Орбита десятой планеты наклонена к плоскости Солнечной системы под углом 45 градусов и с
поверхности Земли не наблюдается... "
(из "Штурманской лоции'.)
Хм... А, ну да, это же фантастика. А фантастика, как известно это то, чего быть не может. Так что пусть...
Он падал на эту страшную планету давно и безнадежно. Вот уже неделю она все ближе подставляла ему свои бока за единственным иллюминатором - фиолетовая в дымке облаков, подернутая по горизонту розоватой вуалью.
Не уверен, что выражение "подернутое вуалью" правильно, но пока буду верить вам, что так сказать можно.
На двухсотом витков он приготовился. Влез в скафандр и занял место на катапульте.
А почему скрываете от общественности, что для экономии места катапульта совмещена с унитазом?
Еще через час перешел на автономное дыхание, потому что за иллюминатором стали прочерчиваться огненные сполохи и обшивка кабины задымилась.
Ой.
Потом сработала автоматика, и он очнулся висящим на стропах под огромным парашютом.
Ай! Вы перечитайте, что написали...
Проснулся словно от толчка с тяжелым, скулящим сердцем. Открыл глаза, и за стеклом шлема ему почудились качающиеся колосья степных трав и цветущий склон холма, перешагивающий долину. Дул теплый ветер, и зелень казалась блестящей и яркой.
В следующее мгновение он понял, что все это обман. Сознание стерегло его так же верно, как и явь обостренного отчаяния.
У него появилось ощущение, что он видел прекрасный сон. Он и в самом деле видел прекрасный сон, будто сидит в поле среди трав и стоит приподняться, как он обнаружит широкий луг с морем цветов, ленту реки, за ней - желтую дорогу через мост, а за мостом все тот же луг, но уже поддернутый полуденным земным
Поддернутый?
маревом, а еще дальше синь неба и белые-белые облака, словно с картин Сезанна.
Он перевернулся на спину и с трудом сел.
Герой! В скафандре, лежа на спине - сесть?
Тело не слушалось.
При не слушающемся теле?!! Герой!!!
К тому же у него снова начался отчаянный зуд под толстой шкурой скафандра и он, скосившись на ступни сколько позволял шлем, принялся раздирать перчаткой ноги.
Вау! Совет, оденьте болотные сапоги, перчатки и чешитесь. Получите новые знания.
Поверхность скафандра на коленях потерлась и из серебристой стала серой, а в дырку на плече просачивался сернистый газ, и порой у него кружилась голова. У самых ног из-под песка торчали выросшие за ночь стержни кристаллов, чем-то похожие на хрупкие омертвевшие кораллы, а дальше простилалась бесконечная равнина, освещенная белесым утренним светом. Она убегала почти идеально ровная к далеким холмам, таким же безжизненно-отрешенным, как и те, среди которых он находился. К полудню горизонт подернется
Всё-то у вас подергивается.
рыжим, а из песка кверху с протяжным "Фу-ф-ф..." потянутся клубящиеся струйки дыма, и ничего не станет видно в трех шагах.
Он снял блистер - красивую игрушку весом в два кило, и с досады рассадил куст кристалла.
А вот это мне знакомо. Я тут надысь кусты помидор на даче рассаживал
Раздался хлопок, как если бы над ухом щелкнули зонтом, и куст испарился, а на его месте осталось рыжеватое пятно вывернутого безжизненного песка.
Интересная технология. А невдалеке, видно, выросло два?
В два приема он поднялся: вначале перекатился на живот, потом, сгребая смесь песка и соли, подтянул колени, сел, удерживая равновесие, оперся на руки, и с трудом выпрямился.
Вы не забыли? Он же у вас сидел.
Сегодня искусственный горб за спиной, очищающий воздух, показался ему особенно тяжелым. У него еще осталось немного еды, и он позавтракал стоя, равнодушно оглядывая пространство перед ним.
А пока сидел, позавтракать не догадался? Какой вы суровый к героям автор!
Курсомер у него не работал уже несколько дней. К полудню он сбился.
А откуда он это узнал? Какая птичка чирикнула?
Однажды после целого дня бесконечных усилий с удивлением увидел перед собой человеческие следы и даже пошел по ним, пока не набрел на разворошенную поляну и не понял, что это его последнее место ночевки; и теперь через каждый час, когда на экране шлема высвечивалось зеленоватая точка и раздавался мелодичный щелчок, он отступал пару шагов вправо и шел дальше.
Ага! "Любовь к жизни", Д.Лондон. Охо-хо....
Теперь он с большим трудом вспоминал, как его зовут, и знал, что старость ему не грозит.
Вот это фраза! В бочонок её, пожалуй. С большим трудом знал, что старость не грозит?
Какая разница умереть ли в скафандре или быть похороненным в окружении экипажа. Такая уж у него участь быть самым последним и самым стойким. Разве он виноват в этом, и причину искать не имело смысла, поэтому он не думал об этом. Не думал не потому что не хотел, а потому что впал в то состояние, когда сил хватало только на простые движения. Единственное, что осталось в жизни - эта странная просоленная равнина, подернутая
Скоро и я сам подергиваться начну.
словно рябью редких низких облаков, которые порой опускались почти к самому песку, и тогда он не мог видеть странное и далекое пятно на горизонте, к которому он двигался уже много дней, но оно, как заколдованное, не приближалось и не удаляло, а висело, приседая, над равниной.
Со вчерашнего вечера скафандровый компьютер начал завирать. Порой на стекле шлема начинала мигать сразу вся индикация, а в наушниках поселялся комариный писк. Тогда он с трудом подносил к глазам левую руку с рядом кнопок и, наклоняя голову и упираясь лбом в мягкую подкладку шлема, наугад тыкал перчаткой, пока в наушниках не пропадал зуммер, а на экране не возникала привычная картинка информации: температуры внутри скафандра и снаружи, скорость ветра, состав газа, состояние регенерационных патронов, давление в системе и еще куча параметров жизнеобеспечения, изменись один из них в его положении он все равно ничего не мог бы предпринять. Момент, когда на экране шлема вместо нуля влажности, появилась другая цифра, он пропустил. Потом с удивлением смотрел, как на фоне покачивающегося пейзажа зеленоватая цифра, помигав, меняет свое значение в сторону увеличения. Вначале он не придавал этому значения. В конце концов он просто мог не знать особенностей атмосферы планеты. Возможно, сернистые фонтаны стали изрыгать воду в виде пара, а возможно, наступала весна или лето и ветра принесли на равнину влагу. Однако когда значение влажности увеличилось скачком и достигло половины земной нормы, свойственной Европейской равнине, он по-настоящему удивился. По логике вещей такого скачка не должно быть. Он постучал по шлему рукой, но на индикаторе ничего не изменилось.
Утром он заставил себя проглотить порцию еды и только тогда обратил внимание, что показание влажности за ночь увеличилось еще больше.
Хм. У Джека Лондона еда кончилась уже давно. Проверьте по оригиналу.
А когда поднялся, то увидел, что пятно на горизонте приблизилось, но он все еще не мог понять, что это значит.
А, это значит, что объект стал ближе.
Теперь у него появилась вполне реальная цель, а не мираж, и это придало силы. Конечно, он не мог умереть от недостатка кислорода, пока работала регенерирующая система - ведь работоспособность системы гарантировалась разработчиками на двести лет. Он рассмеялся от этой мысли - вряд ли он проживет так долго.
Теперь он был внимателен и вовремя заметил, что наклон местности изменился и появились скалы.
Это хорошо. Ведь он мог врезаться в скалу, не заметив. А так, вовремя заметил.
Он давно не строил иллюзий насчет своего спасения, а только удивлялся, что до сих пор жив. Человеком он был выносливым и понимал, что погибнет только тогда, когда кончится вода.
Ой. Регенерация кислорода - 200 лет, а вода кончается?
Поэтому его и обнадежили показание влажности на индикаторе шлема. Но он старался не думать об этом из-за боязни сглазить удачу, ведь все путешествие к этой странной планете, которую человечество избрало в качестве своей второй, нет не второй, думал он, второй был Марс, а третьей родины, была сплошным невезением начиная со старта на Марсплато-3, который пришлось отложить на два дня по причине утечки топлива, и кончая этой глупой катастрофой, когда весь экипаж вместе со станцией одномоментно превратился в пыль от удара астероидом. Его спасло только то, что он в этот момент репетировал посадку в разведывательной капсуле станции. Взрывом его отбросило на высокую орбиту. Обшивка была повреждена, и он без внешней команды даже не мог сесть на планету. Ирония судьбы - в капсуле не была демонтирована кабина-катапульта.
Мне не очень понятно, почему вы считаете, что катапульта в самолете и космической капсуле равноценны?
Он был археологом, изучал историю и относился к происходящему с профессиональным интересом. На этой древней планете были обнаружены следы человеческой деятельности: то ли храм в виде маски, то ли лицо Сфинкса, такое же, как и на Марсе, смотрящее в космос. А может быть, это было лишь подтверждение теории 'игольного ушка' - эффект выравнивания времени и пространства, - которая была характерна не только для Марса, но и для любой планеты солнечной системы? Эффект получил теоретическое подтверждение в начале семидесятых, а в девяностых был высказано идея о его глобальности, частным случаем которого оказались параномальные явления на Земле. Оказалось, что переносу подлежит все, включая и фантомы инопланетян, и мыслеформы, и 'шнеки' и тому подобные явления. Нивелировались все формы материи.
Он с горькой усмешкой подумал, что теперь у него появилась возможность проверить эту теорию. Сорок лет назад первые переселенцы нашли на Марсе человеческие останки, которые принадлежали людям разных национальностей и разных эпох. Тогда эту находку окрестили 'аномалией Марса' или 'самой таинственной загадкой Марса'. Из всего многообразий теорий и высказываний на эту тему нельзя было найти ни одной, которая бы разумно и ясно отвечала на все вопросы. Да и сам он мало верил в свою удачу. Однако, когда обойдя скалу, заметил торчащий из песка фриз корифской колонны, сильно удивился. Рядом блестел греческий медный шлем, и когда он пнул его, то из шлема выкатился череп. Только после этого он обратил внимание, что из песка торчат человеческие кости, латы, копья и мечи. Да это греческая фаланга, удивился он, невольно сторонясь человеческих останков. Потом он увидел армейские ружья с поржавевшими штыками и кости, на которых еще сохранилась одежда. 'Братушки', подумал он и вспомнил, что в 1915 году во время войны с Турцией пропал полк болгарской армии.
Нет, не болгарской. И не полк.
Стоило ему пройти еще пару шагов, и он обнаружил приметы нового времени: огромный четырехмоторный 'Стардаст', на две трети засыпанный песком - торчали лишь винты, кончик левого крыла и оперение хвоста. Должно быть, они направлялись в залив Свиней, чтобы выбросить десант, а очутились здесь. Потом он обнаружил еще четыре таких же самолета почти в идеальном состоянии, если не считать матового стекла кабины, посеченного песком. Глядя на это смешение времен и народов, он понимал, что прикоснулся к чему-то удивительному, непонятному и что впервые может воочию убедиться в том, что 'теория игольного ушка' предстает перед ним в виде реальных объектов. Да и то оказалось правдой, потому что пройдя еще немного, он обнаружил за скалами нос и рубку подводной лодки. На рубке виднелся полустертый номер S-631. 'Трешер!' - воскликнул он. - Лодка пропавшая почти сто лет назад в Атлантическом океане!'
Долина вдруг раскрылась во всю ширь, так что он едва различал ее покатые склоны. То там, то здесь из песка торчали останки техники и кости людей. Пять 'Антеев' застыли, словно на взлете - оттуда, из 1973, так не вернувшись из своего полета над Тихим океаном. Ближе к центральной части долины он обнаружил почти идеально сохранившийся скелет динозавра 'рекса'. Воистину смешение времен: к его правой стопе в позе пьяницы привалился человек в современном черном костюме и желтом галстуке. В нем еще можно было узнать пропавшего накануне депутата марсианского парламента. Рядом на песке валялась пустая бутылка из-под водки, батарея пивных бутылок и хвост селедки.
Вот ведь, что значит археолог! По хвосту определил - селедка. Хотя стеб я люблю, видите, и не придираюсь совсем.
Пошел дождь - мелкий, быстрый. Что-то изменилось. Он откинул защитный щиток шлема и вдохнул полной грудью. Воздух стал приятным, свежим. Даже если 'игольное ушко' открывается раз в столетие, то это не значит, что мне повезло, думал он, спеша туда, вниз, где по его предположению должно быть 'оно'. И действительно, внизу блеснуло озеро, над которым облака совершали странный хоровод - гигантская воронка вращающегося вихря. Не рассуждая и не сомневаясь, он шагнул во вращающийся вихрь и потерял сознание.
Первое, что он почувствовал был запах скошенной травы. Оказывается, он сидел на скамейке рядом с московским зоопарком. Было раннее утро, и асфальт только что полили. В детстве он жил рядом и каждый день ходил кормить уток. Ворота оказались распахнутыми. Если бы он был внимательнее, то обратил бы внимание, что деревья и трава совсем не земные, и даже птицы в диковиных кустах не птицы, а разноцветные археоптериксы. Но он был поражен лишь когда увидел живого птеродактиля, сидящего на ветке, а в озере - диплодока, который, как корова, степенно пережевывал какие-то растения. Мало того, за камышом двигалось странное двуногое существо, которое больше всего напоминало зеленую ящерицу. И эта зеленая ящерица подметала дорожку большой метлой.
Это была не Земля. Его заметили, поймали и посадили в клетку, на которой было написано: 'Хомо сапиенс - вымирающий вид'. С тех пор он доволен, что остался жив: всегда в центре внимания, всегда сыт и накормлен. Жизнь устоялась. Не знал он только одного - что вместе с эффектом игольного ушка изменяется и сознание человека. А недавно ему подселили самочку, и он стал подумывать о продолжении рода.
Ну, тут все ясно. Поток сознания. Автор писал, и не знал куда этот поток направится. Ну, и вот так доплыл до конца.
Примите мои соболезнования.
Ладно, пятый.
Она задумчиво смотрела на своих детёнышей, слепо копошащихся у её тёплого
живота. Уже пошла четвёртая неделя их жизни, а они всё ещё не открыли глаза.
Один, кажется, и не слышит. Вон тот, чёрный, с пятном цвета неба на боку. И в
кого у него такой окрас?
Небо...Она попыталась вспомнить, когда же в последний раз видела чистое небо. После той яркой вспышки оно стало белым, и вот уже которую неделю не видно солнца. Сначала пошёл снег - и это в конце жаркого лета! Но он быстро растаял. И она забыла об этом. А вот сейчас вспомнила вновь. Есть ли связь между той вспышкой, неожиданным снегопадом и тем, что её недавно родившиеся щенки до сих пор слепы? А вчера, облизывая Пестрого, она почувствовала под языком странную вещь: между пальцев у него была натянута кожа. Она попыталась вспомнить, где же видела такое, и память охотничьей собаки тут же выдала ей картинку: лапы тех птиц, которых она вытаскивала за шею из воды, когда они падали туда после того, как хозяин опускал руку с кожаной петлёй. Ндаа...
Зато третий малыш не вызывал у неё никакой тревоги. Крепкий, шустрый. Он первым
выбрался из её утробы. И его первого она облизала. Серая, в бежевых подпалинах,
густая шерсть. Как у неё. И уже стали прорезываться зубки. Отец был бы им
доволен. Если бы не...
Тогда, после вспышки и снега, она ещё с неделю ждала его возвращения, недоумевая, почему он так долго не появляется в их норе. Ведь ей нужно мясо, чтобы молока хватало на всех троих щенков. Ослабев от голода, она решила выйти, в надежде поймать неподалёку хоть какую-нибудь живность. С трудом выбравшись из глубокой норы, вырытой ими ещё прошлой весной под огромным валуном, она втянула воздух через напряженные ноздри - и шерсть на её загривке встала дыбом. Что-то не так было с окружающим её миром. Падал снег...
В тот день она так и не решилась идти на поиски мужа - и пищи. Но на следующий голод и писк щенков, которым не хватало молока, заставили её превозмочь страх. Она долго внюхивалась и вслушивалась в пространство вокруг. Ни звука. Такого не бывало никогда за всю её уже немалую жизнь. В конце концов, решившись, она быстрой тенью бросилась в сторону озера. Там можно и напиться, и поймать лягушек. Чем не еда, когда нет времени искать что-то более существенное.
Озера не было. Перед ней лежала огромная впадина, полная дохлых лягушек, рыб и высыхающих водорослей. Задумываться над этим не было ни желания, ни возможности. Она чувствовала опасность. Но помнила, что сейчас её главная задача - найти еду. Прыгнув в это месиво, она лапами стала разгребать дохлятину, надеясь, что найдет что-то посвежее. И её поиски были вознаграждены. Там, в глубине, она нашла несколько живых лягушек и шевелящих жабрами рыбин. Лягушек она проглотила тут же, а рыб в несколько ходок перенесла в нору и закопала в песке.
Голод им больше не грозил.
А спустя пару дней она нашла его, отца её детей. Она поняла, что это был ОН,
только по тому, что у черной тени, которую она обнаружила на валуне, контур
хвоста был как бы обрублен. Как и у НЕГО. Ему хвост отстрелила стрела одного из
охотников. Она лизнула эту чёрную тень, которая так недавно была Им, живым. И,
подняв морду к слепому небу, пропела песню прощания.
С тех пор прошло три недели. Она смирилась с одиночеством. Теперь только забота
о детях стала смыслом её жизни.
Минуло ещё несколько дней. И она вздохнула с облегчением - у малышей открылись
глаза. Стало легче с ними управляться. Лапы у всех троих были крепкими. Перепонки
Пестрому не мешали рыть ямы и носиться вокруг валуна. Второй так и не слышал, но
зато его прекрасно выручали нос и глаза. Вот если бы только их было два, а не
четыре. Четыре блестящих черных глаза. Их дал ему Он взамен слуха? Да что же об
этом думать? Ведь Четырёхглазый - её сын. И она любит его, каким бы он не был.
Зато Первенец был без единого изъяна. Гибкий, поджарый, иногда по-щенячьи
неуклюжий, но уже ловкий и сильный. Он быстрее других понял, куда и зачем уходит
мать. И стал вместе с ней ходить к озеру, помогая разгребать вонючее месиво в
поисках ещё живой дичи. А потом наловчился разрывать норы мышей и сусликов.
Время шло. Стали забываться и неожиданный снег, и глухая тишина. Появилось
солнце. Дожди постепенно заполняли водой чашу озера. Те же дожди смыли страшную
тень на камне. Появились птицы. Но людей она так и не видела больше. Даже их
теней...
Щенки росли. Они уже стали почти такими же большими и рослыми, как и она. Всё
чаще и всё дальше убегали они от родного логова. Однажды не вернулся Пёстрый. Она
не стала волноваться. Знала, что пришло время ему идти своим путём. Просто
проследила, куда уводили следы его перепончатых лап - за озеро.
Потом исчез Четырёхглазый.
Остался Первенец. Он был послушным сыном. Был помощником. Мать приглядывалась к
нему, пытаясь найти в нём что-то, что отличало бы его ото всех других её щенков.
Тех, которых она рождала до него. Но время шло, и Первенец превращался в
сильного, ловкого пса. Он уже научился загонять дичь к притаившейся в засаде
матери. Мог понять, когда надо было уступить дорогу огромному кабану или лосю и
не ввязываться в драку с более опытными псами из других стай.
Пришла весна. Земля стала окутываться первой зеленью, пробившейся сквозь грязный
пепел прошедшей зимы. Птицы свили гнёзда и отложили в них пестрые яйца,
наполненные будущей жизнью. Пришло время - и птенцы раскрыли желтые рты навстречу
солнечным лучам, оглашая всё вокруг радостными гимнами жизни.
Первенец ошалело носился по зелёным лужайкам, зарывался носом в молодую траву,
катался по теплым песчаным проплешинам. И звонко лаял на мелькавших в зарослях
зайцев. А, заслышав писк птенцов, передними лапами опирался на ствол дерева и
вытягивал в струну свое длинное поджарое тело, стремясь увидеть, кто же это там,
высоко над ним?
Однажды, теплым погожим днём, сытый Первенец и его мать дремали у входа в нору,
спасаясь от полуденного жара в тени валуна. Внезапно их сон был нарушен
тревожными криками птиц. Первенец поднял голову и взглянул в сторону ближайшего
дерева. Что-то копошилось между его корней. Пёс медленно, крадучись, подобрался
поближе. Перед ним на земле беспомощным бугорком лежал выпавший из гнезда птенец.
Слабые крылышки были раскинуты по земле. Тонкая шейка тянулась вверх, туда, где в
недосягаемой высоте осталось его гнездо. Из широко открытого рта вырывались
истошные крики о помощи. Но ему не мог помочь никто.
Первенец лег неподалёку и стал ждать. Чего он ждал, не мог понять и он сам. Время
шло. Птенец слабел. Крик его затихал. А глаза стали затягиваться мутной серой
плёнкой.
И тогда Первенец встал и подошёл к малышу. Мать наблюдала за каждым его
движением. Вот пёс опустил голову к земле. Пасть его раскрылась. И на пятачке
земли осталась только примятая трава. Птицы отчаянно кричали, не смея напасть на
огромную собаку.
А Первенец стоял, высоко подняв голову и будто чего-то ждал, вслушиваясь в себя. Потом, в какой-то миг, тело его напряглось, всеми четырьмя лапами он оттолкнулся от земли - и взлетел. Тело его поднималось всё выше и выше, пока не достигло уровня тех ветвей, на которых притулилось осиротевшее гнездо. Движением хвоста и лап пёс направил свое тело к этой чаше, выложенной теплым пухом. На какой-то миг казалось, что он не сможет остановить свой полёт и протаранит гнездо. Но ему удалось зависнуть в нескольких сантиметрах от его края. И тогда он открыл пасть, и живой птенец упал в тепло родного дома. Птицы затихли. Затих ветер. Облака остановили свой бег.
Мать перевела остановившееся дыхание.
А её сын, оттолкнувшись от ветки, полетел ввысь, распластавшись между потоками
воздуха.
Он летел.
И она любовалась им, своим первенцем, его свободным полётом.
Пока он не исчез тёмной точкой в сиянии солнечных лучей...
Типично женский рассказ. Логики - нуль. На логические ошибки даже указывать не буду. Одни эмоции. Смысл: отсутствует. Ну, нельзя же считать смыслом - возвращение подохшего птенца в гнездо? И улет Первенца. Мало ли уродств в природе под Чернобылем? Если автор хотел заявить, что ядерный взрыв - благо, то ему это доказать не удалось. Если только это рассказ с подзаголовком: как появились на свет предки дельфинов? Ну, да ладно...
ПС Кстати, напишите лучше про свиней, а не собак. Это будет в рамках современной западной мифологии хотя бы. И упомяните реку Тунгуску. Это, имхо, может спасти текст.