Canto XIV

Песнь четырнадцатая

THE WORLD-SOUL

Мировая Душа

A covert answer to his seeking came.

Скрытый ответ пришел на его поиски.

In a far shimmering background of Mind-Space

На дальнем мерцающем фоне Пространства Ума

A glowing mouth was seen, a luminous shaft;

Был виден пылающий вход, сияющий коридор;

A recluse gate it seemed, musing on joy,

Он казался тайными вратами, грезящими о радости,

A veiled retreat and escape to mystery.

Завуалированным убежищем и бегством в тайну.

Away from the unsatisfied surface world

Прочь из неудовлетворенного поверхностного мира

It fled into the bosom of the unknown,

Он убегал в недра неизвестного,

A well, a tunnel of the depths of God.

Какой-то колодец, тоннель глубин Бога.

It plunged as if a mystic groove of hope

Он уходил вниз, словно мистическое русло надежды,

Through many layers of formless voiceless self

Сквозь множество слоев бесформенного, безмолвного я,

To reach the last profound of the world's heart,

Чтобы достичь последних глубин сердца мира,

And from that heart there surged a wordless call

И из этого сердца возник бессловесный призыв,

Pleading with some still impenetrable Mind,

Умоляя с каким-то еще непостижимым Умом,

Voicing some passionate unseen desire.

Провозглашая какое-то невидимое страстное желание.

As if a beckoning finger of secrecy

Словно манящий палец тайны

Outstretched into a crystal mood of air,

Протянулся в хрустальную атмосферу воздуха,

Pointing at him from some near hidden depth,

Указывая на него из какой-то близкой скрытой глубины,

As if a message from the world's deep soul,

Словно послание глубокой души мира,

An intimation of a lurking joy

Намек на притаившуюся радость,

That flowed out from a cup of brooding bliss,

Что изливается из чаши погруженного в себя блаженства,

There shimmered stealing out into the Mind

Там мерцал, проникая тайком в Ум,

A mute and quivering ecstasy of light,

Безмолвный, трепещущий экстаз света,

A passion and delicacy of roseate fire.

Страсть и нежность розового огня.

As one drawn to his lost spiritual home

Как странник, влекомый к своему утраченному духовному дому,

Feels now the closeness of a waiting love,

Чувствует теперь близость ожидающей его любви,

Into a passage dim and tremulous

В неясном и трепетном проходе,

That clasped him in from day and night's pursuit,

Который принял его в себя и защитил от преследования дня и ночи,

He travelled led by a mysterious sound.

Он продвигался вперёд, ведомый мистическим звуком.

A murmur multitudinous and lone,

Шепот многоголосый и одинокий,

All sounds it was in turn, yet still the same.

Всеми звуками он был по очереди, и все же одним и тем же звуком.

A hidden call to unforeseen delight

Скрытый призыв нежданного наслаждения

In the summoning voice of one long-known, well-loved,

В призывном голосе кого-то, давно знакомого и любимого,

But nameless to the unremembering mind,

Но безымянного для непомнящего ума,

It led to rapture back the truant heart.

Он вел назад к восторгу загулявшее сердце.

The immortal cry ravished the captive ear.

Бессмертный крик очаровывал плененное ухо.

Then, lowering its imperious mystery,

Затем, снижая свою властную мистерию,

It sank to a whisper circling round the soul.

Он ослабевал до шепота, окутывая душу.

It seemed the yearning of a lonely flute

Он казался томлением одинокой флейты,

That roamed along the shores of memory

Скитающейся вдоль берегов памяти

And filled the eyes with tears of longing joy.

И наполнял глаза слезами жгучей радости.

A cricket's rash and fiery single note,

Стремительная и огненная одинокая нота сверчка,

It marked with shrill melody night's moonless hush

Отмечала пронзительной мелодией безлунную тишину ночи

And beat upon a nerve of mystic sleep

И била по нервам мистичного сна

Its high insistent magical reveille.

Своей высокой, настойчивой магической побудкой.

A jingling silver laugh of anklet bells

Звенящий серебряный смех ножных колокольчиков

Travelled the roads of a solitary heart;

Бежал дорогами уединенного сердца;

Its dance solaced an eternal loneliness:

Их танец дарил утешение вечному одиночеству:

An old forgotten sweetness sobbing came.

Снова рыдая вернулась старая забытая сладость.

Or from a far harmonious distance heard

Иль, казалось, в гармоничной дали доносилась

The tinkling pace of a long caravan

Звенящая поступь шагающего каравана

It seemed at times, or a vast forest's hymn,

Иль гимн обширных лесов,

The solemn reminder of a temple gong,

Торжественное напоминание храмового гонга,

A bee-croon honey-drunk in summer isles

Гудение приглушенное пчел, опьяненное медом летних островов,

Ardent with ecstasy in a slumbrous noon,

Пылающих экстазом в полуденной дреме,

Or the far anthem of a pilgrim sea.

Или гимн далекий паломника-моря.

An incense floated in the quivering air,

Фимиам плыл в дрожащем воздухе,

A mystic happiness trembled in the breast

Мистическое счастье трепетало в груди,

As if the invisible Beloved had come

Словно явился незримый Возлюбленный,

Assuming the sudden loveliness of a face

Раскрывая внезапное очарование любимого лица,

And close glad hands could seize his fugitive feet

И близкие радостные руки могли схватить его убегающие ноги

And the world change with the beauty of a smile.

И мир измениться красотою улыбки.

Into a wonderful bodiless realm he came,

Он пришел в прекрасное бестелесное царство,

The home of a passion without name or voice,

Дом страсти без имени и без голоса,

A depth he felt answering to every height,

Глубину он чуствовал, что отвечает каждой высоте

A nook was found that could embrace all worlds,

Был найден уголок, способный объять все миры,

A point that was the conscious knot of Space,

Точка, что была сознательным узлом Пространства,

An hour eternal in the heart of Time.

Вечный час в сердце Времени.

The silent Soul of all the world was there:

Безмолвная Душа всего мира была там:

A Being lived, a Presence and a Power,

Существо там жило, Присутствие и Сила,

A single Person who was himself and all

Единственная Личность, которая была им самим и всем,

And cherished Nature's sweet and dangerous throbs

Превращая и сладостные, и опасные вибрации лелеемой Природы,

Transfigured into beats divine and pure.

В божественные и чистые ритмы.

One who could love without return for love,

То, что могло любить, не ожидая взамен любви,

Meeting and turning to the best the worst,

Встречая и обращая в лучшее все самое худшее,

It healed the bitter cruelties of earth,

Она исцеляла горькие жестокости земли,

Transforming all experience to delight;

Преображая всякое переживание в восторг;

Intervening in the sorrowful paths of birth

Вмешиваясь в горестные пути рождения,

It rocked the cradle of the cosmic Child

Она качала колыбель космического Ребенка

And stilled all weeping with its hand of joy;

И утешала все плачущее своей рукою радости;

It led things evil towards their secret good,

Она вела все злые вещи к таящемуся в них добру,

It turned racked falsehood into happy truth;

И превращала терзающую, мучительную ложь в счастливую истину;

Its power was to reveal divinity.

В ее власти было обнаруживать и раскрывать божественность.

Infinite, coeval with the mind of God,

Бесконечная, ровесница уму Бога,

It bore within itself a seed, a flame,

Она несла внутри себя семя, пламя,

A seed from which the Eternal is new-born,

Семя, из которого Вечный все время рождается снова,

A flame that cancels death in mortal things.

Пламя, что отменяет смерть в смертных вещах.

All grew to all kindred and self and near;

Все стало всему родственным, своим и близким;

The intimacy of God was everywhere,

Близость Бога была повсюду,

No veil was felt, no brute barrier inert,

Никакой завесы не ощущалось, никакого грубого инертного барьера,

Distance could not divide, Time could not change.

Расстояние не могла разделить, Время не могло ничего изменить.

A fire of passion burned in spirit-depths,

Огонь страсти горел в духовных глубинах,

A constant touch of sweetness linked all hearts,

Постоянное прикосновенье сладости соединяло все сердца,

The throb of one adoration's single bliss

Трепет одного единого блаженства обожания

In a rapt ether of undying love.

В восторженном эфире бессмертной любви.

An inner happiness abode in all,

Внутреннее счастье пребывало во всем,

A sense of universal harmonies,

Чувство универсальной гармонии,

A measureless secure eternity

Безмерная безмятежная вечность

Of truth and beauty and good and joy made one.

Истины, красоты, добра и радости, ставших единым.

Here was the welling core of finite life;

Здесь было бьющее ключом ядро конечной жизни;

A formless spirit became the soul of form.

Бесформенный дух стал душою формы.

All there was soul or made of sheer soul-stuff;

Все там было душою или сотворено из чистого вещества души;

A sky of soul covered a deep soul-ground.

Небо души покрывало глубокую душевную почву.

All here was known by a spiritual sense:

Все здесь было известно благодаря духовному чувству:

Thought was not there but a knowledge near and one

Мысли там не было, только знание, непосредственное и единое,

Seized on all things by a moved identity,

Охватывало все вещи подвижной тождественностью,

A sympathy of self with other selves,

Родство одного я с другими я,

The touch of consciousness on consciousness

Прикосновение сознания к сознанию,

And being's look on being with inmost gaze

Взгляд существа на существо посредством внутреннего виденья,

And heart laid bare to heart without walls of speech

Сердце было открыто сердцу без стен речи,

And the unanimity of seeing minds

Единодушие видящих умов

In myriad forms luminous with the one God.

В мириадах форм, сияющих единым Богом.

Life was not there, but an impassioned force,

Жизни там не было, только страстная сила,

Finer than fineness, deeper than the deeps,

Тоньше тонкого, глубже глубин,

Felt as a subtle and spiritual power,

Чувствовалась как изысканная и духовная мощь,

A quivering out from soul to answering soul,

Трепетание души отвечающей душе,

A mystic movement, a close influence,

Мистическое движение, близкое влияние,

A free and happy and intense approach

Свободное, счастливое и интенсивное приближение

Of being to being with no screen or check,

Существа к существу без ширмы или проверки,

Without which life and love could never have been.

Без чего никогда бы не могло существовать жизни и любви.

Body was not there, for bodies were needed not,

Тела там не было, ибо тела были не нужны,

The soul itself was its own deathless form

Душа сама была своей собственной бессмертной формой

And met at once the touch of other souls

И сразу встречала прикосновение других душ,

Close, blissful, concrete, wonderfully true.

Близкое, блаженное, конкретное, чудесно истинное.

As when one walks in sleep through luminous dreams

Подобно тому, как тот, кто идёт во сне сквозь светлые грезы

And, conscious, knows the truth their figures mean,

И, сознательный, знает истину, которую выражают их формы,

Here where reality was its own dream,

Здесь, где реальность была своей собственной грезой,

He knew things by their soul and not their shape:

Он знал вещи через их душу, а не через форму:

As those who have lived long made one in love

Как долго прожившие вместе и ставшие едиными в любви,

Need word nor sign for heart's reply to heart,

Не нуждаются в словах, и знаках для ответа сердца сердцу,

He met and communed without bar of speech

Он встречался и общался без барьера речи

With beings unveiled by a material frame.

С существами, не завуалированными материальною формой.

There was a strange spiritual scenery,

Там был странный духовный пейзаж,

A loveliness of lakes and streams and hills,

Красота озер, потоко и, холмов,

A flow, a fixity in a soul-space,

Течение, фиксированность в пространстве души,

And plains and valleys, stretches of soul-joy,

Равнины, долины, протяженности душевной радости,

And gardens that were flower-tracts of the spirit,

И сады, что были цветочными трактами духа,

Its meditations of tinged reverie.

Его медитациями расцвеченных грез.

Air was the breath of a pure infinite.

Воздух был дыханием чистой бесконечности.

A fragrance wandered in a coloured haze

Аромат блуждал в цветной дымке,

As if the scent and hue of all sweet flowers

Словно запахи и краски всех сладостных цветов

Had mingled to copy heaven's atmosphere.

Смешались, чтобы воссоздать атмосферу небес.

Appealing to the soul and not the eye

Взывающая к душе, а не к глазам,

Beauty lived there at home in her own house,

Красота жила там в своем собственном доме,

There all was beautiful by its own right

Там все было прекрасным по своему собственному праву

And needed not the splendour of a robe.

И не нуждалось в роскоши одежд.

All objects were like bodies of the Gods,

Все объекты были подобно телам Богов,

A spirit symbol environing a soul,

Духовным символом, окружающим душу,

For world and self were one reality.

Ибо мир и дух были единой реальностью.

Immersed in voiceless internatal trance

Погруженные в безмолвный транс между рождениями,

The beings that once wore forms on earth sat there

Существа, жившие когда-то во плоти на земле, сидели там

In shining chambers of spiritual sleep.

В сияющих палатах духовного сна.

Passed were the pillar-posts of birth and death,

Пройдены были почтовые столбы рождения и смерти,

Passed was their little scene of symbol deeds,

Превзойдена их маленькая сцена символических дел,

Passed were the heavens and hells of their long road;

Преодолены небеса и ады их долгой дороги;

They had returned into the world's deep soul.

Они возвратились в глубокую душу мира.

All now was gathered into pregnant rest:

Все сейчас было сконцентрировано в полном содержания отдыхе:

Person and nature suffered a slumber change.

Личность и природа переживали изменение во сне.

In trance they gathered back their bygone selves,

В трансе они собирали назад свои прошлые я,

In a background memory's foreseeing muse

В предвидящем размышлении памяти, скрывающейся позади,

Prophetic of new personality

Что грезила о новой личности,

Arranged the map of their coming destiny's course:

Вычерчивалась карта курса их грядущей судьбы:

Heirs of their past, their future's discoverers,

Наследники своего прошлого, открыватели своего будущего,

Electors of their own self-chosen lot,

Избиратели своего собственного самоизбираемого жребия,

They waited for the adventure of new life.

Они ожидали авантюры новой жизни.

A Person persistent through the lapse of worlds,

Личность, упорно продолжающая существовать сквозь смену миров,

Although the same for ever in many shapes

Хотя вечно одна и та же во множестве форм,

By the outward mind unrecognisable,

Остаётся неузнанной внешним умом,

Assuming names unknown in unknown climes

Принимая неизвестные имена в неведомых климатах,

Imprints through Time upon the earth's worn page

Отпечатывает во Времени на истрепанной странице земли

A growing figure of its secret self,

Растущую фигуру своего тайного я,

And learns by experience what the spirit knew,

И изучает на опыте то, что знал дух,

Till it can see its truth alive and God.

Пока не сможет увидеть свою живую истину и Бога.

Once more they must face the problem-game of birth,

Снова они должны столкнуться лицом к лицу с игрой-проблемой рождения,

The soul's experiment of joy and grief

Экспериментом горя и радости души,

And thought and impulse lighting the blind act,

И мысли, и импульса, озаряющих слепое действие,

And venture on the roads of circumstance,

И риском на путях обстоятельства,

Through inner movements and external scenes

Через внутренние движения и внешние сцены

Travelling to self across the forms of things.

Путешествуя к себе через формы вещей.

Into creation's centre he had come.

Он приблизился к центру творения.

The spirit wandering from state to state

Дух, странствующий от состояния к состоянию,

Finds here the silence of its starting-point

Находит здесь тишину своей отправной точки

In the formless force and the still fixity

В бесформенной силе и безмолвной фиксированности,

And brooding passion of the world of Soul.

И созерцательной страсти мира Души.

All that is made and once again unmade,

Все, что создано и разрушается,

The calm persistent vision of the One

Спокойное постоянное видение Единого

Inevitably re-makes, it lives anew:

Неизбежно создаёт вновь, оно живет заново:

Forces and lives and beings and ideas

Силы, жизни, существа и идеи

Are taken into the stillness for a while;

Уводятся на какое-то время в тишину;

There they remould their purpose and their drift,

Там они переплавляют заново свое назначение и свое направление,

Recast their nature and re-form their shape.

Переделывают свою природу и вновь создают свою форму.

Ever they change and changing ever grow,

Вечно они меняются и, изменяясь, вечно растут,

And passing through a fruitful stage of death

И, проходя через плодотворную стадию смерти,

And after long reconstituting sleep

После долгого перестраивающего сна,

Resume their place in the process of the Gods

Восстанавливают свое место в процесии Богов,

Until their work in cosmic Time is done.

Пока не будет сделана их работа в космическом Времени.

Here was the fashioning chamber of the worlds.

Здесь была формирующая палата миров.

An interval was left twixt act and act,

Промежуток был оставлен между двумя действиями,

Twixt birth and birth, twixt dream and waking dream,

Между одним рождением и другим, между грезой и другой бодрствующей грезой,

A pause that gave new strength to do and be.

Пауза, дающая новую силу делать и быть.

Beyond were regions of delight and peace,

По ту сторону были регионы восторга и покоя,

Mute birthplaces of light and hope and love,

Безмолвные родные пространства света, надежды и любви,

And cradles of heavenly rapture and repose.

Колыбели небесного восторга и отдыха.

In a slumber of the voices of the world

В дремоте голосов мира

He of the eternal moment grew aware;

Все больше он осознавал вечное длящееся мгновение;

His knowledge stripped bare of the garbs of sense

Его знание, отбросив всякие одежды смысла,

Knew by identity without thought or word;

Знало благодаря тождественности без мысли иль слова;

His being saw itself without its veils,

Его существо видело себя без своих покровов,

Life's line fell from the spirit's infinity.

Граница жизни отпала от бесконечности духа.

Along a road of pure interior light,

По дороге внутреннего чистого света,

Alone between tremendous Presences,

В одиночестве между огромными Присутствиями,

Under the watching eyes of nameless Gods,

Под наблюдающими глазами безымянных Богов,

His soul passed on, a single conscious power,

Его душа продвигалась вперёд, одинокая сознательная сила,

Towards the end which ever begins again,

К концу, который вечно начинается снова,

Approaching through a stillness dumb and calm

Приближаясь через безмолвную и спокойную неподвижность

To the source of all things human and divine.

К источнику всех вещей, человеческих и божественных.

There he beheld in their mighty union's poise

Там он увидел в равновесии могучего союза

The figure of the deathless Two-in-One,

Образ бессмертных Двух-в-Одном,

A single being in two bodies clasped,

Единое существо, сплетённого в двух телах,

A diarchy of two united souls,

Двоевластие двух объединенных душ,

Seated absorbed in deep creative joy;

Сидело, поглощенное созидательной глубокой радостью;

Their trance of bliss sustained the mobile world.

Их транс блаженства поддерживал движущийся мир.

Behind them in a morning dusk One stood

Позади них в утренних сумерках стоял Та,

Who brought them forth from the Unknowable.

Кто вынесла их из Непознаваемого.

Ever disguised she awaits the seeking spirit;

Всегда скрытая, она ждала ищущего духа;

Watcher on the supreme unreachable peaks,

Наблюдатель на верховных недосягаемых пиках,

Guide of the traveller of the unseen paths,

Указующая путь путешественику на незримых путях,

She guards the austere approach to the Alone.

Она охраняла суровый подход к Единому.

At the beginning of each far-spread plane

В начале каждого далеко простёршегося плана,

Pervading with her power the cosmic suns

Пронизывая своей силой космические солнца,

She reigns, inspirer of its multiple works

Она царит, вдохновитель его многочисленных работ

And thinker of the symbol of its scene.

И мыслитель символа его сцены.

Above them all she stands supporting all,

Над ними всеми она стоит, все поддерживая,

The sole omnipotent Goddess ever-veiled

Одинокая всемогущая Богиня вечно скрытая,

Of whom the world is the inscrutable mask;

Чьей непостижимой маской является этот мир;

The ages are the footfalls of her tread,

Эпохи это звуки ее поступи,

Their happenings the figure of her thoughts,

Их события форма ее мыслей,

And all creation is her endless act.

И все творение есть ее нескончаемый акт.

His spirit was made a vessel of her force;

Его дух сделался сосудом ее силы;

Mute in the fathomless passion of his will

Безмолвный в бездонной страсти его воли,

He outstretched to her his folded hands of prayer.

Он простер к ней свои сложенные молитвенно руки.

Then in a sovereign answer to his heart

Затем в верховном ответе его сердцу

A gesture came as of worlds thrown away,

Жест пришел, словно от отброшенных прочь миров

And from her raiment's lustrous mystery raised

И из сияющей тайны ее одежды поднялась

One arm half-parted the eternal veil.

Одна рука наполовину раздвинув вечную завесу.

A light appeared still and imperishable.

Свет проявился, тихий и нерушимый.

Attracted to the large and luminous depths

Привлеченный обширными и светлыми глубинами

Of the ravishing enigma of her eyes,

Восхитительной тайны ее глаз,

He saw the mystic outline of a face.

Он увидел мистическое очертание её лица.

Overwhelmed by her implacable light and bliss,

Ошеломленный её безжалостным блаженством и светом,

An atom of her illimitable self

Частицей ее безграничной индивидуальности,

Mastered by the honey and lightning of her power,

Захваченный медом и молнией ее силы,

Tossed towards the shores of her ocean-ecstasy,

Брошенный к берегам ее океанического экстаза,

Drunk with a deep golden spiritual wine,

Опьяненный глубоким золотым духовным вином,

He cast from the rent stillness of his soul

Из разорванной тишины своей души он испустил

A cry of adoration and desire

Крик желания и обожания

And the surrender of his boundless mind

И сдачи своего безграничного ума,

And the self-giving of his silent heart.

И самоотдачи своего безмолвного сердца.

He fell down at her feet unconscious, prone.

Он пал ниц к её ногам, бессознательный и распростертый.

Конец песни четырнадцатой

End of Canto Fourteen