Карлин Коен : другие произведения.

Сквозь тусклое стекло

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Роман-сага "Сквозь туманное стекло" на примере одной аристократической семьи показывает читателю жизнь георгианской Англии и Франции эпохи регентства. Главные герои - Барбара, внучка герцогини Тэмворт и дочь беглого якобита Кита Олдерли, и ее муж блистательный Роджер Монджоффри, граф Дивейн. После сложных переговоров о приданом и заключения брака Роджер везет юную жену в Париж, где невинная Барбара получает представление о распутном образе жизни французского двора. Появление человека из прошлого Роджера расстраивает семейную жизнь Барбары и разлучает с мужем. Становление личности молодой графини Дивейн проходит через этапы разочарования, раскаяния и прощения к любви. Множество колоритных персонажей - мать, бабушка, брат, подруга, родственники - создают яркий и насыщенный фон повествования. От переводчика: Роман, сам по себе довольно объемный, представляет первую часть дилогии о жизни семей Тэмворт и Дивейн, но я была настолько увлечена этим романом, что приступила к переводу, который займет довольно много времени. Удивлена, что такой замечательный автор как Карлин Коен до сих пор не заинтересовал российские издательства. С удовольствием открываю ее для вас )) Роман на стадии перевода. Те, кто не хочет ждать следующего большого куска, может читать здесь: https://vk.com/id391067416
  СКВОЗЬ ТУСКЛОЕ СТЕКЛО
  КАРЛИН КОЕН
  
  ЧАСТЬ 1
  1715-1716 гг
  
  ГЛАВА 1
  
  Два гневных голоса доносились из полуоткрытого окна библиотеки. Узнав их, Барбара остановилась и стала искать место, откуда она могла бы слушать, но не быть замеченной. Через несколько секунд она уже висела над землей, вцепившись в древний плющ, укрывший выцветший красно-розовый кирпич дома. Спутанный, плотный, упорный, со стеблями толщиной в ее запястье, плющ отпускал дом неохотно. Каждую весну его хитрые тонкие зеленые пальцы прокрадывались под оконными рамами в комнаты, и каждую весну бабушка методично отрезала эти пальцы швейными ножницами и приказывала садовникам подстричь его по размеру проемов. Теперь, в ноябре, плющ был все так же упрям, хоть большая часть его блестящих темно-зеленых листьев потускнела от холода и стала желто-коричневой.
  - Дурак! Наглый молодой дурак! - Голос матери отчетливо доносился из библиотеки. - Неужели ты думал, что я это одобрю? Ты приполз, как побитая собака, просить моего благословения? Благословение! Я готова убить тебя! Ты еще способен думать чем-то, кроме того, что торчит у тебя между ног?
  Невозможно описать, как подействовал на нее голос матери. Он и при обычных обстоятельствах звучал низко и хрипло, но в сочетании с презрением и гневом давал ошеломляющий результат. Гарри что-то пробормотал, и Барбара попыталась подобраться поближе к окну.
  Плющ был крепким. Он был почти так же стар, как сам дом, построенный больше стал лет назад - поднимающийся на несколько этажей, когда-то современный, а теперь старомодный и причудливый со своими не похожими одна на другую скрученными дымовыми трубами, с остроконечными фронтонами, с оконными рамами, заполненными множеством маленьких круглых стекол, с холодными и темными комнатами с неровными полами. Снаружи его дополняли беседка из вяза, лужайка для игры в шары, рыбные пруды и старый садовый лабиринт.
  Барбара любила это место, потому что оно было и ее родиной и ее домом. Она знала каждую тропинку, пруд, сад, каждую скрипучую ступеньку на лестнице. Здесь она жила в безопасности и любви... кроме тех случаев, когда ее навещала мать, что, к счастью, случалось редко.
  Должно быть, это Гарри привез ее из Лондона, подумала Барбара. Дурное предчувствие за брата заставило ее побледнеть.
  - Какой же ты дурак, - сказала мать, и в голосе ее звучало презрение. - Этот брак совершенно недопустим. Особенно сейчас. Джон Эшфорд ужаснулся, когда я ему сказала.
  Должно быть, Гарри сделал какое-то движение... Барбара представила его в кресле с лицом таким же холодным и жестким, как у матери, со сжатыми от усилия сдержать гнев кулаками, потому что голос матери изменился:
  - Да, я сказала ему! И рядом с ним стояла его дочь и слушала меня. Если бы она не рыдала уже, как слабый ребенок, ее отец избил бы ее. Во всяком случае, я бы так поступила. Боже, как я хотела ударить ее! Что касается тебя, такое поведение непростительно. Любой союз, который мы создадим сейчас, имеет решающее значение, и ты должен это знать лучше, чем кто-либо!
  Каждое слово звучало резко, четко и определенно. Барбара знала, что Гарри, никогда не заботившийся о будущем, должно быть, был ошеломлен внезапным приездом матери из Лондона.
  - Черт бы побрал эту семью! - Заявил Гарри. - И будь ты проклята. Я люблю ее. Какая разница, на ком я женюсь. Нет скандала, в котором я мог бы сравниться с тобой. Мой отец уже...
  Раздался треск удара ладони о плоть. Барбара вздрогнула так, словно получила пощечину она, а не Гарри.
  - Не произноси больше имени своего отца в моем присутствии. - Сколько яда была в этих словах. - Он исчез из моей жизни. Как и Джейн из твоей. Через несколько месяцев она выйдет замуж за своего двоюродного брата, Эшфорды уже отправляют ее в Лондон к своим родственникам. И ты тоже, Гарри. Завтра же. Несколько месяцев в Италии и визит во Францию должны добавить немного рассудка и терпения, необходимого твоей... как это... Импульсивной? Да. Импульсивной натуре. Во всяком случае, я предпочитаю импульсивность глупости. Твое лицо, Гарри! Жаль, что ты не видишь. Что, упоминание об Италии умерило твою пылкую любовь, да? - Она рассмеялась. - Я так и думала.
  Фатальным недостатком матери была привычка высказывать свои чувства - в первую очередь она обращала их против себя. Теперь ее голос звучал тише, должно быть, она отошла вглубь комнаты. Барбаре пришлось встать на цыпочки и вытянуть шею.
  - Ты будешь повиноваться мне. Мерес присмотрит за тобой до отплытия. И никаких романтических прощаний со своей малюткой-возлюбленной. И никаких сюрпризов через девять месяцев! Все кончено. Прими это. Это была телячья любовь, просто мимолетная вспышка, первая из многих, я уверена. А теперь я оставляю тебя наедине с твоими мыслями, дорогой Гарри. Если ты, конечно, способен вызвать хоть одну.
  Наступила тишина. Барбаре хотелось пойти к брату, но она знала, что сейчас этого делать не стоит. Его только что унизили - быстро, безжалостно, основательно - и он не хотел бы, чтобы она стала свидетелем последствий. Она уперлась ногой в толстый побег, чтобы подняться чуть выше, ровно настолько, чтобы заглянуть в окно и увидеть его.
  - Мистрис Барбара!
  Она подпрыгнула. Без сомнения, ее разыскивала одна из служанок, чтобы сообщить, что мать дома. Что ж, если повезет, она сможет пропустить этот визит. В худшем случае, увидится с ней завтра, прежде чем мать вернется к себе в Лондон. Она вжалась в плющ, все еще разрываясь между желанием увидеть брата или убежать.
  - Мистрис Барбара!
  Теперь голос служанки звучал ближе. Идея побега взяла верх. Она спустилась по широким каменным ступеням террасы. Пробежала мемо бабушкиного блеклого розария, уродливых голых и шипастых кустов с толстыми наростами на стволах - все его пышные лепестки ушли в бабушкины сборы, бренди, вина и лекарства. Затем проскочила под прикрытие густо-зеленой живой изгороди из тиса. Лес был совсем рядом, как только она окажется там, будет просто добраться до одного из арендаторов бабушки, чтобы провести день на теплой кухне, потягивая чай и наслаждаясь ежевикой и грецкими орехами, пока хозяйка готовит зимний пирог с дикой сливой и рассуждает о пшенице, урожае ячменя, рецептах и детях.
  - Мистрис Барбара!
  Она удвоила скорость, плащ развевался за ней темным парусом. Впереди спасением маячил лес. Она бежала туда так, словно охотничьи собаки деда гнались за ней по пятам. Не важно, что сейчас ее не было видно со стороны дома. Ее мать была там.
  *
  В гостиной герцогини Тэмворт Диана, виконтесса Олдерли опустилась в кресло и положила ноги на старомодный табурет с серебряной бахромой и тяжелыми кривыми ножками. Она была красивой женщиной с темными волосами, фиалковыми глазами, белым лицом и алыми сладкими губами, достоинства которых она подчеркивала румянами и пудрой. Ее внешность была обманчива. Эта женщина обладала выносливостью лошади и такой же чувствительностью. Единственное, что отняли у нее роды одиннадцати детей - это талию (умело замаскированный недостаток), да еще немного углубили морщины от крыльев носа до уголков рта. Вокруг нее порхала молодая девушка, поправляя подушки под спиной и расправляя платье более изящными складками. Диана отмахнулась от служанки, как от назойливой мухи.
  Она оглядела блюдо с конфетами, маленькими жирными засахаренными сливами, выбрала одну из них и медленно откусила. Капля липкого сока брызнула из уголка ее рта и упала на лиф платья.
  В кресле с прямой спинкой сидела ее мать, вдовствующая герцогиня Тэмворт, и с нетерпением ждала. Ее морщинистые руки были сложены на ручке трости, глаза прикованы к Диане, а на скулах то и дело появлялись желваки. В отличие от дочери герцогиня никогда не была красивой. Когда-то это имело значение, но теперь... уже нет. Время позаботилось о таких вещах кусочек за кусочком отнимая у нее молодость и плоть и выделив в процессе чистую и сильную костную структуру лица, острый и волевой взгляд, так что теперь в свои шестьдесят с лишним она была воплощением характера, ума и власти.
  То, чем Диана, несмотря на ее красивое лицо и фиалковые глаза, никогда не обладала (правда, отсутствие волевых черт во внешности беспокоил Диану меньше всего). Герцогиня наблюдала, как ее дочь выбирает вторую конфету и медленно ест.
  - Довольно, Диана, - сказала герцоиня. Лна знала свою дочь, как собственное сердце, и ради Ричарда (благослови, Господь, его душу) готова была стерпеть многое, но не все. - Вышли девушку из комнаты, - добавила она хрипло.
  Тяжелые дверцы со скрипом закрылись за служанкой.
  - Гарри.
  Герцогиня резко произнесла имя. Диана облизала пальцы, уделяя время каждому по очереди. Герцогиня знала, что дочь делает это намеренно, и потому продолжала сидеть неподвижно, даже несмотря на то, что у нее руки чесали огреть нахалку тростью по плечу. Это можно было сделать и позже. Они с Дианой сражались друг с другом большую часть жизни, и она не собиралась позволить дочери одержать победу в столь поздний час.
  Она не ожидала, что Диана приедет из Лондона, когда писала той о своих подозрениях насчет Гарри и Джейн. Она считала, что справится сама. Так что внезапное появление Дианы стало для нее такой же неожиданностью, как и для Гарри. Неприятной неожиданностью, потому что она знала, как ее дочь справляется с проблемами. Безжалостно, точным ударом в яремную вену, без единой мысли о чьих-либо чувствах и потребностях.
  - Он был зол, - протянула Диана.
  Ее голос, низкий и хриплый, был такой же знаменитой ее чертой, как и глаза. Когда она много лет назад совсем юной впервые приехала в Лондон со своим мужем Китом, мужчины не могли говорить ни о чем, кроме ее красоты и голоса.
  - Зол и дерзок. Но с ним было нетрудно справиться. Если бы это была Барбара... - но она уклонилась от этой мысли. - В конце концов он перешел от неповиновения к принятию. У него нет характера, весь в отца.
  Герцогиня с трудом поднялась и, прихрамывая, подошла к одному из освинцованных окон и посмотрела в партер на кустарник, который безжалостно обрезали, чтобы создать замысловатую фигуру. Ричард работал над этим садом больше года, выкладывая узор, выбирая гравий, сажая кустарники, разъясняя садовникам, как правильно их обрезать, как вплести цветы в общий узор, и в конце концов создал свой шедевр - инициалы жены с виньетками по обеим сторонам. Сейчас сад выглядел неопрятным. Она должна будет позаботиться о нем... но не сейчас.
  Сейчас ей придется иметь дело с Дианой и этим недоразумением с Гарри - возможно, он и был похож на отца, но тем не менее, оставался ее внуком. Кроме того, у Дианы было достаточно собственных неприятностей, с которыми нужно было разобраться.
  Ее руки вцепились в замысловатую позолоченную ручку трости.
  - Ты причинила ему боль, - сказала герцогиня.
  Это был не вопрос.
  - Конечно, я причинила ему боль! А что еще мне оставалось делать, после твоих новостей? Поздравить их? - Диана не заметила спазма боли на худом лице матери, она была беспечной и эгоистичной личностью, но тут же отвлеклась другой мыслью: - Должна сказать, мама, Джейн меня удивила. В нет ничего, чтобы подцепить любого мужчину, даже если они с Гарри выросли вместе. Она тихая. И некрасивая, особенно когда плачет. Конечно, Гарри думал тем, что у него между ног, вот и попался. Ну, ничего. Завтра он уезжает. Мерес уже собирает его вещи. Я написала Кэролайн Лейтон в Италию. Ты ее помнишь? - Герцогиня мрачно кивнула. - Гарри остановится у Лейтонов. Они у меня в долгу. И я знаю Кэролайн, как себя. У нее слабость к молодым людям, она примет меры, чтобы Гарри лучше узнал женщин. - Диана злобно рассмеялась, блестя мелкими острыми зубками. - А потом будет Франция. После Франции и Кэролайн бедняжка Джейн превратится в слабое воспоминание. Полгода будет достаточно.
  - Ты все тщательно продумала, - сказала герцогиня от окна.
  Ее слова не были комплиментом, но Диана не заметила.
  - Я стараюсь. В моем положении поневоле приходится многому научиться.
  В ее голосе прозвучала горечь. Герцогиня сардонически улыбнулась. На этот раз Диана, красивая умная Диана, попалась в собственную ловушку, и если бы герцогиня не оказалась в одной лодке с ней... если бы не ее личная заинтересованность, она бы с удовольствием посмотрела, как ее дочь выкручивается.
  Но она была вовлечена, милостивый Господь Всевышний. Черт бы побрал Диану и Кита - они оба это заслужили. Они всю жизнь были глупы и безрассудны. Кит пил, оба играли и тратили деньги без счету. Диана перепрыгивала из постели в постель, как дешевая шлюха из Саутворка. Но все их подвиги побледнели, когда пять месяцев назад были посланы судебные приставы, чтобы арестовать Кита, и он бежал во Францию, опередив их всего на пару шагов.
  Он обвинялся в поддержке Стюарта, претендующего на трон недавно коронованного короля Англии Георга I Ганноверского. Теперь Диана несла ответственность не только за огромные долги, но также и за измену, и потому, никого не спросив, обратилась в Парламент за разводом. Это было почти неслыханно. В конце концов, брак есть великое таинство, связывающее мужчину и женщину, и люди должны постараться извлечь лучшее из того, что им дается.
  О, случались неофициальные расставания супругов, иногда неприятные публичные пререкания из-за приданого и финансов, но развод сам по себе был такой редкостью, так противоречил слову Божьему, нес с собой столько скандалов (слишком много семейной грязи выливалось на всеобщее обозрение с обеих сторон), что к нему прибегали крайне редко.
  Вся семья, включая молодого герцога, самого нелюбимого внука герцогини ("это тупое жирное отродье Абигейл", как она выражалась, ссылаясь на него), пребывала в смятении, смущенная и скомпрометированная действиями Дианы.
  Герцогиню невыносимо раздражала мысль, что ее дочь и зять угрожают репутации семьи. Все годы, что они с Ричардом верно служили Короне, все деньги и земли, что они накопили, все сейчас находилось под угрозой из-за прихотей беспечного игрока, который не мог удержаться ни от спиртного, ни от глупых речей, а так же женщины, не знающей смысла слова "верность".
  Слава Богу, Ричард умер. В свое время она написала бы ему, что знает, как исправить их ошибки, а потом применила бы всю свою настойчивость и политическое мастерство. Но время, возраст и все эти печальные события... все эти смерти в семье... она слишком легко уставала, слишком быстро начинала чувствовать отвращение к интригам тех, кто окружал трон.
  Она сказала с такой же горечью, как Диана:
  - Стюарты всегда дурачили Олдерли.
  Ее прервал стук в дверь. В комнату вошла Ханна Хенли, дальняя родственница. Она была одной из тех женщин, что не имеют достаточно денег или собственности, чтобы выйти замуж. Она жила у герцогини из милости, расплачиваясь с ней воспитанием и обучением детей Дианы. Она не принадлежала ни к семье, ни к слугам, и зависимость ее положения оставила горькие морщины на ее лице.
  Сделав реверанс обеим женщинам, она сказала:
  - Мне очень жаль, кузина Диана, но Барбару не нашли.
  Она упорно отказывалась называть Диану иначе, чем кузиной, упорно цепляясь за тонкую связь, которую они обе ненавидели. Диана уставилась на нее. Кузина Хенли, как ее называли, быстро добавила: - Искали больше часа, но никто не знает, куда она ушла.
  Наступила тишина. Кузина Хенли попыталась оправдаться:
  - У Барбары трудный характер. Она никого не слушает и половину времени бесится. Я выполняю мой долг, как могу, но...
  - Очевидно, ваших усилий недостаточно. Вы должны учить мою дочь французскому, географии и хорошим манерам. Я вижу, вы потерпели неудачу в поведении. - Диана резко сменила тему: - А как поживают другие мои дети?
  Кузина Хенли выложила остальные обвинения: Гарри выгнали из школы за дуэль, как уже известно кузине Диане, Том учится в Итоне, маленький Кит приступит к изучению латыни в следующем году, Шарлотта вышила платок для матери, Энн учила молитвы, Малыш кашлял.
  Диана отпустила ее, удовлетворив свои материнские чувства.
  - Расскажи мне о Барбаре, мама.
  Ее слова застали герцогиню врасплох. Дочь не обращала на своих детей никакого внимания. Она рожала их бездумно, как кошка, и оставляла так быстро, как только могла. Если уж на то пошло, истинной матерью (пусть не телом, но душой) всего выводка была Барбара. А сама герцогиня растила из здесь, в Тэмворте.
  Этот внезапный интерес к Барбаре, ее любимице, не предвещал ничего хорошего. Чем еще обосновал визит Дианы, кроме Гарри?
  - Она выросла, с тех пор, как ты видела ее в последний раз.
  - Она высокая?
  - Да, высокая. И очень похожа на твоего отца.
  - Что ж, возможно, это имеет значение. - Диана произнесла эти слова так, словно не слушала, что говорит мать, но что-то подсчитывала в уме. - Она все еще худая, как палка?
  Герцогиня поджала губы. Конечно, Диана уже рыскает в поисках мужа для девочки. Остается молить Бога, чтобы этот человек не оказался слепым или горбатым. Ничто не могло остановить Диану, когда она была в таком отчаянии.
  - Ее грудь еще наполнится. Она поздно расцвела, как и я. Ей еще нет шестнадцати. Она растолстеет
  - Она хорошенькая?
  - Не так красива, как ты, Диана. Но миловидна.
  Про себя она считала внучку красавицей. Не такой, как Диана с ее богатыми темными волосами, а красотой Ричарда - светлой, ясной, ангельской. Его голубые глаза. Его золотистые волосы. Его милое лицо с высокими скулами и острым подбородком, увенчанное улыбкой, такой очаровательной, что заставляло забыть обо всем, что ты думал... Ах, Ричард.
  Конечно, было еще кое-что. Упрямство и гордость Барбары. Ее импульсивность. Ее характер. Она не унаследовала ангельский характер деда, только его лицо.
  - Мама, ты не слушаешь. Я спросила, хорошо ли она говорит по-французски?
  - Конечно, - раздраженно ответила герцогиня. - Меня можно похоронить в деревне, но я еще помню о потребностях девушки из хорошей семьи. Стало быть, ты собираешься выдать ее замуж?
  Она притворилась, что Диана не застала ее врасплох и что вопрос о замужестве совершенно естественный. Впрочем, так оно и было. Девочке уже пятнадцать. В свои шестнадцать сама Диана уже была замужем и с первым ребенком на подходе (правда, это было против ее и Ричарда желания).
  - У меня на крючке граф. Извивается, дергает леску, но зацепился прочно. Он часто ездит во Францию. И до появления детей или, что естественно, скуки, он хочет, чтобы молодая жена путешествовала вместе с ним.
  Герцогиня ждала, затаив дыхание. Проклятая Диана. Эти внезапные брачные планы застали ее врасплох. И она не хотела, чтобы Диана это заметила. Она думала заняться этим сама, возможно, в следующем году, когда скандал частично утихнет. А теперь, после неожиданного визита Дианы и этой новости у нее разболелись ноги. Она уже чувствовала, как боль поднимается к бедрам.
  Она попыталась взять себя в руки. Ни одна из этих раздражающих неприятностей не заставит ее потерять самообладание. Она была вдовой лучшего солдата Англии. Ее сыновья умери. В прошлом году ее зять был объявлен предателем, а ее единственная дочь подала прошение о разводе. Что такое предложение руки и сердца по сравнению с этим? Ничто.
  Ничто. За исключением того факта, что она любила Барбару. А Диана - нет. Диана не любила никого, кроме себя самой.
  - Это Роджер Монтджоффри, - сказала Диана, наблюдая за реакцией матери.
  "Роджер", - подумала герцогиня и перед ее мысленным взором возникло его красивое лицо. Он был старым и дорогим другом Ричарда, адъютантом в течении многих лет навещавшим умирающего герцога. Тогда он делил свое время между Англией и Ганновером, что не нравилось покойной королеве, но она щедро расплатилась с ним.
  Теперь Ганновер был на троне. Граф? Ах, да, она знала, что Роджер получил графство, хотя в данный момент она не могла вспомнить ни одной детали.
  Но брак... Господи Иисусе! Она старела, раз позволяла Диане удивлять ее такими новостями. Почему никто не написал ей? Неужели Диана оказалась настолько умна, что никто не знает? Ба! Диана никогда не станет умнее своей матери, какой бы старой и забывчивой они ни стала.
  Роджер... В памяти всплыло воспоминание. Что-то немного тревожащее. Она чувствовала, как в уголках памяти шевельнулось беспокойство, но тут лицо Роджера снова возникло перед ней, улыбающееся, как умел только он, и тревога испарилась.
  Роджер был квинтэссенцией мужского обаяния и галантности и ума (и сам прекрасно это знал). Однако, он был слишком стар для Барбары... и все же Роджер... он мысленно улыбнулся ей.
  Диана рассмеялась, довольная результатом.
  - Ба! - сказала герцогиня, собираясь позвать свою камеристку, чтобы та помогла ей подняться в спальню. - Как это на тебя похоже, вывалить все на меня. Поговорим позже. После того, как я отдохну. Я устала. Слишком устала, чтобы думать. Как зовут Роджера? Я забыла.
  - Его зовут граф Дивейн.
  - Граф Дивейн. Да, теперь я вспомнила. Ну, Роджер Монтджоффри ... надо хорошо подумать, прежде чем объединить наши семьи. Но это интересно... интересно. Я поздравляю тебя, Диана. В находчивости тебе не откажешь.
  *
  Темная громада дома с крутой остроконечной крышей, высоким фасадом и разнокалиберными дымовыми трубами вырисовывалась перед Барбаров в сгустившихся сумерках. Ветер так яростно трепал ее платье и плащ, что она едва могла идти. Свечи мерцали в одном из восьмиугольных двухэтажных эркеров, украшавших переднюю часть дома, но остальные окна были темными.
  Ужин был съеден, и бабушка, скорее всего, читала у себя в спальне книгу проповедей. Мать, должно быть, в своей комнате готовилась ко сну. Если повезет, она сможет незаметно пробраться к себе, в спальню на верхнем этаже. В лучшем случае бабушка отчитает ее за пропущенный ужин и вечернюю молитву. Тогда она скажет, что навещала арендаторов, и это доставит бабушке удовольствие, потому что заботиться о своих иждивенцах и тех, кому повезло меньше, было обязанностью благородной дамы.
  Барбара рассмеялась от мысли, как ловко обманула сегодня свою мать. Более, чем возможно, та вернется завтра в Лондон, не потрудившись послать за ней. Она уже делала так раньше. Сегодня ее миссией был Гарри, и она разобралась с ним со своей обычной безжалостностью. Не может быть, что ей могла понадобиться дочь.
  Она поспешила по тропинке через огород, раздавив по дороге несколько кустиков розмарина, ромашки и календулы, росших по обе стороны. Неся за собой острый запах листвы и трав, Барбара открыла дверь дома и вошла внутрь. Она осторожно пересекла холл и побежала вверх по задней лестнице в свою комнату. Дрожащими от холода руками чиркнула по кремню и, затаив дыхание, попыталась зажечь свечу.
  - Барбара, как я рада снова тебя увидеть.
  Голос матери на мгновение почти парализовал ее. Она стояла неподвижно с незажженой свечой в руках. В полумраке фигура матери была почти неразличимой.
  - Я хочу поговорить с тобой. Вымой руки и приходи в мою спальню.
  Шурша платьем по полу, Диана вышла из комнаты. Тотчас же вошла служанка с миской воды и несколькими полотенцами. Барбара подошла к девушке, которая училась быть ее горничной, но так не подняла глаз.
  - Ты болтливая шлюха, - холодно сказала Барбара низким, хриплым и волнующим, как у ее матери, голосом. - Могла бы предупредить меня. Принеси немного сыра и хлеба. Я не хочу встречаться с матерью на пустой желудок.
  Она сбросила плащ и начала умываться. Руки у нее дрожали. В конце концов, мать оказалась умнее.
  *
  Она медленно шла по галерее. Портреты смотрели на нее темными глазами, у одних вороватые, как у крыс, у других широко открытые и неподвижные, как у идиотов (в зависимости от мастерства художника и выражения лица субъекта). Спальня Дианы находилась рядом с этим длинным гулким коридором, когда-то столь неотъемлемой частью жизни дома, теперь царством пауков и мышей.
  Это крыло, эта галерея, которой сейчас пользовались только, чтобы не выходить наружу, была построена специально для смеха, игр, танцев и развлечений многих гостей, которых когда-то принимал Его Светлость, первый герцог Тэмворт.
  Положение ее деда подчеркивалось некоторыми портретами: здесь были Карл II, его брат Яков II и две жены Якова - английская и итальянская. Были король Вильгельм и королева Мария. Королева Анна улыбалась, как жирная наседка. Все безмолвно смотрели на нее, но ее это не волновало. Не доверяй принцам. Они все умерли, как и ее дедушка.
  Она еще помнила времена, когда все гостевые спальни были заняты, когда, заглянув в них, можно было увидеть тяжелую кровать под парчовым покрывалом, богатые гобелены, темную мебель. Слуги суетились весь день, чтобы удовлетворить любые капризы гостей. Тогда семья и друзья каждый день торжественно обедали в Большом зале, а дед, как король, председательствовал во главе стола.
  А еще она помнила, как все комнаты были закрыты и задрапированы черным крепом - в память о смерти ее дяди, старшего сына. После этого дед изменился. Изменился и весь дом. Он стал печальнее, тише.
  Войдя в спальню матери, Барбара увидела, что та сидит в кресле, как императрица, а в ногах кровати стоит маленький стул с прямой спинкой. В комнате стоял затхлый воздух, как во всех редко используемых помещениях. Это была одна из парадных спален, пристроенная к дому в те года, когда дед был жив, полон сил и смеялся. Ее стены были обиты красным дамастом, таким же, что на стульях, покрывале и портьерах. На расписанном художниками потолке резвилась стайка нимф в прозрачных одеждах и с цветами в руках. Они бежали к центру голубого овала, где рука об руку сидели сам Зевс и его жена Гера. Художник изобразил богов похожими на герцога и герцогиню.
  Как будто ошеломленные восхождением на Олимп, они смотрели в дальний угол комнаты, в сторону от Дианы и Барбары. Барбаре не нравилась эта комната. Здесь отсутствовал потертый и тесный уют остальной части дома. Здесь всегда было холодно, и мать всегда использовала ее, когда приезжала. Красный был ее любимым цветом. Даже сейчас она была в красном халате, который сливался с креслом, в котором она сидела.
  Диана указала дочери на тяжелый стул без подлокотников. "Значит, мне придется сесть?" - подумала Барбара. - "Зачем она позвала меня?"
  Она порылась в памяти, чтобы вспомнить, что она могла натворить, но не было ничего, кроме пропавшего ужина и молитвы. К этому она была готова. Кроме того, подобные вещи не интересовали мать, это бабушка вырастила и обучила ее всему. Она бы удивилась, если бы мать смогла правильно назвать имена всех своих детей.
  "Барбара, прекрати", - немедленно услышала она голос бабушки. Бабушкины лекции всегда приходили ей в голову, чтобы напомнить об обязанностях молодой леди. "Почитай отца твоего и мать твою, - на этот раз голос бабушки повторил пятую заповедь, - чтобы продлились дни твои на земле". Почитание. Запомни, Барбара.
  Очень ловко - сказывались годы практики - она проигнорировала голос, потому что гораздо важнее было сосредоточиться на матери. Она слишком часто становилась жертвой Дианы и потому научилась изучать ее лицо и жесты так же тщательно, как дед изучал карту кампании.
  Она заметила и тонкие морщинки у рта и нервно сжатые руки. Это было из-за Гарри? Собиралась ли она расспрашивать ее о Гарри?
  Диана нахмурила. Барбара поняла, что мать ждет от нее покорности.
  "Я не буду", - подумала она и вздернула подбородок, не обращая внимания на бабушкин голос. - "Ради Гарри, я не буду".
  Словно прочитав мысли дочери, Диана улыбнулась. Барбара не могла не содрогнуться от того, как легко мать читает ее. Ей придется постараться.
  - Моя дорогая девочка, - ласково произнесла Диана. - Как ты здесь живешь?
  Под этой лаской скрывался сарказм, который она не могла скрыть, и который заставил Барбару сжать зубы.
  - Хорошо, мама.
  - Очень хорошо? По-моему, этот старый дом скучен. Ты не хочешь отсюда сбежать. Я всегда хочу, когда приезжаю. Думаю, ты тоже должна.
  Барбара внимательно посмотрела на мать. Что скрывала это белая маска, этот красный улыбающийся рот? Конечно, не приглашение. Диана никогда не намекала детям, что хочет забрать их в Лондон. Она приезжала раз, может быть, два раза в год, и оставалась на неделю. Детей приносили к ней на час в день, и если они беспокоили ее или раздражали, она давала им пощечину и вызывала служанку.
  Единственный раз, когда Барбара видела мать чуть дольше - это во время родов. Диана сидела в кровати в красивой рубашке и облаке духов и принимала посетителей. Когда Барбара была маленькой, ее одевали по последней моде, чтобы показать гостям.
  - Вот она, - говорила Диана. - Поцелуй меня. О, не сжимай так крепко. Ты мнешь мне платье. Заберите ее.
  И ее забывали до следующего дня. Но потом, став старше, она начала кричать и топать ногами к восторгу младших братьев и сестер, и была изгнана из парадных комнат насовсем. В любом случае, это не имело значения, потому что мать вскоре исчезала, после чего в детской появлялся новый младенец, который мог благополучно дожить до детства, но иногда и умирал. Она могла вспомнить каждую из четырех маленьких смертей, свидетелем который стала, так же ясно, как будто сама привела из в этот мир. Каждая смерть делал выживших детей более ценными, каждую жизнь дороже. Она любила братьев и сестер всем сердцем. И они любили ее за храбрость, добрый нрав и заботу.
  Она посмотрела на талию матери. Прошло три года с последних родов. Ничего не было видно. Красное растворялось в красном.
  - Тебе пятнадцать? Да, пятнадцать. Почти шестнадцать. Время сделать взрослую прическу и познакомиться со светом.
  - Познакомиться со светом? - Она знала, что не стоит проявлять любопытство, можно пострадать.
  - Возможно, не совсем светом, но с несколькими друзьями обязательно. Пришло время научиться кое-каким манерам. Сегодняшний день показал, что тебе их не хватает. Эта беготня по поместью, будто ты мальчик...
  - Здесь это не имеет значения, мама. Меня все знают. И я была в гостях у арендаторов...
  - Это имеет значение в других местах... например, в Лондоне.
  Лондон! Весь мир, все ее будущее были в этом слове. Диана рассмеялась, увидев тонкую трещину в фасаде дочери:
  - Действительно, Лондон, девочка моя. Новые платья, доные друзья, танцы, двор, муж...
  Конечно, подумала Барбара, муж. Время пришло. Она знала это. Кого откопала ее мать? И зачем подходить к этому вопросу такими окольными путями? Почему бы не представить это в своей обычной прямолинейной манере, если только он... Барбара прикусила губу.
  Гарри как-то рассказывал им с Джейн историю, как одну французскую девушку ее братья силой тащили к алтарю в больничной церкви, в то время как ее жених пускал слюни, трясся и лапал ее - таким древним маразматиком он был.
  - Я с удовольствием тебя потащу, - дразнил ее Гарри.
  Она смеялась. Но за ее смехом таилось понимание, что такая участь может постигнуть и ее, хотя вряд ли благодаря бабушкиной любви. Ее долгом было послушно выйти замуж, как решили родители. Она не боялась и с нетерпением ждала собственного дома, детей.
  Но она не ожидала узнать об этом сегодня... и не от бабушки. Одно это заставило ее внезапно испугаться. Она чувствовала, что дрожит с головы до пят. Она попыталась скрыть это, подняв подбородок и спросив:
  - Муж? У вас есть кто-то на примете?
  К сожалению, ее голос дрожал.
  - Да. Кое-кто заинтересовался тобой. Граф Дивейн.
  Ее руки сжались на коленях.
  - Я его не знаю.
  Диана снова рассмеялась, и Барбара заставила себя не выказать эмоций. Как это похоже на мать - насмехаться над ней. Так же она поступила с Гарри недавно. Она не доставит ей такого удовольствия... нет, не доставит.
  - Это Роджер Монтджоффри.
  Барбара сидела ошеломленная, и ей было все равно, увидит ли мать. Роджер, красавец Роджер, который приезжал навестить дедушку, у которого всегда было доброе слово для нее, а иногда и подарок.
  Он был самым красивым мужчиной в мире. Он был очарователен. Он был всем. Она всегда любила его и мечтала, чтобы мать договорилась с ним о браке! Это было просто чудо... чудо! Она порывисто встала и обняла мать.
  - Благодарю вас! Спасибо! - Пробормотала она.
  Диана в замешательстве уставилась на нее, потом медленно произнесла:
  - Это не решено, только обсуждается. Он должен увидеть тебя, и есть еще множество условий.
  - Я очарую его, мама. Вот увидишь.
  Ее лицо сияло от счастья.
  - Я и понятия не имела, что ты будешь так... рада, - сказала Диана.
  Барбара поцеловала руку матери и выбежала из комнаты. Она чувствовала, что вот-вот лопнет от радости. Ей хотелось бежать по галерее, выкрикивая его имя. Она не могла поверить своему счастью. Роджер... Роджер... Роджер.
  Она ворвалась в покои герцогини. Бабушка уже была в постели, но не спала. Тепло и доброта обняли ее, как любящие руки. Эта комната никогда не менялась. Темная обшивка стен, обои, плотные и гладкие, как кожаные перчатки. Портреты членов семьи в тяжелый позолоченный рамах на выцветших бархатных лентах покрывали каждый дюйм стен. Портрет дедушки над камином. Огромный! Его лицо, молодое и улыбающееся, собаки у ног.
  Повсюду стояли разнокалиьерные столики, заваленные всякой всячиной: книгами, бумагами, вазами с поздними желтыми хризантемами и веточками падуба. Бабушкина кровать занимала полкомнаты, и занавески на ней были вышиты матерью бабушки, когда она была еще девочкой. Удивительный, причудливый узор из цветов и птиц - желтых, зеленых, красных. Лепестки и перья, вышитые с кропотливой тщательностью много лет назад.
  Собаки ее деда подняли головы со своего места у пылающего камина, понюхали ее и снова улеглись на лапы. Энни, бабушкина служанка, сидевшая в кресле у кровати, как всегда, нахмурилась. Дульсинея, бабушкина кошка, пушистый серебристо-белый комок гордости, подняла голову из-под бабушкиной руки и уставилась на нее.
  - О, бабушка, - Барбара заплакала.
  Она ничего не могла с собой поделать. Она ненавидела слезы, но она ждала... сама не знала, чего... и это... эта мечта сбылась.
  Герцогиня Тэмворт, похожая в своей шали на мумию ребенка, и с кружевным чепцом, накрывшим ее голову, как вялый блин, попыталась сесть. Она жестом велела Энни зажечь еще свечей.
  - Дитя мое! Малышка! Что такое? Иди ко мне. Подвинься, Дульсинея. Шевелись. Проклятая кошка. Она думает, это ее кровать. Ну, ну, моя милая, моя дорогая, что случилось. Расскажи, и бабушка постарается помочь твоей беде.
  Барбара улыбнулась и вытерла глаза. Они постоянно шутили, что она всегда попадает в неприятности. Обычно, так и было. Она прижалась к худому телу бабушки. Казалось, под ночной рубашкой скрыты одни косточки и ничего более. Дульсинея неохотно перешла к изножью кровати, зевнула и принялась в величайшей деликатностью чистить свои интимные места.
  - Ты говорила с матерью? И эта новость тебя огорчила? Моя дорогая девочка, мы обе знаем, что время пришло. Я виню себя за то, что откладывала. Роджер намного старше, я понимаю, но не отказывайся пока. По крайней мере посмотрим, что он может предложить. Конечно, если он тебе совсем не нравится, не будет никакого брака, не с ним. Баб, в чем дело? Скажи мне.
  У Барбары перехватило дыхание. Внезапно она почувствовала себя измученной.
  - Вы не понимаете, бабушка. Я так счастлива!
  - Счастлива, моя милая?
  Тени на лице бабушки дрогнули.
  - Да, конечно. Я всегда любила Роджера.
  "Что это было?" - удивилась герцогиня. - "Любовь?"
  Она попыталась разглядеть лицо девушки в полумраке. Ясно виднелись только его милые очертания. Видимо, были глубины, о которых она не догадывалась.
  - Я не знала.
  - Нет, - согласилась Барбара. - Никто не знал. Что было толку кому-то рассказывать?
  Герцогиня была взволнована:
  - Ты же знаешь, что это не окончательно? Я думаю, твоя мать должна Роджеру много денег. И еще нужно договориться о приданом.
  Она уже обдумывала, как заставить Диану доказать, что этот брак пойдет на пользу обеим сторонам.
  - Я знаю, что он не любит меня, бабушка. Это не имеет значения. Я заставлю его полюбить.
  Барбара говорила с уверенностью женщины, которой скоро исполнится шестнадцать.
  - Он старше тебя, дитя мое. Не меньше сорока двух. У него были другие женщины... не знаю.
  - Мне все равно. Я это сделаю.
  Видя, как чистая и твердая линия челюсти внезапно изменила мягкость лица внучки, герцогиня поверила ей. Вылитый Ричард. Он никогда не умел сдаваться, и это в конце концов сломило его. Герцогиня почувствовало, как ее сердце сжимается от странного предчувствия.
  - Любовь не всегда важна, девочка. Есть и другие вещи между мужчиной и женщиной - долг, дети, преданность. Взаимная любовь так редка...
  Она замолчала. Девушка рядом с ней спала, улыбаясь даже во сне. Она поджала губы. Дульсинея снова легла ей под руку. Энни погасила все свечи, кроме одной. Завтра она поговорит с Дианой и выяснит, почему вдруг Роджер вздумал жениться на дочери дурака и предателя. И она поговорит с Барбарой. Девушка не может вступать в брак с таким мечтательным отношением. Нет, если она хочет... выжить.
  Она обратилась с молитве, своему самому дорогому источнику утешения.
  Боже милостивый, Отец наш, защити этого ребенка рядом со мной. Не введи ее во искушение, но избавь от зла. Да будет свет твой всегда вокруг нее. Да будет твоя любовь и твое учение проводником для нее. Она взглянула на портрет Ричарда, даже в темноте находя его глаза. И благослови душу моего горячо любимого мужа Ричарда.
  Ох, Ричард, как ты мне сейчас нужен.
  *
  ГЛАВА 2
  
  Проснувшись через несколько часов, Барбара обнаружила, что ее перенесли в собственную комнату. Она лежала и ждала Гарри. Он придет, в этом она не сомневалась. После изгнания из Оксфорда у них еще не было возможности поговорить. Он появился в Тэмворте пристыженный и угрюмый, а почти сразу вслед за ним прибыла Диана, чьи кроваво-красные губы роняли слова, меняющей обе их жизни навсегда.
  Снаружи доносился сухой шелест ночного ветра в мертвых листьях, невидимые пальцы, скребущие... что? Ее разум мягко плыл между обрывков мыслей и снов.
  "Этот брак совершенно не подходит... особенно сейчас".
  Слова матери эхом отозвались в ее голове. Почему? Потому что отец бежал во Францию из-за парламентского расследования этим летом?
  - Мышиная возня, - фыркала бабушка, пока отец не сбежал. - Копаются в грязи, и надеются что-то накопать.
  Он даже не попрощался. Она отчетливо вспомнила голос Джона Эшфорда в тот день, когда он прибыл к ним верхом в самый жаркий летний час, потный и с красным лицом. Она стояла, молча, пока он кричал:
  - Как крыса!
  Ее отец сбежал, как крыса, сказал он. Потерял самообладание. Слова сталкивались и разлетались у нее в голове. Тори, якобит, измена. Бабушкины короткие вопросы. Темнота в кладовой. Невозмутимость. Запах сушеных трав. Лицо сэра Джона со вздутыми на лбу венами. Это лицо сияло, словно драгоценный камень, сквозь банки с красным, оранжевым и сливочным джемом. Отец так и не попрощался. Просто исчез среди ночи. Они отослали ее прочь.
  Гарри, приехавший домой на лето, все объяснил:
  - Он не предатель, Баб.
  Его красивое смуглое лицо, лицо Дианы, было напряжено, края ноздрей побелели. Они сидела в тени большого дуба. Он тыкал ножом в мягкую зеленую траву, пока говорил.
  - Это политика. Это все политика, сестренка. Ганновер или Яков III. Король или Претендент. Но кто из них самозванец? Один протестант, другой католик. Одного поддерживает большинство влиятельных людей в стране. Другого - нет. Это так просто, Баб. Нет никакого божественного права королей на власть. Побеждает тот, кто обещает и может выполнить обещания. Отец поддержал проигравшего. Он всегда проигрывал!
  На его лице была горечь. Она смотрела на брата. Бедный Гарри. Он был слишком красив и молод для горечи, и все же она была там, как черный слизистый червь в блестящем красном яблоке. Их отец проиграл свое наследство. Все об этом знали. Бабушка оплачивала школу Гарри, она же давала ему небольшое пособие. Недостаточное, чтобы жить в Лондоне, как другие молодые люди его возраста. А теперь отец рискнул последним, что у него осталось - своим титулом.
  Она потянулась и взяла его за руку. Он отвернулся с мрачным лицом. Она могла довольствоваться безвестностью позора, в конце концов, что она видела, кроме Тэмворта? Она не бывала нигде дальше ярмарки в Мэйдстоуне.
  Но Гарри... Гарри учился в Оксфорде. Жил в Лондоне. Он видел, что может предложить жизнь. Он изголодался по лакомствам, которых не мог получить. Ни вина. Ни женщин. Ни веселья... ни Джейн.
  Странно, как поступки одного человека могут затронуть так много других людей. Словно один порыв ветра врывается в раскрытое окно и сдувает со стола игральные карты.
  "Любой союз, который мы сейчас создадим, имеет решающее значение".
  Ах, Роджер. Она вздрогнула и села на кровати. Каким-то образом поступок ее отца подтянул и приблизил к ней Роджера на расстояние вытянутой руки. Мысли кружились в ее голове, как осенние листья в темную ночь.
  Она откинула одеяло и спустила ноги с кровати. Она сидела, опустив голову, ее волосы, густые и вьющиеся, ниспадали ей на плечи и спину, как львиная грива. Казалось, она может выпрыгнуть из кожи. Ее комната, сама ее жизнь вдруг показались ей слишком маленькими. Теперь она поняла, как должен чувствовать себя Гарри.
  Она оглянулась, зная даже в темноте, где находится каждый предмет. Даже самый маленький. Это было ее убежище, ее гнездо. Как же она сопротивлялась предложению бабушки переехать на другой этаж и наслаждаться более просторной спальней. Нет. Она хотела остаться в детском крыле. Она прожила здесь всю жизнь. Здесь ей нравилось все: и маленькие тесные комнаты, и то, с какой беспорядочностью они чередовались друг с другом - одни смежные с другими, другие, соединяющиеся через маленькие холлы или узкие лестницы.
  Днем она могла слышать голоса сестер и братьев, твердящих свой уроки. Она была рядом, когда они плакали по ночам. Рядом, чтобы обнимать, ругать, любить, потому что заботилась о них. Она была королевой этого королевства, ее самые дорогие подданные спали в соседних комнатах. А ее опочивальня была похожа на королевскую сокровищницу.
  На подоконнике лежали птичьи гнезда, спасенные с любовью. "Надо быть осторожным... вредить малиновке плохая примета. Если ты возьмешь ее яйца, твои ноги сломаются. Если ты задушишь птичку в руках, твои руки всегда будут дрожать..." Энни так говорила. И они не брали птенцов, потому что они не вынесли бы разлуки с матерью. Зато она каждое лето готовила им ароматические смеси из трав и цветов.
  Маленькая французская шкатулка из инкрустированного дерева хранила ее ленты для волос, свернутые в послушные рулоны, и ее немногочисленные драгоценности. Туалетный набор, который подарила бабушка на тринадцатый день рождения - слоновая кость и серебро, гребень, щетка, зеркало и подсвечники - аккуратно и с великой гордостью расставленный на маленьком столике. Старый голландский сундук, в котором лежали бальные платья матери, цветы лаванды были разбросаны между складок.
  Она расчесывала волосы, пока они не начинали трещать, а затем примеряла платья. Энн и Шарлотта следили за каждым ее движением, пока она прогуливалась по комнате в украденных из бабушкиного гардероба туфлях.
  - Ой, Баб! Ты такая красивая!
  Платья шуршали, мерцали. Они были символом всего, чем она будет обладать, когда станет женщиной. Как бережно она складывала их (Анна с Шарлоттой умоляли разрешить помочь), как ласкала кружева и бархат, а затем закрывала их тонкой бумагой, опасаясь, что их с сестрами секрет однажды станет известен. Эта комната была ее коконом, а она была в ней куколкой, и прятала яркие платья, как прятала свои мечты.
  Но сегодня она почувствовала, как ее крылья развернулись и засияли волшебным светом, словно эти платья. Эта комната вдруг стали слишком маленькими. Тэмворт стал слишком маленьким. Мир стал слишклм маленьким, чтобы удержать ее воспаривший дух.
  - Баб!
  Бледное лицо Гарри маячило в дверном проеме. Он накинул одеяло и зажег свечу, чтобы не наткнуться на что-нибудь. Запах бренди и горящего фитиля жег ноздри. Барбара чувствовала, как складываются е крылья. Он был пьян. И готов к ссоре. С ним будет трудно. Он не сможет разделить ее радость.
  Но потом он сел на край кровати, и она увидела его лицо. Его красивое лицо было запятнано темнотой. Его прекрасные фиалковые глаза ("Я хочу твои глаза, - всегда говорила она, - мне они нужнее, чем тебе!") опухли от слез. Его полногубый рот был мрачным и неестественно тонким. И она вспомнила, что в тот день, когда исполнилось ее самое заветное желание, он потерял свое.
  Он тяжело опустился на кровать, а она натянула на плечи одеяло и спрятала ноги, чтобы согреться. Она забыла о собственной радости.
  - Гарри, мне так жаль... - слова упали между ними мягко, словно лепестки летних цветов.
  Он закрыл лицо руками. Она видела, как вздрагивают его плечи, но не слышала н звука. Она сидела тихо и неподвижно, охваченная благоговейным трепетом.
  "Это тоже любовь, - подумала она, и эта мысль скользнула из ее разума, словно ртуть. - Эта боль, это отчаяние... Я узнаю это. Я все узнаю. Хорошее и плохое... Ох, Роджер".
  Она чувствовала себя могущественной обладательницей несметных сокровищ. Крылья у нее за спиной снова затрепетали.
  - Она тебе сказала?
  Он убрал руки от лица и заговорил быстро, резко. Она вдохнула запах бренди. Тени в комнате могли скрыть его чувства, но не голос. Он предавал. Она вздрогнула.
  - Она не... я... подслушала.
  Он издал горький звук, то ли смех, то ли плач:
  - Ты подслушала. Ох, Баб! Однажды ты услышишь то, что обожжет твои красивые маленькие ушки.
  Они не ответила ничего. Что тут сказать?
  - Ну, скажи мне, дорогая сестра, - сарказм в его голосе причинял боль, хоть предназначался и не ей, - как тебе понравилась моя роль в комедии, что мы с мамой разыграли днем? Разве я не герой? Ты заметила, как галантно и решительно я защищал свою любовь? Как я ловко спорил? Я был настоящим мужчиной. Но не таким, как наша мать.
  - Гарри... - сказала она, задыхаясь. Ярость его слов испугала ее. - Она... Ты не был готов ко встрече с ней.
  Он тихо рассмеялся.
  - Нет. Не был. Я вошел в ту комнату, как петух... на навозную кучу. Я готовился швырнуть свои слова в ее раскрашенное лицо. Я думал, она приехала отругать меня за то, что меня исключили. - Он снова рассеялся, скрипнув зубами. Неприятный звук. - И я был готов к этом. О, я был готов. Конечно, я дрался на дуэли, собирался я сказать. Когда мужчина называет твою мать шлюхой за одну гинею, долг сына защитить ее честь, даже если той чести нет и в помине.
  - Кто так сказал?
  Она схватила его за руку и попыталась заглянуть в лицо.
  - Мне следовало убить его. Я недооценил свои силы. Или, может быть, мое сердце было не согласно с моей рукой, потому что он сказал правду.
  - Гарри! Кто мог сказать тебе такое?
  Свет свечи отбрасывал странные тени на его лицо.
  - Не важно, кто, - тихо сказал он. - Друг, по крайней мере я так думал. Наша мать в своей мудрости и алчности подала в парламент прошение о разводе. Новости о нем на несколько дней затмили даже жалкое нелепое восстание, готовящееся в Шотландии.
  Ошеломленная, Барбара упала на кровать.
  - Господи Иисусе на небесах, - прошептала она.
  Развод... неудивительно, что Гарри не мог получить Джейн.
  - Да, - сказал он, насмехаясь над ее тоном, - после бегства отца у нее закружилась было голова, но она... приземлилась очень ловко. Она стала самым пылким вигом из всех и теперь смиренно умоляет парламент разорвать ее связь с изменником-якобитом, запятнавшим ее род. В конце концов, она единственная дочь великого герцога Тэмворта, героя Лилля, защитника Англии дома и за границей! Не смотри на меня так, я цитирую брошюру, которую она предъявила в свою защиту. Она всего лишь хочет спокойно служить своему королю, что и заставило моего друга произнести те самые слова. И видит Бог, он был прав.
  - Когда это случилось?
  Тон ее голоса заставил его посмотреть на сестру. Она вздернула подбородок.
  - Ты сердишься?
  - Мне никто ничего не сказал! - воскликнула она. - Я имею право знать!
  Он попытался взять ее за руку, но она вырвалась.
  - Я не ребенок, - сказала Брабара. - Почему все так со мной обращаются?
  Внимание Гарри было отвлечено от нее. Он смотрел в темноту за ее плечом, в темноту, куда не мог проникнуть свет одинокой свечи.
  - Она думает, что если разведется с отцом, то сможет спасти часть семейного достояния. Поместье... я получу его, Баб. Все, что осталось. Она отберет его у отца и передаст мне. Я стану новым виконтом, а отец будет изгнан навсегда и забыт. Ошибка, которую леди Олдерли совершила в юности. Я унаследую его долги, титул, земли и, скорее всего, отправлюсь с долговую тюрьму еще до того, как мне исполнится двадцать. Да здравствует новый король, Баб! Те, кто его не признает, будут раздавлены.
  Он процитировал в темноту:
  - Прощай, Старый год, ты метлой жестокой
  Вымел беднягу тори из Сент-Джеймс-Ярда.
  Прощай, старый год, старый монарх и старый тори.
  Прощай, старая Англия, где твоя слава?
  Его слова, немного предательские заморозили ее сердце и заглушили гнев в груди. Оксфорд и Лондон уже видели вспышки волнений. Люди собирались вместе. Шотландия ждала, когда Претендент переплывет море и возглавит их в походе на Лондон.
  Господи Исусе, ведь сэр Джон только недавно кричал бабушке об этом:
  - Повесить их всех! Каждого якобита, каждого тори.
  - Чепуха! - взорвалась бабушка. - Это буря в стакане воды!
  - Это бунт, женщина, чистой воды бунт!
  И они спорили и спорили. Они любили спорить друг с другом. Сэр Джон приезжал с последними новостями от двора. (Обычно бабушка уже знала их. Кто-то из ее многочисленных друзей писал ей.) И они начинали свои дебаты. Бабушка любила менять сторону. Сегодня она спорила с позиций тори, на следующий день выступала за вигов. Дело было не в последовательности а в победе в каждом споре.
  - Я верю, что этот человек поддерживает во мне жизнь, - говорила бабушка, наблюдая, как сэр Джон бежит прочь в припадке гнева.
  Она знала, что он вернется, как только наберет свежего пороха для своих орудий. Но ведь преданность бабушки н подлежала сомнению, в отличие от...
  Ее мысли бежали, прыгали, падали друг на друга. Когда она выйдет за Роджера, то станет богатой. Вот почему мать вцепилась в этот брак. Она тоже хотела быть богатой и, конечно, она могла убедить Роджера дать Гарри денег, найти ему место в правительстве, что-нибудь с приличным жалованьем. Только пусть Джейн подождет. Откажется выходить замуж за своего кузена. Если Гарри не совершит ничего опрометчивого, как их отец во Франции... вроде как присоединиться к Претенденту.
  - Я поговорю с бабушкой, - сказала она, и ее слова растеклись в тишине. - У меня есть новость, Гарри...
  - Как ты думаешь, кто написал маме?
  Она быстро заморгала в темноте.
  - Я не понимаю, - прошептала она.
  - Я должен был это предвидеть. Боже! Какой же я дурак!
  Он ударил кулаком по прикроватному столику, и горящая свеча упала на кровать. С криком Барбара начала хлопать по ней, прежде чем она успела поджечь покрывало. Пьяный дурак, хотела сказать она, злясь то ли на брата, то ли на его небрежность. Как это похоже на брата, расстраивать окружающих, а потом оставлять их одних. Свеча погасла, руки болели, а он все говорил и говорил, как будто ничего не случилось.
  - Мы с Джейн были слишком неосторожны этим летом. Я видел лицо бабушки. Но я не собираюсь давить на Джейн, чтобы она дала клятву. Я думал, может быть, через несколько лет у меня будет, что предложить ей. Я должен был догадаться. У бабушки с мамой были другие планы.
  - Что ты имеешь ввиду?
  Ей хотелось плакать. Из-за предательства бабушки, конечно.
  - Эту гниющую ветвь Тэмвортов надо спасти. У мамы есть планы... сначала уничтожить все наши с Джейн надежды. С ней я обречен быть бедным родственником, счастливым на моей заложенной земле или какой-нибудь ферме, которую мой богатый родич сдал бы мне в аренду. Волноваться об урожае, мечтать о ежегодной поездке в Лондон... Да, Джейн была бы хорошей женой. Но будущий виконт, особенно обедневший, должен смотреть выше... или ниже, на тех у кого есть настоящие деньги.
  Барбара вздрогнула от тона его голоса. Он думал о позоре, о нехватке денег гораздо больше, чем она представляла.
  - А знаешь, что делает все это еще забавнее? Вместо горя... - как насмешливо звучали его слова! - ... я чувствую облегчение. Говорят, Италия прекрасная страна.
  Ответить было нечем. Горечь, тоска, отвращение к самому себе в его словах было больше, чем она могла понять. Внезапно она почувствовала себя измученной, не в силах придумать даже простой ответ. Как будто почувствовав, что она отдаляется от него, Гарри сказал:
  - Ты знаешь, каково это, приехать в Лондон и увидеть, как живут мои кузены? Как короли! И знать, что у нас ничего нет из-за чужой глупости? Я был бы так же глуп, как и он, если бы настаивал на женитьбе на Джейн. Понимаешь?
  Она отказывалась отвечать. Пошарив в темноте, он нащупал ее волосы. Пригладил длинный локон.
  - Бедняжка, - тихо сказал он. - Все еще веришь с чудо?
  Она вырвалась из его рук. Да, она верила. И так будет всегда. Она не какой-то слабый, циничный человек, который позволяет другим распоряжаться ею. У нее свои мысли и чувства, и никто их не изменит!
  - Ты презираешь меня, - сказал он.
  Она вздохнула. Бедный Гарри, он был пьян. Половина того, что он сказал, было продиктовано бренди. Она подползла к нему и села рядом. Они обнялись, и она прижались щекой к его щеке. Она была мокрой. Ему было не все равно, он любил Джейн, и его сердце было разбито.
  - Я люблю тебя, Гарри.
  Они долго молчали, довольные тем, что сидят рядом в темноте, как всегда прощая друг другу слабость и вспыльчивость. Должно быть, она задремала, потому что ей казалось, что она каким-то образом стоит перед Энни и пытается объяснить, откуда взялась дырка в простыне.
  - Свеча просто упала, - попыталась она сказать, но не могла.
  Энни покачала ее... встряхнула...
  - Баб! Проснись! - Кислое дыхание Гарри ударило ей в лицо. Она лежала на нем. - Мне нужно идти.
  - Нет еще, - сказала она, все еще полусонная. - Я должна тебе кое-что сказать...
  - Потом! - Он сжал ее руки. - Пиши мне, обещай. - Ее грубо вытолкнули из его объятий. - Скажи Джейн...
  Но она так никогда и не узнала, что же он хотел сказать, потому что не договорил. Вместо этого он поцеловал ее, она натянул одеяло на себя и услышала, как его ботинки стучат по полу. Дверь со стуком захлопнулась.
  "Я встану, - подумала она, - и пойду к нему".
  Но постель была такой теплой и мягкой, а она чувствовала себя такой усталой. Столько всего на нее свалилось... Гарри, Джейн, развод, бабушка, дыра в простыне... Энни скажет... она будет молиться за Гарри, а потом встанет...
  Боже милостивый, залатай... дыру в простыне... нет! Она не это хотела сказать...
  Барбара не могла привести мысли в порядок, она спала.
  *
  Они собрались во дворе, чтобы попрощаться с Гарри - бабушка, Диана, Кит, Шарлота, Анна. Утро было ясным, безжалостным и холодным. Ветер шелестел среди лип, что как часовые стояли по бокам аллеи, уходящей далеко-далеко от Тэмворта через деревню, мимо Мэйдстона в сторону Лондона. К болотистому и соленому берегу Темзы, где Гарри сядет на какой-нибудь корабль.
  Гарри с застывшим лицом холодно и официально попрощался с бабушкой, у нее слезы стояли в глазах. Он ничего не сказал Диане, только кивнул головой. Диану била крупная дрожь, ей не терпелось вернуться в дом и встать у огня. Когда он обнял Барбару, она почувствовала, как он дрожит, и сама начала плакать. Маленькая Анна, четырех лет отроду, которая любила Гарри больше всех после Барбары, снова и снова повторяла:
  - Но почему Гарри опять уходит? Почему он снова уезжает? - пока Барбаре не показалось, что она сейчас закричит.
  Диана резко приказала забрать ребенка. Даже обычно нахальный Кит, которому уже было десять лет и который считал себя почти взрослым, был подавлен. Его большие и, скорее всего грязные руки, были засунуты в карманы пальто, а лицо было таким же бледным, как у Барбары и Гарри. Шарлотта, которой было семь, худая и серьезная, тихо плакала. Она все время плакала, пока они стояли во дворе, и ее лицо распухло. Барбара приняла ее в свои объятия и стала успокаивать, пока Диана не разозлилась еще больше.
  - Гарри уезжает? Ты ведь тоже не уедешь? Я люблю Гарри!
  Нетерпеливые лошади стучали копытами по гравию. Каждый раз, когда они фыркали, дыхание поднималось холодным серым облачком. По кивку Дианы Мерес открыл для Гарри дверцу кареты. Тот молча забрался внутрь и отвернулся.
  - Тише, дорогая, - прошептала Барбара, глядя на брата. - Из-за нас Гарри очень грустно. Он отправляется в путешествие, чудесное путешествие. Не надо грустить.
  - Неправда! - сказала Шарлотта. - Тебе тоже грустно. Почему все врут? - Карета рывком тронулась, и Шарлотта зарыдала. - Теперь все будет по-другому, Барбара, мне это не нравится.
  *
  Барбада ждала Джейн в яблоневом саду. Яблоки уже были собраны. Она с братьями и сестрами как раз собирали урожай. Она могла забраться на дерево ловко, как любой деревенский мальчишка, даже лучше, чем Кит. Она любила забираться как можно выше и смотреть, как светит солнце свозь листву. Все плохие яблоки гнили на земле, оставленные белкам, птицам и мелким лесным зверушкам. Хорошие были тщательно разложены на специальных каменных полках в кладовой так, чтобы не касаться друг дружки. Или лежали в сухих глазурованных горшках, дно которых было выстлано камешками. Деревенский плотник каждую осень вырезал новые пробки точно под размер каждого горшка. Когда горшок был наполнен яблоками, его закрывали и заливали крышку свежим воском.
  Как приятно было наблюдать за поваром, когда он вынимал крышку и встряхивал яблоки и камешки. Это значило, что скоро на кухне будет готовиться пирог, по дому поплывут запахи корицы и сахара, пока снаружи снег и ветер стучатся в окна.
  Они с Джейн гуляли по саду, смеялись и перешептывались, а вокруг них мужчины, женщины и дети собирали яблоки в большие корзины. Она сорвала самое сочное и села с Джейн под деревом, осторожно очистила яблоко острым ножом. Джейн взяла свисающую кожуру, прижала к сердцу, закрыла глаза и бросила через плечо.
  Буква, которую образует кожура, должна была подсказать имя ее будущего мужа. Барбара подбежала, чтобы посмотреть. Она не узнала буквы, но сказала, что это "Г", а потом засмеялась, увидев, как покраснела ее подруга.
  А еще если приклеить к щекам два яблочных семечка и назвать имена двух поклонников, семя, которое продержится дольше, будет поклонником, который любит тебя сильнее. Но Джейн отказалась играть в эту игру, а у Барбары не было поклонников, так что она не стала спорить. Им и так было о чем поговорить, пока они едят яблоки.
  Она знала, что Джейн придет сюда, если захочет. С самого детства это было местом их встреч, а потом здесь стали встречаться Гарри и Джейн, когда понравились друг другу.
  Бедная Джейн, она бежала всю дорогу, надеясь увидеть Гарри. Барбара топнула ногой, чтобы хоть немного согреться от леденящего душу вечернего холода.
  Да вот она, Джейн, бежит, задыхаясь между ровными рядами фруктовых деревьев. Ее дыхание вырывалось изо рта маленькими облачками, она выглядела несчастной. Лицо опухло, нос покраснел, но она никогда еще не была такой хорошенькой. Ее ресницы и брови были такими светлыми, почти незаметными. Тонкие волосы, курносый носик. Но ее прекрасная улыбка излучала всю красоту, что была у нее внутри. Джейн была верной, находчивой, робкой и все же по-своему храброй.
  До того, как Гарри и Джейн влюбились друг в друга, и их троица была неразлучна, именно Джейн умела придумать самую убедительную ложь, если они сотворят что-то плохое. Они с Гарри привыкли полагаться на ее изобретательный ум и всегда могли рассчитывать, что она прикроет их злодеяния. И она никогда не болтала о них. Никогда.
  Джейн остановилась - ее грудь вздымалась под плащом - и огляделась. Она закусила губу и посмотрела на Бардару слезящимися глазами. Он не пришел, подумала она, и от этой мысли у нее сжалось сердце. Это был действительно конец. Внезапно, словно внутри у нее что-то сломалось, она села на землю и обхватила руками колени.
  - О, Баб! - прохрипела она. - Я плакала так сильно, так долго, что думала, у меня больше не осталось слез. Но я знаю!
  Она раскачивалась взад и вперед, в своем горе позабыв о достоинстве. Барбара опустилась на колени, обняла и стала раскачиваться вместе с ней. Когда Джейн успокоилась, она выдохнула:
  - Гарри... он не пришел.
  - Он уехал. Мама отослала его сегодня утром. Он неокторое время побудет в Италии.
  - О, Боже! - всхлипнула Джейн. - Я этого не вынесу!
  Она упала на землю и закрыла лицо руками. Тишину нарушали только ее рыдания да звук ветра, качающего ветви деревьев над их головами. Дневное солнце померкло, наступали сумерки. Барбара скорее почувствовала это по усилившемуся холоду, чем увидела.
  Сегодняшний день был великолепен - яркий, холодный, солнечный. Один из самых красивых дней за всю осень. Лист отделился от дерева и медленно поплыл вниз. Барбара раскрыла ладонь и поймала его. Энни говорила: поймать падающий лист - к удачному дню. Означало ли это удачу, когда лист падает тебе в руку по собственной воле, и даже не нужно ловить его?
  Ба! Энни была просто старухой с мешком всяких глупых примет. Например, она говорила, что ежевика в Михайлов день становилась ядовитой, потому что дьявол наступил на нее своим копытом накануне вечером. Но когда два года назад Барбара осмелилась съесть все ягоды, что смогла найти, она получила только выговор от бабушки за жадность.
  Рыдания Джейн перешли в тихое всхлипывание, и, не глядя на нее, Барбара прислонилась к дереву и стала смотреть в небо. Джейн села рядом. Что они видели в этих пушистых накрахмаленных облаках? На мгновение оба их профила четко обрисовались на фоне вечернего неба: один распухший и обезображенный горем, второй острый, сильный, нетронутый.
  - Я никогда не думала, что он полюбит меня, - сказала Джейн. - Это я любила его так сильно все эти годы. С самого детства. Не могу поверить, что все кончено.
  - Что ты будешь делать?
  Ее губы были мрачны:
  - Конечно, выйду замуж за Августа Кромвеля, как все и ожидают. И постараюсь быть ему хорошей женой. Я даже попытаюсь полюбить его.
  - Не делай этого, - быстро сказала Барбара. - Скажи родителям "нет". Просто подожди, и, возможно, все изменится.
  - Что может измениться? Гарри уехал. Мои родители уже договорились. Меня обещали моему кузену. Они объявят о помолвке в это воскресенье! Мама сказала, я должна быть сильной. И что я не права, что пообещала себя другому мужчине. Я посмотрела на нее и сказала: "Ты никогда не любила, мама? У тебя совсем нет сердца?". Она заплакала вместе со мной. Видишь, какая я храбрая! Конечно, у меня нет настоящего мужества, как у тебя, Баб. Я всегда делаю, что должна. Как думаешь, в конце концов все так делают? Забывают любовь и страсть своей юности и выполняют долг? Мама так говорит, но я не верю.
  Ее лицо было мрачным, тон горьким и недоверчивым. Как у Гарри прошлой ночью.
  "Как легко они сдались, - подумала Барбара. - Я буду бороться."
  И тогда она вспомнила страх перед матерью прошлым вечером, силу, которую мать представляла, власть и традиции, которые повелевали хорошо воспитанной девушке во всем поступать так, как предлагали ее родители.
  "Я бы вышла замуж за того, кого бы она выбрала, - с вызовом подумала она. - Но Роджер все равно стал бы моим любовником. Клянусь, даже если всего на час, но он стал бы".
  И она сказала Джейн, зная, что ее слова шокируют и ужаснут ее подругу, но гнев и безнадежность, которые она почувствовала в Гарри, заставили ее произнести:
  - Если бы я так сильно кого-то любила... у нас был бы ребенок. Так что нам пришлось бы пожениться.
  Джейн была слишком расстроена, чтобы даже...
  - Возможно, - устало сказала она. - Но я... мне не хватит мужества.
  Она посмотрела на Барбару. На чистые и сильные черты ее лица с большими голубыми глазами. На красивые, золотисто- рыжие волосы, густые и вьющиеся. Она была внучкой герцога.
  "Да, - без горечи подумала Джейн. - Ты можешь, как и твоя мать до тебя. Но я дочь деревенского сквайра, и такие обычаи не для меня."
  Барбара поежилась от холода и жалости к подруге. Уже наступили сумерки. На дальнем поле фермер-арендатор распряг своих волов и вел их домой. Коровы в полях мычали друг на друга. Дети гнали из в теплые сараи и стойла.
  - Я еду в Лондон, - сказала она Джейн. Она не могла в последнюю минуту высказать свою радость, как не смогла рассказать Гарри. Но она сказала: - Мама везет меня туда посмотреть, не смогу ли я найти себе мужа. Джейн, не выходи за этого Августа. Подожди. Если я выйду замуж удачно, мой муж найдет Гарри должность, даст денег... И тогда вы сможете пожениться. Подожди и увидишь. Пожалуйста.
  Она сказала это, несмотря на вчерашние слова Гарри. Она хотела верить, что это бренди с тоской говорило об Италии. Джейн села и стала обирать с плаща ветки и листья. Она открыла рот, потом закрыла. Наконец, она медленно произнесла, тщательно подбирая слова:
  - Спасибо за предложение, моя дорогая, дорогая Баб... но, что если твоя мать не сможет... то есть, отец говорит, прости меня, Баб, но он говорит, что ни один порядочный человек не стал бы разговаривать с твоей матерью. Возможно, вам будет не так легко найти мужа, как... - она посмотрела в лицо Барбары, и то, что она там увидело, заставило ее быстро сказать: - Пусть, конечно, я знаю, что ты обязательно найдешь мужа... с твоей красотой. Я точно знаю, Баб. Но мне нельзя ждать. И мне страшно. И это обещание уже связывает меня. Если я буду ждать, как ты предлагаешь, а потом что-то случится, я вообще не выйду замуж. Кому нужна женщина, нарушившая клятву? И тогда у меня не будет ничего - ни детей, ни своего дома.
  - Но я думала, ты любишь Гарри!
  - Я знаю! О, да! Но Гарри был мечтой, Баб. Тем, на что я надеялась. Думаю, в глубине души я знала, что никогда его не получу. Он внук герцога! А теперь с твоим отцом и со всем прочим он должен жениться на девушке с именем и состоянием, которая поможет ему все восстановить. Ох, я знаю, ты меня презираешь. Я сама себя презираю. Но, пожалуйста, постарайся понять.
  Она дотронулась до плаща Барбары. Та резко встала. Джейн тоже.
  - Мне пора идти, - сказала Джейн, отводя взгляд от окаменевшего лица Барбары. - Они думают, что я в своей комнате. Отец, наверное, побьет меня, когда я вернусь. Но не важно. Спасибо, что пришла и рассказала про Гарри, Баб.
  Ее голос надломился, и она сглотнула. Она обняла Барбару легким, стремительным движением и сказала:
  - Прощай.
  Повернувшись, она побежала между деревьями, Барбара наблюдала за ней. Джейн впервые заставила ее осознать, что выйти за Роджера - это важно. Возможно, все будет не так просто, как она себе представляла.
  *
  Герцогиня поднялась на последнюю ступеньку лестницы и остановилась передохнуть. Ее рука покоилась на роге резного единорога, украшавшего верхнюю опору перил. Она искала Диану и очень устала. Прощание с Гарри этим утром вконец измучило ее, как когда-то ссора с Ричардом.
  Высокомерный щенок! Он обвинил ее, да? Странно, но в это мгновение он был удивительно похож на Ричарда. У Гарри не было ничего общего с дедом, но в его чертах вдруг что-то мелькнуло, что ужарило ее, словно нож в сердце.
  Ох, как болят суставы. Ей уже следует лежать в постели с пропитанными специальной мазью бинтами на ногах, пить вино и слушать, как Энни читает ей песни царя Соломона.
  "Я слишком стара для таких забав", - сказала она себе, но только крепче вцепилась в рукоять трости и похромала к дверям в комнату дочери. Она должна была выполнить свой долг перед Барбарой. Диана не повезет ее внучку в Лондон и не выдаст замуж, пока герцогиня не проверит некоторые детали, что разузнала Энни от слуг Дианы.
  Предчувствия прошлого вечера исчезли в наступлением темноты, но какие-то слухи о Роджере ускользнули из ее памяти, и это беспокоило ее. Скорее всего, ничего страшного. Люди всегда сплетничали о Роджере.
  Скорее, чувство Барбары к этому мужчине раздражало ее, как жужжание насекомого. Девушка была слишком импульсивна, утверждая, что она любит Роджера. Какого черта она вообще могла знать о любви? Или о Роджере, если на то пошло?
  Она нетерпеливо постучала в дверь тростью. Одна темная половинка открылась, и она проковыляла внутрь, чтобы увидеть Диану, нагую, как богини Рубенса, лежащую на большой белой простыне, которая защищал шелковое покрывало на кровати. Горничная Дианы, привезенная из Лондона, разминала ее блестящее от масла тело. На мгновение герцогиня застыла, с возмущением глядя перед собой.
  Она указала тростью на один из красных дамастовых стульев, что, как часовый, выстроились шеренгой у стены, и одна из ее собственных горничных, что помогала этому языческому ритуалу, поспешила передвинуть стул от стены к тому месту, на которое указывала трость герцогини.
  Служанка присела перед хозяйкой в реверансе, ее светлые глаза быстро моргали. Она напоминала испуганного кролика. Горничная покосилась на развалившуюся на кровати Диану, ее глаза замигали ее быстрее. Чтобы не рассмеяться, герцогиня рявкнула приказ:
  - Вон из комнаты! Обе! - Она села на стул и выпрямила спину. - Прикройся, Диана. У моих служанок будет апоплексический удар.
  Диана села и лениво потянула на себя простыню.
  - Это последняя мода из Франции, - сказала она, завязывая простыню на груди. - Герцогиня д"Орлена массирует тело три раза в день. Это сохраняет молодость и гибкость.
  - Позовешь горничную обратно потом! Нельзя терять времени!
  Герцогиня сердито поерзала, безуспешно пытаясь устроиться поудобнее. Она сердито посмотрела на дочь, будто ноющие кости были виной дочери. Проклятая Диана. Мариновать себя в масле, как французская шлюха. Ее этим не испугаешь.
  Диана взглянула на мать. То, что она увидела, заставило ее стиснуть зубы. Она взяла зеркальце в оправе из слоновой кости и принялась небрежно рассматривать свое лицо, будто у нее было все время мира.
  - Это дело с Роджером, - сказала герцогиня, не утруждая себя притворством, будто она пришла за чем-то еще. Она ткнула тростью при слове "Роджер". - Меня оно беспокоит.
  - Что вас беспокоит? - Рявкнула Диана. - Вы знаете его семью. Он всегда был достаточно хорош, просто у него не было наследтва. Но время в Ганновере сослужило ему хорошую службу. Он обладает даром Мидаса. Все, к чему он прикасается, превращается в золото. Его первоначальные вложения в компанию Южных море обогатили его вдвойне. Он получил графский титул как за свои прошлые заслуги перед Ганноверсим Домом, так и за помощь тощей королевской любовнице в биржевых операциях. Он имеет огромное влияние в придворных кругах и мне... нам повезло, что он у нас есть.
  - Почему он связался с тобой, Диана? Такому богатому графу, как Роджер, не нужны н деньги Олдерли, ни Тэмвортов. Твой предатель-муж сбежал во Францию. Ты осталась с долгами и обремененным имуществом. Твое прошение о разводе шокировало всех. Повторяю, почему он?
  Вот, подумала она, удовлетворенно кивнув. Она почти наслаждалась своими схватками с Дианой, но они все же утомляли ее, и без того измученную беспокойством о Гарри и Джейн. А потом Диана швырнула эту новость о Роджере и Барбаре как... пушечное ядро. Она была слишком стара для таких хлопот. Герцогиня попыталась потереть ноги, чтобы Диана не заметила. Из-за усталости и боли ей было трудно сосредоточиться.
  Диана глубоко вздохнула и беспечно ответила (если бы мать не знала ее так хорошо... что ж, ее могла бы обмануть эта кажущаяся небрежность):
  - Мы старые друзья. Ты же знаешь, как он любил отца. - Она положила зеркало и победно улыбнулась. - Он будет гордиться союзом с семьей Тэмворт. С любой ее ветвью.
  - Ты умеешь врать и получше, Диана.
  Диана нахмурилась. Герцогиня сидела неподвижно, не сводя с дочери глаз. Диана туже завязала узел на груди. Снова поднесла зеркало к лицу и разгладила темные брови. Осмотрела зубы. Ее взгляд упал на мать, потом вернулся к зеркалу.
  Герцогиня знала, что дочь пытается придумать более правдоподобную ложь, и она так же знала, что Диана не сможет провести ее. Медленно, сердито и неохотно Диана приступила к сути дела. Правда все равно всплывет рано или поздно. Диана, конечно, надеялась выиграть время, чтобы замаскировать ложь полуправдой... жаль. Она не собиралась приближаться к своей цели вот так - прямолинейно и сразу. Но так пожелала герцогиня. И только это имело значение.
  Диана положила зеркало и швырнула в лицо матери:
  - Он хочет земли Бентвудов.
  Герцогиня была ошеломлена:
  - Лондонская недвижимость моей матери.
  - Ты обещала ее мне при замужестве, только посчитала Кита слишком безрассудным и никогда... не отдала их. Как я ненавидела тебя тогда. И как благословляю теперь. Ради Бентвуда Роджер проведет мой развод через парламент, выкупит из залога поместье Гарри и в придачу женится на Барбаре.
  Она с торжеством уставилась на мать. У герцогини ужасно болели ноги. Слова Дианы то растворяли то возвращались из боли, когда она пыталась мыслить ясно. Это была неплохое предложение... Будь прокляты эти ноющие кости - на самом деле оно было превосходно. Диана хитро вела дело.
  Почувствовав одобрение матери, Диана наклонилась вперед, ее прекрасные фиалковые глаза сияли, слова срывались с губ с ликующим самодовольством:
  - Теперь, когда он возомнил себя великим дворянином, ему понадобился Бентвуд. Наш Роджер! Он желает иметь прекрасный особняк и площать, названную его именем. И я не только держу ключи от желанной собственности, но и предлагаю возможность сыграть роль благородного спасителя для меня, опозоренной дочери героя нации, мужчины, под началом которого он служил и которого обожал. - Она улыбнулась про себя. - Конечно, я не слепая, чтобы поверить, будто он спасает меня только ради отца, мама, но мой развод... Петиция стала настоящей дубиной для тех вигов, что пытаются выбить дух из тори. Роджер видит политическую выгоду в том, чтобы помочь мне и утвердиться в роли спасителя. И наш новоявленный граф, решивший, видимо, стать герцогом, начал задумываться о наследнике. И у меня на руках еще один козырь. Девушка из благородной семьи, внучка человека, которого он обожал... он теперь может ее спасти и возвысить до положения в обществе, которая она заслуживает по праву рождения. Кроме того, эта девушка достаточно молода, чтобы сформировать ее по своему вкусу. Роджер будет дураком, если откажется, когда все будет сказано и сделано.
  "Диана хорошо изучила свою добычу", - подумала герцогиня.
  Сформировать по вкусу... Роджер мог очаровать птиц на деревьях... вылепить из Барбары что-то новое не составит труда... вокруг него всегда кружились женщины. Бегали за ним. Посылали любовные записки. Одалживали денег. Барбаре придется как-то с этим справиться... Барбара...
  - Я продам ему Бентвуд за твой развод, - сказала она и наклонилась, чтобы потереть ноги (и черт бы побрал Диану, пусть думает, что хочет), - Но оставь Барбару в покое. У меня были нехорошие предчувствия вчера ночью...
  - Ты просто старая! - Крикнула Диана. Ее тяжелые груди вывалились из-под простыни, когда она наклонилась вперед. - Как же иначе я выдам ее замуж? Ты не хуже меня знаешь, что бывает с девушками, у которых нет наследства! Кит растратил все! Каждый пенни! Ее и всех детей. Ничего не осталось! Ничего!
  Герцогиня увидела усталый, горький рот Хенли.
  - Я позабочусь о ней. Я найду...
  - Когда? В следующем году? Через год? Сейчас у меня есть шанс выдать ее замуж! Шанс дать Гарри что-то, кроме долгов отца. Шанс найти свой собственный путь.
  Их глаза встретились. Герцогиня больше не оплачивала долги Дианы и Кита. Она перестала пять лет назад.
  - Катитесь оба к черту, - сказала она им однажды вечером после смерти Ричарда, когда ее горе еще было таким же кровоточащим, как кусок мяса, а они приехали в Тэмворт не для того, чтобы увидеть ее или посетить могилу, а чтобы просить денег.
  Всегда денег. И без нее они лишь глубже запутались в долгах.
  - Мне нужен этот брак, - сказала Диана, и ее воля в этот момент была сильна так же, как у матери. - И я его добьюсь. Не мешай мне, мама. Я сделаю это даже вопреки тебе.
  Боль в ногах поглотила герцогиню. Она была так сильна, что ей было почти все равно, что сделает Диана. Барбаре давно пора замуж. И долг Дианы - найти ей мужа. А Роджер был старым другом. Он любил Ричарда, как любой мужчина мог бы. И она сама не всегда будет сдесь, чтобы защитить внучку. Барбара никогда не должна пойти путем Хенли, никогда.
  Графиня... Это было все, что бабушка могла для нее сделать. А потом Барбара и Гарри смогут позаботиться о других детях, потому что Диана, скорее всего, не захочет.
  - Я не буду противиться тебе, - медленно проговорила она, стиснув зубы от боли, - раз Барбара этого хочет. Но он слишком стар. И его репутация...
  - Лучше уж фантазия старика, чем рабыня юноши, - легкомысленно сказала Диана и встала, чтобы позвать горничную. - Он остепенился, мама. Вы должны знать, что никто не может дожить до сорока без ошибок прошлых лет. Ни вы. Ни он. Ни даже отец.
  - Он по-прежнему так дьявольски красив?
  Она с трудом выдавила из себя эти слова, но любопытство на миг пересилило даже боль.
  - Еще красивее. Я позову твою служанку, мама. А теперь иди отдохни. Я рада, что мы это обсудили.
  *
  - Где ты была весь день, Барбара? - Лениво спросила Диана.
  Они сидели в маленькой зимней гостиной. Она не только находилась рядом с кухней, но и располагала двумя угловыми каминами, которые Ричард добавил в комнату. Они примыкали к главному, построенному еще при короле Якове, но простая мраморная отделка указывала на их современность. Оба поднимались строго вертикально на пять футов над полом и заканчивались прямоугольной полкой. На одной из полок стоял бронзовый бюст герцога, на второй - желтая с синим узором китайская ваза.
  В красивом резном шкафу из орехового дерева со стеклянными дверцами красовались китайские вазы и блюда. Несколько маленьких столиков, клавесин и кресла занимали почти все свободное место. Через большие окна, глубоко утопленные в нишах, открывался прекрасный вид на сад, но сейчас было слишком холодно, чтобы любоваться им: желтые бархатные портьеры были плотно задернуты и даже завязаны от сквозняков.
  Эта комната примыкала к большой гостиной и анфиладе последующих комнат. Такие же желтые драпировки закрывали дверной проем, чтобы защитить людей внутри от зимнего воздуха, проникающего сквозь каждую трещину и каждый стык с старой части дома.
  Один лакей убирал остатки ужина, а второй по указанию Перримена, дворецкого герцогини, отодвигал столик, за которым дамы обедали на свое место у стены. Барбара сидела на табурете с бахромой возле камина и яростно тыкала иглой в натянутую на пяльцы для вышивки ткань. Кузина Хенли сидела напротив нее и штопала салфетки. Огонь потрескивал и плевался искрами за экраном, установленным таким образом, чтобы защитить их платья да и всю комнату от пожара.
  Гарри уехал, и Джейн тоже скоро уедет, чтобы излечить свое разбитое сердце - вот какие мысли бушевали в голове Барбары. Герцогиня сидела в кресле с подлокотниками, положив ноги на подставленный стул и гладила по голове лежащую у нее на коленях Дульсинею. Свечи в настенных канделябрах подчеркивали острые кости ее худого лица и боль, затенявшую глаза и заставлявшую сжимать рот. Ее ноги были обмотаны пропитанными мазью льняными бинтами, а еще она выпила вина из одуванчиков с маковым отваром - недостаточно, чтобы уснуть, но только притупить боль и дать ей немного отдыха.
  Ее разум парил над телом, на некоторое время свободный от физической оболочки. Она смотрела на Диану и Барбару с бесстрастным интересом. Барбара не ответила матери, и Диана выглядела раздраженной. Хоть герцогиня и разделяла чувства внучки, та не имела права так обращаться с матерью. Она подождала, пока лакеи и Перриман выйдут из комнаты.
  - Следи за своими манерами, Барбара, - резко сказала герцогиня. - Твоя мать говорила с тобой.
  Подбородок Барбары поднялся высоко, но ответила она вежливо:
  - Я ходила попрощаться с подругой.
  - Что ж, наслаждайся свободой, пока можешь, - сказала Диана. - В Лондоне молодая леди никогда не выходит без сопровождения слуг или членов семьи.
  Дульсинея зевнула и неожиданно быстрым, грациозным прыжком перескочила на колени к Диане. Диана ненавидела кошек, и Дульсинея знала это, когда мурлыча и потягиваясь, вцепилась в ткань ее юбки. Диала взяла кошку на руки, чтобы сбросить с колен, но один маленький и твердый, как слоновая кость, коготь зацепился за кружево на рукаве и порвал его.
  - Черт побери! - Диана толкнула Дульсинею на пол и осмотрела рукав. - Она порвала мое кружево, а оно дорогое!
  - Когда вы уезжаете? - Спросила герцогиня, когда кошка снова вернулась под руку хозяйки.
  Дульсинея опять мурлыкала и смотрела на Диану прищуренными зелеными глазами. Герцогиня уже начала примиряться с этим браком. Разве она могла предложить Барбаре что-то лучшее? А если Роджер не понравится Барбаре, она сможет прекратить переговоры. Несмотря на Диану. Она могла, и она бы сделала это. Выпитое вино давало ей ощущение благополучия и заставляло все страхи казаться лишь причудами недоверчивой старухи. К конце концов, Роджер мужчина опытный и добрый. Его доброта была многократно проверена годами дружбы с их семьей.
  - Я хотела бы уехать как можно скорее, - сказала Диана.
  Барбара молчала, но ее грудь поднималась и опускалась чуть быстрее. Герцогиня с нежностью посмотрела а нее. Дорогое дитя, скоро она выйдет замуж и заведет собственных детей. Я хотела бы дожить до детей Барбары, подумала герцогиня.
  Она выслушала рассуждения Дианы о том, что нужно Барбаре для Лондона, и они обсудили стоимость поездки и придворного платья, и не важно, будет ли оно сшито в Лондоне или здесь деревенской портнихой. Барбара не промолвила ни слова.
  Герцогиня и не заметила, как они перешли к другим темам, так забавляла ее эта беседа, особенно резкие замечания Дианы о Ганноверском дворе. О короле с его острым длинным носом и светской грацией репы. О его любовнице Мелюзине фон Шуленберг, похожей на майское дерево - такой же длинной и тощей. О другой любовнице, Шарлотте Кильмансегге, которая, наоборот, была маленькой и толстой. Английский король общался со своими придворными с помощью английского и латыни. И вообще держался особняком. Его спальню охраняли от нежеланных гостей два турецкий солдата, взятых в плен.
  Принц Уэльский был красивее отца, но это мало о чем говорило. Его жена, принцесса Кэролайн, белокурая и пухленькая, носила смешную прическу в ганноверском стиле - остроконечную копну кудрей, больше похожую на груду булочек с патокой. Да еще утыканную со всех сторон бантами и шпильками с драгоценными камнями. Не видела ничего уродливее!
  А ганноверский жемчуг! Все коронационное платье принцессы Уэльской было обмотано ожерельями - и лиф, и плечи. Но она еще не видела невероятные броши и серьги-капли, которые так же входили в коронационный набор - вот где самый ужас! Да и вся коронация была полным разочарованием: у Ганноверов, в отличие от Стюартов, полностью отсутствовало чувство стиля.
  - Я предсказываю, что при дворе будет скучно, - вздохнула Диана. - Впрочем, и в Доме королевы Анны было не слишком оживленно.
  Огонь в каминах потрескивал, наполняя комнату сонным теплом. Кузина Хенли встала и, извинившись. Забрала корзинку с рукоделием с собой. Диана зевнула, подняла над головой полные белые руки, грациозно потянулась и поднялась со своего стула:
  - Если вы меня простите, я пойду спать. Деревенский воздух меня утомляет. Спокойной ночи, мама... Барюара.
  Занавески поднялись и закрылись за ней. Полено в камине развалилось, брызнув во все стороны оранжевыми искрами. Игла Барбары продолжала сновать над пяльцами. Герцогиня почти задремала в тепле...
  - Это ты написала матери о Гарри и Джейн! - Обвинила Барбара тихо, но яростно.
  Ее рука зависла на вышивкой и теперь в свете камина ее золотисто-рыжие волосы, казалось, кипят от гнева.
  - Я никогда не думала, что ты предашь их, бабушка. Ну и что, если они поженятся? Эшфорды - прекрасная семья. Я слышала, ты сама говорила, что такие люди составляют костяк Англии. И они любят друг друга.
  Ее иголка двигалась все быстрее и быстрее с каждым сказанным словом. Нитка запуталась, и Барбара отбросила пяльцы, холодно глядя на бабушку.
  - Не разговаривайте со мной таким тоном, мистрис! - автоматически огрызнулась герцогиня.
  Она тянула время, настолько удивлена была нападением внучки. Какая она резкая. Импульсивная. Никогда не скрывает своих чувств.
  Дульсинея спрыгнула на пол и вышла из комнаты, задрав пушистый белый хвост. Этот сигнальный флаг словно говорил: "мне надоели ваши мелкие человеческие заботы".
  - Я никого не предавала! - Сказала герцогиня. - Я выполнила свой долг! И не сжимайте зубы, Баб Олдерли. Я выполнила свой долг, как и должна была, и мне все равно, нравится ли это тебе, Гарри или Джейн. - Твердый презрительный взгляд Барбары заставил ее продолжить: - Гарри должен заключить настоящий брак. Этого требуют обстоятельства. И никогда не забывай, что он внук Ричарда Сейлора, первого герцога Тэмворта! Дочери сквайров не для таких как мы. Мы должны стремиться выше!
  Барбара вскинула голову. На ее щеках играли всполохи огня. Как она была похожа на Ричарда.
  - Ты думаешь, я не люблю Гарри, дитя мое? - герцогиня продолжала более мягко. - Думаешь, я хочу, чтобы он страдал? Кровь Иисуса! Вы, дети, мое сердце. Но долг важнее любви. Гарри исцелится, и Джейн тоже. Первая любовь редко длится, редко терпит. Только одна вещь...
  - Если ты еще раз скажешь о долге, я закричу! - Вспыхнула Барбара.
  - Кричи! И я побью тебя тростью, - рявкнула в ответ бабушка.
  - Не сможешь. Ее здесь нет.
  Герцогиня огляделась. Ребенок был прав. Она уставилась на Барбару. Обе смотрели друг на друга, не моргая и стиснув зубы.
  - Принести тебе, бабушка?
  Она хотела, чтобы ее слова прозвучали презрительно, но мысль самой принести трость, которой ее же и побьют, заставила Барбару смягчить гнев. Она прикусила губу, чтобы не улыбнуться. Герцогиня заметила это и воспользовалась преимуществом:
  - Наглая девчонка! Если бы я могла двигаться, я бы тебя побила. - Она вздохнула. - Но поскольку я не могу, иди сюда. Сядь рядом. Давай попытаемся понять друг друга.
  Она передвинула ноги, чтобы Барбара могла сесть на край стула. Барбара отодвинула пяльцы в сторону.
  "Я никогда не приму долг, который причиняет боль другим", - упрямо подумала она.
  Она надменно уселась на указанное место и уставилась на бабушку. Ее лицо оставалось мятежным. От кого она унаследовала столько упрямства, задумалась герцогиня. Да, Ричард был упрям, но без этой замкнутой гордости, которую можно было тронуть разве что разумным доводом, да и то не тогда, когда девушка решала, что она права.
  "Я была слишком снисходительна к ней, - подумала герцогиня. - Я должна была бить ее чаще. Она не достаточно послушна и спокойна. Я бы никогда не посмела так смотреть на бабушку. Ах, молодые сегодня не знают, что такое манеры и долг".
  Она откинула голову на высокую спинку кресла. Вино придавало ей видимость силы, но под его ложной слабостью пряталась усталость и старость, всегда готовые наброситься, повалить на землю и вышибить из нее дух.
  Она закрыла глаза и заговорила тихо, чтобы не сорваться:
  - Через два года ни Гарри ни Джейн уже не будут помнить силу этой боли. Два года, это так долго, когда ты молода, Баб. Гарри заведет себе любовницу. Джейн выйдет замуж и родит ребенка. Жизнь продолжается. Я едва знала твоего деда, пока не были подписаны контракты.
  Какими хорошими лжецами мы становимся с возрастом, думала она. Расскажи Барбаре, как ты следила за Ричардом глазами и сердцем задолго до того, как он впервые заговорил с тобой. Расскажи ей это.
  - Но я знала свой долг. Я знала, чем обязана своей семье. И я сделала это.
  Ее лицо смягчилось от воспоминаний, и Барбара внезапно представила, как бабушка, должно быть, выглядела много лет назад. Она невольно затихла, заинтригованная мыслью о молодости бабушки.
  - Ах, Баб... он был самым красивым мужчиной в четырех графствах. Лучше всех! Сначала я любила его, потому что таков был мой долг. Но потом я полюбила, потому что ничего не могла с собой поделать, как солнце не может не вставать по утрам.
  "Вот как я отношусь к Роджеру", - подумала Барбара.
  - И он научился любить меня, языкастую тощую палку. И мы трудились вместе, чтобы сколотить состояние.
  Какой он был красивый и храбрый солдат, думала герцогиня, представив его в алом генеральском мундире с орденами и улыбкой, сверкающей ярче солнца. Уступал только Мальборо, а в глазах герцогини - нет, ни на секунду. Ах, какие это были хорошие годы. Трое сильных сыновей переживших нескольких умерших младенцев, отстроенное заново поместье, дочь, расцветшая как прекрасный цветок - девочка, красивая, как ее отец. Жизнь казалась такой щедрой, такой... ясной. Ничто не могло их остановить; они могли соперничать с любым, кто обладал землей, богатством и властью.
  А потом колесо судьбы повернулось: один сын погиб в той долгой войне с французами, два других внезапно умерли от оспы, тот же Дьявол нашел и убил ее старшего и самого дорогого внука - наследника своего отца. Герцогство перешло к сыну Абигейл. Господи Иисусе. Она всегда недолюбливала Абигейл, гадая, как ее милый и очаровательный Уильям, который всегда шутил и улыбался, который никогда не завидовал старшему брату и наследнику, и который погиб, как собака, в далекой стране (они так и не нашли полностью его тела), мог жениться на ней.
  Итак, после двадцати лет удачи и процветания, все, что осталось от их детей - одна Диана. Было уже поздно что-то исправлять. Три прекрасных и сильных мужчины, которые должны были продолжить их род, заботиться о чести семьи и о родителях в старости, умерли. А вместе с ними и сердце Ричарда. Оно тоже умерло. Остались лишь вдовы и дети. Прах к праху. Перел к пеплу.
  - Бабушка? Тебе плохо? Позвать Энни?
  Выражение ее лица пронзило сердце Барбары. Предательница или нет, но эта старая женщина была ее скалой, ее опорой, пробным камнем для всей ее жизни. Герцогиня устало покачала головой, ее лицо снова стало худым, старым и печальным.
  - Я люблю Роджера, - медленно проговорила Барбара. - Как ты любила дедушку.
  Простая, ошеломляющая правда слов Барбары поразила герцогиню. Да... возможно. Но Роджеру было сорок два, а Ричарду двадцать два, на два года старше ее, когда они поженились. Роджер был человеком определившимся в своих привычках, недостатках, а так же привязанностях. Они с Ричардом состарились вместе, переплетшихся друг с другом как две молодых виноградных лозы, пока стало невозможно отличить одну от другой. И даже тогда он получали свою долю ссор и неприятностей.
  Роджер не был таким, как Ричард. И снова ее охватило это дурное предчувствие.
  - Тебе пятнадцать! - Она произнесла это резче, чем обычно, потому что испугалась. - Что ты знаешь о любви? Она приходит к тем, кто разделяет одну жизнь на двоих. Все ее ужасы и все радости. Тебе нравится красивое лицо. Больше ничего!
  Барбара покачала головой. Ее лицо снова стало упрямым и мятежным.
  - Послушай меня, девочка! Я расскажу тебе о любви, о той любви, которую ты сейчас чувствуешь. Твоя мать влюбилась в Кита Олдерли, красивого и уже тогда никчемного дьявола, да простит меня Господь за то, что я говорю так о твоем отце. И мы позволили ей выйти за него замуж, потому что он происходил из хорошей семьи, и потому что у нас было трое сыновей. Диана могла делать все, что хотела, и твой дедушка был слишком мягок с ней. Я умоляла ее подождать. Я умоляла его. Но ей было пятнадцать, и на сходила с ума по Киту. Да! Вот смотри, дитя! Ты не думаешь, что твоей матери когда-то тоже было пятнадцать. - Герцогиня нетерпеливо поерзала. Она тратила слишком много сил на этот разговор, но не могла остановиться. - Ну, так и было. И она была своенравным, диким созданием. Хуже, чем ты можешь себе представить. Поэтому мы в конце концов отдали ее Киту. И в один прекрасный день Диана проснулась с семью детьми, которых нужно кормить, изменником-мужем и совсем без денег. И совсем без любви! Она уходила и уходила по капле в течении многих лет. Так что не говори мне о любви, Барбара. Даже величайшая любовь вылетит в окно от одного порыва ветра без правды, чести и долга, которые удержали бы ее.
  Барбара молчала. Я зря трачу время? спросила себя герцогиня, пытаясь понять, что же скрывается под этим гладким, чистым, нетронутым морщинами лбом. Понимает ли она? Можно ли вообще понять это в пятнадцать лет?
  Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое * (* Первое послание к Коринфянам апостола Павла).
  - Пусть твоя мать скажет тебе, почему она хочет этого брака, - резко сказала герцогиня. - Пусть она объяснит, почему Роджер Монтджоффри вообще рассматривает тебя. Это из-за земли, а не твоих прелестей. Не заблуждайся на его счет!
  - Твоя любовь пришла позже, - тихо сказала Барбара. - Его тоже.
  - А если нет?
  Барбара улыбнулась медленной соблазнительной улыбкой, какой герцогиня никогда не видела на лице внучки.
  - Я заставлю его полюбить меня, бабушка.
  Господи Иисусе! Разве Ричард не говорил то ж самое, не улыбался так же, когда думал кого-то очаровать и заставить делать то, что он хотел. И преуспевал!
  Кроме смерти. Он не смог зачаровать смерть ни для своих сыновей, ни для себя самого.
  - Твоя любовь к Роджеру может измениться после того, как ты выйдешь замуж, Баб. - Герцогиню утомила тщетность этих разговоров, упрямство девушки, ее собственное старческое упрямство. Женские страхи. - Возможно, он окажется не таким, каким его видишь. Вот когда ты должна будешь вспомнить свой долг. Вот что никогда не перестает.
  Последние слова были едва слышны, цвет ее лица напоминал гипсовую шпаклевку. Барбара быстро встала и позвала бабушкину служанку, думая, что бабушка ничего не понимает, не помнит. Конечно, она выполнит свой долг - в конце концов она была не только Олдерли, но и Тэмворт.
  Но она будет следовать зову сердца.
  *
  В следующие дни нравоучений не было. Сундуки стащили с чердака, проветрили и упаковали. Затем переупаковали еще несколько раз, согласно последней бабушкиной версии. Герцогиня слегла в постель, измученная усталостью, холодом и болью в ногах, но управляла домом так же энергично и следила за каждой деталью сборов Барбары.
  Барбару по сто раз на дню вызывали в спальню герцогини. Бабушка лежала в постели, с высокими подушками за спиной, поддерживавшими ее тело, с деревянным подносом с бумагами и чернильницей и пустыми чашками. Она была упакована в свой кружевной чепец, три шали и шерстяные перчатки. В камине ревел огонь. Дульсинея всегда была рядом, или дремала или, будучи в игривом настроении, пыталась поймать бабушкино перо и ставила чернильные кляксы на бабушкин список.
  Следовало проверить всю одежду, заменить шнурки, почистить ленты, тщательно пересыпать складки сушеными лепестками роз, лавандой и мятой.
  - Мама! Я буду шить платья в Лондоне. Эти вышли из моды! - В отчаянии кричала Диана.
  Герцогиня, не обращая на нее ни малейшего внимания, продолжала спорить с Энни, как лучше отчистить пятна на шелковых лентах.
  - Порезать четыре или пять картофелин тонкими ломтиками. Залить из квартой холодной воды на несколько часов. Затем обтереть шелк губкой с водой и высушить утюгом.
  Энни упрямо скрестила руки на груди:
  - Винный спирт, французский мел и глина для трубки. Вот чем всегда пользовалась моя мать.
  - Значит, твоя мать была идиоткой! Проверь мои книги рецептов. Это способ моей бабушки. Ты знала мою бабушку, упокой Господи ее душу, упрямая ты старая палка?
  Потом Энни пришлось разыскивать розовое молоко, сделанное из сладкого миндаля, взбитого до блеска с каплями лавандового масла и розовой воды, и осторожно отмерять порцию для Барбары. Она возьмет его с собой. Это средство защитит цвет ее лица и сохранит его белым и гладким.
  - Она т так белая и гладкая, мама!
  - Она будет еще белее. Ей нужен муж, и хорший цвет лица не повредит. Детка! Я не обещаю, что ты выйдешь замуж за Роджера, но если так случится, не надевай на свадьбу жемчуг, это к слезам.
  - Она сведет меня с ума! - Кричала Диана, но Барбара ничего не говорила.
  Она знала, что вся эта суета скрывала бабушкину любовь и нежность и была способом благословить ее - не святой водой, а более домашним и интимным способом, лавандой, розовым молоком и чистыми шелковыми лентами.
  - Ей понадобятся свечи? Есть свежеприготовленные.
  - Боже мой, мама. Свечи можно купить в Лондоне!
  - Не произноси имя Господа всуе, Диана. Это грех. Иди, Баб. Ты никогда не доберешься до Лондона и до того прекрасного мужа, которого так жаждешь, если будешь весь день прохлаждаться у меня в спальне.
  Барбара выскользнула из комнаты, подальше от бурной ссоры, что начиналась между матерью и бабушкой.
  Все равно через несколько минут ее снова вызовут с яростным требованием, почему ее никогда нет рядом, когда она так нужна... Но сейчас, пока она была свободна, она поднимется в классную комнату и послушает, как дети учат уроки. Ее единственным горем в эти дни было расставание и ними и с бабушкой. Но Роджер, говорят, теперь богат. И он был добрым. Она знала, что когда-нибудь братья и сестры переедут жить к ней и Роджеру.
   Она позаботится о них. Одной из обязанностей благородной женщины было обеспечить семью.
  Она тихонько приоткрыла дверь и села за стол, ее покрытый шрамами старый деревянный стол. Она сложила руки и прислушалась. Дети читали библейские стихи, и их звонкие молодые голоса успокаивали ее.
  - Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся.
  Она закрыла глаза. Кит с Шарлотой декламировали гладко, Анна отставала на пару слов. Она не выучила стихи и пыталась обмануть кузину Хенли.
  "Благослови меня, дорогой Господь, - подумала она, - в этом самом важном деле моей жизни. Я обещаю, что буду вести себя хорошо, если ты заставишь Роджера жениться на мне".
  *
  День отъезда настал. Барбара стояла посреди комнаты в надежно завязанном шерстяном плаще на меховой подкладке. Ее дорожное платье было зашнуровано и застегнуто на все крючки, волосы аккуратно причесаны, а сердце билось, как барабан. Все ее имущество было упаковано в сундуки и погружено в фургон, которые последует за каретой. Она отдала свои птичьи гнезда Киту. Ее матрас свернули и вынесли на улицу проветрить. Она прикоснулась пальцами к краю занавески и скользнула по рельефному узору ткани.
  Ее сердце билось так сильно, что готово было взорваться в груди. Ее детство закончилось. В следующий раз она вернется в Тэмворт женой и, если даст Бог, матерью. От нахлынувших эмоций закружилась голова.
  -Ваша матушка велела торопиться.
  Служанка говорила угрюмо. Барбара не стала брать ее в Лондон - возмездие за предательство в день приезда Дианы. Если она не способна быть верной в Тэмворте, то что же будет в Лондоне? Кроме того, она собиралась нанять горничную-француженку. Она станет элегантной и модной, как Роджер. Он будет гордиться ею.
  - Передай, что я задержусь всего на несколько минут.
  Ей предстояло прощание с сестрами и братьями - задача столь же душераздирающая, как расставание с бабушкой. Все утро она провела в комнате герцогини. Они вместе молились, и бабушка читала ей вслух из Библии.
  - Больше всего хранимого храни сердце свое, ибо из него источники жизни.
  Она сидела, держа бабушку за руку, пока Энни расчесывала волосы и завязывала ленты. Она обещала, что не забудет молиться и посещать церковные службы, будет следить за манерами и характером, будет вежливой и почтительной со старшими, слушать все, что ей говорят, говорить тихо и редко, как и подобает скромной молодой женщине их хорошей семьи.
  И возьми это, - хрипло сказала бабушка в последнюю минуту, протягивая ей кошелек с монетами. - Я дала денег твоей матери, но не сомневаюсь, что они уйдут у нее из рук, как вода. Так всегда было. Так всегда будет. Это наш секрет. А теперь иди попрощайся с братьями и сестрами.
  Кит, Шарлотта и Анна выстроились в детской, как солдатики. Только Малыша не было, он спал в колыбели. А Том был в школе. И, конечно, Гарри... Она с улыбкой подошла к ним и протянула руки. Они подбежали к ней, даже Кит, который обычно считал себя слишком взрослым, чтобы проявлять чувства.
  Не обращая внимания на платье, она уселась на пол и потянула уже плачущую Шарлотту к себе на колени. Анна маленькими кулачками вцепилась в складки ее плаща, но ничего не говорила.
  - Не оставляй меня, Баб! - Всхлипнула Шарлотта. - Пожалуйста. Я только с тобой могу разговаривать. Бабушка... она такая старая!
  Кузина Хенли нахмурилась у окна, и Барбара это заметила. Анна заплакана. Даже Кит сердито потер глаза кулаком. Кузина Хенли выпрямилась, но Барбара покачала головой.
  - Оставьте, кузина, - сказала она. - Пусть они поплачут. Послушайте меня. Слушайте! - Они затихли. - Когда я выйду замуж, я пошлю за вами всеми. А если кузина Хенли не захочет приехать, я найму новую гувернантку, и мы будем вместе жить в большом доме. И вы будете дядями и тетями для моих детей.
  Кузина Хенли в своем углу покачала головой.
  - Правда, Баб? - Сказал Кит.
  - П-правда? - Икнула Шарлотта.
  Анна не отрывала рук от плаща Барбары, но плакать перестала. В дверях появился лакей.
  - Мистрис Барбара, ваша мама говорит, пора ехать.
  Шарлотта снова зарыдала. Барбара сжала в объятиях всех троих.
  - Тише, мои дорогие, - сказала она. - Я еду в Лондон ради великого приключения, а вы будете ждать здесь, пока я не напишу вам. Но я пришлю вам кукол, солдатиков и конфет. И даже что-то для кузины Хенли, если она будет добра к вам. Думайте об этом. Думайте, что я вам пришлю.
  - Ты нас не забудешь, Баб? - Спросил Кит.
  Она взяла его лицо в ладони.
  - Ты самый старший, Кит. Ты должен смотреть за малышами, пока Том не вернется из школы. Ты будешь защищать их вместо меня.
  Кит взглянул на кузину Хенли и выпятил челюсть. Барбара встала и вместе с Анной, так и повисшей у нее на плаще, подошла к колыбели. Младший Олдерли спал, как ангел. Она коснулась его пухлого кулачка.
  "Прощай, маленький Уильям", - сказала она просебя.
  Она на мгновение закрыла глаза. Было так трудно оставить их. Она осторожно высвободила Анну из-под плаща и положила ее на кровать, вложила ее руку в руку Кита. Шарлотта продолжала плакать.
  Барбара твердо и четко сказала кузине:
  - Будьте добры к ним, или, клянусь Богом, когда я стану графиней, вы отправитесь к кому-то другому.
  - Баб! - Вскрикнула Шарлотта, но Барбара уже выбежала из комнаты и мчалась по лестнице вниз, пока они не увидели. Что она тоже плачет.
  Она проскочила мимо удивленного и неодобрительного Перримана, хрустя каблуками по гравию, пробежела через двор и запрыгнула в карету, не дожидаясь, пока лакей поможет ей.
  - Ты мне платье порвешь! - Рявкнула Диана и раздраженно отстранилась.
  Карета тронулась с места. Не обращая внимания на протесты матери, Барбара высунулась в окно. Ей показалось, что в одном из эркеров мелькнуло худое лицо под кружевным чепцом. Они проехали мимо надворных построек, голубятни, коровника и конюшни. Они видела кухарок с ведрами воды. По тропинке бежал конюх, держа лошадь под уздцы. Потом они оказались на липовой аллее, затем резко повернули к воротам и вкатили на дорогу к Лондону.
  В груди нарастала боль, глаза горели, но она не позволила себе ни малейшей слабости - не в присутствии матери и ее горничной. Барбара стиснула зубы и опустила кожаную шторку. Она сосредоточилась на единственном, что могло унять боль - на Роджере.
  - Мама дала тебе денег? - Вопрос Дианы ворвался в ее мысли.
  Барбара смотрела на мать, не зная, что ответить. Диана протянула руку.
  - Я так и думала. Немедленно отдай их мне.
  *
  Герцогиня села в постели с бешено колотящимся сердцем. Она смотрела в темноту. Теперь она вспомнила, что все время ускользало от нее. Обрывок сплетни о Роджере. Что-то в письмах, неясно и вскользь. Намеки на Роджера и французский порок. Она громко рассмеялась, когда прочла это. Хотела бы она, чтобы Ричард был жив. Он бы смеялся еще громче. Эти мужчины были когда-то близки, как братья. Как отец и сын.
  Почему-то она все еще помнила выражение лицо Роджера на похоронах, что-то перевернулось в ней, когда он подошел и показал ей свое лицо. Она вскрикнула.
  - Энни! - Она повысила голос. - Свечу! Скорее!
  В темноте послышалась возня, ворчание Энни и скрежет стали и кремень. Она видела, как маленькие искры упали на лоскут хлопка в трутнице, чувствовала запах серы, когда Энни коснулась трута серной палочкой, а потом зажгла свечу. Глаза герцогини были прикованы к пламени. В полумраке Энни смотрела на суровые, обостренные беспокойством черты. Она открыла рот, чтобы заговорить.
  - Уйди! - Резко приказала герцогиня. - Оставь свечу.
  Пламя. Она будет смотреть в пламя, чтобы очистить свой разум. Это поможет ей поймать мысль, зажжет ее, как искры зажгли клочок ваты. Она должна была подумать об этом раньше. Как будто кусочек головоломки вот-вот должен был встать на место, но она не хотела ничего видеть.
  Она знала Ричарда, как собственное сердце. В нем не было ни порока ни тьмы. И ничего такого в Роджере... нет... нет... ей стало легче дышать. Все шло своим чередом. Ускользнула в дыру сознания вместе со всем остальным, что было невыразимо. Немыслимо.
  - Ба! - Сама того не желая, она сказала это вслух.
  Просто хотела услышать свой голос. Энни вскочила со стула и тут же оказалась у кровати.
  - Мои ноги, - хрипло сказала герцогиня.
  Энни удовлетворенно кивнула. Герцогиня позволила растереть ноги, принести вина, которое она выпила залпом и с благодарностью.
  - Погаси свечу и ложись спать, - сказала она через некоторое время. - Мне уже лучше.
  Так оно и было. Нет было нужды писать Диане. Что она могла сказать? Я вспомнила кое-какие сплетни. Люди всегда сплетничают. Я боюсь. Она всегда боится. Нет, она оставит все, как есть. Она знает обоих мужчин. Она очернила бы их своей глупостью.
  Успокоенная своим решением, она вернулась ко сну. Непрошенные, но знакомые слова пришли, когда она лежала там:
  Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу. Теперь я знаю отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан.
  - Уходите, - громко сказала она, не беспокоясь, что подумает Энни. - Я не желаю вас слушать.
  
  ГЛАВА 3
  Первый граф Дивейн, или Роджер, как называли его друзья, повернулся, чтобы лучше разглядеть себя в длинном золоченом зеркале венецианского стекла, которое держал его камердинер. Лица парик-мейсмера и портного, смутными тенями парили в темноте за его спиной. Было позднее утро, не утро приемного дня, но несколько друзей все же пришли, и поскольку он не любил оставаться один, их пригласили наверх.
  Он стоял, серьезно глядя на свое отражение и глаза всех присутствующих были прикованы к нему, как будто покрой пальто или фасон парика были самой важной вещью в мире. Впрочем, в тот момент так оно и было. Он принял другую позу перед зеркалом в комнате, одной из самых роскошных в Лондоне.
  Десять лет назад он жил на съемной квартире на щедрые деньги мужа своей последней любовницы. И вот теперь дорогой лионский шелк с вытканными по всему полю нарциссами светился на стенах, словно внутренности устричной раковины. Зеленая с серебряной нитью бахрома обрамляла драпировки на высоких окнах, из которых открывался вид на самую фешенебельную из площадей Лондона. Роджер арендовал здесь самый большой дом.
  Серебряная же бахрома, как мох, свисала со всех стульев и табуретов, письменный стол и шкаф из вяза были инкрустированы черным деревом и серебром. Серебряными были подставки, выдвижные ящички и чернильница. Даже каминные щипцы и лопатка были отлиты из серебра.
  Роскошные итальянские пейзажи на бархатных лентах украшали стены. Среди множества картин только на трех были изображены люди. Первая была портретом короля Георга, второй мадам, принцессы Елизаветы-Шарлотты Баварской, невестки покойного короля Людовика XIV, и наконец портрет Его Светлости Ричарда, первого герцога Тэмворта.
  Тишину нарушила громкая отрыжка. Все обернулись на Роберта Уолпола, сидевшего на обшитом зеленым бархатом табурете у камина. Он вытирал капли пота с покрасневшего лица. Смородиновое варенье из булочки уже запятнало его пальто. Глазурованный сахар прилип к пухлому, как у херувима лицу, украшенному густыми темными бровями над умными глазами.
  В свои тридцать девять лет Робер был лидером Палаты общин и первым лордом Казначейства.
  - Это было твое мнение? - спросил Роджер.
  Роберт покачал головой. Рядом в кресле с подлокотниками дремал его брат Гораций, такой же толстый, но далеко не такой талантливый. Благодаря влиянию брата Горацию получил должность министра в Объединенных Нидерландах.
  Он открыл один глаз, посмотрел на Роджера и снова закрыл. Роджер нахмурился, глядя на себя в зеркало. Парик-мейстер и портной затаили дыхание, надеясь, что этот взгляд не выражает недовольства. Лорд Дивейн был законодателем стиля, и если он будет доволен, то купит не
  Меньше пяти париков и закажет Бог знает сколько пальто, после чего все приличное общество последует его примеру.
  - Не покупайте парик, - устало сказал Джон, герцог Монтегю.
  Это был высокий мужчина с устало опущенными веками. Он стоял по другую сторону блестящего орехового стола, на котором громоздились подносы с едой: булочки со смородиной и сахарной глазурью, пышные лепешки, такие масляные, что больше походили на губки, сыры, тепличный виноград и апельсины. В серебряных чашах лежало масло, желто-белое, густое, свежее, сливки, мерцающее клубничное, сливовое и яблочное желе. В трех серебряных чайниках были поданы кофе, чай и горячий школад.
  Но в отличие от Роберта Уолпола Монтегю не притронулся ни к кусочку. Они с Роджером провели большую часть ночт за игрой в отдельном кабинете модной таверны "Понтак". Роджер никогда не пил много за игрой, но Монтегю пил, и сегодня утром расплачивался за это.
  Он находился в городском доме Роджера, потому что отключился посреди игры, с глухим стуком упал со стула, и Роджер решил отвезти мертвецки пьяного друга к себе домой. Пусть отоспится в одной из свободных спален, чем отправляться на рассвете к жене.
  - Не покупай, - повторил он. - Если ты это сделаешь. Мне тоже придется купить, а этот стиль мне не идет.
  - Милорд, - поспешно пропищал парик-мейстер, - уверяю вас, это последняя мода из Франции. Вы первый, кому я его показываю.
  - Я знаю, что это последняя мода, - пробормотал Роджер. - Но разве это прилично?
  - Дорогой мой, ты прекрасно выглядишь, и тебе это прекрасно известно, - протянул Томми Карлайл, костлявый неуклюжий мужчина с нарумяненными щеками и совершенно белым от пудры лицом.
  Он сидел в кресле чуть в стороне от остальных, сложив руки на ручке трости и следя за каждым движением Роджера. Его левое ухо украшала большая бриллиантовая серьга. Это была его манера и одна их причин, почему другие мужчины в комнате презирали его. Но Роджера все это забавляло, что давало Карлайлу свободный доступ в личные покои, почти как комнатной собачке, за исключением того, что Томми был слишком велик и склонен кусаться.
  - Раны Господни! - Пробормотал Роберт Уолпол. - Он выглядит так, словно готов съесть Роджера.
  - Как и мы все, - не открывая глаз хмыкнул его брат.
  Роджер повернулся к зеркалу и улыбнулся тому, что увидел. Отражение принадлежало мужчине слегка за сорок, который сошел бы за тридцатипятилетнего, а в хороший день (то есть, когда отдохнул бы накануне ночью) и того меньше. Этим утром его лицо было немного одутловатым, небольшое провисание вдоль линии подбородка, тонкие морщинки в уголках глаз - но он все еще был чрезвычайно красивым мужчиной, более утонченный и поразительный, чем любой в его окружении, хоть те и были намного моложе. Чуть ниже среднего роста, худощавый, как мальчишка, с загорелым и худым лицом с высокими скулами - итальянский ангел эпохи Возрождения.
  Его улыбка, неожиданная, очаровательная и задумчивая, заставляла женщин думать, что он пережил некую трагедию, но, возможно, им удастся его исцелить. Эта улыбка и лицо всегда были его талисманом удачи, талисманом, в котором он остро нуждался, потому что был младшим сыном в семье, как и многие другие семьи потерявшей свое состояние в гражданских войнах.
  Но если его братья были довольны, возделывая землю и женясь на бедных девушках, он обладал значительным честолюбием. Он каким-то образом выпросил у них денег, чтобы купить невысокий офицерский чин, а его лицо, определенная грация манер и личная храбрость сделали все остальное. Он всегда умел правильно провести внезапную атаку на фланг неприятеля или очаровать жену генерала на чаепитии.
  Прикомандированный к штабу герцога Тэмворта, он, возможно, удовлетворился бы достигнутым и остался там навсегда, но тридцатилетие подкралось незаметно и отразилось в зеркале новыми морщинами, которым предстояло только углубиться, а в его сердце таилось то, что он и сам не смог бы объяснить.
  Он покинул Англию и постоянные интриги людей, окружавших больную королеву Анну, людей, боровшихся за власть и использовавших армию с войну в Европе в своих личных мелких целях. Он отправился за море в Ганновер. Близость к наследнику английского трона могла обеспечить ему возможности, которых не способна была предоставить сама Англия. Герцог обеспечил его рекомендательными письмами. Обаяние, красивое лицо, личное мужество и удача сделали все остальное.
  Услышав в 1710 году об идее Роберта Харли создать Компанию Южных морей, фирму, которой в обмен на часть государственного долга будет предоставлена монополия на торговлю южными товарами, он сразу же заложил и продал все, чем владел, занял, сколько возможно, у друзей, родственников и любовниц, приехал в Лондон и вложил в акции все до последнего пенни. После чего начал молиться Богу, чтобы его предприятие удалось.
  Догадка Роджера окупилась тысячекратно - он был одним из первых взлетевших ввысь на огромной спекулятивной волне кредитования, что пенилась над Англией и Европой. Она окупилась так же, как его переезд из Англии в Ганновер несколько лет назад.
  Пока деньги падали в некогда пустые карманы, его отношения с будущим королем расширили его кругозор. Теперь он был счастливым человеком, никто не вспоминал те годы, когда он был всего лишь молодым офицером, живущим за счет своего ума и внешности.
  Все хотели кусочек его удачи. Купцы, портные, чиновники, просители, нищие поэты, бедные родственники, сплетники и друзья толпились в его нижнем холле каждый четверг, когда он проводил свой официальный утренний прием; и каждый надеялся, что проникнет через богато украшенные публичные комнаты в еще более богато украшенные личные покои, в спальню, святилище власти и изысканного вкуса, куда допускались лишь избранные паломники.
  Среди них была Диана, прелестная, поникшая, нуждающаяся в помощи старая подруга, инстинктивно цепляющаяся за людей, которых могла бы использовать в своих целях. Они случайно встретились во время верховой прогулки, и Дана плакала от страха, потому что ее муж только что бежал из страны.
  С ней пришла и идея разработки Бентвуда. Сначала эта мысль заинтриговала его, но затем начала медленно захватывать сознание. Теперь он был одержим Бентвудом. Большой дом, который поразит Лондон своей красотой (годы, проведенные в Европе, и особенно во Франции, развили его природное чувство формы и линии). И мысль о молодой плодовитой жене, которая даст ему сыновей, наследников титула и богатства, так же не казалась ему отвратительной.
  Пора было жениться, а молодая жена не будет ожидать, что он изменится ради нее; скорее она изменится ради него. Он помнил Барбару как обаятельную, разговорчивую, длинноногую девочку с великолепными золотисто-рыжими волосами, с голубыми глазами... глазами ее деда, которые следили за ним, куда бы он ни пошел.
  Она была влюблена в него, он знал. Это одновременно и забавляло его и трогало. В последний раз он видел ее пять лет назад на похоронах Ричарда, но не мог точно вспомнить. Он помнил только горе, ужасное, черное горе, поглотившее его целиком. Еще долгое время спустя темнота окрашивала все, чего он достиг, что говорил и делал. Как будто с телом Ричарда он похоронил свою юность, свои идеалы.
  С этого ощущения темноты и начался его новый роман - интрижка, которая открыла в нем глубины, взволновавшие даже сильнее, чем сражение на поле боя, когда все жизненные потребности сводятся к одному стремлению - выжить. Он чувствовал себя уничтоженным, когда роман закончился, сгорел дотла - впервые почувствовал себя старым.
  Ему нужен был Бентвуд, его концепция, его символизм, его связь с Ричардом и собственным молодым "я", чтобы заполнить пустоту внутри. По иронии судьбы он находился сейчас на вершине своей жизни, богаче, чем мог вообразить, и был любим окружающими больше, несмотря на все его морщины, чем в юности, когда его лицо еще было свежим и не тронутым временем.
  Диана не знала всех его чувств, просто почувствовала, что несмотря на всю свою власть и богатство он был уязвим. И она намеревалась использовать это знание. А он по своим причинам собирался позволить ей это.
  - Ты собираешься его купить? - Повторил Монтегю.
  Улыбка Роджера сменилась хмурым выражением лица. Парик-мейстер что-то забормотал под нос, будто молился.
  - Боюсь... - медленно произнес Роджер и сделал паузу для драматического эффекта. Испарина выступила на лбу парик-мейстера. - ... я должен его взять.
  Облегчение на лице парик-мейстера было настолько явным, что Роберт Уолпол подавился печеньем, и даже Карлайл позволил себе улыбнуться. Монтегю обошел вокруг стола и стукнул Роберта по спине. Сдавленный смех Уолпола разбудил его брата.
  - Что он купил на этот раз? - Немедленно спросил Горацио, приподнимая парик над одним ухом.
  Роберт снова взревел, на этот раз без помех в виде печенья.
  - Не беспокойся об этом Горацию, - ответил Карлайл со своей по-женски ядовитой интонацией. - Ничто из того, что ты носишь, тебе не поможет.
  - Я закажу еще четыре, - сказал Роджер. - Два каштановых, один черный и один блонд.
  - Ты будешь великолепно выглядеть в блонде, - протянул Карлайл, понимая окуляр, прикрепленной золотой цепочкой к пуговице жилета из лебединого пуха. - Да, я просто вижу тебя в блонде.
  Монтегю громко застонал. Карлайл медленно повернул к нему окуляр, как кот, заметивший более аппетитную мышь.
  - Ты тоже должен купить, Монти, - сказал он. - Это заставит тебя выглядеть более... как бы лучше выразиться... театрально, да? Тебе не помешает немного выразительности.
  И он прикоснулся к своим тонким красным губам носовым платком. Монтегю покраснел. Роберт Уолпол отложил уже надкушенную лепешку с джемом. Роджер закусил губу. Все знали, что последняя любовница Монтегю, оперная танцовщица, сбежала с актером из театра Хаймаркет, но никто, кроме Кармайкла не был настолько бестактен, чтобы коснуться этой темы.
  Горацио, который почти все делал медленно, вдруг шагнул вперед и прервал неловкий момент громким вопросом о здоровье герцога Мальборо, свекра Монтегю. Монтегю медленно отвел глаза от Карлайла, чтобы ответить на вопрос. Разговор перетек в новое русло, теперь все обсуждали здоровье старика, его сварливую жену и их дочерей. Карлайл откинулся на спинку стула, и некоторое время молчал, довольные напряжением, которое ему удалось создать.
  Роджер не принимал участие в обсуждении ссор герцога и герцогини, ибо Мальборо был одним из величайших героев Англии. Он стянул новый парик и пробежал пальцами по своим коротко стриженым светлым волосам. Он советовался с камердинером, какой парик одеть сегодня, и его взгляд раз или два останавливался на портрете герцога Тэмворта.
  Никто, кроме Карлайла этого не заметил. Всех слишком интересовали семейные неурядицы Монтегю. В дальней стене открылась дверь, и к Роджеру, пристально наблюдавшему, как камердинер поправляет на его голове короткий парик, завязанный сзади черной лентой, подошли два молодых человека. Оба спокойно и почтительно ожидали, когда их заметят.
  Один из них был Фрэнсис Монтроуз, секретарь Роджера, аккуратный и стройный мужчина с серьезным круглым лицом. Второй - Церазь Уайт, человек, ничем не примечательный, кроме его левой руки. Она была деформирована чуть ниже локтя и остановилась в росте, образовав короткий бесполезный отросток.
  Уайт был поэтом и Роджер нанял его клерком в библиотеку, чтобы тот не умер с голоду, не закончив третьего (естественно, посвященного Роджеру) томика стихов.
  Взгляд Карлайла скользнул по обоим и вернулся к Монтрозу.
  - Где вы их находите? - Пробормотал он.
  Оба молодых человека не обратили на него внимания. Они привыкли к Карлайлу и к тому, как он относится к Роджеру и другим мужчинам. Если Роджер не возражал, то почему бы нет?
  - Здесь герцог Бедфорд и сэр Кристофер Рен, сэр, - доложил Монтроуз.
  Роджер схватился за голову:
  - Я совсем забыл о Бедфорде. Мне придется задержать его, Френсис. Скажи ему... - Он помолчал, постукивая пальцем по губам. Затем вдруг улыбнулся, и Монтроуз, очень серьезный молодой человек, не смог удержаться от ответной улыбки. - Скажи ему, что я в нерешительности... так и скажи, Френсис... и что я по глупости назначил еще одну встречу, которую постараюсь сократить ради его удобства. А пока отправь сэра Кристофера в Красную гостиную и пусть он ждет меня. Дайте ему вина, женщин... все, что он пожелает. Я немедленно встречусь с ним и сообщу о своем деле. И когда эти господа разойдутся по домам, где их давно ждут... - Он поклонился друзьям, которые замолчали, чтобы подслушивать, - ... пусть Бедфорд подождет меня здесь. Он может лучше рассмотреть картину. Возможно, она разожжет его аппетит, не то, что я собираюсь ее продавать... Я присоединюк к нему, как только смогу вежливо проводить сэра Кристофера. Вот так, Френсис. Я решил твои проблемы. И за что только я тебе плачу?
  - Что за картина? - Спросил Роберт Монтегю.
  - Рубенс, - ответил Карлайл, прежде чем Монтегю успел открыть рот. Он указал тростью: - На этой стене. Четвертая справа.
  Роджер уже снимал тесное пальто.
  - Милорд... - начал портной.
  - Не сейчас, - нетерпеливо ответил Роджер. - Я приму вас утром в следующий четверг. Френсис, запиши.
  Парик-мейстер, триумфально шурша бумагой, упаковывал свои образцы. Портной выглядел так, словно получил пинок в живот.
  - Прибыли тома Плутарха, которые вы заказывали, сэр, = сказал Уайт. Он стоял позади Монтроуза и терпеливо дожидался своей очереди. - А так же новая книга по архитектуре Джакомо Леони. Я положил их на стол в библиотеке, чтобы вы могли посмотреть, прежде чем я уберу все на полку. И я закончил третью песнь, вы можете прочитать...
  - Сэр, сегодня днем вы должны позировать для портрета, - прервал Монтроуз, нетерпеливо взглянув на Уайта. - Сэр Годфри Неллер прислал записку, чтобы напомнить вам. И сегодня же после приема у принцессы Уэльской вы ужинаете с сэром Джазайей Чайлдом. И еще одно письмо от леди Олдерли...
  Роджер протянул руку, и Монтроз зашуршал бумагами, а затем извлек из папки сложенный и запечатанный кроваво-красным воском листок. На мгновение комнату наполнил сильный мускусный запах духов. Ноздри всех мужчин затрепетали, и Карлайл вдруг почувствовал себя очень довольным. Роджер сунул записку в карман жилета и отпустил секретаря.
  Камердинер вернул портному его пальто и помог Роджеру облачиться в камзол из бледно-голубого атласа, щедро отделанный кружевом по всему переду. Все наблюдали, не стесняясь делать комментарии:
  - Мне нравится.
  - Голубой - не мой цвет.
  - А какой твой?
  - Это новый парик?
  - Я вижу, вы уже получили от ювелира новые пуговицы...
  - Идите домой, - повторил Роджер. Он подошел к троице у камина. - Монти, ты ужасно выглядишь. Тебе нужно отдохнуть, и я уверен, что ты в безопасности. Мэри наверняка отправилась по магазинам. Роберт, увидимся сегодня вечером у принцессы Уэльской? Что ты пролил на пальто? Похоже на варенье. Горацио, напомни мне, что я хочу заказать через тебя несколько книг, когда ты вернешься в Амстердам.
  Лакей принес треугольные шляпы, плащи и перчатки и начал раздавать их хозяевам. Робер потер пятно на пальто. Монтегю протянул ему льняную салфетку. Тот высморкался в нее. Карлайл, стоявший поодаль, содрогнулся. Роджер рассмеялся и подошел к Уайту, который все еще топтался в стороне с пачкой листов, зажатых в здоровой руке.
  - Цезарь, - сказал он, - обещаю, что найду сегодня время посмотреть твои стихи. Оставь их на столе возле моей кровати. - "Жили храбрецы и до Аагамемнона, - тихо процитировал он, - но все они, никому не ведомые и никем не оплаканные, скрыты от нас в непроглядном мраке забвения, потому что не было поэтов, чтобы восхвалять их".
  Он тут же повернулся, чтобы попрощаться с Карлайлом, и Уайт наблюдал за ним со смесью удивления и восхищения в глазах.
  - Значит, слухи верны, Роджер? В воздухе пахнет невестой? - Карлайл заговорил так неожиданно и громко, что все вздрогнули.
  На мгновение суета в комнате прекратилась. Монтроуз закашлялся и опустил глаза. Монтегю и Уолпол замерлис плащами в руках. Уайт посмотрел в лицо Роджеру, затем в окно. Роджер покраснел, ошеломленный. Редкая удача для Карлайла - застигнуть врасплох самого Роджера Монтджоффри.
  - Не знаю, Томми, - сказал он. - В отличие от тебя я никогда не распускаю злых сплетен. Может быть поэтому у меня еще есть друзья.
  Он повернулся на каблуках и вышел из комнаты, Монтроуз тенью следовал за ним. На щеках Карлайла под румянами расплылись два настоящих красных пятна. Немедленно остальные - Уолпол и Монтегю - окружили Карлайла.
  - Что за невеста? - Спросил Роберт.
  - Девчонка Олдерли, - огрызнулся Карлайл.
  - Чепуха! - Сказал Монтегю.
  - Роджер был предан герцогу Тэмворту, - предположил Горацио.
  - Зачем она ему? - Спросил Роберт. - У нее есть состояние, о котором никто не знал?
  Карлайл взял у лакея маленькую муфту из серебристой лисы.
  - Используйте свои глаза и уши, - устало сказал он, пока все трое пялились на него, как зачарованные школьники. - Новая книга архитектора Джакомо Леони. Сэр Кристофер Рен, наш великий архитектор. Осмелюсь предположить, если мы пошарим в библиотеке, то наверняка обнаружим книгу Колина Кэмпбелла об архитектуре и копию "Палладио".
  Он ждал ответа.
  - Роджер собирается что-то строить, - нерешительно сказал Горацио.
  - Превосходно! - Саркастически выплюнул Карлайл. - Как прекрасно вы можете послужить Англии за границей, дорогой мой, с вашим-то острым умом. Конечно, Роджер собирается что-то строить. И кто же владеет прекрасной землей под названием Бентвуд?
  Все трое по-прежнему смотрели на него.
  - Вот именно, - произнес он и, довольный собой, покинул комнату.
  Остальные остались стоять, съежившись.
  - Я знаю Диану, - сказал Монтегю.
  - Кто такая Диана? - Перебил его Роберт.
  - А взамен она захочет все, кроме луны. Черт! Я отказывают помогать Роджеру в ее разводе. Можете быть уверены, это будет ее первым условием. Хотя, конечно... - Монтегю медленно улыбнулся, - никто не умеет делать фелляцию, как Диана. Это может стоить развода.
  В этот момент в комнату вошел герцог Бедфорд. Все трое кивнули, он кивнув в ответ. Затем подошел к картине на стене и уставился на нее.
  - Рубенс, - сказал Роберт. - Роджер тратит деньги, как Мидас. Хотел бы я знать, где он их берет.
  - Роджер никогда не пойдет на мезальянс, - сказал Горацио.
  - Если ты думаешь, что Диана Олдерли позволит ему теперь ускользнуть, ты еще глупее меня, - раздраженно заявил Монтегю. - Во всяком случае, я способен посмотреть реальности в лицо и увидеть, что смогу извлечь из брака Роджера.
  Он зажал шляпу под мышкой и направился к двери. Двое других последовали за ним.
  - Я хочу знать, - сказал Роберт, - почему я до сих пор не познакомился с Дианой?
  - Ты ее видел, - возразил его брат. - Прошлым летом, когда вел расследование в Вестминстере. Вспомни. Темные волосы, красивые глаза, большие белые сиськи. "Я бы на нее запрыгнул", так ты тогда сказал. Твои точные слова...
  Дверь за ним закрылась. Герцог Бедфорд все еще изучал Рубенса.
  - Не знаю, как Роджеру удалось перекупить ее у меня. Меня заверили, что я сделал самое выгодное предложение. Только посмотрите на эти телесные тона.
  - У лорда Дивейна превосходный вкус, - рискнул заметить Уайт, не вполне уверенный, что обращаются к нему.
  - Да, - отрезал герцог. - Нам всем это известно.
  *
  Барбара сидела, глядя в окно, и ужасное нетерпение наполняло ее, как густой серый туман, клубящийся на площади Ковент-Гарден.
  - Пусть случится хоть что-нибудь, - думала она, пока торговки цветами, овощами и травами упаковывали свои товары, сажали детей в корзины с орехами и луком и переносили их под арки оштукатуренных домов на другой стороне. Они собирались там кучками, курили трубки, болтали и сплетничали в ожидании, когда рассеется туман.
  Тогда снова смогут подъехать большие экипажи, запряженные четверками и шестерками лошадей, из них, как тыквы из корзины, высыплются покупатели - экономки, повара, служанки, жены купцов - и пойдут бродить между лотков и корзин, пробуя товары, торгуясь и бранясь с продавцами. Под ее окном снова поднимется шум и суматоха, и, может быть, ей станет немного легче.
  Она невероятно скучала по Тэмворту, его лесам и полям, ворчливой любви бабушки, братьям и сестрам. С того момента, как карета проехала по Лондонскому мосту, все пошло не так, как она ожидала. Когда карета притормозила на углу, мать столкнула с сиденья горничную-француженку, которую привезла с собой из Тэмворта, бросила ей вслед пригоршню монет и велела кучеру ехать дальше. Женщина еще некоторое время бежала за ними, выкрикивая французские ругательства.
  - Я не могу себе ее позволить! - Диана резко повернулась в дочери, которая сидела с широко раскрытыми глазами, и Барбара сразу поняла, что с этой минуты все пойдет не так, как ей обещали.
  Она была права: вместо того, чтобы подъехать к дому родителей, экипаж прогрохотал по узким улицам мимо магазинов, пока не въехал на площадь Ковент-Гарден. Они вышли перед одним из четырехэтажных кирпичных домов с изломанной голландской крышей.
  Она проследовала за Дианой верх по лестнице (мамина старая служанка Клемми, щербато улыбаясь, ждала их наверху) в вонючую и темную квартирку, состоящую их прихожей, гостиной, двух спален и крошечной, примыкающей к ним комнаты. В комнате пахло прежними жильцами, грязью и была только самая необходимая мебель.
  Мерес весь день торчал на лестнице или бегал с поручениями Дианы и появлялся лишь под вечер, чтобы заснуть под столом в гостиной, как бродячая собака. Барбара собиралась пойти за перчатками, веерами и лентами. Она надеялась навестить кузенов в особняке Сейлор-Хаус, который построил ее дед. Надеялась увидеть Вестминстерское аббатство и Сент-Джеймсский дворц. И еще Лондонский Тауэр.
  Она хотела увидеть Роджера, а не сидеть сутки напролет взаперти в этих комнатах, пока день сменяется днем, а мать все сидит и сидит часами в гостиной, медленно опустошая бутылку-другую вина, и пишет письма своим размашистым почерком.
  - Что происходит? - Спросила она, несмотря на страх получить пощечину (которую, конечно же, получила.)
  - У меня есть долги, - ответила Диана, слегка покачиваясь от выпитого вина. - Много долгов. Здесь меня никто не найдет, а когда о браке будет объявлено, все изменится.
  Она уставилась на Барбару, которая потирала щеку, но не плакала, а только смотрела на мать голубыми глазами. Диана читала в них слишком ясно.
  - Не пытайся писать бабушке, - холодно предупредила Диана, - потому что пока меня нет, Клемми следит за каждым твоим шагом.
  Клемми... Ее тюремщица и спасительница, потому что когда мать уезжала с каким-то поручением, Барбара уговаривала служанку взять ее с собой в магазин. Только так она могла покинуть свою комнату. А еще они могли пройти по оживленным, широким улицам вниз по Стрэнду, чтобы посмотреть на Темзу. Здесь она могла сидеть часами, наблюдая за речными судами: быстрыми паромами, раскрашенными во все цвета баржами, парусными судами с их огромными белыми парусами и множеством сигнальных флажков. Но Клемми была старая и хотела дать отдых ногам.
  - Этой реке нельзя доверять, - говорила она. - Иногда здесь проплывают дохлые крысы и дети. - Лицо служанки под слоем жира было таким же бесформенным куском мяса, как и ее тело. - Сейчас время наводнений. Уйдем.
  И они шли обратно. Барбара, как воздух, впитывала в себя все, что могла - яркие вывески магазинов, выставленные в окнах перчатки, книги, украшения, одежду, мягкие, светящиеся ткани, сыры и колбасы - а жены владельцев следовали за ней вниз по улице, уговаривая войти.
  Женщины шли по уличной грязи, приподняв подолы богатых, тяжелый юбок, и толстые кожаные башмаки защищали из матерчатые туфли. Банды мальчишек-подмастерьев с коротко остриженными волосами гонялись по улицам, дергая хорошеньких девушек за плащи, а стариков за парики. Уличные торговцы с лотками наперевес взывали к проезжающим экипажам и закрытым окнам домов:
  - Блинчики! С пыла, с жару!
  -Голландские чулки, четыре пары за шиллинг!
  Или:
  - Точим ножи, ножницы! Морим крыс! Горячие груши и каштаны! Метлы! Кипите мои метлы!
  В церкви Святого Павла на Ковент-Гардене зазвонили колокола. Прижавшись щекой к окну, Барбара вслушивалась в их ясное пение. Как долго? Сколько ей еще ждать? Окно под ее щекой задрожало. Это были не колокола. Это стучали в дверь. Это было так неожиданно, что она вздрогнула и села, а затем, вспомнив о Роджере и путаясь в юбках, бросилась в холл.
  Ее мать стояла в дверях гостиной и смотрела на дверь. Если бы Барбара могла... если бы она верила, что мать способна чего-то бояться, она бы решила, что Диане страшно. Клемми застыла в коридоре, глядя на Диану. Они обменялись долгим взглядом.
  Бах! Бах! Бах! Снова раздалось от двери.
  - Мерес предупредил бы нас, - сказала Клемми.
  Через мгновение Диана кивнула, и служанка осторожно открыла дверь. Ее рот от удивления растянулся в жирную букву "О". Тетя Барбары, Абигейл, леди Сэйлор, вплыла, как флагманский фрегат под развевающимися флагами. Жемчуг ожерелья и броши тускло светился на коричневом шелке платья, поблескивала мягкая меховая подкладка плаща, элегантная бархатная шляпа венчала серый вдовий чепец.
  Абигейл было под сорок, но она выглядела еще вполне привлекательной, даже несмотря на крупный нос и поредевшие светлые волосы. "Женщины, вроде Абигейл, - фыркала бабушка, - бывают довольно дерзкими в молодости, но с возрастом становятся похожи на моих свиней в загонах".) Прошло несколько лет с тех пор, как Барбара в последний раз видела тетю, но с первых же ее слов поняла, что ничего между ними не изменилось.
  - Что-то ты не спешила открыть дверь, - сказала Абигейл Клемми. - Думала я кредитор? - Заметив Барбару, она улыбнулась ртом, но не глазами, предложила для поцелуя напудренную щеку и продолжала: - Боже, ты выросла. Ты красивее, чем можно было ожидать. Будь хорошей девочкой, иди поиграй. Диана, ты похудела, тебе это идет. Прошлым летом ты была толстой, как свинья. Пойдем, нам нужно поговорить.
  Абигейл никогда не просила, она всегда приказывала. Барбара сделала, как ей было сказано, ее отпустили, словно маленького ребенка. Она снова опустила в кресло у окна, но туман уже сгустился. Она ничего не видела.
  Ее взгляд упал на рождественский венок на столике у кровати. Она сама его сделала из купленных внизу можжевеловых веток и остролиста. Было время рождественского поста. В Тэмворте она бы сейчас отправилась в лес, набрала бы омелы, падуба, можжевельника и розмарина, и они с сетрами сплели бы гирлянды и венки, чтобы украсить деревенскую церковь, дедушкину часовню и большой зал Тэмворта. Она бы следила за упаковкой корзин для арендаторов и бедняков, что было ее обязанностью с десяти лет. "Подходящий возраст для дворянки учиться заботиться о тех, кому в жизни повезло меньше", - сказала тогда ее бабушка.
  Барбара слышала громкие голоса тети Абигейл и матери. Они уже ссорились. Они всегда ссорились. Зачем пришла тетя? Чтобы отвезти их с мамой в Сэйлор-Хаус? Она не станет ждать, пока ей скажут. Просто узнает сама, как всегда. Она прокралась в холл и прислушалась. Клемми уже была тут-как-тут, стояла, прижавшись ухом к двери в гостиную. Она вежливо уступила место Барбаре.
  -... не нравится! Никто из нас не знает! Я сочла своим долгом сказать тебе об этом. Я забочусь только о вашем благополучии! - Так говорила тетя.
  - Это не твое дело! - Крикнула Диана.
  - Бентвуд принадлежит семье...
  - Я член семьи и Бентвуд принадлежит мне. Вот так, Абигейл, жадная ты сука. Он мой, был обещан мне при рождении, и я могу продать его хоть дьяволу, если захочу.
  - Роджер Монтджоффри не имеет на это права! Он выскочка! Ничтожество! - Голос тети дрожал от ярости.
  - Очень богатое и могущественное ничтожество! А как твой дед заработал свои земли, моя дорогая? Как я слышала, службой в правильных спальнях!
  - Как ты смеешь? Ты дрянь, Диана! Ты всегда была дрянью! И всегда будешь! Сбежала из Вестминстера, как вор в ночи, бросила беспомощных слуг, а теперь прячешься здесь от торговцев и кредиторов! Почему они по ночам спят на ступнях твоего дома - это скандал! Когда я приехала туда, они облепили мою карету, как саранча. А потом я услышала, что ты продаешь свою дочь, как шлюху на Ковент-Гардене. Даже не сказав нам ни слова! Тони-глава семьи! Ты должна была сообщить ему...
  - Тони - идиот!
  Барбара и Клемми переглянулись. Барбара хихикнула и прикрыла рот ладонью. Тони, второй герцог Тэмворт, старший сын ее тети и старший мужчина в семье, действительно был болваном.
  - Как ты смеешь! Тони - самый добрый, самый хороший...
  - Он кретин, и ты это знаешь!
  - Ну, - сказала тетя, - не дурнее тебя, раз ты выдаешь дочь за самого главного распутника в Лондоне. Желаю удачи! Он сделает ее несчастной! Так оно и будет.
  - А кто из мужчин не распутен? Она может завести любовника, как все мы...
  - Говори за себя!
  - Ах, да, забыла. Это же мой брат изменял тебе в браке, не так ли?
  Клемми закатила глаза.
  - Ты заходишь слишком далеко, Диана. Я пришла сюда, как старшая родственница, чтобы удержать тебя от ужасной ошибки. Ты должна знать репутацию Роджера. Я желаю только добра моей племяннице...
  - Не говори мне о доброте! Тебя интересует только ее приданое! Бентвуд! Я вижу это по твоему лицу! Барбара может выйти замуж хоть за черта лысого, если ты захапаешь Бентвуд!
  Наступило долгое молчание. Барбара затаила дыхание. Тетя начала говорить, уже спокойнее:
  - Не будем спорить, Диана. Я пришла помочь. Я говорила об этом с семьей, и мы считает, что, возможно, Барбаре лучше иметь приданое деньгами, а не землей. Земли принадлежат семье. Взамен Бентвуда я могла бы предложить значительную денежную компенчацию.
  - Надо же. Не прошло и трех месяцев, как я приходила к тебе просить денег, а ты отказалась дать мне хоть три пенни. - Голос Дианы был смертельно тихим.
  - Я была расстроена из-за Кита и твоего заявления о разводе. Вся семья была в ужасе. В этих уличных памфлетах тебя называли проституткой! Наше имя трепали в парламенте, словно мы были обыкновенными преступниками. Это подозрение, недоверие коснулось всех. Я не могла простить тебе участия во всем этом. Теперь я пришла в себя и хочу исполнить свой долг перед тобой и моей дорогой племянницей. Если ты решила выдать ее замуж, хорошо. Я могу порекомендовать нескольких молодых людей. Но прислушайся к голосу разума, не трогай Бентвуд.
  - Ты опоздала, Абигейл. Я намерена выдать дочь за лучшего жениха Англии. Хоть он и выскочка, но зато граф. И я получу неплохой куш о этой сделки. Я больше не буду нуждаться ни в тебе, ни к ком другом, и ты не сможешь меня остановить!
  - Остановить тебя! - выплюнула тетя, забыв о своем притворстве. - Ты сама дура! Весь Лондон знает, что ты собираешься выдать дочь за Роджера Монтджоффри. Может, я не очень хорошо знаю Роджера, но я знаю мужчин. Они ни за что не сделают то, что ты хочешь, если думают, что их принуждают. Так что смотри, Диана, не переоценивай себя!
  - Кто распускает сплетни?
  - Томми Карлайл, среди прочих. Та знаешь, какой он болтун.
  - А кто сказал Томми? - Прервала ее Диана.
  - Откуда мне занть? - Огрызнулась тетя. Но в этой кофейне... в "Уайтсе" уже делают ставки, справишься ты или нет. Это так вульгарно, Диана! Я ожидала нечто подобное от тебя, но Роджер, хоть и выскочка, имеет больше вкуса. Ему не понравится, что его имя и имя его невесты треплют в тавернах и на улицах. Ха! Видела бы ты свое лицо сейчас! Да, ты проиграешь! И когда ты это сделаешь, я все еще буду в Сэйлор-Хаусе, чтобы выручить тебя. Но обещаю, я не забуду, что ты мне здесь сказала, и уже не буду такой щедрой, как собиралась. Ты до конца жизни будешь сожалеть, что говорила так со мной, Диана Олдерли. А теперь, всего хорошего! И удачи! Видит Бог, она тебе понадобится!
  Дверь гостиной распахнулась, и Барбара с Клемми отступили назад. Тетя окинула их обеих взглядом, ее грудь (грудь, которую она так любила демонстрировать) вздымалась от гнева.
  - Ты больше похожа на свою мать, чем я думала! - Сказала она.
  Барбара вздернула подбородок.
  - Да, - сказала тетя, - гордись. Гордость предшествует погибели, а надменность - падению. Тебе предстоит долгое падение, моя бедная девочка.
  Она сунула руку в муфту и, явно превозмогая себя, вытащила мешочек с деньгами.
  - Вот, - сказала она. - Я хотела отдать это твоей матери. По крайней мере переезжайте в лучшую часть города.
  Барбара не взяла кошелек, но Клемми не была такой гордой. Она присела в реверансе, ухмыльнулась своей щербатой улыбкой, поблагодарила Абигейл и поспешила открыть входную дверь. Широко взмахнув юбками, тетя Абигейл исчезла. Барбара вбежала в гостиную. Диана стояла у окна с бокалом вина. Она набросилась на Барбару, как тигрица.
  - Если скажешь мне хоть слово, хоть одно, я буду бить тебя, пока у меня руки не опустятся. Прочь! Убирайся с глаз моих! Мне нужно подумать.
  За спиной Барбары Клемми помахала мешочком с монетами.
  - Слава Богу, - сказала Диана. - Дай сюда. Я выкуплю свои драгоценности из ломбарда.
  *
  Лежа на кровати, Барбара ворочалась с боку на бок. Ссора означала, что ее не примут в Сэйлор-хаусе. Что она должна остаться здесь. Они прятались, прятались от кредиторов, от семьи, от позора. Мать не хотела найти лучший дом. Матери было все равно, как они живут. До сих пор она не понимала, что все это значит - бегство отца, репутация матери, долги. В Тэмворте с бабушкой, сестрами и братьями ничто из этого не имело значения. Но здесь все было иначе.
  Ей было стыдно, а стыд был новым для нее чувством - обжигающим, жгучим, едким, как полынь.
  Пожалуйста, приди скорее, молилась она, и ее мысли устремлялись за окно, выходящее на площадь, мимо грязных, людных улиц, куда-то в темный, огромный, пульсирующий город, который ей еще только предстояло узнать. Пожалуйста, Роджер, приди за мной.
  Как только я тебя увижу, все станет хорошо.
  *
  Роджер вскочил на беспокойного испанского жеребца и кивнул конюху, чтобы тот отпустил уздечку. В час пополудни он должен был встретиться с сэром Кристофером Реном. Лошадь под ним встала на дыбы и застучала подковами по булыжнику, но Роджер удержал ее и направил рысцой мимо фонтана в центре Сент-Джеймс-сквер.
  Затем он двинулся по Пэлл-Мэлл-стрит, жеребец мотал головой и пытался идти боком. Лучи солнца пробивались в узкие щели между тяжелыми серыми облаками. Продвигался он медленно, петляя на беспокойной лошади среди пешеходов, паланкинов, других всадников и экипажей, сопровождаемых бегущими рядом лакеями. Он жил недалеко от королевского дворца Сент-Джеймс, Вестминстерского дворца и Парламента, движение в этом треугольнике всегда было ужасным.
  На Сент-Джеймс-стрит он чудом не затоптал нескольких королевских чиновников, которые были настолько увлечены разговором, что заметили Роджера, только когда он остановил лошадь прямо над ними.
  На углу Сент-Джеймс-стрит и Пиккадили он резко остановился и некоторое время сидел, глядя на стены дома графа Берлингтона. До него дошли слухи, что Берлингтон решил перестроить здание. Действительно, с того места, где Роджер сидел были видны груды кирпича за воротами. Сам дом был двухэтажным скромным строением из красного кирпича, но его великолепные сады простирались далеко на север, где стены отделяли их от неосвоенных земель и полей. До сих пор застройки в этих местах не велись, но Роджер слышал, что Берлингтон намеревается превратить поля к северу от своих садов в улицы и жилые кварталы.
  Жеребец отчаянно рвал поводья, и Роджер пришпорил его, направляя в сторону Олд-Бонд-стрит. Экипажей стало меньше, и он пустил лошадь рысью.
  Значит, Берлингтон собирается строить... И граф Скарборо сказал, что планируется освоение земель к северу от Берлингтона. С правой стороны между невысоких холмов и редких ферм шла дорога, которая должна была привести его к Бентвуду. Роджер помнил, как открытые пространства перед дворцом Сент-Джеймс превращались в шумные мощеные улицы, стиснутые с двух сторон жилыми домами и магазинами. Город рос быстро.
  Теперь он находился на Нью-Бон-Роуд перед Тайбен-Роуд. Он позволил своей нетерпеливой лошади перейти в галоп. Затем на Тайберн-Роуд он натянул поводья и поскакал рысью, давая животному остыть.
  На северо-западе возвышались шпили церкви в деревушке Мэрилебон, к юго-западу тянулась широкая дорога, огибающая зеленый Гайд-парк. К западу от него полей было еще больше. На востоке тянулась Тоттенхэм-Корт-Роуд, дорога в деревню Хэмпстед. Между Тоттенхэм-Корт-Роуд и Гайд-парком простирались поля, сдаваемые в аренду мелким фермерам. Старая проселочная дорога вела к полуразрушенной усадьбе, постороенной еще во времена Генриха VIII, бароном Бентвудом, пра-пра-прадедом герцога Тэмворта.
  Широкий ручей бежал через поля до самого Тайберн-Брука. Часть земель возле Гайд-парка все еще представляла из себя густой лес, где можно было охотиться на оленей и зайцев. Бентвуды, а затем и герцог Тэмворт в полной мере пользовались этим преимуществом, что в дальнейшем собирался делать и Роджер.
  Он посмотрел налево. Сэр Кристофер приближался. Карета кренилась на ухабах, но четверка лошадей тянула уверенно. Кучер потянул поводья и остановил экипаж рядом с Роджером. Кожаная штора на одном из окон поднялась, и сэр Кристофер Рен высунул голову наружу.
  Сейчас это был восьмидесятилетний старик с вытаращенными глазами без ресниц, с клочковатыми бровями и властным носом - архитектурный гений и творец одного из самых великолепных зданий Лондона, собора Святого Павла. Его тяжелый черный парик казался насмешкой на глубокими морщинами, избороздившими лицо.
  - Карета пройдет? - Спросил сэр Кристофер.
  - Я покажу дорогу. Пусть ваш кучер следует за мной.
  Карета опасно кренилась в самых глубоких колеях, но Роджер не останавливался, пока не оказался перед разваливающимся особняком и останками его двора. Когда-то усадьба имела форму буквы U, но пожар уничтожил одно крыло, превратив его в L из закопченого и потемневшего красного кирпича, перечеркнутого несущими столбами и распорными балками из темного дерева и украшенного особым знаком плотников эпохи Тюдоров - фасонными окнами со множеством мелких ромбовидных стекол.
  Покосившееся крыльцо затеняло фасад первого этажа, и Роджер, привязав свою лошадь к одной из опор крыльца, смотрел, как кучер спрыгнул вниз, чтобы взять под уздцы переднюю пару лошадей.
  Рен, опираясь на трость, осторожно спустился вниз. Стояла тишина, лишь изредка нарушаемая мычанием коров. Роджер предложил Рену руку, и они вышли в заброшенный сад, где долго беседовали, по очереди указывая то на одно то на другое полуразрушенное строение.
  Жереюец щипал траву между кирпичами. Кучер устроился на крыльце со своей трубкой. Он курил уже третью, когда Роджер и Рен вернулись.
  - Посмотри, если внутри какой-нибудь стул или табурет для твоего хозяина, - сказал ему Роджер.
  Мужчина поколебался:
  - А разве дверь не заперта?
  - Засов давно сгнил. Не бойся, просто толкни. Я знаю владельцев.
  Кучер пожал плечами и толкнул одну из деревянных дверей. К удивлению, она подалась почти сразу. Он вошел внутрь. Рен прислонился к самой прочной на вид опоре крыльца и потер руки в перчатках, чтобы согреться.
  - Вы правы, сэр, - сказал он Роджеру. - Это прекрасная собственность, лучшая, что я видел за последние годы. Я составлю для вас план застройки. С удовольствием. Но я слишком стар для всего остального, что вы предлагаете. Я умру намного раньше, чем вы закончите, а я не люблю оставлять незавершенные замыслы.
  - А что, если к весне этот дом уже будет моим?
  Рен с сожалением покачал головой.
  - Даже если так, составление планов требует времени, так же как получение разрешения и прокладка дорог. Пройдет год, прежде чем можно будет начать строительство. А вы требуете такого грандиозного масштаба. Церковь, театр, жилые дома, магазины, площадь, особняк, рынок, целые улицы. Я уже не успею.
  - Если я получу землю к весне, вы сможете построить для меня церковь, - убеждал Роджер, улыбаясь в глаза пожилому человеку. Церкви были слабостью Рена. - Вы ведь сможете это сделать. Всего три-четыре года...
  - Церковь...
  - Маленькая. Как та, что вы построили для Генри Джермина в Сент-Джеймсе. В ней я чувствую, как моя душа воспаряет над землей. Она достаточно мала, чтобы позволить прихожанам видеть все пространство, и достаточно просторна, чтобы чувствовать себя, как в раю.
  - Вы мне льстите.
  - Напротив, я не способен вам польстить.
  Рен заметно смягчился. Он посмотрел на Роджера, на поля, раскинувшиеся вокруг.
  - Здесь будет очень красиво, когда вы закончите, - тихо сказал он. - Единый замысел. Единый масштаб. Мне это нравится. После Великого пожара мы попытались построить город по образцовому плану, но ничего не вышло. Вмешались деловые интересы и политика. Это... - он широко раскинул руки с тростью. - ... простоит еще долго, после того, как все мы умрем и будем похоронены. Бентвуд-хаус...
  - Дивейн-хаус. - Слова прозвучали тихо, но твердо. - Как хорошо вы выразились, сэр Кристофер. Ничто так не символизирует человека, как то, что он оставляет после себя. Вы, кто оставит столько прекрасных зданий, понимаете это, как никто другой. Я надеялся, я действительно мечтал получить одну из ваших церквей. Я представляю ее как редкую жемчужину, возможно, последнее достижение в вашей блестящей карьере. Никакой политики, никаких деловых интересов, только ваша свободная воля и воображение, подкрепленные вашим многолетним опытом.
  - Свободная воля, говорите?
  - Я не стал бы вмешиваться ни в какие дела... только финансирование строительства. Это был бы святотатством. Но я понимаю, что вам лучше знать. Мужчина понимает, когда ноша слишком тяжела для него. Я забыл, сколько вам лет, вы выглядите гораздо моложе.
  В дверях показался кучер - запыленная шляпа, паутина на пальто, торжество на лице. Он держал в руках стул.
  - Я обыскал весь этот огромный амбар, ваша Светлость. Чуть ноги не переломал на лестнице. Ступени все гнилые, знаете ли. Но один я нашел...
  Роджер подал руку Рену. Старик оперся на нее, когда шал через двор к карете. Кучер мог бы и не трудиться. Он вздохнул, отбросил стул и последовал за ними.
  - Я мог бы построить церковь, - говорил Рен. - Но только маленькую, заметьте. И общие планы. Только предложения, ничего больше.
  - Вы сама доброта, сэр Кристофер. Не могу выразить, какую честь вы мне оказываете. Но люди оценят ваше творение, когда будут поклоняться здесь нашему Господу. Скажите, сэр, раз вы отказываетесь от моего проекта, что вы думаете о Колине Кэмпбелле или даже сэре Уильяме Кенте в качестве архитектора?
  Рен поджал губы:
  - Ваш замысел требует необычайного таланта...
  - Но вы сказали, что не возьметесь!
  Рен кисло улыбнулся ему.
  - Таланта и терпения! - Роджер помог ему подняться в карету. Рен погрозил ему тростью. - Только одна церковь. Не больше. И, возможно, несколько эскизов, чтобы дать представление, как это может выглядеть. Но не больше.
  Роджер улыбнулся:
  - Это гораздо больше, чем я ожидал. Вы само милосердие.
  Рен оглянулся. С того места, где он сидел, была видна череда больших дубов, следующих изгибам скрытого ручья.
  - Поздравляю вас. Это будет лучшее в Лондоне поместье за последние десять лет.
  - Надеюсь, что так, сэр Кристофер. Надеюсь.
  *
  Вечером поле нескольких часов сна Роджер появился в гостиной принцессы Уэльской в Сент-Джеймсском дворце. Комната была полна людей в бархатных и атласных нарядах, под светом люстр сияли драгоценности. Массивная аллегорическая фреска покрывала каждый дюйм потолка. Боги и богини отдыхали на облаках или позировали на колесницах, их руки с гирляндами роз тянулись к голубым небесам с порхающими херувимами. Безмятежные пухлые лица богов разительно отличались от лиц людей, прогуливавшихся по гостиной.
  Конечно, Роджер был исключением. Он успел отдохнуть и потому выглядел красивым, невероятно молодым и утонченным. Он был облачен в светлый парик, отделанное серебряным кружевом и тесьмой черное бархатное пальто с соответствующими бриджами и черыне кожаные туфли с большими бархатными бантами и бриллиантовыми пряжками. Несколько шелковых мушек украшали его лицо.
  Люди не могли отвести от него глаз, когда он кланяясь и улыбаясь. Проходил мимо, каждый хотел минуту его внимания, ибо он был благословенным, сияющим, нетронутым временем, в отличие от остальных с из пигментными пятнами, отсутствующими зубами и складками жира, нависающими над бриджами. Возраст подчеркивал его красоту, как не смогла бы гладкая округлость молодости.
  Король Георг стоял в конце комнаты. Рядом с ним находилась его уродливая худая любовница Мелюзина фон Шуленбург. Придворные полукругом выстроились вокруг них. Большинство их них довольствовалось поклоном, реверансом, кивком короля, затем они незаметно смешивались с толпой. Король до сих пор так и не начал говорить со своими придворными по-английски.
  Кивая направо и налево друзьям, Роджер прошел дальше, сначала к принцессе Уэльской, пухленькой блондинке с хорошеньким круглым личиком и проницательными голубыми глазами. Он склонился над ее рукой и поцеловал пальцы, одновременно улыбнувшись юным фрейлинам, окружившим кресло Кэролайн, подобно ярким цветам. Они возбужденно замахали на него веерами.
  - Похоже, король сегодня в хорошем настроении, - заметил Роджер.
  - Потому что Джордж ведет себя прилично, - сказала она, закатывая глаза и улыбаясь смеющемуся Роджеру.
  Она имела ввиду своего мужа, Георга Августа, принца Уэльского, немного глуповатого и очень нетерпеливого мужчину, в данный момент занятого флиртом со своей любовницей.
  - Я позволяю ему развлекаться, - объяснила принцесса. - Это убережет его от неприятностей.
  - Вы очень мудры. - Роджер улыбнулся ей.
  Его глаза слегка затуманились, словно он тоже познал разочарование в любви.
  - Я быстро учусь, - произнесла она мягче, обезоруженная его обаянием. - Дорогой Роджер, вы всегда так добры. Моя тетя Лизелотта спрашивала о вас в своем последнем письме.
  Лизелотта была принцессой Елизаветой-Шарлоттой Французской и Баварской, той самой Элизабет-Шарлоттой, чей портрет висел в спальне Роджера. Она была кузиной короля Георга и вдовой Месье, брата французского Людовика XIV.
  - Напишите ей, что я тысячу раз целую ее руки и скоро буду во Франции, где обязательно навещу ее, чтобы узнать последние сплетни.
  Кэролайн улыбнулась:
  - она бут рада это слышать. А теперь идите. Его Величество смотрит на вас. Поговорим позже.
  Улыбаясь и кланяясь, он направился к английскому королю, пятидесятипятилетнему мужчине с очень длинным и острым носом. Заметив улыбку непритворного удовольствия на лице короля, придворные придвинулись ближе. Немногие англичане были приближены к королю. Георг предпочитал частную жизнь, обедал с семьей и вообще держался особняком. Но Роджер гулял с ним по дворцовым садам, принимал у себя дома и был в любое время желанным гостем в покоях, чьи двери были закрыты для многих других.
  - Ты только посмотри на них. Он похож на короля. А король похож на его конюха, - сказал Роберт Уолпол, сам похожий в своем коричневом бархатном камзоле и полосатом жилете на жирного бурого медведя.
  Он стоял неподалеку вместе со своим братом и зятем, виконтом Чарльзом Таунседом, одним из королевских государственных секретарей.
  - Вот что значит красота. Это правда, что он собирается жениться на дочери Кита Олдерли? - Спросил Таунсенд, глядя как Роджер после улыбок и поклонов говорит с королем так легко и естественно, будто они знакомы всю жизнь.
  Король рассмеялся, затем что-то сказал, и графиня фон Шуленбург тоже улыбнулась.
  - Где ты это слышал? - Спросил Роберт
  - Ты сам мне сказал. Все уже об этом говорят. Кажется, за девочкой дают часть семейного имущества, до которого не смогли добраться ее родители. Я рад за Роджера... но не могу стерпеть, если Диана выйдет сухой из воды.
  - Диана, - повторил Уолпол. - Я все время слышу ее имя. Где она? Она сегодня здесь? Покажи мне ее.
  Таунсенд и Горацио переглянулись.
  - Здесь фракция Тэмвортов, но сомневаюсь, что Диана с ними. Она по горло в долгах и прячется.
  Роберт посмотрел, куда указывал Таунсенд. Абигейл, леди Сэйлор, сидела в окружении семьи. Сегодня она выглядела раздраженной и усталой, когда наблюдала, как Роджер беседует с королем. Ее рот был крепко сжат, а веер щелкал, раскрываясь и закрываясь. Ее голубое бархатное платье сжимало груби, как дыни. Они были полными и гладкими, и те, кто поднимал взгляд от них вверх испытывали шок при виде ее решительного стареющего лица.
  Рядом сидел ее сын Энтони Ричард, второй герцог Тэмворт. Ему было семнадцать, и он выглядел пухлым и глупым в своем розовом атласном костюме и в светлом завитом парике. Ее старшая дочь Фанни, леди Уэнтуорт и ее муж сидели тут же за столом. Фанни была более мягкой и красивой копией своей матери. Две последние сестры герцога, Элизабет, леди Крэнборн, и Луиза, леди Шрусборо, соревнуясь в количестве морщин, драгоценностей и надменности, сидели вместе с ними. Женщины были сосредоточены на Роджере, в то время как Тони и лорд Уэнтуорт наблюдали за музыкантами в другом конце зала.
  Горацио вздрогнул:
  - Герцог не унаследовал внешности своего деда.
  - А так же его разума, - вставил Таунсенд.
  - Мне бы не хотелось оказаться в темном переулке с этой компанией. Господи, только посмотрите на лицо леди Сэйлор. Она жаждет крови.
  - Она против этого брака. Роджер повезет, если сможет вырвать у нее хоть акр земли, - сказал Таунсенд.
  - Диана, похоже, очень энергичная женщина, - заметил Роберт.
  Он явно их не слышал. Горацио и Таунсенд снова переглянулись.
  - Диана Олдерли не захочет иметь с тобой дела, Роберт. У тебя недостаточно денег, - сказал Горацио.
  - И ты слишком уродливый, - добавил Тайнсенд.
  - И слишком толстый, - припечатал Горацио.
  *
  - Таковы мои планы, Ваше Величество, - сказал Роджер королю на безупречном французском. - Я хотел бы успеть во Францию к карнавалу. Хочу увидеть своих друзей и посмотреть несколько поместий. Я думал провести лето в Италии и... - он улыбнулся королю и поклонился, - ... в Ганновере.
  - Во Франции есть один шотландец, Джон Лоу, - сказал король Георг. - Вы слышали о нем?
  Роджер подмигнул Мелюзине, та улыбнулась в ответ.
  - Конечно, сэр. Его теорию кредитования некоторые считают революционной. Я думал, что смогу ознакомиться с ней.
  - Я так и думал, Роджер. И вы можете захватить несколько писем регенту, ничего официального, о чем следует знать моим министрам, просто личная переписка.
  Роджер поклонился.
  - Вы превратите его увеселительную поездку в деловую, - сказала Мелюзина. - Вы сами много работаете и других заставляете. Вам придется нелегко, Роджер.
  - Я слишком многим ему обязан, чтобы отказывать. Кроме того. Он может посадить меня в Тауэр и отрубить голову. Он пренебрегает вами, Мелюзина? Вы всегда можете уйти от него ко мне.
  - Вы смеетесь надо мной, Роджер. Я слышала, вы уже обручены с другой. Пошлие его в Тауэр, Ваше Величество, за шутки со мной. Только не отрубайте ему голову, она слишком красивая.
  Роджер уставился на нее с нескрываемым раздражением:
  - Кто сказал, что я помолвлен?
  Она указала своим украшенным бриллиантами веером на Томми Карлайла, чьи высокие красные каблуки заставляли его возвышаться над толпой почти на полголовы. Карлайл посмотрел на них, заметил взгляд Роджера и послал ему воздушный поцелуй. Несмотря на раздражение, Роджеру пришлось прикусить губу, чтобы не улыбнуться.
  Король с отвращением фыркнул:
  - Что у вас общего с этим существом, Роджер? Он неестественная аберрация природы!
  - Он мой друг, Ваше Величество. Я верен своим друзьям. И он может быть очень забавен, как вы видели.
  - Даже когда распространяет сплетни о вас? - Спросила Мелюзина.
  - Такие люди не знают, что такое преданность, - заявил король Георг. - Ими движет их неестественные страсти. Тошно смотреть, как этот месье жеманничает. И как жестоко он обошелся с моей кузиной Лизелоттой и ее юным красавцем-любовником!
  - Может быть, таких людей лучше жалеть, чем ненавидеть, сэр...
  - Ах, перестаньте говорить о Карлайле, - нетерпеливо прервала его Мелюзина. - Это правда, что вы женитесь на дочери этого предателя Олдерли?
  - Мелюзина! - Сказал король.
  - Не было человека более преданного, чем ее дед, - сказал Роджер. - В жилах ее матери течет та же кровь. И вы знаете, что можете рассчитывать на Тэмвортов, сэр.
  Он кивнул на сидевших у стены молодого герцога, его мать и теток. Они встали и расправили платья.
  - Я могу найти тебе лучшую партию, - сказал король Георг. - Ветвь, которую вы выбрали, находится на грани разорения. Позволь мне найти для тебя немецкую наследницу.
  Роджер поклонился:
  - Нет, спасибо. Было бы забавно вернуть их из бедности. В любом случае, это мое личное дело. Ваше Величество... Мелюзина...
  Пятясь, он присоединился в братьям Уолпол и Таунсенду.
  - Ты оскорбила его, - сказал король.
  - Как романтично, - ответила Мелюзина. - И как по-английски. И как глупо.
  - Ба! -Сказал король. - Теперья понимаю, почему леди Олдерли попросила моей аудиенции. Она сжигает за собой мосты.
  - Что это значит? - Потребовала Мелюзина.
  Он улыбнулся ей:
  - Это военный термин, моя капусточка. Думаю, леди отрезает Роджеру пути отступления.
  - Пух! - Сказала она. - О, Боже, улыбнись, Джордж. А вот и надменная леди Сэйлор со своей дочерью.
  - Давай уйдем сейчас же, Роберт, - предложил Роджер, взглянув на присевших перед королем дам. - Абигейл держит меня на прицеле, а я не в настроении сейчас быть вежливым.
  *
  Клемми принесла записку, держа ее словно горячий уголь. Диана схватила его и сломала печать. Она прочла один раз, потом еще. Записка от Роджера, подумала Барбара, наблюдая за ней, я знаю, я это чувствую.
  Почему мама так смотрит? Он умер? Да, именно так, он умер, и все кончено. Или хуже, он передумал и никогда больше не захочет меня увидеть.
  - Он приедет завтра, - медленно произнесла Диана.
  Барбара сидела, не в силах пошевелиться, все ее тело стало вдруг тяжелым, словно камень. Она уставилась на мать, как идиотка.
  - Он приедет завтра, - повторила Диана, почти крича.
  Клемми накинула фартук на голову и начала плясать джигу. Диана рассмеялась и подбросила записку в воздух. Она упала за пол, как белая птица. Сердце Барбары колотилось так быстро, что ей казалось, будто она вот-вот умрет. Она попыталась заговорить, но не смогла. Из приоткрытого рта не донеслось ни слова.
  Диана ткнула в нее пальцем и засмеялась громче. Барбара почувствовала, как у нее внутри тоже закипает истерический смех. Клемми завертелась по комнате, как оживший коричневый горшок. Она обернулась, врезалась в стол и рухнула на пол. Фартук все еще болтался у нее на голове. Диана расхохоталась. Клемми стянула фартук с головы.
  - Я упала, - объяснила она.
  Барбара посмотрела на мать.
  - - У-у-упала, - повторила она и взорвалась смехом.
  Жирное лицо Клемми сморщилось в гримасе неодобрения и обиды. Диана хохотала, Барбара тоже.
  - А вдруг я ногу сломала, - сказала Клемми.
  - Но-о-гу! - Взвыла Диана, наклоняясь и держась за бока.
  Барбара топнула ногой и откинулась на спинку стула. В комнате эхом отдавался их смех. Клемми медленно поднялась, посмотрела на Барбару, посмотрела на Диану. Та фыркнула, смех стал громче. Шаркающей походкой, но с достоинством, служанка удалилась из комнаты.
  Барбара держалась за бока, они болели. Диана вытерла глаза. Обе они дышала так тяжело, как будто бежали, и время от времени кто-то из них вновь разражался взрывом смеха. Барбара улыбнулась матери, Диана улыбнулась в ответ. На мгновение показалось, что она любит Барбару. Та встала и шагнула к матери:
  - Мама...
  Диана отвернулась, села и взялась за перо:
  - Оставь меня одну. Скажи Клемми, пусть найдет Мереса. У нас еще много работы до прихода Роджера.
  Она отправила всех на поиски вещей в тщательно составленных списках. Раздавая монеты, она предупредила, чтобы они добивались лучших цен, или она побьет всех. Мерес должен был принести воды, купить ведра, песок, поташ, щетки для мытья посуды, кастрюлю для супа, тарелки, столовые приборы и чайник.
  Клемми и Барбара должны были заказать в булочной угощение для завтрашнего чая. И они должны были раздобыть турецкие ковры, картины и кружевные занавески в магазинах подержанных вещей. И еще цветы. Следовало дождаться закрытия рынка и купить, как можно дешевле.
  - Не платите, там где не требуют денег вперед, настаивайте на авансе вместо полной суммы и дайте фальшивое имя и адрес, - сказала Диана.
  С наступлением темноты у них было все необходимое. Барбару отослали спать, но она слышала, как Диана и Клемми работают в гостиной. Кажется, это было слишком долго. Она втерла в щеки розовое масло и помолилась. Завтра. Ее жизнь начнется завтра.
  На следующее утро она встала и выбежала в гостиную. Диана с Клемми поднялись раньше нее. Они совершили чудо. Грязная, обшарпанная комната исчезла. На ее месте появилась теплая, уютная, почти очаровательная гостиная. Столы и стулья были отполированы пчелиным воском. Свеженакрахмаленные белоснежные занавески закрывали окна. На подоконниках цвела красно-оранжевая герань и белые гиацинты.
  В камине ярко пылал огонь, булькал в кастрюле суп (купленный вчера вечером в таверне), по комнате плыл аромат мяса и пряностей. Турецкие ковры, ярко-голубые, зеленые и золотистые закрывали исцарапанный пол. В шкафу блестели ярко начищенные олобвянные кружки. На стенах висели картины. Стол был накрыт к чаю. Даже над камином висел рождественский венок.
  - Это почти прекрасно, - выдохнула Барбара.
  - Я рада, что ты одобряешь! - Рявкнула Диана.
  Барбара знала этот тон. Ее мать нервничала, и любая малость сейчас могла привести ее в ярость. В углах ее рта залегли глубокие и резкие морщины. Хотя до приезда Роджера оставалось несколько часов, Диана решительно толкнула Барбару обратно в спальню. Она должна была искупаться.
  Вода была ледяной, и Барбара разевала рот, как рыба, пока Клемми намыливала ей волосы смесью эля с яйцом и травами, а затем ополаскивала двумя ведрами воды. К тому времени, когда они законочили, зубы Барбары стучали так сильно, что она боялась прикусить язык.
  Клемми завернула ее в одеяло и усадила на табурет перед камином. Они с Дианой в четыре руки занялись ее волосами. Барбара дрожала и придвигалась к огню, как можно ближе. Она чувствовала себя ободранной, выпотрошенной и обессиленной.
  Как только волосы высохли, женщины приступили к одеванию. Мать надела на нее свою тонкую сорочку и натянула свои белые чулки с подвязками выше колен. Клемми помогла Барбаре влезть в корсет Дианы, затем девушка ухватилась за столбик кровати, пока ее затягивали так туго, что даже слезы выступили на глазах.
  - Я не могу дышать! - Воскликнула она.
  - Замолчи! - Прошипела Диана, и по ее тихому тону Барбара поняла, что мать едва сдерживается.
  Затем они примерили фижмы Дианы и ее нижнюю юбку из стеганого белого атласа. Оба предмета гардероба были слишком велики, но Клемми, перешившая со своей хозяйкой не одно падение и взлет, вдела нитку в иголку и принялась за работу.
  Игла в ее руках, летала как молния, и через час и юбка и фижмы были подогнаны по размеру. Барбара подняла руки, когда Диана с Клемми накинули на нее платье. Оно было ее собственным, самым лучшим, из бледно-голубого бархата, отделанным вдоль выреза и у локтей кремовым кружевом. Ее белая шея поднималась из кружевной пены, как нежный стебель цветка.
  Диана жестом пригласила Барбару сесть и начала расчесывать ей волосы. Она так резко тянула и дергала щетку, что девушка заплакала. Не говоря ни слова, Клемми взяла щетку и осторожно собрала густые волосы в пучок. Диана расхаживала по комнате, как львица.
  Барбара прикусила губу. Вся ее радость от прихода Роджера исчезла. "Если я потерплю неудачу, она меня убьет, - подумала она. - Я сама себя убью". Она бы рассмеялась своей мрачной шутке, но корсет был слишком туго затянут. Клемми невозмутимо вплетала голубые, зеленые и серебряные ленты в ее золотисто-рыжие кудри. Диана оглядела дочь с головы до ног.
  - Сиди в своей комнате и не выходи, - приказала она.
  "Больше всего хранимого храни сердце свое, - повторила Барбара, повинуясь матери, - ибо из него источники жизни".
  Она повторяла эту фразу снова и снова, как литанию против паники. Постепенно к ней возвращались спокойствие и уверенность. Нет причин, чтобы Роджер не женился на ней. Ему нужен Бентвуд, а она... прилагается к нему. Вот и все. То, что она любила его, было для него неожиданным подарком. Маленьким, милым подарком. Она не позволит дурному настроению матери подавить ее.
  Роджер. Она должна сосредоточиться на Роджере. Это была их первая встреча за пять лет, и хоть для него она ничего не значила, все же от нее зависело будущее Барбары.
  Спокойно, сказала она себе. Думай о Тэмвотре, о лесах, полях и фермах. Думай о лете и прохладной зелени. Думай о пчелах, жужжащих над красными и белыми розами. Бабушка гуляет с Энни и Анной по лужайке, Шарлотта ковыляет за ними. Да, да... спокойствие, мир, безмятежность...
  В дверь постучали. Она подпрыгнула. Ее сердце билось так громко, что она едва могла дышать. Сейчас. Она села на кровати и стала ждать, когда мать вызовет ее в гостиную. Рев крови в голове утих, сердце замерло, мать молчала.
  Она подождала еще несколько минут. Очень хотелось пойти и узнать, что происходит за дверью. "Я подожду", - строго сказал она себе. Она дала Богу клятву не подслушивать. Но, может быть, мама уже звала ее, она была расстроена, так расстроена и взволнована, что не услышала. Она просто выйдет в холл. Не дальше.
  Она подняла юбки и на цыпочках вышла из комнаты. Клемми сидела в кресле. Увидев Барбару, она понесла палец к губам и выразительно перевела взгляд на двери гостиной. Барбара подкралась ближе. Клемми вытаращила глаза, но Барбара не обратила внимания.
  Всего один раз, подумала она. И больше не буду. Клянусь. Она приложила ухо к двери.
  - Мне не нравится, когда меня загоняют в угол, Диана.
  Это был его голос, конечно, это был его голос. Ее сердце бешено колотилось. Клемми потянула ее за руку. Уйдите, произнесла она одними губами. Барбара отдернула руку и покачала головой.
  - Я не понимаю вас, - сказала мать.
  - Вы прекрасно меня понимаете. По всему Лондону говорят, что я женюсь на вашей дочери. Я не люблю, когда меня ставят перед фактом.
  - Роджер! - Воскликнула мать. - Вы же знаете, что это не моя вина. Я бы ни за что не стала делать такую глупость.
  Слова тети Абигейл внезапно всплыли в голове Барбары, как ведьмино варево. Она не могла сдвинуться с места, не могла дышать.
  - Я н к чему вас не принуждаю, - продолжала Диана спокойно, но с хорошо знакомой ноткой.
  "Сегодня она меня побьет, - подумала Барбара. - И мне все равно".
  - Кто-нибудь все равно женится на Барбаре, хотя отец был бы счастлив видеть вас зятем... но это ни к чему. Если вы больше не заинтересованы, я рассмотрю другие предложения. Я уверена, вы поймете...
  - Не играйте со мной, Диана. Других предложений нет. Пока еще никто не понимает, что такое Бентвуд. Вонь вашего скандала затуманивает их разум. Ваш развод... Бога ради, почему вы плачете?
  - Если бы вы только знали, через что я прошла, Роджер, - тихо произнесла мать, ее прерывающийся голос был полон искренней боли. - Я так надеялась на этот брак. Я думала, он поможет нам обоим. Я могла бы оставить прошлое позади, начать все сначала, поднять моих детей их пропасти, когда их столкнул отец. А вы получили бы молодую жену, детей, землю... Ну, что ж, я справлюсь... Я не могу сейчас вернуть деньги, которые вы мне одолжили, но обязательно верну. Сейчас я прячусь от кредиторов и судебных приставов, но вы будете первым, кому я заплачу.
  - Диана, я не имел ввиду...
  - Нет! Вы были более чем добры! Вот, возьмите ваш платок. Какой я была слабой, глупой женщиной. Вы всегда были мне хорошим другом. Я этого не забуду. Когда я передам земли Барбары, я верну вам деньги, клянусь.
  - Кому передадите?
  - Абигейл была здесь. Да, совсем недавно. Она очень недовольна этим предполагаемым браком. Она сказала, что готова обменять Бентвуд на деньги... наличные деньги. О, я действительно не знаю, что мне делать. Я пойду к Абигейл и попрошу прощения. Да, я должна это сделать.
  - Абигейл была здесь?
  - Из чувства семейного долга, - объяснила Диана. - Она считает, что вы... протисте меня, Роджер, за откровенность, но мы такие старые друзья... вы недостаточно хороши, чтобы войти в нашу семью. Конечно, я сказала, что она не права.
  - Моя семья такая же старая, как и ее. Я в любой день могу предъявить свою родословную.
  - Конечно, Роджер. Не сердитесь. Я не хотела вас расстраивать. Я вообще не должна была говорить об этом. Присядьте, перестаньте метаться, как тигр. Сядьте, и мы выпьем по бокалу вина, как в старые добрые времена. Ах, дайте мне снова ваш платок. Может быть, вы могли бы указать мне на нескольких подходящих претендентов на руку Барбары...
  - Ничего подобного я не предлагаю! Я пришел сюда, чтобы дать вам заслуженный урок за распространение сплетен, и в конце концов потерял Бентвуд. Абигейл! Абигейл!! Она превратит Бентвуь в трущобы с узкими улочками, борделями и тавернами. Через пять лет это будет сущий гадюшник.
  - Значит, вы все еще рассматриваете мое предложение?
  - Идите и приведите свою несчастную девочку, пока я еще в силах рассуждать здраво.
  - Конечно. Выпейте вина, пока меня не будет. И, ради меня, помните, что Барбара молода и выросла в деревне...
  - Довольно, Диана!
  - Да, я больше не скажу, что она умирает от желания видеть вас. Она всегда так вас обожала...
  Барбара попятилась к двери и бросилась в спальню. Она сидела на кровати, когда мать вошла и тихо закрыла за собой дверь.
  - Кровь Иисуса, мне нужен стакан коньяку! Карлайл поработал на славу! Роджер испуган, как суеверная старуха.
  Она сжала руку в кулак и погрозила им в потолок. Невозможно было поверить, что минуту назад эта женщина плакала. Все, что Барбара подслушала, вертелось у нее в голове. "Когда-нибудь ты услышишь то, что обожжет твои хорошенькие ушки!" Слова Гарри преследовали ее сейчас. Ей нужно было еще немного времени, чтобы успокоиться.
  Но она знала, что не может ничего спрашивать у матери. Она могла только сидеть и смотреть так, словно не обманывала только что самого Всевышнего. Она вздернула подбородок.
  - Что с тобой такое? - Прошипела Диана. - Он ждет!
  Только сейчас она заметила выражение лица Барбары и мгновенно оказалась рядом, вцепившись белыми пальцами в руку девушки. Барбара с трудом сдерживала слезы.
  - Он ждет. - Диана говорила медленно сквозь стиснутые зубы. С каждым словом ее острые ногти все глубже впивались в кожу Барбары, так что та не могла отвести глаз от них и почти ничего не слышала от боли. - И он сомневается. Если ты сейчас все испортишь, клянусь, я изобью тебя до полусмерти!
  Она в последний раз дернула руку дочери. Барбара не вскрикнула, но ее лицо исказилось. Удовлетворенная, Диана отпустила ее.
  - Прикуси губы, чтобы они покраснели, - презрительно сказала она, выходя за дверь.
  Она даже не потрудилась посмотреть, идет ли дочь за ней. Барбара медленно поднялась с кровати и перевела дыхание. Рука пульсировала болью. "Я не буду плакать, - сказал она себе, выходя за дверь. - Она не заставит меня плакать".
  Она сконцентрировалась на этой мысли, когда вышла в гостиную и впервые за пять лет увидела Роджера Монтджоффри. Он потягивал вино из бокала, но тут же поставил его на подоконник и, улыбаясь, подошел к ней. У нее сразу же возникло ощущение ошеломляющего богатства от тяжелых кружевных оборок, каскадом спускающихся по рубашке к бриллиантам на груди мягкого бархатного пальто.
  Он излучал ауру власти и уверенности, так же отчетливо, как аромат жасмина, пропитавшего его одежду. Сегодня его знакомое и прекрасное лицо обрамляли локоны темного парика, в углу улыбающегося рта притаилась маленькая черная мушка.
  Послений раз она видела его горько рыдающим на похоронах деда. Тогда он не казался ей таким далеким и величественным, просто хрупким и сломленным горем, как и все они. Она изо всех сил старалась наложить расплывчатые воспоминания поверх настоящих черт.
  Как могло случиться, что он стал еще красивее? Как она могла забыть ее милую улыбку? У нее перехватило дыхание, и порыв любви потряс ее. Слишком много внезапных эмоций. Ее глаза наполнились слезами, которые накапливались с того самого дня, когда их карета прокатилась по Лондонскому мосту, и она поняла ложь матери. Она медленно опустилась в реверансе.
  - Боже мой, Барбара, - произнес он слегка дрогнувшим голосом, - но ведь ты... ты просто копия своего деда!
  Его слова согрели ее, но в то же время и ослабили. Губы, которые начали складываться в улыбку, болезненно искривились. "Я опозорюсь и заплачу", - в ужасе подумала она. Словно угадав ее чувства, он быстро отвернулся и сказал, обращаясь к Диане:
  - Ваша дочь превратилась в прекрасную молодую женщину. Примите мои поздравления.
  Барбара все еще старалась не заплакать. Она едва заметила, когда Диана жестом предложила всем сесть. Роджер не обращал на нее внимания, все это время он говорил с Дианой, и его голос наполнял комнату ровным, успокаивающим гулом. Постепенно в этом потоке слов она смогла найти свой путь к спокойствию.
  Она сосредоточилась на том, чтобы выровнять дыхание и проглотить слезы. Диана кашлянула. Барбара изумленно уставилась на нее. Мать кивнула в сторону чайного столика, пока Роджер рассказывал о Ганновере, о выступлениях в парламенте и спрашивал о здоровье бабушки.
  В беседе наступила пауза. Барбара сделал глубокий вдох. Она была готова попробовать еще раз.
  - Милорд, - произнесла она низким, чуть хриплым голосом, не смея взглянуть на него, - могу я предложить вам чашку чая?
  Роджер смотрел на нее. Она позволила себе поднять глаза. Она еще не знала его, но поняла, что ее голос произвел на него впечатление. Более того, Роджер выглядел потрясенным, и Диана видела это. И Барбара, как бы ни была она неопытна, тоже. Неожиданное восхищение в его глазах дало ей понять, что в ней больше не видят ребенка.
  Теперь он смотрел на нее, как мужчина смотрит на женщину, признавая ту часть ее, которую она еще не полностью в себе ощутила. И она нежно улыбнулась ему. Ее лицо отразило всю ее любовь, потому что он был первым мужчиной, который так посмотрел на нее, и потому, что он был добр, когда она растерялась, и потому, что она всегда любила его.
  И на этот раз у него перехватило дыхание, потому что эта улыбка ослепляла. Это тоже было частью очарования, унаследованного ею от деда.
  - Вы выросли, а я и не заметил, - медленно произнес он. - Чудовищный проступок с моей стороны. Вы заставляете меня чувствовать себя древним стариком.
  - Вы никогда не станете стариком, - тихо сказал Барбара.
  Ей пришлось опустить глаза, так светилось его лицо. Последовала неловкая пауза.
  - Я выпью чаю, Барбара.
  Слова матери напомнили ей о долге хозяйки, и она принялась разливать чай и раскладывать по тарелкам имбирные пирожные, сладкие лепешки и взбитые сливки. Она смогла недрогнувшей рукой подать Роджеру чашку, хотя и не посмела больше смотреть на него. Она улыбалась про себя при мысли, как он смотрел на нее. К ней вернулась уверенность в себе. Она вскинула голову. Роджер потягивал чай, молчал и не сводил с нее глаз. Диана так же молчала и смотрела на Роджера.
  - Когда я видел вас в последний раз, Барбара? - Спросил он.
  - На похоронах дедушки. Вы подарили мне шкатулку для лент, которую привезли из Франции. А затем обняли и сказали, что я не должна плакать слишком долго, моему дедушке это не понравилось бы.
  - Удивительно, что вы помните.
  - Я помню все, что вы мне говорили, - сказала она.
  Он улыбнулся. Тепло этой улыбки обжигало. "Как я могу любить больше, чем раньше? - подумала она. - Он все, что я помню".
  Она порылась в памяти в поисках всех случаев, когда он говорил с ней, смотрел на нее своими чудесными глазами. Роджер всегда умел заставить ее почувствовать себя самой красивой.
  - Вы знакомы с королем? Я имею ввиду, мама сказал, что вы друзья с Его Величеством.
  - Настолько, насколько это возможно с королем, - ответил он. - Это опасная привилегия. Люди завидуют вам, когда у вас есть такая дружба, и презирают, когда вы ее теряете. Когда я приехал в Ганновер, я служил секретарем у его матери. И иногда посыльным. Иногда шпионом. Мы подружились через нее. Люди говорят, что он глуп. Они ошибаются. Просто он очень осторожен.
  - Я еще не представила Барбару ко двору, - сказал Диана. - Как видите, мы живем в стесненных обстоятельствах. Возможно, в один прекрасный день моя дочь познакомится с его величеством.
  - Он будет очарован, - пообещал Роджер. - Он был большим поклонником вашего отца.
  - Откуда он знал моего деда? - Спросила Барбара.
  - Когда Мальборо вел союзников против Людовика XIV, ваш отец участвовал в нескольких кампаниях вместе с королем.
  - Вильгельм Завоеватель все еще у вас?
  - У вас прекрасная память. Нет, я его продал. Он был великолепный конь, не правда ли? Я пытался найти его позже, но не смог. Вы помните, как я разрешал вам и Гарри ездить на нем верхом?
  - Да, а вы помните, как играли с дедушкой в кегли? И как он злился, что вы всегда побеждаете? После вашего отъезда он заставит Гарри играть с ним, чтобы попрактиковаться. Бабушка всегда говорила, что он никогда не может смириться с поражением. Он был очень огорчен, когда вы ушли в отставку. Он сказал, что Англия потеряла прекрасного солдата. Почему вы не навещали нас после его смерти?
  - Я не мог, Барбара. Ваш дед был мне очень дорог, и я не мог быть рядом людьми, которые слишком напоминали мне его. Он был самым благородным человеком, которого я когда-либо знал, и вы должны гордиться тем, что являетесь его внучкой.
  Она вздернула подбородок:
  - Так и есть.
  - Как и все мы, - вмешалась Диана. - Я дорожу памятью отца. Я надеюсь, один из моих сыновей, Том или Кит, сделают карьеру в армии.
  - Это будет Кит, - перебила Барбара, чувствуя себя в своей стихии после того, как Роджер упомянул ее сестер и братьев. - Он помешан на солдатах, лошадях и военных кампаниях. В прошлом году он хотел изучать записки Цезаря о галльской войне, но викарий Летчрод сказал, что Кит слишком молод. А я думаю, что викарий слишком слаб в латыни.
  Роджер выглядел удивленным:
  - Который из них Кит?
  - Гарри старший. Затем я, Том, потом Кит. Он был совсем маленьким, когда вы его видели. За Китом идут Шарлотта, Анна и Уильям. Только мы никогда не называем его Уильямом. Он для всех просто Малыш. Он такой милый и умный для своего возраста...
  - Довольно, - перебила ее Диана. - Роджеру скучны все эти разговоры о семье. Налей нам еще чаю. Простите ее, Роджер. Моя дочь еще не привыкла к городскому образу жизни и не понимает, что люди не интересуются деталями домашнего быта.
  Когда Барбара протянула руку за чашкой, кружево на ее рукаве скользнуло вверх, открывая место, где ногти Дианы впивались в кожу. Кусочек кружева прилип к засохшей крови.
  - Вы поранились! - Роджер взял ее руку, рассматривая. - Как это случилось?
  Барбара не ответила и не посмотрела на мать. Она наслаждалась его прикосновением. Он внимательно следил за ее лицом, когда она подняла на него глаза, они обменялись долгим взглядом.
  Он осторожно отпустил ее руку:
  - Надо промыть, - сказал он, - иначе может остаться шрам.
  - Она молода, - отмахнулась Диана. - Все быстро заживет.
  Роджер поджал губы, сложил руки на груди и откинулся по спинку стула. Барбара не могла смотреть на него.
  - Вы должны лучше заботиться о ней, Диана, - серьезно сказал он. - Я буду очень недоволен, если рана воспалится.
  Наступило короткое молчание.
  - Скажите, вы уже видели Лондон?
  Он говорил с Барбарой. Инцидент с рукой был исчерпан, но у нее вдруг возникло ощущение, что с этой минуты Роджер взял ее под свое покровительство. Она быстро взглянула на мать и ответила, что видела Темзу.
  - Вы не видели львов в Тауэре или гробниц в Вестминстере?
  - Она покачала головой.
  - Вы обязательно должны их посетить. Это достопримечательности Лондона наравне с Бедламом.
  - Ее думаю, что хочу видеть сумасшедших в Бедламе.
  - Это очень забавно, - перебила их Диана. - Они пускают слюни, воют и кричат. Некоторые сидят с веревкой на шее, как собаки.
  Мать рассмеялась восхитительным, звонким смехом. Снова наступило молчание. Роджер встал и улыбнулся Барбаре.
  - Спасибо за чай. И за воспоминания. Если позволите, я пришлю экипаж, чтобы вы могли посмотреть достопримечательности.
  Барбара протянула руку, он взял ее и ко всеобщему удивлению поцеловал. Это было нарушением этикета, но Диана промолчала, а Барбара сказала:
  - Спасибо. Я буду рада.
  Она чувствовала, что никогда не вымоет эту руку. Приказал дочери оставаться на месте, Диана последовала за ним. В холле Клемми вручила Роджеру трость, перчатки и плащ.
  - Ты заигрывала с моим кучером? - Спросил он.
  Клемми хихикнула и подмигнула. Диана глубоко вздохнула. Она изо всех сил боролась с собой, чтобы не схватить его за руку.
  - Что вы думаете о Барбаре?
  - Я приятно удивлен, Диана. Она очаровательная девушка.
  - И что же?
  - И наши адвокаты могут начать работу над контрактом. Кажется, мы пришли к соглашению по основным пунктам. В конце января я уезжаю во Францию, и мне хотелось бы все уладить к тому времени. Меня не будет несколько месяцев.
  - Конечно, - любезно ответила Диана. - Как скажете. Доброй ночи, Роджер.
  Когда дверь за ним закрылась, она подобрала юбки и бросилась в гостиную. Клемми следовала за хозяйкой по пятам. Барбара стояла у окна, пытаясь в последний раз увидеть Роджера. Клемми, ухмыляясь во весь рот налила бокал вина Диане, затем себе. Они чокнулись и осушили бокалы одним глотком, ловко, как завсегдатаи таверен.
  Барбара отвернулась от окна:
  - В чем дело?
  - Он проявил интерес. Мы начинаем переговоры по контракту.
  Барбара захлопала в ладоши. Она кружила по комнате, шурша юбками и стуча каблуками. Клемми с нежностью наблюдала за ней, потихоньку налив себе еще вина.
  Барбара пела про себя: замуж... замуж... замуж.
  - Интересно, заметит ли он, если я добавлю некоторую компенсацию для себя, - сказала Диана.
  *
  Роджер сидел, полускрытый в нише переполненной таверны "Понтак". Было уже за полночь. Респектабельные граждане спали в своих уютных постелях вместе с женами, запершись на засов от реальных или воображаемых ужасов ночи. В течении последних двадцати лет по возобновлялись, то сходили на нет слухи о бандах пьяных молодых людей (принадлежащих к лучшим семьям), которые ради развлечения терроризировали Лондон по ночам.
  Они устраивали скандалы в трактирах, где крушили мебель, окна и головы официантам, которым не повезло подвернуться под горячую руку. Они шатались по улицам, швыряя камни в окна и уличные фонари и стирая оставленные молочницами пометки мелом на дверях горожан. Но больше всего людей пугали слухи о насилии над случайными ночными жертвами - о сломанных носах, о порезанных в мясо ягодицах, об увечьях, ограблениях. Ослеплениях и изнасилованиях.
  Последняя вспышка насилия случилась в 1712 году, когда королева Анна выпустила прокламацию против варварских актов на улицах города. С тех пор в городе стало значительно спокойнее, и если часть граждан считала, что опасность сильно преувеличена (если не выдумана совсем), то оставалось немало таких, что крались по темным улицам, уверенные, что в любой момент их могут схватить и зарезать.
  Внутри "Понтака" никто не беспокоился об опасностях ночного города. За деревянными столами под смех мужчин и женщин царило пьянство, азартные игры и тихая проституция. Несколько молодых людей уже попытались выхватить шпаги из ножен. Причиной их ссор было что угодно, начиная от мошенничества при игре в карты, до оскорбительной манеры речи, но все споры заканчивались уговором встретиться рано утром в Гайд-парке или за Линкольнс-инн, где тот или другой или оба получали возможность погибнуть от удара шпаги или пистолетного выстрела.
  Роджер сидел, задумчиво потягивая виски и наблюдая за соседними столами. Он поужинал поздно (рагу, телячья голоса, чеширский сыр) - "Понтак" славился своей кухней и кларетом - и теперь был один. Он мог присоединиться с любой из веселых компаний, но предпочитал оставаться в гордом одиночестве, лишь изредка здороваясь и перекидываясь парой слов с новыми посетителями. Позже он собирался играть в карты в верхнем зале или перебраться в "Уайт" или "Гэмбл". На рассвете он наймет паланкин и отправится домой один. Во всем мире не существовало женщины, с которой он хотел бы разделить прекрасный тихий час рассвета.
  У входа возникло какое-то движение. В дверном проеме застыл Томми Карлайл. Как всегда, он был одет вызывающе. Огромная шляпа венчала огненно-рыжий парик. Ядовитый ярко-зеленый костюм и полосатый бело-зеленый жилет. Белые чулки с золотыми стрелками - последняя причуда моды. На каждой его руке висело по стройному густо накрашенному молодому человеку.
  Роджер улыбнулся. Карлайл лениво оглядел зал и двинулся по главному проходу в поисках подходящего места. Он останавливался почти у каждого стола, поскольку в Лондоне не было сколько-нибудь значимого человека, которого он бы не знал.
  Роджер даже не пытался привлечь к себе внимание. Если Томми Карлайл его ищет, он его найдет. Карлайл выбрал столик и заказал официанту чашу пунша по собственному рецепту: горячее вино, ром, сахар и много лимонного сока. Пара молодых людей, усевшихся рядом, ухмылялись строгости, с которой Томми обращался к официанту.
  Карлайл задал еще один вопрос, и в ответ официант указал в стороны ниши, где сидел Роджер. Карлайл встал с места и поправил локоны рыжего парика. Ярко сверкнул бриллиант в ухе.
  - У меня небольшое дело, - сказал он своим спутникам. - Будьте паиньками, пока меня не будет.
  Он направился к нише. Наблюдать за ним уже было зрелищем. Большой, неуклюжий мужчина на очень высоких каблуках, возвышающийся над толпой. Мало того, что Карлайл был высок, он еще вставал на цыпочки, вертелся на месте и семенил, как женоподобный медведь, деликатно пробирающийся сквозь колючие кусты.
  Карлайл отдернул одну из закрывающих нишу гардин и уставился на Роджера. Его взгляд отметил, что Роджер сидел один, и бутылка перед ним был почти пуста. Его взгляд упал на небольшое пятно на груди Роджера. Он моргнул раз или два. Роджер указал на пустой стул.
  - Вот ты где, ангел мой, - сказал Карлайл, присаживаясь. - Ты так внезапно исчез из гостиной принцессы. Робер сказал, что ты не пришел к нему на карточный вечер. Я заходил к тебе, но Крэддок сказал, что ты будешь поздно. Тогда я начал обход таверн и в награду за свое упорство нашел этих двоих! Следующим моих шагом стали бы бордели. Слава Богу, Роджер, ты не заставил меня туда идти. Можещь себе представить их лица, если бы я объявил там, что ищу мужчину! Твоя репутация была бы испорчена вконец. Но мы оба спасены. Вот ты где!
  - Да. Я здесь.
  Наступило молчание. Карлайл потянул бриллиант в ухе.
  - Ну, хорошо, признаю, - сказал он, поджав губы и вздыхая. - Я был плохим. Скажи, что я ужасный сплетник, и покончим с этим.
  - Ты ужасным сплетник.
  - Спасибо, Роджер. Ты чуть не причинил мне боль. Что я же натворил? Неужели твои отношения с леди Дианой вконец испорчены?
  Роджер улыбнулся и отпил бренди. Карлайл, прищурившись, наблюдал за ним.
  - Ты пьешь в одиночестве, - сказал он. - Тебе грустно? Разочарован? Нет? Должно быть, это Диана. Ходят слухи, что вы с ней виделись сегодня. Ты видел ее, познакомился с ее дочерью, и теперь пьешь в одиночестве, чтобы утешиться. Нет! Не говори ничего. Позволь мне закончить сцену - это так волнительно! Девушка уродлива, хромая, косая и горбатая, а ты, такой утонченный, утешаешь себя мыслями о том прекрасном приданом, которое она тебе принесет. Не принимай близко к сердцу. Женись, переспи с ней, а потом отправь в деревню. В любом случае, именно так поступает большинство женатых мужчин.
  Ухмыляясь собственному остроумию, Карлайл подозвал официанта и потребовал чистый стакан.
  - Я женюсь на этой девушке, Томми, - сказал Роджер. Он заговорил тихо, быстро и яростно. - И сегодня я пью в одиночестве, потому что словно увидел Ричарда во всем блеске юности и славы. На мгновение я почувствовал, как сердце мое остановилось. По правде говоря, Томми, я выбит из седла.
  Он протянул руку над столом. Она слегка дрожала. Он положил ее обратно на стол. Карлайл уставился на него, разинув накрашенный рот, его лицо исказилось от удивления. Роджер громко рассмеялся, увидев его гримасу. Звук его смеха поплыл над головами, смешиваясь со звуками музыки и звоном стаканов. Несколько молодых людей оглянулись в сторону ниши и тоже улыбнулись.
  - Боже правый! Ты влюблен?
  Роджер пожал плечами, его красивое лицо исказилось от боли.
  - Эта девушка удивительно похожа на своего деда. Я восхищался им больше, чем кем бы то ни было. Я любил его, как и все, кто его знал. Если мы поженимся, у меня будут дети одной крови с Ричардом. Они утешат меня в старости.
  - Не говоря уже о двухстах ярдах лучшей в Лондоне земли!
  - Не говоря уж об этом.
  - Есть еще кое-что, - драматично произнес Карлайл, кладя свою неуклюжую руку на сердце. - Я чувствую это. Нет, Роджер, не отрицай. Скажи мне, что ты безумно влюбился.
  Роджер покачал головой, скорее удивленный, чем раздраженный театральностью Карлайла. Он знал, что к завтрашнему дню этот разговор будут во всех подробностях повторять в кофейнях, а к вечеру - в гостиных. Это было неизбежно.
  - Все, что я знаю, - заявил Карлайл, - то, что я должен увить это чудо сам. Но как мне это сделать. Диана меня ненавидит. Когда свадьба?
  - Пусть решают адвокаты и семья невесты. Я просто хочу уладить дело до отъезда во Францию, чтобы оставить некоторые инструкции моим банкирам. Весной надо начинать строить дороги...
  - Франция! Дороги! Весна! Остановись, дорогой мой. Вы собираешься оставить это сокровище здесь? Медовый месяц во Франции был бы очень романтичен.
  - Я слишком стар для романтики. А она всего лишь ребенок. Она может подождать. Регент пригласил меня на карнавал, и я хочу увидеть Париж и посмотреть дома моих друзей. И Италия манит. Берлингтон только что вернулся оттуда. Он говорит, что итальянские виллы великолепны. Я хочу построить самых красивый в Лондоне дом раньше Берлингтона.
  - Тогда ты должен знать, что на эту землю претендует леди Сэйлор.
  До сих пор Роджер сидел в кресле расслабленно, теперь он выпрямился. Несколько различный эмоций отразились на его лице. Карлайл ждал. Ему нравилось смотреть Роджеру в лицо. Наконец Роджер сказал медленно, тщательно подбирая слова:
  - Не сомневаюсь, что леди Сэйлор заботится о благополучии своей семьи. И мне очень жаль, что ее интересы не распространяются на то, чтобы открыть дом для невестки и племянницы, когда они находятся в столь стесненных обстоятельсвах.
  - Отлично сказано! Я и сам не выразился бы лучше.
  - Но именно так и ты будешь говорить.
  - Конечно, мой милый.
  *
  - Почему он не зовет меня? - В десятый раз крикнула Барбара матери.
  Диана сидела у окна, наслаждаясь неожиданным утренним солнцем. У нее осталось совсем мало денег. Великодушие Абигейл помогло покрыть лишь самые срочные долги. Ее кредиторы были похожи на гончих, почуявших запах крови, и она заплатила ровно столько, чтобы держать на расстоянии самых злобных из них.
  Но когда адвокаты принесли ей брачный контракт, она отвергла его, словно располагала всем временем мира. Она торговалась за каждый пении с упорством и отчаянием человека, ухватившегося за свой последний шанс. Сейчас она снова подсчитывала в уме, какая сумма позволит ей сохранить привычный уровень жизни. Она перевела взгляд с этих эфемерных цифр на нетерпеливо пританцовывающую Барбару.
  - Послушай моего совета, - холодно сказала Диана. - Учись ждать. Таков женский удел. Сейчас он меньше всего думает о тебе. Возможно, так будет всегда. Если ты усвоишь это сейчас, то сохранишь себя от многих бед в будущем.
  Барбара вскинула голову. Она не собиралась слушать мать. Там, за окном, Ковент-Гарден готовился к двенадцати дням Рождества, величайшему после Пасхи празднику в англии. Рыночные корзины были заполнены рождественской зеленью, желтыми грушами, красными яблоками, орехами (для гостей и обходящих дома с песнями молодых людей, а так же в подарок детям). С телег продавались рождественские поленья, некоторые длинные и толстые, как бревна - их зажгут в каминах в канун Рождества. В Тэмворте церковный хор будет петь рождественские гимны. Викарий Лэтчрод (вот потеха) будет поджимать губы, размахивать руками, рвать на себе воротник и в конце концов сорвет парик и начнет топтать его, если хор будет петь слишком фальшиво (а так оно всегда и было).
  Бабушка, подумала Барбара, глядя в окно. Бабушка и Гарри. И Том, и Кит, и Анна, и Шарлотта, и Малыш... Эти имена были литанией против тоски по дому, против скупости матери, против собственного нетерпения и того факта, что Роджер больше не приходил.
  Но он написал, и Барбара была вне себя от счастья, от радости. Диана, наблюдавшая за метаниями дочери по гостиной, хмурилась. Она мерзла. В гостиной было холодно. Слова Абигейл давили камнем. Диана нуждалась сейчас в семье, в поддержке... в деньгах. Несмотря на щедрость Роджера, денег все равно не хватало. Долги за поместье Кита были слишком велики, они съедали весь доход.
  Роджер согласился погасить долги, но ни он ни Диана еще не знали всей суммы. Он обещал некоторые выплаты Диане и Гарри, а так же ежеквартальное пособие Барбаре на личные расходы после заключения брака и до его смерти. Это было более чем щедро. Но недостаточно. Ее личные средства были давным-давно израсходованы. Гарри потребовались бы годы и годы упорного труда, чтобы восстановить доходность поместья. И нужно было обеспечить других детей.
  Ей придется либо жить у родственников либо искать богатого покровителя. Но только новый брак мог обеспечить ей полную безопасность. Добиться этого будет труднее всего, и только после развода. Ей нужен был брак Барбары с Роджером, и она должна была выжать из его адвокатов каждый дополнительный пенни.
  *
  Роджер поправил меховую полость у них на коленях. Он так же позаботился о горячих кирпичах в ногах и о подушках за спиной. Он подумал обо всех их удобствах! Барбара следила за ним, как кошка: за быстрой, уверенной и гибкой грацией движений, за морщинками в уголках глаз, когда он улыбался, за тем как он склонял голову набок, когда прислушивался. Она не знала, когда увидит его снова.
  Карета прогрохотала по узким кривым улицам, она сидела рядом с поднятой шторой, Роджер рядом, указывая на достопримечательности: здание Гильдии, Королевской биржи, заново выстроенной после Великого пожара 1666 года. Диана передернула плечами под меховой накидкой и зевнула.
  - Это мое любимое здание в Лондоне, собор Святого Павла, - сказал Роджер зачарованно глядящей на него Барбаре.
  Карета остановилась, и Барбара, выйдя наружу, увидела перед собой широкие ступени, ведущие наверх к огромным белым колоннам, которые были увенчаны классическим белым портиком. На его вершине красовался еще один портик, не менее великолепный, хоть и меньших размеров. Каждый из фасадов был обрамлен стройной колоннадой, все из белого портландского камня, уже посеревшего от вездесущей лондонской угольной пыли.
  Она поднялась на глубокое крыльцо. С одно стороны со скрипом отворилась высокая дверь, вышел священник и поклонился им. Поморгав в полумраке, она начала различать великолепное убранство собора - мрамор, резное дерево и позолоту. Роджер представился священнику, и тот сказал, что сейчас же позовет декана.
  - Нет, - ответил Роджер. - Я хочу, чтобы мои спутницы увидели собор собственными глазами. Не могли бы вы дать им немного времени?
  Священник, которого звали отец Джеймс, покраснел и повел из вперед через огромное гулкое пространство главного нефа. Диана огляделась и вздохнула. Она окинула взглядом отца Джеймса и отвела глаза.
  - Первоначальная церковь была почти полностью разрушена во время Великого пожара, - сказал отец Джеймс Барбаре. - Как и триста девяносто пять акров окружающего города. Сэру Кристоферу Рену и его рабочим понадобилось тридцать пять лет с 1675 по 1710, чтобы закончить этот собор. "Медленно, как собор Святого Павла" - это уже стало поговоркой. Но время того стоило. На данный момент собор является самым красивым зданием в городе, его достопримечательностью. Его огромный центральный купол, увенчанный сорокафутовым фонарем и золотым крестом, возвышается над всеми зданиями и церковными шпилями.
  Барбара упивалась темной безмолвной красотой церкви, Роджер с улыбкой наблюдал за ней. Все здесь - хоры, алтарь, парящие на головой арки и огромные колонны, резные и позолоченные ангелы, гирлянды цветов и фруктов - было создано с одной целью: привлечь умы к всемогущему и вездесущему Богу.
  Барбара стояла в самом центре собора, а отец Джеймс сыпал статистическими данными: общая длина 513 футов, диаметр купола 112 футов, высота купола, вместе с крестом 365 футов, вес фонаря с крестом 700 тонн. Его слова ничего не значили, значение имели только ее чувства, когда она смотрела вверх, туда, в центр купола.
  Высоко над ней галерея опоясывала основание купола, затем большие окна, затем фрески, и в самом центре небольшое окно, которое вело в фонарь. В солнечный день свет через него изливался внутрь, как Божье благословение.
  Оставив мать с Роджером, она последовала за священником через боковую дверь, а затем вверх по бесконечной и извилистой лестнице через узкий и темный коридор на галерею, широким кольцом стянувшую купол. Она посмотрела вниз на мраморный пол. Мать с Роджером поднимались вверх мимо высоких окон, мимо фресок к самому окну в верхней части фонаря.
  - Оставайтесь на месте, - сказал отец Джеймс, - я вам кое что покажу. Приложите ухо к стене.
  Она сделала, как ей велели. Он обошел галерею и направился к противоположной точке. Он прижался губами к стене и тихо произнес, четко выговаривая каждое слово:
  - Господи Боже, Творец милосердный, помилуй нас.
  Он вернулся к ней.
  - Это так называемая Галерея шепотов. Теперь вы понимаете, почему. Звук распространяется только таким образом. Если бы я встал чуть сбоку, вы бы меня не услышали.
  - Ну, Роджер, - сказала Диана с низу, не ожидала, что вы повезете меня смотреть собор!
  Он рассмеялся, и на мгновение солнечный свет сверху обрисовал его точеные скулы. Роджер взял Диану за руку и подвел к одной из боковых часовен. Они уселись на деревянную скамью, после чего он сунул руку в карман и вынул несколько золотых монет.
  - Опять без средств? - Сказал он с ироничной улыбкой. - Барбаре не подходит такой образ жизни.
  - Это уж мне судить! - Рявкнула Диана, забирая у него монеты.
  - Поживите у Абигейл.
  - Мы с ней поссорились.
  - А когда бы были дружны? Я понимаю, что могут возникнуть некоторые проблемы с брачным контрактом, Диана. Крейвен говорит, что вы выдвигаете новые требования сверх условий, что мы с вами оговорили. И он, зная, что я хочу получить Бентвуд, соглашается. И что же получает взамен? Новые и новые бумаги. - Роджер посмотрел на Диану. Его лицо было жестким. - Я хочу Бентвуд, но я не позволю себя дурачить. Я был более, чем щедр с вами.
  - Это не моя вина! - Воскликнула Диана. Она смотрела на Роджера своими широко раскрытыми прекрасными фиалковыми глазами. - Вы должны верить мне, Роджер. Но Вилсакс и Блайт много лет работают на нашу семью. И они советуют мне не соглашаться слишком легко, учитывая потенциальную ценность земли...
  - Потенциальная ценность? - Перебил Роджер. - Такие слова заставляют меня нервничать. С кем вы советовались? Разве вы не понимаете, что мне придется сделать огромные инвестиции, прежде чем эта земля станет по-настоящему ценной? Это займет десять, может быть, двадцать лет работы. Вы можете ждать двадцать лет, Диана?
  Она отвернулась и посмотрела на прекрасного мраморного ангела со сложенными крыльями, над могилой человека, ради которого была построена часовня. Она закрыла глаза.
  - Я хочу уладить все до моего отъезда во Францию, или я вообще ничего не хочу, - сказал Роджер, пытаясь разглядеть ее лицо.
  Диана внимательно изучала венок из лавра и розмарина, который ангел держал в руках.
  - Так и будет, - сказала она. - Обещаю.
  Барбара с отцом Джеймсом поднимались по еще более темной и узкой лестнице. У нее уже начинало колоть в боку. Священник открыл дверь и жестом предложил войти первой. Она оказалась на галерее с замысловатыми перилами у основания фонаря. У нее перехватило дыхание, когда она оперлась о перила и посмотрела вперед.
  Она парила высоко в небе над городом, как птица. Ветер трепал ее плащ и волосы, пронизывал холодом до костей, но ей было все равно. Куда ни кинь взгляд, во все стороны расстилался Лондон - лоскутное одеяло черепичных крыш, церковных шпилей, дымовых труб, узких улочек, широких дорог, сверкающая лента Темзы и, наконец, поля и пастбища, сливающиеся с затянутым облаками небом на горизонте.
  - Сегодня очень подходящий день, - сказал отец Джеймс, - чтобы насладиться этим самым лучшим в мире видом. Я нигде не была, но так говорят все наши заграничные гости. Не могу не думать, что Господь наш до сих пор не создал ничего прекраснее.
  Когда Барбара, тяжело дыша, спустилась вниз, Роджер с матерью стояли возле дверей. Между ними явно что-то случилось. Какой-то спор, даже столкновение. Роджер, который сначала хотел, чтобы она осмотрела собор, теперь, казалось, горел нетерпением его покинуть. Отец Джеймс подвел их к статуе Джона Донна, прямо и неподвижно стоявшего в своей высокой нише. Его мраморные глаза были закрыты, тело окутано саваном.
  - Он был настоятелем собора Святого Павла. - Объяснил священник Барбаре. - Эта статуя единственная, уцелевшая при пожаре. - Она посмотрела в суровое бородатое лицо Донна. - Он позировал для этой статуи во время болезни, уже одетый в саван, а затем приказал оставить ее возле его постели, как напоминание о бренности жизни.
  К ним подошел клерк с предложением от декана Шерлока выпить с ним чаю. Диана вздохнула. Роджер попытался было отказаться, но увидев лицо Барбары и заметив, что она молчит, правильно понимая его нетерпение, согласился. Они пересекли холл, вошли в дверь, миновали коридор и поднялись вверх по лестнице в комнату заваленную бумагами и книгами. Перед ними стоял старик с пронзительными темными глазами.
  Второй мужчина, гораздо моложе, сидел за чайным столиком перед грудой булочек, рассыпчатых пирожных и печенья. Диана широко раскрыла глаза, разглядывая красивого молодого человека в дорогом костюме, но без грима. Оба мужчины были так же облачены в широкие черные мантии поверх одежды и короткие парики.
  Роджер взял Барбару за руку и подвел к человеку и камина.
  - Декан Шерлок, - сказал он, - это моя юная подруга, мистрис Барбара Олдерли. Вы знакомы с ее бабушкой герцогиней Тэмворт. И леди Олдерли вы так же знаете, полагаю.
  Декан Шерлок холодно кивнул в сторону Дианы. Она подняла темную бровь и присела в реверансе.
  - Я действительно знаю вашу бабушку. Мы знакомы еще с моих университетских времен, когда мои проповеди не угодили ей. Я скучаю по ее критическим замечаниям. Ей прекрасно удавалось держать меня в напряжении. И вы очень похожи на своего дедушку, хорошего христианина и человека. Ваша бабушка, надеюсь, здорова?
  Прежде чем Барбара успела ответить, Диана вмешалась:
  - Насколько это возможно в ее возрасте. Но все равно благодарю вас.
  Шерлок поджал губы. Было ясно, что он не одобряет Диану, и так же очевидно, что ей все равно.
  - Я думал, что вы заманили нас сюда на чай, - заметил Роджер.
  - Ах да... чай. Присядем здесь, Джулиан, мой секретарь, позаботится о нас. Леди Олдерли, лорд Дивейн, мистрис Олдерли - мой секретарь Джулиан Уэзерсби.
  Все кивнули друг другу. Диана улыбнулась медленно, ослепительно, демонстрируя мелкие белые зубы. Уэзерсби растерянно моргнул. Затем Диана уселась и стрельнула в молодого человека глазами.
  - Чай, Джулиан, - напомнил Шерлок.
  Уэзерсби вздрогнул. Затем он принялся наливать чай и расставлять тарелки.
  - Мы только что любовались портретом Джона Донна, - сказал Роджер Шерлоку. - Достойный восхищения человек. Я утверждаю, что его лучшие сочинения были скорее мирскими, чем духоными.
  - А я считаю, что он успешно сочетал и то и другое, - возразил Шерлок.
  - Вы пытаетесь усидеть на двух стульях.
  - Вовсе нет, мой дорогой друг. Впрочем, я боюсь наскучить вашей юной подруге.
  Оба уставились на Барбару, которая только что сделала глоток чая. Она чуть не подавилась:
  - Нет! Нисколько. Пожалуйста, продолжайте!
  Шерлок одобрительно кивнул и поднял палец, словно был готов начать лекцию.
  - Может быть, следует немного рассказать о нем. Не желаете ли послушать, мистрис Олдерли.
  - Да, конечно.
  - А я выпью еще чаю, - сказала Диана Уэзерсби низким хрипловатым голосом.
  Она сразу же налил, и она медленно отпила, не сводя с него фиалковых глаз. Он быстро взглянул на нее и отвел глаза. Декан Шерлок поудобнее устроился в креслу, шмыгнул носом и начал:
  - Джон Донн был грешным человеком, который нашел путь Божий. В молодости он любил вино, женщин и поэзию...
  - Кто же не любит? - Улыбнулся Роджер.
  Шерлок не обратил на него внимания:
  - Он был сыном торговца скобяными изделиями, католика. Он учился в Кембридже и Оксфорде, не закончив ни один из колледжей. Затем он поступил в юридическую школу Линкольнс Инн, но и ее бросил. Он отправился добровольцем с графом Эссексом в Кадис и на Азорские острова, что, кажется, частично утолило его вкус к приключениям. Вернувшись домой, он стал секретарем Эджертона, лорда-хранителя, и даже заседал в парламенте. Но судьба - под видом любви - вмешалась...
  - Как поэтично вы выразились, - заметил Роджер.
  - Он влюбился в Энн Мор, племянницу своего хозяина, - презрительно фыркнул Шерлок. - И женился на ней. Тайно! Ее отец был в ярости, уволил Донна с поста секретаря и приказал бросить его в тюрьму. Он даже подал в суд, чтобы опротестовать брак...
  Роджер улыбнулся Барбаре одними глазами. Она улыбнулась в ответ.
  - О, Боже, - сказала Диана. - Я пролила чай.
  Она посмотрела на Уэзерсби, то немедленно протянул ей носовой платок. Пятно расплылось на лифе платья, прямо вокруг соска. Она потерла его носовым платком. Сосок напрягся и заострился, заметный даже сквозь ткань сорочки и платья. Уэзерсби не мог отвести от нее глаз. Она посмотрела на молодого человека:
  - Кажется, мне нужна ваша помощь, - сказала она. - Посмотрите, не сможете ли вы стереть пятно?
  Он громко сглотнул и покосился на декана и Роджера, целиком погруженными в свой спор. Секретарь наклонился вперед и взял платок, его лицо нависло над грудью Дианы.
  - Пожалуй, нам лучше подойти к окну, там мы будем видеть, что делаем, - сказал она.
  Уэзерсби кивнул.
  - После увольнения, - говорил между тем Шерлок, - ему понадобилось тринадцать лет, чтобы обрести свое истинное призвание - церковь. С тех пор началось его стремительное возвышение. Его сильной стороной была проповедь, а не поэзия, как настаивает лорд Дивейн, хотя я признаю, что он писал недурные стихи. В дни его проповедей собор... старый собор Святого Павла был полон народу, и он оставил нам в наследство свои мысли, облеченные в форму молитв.
  - Из-за церкви мир потерял прекрасного поэта, - сказал Роджер. - Послушайте, Барбара. Это одно из его стихотворений к возлюбленной.
  Моим рукам-скитальцам дай патент
  Обследовать весь этот континент;
  Тебя я, как Америку, открою,
  Смирю и заселю одним собою.
  О, мой трофей, награда из наград,
  Империя моя, бесценный клад.
  Я волен лишь в плену твоих объятий,
  И ты подвластна лишь моей печати.
  - Есть и другие строки, - добавил Роджер, - но я не буду цитировать их ради вашей невинности.
  "Когда-нибудь, - подумала Барбара, - я спрошу тебя об этих строках, Роджер, и ты прочтешь их мне".
  Шерлок снова поднял палец:
  - И этот же человек написал: "Нет человека, что был бы сам по себе, как остров; каждый живущий - часть континента; и если море смоет утес, не станет ли меньше вся Европа - на каменную скалу, на поместье друзей, на твой собственный дом. Смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я един со всем человечеством. И потому не спрашивай, по ком звонит колокол, он звонит и по тебе".
  Они помолчали. Шерлок фыркнул:
  - Я остаюсь при своем мнении. Его молитвы - достояние всего человечества.
  Снова наступило молчание. Затем Шерлок наклонился к Барбаре и улыбнулся. Его зубы были коричневыми от табачного налета.
  - Вы были добрым, терпеливым ребенком, раз терпели болтовню старика. Сколько вам лет, дорогая?
  - Почти шестнадцать, сэр.
  - Пора подумать о семье и муже, леди Олдерли.
  Диана посмотрела на него из оконной ниши. Она наслаждалась волнением молодого секретаря.
  - Пора этой девушке выйти замуж, - повторил декан.
  - Эта мысль уже приходила мне в голову.
  - Джулиан!
  Уэзерсби подпрыгнул и инстинктивно отпрянул от опасной соблазнительницы.
  - Найди "Новогодний подарок даме". Это там, на четвертой полке рядом с "Греческими заметками". Я отдам его вам, юная мистрис Олдерли. Маркиз Галифакс написал это для своей дочери.
  Шерлок взял книгу, поджал губы, принюхался и раскрыл томик. Тонкие страницы шелестели под его пальцами. Он провел ногтем по строчкам сверху вниз.
  - Религия... семья... вот. Послушайте, юная леди. "Учитывая недостатки вашего пола, молодым женщинам редко разрешают делать собственный выбор. Забота и опыт друзей считаются более безопасным руководителем, чем собственные фантазии. Скромность запрещает им отказаться от советов родителей, даже несмотря на внутреннее несогласие. В этом случае им не остается ничего другого, как постараться облегчить собственную участь и с мудростью отнестись ко всему, что может им не понравиться в муже. Постепенно недовольство может перейти в терпимость, в то время, как пренебрежение порождает отвращение".
  Барбара не знала, что ответить. Она не испытывала отвращения к выбору матери. Шерлок протянул ей книгу.
  - Оставьте себе. Изучайте. Это сделает вас лучшей дочерью и, с Божьей помощью, хорошей женой.
  Роджер встал:
  - Тогда вы непременно должны прочитать эту книгу, Барбара. Декан Шерлок, вы более чем развлекли нас своей интересной беседой и поучительными наставлениями. Но я должен доставить эту юную леди и ее мать домо1 до темноты.
  Уэзерсби предложил проводить их до кареты. Он тщательно подоткнул меховую полость вокруг ног Дианы и Барбары. Диана наблюдала за ним с улыбкой.
  Когда карета покатила прочь, Роджер спросил:
  - Вы всегда найдете, с кем пофлиртовать?
  Диана вскинула голову:
  - Если смогу. Это помогает скоротать время. Какой напыщенный болтун этот Шерлок! Он всегда меня терпеть не мог, старый осел.
  Смущенная Барбара бросила взгляд на Роджера, но он уже стучал тростью в потолок кареты. Экипаж послушно остановился и накренился.
  - Я хочу, чтобы Барбара увидела памятник, посвященный Великому пожару, - сказал он.
  Было так холодно, что при каждом слове у него изо рта вырывалось облачко пара.
  - Поторопитесь! - Крикнула им вслед Диана. - Я хочу домой.
  Уже наступили сумерки, но не такие густые, чтобы Барбара не смогла разглядеть поднимающуюся высоко в небо дорическую колону.
  - Карл II построил этот монумент в память о Великом пожаре, который уничтожил собор Святого Павла и прилегающие к нему земли, - объяснил Роджер.
  Они обошли квадратное основание. Да двух сторонах виднелись латинские надписи, повествующие об истории пожара и восстановлении города. Роджер помог Барбаре перевести их. На четвертой стороне была выбита надпись, обвиняющая католиков в поджоге и попытке уничтожить протестантскую религию.
  - Разве это правда? - Спросила она.
  - Некоторые верят, что огонь был Божьим предупреждением против нечестивцев. Другие, как видите, считают его результатом заговора. Когда Яков II стал королем, католическим королем, заметьте, он приказал стереть надпись. После его свержения и коронации Вильгельма III, протестантского короля, надпись восстановили и сделали глубже. Я предпочитаю видеть в ней символ человеческого невежества.
  Что-то в его лице заставило ее быстро сказать:
  - Вы не верите в Бога?
  Очевидно, что ее вопрос удивил его.
  - В соборе Святого Павла я верю всем сердцем. Но в других местах, признаюсь, начинаю сомневаться в его существовании.
  - Но это же ересь!
  Роджер рассмеялся, и она почувствовала себя глупой. "Я впервые встретила человека, который не верит в Бога", - думала она, сидя в карете.
  Барбара была воспитана в твердой вере, и Бог был одним из краеугольных камней ее жизни. Ей никогда не приходило в голову, что можно подвергнуть сомнению существование высшей силы. То, что это делал Роджер, огорчало ее.
  Слова матери заставили ее выкинуть все эти мысли из головы:
  - Когда вы уезжаете во Францию, Роджер?
  - После двадцатого января. Мне не терпится отправиться поскорее. Я еще застану карнавал в Париже. Затем проведу лето в Ганновере, если король будет там, а так же остановлюсь в Италии. Теперь вы понимаете, почему я хочу быстрее уладить наше соглашение.
  - Да, конечно.
  Барбара застыла, как статуя, которую они только что видели в соборе Святого Павла. Она быстро считала в уме. Чуть больше шести недель, и Роджер исчезнет. И, похоже, не вернется еще шесть месяцев! А мать не сказала ни слова. Она думала, что они смогут пожениться весной. Теперь, казалось, пройдет почти год. Год был целой вечностью.
  Карета остановилась. Вперед выбежал оборванный ребенок с корзинкой, в которой лежали букетики зимних фиалок и пучки остролиста. Роджер купил два букетика и передал их Диане с Барбарой. Он проводил их до квартиры, похлопал Барбару по подбородку и сказал, что она обязательно должна прочесть книгу доцента Шерлока. Он отказался зайти и не сказал, когда навестит их снова.
  Барбара стояла в гостиной, глядя через окно вслед карете. Она не сняла перчатки и все еще держала в руках тонкий томик в кожаном переплете. Она обернулась. Диана сидела за столом, работая над колонкой цифр. Ее лицо выглядело строгим и недовольным. Она уже налила себе вина.
  Клемми вернулась на стул перед камином, единственное место, где ей разрешалось сидеть днем. Ее туфли были рваные, а ноги грязные. Она ковыряла щепочкой в зубах, немногих, что еще оставались. Комната снова стала убогой. Повсюду отсутствовали части позаимствованного убранства. Без сомнения, их вернули, пока владельцы не выставили счет.
  Барбара посмотрела на фиалки в своей руке, они уже поникли. Она расстегнула плащ и сняла перчатки, налила из кувшина воды в чашку и положила в нее цветы. С незажженной свечой и книгой в одной руке и цветами в другой, она вошла в спальню и закрыла дверь. Зажгла свету и усела на кровать, раскрыла книгу и погладила пальцем титульный лист. Затем начала читать мелко и неразборчиво напечатанный текст:
  "Дочь моя, я нахожу, что даже самые приятные наши мысли могут быть тревожными; наш беспокойный разум всегда находится в движении, пока им владеют дерзкие страсти. В настоящее время вы являетесь главным предметом моей заботы..."
  *
  Роджер откинулся назад и оперся затылком о мягкий кожаный подголовник сиденья. Он думал о Диане. Она сегодня казалась подавленной. Значило ли это, что она будет вести себя разумно, или замышляла новый трюк? Он постучал в крышу кареты. Окошко над ним открылось.
  - Поезжай по Оксфорд-стрит, - приказал он кучеру.
  Он хотел снова проехать через поля Бентвуда, прежде чем вернуться домой, снова увидеть свою мечту, почувствовать, как она окутывает его. Затем он вернется к своим обязанностям и людям, которые понятия не имеют, что значит для него эта земля
  Он ни разу не подумал о Барбаре, которая в одиночестве своей спальни старательно постигала советы маркиза Галифакса только потому, что он в шутку упомянул об этом. Она, словно птица, по прихоти матери и его воле запертая в клетке, должна была ждать, когда кто-то откроет ей дверцу и выпустит на свободу.
  
  ГЛАВА 4
  
  В то же утро, когда Роджер пригласил Барбару и Диану на прогулку, Абигейл, леди Сейлор, сидела в большой гостиной Сейлор-Хауса. Эта комната, выходящая окнами в сад, была знаменита своими мраморными гирляндами с цветами, плодами и птицами, искусно вырезанными мастером Гиббонсом и украшавшими стены и камин.
  Экстравагантная фреска с изображением побед первого герцога Тэмворта в Нидерландах занимала целую стену. Французская и голландская мебель из бука и розового дерева с мотивами тех же птиц, цветов и фруктов на столешницах и передних стенках ящиков заполняла комнату. В каждом углу стояло по огромному голландскому шкафу с коллекцией китайского фарфора.
  Остальные комнаты Сейлор-хауса ничем не уступали этой ни по размеру, ни по затейливой лепнине потолков, ни по количеству драгоценной мебели, картин, фарфора и медалей. Это был храм, построенный в конце 90-хх годов прошлого века в честь первого герцога, когда он находился на пике своей славы.
  Дом был расположен рядом с Сент-Джеймсским дворцом и выходил на Пэлл-Мэлл-стрит, одну из самых оживленных и фешенебельных улиц Лондона. Несколько акров садов по обе стороны и позади дома, уравновешивали его прямоугольную массивную громаду. Кирпичные стены отделяли двор от улицы, кованые ворота с башенками по обе стороны и позолоченным гербом Тэмвортов, защищали Сейлор-хаус от внешнего мира. Сады и лужайки вокруг дома были пустынны и тихи.
  Хотя соседние землевладельцы с большой выгодой дробили свои участки, чтобы застроить их лепившимися друг к другу двух и трехэтажными домами, Тэмворты отказывались расстаться хоть с дюймом земли. Пусть другие гонятся за деньгами. Тэмворт хранил величественное спокойствие.
  Абигейл сидела в гостиной своего дома, который являл собой символ всего, о чего она когда-либо могла мечтать. Мясистые черты ее квадратного и полного лица, свежего и привлекательного в молодости, словно затвердело в величавой неподвижности. Она всегда держалась царственно, одевалась дорого, никогда не выходила из своей комнаты без макияжа и успокаивала себя пониманием, что все, потерянное в юности, она компенсировала характером.
  Она сидела у камина со своей старшей дочерью Фанни и тетей Луизой Шрусборо. Это было семейное собрание, созванное для обсуждения семейной политики. Абигейл без ложной скромности считала себя прекрасной женщиной, даже выдающейся.
  Она была дочерью графа, не единственной, не самой красивой и не самой обаятельной. Ей было грустно смотреть, как ее сестры, и старшие и младшие, выходят замуж, пока она сидит в родительском доме. Она не могла понять эту странную насмешку судьбы. Она была привлекательна, хорошо воспитана, с богатым приданым и... умна. Она всегда точно знала, что было правильным для всех и с радостью делилась своими знаниями. И она была уверена, что лучше всех остальных сестер подходит для брака со старшим сыном какой-нибудь знатной семьи, который унаследует герб, поместья и титулы. Поэтому для нее было шоком, что младшие сестры без труда находят подходящих женихов, а она все сидит рядом с матерью, вышивая ярды и ярды изысканного и бесполезного батиста, чтобы скоротать время.
  Она так и никогда и не поняла, что заставило ее принять предложение сэра Уильяма, второго сына герцога Тэмворта, и к тому же солдата впридачу. Истина заключалась в том, что она была немного влюблена в него, хотя и считала страсть ненужной составляющей хорошего брака. Она так же чувствовала себя немного отчаявшейся.
  Некоторые говорили, что Уильям был влюблен в ее младшую сестру Китти, которая вышла замуж за старшего брата Уильяма. Абигейл в это не верила. Она никогда не позволяла себе в это верить. И что бы они ни чувствовала к мужу, скоро очарование его личности угасло для нее.
  Он находил забавными ее собственные амбиции и стремления. Она хотела, чтобы он сам заслужил себе титул, выйдя из тени блестящего отца, неукротимой матери и старшего брата. Она хотела, чтобы он использовал влияние семь, чтобы построить собственное гнездо.
  Но Уильям был не таков. Он довольствовался вторым по размеру домом, маленьким поместье и положением солдата. Абигейл планировала, надеялась, волновалась и злилась, наблюдая, как ее сестры живут жизнью, которую она заслуживала больше них.
  Однако, к ее чести, Абигейл никогда не роптала на Господа. Она, как и все остальные, была опечалена, когда Китти умерла в родах, но не придала этому серьезного значения. Муж Китти мог жениться снова. В газетах постоянно публиковались объявления о вторых и третьих, даже четвертых браках. Смерть всегда собирала богатый урожай при родах.
  Поэтому она была совершенно не готова к смерти зятя и, что более важно, смерти его маленького сына и наследника. Внезапно ее Уильям, беспечный и раздражающий Уильям стан наследником короны герцога Тэмворта. Несколько дней она пребывала в оцепенении, парализованная и потрясенная. Ее жизнь, такая спокойная и ограниченная вдруг развернула перед ней безграничные горизонты новых возможностей.
  Все ее честолюбие, весь ее ум, все качества, которые раньше нужно было скрывать. Внезапно оказались востребованы. Тони, ее сын, стал самым важным наследником после отца.
  Больше всех своих прекрасных качеств Абигейл гордилась материнским инстинктом. Она точно знала, что хорошо и правильно для каждого из ее троих детей (рожденный в скрежете костей, в дикой, ослепляющей боли, о которой она до сих пор не могла думать без содрогания). И она настаивала, чтобы они следовали ее советам, независимо от того, подходит это их личности или нет.
  Затем, словно Господь снова испытывал ее, Уильям умер, погиб в нелепом сражении на нелепой войне. Волоча за собой ярды вдовьих вуалей, она объезжала поместья, обходила дома, слушала адвокатов и думала, рассчитывала, планировала.
  Конечно, она надеялась, что нынешний герцог, ее добрый тесть, проживет еще много-много лет. Но она знала, что следует быть готовой. Так оно и оказалось. Ко дню смерти герцога Тэмворта она знала наперечет каждый акр, каждый плуг, каждый сарай, принадлежащий семье, и потому легко и естественно приняла в руки поводья власти.
  К ее удивлению герцогиня не возражала.
  - Я покончила со всем этим, - сказала свекровь, - оно умерло и похоронено вместе с моим Ричардом.
  В то время ее Тони, второму герцогу Тэмворту, было двенадцать лет, и она была рядом, готовая и способная руководить каждым шагом мальчика. Каждым!
  Она чувствовала, что ее чувство долга и ответственности служат примером для всей семьи. Она следила за жизнью не только собственных детей, но и более дальних родственников, тратила часы на сочинение писем, в которых описывала поведение, которое более подходило семье в целом.
  Она считала себя их духовным лидером и наставником. Вот почему Абигейл, леди Сейлор, сидела сейчас в гостиной со своей дочерью Фанни и тетей Шрусборо. Она с любовью посмотрела на Фанни, которая уже месяц пыталась оправиться от последних родов. Дочь была ее более молодой копией - те же светлые волосы, то же гладкое и свежее лицо. Но у Фанни не было ее характера, и к лучшему, потому что Фанни всегда делала, что ей говорили. И Абигейл это очень нравилось.
  Тетя Шрусборо - другой вопрос. Ее не звали, она являлась сама, и Абигейл мирилась с этим, потому что она знала: ее маленькая неукротимая тетушка просто выслушала бы извинения дворецкого, а затем вошла бы в дом. Тетя Шрусборо олицетворяла собой другую эпоху, другую мораль, усвоенную еще при дворе Карла II.
  Она говорила, что хотела, и делала, что хотела. Она и ее сестра леди Крэнборн были большим испытанием для Абигейл. Но она исполняла свой долг, когда молилась за них и давала им наилучшие советы. И не ее вина, если они игнорировали их.
  Во всяком случае, тетя Шрусборо, знала, по какому поводу Абигейл пригласила их с Фанни сегодня. Диана. Абигейл выходила из себя только, если дело касалось Дианы. Каким-то образом золовке всегда удавалось пробить брешь в фасаде ее благоразумия.
  Абигейл ссорилась с Дианой с первого дня знакомства, когда она еще только рассматривала предложение Уильяма. Диана была не просто плохой, она была безнравственной, безжалостной и эгоистичной. Ее поведение годами компрометировало семью. Удивительно, как она вообще могла испытывать что-либо, кроме стыда, когда дело касалось Дианы. И теперь тетя Шрусборо с Фанни подтвердили то, что она уже слышала от Тони.
  Абигйл тайно вздохнула о своем Тони, дорогом и единственном сыне. Он был ее разочарованием. Он не был умен. Невозможно было вложить в его голову планы, которые Абигейл с такой тщательностью строила для него, и когда она смотрела на сына, у нее нередко возникало желание разорвать его на части, чтобы сшить заново по другим, лучшим лекалам.
  Она ласкала и баловала его, она планировала каждый его шаг. Но он все никак не хотел поумнеть. Только наедине с собой Абигейл могла признать этот факт. Она скрывала свои чувства даже от Фанни.
  Впрочем, сейчас разговор был не о нем, а о Диане. Люди говорили, что Диана и ее юная дочь умирают с голоду, а Тони, подстрекаемый Абигейл, отказывается помочь им. Люди говорили, что Абигейл всегда ненавидела Диану, и что это был ее способ расплатиться по старым счетам. Люди говорили, что это позор, когда такой богатый человек, как герцог Тэмворт, не хочет поддержать нуждающихся родственников.
  Снова поднимал голову страшный скандал прошлого лета, когда Кит сбежал из страны, а по Лондону ходили памфлеты о его бегстве и ее прошении о разводе. Люди говорили, что Абигейл надеется уморить Диану голодной смертью, чтобы расстроить брачные переговоры с графом Дивейном и заполучить Бентвуд для Тони. Это приводило ее в бешенство, особенно тем, что было правдой.
  Тетя Шрусборо узнала эти сплетни от своей горничной, а та в свою очередь от дворецкого. Фанни сообщил эту новость ее муж Гарольд. Он был на заседании Королевского общества, где обсуждались планы Роджера по застройке Бентвуда (и Роджер и сэр Кристофер Рен были членами клуба). Всем было любопытно, кое-кто даже выезжал в своих экипажах посмотреть Бентвуд собственными глазами. Все говорили, что планы Роджера грандиозны.
  Естественно, эти сплетни привели к Диане, а затем к ее нынешнему положению. Никто не сказал ничего конкретного. Разве они могли в присутствии Гарольда? Но суровое молчание, обрывки фраз, многозначительно поднятые брови помогли ему собрать информацию. На Фанни это произвело впечатление. Раз Гарольд решил сказать ей об этом, значит, отнесся к слухам серьезно. В обычном состоянии у него можно было взорвать петарду под носом, он и бы глазом не моргнул.
  - Есть еще кое-что, - сказала тетя Шрусборо.
  Она достала из кармана письмо и протянула Абигейл. Та быстро прочла, на ее лице отразилось раздражение. Письмо было от герцогини. Она просила невестку сообщить новости и Диане и Барбаре. От них не было ни строчки с тех пор, как обе покинули Тэмворт-холл месяц назад.
  Абигейл разгладила складки своего свободного утреннего платья, которое было сшито на заказ и выставляло на всеобщее обозрение непомерное количество ее полной груди.
  Тетя Шрусборо - щегольская шляпка на кудрявом парике, сморщенное обезьянье личико с огромными пятнами румян на обвисших щеках, ярко-красная кайма вокруг тонких губ, черная мушка, наполовину утонувшая в морщинах - ждала, что скажет Абигейл. Зажатая между ними Фанни нервно покусывала губы.
  - Ну? - Спросила тетя Шрусборо. - Ну? Написать Алисе, что говорят о ее дочери в городе? Могу я сообщить ей, что меня и прочих родственников обвиняют в том, что Диана голодает на улицах? Написать ей, что в семье, черт побери, никто не интересуется, что с ней происходит?
  Красивая грудь Абигейл бурно вздымалась и опускалась.
  - Ты должна немедленно предложить ей свой дом! Я не понимаю, что толкнуло тебя вести себя иначе. В мое время мы знали, как обращаться со своими, даже если они позорили нас. Я не потерплю, чтобы моя племянница, как нищенка, ютилась на чердаке. Девочке еще нет шестнадцати! Что она о нас подумает?
  - Я собиралась... - Начала Абигейл, но тетя Шрусборо остановила ее.
  Ее парик и шляпа дрожали от гнева.
  - Ха! Ты позволила Диане разозлить тебя. Она всегда так делала! И всегда будет! Она умудрилась извалять имя Тони в грязи вместе со своим. До чего я дожила, подумать только! О наследнике моего брата говорят подобным образом! Ричард был самым прекрасным, самым добрым человеком на земле, и он был бы потрясен, узнав, как говорят о его семье. Это позор! Позор!
  Перо на ее шляпе тряслось от возмущения.
  - Если вы так переживаете, то почему же не пригласили их к себе?
  - Я не глава семьи. Это Тони. И как хозяйка в его доме ты должна сделать все необходимое. Мне все равно, если даже Диана будет плясать на улице голая, она все еще единственная дочь первого герцога Тэмворта. И моя племянница! И это дитя нельзя наказывать за грехи матери. Что мне написать Алисе? Если она в ближайшее время не получит письма, то сама сюда приедет. Тогда мы окажемся в прекрасной ситуации!
  Абигейл содрогнулась при мысли о свекрови, входящей в Сейлор-хаус.
  - Боюсь, я должна согласиться с тетей, мама. Я знаю, что вы с тетей Дианой в ссоре. И все мы знаем, что она из себя представляет. Но Барбара не должна страдать из-за нас. Особенно когда тетя Диана пытается обеспечить ее. Будет выглядеть очень странно, когда в объявлении о помолвке напечатают ее адрес. Невеста лорда Дивейна живет в какой-то лачуге в Ковент-Гардене...
  - И это еще не все, - перебила тетя Шрусборо. - Я понятия не имела о планах Дианы на этот брак. Вме меня спрашивают, а я не знаю, что сказать. Хорошо живем, у моей племянницы брак на носу, а я ничего не знаю!
  - Я категорически против этого брака, - сказала Абигейл. - Диана не предложила обсудить это дело с Тони, хотя мы все знаем, как мой сын беспокоится о семье. Роджер Монтджоффри слишком стар и слишком распущен. Его компания... этот отвратительный Карлайл, этот Уолпол...
  Она сморщила нос.
  - Ты забыла упомянуть короля Англии! - Рявкнула тетя Шрусборо. Наступила тишина. Тетя Шрусборо решила развить свою мысль: - Если Диана может выдать свою дочь хоть за слепого, глухого или калеку, пока у него есть деньги, я скажу: в добрый путь! Боже, Абигейл, ты сошла с ума? Диана погибла! Разорена! Все ее имущество заложено и вот-вот будет описано. Кит бросил ее в положении, какого я и злейшему врагу не пожелаю. Подумай о Гарри! Ему придется столкнуться с долгами, которые никогда не сможет вернуть, разве что я оставлю ему свое состояние. Да, я так и сделаю!
  Абигейл молчала. Она хотела все для Тони и его наследников. Она мечтала построить для своего сына самое большое, самое богатое герцогство в королевстве. Мысль о том, что хоть пении, заслуженно или нет, достанется кому-то другому, причиняла ей нестерпимую боль. Бентвуд принадлежал Тони и только ему!
  - Я против того, чтобы Диана сама выбирала мужа для Барбары, - сказала она. - Тони разделяет мои чувства. Если мы предложим им свой дом, это будет выглядеть как капитуляция.
  - Это будет выглядеть как хорошие манеры! Пошевели мозгами, женщина. Если Диана переедет под твою крышу, ты сможешь влиять на брачные переговоры. А что ты можешь сделать, когда сидишь за несколько миль от них?
  На лице Абигейл застыло какое-то странное выражение. Тетя Шрусборо заметила его и удовлетворенно кивнула:
  - Слово здесь, слово там, и переговоры завязнут. Время будет идти, Диана рядом с тобой будет в безопасности, и не станет бросаться на первого попавшегося жениха. У нее будет время подумать и, следовательно, желать большего.
  - Она заявила, что собирается выдать Барбару за него, и мы не сможем ее остановить.
  - Моя дорогая Абигейл, - вздохнула тетя Шрусборо. - Диана всегда умела достать тебя до печенок. Она самая жадная в вашей семье, что о многом говорит, учитывая семью. Я пы поставила на кон последнюю шпильку, что она сейчас отчаянно торгуется, чтобы увеличить свою долю. Она доведет Монтджоффри до исступления. Она всегда так поступала с мужчинами. Ты получишь ее на блюдечке, предложи деньги ей лично, и я шляпу съем, если она не отменит брак. Может, Монтджоффри и выглядит, как ангел, но я сомневаюсь, что у него хватит терпения на Диану. - Она встала и отряхнула платье. - Надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю. Фанни, поцелуй свою тетю и передай мое благословение малышу. - Абигейл поднялась, чтобы проводить старуху до двери, и они обнялись. - Ты знаешь, что делать, - тихо сказала тетя Шрусборо. - Слава Богу, у тебя хватает ума выслушать меня. Я ненавижу скандалы, и нам не нужна эта шумиха вокруг Дианы. И мне не нравятся твои румяна, Абигейл. Слишком яркие. Не для блондинки. Смягчая цвет, ты смягчаешь годы. Если понадобится, мы с Лиззи можем поговорить с Дианой. Мы договорились, Диана должна переехать сюда! Вы справишься с этим? Молодец!
  Абигейл поцеловала тетю в морщинистую щеку и пообещала сделать все правильно, затем вернулась к Фанни. Ее дочь, сидела, откинувшись на спинку стула, она была бледна.
  - Что ты думаешь о моих румянах, Фанни?
  Фанни открыла глаза:
  - О румянах? С ними все хорошо. Почему ты спрашиваешь, мама?
  - Неважно. Твоя тетя носит парик, который больше подходит для малолетней шлюхи, и учит меня правильно краситься. Фанни, ты со мной согласна?
  Фанни не ответила. Абигейл принялась расхаживать взад и вперед перед огромным каминов в центре северной стены:
  - Никто не смеет упрекать Тони в слабости характера. - Абигейл покачала головой. - Это моя вина. Мне не словало позволять темпераменту взять верх. Характер, это недостаток Сейлоров, не мой. Боже, как я смогу уговорить Диану приехать сюда? Ты же знаешь, какая она. Она лучше умрет с голоду, лишь бы мне назло.
  Фанни покачала головой и улыбнулась:
  - Только не тетя Диана, мама.
  Абигейл уставилась на дочь:
  - Ты права, Фанни. Диана всегда выбирает то, что удобнее и лучше для нее самой. Нам остается только убедить ее, что ей лучше быть здесь.
  - Но лорду Дивейну это может не понравится. Интересно, кого бы я могла предложить вместо него... Уортон...
  - Уортон женился в марте, мама.
  - У Карра Херви есть младший брат...
  - Что ты задумала, мама? Ты действительно собираешься разрушить этот брак? Тетя Диана ни за что не отдаст Бентвуд Тони, разве что он не захочет жениться на Барбаре сам.
  - Прикуси язык, Фанни. Я бы предпочла увидеть Тони женатым на дьяволе, чем на дочери Дианы. - Абигейл собралась с мыслями. - Может быть, она согласится рассмотреть другие предложения, если представить их правильным образом. Наверное, нам следует разговаривать с ней всем вместе. Кажется, я только провоцирую ее на худшее поведение... конечно, если она вообще способна вести себя прилично... а Херви...
  - Почему не сам Карр, мама? Он должен унаследовать графский титул.
  - Чепуха! Второй сын вполне годится для Барбары. Олдерли уже не те, что прежде. Наличные... или пособие... ежегодное пособие... У Ньюкаслов может найтись какой-нибудь деревенский кузен...
  - Мама, что ты задумала?
  - Тони и Гарольд могли бы оплатить развод... интересно, что предложил ей Роджер? Это должно быть очень дорого... Фанни, ты выглядишь бледной. Ты достаточно отдыхаешь?
  Фанни вздохнула:
  - Да, мама. Просто в этот раз я все никак не могу прийти в себя. Мои силы...
  - Три ребенка за три года утомят кого хочешь! - Резко произнесла Абигейл.
  Квадратная, упрямая линия ее подбородка, смягченная юностью, когда она была девушкой, и замаскированная обильной плотью с возрастом, в эту минуту обозначилась очень ясно. Она любила своих детей и беспокоилась о них. Но только Фанни ежегодно сталкивалась с угрозой смерти. Тони никогда не придется рисковать, а Мэри... до ее свадьбы было еще немало лет.
  Абигейл помнила боль родов. Время частично затуманило ее, но где-то в голове постоянно пульсировал маленький родничок, и достаточно было задеть его ненароком, чтобы вызвать взрыв воспоминаний.
  - Надеюсь, Гарольд понимает твое состояние.
  Фанни отвела взгляд. Они с матерью не были единодушны в этом вопросе, но у нее не было сил спорить.
  - Он должен относиться к тебе с уважением, - говорила Абигейл, позабыв о Диане и браке. - Ты не можешь рожать по ребенку каждый год. Это разрушит твое здоровье, твою внешность. Это уже начало портить твою фигуру. Твоя горничная готовит зеленый чай по бабушкиному рецепту? Герцогиня рекомендует вскипятить в кастрюле кварту крепкого зеленого чая, добавить четыре взбитых яичных желтка, пинту белого вина, мускатный орех и сахар. Смесь довести до кипения и пить горячей из фарфоровой чашки.
  - Да, мама.
  - Делай, как я сказала, и дай понять твоему мужу, что его внимание нежелательно. Ради твоего же блага, Фанни.
  - Мама, пожалуйста.
  Абигейл посмотрела на дочь. Фанни очень напоминала ее саму в молодости, вот только она никогда не была такой нежной.
  - Я не хочу, чтобы ты умерла, - тихо сказала она.
  Фанни улыбнулась:
  - Я не умру, мама. Ты же не умерла.
  - Это чуть не случилось, - сказала Абигейл.
  Фанни взяла руку матери и прижала к щеке. Абигейл молчала. Все ее планы, все молитвы не могли защитить дочь от смерти. Ей придется уповать лишь на Господа. И она не доверяла ему. Я умножу скорбь твою в беременности твоей, сказал он Еве. В болезни будешь рождать детей, и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою.
  После грехопадения дела приняли плохой оборот, всегда думала Абигейл, особенно для Евы.
  *
  Абигейл потребовалось несколько дней, чтобы разработать собственную стратегию. Не трудно было догадаться, что Диана еще не подписала брачный договор и проживает свои последние деньги.
  - И не подпишет, - уверенно подумала Абигейл.
  Она уже проинструктировала Тони и Гарольда, как лучше распустить контрслухи о том, что Диана обезумела от ложной гордости, что они уже предлагали ей свое гостеприимство и получили отказ. Тони и Гарольд должны были говорить об этом в разных кофейнях: у Тома, Уилла, Баттона, Уайта, Сент-Джеймса. Им следовало небрежно упомянуть о Диане в клубах, пока все вокруг едят свои бифштексы, пьют эль и поют свои клубные песни.
  Найдется достаточно людей, кто их услышит и разнесет эти слова по городу. Тетя Шрусборо и леди Крэнборн с сожалением покачают головами и заговорят о Диане в присутствии челяди. Они поделятся этим секретом с друзьями, в строжайшей тайне, конечно. Таким образом, если по всему городу будут сталкиваться противоречивые версии одного и того же события, никто не узнает правду.
  Абигейл так же решила, что тетя Шрусборо права - за ней преимущество денег и неожиданности. Ее знаменитый тесть всегда говорил, что атаковать противника следует неожиданно, прежде чем он сможет напасть на вас. Таким образом, за вами остается выбор места и времени битвы.
  Четыре дня спустя войско Абигейл - обе тетушки, Тони, Фанни и Гарольд - собрались за чаем у нее в голубой гостиной. Самые храбрые члены семьи поддержали идею вторжения на чужую территорию.
  Потребовалось два экипажа, чтобы все устроились достаточно удобно. Затем последовала суета с горячими кирпичами и меховыми одеялами. Тетушки командовали и спорили, лакеи метались и сталкивались друг с другом. Пошел снег.
  Абигейл сохраняла спокойствие и сумела уговорить всех сесть по местам. Кареты тронулись с места, и не должны были останавливаться, пока не достигнут цели - Ковент-Гардена.
  Барбара с матерью играли в карты, когда раздался стук в дверь. Это тетя Шрусборо колотила в нее ручкой трости. В молодости они с сестрой Элизабет были хрупкими и бледными фарфоровым красавицами. Теперь они превратились в раскрашенных и увешанных драгоценностями морщинистых старух, изящных, как чугунные коновязи. Обе похоронили несколько мужей, родили множество детей и тем не менее были сильны, как быки. Они носили достаточно пудры, чтобы испечь пирог, румяна коркой покрывали их морщинистые щеки - им было все равно. Такое обилие мушек было простительно разве что двадцатилетним красавицам - но таковым они себя и считали.
  Все женщины были укутаны в меховые плащи и накидки, жемчужины светились у них в ушах, на шее и пальцах. Руки защищали от холода перчатки из надушенной кожи. Денег, потраченных на эти меха, кружева и драгоценности с лихвой хватило бы на содержание нескольких семей в течении года.
  Гарольд с Тони выгляди несколько скромнее, хотя на обоих красовались новые парики и широкополые черные шляпы с золотыми лентами. У каждого в кармане лежала модная табакерка - у Тони с портретом модной актрисы на внутренней стороне крышки, а у Гарольда с зеркальцем. Кроме того, каждый имел дорогие золотые часы с ключиком и золотой цепочкой. Все излучали ауру богатства, успеха и власти.
  Абигейл чуть ли не собственноручно одела Тони. Она тщательно втолковала, что он должен сегодня сказать. Иногда, не часто, но иногда он удивлял ее. Например, сегодня утром он сказал:
  - Я всегда думал, что тетя Диана должна жить с нами.
  - Почему ты мне не сказал? - Спросила Абигейл.
  - Я думал, ты рассердишься.
  Услышав стук в дверь, Диана замерла. Они с Клемми обменялись долгим взглядом. Теперь Барбара знала, что это значит. Диана жила в постоянном страхе, что ее многочисленные кредиторы выследят ее, гончие лису. Она не ждала гостей и не принимала никого, кроме адвокатов, визиты которых никогда не были неожиданными.
  Но, с другой стороны, Мерес... Его работой было прятаться и следить за входом. Если кто-то стучал в дверь, это значило, что Мерес счел посетителя безопасным, либо он пил в кабаке.
  Диана резко кивнула. Клемми вышла в прихожую и открыла дверь. При виде толпы родственников ее рот широко открылся.
  - Доложи о нас, жирная улитка! - Рявкнула тетя Шрусборо, проходя мимо нее.
  Клемми вернулась к дверям гостиной:
  - Это ваша семья...
  Прежде чем она успела договорить, гости начали просачиваться в комнату. Теперь родственники стояли посреди гостиной, оценивая состояние почти пустой комнаты. Барбара почувствовала, что краснеет. Диана встала.
  - Я выиграла. Ты должна мне пять шиллингов, - тихо сказала она Барбаре. - Встань и расправь платье. И, ради Бога, улыбнись.
  - У меня нет денег...
  - Я возьму из твоего приданого. Тетя Лиззи... Тони... Гарольд... Фанни... Абигейл.
  Ее хрипловатый голос становился все холоднее, когда она перечисляла имена. Диана сделала ироничный реверанс. Тетя Шрусборо, держа у носа надушенный оранжевой водой платок, снова оглядела комнату. Все выглядело хуже, чем она представляла.
  - Чему обязана посещением? - Спросила Диана, все еще оставаясь у стола. Никто не двигался, чтобы сократить разделяющее их пространство. Клемми отступила на шаг, ее глаза, едва видимые за толстыми щеками, метались от хозяйки к гостям и обратно. - Конечно, это не приветственный визит, потому что я в Лондоне уже больше месяца. Не хотите ли присесть? Правда, у меня мало стульев. Мы сожгли их, чтобы согреться. Я так же не могу предложить вам напитки. Как видите, мои возможности развлечь вас довольно ограничены.
  - Диана, - воскликнула тетя Шрусборо.
  Она пересекла комнату и обняла племянницу. Сначала Диана напряглась в ее объятиях, но затем вдруг растаяла и обняла тетю. Тетя Шрусборо, все еще держа Диану за руку, отступила на шаг назад и оглядела ее с ног до головы. Она фыркнула.
  - Теперь все будет хорошо, девочка, - грубовато сказала она. - твоя семья здесь.
  Тетя Крэнборн последовала за ей и тоже обняла племянницу. Гарольд, Тони и Фанни вышли вперед. Мужчины поклонились. Фанни поцеловала Диану в щеку. Только Абигейл осталась стоять у двери. Она без всякого выражения смотрела на разворачивающуюся перед ней сцену. Диана улыбнулась ей. Это была хищная кошачья улыбка.
  Теперь обе тетки и Фанни сгрудились перед Барбарой. Фанни поцеловала ее:
  - Я твоя кузина Фанни. Помнишь меня?
  Барбара улыбнулась хорошенькой женщине, чьи щеки были такими мягкими и ароматными. Она не видела этих людей с похорон деда, и все они так изменились, что она их не узнавала. Но больше всех изменилась она сама.
  В ней еще угадывалась та десятилетняя девочка, глазастая, нетерпеливая и длинноногая, с непослушными волосами. Но ее лицо и тело уже были на грани взросления, и она казалась всем знакомой и незнакомой одновременно.
  - Конечно, нет! - Рявкнула тетя Шрусборо, отталкивая Фанни в сторону своей тростью. - Подвинься, девочка. Дай мне взглянуть на эту малышку. О, Боже, поцелуй свою двоюродную бабушку, Барбара. Лиззи, смотри, как она похожа на Ричарда!
  Тетя Крэнборн окутала Барбару мехами и кружевами. Ее худые старые плечи были костлявыми, и пахло от нее духами и табаком. Две старухи оглядывали ее, словно лошадь на ярмарке. Тетя Шрусборо ткнула Барбару тростью, и та послушно повернулась.
  - Благослови ее Бог, - заявила тетя Крэнборн, - она будет красавицей. Сейчас она немного худая, но если откормить, клянусь, она будет похожа на меня сорок лет назад. Вы только посмотрите на эти волосы!
  Барбара, зажатая между ними, улыбнулась. Она смутно помнила этих двух женщин. Обе выглядели меньше и морщинистее, чем в ее воспоминаниях, но все с теми же яркими пятнами румян и криво обведенными красными губами.
  Но они были семьей. Они тыкали и подталкивали ее, как близкие родственники. Что-то в них заставило ее вспомнить о бабушке. Она вдруг почувствовала себя в безопасности, потому что семья может критиковать тебя и даже осуждать, но все равно принимает тебя. Ничего подобного она не чувствовала рядом с Дианой. Ничего, кроме холода.
  - Я так рада вас видеть, - сказала Барбара, порывисто обнимая все по очереди.
  - Этот голос! - Воскликнула леди Шрусборо. - Скажи еще что-нибудь.
  Барбара покраснела.
  - Я Тэмворт...
  Барбара подняла глаза на высокого, серьезного и полного молодого человека. Да, конечно, это был Тони. Его лицо стало старше, фигура выше, но эти светлые застенчивые голубые глаза... они принадлежали тому пухлому мальчику, которого они с Гарри дразнили в детстве. И даже били.
  Кажется, он не только простил ей те детские шалости - он смотрел на нее со смесью удивления и восхищения в глазах.
  - Ужасно, что я не навестил вас раньше, Баб. Ты выглядишь...
  Диана, прищурившись, наблюдала за группой людей вокруг Барбары. Похоже, ее это забавляло. На самом деле, она испытывала облегчение. Она чувствовала себя кошкой, которую только что спасли с дерева, со слишком высокой и тонкой ветки. И как кошка, она не собиралась облегчать жизнь своим спасителям.
  Абигейл откашлялась и посмотрела на Тони. Он смотрел на Барбару. Она снова откашлялась. Гарольд ткнул Тони в бок. Тот вздрогнул и повернулся к Диане.
  - Тетя Диана. Предлагаю вам гостеприимство моего дома и прошу вас считать его своим.
  Он замолчал и покосился на мать. Абигейл одними губами произнесла: "Это мой долг". Тони прикусил губу.
  - Это наш долг! - Сказали Гарольд, тетя Шрусборо и Абигейл.
  Барбара рассмеялась. Диана нет. Она стояла, надменно глядя на них, и ее красивое лицо без обычного румянца было сурово и бледно. Она выглядела скорее как королева, а не кающаяся грешница в грязном платье и без чулок.
  - Я не выполнил свой семейный долг, тетя Диана, - быстро произнес Тони, пытаясь выплюнуть слова, пока он их помнил. - Прошу прощения. Как и моя мать.
  - Это правда, Диана, - сказала Абигейл, решив наконец присоединиться к остальным. - Я позволила своему темпераменту взять верх над чувством ответственности, и я от всей души сожалею об этом. Прошу простить меня и вместе с герцогом буду приветствовать вас с Барбарой в моем доме.
  Речь была хорошо продумана. В ней было достаточно искренности, но никакого тепла. Тепло не было свойственно Абигейл. Все с надеждой уставились на Диану.
  - Вы можете развернуться и идти домой... - начала та равнодушно.
  Ох, нет, подумала Барбара. Она стояла рядом с Тони, и каким-то образом его рука нашла его руку. И он сжал ее. Ей хотелось плакать.
  - Вы опоздали со своей благотворительностью. Где вы были месяц назад, когда я чуть ли не попрошайничала на улице? Где вы были, когда кредиторы выгнали меня из собственного дома. Вы наблюдали, пойду ли я ко дну или выплыву, прежде чем обратиться ко мне. Ну вот, я спаслась собственными силами, и теперь вы мне не нужны.
  Наступило молчание. Фанни смотрела на Диану, ее мягкие губы дрожали. Никто и никогда не говорил так с ее матерью. Гарольд смутился. Тони рассматривал пряжки на сапогах. Тетя Шрусборо подняла бровь. Фыркнула. Посмотрела на сестру.
  - Я не видела в газетах объявлений о браке, - сказала она спокойно. - Правда, Лиззи?
  - Нет, - ответила тетя Крэнборн.
  - Это означает, - сурово продолжала тетя Шрусборо, - что ваши переговоры не окончены. На твоем месте я бы не стала смотреть в зубы дареному коню. Видя тебя здесь, Роджер Монтджоффри может сократить список твоих требований. Ему достаточно будет просто потянуть время. Ты хочешь этого, Диана? Если да, то мы сейчас выйдем в эту дверь! Ты можешь торговаться с ним с позиции силы и поддержкой семьи, сидя в Сейлор-хаусе. Или можешь остаться здесь со своей гордостью и пустым желудком. Гордость не согреет тебя ночью. Прими предложение Абигейл. Не обращая внимание на наше опоздание. Думай головой, а не характером, девочка!
  Диана огляделась. Ни один мускул на ее лице не дрогнул.
  - Подумайте о Барбаре, тетя, - внезапно сказал Тони. Его слова заставили Абигейл повернуться и посмотреть на него. Ее лицо выражало изумление. - Внучка герцога. Всю жизнь прожила в Тэмворт-холле. И приехала в Лондон... сюда! Не привыкла. Это видно по ней. Пусть она приедет в Сейлор-хаус, тетя Диана, пожалуйста!
  - Хорошо сказано, мальчик! - Тетя Шрусборо хлопнула его тростью по плечу.
  Барбара благодарно улыбнулась ему. Тони вел себя как друг. Она чувствовала, что может рассчитывать на его помощь. Внезапно ей стало стыдно, за то, как они с Гарри мучили его. Он просто был медлительным и не мог ничего поделать с тем, что уступал им в скорости мышления и речи. А они заставляли его расплачиваться за это. Она сжала его руку и шепнула:
  - Спасибо.
  Тетя Шрусборо еще не закончила. Как опытный игрок, она приберегла козырь напоследок.
  - Я получила письмо от твоей матери, - сказала она, потрясая тростью перед лицом Дианы.
  Диана не сдвинулась с места, но на этот раз что-то в ней изменилось. Тетя Шрусборо кивнула, удовлетворенная реакцией, какой бы незначительной она ни была.
  - Она написала мне неделю назад, желая узнать, какого черта происходит, Диана. Она пишет, что не получила от тебя ни строчки. Она спрашивает о браке Барбары. И еще она пишет, что приедет сама, если ничего не узнает от меня. Я написала, что все хорошо... но я так же легко могу отправить курьера и предложить ей собрать вещи и ехать сюда. И ты знаешь, что будет дальше, Диана, не так ди?
  Диана прикусила губу и молчала. Никто не произнес ни слова, да и не должен был. Никто не хотел иметь дел с герцогиней, когда она сердилась.
  - Возможно, вы правы, - медленно сказала она. - Возможно, нам следует переехать.
  Барбара обняла всех вокруг. Когда она обняла Тони, он посмотрел на нее с ошеломленным лицом. Абигейл спокойно прошла вперед, сокращая последний кусочек пространства между ней и Дианой. Их щеки соприкоснулись.
  Клемми вытерла передником пот, выступивший на верхней губе несмотря на холод в комнате. На мгновение ей показалось, что хозяйка переигрывает, но Диана родилась под счастливой звездой. Она всегда приземлялась на ноги, всегда. Даже сейчас она позволила мужчинам поцеловать ей руку, а женщинам обнять, словно оказывала великую услугу. А ведь Клемми знала, что еще вчера вечером она была близка к тому, чтобы просить денег у леди Шрусборо. У Клемми все было готово, чтобы отправить Мереса с письмом. Диана отложила решение в последний момент, почему-то веря, что удача не отвернется от нее.
  Среди поцелуев и объятий Абигейл сообщила Диане, что карета и лакеи прибудут завтра. Тетя Шрусборо и тетя Крэнборн спорили, кто из них даст Барбаре рецепт белил для лица.
  - Ты только посмотри, как они ложатся на кожу, юная леди! - Говорила тетя Шрусборо. - Совершенно естественно. Белая кожа - основа красоты для женщины. Бальзам Мекки. Я каждый день использую бальзам Мекки.
  - Бабушка дала мне свое розовое молоко...
  - Что?! - Воскликнула тетя Крэнборн, и ее маленькое тельце затряслось от возмущения. - Я столько лет умоляла Алису дать мне этот рецепт. Что в нем, Баб? Что?
  - Нам пора, - сказал Гарольд, подходя к ним.
  Обе набросились на него, как маленькие злобные гарпии. Он попятился, а они вернулись к Барбаре.
  - Обязательно навести меня, - строго приказала тетя Шрусборо. - Я научу тебя, как справиться с этим твоим лордом Дивейном.
  - Какой красивый мужчина! - Сказала тетя Крэнборн. - Будь я лет на десять моложе, отбила бы его у тебя, Баб. Пойдем, Луиза, нас ждут. Диана, ты поступила правильно. Я хочу рецепт сейчас же! Не забудь!
  Снова объятия, поцелуи, болтовня, шелест накрахмаленных юбок, а потом в комнате воцарилась тишина и пустота. Все исчезло. Остался только запах табака и духов.
  Можно было подумать, что никого и не было, но Барбара чувствовала такое облегчение... В наступившей тишине Диана вдруг упала на стул, словно у нее подкосились ноги. Она посмотрела на Клемми, стоящую и дверей и ухмыляющуюся щербатым ртом.
  На улице Тони произнес почти сам себе:
  - До завтра, Барбара.
  За его спиной Гарольд подмигнул Фанни, и та хихикнула. Абигейл не ответила. Они нечего не слышала.
  *
  Сейлор-хаус оказался именно таким, как Барбара себе представляла, даже лучше. Как только присланная Абигейл карета прокатила между башнями ворот и въехала во внутренний двор, сердце Барбары преисполнилось гордости. Широкий, симметричный, солидный фасад с равномерно чередующимися высокими окнами поднимался вверх на три этажа и венчался шатровой крышей. В центре крыши находилась мраморная ротонда, где семья собиралась в жаркое время года для ужинов и развлечений.
  За дымовыми трубами по всему периметру здания тянулась баллюстрада из белого камня, защищающая всех, кто пожелал бы прогуляться по крыше и полюбоваться видом, по-прежнему прекрасным, даже несмотря на быстрорастущий муравейник зданий вокруг. Отсюда можно было увидеть Сент-Джеймс сквер на западе, сады Мальборо-хауса и Сент-Джеймский парк на юге.
  В баллюстраду были врезаны каменные скамьи, чтобы гости могли присесть и отдохнуть, а при жизни герцогини здесь же были установлены огромные горшки с цветущими кустарниками, так что крыша больше походила на парящий над землей сад. Фасад сверкал свежевымытыми стеклами. Простая наружная лестница вела к двойным дверям. Крыльцо было облицовано мрамором и увенчано фронтоном.
  Два лакея сбежали вниз, чтобы открыть дверцы кареты. Дворецкий, невысокий и с надутой как у голубя грудью и животом, величественно приветствовал их у распахнутых дверей. Барбара поднялась по лестнице вслед за матерью.
  - Леди Сейлор ждет вас в большой гостиной, - сказал дворецкий.
  - Спасибо, Бейтс, - сказала Диана. - Бейтс, это моя старшая дочь мистрис Барбара Олдерли. Барбара, это Бейтс. Вы были с Сейлорами с самого начала, не так ли, Бейтс?
  - Разумеется, леди Олдерли. Рад с вами познакомиться, мистрис Олдерли. Позвольте сказать, что вы очень похожи на дедушку и мы рады приветствовать вас в Сейлор-хаусе.
  Барбара улыбнулась ему, но все ее внимание было приковано к большому холлу. Это была самая красивая комната из всех виденных до сих пор. Пол состоял из чередующихся черных и белых мраморных квадратов. Сам зал поднимался на два этажа и был прекрасно освещен высокими окнами со стороны фасада. Две резные деревянные лестницы поднимались с двух сторон навстречу друг другу и встречались прямо посередине, образуя просторную площадку. Каждая стойка лестничной балюстрады была вырезана в форме ананаса: плод являлся основанием, а листья поднимались верх и присоединялись к перилам. Резчик умело передал каждую жилку, каждую трещинку плода.
  Барбара прошла вглубь холла. Большая дверь в центре стены соответствовала входным дверям за ее спиной. А над ней находилась еще одна точно такая же. Все двери были окружены мраморными колоннами, увенчанными фронтонами.
  В стенах первого и второго этажей были вырезаны овальные ниши, обрамленные лавровыми венками. В нишах были установлены мраморные бюсты. Барбара узнала героев царствования королевы Анны: Мальборо, Годольфин, Принц Евгений, Принц Джордж, Сандерленд, Сомерс и Каупер. Их присутствие помогло ей осознать размеры дедушкиного влияния.
  На боковых стенах, чуть в тени, висели два огромных портрета. Изображенные на них мужчина и женщина смотрели через холл друг на друга. Барбара прошла мимо бюстов к портрету женщины.
  - Это мама, - сказала Диана, подходя к Барбаре.
  - Бабушка? - Выдохнула Барбара, глядя на стройную молодую женщину с темными волосами, сверкающими глазами и властным носом.
  Ее лицо не было красивым в общепринятом смысле слова, но таким живым, веселым и умным, что невольно притягивало взгляд. Она стояла в зеленом бархатном платье в саду у мраморного фонтана. Трое мальчиков играли со щенками у ее ног.
  - Диккен, Уилл и Джайлс, мои братья, - добавила Диана.
  Одна рука красавицы покоилась на бедре, другая держала пышный букет роз, лепестки которых осыпались на детей и щенков.
  - Она была прелестной, - сказала Барбара, очарованная этим неожиданным зрелищем своей юной бабушки.
  - У нее всегда был слишком большой нос, - сказала Диана. - Вот портрет отца.
  Барбара прошла по мраморному полу к дедушке. Казалось уместным, что бабушка с дедом, навсегда молодые, обращались сквозь вечность друг к другу. Мужчина перед ней был красив и улыбчив, его большие голубые глаза безмятежно смотрели на зрителя. На нем был большой старомодный парик и красно-белый мундир. Грум держал поводья черного жеребца, оседланного и взнузданного. Небо за его спиной было синее-синее, но не ярче, чем его спокойные глаза.
  Бейтс придерживал дверь в большую гостиную. Диана и Барбара вошли внутрь. Абигейл, сидевшая в кресле у мраморного камина, встала и вышла вперед. Тони, задумчиво смотревший через окно на голый зимний сад, вытащил руки из карманов и последовал за матерью. Мэри, младшая сестра Тони, осталась сидеть на табурете.
  На несколько мгновений все смешалось перед взором Барбары - люди, мчащиеся навстречу друг другу с открытыми в безмолвном крике ртами, огромные шкафы с красным, синим и желтым фарфором, множество маленьких столов и стульев. С портрета над камином Абигейл и ее дети безмятежно взирали на противоположную стену, где под рваными флагами сражались люди, и лошади рвали уздечки.
  - Здесь был мой портрет, - сказала Диана Барбаре. - Интересно, куда Абигейл запихнула его... ах, Абигейл.
  Они с Абигейл холодно коснулись друг друга щеками. Барбара поцеловала тетю.
  - Остался поприветствовать вас, - сказал Тони, пожимая ее руку.
  Барбара улыбнулась и быстро поцеловала его в щеку. Пухлое лицо Тони покраснело.
  - Мы кузены, Тони. Это допустимо, - поддразнила она.
  - Мэри! - Позвала Абигейл. - Ты помнишь свою кузину Барбару и тетю Диану?
  Мэри быстро встала и сделала легкий реверанс. Глаза у нее были бледно-голубые, как у брата, и, казалось, одно неловкое слово могло заставить ее броситься в укрытие. Барбара улыбнулась в ответ, прикинув, что девочка, наверное, чуть старше Шарлотты. Насколько Барбара могла судить, ее кузина была такой же серьезной и застенчивой.
  "Я рада, что приехала сюда, - подумала она, - потому что этот дом именно такой, как я себе представляла, и потому что здесь есть Мэри, о которой я могу заботиться, как всегда заботилась о братьях и сестрах". Ребенок, который облегчит ей боль разлуки. Да, она понимала застенчивых маленьких девочек, и она поймет Мэри. И полюбит ее.
  - Мэри, проводи кузину в ее комнату, - сказала Абигейл. - Барбара, окна твоей спальни выходят в сад, этот вид приятнее, чем на улицу. Надеюсь, тебе понравится.
  Она холодно улыбнулась Барбаре, не видя ее. Барбара последовала за Мэри. Тони следил за ней, пока не закрылась дверь. И даже потом, он все смотрел, словно девушка могла снова материализоваться перед ним.
  - На что ты смотришь? - Раздраженно спросила мать.
  Он вздрогнул и повернулся к матери и тете.
  - Я остался только поприветствовать вас, тетя Диана. Неотложные дела, вы понимаете... Рассматривайте этот дом, как собственный.
  - Поскольку когда-то так оно и было, я так и сделаю, - протянула Диана. - Конечно, я могу чувствовать себя как дома где угодно. Отец говорил, что я идеальная жена солдата. - Она улыбнулась Абигейл. - Но ведь женой солдата на самом деле была ты, не так ли, Абигейл? Хотя вряд ли идеальной...
  Тони кашлянул, посмотрел на мать и вышел из комнаты. Диана уселась в кресло у камина и протянул руки к огню. Абигейл наблюдала за ней, прикусив губу. Она на мгновение прикрыла глаза и взмолилась о терпении.
  - Абигейл, я собираюсь уходить и приходить, когда захочу, - сказала Диана. - Не думай, что ты можешь распоряжаться моей жизнью только потому, что я сплю под твоей крышей. И я не всегда собираюсь спать под твоей крышей. Я так же не собираюсь давать тебе отчеты о своих действиях.
  - В этом нет необходимости, - отрезала Абигейл, вмиг позабыв о своих добрых намерениях.
  Диана, довольная тем, что пролила первую кровь, откинулась на спинку кресла и расслабилась, похожая на гладкую откормленную кошку. Он поднесла туфли к огню и чуть подняла подол юбки, чтобы полюбоваться изящными лодыжками.
  - Я люблю этот дом, - сказала она. - Я провела здесь детство. Танцевала на балах, целовалась с кавалерами. Один из Кевендишей сделал мне предложение прямо в этой комнате. Куда ты дела мой портрет?
  Абигейл с раздражением рассматривала все еще гладкую кожу Дианы и не расслышала вопрос. Диана, на пять лет моложе ее самой, все еще была очень красивой женщиной. Абигейл в юности была хорошенькой, но она осознавала свои пределы, а так же знала, что с ее именем и состоянием, будь она хоть уродом, все равно вышла бы замуж.
  Но Диана была красива удивительной редкой красотой. Мужчины влюблялись в нее мгновенно. Достаточно было одного взгляда. Не важно, как она себя вела, кем была внутри. Красота превращала ее в их глазах в нечто настолько желанное, что они стремились заполучить любой ценой. Какой силой обладала молодая Диана - не собственной силой доброты, ума или характера, а просто случайным даром природы.
  Она могла выйти замуж за кого угодно, и все же вышла за Кита. И вот она сидит здесь в свои тридцать четыре без пенса денег, с порванной в лохмотья репутацией, в том возрасте, когда большинство женщин уже растолстело, потеряло часть зубов, изуродованы оспой, болезнями или родами - а она все еще красива. Не совершенной и чистой красотой юности, но чувственной с отпечатком опыта в лице, глазах и фигуре. Она всегда останется такой? Неужели природа так и не потребует своего?
  - Я спросила, куда ты убрала мой портрет?
  - Какой портрет?
  Абигейл точно знала, о чем говорит Диана. Это была первая вещь, которую она убрала с глаз долой, как только переехала в этот дом. Диана была похожа на богиню на том портрете. Конечно, она его перевесила.
  - На том, где я в платье винного цвета, кисти Лели. С бриллиантами в волосах и на лифе. Лели говорил, что я свои ароматом напоминаю ему кроваво-красную розу. Он был влюблен в меня...
  - Интересно, как он узнал, чем ты пахнешь?
  Диана рассмеялась.
  - Я перенесла его в другую комнату. Здесь ему не место.
  Вопреки собственному желанию Абигейл начала защищаться. Диана взглянула на портрет над камином. Там сидела Абигейл, улыбающаяся, пухленькая и белокурая, в голубом платье и жемчугах. Ее никак нельзя было сравнить с кроваво-красной розой.
  - А твой, полагаю, подходит лучше. Ну, пока ты живешь здесь, а куда поедешь, когда Тони женится? Ты будешь скучать по этому дому, по всему его великолепию. Затем новая герцогиня снимет твой портрет и повесит свой. И жизнь пойдет своим чередом.
  Тони женится... Абигейл даже не думала об этом. Нет, это неправда. Она часто прикидывала, оценивая то одну, то другую девушку. Она желала Тони только самую лучшую - милую и послушную с большим приданым. Но она никогда не думала, что ей придется покинуть Сейлор-хаус, потому что здесь появится новая хозяйка.
  Диана улыбалась ей своей противной кошачьей улыбкой. Как это на нее похоже - полностью отвлечь от темы, которую им следовало обсудить. Тони женится! Ну, конечно, это случится. И она сама выберет ему невесту. И Абигейл будет желанной и почетной гостьей в их доме.
  - Мне нужны мои вещи, - сказала Диана.
  - Извини, что?
  - Кое-какая мебель из моего дома и пара портретов. Моя одежда. Как думаешь, можно незаметно отправить лакея, чтобы забрать все это? Совсем немного вещей, чтобы я могла чувствовать себя здесь как дома... в доме, где я выросла.
  - А я-то думала, что ты где угодно дома! - Абигейл сорвалась, прежде чем успела понять, что говорит.
  Диана рассмеялась, как будто точно знала, что делает. У Абигейл возникло ужасное желание сжать кулак и вбить ей в рот эти мелкие белые зубки. Но Бентвуд для Тони она хотела намного сильнее. Ради него она могла быть терпеливой. Пусть Диана поиграет с ней, как кошка с полумертвой мышью. Потом они сочтутся.
  - Дом моего... Тони в твоем распоряжении, Диана. Если тебе нужны какие-то вещи, думаю, мы это устроим. Кстати, это напомнило мне кое о чем. Я, конечно, знаю, что ты ведешь переговоры с Роджером Монтджоффри. Я уже высказала свое мнение об этом браке, так что не буду повторяться. Но мои банкиры вывели некоторые цифры, конечно предварительные, о том, сколько Роджер сможет в долгосрочной перспективе заработать на Бентвуде. И я подумала, что ты должны знать...
  - А я действительно должна?
  - Конечно, должна. Я понимаю, тебе срочно нужны деньги, но имея немного терпения и времени ты сможешь получить больше.
  - У меня нет времени, Абигейл. У меня нет ни акций, ни ценный бумаг, ни наличных, ничего, кроме поместья Олдерли, которое уже заложено, и которое принадлежит Гарри. Я даже не могу переступить порог собственного дома в Вестминстере из-за этих проклятых кредиторов. Терпение - добродетель, на которую у меня сейчас нет времени.
  - Если кто-нибудь одолжит тебе денег, чтобы продержаться, ты получить пространство для маневра.
  Диана не упустила возможности снова уколоть Абигейл:
  - Роджер уже одолжил мне денег.
  От этих слов у Абигейл перехватило дыхание. Она быстро пересчитала сумму, которую намеревалась предложить Диане. Ее слегка замутило.
  - Конечно, этого было недостаточно. Ничто не заполнит яму, в которой я нахожусь. Чертов Кит, я надеюсь, он умрет от оспы в Лотарингии!
  Она быстро взглянула на невестку. Абигейл размышляла о деньгах и не заметила ее взгляда. Диана перевела взгляд на огонь. Ее хрипловатый голос звучал задумчиво и тихо.
  - Роджер предлагает мне почти все, что нужно. Он готов оплатить мои текущие счета, погасить закладные на поместье и акции. Но у меня нет карманных денег. Даже продажа акций спасет лишь на короткое время. Мне нужно серьезное пособие, сумма, которая поможет продержаться, пока я снова не выйду замуж...
  - Второй брак! Но ты даже не разведена!
  Абигейл с трудом заставила себя выговорить это слово, хотя, надо признать, с каждый разом ей становилось все легче и легче.
  - Мой следующий муж, - произнесла Диана, словно не слыша Абигейл, - нужен будет не для того что люди делают под одеялом. Это можно найти везде. А безопасность - вещь редкая.
  Абигейл отвернулась. Диана была такой вульгарной. Все знала, почему ей пришлось выйти замуж за Кита. Не было необходимости афишировать этот факт. Мать должна подавать пример своим детям.
  - Почему бы тебе самой не выйти замуж за Роджера?
  Абигейл тут же обругала себя за некстати выскочивший вопрос. Она была дурой, отрезавшей нос назло себе, но в фиалковых глазах Дианы читалось удивление и уважение.
  - По двум причинам. Во-первый, моя мать никогда не отдаст землю мне. А во-вторых, дорогая Абигейл, он меня не просил.
  Если бы Абигейл не знала Диану лучше, она поверила бы, что золовка смущена. А так она не знала, что сказать или подумать. Может быть, Диане пришло время понять, что не все мужчины побегут к ней, стоит их только поманить пальцем. Брак требует от женщины честности, вот что могла сказать Абигейл. Репутация Дианы была слишком грязной, слишком уродливой. Ей понадобилось бы слишком большое состояние, чтобы прикрыть свои грехи.
  Естественно, что Роджер предпочел ее молодую и невинную дочь в придачу к Бентвуду. Ясно, что Роджер, несмотря на свою внешность, тоже не дурак. Жаль, потому что отобрать землю у дурака было бы легче.
  Но она добудет Бентвуд для Тони, потому что он заслуживает этого, как глава семьи. Тони не всегда будет стоять в тени своего знаменитого деда. Нет, он получит землю и... удвоит состояние Тэмвортов, если Абигейл будет мудро подсказывать ему каждый шаг. Она выкупит Бентвуд у Дианы, по более высокой цене, чем рассчитывала, но земля того стоила.
  Она посмотрела на почти безупречный профиль Дианы, лишь слегка испорченный полнотой под подбородком. Диана была удивительно честна, это дурной знак. Но они понимали друг друга.
  - Завтра, Диана, я покажу тебе эти рассчеты.
  Диана обратила на Абигейл свои прекрасные глаза, они были похожи на фиолетово-голубые озера.
  - Хорошо.
  *
  Двигаясь, как утенок-переросток, Мэри бесшумно ступала перед Барбарой. Она не сказала ни слова ни о себе, ни о доме, через который они шли. Поднявшись на второй этаж, они свернули в коридор. Далеко впереди Барбара видела большое окно и две двери по обе стороны от него. Вдоль коридора через равные промежутки шли другие, более узкие двери. Мэри открыла одну из них.
  Барбара вошла в спальню, не менее роскошную, чем нижний холл. Стены комнаты были обшиты дубовыми панелями медового оттенка, занавеси кровати, гардины, покрывало сшиты из светло-желтого дамаста. Им же была обита мебель. Мэри показала две примыкающий комнатки, где Барбара могла бы читать, вышивать или принимать гостей днем. Еще одна дверь вела в коридор, а это означало, что она могла принимать посетителей, не проводя их через спальню.
  В одной из комнат, в самом темном углу висел портрет Дианы, ослепительно красивой с темно-красном платье и бриллиантах. Барбара вернулась в спальню и наклонилась к нарциссам, цветущим на окне в маленьких горшках. Все вокруг было красивым и удобным, как в Тэмворте, только без запаха застоявшегося в закрытом помещении воздуха.
  Положив руку на защелку, Мэри молча стояла у двери.
  - Подожди минутку, - сказала Барбара. - Я не кусаюсь. Сколько тебе лет?
  Мэри сглотнула.
  - Одиннадцать.
  Барбара улыбнулась ей.
  - У меня есть брат. Его зовут Кит. Ему десять лет. Только он не молчит, как ты. Он болтает, как голубая сойка. Ты всегда такая тихая? Ты напоминаешь мне мою сестру Шарлотту. Она моя любимая сестра.
  Мэри промолчала. Она унаследовала квадратное лицо своей матери, но без красоты, которая могла бы смягчить его.
  - А где твои комнаты?
  - Там... наверху.
  - Там только ты?
  Мэри кивнула:
  - И моя няня, миссис Ментибилли.
  Барбара коснулась ярко-желтого зева одного из нарциссов.
  - Какой красивый. У бабушки в Тэмворт-холле всегда много цветов. Конечно, в жилых комнатах, потому что остальные почти никогда не открываются. Бабушка почти никого не видит. Только викарий, несколько сквайров, соседи а арендаторы, вот и все. Она удалилась от общества, и теперь этот дом - весь ее мир. Сколько тебе было, когда твой отец умер?
  Глаза Мэри широко открылись:
  - Два года. - И она быстро добавила: - Я его не помню.
  Барбара улыбнулась:
  - Понимаю. Он был высокий, светловолосый и всегда смеялся, всегда. Он приносил мне апельсины в карманах, и я должна была угадать, в каком кармане они лежат. А если я угадывала неправильно, он говорил, что отдаст их Дульсинее. Как будто кошки едят апельсины. Дульсинея - это бабушкина кошка. Вообще-то это была другая Дульсинея. Бабушка всех своих кошек зовет Дульсинеями.
  - Мама не любит кошек...
  Мэри выпалила эти слова, как скряга, торопящийся закрыть карман, пока из него высыпалось не слишком много золота.
  - Значит, у вас нет домашних животных? - Барбара покачала головой.
  - Ни собак? Ни птиц? Ой, Мэри, какая жалость! Наверное, тебе бывает одиноко в этом большом доме.
  Мэри ничего не ответила. Она опустила голову и уставилась в угол. Но она не дулась, просто смотрела.
  "Я начинаю понимать тебя, - подумала Барбара. - Ты одинока, ты многое замечаешь, но никому не говоришь об этом. И ты не доверяешь людям. Но мне ты можешь поверить. Я умею хранить секреты. Ты такая... совсем как Шарлотта. Ну же, Мэри, доверься мне, будь моей подругой".
  Чтобы посмотреть, последует ли девочка за ней, Барбара вернулась в одну из соседних комнат. Мэри двинулась медленно, осторожно, держась на расстоянии. Барбара улыбнулась про себя. Это было все равно, что подманивать птицу.
  Мэри стояла в дверях, глядя на Барбару широко открытыми глазами.
  - А где моя одежда? - Спросила Барбара.
  Мэри указала на дверцу, так искусно врезанную в обшивку, что на первый взгляд незаметную. Барбара открыла ее. Эта комнатка была тесной и узкой, с колышками на стенах и дубовым прессом в торце. Рядом была такая же дверь, но за ней ничего не было, только узкая койка для горничной Барбары.
  Барбара вернулась в спальню и огляделась. Все было прекрасно, за исключением портрета матери. Может быть, она найдет осторожный способ убрать его куда-нибудь.
  - Пожалуй, я выпью чаю в своей маленькой гостиной, - сказала Барбара, словно обращаясь к самой себе. Она внезапно обернулась и поймала взгляд Мэри. - Ты присоединишься ко мне?
  Девочка кивнула. Раздался стук, Барбара вбежала в спальню и открыла дверь двум лакеям с ее сундуками.
  - Где твоя горничная? - Прошептала Мэри, которая следовала за Барбарой, как тень.
  Барбара опустилась на колени и открыла один из сундуков.
  - У меня ее нет. Я оставила ее в Тэмворте, потому что она плохо служила мне. Конечно, твоя мама пришлет мне кого-нибудь. Смотри, Мэри, что у меня есть.
  Она достала большую плоскую коробку, больше похожую на неглубокий поднос. Разного размера отделения были закрыты отдельными крышками. Мэри зачарованно смотрела ей через плечо. Барбара открыла одну из крышек. В углублении лежало несколько свернутых в рулоны ярких лент.
  Мэри вздохнула. Барбара взяла красный рулончик и протянула его Мэри. Мэри медленно взяла ленту. Барбара подняла кусочек кружева, что виднелся среди лент:
  - Это от рукава мужчины, которого я люблю, Мэри. Он самый красивый и самый добрый человек на свете. Я выйду за него замуж, и у меня будет много детей. Тебе придется стать крестной матерью для одного из них. А еще он подарил мне музыкальную шкатулку. Она где-то здесь... Я покажу тебе позже... а сначала...
  Она аккуратно вернула свое сокровище на место и открыла другое отделение. В нем лежали ее драгоценности: жемчуг, несколько ожерелий и сережек, а так же миниатюрный портрет бабушки. Она похлопала по полу рядом с собой:
  - Садись, Мэри. Я покажу тебе портрет нашей бабушки. И расскажу о моих братьях и сестрах Гарри, Томе, Ките, Шарлотте, Анне и Малыше. Я бы хотела притвориться, что ты моя родная сестра, если не возражаешь. Мне так грустно в Лондоне без них. Смотри, это бабушка. Здесь она старая и строгая. Она заставляла меня учиться этикету. В Тэмворте я раз в неделю практиковалась с учителем правильно резать и подавать мясо, рыбу и птицу. А еще я должна была учиться музыке и французскому...
  Мэри сидела рядом и слушала. Она осторожно протянула руку, коснулась юбки Барбары, затем быстро отстранилась.
  Барбара была довольна. Она чувствовала сильное желание защитить эту маленькую девочку. В ней всегда была материнская жилка ко всем живым существам, что были меньше и слабее ее. И они любили ее в ответ.
  - Моя мама не любит твою.
  Мэри пробормотала эти слова и тут же с ужасом посмотрела на Барбару, словно не понимая, как она вообще смогла их выговорить. Ее жизнь была в руках Барбары, но та только быстро обняла девочку.
  - Я знаю, - сказала она. - Ее вообще мало кто любит. Смотри, это мой первый жемчуг. Бабушка подарила мне это ожерелье на тринадцатилетие. Когда мы будем сегодня вместе пить чай, я дам его тебе надеть, и мы сделаем вид, что ты герцогиня и будем практиковаться в хороших манерах. Мне нужны безупречные манеры, раз я выйду замуж и стану графиней.
  - О, Барбара, - выдохнула Мэри, счастливая, как никогда в жизни.
  Она слушала каждое слово своей старшей кузины и откладывала его в уголок памяти, чтобы потом вынуть и хорошенько рассмотреть. Сколько она себя помнила, никто не разговаривал с ней так долго. И еще Барбара рассказала ей об отце. И она дала ей красную ленту. У нее было много братьев и сестер, и одна их них была похожа на Мэри. Потом она наденет жемчуг Барбары. А еще она сказала ужасную вещь, но Барбара ее не отругала. Ее маленькое одинокое сердце уже начинало любить старшую сестру. Позже пришла горничная, чтобы распаковать сундуки, и Мэри пришлось уйти.
  Барбара уселась в большое желтое кресло у окна, за ее спиной громоздились толстые подушки. Она смотрела на сад за окном, на деревья, что качали голыми ветвями над посыпанными гравием дорожками. От деревьев тянулись ряды подстриженных розовый кустов, сейчас из коричневые руки были короткими и уродливыми.
  Весной они будут прекрасны, думала она, прижавшись лбом к холодному оконному стеклу. Ей было хорошо здесь. Здесь она была ближе к Роджеру. Конечно, раз ее привезли сюда, значит, контракт будет подписан. И раз она здесь, он придет в гости.
  Нужно было выяснить, что происходит. Мама ничего ей не говорила и сердилась, если Барбара задавала вопросы. Конечно, ей не должны были ничего рассказывать, потому что она всего лишь девушка, и она знала, что бабушка испортила ее, когда обращалась с ней так, будто ее мнение что-то значило. Но ей повезло больше, чем другим девушкам, потому что она всегда знала, что старшие ждут от нее в будущем.
  И все-таки, как же трудно было ждать и быть терпеливой, когда другие решают твое будущее. Она вообще не был терпеливым человеком, это был ее худший недостаток, говорила бабушка. Она вздохнула, вспомнив, как бабушка назвала Роджера ее мечтой. Да, это правда. Для нее он всегда был красивым загорелым мужчиной, который с улыбкой наклонялся к ней с лошади и протягивал руку, чтобы поднять в седло и поцеловать.
  Это он обнял ее на похоронах дедушки и сказал, чтобы она не плакала, хотя плакал сам. Она любил его всем сердцем. И всегда будет любить.
  *
  Роджер сидела в кофейне Сент-Джеймс у пылающего камина и смотрел на закипающую воду. Вместо того, чтобы разместиться за одним из длинных деревянных столов рядом с другими клиентами, которые курили трубки, играли в карты или просто разговаривали, он придвинул стул ближе к железной стойке с рядами кофейников и чайников. Стойки были расположены над огнем так, что вода закипала очень быстро.
  В нескольких футах от него за прилавком стояла кассирша миссис Блоу. Посетители платили ей пенни, а затем могли сколько угодно наслаждаться чаем, кофе или чем покрепче (за отдельную плату). Некоторые кофейни заманивали клиентов красивыми кассиршами и барменшами, но Сент-Джемс привлекал посетителей своей близостью ко дворцу и, следовательно, доступом к иностранным и внутренним новостям.
  Роджер приходил сюда прочитать бюллетени и собрать придворные сплетни, как он ходил в кофейню Ллойда, потому что Ллойд специализировался на новостях судоходства; или к Джонатану, потому что его посещали банкиры и купцы, а также подавали отличные вина и всегда можно было узнать последние биржевые сплетни; или к Уиллу, главными клиентами которого были поэты и острословы.
  Первая кофейня открылась в Лондоне шестьдесят пять лет назад, и с тех пор эти заведения стали важной часть жизни каждого горожанина. В каждом районе имелась одна-две за ближайшим углом, где можно было начать свое утро еще в ночной рубашке, просидеть до полудня, а затем вернуться домой, переодеться и идти по делам.
  Здесь лондонцы узнавали новости из газет, памфлетов и прикрепленных к стенам объявлений, бездельничали, курили табак, назначали встречи и забирали личную почту, которую не хотели доставлять домой. Люди приходили, уходили, встречали друзей и знакомых, передавали друг другу слухи и сплетни.
  В кофейне Сент-Джеймс, как и везде, в воздухе висел туман от многочисленных трубок. Уолпол с братом и еще двумя мужчинами играли в карты у окна, что выходило на улицу. Роджер некоторое время играл с ними, но постоянно проигрывал и в конце концов ушел.
  Теперь он читал новости французского двора в газете, что подарил ему Эллиот, владелец магазина. Эллиот знал, что Роджер собирается в январе во Францию. В газете не было ничего, что Роджер уже не знал бы: регент поссорился с племянником, королем Испании, дочь регента опозорилась, напившись пьяной и упав лицом в кремовый пирог на обеде в честь дожа Венеции. Ходили так же слухи, что регент балуется черной магией в попытке вызвать Дьявола и заставить его убить малолетнего короля Людовика XV. Но истинным королем Франции был в эти дни шотландец Джон Лоу, и парижане из кожи вон лезли, чтобы заполучить его к себе на ужины и приемы, и слушали каждое слово, будто он был пророком самого Господа нашего. Болтали, что они с регентом планировали грандиозную финансовую операцию, которая вывела бы Францию из состояния, близкого к банкротству.
  Роджер сложил газету и вернул ее официанту. Он думал о Лоу и о том, чтобы не забыть познакомиться с ним, когда в кофейню вошел Карлайл. Он заметил Роджера сквозь табачный дым, выложил перед миссис Блоу и Гилберт монеты, одной рукой подозвал официанта с бокалом вина, другой пододвинул стул, поприветствовал всю комнату и, наконец, устроился рядом с Роджером.
  Лорд Дивейн скучал и был рад его видеть. У Карлайла всегда были самые свежие сплетни. Он только что вернулся от Баттона, где Александр Поуп прочел несколько строф своей последней поэмы. Поговаривали, что Эддисон и Стил могут начать новую подписку на акции. Услышав, как за соседним столом громко рыгнул Роберт Уолпол, Карлайл сообщил, что жена Роберт спит с лордом Херви.
  Роджер улыбнулся. Жена Уолпола спала с ним. Это была случайность: слишком много вина и скуки, вот почему пронзительный взгляд ее черных глаз показался ему интригующим, позже оказалось, что это лишь результат дурного характера. Он уже устал от нее, как устал от всего в эти дни. Если она заинтересовалась Харви, он мягко подтолкнет ее в этом направлении. Они останутся друзьями и смогут положить конец ненужной связи. Он слишком любил Уолпола, чтобы позволить его жене встать между ними.
  Карлайл упомянул долги Уолпола, тому отчаянно не хватало денег. Роджер мысленно сделал пометку одолжить ему несколько сотен фунтов - самое меньшее, что он мог сделать. Карлайл тоже прочел французские новости в газете. К его разочарованию Роджер сообщил, что история с черной магией просто выдумка, которую распространяют незаконнорожденные кузены регента, чтобы дискредитировать его.
  На самом деле регент действительно практиковал магию, Роджер был с ним в подвале дворца, но вызывал Дьявола только потому что не верил в Бога. Такой вот странный способ доказать наличие или отсутствие такового. Если Дьявол существует, сказал регент, то и Бог есть. Он был абсолютно предан юному королю.
  Карлайл хотел больше узнать о черной магии. Они поговорили о старухе, которую сожгли в Челси за колдовство. О новом магазине, что открыли на бирже, и о том, пойти ли туда сейчас или подождать, пока разойдется толпа любопытных. О том, что в театре вчера шептались, будто претендент на престол Яков III покинул Францию и находится у берегов Шотландии. О том, что Диана, леди Олдерли, живет теперь у племянника, молодого герцога Тэмворта.
  Эту новость (которую Роджер и так уже знал) Карлайл передал с особым ликованием, так как считал себя одним из организаторов этого переезда. Это была маленькая услуга с его стороны Роджеру и той малютке, на которой друг собирался жениться.
  - Контракт уже подписан? - Спросил Карлайл.
  Он интересовался этим браком, как своим собственным. Роджер сказал, что нет, они поссорились. Будет ли правильно, если Роджер пошлет Барбаре новогодние подарки, ведь они официально не помолвлены? Карлайл сказал: "Нет". Роджер сказал: "Жаль, я уже купил".
  Они поговорили о предстоящей Роджеру поездке и о нескольких грандиозных приемах. Которые он устраивал в преддверии Рождества. Карлайл упомянул, что видел Диану на крыльце Чайлда, банкира Абигейл.
  Роджер ответил, что это очень интересно, и спросил, какой цвет предпочтительнее для личных покоев Барбары в его городском доме. Они никак не могли сойтись на цвете.
  Затем они решили пройти к Баттону и посмотреть, там ли еще Поуп. Роджер хотел послушать стихи. Как долго она пробыла в банке Чайлда, спросил Роджер? На самом деле, сказал Карлайл, он не знает.
  *
  - Что вы хотите этим сказать? - Роджер нахмурился, что случалось с ним редко, его голос звучал язвительно.
  Крейвен, его поверенный из "Крейвен, Уоддилл и Сивенс", заерзал на стуле. Это был толстый коротышка с неизменными крошками нюхательного табака на пожелтевших зубах. Он прочистил горло.
  - П... ну, сэр, похоже, леди Диана внезапно решила, что ваше предложение... слишком маленькое, сэр.
  - Я знаю, что были небольшие разногласия по поводу наличных выплат, но, конечно, они не настолько серьезны, чтобы она могла отказаться, Крейвен.
  - Двадцать тысяч фунтор, сэр.
  Роджер открыл было рот, но тут же закрыл его. Казалось, в данный момент он не в состоянии говорить. Крейвен кивнул в знак сочувствия.
  - Да, сэр, вполне понимаю. Для нас было шоком, когда адвокаты леди Олдерли упомянули эту сумму. Похоже, леди Олдерли считает, что в долгосрочной перспективе...
  - В долгосрочной перспективе?
  - Их слова, сэр, не мои. Если вы не готовы дать ей процент от аренды домов и зданий, она требует наличных.
  - Для нее никогда не планировалось никаких выплат, кроме акций, Крейвен. Дома и здания еще не построены!
  - Да, сэр. Конечно, сэр. Однако, леди Олдерли считает, что ее устроит расчет наличными или процент.
  - Абигейл! - Тихо произнес Роджер.
  Он хлопнул ладонью по столу.
  - Простите, сэр?
  - Ничего. Я размышляю вслух. Я вас прекрасно понял. Леди Олдерли требует это сверх того что я уже одолжил ей в дополнение к погашенным векселям и закладным?
  Крейвен кивнул. Роджер посмотрел на разбросанные по столу бумаги. Среди них были эскизы и рисунки зданий, сметы и графики строительства. Он уже портарил много времени и денег на Бентвуд. Казалось невероятным, что теперь он может не получить эту землю.
  - Мне... э-э-э... прервать переговоры, сэр?
  - Нет! Нет, Крейвен. Не позволяйте им расстраивать вас.
  Он сделал глубокий вдох, его глаза ярко сияли от гнева. Он кивнул адвокату и отошел к окну, выходящему на Сент-Джеймс-сквер. Снаружи падал легкий снег. Фонарщики уже зажигали фонари вокруг фонтана в центре площади. В сумерках мягко светились окна домов. Под ним на тротуар из фургона выгружали короба с венками и ветками остролиста и можжевельника.
  Он видел, как Уайт спорит с Монтроузом. Они выглядели, как два школьника. Оба отвечали за украшение дома к Рождеству. Он собирался развлекать гостей по-королевски: были запланированы обеды, музыкальные приемы и карточные вечеринки. Он хотел, чтобы его столы ломились от еды и вина, чтобы дом благоухал зеленью и сиял от множества свечей.
  Он собирался отпраздновать свой грядущий брак и отъезд во Францию. Прямо сейчас два помощника Рена создавали гипсовый макет поместья, который он собирался продемонстрировать своим гостям. И теперь все грозило превратиться в дым из-за женской жадности. Роджер сдвинул брови.
  Уайт и Монтроуз заметили его у окна и поклонились. Он не ответил. Бентвуд был его мечтой, возможностью встать в один ряд с великим мира сего, создать вечную память о себе. Чтобы построить все, как он хотел, ему придется постепенно распродать большую часть акций и облигаций, ликвидировать активы, которые так долго и старательно собирали его банкиры. Он действовал вопреки их советам. Это будет невероятно дорого. Но его дети и внуки будут пожинать плоды созданного им.
  Конечно, Диана хотела урвать кусок от этого будущего, но она не собиралась рисковать ради него своими капиталовложениями. Не ей придется создавать эту мечту, а ему. Так или иначе, придется найти способ заставить ее принять этот факт. Он не может отступиться от своей мечты.
  Он будет держать себя в руках, будет благоразумен. Он пересчитает все цифры и, возможно, выделит Диане какой-то процент.
  Он закрыл глаза и глубоко вдохнул, пытаясь задушить разгорающийся гнев. Ни Абигейл, ни Диана, ни его собственная ярость не смогут обмануть его, он не позволит. Второй Бентвут в его жизни больше не случится. Он чувствовал это нутром.
  *
  Барбара сидела за элегантным письменным столом в комнатке рядом со спальней. У стола были изящные изогнутые ножки и плавно закругляющаяся крышка. Под крышкой находилась плоская столешница для письма и множество маленьких ячеек и ящичков для бумаг и писем.
  Пухлое письмо лежало сложенным и готовым к отправке, ожидая лишь печати и подписи Тони. Она писала бабушке, как Роджер водил ее в собор святого Павла, и о том, что с крыши собора видна Сент-Джеймс-сквер, где он живет.
  С приближением Рождества, все ее дни плотно заняты, писала она. А Роджер не приходил, она не писала. К тете приходило множество друзей. Ее представляли, и тетя часто просила ее разливать чай.
  Она была у Фанни, видела ее малыша и двух маленьких детей. Вместе с Мэри брала уроки танцев и рисования. Днем, если не было гостей, Тони брал их с Мэри на прогулку. Бабушка была бы довольна узнать, что дом тети Сейлор живет по строгому распорядку. Барбара ужинала со взрослыми, если они не уезжали в гости, но потом она должна была работать над вышивкой и лечь спать.
  Утром ей давали задания: письмо, чтение из утвержденных книг, уроки (акварель, география, танцы, французский, спинет). Затем посещение или прием гостей.
  Барбара достала чистый лист бумаги. Она собиралась написать Джейн, которая должна была сейчас находиться в Лондоне, и пригласить ее на чай. В дверном проеме спальни мелькнул грузный силуэт горничной Марты, которую приставила к ней тетя. Барбара показала ей язык в спину. Марта была строгой женщиной с сурово нахмуренными бровями. Это она сорвала план Барбары написать Роджеру. Чтобы тайно писать джентльмену, девушке обязательно нужна горничная, которая организует доставку сообщений. Одного взгляда на Марту было достаточно, чтобы понять: эта женщина сразу пойдет к тете.
  Но каким-то образом ей нужно было увидеть Роджера. Барбара вздернула подбородок. Бабушка сразу поняла бы, что внучка что-то замышляет, но тетя недостаточно хорошо знала ее, чтобы догадаться. А мать не обращала на Барбару внимания.
  *
  - Я действительно не вижу необходимости в этом вечере, - сказала Абигейл Тони.
  Оба ожидали в гостиной Диану с Барбарой. Тони был облачен в новый парик, пальто из серебристой парчи, белый выжитый жилет и черные бархатные бриджи. Он был похож на бледную грушу. Абигейл поправила кружева на его рукавах.
  - В конце концов, Диана бывала в театре много раз, а Барбара слишком молода, на мой взгляд, для таких развлечений. У театра плохая репутация, Тони. Думаю, ты не пожелаешь такой репутации своей юной кузине.
  - Защищу ее, мама.
  Абигейл не понравилось, как он это сказал.
  - Пух! Она не нуждается в защите. Оставь ее, Тони. Развлекайся. Не трать свое время, присматривая за деревенской кузиной. Проводи их свою ложу и в первом же антракте иди к своим друзьям. Барбара не станет ожидать, что ты просидишь с ней весь вечер.
  Она не закончила фразу, потому что в комнату, пританцовывая, вошла Барбара. Даже Абигейл пришлось признать, что девушка выглядит очень мило в платье цвета примулы с белой нижней юбкой и жемчугами на шее и в ушах. Она выглядела юной, свежей и невинной.
  - Тони, я так волнуюсь! - Сказала она, хлопая в ладоши. - Расскажи мне еще раз, что мы сейчас увидим.
  - Фарс под названием "Проделки Скапена". Комедия в двух действиях с итальянскими сонатами сеньора Гасперини. Девонширский балет. Две француженки будут ходить по канату. Их отец представлял "Шутки Арлекина" юному королю Франции. И мистер Эванс из Вены покажет дрессированного чудо-коня Геркулеса.
  Тони тщательно выучил программу. Абигейл уставилась на него, но подозрение, родившееся у нее в голове, было настолько абсурдным, что умерло прежде, чем оформилось в ясную догадку.
  - Никогда не видела, чтобы люди ходили по веревке. Жду не дождусь, что ы это увидеть. Тетя, Тони говорит, что канат натянут под самым потолком! И танцовщицы, наверное, такие грациозные. И еще Тони сказал, что после представления отведет нас к Понтаку, у них великолепная кухня.
  Бурный энтузиазм Барбары раздражал.
  - Ужин? - Холодно спросила Абигейл. - Это будет довольно поздно...
  - В девять, тетя. Представление заканчивается в девять. Мы будем дома к одиннадцати. Это совсем не поздно. Тони, помоги мне застегнуть перчатку. Она расстегнулась.
  Абигейл смотрела, как сын послушно склонился над запястьем, которое повелительно протянула ему Барбара. Кажется, он слишком долго возился с крошечными жемчужными пуговками. Абигейл внимательно следила за его пухлым лицом.
  Она поджала губы. Тони выглядел слишком счастливым, но она не успела придумать, как отвлечь его, когда в комнату скользнула Диана. Ее платье из синего атласа вызывающе приподнимало грудь, в волосах сверкали сапфиры и бриллианты, они подходили к ожерелью на шее.
  "Откуда они взялись? - подумала Абигейл, быстро подсчитав их ценность. - Должно быть в сундуках, которые доставили из Вестминстера". Достаточно было заложить эти драгоценности, чтобы безбедно прожить полгода.
  Барбара не могла думать ни о чем другом, кроме наряда ее матери. У Дианы под левым глазом красовалась мушка в виде звезды, а в уголке рта сердечко. Как ей хотелось скорее стать взрослой, чтобы наносить на лицо пудру, румяна и мушки. Сегодня она попыталась запугать Марту, чтобы та позволила ей хотя бы нарумянить щеки, но горничная лишь покачала головой:
  - Леди Сейлор это не понравится, мистрис. Это неприлично.
  Барбаре не нужна была горничная, которая будет диктовать ей, что прилично, а что нет. Она хотела служанку, которая знакома со всеми последними модами, и которая поможет ей стать такой же модной и желанной, как мать.
  Если бы ей позволили чуть больше открыть грудь (не то, чтобы там было, что показывать, но правильно зашнурованный корсет творил чудеса), если бы она нанесла краску и пудру, Роджер пал бы к ее ногам. Как бы то ни было, она постаралась извлечь максимум из желтого платья и жемчугов.
  - Когда я увижу лорда Дивейна? - Спросила она у матери, как всегда прямо высказывая все, о чем думала.
  Диана посмотрела на Абигейл. Абигейл посмотрела на батальную фреску.
  - Скоро, - небрежно ответила Диана.
  Барбара промолчала, она думала о взгляде, которым обменялись мать с тетей, и который не сулил ей ничего хорошего.
  Синьор Гасперини уже распевал одну из своих звонких арий, когда они вошли в зал Королевского театра на Друри-Лейн. Носильщик проводил их до ложи, которая располагалась в ряду других под деревянной галереей. В передней части ложи, обращенной к сцене, стояли скамьи, покрытые зеленым ковром.
  Партер кишел людьми, которые почти не уделяли внимания синьору Гасперини. Там сидели мужчины и женщины, но в основном мужчины, которые разговаривали, играли в карты и флиртовали с женщинами. Некоторые даже стояли, неторопливо разглядывая тех, кто сидела в ложах. Рассмотреть их было легко, потому что сцену ярко освещали две большие люстры и ряд свечей вдоль края сцены.
  Шум усиливали носильщики, деловито собиравшие билеты. Молодые женщины в перевязанных лентами корзинах, разносили апельсины, чтобы зрители могли освежиться.
  Роберт Уолпол и Томми Карлайл сидела в партере, хоть и не рядом друг с другом. Карлайл как раз стоял, а так как он был высоким и неуклюжим, то загораживал вид тем, что сидел на скамьях позади него. Ему шипели и свистели, но он не обращал внимания.
  Карлайл продолжал лениво разглядывать ложи. Он заметил, как в соседнюю ложу с герцогом и герцогиней Монтегю, вошел Тони с Дианой и Барбарой, и принялся махать рукой, пока герцогиня Монтегю его не заметила. Это была темноволосая женщина с пухлыми губами. Она помахала ему веером.
  Он указал в сторону ложи, где Тони помогал Диане и Барбаре снять плащи. К этому времени их появление привлекло внимание всех в партере. Диана давно не появлялась на публике, а Барбару вообще мало кто видел, так что всем было интересно, как она выглядит.
  Трое или четверо мужчин стояли, указывая на ложе Тони и обсуждая его гостей. Чарльз Таунсенд толкнул Уолпола в бок. Роберт, который копался в корзинке, пытаясь найти самый свежий и сочный апельсин, посмотрел, куда указывал Таунсенд.
  Там молодой герцог Тэмворт помогал удобнее усесться темноволосой женщине в синем платье с большой белой грудью. Это была очень красивая женщина с темными бровями и совершенными, даже несмотря на избыток плоти под подбородком, чертами лица.
  Рядом с ней стояла девушка, очень хорошенькая, но не с такими эффектными глазами. Его не заинтересовала эта девушка. С таким же успехом, она вообще могла не существовать. Женщина, медленно обмахиваясь веером, рассматривала мужчин в партере.
  - Диана... - выдохнул Уолпол.
  Глядя ей прямо в глаза, он встал, отвесил поклон, затем сел. Она посмотрела на него холодно и без всякого выражения, ее взгляд скользнул дальше. Он начал чистить апельсин, капая соком себе на бриджи.
  - Она не выглядит заинтересованной, - произнес голос у него над ухом.
  - Заинтересуется, - сказал он.
  В соседней с Тони ложе герцог Монтегю потянул жену за рукав. Она раздраженно обернулась к нему.
  - Тэмворт в соседней ложе. Думаю, мне следует поздороваться с ним.
  Он не потрудился понизить голос. Никто этого не делал. Представление в партере и ложах было не менее занимательным, чем на сцене.
  - Делай, что хочешь.
  Он встал, перегнулся через перила и прошипел имя Тони.
  - Присоединяйтесь к нам в антракте, - сказал он, глядя на Диану.
  Она посмотрела на него и улыбнулась, показав мелкие белые зубы.
  В антракте вместе с Тони, роняющим плащи, муфты и перчатки, они прошли в ложу Монтегю. Герцог поспешил отодвинуть для Дианы стул, чтобы помочь ей расправить пышные юбки. Она почти не обращала на него внимания.
  - Давно не виделись, - сказал он ей.
  Она небрежно взглянула:
  - Неужели?
  - Мадам, - обратился Монтегю к жене, которая небрежно оглянулась на входящих, а затем снова принялась махать друзьям в партере. - Вы, конечно, знаете Тэмворта и леди Олдерли. Это ее старшая дочь...
  - Барбара, - подсказал Тони.
  - Мистрис Барбара Олдерли.
  Они с Дианой обменяли короткими неприязненными кивками, затем Мэри Монтегю протянула два пальца Барбаре и снова уставилась в партер, в то время как Барбара подошла ближе, чтобы пожать руку.
  Мэри была на несколько лет моложе Дианы и одета в темный бархат с богатой россыпью драгоценностей в волосах, ушах и на шее. Барбара неловко стояла рядом, пока Тони не взял ее за руку и не подвел к свободному креслу.
   Монтегю уселся чуть позади Дианы. Ему были хорошо видны ее белое лицо, шея и плечи. Ее темные волосы были собраны в пучок, короткие завитки свернулись колечками на мягкой белой шее. Она откинулась на спинку кресла, предоставив ему отличный вид на содержимое ее лифа, из которого вздымались полные белые груди с темными сосками. Его дыхание участилось.
  - Мы познакомились несколько лет назад, - сказал он, - в поместье Уиндмера.
  - Действительно?
  - Перестаньте болтать, - сказала герцогиня Монтегю, - начинается вторая комическая сцена.
  Они молча наблюдали за диалогом двух комиков. Монтегю наклонился к уху Дианы. Он был так близко, что его дыхание согревало ее плечо.
  - Вспомните, - прошептал он. - Четыре года назад, жаркий июльский день, дом Уиндмера. Вы сказали, что хотите пить. Я принес вам вина, хотя нам обоим уже было более чем достаточно. Мы были одни. Мы стали близки. Вспомните.
  Диана раскрыла веер и поднесла его ко рту:
  - Так это были вы? Я не знала.
  Она подняла на Монтегю широко раскрытые фиалковые глаза и медленно облизала губы кончиком острого красного языка. Он зачарованно смотрел на нее.
  - Вы думаете, это может повториться? - Прошептал он.
  Диана обернулась к сцене.
  - Уверена, что я была пьяна, - сказала она.
  - Может быть, на этот раз нам лучше остаться трезвыми?
  - Может быть.
  И она вдруг рассмеялась глубоким горловым смехом, и он рассмеялся вместе с ней. На сцене не происходило ничего забавного. Смех перешел в молчание. Это был смех двух людей, объединенных интимной тайной.
  Герцогиня Монтегю быстро взглянула на мужа, чья голова почти лежала на обнаженном плече Дианы. Сохраняя безразличное выражение лица, она отвернулась. Барбара покраснела. В партере Роберт Уолпол услышал смех и встал. Он видел Монтегю и Диану, сидящих вместе. Его густые черные брови сошлись на переносице, и он тяжело опустился на стул.
  Карлайл, сидевший ближе к сцене, тоже услышал. Он также поднялся посмотреть.
  - Диана и Монти, - сказал он своим спутникам. - Ну-ну-ну. Я положительно должен это расследовать. Они гораздо интереснее этой скучной старой пьесы.
  Он выбрался из партера.
  Рабочие расчищали сцену для Девонширского балета. Диана и Монтегю перешептывались друг с другом. Все остальные в ложе искоса наблюдали за ними. Наступило неловкое, напряженное молчание. Раздался резкий стук в дверь, и вошел Карлайл со словами:
  - Моя драгоценная, спасите меня. Я сижу слишком близко к сцене, где слышно каждое слово этих идиотов. Позвольте мне остаться... о, у вас гости. Я вам мешаю. Я положительно должен уйти.
  Он положительно должен был, но не сделал и движения в сторону двери. Мужчины встали. Впервые за вечер Мэри улыбнулась. Ее зубы возле десен были покрыты коричневыми пятнами.
  - Ну, конечно, вы должны остаться, Томми, хотя бы для того, чтобы составить мне компанию. Думаю, вы всех здесь знаете: Тэмворт, леди Олдерли.
  Карлайл склонился над рукой Дианы, она холодно взглянула на него.
  - Помню, помню. Леди Олдерди, вы сегодня восхитительно выглядите. Не так ли, Монти? Впрочем, леди Олдерли всегда восхитительна. Надеюсь, вы довольны своим новым жильем, леди Олдерли. Гораздо удобнее, чем Ковент-Гарден. Но кто это дитя? Неужели таинственная Барбара! Представьте меня! Представьте меня сейчас же! Я у ваших ног, моя дорогая.
  Барбара поймала себя на том, что смотрит в глаза, которые, в отличие от красного рта, не улыбаются. Она никогда раньше не видела, чтобы мужчина наносил на лицо столько пудры, румян и мушек. В левом ухе у него сверкал большой бриллиант. Локоны большого черного парика мазнули ее по руке. Она не знала, что и думать.
  - Где вы прятали это сокровище? - Говорил он. - Прекрасна, прекрасна... Она умеет говорить. Скажите что-нибудь Карлайлу, дитя.
  - Как... Как поживаете? - Пробормотала Барбара.
  Карлайл выпустил ее руку и отшатнулся, держать за сердце.
  Он привлек внимание людей из соседних лож. Партер тоже был заинтересован.
  - Что за голос! - Прорыдал он. - Это замечательно. Замечательно! Я падаю к вашим ногам, как первое завоевание.
  - Хоть какая-то победа, - заметила Диана.
  Ее глаза холодно смотрели на Карлайла.
  - Но я вам мешаю, - говорил между тем Карлайл. - Вы должны следить за балетом. Танцовщицы потрясающие, просто богини. О, танец закончился. Но канатоходцы... их следует видеть. Мэри, милая, мне уйти? Я вам мешаю?
  - Да, - ответила Диана.
  - Сядьте рядом со мной, - Мэри похлопала по пустому стулу, где недавно сидел ее муж. М не чертовски скучно.
  - Но где же Роджер? - Спросил Карлайл, усаживаясь. - Я думал, как жених, он будет здесь с вами.
  - Собирался, но в последнюю минуту прислал записку с отказом.
  - Эта женщина... - Карлайл скрестил длинные ноги и вздохнул. - Я слышал, что он...
  Он наклонился вперед и зашептал что-то на ухо Мэри Монтегю.
  - Нет, - ответила она, затем запрокинул голову и рассмеялась.
  - Барбара, - сказал Тони. - Собираюсь немного прогуляться по коридору. Составишь компанию?
  Барбара, сидевшая неподвижно, как статую, вскочила.
  - Да, - быстро ответила она.
  Они вышли из ложи.
  - Это было дурно с вашей стороны, Томми, - сказала Мэри Монтегю. - Девочка слышала тебя.
  - О, нет! Как неосторожно с моей стороны!
  - Какой вы восхитительный лжец, Томми. Вы собираетесь сплетничать, как мой муж выставляет себя на посмешище из-за этой шлюхи позади нас.
  - Конечно, дорогая.
  - Хорошо. Обязательно вспомите все грязные вещи, что знаете про нее.
  - Мэри, милая, неужели я слышу в вашем голосе ревность?
  - вы слышите скуку, Томми, мучительную скуку. Один Бог знает, как давно я устала от этого брака.
  Карлайл поджал губы:
  - Тц, тц! Хорошо, что невеста вас не слышит. Вы бы разочаровали ее.
  - Невеста? Вы имеете ввиду девочку Олдерли? Я не знала, что контракт подписан.
  Карлайл наклонился и дернул головой в сторону Дианы, которая позволила Монтегю обмахивать ее веером.
  - Диана требует больше денег. Я думаю, она делает глупость. Она доведет Роджера до крайности.
  - Она всегда была жадной сукой.
  - А что вы думаете о девушке?
  Мэри Монтегю пожала плечами:
  - Молодая, стройная, хорошенькая и бледная, как моль. Ей далеко до матери. Скучная. Все юные девушки скучные. А что вы думаете?
  - Божественный голос. Но я разочарован. Наш Роджер заслуживает лучшего, чего-то более яркого. В конце концов, она всего лишь ребенок.
  "Бедняжка", - подумала Мэри Монтегю.
  - Не оборачивайтесь. Ваш муж практически размазывает слюни по Диане.
  "Задница".
  *
  В коридоре Тони поглаживал пальцами руку Барбары. Она стояла, прислонившись к стене и закрыв глаза, словно в обмороке.
  - Баб, тебе дурно?
  Барбара с трудом сдерживала слезы.
  - Жаль, что ты это слышала, Баб. Не обращай внимания. Люди, подобные лорду Дивейну всегда... то есть, это ничего не значит. Пожалуйста, Баб, скажи. Что с тобой все в порядке.
  Она сглотнула и открыла глаза. С пухлого, одутловатого лица Тони на нее смотрели встревоженные, добрые глаза. У него были красивые глаза, серо-голубые. Как он был добр, что увел ее из этой ложи, от этих ужасных людей.
  - Отвези меня домой, Тони. Меня тошнит.
  - Но ужин? Ты почувствуешь себя лучше, если поешь.
  От мысли, что придется провести два часа в "Понтаке", притворяясь, что ничего не произошло, ее чуть не стошнило. А что, если герцог и герцогиня тоже тужа приедут? Герцогиня с ее холодным, гордым лицом, и герцог... и мать. А что, если Карлайл тоже приедет? Нет, нет, она должна вернуться к себе.
  - Пожалуйста, - прошептала она.
  - Как скажешь, Баб. Ты же знаешь, я все для тебя сделаю.
  Он оставил ее и вернулся за плащом, шепнул Диане, что Барбара больна, и он отвезет ее домой. Монтегю заверил, что доставит Диану в Сейлор-хаус в целости и сохранности. Карлайл хихикнул, наблюдая, как Тони спотыкается, роняет плащи и, наконец, уходит.
  - Невеста больна, - шепнул Карлайл Мэри Монтегю. - Неужели я сказал что-то лишнее?
  - Мерзавец! - Прошептала она в ответ. - Роджер вас убьет.
  - Роджер не узнает.
  Торопясь скорее вернуться к Барбаре, Тони столкнулся в дверях ложи с Робертом Уолполом. Плащи упали на пол. Уолпол нагнулся одновременно с Тони. Они сшиблись головами, но парики не дали им серьезно постадать.
  - Стойте на месте, Тэмворт! - Сказал Уолпол.
  Он снова наклонился, поднял плащи и отдал их Тони.
  - Моя кузина, - сказал Тони, уже направляясь к Барбаре, которая так и стояла у стены, - больна, знаете ли. Должны уехать.
  Уолпол вошел в ложу, потирая лоб. На сцене чудо-конь Геркулес прыгал через горящий обруч. Лакеи улюлюкали и свистели с галереи. Сидевшие в первом ряду герцогиня и Карлайл, оглянулись. Уолпол помахал им рукой. Диана и герцог даже не взглянули в его сторону. Послав герцогине воздушный поцелуй, он подошел к Диане с Монтегю.
  - Представь меня, Монти, - сказал он.
  - Леди Диана Олдерли, Роберт Уолпол, первый лорд казначейства.
  При слове "казначейство" Диана подняла голову и улыбнулась Уолполу, демонстрируя ровные белые зубы.
  - Мистер Уолпол, рада познакомиться с вами.
  - Не тратьте на него время, - сказал Мотегю. - У него нет денег.
  - О, - вздохнула Диана.
  - Мне показалось, что он барахтается в партере, как выброшенный на берег кит, - прошептал Карлайл на ухо Мэри. - Оказывается, это ради Дианы. Еще одно завоевание нашей падшей Магдалины. Атмосфера сгущается.
  - Если сюда войдет еще один мужчина и подойдет прямо к ней, я закричу. У меня болит голова, Томми, и вы отвезете меня домой. Монти, у меня болит голова, и Томми отвезет меня домой.
  Монтегю рассеянно кивнул. На сцене мистер Эванс пытался увести чудо-коня со сцены, но чудо-конь настоял, чтобы сначала оставить кучу навоза у левой кулисы. С галереи свистели и хлопали лакеи.
  - Лучшее, что мы видели за вечер! - Крикнул кто-то.
  - Кстати, да. - Сказал Карлайл.
  Монтегю ничего не заметил. Его глаза были прикованы к Уолполу, ступившему на территорию, которую он уже считал своей. Жена громко хлопнула дверью ложи.
  - Вы, наверное, помните мистера Уолпола, Диана, - сказал он. - Он руководил расследованием в Парламенте против вашего мужа прошлым летом.
  Прекрасная белая грудь Дианы поднялась и опустилась.
  - Это был мой долг, не более того, - начал заикаться Уолпол. Это был тот редкий случай, когда он не мог найти слова. - Ничего личного, леди Олдерли, уверяю вас.
  - Скажите это моим сиротам. Уходите, мистер Уолпон.
  - Уолпол! - Сказал Роберт, ни к кому конкретно не обращаясь.
  Герцогиня с Карлайлом уже ушли, Монтегю помогал Диане застегнуть плащ.
  *
  Приближающееся Рождество занимало Барбару так же, как и Тони. Он отвез ее в Сент-Джеймс -Парк, чтобы она смогла покормить оленей. Пугливые животные подбегали к ней и ели с рук покорно, как домашние питомцы. Сопровождавшая их Мэри взволнованно рассказывала, что весной доярки со своими коровами приходятвежего к пруду Розамунды, и можно купить у них кружку с молока, чтобы выпить прямо в парке.
  Барбара уговорила тетю на время праздников освободить Мэри от вечерних уроков. Абигейл посчитала это небольшой жертвой, если взамен Барбара удержится от вопросов... от слишком многих вопросов. Барбара рассказывала Мэри все, что могла вспомнить о театре: о продавщицах апельсинов, девушках на канате, чудо-коне, но не о том, что сказал Карлайл о Роджере.
  В ту ночь она проплакала несколько часов и все время думала об этом. Но она была слишком горда, чтобы задавать вопросы матери или даже Фанни. Все, что она могла сделать, это ждать и страдать, молча.
  Тем временем она увидела парад конной гвардии, короля в карете, прекрасные просторные площади Лондоа: Сохо, Лестер-Филдс и Сент-Джеймс, где жил Роджер. Она видела городские особняки герцога Анкастера, Ньюкасла, Бедфорда и Бекингема. Они с Мэри провели восхитительный день у двоюродной бабушки Шрусборо, где два лакея подавали им чай в великолепных серебряных чайниках.
  После этого тетя взяла обеих девушек наверх и позволила играть с ее драгоценностями и косметикой. Они пудрились, накладывали румяна и клеили мушки, сколько душе угодно. И пусть горничные потом терли их лица, пока щеки не запылали, оно того стоило.
  Барбара воткнула в волосы перья и принялась расхаживать взад и вперед перед зеркалом, притворяясь графиней Дтвейн, а Мэри наклеила на лицо столько мушек, что стала похожа на жертву оспы. Это был ее самый счастливый день в череде других, тоже хороших дней.
  Барбара даже один раз видела Роджера, когда Фанни повела их с Мэри по магазинам. Новая биржа представляла собой длинное, изящное здание с маленькими магазинчиками вдоль коридоров. У Барбары были деньги, и она собиралась купить подарки для сестер и братьев.
  Мэри была очарована идеей, что она поможет выбирать игрушки для Тома и Кита, Анны и Шарлотты и Малыша. Она чувствовала, что по рассказам Барбары знает их так хорошо, словно выросла вместе с ними. Они сразу сошлись на оловянных солдатиках в красно-белых мундирах для Кита. Из-за Тома они поспорили. Мэри хотела палку с обручем, но Барбара считала, что он слишком взрослый для таких детских забав.
  Они купили книгу по истории с замысловатыми картонными картинками, которые развертывались в объемные сцены. Барбара разрешила Мэри выбрать кукол для Анны и Шарлотты, а Малышу купили деревянный фургончик. Барбара дала прдавцу адрес бабушки - за несколько лишних шиллингов он обещал красиво завернуть подарки и доставить их по назначению.
  И тогда она увидела в коридоре Роджера. Он стоял перед книжным магазином и рассеянно листал гравюры, разложенные на столе с целью заманить потенциальных покупателей. Их можно было тут же оформить в альбом, оставалось лишь выбрать форму и цвет кожаного переплета. С ним был этот странный Томми Карлайл.
  Она подбежала к ним, Роджер улыбнулся, и она сразу простила ему все. Он склонился над ее рукой с изяществом молодого бога. Как он мог быть таким красивым? Фанни и Мэри присоединились к ним.
  - А, детская вечеринка, - бросил Карлайл.
  Они поговорили о покупках, о рождественских вечеринках, о его поездке во Францию. О Диане не было сказано н слова. Брачные переговоры не упоминались. Фанни говорила высоким напряженным голосом, который, как знала Барбара, означал, что кузина нервничает.
  - Фанни, что происходит? - Спросила Барбара, сидя позже в карете. - Что случилось? Вы должны мне рассказать.
  Но Фанни лишь отвела взгляд. Барбарой овладело дурное предчувствие.
  Она составила план. На Рождество она будет хорошей, кроткой и терпеливой. И будет ждать. Рано или поздно она снова увидит Роджера. И на этот раз она, независимо с кем он будет, поговорит с ним о браке прямо и откровенно.
  Что-то происходило у нее за спиной. Мэри, теперь ее союзница, сказала, что несколько раз приходили приглашения от Роджера для нее и матери, но тетя их забрала себе. Барбара знала, что лучше не спрашивать об этом ни мать, н тетю. Они затеяли какую-то игру и считались с ней не больше, чем с какой-нибудь уличной нищенкой.
  Но если они считали, что ее молчание скрывает покорность девушки, которая не знает, чего хочет, то сильно просчитались. Барбара знала. И она собиралась это получить.
  Утвердившись в своих планах, она взялась за украшение дома. Она поверить не могла, что тетя оставляет такое важное дело слугам, и что Тони с Мэри никогда не вязали ни рождественских венков ни гирлянд.
  Барбара принялась командовать Тони, словно Бейтсом или любым из слуг. Он оседлал баллюстраду в холле и старательно обвивал гирляндой перила лестницы. Мэри сидела прямо на черно-белых плитах пола и плела венки. Когда они закончили, Тони объявил, что еще никогда дом не выглядел таким красивым.
  Плети темно-зеленого остролиста с гроздьями блестящих ярко-красных ягод, извивались вдоль перил обеих лестниц. Место их встречи на площадке второго этажа было отмечено огромным пышным венком. Каждый бюст в стене был украшен ожерельем из остролиста и можжевельника. На столах стояли свечи, их подножие украшал розмарин и все тот же остролист.
  Каждая картина, каждая дверная рама в холле была украшена гирляндой зелени. Плющ, розмарин и остролист свисали со шкафов, каминных полок и из фарфоровых ваз. Барбара велела служанкам наколоть лимоны и апельсины гвоздикой и наполнила ими блюда, смешав с толченой корицей и розмарином.
  Голосом, исключающим всякие возражения, она приказала Бейтсу уставить все поверхности белыми рождественскими свечами. Когда на чай к тете придет Роджер или Джейн, дом будет светиться, как волшебный фонарь.
  - Она напоминает мне нашу герцогиню, - сказал Бейтс экономке. - С ней Сейлор-хаус выглядит, как раньше.
  *
  - Боже мой! Я... я... - простонал герцог Монтегю.
  Он лежал голый в кровати в комнате, снятой специально для этой цели. Он закрыл глаза и снова застонал. Эта женщина нетерпеливо откинула покрывало и принялась высасывать из него жизненные соки. Она смотрела на него. Его голова плотно вжималась в подушку, мышцы шеи вздулись от напряжения, а буки беспокойно мяли потные простыни. Она двигала ртом по его члену в ритме, усвоенном много лет назад. Монтегю снова застонал и дернул простыню.
  - Боже мой! - Взревел он.
  Его тело дернулось один, два, три раза.
  Диана села. Она, как и мужчина, тоже была полностью обнажена, и тело ее было великолепно: огромные белые груди с темными сосками, широкие бедро, круто выгибающиеся от тонкой талии. О многих беременностях напоминал лишь потерявший форму и обвисший живот.
  Она откинулась на локти и широко развела в стороны ноги, открыв для него покрытое темными волосками лоно. Он привстал.
  - Диана, - герцог все еще тяжело дышал, - ты великолепна.
  Он замер, пораженный и взволнованный тем, как бесстыдно она распростерлась перед ним. Даже шлюхи, которых он покупал, не делали этого для него. Он смотрел, как она с закрытыми глазами продолжает ласкать себя. Смотрел и не мог отвести глаз.
  Сначала она играла со своей грудью, щипала соски, пока они не стали торчать, как маленькие камешки. Затем помассировала мягкий, полный живот и, наконец, ее рука медленно проползла между ног. Кончик красного языка быстро облизал губы. К своему удивлению он почувствовал, что снова становится твердым.
  Он подвинулся и лег рядом с ней. Глаза Дианы были закрыты, и она начала двигаться в ритме, древнем, как удовольствие мужчины и женщины. Он схватил ее за волосы и дернул. Она открыла глаза.
  - Подожди, - сказал он. - Я тебе помогу.
  Он наклонился, чтобы поцеловать ее в губы, она укусила его, что возбудило еще больше. Грубо схватив ее за руки, он навалился сверху и прижал к кровати. Ее голова моталась из стороны в сторону. Он вошел в нее, и она прижалась к нему всем телом, обзывая такими словами, что он застыл от желания. Она кусала его, царапала спину, а он дергался на ней, как сумасшедший, пока оргазм не обрушился на него с болезненной силой.
  Обессиленный, он лежал сверху, а она все еще дергалась под ним.
  - Еще, - яростно приказала она. - Еще!
  - Диана, я...
  Она рванулась так, что он скатился в сторону и смотрел, как она положила одну руку себе на грудь, а другую на лоно, а затем начала двигаться. Ее голова металась по подушке в том же ритме, затем она стала задыхаться, в то время, как руки двигались все быстрее и быстрее. Это заняло довольно много времени. Наконец она застонала и затихла, потом открыла глаза.
  Он ждал, будет ли ей стыдно. Она села.
  - Мне действительно никто не нужен, - сказала Диана, отбрасывая волосы с лица.
  - Я верю, - прошептал он, почти благоговея перед ее чувственностью, так бесстыдно выставленной напоказ. Он был заинтригован и даже немного напуган. Она провела кончиком пальца по его губам.
  - Скажи, что поможешь мне, - приказала она. - Скажи, что оплатишь мой развод...
  Он отодвинулся к краю кровати, сел и спустил ноги на пол. Диана смотрела на его голую, уже непреклонную спину.
  - Я говорил тебе снова и снова, что не могу. Что обо мне будут говорить люди? Что подумает король? Как я смогу это объяснить?
  - Ты скажешь, что защищаешь благородную даму, дочь великого героя- вига, которая была обманута, предана и брошена ее мужем-тори.
  В ее голосе почти не слышалось эмоций. Диана повторяла их слишком много раз, чтобы они еще имели какое-то значение. Монтегю вздохнул, он по-прежнему сидел спиной к ней.
  - Диана, что я могу сказать? Я не могу...
  - Бриллиантовое ожерелье.
  Он повернулся и уставился на нее:
  - Что?
  - Купи мне бриллиантовое колье.
  - И ты больше не будешь беспокоить меня своим разводом?
  - Дай мне бриллианты и увидишь...
  *
  Джейн Эшфорд жила в доме своей тети Мод в Лондоне. Тетя, сестра ее матери, занимала узкий трехэтажный особняк на Кинг-стрит с окнами на улицу и голландской крышей. Ее муж занимал незначительную должность в Морском министерстве, так что Мод жила ради двух официальный придворных приемов, которые она посещала вместе с мужем. Остальные дни года были заполнены сбором сплетен о дворе и людях, что его украшали, таких, как Роджер Дивейн, любимый друг короля.
  - Король окружает себя ганноверцами, знаешь ли, - сказала тетя Мод, когда они с Джейн ехали в карете. Собственный экипаж был ее гордостью, так как был чрезвычайно дорог и ставил ее на ступеньку выше других. - Он близок только с фон Ботмером и Бернсторфом, да лордом Дивейном. И ты выросла рядом с девушкой, на которой он, как говорят, собирается жениться. Джейн, хитрая киска! Она станет такой богатой и влиятельной! Ты должна попросить ее похлопотать об Августе. Не смотри так на меня, Джейн, дорогая. Жена должна сделать все возможное ради карьеры мужа. Вот почему я так забочусь об Эдмонде.
  Эдмонд был ее мужем - тихий человек, который редко подавал голос, разве что, когда оплачивал счета, но тогда они с Мод ссорились так громко и оскорбительно. Как Джейн никогда не слыхала! Она была уверена, что молчит он только для того, чтобы позлить тетю, и потому что его молчание заставляло ее говорить еще больше - наглядный пример отрезания носа назло лицу.
  Джейн вздохнула и стала смотреть в окно, пока тебя говорила и говорила... У тети было тонким все, даже голос. Она была высокая и худая, с узким длинным лицом, темными тонкими волосами, острым длинным носом. Каждое утро она садилась за стол перед окном гостиной, макала поджаренный хлеб в чай, а ее тощая нога качалась вверх-вниз, и стоптанная домашняя туфля болталась на костлявой ступне.
  Она смотрела, как мужчины заходят в кофейни, выходят на улицу, читают купленные у мальчишек за полпенни газеты, она дребезжала, шуршала и шипела до тех пор, пока Джейн не начинало казаться, что она сходит с ума. Она тыкала и такала в Джейн - не физически, а словесно. Джейн понятия не имела, о чем мама и отец написали тете Мод, но тетя следила за ней, как ястреб, за исключением тех случаев, когда приходил Август.
  Август Кромвель был некрасивым, высоким и худощавым. У него был слишком длинный нос и плохие зубы. Ему было двадцать четыре года, он заканчивал учебу в Оксфорде и приезжал каждую субботу, чтобы увидеть ее. Джейн закрыла глаза и прислонилась затылком к кожаному подголовнику кареты.
  - Смотри, Джейн, это Уайтхолл, а это Адмиралтейство. Кабинет Эдмонда там, вон его окно... видишь, Джейн? А теперь мы едем в Чаринг Крест. Это статуя Карла Первого, того что был обезглавлен...
  Смотри, Джейн... Слушай, Джейн... Подожди, Джейн... Всю свою жизнь ей придется слушаться других, в том числе и Гасси, как называли Августа, ее будущего мужа и господина. Она не возражала против повиновения Гарри, она бы по горящим угольям прошла бы ради него. Но Гасси... Гасси все время говорил о своей работе: он писал труд о папстве во время Реформации. Взволнованный и возбужденный, с сияющими карими глазами, он говорил и говорил, а она улыбалась, кивала, и мысли ее были так далеко... О, Гарри, как я буду жить без тебя?
  Гарри, такой загорелый, красивый и страстный. Ночами она грезила о его поцелуях. Да, она позволила ему целовать себя. Слава Иисусу на небесах, ее родители и понятия об этом не имели. Но она сделала это, и воспоминания о его поцелуях до сих пор вызывали покалывание где-то внутри - в груди и животе. Да, это правда!
  А теперь у нее не осталось ничего, кроме воспоминаний. Она боялась думать о том дне, когда Гасси поцелует ее. Зубы у Гарри были ровные и белые. Как она сможет вытерпеть?
  Боже милостивый, она каждый день ждала и вопреки всему надеялась на... письмо. Она всякий раз бросалась к двери, лишь заслышав стук дверного молотка.
  - Благослови тебя Бог, Джейн. Эдмонд, я говорю тебе, что эта девушка просто сокровище, - говорила тетя Мод, не подозревая, письма от кого ждала ее племянница.
  Она бы сунула это письмо в карман передника, убежала бы в свою маленькую комнату, чтобы читать и перечитывать слова любви, которые помогут ей стать сильнее и выдержать то, что ей придется сделать. Они все считали ее такой хорошей девочкой, которая никогда не таила в сердце своем вероломства, никогда...
  Джейн не могла забыть лицо отца, когда она уезжала из дома, она тогда проплакала много миль. Он смотрел на нее так, словно все его мечты и вера в жизнь рухнули в прах из-за нее, из-за ее непослушания.
  Она знала, что он не может позволить себе такую роскошь - отправить ее в Лондон. Он все время работал, и в семье был так много ртов... и нужно было дать образование ее братьям, а ее пришлось отослать в Лондон. Она была плохой, плохой дочерью.
  Почему Гарри не писал? Она знала, почему. Потому что он был смелым, нетерпеливым и беспокойным, и потому что он нашел другую. Разве женщины могли не любить его? Иногда она думала, что ее сердце иссохло и умерло. Она действительно хотела этого.
  Боже милостивый на небесах, неужели тетя никогда не замолчит? Она говорила весь день. И еще ходила по магазинам. И навещала друзей, или приглашала их в гости пить чай и играть в карты - и говорила, говорила, говорила. Иногда Джейн казалось, что она сейчас закричит от клацанья этого голоса.
  Джейн, дорогая, налей миссис Мэйпл еще чаю... Джейн, дорогая, посмотри на эти зеленые перчатки, я должна их купить... только не говори дяде Эдмонду, он не поймет.
  Здесь, в Лондоне, тетя искала возможность заполнить пустоту своих дней. Дома, на ферме "Лилибет" Джейн целыми днями помогала матери. Нужно было следить за доярками, готовить сливки, сыры и масло. Нужно было коптить дичь, говядину и свинину. Печь хлеб. Шить и чинить одежду. Нужно было кормить свиней и кур, присматривать за младшими сестрами и братьями. Все дни проходили в полезной домашней суете.
  Сейчас все в "Лилибет", наверное, отправились в лес возле Тэмворта собирать зелень. Герцогиня всегда позволяла соседям и арендаторам брать из ее леса плющ, падуб и остролист на Рождество, а семья Джейн была самой важной после семьи герцогини и сквайра Динвитти.
  Они с сестрами плели бы венки. Она помогала бы матери и слугам на кузне, потому что в эти дни требовалось огромное количество выпечки - пироги, торты, печенье, пудинги. Они с братьями и сестрами нашли бы в лесу святочное полено, самое большое поваленное деверо, запрягли бы лошадь и притащили бы его в дом. Все бы смеялись, не обращая внимания на покрасневшие от холода носы и щеки. Мама приготовила бы рождественский горячий эль с сахаром и пряностями. Новое полено положили бы в камин до Рождества, а потом разожгли бы с углями от прошлогоднего полена. И оно бы горело всю ночь.
  В доме будут сиять свечи, а отец поведет всю семью на Рождественскую молитву. И вся деревня соберется в церкви. И они с Гарри и Барбарой... Но Гарри в этом году уехал в Италию, а Барбара, как и Джейн, была в Лондоне и тоже готовилась выйти замуж.
  Тетя проводила каникулы за картами с друзьями. Она проиграла слишком много денег, и дядя Эдмонд опять будет с ней спорить.
  Карета остановилась, Джейн выглянула наружу. Они вернулись домой. Она медленно, как старуха, последовала за теткой, которая взлетела по ступенькам крыльца, не прекращая болтать с кучером, старшим из ее слуг. Второй была Бетти, кухарка.
  - А теперь, Томас, отведи лошадей в конюшню. Я не хочу, чтобы мистер Льюис взял с меня еще за час. И проследи, чтобы карету хранили правильно.
  Тетя арендовала лошадей, потому что содержать собственных ей было не по карману. Владелец конюшни разрешал им за определенную плату оставлять экипаж на хранение.
  - Томас, проследи, чтобы карету убрали под крышу. Я не хочу, чтобы она гнила и плесневела.
  Она всегда говорила одно и тоже. Экипаж был источником ее огромной гордости, потому что все друзья завидовали и не понимали, как ее мужу удается его содержать, а тетя Мод только улыбалась и не говорила, что платит из собственного приданого, и что они с дядей Эдмондом ссорятся из-за этих денег по меньшей мере два раза в неделю. Он говорил, что арендовать лошадей и конюшню слишком дорого, а она говорила, что это ее деньги, и она будет делать с ними все. Что захочет.
  Она так и делала. Джейн с Мод выезжали каждые два дня. Она возила подруг по магазинам - вся карета была набита юбками, лентами и чирикающими женщинами, а Джейн жалась в углу.
  Тетя сняла перчатки и просмотрела письма, которые Бетти сложила стопкой на левой стороне стола. Джейн развязала плащ и повесила его. Она села.
  - Боже милостивый! - Закричала тетя, размахивая листом бумаги. - Джейн! Джейн, дорогая. Это для тебя... - На мгновение сердце Джейн забилось так быстро, что она чуть не упала в обморок, но потом тебя сказала: - Вот, послушай, дитя. Барбара Олдерли приглашает мистрис Джейн Эшфорд и мисси Мод Беркли... я тоже приглашена, Джйн, дорогая... что же мне надеть?.. выпить чаю в четверг, в четыре... завтра пойду и куплю новое платье. У меня же ничего нет, кроме этих лохмотьев... Мария язык проглотит от зависти! Джейн! Сейлор-хаус! - Тетя прижала листок к плоской груди. - Боже милостивый! Это же дворец! Один из самых роскошных домов в городе. Эдмонд годил туда на прием к новому герцогу и говорил потом неделями. Вообще-то, Джейн, мы не только о счетах разговариваем... Я была так поражена, можешь себе представить? Подумать только, мы будем там пить чай! - Она взволнованно обняла Джейн и заплясала по комнате. - Джейн, вы с Августом далеко пойдете. Я знаю, знаю! Леди Сейлор - дочь графа Бристила. Ее свадьба с лордом Уильямом была блестящей! Просто блестящей! Конечно, я была еще ребенком, но я все помню. Лорд Бристил открыл дом для сотен гостей, и были балы и приемы за несколько дней до свадьбы. А когда лорд Уильям умер, я едва на ногах стояла. Я была опустошена. А до этого его старший брат и его маленький сын... Я так плакала... Да, я плакала. Смерь жестока, Джейн. Она забрала всех сыновей герцога, и даже его маленького внука. Я помню, как твоя мать писала, что сам герцог похож на привидение. Он был великим человеком! Великим! Вот почему после победы при Лилле мы танцевали на улицах, жгли костры и выкрикивали его имя. А он ехал в карете королевы. Я сама видела. Я весь день ждала в толпе на улице, чтобы увидеть его... и кто-то украл мою серую шаль с золотой нитью... ах, ну ты ведь знаешь, не так ли? Ну и ну! Чай в Сейлор-хаусе. Интересно, леди Диана там будет? Она такая красивая. Я была очень расстроена ее заявлением о разводе. Я считаю, что долг женщины терпеть все, что ни пошлет Господь. Я знаю, что я... Эдмонд! Ну, Джейн, великие мира сего думают, что могут делать, что угодно... но что же мне надеть?
  Гарри никогда мне не напишет, подумала Джейн, никогда.
  *
  Барбара и Мэри сидели в оранжерее и под руководством учителя рисования пытались перенести на бумагу пышный белый цветок камелии.
  - Что-то происходит, - тихо сказала Мэри и обернулась проверить, не слышит ли их гувернантка.
  Однако, женщина была занята беседой с учителем рисования.
  - Что именно? - Спросила Барбара уголком рта.
  Она уже научилась распознавать знаки. Мэри буквально лопалась от новостей. Она всегда что-то видела и слышала, но только Барбара обращала на нее внимание.
  - Доставили письмо от лорда Дивейна...
  - Для меня?
  - Тише. Нет, тете Диане. Во всяком случае, мама смеялась над ним. Она сказала тете: "Это его последний отчаянный крик. Он собирается обрушить все свое очарование на вас, Диана".
  - А что сказала моя мать? - Спросила Барбара.
  Мэри пожала плечами:
  - Я не слышала. Они меня отослали.
  Барбара смотрела на пышную камелию, но видела только лицо Роджера. Сегодня на чай была приглашена Джейн. И должен был прийти Роджер. Она должна была схватить судьбу за рога и поговорить с ним. Она скажет ему...
  - Вы отвлеклись, мистрис Олдерли? - Заметил учитель.
  Она склонилась над альбомом. Ба! Это грязно-серое пятно под ее карандашом было похоже на что угодно, только не на цветок.
  Она нашла тетю в одной из кухонных кладовых, где та рассматривала серебро. Блюда, тарелки, вилки, ложки, чайницы, супницы и масленки были выложены на покрытые мягким войлоком козлы. Серебро полировали через день (это была обязанность младшего лакея), но Абигейл проверяла его по четвергам, и горе дворецкому, если она обнаружит хоть одно темное пятнышко на блестящей поверхности.
  - Какие у вас планы на сегодня, тетя? - Спросила Барбара со всей серьезной невинностью, на которую была способна.
  Абигейл обернулась, ее мясистое квадратное лицо вдруг стало подозрительным:
  - А что?
  - Я хотела напомнить, что пригласила на чай Джейн Эшфорд и ее тетю и хочу вас познакомить.
  - Это невозможно.
  Сердце Барбары подпрыгнуло. Конечно, сейчас тетя скажет, что сегодня состоится подписание брачного контракта, и она должна быть свободна к приходу Роджера.
  - Мы с твоей матерью будем заняты в четыре. Сомневаюсь, что у меня найдется время для твоих друзей. Напиши Фанни, чтобы она была хозяйкой вместо меня. А теперь иди, дорогая. Я занята.
  - Тетя, мне бы очень хотелось увидеть лорда Дивейна, когда он придет.
  Абигейл смотрела на нее с открытой неприязнью. Откуда она узнала? Эта упрямая и не терпеливая девушка не знала своего места. Она не была послушной и кроткой и проявляла слишком большой интерес к делам взрослых. Ее долг слушать и делать, что говорят старшие. И ей нужна была твердая рука. Как только эта неприятность с Монтджофри наконец разрешится, Абигейл лично найдет ей самого строгого мужа. Человека с принципами и правильными понятиями. Почему эта девушка вечно поднимает столько шума. Она весь дом перевернула из-за Рождества. Абигейл невыносимо раздражало, что старшие слуги все время сравнивали Барбару со старой герцогиней.
  И, самое прискорбное, ее влияние распространялось. Вчера утром, например, Мэри осмелилась высказать мнение, противоречащее мнению Абигейл. И Тони, казалось, уже не считал нужным согласовывать с матерью каждый свой шаг. Он явно испытывал нежные чувства к этой рыжеволосой девушке, что смотрела на него широко раскрытыми голубыми глазами. Взгляд этих глаз казался умоляющим, хотя на самом деле за ними прятался такой же непреклонный и упорный разум, как у самой Абигейл.
  О, может быть у Барбары и было милое личико и голос, способный растопить масло, но под этой нежной оболочкой скрывалась сильная и твердая воля. Нет, это было немыслимо для пятнадцатилетнего ребенка.
  - Нет! - Сказала она более холодно, чем собиралась, потому что все эти мысли пронеслись у нее в голове, как порыв зимнего ветра.
  И еще потому, что сегодня утром она слышала, как Бейтс сказал:
  - У нее бабушкины руки, благослови ее Господь. Ах, вот были дни, не то, что сейчас...
  - Пожалуйста, тетя. Это так важно для меня! Лорд Дивейн так мне нужен. Я люблю его с детства! Пожалуйста, позвольте мне...
  - Что, черт побери, ты знаешь о любви и как смеешь так говорить со мной? Нет!
  В голове Барбары словно взорвался красно-черный фейерверк. Это была не только реакция на грубый отказ, все напряжение, скопившееся за время ожидания и незнания, готово было выплеснуться наружу. Ее лицо окаменело, гнев на нем был так силен, что Абигейл невольно отступила назад.
  - Немедленно уходите! - Приказала она и кивнула на дверь.
  К ее удивлению, Барбара подхватила юбки и, как мальчишка, выбежала из комнаты.
  Барбара сидела в своей комнате, сцепив на коленях трясущиеся руки. Острая фаза гнева миновала, и она могла мыслить ясно. Она чуть не ударила тетю, и ее пугало, что она может быть такой несдержанной. Бабушке было бы так стыдно за нее. Слава Богу, она не узнает.
  Бабушка всегда подчеркивала: благородная женщина всегда должна быть спокойной, вежливой и доброй. Но черный гнев все еще не хотел выходить из Барбары.
  - Я увижу его, - пообещала она себе. - Никто меня не остановит.
  *
  Она ждала под одной из лестниц в тени и молилась, чтобы Джейн опоздала, чтобы у нее была минутка... буквально несколько мгновений, чтобы поговорить с ним. Ее ладони вспотели. Затем раздался стук дверного молотка, и ее сердце глухо застучало в ответ. То, что она собиралась сделать, было так смело, так импульсивно, так неприлично (словно голос бабушки раздался у нее в голове), что она едва могла это вынести. Но она все равно собиралась это сделать!
  Это был Роджер! Он вошел в холл вслед за Бейтсом и остановился подождать, пока о нем не доложат в гостиной. Он смотрел на дедушкин портрет.
  Барбара выскользнула из-под лестницы.
  - Роджер... - сказала она.
  Он обернулся, усталый и постаревший, совсем не тот прекрасный принц, образ которого она держала в голове.
  - Я... я должна была увидеть вас.
  Слова слетели с ее губ, пока мысли путались и обгоняли друг друга. А вдруг ее кто-то увидит? Джейн и тетя вот-вот приедут, и если мать или тетя выйдут в холл...
  - Барбара, - ответил он. - Вы так похожи на своего деда...
  - Роджер, пожалуйста, послушайте меня. Я должна знать. Никто мне не говорит, что происходит. Мы поженимся? Пожалуйста...
  Он переменился в лице, и слова замерзли у нее на губах. Холод. Гнев. Она прижала руки к щекам и тихо сказала:
  - О, нет.
  - Ваша мать... - начал он, но в этот момент дверь отворилась, и Барбара отпрянула от Роджера в тень.
  Она смотрела, как он идет в гостиную, будто на собственную казнь. Ничего не было объяснено, но в животе поселилось тошнотворное, болезненное ощущение. Происходило что-то плохое. Ноги дрожали так, что она едва дошла до малой гостиной, где был накрыт чайный столик для Джейн.
  Она подняла глаза к портрету старой герцогини.
  - Бабушка, - прошептала Барбара.
  Хоть бабушка была здесь с ней.
  Во двор Сейлор-хауса въехала карета. В ней напротив друг друга сидели Джейн и ее тетя Мод, в огромной шляпе, поля которой прогибались под весом кружев, жемчуга и перьев.
  - Великолепно! Разве я не говорила тебе, что это великолепно? Посмотри на эти сады, они бесконечны. Два лакея спускаются по лестнице, два! Надо было надеть полосатый тюрбан. Я так и знала! Я чувствовала! Джейн, скажи Томасу, чтобы разворачивался!
  - Тетя Мод, мы и так опаздываем. Мы не можем быть такими грубыми.
  Карета резко затормозила, и Мод едва удержалась, чтобы не упасть на колени Джейн. Она выпрямилась и распахнула полы плаща над вишневым шелковым платьем с полосатыми рукавами. Ее узкая грудь была задрапирована черной шелковой косынкой. Больше всего она была похожа на... плохо наряженной майское дерево.
  - Опаздывать модно, - заверила она Джейн. - Я уверена, что леди Олдерли никогда не приходит вовремя.
  Мод была вне себя от волнения от предстоящей встречи с печально известной леди Олдерли. Она в течении многих лет следила за подвигами Дианы по завуалированным ссылкам в дешевых газетах. "Леди Д. видели поздно вечером в четверг после Королевского собрания в карете лорда Ф.". "Леди Ф. публично оскорбила леди Д.". Диана с блеском позорила своего покойного отца и свою благородную мать, и Мод умирала от желания познакомиться с ней.
  Симметричное величие дома почти подавило ее, но Мод взяла себя в руки, сбросила плащ на руки лакею и расправила платье. Ее взгляд упал на одинаковые столики у стен.
  - Сто гиней и ни пенни меньше! - Шепнула она Джейн.
  Тетя Мод нахмурилась, оглядела Джейн и вытянула свои длинные, как у краба руки, чтобы ущипнуть племянницу за бледные щеки.
  - Честное слово, - сказала она мужу накануне вечером, - я не знаю, что бы мы делали с этой девушкой. Хорошо, что она уже помолвлена. Я никак не смогла бы подыскать ей молодого человека. В ней совсем нет жизни. Ты можешь говорить, что хочешь, Эдмон, но я...
  - О-о-о-о! - Она вытянула шею, чтобы окинуть взглядом просторную лестничную площадку, всю обвитую остролистом.
  Они с Джейн прошли мимо портретов герцога и герцогини.
  - Предки, - прошептала Мод Джейн.
  Джейн едва повернула голову.
  Они последовали вслед за Бейтсом к боковой двери в коридор. Мод немедленно стала крутить головой в поисках потрясающе красивой распутной леди Д., но увидела лишь приятную белокурую молодую женщину и девушку, ровесницу Джейн. У девушки было странное выражение лица, словно болел живот.
  Барбара бросилась обнимать Джейн. Джейн казалась частью дома, частью Тэмворта. Она улыбалась, когда держала подругу за руку и представляла ее Фанни, но перед ее мысленным взором стояло лицо Роджера,и она никак не могла понять, о чем он говорит. Ее губы начали неметь, она чувствовала себя больной.
  Джейн сморгнула неожиданные слезы. У Барбары с Гарри были одинаковые улыбки, ошеломляющие, освещающие лицо, согревающие сердце. О, Гарри. Она была счастлива увидеть Барбару, но в глубине души, словно червяк, таилась зависть.
  Джейн старалась не обращать внимание, но Барбара выглядела такой модной в своем новом платье и с новой прической. Она чувствовала себя как дома в этом огромном великолепном дворце. В Тэмворте огромное богатство и влияние Сейлоров как-то забывалось и затушевывалось. Здесь оно подчеркивалось каждой складкой драпировок, каждым жестом Фанни, когда она приветствовала их.
  Барбара собиралась выйти замуж за графа, а Джейн за Гасси. Конечно, их положение в жизни всегда было разным. Отец Джейн был дворянином, но по сути преуспевающим крестьянином, а отец Барбары виконтом, а дед герцогом. Просто в Тэмворте об этом не вспоминали и не подчеркивали. Она была дурой, когда мечтала о Гарри. Дурой! Ее сердце болело сильнее, чем когда-либо. Ей вообще не следовало сюда приходить.
  Фанни, не отрывая глаз от шляпы Мод, указала на маленький овальный столик в окружении четырех кресел. Мод направилась к столу.
  - Разве это не мило? Он такой крошечный. Изготовлен специально для чая!
  Она с трудом удержалась, чтобы не перевернуть чашки и не посмотреть на клеймо изготовителя. Она сделает это позже, когда никто не увидит. Мод спросила о леди Олдерли, и была разочарована, узнав, что та занята. Пришлось удовлетвориться убранством комнаты и деталями одежды и прически Фанни.
  Бархатные шторы были подхвачены толстыми серебряными шнурами с кистями, стены оклеены узорчатой бумагой, странный предмет мебели, похожий на ряд стульев, но с общей подушкой - на нем могли сидеть два человека. Она решила купить себе чайный столик. Дженй с Барбарой перешептывались, Фанни начала разливать чай.
  Мод предупредила Джейн, что Барбара может измениться, стать менее дружелюбной, но сейчас та казалась просто нервной и необычно бледной. Она то и дело поглядывала в сторону двери, словно ожидая, что кто-то войдет.
  - Есть новости от Гарри? - Прошептала Джейн.
  Барбара отрицательно покачала головой, и Джейн почувствовала себя чуть лучше.
  "Неужели это никогда не кончится? - Думала Барбара. - Я этого не вынесу".
  - Лорд Дивейн такой душка, - говорила Мод Барбаре. - Вы счастливица! Она самый красивый мужчина, которого я видела. Это точно! Когда свадьба?
  Фанни поперхнулась чаем. Мод наклонилась и несколько раз хлопнула ее по спине. Как только Фанни смогла говорить, она быстро спросила, где Мод купила эту шляпу.
  - О, вам нравится? - Воскликнула Мод, дотронувшись до обвисших полей. - Я разбираюсь в моде. Талант, знаете ли. У Джейн совсем нет вкуса, но я ей помогаю.
  Барбара встала, она не могла это вынести. Все три женщины уставились на нее.
  - Простите, - выдавила она. - Мне... надо выйти.
  - Барбара! - Позвала Фанни, но та уже выскочила в дверь.
  Мод удивленно смотрела ей вслед.
  - Она больна? Как странно!
  Фанни поставила чашку на столик:
  - Прошу прощения. Я сейчас вернусь.
  В коридоре Бейтс протягивал Роджеру шляпу и трость. Барбара произнесла его имя. Он повернулся. Его глаза сияли, как сапфиры, но лицо было измученным.
  - Роджер, в чем дело?
  Она привыкла, что люди кричат, когда злятся. Его молчание пугало. Роджер протянул руку и коснулся ее щеки. Она потерлась о его пальцы, как котенок, но он покачал головой и направился к двери, которую держал для него Бейтс.
  - Что случилось? - Повторила она.
  Он не обернулся. Она шла за ним к двери, но он все равно не оборачивался. Бейтс закрыл дверь и вышел. Мать с тетей стояли на пороге гостиной и наблюдали. Барбара чувствовала исходящее от них напряжение. Фанни стояла чуть в стороне, испуганно округлив рот, из-за ее плеча выглядывала Мод.
  - Что случилось? - Повысила голос Барбара, глядя на мать. Она уже не заботилась, что подумают другие. - Что ты наделала? Ненавижу тебя!
  - Немедленно идите в свою комнате! - Приказала тетя.
  - Все кончено, - сказала мать.
  Барбара почувствовала, как внутри нее что-то оборвалось.
  - О, нет! Нет, нет! - Зарыдала она.
  Фанни обняла ее и попыталась успокоить:
  - Тише, тише, дорогая, - говорила Фанни.
  Но она не могла молчать. Не могла. Ее сердце разрывалось. Неужели они не видели? Она потеряла Роджера, своего прекрасного Роджера, еще по-настоящему не завладев им. Это было нечестно. Несправедливо было предложить его, а потом отобрать. Лучше бы у нее никогда не было такой возможности.
  Не говоря ни слова, Фанни повела Барбару вверх по лестнице. Снизу Абигейл, Мод, Джейн, Диана, Бейтс и два лакея смотрела, пока Фанни и Барбара не исчезли в боковом коридоре. Единственным звуком, нарушающим тишину, были рыдания Барбары.
  - А это кто? - Внезапно спросила Диана.
   Мод, жадно смотревшая на нее после сцены с Барбарой, моргнула. Абигейл уставилась на нелепую женщину в нелепой шляпке. Она совершенно позабыла о Мод и Джейн, и вот на тебе... они стояли посреди холла и смотрели на то, что только что произошло. Абигейл на мгновение закрыла глаза, затем расправила плечи и выступила вперед:
  - Я леди Сейлор, - произнесла она своим величественным тоном матери герцога, - а вы, должно быть, миссис Беркли. А вы, дорогая, должно быть, Джейн. Барбара нам много рассказывала о вас. Диана, идите сюда. Конечно, вы знаете Джейн...
  Джйен вздрогнула, когда Диана вышла вперед, улыбаясь своей жестокой улыбкой. Тетя рядом с ней тряслась мелкой дрожью от желания понять, что же здесь происходит.
  - Конечно, я ее знаю, - сказала Диана. - Она пыталась выскочить замуж за моего Гарри.
  Мод ахнула. Джейн побледнела, а затем покраснела так, что на лице и щеках выступили алые пятна. Больно было видеть ее смущение. Абигейл вздохнула. Как это похоже на Диану. Когда эти две женщины уйдут, она скажет Диане все, что думает о ней, что думает о Барбаре. Вести себя на глазах у всех таким образом! Позор! Ужас!
  О, Боже, Джейн выглядела так, словно вот-вот расплачется.
  - Простите, миссис Беркли, но сейчас неподходящее время для всех нас. Полагаю, вы можете отвезти Джейн домой? Она плохо выглядит.
  - Что? - Мод вздрогнула и с трудом отвела взгляд от бессовестной Дианы. - Джейн, ты больна? Пойдем, дорогая, пойдем, сейчас тетя Мод приготовит тебе лекарство от головной боли. Всего доброго, леди Сейлор, леди Олдерли.
  Мод с Дианой обменялись натужными кивками, как двое мужчин перед дракой.
  - Слава Богу, они ушли, - услышала Мод голос Дианы, прежде зам за ними закрылась дверь.
  Ее узкая грудь возмущенно поднялась и опала. В карете Джейн разразилась слезами:
  - Ну и ну! - Сказала Мод. - Можете себе представить! Какая грубость! Все говорят, что она грубиянка. Но как она смела говорить с тобой так некрасиво? И старше меня... интересно... не плачь. Дженй! Ты видела лорда Дивейна? Я успела только мельком. Красивый мужчина! Барбара счастливица... вот, возьми мой платок... просто счастливица. Бедняжка. Что за манеры! Я бы никогда не осмелилась так говорить с матерью. Но он слишком стар для нее. Такому мужчине, чтобы удержать интерес, нужна более зрелая женщина, моего возраста.
  Дженй откинула голову на спинку сиденья и закрыла глаза. Она вернула тете носовой платок. То, как Диана смотрела на нее. То, что она сказала. Джейн вздрогнула. У нее ужасно болела голова, но, по крайней мере, она не вела себя так, как Барбара.
  Она вспомнила, как плакала и умоляла родителей о прощении. Она была хорошей девочкой, послушной. Попытка встретиться с Гарри была ее единственным актом протеста. Теперь Барбара сама оказалась на ее месте, и упрямство ей не помогло. Джейн должна была сочувствовать подруге, но в глубине души она была рада, что Барбара испытывает ту же боль, что и она.
  Барбара сидела в своем прекрасном платье, с этом прекрасном доме, со своей прекрасной кузиной, такой воспитанной и вежливой... и вот теперь Барбара знала, каково это - плакать каждый день, пока не начнет казаться, что ты вся иссохла... а потом слезы возвращаются снова.
  Потом ее лицо станет печальным и опустошенным. И мужчина, которого она любила, будет все время возвращаться в ее мысли, пока она не упадет с ног от усталости. Да, Барбара, красивая и смелая Барбара теперь узнает, что чувствуют все остальные.
  Неожиданно она снова заплакала. Не прерывая свой монолог о манерах молодого поколения, о доме и платьях Фанни, Абигейл и Дианы, тетя вернула ей свой платок.
  *
  ГЛАВА 5
  
  Барбара в изнеможении лежала на кровати. Абигейл и Диана стояли, глядя на нее свержу вниз, злые на ее упрямство. Они все время что-то говорили ей, а она чувствовала себя такой усталой. Она понимала, что восстала против всего, чему ее учили, устроила публичную сцену, но в то же время воля внутри нее превратилась в железный стержень, который не давал ей согнуться. Чем больше они умоляли, уговаривали и даже угрожали, тем сильнее она становилась, хотя и знала, что не сможет победить.
  - Будь благоразумной. Он слишком стар для тебя. Я найду тебе кого-нибудь помоложе. Я знаю много молодых людей, - говорила тетя.
  - Я хочу только Роджера, - отвечала Барбара.
  - Я изобью тебя так, что ты не сможешь ходить, - пообещала Диана.
  Абигейл стояла у самой кровати, но Диана держалась подальше. Она всегда обращалась к дочери, словно со стороны.
  - А я все равно хочу Роджера! - Крикнула Барбара в сторону матери.
  - Он слишком распутен, - сказала тетя. - О его друзбях болтают по всему Лондону. Из него никогда не получится хороший муж.
  - Я люблю его.
  - Любовь! - Фыркнула Абигейл.
  Она уже втайне мечтала, чтобы Диана побила дочь, чтобы та наконец перестала задирать подбородок, замолчала и перестала спорить как... дьявольское отродье. Где были послушание, покорность и скромность, приличествующие женщинам ее возраста и положения? Их следовало привить еще в раннем детстве, если не естественным путем, то через строгое обучение.
  Ей было очевидно, что Диана пренебрегала своими материнскими обязанностями, а герцогиня на старости лет стала слишком мягкотелой. Если бы хоть одна из дочерей Абигейл посмела говорить с ней таким тоном, она заперла бы ее хоть на месяц, хоть на год - пока не образумится. Именно так следовало поступить с Барбарой. Наглость этой девчонки была невыносима.
  - Тебе пятнадцать лет! - Сказала Абигейл. - Ты ничего не знаешь о любви! Ты видела Роджера Монтджоффри всего несколько раз...
  - Даже меньше, - перебила Диана. - и вряд ли он был пылок во время этих свиданий.
  Барбара прикусила губу, но ее упрямый подбородок не опустился ни на дюйм. Ее люцо уже распухло от слез, и все. Что они говорили, заставляло ее плакать еще больше, но она не могла, не хотела сдаться.
  - Да помогут мне небеса, если бы мои родители позволили мне выйти замуж за юношу, которого я любила в пятнадцать лет! - Заявила Абигейл.
  - А мне родители разрешили, - сказала Диана. - И ты видишь, какой мудрый выбор я сделала. Мы стараемся для твоего же блага.
  - Ты дала обещание мне и Роджеру! И ты его нарушила!
  Лицо Дианы стало еще холоднее:
  - Выбор сделан, и ты должна принять его. И ты это сделаешь, рано или поздно.
  Ее тихий голос был холоднее льда. Барбара вздрогнула, но еще выше вздернула подбородок. Она не собиралась показывать матери свой страх. Абигейл глубоко вздохнула:
  - Девушка должна выйти замуж по решению родителей. Они старше и мудрее, и больше знают о жизни...
  - Ты мне не мать! - По лицу Барбары текли слезы. - Вы просто хотите Бентвуд. Вам все равно, что будет со мной! Вы хотите забрать мой Бентвуд.
  - Тебя следует высечь! - Сказала Абигейл дрожащим голосом. - Если бы ты была моей дочерью, я била бы тебя, пока ты не взмолилась о пощаде! Ты грубая, невоспитанная, избалованная девчонка! Легкомысленная и эгоистичная! Можешь сгнить в этой комнате! Будь я проклята, если помогу тебе!
  Дверь за ними захлопнулась. Барбаре казалось, что ее голова вот-вот отвалится от тела и покатится по полу.
  - Сегодня вечером только хлеб и вода, больше ничего, - услышала она голос матери.
  - Дверь не отпирать ни под каким предлогом, - приказала тетя.
  Она упала лицом в подушку и зарыдала.
  Снаружи Абигейл привалилась спиной к стене, расстроенная своей вспышкой. Похоже, Барбара производила на нее такое же действие, как и Диана - обе они заставляли ее говорить то, о чем потом приходилось жалеть.
  - Не думаю, что Барбара примет еще оно предложение руки и сердца, - с удивительной проницательностью заметила Диана.
  - Через неделю мы отправим ее обратно в Тэмворт, - пообещала Абигейл.
  Она была измучена сценой с Роджером, истерикой Барбары, любопытством Мод и Джейн. С тех пор, как Диана вернулась в Лондон, у нее вообще не было ни минуты покоя.
  - Еще год в деревне в обществе старухи, и Барбара успокоится. И тогда она будет рада принять любое предложение.
  - А Бентвуд?
  Диана не отличалась утонченностью.
  - Было бы неприлично, если бы мы передали его прямо сейчас, Диана. Пусть все утрясется. Через месяц Роджер уедет, затем мы подпишем бумаги.
  И все это время ей придется следить за Дианой зорко, как соколу, иначе золовка продаст землю прямо у нее под носом. И нужно быть очень осторожной. В последнее время Тони сделался сам не свой. Ничто не шло, как она планировала, но каким-то образом все они должны были пережить несколько недель, пока весь Лондон будет шептаться у них за спиной.
  Рождество было не за горами. Здесь, в Сейлор-Хаусе, планировались карточные вечера и ужины. Поведение Барбары не должно было подпитывать сплетни. Ей придется вести себя прилично, иначе... она в буквальном смысле останется сидеть в своей комнате на хлебе и воде. А затем Абигейл отправит девчонку в Тэмворт.
  Это герцогиня была виновата во всем. Кто угодно скажет, что девушка ничего не знает о семейном долге и послушании. Пусть герцогиня разберется с ней! А пока она попросит Фанни, свою дорогую добрую Фанни, вразумить этого тупоголового ребенка.
  Заслышав стук в дверь, Барбара села и потерла глаза. Должно быть, она заснула, и теперь чувствовала себя так, словно ее голова была набита овечьей шерстью. Дверь была заперта, и ключ повернулся с тихим скрежетом. Вошла Фанни.
  - О, моя дорогая!
  Кузина подбежала к кровати и поцеловала ее. Барбара снова начала плакать. Фанни укачивала ее в своих объятиях, как малого ребенка. Она гладила девушку по голове и тихим голосом говорила о браке и его обязанностях. О том, что женщины слишком слабы в глазах Бога, чтобы решать, за кого им выходить замуж. О том, что сила христианской любви заключается в том, чтобы принимать то, что посылает нам Бог, и использовать это наилучшим образом. Об ответственности родителей за правильный брак, о совместимости, комфорте и терпении, которые важнее любви. На все это Барбара лишь качала головой, пока слезы текли по ее распухшему лицу.
  - Я люблю его, Фанни.
  Фанни вздохнула, подошла к тазу и выжала тряпку. Затем она осторожно протерла лицо Барбары. Ткань была прохладной и мягкой, как и тщательно подобранные слова Фанни.
  - Разве мы не были сотворены из мужского ребра, и разве нам не было заповедано быть в подчинении у мужей наших? А наши родители? Долг женщины - поступать так, как велят родители. Такова Божья воля. Ты сама это понимаешь в глубине души, Барбара. Я не поверю, что бабушка воспитывала тебя иначе.
  Барбара сглотнула и отвернулась. Это была правда. Бабушка учила ее выполнять свой долг и осознавать женские слабости. Но при этом бабушка всегда уважала ее чувства, как и чувства Гарри. Она знала, что ведет себя ужасно, но ничего не могла с собой поделать, просто ничего.
  Наконец, Фанни ушла. Дверь закрылась, ключ повернулся. Барбара сидела, но почти ничего не видела. Марта не зажгла свеч.
  Барбара почти наощупь пробралась в маленькую гостиную, которая соединялась с коридором. Там на столе ее ждал серебряный поднос с кувшином воды и несколькими ломтиками белого хлеба. Барбара вернулась обратно в постель. Она чувствовала себя слишком больной, чтобы есть.
  На следующее утро у нее болел живот. Она не ела с последнего завтрака, а за чаем слишком волновалась, чтобы проглотить хоть кусочек сливочного пирожного. Сейчас ей до тошноты хотелось есть, но Марта пришла ночью и забрала поднос. Служанка была слишком жестокосердна, чтобы оставить Барбаре даже сухую корку.
  Как долго они собираются держать ее на хлебе и воде? Сколько она сможет вытерпеть? И какой в этом смысл? Они были правы, все они. Девушка должна была следовать воле родителей, она выросла на этих правилах. Просто... мысль о Роджере так взволновала Барбару, что она позволила себе поверить в туманный светлый сон. Где он был ее мужем, и они жили долго и счастливо.
  Если бы мать не упомянула о Роджере, она не стала бы смотреть этот сон, только иногда. Она выполнила бы свой долг. Она вела себя так плохо, ей была так стыдно, что она корчилась от одной только мысли, что ей придется извиняться перед матерью и тетей.
  Как она ненавидела быть неверной. Но сейчас ей хотелось побыть одной. Еще день-другой на хлебе и воде, пока она сможет это вынести. Затем она извинится.
  Барбара сидела у окна и смотрела в сад. Он был голый, серый и холодный, как ее сердце. О, Роджер, я всегда буду любить тебя. Они не смогут забрать у меня эту любовь. Откуда-то снова взялись слезы, они текли по ее щекам и большими тяжелыми каплями падали на подол платья.
  Ключ повернулся в замке, она даже не потрудилась оглянуться. Она никогда в жизни больше не посмотрит на эту угрюмую Марту. Она молилась, чтобы бабушка приехала и все исправила.
  - Баб! Ты выглядишь ужасно!
  Это был Тони, он склонился над ней и гладил ее руку. И вместе с ним в комнату проник запах жареного бекона и кофе! Она спрыгнула с подоконника и подбежала к подносу с едой. Барбара заталкивала полоски бекона и куски хлеба с маслом в рот. Сунула палец в варенье и жадно облизала. Еда!
  Тони был ангелом. Она вытерла жирные пальцы о платье, как крестьянка. Полный желудок укрепил ее мужество. Каждый глоток делал ее жизнь светлее, а будущее более счастливым.
  Внезапно пища застряла у нее в горле, а желудок сжался. Барбара почувствовала, что ее сейчас стошнит, и бросилась к ночному горшку. Все, что она только что съела, изверглось наружу вонючими пережеванными кусками. Ее рвало и рвало до тех пор, пока она не решила, что сейчас упадет в обморок. Последние капли горькой желчи жгли горло.
  Закончив, она оперлась о стену и прошла к тазу. Прополоскала рот. Беспомощно топтавшийся рядом Тони взял ее за руку и подвел к креслу. Он опустился перед ней на колени:
  - Баб! Ты больна. Позволь я позову маму.
  - Нет!
  - Ты очень плохо выглядишь. Что я могу сделать?
  - Я наказана, Тони.
  - Я знаю. Все знают. Слышал, как говорят по всему дому. Ты очень любишь его, Баб?
  Слезы снова подступили к горлу. Она отвернулась и кивнула. Он неловко похлопал ее по руке.
  - Ты очень добрый.
  Она вытерла глаза и вздохнула. Боль была такой свежей, как будто вчерашнего дня и не было. Было даже больнее. Как она вообще сможет это вытерпеть? Ее тело дрожало, а запах еды вызывал тошноту. Господи Иисусе, помоги мне... о, бабушка...
  Она посмотрела на Тони.
  - Что, Баб? Что угодно, кроме похищения Роджера. Сказал маме, чтобы не держала тебя взаперти. Сказал, что ты хорошая девочка. Упрямая, но хорошая. Сказал, что это мой дом. Принес тебе еду. Я не хотел, чтобы тебя стошнило.
  Она слабо улыбнулась. Его бледное круглое лицо было таким серьезным. Он был таким милым.
  - Это очень храбро с твоей стороны, Тони.
  - Мама сердится на меня. Ей не нравится.
  - Тони, послушай, я хочу написать бабушке и хочу, чтобы ты отправил письмо. Это будет секрет, потому что тетя Абигейл не разрешает мне писать. Я только попрошу ее приехать и забрать меня домой. Я дам тебе прочитать. Ты сделаешь это для меня, Тони? Пожалуйста.
  Он немного подумал, затем кивнул.
  - О, Тони.
  Барбара наклонилась и поцеловала его в губы. Потом встала и медленно, как больная, прошла в соседнюю комнату к своему маленькому письменному столу.
  Тони поднес пальцы к губам - нежный, нежный жест.
  Руки у нее тряслись так, что чернила растекались и перо брызгало, но не удалось написать: "Приезжай в Лондон, бабушка. Я в отчаянии, и мне очень плохо. Пожалуйста, приезжай. Твоя любящая внучка Барбара Элис Констанс Олдерли".
  Она рассыпала песок, чтобы высушить чернила. Она нуждалась в бабушке. Если та будет рядом, она вынесет все. Ей станет лучше, потому что сейчас боль была невыносимой.
  Тони взял письмо, сложил его и сунул в карман. Он взял руки Барбары в свои.
  - Сказал маме, что ты будешь хорошо себя вести. Правда, Баб?
  - Я постараюсь, Тони. Просто мне так больно.
  Каким-то образом она оказалась в его объятиях. Он был высок, и Барбара доставала ему только до плеча, но это были хорошие, надежные плечи, и Тони не возражал, когда она замочила слезами его дорогое пальто. Он действительно был такой милый.
  Ее дверь осталась незапертой, и Марта принесла новый поднос с едой. Барбара не могла есть, только ковыряла вилкой омлет. Почти все, что лежало на тарелке, вызывало у нее тошноту. Она провела еще день у себя, затем умылась, расправила плечи и пошла извиняться.
  Тетя и мать сидели в гостиной. Диана раскладывала пасьянс за одним из карточных столиков. Эти столики были придуманы во времен покойной королевы Анны, когда карточные игры стали так популярны. За ними помещалось четыре человека, и в каждый угол был встроен подсвечник.
  Диана едва подняла глаза от карт на дубовой столешнице. Она держала в руке червового короля Георга, который с берега приветствовал корабли под английскими флагами. Эта колода была выпущена в честь победы дедушки под Лиллем.
  Кипя от возмущения, Абигейл выслушала бормотание Барбары. Тони не следовало отменять ее приказ! Она не понимала, зачем он это сделал, знала лишь, что эта девочка получила слишком большое влияние на ее сына.
  Абигейл прочитала Барбаре длинную и нужную лекцию о правильно поведении, и девушке потребовалась вся ее воля, чтобы не возмутиться опять. Ее гордость пульсировала болью, словно открытая рана, а слова тети язвили хуже соли. Барбара стиснула зубы и попыталась сосредоточиться на доме, на Тэмворте, на бабушке и братьях с сестрами.
  Тетя Абигейл что-то говорила о том, что ее запрут в доме на все Рождество, что она не сможет празновать вместе со всеми, потому что вела себя, как невоспитанный ребенок. Вот и прекрасно! Она не хотела никаких праздников!
  Диана не произнесла ни слова, только продолжала лениво стучать картами по столу.
  *
  Это был Сочельник. По всему Сейлор-Хаусу слуги чистили полы и ковры, натирали воском мебель, полировали серебро. Из кухни тянулись восхитительные запахи каплунов, гусей и индеек. Столы со всего дома были перенесены в гостиную и холл, устланы тяжелыми скатертями из дамаста, сервированы фарфоровыми тарелками и серебряными вилками, ножами и солонками.
  Ужин был назначен на восемь часов, затем Барбара с Мэри пойдут спать, а взрослые останутся, чтобы пить и смотреть, как горит рождественское полено.
  Барбара сидела в оранжерее среди лимонных и апельсиновых деревьев, лилий и роз. Чтобы поддерживать цветение растений среди зимы, садовники постоянно топили угольные жаровни. Обильное богатство Тэмвортов позволяло им поддерживать летнюю жару в комнатах в такое время года, когда многие бедняки замерзали насмерть.
  Прошедшие дни не уменьшили ее душевной боли. Теперь эта мука постоянно присутствовала в ее жизни. Барбара чувствовала ее по ночам в постели, пока ворочалась с боку на бок, плакала и, наконец, засыпала, а утром, лишь открыв глаза, снова ощущала тяжесть на сердце. Она была действительно тяжелой, как пушечное ядро.
  Сердце ее теперь билось неравномерно, даже дыхание перехватывало. Ей так хотелось вернуться в счастливые дни детства в Тэмворте, когда Роджер был не более, чем золотым сном и не имел ничего общего с реальностью. Удивительно, как несколько сказанных матерью слов, могли доставить ей столько мучений.
  Она подошла к стеклянной двери, ведущей в сад. Сегодня там не было видно садовников. Никто не сгребал в кучи опавшие листья, не посыпал гравием дорожки, не рыхлил почву на клумбах, чтобы она все время оставалась влажной и готовой для весеннего посева. Внезапно ей захотелось выйти наружу, ощутить дыхание холода на своих щеках, вдохнуть что-то еще, кроме воздуха Сейлор-хауса. Она была прикована к дому, но все же могла улучить для себя несколько мгновений свободы в саду.
  Она украдкой огляделась вокруг. Никого рядом не было. Все были заняты подготовкой к вечеру. Она взяла один из висящих на крючках плащей, распахнула дверь и вышла наружу. От холодного чистого воздуха у нее заболели легкие, и это было даже приятно. Правда, немного кружилась голова.
  В последние дни у нее не оставалось ни сил ни энергии. Она все время чувствовала себя вялой, пустой и усталой. Она либо плакала либо спала. Она даже не могла нормально есть. Все внутри нее перевернулось. Ей удавалось выпить чашку чаю и съесть один или два тоста, но этого было недостаточно, она уже сбросила несколько фунтов.
  Она пошла по гравийной дорожке чуть быстрее. Ах, этот свежий воздух имел вкус свободы. Он придал ей новых сил. Сейчас Барбаре казалось, что она могла бы пройти пешком до самого Тэмворта. Как она тосковала по бабушке и тем, кого любила!
  Тропинка вела вдоль садовой стены. Уличные торговцы кричали, предлагая овощи, дрова, горячий эль, но фургоны и телеги грохотали по булыжникам мимо и мимо, а возницы проклятьями подгоняли лошадей. Барбара брела среди равномерно высаженных кустов остролиста, тщательно подстриженных и похожих на огромные темно-зеленые канделябры. Крупные красные ягоды сверкали среди блестящих листьев.
  Занята своими мыслями, Барбара миновала ворота. О, Роджер, как же мне больно. Затем она остановилась. Странно, но на воротах не было замка. Обычно вход в сады со стороны улицы надежно запирали от посторонних.
  Их открывали весной в определенные дни, в пору цветения сирени, яблонь и груш, и тогда публика могла прогуливаться среди тюльпанов, нарциссов и гиацинтов до самых сумерек. Затем привратник звонил в колокольчик, предупреждая, что скоро ворота закроются. Это правило установил ее дед. Он таким образом делился с лондонцами своим богатством, и от Тони с Абигейл ожидали продолжения традиций семьи.
  Барбара обнаружила, что стоит у ворот. Ей захотелось открыть их и выйти. Прежде, чем эта мысль успела оформиться в ее голове, прежде чем она смогла перечислить причины, по которым должна была остаться возле дома, ноги уже вынесли ее на улицу, и вот она стояла на обочине булыжной мостовой, огороженной от проезжей часть деревянным штакетником.
  Перед ней находился трактир, его вывеска покачивалась высоко на железных петлях. На большом дощатом щите ничего не было написано, там был нарисован король в красном мундире с золотыми пуговицами и в золотой короне. Таверна называлась "Георг".
  Магазины по обе стороны были еще открыты, хотя в обычные дни закрывались рано. Она разглядела в украшенной плющом и остролистом витрине перчатки и ленты. Подмастерье стоял у входа и зазывал прохожих войти внутрь и купить товар.
  Барбара пошла дальше. У нее было довольно смутное представление о том, где она находится, потому что никогда не выходила одна и, тем более, пешком. Но было очень приятно идти по улице, разглядывать магазины, вдыхать запах свежего хлеба и жарящегося мяса, смотреть на огромные вывески с яркими и смелым картинками и слушать уличных торговцев.
  - Купите новый альманах... медные кастрюли... чиним котлы... свежая речная вода...
  Она провожала взглядом кареты и паланкины. Молодые, как она, девушки - видимо, служанки - спешили по делам. Все улыбались и кричали: "Счастливого Рождества!". Несколько подмастерьев предложили ей бесплатный товар из хозяйской лавки в обмен на рождественский поцелуй. Барбара не чувствовала себя такой беззаботной со дня приезда в Лондон.
  Она просто пройдет еще немного, а потом вернется и проскользнет в дом через садовую калитку. Никто никогда не узнает.
  Когда она вышла на широкое открытое пространство, огороженное красивыми домами, то поняла, что попала на одну из городских площадей. Они начали бурно строиться во времена Якова I, когда многие дворяне и связанные в королевским двором банкиры, начали застраивать пустоши вокруг Вестминстера и Лондона.
  Постепенно новые дома сдавались в аренду под жилье и магазины, и дорога, связывавшая лондонский Сити с Вестминстером, где жил монарх, превращалась в оживленную транспортную магистраль.
  Теперь Барбара стояла в самом фешенебельном районе посреди площади Сент-Джеймс. Она сразу опознала ее по Центральному фонтану. Дом под номером семнадцать принадлежал Роджеру.
  Я просто пожелаю ему счастливого Рождества, говорил в ее голове один голос, в то время, как другой плакал: что ты делаешь? Но она знала, что делает.
  Барбара подняла тяжелы медный дверной молоток со львиной головой и уверенно постучала. Ей тут же открыли. Перед ней стоял статный мужчина в аккуратном темном парике. На его ливрее был вышит герб. "Что дальше?" - лихорадочно подумала она.
  Барбара подняла подбородок и сказала:
  - Лорда Дивейна, пожалуйста. Передайте, что его хочет видеть мистрис Барбара Олдерли.
  До самой смерти она так и не поймет, что на нее нашло в тот роковой Сочельник. Что заставило ее пренебречь всеми правилами поведения и прийти в дом холостого мужчины одной, без компаньонки.
  Крэддок, мажордом Роджера, поджал губы. Он был слишком опытен и понимал, что она действительно так, за кого себя выдает, но был огорчен отсутствием горничной или родственницы. Но даже если Барбара окажется самозванкой, его господин рассердится, если слуга продержит даму на крыльце слишком долго. Лорд Дивейн славился своей вежливостью и гостеприимством, и его старший слуга обязан был представлять эти качества.
  Крэддок поклонился:
  - Входите немедленно, мистрис.
  И она последовала за ним в узкий коридор с лестницей, поднимающейся куда-то влево, и двумя дверями с каждой стороны. За правой дверью она заметила слуг, накрывающих столы белыми скатертями. Камин напротив двери был украшен остролистом, и среди зелени стояли большие белые свечи. Был Сочельник, Роджер принимал гостей, и вот она пришла. Это было глупо, но она по жесту Крэддока прошла к левой двери.
  - Если вы подождете здесь, мистрис Олдерли, я сообщу лорду Дивейну. Могу я предложить вам освежиться?
  - Нет, - прошептала Барбара.
  От чудовищности того, что она натворила, ей стало дурно. Она стояла посреди небольшой комнаты, которая тем не менее в полной мере отражала богатство и вкус Роджера. Гостиная носила имя Нептуна, потому что узорчатый шелк на стенах был расписан морскими коньками и звездами, запутавшимися в бороде греческого божества, который, трубя в золотой рог, поднимался из синих глубин. Вокруг него на волнах резвились дельфины. Камин был украшен замысловато вырезанными рыбками и скрученными в спирали раковинами. Кресла на змееподобных ножках выстроились вдоль стен и вокруг пяти небольших столиков. В центре каждого стола из рождественского венка поднималась белая свеча.
  Барбара присела на краешек кресла и попыталась отдышаться. Сердце билось так быстро, что кружилась голова. Какого черта она хочет от Роджера, чтобы он сбежал с ней? Это был сложный вопрос для них обоих.
  Бегство влюбленных влекло за собой стыд и позор. То, что она сидела здесь, являлось не менее скандальным.
  "Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!" - думала она, не понимая, о чем просит.
  *
  Крэддок постучал в дверь библиотеки.
  - Войдите, - сказал Монтроз, только что закончивший проверку по подготовке праздничного ужина.
  Уайт, развалившись в кресле у камина, перечитывал "Илиаду" литературную сенсацию года. Когда Монтроуз зашипел от новости, что сообщил ему Крэддок на ухо, он оторвался от книги и уставился на своего друга. Монтроуз хмурился, кусал губы и перекладывал стопку приглашений с одного угла стола на другой - ненужные действия, явно выдававшие крайнюю степень беспокойства. Крэддок покинул библиотеку.
  - В чем дело, Френсис? Скажи мне. Я тебя знаю. Тебя просто распирает от новостей.
  Несмотря на свой напыщенный вид, Монтроуз был гораздо большим сплетником, чем Уайт. Он не мог сдержаться:
  - Внизу молодая женщина. - Он сделал паузу для драматического эффекта. - Молодая женщина без сопровождения, которая заявила, что ее зовут Барбара Олдерли.
  У Уайта отвисла челюсть. Все в доме от кухарки до Крэддока знали о крушении брачных планов лорда Дивейна. Уайт и Монтроуз так же знали, что их хозяин вложил немало средств в строительные планы и исследования, а так же в займы для леди Олдерли. Даже прославленное обаяние Роджера не могло скрыть его усталость и раздражение в эти дни.
  - Но почему Крэддок пришел к тебе, а не к ..?
  - Ответственность.
  Уайт сразу все понял. В больших домах со множеством слуг уклонение от ответственности было возведено в ранг искусства.
  - Карлайл! - Воскликнул он через мгновение. - Это наверняка один из его трюков! Думай, Френсис! Помнишь, он заплатил двум шлюхам из Шордича, чтобы они выдали себя за фрейлин принцессы с личным посланием к лорду? Мы тогда потеряли его на несколько дней.
  Он вскочил с кресла и ухмыльнулся, как озорной мальчишка.
  - Давай спустимся и посмотрим на нее. Если она не лжет, что невозможно, я сам ему доложу. Я беру всю ответственность на себя.
  Он быстро вышел из комнаты. Монтроуз со вздохом последовал за ним.
  *
  Услышав тихий деликатный стук в дверь, Барбара поднялась на ноги. Она задыхалась и с трудом глотала воздух. При виде двух странных молодых людей, которые смотрели на нее, как на уродца в цирке, ей стало совсем дурно. В комнате было жарко, и, кажется, она собиралась упасть в обморок.
  Уайт подхватил ее прежде, чем она успела осесть на пол. Ни он ни Монтроуз уже не думали, что это шутка. Было очевидно, что эта миловидная худенькая девушка происходит из респектабельной семьи. Что она делала здесь без компаньонки и почему была бледна, как смерть - этого ни один из них знать не хотел.
  Все они попали в беду. Следовало немедленно звать лорда Дивейна. Уайт помог ей сесть и похлопал по руке, другую она приложила ко лбу.
  - Кто вы? - Спросила она.
  Уайт прикусил губу.
  - Немедленно поднимись наверх и приведи лорда Дивейна, - приказал он вросшему в пол Монтроузу.
  Настойчивость в его голосе придала секретарю сил, Монтроуз вышел. Только перед дверью спальни лорда Дивейна он вспомнил, что Уайт обещал взять всю ответственность на себя. Прежде, чем он успел сбежать вниз по лестнице, Джастин, камердинер Роджера, открыл дверь.
  Монтроуз ступил внутрь, как человек, идущий навстречу гибели.
  - Я Цезарь Уайт, библиотекарь лорда Дивейна, - сказал Уайт Барбаре. - А то был Френсис Монтроуз, его секретарь. Простите, мистрис Олдерли, но вы выглядите больной. Могу я что-нибудь для вас сделать?
  Барбара высвободила свою руку.
  - Уйдите, - попросила она.
  Ей было так стыдно, что казалось - она вот-вот умрет.
  Она без серьезного оправдания пришла в дом Роджера, и теперь об этом знали не только мажордом, но и эти два молодых человека. Она попала в самую большую беду своей жизни.
  *
  - Это личное, сэр.
  Роджер дал знал Джастину выйти из комнаты. Он одевался для вечернего приема, и бледно-голубой камзол очень шел к его глазам. Он выглядел необычайно красивым.
  - Мистрис Барбара Олдерли ждет вас в гостиной Нептуна. С ней Цезарь.
  Глаза Роджера расширились, он подошел вплотную к Монтроузу.
  - Что вы имеете ввиду? Это чья-то шутка? Опять Карлайл?
  - Хотелось бы, сэр. Есть еще кое-что, сэр. - Монтроуз судорожно сглотнул. - Она одна, сэр.
  - Одна!
  Никогда за все года работы на лорда Дивейна Монтроуз не видел его в таком состоянии.
  - Черт! - Крикнул Дивейн. Теперь он кричал. - Почему мне сразу не сообщили?
  - Крэддок пришел ко мне, сэр. Он не знал, что делать.
  - Тогда почему, Бога ради, цезарь с ней внизу? Кто еще знает? Господи Иисусе, я прикончу вас обоих! Прочь с дороги!
  Роджер быстро вышел из комнаты. Монтроуз вытер вспотевшее лицо носовым платком. Он не сделал ни шагу, чтобы последовать за хозяином. Лорд Дивейн успеет уволить его потом.
  Уайт опять похлопывал Барбару по руке, когда в гостиную ворвался Роджер. При виде его Уайт быстро встал.
  - Роджер, мне очень жаль, - тихо произнесла Барбара. - Пожалуйста, простите меня...
  Роджер мотнул головой в сторону Уайта:
  - Скажите миссис Бриджуотер, чтобы она немедленно присоединилась к нам, и... - он посмотрел на поникшую в кресле Барбару, - ... скажите Крэддоку, только ему, чтобы принес бренди и что-то из еды.
  Его приказы были короткими и отрывистыми, как будто Уайт был его солдатом. И, подобно солдату, Уайт с облегчением бросился выполнять приказ, передавая ответственность тому, кто, казалось, знал, что делать.
  Барбара уже плакала.
  -Я не знаю, как это получилось, - сказала она. - Я шла, шла, а потом оказалась здесь. Пожалуйста, не ругайте меня, Роджер. Пожалуйста!
  Сердитое выражение исчезло с его лица. Все, что он должен был чувствовать при виде пятнадцатилетней девушки, одной в его доме, меркло рядом с ее слезами. Он еще с детства питал к ней слабость, а сейчас она выглядела слишком жалкой для его гнева.
  - Вы сердитесь на меня, я знаю. Это было глупо, неправильно. Теперь я опозорена в ваших глаза-а-ах!
  Последнее слово превратилось в вопль. Она закрыла лицо руками. Роджер, за много лет привыкший к женским слезам, знал, что нужно делать. Она опустился перед ней на колени и осторожно обнял. Она вцепилась в его камзол и зарыдала в плечо.
  Часть его хотела рассмеяться. Ситуация действительно была забавной. Джастина удар хватит, когда он увидит, что Барбара сделала с голубым атласом. Он утешал ее так же умело, как и многих других женщин, в то же время думая о ее матери. Они с Дианой были слишком заняты обсуждением контракта и совершенно забыли о чувствах этого ребенка.
  - Тише, тише, - успокаивал ее он. - Тише, моя милая девочка.
  Он чувствовал нежность к ней, и это чувство застало его врасплох. Она поступила глупо, глупо, и он оказался в ужасном положении, вынужденный стоять перед ней на коленях, пока она пачкает слезами атлас его камзола. Гости должны были прибыть через час, времени почти не оставалось, а ему впервые за несколько недель хотелось смеяться.
  Но, конечно, он не мог. Она икнула у него на плече. Роджер прикусил губу и погладил ее по спине. Сквозь плащ казалось, что от нее остались лишь кожа да кости. Неужели в Сейлор-хаусе ее морили голодом? И снова он был поражен сознанием, что в брачных переговорах замешано слишком много людей. Выходя в тот день из Сейлор-хауса, он не думал, что мать или тетя могут наказать ее.
  Собственный эгоизм привел его в ужас.
  За спиной раздался кашель. Миссис Бриджуотер, его экономка, переминалась с ноги на ногу, всеми силами игнорируя тот факт, что ее хозяин стоял на полу на коленях и держал в объятиях плачущую девушку. Рядом с ней Крэддок с совершенно бесстрастным лицом держал в руках поднос с графином и тарелкой.
  Роджер встал, но продолжал держать руку Барбары. Она была оскорблена тем, как миссис Бриджуотер смотрит на нее.
  - Миссис Бриджуотер, - спокойно сказал Роджер, - это дочь моего друга. Она заблудилась во время прогулки. К счастью, она узнала мой дом и постучала в дверь. Мы с ее отцом старые друзья. Как видите, она испугана. Я полагаюсь на вашу доброту и надеюсь на помощь. - Он изящно опустил тот факт, что Барбара прогуливалась без горничной. - Пройдет в соседнюю комнату, миссис Бриджуотер, и подождите, пока я успокою мою юную подругу.
  Миссис Бриджуотер сделала, как было велено. Крэддок уже поставил поднос на стол и вышел из комнаты. Он слишком долго служил дворецким, чтобы не распознать приближение грозы. Скоро ему предстояло заплатить за свою роль.
  Роджер налил Барбаре бренди. Она умудрилась подавиться первым же глотком. Он заставил ее съесть немного печеной курятины. Она ела, а он сел на стул рядом и смотрел. Если они будут говорить тихо, миссис Бриджуотер ничего не услышит. У него было ощущение, что Барбара собирается наговорить глупостей.
  Это исходило из многолетнего опыта. Он надеялся избежать унижения. Барбара покончила с куриной ножкой и принялась за вторую. Она почувствовала себя лучше, если это было возможно. Она опозорилась, выставила себя полной дурой, но чувствовал себя лучше. Роджер был удивительно добр.
  - Вы... вы скоро уезжаете, - сказала она.
  - Да, Барбара, это так. Вы пришли попрощаться?
  Она покраснело от иронии в его голосе, и это заставило его рассмеяться. Она оглянулась в поисках салфетки, Роджер протянул ей свой платок. Барбара вытерла рот и руки, а затем высморкалась. Он смотрел молча, но не взял платок обратно. Она скомкала его в комок.
  - Я понимаю, вам хочется убить меня, за то что я пришла сюда...
  - Вы преувеличиваете, дорогая.
  - ... но не больше чем мне самой хочется убить себя. Мне не следовало приходить одной. Но я действительно не знаю, как я сюда попала...
  - Но вы здесь.
  - Да.
  Кажется, ей больше нечего было сказать.
  - Могу я отвезти вас домой? - тихо спросил он.
  Барбара кивнула. Слезы снова навернулись ей на глаза.
  - Вы не собираетесь на мне жениться?
  - Нет, теперь это невозможно. И после сегодняшнего дня могу сказать, сто сильно сожалею об этом.
  Барбара улыбнулась ему. Ее лицо распухло, нос покраснел, но это все еще была улыбка Сейлора. Он снова был тронут, как в день их первой встречи.
  - Вы очень добры, Роджер. Я знаю, что вы не имеете в виде ничего такого. Может быть, когда нибудь. Я думала, что заставлю вас влюбиться в меня, если получу шанс. Ну, раз уж я здесь, и сейчас канун Рождества, и... когда я вернусь домой меня все равно убьют...
  Он рассмеялся, но она продолжала:
  - Я хочу кое-что сказать. - Она посмотрела на скомканный платок. - Я любила вас. Всегда любила. Я надеюсь, что вы будете жить долго и счастливо. И что ваша будущая жена принесет вам радость и счастье, как я мечтала. Пожалуйста, не презирайте меня, за то, что я пришла сегодня, и за то, что говорю сейчас. Наверное, у меня больше не будет такой возможности... просто я хотела, чтобы вы знали.
  Слезы катились по ее щекам и падали на лиф платья. Роджер не мог говорить. Он чувствовал только одно - он был очень, очень старым.
  Он наклонился, взял ее руку, развернул кулак, который она сжала в порыве страха и откровенности, и поднес к губам. Он нежно поцеловал ее ладонь - не как друг, а как любовник - а затем прижал к щеке.
  Они некоторое время смотрели друг на друга, потрясенные ощущением близости. Все свою жизнь, что бы ни случилось, она будет помнить этот момент.
  - Я должен отвезти вас домой, дорогая.
  Она кивнула, и он отпустил е руку. Пальцы покалывало. Она встала, тихая, послушная, с плащом, откинутым на спину, как у маленькой девочки. Он позвал миссис Бриджуотер и подал Барбаре руку. Они вышли в коридор.
  Уайт, Монтроуз и Крэддок ждали у лестницы. При виде Роджера они опустили головы, как виноватые дети. Он подвел Барбару к ним. Монтроуз смотрел чуть в сторону.
  - Я хочу представить вам мою дорогую подругу мистрис Барбару Олдерли. Все вы встречали ее ранее при более печальных обстоятельствах. Мистрис Олдерли заблудилась и шла, пока не увидела мой дом. Я отвезу ее в Сейлор-хаус. Крэддок, принесите мой плащ и еще один для миссис Бриджуотер, она будет сопровождать нас. Уайт. Передайте Джастину, что я испачкал камзол. Я пролил на него воду. Мне понадобится новый, когда я вернусь. Я оставляю вас с Монтроузом занять гостей, которые могут появиться в мое отсутствие. Думаю, не нужно напоминать вам, что мистрис Олдерли смущена и не хочет, что в будущем ей напоминали о том, что произошло сегодня.
  - Мои уста запечатаны.
  - Никому ни слова.
  - Ваш плащ, сэр. Миссис Бриджуотер.
  - Отлично. Джентльмены...
  Крэддок открыл дверь и проводил их по ступеням вниз. Как только Роджер с Барбарой скрылись из виду, Уайт с Монтроузом бросились в гостиную Нептуна, из которой открывался прекрасный вид на улицу.
  - Садятся в экипаж, - сказал Уайт, нос которого был прижат к оконному стеклу.
  Монтроуз находился двумя стеклами правее. Роджеру достаточно было поднять голову, чтобы увидеть их, но, к счастью, он этого не сделал.
  - У миссис Бриджуотер такой вид, будто она объелась кислых слив, - заметил Монтроуз.
  - Боже, я отдал бы миллион фунтов, чтобы знать, о чем он думает. Он выглядел... нежным, так мне показалось.
  - Мне не видно его лица, - пожаловался Монтроуз.
  В его голосе слышалась обида. Уайт улыбнулся про себя.
  - Хотел бы я быть мухой на стене Сейлор-хауса, когда они туба приедут, - сказал он.
  - Или когда он вернется домой. У меня такое чувство, что он еще не закончил с нами, и это, Цезарь, полностью твоя вина.
  *
  Карета въехала во двор Сейлор-хауса. Барбара вздрогнула. Сидевший рядом с ней Роджер похлопал ее по руке и сказал:
  - Вы просто заблудились, Баб. Помните об этом.
  Он как будто предупреждал ее не говорить правды, но она и не нуждалась в предупреждении. Как чудесно, что он привез ее домой! Она никогда этого не забудет. Если останется жива, конечно.
  - Миссис Бриджуотер, подождите здесь, - сказал Роджер, когда карета остановилась.
  На лице женщины отразилось глубокое разочарование, но Роджер не хотел, чтобы она перекинулась хоть словом с кем-то из слуг Сйлоров. Эту историю следовало прекратить здесь и сейчас.
  - Мистрис Барбара, - воскликнул Бейтс, открывая дверь, - мы так волновались.
  - Передайте леди Сейлор, что лорд Дивейн хочет поговорить с ней, - ответил Роджер.
  Барбара рядом с ним едва дышала. Ей было страшно, намного страшнее, когда в бабушкиной гостиной Энни жаловалась на ее шалости. Она всегда боялась смотреть в лицо бабушкиному гневу, но еще меньше хотела она противостоять матери и тете. За бабушкиным гневом скрывалась любовь. За матерью и тетей не было ничего. Пустота.
  И в Тэмворте ей не доводилось сотворить ничего по-настоящему страшного. Ну разве что украсть ключ у викария Лэтчрода и запереть в его доме свинью. Или уехать верхом одной, без грума. Бабушка понимала такие вещи. Этого она не поймет. У нее подкашивались ноги. Роджер схватил ее за локоть.
  - Смелее, - подбодрил он. - Вспомните нашу историю. Держитесь несмотря ни на что.
  Барбаре хотелось плакать, но на сегодня слез было достаточно. Она и так ненавидела себя, за то что пролила слишком много слез перед другими людьми.
  Бейтс открыл дверь в большую гостиную. Никто не вышел ей навстречу, и холл казался таким длинным. Казалось, она смотрит с неправильного конца подзорной трубы. Абигейл, мать и Тони ждали у камина, далеко-далеко. Лошади на фреске, люди в доспехах скалились на нее в беззвучном крике.
  Абигейл стояла, положив руку на каминную полку. Диана сидела в кресле. Тони стоял рядом с матерью. Как и Роджер, Абигейл ожидала гостей, они с Дианой были одеты в бархатные платья и драгоценности. Вопрос был лишь в том, у кого из них глубже декольте. Полные груди Абигейл были вздернуты почти под горло, в то время как у Дианы лежали более естественно.
  На голове у Абигейл красовался тюрбан с перьями - неудачный выбор, заставляющий ее лицо казаться еще более квадратным. На Диане было красивое бриллиантовое колье. Самый крупный бриллиант лежал в ложбинке между грудей.
  Даже Тони выглядел великолепно в бархатном пальто, голубом жилете и пышном светлом парике. Он серьезно наблюдал, как Барбара с Роджером под руку приближается к ним. Рука Абигейл стиснула каминную полку. Диана перевела взгляд с лица Барбары на лицо Роджера и обратно.
  Не обращая внимания на Абигейл, Роджер подвел Барбару к Диане.
  - Я возвращаю вашу дочь, Диана. Кажется, она пошла прогуляться и заблудилась. К счастью, я нашел ее. Вот она, невредимая, нетронутая, но очень расстроенная. Правда, я заверил ее, что вы будете добры к ней.
  - В самом деле?
  Диана окинула дочь пристальным взглядом. То, что Барбара увидела в глазах матери, заставило ее сжать зубы и не заплакать, по крайней мере, пока не уйдет Роджер.
  - Благодарю вас, лорд Дивейн. Я в долгу перед вами. Волновались. Я думал, Баб совершит что-то безумное. Мама расстроена, понимаете, Сочельник и все такое. Выпьете что-нибудь? - Тони выступил вперед и серьезно заговорил с Роджером.
  Абигейл закрыла глаза. Роджер был их смертельным врагом, а Тони предлагал ему выпить. Когда она открыла глаза, Роджер заметил ее взгляд и улыбнулся. Она нахмурилась. Он улыбнулся еще шире. Даже Абигейл была вынуждена признать, что выглядел он великолепно.
  - Благодарю вас, нет. Я тоже жду гостей. Я всего лишь хотел убедиться, что Барбара благополучно добралась до дома.
  Он взял вялую руку Барбары, но на этот раз не поцеловал.
  - Смелее, малышка, - тихо подбодрил он, но Барбара не смотрела на него.
  Она не отрывала взгляда от матери. Еще раз иронически поклонившись, он вышел из комнаты в сопровождении Тони. Дверь за ними закрылась. Тишину в большой гостиной можно было резать ножом. Барбара дрожала. В комнате было холодно так же, как в сердце ее матери.
  Она ждала. Никто не произнес ни слова. Она сглотнула и начала:
  - Это... это правда. - Ее обычно низкий голос звучал непривычно высоко и напряженно. - Я увидела, что ворота открыты. Просто хотела немного прогуляться. Я...
  - Ты с ним переспала?
  Барбара уставилась на мать.
  - Я бы никогда... - начала она, но Абигейл перебила.
  - Диана, ее не было всего час! Видит Бог, я так же сердита и расстроена, но... Барбара Олдерли, юные леди не бродят по Лондону в одиночестве, и тебе это хорошо известно! Если это выйдет наружу, твоя репутация будет разрушена! Я чуть не умерла, когда Марта сказала, что ты пропала. К нам приглашено не меньше двадцати человек, и большинство из них прибудет с минуты на минуту...
  - Не говорите мне, что можно сделать за час. Я как никто другой это знаю. В конце концов, она моя дочь.
  Голос Дианы прорезал слова Абигейл, как нож. Сидя в кресле в платье своего любимого винно-красного цвета и бриллиантами на шее, она казалась Барбаре олицетворением мирового Зла.
  Медленно, очень медленно Диана встала. Абигейл и Барбара зачарованно смотрели на нее.
  - Расскажи мне еще раз, что случилось, о дочь моя. Ты все испортила?
  Ее низкий голос был сладок, как мед, и мягок, как бархат.
  - Я... я же сказала. Мне захотелось прогуляться и...
  Боль взорвалась в ее голове красно-оранжевым облаком. От удара кулака матери она рухнула на пол. Ее тошнило. Постепенно ожог стал концентрироваться на левой стороне лица. Она пыталась понять, что же случилось.
  - Боже милостивый! - Абигейл бросилась к Барбаре и опустилась перед ней на колени.
  - Барбара! Барбара! Как ты себя чувствуешь? Тони! Ради Бога, помоги мне!
  Вернувшийся Тони подбежал к ним. Во тру Барбары появился металлический вкус. Кровь? Не удержавшись, она плюнула на желтую бархатную юбку тети.
  - Боже милостивый, - взвизгнула Абигейл.
  Торопясь встать, она каким-то образом зацепила тюрбан, который упал и покатился по полу под китайский шкаф. Волосы Абигейл были примяты тюрбаном, она схватилась за голову.
  - О, нет! - Простонала она.
  Левая сторона лица Барбары была одним пульсирующим сгустком боли. Она не думала, что сможет удержаться на ногах. Она посмотрела на Диану.
  - Ненавижу тебя, - устало сказала она.
  Диана сделала шаг к ней, но Тони успел встать между ними. Его бледное пухлое лицо выражало злость и отвращение.
  - Держитесь от нее подальше, тетя Диана! Я не шучу. Мама, я считаю тебя ответственной за эту сцену!
  Впервые за много лет он заговорил полными предложениями, но все были слишком расстроены, чтобы заметить это. Он повернулся к Барбаре и помог ей подняться. Она прислонилась к нему, благодаря Бога за то, что он рядом.
  - Это не я! - Крикнула Абигейл.
  Она стояла на четвереньках. Пытаясь выудить тюрбан из-под шкафа. Она выпрямилась. Звук рвущейся ткани заставил ее вздрогнуть. Каким-то образом, ее каблук зацепил край юбки, и часть ее оторвалась от корсажа вдоль талии.
  - Это Диана! - Воскликнула она. - Диана!
  Похоже, это было единственное слово, которое она могла сейчас произнести. Кровь, которую Барбара на нее выплюнула, большим пятном растеклась посередине живота.
  - Тони! Тони! - Плакала она, но он не отвечал.
  Он увел Барбару. В коридоре Барбара заплакала, и от этого лицо ее заболело еще сильнее.
  - Барбара, не плачь. Я никому больше не позволю тебя обидеть. Обещаю.
  - О, Тони, - всхлипнула она.
  Бейтс ждал, пока они поднимутся по лестнице. Он быстро обтер выступивший на верхней губе пот. У него хватило присутствия духа отправить гостей в соседнюю комнату. Затем он открыл дверь в большую гостиную.
  Абигейл с прилипшими к голове волосами стояла на четвереньках у китайского шкафа. Диана, с безупречной прической, красивая и безмятежная, стояла у камина.
  Бейтс обратился к портрету над камином:
  - Ваши гости прибыли, мадам.
  *
  Барбара лежала на кровати. Левая сторона ее лица распухла, язык тоже распух и кровоточил с той сторону, куда Диана нанесла удар. Она его прикусила. У нее болела голова, а под глазом наливался большой багровый синяк.
  Ни льда, ни припарок ей не прислали. Марта куда-то запропастилась. Тони сам уложил ее в постель. Она ненавидела Марту, но эта ненависть была совсем слабой по сравнению с той, которую она испытывала к своей матери.
  - Бабушка, - прошептала она в темноту.
  Она думала о бабушке, как о теплом плаще. Бабушка скоро приедет и согреет ее. У нее не осталось сил даже заплакать.
  *
  Герцогиня отдыхала. Сегодня ей предстояло провести несколько часов внизу в гостиной с соседями и слугами, глядя Рождественскую пьесу, которую каждый год ставили в ее честь. Ее всегда писал и ставил Перриман. Он же играл главную роль - пародию на свою хозяйку.
  Перриман нацепит старый халат и дрянной парик, будет хромать и кричать на слуг, и младшие слуги, не участвующие в представлении, будут хихикать, как дети. И она тоже будет смеяться, хотя Перриман ставит одну и ту же пьесу каждый год.
  Ее дом перевернет вверх дном зловредный Брауни (1), она будет искать его повсюду - и в ночном горшке, и под подушками, Святой Георгий с драконом будут то ли помогать ему, то ли мешать. Один из лакеев исполнит затейливый танец с мечом, будут и другие номера.
  Она, как и должна, будет кивать и смеяться. Она разобьет им сердце, если не станет восхищаться. Викарий с сэром Джоном Эшфордом и его женой тоже придут на спектакль. Такова была ежегодная традиция, и сэр джон обязательно скажет, что не видел ее такой упрямой и злой, а Перриман слишком толстый, и совсем не похож на герцогиню.
  Потом викарий произнесет небольшую речь о ее христианской щедрости и милосердии. Слуги, все еще в сшитых из старых платьев костюмах, и те, что сидели в зрительном зале, будут ему хлопать.
  Затем все домочадцы толпой ввалятся в большой зал, где ее внук Том зажжет рождественское полено, и все поднимут бокал эля и будут говорить тосты. Потом слуги уйдут, чтобы приготовить все к завтрашнему большому пиру, куда сможет прийти каждый ее арендатор, каждый слуга и друг.
  Угощение будет выложено на старинный деревянный стол на козлах. Этим столом пользовались еще ее дед и прадед в те времена, когда на престоле сидел король Генрих VIII.
  Все лица буду сиять в предвкушении кабаньей головы, которую внесут на огромном серебряном подносе длиной и шириной с Анну, с яблоком в пасти и обложенном яблоками и розмарином. Многие семьи в наши времена отказались от этой традиции, но в Тэмворте ее чтут свято.
  И когда наступит Рождество, придет черед пудингов, жареных гусей, индеек, пирогов с мясом или яблоками, орехов и сыров. Всю ночь они будут пировать, а утром направятся в церковь. В следующие двенадцать дней их ждут колядки, розыгрыши и подарки для слуг.
  Она должна будет присутствовать на ужине у викария и на карточной вечеринке у сэра Джона. Дети будут ходить в гости по всей округе. Но в этом году без Барбары все будет не так.
  Как же она скучала по Барбаре! У нее мелькнула мысль схватить детей в охапку и отправиться к Абигейл, чтобы увидеть свою любимую внучку собственными глазами. Ведь это Барбара всегда находила самой большое рождественское полено и плела самые красивые венки.
  Это Барбара с одиннадцати лет играла в пьесе ленивую и грязную служанку так, что даже Перриман корчился от смеха. Это она громче и чище всех пела старинные песни и гимны, она готовила в большой серебряной чаше пунш из эля, мускатного, ореха, сахара и жареных яблок. Барбара оживляла своим присутствием этот старый дом, и он опустел, когда месяц назад девушка его покинула.
  Герцогиня поймала себя на том, что прислушивается к шагам в коридоре и напрягает слух, чтобы услышать смех Барбары среди детских голосов. Выглядывая в окно, она видела своих внуков, играющий в снегу, и ее глаза инстинктивно искали Барбару, но ее уже здесь не было.
  И не только она скучала по внучке. Дети хандрили, скулили и плакали, и вели себя хуже, чем когда-либо. Хенли сходила с ума. Даже Энни, которая считала Барбару слишком импульсивной и своевольной (что было сущей правдой) и почитала своим священным долгом превратить ту в благонравную леди, каждый день ждала письма из Лондона.
  Герцогиня тоже ждала. Она слишком хорошо знала Диану, чтобы не волноваться. Вот почему она написала сестре мужа, Луизе. Но ответ Луизы был слишком туманным. От Барбары пришло всего одно письмо, пусть и длинное, и было это две недели назад. Герцогиня читала и перечитывала его, пока не выучила наизусть. Затем ей пришлось перечитать его детям, Энни, Перриману и кухарке, которые передали новость младшим слугам.
  Черт бы подрал эту девчонку! Так скучать по ней...
  Неисповедимы были пути Господа, раз одна из дочерей Дианы (Дианы, ее неудачной дочери!) так много значила для нее. Но ее сыновья умерли один за другим, и Ричард изменился... она ясно читала его мысли... горе... да, это было горе... И чем дальше он уходил от нее, тем отчаяннее она нуждалась в этом ребенке - Барбаре, старшей дочери Дианы, которая была так похожа а Ричарда. И так непохожа на свою мать.
  Смерть Ричарда создала огромную, зияющую, черную дыру в ее жизни, потому что он был центром ее жизни. Хорошо это или плохо, но так оно и было. И хотя ее сердце было разбито, Барбара вступила в союз с Энни, чтобы соблазнить ее вкусными блюдами, приносить домой обрывки деревенских сплетен, вернуть интерес к младшим детям.
  Да, Барбара дала старой герцогине причину, чтобы жить дальше, потому что она захотела увидеть, какой вырастет эта девочка. И когда эта девочка выросла и превратилась в женщину, готовую жить своей жизнью, герцогиня почувствовала, как в ее груди образовалась еще одна дыра.
  Она не думала, что будет так скучать по девчонке. Когда Барбара выйдет замуж за Роджера, она может послать за остальными детьми. Герцогиня знала это. Это Барбара была настоящей матерью для них, а не кукушка-Диана, которая словно выплевывала младенцев из своего тела, а затем покидала их. И кто тогда у нее останется?
  Герцогиня поджала губы. Конечно, она была слишком стара для маленьких детей и всей этой суеты, но, может быть... она переедет поближе к Барбаре. Да. Жить достаточно близко, чтобы видеть, как растут ее внуки и правнуки.
  Абигейл всегда стремилась пополнить наследие Тони. Пусть она получит этот вдовий дом в обмен на недвижимость в Лондоне. Там она сможет видеть их всех, когда пожелает.
  А вот и Энни, старая перечница. Энни скучала по Барбаре не меньше, чем герцогиня и дети. Она выпрямилась. Энни принесла письма. Герцогиня любила, когда друзья и родственники держали ее в курсе сплетен и семейных дел. Не меньше часа каждый день она диктовала ответы Энни, настолько широким был круг ее адресатов. Возможно, она не хотела больше управлять семьей, но ей нравилось знать, что происходит вокруг, и комментировать это.
  Энни почти улыбалась. Что это значило? Герцогиня взяла письмо и сразу же узнала размашистый почерк Барбары. Она разломила печать и прочитала четыре строчки:
  "Приезжай в Лондон, бабушка. Я в отчаянии, и мне очень плохо. Пожалуйста, приезжай. Твоя любящая внучка Барбара Элис Констанс Олдерли".
  - В чем дело, мэм?
  Страх в голосе Энни вернул ее к действительности. С ее девочкой случилась беда! Герцогиня не думала, очему и как. Она лишь знала, что ее кровиночка, дитя ее сердца, нуждается в ней. Хорошо, когда в тебе нуждаются.
  Она встала.
  - Мы едем в Лондон, Энни, - яростно сказала она. Энергия и целеустремленность наполнили ее усталое старое тело. - Мы нужны нашей девочке.
  Больше ничего говорить не требовалось.
  *
  До Нового Года оставалось всего два дня. В праздничные дни Абигейл всегда устраивала в Сейлор-Хаусе карточные вечеринки, чаепития и ужины, однако на этот раз праздничная атмосфера была омрачена недавним скандалом. Не было необходимости запирать Барбару в комнате, она сама отказывалась выходить. Она ничего не ела, отправленные наверх подносы с едой возвращались на кухню почти не тронутыми.
  Слуги шептались по углам, все слышали, что Диана ударила дочь, только не знали за что. Абигейл играла в карты и развлекала гостей, претворяясь, что ничего не случилось, однако это было далеко не так. Конечно, ближайшие родственники были в курсе.
  На следующий день Барбара излила душу Фанни. И хотя Фанни ничего не сказала, у Абигейл сложилось впечатление, что дочь считает виноватой именно ее. И ее поведение спровоцировало племянницу сделать эту ужасную ошибку. Мэри бродила по дому, как потерянная, и каждый раз, как Абигейл поднимала голову, ее встречал укоризненный взгляд этих бледно-голубых глаз.
  Но ведь это не она побила Барбару! Это сделала Диана!
  Сейчас она сидела в большой гостиной за чайным столиком. Фанни и Гарольд были здесь, а также Тони, Диана и Мэри. При виде Дианы, жадно слизывающей крем с пальцев и нагло флиртующей с Гарольдом, у Абигейл закипала кровь.
  Тони, ее любимый но безмозглый сын, чье будущее она планировала шаг за шагом многие годы, вчера вечером явился к ней в спальню и заявил, что планирует ухаживать за Барбарой, конечно, когда она исцелится от своей привязанности к лорду Дивейну. Абигейл лежала в кровати с намазанным ночным кремом лицом, с повязанной под подбородком тряпкой (лучшее средство от провисания кожи) и буквально не могла слова вымолвить.
  Это было невыносимо. Ирония заключала в том, что Тони в любом случае получил бы Бентвуд, потому что Диана собиралась продать его Сейлорам. Просто Абигейл еще не успела объяснить это своему сыну. Боже милостивый, сколько испытаний для любящей матери! Тони и Барбара. Эта мысль заставила Абигейл содрогнуться. Как будет смеяться Диана, если узнает.
  И каков же был результат ее усилий? Она сидела здесь, эта девочка металась по своей спальне из угла в угол, становясь все тоньше и тоньше с каждым днем, а Диана сидела напротив нее, ела за ее столом, спала в ее постели, соблазняла ее зятя и нагло улыбалась ей в лицо. А Тони, влюбленный в дочку этой Иезавели, и впервые в жизни нашел в себе силы сопротивляться воле матери. Это было больше, чем Абигейл могла вынести.
  Она была готова умереть, когда ужасная Мод Беркли стала свидетелем отвратительной сцены у нее дома. Она почти умерла, когда ее платье было залито кровью, порвано, а тюрбан укатился с головы под шкаф, и это в как раз в тот момент, когда в дом явилось двадцать человек гостей. Она думала, что больше не выдержит, когда в гостиную вошел Роджер Монтджоффри под руку с Барбарой, и Абигейл понятия не имела, что же произошло. Но! Все это было ничто по сравнению со вчерашним заявлением Тони.
  Она просто лишилась дара речи. А ее сын, безмозглый идиот, принял ее молчание за согласие, поцеловал ее с сказал, что рад, потому что она якобы не возражает против его выбора. Желчный пузырь Абигейл был переполнен. В нем не оставалось места даже для одной капли.
  В комнату вошел Бейтс. Абигейл заметила, что его лицо покраснело от волнения. И пока она пыталась осмыслить его ужасные, ужасные слова, она поняла: до этого момента чаша ее терпения не была полна.
  Господь уготовил ей новые испытания. Просто она не могла поверить, что все это происходит с ней. Это был кошмар, ужасный кошмар, до Рождества оставалось две недели, а Диана сидела в Ковент-Гардене, где ей было самое место. И она должна была остаться там!
  - Сударыня! Герцогиня прибыли-с, - повторил Бейтс. - Это ее карета на подъездной аллее. Я узнаю его где угодно.
  Диана, до сих пор к досаде Фанни, улыбавшаяся Гарольду, встала. Ее улыбка медленно угасла. Лицо ее ничего не выражало, но даже под румянами было видно, как она побледнела. Тони вскочил и уже выходил из комнаты, за ним последовали Фанни, Гарольд и Мэри, а Абигейл все еще пыталась понять, что же происходит.
  Она встала и как сомнамбула медленно вышла в холл. Диана еще медленнее последовала за ней. На верхней площадке лестницы появилась Барбара и ринулась вниз. Как она узнала, подумала Абигейл. Может, она ведьма? Может быть, она наложила на них на всех проклятие?
  Барбара пробежала мимо Фанни и Тони, Мимо Гарольда и Мэри, мимо лакеев и горничных.
  Старомодная карета стояла на подъездной дорожке. Кучер стоял перед открытой дверцей и что-то говорил. За каретой стояла телега, груженая мебелью. Барбара узнала столбы от бабушкиной кровати. Там же лежали прямоугольные свертки, упакованные в мягкую кожу (наверное, любимые бабушкины ломберные столики), и портрет дедушки, и остальные вещи, без которых бабушка никак не могла обойтись даже во время путешествий.
  - Поживее, ребята. Дети полумертвые от холода, и я тоже!
  Это был голос бабушки, усталый и немного хриплый. Барбара протиснулась мимо кучера и лакеев Абигейл, которые пытались выгрузить пассажиров из кареты. В переполненном темном салоне сидела, прижавшись друг к другу, Бабушка, Энни с Дульсинеей на руках, плачущая Анна и готовая вот-вот заплакать Шарлотта.
  - Бабушка! - Закричала Барбара и попыталась забраться в карету, не обращая внимания на кучера, который сам находился наполовину внутри, наполовину снаружи.
  Она бросилась в объятия бабушки, смеясь и плача одновременно, и целуя лицо старой женщины. Анна с Шарлоттой вцепились в Барбару, и она по очереди обняла их тоже. Герцогиня была покрыла плачущими и извивающимися внуками, она похлопывала и обнимала всех, до кого могла дотянуться.
  - Девочки, - всхлипнула Барбара, - я так рада вас видеть!
  - Я люблю тебя, Баб, - сказала Анна, - я тебя больше никуда не отпущу. Подвинясь, Шарлотта, ты меня раздавишь!
  - И нет!
  - И да!
  - И я вас! Бабушка! Шарлотта!
  - Давайте-ка выйдем из кареты. Анна, Шарлотта, не мешайте Джону. Барбара...
  Тут герцогиня быстро коснулась пальцами счастливого лица Барбары. Она собиралась выгнать ее из кареты, но не сделала этого. Что они сделали с ее девочкой? Она была худая, как палка, а на скуле все еще желтели следы уродливого синяка. Клянусь Богом на небесах, я им всем головы поотрываю!
  Каким-то образом им всем удалось выбраться наружу. Анну и Шарлотту несли на руках лакеи. Энни шла впереди с видом оскорбленной служанки царицы египетской. Бейт просто глаз от нее отвести не мог. Она была сердита, горда и прекрасна, как всегда. Он просто боготворил эту женщину! Она бросила на него быстрый взгляд, убедилась, что он по-прежнему ее верный раб, а затем дернула головой, чтобы напомнить, в чем состоит его долг перед герцогиней, их хозяйкой и госпожой. Одной рукой Энни держала потертую шкатулку с драгоценностями герцогини, а другой вырывающуюся Дульсинею. Следом шла сама герцогиня, опираясь на руку старшей внучки.
  - А где мальчики? - Спросила Барбара.
  - В карете не нашлось места, так что я оставила их присматривать за домом. Уверена, что они сожгут его дотла. Я обещала, что пошлю за ними перед свадьбой.
  - Не будет никакой свадьбы, бабушка.
  - Мадам, - сказал Бейтс, счастливый от того, что его Энни здесь, рядом с ним. - Я невыразимо рад вас видеть, я очень рад. Вы прекрасно выглядите.
  - Помолчи, Бейтс, - рявкнула герцогиня. - Оставь свои комплименты для Энни. Если они ей, конечно, интересны.
  - Да, мадам. Хорошо, мадам. Осторожно, здесь ступенька.
  - Я все вижу, Бейтс. Сам смотри под ноги. Если моя Энни за тебя возьмется, комплименты тебе не помогут.
  - Да, мадам, - радостно согласился Бейтс.
  - Бабушка, - сказал Тони в дверях. - Добро пожаловать. В мой дом. В ваш дом, бабушка.
  Герцогиня почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Она не была здесь пять лет... после Ричарда, после многих лет... самый счастливых в ее жизни.
  В большой гостиной этого дома Ричард лежал мертвый среди цветов, а весь Лондон шел мимо него, чтобы увидеть своего героя в последний раз. Это был ее прощальный дар городу. Потом она отвезла мужа в Тэмворт и похоронила там. Королева предлагала Вестминстерское аббатство, но родной дом был достаточно хорош для первого герцога Тэмворта. И она будет лежать рядом с ним, когда придет ее час.
  Ее провели в холл, где на черно-белых квадратах пола ждали остальные члены семьи. Они были похожи на солдатиков, ожидающих сигнала горниста.
  Да, подумала герцогиня, яростно отирая слезы с лица, этот дом хранит слишком много воспоминаний, но теперь я здесь, и вы все заплатите за свою жестокость по отношению к моей девочке. Фанни первой пересекла холл, за ней следовал Гарольд. Герцогиня нежно погладила ее по щекам.
  - Фанни, какая ты хорошенькая, - сказала герцогиня.
  Краем глаза она заметила неподвижный Абигейл и Диану. Она ткнула Тони под ребка:
  - Ты все еще слишком толстый, мальчик. Твоя мать тебе закармливает. Напомни потом, чтобы я дала тебе рецепт бузинного чая. Он обуздает твой аппетит.
  - Да, бабушка, - Тони не обидели слова бабушки.
  Она всегда его критиковала. Так было и так будет. Он давно смирился со своей неполноценностью. Мэри выбралась из-за юбок матери и бочком-бочком подбиралась к двум девочкам, цеплявшимся за Энни. Они притягивали ее, как магнит. Герцогиня, ее бабушка, смотрела на нее своими темными глазами, но ничего не говорила. Абигейл, оцепеневшая, потрясенная, а затем на лакеев, проворно заполняющих багажом холл дома. Словно кто-то дергал всех за невидимые ниточки, и это была не она.
  Абигейл величественно выступила вперед и коснулась увядшей щеки свекрови своей ярко нарумяненной щекой.
  - матушка Сейлор, какой приятный сюрприз! Я ...
  - Я замерзла и устала, Абигейл. Проследи, чтобы этих двух шалуний накормили и уложили спать. Анна, Шарлотта, подойдите и поздоровайтесь с вашей тетей и мамой. Диана, а ты не хочешь поздороваться?
  В коридоре воцарилась тишина. Очень медленно Диана скользнула вперед своей чувственной походкой, которая заставляла ее юбки плавно покачиваться вокруг ног. Гарольд не мог отвести взгляд от ее бедер, но Диана смотрела только на мать. Лишь мимолетно ее глаза скользнули по Барбаре.
  - Мама, - сказала она, когда наконец остановилась перед герцогиней. - Это действительно сюрприз.
  Она наклонилась и поцеловала герцогиню в щеку.
  - Да уж, - сказала старуха. - Думаю, что так.
  Анна с Шарлоттой присели в реверансе перед матерью, которая даже не взглянула на них. Затем они юркнули за юбки Энни, чем вспугнули Дульсинею. Кошка соскочила с рук служанки и прыгнула на Диану, приземлилась той на плечо, а затем спустилась вниз по юбкам. Чуть ниже локтя Дианы вспухла царапина и выступило несколько бусинок крови.
  - Моя рука! - Крикнула она и попыталась сбросить кошку с юбок.
  Дульсинея металась вокруг, будто что-то искала. Наконец, она остановилась, оглянулась на герцогиню в поисках поддержки, мяукнула и изящно, но решительно облегчилась на белом мраморном квадрате. Острый запах кошачьей мочи и фекалий заполнил холл. Понимая, что все на нее смотрят, Дульсинея подошла к герцогине и жалобно мяукнула, та подхватила ее на руки.
  - Абигейл, - сказала старуха. - Я иду к себе. Проследи, чтобы мою кровать установили немедленно. Мрамор здесь потускнел, кстати. Я научу твою экономку, как вернуть ему должный блеск. Тони, дай мне руку. Мне нужно отдохнуть. Барбара, я поговорю с тобой завтра утром. Поцелуй меня, дитя мое, чтобы я хорошо спала.
  Люди стали расходиться в разные стороны. Лакеи несли наверх сундуки и чемоданы. Мэри застенчиво улыбалась Анне и Шарлотте, а те улыбнулись ей в ответ. Они вдвоем поднялись за герцогиней по лестнице. Энни уже вовсю командовала лакеями. Бейтс стоял рядом с ней с выражением обожания на лице.
  Абигейл наблюдала за хаосом в ее доме. Фанни перешептывалась с Гарольдом. Голос Фанни был похож на шипение разъяренного гуся. Барбара вздрогнула, когда Диана схватила ее за руку. Она повернулась, чтобы встретить холодный взгляд фиалковых глаз.
  - Ты умнее, чем я думала, - сказала Диана.
  Барбара не ответила, просто побежала вслед за Мэри и сестрами.
  
  (1) Брауни - Английский домовой
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"