Аннотация: Группа кроманьонских мужчин отправляются в страну неандертальцев, чтобы завладеть их женщинами. Путешественников ждут большие приключения.
От автора:
События, описанные в предыдущей повести, происходи-ли во времена одного из относительно непродолжительных глобальных потеплений, характерных для последней лед-никовой эпохи (специалисты называют ее Вюрмским оле-денением). Продолжалось оно четыре-пять тысяч лет. Затем ледниковая эпоха вернулась. Но через восемь-девять тысяч лет ее опять прервало неожиданное глобальное потепле-ние, которое продолжалось еще меньше, чем предыдущее, - приблизительно две-три тысячи лет. К этому времени от-носятся события нашего нового повествования.
1
На большой зеленой опушке высокого хвойного леса по-близости от извилистой речушки стояло с полсотни шала-шей, покрытых кожами животных. То было стойбище пер-вобытных людей племени номариев. Их конусообразные нехитрые жилища теснились вокруг широкой круглой пло-щадки, темнеющей голой землею, с островками редкой за-топтанной травы. В центре этой площадки чернело большое кострище. Посреди него горел маленький костер. Номарии владели способом добывания огня путем трения. Но дело это было хлопотное. Поэтому они предпочитали все время поддерживать небольшой огонь, который легко превращали в большой, если требовалось приготовить пищу или обо-греться. Еще вчера здесь пылал огромный костер, на кото-ром жарились туши добытых на близлежащей равнине ло-шадей. Сейчас их кости лежали в кучах по краям площадки, сметенные туда после завершения общеплеменного пир-шества. Если в ближайшие дни охота окажется неудачной, то эти кости люди будут догладывать, а если удачной, то выбросят их за пределы стойбища, где они станут поживой собак и волков, которые часто появлялись вблизи селения в надежде на такую добычу. Площадка эта служила не только местом приготовления пищи, общих трапез, но также ме-стом разного рода племенных сходок, советов и даже празднеств, которые, правда, в те далекие времена, то есть тридцать тысяч лет назад, были лишь зачаточной формой содержательных, красочных, увлекательных праздников го-раздо более позднего времени, когда стали развиваться ис-кусства и верования у первобытных людей современного типа.
Сейчас на площадке было многолюдно. Здесь стояли или сидели на кучах хвороста, а то и просто на земле десятки людей: мускулистых мужчин, в одних только набедренных повязках из звериных шкур, а также длинноволосых, с ви-сящими грудями, женщин. Были тут и подростки - девочки и мальчики. Они выделялись среди остальных юной, еще не огрубевшей наружностью. Выделялись также иные муж-чины и женщины, которые не считали нужным хоть сколь-ко-нибудь прикрывать свою наготу: несмотря на возраст, они так и не обрели ни чувства, ни понятия стыдливости. Несколько в стороне резвилась тоже совсем нагая детвора.
Среди людей этого племени выделялись и те немногие из них, что имели белую кожу и светлые волосы, тогда как номарии преимущественно были смуглые, черноволосые или темнорусые. Когда немногим более ста лет назад кро-маньонцы, а номарии были кроманьонцами, пришли в здешние края, то есть в центральную Европу, они столкну-лись с местными жителями - неандертальцами, а точнее с тремя родами небольшого племени туканов, оказавших им упорное сопротивление. Гораздо более многочисленные, рослые, да и воинской смекалкой несколько превосходящие их, кроманьонцы одолели аборигенов. Всех побежденных врагов, как убитых, так и плененных, по своему обыкнове-нию, они съели. Этой страшной участи повезло избежать лишь нескольким женщинам, которые понравились нома-риям-мужчинам. Те взяли их в жены. Смешение крови по-влияло на внешность некоторых кроманьонцев следующих поколений. У одних неандертальские черты проявились не-значительно, у других несколько более заметно, у третьих сильно.
Почему же смуглы были европейские кроманьонцы, жившие в описываемое нами время? Как известно, предки современных людей вышли из северо-восточной Африки. И поначалу вряд ли уступали смуглостью эфиопам. По мере продвижения в глубь Евразии они, особенно те из них, что осваивали территории в северном направлении, несомнен-но, становились светлее, насколько позволяла степень воз-действия солнечных лучей. Прежде, чем начать заселять центральную Европу, кроманьонцы приблизительно две ты-сячи лет жили в восточной Европе и, конечно, успели не-плохо освоиться в ее довольно суровых природных услови-ях. Однако этого времени недостаточно для того, чтобы за-метно изменилась пигментация кожи и волос. "Настоящи-ми белыми" европейцами кроманьонцы стали гораздо позже.
Завершая описание облика номариев, добавим, что во-лосы на голове у многих были перехвачены на уровне лба тесемочкой из волокнистой коры дерева, у некоторых со-браны и стянуты узелком на затылке, откуда спадали в виде конского хвоста. Грудь многих мужчин и женщин украшали бусы из зубов убитых животных.
Некоторые мужчины держали в руке копье. Копья других лежали на земле, в ногах людей. Все номарии, представи-тели сильного пола, считались охотниками и воинами. По-скольку войны случались редко, а охотиться приходилось часто, то их преимущественно называли охотниками. Никто сегодня не собирался идти на охоту, поскольку немало мяса осталось еще от вчерашней ловитвы. Но людей везде и все-гда подстерегала опасность нападения хищников. Поэтому ради собственной защиты и защиты женщин и детей муж-чины старались не расставаться хотя бы с основным своим оружием, копьем, и держали его если не в руке, то где-нибудь поблизости, в то время как прочее их вооружение, дротики, палицы могли находиться в другом месте, обычно в жилище, дожидаясь, когда хозяин возьмет их на охоту.
Событие, которое собрало здесь соплеменников, для большинства было малозначительным. Но оно вносило не-которое разнообразие в скучную жизнь стойбища. Многие пришли, потому что видели в нем хоть какое-то развлечение для себя, другие - с ними за компанию. Но также для мно-гих событие это имело очень большое значение, для тех, кто надеялся взять сегодня в жены красивую девушку. Ее сейчас собирались выдать здесь замуж. Это и было то со-бытие, которое привлекло сюда людей.
Невесту звали Каной. Фигура этой девушки обрела уже явные женские формы, причем весьма соблазнительные. Мужчины заметили это не сегодня. Они бы раньше начали спор за нее, если бы не страх перед могучим, грозным во-ждем Гераном: только он мог решить кому достанется со-племенница, которой пришло время отдать себя мужчине. Самых красивых он, конечно, брал себе. У него было пять жен. Но после того, как взял Элину, вскоре всех их раздал другим мужчинам и перестал быть многоженцем. С тех пор прошло почти два года, но ничто не свидетельствовало о том, что красавица Элина хоть сколько-то утратила свою безраздельную власть над ним. Поэтому многие мужчины надеялись заполучить сегодня Кану. Однако те, у кого, ка-залось, имелось шансов больше остальных, вообще не мог-ли надеяться на это. То были самые молодые охотники: среди номариев неукоснительно соблюдался закон, разре-шающий им брать в жены только женщин, которых уступали гораздо более старшие мужчины. А они уступали, конечно, лишь менее красивых и молодых. Но принявшие в свои объятия таких невест юноши, почитали себя истинными счастливцами, а вынужденные продолжать терпеть тяготы холостой жизни их менее удачливые сверстники завидова-ли им. Стоит заметить, что подобный закон еще в двадца-том веке существовал в некоторых племенах австралийских аборигенов.
Уж коль речь зашла о возрастных группах номариев, то надо сказать, что самому старшему мужчине было сорок два года, а самой большой долгожительнице только что ис-полнилось тридцать восемь лет: соотношение возраста у первобытных людей было не в пользу женщин, наверное, потому что условия, в которых им приходилось жить, были слишком беспощадны для женского здоровья. Тем не ме-нее женщин в первобытных кланах было обычно больше, чем мужчин, поскольку тех много гибло на охоте, а порой и в военных столкновениях между племенами.
Ясноглазая светловолосая Кана глядела на всех с радо-стью. С особенной гордостью смотрела на еще незамужних сверстниц. Она была уверена, что жених ей достанется кра-сивый, один из тех, неясные, сладостные грезы о ком, в по-следнее время стали волновать ее начинающую расцветать женскую чувственность.
Рядом с невестой стоял вождь. Он был рослый, широко-плечий. Правда, мускулатура его не выглядела столь уж внушительной. Но все знали, что он очень силен, гораздо сильнее любого из соплеменников. Загорелое несколько удлиненное лицо его обрамляли курчавые пряди темно-русых волос и такая же борода. Строгие серые глаза гляде-ли с сознанием своего величия, с сознанием значительно-сти происходящего события и значительности своей глав-ной роли в происходящем. Стоял он, выпятив грудь, с атле-тической стройностью.
Вот Геран взял огромной ручищей руку невесты, которая казалась маленькой и хрупкой в сравнении с нею. Понимая, что наступает решающий момент все женихи стали при-ближаться к ним. Вождь остановил взгляд на одном из них. Это был коренастый, на очень волосатых кривоватых ногах человек, с гривой грязных спутанных волос на большой го-лове и обветренным некрасивым сильно выдающимся впе-ред лицом. Звали его Дуил.
Геран неслучайно остановил свой выбор на нем. Дуил часто, гораздо больше остальных ублажал его лестью. Правда, делал это безыскусно, слишком прямолинейно, так, как подсказывал ему малоразвитый первобытный ум, одна-ко ум хитроватый, способный предвидеть немалую выгоду от лести. Впрочем, вождь нисколько не превосходил его ин-теллектом. Поэтому получал удовольствие и от такой лести. Лесть тонкая, завуалированная была ему неведома. Он бы ее и не понял. Подобно многим другим людям, обличен-ным властью, Геран не мог устоять перед всесокрушающей силой упорного подхалимажа и наградил льстеца поистине щедро.
- Ты, - указал он на Дуила.
Тот подпрыгнул и вскричал от восторга, в то время, как остальные женихи разочарованно, недовольно и даже воз-мущенно загудели. Он поспешил к невесте. При этом ра-достно широко улыбнулся, обнажив большие желтые, как у лошади зубы.
- Нет! - вскричала Кана: Дуил явно не был из тех, о ком она мечтала. Но к мнению невесты тут никто не собирался прислушиваться. Геран грубовато подтолкнул ее к жениху. Восторженно-похотливо зарычав, тот схватил ее, поднял на руки и быстро понес прочь отсюда, не взирая на то, что де-вушка, отчаянно сопротивляясь, била его кулачками и бры-калась розовыми точеными ножками, удары которых, прав-да, попадали только по воздуху.
Петляя среди островерхих темно-коричневых жилищ, Дуил быстро шагал к своему шалашу, находящемуся на краю стойбища. За ним поспешно следовали молодые холо-стые охотники. Они надеялись, что счастливый избранник на радостях отдаст кому-нибудь из них старшую жену. Так обычно поступали многие мужчины, которым удавалось об-завестись новой супругой. Правда, жадность, ревность Дуи-ла могли пересилить радость удачи. Кроме того, ему не очень трудно было прокормить свой гарем с детьми: при дележе охотничьей добычи Геран щедро наделял его се-мью мясом. Так что Дуил вполне мог и не отдать ту, которую возжелали сейчас юноши.
Придя к своему шалашу, тот снова зарычал восторженно-похотливо и скрылся с Каной за завесой из звериной кожи, прикрывавшей вход. Юноши остановились перед ним. Стоя в ожидании, они с вожделением воззрились на эту завесу, понимая, что там, за нею, происходит сейчас то, о чем они так долго мучительно мечтают.
Подошли три жены Дуила. Старшую звали Кухрила. Она была рослая брюнетка, тридцати семи лет от роду. Ни фор-мами, ни живостью цвета кожи своего тела она ни чуть не уступала гораздо более молодым подругам по гарему. Од-нако обветренное, обожженное солнцем лицо покрывала сеть морщинок, делавшая его некрасивым, почти старче-ским. Контрастным и странным казалось обрамление такого лица черными как смоль нисколько не тронутыми сединой густыми волосами. Впрочем, лицо второй, двадцати вось-милетней жены Дуила Татилы, тоже обветренное, обож-женное солнцем, выглядело почти столь же увядающим. Третья же его женщина, семнадцатилетняя Ламина, отли-чалась от них юной, нежной красотой. Она была женой Ге-рана. После женитьбы на Элине он отдал ее своему лю-бимцу Дуилу.
Конечно, когда подошла Кухрила, юноши перевели свои вожделенные взоры на нее. Кроме одного, по имени Кэси-ан. То был рослый, крепкого сложения белотелый молодой человек. Он имел большую рыжеватую пышную шевелюру, широкое красивое лицо и жидковатую пока, в виде пушка, бородку.
Необычайно бледный Кэсиан глядел на завесу входа в шалаш широко округленными, словно безумными глазами, как глядит человек, готовый совершить отчаянный, чрезвы-чайно дерзкий, страшный поступок.
Татила и Ламина смотрели на юношей взглядами, явно выражавшими интерес к ним как к мужчинам. В то же вре-мя в глазах их можно было заметить затаенную тоску. И причину этой тоски можно было угадать по этим же глазам: конечно, женщины весьма сожалели, что еще не скоро им доведется познать таких молодых. На старшую подругу по гарему, имевшую шансы сегодня стать женой кого-нибудь из них, они поглядывали с завистью.
- Смотри-ка, Кухрила, какие женишки к тебе пожаловали. Молоденькие, - произнесла Татила, и в голосе ее прозвуча-ли и эта зависть, и та, упомянутая нами, тоска.
- И правда, смотри-ка, как копья свои навострили, охот-нички молодые, щ - рассмеялась Ламина.
- На изготовку взяли, - хихикнула Татила.
Обиду на свою незавидную участь, оставившую им воз-можность искать любовные утехи только в объятиях грубого постылого мужа, они принялись вымещать на этих же са-мых юношах, которые им так нравились, осыпая их язви-тельными похабными шутками: конечно, и в те далекие времена представительницы слабого пола были весьма остры и не сдержанны на язычок.
Молодые люди старались не обращать внимания на эти колкости. Они не отвечали, потому что Татила и Ламина бы-ли замужними женщинами. При обмене подобными ре-пликами легко было обидеть собеседниц, а многие мужчи-ны обиду, нанесенную его жене или женам часто воспри-нимали как личную со всеми вытекающими из этого по-следствиями, которые никогда не могли быть хорошими для юноши. Его крепко поколачивали. При этом он не имел права защищаться и даже, если был очень силен, ему все равно приходилось терпеть побои. Не смел давать отпор по-тому, что знал, что противнику сразу придут на помощь все "старшаки". Так звали всех охотников, которым было два-дцать два года и более. Костяк этой группы составляли очень сильные мужчины в возрасте от двадцати двух до тридцати одного года, в возрасте, являющемся, как извест-но, самым оптимальным для физических возможностей, что, кстати, проявляется и в наше время, например, в спор-те. Именно эти воины-охотники поддерживали незыбле-мость издревле установившихся законов племени, конечно, более выгодных в первую очередь для них самих. Моло-дыми же воинами-охотниками считались номарии мужско-го пола, не достигшие двадцати двухлетнего возраста. Каж-дый год им наносилась на правое бедро татуировка в виде короткой полосы. Тот, кто наносил ее, обладал замечатель-ной памятью и хорошо помнил кому когда делал очередную метку. Поэтому никто не надеялся схитрить и собственно-ручно добавить себе лишнюю полосу. Кроме того, за по-добную хитрость полагалась смертная казнь. Количество этих полос не позволяло ошибиться в определении возрас-та. Молодые имели право вступать в силовое противобор-ство со "старшаками" только в дружеских состязаниях. Лучшее, что их ожидало в других случаях, это жестокое из-биение. Однако чаще дерзких юношей убивали. Молодые охотники всегда жестоко карались, если хотя бы немного осмеливались переступить за рамки, которые определяли их положение в обществе соплеменников.
Кухрила придирчивым оценивающим оком осматривала юношей, желая выбрать жениха получше. Приглядела себе двоих, наиболее красивых. Стала испытывать сильные ко-лебания, не зная кого предпочесть. Наконец остановила выбор на Кэсиане. От избытка радости в ожидании большо-го счастья забыла, что только муж мог решить кому пода-рить надоевшую жену. Обычно мужчины отдавали ее сразу, как получали в руки невесту. Другие лишь после того, как удовлетворяли страстное желание первого обладания но-вой супругой, от нетерпения не в состоянии обращать вни-мание на что-либо другое. Почти всегда отдавали жену ко-му-нибудь из холостых молодых охотников. Таково было правило, призванное, как бы сейчас сказали юристы и по-литики, смягчить положение бесправной части населения, ущемленной, добавим мы, в самом главном.
Кухрила вдруг вспомнила, что лишена права выбора же-ниха, а также то, что когда Дуил взял Ламину, то не пожелал расстаться ни с нею, ни с Татилой. Она пришла в сильное уныние, которое быстро сменилось возмущением, прини-мающим, как мы знаем, у иных женщин довольно крутые формы. Кухрила видела, что Дуил явно не торопится давать развод. Ждать не входило в ее планы: ей слишком не тер-пелось отдаться поскорее молодому красавцу. К тому же она почти не сомневалась, что Дуил и после того, как насытится девственницей, снова не пожелает изменить ее семейное положение.
Кухрила перешла к решительным действиям. Она поры-висто отбросила рукой завесу, нагнулась и вошла в жилище. Завеса упала за нею, снова закрыв вход. Изнутри раздались крики разгневанной жены, обрушившей на мужа лавину упреков и ругательств, сопровождавших требование сейчас же выдать ее за молодого охотника.
Хотя женщины тоже являлись бесправной частью мест-ного населения, к их бунтарским поступкам "старшаки" от-носились куда снисходительней, чем к юношеским. Правда, строптивых жен мужья, конечно, били. Порой нещадно "учили уму-разуму". Тем не менее семейные ссоры отнюдь не были редкостью. Причем часто женщинам даже удава-лось доказать свою правоту. И вот благодаря чему. Выше уже говорилось, что жизнь стойбища протекала однообраз-но и скучно. Семейные же скандалы, конечно, чужие, раз-влекали многих. Едва они вспыхивали, как сразу станови-лись всеобщим достоянием. Ведь стойбище было неболь-шим, шалаши стояли близко друг к другу, а тонкие покровы их лишь немного приглушали звуки. Кроме того, номарии значительную часть времени проводили вне жилищ. Так что и ссоры тоже происходили часто вне их, у всех на гла-зах. В те времена еще отсутствовало понятие такта. Поэтому люди, не стесняясь, лезли не в свои дела. Семейные же чужие ссоры наблюдать страсть как любили. При этом почти всегда вмешивались в них. Впрочем, какое-то право на это они все-таки имели. Потому что все номарии в той или иной мере были родственниками. Например, Кана приходилась Дуилу троюродной племянницей. Такое внимание к семей-ным распрям в основном имело положительное значение. Соплеменники, как правило, брали на себя роль третейских судей. В те времена много важных понятий у людей отсут-ствовало. Однако понятие справедливости уже имелось. Правда, далеко не всегда удавалось отстоять ее. Но вот в разборе семейных конфликтов она часто торжествовала. Помня об этом, а также о том, что его жадное, ревнивое намерение противоречило обычаю при обретении юной невесты отдавать старшую жену кому-нибудь из молодых охотников, Дуил согласился уступить Кухриле. Особенно способствовало этому опасение, что скандал, который, ко-нечно же, привлечет много любопытных и потребует сколь-ко-то времени на спор с ними, вынудит отложить насла-ждение "брачной ночью".
Он вышел из шалаша, щурясь от света, недовольным взглядом окинул женихов Кухрилы. Дуил решил отомстить ей за непокорность и испорченное начало "брачной ночи". Грубо и сильно до болит схватил ее руку выше локтя и толк-нул Кухрилу одному из молодых охотников, самому некра-сивому из них, который был к тому же ростом намного ниже ее.
- На, Каил! Твоя будет! - хрипло рявкнул он.
Каил в первый момент даже растерялся и недвижимо стоял в изумлении, словно боясь поверить в неожиданно свалившееся на него большое счастье. Кухрила несколько разочарованно посмотрела на него сверху. Потом улыбну-лась и нежно положила ему на плечо руку. Каил просиял, издал радостный звук, напоминающий то ли рычание, то ли мычание и вдруг подхватил невесту на руки как пушинку и побежал с нею к своему жилищу. И можно было бы уди-виться тому, что маленький, тщедушный на вид человек так легко несет большую женщину. Но удивительного в этом ничего не было: первобытные мужчины, все, какой бы рост они не имели, были силачами. К тому же немало сил Каилу прибавляла радость. И надобно заметить, что невеста не брыкалась и не била его кулаками, как, Кана Дуила, а, напротив, ласково обвила его шею руками.
Дуил хотел поспешить к своей новой жене и повернулся, чтобы войти в жилище, но произошло неожиданное: Кэсиан вдруг схватил его за плечо и гневно-предостерегающе про-изнес:
- Не ходи туда. Не ходи к ней. Понял?! - Развернув его обеими руками к себе лицом, проговорил тише, но внуши-тельнее и взволнованней. - Не ходи к ней. Кана не для те-бя. Не для тебя. Понял?
- Как это не для меня?! - опешил Дуил. И спросил дрог-нувшим голосом, явно оробевший. - А для кого, для тебя что ли?
- Нет, конечно, не для меня... И не для меня тоже.., - вздохнул Кэсиан. Она такая..., она такая..., такая хорошая.
- Да, она хорошая. На нее приятно смотреть. У нее красо-ты много. А у меня красоты немного. Но Геран ее дал мне. Его воля, - сказал Дуил.
- Да у тебя..., да у тебя язык, как у суки или как у волчи-цы. Они щенков лижут, а ты Герана. Вот он тебе и дал Кану.
Дуил понимал, что столкнулся с явным проявлением бун-тарского поведения одного из молодых охотников. Как ува-жающий себя "старшак", он должен был немедленно по-давить этот бунт. По крайней мере хотя бы решительно начать это делать - товарищи придут на помощь. Но тогда придется принять на себя первый бунтарский силовой натиск, который обычно бывал самым яростным и опас-ным. Кэсиан, как упоминалось выше, был крупный и мощ-ный. Кроме того, Дуил видел, что он вне себя от гнева, а, значит, может пойти на особенно решительные, на отчаян-ные действия. Рядом стояли еще семь молодых охотников, от которых вполне можно было ожидать, что они поддержат товарища, поскольку, несомненно, тоже таили обиду и озлобленность на "старшаков". Тех же еще никого не было поблизости: подходили пока только почуявшие назреваю-щий большой скандал женщины, обычно более скорые в таких случаях. Именно поэтому Дуил вместо того, чтобы сейчас же попытаться поставить на место дерзкого юнца, вступил в разговор с ним, стал доказывать свою правоту, чем унижал свое достоинство "старшака". Однако язви-тельное замечание Кэсиана взбесило его. Он, как это было свойственно людям того времени, сразу вылил эмоции в действие - нанес мощный удар кулаком в челюсть обидчи-ку.
Удары первобытных бойцов были ничуть не слабее уда-ров хорошо тренированных современных боксеров, но при-емы бокса, конечно, им были неведомы. Вот почему Дуил ударил с замаха. Кэсиан легко мог бы отбить удар или уклониться. Но он, хоть и вышел уже далеко за рамки, отве-денные ему законом племени, все же прилагал усилия оставаться в них. Поэтому ничего не предпринял для своей защиты и всей тяжестью своего могучего тела рухнул на жилище, соседнее с жилищем Дуила, и, конечно, провалил-ся в него. Половина ветхого строения развалилась, накрыв его кожами и обнажившимися из-под них еловыми ветвя-ми.
Это падение вызвало у всех окружающих дружный хохот. Смеялись женщины, дети и те "старшаки", которые уже успели подбежать. Этот смех вполне мог спасти Кэсиана: порой непростая ситуация, переходя в смешную, как бы ис-черпывает себя, по крайней мере значительно смягчаются ее последствия. И в самом деле, Дуил чувствовал себя вполне удовлетворенным: он приобретал славу победителя, уверенно и очень эффектно покаравшего бунтаря. Никому из всех, от души смеявшихся "старшаков", не пришло и в голову чинить расправу. "Он уже получил свое", - подумали иные. Удар, который современные комментаторы спорта назвали бы великолепным, вразумил и Кэсиана. Он вдруг осознал, что натворил - как далеко зашел, поддавшись вспышке сильной ревности из-за девушки, на которую по закону племени не мог иметь никаких прав. У него сейчас было достаточно шансов избежать не только гибели, но даже побоев. Но в благополучно разрешавшееся дело, как это нередко бывает, роковым образом вмешалось одно об-стоятельство - из-за завесы, прикрывавшей вход в жилище Дуила, выглянула хорошенькая головка. Увидев ее, Кэсиан понял, что Кана, несомненно, наблюдала за происходящим, слегка отодвинув край завесы, и, конечно же, видела его позорно-смешное фиаско. При мысли об этом молодой охотник вообще перестал соображать. Он быстро яростно раскидал руками завалившие его кожи и ветви и вскочил на ноги. Его словно подняла какая-то мощная звериная не-укротимая сила. Она заставила его, сжав кулаки, ринуться на Дуила.
Одновременно с Кэсианом из полуразрушенного соору-жения выскочила кудлатая разгневанная домохозяйка. Визжа и бранясь, она стала требовать от мужчин идти вы-яснять отношения подальше отсюда, указывая при этом на поле, которое начиналось всего в нескольких шагах от ее пострадавшего жилища: место, где разыгралось описывае-мое нами драматическое событие, находилось на краю стойбища.
Дуил и Кэсиан отошли немного от шалашей и стали драться. Никто из "старшаков" не спешил приходить на по-мощь Дуилу. Слишком они верили в очень большое его превосходство над противником. Поэтому решили не ме-шать ему собственноручно покарать юнца, осмелившегося затеять с ним ссору. В то же время рады были посмотреть на любимое ими зрелище - кулачный бой.
Поначалу Дуил, и правда, убедительно доказывал свое явное превосходство. Кэсиан еще не пришел в себя от пер-вого удара, отправившего его, говоря языком современных спортивных терминов, "в тяжелый нокдаун" (но не нокаут, полностью оглушающий бойца не менее, чем на десять се-кунд). Выражаясь тем же самым языком, он "плавал", то есть неустойчиво держался на ногах, бил невпопад, не успевал вовремя загораживаться руками от ударов. Дуилу удалось "провести еще несколько неплохих ударов в голову противника", как бы сказали сейчас комментаторы боксер-ских состязаний. Хотя эти удары не потрясли Кэсиана так, как первый, но тоже были довольно сильными. После одно-го из них тот потрогал ушибленную челюсть. Со стороны вы-глядело так, словно он проверяет на месте ли она. Это снова вызвало дружный всеобщий хохот. Из толпы, окружающей дерущихся, раздавались злые, веселые крики:
- Бей-бей его! Вот так! Вот так! Чтоб не вздумал больше идти против наших обычаев!
Не смотря на свое очень тяжелое положение, Кэсиан все же удержался на ногах и даже сумел оправиться от продол-жительного полуоглушенного состояния, которое усугубляли новые достигающие цели удары противника. Едва он при-шел в себя, как преимущество Дуила сразу кончилось. "Ход поединка резко изменился не в его пользу", - сказали бы все те же комментаторы. Все ахнули, когда увидели вдруг, что Дуил лежит на земле. Причем, в том, что он находится в нокауте, усомниться было невозможно.
Даже и теперь никто не спешил на помощь Дуилу. Но уже по другой причине, нежели раньше. "Да, а ведь этот Кэси-ан, и правда, силен очень, раз победил такого хорошего бойца, да еще после того, как еле стоял на ногах. Да разве мало было других случаев, убеждавших, что он очень си-лен?! Если на него, Кэсиана, напасть, он срубит кого угодно - вон, кулачищи какие! А со временем он станет только сильнее. Уж не ждет ли его будущее нового вождя?! А но-вые вожди всегда жестоко мстят тем, кто когда-то нанес им обиду". Такие мысли смутили "старшаков". Поэтому они медлили.
Но не медлил Геран. Он выхватил копье из руки стоявше-го рядом охотника, и, бросившись на Кэсиана, пронзил его насквозь. Юноша вскрикнул и схватился руками за древко копья, которое сразу обагрилось до его ладоней. Кровь обильно потекла по животу и ногам молодого охотника. Ге-ран отпустил древко, и Кэсиан упал на колени, потом - на бок. Он умирал медленно и тяжело. Жизнь никак не хотела оставлять молодое сильное тело. При этом большими, бле-стящими, черными глазами он с мольбою смотрел на со-племенников так, словно надеялся на их помощь.
Дуил очнулся, встал на ноги и, набросившись на лежа-щего в луже крови Кэсиана, принялся яростно бить его ру-ками и ногами. Остальные "старшаки", словно только и ждали этот поданный им пример, и тоже набросились на умирающего и стали также избивать его. Жестокое избие-ние сопровождалось яростными возгласами:
- Против наших обычаев вздумал пойти, собака!
- Вишь ты, Кану ему захотелось!
- Ух ты, гад ползучий! Смерть тебе!
- Всех вас надо, щеглов желторотых, уму-разуму учить! Чтоб не наглели!
Кто-то крикнул:
- Бей их, молодых! Всех их бей! Хватит им на нашей шее сидеть! Только и думают, как наших жен в кустах где-нибудь подмять!
Сразу несколько "старшаков" поддержали его:
- Правильно! Правильно! За ними разве уследишь, за этими поганцами! Я чую, моя брюхата от кого-то из этих мерзавцев! Не иначе! Ух, гады!
- Бей их! Бей их всех! Сколько можно терпеть этих гадов!
- Ух, морды собачьи! Смерть вам! Смерть вам, гнидам, как и этому ублюдку!
- Смерть молодым! Смерть молодым! Бей их всех!
С огромной яростью "старшаки" набросились на моло-дых охотников. Положение последних значительно усугуби-ло то, что все они оказались безоружными: охваченные страстным желанием заполучить Кухрилу, они забыли взять свои копья, лежавшие на площадке, где горел костер. Впро-чем, многие "старшаки" тоже оставили там оружие. Это спасло жизнь большинству молодых охотников. Отчаянно защищаясь, они размашисто, мощно работали кулаками. Шестеро пробились из плотного гибельного окружения и бросились бежать в поле. Одному не повезло: его, как и Кэсиана, пронзили копьем. Чуть не погиб от копья и другой молодой охотник. Его звали Лумом.
Это был один из тех номариев, которому достались ярко выраженные неандертальские черты. Он имел белую кожу, светлые волосы, массивные надглазные дуги, несколько скошенный подбородок. У него были характерные для па-леонтропов мощные телосложение и крепчайший широко-костный скелет с большой бочкообразной грудной клеткой. Лум унаследовал от неандертальцев невысокий рост - 165 см, впрочем, для них самый высокий. Среди номариев он был одним из самых низкорослых.
Первых двух напавших на него, Лум сбил с ног мощными ударами кулаков. Третий набегал на него с копьем, взятым наперевес. Молодой охотник увернулся и сумел схватить левой рукой древко посередине. Кулаком правой оглушил и этого противника. Не успев перехватить копье острием впе-ред, четвертого ударил тупым концом в грудь, да так силь-но, что пробил ему грудную клетку. Он так и не узнал, что ночью этот человек скончался от полученной страшной ра-ны. Двое нападали сзади, но увидев в руках молодого охот-ника копье, обращенное острием к ним, отпрянули в сторо-ны, освободив ему путь к спасению. Лум проскочил между ними и бросился бежать в поле.
"Старшаки" устремились в погоню за молодыми. Все мгновенно промчались через речушку, вода в которой едва ли доходила до колена и побежали по зеленой равнине, уходящей к мягко голубеющей в дали гряде гор. Однако преследователи не могли состязаться в скорости с юношами и стали быстро отставать. Трое по охотничьей привычке метнули копья в удаляющуюся цель погони. Два копья про-летело мимо. Правда, одно из них едва не попало в юношу. Проскользнув над его плечом, оно воткнулось перед ним в землю. Он успел его ловко схватить и побежал дальше. Все же третье копье настигло цель. Вдруг один молодой охотник стал как вкопанный, громко вскрикнув от боли, широко рас-кинув руки и прогнувшись назад. Из спины его торчало древко. Убойная сила смертоносного снаряда, снабженного острым как игла костяным наконечником, была такова, что он, пронзил его насквозь. Снова издав крик, но уже глухой и хриплый, молодой охотник беспомощно взмахнул руками и пал назад, отчего копье, упершись тупым концом в землю, еще больше вышло из груди, совершенно красное от крови. Еще раз вскрикнув, он повалился на бок.
"Старшаки" словно только и ждали, чтобы еще был убит один из молодых охотников. Их ярость нашла выход в дра-ке, убийствах, быстром беге. Они начали успокаиваться. Все сразу перешли на шаг и неспешно подошли к пронзенному копьем. Окружили его. Владелец копья, упершись ногой в грудь несчастного, вытянул копье из него, причинив ему неимоверные мучения, потомучто древко было отнюдь не гладкое. Но у умирающего хватило сил только на то, чтобы тихо простонать. Из открывшейся раны стала обильно, почти фонтаном, изливаться кровь. Удивительно быстро поблед-невшее молодое худощавое тело содрогалось в конвульси-ях. Поразивший его охотник, торжествующе стал потрясать над головой своим смертоносным оружием. С окровавлен-ного копья капала кровь. Он радовался и похвалялся так, словно сразил на охоте большого зверя или убил на войне врага. Остальные "старшаки" радостным шумом выражали одобрение. Все выглядело так, будто они, и правда, побе-дили воинов какого-то вражеского племени. Возвращались в стойбище торжествующе шумя, возбужденно обсуждая запомнившиеся моменты драки. Такая радость, вызванная расправой над молодыми соплеменниками, объяснялась тем, что один из них покусился на самую ценную для них привилегию, касавшуюся распределения юных невест. Это же толкнуло и на жестокие действия.
2
Убегавшие молодые охотники, убедившись в отсутствии погони, остановились и сошлись в одном месте. Они него-довали на Кэсиана, которого считали единственным винов-ником постигшей их беды. Растерянно смотрели юноши на родное стойбище. Оно находилось от них на расстоянии восьми - десяти хороших бросков дротика. Зоркие глаза хо-рошо видели хаотично расположенные островерхие жили-ща, казавшиеся отсюда игрушечными, фигурки людей, столпившихся на краю селения и наблюдавших за проис-шедшим на их глазах драматическим событием. Под ярки-ми лучами солнца стойбище отчетливо выделялось на фоне елового и соснового леса, несколько затемненного при бо-ковом освещении.
Соплеменники встретили "старшаков" отнюдь не как по-бедителей. Потрясенные случившимся они огорченно-осуждающе безмолвствовали.
"Старшаки" взяли за руки, за ноги Кэсиана и другого убитого юношу, отнесли их за шагов сто от стойбища и бро-сили в траву. Если бы те были людьми чужого племени, номарии их, конечно же, съели. Но сородичей этот народ уже с давних времен не употреблял в пищу. Поэтому при-шлось столько хорошего, с точки зрения каннибалов, мяса отдать на съедение зверям.
Никто не подошел к убитым, чтобы оплакать их и про-ститься с ними. Родителей погибшие юноши лишились еще в детстве (далеко не всем в те времена удавалось дожить до возраста, когда дети их становились взрослыми). Менее же близкая родня не решалась подойти к мертвым, опаса-ясь разгневать главенствующих в клане "старшаков", толь-ко что вновь подтвердивших свою свирепую репутацию.
Находясь уже в стойбище, "старшаки" некоторое время еще продолжали воинственно шуметь. При этом многие ку-лаками и оружием грозили ушедшим от погони молодым охотникам. Те, конечно, поняли, что изгнаны из племени. Такое наказание считалось самым суровым после казни: изгнанники обрекались на мучительную борьбу за жизнь, в ходе которой, как правило, довольно скоро погибали: или от когтей хищных животных, или от голода. Но это правило было верно только для тех случаев, когда в изгнании ока-зывался один человек. Даже у двоих оставалось немало шансов выжить. А уж пятерым вообще можно было особен-но не беспокоиться за свое будущее. Все же для наших из-гнанников постигшая их кара была весьма тяжкой. Почему? Об этом пойдет речь в дальнейшем.
Самое разумное было уйти подальше от стойбища, отку-да исходила немалая опасность, и поскорее заняться обу-стройством нового места жительства, а главное, поиском пропитания. Вчерашнее пиршество было столь обильно, что молодые охотники долгое время утром не хотели есть. Но сейчас, а близилась уже середина дня, желание пищи по-явилось и было все сильнее. Но даже оно не могло заста-вить их уйти отсюда. Одна из причин этого крылась в при-вычном образе мыслей и поведения. Юноши хотя и были уже велики и могучи телом, но сознание их в какой-то мере еще оставалось детским. Они привыкли, что в детстве часто наказывали и прощали за баловство, что какая бы вина ни была, всегда со временем все о ней забывали и снова от-носились к ним совершенно также, как и прежде, словно никакого плохого поступка и не было совершено. Им каза-лось, что и теперь должно быть подобным образом. В са-мом деле, разве они не понесли уже наказания? Понесли. Заслуженно или нет, это уже другой вопрос. Раньше тоже не всегда наказывали справедливо. Надо только немного по-дождать. Страсти в племени поулягутся. "Старшаки", ко-нечно, сменят гнев на милость. Они же уже дали выход ярости. После этого они всегда "хорошими" становятся. Че-рез некоторое время можно будет вернуться в стойбище. Жизнь снова пойдет своим обычным чередом, как будто ничего плохого и не случилось.
Все же не все изгнанники оказались не способны оцени-вать действительность и смотреть в будущее реалистично и серьезно.
- Есть хочется. Идти охотиться надо, - сказал долговязый мощный детина по имени Хорр, а по прозвищу Кривой. Из-за детской шалости он лишился глаза и с тех пор к нему пристала эта кличка.
Его предложение нашло понимание у товарищей: было совершенно ясно, что не приходится рассчитывать на остат-ки вчерашнего пиршества.
- Но у нас только два копья, - заметил Мард, коренастый юноша с ранними залысинами на висках и густой, как у зрелого мужчины бородою.
- Можно пойти в лес, сделать палицы, - предложил Лум.
- Разве хорошие сделаешь без рубила или резца? - отве-тил ему Хорр.
- А зачем нам рубило, резец, если у нас Зубан есть? Он какую хочешь ветку или сучок перекусит. Получше рубила справится, - рассмеялся Молон. Лицо его имело явные неандертальские черты, но во всем остальном это был ти-пичный кроманьонец. В своей шутке он явил образчик гру-бого первобытного юмора, который, впрочем, кому-то ка-зался весьма остроумным. Неслучайно раздался дружный хохот. Не смеялся только один из юношей. Шутка товарища вызвала у него совершенно иную реакцию. Он вспылил и чуть не бросился на Молона с кулаками. При этом оскалил свои огромные зубы. Именно этим зубам он и был обязан своим обидным прозвищем, которое товарищи в общении с ним употребляли едва ли не чаще его настоящего имени Куж. Даже для неандертальца такие зубы были бы слиш-ком велики. Они, конечно, являлись признаком атавизма, который, однако, приписывать родству с пленными неан-дертальскими женщинами было бы не справедливо: нома-рии тоже когда-то были палеонтропами.
- Да он не только ветку или сучок - он ствол дуба пере-грызет, - сквозь смех проговорил Хорр.
Куж и на него готов был броситься с кулаками. Такое бур-ное проявление обиды и негодования позабавило друзей. Они продолжали смеяться. Неожиданное веселье на неко-торое время облегчило тяжелое душевное состояние, в ко-тором находились изгнанники.
И тут они увидели, что от стойбища к ним идет женщина. Молодые охотники быстро разглядели, что это Напима, мать Молона. Он один из них имел еще живую мать. Ей по-счастливилось увидеть своего сына в возрасте охотника, по-тому что родила она его в четырнадцать лет, а ему посчаст-ливилось выжить, хотя дети столь юных матерей, как пра-вило, не выживали в труднейших условиях жизни перво-бытных людей.
"Нас простили! Ее послали нам сказать, чтоб возвраща-лись!" - подумал с радостью каждый изгнанник, как только увидел Напиму.
Она шла торопливым шагом и скоро приблизилась. Это была женщина тридцати двух лет. Как у большинства нома-риянок такого возраста, лицо ее выглядело почти старче-ским. Впрочем, его непривлекательность, значительно скрадывали пышные густые черные волосы. Отвисшие гру-ди болтались при быстрой ходьбе. Кожа на опавшем от по-следней беременности животе была некрасиво сморщена.
- Простили вас! Меня послали сказать вам! - услышали молодые охотники то, что так желали услышать от нее. Од-нако следующие слова ввергли их в большое уныние: - Они вас зовут на совет. Но вы не ходите. Это, конечно, заманка. Они вас хотят убить. Вам лучше уйти отсюда подальше.
Изгнанники стояли безмолвно, совершенно подавлен-ные.
- Но вы не унывайте, родненькие. Не пропадете - вас вон сколько. Вам и медведь не страшен. Охотиться умеете. Не пропадете. Правда, у вас только два копья. Ну ничего, сделаете себе копья. Настоящие. Научитесь камни сечь. Ви-дели, как Хон и Кохолт работают. Когда детьми были, так помнится, вас от них за уши оттащить нельзя было - все смотрели как они работают. Они тоже не умели, да научи-лись. Вон какие вещи делают теперь, - Напима указала пальцем на наконечник копья, которое держал Лум. - И вы научитесь. А пока не научились, на огне копья острите. Это любой может.
- Да мы из костей острия делать будем. Это проще, чем из камня. Они еще острей получаются. И легче их, чем кремневые, делать, - сказал Молон.
- Конечно, я и говорю - не пропадете. Но вам отсюда уходить надо. И охотиться надо. Ночь еще далеко. Но лучше не терять время даром. Может, еще успеете мяса добыть, - говорила женщина.
- Как же быть теперь?! - схватился руками за голову Мард.
- Ой, да что же ты так ...?! Я ж говорю, не пропадете! Не сокрушайся ты так! - начала Напима успокаивать его, но тут же умолкла, увидев каким взглядом он на нее смотрит. Это был взгляд муки и страсти.
- Напима, а пойдем с нами! Пойдем, милая! - вдруг ска-зал Мард.
Его поддержали другие юноши:
- Правда, Напима, пойдем!
- Пойдем с нами! Ты нам так нужна!
- Что мы без женщины делать будем?!
- Мы тебя защищать, беречь будем!
- Самые лучшие куски мяса давать будем!
- Ты говоришь, мы не пропадем. Как же не пропадем - без женщины? Если ты, правда, не хочешь, чтобы мы про-пали, то пойдем с нами, - аргументировал свое предложе-ние Мард. Оно не понравилось только Молону: тот желал избавиться от надоевшей ему опеки матери, понимал, что безопаснее жить ей будет, конечно, в стойбище, а, главное, не хотел ее видеть наложницей своих друзей.
Все более поддаваясь нахлынувшему жару похоти, Мард взял Напиму за руку. Женщина отдернула ее. Она удивлен-но взглянула на него и на других молодых людей. Затем посмотрела доброжелательно-понимающе, но с усмешкой.
- Дураки, - произнесла женщина и улыбнулась жеманно. Повернулась и пошла прочь отсюда к стойбищу. И шла она так, как никогда не ходила - осанисто, слегка повиливая бедрами, походкой "от бедра" как бы сказали сейчас. И было на что посмотреть, потому что, как говорилось выше, первобытные женщины быстро увядали лицом, но не те-лом. С пронзительной тоской смотрели юноши ей вслед. Мысль о том, что теперь навсегда придется расстаться с надеждой на обладание женщиной была невыносима.
"Что это я...? Что это нашло на меня?" - вдруг подумала Напима и пошла как обычно. Но даже в этой ее самой обыкновенной походке было слишком много того, что вы-зывало в молодых людях сильнейшее вожделение, дурма-нило им головы, необычайно влекло их недоступной сла-достной тайной.
Но вот Напима остановилась, повернулась и бросилась обратно. Теперь лицо ее было сильно покрасневшим, сморщенным гримасой страдания, став еще более старче-ским и некрасивым.
Вернувшись, она схватила в судорожные порывистые объятия сына и с плачем стала умолять его беречь себя, быть осторожным на охоте, главное, не охотиться на хищ-ников, зубров и вепрей, в борьбе с которыми так часто гиб-ли охотники.
- Иди, иди, мать... Не пропаду, не бойся, - недовольно, смущенно бурчал Молон, мягкими движениями высвобож-даясь из ее рук и отстраняясь.
Наконец тягостное прощание, наводившее на всех еще большее уныние, завершилось, и она снова пошла к стой-бищу. На этот раз в ее походке не было и намека на эроти-ческую завлекательность. Напима шла несколько семеня-щим шагом, как-то немного боком, ссутулившись и понуро свесив голову. Сразу было видно, что она сломлена горем.
Но даже после того, как узнали о коварном намерении соплеменников, молодые люди не ушли. Они настолько привыкли подчиняться Герану и другим "старшакам", что совершенно не способны были брать инициативу в свои руки, принимать самостоятельные решения в сложных об-стоятельствах.
Уже устав стоять на ногах, юноши сели на землю. Трава еще не выросла высокой и можно было, сидя в ней, видеть стойбище. С тоской смотрели они на родное селение, став-шее теперь чужим, враждебным. Там, казалось, уже забыли о них, о происшедшем. Между шалашами неторопливо дви-гались фигурки людей. В речушке, протекающей невдалеке от крайних жилищ, резвилась малолетняя детвора. В шагах ста от нее по колено в воде ходили два подростка с гарпу-нами. По всей видимости, рыбы не было: никто не исполь-зовал свое оружие по назначению. Вскоре на берегу появи-лись четыре подростка. Они подошли к купавшимся детям и приняли участие в их веселье. Но было похоже, что боль-шие парни обижают их. Один из обиженных мальчуганов побежал в стойбище. Скоро оттуда пришла женщина с ре-бенком на руках и стала что-то говорить хулиганам. Те ушли на другое место и затеяли там возню между собой, очень напоминающую борьбу, любимую игру не только номарий-ских мальчишек, но и взрослых мужчин, которой они часто развлекались, когда не было необходимости идти на охоту. В это время один из юных охотников за рыбой с радостным криком выскочил на берег и побежал в стойбище, гордо держа горпун острием вверх, на котором трепыхалась не малых размеров рыбина.
Увиденная сцена отдыха детей племени живо напомни-ла нашим изгнанникам их детские забавы, то прекрасное время, когда они тоже вели беззаботную, интересную, пол-ную радости жизнь. Сейчас странным и непонятным каза-лось то, что им тогда хотелось скорее повзрослеть, стать охотниками: они и не подозревали, что у взрослых так мно-го серьезных проблем. Даже годы позднего отрочества и юношества, которые отнюдь не были легкими, а, напротив, вынудили познать тяжелейшие испытания, с которыми сталкивались начинающие охотники, познать унижения же-стокого бесправия, сейчас, в их нынешнем незавидном по-ложении, тоже казались счастливыми. С особой остротой они ощутили и окончательно поняли, что какая-либо связь с родным племенем, тем прекрасным миром, в котором они жили, навсегда порвана. Мысли об этом привели их в еще большее уныние.
Вдруг они увидели, что Напима к ним снова идет из стойбища. Они не сомневались, что она возвращается, что-бы еще раз проститься с сыном. Друзья стали подсмеиваться над ним:
- Гляди, Молон, мать опять к тебе топает. Никак рас-статься с тобой не может.
- И как она с тобой на охоту не ходила?
- И что она отказалась идти с нами, непонятно?
- Да, и правда, непонятно. Ты бы всегда у нее на глазах был. Всегда бы она тебе сопли вытирала.
Эти обидные реплики задели Молона. Желая показать приближающейся матери, что не рад ее возвращению, он сел к ней спиной.
Сказанное подошедшей Напимой явилось для изгнанников большой неожиданностью.
- Ох, и дура же я, дура! Ошиблась я, родненькие мои! Неправду вам сказала! Они ведь и в самом деле простили вас! - говорила женщина. - Они разрешили вам вернуться. Но..., но только тем, кто приведет с собой женщину.
От изумления все молодые охотники вскочили на ноги. "Откуда же мы возьмем женщин?!" - хотели воскликнуть они, но тут же поняли, что имеет в виду Напима, и удивились, что эта идея им самим не пришла в голову. Несомненно, "старшаки" решили на Совете отправить их похищать чужеплеменных женщин. Следующие слова Напимы подтвердили эту догадку. Но как смогут они, совсем молодые охотники, справиться с такой сложной задачей? Всем известно, что мужчины любого племени защищают своих женщин с необычайной храбростью. К тому же защитников этих будет много больше, чем их, номарийских похитителей. Да дело, вообще, может и не дойти до борьбы за женщин. Другие племена живут очень далеко отсюда. Маленькая группа людей может стать по пути жертвой нападения хищников или умереть вследствие невозможности добыть пропитание. Даже, если и удастся добраться до чужого племени и завладеть желанной добычей, то нет никакой уверенности, что они смогут благополучно вернуться с нею в родное стойбище. Не хотят ли "старшаки", отправляя ненавистных им молодых охотников на столь трудное, опасное задание, все же погубить их, избрав такой способ, за неимением возможности расправиться с ними обычным образом?
Юноши снова приуныли.
- У нас же нет оружия! - сокрушенно воскликнул Хорр.
- Сейчас принесут вам, - ответила Напима. Она полуобернулась назад и кивнула в сторону стойбища. Потом добавила: - Пятеро "старашаков" пойдут с вами. Дурни - за иноземками собрались. Красивых хотят. Наши
бабы им не такие. Ишь ты. Думают чужие лучше.
Молодые охотники разглядели на фоне далеких шалашей пять идущих сюда фигурок мужчин. Зоркие юноши увидели, что это отнюдь не те люди, общество которых им было бы приятно. Однако, узнав, что с ними пойдут "старшаки", молодые охотники обрадовались и воспрянули духом. Ну, теперь они не пропадут! Правда, кольнула мысль, снова придется подчиняться им, терпеть бесправие.
Юноши вспомнили то, что не раз слышали от соплеменников. Говорили, что лет двадцать назад номарии уже ходили за чужеземками. Ушли двенадцать человек. Вернулись только пятеро. Зато каждый привел с собой по красавице. А один даже - две. Самая красивая женщина племени Элина, жена Герана, ради которой он отказался от остальных своих жен, была дочерью одной из этих пленниц.
Пожелавшие принять участие в рискованном путешествии мужчины почти приблизились. Они несли копья, палицы, дротики, не только свои, но и юношей, и снаряжение, какое номарии обычно брали в дальние охотничьи походы: кожаную суму, средних размеров, в которой находились два запасных кремневых наконечника, кремневый резец, а также подстилку из оленьей кожи, довольно широкую, свернутую в скатку. Этот рулон спиралевидными витками стягивала лыковая веревка. Другая лыковая веревка, только гораздо шире, была привязана к нему так, что могла служить лямкой, позволяющей носить скатку, как сумку на плече. Кому-то может показаться удивительным, что древнейшие охотники брали с собой в дальний путь для ночлега подстилку. Конечно, первобытные люди были чрезвычайно выносливы, неприхотливы, закалены. Тем не менее уже тогда наши предки стремились обеспечить себе некоторые удобства и умели сделать это в той мере, в которой позволяли условия и возможности. В самом деле, зачем спать на сырой, холодной, жесткой земле, когда можно лечь на мягкую подстилку? Может показаться удивительным и то, что приближающиеся мужчины смогли найти в стойбище оружие, принадлежащее именно изгнанным и прощенным юношам, ведь не были же подписаны дубины, копья, дротики. Конечно, нет, но соплеменники были настолько близки друг другу, настолько часто привыкли видеть кто что имеет, что носит, что эти идущие сюда охотники, или сами знали, или им подсказали сородичи, какое нужно взять оружие.
Такую же, наполненную тем же самым суму, и такую же скатку, взятые для молодых охотников, каждый "старшак" нес на другом плече. Вместе с их оружием они сбросили это им под ноги.
Не будем описывать внешность подошедших, поскольку вначале повествования уделили достаточно внимания облику номариев и недавно набросали зарисовки портретов изгнанников: эти "старшаки" походили на них.
Трое молодых охотников изъявили желание не ходить в чужедальние края, а вернуться в стойбище и стали просить "старшаков" подарить им жен. Надежды просящих были небезосновательны. И правда, легко было предположить, что мужчины слишком мало любят своих женщин и охотно уступят их, раз, чтобы найти им замену, собираются пойти в далекое, чрезвычайно опасное путешествие. Юноши надеялись обрести счастье и получить право снова жить в родном племени, раз обладание супругой - условие разрешения вернуться. Но "старшаки" разочаровали их, сказав, что на время своего отсутствия уже отдали своих женщин друзьям.
Охотники стали совещаться куда идти. Одни предлагали отправиться на запад, в места обитания "чомо" - так номарии называли неандертальцев. Другие утверждали, что лучше пойти на юг или восток, где можно найти племена "ногано" - так номарии называли людей своей расы. Выбор первых основывался на мужском вкусе, весьма распространенном и в наше время. Женщины "чомо" вполне соответствовали этому вкусу: они имели плотное телосложение, крутые, аппетитно выпяченные формы. Желавшие идти на запад ссылались также на большое практическое преимущество их предложения. Ведь жен неандертальского происхождения в случае необходимости можно было съесть, тогда как чужеземку расы "ногано", ставшую женой номария, есть было непринято - законы клана это не позволяли делать.
Представлявшие противоположное мнение в споре представляли и иной вкус мужчин, тех, кому больше нравятся женщины, характеризуя которых в наше время принято говорить: стройные, изящные, длинноногие. Именно такими преимущественно и были кроманьонки.
Звавшие идти на запад помимо выше упомянутых имели еще один весьма веский довод. Они говорили о малочисленности неандертальских кланов, способных, как правило, выставить десять-пятнадцать воинов, вдобавок весьма малорослых, а, значит, уступающих в силе мужчинам ногано. Не потребуется подкрадываться к стоянке, выслеживать, подстерегать женщин, уходящих из племени с какой-либо целью. Можно будет также обойтись без засад и других хитрых уловок. Достаточно будет просто открыто напасть на племя, перебить мужчин и завладеть желанной добычей.
На выборе западного направления настаивали двое "старшаков", идти на юг или восток звали трое. В споре не участвовали молодые охотники. Их мнение никакого веса не имело и представителей главенствующего сословия клана не интересовало. Если бы европейская демократия тогда была более развита, то совещающиеся приняли бы решение, основанное на желании большинства. Но верх в споре одержало меньшинство, те самые двое мужчин, чей вкус кому-то, возможно, покажется более соответствующим эротическому, нежели эстетическому восприятию женской внешности. Они обладали весомым аргументом, производящим на первобытных людей самое большое впечатление. Короче говоря, они просто были физически сильнее своих оппонентов. Правда, никто не собирался применять силу при обсуждении, но мужчины испытывали невольное уважение к более сильным и, если и спорили с ними, то все равно уступали. Что же касается европейской демократии, то ее зачаточные формы, несомненно, уже тогда существовали. Это проявлялось, например, в частых проведениях общеплеменных сходок, советов "старшаков". Однако система принятия решений, как мы убедились, еще не была достаточно совершенной.
3
Определившись в какую сторону идти, охотники за женщинами, не теряя больше времени, двинулись в путь навстречу приключениям.
За двадцать восемь дней, к тому моменту, когда события нашего повествования, снова начали бурно развиваться, они значительно удалились от родного стойбища, но были еще далеко от территории обитания неандертальцев. Им бы удалось преодолеть гораздо большее расстояние, если бы не необходимость много охотиться, чтобы прокормиться в пути.
За эти двадцать восемь дней во взаимоотношениях наших путешественников произошли такие поразительные изменения, что в них трудно поверить. "Старшаки" совершенно отказались от своего главенствующего положения. От их повелительного, спесивого, пренебрежительного отношения к молодым охотникам не осталось и следа. Между спутниками установились по-настоящему дружеские отношения. Что же явилось тому причиной? "Старшаки" быстро поняли, что оказались в условиях, совершенно отличных от тех, в которых жили в племени. С ними не было могучего Герана, авторитет которого служил главным оплотом утверждения господства "старшаков". Численное преимущество тоже не было сейчас на их стороне, а в своем силовом превосходстве над молодыми охотниками они отнюдь не были уверены. Даже более того, двоих из них они немало побаивались - гиганта Хора и, как ни странно, низкорослого Лума. Не раз "старшаки" с удивлением наблюдали, как тот в силовых забавах юношей одолевал в борьбе всех, даже того же Хора. В беге же, правда, только на самые короткие дистанции, измерявшиеся от одного куста до другого и равные приблизительно девяноста и ста пятидесяти метрам, он вообще не оставлял никаких надежд своим соперникам, побеждая с очень большим отрывом от них. Сородичи часто подбивали самых сильнейших борцов и бегунов племени, а ими были "старшаки", вызвать его на состязание. Однако те отнюдь не торопились это делать. Юноши не допускались к участию в силовых забавах "старшаков", а если допускались, то только в случае, если кто-то из последних сам желал вызвать кого-нибудь из молодых охотников на состязание. Конечно же, это делалось не с целью соблюсти возрастные категории, как, например, в современном спорте. Нет, просто "старшаки", слишком опасались, что обнаружится силовое превосходство какого-нибудь молодого охотника над теми, благодаря кому в основном держалось господство "старшаков" в племени, опасались, что это придаст ему дерзости, которая подтолкнет к неподчинению им и пренебрежению другими законами. Однако, если действительно появлялся юный богатырь, способный одолеть сильнейших мужей, а тем более вождя, то какие бы ни существовали правила, придуманные для того, чтобы он не узнал об этом своем превосходстве, со временем оно все равно становилось очевидно и ему самому и окружающим, потому что не одни только состязания выявляли и показывали всем истинные мужские качества, но в не меньшей мере и охота, а охотились "старшаки" и юноши вместе. Чтобы обезопасить себя и выгодные им устои племени, "старшаки" торопились принять такого молодого охотника в свое привилегированное сословие. Поэтому появлялись восемнадцатилетние и даже семнадцатилетние "старшаки". Их называли "гераями". Как правило, именно они со временем становились вождями племени. Был "гераем" и Геран. Мог бы стать "гераем" и Лум, но ему не везло. Дело в том, что охота номариев преимущественно была чрезвычайно энергетически затратна. Особенно часто они применяли такой способ, который называли "гонялками". Заключался он вот в чем. Охотники делились на пять групп, которые располагались по кругу на расстоянии двух-трех километров друг от друга. По сути, это была ловушка. Она раскидывалась там, где уже находились животные, или с очень большой вероятностью должны были скоро появиться. Охотники умело скрывались в густой растительности. Группа, к которой животное оказывалось ближе, чем к остальным, старалась незаметно подкрасться к нему на расстояние досягаемости броска дротика, чтобы завершить охоту в самом ее начале. Однако животное редко подпускало к себе настолько близко, поскольку такая ловушка располагалась, как правило, на открытой равнине, где довольно трудно было долго продвигаться незаметно. Вспугнутое животное бросалось прочь от людей и уже через несколько секунд не оставляло им никаких надежд в состязании на скорость. Но на сколько человек уступал четвероногому существу в быстроте, на столько же превосходил его по уму, придумавшему эффективные способы охоты. Нет, он не собирался состязаться в скорости с полным сил животным. Люди гнали его, умело направляя в сторону соседней группы охотников. Те появлялись из своего укрытия, когда гонимое животное проносилось невдалеке мимо. Продолжать гон была их очередь. Эту своеобразную эстафету они передавали третьей группе, третья - четвертой, четвертая - пятой, та - первой. Животное было вынуждено преодолевать неоднократно страшный для него губительный круг, теряя скорость и становясь более досягаемо для дротиков. Изощренная выдумка людей обеспечивала им выигрышное положение - пока одна группа гнала животное, остальные отдыхали. В конце концов, охотники догоняли изнуренное животное и поражали его своим смертоносным оружием или же, загнанное, оно падало и тоже становилось их добычей. Подобным образом люди порой охотились даже на целые стада оленей, косулей, овец, козлов, лошадей. Конечно, такой способ охоты требовал очень хорошего умения бегать длинные дистанции. Все мужчины-номарии были отличными, как бы сейчас сказали, стайерами и марафонцами. (Примечание: стайерами называют бегунов, состязающихся на дистанциях от двух до четырнадцати километров, марафонцами - состязающихся на сверхдлинные дистанции - двадцать, тридцать километров и более). Естественно, что комплекцией своей они очень походили на современных спортсменов этих квалификаций - были сухощавыми. Правда, имели значительно более развитую верхнюю часть тела. Лум же обладал, как уже говорилось, мощным телосложением. Оно, конечно, было довольно массивно. Люди с таким телосложением, как правило, не могут хорошо бегать длинные дистанции. Исключительно выносливый, Лум все же умел их хорошо бегать. Но не так хорошо, как соплеменники. Обычно он бежал последним. Зато никто другой не мог так близко, как он, подкрасться к животному и, неожиданно появившись из укрытия, пока намеченная жертва не успела опомниться, стремительным спринтерским рывком сократить расстояние между собой и ею, чтобы сделать ее более легкой мишенью для своего дротика или копья. Однако номарии редко охотились таким способом, потому что были мало удачливы в нем. А когда охотились, то дротик Лума обычно первым настигал спугнутое животное. После этого оно сразу замедляло шаг или останавливалось, чтобы через несколько мгновений рухнуть, испустив дух. Это позволяло другим охотникам осыпать его дротиками. И потом никто из "старшаков" не соглашался признать, что главная заслуга в этой добыче принадлежит молодому охотнику. Кроме того, всегда находился кто-то из них, кто нагло утверждал, что именно его дротик первым поразил животное. Лум же, с детства воспитанный непрекословить "старшакам", не смел оспорить такого лгуна. Когда охотились на медведя, наш герой думал, что появилась возможность показать всем свою силу, свою смелость. Но всех желающих выйти один на один с мохнатым свирепым великаном оттеснял большой любитель охоты на медведей Геран, потомучто победа над грозным повелителем леса очень поднимала авторитет мужчины среди соплеменников, а о своем авторитете среди них вождь проявлял немалую заботу.
Чтобы сэкономить силы для преодоления больших расстояний, наши путешественники использовали именно тот способ охоты, в котором Лум был как раз столь успешен. Почти всех животных, которых сумела взять эта группа охотников, добыл именно он. Часто Лум даже просил соплеменников оставаться на месте, поскольку убедился, что без них ему удается намного ближе подобраться к животным. С каждой новой добычей авторитет нашего героя среди товарищей возрастал. Особенно авторитет его возрос после вот какого случая.
Однажды, когда они шли долиной, вдруг появились и окружили их очень крупные свирепые лесные волки. Стая оказалась на редкость большой: в раза три превосходила численность охотников. Если бы она напала, то поход наших путешественников скорей всего здесь бы и закончился. По всей видимости, волки эти еще никогда не сталкивались с людьми и не знали какую опасность представляют палки с острыми камнями на конце в их руках: иначе вряд ли бы приблизились к такой большой группе охотников. Все же пока они не нападали, а только угрожающе яростно рычали, оскаливая свои страшные клыки: поначалу хищники испытывали некоторую нерешительность, ожидая, как часто бывает в таких случаях у волков, когда кто-то из них первым набросится на врага - тогда и остальные все сразу набросятся. Как правило, роль смелого бойца, увлекающего личным примером стаю в атаку, брал на себя вожак. Лум знал это. По особенно крупным размерам одного волка, и по тому, как к нему жмутся некоторые явно боязливые сородичи, он угадал кто вожак. Наш герой решительно опередил его, метко метнув дротик. Дротик вонзился волку в бок. Лум устремился к тяжело раненому хищнику и добил того копьем. Стая, услышав жалобные скулящие визги своего вожака и, увидев его поверженным, пришла в ужас. Бросившись прочь от людей, волки скоро скрылись в ближайшем лесу.
К девятнадцатому дню похода все попутчики Лума, даже "старшаки", стали относиться к нему как к своему предводителю, хотя сам он отнюдь не стремился к лидерству, а тем более к власти над другими. Но они явно желали видеть в нем своего вожака, ибо он внушал им чувство надежности и уверенности в будущем.
4
Охотники останавливались на ночевку задолго до наступления сумерек: требовалось немало времени для подготовки к ночлегу.
Завершался двадцать восьмой день путешествия. Место, к которому приблизились наши искатели приключений, идеально подходило для ночевки: они подошли к огромному вековому дубу, под большими ветвями которого можно было укрыться даже от проливного дождя. Рядом с дубом росло несколько мелких, ниже роста человека, дубков. В шагах ста отсюда темнела чаща дубняка, где можно было набрать сколько угодно хвороста для костров (охотники жгли пять-шесть костров, располагая их по кругу, в середине которого спали). Между этим лесом и упомянутым выше дубом находился густой кустарник с едва возвышавшимися над ним молоденькими деревцами. При боковом освещении лес был в основном затемнен, и на его фоне очень ярко и красиво выделялись некоторые крайние деревья, попадающие под прямые лучи солнца. Набегающие дуновения северного, но теплого ветра, мягко колыхали листву деревьев и кустарника, шумели в ветвях дуба, около которого остановились путники. Лес был слева от них. Справа, в двух-трех тысячах шагов отсюда темнел другой лес, преимущественно хвойный. Между лесом слева и лесом справа ярко зеленела равнина. К западу она простиралась до низких гор на горизонте, сейчас коричневато-синих, местами лиловых. Ослепительно сияющий диск солнца уже был близко от их вершин, но время заката еще не наступило, хотя его приближение уже предвещали розоватые и рыжеватые оттенки на краях облаков в голубом небе. Охотникам казалось, что вся трава на равнине перед ними сама собой светится. Такое впечатление было оттого, что довольно низкое уже солнце просвечивало каждую травинку.
Набежал новый легкий порыв ветра, принесший с собою запах влаги.
"Вода? Да, вода. Может, там река? - подумал Лум. - Хорошо бы искупаться сейчас".
Охотники сбросили с плеч сумы, скатки, положили рядом с ними оружие и, взяв с собой только копье или палицу, пошли в дубняк собирать хворост. У дуба остались только Молон и Мард. Они деловито уселись на землю, расчистили на ней между собою от травы маленькое местечко и положили на него собранную по пути сухую траву. Мард положил на нее тоже подобранные по пути две сухие палочки и стал держать их. Кончик третьей палочки Молон вставил между ними и, удерживая ее вертикально, принялся энергично в ладонях вращать вправо-влево. Так трением добывался огонь.
- Держи прямее, прямее держи... Ну-ка дай я начну, - сказал недовольно-поучающе Мард.
- Ты сам держи свои палочки получше: покрепче сжимай, чтоб не расходились, - ответил Молон, и работа пошла.
Из наших путников только эти двое занимались добычей огня, так как оказались наиболее способными к этому. С каждым разом сноровка их возрастала. Они уже так наловчились быстро добиваться желаемого результата, что восхищенные друзья говорили, что, когда они вернуться в родное стойбище, то у номариев уже не будет надобности жечь постоянно костер, поскольку они расскажут им об удивительном умении Марда и Молона.
Скоро около дуба выросла большая куча хвороста. Молон и Мард уже раздували появившийся огонек и осторожно подкладывали на него пучки сухой травы и тоненькие ве-точки. Пламя разгоралось. Остальные охотники, освобо-дившиеся от своего занятия, окружили Марда и Молона и с радостным волнением наблюдали за чудом рождения огня. Уже горел маленький костер. Охотники не собирались де-лать его больше: пока нужно было лишь поддерживать пламя. Вокруг того места, где располагались на ночлег, сло-жили пять небольших куч хвороста. Их подожгут, когда сгу-стятся сумерки.
Охотники начали ужинать. Достали из сум остатки жаре-ного мяса и принялись есть. Только один Лум не стал этого делать: он был сыт, потому что, пока шел по полю, часто ловко ловил выпрыгивающих из-под ног крупных кобылок, которых тут же отправлял в рот. Попутчики его брезговали есть насекомых. Поэтому с жадностью ели сейчас.
Куда больше, чем есть, Лум хотел освежиться водой. Нет, не пить: с полчаса назад им попался по пути ручей, и они вдоволь утолили жажду. Им владело сейчас большое жела-ние окунуться в чистую прохладную воду. Лум знал, что она есть поблизости: в запахе хвои и других запахах, приноси-мых сюда порывистым ветром, снова и снова чувствовался запах проточной воды. По-видимому, река протекала около находящегося на северной стороне леса или в его глубине, близко от края. Лум звал с собой товарищей. Те сказали, что обязательно тоже пойдут купаться, как только съедят свои запасы пищи. Это не так уж быстро можно было сделать, поскольку мясо первобытные люди обычно не дожаривали и нужно было немало времени, чтобы его хорошо проже-вать. Лум не собирался их ждать.
Отправившись на поиски воды, он ощутимо облегчил груз, который нес в пути: оставил здесь скатку, дротики, вы-нул из сумы и положил на траву запасные наконечники, ре-зец и рубило. Последний, весьма важный предмет обихода первобытных людей и более тяжелый, чем любая другая вещь, которую несли наши путники, был один на всю груп-пу. Его несли по очереди. Сегодня была очередь Лума. Вы-нув почти все содержимое сумы, он, однако, не оставил ку-сок мяса, ничуть не уверенный, что найдет его, когда вер-нется.
По мере того, как шел, он с каждым порывом ветра все явственнее чувствовал запах воды.
Любой человек в те времена, приближаясь с открытого места к лесу, особенно незнакомому, обычно испытывал невольное напряжение, а то и страх, ведь там мог нахо-диться подстерегающий его хищник, который хорошо видел подходящего человека, но сам ему не был заметен. Подоб-ное чувство начинало овладевать понемногу и Лумом, не-смотря на то, что в набегающих волнах воздуха запах зверя вроде бы не чувствовался. Охотник знал, что гамма ощуща-емых запахов бывает коварно-обманчивой, что запах жи-вотного может теряться в других запахах, из-за чего не раз приходилось упустить добычу или столкнуться с неожидан-ной опасностью.
Он вошел в лес. Здесь уже было сумрачно, как вечером. На Лума сразу же налетело великое множество комаров. Комариный сезон был еще в самом разгаре. В лесу, да к тому же вблизи реки этих легкокрылых кровососущих тварей было особенно много. Конец весны и начало лета они без-раздельно властвовали на огромной части территории Ев-ропы. Наш герой, как и все люди тогда, вынужденные жить в окружении бесчисленных полчищ этих назойливых бессо-вестных созданий, настолько привык к ним, что даже не от-махивался. Тем не менее встреча с мириадами комаров была, конечно, отнюдь не из приятных, особенно сейчас, когда за последние дни успел несколько отвыкнуть от них, поскольку шли путники в основном по безлесным равни-нам, опаленным солнцем и обдуваемым ветрами, ночева-ли тоже на открытых местах да к тому же в окружении кост-ров.
Комары напали на охотника с такой яростью, словно це-лый день только его и ждали. Лум даже стал отмахиваться. Но как ни досаждали ему крылатые паразиты, он мгновенно забыл о них, едва учуял запах человека, донесшийся с но-вым порывом ветра, зашумевшим в вершинах сосен, осин, берез и елей. Здесь, внизу леса, порыв ветра почти совсем не ощущался, но даже малейшего движения воздуха, кото-рое все же прошло между стволами, хватило, чтобы острое обоняние уловило этот запах. Охотник явственно различил его среди преобладающих здесь запахов хвои, коры и мха.
Номариям не часто доводилось встречаться с людьми иного племени. Обычно такие встречи воспринимались как неприятная и даже опасная неожиданность. В большинстве случаев заканчивались они боевыми столкновениями. Обычно охотник видел в иноплеменнике охотничью добы-чу. Если же чужак забрел на территорию его племени, пусть даже случайно, он вдобавок внушал к себе ненависть как дерзкий враг.
Учуять сейчас запах человека было для нашего героя тем большей неожиданностью, что он не сомневался, что до ближайшего становища неандертальцев еще идти и идти. Лум вперил взгляд в чащу и далее стал продвигаться сквозь заросли подлеска с предельной осторожностью, стараясь не произвести ни малейшего звука. Иноплеменник мог бы до-гадаться о его приближении раньше, еще когда Лум только вошел в лес, если б того не выручила приобретенная с дет-ства привычка, свойственная всем первобытным людям, жившим в лесной полосе: они умели ходить по лесу бес-шумно, особым образом ставя при ходьбе стопу и избегая наступать на то, что может хрустнуть. Теперь движения охотника стали напоминать движения крадущегося хищни-ка. Набегающий порой шум в вершинах деревьев помогал ему оставаться незамеченным чужаком, также, как и направление ветра, относящего запахи в южную сторону.
Скоро в чаще просветлело. Запах человека стал заглу-шаться сделавшимися более ощутимыми запахами сырого песка, прибрежной гнили. Теперь стволы деревьев выделя-лись темными силуэтами на фоне широкого просвета, про-легшего в лесу длинной полосой. Там находилось свобод-ное пространство, внизу которого протекала река. Самой ее не было видно, так как она имела высокие берега. Между деревьями стал заметен верх противоположного крутого бе-рега, тоже поросший смешанным, преимущественно хвой-ным лесом.
И вдруг Лум увидел его. Он стоял спиной к нему между двумя соснами на краю берега: мускулистая коренастая фи-гура, опершаяся рукой на суковатую дубину. "Чомо!" - внутренне вздрогнул и поразился Лум, хотя именно неан-дертальца и ожидал увидеть. Какая широченная спина, ка-кие могучие плечи! А шея, как у быка. Наш герой привык видеть преимущественно высоких худощавых кроманьон-цев. Поэтому телосложение чужака произвело на него большое впечатление. Удивили и почти совершенно белые волосы на его голове. Лум замер, рассматривая незнаком-ца.
Но испуг, удивление быстро сменились другим чувством. Это чувство едва ли отличалось от того, какое испытывает охотник, увидев существо, которое может быть его добычей. Лум даже обрадовался при мысли, что наконец удастся от-ведать человеческого мяса. Многие соплеменники, кото-рым довелось когда-то его испробовать, говорили, что оно очень вкусное. Впрочем, по мнению других, в нем ничего нет особенного - мясо, как мясо, на кабанину похожее. Многие же утверждали, что недопустимо человеку есть че-ловека: разве, дескать, можно уподобляться хищным зве-рям. Ведь человек все-таки не животное. Люди считают се-бя выше животных. Любой номарий оскорбится, если его животным назовут или хотя бы сравнят с ним. Так почему же человек в поступках своих часто ничем не лучше хищно-го зверя?! Нет, не должен человек есть человека! Наш герой был готов согласиться с такими доводами, но им уже овла-дел азарт охотника. Он представил, как друзья обрадуются, будут хвалить его за новую охотничью добычу, а главное, за то, что он убил презренного чомо. И правда, как не радо-ваться?! Запасы мяса закончились. И если удастся овладеть этой добычей, то завтра не придется изнурять себя охотой.
Луму удалось настолько близко подкрасться к незнаком-цу, что он мог бы поразить его, даже не утруждая себя броском копья.
Вблизи мускулатура неандертальца производила еще более внушительное впечатление. Мышцы бугрились под удивительно белой кожей, усыпанной множеством роди-нок. Спина и ноги были покрыты волосами, не более густы-ми и длинными, чем у тех сородичей Лума, что отличались волосатостью, то есть, не в большей мере, чем у имеющих это качество современных людей. Однако волосатость со-племенников Лума бросалась в глаза, поскольку волосы очень заметно чернели на теле. Но волосы на теле неан-дертальца были настолько светлыми, что Лум смог их уви-деть, только подойдя так близко.
Наш герой окинул незнакомца привычным взглядом охотника, выбирающего место, куда лучше направить копье, чтобы поразить жертву наверняка и не сломать кремневое острие о кости. Но он вдруг почувствовал, что не может уда-рить смертоносным оружием человека, не причинившего ему зла, не угрожающего ему, да к тому же находящегося к нему спиной.
В те времена люди имели весьма смутное представле-ние о честности, благородстве. Но и тогда было немало лю-дей по природе своей честных и благородных, совершав-ших порой поступки вполне соответствующие нынешней до-пропорядочной морали. Благодаря им понятия честности, благородства постепенно закрепились в правилах нрав-ственности общества. Но это произошло гораздо позже опи-сываемого нами времени. Наш герой по природе своей то-же был человеком неплохим: честным, чуждым коварства, жестокости и многим другим порокам. Он не способен был нанести подлый удар. В этот момент ему стало ясно и то, что он никогда не сможет есть человеческое мясо. Луму мгно-венно вспомнились трупы людей, которые он видел. Его пе-редернуло при мысли, что придется есть такое. Нет, он не будет убивать незнакомца. Но надо скорее сообщить друзь-ям, что чомо не где-то далеко, а уже здесь, рядом. Они это-го не знают, а значит, в большой опасности. Ведь вряд ли чужак здесь один. Наверное, поблизости есть другие.
Наш герой начал двигаться обратно. Однако нельзя бы-ло выпускать чужака из виду. Поэтому стал отходить, не по-ворачиваясь к нему спиной. А идти таким образом бесшум-но было, конечно, куда труднее, чем, крадучись вперед. Буквально через шага два-три под ногой Лума что-то хруст-нуло. Незнакомец вздрогнул и мгновенно повернулся к нему лицом.
"И правда, чомо!" - мысленно воскликнул наш герой, хотя, как мы знаем, он до этого и не сомневался, что видит неандертальца. "Какой страшный! Дикий какой! - поразил-ся он. - Какие брови! Как бугры". И тут же вспомнил свое отражение, которое видел, когда пил из водоемов со стоя-чей или медленно движущейся водой. Оно никогда ему не нравилось. Лум знал, что не красив, что похож на чомо. Он всегда старался не глядеть на свое отражение или разбивал рукой зеркальную гладь воды. Он знал, что есть соплемен-ники тоже похожие на чомо. Но он, пожалуй, был похож на них больше, чем другие. В ребячьей компании ему даже дали кличку: "Чомик". Сейчас Лум обрадовался - оказыва-ется не так уж он похож на чомо. Есть кто-то еще некрасивее его, с еще более звериными чертами. Вряд ли можно согла-ситься с тем, что наш герой был так некрасив, как ему каза-лось. Что же касается внешности незнакомца, то черты лица его были резче, грубее. И вообще все признаки неандер-тальца он, конечно, имел более выраженные. Лума порази-ла его выпуклая, могучая грудь. Между двумя буграми мышц свисал большой нечеловеческий зуб на прочной ни-ти из жилы животного, надетой на мощную шею.
В глазах незнакомца были удивление, страх. Затем по-явилась злость. Возмущенно-презрительно выпятив ниж-нюю губу, он сказал что-то непонятное на своем языке. Слова прозвучали грубо и как-то необычно.
Еще больше, чем внешностью и речью, незнакомец по-разил своим поведением. Несмотря на явно враждебный взгляд, палицу, которую крепко сжал в руке, как только уви-дел Лума, он почему-то выпустил, и она упала на землю. Но это отнюдь не был миролюбивый жест. Неандерталец сжал кулаки и воинственно выпятил грудь. Было похоже на то, что он вызывает на кулачное единоборство. Лум куда больше ожидал, что он нападет на него с дубиной. Нашему герою не составляло сейчас труда воткнуть ему копье в жи-вот. И для этого теперь вроде бы было достаточное основа-ние: вел себя незнакомец вполне агрессивно. Лум, однако, почувствовал, что не может применить оружие против без-оружного человека, в действиях которого не очень-то уга-дывается намерение покуситься на его жизнь: иначе зачем ему было разоружаться? Незнакомец вызывает сразиться в кулачном бою? Ну и хорошо. Разве он, Лум, когда-нибудь уклонялся от этого? Разве он не умеет драться?
Наш герой положил на землю копье, сбросил с плеча су-му и тоже стал в стойку кулачного бойца того времени, над которой посмеялся бы любой современный боксер. Стойка и неандертальца, и кроманьонца ничуть не отличались. Ни один не повернулся боком к противнику. Они стояли прямо против друг друга, и никто не прикрылся руками. Незнако-мец первый пошел вперед. Они принялись обмениваться сильнейшими боковыми ударами, наносимыми с замаха, с точки зрения техники современного бокса, мало эффектив-ными, поскольку их легко отбивать.
Лум почувствовал, что противник ничуть его не сильнее. Наш герой и не предполагал, что мощностью телосложения вряд ли ему уступает. А роста они были почти одинакого.
Физиономия неандертальца, и без того диковатая, сей-час, искаженная свирепой гримасой, стала звероподобной и еще более устрашающей. Впрочем, генетически близкий ему Лум, сейчас тоже вряд ли отличался от него лицом.
Неизвестно сколько бы они так обменивались ударами, если бы незнакомец, видя их бесполезность, не перевел кулачный бой в борьбу, в чем, видимо, был силен. И это было его ошибкой, потому что он не мог успешно соперни-чать с Лумом в борьбе, ибо большой палец руки неандер-тальцев был менее развит, чем у кроманьонцев. По этой причине неандерталец уступал в силе захвата. В борьбе же захват, как известно, чуть ли не самое главное. Кроме того, надо учитывать, что наш герой, как говорилось выше, был лучшим борцом среди молодых номариев. Впрочем, доста-точно воспользоваться своим борцовским преимуществом тому не удалось: он настолько был взволнован неожидан-ной встречей, неожиданной схваткой со слишком необыч-ным существом, что совершенно забыл в этот момент все приемы, которые знал, а приемов в арсенале кроманьон-ских борцов было уже немало. Все его старания сейчас сво-дились только к тому, чтобы пересилить руки противника, освободить их от хватки и ударить его кулаком в голову. Только пятый-шестой удар получился достаточно сильный. Противник упал на землю. Лум оседлал его верхом и нанес еще пару ударов, чтобы закрепить победу. Неандерталец сразу обмяк и перестал сопротивляться. Лум встал, хотел торжествующе издать боевой клич номариев, но удержался от этого, вовремя вспомнив, что поблизости могут быть дру-гие чомо.
Он глядел на поверженного противника и раздумывал, как поступить с ним, когда тот придет в себя. Были и другие мысли. Продолжал недоумевать, почему незнакомец так безбоязненно разоружился перед вооруженным чужаком? Напрашивалось только одно предположение: он принял его за своего - причина в большом сходстве его с неандерталь-цами: Лум знал, что в некоторых племенах существует за-кон, запрещающий использовать оружие против сородичей. Но он знал также, что неандертальские племена ожесто-ченно враждуют друг с другом, как и кроманьонские. А зна-чит, неандертальцы, как и кроманьонцы, любого чужака, пусть тот и их расы, воспринимают как врага. Не может быть, чтобы он, Лум, оказался настолько похож на кого-то из сородичей незнакомца, что так сильно ввел его в заблуж-дение. В любом племени есть люди, похожие друг на друга, иные даже очень. Но ведь они родственники, близкие или дальние. А он не только не родственник незнакомца, а во-обще человек иного племени, даже иной расы.
Лума начало удивлять, что побежденный все не прихо-дит в себя. Наш герой не раз отправлял в нокаут тех, с кем состязался в рукопашном бою. Он хорошо знал, какие глаза у оглушенного. Они полуоткрыты, зрачки мутные. А у этого глаза широко раскрыты, зрачки чуть закатились к бровям. И какой-то холодный блеск в них. Да и почему он все не при-ходит в себя?! Уж пора бы. "Так он же не дышит!" - уди-вился Лум. Задержал взгляд на его груди. Она даже слегка не приподнималась. И тут Лум вспомнил, как однажды в дружеском кулачном бою погиб один соплеменник, силь-ный боец.
Озабоченно-взволнованно наш герой опустился на коле-ни рядом с незнакомцем. Положил руку на большие, вы-пуклые, упругие мышцы груди. Она была совершенно не-движима. Но тело было еще теплое. Это дало некоторую надежду, что неандерталец все-таки жив. Лум втянул нозд-рями воздух и почувствовал запах живого человека. Тем не менее сомнений не осталось: тот был мертв - просто не успел еще остыть, даже не побледнел еще. Наш герой не ошибся: побежденный им человек действительно скончал-ся - предпоследний мощнейший боковой удар оказался для него роковым. Однако Лум не только не обрадовался оттого, что убил чужака, а, напротив, испытал искреннее сожале-ние, даже чувство вины, хотя по понятиям, привитым ему с детства, должен был торжествовать победу и гордиться. Он невольно вспомнил о своих каннибалистских намерениях. Они показались ему сейчас совершенно непонятными и дикими. Лум решил даже не говорить сородичам о том, что убил чомо, иначе те непременно придут сюда, чтобы за-брать его, поджарить и съесть. Но предупредить о близости чужаков их надо. И как можно скорее.
Он вернулся к своим вещам. Надел через плечо суму, взял копье и уже сделал пару шагов в направлении вре-менной стоянки, но вдруг остановился как вкопанный, ибо произошло то, что его сразу заставило забыть и о своем намерении идти обратно, и о поверженном противнике, и обо всем на свете. До Лума снова донесся запах человека, на этот раз запах женщины. Он подействовал на измучен-ного длительным воздержанием, жаждущего женского тела юношу так, как действует запах самки на ошалевшего от не-утоленной страсти самца. Дурманящий, возбуждающий за-пах донесся с новым порывом ветра. Он ошеломил юношу, захватил всего, пленил и повлек к себе. Сознание, что лю-бая женщина чомо доступна ему, удесятеряло его страсть.
Здесь, ближе к свободному пространству речного русла, дуновения ветра были ощутимее, чем в чаще. Деревья рос-ли реже. Прямо напротив Лума, на другом берегу, сосны, осины, ели тоже росли не часто и подлеска среди них почти не было. Если бы женщина находилась там, то он бы уже увидел ее, а она его, сообразил Лум. Нет, по всей видимо-сти, она приближалась несколько правее, и их друг от друга скрывал сейчас подлесок, густые заросли которого снова начинались в нескольких шагах от Лума.
"Уж не на встречу ли с ним она идет? - догадался наш герой и подумал: - Если б она видела, как мы дрались, то не шла бы сюда. Да и звать бы своих стала, конечно".
Лум поспешил скрыться в зарослях подлеска. С величай-шей осторожностью, совершенно бесшумно пробираясь че-рез эти заросли, он спустился в тоже заросшую мелкими де-ревцами и кустарником лощинку, выходящую прямо на от-логий песчаный берег к воде, и пошел далее. Прямо перед ним сквозь мелкосетчатые просветы в гуще ветвей замель-кало что-то белое. Наш герой понял, что женщина спускает-ся с крутого противоположного берега. Еще через несколько шагов он увидел ее. Она уже стояла на белом песчаном пляже, таком же, какой светлел на этом берегу перед куста-ми, за которыми скрывался юноша.
Первое, что бросилось в глаза, это рыжие волосы на го-лове и необычайно белое тело. Она была молодая, широ-кая, плотного телосложения женщина. В правой руке дер-жала копье. Хотя Луму, как и большинству его сверстников, несравнимо больше нравились девушки и женщины гораз-до более изящные, она так поразила его своей красотой, что он сразу необычайно сильно захотел овладеть ею. В то же время появилось сильное желание именно ее на всю оставшуюся жизнь сделать своей единственной женщиной. Все, его поход за женщинами закончился. Он возьмет ее и вернется с нею в племя. Такое решение неожиданно воз-никло в его голове.
Еще больше она приковала к себе восхищенный взгляд юноши, когда неожиданно небрежным движением сво-бодной руки развязала набедренную повязку, и та упала на песок ей под ноги.
Женщина подошла к воде и стала медленно входить в нее. Расстояние не препятствовало нашему герою любо-ваться красотой незнакомки: ширина реки была локтей пятьдесят-шестьдесят, а от него до края берега, на котором он находился, было шагов десять.
Темная вода отражала лес на противоположном берегу. Когда незнакомка стала входить в зеркальную гладь, это отражение заколыхалось, зарябило, появилось неверное белое отражение женщины. По всей видимости, чужеземка намеревалась перейти реку вброд. Похоже, здесь она была неглубока. И правда, незнакомка дошла уже до середины, а вода поднялась лишь немного выше ее колен. Наш герой, поглощенный созерцанием красоты женского тела, только сейчас перевел взгляд на ее лицо и снова был поражен. Он ожидал увидеть грубые некрасивые черты, подобные тем, какие увидел у неандертальца. Но, должно быть, природе угодно, не особенно утруждаясь при создании существ мужского пола, быть более благосклонной к слабому полу. Возможно, поэтому во всех видах фауны женские особи своим обликом куда более соответствуют эстетическим нормам. Черты незнакомки не были такими крупными и резкими, как у ее собрата. И уж точно, не были они грубы-ми. Напротив, ее черты были как бы сглаженными, смяг-ченными в сравнении с его чертами. Они были даже нежными и привлекательными. Даже современный иску-шенный ценитель женской красоты счел бы лицо этой неандерталки, если не вполне красивым, то миловидным наверняка. На шее чужеземки висели бусы из мелких зубов животных, которые удивительно шли к ее лицу. Подобное украшение носили многие соплеменницы и соплеменники Лума. Но никто из них не носил того, что он увидел на груди незнакомки и ее собрата - зуб животного, свисавший на жиловой нити с шеи. Этот амулет - Лум еще не знал, что это такое - висел у нее на шее, кроме бус.
Наш герой продолжал страстно любоваться чужеземкой. Пылкого юношу все сильнее охватывало желание сделать ее своей женщиной. Но вдруг его словно толкнула досад-ная, горько-отрезвляющая мысль, которая вырвала душу из объятий сладостного впечатления, вернула к реальности: придется применить грубое насилие к так понравившейся ему женщине. Надо будет ее схватить, связать (лыковая ве-ревка лежала в суме - как и его спутники, он уже пригото-вил ее по дороге). И конечно, незнакомку придется оглу-шить кулаком, чтобы она не сопротивлялась, не звала на помощь. Но сможет ли она после этого полюбить его в дальнейшем? А ему так хотелось, чтобы она его полюбила, чтобы у них всю жизнь были добрые, исполненные взаим-ной любви отношения, какие он с завистью видел у некото-рых семейных пар в своем племени. У большинства же но-марийских супругов взаимные отношения были слишком далеки от этого. И он знал почему: женщины подверглись насилию с самого начала брачной жизни. Наш герой испы-тал сожаление, близкое к отчаянию. Ему так не хотелось оскорблять грубой силой эту прекрасную чужеземку! Но си-туация, в которой приходилось овладевать ею, совершенно не оставляла возможности обойтись без применения силы. Тем не менее молодой человек надеялся обойтись без кру-тых мер, как-то сговориться с незнакомкой. Но как?! Ведь он не знает языка ее племени. Выше уже говорилось, что наш герой выделялся среди соплеменников умом. Он мгновен-но придумал каким образом действовать, чтобы сразу рас-положить к себе женщину и обойтись без насилия. Правда, надежда на это была не очень большой. Все же Лум хотел использовать хотя бы один шанс. Он решил выйти к незна-комке без копья. Увидев его безоружным, она, вряд ли сильно испугается, а поскольку сама с копьем, то, возможно, не бросится бежать и не станет звать на помощь. А если она ударит его копьем?! Ну так что же, - он увернется и перехва-тит копье. Он это умеет. Однако это уже будет началом бое-вой схватки. Затем придется действовать еще более грубо. Нет, это не допустимо! Надо попытаться по-другому. Воз-можно, получится. Ему поможет один очень весомый аргу-мент. Вдруг, и правда, получится.
Женщина уже вышла на этот берег. Только сейчас Лум разглядел, что ее тело тоже все покрыто недлинными свет-лыми волосами, как у того неандертальца. Эта странная особенность неандертальской женщины не только не от-пугнула Лума, а напротив, он увидел в ней пикантное до-полнение к ее красоте.
Она остановилась на песчаном пляже и стала внима-тельно всматриваться перед собою, переводя взгляд то влево, то вправо. При этом широко раздувала ноздри, при-нюхиваясь.
"Его ищет", - догадался Лум. И правда, недоуменный, нетерпеливый взгляд женщины явно говорил о том, что она кого-то желает увидеть здесь и не понимает, почему тот до сих пор не объявился перед нею.
- Либ дате бута тат?! - громко сказала она, и голос ее прозвучал отнюдь не грубо, как у того неандертальца, а да-же мелодично, очень приятно, как показалось нашему ге-рою.
Вдруг она вперила взгляд прямо в то место, где скрывал-ся Лум. "Все, увидела меня. Надо выходить", - понял он. В этот момент храбрый юноша неожиданно испытал стран-ную, еще незнакомую ему нерешительность и продолжал оставаться на месте.
Незнакомка хитровато прищурила глаза, игриво-ласково усмехнулась и что-то сказала, рассмеявшись.
"Меня принимает за него - она же меня плохо видит. Думает, что он нарочно спрятался от нее - играет вроде", - понял Лум и в этот момент решился выйти.
Вид, в каком он предстал перед нею, мог бы рассмешить любого. Представьте выскочившего из кустов юношу, на ко-тором единственное, что было - лишь кожаная сума на бо-ку. Конечно, он не был из числа тех его соплеменников, о коих говорилось выше, которые, несмотря на возраст, не обрели стыдливости. Нет, он просто совершенно забыл о своей наготе. Дело в том, что еще в самом начале путеше-ствия Лум, как и его спутники, снял за ненадобностью набедренную повязку и сунул ее в суму. Но она занимала в ней слишком много места, необходимого для запасов мяса. После первой же удачной охоты все путешественники вы-бросили свои набедренные шкуры, не сомневаясь, что в случае необходимости быстро обзаведутся новыми. Со временем они перестали замечать свой, в общем-то, обыч-ный для первобытных охотников походный наряд и даже совершенно забыли о нем. Иначе наш герой вряд ли бы набрался наглости появиться в таком виде перед женщи-ной, пусть и неандертальской.
Выйдя из зарослей, он, добродушно, приветливо улы-бался во всю ширь своего неандертальского лица. Ее реак-ция его приятно удивила. Она ничуть не испугалась, а лишь изумленно вскинула брови. Даже не направила на него ко-пье. "Она меня тоже принимает за своего!" - обрадовался Лум.
- Бем пева мува? - произнесла женщина. По вполне по-нятной причине он, конечно, предпочитал отмалчиваться. Она снова сказала что-то, на сей раз каким-то насмешливо-понимающим и недовольным тоном.
"Болтает со мной прямо, как со своим. Должно быть, и правда, я очень похож на кого-то из ихних", - с радостью думал Лум. Но он ошибался. Причина того, что незнакомка его не испугалась, была в другом. Эта причина откроется в дальнейшем повествовании.
Наш герой поспешил подкрепить удачу тем аргументом, о котором мы упоминали и на который он рассчитывал более всего. Этот аргумент находился в его дорожной суме и представлял собою большой кусок жареного мяса. Лум до-стал его и протянул незнакомке. Она схватила кусок сво-бодной левой рукой и стала жадно есть. Вскоре взяла и правой. Копье упало на песок. Лум преодолел соблазн вос-пользоваться этим и еще раз решил ни в коем случае не прибегать к насилию. Жуя, она благодарно поглядывала на него и время от времени, насколько позволял набитый рот, улыбалась. Он же, глядя как быстро убывает аппетитный кусок, торопливо, напряженно соображал, как действовать, когда мясо совсем исчезнет. Но ничего придумать не мог. И вот она поглотила весь его аргумент и стала облизывать и обсасывать испачканные жиром пальцы. Он почувствовал, что наступил критический момент и уже нужно что-то реши-тельно предпринять, но по-прежнему не знал что. "Надо за-говорить с ней! Но я же не знаю их языка!" - почти с отчая-нием думал он.
Она подняла на него большие серые глаза. В них было удовольствие сытости. Женщина окинула его помутневшим взором. Она не могла не видеть, как сильно выражено его страстное стремление к ней. Глаза ее томно полузакрылись, в них заиграли искорки ответного нескромного чувства. У него появилась смутная догадка, что, возможно, слов ника-ких и не понадобится. Но ему от этого не стало легче, пото-му что его охватил непонятный страх. Храбрый юноша, спо-собный выйти один на один с самым грозным хищником, неожиданно для себя поддался страху, но иному, не тому, которому обычно поддаются люди при встрече с обычной опасностью. Это был страх совсем другого рода, еще неве-домый ему. Он тоже подавлял волю. "Попробуй обнять ее - вот и все. Говорить, кажется, и не надо совсем", - подска-зывал ему внутренний голос. Но Лум не мог сделать и ма-лейшего движения к ней - не то что обнять.
Приглушенным и прерывающимся от волнения голосом, она что-то сказала нежно. И хотя Лум опять, конечно, не по-нял слов, ему стало совершенно ясно, что такие слова гово-рят перед началом любовных ласк. Тем не менее наш герой испытывал сейчас еще большую нерешительность, чем то-гда, когда собирался выйти к ней. Но почему? Разве он не мечтал о близости с женщиной? Еще как мечтал! Но все, что он мог позволить себе в этом своем стремле-нии - это лишь надеяться, что его ожидания не продлятся слишком долго, что наконец кто-то уступит ему немолодую надоевшую жену, а покуда ему оставалось мучить себя жгу-чими грезами неутоленного вожделения. И вот сейчас пе-ред ним такая женщина, о которой он и не мечтал даже. И кажется, его влечение к ней взаимно. Но тот непонятный страх словно сковал его. Даже сейчас, когда незнакомка яв-но млела от страсти, явно была готова отдаться ему. Он бо-ялся, что неправильно истолковал ее слова, ее взоры. Ему казалось, что она оттолкнет его с возмущением, повернется и уйдет. И рухнет его надежда на счастье с этой удивитель-ной женщиной, рухнет все для него. Неуверенный в себе, лишенный в прошлом какого-либо опыта в любовных отно-шениях, юноша был ошеломлен неожиданно возникшей возможностью реального сближения с женщиной и потому совершенно растерялся. Она же теперь смотрела на него удивленно-непонимающим, призывным взглядом. Вдруг женщина шагнула к нему. Он ощутил ее мягкое теплое тело, ее объятия и окунулся в ее большие мягкие губы. О, он и не подозревал, что уже лишь поцелуй женщины ошеломляюще сладостен!
Не выпуская друг друга из объятий, они опустились на песок пляжа и для нашего героя началось путешествие в сказку, о которой он так долго мечтал.
Она была ненасытна, ненасытна также, как и он. В див-ных наслаждениях молодые любовники провели остаток дня и большую часть ночи, забыв обо всем остальном на свете, даже о ежеминутной опасности нападения хищни-ков, которая всегда была велика, а ночью особенно. Не за-мечали даже окружавший их густой рой комаров, которых на берегу рек, да еще в такое время, просто несметное множество, и которые здесь особенно злы. И правда, как и предполагал Лум, слов ему не понадобилось. Только под самое утро любовники успокоились и, не выпуская друг дру-га из объятий, заснули.
5
Проснулся наш герой, когда уже совсем рассвело. Мно-жество солнечных лучей пронизало лес вокруг. Ярко зеле-нели листва, хвоя на ветвях деревьев. Стволы сосен горели бронзовым оттенком. Над верхушками деревьев сияло го-лубое небо. В темной водяной глади реки отражались лес, небо и над этим отражением поднимался белый пар.
А где же возлюбленная?! Ее нет здесь! Лум вскочил на ноги, стал бросать во все стороны встревоженные ищущие взгляды и нигде ее не видел. Он взвыл от огорчения и до-сады.
На песке были ее следы, уходящие в реку. Она ушла к своим. Она ушла! Она бросила его! Даже не разбудила, чтобы попрощаться. Не разбудила, потому что боялась, что он не отпустит ее. Значит, не хочет продолжения их отно-шений. Значит, он не понравился ей!
Молодым человеком овладело отчаяние. У его ног лежа-ло копье, ее копье. Почему она оставила его? Конечно, она взяла с собой на свидание копье, потому что небезопасно идти одной в лесу. Возможно, ее стойбище совсем не близ-ко отсюда. Счастье, что ее сородичи не появились здесь, когда они предавались любовным ласкам. Соплеменники не пришли искать ни ее, ни того парня, которого нечаянно убил он, потому что знали, что те пошли на свидание и по-тому не вернулись ночевать в стойбище. Наверно, так. Но зачем она оставила свое копье? Забыла? Нет. Не могла за-быть: кто забудет об оружии, когда нужно идти по лесу? Она оставила копье ему. Потому что думала, что он безоружен: она же не знала, что его копье лежит здесь поблизости, в зарослях. Это забота о нем! Она боялась оставить его без защиты оружия. Она не испугалась риска пойти обратно без копья. Ради него. Значит, он совсем не безразличен ей! Мысль об этом умерила огорчение, приятно согрела душу, наполнила ее надеждой. Он сейчас же пойдет искать ее! Он найдет ее! Да, но там ее соплеменники. Они, конечно, не обрадуются ему. Придется драться. Ну что ж, он будет драться. Ради такой женщины стоит. Да, но он же один... А сколько их? Не один, не два, а больше. Но разве он один?! Он же не один!
Только сейчас Лум вспомнил о своих соплеменниках, от-правившихся с ним добывать женщин. Да, сейчас он позо-вет их! О, они обрадуются. Он с ними нагрянет на чомо. Вряд ли чомо больше их. Они низкорослые все. А номарии все быки. Да к тому же ударят неожиданно. Мужчины чомо не выдержат. Им конец. А все женщины их достанутся но-мариям. Да, но это же война... Возлюбленная возненави-дит его как врага. Разве он этого хочет? Нет, он этого не хо-чет! Как же быть?!
Расстроенный, словно обессиленный Лум опустился на песок пляжа. Им начинало овладевать отчаяние. Но вскоре он приободрился духом, потому что у него появилась идея, которая ему показалась очень хорошей. Вот что он сделает. Он скроет от сородичей, что здесь чомо. Они пойдут даль-ше. А завтра он им скажет, что ему надоело это путеше-ствие, и он возвращается обратно, в стойбище. Они, конеч-но, скажут ему: "Дурак, тебя же убьют там". А он ответит: "Может, и нет. А если убьют, то и пусть: это лучше, чем так скитаться". Конечно, очень его удерживать не будут - среди старшаков сразу найдутся желающие стать вожаком отряда. Пусть идут к другому племени чомо. А он прибежит сюда. Он подкрадется к ее стойбищу, будет высматривать ее из укрытия, дождется, когда она отойдет от стойбища одна и тогда вновь появится перед ней. Он просто возьмет ее за руку и уведет с собой. Так он и поступит.
Лум встал, но прежде, чем пойти к соплеменникам, ко-нечно, поднял копье возлюбленной. Взял его с особым, приятным чувством: это была вещь любимой женщины, она держала ее в своих руках.
По привычке охотника первым делом осмотрел наконеч-ник. Сразу заметил, что он высечен из камня менее искус-но, чем наконечники копий номариев. Все же был доста-точно острым. Проверил рукой надежно ли держится на древке. Кремневое лезвие так было крепко примотано к древку легкой, прочной лыковой веревкой, что ряд тугих витков ее в основании наконечника был тоже, как камен-ный. Копье имело еще одно острие - другой конец древка чернел, закаленный на огне. Наш герой оценил изобрета-тельность неандертальцев, дававшую возможность охотни-ку не остаться безоружным, если кремневый наконечник сломается или соскочит с древка, что случалось отнюдь не редко.
Лум, надев суму через плечо, вошел в заросли и отыскал вчера оставленное здесь свое копье. Пройдя лощинку, вы-брался из нее и из густых зарослей подлеска туда, где ку-стов и мелких деревцев было гораздо меньше и простран-ство между стволами сосен хорошо просматривалось. В ноздри сразу ударил запах сырого мяса. Взглянув вправо, откуда исходил этот запах, юноша увидел много разбросан-ных свежеобглоданных костей на земле между основания-ми сосен. Он сразу понял, что это останки нечаянно убитого им неандертальца. Страшную догадку подтверждала свет-лая копна волос под одним из кустов. За нею чуть видне-лась затемненная, окровавленная, изувеченная часть голо-вы, точнее, то, что осталось от нее.
Были перекусаны даже толстые берцовые кости. Значит, труп достался в добычу сильному хищнику. Нет, хищникам: на земле осталось множество следов. Охотник стал рас-сматривать их. Они преимущественно были плохо видны, потому что землю густо покрывала опавшая бурая хвоя. Но местами все же чернели прогалины. Лум принялся разгля-дывать их и оторопел: оказалось, что пока он столь беспечно предавался утехам любви, совсем поблизости происходило пиршество целой стаи огромных свирепых лесных волков. Наш герой удивленно-озадаченно почесал затылок: у него появилось немалое сомнение в том, что при такой любве-обильности ему с его женщиной удастся добраться до стой-бища номариев. На какое-то мгновение ему стало не по се-бе при мысли, что точно также и его обглоданные кости ле-жали бы сейчас на берегу, если бы хищники не удоволь-ствовались только мясом неандертальца. Наш герой был неприятно поражен тем, что увидел и понял здесь. В то же время испытывал огромную радость, понимая, как ему по-везло. И снова в глубине сознания шевельнулось чувство вины перед незнакомцем, благодаря которому обрел дол-гожданное счастье и избежал верной гибели. Лум повер-нулся и зашагал прочь отсюда.
Даже сильное впечатление, какое произвело жуткое зре-лище остатков трапезы хищников, и радость от сознания по-разительной удачи, уберегшей его от гибели, быстро забы-лись под наплывом сладостных воспоминаний о возлюб-ленной.
Ему очень захотелось похвастать перед друзьями своим удачным ночным приключением. Однако отогнал этот со-блазн, понимая, что он угрожает исполнению его замысла.
Вспомнив о соплеменниках, с удивлением и некоторой обидой подумал: "Целую ночь пропадал в лесу, а они и не искали меня". Но тут же явилось нехорошее предчувствие: "Все же это странно... Уж не случилось ли что?!" Однако счастливое состояние духа не располагало верить в плохое. "Скорей всего искали. Просто не нашли", - поспешил он успокоить себя и снова погрузился в приятные воспомина-ния.
Вновь вспомнил о тревожном предчувствии, когда, вый-дя из леса, уже шагов двести прошел по полю. Он поднял взгляд и стал смотреть прямо вперед. До этого смотрел больше вниз, на траву, которую, впрочем, не видел. А когда поднимал взгляд, то что попадало в поле зрения, тоже не видел, ибо яркие воспоминания закрывали от него реаль-ные образы.
Выйдя из полузабытья, увидел перед собою широкое по-ле в лучах утреннего солнца, взошедшего уже настолько, что оно уже перестало быть большим. За полем темной по-лосой зеленел дубовый лес, около которого остановились на ночлег номарии. Над кудрявой кромкой этой полосы выгля-дывали вершины невысоких гор. Лум увидел, что дубняк не доходит до гор на западе, как ему казалось вчера, когда он с соплеменниками подходил к месту будущей стоянки: между дубовым лесом и этими горами лежала довольно обширная холмистая местность, сплошь покрытая кустарни-ком и мелкими деревцами.
Дуб, под которым сделали стоянку охотники, отсюда, где находился сейчас Лум, не выглядел столь внушительным и величественным, как вблизи. Все же он несколько выде-лялся на фоне растущих далее деревьев, своими более крупными размерами.
Людей Лум не увидел там. Его не обеспокоило то, что не видно спящих соплеменников: они лежат и их за травой увидеть нельзя - так подумал он. Но где же караульный?! Он лежать не имел права.
Несколько поодаль от места стоянки из травы выглянула голова собаки. Она тоже увидела Лума и залаяла на него. Сейчас же из травы показались еще несколько голов собак, и в следующий момент целая стая этих свирепых сильных животных бросилась к Луму.
У юноши сразу похолодело внутри, и он мгновенно за-был и о, должно быть, заснувшем караульном, и даже о приятных грезах о возлюбленной. Все внимание его сосре-доточилось на приближающейся опасности, которую он со-брался отражать.
Надо сказать, что часто собаки, а то и волки, следовали за группами охотников, потому что была возможность по-живиться остатками их пищи, порой не только объедками, ибо, покидая временные стоянки, люди далеко не всегда могли унести с собою все добытое ими мясо. Конечно, зве-ри держались на почтительном расстоянии от охотничьих групп. Иногда даже люди, потерпев неудачу на охоте, пыта-лись решить проблему отсутствия пищи за счет незваных попутчиков. Однако собаки, а тем более волки, менее всего подходили на роль добычи. Догнать их люди, конечно, не могли. Пробовали добиться желаемого хитростью, исполь-зуя приманку - какую-нибудь кость. Но эти животные пора-зительным образом угадывали намерения человека и все-гда держались на безопасном расстоянии. Только в ред-чайших случаях поддавалось на обман какое-нибудь из-лишне доверчивое и слишком оголодавшее животное.
По окрасу Лум узнал приближающихся собак. Эта стая увязалась за нашими путешественниками еще когда они не отошли далеко от стойбища. Временами она на день-два исчезала куда-то: наверное, сама охотилась. Потом собаки появлялись, те же самые. Однажды, когда они отсутствова-ли, их место заняла другая стая собак. Вернувшиеся собаки прогнали конкурентов - не столько силой, сколько дружным угрожающим лаем. Вчера никаких четвероногих попутчиков не следовало за охотниками. Значит, стая появилась уже после того, как Лум отправился на поиски воды.
Наш герой слышал, что собаки не нападают, как волки, на одиноких людей, отошедших от группы охотников, кото-рых ранее видели в ней. Однако сейчас ему верилось в это с трудом, ибо казалось, что свирепая стая стремительно приближается только с одним намерением - яростно его растерзать. Однако, и правда, на пол-пути к нему собаки остановились: они узнали Лума. Шесть из них повернулись и затрусили обратно. Остальные две собаки снова побежа-ли к нему. Но теперь они не выглядели свирепо. Напротив, радостно виляли хвостами и даже, как показалось Луму, немного улыбались. Это были очень большие собаки, даже, пожалуй, немного больше среднего волка. Они и походили на волков. Отличались только окрасом: одна была рыжая, другая - коричневая с черными пятнами.
Собаки не добежали до молодого охотника на расстоя-ние, приблизительно равное хорошему броску копья. Лум чувствовал, что докинет и, возможно, попадет, но острие не причинит вреда животному, ибо полет копья потеряет силу. Собаки, словно понимали это.
Коричневая собака стала потягиваться, глубоко про-виснув грудью. При этом вытянувшиеся передние лапы ее тоже почти легли на землю, зад возвышался над тулови-щем, а пышный султанообразный хвост величаво заколы-хался.
Не дожидаясь, когда охотник приблизится на опасное для них расстояние, собаки повернулись и неторопливо по-бежали обратно, время от времени резво подпрыгивая, как козлята. "Что это с ними? - удивился Лум, - словно радуют-ся мне?!"
Он снова посмотрел на место стоянки. А где же все-таки караульный?! Тоже лежит?! И поэтому его тоже не видно за травой? Неужели спит?! Остальным спать еще можно: сей-час лето - новое солнце рождается слишком рано, в эту пору люди обычно не встают с восходом. Лум и его попутчики привыкли спать по утрам долго - организм требовал хоро-шего отдыха после целого дня ходьбы и перед новым уто-мительным переходом. Но караульным спать строго вос-прещалось. За всю свою жизнь Лум еще не слышал, чтоб кто-нибудь из номариев, охранявших сон соплеменников - то ли всего стойбища, то ли лишь временного охотничьего лагеря - заснул на посту. Так почему же этот заснул? Лум пришел в ярость от возмущения. Но счастливое состояние духа мало по малу склонило к снисходительному отноше-нию даже к такому проступку, считавшемуся у номариев одним из самых тяжких. "Но ведь ничего не случилось. Ес-ли б случилась беда, и они были бы мертвы, то собаки по-бежали бы ко мне прямо из-под дуба. Да и вряд ли побе-жали бы. От такой добычи. А они были в стороне от нашей стоянки, когда я их увидел". Этот довод унял гнев и тревогу молодого охотника.
Вскоре приятные мысли снова заволокли сознание. Вновь вспомнил о товарищах и посмотрел на место стоянки более-менее видящим взором он, когда прошел еще шагов пятьсот. "Ну вот, лежат, спят", - окончательно успокоился он. Но пелена сильно волнующих ярких образов и в тот мо-мент еще продолжала застилать взгляд. Поэтому он увидел не все, а точнее, хоть увидел все, что могли увидеть глаза, но не придал значения тому, что в другом случае не только насторожило бы его, а сильно встревожило. Однако, как из-вестно, есть подсознание. Оно продолжает обдумывать впечатления, от которых мы отвлеклись, даже делает выво-ды, принимает решения. Вот почему мы порой с удивлени-ем обнаруживаем, что для нас прояснилась какая-то ситуа-ция, о которой мы уже перестали думать. То же произошло и с нашим героем. Когда он прошел еще шагов сто, то вдруг остановился как вкопанный. "Хворост весь цел! Почему?! Они что, костры не жгли?" - удивился Лум. И действитель-но, судя по размерам кучи, хворост совсем не использовали. Обычно за ночь наши путешественники сжигали все запа-сенное топливо, как бы много его ни было. Выйдя из леса, наш герой видел кучу хвороста, вначале ее вершину, вы-глядывающую из-за травы, а затем основную ее часть, хотя товарищей долго не видел. Однако до сего момента то, что куча хвороста до утра осталась большой, не казалось ему странным, а почему, мы знаем.
Сейчас он обратил внимание на то, что расстелены были только две подстилки. Другие остались свернутыми в скатки. "Почему...?! Нет, тут что-то не так. Что-то случилось!" - все с большей тревогой думал Лум. И тут же ему вдруг стало со-вершенно ясно, что друзья вчера не искали его, потому что если бы искали, то непременно нашли бы, ибо найти его было очень легко - просто надо было дойти до реки и чуть пройти по берегу вправо. А раз не искали, то, значит, что-то помешало им.
Особенно странным выглядело то, как лежали спящие. Даже когда не удавалось разжечь костер в холодные летние ночи, которые, впрочем, в описываемое нами время случа-лись редко, охотники не спали так тесно. А эти чуть ли не друг на друге лежат, словно кучей.
Теперь Лум уже бежал и бежал все быстрей и быстрее. С каждым шагом место страшного происшествия становилось все виднее. Он уже видел, что некоторые, и правда, лежат один на другом. Все лежали так, как лежат трупы, которых небрежно стащили в сторону, чтобы не мешались. Стали видны какие-то пятна на телах. "Это кровь! Да, да, кровь. Они убиты!" - пронзила сознание страшная догадка. Хотя сразу отпали все сомнения, он даже сейчас все еще наде-ялся, что не случилась беда, что ошибается, что эти пятна не кровь, а пятна грязи, а издали они, и правда, казались пятнами грязи, ибо расстояние искажает цвета. Ничтожная надежда оставалась, хотя Лум и понимал, что грязи там взяться неоткуда. По мере приближения красный оттенок пятен неумолимо становился все более очевидным. Да и несомненно мертвое положение тел также подтверждало страшную догадку. Лум бежал и вместе с ударами ног о землю раздавались и ощущались, как удары, мысли: "Пока я там... с бабой... они погибли! Из-за меня... погибли! По моей вине погибли! Они не знали, что здесь чомо! А я знал! Я знал и не предупредил их! А чомо их заметили! Подкра-лись и... Я виноват! Я, я! На мне вина!"
Когда он приблизился к месту стоянки, ему открылось жуткое зрелище: груда окровавленных тел товарищей, а пе-ред нею разбросанные, тоже окровавленные кости - остат-ки пиршества каннибалов: то, что человека съели именно люди, не вызывало сомнений, поскольку следы кругом бы-ли только людские. В глаза сразу бросилось сходство с тем, что только что видел в лесу. Но эта картина выглядела даже еще более страшной, ибо более очевидно было то, что здесь съеден человек, поскольку некоторые части тела оста-лись нерасчлененными и не обглоданными, видимо, по причине того, что у пировавших каннибалов еды было слишком много. Так, среди костей валялись ступни ног, ки-сти рук, голова. Несмотря на то, что лицо отчлененной голо-вы было окровавлено и искажено, Лум сразу узнал его - это была голова Молона. Кости и не съеденное мясо краснели, окровавленные - людоеды съели свою жертву сырой. "По-чему? - удивился Лум. - Не смогли разжечь огонь? Нет, огонь был - молодой охотник покосился на маленькое ко-стрище, так и не ставшее большим. - Такие дикари, что не знают, что жаренное мясо вкуснее?" Последнее предполо-жение тоже выглядело безосновательным - Луму еще не приходилось слышать, что где-нибудь существовало племя, не использующее жарку мяса. "Они не стали жечь большой огонь, да и маленький, кажется, потушили, потому что боя-лись себя обнаружить", - правильный сделал вывод сооб-разительный юноша. Однако перед кем опасались обнару-жить себя враги после того, как расправились с его сопле-менниками, пока для Лума оставалось большой загадкой.