Аннотация: Небольшая зарисовка из дачного детства.
Это был 1987 год.
Я уже год отучился в школе. Моему брату Митяю предстояло надеть синий кителёк с белыми алюминиевыми пуговицами только через два года.
Лето для нас было тогда больше всего остального года. Часть его мы проводили на даче у родителей отца, другую - в "свойском" доме у родителей матери в тех местах, что в прогнозе погоды зовутся "югом Западной Сибири".
Дачи жителей моего родного города - это довольно своеобразное явления.
Город этот, один из сибирских мегаполисов, как повелось во времена его основания, был заложен на слиянии рек, и в результате оказался в котловине. Ещё до всякой индустриализации это давало местный парниковый эффект, что радовало его первых русских жителей хорошими условиями для земледелия.
А после индустриализации "парник" стал плотнее, но заводы подобрались к огородам. Эвакуированные индустриальные гиганты потеснили патриархальные избы.
Потом они стали расти вширь и обрастать жилыми микрорайонами - кирпичными, затем блочными, затем панельными. Меня с детства, ещё до того, как я заинтересовался архитектурой, трогало за какие-то душевные струны то, как бескомпромиссно в советской стране стыковали разные типы застройки. Жильцы девятиэтажек могли с балконов смотреть во дворы частных строений на идущих из бани жильцов, на дедовские корыта. По крайней мере, постоянное жильё взрослого человека внушает уважение, даже если этой избе сто лет в обед. Совсем другое дело дачный домик-будочка на шести сотках. Как-то даже не воспринимался он как что-то чужое. Как вообще чьё-то.
Впрочем, в послесоветское время это осталось. Просто я вырос и перестал удивляться. А мои старшие родственники перестали во всём винить советскую власть.
Таки образом, большинство дачных участков оказались в таких местах, где растительная жизнь длится на месяц меньше, чем в городе. Ибо если они за переделами шапки городского смога, то и в шапку городского парника не попадают. В парники, зато, попадали почти все овощи, а у отдельных оптимистов - даже и арбузы. К сентябрю парниковые арбузы можно отличить от огурцов только если откусить. В те славные времена в нашем дачном посёлке ещё не было никаких особых благ цивилизации. Водопровод - только поливочный. Газ - в баллонах самовывозом из магазина. Электричество - в светлом будущем. Потому русская печка, уютно пахнущая дымом. Потому керосиновые лампы, у которых одинаковый медный цвет имели корпус и пламя. Потому иногда случались хтонически ужасные пожары в домиках по ночам. Потому зажарившиеся дачники и зажарившаяся клубника лежали наутро после каждой такой локальной катастрофы.
Ибо в этом сказочном мире дачной жизни не было не только милиции, но и пожарной команды. Бежали ч вёдрами на подмогу все, кто был в силах подняться разбуженный гулом и заревом пожара.
А клубника - та чувствует себя в этих местах превосходно. Как выяснилось позднее, уже в пору моей высокой юности, когда мы с дедом проводили долгое время вдвоём на даче (но уже не его, но это другая история), клубнике тут не нужна никакая агротехника. Не надо её пасынковать. Не надо её полоть. Надо только успевать съедать её раньше дроздов. А то, что не съедено ни людьми, ни дроздами не мешкать везти в город и продавать на рынке.
Но в детстве я мыслил ещё другими масштабами. И мой братишка - так и тем более. О чём и рассказ.
Травы этих мест были нам по пояс или по грудь. Это те, что рядом с домом. А те, что у ручья или на лугу по пути к железнодорожной платформе так и вообще воспринимались опасными джунглями. Мало того что высоки настолько, что можно затеряться, так ещё и колючи, а некоторые режут кожу, и среди них роятся кусачие неотвязные насекомые. Хорошо, что ездили на дачу в основном на дедовском "Москвиче", и самый этот ужасный луг перед железной дорогой приходилось преодолевать нечасто.
На даче у нас были приятели.
Если идти по нашей улице направо до того, как она упрётся в другую улицу, то упиралась она как раз в калитку дачи Тараса. Тарас был татарин. Татары по дачным эпизодам детства мне запомнились эмоциональными и хозяйственными. Татар в Сибири много, и дачные места не исключение. Татары всегда строят много, Большие дома. Много надворных построек. Любят резьбу или решёточки. Любят подкрашивать и украшать. Но с татарскими детьми лучше не враждовать, ибо эти ссоры быстро переходили на более высокий возрастной уровень, а взрослые ссоры - это надолго. Но с Тарасом мы дружили без проблем. Ещё была девочка - моя ровесница с тонкими прозрачными кудрями и плотным телом. Я почему-то с детства нравился таким девочкам, а они мне нет.Звали её Дина. И ещё были две сестрички с дачи напротив. С той, на которой мы с дедом будем закусывать стаканы водки килограммами клубники и вести острую теологическую полемику через 15 лет.
Но... в другой раз об этом, в другой раз.
Хотя сейчас можно сказать о том, что в тот период, через 15 лет, я нашёл в земле у бани игрушечную посуду, оставшуюся с нашего детства, и лёгкая грусть будто тронула меня за плечо.
Ну да вернёмся в начало перестройки.
Две девочки. Одной было 9 лет. То есть, на год больше, чем мне. Второй - два года от роду. У неё ещё был свой персональный горшок. Девочек старше себя я побаивался, а к двухлетней малышке привязался. Тогда я думал, что влюблён в неё. Она была слишком мала, чтобы как-то оценить такой порыв. Бог даст, ни она, ни сестра этого теперь и не помнят.
А помните стиль тех лет?
Женщины носили кудри, а верхняя часть их одежды была просторна.
Но если кудри носила дама старше пятидесяти лет, то это было подозрительно. Через дорогу от нас и чуть направо была дача такой женщины. Обита вагонкой "ёлочкой" и покрашенная спектральными синими и желтым цветами с крышей из толя. Сразу видно - одинокая женщина. Дом явно построен какой-то советской организацией, а обесцвеченные кудри, ведь, не соответствовали моде её юности. Значит что-то не так там с юностью. Так тогда думали. И почему-то называли её "наркоманкой". Теперь мне кажется, что значение этого слова тогда просто не понимали.
У мужчин пиком моды были длинные волосы. Не такие, как у рок-музыкантов, но явно длиннее "штатской" стрижки советского человека. Типа как у сыгранных этнически нерусскими советскими артистами иностранных злодеев. Правда, на этот модный пик мужчин не пускало всякое начальство - школьное, вузовское, комсомольское и прочее. Про мужчину с длинными волосами можно было сказать, что, во-первых, он следует моде, во-вторых у него, вероятнее всего, нет начальника. Скорее всего, это был кооператор.
Это был первый год новой кооперации. Той, что потом стала коммерцией. Кооператоры, помимо длинных волос, внешне отличались ношением джинсов. Ещё было не до конца ясно - кооперация эта самая - она навсегда или это такой стратегический маневр перед окончательным "наведением порядка". Потому кооператоров недолюбливали и старались от них держаться подальше. Кооператоры платили простым советским людям тем же отношением.
И вот надо же такому случиться, что кооператором был один из родичей тех девочек с дачи через дорогу. Даже не помню, кто он им был. Дядя, вроде бы. имя его по паспорту было Александр, а по жизни его звали Аликом. Алик приезжал на "шестёрке" цвета "кофе с молоком" - тоже в духе пиковых колористических тенденций тогдашней моды. Мне помнится так, что ещё были друзья или родственники Алика на "копейке" или тоже "шестёрке". Привозили пиво в ящиках. Из жигулёвских аудиосистем играла иностранная музыка.
Энергичные такие, немного агрессивные ребята. Ну, кооператоры одним словом. Как я уже говорил, кооператоры были такой некоей одинокой и тем сплочённой группой. Они уже пытались выделиться. Ну, вот купил Алик "шестёрку". Ну, мы же, все взрослые люди и понимаем, что это очередной ремейк "FIAT-125". Ему же 20 лет от постановки на конвейер в Италии.
Что делать? Надо же что-то делать, - как любят говорить русские женщины.
Кооператоры любили покупать что-то тоже кооперативное. Кооперативные джинсы. Кооперативное мясо. Ведь, советские кооперативы, как вы, наверное, помните, были в основном производственными. С частной торговлей советская власть ещё пыталась бороться. Итак, Алик купил для своего автомобиля такие кооперативные накладочки из пластика. Чёрненькие такие, на ощупь приятные. Шершавенькие такие.
Почему-то ими закрывали хромированные детали машины. Я думаю, что "цимус" был в том, чтобы противопоставить своё понимание красоты советской "технической эстетике". Хотя, может, так шестая модель "Жигулей" чуть больше была похожа на седьмую. Накладки эти назывались по-простому "декоративками", Крепились они к кузову машины как-то тяжко. Через такую-то мать задорно так крепились. А откреплялись как-то спонтанно и произвольно.
Вся эта кооперативная круговерть была, конечно, очень волнующей. Ящики пива в багажнике машины здорового успешного парня как-то не вязались с о всей остальной картиной мира. Вроде бы, энергичные молодые самцы человека должны сдавать нормы ГТО и ходить на крейсерах. Вроде бы, за пивом мрачные нездорового вида мужчины стояли в длинных очередях. И пугающей была эта жизнь кооператоров. И какой-то неправильной. Так мы её воспринимали.
И вот однажды, когда компания Алика поздно утром или рано днём укатила зачем-то в город, мы с братом вышли из своей ограды и стали изучать разные артефакты взрослой ненашей жизни, оставшиеся на месте уехавших автомобилей. Ну, то есть, мы хотели бы поизучать что-то. Лично я думал найти какие-то запчасти, возможно, отвалившиеся от магнитолы. Но артефакт оказался в единственном числе. Он представлял собой пластмассовый параллелепипед слегка вспарушенный из своей плоскости.
И мы задумались над применением этой штуковины. Сперва мы вообразить себе, что это некое транспортное средство. Может, это автомашина. Ну, грузовая, например. А может, корабль? Но на ручей идти страшновато. А может, самолёт? Нет, совсем не похоже на самолёт. В конце концов, я взял штуку в свои руки, а вместе с ней взял и инициативу. Штукой я догадался пахать землю. Вот такой я был загадочный ребёнок. Пахать землю мне казалось более взрослым занятием, чем летать по небу.
Правда, пластмассина землю пахать не захотела, - ну, кооперативная же. Сломалась почти сразу.
Странно идёт время в детстве. Как во сне. Или как в кино. Почему-то важные события слипаются в маленькие кусочки времени, а между ними времени как будто нет. Ну, как тот период жизни киногероя, про который кино не говорит ничего. Всё же, я думаю что, это свойство восприятия мира ребёнком, а не восприятия взрослым своего детства. Хотя, мы склонны мифологизировать детство так же как любой человек и любое общество мифологизирует своё прошлое
Итак, в тот момент, когда пластмассовая штуковина не выдержала и треснула, в воздухе застрекотал звук жигулёвского мотора. Почему-то я был к этому готов. Я дал дёру.
Может, я оправдываю свою подлость, но мне помнится это не так, что я оставил брата в опасности. Мне помнится так, что я мгновенно рассчитал его путь до нашей калитки. А я побежал по улице. Вообще, есть у меня такая особенность: в случае опасности удаляться ото всех и всего. Оставаться одному наедине со своими силами и возможностями. Я убежал до того, как Алик и Митяй поняли, что произошло.
Я уже был далеко, вероятно настолько, что Алик не мог предположить мою причастность к злодеянию. Когда я всё-таки вернулся в домик. Ситуация была такова, что Митяй забежал на мансарду по лестнице с уклоном 60 градусов и забился там в угол, а вошедший "в ограду" Алик был остановлен дедом.
Дед мой, да благословит бог тех добрых людей, что ухаживают за его далёкой от цивилизации могилкой, был полутора метров ростом. И при этом росте ему надо было жить в этом мире и быть мужчиной. Так что недостаток массы тела компенсировался упорными занятями физкультурой и высокой эмоциональностью. Перед лицом опасности, в особенности начальства, милиции или соседей он превращался в комок ненависти. Я не говорю "маленький комок", потому что полтора места - то, всё-таки, далеко не котёнок.
Алик был вынужден отступить.
Алик рассвирипел не только из-за материальной дороговизне декоративки, сколько из-за того, что пропала вещь, выделявшая его из массы людей в пальто.
Дед пришёл в ярость не только из-за того, что ребенка обижают. Тем более, что, между нами говоря, бабка за него выiла, когда уже оба её сына вышли из материнского дома в открытый жизненный космос. Его разозлило то, что "эти кооператоры из-за своего барахла совсем совесть потеряли".
Вот такой простой сюжет.
Затем самые старшие дачники - дед с бабкой против деда с бабкой моей любимой на горшке пытались вести дачную войну. Выяснять, кто "всегда такой", с кем "по-хорошему нельзя". А мы как котята малые продолжали дружить и радоваться летней травке. И в тот год, и в следующий, и через один я ещё завидовал родителям, что на их века ещё хватило потрясений.