо и собрался было постучать, как дверь резко открылась. На пороге стояла Наталья... От неожиданности Владимир растерялся.
  
  
  
  
   Но Наталья, почему-то, растерялась ещё больше. Она рассматривала его мундир и ничего не говорила.
  
  - Это вам, Наталья! Корзина тяжёлая, разрешите мне её поставить на пол? - произнёс Головинский.
  
  - "Полный бант"! - удивленно выдохнула она вместо ответа.
  
   Потом спохватилась:
  - Ой какие прекрасные розы! Спасибо, Владимир! Конечно же, поставьте корзину на пол. Я скажу Маше, она её отнесёт в дом.
  
  - Наталья, а откуда вы знаете про "полный бант"? - теперь удивлялся Головинский.
  
  - Проходите, Владимир! Проходите, пожалуйста! Маша! Мария, возьми эти красивые розы и расставь их во все вазы и кувшины, которые имеются в этом доме!
  
  - Владимир, в течение одного дня вам удалось дважды удивить меня. Я сама себе не могу поверить! Меня и удивить? Это же невозможно!
  
  - Наталья, а чем же я вас удивил? - не понял Головинский.
  
  - На берегу моря - своим талантом художника, а сейчас своим мундиром. Молодой поручик, а уже с "полным бантом"! Да к тому же и Георгиевский кавалер! Просто невероятно! - она покачала головой.
  
  - Наталья, а откуда вы знаете про "полный бант"? - вновь задал вопрос Головинский.
  
  - Как мне не знать? Ведь я дочь генерала и вдова генерала. О военной службе, чинах, орденах, полках я знаю очень и очень много... Я готова! Мы едем? - резко поменяла Наталья тему разговора.
  
  - Конечно же, едем! - Владимир наклонился и поцеловал ей руку.
  
   От Натальи очень приятно пахло миндалём. На ней эффектно смотрелось лёгкое длинное платье цвета спелого персика и такого же цвета перчатки. На голове маленькая шляпка с вуалью.
  
  - Боже мой, невероятно красивая женщина! - с восхищением думал Головинский, сидя с ней радом в фаэтоне, - только зачем она скрывает своё лицо?
  
   По дороге они говорили о красоте крымских пейзажей, о благодатном местном климате...
  
   Неожиданно поднялся сильный ветер. Волны с шумом и грохотом обрушивались на ялтинскую набережную.
  
   Солнце скрылось за свинцовыми тучами, когда они входили в ресторан.
  
  
  
  - Куда желаете-с, господа, на террасу или в залу? - спросил их у входа лысый лакей с напомаженными усищами.
  - Отдельные кабинеты у вас имеются? - поинтересовался Головинский.
  
  - Не держим-с. - Наклонил свою лысую голову лакей.
  
   Владимир вопросительно посмотрел на Наталью.
  
  - На террасу! - ни секунды не думая, ответила она.
  
  - Господа, прошу вас следовать за мной! - почти торжественно произнёс лысый.
  
   Зал был переполнен людьми. Очень много молодых мужчин в роскошных костюмах, фраках и совсем юных женщин. Они ели и пили... Стеклянный звон бокалов... Хлопки открываемых бутылок шампанского, металлическое звяканье ножей и вилок...
  
   Чтобы попасть на террасу, им надо было пройти через всю залу. Владимир и Наталья шагали между столиков и, вдруг, в ресторане наступила тишина. Все посетители, как один, бросив жевать и пить, не стесняясь уставились на них.
  
  - Почему эти мужчины здесь? Их место на фронте, в окопах. Что делают они здесь, молодые и здоровые, в то время, когда Россия воюет? - раздражаясь, подумал Головинский, ловя на себе их изумлённые взгляды.
  
   Его раздражение усилилось. Владимир чувствовал, как кровь прильнула ему в голову и стала там пульсировать: бак-бак-бак-бак-бак...
  
  - Это же я стал причиной столь пристального интереса этой публики! - внезапно дошло до Головинского. - Они едят и пьют в своё удовольствие, развлекают своих дам разными пошлостями, а тут, совершенно неожиданно, появляется мальчишка лет семнадцати, с лицом усеянным веснушками и обгоревшем на солнце носом, в мундире поручика с орденами от плеча до плеча. Это и не укладывается в их штатских мозгах. Отсюда такая и реакция!
  
   На террасе были заняты всего два столика. За одним сидел военный топограф в погонах коллежского советника с женой и дочерью лет шестнадцати. За другим - пехотный подполковник с орденом Святого Владимира четвертой степени и блондинка средних лет.
  
  - Наталья, здесь очень свежо из-за ветра. Вам не будет холодно? - обеспокоенно поинтересовался Владимир у своей спутницы.
  
  - Нет, наоборот, мне здесь будет очень удобно. - Успокоила она Головинского.
  
  - Я очень рад! - облегчённо вздохнул Головинский.
  
  - Вы знаете, Владимир, кухня этого ресторана ничем не уступает нашей питерской. Паштет
   из гусиной печёнки - это произведение кулинарного искусства! Сыры и окорок - просто превосходны! - заметила Наталья минут через двадцать.
  
  
   - А мне очень нравится икра лосося! - признался Головинский.
  
   Они пили шампанское "Вдова Клико" и любовались мощными высокими волнами,
   с силой ударявшие в берег. Разговаривали о художниках, писателях и поэтах. Оказалось, что Наталья прекрасно владела французским и греческим языками, знала и любила живопись, увлекалась культурой античной Греции.
  
  
  
  
   Раздражение, охватившее Владимира, когда он вошёл в ресторан, быстро улетучилось . Он чувствовал себя, как пятнадцатилетний влюблённый гимназист - ведь ему было очень интересно и хорошо с Натальей.
  
   Домой возвращались в полночь. Ветер усилился, и его порывы опасно раскачивали фаэтон. Иногда даже казалось, что вот-вот они рухнут в обрыв.
  
   От Натальи ещё сильнее пахло миндалём. От этого запаха Владимир сходил с ума. Он хотел Наталью! Он мечтал обладать её!
  
  - Приэхали! - раздался голос Рамиля.
  
   Головинский сунул извозчику четвертной билет, спрыгнул с фаэтона и подал руку Наталье, помогая ей спуститься. В этот момент ударил резкий и сильный порыв ветра. Шляпка его спутницы слетела с её головы и упала к ногам Владимира. Он быстро нагнулся и подобрал её.
  
  - Какой вы ловкий! - восхитилась Наталья.
  
   Головинский, молча, прижал её к себе и начал крепко целовать в губы.
  
  - Отпусти меня, задушишь! Дерзкий мальчишка! - прошептала Наталья, отталкивая его от себя.
  
  - Да, я очень дерзкий! - так же шёпотом ответил он и поцеловал её в мочку уха.
  
  - А-а-ах! Ах... - она обмякла и перестала сопротивляться.
  
   Владимир проснулся от яркого солнечного света. Открыл глаза. За маленьким окном, во дворе, от ветра раскачивались ветки старой акации.
  
  - Проснулся, мой славный и дерзкий мальчик! - перед ним в халате стояла Наталья.
  
  Она наклонилась и поцеловала его в щёку.
  
  - Доброе утро, мой художник, мой гусар-герой, мой сильный и пылкий любовник! - она принялась целовать его в губы...
  
   Дома Владимир появился около полудня. Семён, сидевший на лавочке, быстро подскочил:
  - Здрвия желаю, вашблагородь! Всё уже готово!
  
  - Что готово, Семён? - не понял Головинский.
  - Всё: корзина с едой, кисти, холст... Всё, в общем, чтоб на пляж идти.
  - Какой там пляж, Будкин?! Ты иди куда хочешь, а я - спать!
  
   А затем началось безумие. Каждый день, к вечеру, Владимир уходил к Наталье. Возвращался только на следующий день, часам к девяти утра, и ложился спать. Живопись, физические упражнения для левой руки, плавания и даже сеансы массажа у Карла Абрамовича были заброшены.
  
  
   Владимир безумно влюбился в Наталью - красивую и загадочную женщину. Она была страстной и умелой любовницей. Головинский забыл обо всём на свете. У него кружилась голова от её ласк и запаха миндаля исходящего от неё...
  
  - Натали, а может быть махнём в Ялту? В ресторан? Или по набережной прогуляемся вечером? Погода чудесная! - предложил ей как-то Владимир.
  
  - Нет, нет, мой любимый мальчик! - делая испуганное лицо, ответила Наталья.
  
  - Почему? - недоумевающе спросил он.
  
  - Потому что я тебя безумно ревную к юным прыщавым девицам. Мне хватило одного раза в ресторане. Я страдала, наблюдая за тем, как они "пожирали" тебя своими бессовестными глазами.
  
   Через неделю Владимиру принесли телеграмму от Анастасии Михайловны.
  "Володинька не увлекайся так сильно. Помни для чего ты в Крыму. Не забывай о своей карьере. Помни о своём долге перед Россией. Помни, что ты Головинский. Целую. Тётушка."
  
  - Уже донесли! Ну и люди! Ну и нравы! - вспыхнул Владимир, - кто это мог быть? Конечно же Карл Абрамович! Кто же ещё?
  
   Он кинулся к массажисту.
  
  - Это вы наябедничали Анастасии Михайловне, Карл Абрамович? - не здороваясь с ним, с ходу предъявил обвинение возмущённый Головинский.
  
  - Да, Владимир Юрьевич, это сделал я! А кто же ещё? Кто является ответственным за ваше здоровье? Конечно же я! Если вы, Владимир Юрьевич, хотите остаться калекой, то - пожалуйста! Это ваше право! И это решение вы приняли лично! Только скажите мне об этом, и я вернусь в Петроград. Что мне здесь делать? А?
  
   Головинскому стало безумно стыдно.
  
  - Да, конечно, Карл Абрамович, вы правы! Я вёл себя как... как... Я совершил ошибку! Прошу прощения! Больше этого не будет! - он повернулся и почти бегом выскочил из комнаты массажиста.
  
   Теперь вечером каждого дня Владимир уходил к Наталье. Возвращался в семь утра. Вместе с Семёном они шли на пляж. Головинский больше часа плавал, затем завтракал и ложился спать в тени скалы. Затем ещё плавал и возвращался домой. Здесь делал физические упражнения для мышц левой руки. Потом следовал массаж у Карла Абрамовича. После обеда отдыхал и шёл к своей любимой женщине.
  
   Владимир очень страдал, когда Натальи не было рядом. Ему всегда хотелось видеть её, разговаривать с ней, ласкать её и чувствовать запах горького миндаля.
  
   Заканчивался июль...
  
  
  
  - В следующую среду приезжает моя тётушка, а в четверг - родители и сёстры. - Поделился Владимир новостью с Натальей.
  
  - И ты, конечно, хочешь представить меня всем им? - с иронией поинтересовалась она.
  
  - Конечно же, Натали! Я просто мечтаю об этом! - восторженно объяснил он.
  
  - А в качестве кого? Невесты? Любовницы? Курортного любовного увлечения? А? - ехидно спросила Наталья.
  
  - Я не думал об этом. - Смущённо признался Головинский.
  
  - Мальчик мой, прежде чем представить меня кому-либо, ты должен спросить меня хочу ли я этого? - резким тоном заявила Наталья.
  
  - А ты разве этого не хочешь? - искренне удивился Владимир.
  
   Наталья не ответила.
  
   Вечером в четверг на даче собрались все Головинские. Лиза и Катя, не переставая, восторгались:
  - Ах, какой здесь необыкновенный воздух! Ах, какое море! Ах, какие пейзажи!
  
  - Какая тишина и райское спокойствие! - не уставала повторять Анастасия Михайловна.
  
  - Говорят, что крымские вина не уступают французским. Надо проверить! - вслух произнёс отец.
  
   А мама не могла оторвать своих глаз от Владимира. Она счастливо улыбалась...
  
  - В воскресенье, к обеду, я сделаю им сюрприз: привезу и представлю Наталью! - мечтал он.
  
   В воскресенье Владимир облачился в парадный мундир и, незаметно для всех, вышел из дома. Рамиль уже ждал его на улице на облучке своего фаэтона с огромным букетом белых роз.
  
  - Я сдэлал всё, как вы мне вэлели, барин! - радостно прокричал извозчик.
  
  - Молодец! Молодец! Держи вот за услуги! - Головинский протянул Рамилю две ассигнации в десять и пять рублей.
  
  - Барин, спасибо! Спасибо! Вы щэдрый чэловек! - извозчик зацокал языком от восторга.
  
   Калитка дачи, которую снимала Наталья, была заперта и завязана ржавой цепью.
  
  - Что это? Такого не бывало! - удивился Головинский, - теперь мне надо будет лезть через забор?
  
  - Барин, это вам. - Раздался сзади тонкий голосок.
  
  
  
   Владимир обернулся. Перед ним стояла красивая босоногая девушка лет шестнадцати.
  
  - Это вам. - Повторила она и протянула Головинскому конверт.
  
   Владимир немедленно его вскрыл.
  
   " Мой любимый мальчик, я срочно должна выехать в Нижний Новгород к отцу. Если ты захочешь вновь увидеться со мной, то сделаешь это. Я ведь, как и ты, живу в Петрограде. Целую. Н." - было написано красивым каллиграфическим почерком на листе прекрасной мелованной бумаги.
  
  - Барин, а барин! - дернула его за рука босоногая девушка.
  
  - Что? - спросил Владимир, ещё не понимая, что случилось.
  
  - Барыня мне сказала, что вы мне денег дадите.
  
  - Да, конечно, держи! - он сунул ей в руку пять рублей.
  
  - Ой! - обрадовалась девушка, - не соврала! Не соврала барыня-то! - она рассмеялась и убежала.
  
   "Если захочешь вновь увидеться со мной, то сделаешь это". Написала Натали. А как? Я ведь даже её фамилии не знаю! - вдруг дошло до Головинского. - Она обо мне знает почти всё, а я о ней - ничего. Натали никогда о себе не рассказывала, а я и не спрашивал. Помню только одну её фразу: " Я ведь вдова генерала и дочь генерала".
  
   Он понял, что эта загадочная женщина, в которую он влюбился без памяти, так же таинственно исчезла из его жизни, как и появилась.
  
   Теперь Владимир ложился спать, вспоминая о ней. Просыпался, думая о ней. Наталья снилась ему каждую ночь: страстная, щедрая на женские ласки. Первые дни ему вообще казалось, что повсюду стоит запах горького миндаля. Её запах...
  
   Каждое утро Владимир с отцом и Семёном уходили на пляж в шесть часов утра. После купания в прохладной воде, Юрий Михайлович возвращался домой, а Владимир оставался и старался что-то изобразить на холсте. Но запала творчества у него не было. Он рисовал море и скалы левой рукой. Получалось безобразно.
  - Зато с пользой. Левую руку надо же развивать! - успокаивал он самого себя.
  
   Часам к десяти приходили мама с сёстрами и Анастасия Михайловна. Катя и Лиза с криками бросались в воду, поднимая вокруг себя хлопья пены. Тётушка с матерью чинно заходили в море только до коленей и стояли, о чём-то тихо беседуя...
  
   По вечерам ездили в Ялту. Гуляли по набережной. Духовой оркестр играл марши и вальсы. Всегда было очень много людей, в основном женщины. Многие из них заглядывались на Владимира.
  
  
  
  - Брат, они тебя так и "едят" своими глазищами! - шепнула ему как-то на ухо очень наблюдательная Лиза.
  
  - Пусть "едят"! - безразлично пожал плечами Владимир.
  
  - Боже мой, как мне уже всё надоело! Надо ехать в полк, на фронт! Только там я вижу смысл моей жизни. Вот только как обмануть врачей? Ведь я так и не могу сжать в кулак пальцы моей левой руки. Нет в них силы.. Только кисть да вилку держать, а вот шашку взять ещё не могу. - Часто размышлял он.
  
   В конце августа родители и сёстры покинули крымскую дачу и уехали домой. Владимир, Анастасия Михайловна, Карл Абрамович с семьёй, Будкин и вся прислуга вернулись в Петроград в середине сентября.
  
   В Северной столице шёл холодный дождь. Холодно, сыро и неуютно...
  
   В первый же вечер после приезда Головинский поехал к Виктории.
  
  - Счастье моё! Сладенький мой! Я так по тебе истосковалась! - бросилась она к нему и тут же, прямо в прихожей, принялась его раздевать.
  
  
   Через неделю Владимиру казалось, что он и не был в Крыму, что никогда не было Натальи... А всё это - сон. Его охватила апатия. Не хотелось работать в студии, не хотелось даже читать. Он часами сидел за фортепиано и что-то наигрывал.
  
  - Наши войска в результате блестящего контрнаступления, организованного генералом Брусиловым, заняли Буковину и Восточную Галицию. На Кавказе - продвинулись вглубь Турции, овладев городами Эрзерумом, Трапезундом, Битлисом... Войне скоро конец! Ещё несколько месяцев и мы войдём в Берлин и в Вену. На параде в часть победы России меня не будет! Ведь я же числюсь инвалидом! - думал Головинский.
  
   Эти мысли повергали его ещё в большее отчаяние и тоску.
  
  - Владимир Юрич, вам письмо! - новая тётушкина служанка Ульяна, красивая девушка лет девятнадцати, протянула Головинскому серый конверт со штампом "Действующая армия".
  
   "Здравствуй, дружище, как ты поживаешь? Я по тебе соскучился. Да не только я, но и Пётр, и подполковник Барбович, и Венцель, и Гурский ... не буду перечислять всех. Ведь для этого надо иметь время и бумагу. Бумаги у меня достаточно, а со временем ... Его нет! Ведь меня недавно перевели в штаб дивизии. Работаю над документами и днём, и ночью! - писал ему Юрий Слёзкин.
  
   Командир полка Чеславский часто, с сожалением, подчёркивает: "Как нам в этом случае не хватает Головинского!" Мне и Петру Васецкому тебя очень не хватает! Ведь ты - очень умный и знающий собеседник. Помнишь наши разговоры и споры в карпатских халупах?
  
  
  
   Чем мы занимаемся? Не поверишь?! Поддерживаем, а если честно и прямо говорить, то ВОЮЕМ за наших новых союзников румын! Ведь Румыния вступила в войну на стороне Антанты. Воевать же ни их офицеры, ни солдаты не умеют и не хотят! Это отдельная тема и не для письма.
  
   Что случилось в нашем полку за время твоего отсутствия? Дунин-Жуховский и Шереметьевский поступили в авиационные школы. Корнет Эсипов был назначен полковым адъютантом. Наш друг Пётр Васецкий (уже штабс-ротмистр!!!) вступил в командование эскадроном. Молодец, Пётр! Братьев Трегубовых за какие-то тёмные делишки, по личному распоряжению, генерал-лейтенанта Келлера "вычистили" из полка. Говорят, что они сейчас обретаются где-то в тылу.
  
   Только, что в штаб доставили два мешка документов!!! Мне надо срочно их разбирать. Опять бессонная ночь...
  
   Обнимаю тебя, мой дорогой ДРУГ! Надеюсь, что мы скоро с тобой встретимся!
  
   Юрий Слёзкин. "
  
   Головинский прочитал это письмо на одном дыхании... Потом ещё раз. Ещё и ещё.
  - Обо мне помнят в полку! Обо мне говорят! А я здесь разнылся! Нет, надо собираться с силой воли и идти вперёд! Надо немедля поговорить с доктором о том, чтобы увеличить нагрузки на левую руку и количество ежедневных массажей. А может и ещё чего-нибудь! Надо срочно приниматься за написание картины "Ингерманландцы в Карпатах"! Ведь потом времени не будет! Не буду же я заниматься живописью на фронте! Только так я и смогу успеть на победный парад в Берлине! - воспрял духом Владимир.
  
   Теперь он работал с утра до позднего вечера над полотном. Строго соблюдал все рекомендации хирурга. Воодушевление не покидало его ни на минуту.
  
  -Володинька, к нам обед приглашён очень известный гость! - объявила своему племяннику Анастасия Михайловна за завтраком.
  - Моё присутствие обязательно, тётушка? - равнодушно спросил Владимир, даже не поинтересовавшись фамилией гостя.
  
  - Твоё присутствие, Володинька, просто необходимо! Прошу тебя быть в парадном мундире! - тоном приказа объяснила ему Анастасия Михайловна.
  
  - Наверное какую-нибудь девушку привезут её родители к нам на обед, чтобы мне представить, - подумал Владимир. - В последнее время тётушка только и говорит, что мне уже пора думать о выборе невесты, что на примете у неё есть девушки из очень благородных семейств, которые могут стать мне отличной парой. Ну ладно... Что же теперь делать? Выдержу! Ради Анастасии Михайловны я готов на всё!
  
   Но гостем оказалась не девушка со своими родителями, а высокий, великолепно одетый, мужчина лет пятидесяти с живым серыми глазами, ухоженными усами и залысинами.
  
  
  
  
   Гость поцеловал тётушке руку.
  - Анастасия Михайловна, ваше приглашение к вам на обед стало для меня большой неожиданностью. Так неожиданно, но...., признаюсь, очень приятно! - с достоинством произнёс он.
  
   Затем мужчина подошёл к Владимиру и протянул ему руку:
  - Богданов- Бельский. Действительный член Академии художеств.
  
   Услышав фамилию гостя, Головинского охватил восторг. Ведь перед ним стоял сам Николай Петрович Богданов-Бельский! Он с уважением пожал руку одного из известнейших художников России.
  
  - Десятого гусарского Ингерманландского полка поручик Головинский. - Представился Владимир.
  
  - Видите, Николай Петрович, какой у меня племянник? Герой! - вмешалась тётушка, с улыбкой посматривая на Владимира. Она была довольна произведённым эффектом.
  
  - Да, конечно, я вижу, что он герой! А вы мне говорили, что он ещё и художник? - наклонившись к Анастасии Михайловне, поинтересовался Богданов- Бельский.
  
  - Прошу прощения, Николай Петрович, я не художник, но мне очень нравится рисовать. Я прямо горю этим.
  - Горите? Очень хорошо сказано! Очень хорошо! Вы бы позволили мне посмотреть ваши работы? - вежливо спросил Богданов-Бельский.
  
  - Это будет для меня большой честью, Николай Петрович. Пройдёмте в мою студию, пожалуйста! - пригласил его Головинский.
  
   Богданов-Бельский с неподдельным интересом посмотрел пейзажи, затем эскизы для батального полотна "Ингерманландцы в Карпатах".
  
   Особенно его заинтересовали портреты офицеров и простых кавалеристов-гусар. Перед некоторыми из них он останавливался и подолгу изучал их.
  
  Владимир знал, что в 1904 году Богданов-Бельский написал портрет самого государя! Рассказывали, что когда министр двора предложил императору Репина, Серова, Маковского, то тот собственноручно написал внизу списка: "Желаю, чтобы портрет мой был написан художником Богдановым-Бельским."
  
   После выполнения этой работы, государь сказал всему своему окружению:
  - Ни один мой портрет не удовлетворил меня так, как портрет написанный Богдановым-Бельским.
  
  - Владимир, я поздравляю вас! У вас уже сложился свой, очень своеобразный стиль. Молодые художники, как правило, долго мечутся, ищут себя. А у вас же это получилось сразу. Талантом Господь вас не обидел. Но учиться вам, конечно, надо. Я рад, что наша страна
  
  
  
  богата такими самородками, как вы! Уверен, что если вы выберете эту стезю, то вскоре ваше имя станет известно как в нашей стране, так и во всём мире.
  
   Услышанное потрясло Головинского. Эмоции захлёстывали его... Владимиру хотелось петь, кричать, плясать...
  
   После ухода Богданова-Бельского, он быстро переоделся и, не останавливаясь ни на минуту, работал над полотном до самого утра.
  
   Зима 1916 -1917 годов выдалась в Петрограде очень холодной и снежной. Печи, камины в доме Анастасии Михайловны горели днём и ночью. Истопник Григорий только и успевал заносить в комнаты охапки берёзовых поленьев.
  
   Владимир сутками работал над своим батальным полотном, отрываясь только на массажи и физические упражнения для левой руки.
  
   Раз в неделю, он приезжал на ночь к Виктории. В последнее время она выглядела озабоченной и усталой.
  
  - Что творится, Любимый? Что творится? Цены на муку растут каждый день. Её не хватает. Видишь какие "хвосты" стоят у булочной? Люди очередь занимают с утра. Всю ночь стоят! Чтобы не замёрзнуть, костры палят... Утром начинаем продавать хлеб, а его мало. Народ возмущается! Матерятся! Угрожают булочную мою сжечь! Что творится?
  
  - Что творится, Володинька? - не уставала повторять дома Анастасия Михайловна, - подвоза продуктов нет! У нас в кладовых запасы уже на исходе! Думаю, что надо людей в деревню за продуктами снаряжать. Несколько саней! Что творится? Почему-то мне, Володинька, кажется, что надвигается новая Смута.
  
  - Что творится? Что творится, барин? А? - всю дорогу повторял ямщик, когда Головинский возвращался домой от Виктории, - овёс в три раза подорожал! Муки нет! Сено? ! На сено цену вовсе не сложут! Как дальше жить, барин?
  
   Что Владимир мог ответить? Он молчал, потому что сам не понимал, что происходило в России. Перед ним стояла задача: как можно быстрее попасть на фронт. Хотелось бы, также, к отъезду в полк закончить картину, которой он отдавал всего себя.
  
   Несмотря на массажи, грязи, различные упражнения по новейшей швейцарской системе, он так и не мог сжать в кулак свою левую руку.
  
   Десятого марта 1917 года будет решаться его судьба: серьёзная врачебная комиссия или признает его негодным к воинской службе, или удовлетворит его желание и разрешит ехать на фронт.
  
   Мнение комиссии не очень беспокоило Головинского. В случае отказа, он лично направит на имя государя прошение о продолжении службы в действующей армии. Ведь он, как Георгиевский кавалер, имеет на это полное право.
  
  
  - Думаю, нет - я уверен, что государь мне не откажет! Насколько я знаю, он не отказал НИ ОДНОМУ Георгиевскому кавалеру! Я лично видел на фронте одноглазых и одноруких офицеров! По сравнению с их увечьями, моё ранение - это пустяк!
  
   23 февраля Владимир взял лихача, чтобы ехать к Виктории. Но проехать было невозможно!Весь Невский проспект был запружен народом. У многих в руках красные тряпки с надписями "Долой войну!", "Долой правительство!", "Хлеба! Хлеба!", "Долой самодержавие!". Нигде не было видно ни городовых, ни полицейских...
  
   У Головинского от злости свело челюсти, задрожали губы:
  - Это же преступники! Это же враги России! Почему государь на пошлёт казаков на разгон этого сброда? Неужели он не знает?! Не может быть! Не может быть! Где полиция?
  
   Ямщик повернул назад.
  - Пошла, пошла! - со злобой стеганул он свою ухоженную лошадь. - Что же делатся, а вашблагородь? Куды идём? А?
  
   Головинский молчал. От злобы и гнева у него не открывался рот, чтобы ответить ямщику.
  
   Снова въехали в толпу. Снова красные тряпки "Долой самодержавие!". "Долой войну!".
  
  - Ах, ты! Прозябай твоё, ядрить твою... - Ямщик, не стесняясь, принялся громко материться.
  
   К Виктории Владимир попал только часа через три. Стёкла её булочной были выбиты... Повсюду пахло гарью.
  
   Он бегом поднялся на второй этаж и забарабанил в дверь.
  
  - Кто там? - раздался испуганный голос Виктории.
  
  - Вика, это я! Открывай! - почти крича, потребовал Головинский.
  
   Дверь открылась. На пороге стояла Виктория бледная, с испуганными глазами в каком-то старом грязном пальто.
  
  - Любимый мой, что же это творится? - всхлипнула она и упала ему на грудь.
  
   24 февраля во время митинга, проходившего у городской думы, стреляли в толпу. Вечером того же дня было разгромлено кафе "Пакарь". Ночью у Анастасии Михайловны случился первый сердечный припадок. Владимир поил свою тётушку валериановыми каплями и всю ночь провёл у её кровати.
  
   На следующий день в Петроград наконец-то ввели войска. Ночью рядом с их домом была перестрелка. Также стреляли у Финского вокзала и на Васильевском острове.
  
  - Тетушка, перестаньте так переживать! Теперь всех этих мерзавцев разгонят в течение одного дня! - с уверенностью успокаивал Анастасию Михайловну Владимир.
  
  
  
  
   Но 27 февраля произошло событие, потрясшее Головинского. На сторону бунтующей толпы перешли Волынский, Преображенский, Литовский полки и некоторые сапёрные части. Прочитав об этом в газете, Владимир прислонился спиной к стене, чтобы не упасть.
  - Как же это так? Преображенский полк - старейший гвардейский полк Российской империи и заодно со смутьянами? Как же это так? - тихо шептал он, медленно съезжая спиной по стене, - где государь? Чего он медлит? Надо же что-то делать! - Владимир сел на натёртый до блеска паркет.
  
  - Ваш благородь? У вас затмение? - кинулся ему на помощь, находившийся в комнате Будкин.
  
  - У нас у всех, Семён, нынче затмение... - тихо прошептал ему в ответ Головинский.
  
   От страшных событий, происходивших вокруг и быстро менявших жизнь всей страны, у Владимира начались мигрени... Ведь смутьяны и, предавшие государя, полки захватили арсенал, открыли тюрьму "Кресты", разгромили и подожгли охранное отделение... В их руки перешла Петропавловская крепость...
  
   В доме стоял сильных запах валериановых капель. Анастасия Михайловна пила их каждый час. Она сидела в кресле у камина, наблюдая за тем, как пылают дрова, или тенью бродила по комнатам, кутаясь в большую тёплую шаль.
  
   Теперь каждый день к тётушке приезжал её личный доктор Пётр Петрович Покровский.
  - Это самый толковый врач в нашем городе, которому действительно можно доверять! - неоднократно повторяла Анастасия Михайловна Владимиру.
  
   Доктор появлялся точно в установленный час. Долго осматривал её, интересовался мельчайшими подробностями о том, как она провела день, как ей спалось, в каком часу были сердечные боли. Прописывал какие-то пилюли и, обязательно, валериановые капли. Рекомендовал Анастасии Михайловне не нервничать ни при каких обстоятельствах.
  
   Иногда он принимал приглашение отобедать. За столом Пётр Петрович из доктора-педанта превращался в любителя хорошо выпить и поесть. Он знал невероятное количество анекдотов и интересных историй, и талантливо их рассказывал. Анастасия Михайловна только улыбалась и качала головой. Владимир же откровенно громко, а иногда, даже неприлично, смеялся на весь дом.
  
   Пётр Петрович был невысокого роста, с круглым лицом, обильно покрытым выпуклыми родинками, и рыжими, торчащими во все стороны волосами. Рассказав какой-нибудь анекдот, он начинал смеяться первым и "заражал" своим смехом всех окружающих.
  
   Впрочем в последнее время Владимир не только не смеялся, но даже и не улыбался.. Он находился в жуткой растерянности. Происходящее вокруг являлось для него страшным и кошмарным абсурдом. Что-бы как-то успокоиться, Владимир постоянно обращался к Всевышнему.
  
  - Господи, наставь меня как и чем я могу помочь государю и народу нашему! Господи вразуми толпу! Ведь они погибель свою и нашу готовят! - молился Владимир у иконы Христа Спасителя.
  
   Он не знал что делать. Всё рушилось... А тётушке становилось всё хуже и хуже...
  
  - Володинька, родной, спой мне "Гори, гори моя звезда", может послушаю и засну. - Попросила Анастасия Михайловна как-то поздним вечером своего племянника, который сидел в кресле рядом с её кроватью.
  
  - Пойдёмте в залу, тётушка! - ответил он.
  
   Головинский играл на фортепиано и пел до самого утра. На душе у него стало чуточку легче. Впервые за много дней ему захотелось спать.
  
  - Спасибо тебе, Володинька! Боль отступила. Завтра к обеду Пётр Петрович приедет. Может скажет что-нибудь дельное и даст рецепт каких-нибудь новых пилюль... Ступай, родной мой, спать! И я пойду... - почти шопотом произнесла Анастасия Михайловна.
  
   На следующий день пунктуальный Пётр Петрович не прибыл к обеду.
  - Володинька, не будем за стол садиться обедать? Подождём доктора? - спросила совета у своего племянника Анастасия Михайловна, которая сегодня чувствовала себя значительно лучше.
  
  - Конечно, тётушка! - согласился Владимир, - думаю, что Пётр Петрович задерживается из-за событий, которые происходят на улицах города.
  
   Доктор приехал уже к пяти часам дня. Он ворвался в залу в растёгнутой нараспашку бобровой шубе и без шапки. Его редкие рыжие волосы торчали дыбом. Губы тряслись...
  
  - Господа, господа... - произнёс Пётр Петрович, не здороваясь, - Анастасия Михайловна, Анастасия Ми... - доктор взорвался громким истерическим плачем. - Го-су-государь, государь...
  
  - Что случилось? - закричал Владимир, - что случилось с государём?
  
  - Наш государь отрё-отрё-отрёкся от престола! - наконец произнес, всхлипывая Пётр Петрович.
  
  - Что-о-о-о? Как это отрёкся? - тихо переспросил Владимир, оглушённый жуткой новостью.
  
   В его душе что-то вдруг оборвалось. Под ногами закачался пол...
  
  - Всё! Это конец! - с какой-то роковой уверенностью подумал Владимир.
  
  
  
   КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ РОМАНА.
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"