Аннотация: Посвящаю памяти русских добровольцев, сражавшихся за свободу Парагвая в войне с Боливией 1932-1935 годы.
Посвящаю памяти русских добровольцев, сражавшихся за свободу Парагвая в войне с Боливией 1932-1935 годы.
Глава первая.
Утром 10 мая 1932 года, Павел Орлов, по раскачивающимся деревянным сходням, сошёл со старого колёсного парохода на пыльную набережную Асунсьона. Он с удивлением посмотрел по сторонам. Десяток тощих коз щипали жухлую низкую траву у большого кирпичного склада с проломленной крышей. Вдалеке виднелись глинобитные хижины, крытые камышом. На высокой пальме громко орали большие зелёные попугаи...
- Господа! Господа! - послышалось по-русски. - Подходите ко мне! Подходите ко мне!
У покосившегося штабеля, из чёрных гнилых досок, стоял невысокий мужчина с аккуратной бородкой. Одет он был в военную форму цвета зелёных оливок.
- Это, наверное, и есть легендарный генерал-майор Иван Тимофеевич Беляев, основатель русской колонии в Парагвае! - догадался Павел.
- Дамы и господа, здравствуйте! Я, генерал Беляев, от имени президента страны, имею честь приветствовать всех вас на гостеприимной парагвайской земле! - обратился мужчина в военной форме к группе людей, окруживших его.
Подошёл и Орлов. Но он не слушал генерала. Его вниманием завладел хромой босой дед, черпавший воду из реки и наполнявший её деревянную огромную бочку на колёсах.
- Что-то не нравится мне здесь. Что скажешь, Павел? - Прошептал, стоявший рядом с ним, бывший капитан дроздовского полка Владимир Маковский.
- Поживём -увидим! - ответил ему Орлов.
Беляев быстро закончил свою вступительную речь, пообещав через день встретиться с ними, группой из пятнадцати человек русских иммигрантов, прибывших искать лучшую жизнь в Парагвае. Затем все, погрузив свои чемоданы и баулы на телегу, пешком пошли в город.
Они шагали по грунтовой дороге, ведь тротуаров здесь не было. Павел Орлов, тридцатисемилетний мужчина ростом один метр девяносто пять сантиметров, широкоплечий, с военной выправкой шёл легко, с любопытством смотря по сторонам.
Земля здесь была почему-то красной. Вдоль улицы, ползущей куда-то вверх стояли дома, построенные из досок или тонких брёвен, крытые камышом. Редкостью было увидеть кирпичное строение с черепичной крышей.
Стяла жара. Листья деревьев и кустарников сникли под толстым слоем красной пыли. Орлов с любопытством отметил, что окна всех домов не имели стёкол, а просто были затянуты противомоскитными сетками.
Полуголые дети, сидевшие на обочине дороги вместе с тощими, сонными от жары, собаками, открыв рты глазели на большую группу, необычно одетых для них людей. Женщины в длинных юбках, в белых блузках держали над головами цветные зонтики. Мужчины - в ботинках, в пиджаках и галстуках.
- Павел, мне кажется, что мы не туда попали! - нарочито-удивлённым тоном воскликнул Маковский.
- Да, ты прав! Получается, что ехали к Фоме, а попали к куме! - согласился с ним Орлов.
Маковский, сухощавый сорокалетний брюнет, с тщательно причёсаннами волосами, неисправимый циник и бабник от досады даже кашлянул.
Вскоре они вышли на широкую улицу с булыжной мостовой. По ней, страшно скрипя, медленно ехал допотопный деревянный трамвай, до отказа забитый людьми. Было очевидно, что сейчас они находились в центре Асунсьона. Высокие старинные дома. Вывески банков, витрины магазинов, каких-то контор. Но все они были неухоженные: фасады с облупившейся краской, некрашенными дверями, выщербленными мраморными ступеньками. Большинство прохожих, шагавших по узким тротуарам, были босыми, одетыми в простую одежду из хлопка.
Маковский потёр свой нос с горбинкой, почесал тоненькие усы- "щёточки" и, скривив в ехидной усмешке тонкие губы, заметил:
- Ты смотри, Орлов, это совсем не похоже на то, о чём нам с таким упоением рассказывали в Европе!
Да и правда! Но поживём-увидим! - мудро ответил Павел, хотя у него самого на душе давно уже "скребли кошки".
Среди их группы из пятнадцати русских колонистов, приехавших осваивать земли Парагвая, было всего три холостяка: Орлов, Маковский и Филипп Пахомов, двадцатидвухлетний недоучившийся студент. Им выделили комнату в небольшом кирпичном доме стрелочника железнодорожной станции Хосе Мессы.
Дом находился на краю оврага, заросшего бурьяном. Вокруг - лачуги разного размера, сбитые из досок, и кучи мусора.
Хозяин, обрадованный дополнительному, хотя и небольшому заработку за наём комнаты, стал суетиться. Почёсывая свою лысину, он принялся бегать по дому. Принёс им два больших жестяных ведра с водой. Протянув Филиппу обмылок тёмного цвета и застиранное полотенце, Хосе принялся что-то говорить. Орлов и Маковский уловили только одно слово "пожалуйста".
- Филипп, что сказал этот добрый человек? - поинтересовался Владимир.
Пахомов, который в их группе считался знатоком испанского языка, поскольку долго учил его на специально организованных курсах, почесал свои большие оттопыренные уши и, покраснев от волнения, объяснил:
- Говорит, что вода свежая, речная. Сегодня утром он купил её у водовоза.
- Это очень хорошо! - удовлетворённо произнёс Маковский, снимая свою белую рубашку. - А, ну-ка, Филиппок, полей ка мне!
Не успели они обмыться, как хозяин дома принёс кувшин воды и маленькую тыковку с измельченными зелёными листьями. Из неё торчала металлическая трубка, покрытая в некоторых местах пятнами ржавчины.
Хосе, широко улыбаясь, налил в тыковку воды из кувшина. Затем, сделав маленький глоток, протянул её Орлову. Павел, морщась от брезгливости, пригубил немного горькой жидкости со вкусом ржавчины и передал её Маковскому. В этот момент Месса, взмахнув руками, что-то закричал и выбежал из комнаты.
- Филипп, ты мужчина? Или кто? - поинтересовался Маковский и вручил тыковку Пахомову. - Пей! Потом расскажешь мне о всей гамме вкуса этого местного напитка. Кстати, как он назывется?
- Терере или холодный мате. - С видом знатока объяснил Пахомов и с шумом всосал своими большими губами содержимое тыковки.
- А вы знаете, господа, очень вкусно! Горьковатый, но если добавить немножко сахара...
- Ой, простите совсем забыл! - влетел в комнату хозяин с блюдом лепёшек, - вы ещё не ели ничего! Кушайте! Это лепёшки! Очень вкусные из кукурузной муки. Их моя невеста сегодня утром испекла. Да и сахар к терере я вам совсем забыл предложить. Старею...
- Филипп, переведи, пожалуйста! - попросил Орлов.
Пахомов, очень медленно, раздумывая над некоторыми словами, объяснил суть длинной речи хозяина дома.
- Не-ве-ста! - удивился Маковский, делая такую глупую физиономию, что Месса сразу же догадался, что же спросил один из его постояльцев.
- Да, невеста. Ведь моя жена умерла три года назад. Дочь, ей 16 лет, замужем. Сыну 18 лет и он служит в армии. Я же не могу жить один. Вот у меня, как у каждого здорового парагвайского мужчины есть невеста. Ей 15 лет. Зовут её Габриэла, ласково - Габи...
- Услышав возраст невесты, Пахомов поперхнулся терере. С трудом откашлявшись, он рассказал об услышанном своим спутникам.
- Да-с, когда я увидел его физиономию, то сразу же понял, что хозяин дома - извращенец! - Сделал ехидное заключение Маковский.
- Ну так она ещё совсем, совсем, совсем юная? - сказал Филипп по-испански, с удивлением уставившись на Мессу.
- Почему же она юная? - обиделся хозяин, - это уже совсем зрелая девушка. Как раз для меня, которому через неделю исполняется 37 лет. А вообще, вы не знаете истории Парагвая. Я кратко расскажу, что в прошлом веке после очень страшной войны с со странами Тройственного союза, в которую входили Аргентина, Бразилия и Уругвай, в Парагвае совсем не осталось мужчин. Прошло уже 60 лет, но женщин у нас по- прежнему очень много, а мужчин, особенно таких, как я, сильных и готовых любить, по-прежнему очень мало.
Пахомов перевёл. Орлов промолчал, а Маковский, жуя лепёшку, заметил:
- Это уже становится очень интересно!
- Пейте терере! - обратился к гостям хозяин,- я его из хорошей дождевой воды делаю. Вот добавляйте их этого кувшина!
От услышанного, у Филиппа побелели губы.
- Вода, говорит, в кувшине хорошая: дождевая... - прошептал он.
- Так, молодой человек, и дезинтерию можно подхватить! Вы, кстати, Филипп, никогда не болели дезинтерией? - озабоченно осведомился Маковский.
- Не..нет... - прошептал тот в ответ.
- И не советую, очень опасная и мерзкая болезнь. - Объяснил Владимир.
Для ночлега Месса предложил своим гостям одну из комнат, выходившую окном ( без стекла) на овраг. Маковскому и Орлову достались узкие деревянные кровати с продавленными матрасами, а Пахомову - старый топчан. Поправив противомоскитную сетку на окне, они задули керосиновую лампу и легли спать.
Маковский мгновенно стал храпеть. Пахомов вдруг неожиданно вскочил и, держась руками за живот, направился к двери.
- Скрутило! Побегу в уборную! - тихо пожаловался Павлу юноша.
Орлову не спалось. Он слушал комаринный писк и лаяние собак где-то за оврагом:
- Сказал бы мне кто-нибудь, лет так двенадцать назад, что я приеду в далёкий Парагвай искать лучшей жизни... Никогда бы не поверил! А вот ведь как судьба складывается. А от неё не уйдёшь! - с горечью подумалось ему.
Орлов стал вспоминать свою жизнь.
Он родился 1 октября 1894 года в Нижнем Новгороде. Когда ему было всего 10 лет, при обороне Порт-Артура погиб его отец, подполковник Фёдор Павлович Орлов. Его вдова, Анна Максимовна, осталась одна с двумя детьми: Павлом и восьмилетней Ольгой. Жили они в просторном деревянном доме с мезонином, из окон которого открывался живописный вид на Волгу.
Анна Максимовна умело вела хозяйство, а помогала ей в этом домработница Маша. Сколько лет было этой простой русской женщине, Павел никогда не знал, Ему казалась, что Маша никогда не старела и всегда была в одной поре. Её муж давно умер от чахотки, своих детей не было. Маша очень много лет работала в доме Орловых, и эта семья стала для неё родной. Она вынянчила сначала Павла, а потом Ольгу. Кроме очень интересных сказок, Маша знала огромное количество пословиц и поговорок. Она их употребляла в нужные моменты своей жизни: чтобы прямо не отвечать на поставленный вопрос, чтобы высказать кому-либо своё неодобрение или для того, чтобы похвалить кого-либо. Эту привычку своей няни, с самого детства, перенял и Павел.
В пятнадцать лет он уже был высоким и невероятно сильным юношей.
- Павлуша в деда своего пошёл, тестя моего, Павла Никифоровича! - с гордостью кивала Анна Максимовна на портрет бородатого офицера в эполетах, висевший у них в зале. Я его хоть не видела ни разу, он ведь во время штурма Плевны погиб в 1877 году, задолго до нашей с мужем свадьбы, но все кто его знал, восхищались его силой. Рассказывали, что он екатерининские пятаки пальцами гнул, кочергу, играючись, на узел завязывал. Подковы разламывал!!! Мой сын и похож на деда: волосы русые, глаза зелёные, подбородок волевой. А плечи!!! Плечи какие широкие!
Павел тоже уже легко мог завязать кочергу на узел. Подковы, правда, не разламывал, но гнул их, не особенно напрягаясь. В гимназии он страдал от латыни и французского языка. Эти предметы стали для него величайшей мукой! Но зато он очень любил математику и геометрию. Была у Павла одна страсть - это столярные работы. Родной брат его мамы, Пётр Максимович Тишков, имел большую мастерскую, где делали двери, рамы, резные наличники на окна и простую добротную мебель.
Почти каждый день, после гимназии, он приходил в эту столярную мастерскую и что-нибудь делал. Павлу нравились запахи дерева, смолы, клея.. Ему едва исполнилось девять лет, а он уже с помощью дядиных столяров, смастерил прекрасную табуретку. Но особенно нравилось Павлу работать на токарном станке. Эта деятельность поглощала его полностью: он забывал о времени, еде и домашних заданиях.
- Ну что, племянник, как закончишь гимназию, так и приходи ко мне компаньоном! Мы с тобой наше столярное дело вперёд так двинем, что от конкурентов только тень останется! - Не раз, вполне серьёзно, предлагал Павлу Пётр Максимович.
- Нет, дядюшка, я офицером буду, как мой отец, дед и прадед. - Вежливо отказывался мальчик.
С первых дней Великой войны, выпускник Владимирского училища, подпоручик Павел Орлов командовал взводом в 1-й бригаде, входившей в состав 37 дивизии. Он участвовал во многих кровопролитных сражениях на Юго-Западном фронте, в атаки всегда ходил впереди своих солдат, схватывался с врагом в рукопашных боях... И не разу не был ранен.
- Тот побеждает, кто смерть презирает! - твёрдо отвечал подпоручик Орлов на выговоры своих командиров на неразумность его поведения.
Но в конце октября 1914 года, в боях за город Кельцы, осколки разорвавшегося "чемодана" ( так в русской армии называли снаряды крупнокалиберной немецкой артиллерии) тяжело ранили обе ноги Павла.
Когда его оперировали, хирург, с горечью, произнёс:
- Очень большая потеря крови. Жаль будет, если этот русский богатырь умрёт.
Но Орлов, благодаря своей молодости и крепкому здоровью, выжил! Павел лежал в госпитале в Кельцах, страдая от собственной беспомощности и от тошнотворного запаха нечистот, исходившего из забитой канализации. Днём и ночью, повсюду, раздавались вопли и стоны раненых...
Во время очередного обхода, хирург долго осматривал его ноги, после чего тихо сказал старшей сестре милосердия:
- Этому богатырю срочно требуется повторная операция левой ноги. Её могут сделать только в Киеве, Москве или Петрограде. С первым же санитарным поездом отправляйте его в тыл.
- Ничего страшного, доктор, до свадьбы заживёт! - бодро сказал Орлов, хотя сердце его почему-то сжалось от слов хирурга.
Через несколько дней, ночью в госпитале поднялся шум. Бегали санитары, старшая сестра милосердия громко кого-то отчитывала...
- Немцы, немцы наступают! - раздался чей-то истеричный крик.
Поднялась паника. Раненые, которые были в состоянии ходить, вставали со своих коек и собирались в коридоре. Кто не мог подняться жалобно просили:
- Братцы, братцы, не бросайте нас! Не бросайте! Богом просим!
- Прекратить панику! - раздался раздражённый голос начальника госпиталя, - немцы не наступают! Просто сейчас мы начнём готовить всех тяжелораненых для эвакуации в глубокий тыл. Сегодня должен подойти санитарный поезд.
Около сотни подвод, гремя по булыжной мостовой, медленно двигались через Кельцы к железнодорожной станции. На одной их них, на охапке соломы лежал Орлов. Рядом с ним сидел капитан с загипсованными руками. Хрипели кони, кричали от боли раненые, матерились извозчики...
На станцию прибыли, когда уже встало солнце. Павел, приподнявшись на руках, посмотрел по сторонам. Сожжённый кирпичный пакгауз. Рядом с ним -кирпичная водонапорная башня с огромной дырой от попавшего в неё снаряда. Слева одиноко стояло здание вокзала с обвалившейся от пожара крышей.
- Курить хочется... Сил уже нет терпеть. Подпоручик, вы не могли бы достать из кармана моей шинели папиросы со спичками и помочь мне прикурить? - попросил Орлова капитан с загипсованными руками.
- Конечно же, давайте!
Павел достал папироску, прикурил и вставил потом её в губы кпитана.
- Благодарю вас! Хоть вкус табака почувствую! Соскучился, знаете...
Стало резко холодать. Подул сильный ветер, и с неба посыпались маленькие снежинки. Температура падала...
- Как бы нам здесь не околеть, - озабоченно пробормотал капитан, - пойду узнаю, где наш поезд.
Он слез с подводы и ушёл. Вернувшись минут через двадцать, собщил:
- Железное полотно в двух километрах от станции взорвано. Работает ремонтная летучка. За ней и наш поезд идёт. Держитесь, подпоручик!
Постанывая, в комнату вошёл Филипп Пахомов.
- Ой сил нет, как живот крутит! - тихо пожаловался он.
- Филипп, ты здоровье- то береги! Не знаешь откуда вода - не пей! Не знаешь откуда еда - не ешь! И вообще, всегда старайся пить воду только кипячёную. Потерпи до утра, я в аптеку схожу куплю тебе порошков каких-нибудь. А может сразу к доктору? - высказал ему Орлов.
- Ой, не надо, Павел Фёдорович! Думаю, что до утра пройдёт. У меня так уже бывало. - Ответил Пахомов, устраиваясь на своём топчане.
Орлов снова вспомнил тот холодный ноябрьский день на станции Кельцы.
Сначала послышался мощный паровозный гудок, а затем и шум локомотива. Павел поднял голову. На станцию медленно вкатывался железнодорожный состав из белых лакированных вагонов. На каждом из них - сверкающие золотом императорские вензеля. Орлов закрыл глаза, подумав, что он бредит. Через минуту открыл их. На станции стояли новенькие белые вагоны.
- Подпоручик, это же личный санитарный поезд императрицы Александры Фёдоровны! Ну и дела?! Мы спасены, подпоручик! - громко закричал капитан. - Мы спасены! Скоро ты сам увидишь, что значит находиться в этом поезде.
Первым на перрон из поезда сошёл высокий моложавый генерал.
- Я, генерал Риман - начальник собственного военно-санитарного поезда государыни императрицы Александры Фёдоровны. - Громко объявил он.
Затем посмотрев по сторонам, гневно закричал:
- Где начальник станции? Ко мне его немедленно! Где начальник госпиталя Кельцы? Почем я его не вижу? Ко мне его! Срочно!
Перед генералом появился начальник станции без фуражки и распахнутой шинели.
- Вы кто такой? Начальник станции? Да какой вы начальник станции в таком виде!!! Привести себя в порядок! Немедленно!!! Старший поездной врач! Архипов! Вы почему стоите? Замёрзли что-ли? Начинайте погрузку раненых!
Санитары занесли Орлова в вагон. Павел сразу же понял смысл слов капитана с загипсованными руками. В вагоне была идеальная чистота. Приятно пахло цветами. Павла положили во втором купе на белоснежную простынь. На столике в маленькой вазочке стоял букетик свежих фиалок. На окне - тёмная толстая штора и накрахмаленные голубые занавески.
Сразу же появился молодой человек в белом халате, надетом поверх офицерского кителя.
- Здравствуйте! Я подпоручик Унский, заместитель старшего поездного врача. Дело в том, что все раненые и больные этого собственного поезда государыни императрицы Александры Фёдоровны подлежат особой регистрации. Поясняю, она нужна для того, что бы вы получили специальное пособие от канцелярии государыни.
Унский открыл толстую тетрадь и записал в неё все данные Орлова.
Раненых грузили до самой ночи, после того как все купе и, даже, коридоры были заполнены, поезд направился в Киев.
Рано утром в купе, где находился Орлов, появилсь две сестры милосердия. В накрахмаленных белоснежных передниках и платках с вышитыми красными крестами. Лица до самых глаз закрыты марлевыми повязками . Одна из них была стройная и высокая, вторая - чуть ниже и покрупнее телом.
- Доброе утро! Как вы себя чувствуете? - обратилась высокая ко всем находившимся в купе.
Выслушав ответы, она тоном приказа сказала Орлову:
- Так, юноша, начнём с вас. Сейчас мы поменяем вам повязки!
- Я не юноша! - вдруг обиделся Павел, - я подпоручик!
- А что подпоручик не может быть юношей? - искренне рассмеялась высокая сестра милосердия и нагнулась к Павлу.
И в этот миг Орлов увидел её глаза. Это были два глубоких синих озера. Именно синих! Именно глубоких! Он смотрел в них и не мог оторваться.
-Нина Константиновна,- сказала вторая сестра милосердия, я зафиксирую ему левую ногу, а вы попытайтесь снять старый бинт.
- Давайте, Зоя! - согласилась высокая.
Сёстры милосердия принялись перевязывать Орлова. Павел не чувствовал боли, он вообще ничего не чувствовал! Он "утонул" в глазах Нины! Павел внимательно наблюдал за её лицом. В один момент она на мгновение приподняла свою марлевую повязку, и он увидел её красивые чувственные губы и правильной формы носик.
- Господин подпоручик, вам бинты сейчас не давят? Вам не больно? - спрашивала Нина.
Но Орлов её не слышал, он видел только глаза этой женщины.
- Нет, спасибо! Мне очень хорошо! - ответил Павел и почувствовал, как его кинуло в жар.
После обеда в купе вошёл генерал Риман.
- Господа, вы счастливые люди, потому что удостоились чести ехать в поезде императрицы Александры Фёдоровны! Она назначила меня начальником этого своего поезда, благословила меня и лично передала мне иконки - её благословение вам. Я их раздам каждому. Господа офицеры, вы должны повесить себе эти маленькие серебряные образки на грудь, хранить их, как зеницу ока. Помните, что у вас благославение матушки-царицы, которая молится за всех вас. Ура, господа!
- Ура! Ура! Ура! - громко закричал Орлов и ещё три офицера, находившиеся с ним в этом купе.
Вечером снова пришла Нина. Поздоровавашись со всеми, она сразу же обратилась к Орлову:
- Юноша, ну разве можно писать письма замужним женщинам?! Мой муж, полковник, на фронте, а я буду вести переписку с вами? Так не делается, юноша! Напишите лучше своей невесте! - довольно резко объяснила она.
В купе вошли санитары с носилками. Когда Орлова выносили из вагона, он в последний раз увидел её необыкновенные синие, самые красивые глаза на свете.