Лаконичность вообще мой стиль. Я - хозяин и шеф-повар виднейшего петербургского ресторана "Гаргантюа". Поэтому лаконичность является и стилем "Гаргантюа". Принцип очень прост: в декоре заведения и сервировке стола - никакой избыточности, а в рецептуре - никакого фьюжна. Только традиции, даже более того, - их корни. Мне не по пути с кулинарным извращенцем Хестоном Блюменталем, чей винтажный ресторан "The Fat Duck" занял в минувшем году первое место в интернациональном рейтинге. Я презираю калифорнийский "French Laundry" с их фирменным блюдом - хорошо прожаренная блевотина в желе из фруктового бульона. Я ненавижу всех этих выскочек, превращающих кулинарию во фрик-шоу.
И, знаете, у меня масса клиентов. Им кажется очень оригинальным то, что я делаю. Обеспеченные гедонисты всех мастей и расцветок, от чечена до еврея, щемятся в мое заведение дивной толпой.
Ну, а я ухожу в прошлое. Оно снится мне под утро. Я вижу во сне те благословенные времена, когда жизнь была простой, люди были простыми. И еда... Даже за простую пищу приходилось бороться. Тогда кусок недожаренного мяса, без всяких специй, был вкуснее любого современного гастрономического изыска. Я выбиваю из людей деньги. Грубой пищей я выбиваю из людей дерьмо. И они становятся чище.
Год назад мы с "Гаргантюа" пересекли экватор проторенессанса и окунулись в позднее средневековье. Я тогда планировал открыть в Москве "Пантагрюэль", но какое там. Оробевший и похудевший "Гаргантюа" требовал слишком много забот.
Набранная с подземных переходов патлатая толпа пела со сцены мадригалы, в то время как пожилые осюртученные бандиты с недоумением вгрызались в тощие оленьи ножки. Другая публика - модная, интеллигентная, но ужасно дешевая, - скрежетала начищенными зубами над маленькими глиняными мисками с неразмоченной пшеницей.
Тем не менее, даже скудная пища со временем пришлось им по вкусу. Им, любителям всего экстравагантного и дорогого. Модное, новое, экстравагантное - это хорошо забытое старое... Ну, вы знаете. Насчет же цен будьте спокойны. Ниже потолка они у меня не опускаются.
"Гаргантюа" снова окреп. Встав на ноги после недолгой болезни, повеселел. Патлатые юнцы нарастили жирки, обнаглели и были вышвырнуты вон. А ваш покорный, но высокооплачиваемый слуга, продолжающий грезить прошлым, вернул к жизни латинский стол.
Люди жрали тонны, и в туалетах лежали обернутые белыми салфетками перья. В мужских сортирах - павлиньи, в дамских - гусиные. Со сцены доносились непонятные русскому уху спичи, а за кулисами, вероятно, прятался Иисус Христос.
Но сны... Эти сны продолжали преследовать меня. Белки, калории, жиры, распавшиеся сотни лет назад, звали меня. Топливо человеческой цивилизации требовало вечной памяти и настаивало на преемственности поколений.
Настало время древних греков. В понедельник у меня выступал Амаксимандр, во вторник - Арриан Флавий, в среду - Марк Пакувий, в четверг - Фукидид, в пятницу - "специально приглашенная звезда" Геродот. А по выходным чередовались Платон и Аристотель. Они были кумирами публики, радостно готовой вкушать оба вида духовной пищи.
Весной 2006-го канула в канализацию Месопотамия. Вслед за ней, как-то быстро и незаметно - минойская цивилизация. Потом - египтяне.
Бронзовый век подошел к началу. В тарелках начали попадаться седые волосики Ноя, а я сидел, обхватив голову руками, в своем кабинете, который превратился в тупичок. Куда идти дальше? Куда? Голод наших предков звал меня, но я не мог двинуться с места.
Но первого июня я, наконец, решился. Собрав официанток, я строго потребовал от них ежекаждого отчета о чаевых, дав гарантию, впрочем, что все деньги останутся при них - милых моих, испытанных девочках, идущих сквозь время вместе со мной. Затем я нашпиговал оба зала видеокамерами.
И принялся ждать.
Как я и предполагал, самыми жадными оказались толстяки. Они много ели, они много слушали, они много шутили, и очень мало оставляли чаевых.
Десятого июня я пошел за одним из них. Толстяк сел в свой черный "БМВ" свежайшей модели. Я сел в свой старый безыскусный "Форд". Толстяк поехал куда-то, и я поехал за ним.
Толстяк припарковался возле дома, я припарковался за его машиной. Толстяк вошел в темный дворик-колодец, я - следом.
Он открыл электромагнитным ключом дверь подъезда.
А я выхватил из пиджака прикрепленный скотчем к подкладке топорик для рыбы, и нанес толстяку два удара по затылку. Мои нежные ноздри, толщиной с папирусную бумагу, захлебнулись запахом крови.
Роскошно, божественно. Я был так силен, что поставил мертвого толстяка на ноги и вывел его из подъезда, перевел через дворик и посадил на заднее сиденье "Форда".
Мы возвращались туда, откуда вышли. Любой, кто отведает моих угощений, обязательно вернется вновь!
На следующий день, была суббота, в "Гаргантюа" ужинала Валентина Матвиенко, губернатор моего родного города. Она сделала немало для Петербурга. И у меня, коренного петербуржца, нашлось, чем ей отплатить.
"Мозги от шефа для шефа". С подобострастной улыбочкой прислуживалка Алена поднесла ей великолепно бесхитростное угощение. Госпожа Матвиенко ела с удовольствием, и лицо ее сияло улыбкой человека, который знает, что многое заслужил.
"Гаргантюа" превратилось в каверну. Здесь дышалось тяжело. Две официантки ушли, возмутившись моей традиционалисткой смелостью. Остальные девушки по-прежнему фланировали между столов. Но на этот раз они были совершенно обнажены, немыты, нечесаны. Небритые подмышки, ноги и лобки маячили у оголтелых клиентов перед глазами. Гурманы стыдливо опускали взоры на столешницу, на которой их руки теребили вкуснейшее, хотя и жесткое мясо, со сладковатым привкусом, притом очень пресное. Иногда мясо было скверно прожаренным, а иногда - откровенно подгоревшим. Но неизменно оно имело запах костра, дыма, и, хочется надеяться, древний, свежий, энергичный запах старины.
Люди выходили из-за стола облагороженными, сильными, смелыми. Это было изумительное зрелище. Но некоторые клиенты перебирали: кулаки их непроизвольно сжимались, глаза наливались кровью, ноги так и шли вскачь. Им хотелось кинуться в погоню. Догнав же жертву, рвать ее, терзать и разрывать.
И это был пик популярности "Гаргантюа". В то же время я достиг идеала: лишнее перестало окружать меня. В ресторане была только ЕДА. Ресторан превратился в безотходное производство. Сегодня одни сидели за столом, а завтра они же лежали на столе, в то время как другие ими угощались.
В один из таких благословенных вечеров, в ресторане вдруг появился странный клиент. Он сидел один. На нем была летняя рубашка с короткими рукавами и длинные шорты болотного цвета.
Новый клиент не притронулся к моей изумительной еде. Вот что было странно.
Я подошел и спросил, что не так?
- Я - профессионал. Я не ем добычу, - диковинно ответил мужчина.
- Простите? - вежливо сказал я.
- Вы ходите по лезвию бритвы. Некоторые из этих самозабвенных обжор, - он обвел рукой зал, - имеют на вас зуб. Причем этот "зуб" входит в их профессиональную деятельность. Они шпионы, тайные агенты, менты, следователи. Точат на вас компромат.
Он закурил сигару.
Я по-прежнему молчал. Ждал предложения.
- Вы напрасно кормите клиентов клиентами, - не торопился перейти к делу человек. - Моя фамилия Бураков.
Он протянул руку, которую я пожал.
- И я браконьер.
- Браконьер? - переспросил я.
- Точно. Я готов взять ваши заботы на себя. Я профессиональный добытчик мяса.
Такая лаконичность резюме импонировала мне. К тому же он, наконец, перешел к делу.
- Прекратите убивать людей, - сказал Бураков. Судя по всему, он ясно понимал, что убийства не доставляют мне удовольствия, а вызваны одной лишь необходимостью. - Я буду делать это за вас. Понятно? Я и так это делаю. Хобби у меня такое. Но я готов это делать за деньги. Я - потомственный браконьер, убиваю людей из удовольствия, которое сперва было вызвано голодом, а теперь передается по наследству. И мне плевать на судебные иски. Пускай сперва поймают. Но если я буду получать за убийство деньги, мне же будет лучше. Догоняете?
Я "догонял" только то, что человеческая жизнь - величайшая ценность на свете. (В темноте, впрочем, ее цена понижается). Но я не "догонял", почему этот Бураков так легко распоряжается этой вкусной человеческой жизнью и почему называет себя браконьером. Неужто есть еще и "небраконьеры"?
- Откуда вы? - спросил вдруг я. Вопрос был задан спонтанно. Но Бураков ответил очень многозначительно:
- Оттуда...
И тогда мы заключили сделку.
Он обещал поставлять только самые лучшие экземпляры. Он сказал, что идет отсев. Самых умных, а потому самых вкусных, людей уничтожают "небраконьеры". Причем мясо этих достойных мужей и жен вовсе даже не идет впрок, оно пропадает даром. Что есть чистой воды вандализм. Бураков обещал опередить "небраконьеров".
Кроме того, он высмеял мою стратегию по уничтожению толстяков. Я, конечно, оскорбился. Но Буракову можно было верить. Его глаза дышали прошлым. Они, казалось, видели всю человеческую цивилизацию, начиная с самого ее начала.
- Вы идиот, - сказал мне Бураков, когда поварята принимали очередное холодное тело, щуплое и невзрачное. - Неужели вы думаете, что среди первобытных людей были толстяки?
На хамство я ответил пожатием плечей. Популярнейший рецепт Буракова "Сволочи на вертеле" компенсировал любые недостатки.
- Или вы думаете, что вкус маленьких негров хуже вкуса белых детей? - сардонически вопрошал он, доставляя на кухню черный трупик.
Признаться, я робел перед ним.
И мне ужасно хотелось знать, ОТКУДА он. Я не успел это выяснить, к своему сожалению и к сожалению всех вас, моя добрая скоромная пища. Толстяк, которого я оприходовал рыбьим топориком, вернулся в своей наихудшей ипостаси: мертвеца и его интересы представляло ФСБ. Они пришли, чтобы покарать меня. Тощая женушка шпикосального человека вдруг вспомнила, что последним, кто его видел, была моя чертова Алена, как оказалось, блядующая направо и налево. Тогда, два месяца назад, она принесла мне счет с двумя копейками чаевых, которые толстяк заплатил ей... потому что думал, что кушает дома-с. Он трахал Алену с апреля, и думал, что ходит в "ее ресторан". Будучи человеком вежливым, добропорядочным, но желающим слинять от жены и жениться на Алене, он не мог платить слишком много своей будущей жене, дабы она не вознамерилась сесть ему на шею.
И тем самым вызвал мой гнев, обузданный, но беспощадный.
Чистая случайность. Но какая роковая!
Кроме того, как человек интеллигентный и современный, толстяк вступил в сговор со своей настоящей женой. И она знала всё. О его вкусовых пристрастиях. О его вкусовых пристрастиях. О его вкусовых пристрастиях. О его вкусовых пристрастиях узнали и другие.
Маленький чернявый педераст из ФСБ пришел на мою кухню. У него был ордер. Он залез в холодильник - торчали только его ноги из морозилки. И он тоже узнал всё.
Чем отличаются специально обученные подонки от просто подонков - специально обученные подонки документируют то, что узнали.
И виноватым в этой истории с супружеской изменой, приведшей к смерти, вышел ваш покорный слуга.
Бураков, разумеется, тут же исчез.
Впрочем, он пришел ко мне на свидание, чтобы я смог передать ему "ключи от квартиры, где деньги лежат", ибо последний кусок мяса остался неоплаченным. Но я ему ключей не передал. Просто пожадничал. И он, обиженный, заторопился уйти. Но так торопился, что исчез в воздухе, не дойдя даже до порога "комнаты свиданий".
На сэкономленные деньги я, когда вышел, открыл маленькое хард-анатом-кафе. Поскольку меня отлучили от страсти всей моей жизни - кулинарии, и это стало ударом для меня, пришлось найти замену. Весьма достойную, между прочим. Я всегда уделял пристальное внимание музыкальному сопровождению пищепоглощения. К тому же музыка - явление такое же древнее, как и еда.
Плюс кофе ex machine. Нефильтрованное пиво. Алкоголь.
Кстати, приставка "анатом" - непроизносима в приличном обществе. Впрочем, это неважно. Важно то, что я все же нашел жену того толстяка.
Теперь среди прочих инструментов у меня есть прекрасная арфа. Ее басовые струны состоят из жил. Струны поскромнее - из нервов. Октавы, невоспринимаемые человеческим ухом, состоят из аксонов. Эти октавы только Бураков и слышит. Я знаю, что этот ублюдок где-то здесь. Парит в воздухе до сих пор обиженный, но скоро обратится ко мне с новым деловым предложением.
Ну, а покамест я вытираю лицо влажной пиздой и беру в руки дирижерскую косточку. Играй, оркестр!
И многочисленная публика наслаждается модными неземными звуками.