Аннотация: альтернативная история. 15 век. Господин Великий Новгород остался независим...
ВАРИАНТ 'НОВГОРОД' - 1470...
Пролог.
Ночной фонарь едва освещал площадку перед домом...
Дан отклонился и кулак с зажатым кастетом пролетел мимо. В следующий миг он подсек нападавшего, и уже падающему добавил от души ногой. Лысый отлетел к дереву и тихо сполз на асфальт. Второй уже лежал на асфальте, постанывая и пробуя ползти.
- Готовы, - скользнул взглядом по лежащим Дан, и вытер кровь со щеки. Лысый, все - таки, зацепил его. В следующее мгновение Дан ринулся в открытую дверь подъезда, туда, откуда еще доносились возня и пыхтение. Но перед тем, как вскочить в кромешную тьму, он на секунду остановился, сгруппировался, и лишь затем рыбкой нырнул вперед. Было жалко одежду, однако выбирать не приходилось. Прокатившись клубком по площадке подъезда и кого-то сбив, Дан вскочил на ноги. Через секунду он уже стоял, готовый отразить любую атаку.
- Дан? - послышался рядом не совсем уверенный голос.
- Уфф, - выдохнул воздух Дан. - А я уже подумал... Это я, тезка! - И тут же получил сильный удар по голове...
Глава 1
- Семен, ты что..? А это что за идолище стоит? Откуда он тут взялся?
Дан с трудом разлепил глаза и сквозь мутную пелену увидел два заросших бородатых лица. Лица смотрели на него и качались, то отодвигаясь куда-то вдаль, то снова приближаясь и расплываясь в нечто губасто-носато-бесформенное... Лица что-то говорили, но он никак не мог понять что. Слова долетали до него, словно издалека. Язык был похож на русский, только с каким-то странным произношением. И ударением другим... А еще с каким-то цоканьем. Дан уловил нечто подобное на: - ... глухой, вон, весь в кровище, - и уже собрался возразить обладателям бород, мол, не глухой я... Но у него ничего не получилось. Почему-то он не смог даже рта раскрыть. Тогда Дан шагнул ближе к бородачам, ему показалось, что шагнул. Расставил ноги пошире, чтобы не упасть и шагнул... И тут же, боком - боком, стал заваливаться вниз...
- Ох, святые угодники, здоровый-то какой! - спустя вечность, донеслось из невообразимой дали до уже лежащего Дана. - Семен, помоги! - И Дана, подхватив под мышки, потащили куда-то...
... - Кажется, дышит, - еще спустя некоторое время, услышал Дан и выплыл из темноты. Совсем недавно он стоял на какой-то мостовой, а сейчас понял, что сидит, прислонившись к чему-то спиной. Он открыл глаза и увидел над собой двух склонившихся мужичков. Бедно одетых и страшно бородатых.
- Слышь, человек, - спросил тот, что повыше, расчесывая пятерней русую бороду, - ты кто такой будешь, откуда?
Дан попробовал ответить, но только пробулькал что-то сквозь потекшую по губам слюну.
- Оставь его, Вавула, - сказал второй из мужичков, худощавый, с пегой бородой и с дурацким колпаком на голове. - Видишь, худо ему.
Мужичок наклонился ближе к Дану и извлеченной откуда-то тряпицей вытер слюну с подбородка Дана. Дан услышал, как тот, кто был без колпака произнес: - Одет он как-то не по-нашему. И на ганзейца не похож.
- Не по-нашему, - согласился пегобородый, пряча тряпицу и отступая на шаг от Дана. - А что на ганзейца непохож, так может из новых кто прибыл. Все равно надо ихнему старосте показать, да нашего, уличанского, позвать...
- Смотри-смотри, Семен, - перебил его напарник, - глазами-то как он зыркает!
- Как тут не зыркать, - слушая мужичков и с трудом ворочая мыслями в голове, подумал Дан. - Это единственное, что я сейчас могу. К тому же и клоунов таких, как вы, я еще не встречал. Да и не клоунов, а настоящих бомжей... Бородами, вон, как обросли. Одеты подозрительно, в какие-то рубахи-косоворотки, подпоясаны неизвестно чем, колпак выцветший на голове... А у другого грязные волосы и острижен 'под горшок'. И настоящий деревянный терем напротив! А за ним еще один... Забор здоровенный... Хм... Что-то странновато... Где я, боже?!
- Где я? - собрав всю свою силу воли, повторил вслух вопрос Дан, кое-как разлепив спекшиеся губы. - Что со мной?
- Опа! - воскликнул тот из мужичков, что выглядел чуток помоложе. Худощавый и пегобородый. - Он и говорить умеет! - И наклонившись к Дану, сказал: - Это мы тебя нашли. Ты лежал на мостовой. - И, видимо, поскольку взгляд Дана не внушал ему доверия, поинтересовался: - Ты понимаешь по - словенски? Все понимаешь?
Дан сделал движение, долженствующее соответствовать кивку головой, но даже эта чисто символическая, небольшая встряска головы привела к столь резкому приступу боли и тошноты... Что он едва не вырвал. Но его кивок заметили.
- Понимает, - удовлетворенно сказал стриженный под горшок. - Ты в Новгороде, мил человек. А мы ноугородцы, - именно так, с ударением на 'оу' произнес стриженный под горшок. - Я - Вавула, а это - Семен. А ты есть кто?
- Я Дан, - просипел Дан. Приступ тошноты прошел, и ему стало легче. Одновременно он попытался переварить полученную информацию: - Новгород находится в России. Это тот, который - 'Откуда есть пошла земля русская...', Рюрики и прочие... И он, вроде бы, один... Черт, это что означает? Что я в России? Из Белоруссии... В России? Господи, как я тут очутился?! - Прищурив глаза, Дан рискнул обвести взглядом все, что находилось поблизости - какие-то явно под старину, словно из музея этнографии, деревянные дома. Вместо асфальта - деревянная мостовая... - Не фига себе здесь живут, - непроизвольно подумал Дан, - богатенькие. Закатать всю улицу бревнами. - И неожиданно сообразил, что все это он уже видел, на картинке в учебнике истории. И рисунок назывался - "Жизнь в Древней Руси". - А, вон, еще, - на уровне подсознания отметил Дан, - и люди в допотопной одежде идут.. Почти, как на той картинке... И почти, - Дан покосился на стоявших перед ним двух мужичков, Вавулу и Семена, их рубахи и полосатые штаны, - и почти, как эти Семен и Вавула. - И сразу неясная мысль плеснула жаром и обдала смутным подозрением: - А бомжи ли они? Семен и Вавула? То есть, клоуны... То есть... А, черт, - выругался беззвучно Дан, - совсем запутался... - Наверное, будь у него силы, он бы сейчас запаниковал, но, поскольку, этих сил у него не было, то... - Скорее всего, я на сборище реконструкторов истории попал, - постарался успокоить сам себя Дан, тем более, что и сам он был не чужд данного новомодного увлечения. - Интересно лишь, где они такое место нашли... Настолько подходящее... Хотя, вероятно, - здраво рассудил Дан, - сами и выстроили, богатых с прибабахами сегодня хватает... Только... Одно смущает, в Гомеле ночь начиналась, а здесь день в разгаре и довольно прохладно... Срочно надо все вспомнить!
Он попытался собраться с мыслями и сосредоточиться.
- Значит, на нас навалились возле подьезда. Потом удар... Сзади удар. Нет, сначала спросили, потом ударили... И что за речь необычная, у этих ноугородцев, сленг что-ли..? Дальше... О, господи, мне опять скверно...
- Кто-кто ты? - переспросили, почти хором, Семен и Вавула. - Дан? - Но Дан лишь молча сполз на мостовую...
Третий раз Дан очнулся в низком сумрачном помещении, похожем на сарай и густо пропахшем кожей и еще чем-то невообразимым. Он лежал на жестком ложе, его тошнило, и жутко болела голова. Где-то рядом крутилось колесо, издавая скрип и шуршание, а возле Дана сидела какая-то... Язык не поворачивался назвать ее женщиной, какая-то здоровенная бабища. Одета бабища была в платье, похожее на изделие безумного портного, и на голове у нее был накручен огромный платок, весь в разных бирюльках. Она водила над Даном руками с огромными, похожими на лопаты, ладонями и все время бормотала что-то, похожее на заговор. На груди у бабы бряцало не менее килограмма побрякушек - бус. Заметив, что Дан открыл глаза, женщина громко позвала кого-то невидимого для Дана: - Домаш... Он очнулся!
Убрав руки, она встала с края ложа, согнув голову под низким для нее потолком.
К Дану подошел невысокий крепкий мужчина, держа непривычно пузатую кружку - из кружки поднимался горячий пар. И, хотя Дан был не в том состоянии, чтобы чему-нибудь удивляться, но... Мужчина мало того, что имел длинную и радикально рыжую бороду, она еще и заплетена была в две толстые, спускающиеся на грудь, косы. Впрочем, как и волосы мужчины, тоже огненно-рыжие, длинные, и заплетенные в косы. Кроме всего прочего, одет мужчина был в рубаху и штаны, покроя... Подобную моду Дан видел лишь однажды, в краеведческом музее, в экспозиции, посвященной истории костюма древней Белоруссии.
- Все ясно, - пробормотал Дан, сразу вспомнив Вавулу с Семеном. Они были одеты также, только более убого, - это не клоуны и не бомжи. Вид у рыжего... Может староверы какие-нибудь?
- Пить! - сказал мужчина, подавая кружку Дану и присаживаясь на край постели. Посмотрел на Дана, неуверенно потянувшегося за кружкой, и малопонятно добавил: - Тринке! - После чего сделал губы трубочкой, показывая, будто пьет. Затем, снова по-русски, сказал: - Отвар из трав. Марена делала,- слегка поведя подбородком назад, указал на женщину, стоявшую позади него.
Мужчина, как и давешние Вавула и Семен, произносил русские слова сильно цокая и не совсем вразумительно, но Дан улавливал смысл. Дан взял из рук краснобородого массивную, тяжелую, когда-то красную, а сейчас просто облупленную кружку и поднес к губам. Вдохнул исходящий из кружки запах. Сладковато-пряный запах. И сделал первый глоток. На радость Дана, жидкость не была обжигающей. Такой, как он ожидал, исходя из опыта жителя большого города, горожанина, постоянно пользующегося электрочайником. Она, жидкость, даже понравилась Дану. Подождав, пока Дан сделает глоток, мужчина, с явно вопросительной интонацией, произнес: - Ганза?
Дан с недоумением уставился на старообрядца: - Какая Ганза? Уже второй раз за этот день он слышал про какую-то "Ганзу".
Поняв, что название 'Ганза' никакой реакции у Дана, кроме непонимания, не вызывает, мужчина показал на себя пальцем, вымазанным в чем-то, похожем на глину, и сказал: - Домаш! - Потом застыл, выжидающе смотря на Дана. Сообразив, что рыжебородый назвал себя и приглашает тоже самое его сделать, Дан, прочистив горло, произнес: - Дан! - И хлебнул еще из кружки-жбана. Старообрядец, тут же, переспросил: - Данске? - И видя снова не совсем понимающее выражение лица Дана, быстро уточнил: - Гот? Мурман?
- Господи, - дошло до Дана, - так это же он думает, что я называю ему свою национальность... В смысле, какой я национальности. То есть, не датчанин ли я или какой иной скандинав... Только странно, готами шведов, как и мурманами норвежцев лишь в средневековье звали. И то не всех... Белорус я, - подумав, сказал Дан. - Из Гомеля! - секунду спустя, добавил он. Название города Дан особо выделил.
Теперь настала очередь сделать удивленное лицо Домашу: - Белорус? Гомий? - Слегка исковеркав название города, повторил рыжебородый и озадаченно поскреб пальцем бороду, то есть, подбородок под одной из своих огненно-рыжих косичек. Одновременно, рыжебородый, видимо, усиленно работал головой. Дану показалось - он даже скрип мозгов расслышал. Итогом умственной деятельности Домаша явился следующий вопрос:
- Словенин? - неожиданно поинтересовался Домаш и пытливо уставился на Дана.
- Не фига себе, - почти обиделся Дан, - он, что? Меня за иностранца принимает? Черт бы побрал его и всех остальных старообрядцев... Для них, наверное, белорусов и не существует... Да, русский я, русский! - почти воскликнул Дан.
- Русский... - опять недоуменно повторил старообрядец и в очередной раз уставился на Дана... - Блин, - теперь настала очередь недоумевать Дана, - так для него что, и русских не существует? Вот, влип... Куда же я попал? - ...А, русин, - наконец, радостно произнес Домаш. - Литвин, значит...
- Да, мужик, основательно вы застряли в прошлом, - вздохнул мысленно Дан. -Белорусов литвинами называть... Как 300 лет назад... Ладно, пусть будет литвин.
... Мужчина, видимо, услышал то, что хотел и уже спокойно произнес: - Я гончар...- Рыжий произнес не "гончар", а несколько другое слово, но Дан, как-то умудрился сообразить, что он сказал - ... А этот сарай, где ты находишься, - продолжил мужчина, - мой сарай. - Выдав это, он многозначительно замолчал, намекая Дану, чтобы и гость поделился сведениями о себе.
- Гончар - это хорошо, - подумал Дан. Хотя, почему хорошо, он и сам не знал. Но все равно хорошо. - Только, все-таки, где я и как меня угораздило сюда попасть? - Он хлебнул из кружки. Ситуация не нравилась ему и злила, как всегда, когда он что-нибудь не понимал.
- Слушай, братишка, - вместо рассказа о себе, прокашлявшись после 'не в то горло попавшего' глотка варева, спросил Дан, - ты мне правду скажи - где я нахожусь? И как я сюда попал?
Женщине позади Домаша, вероятно, надоело слушать этот дурацкий диалог Домаша и Дана и она зашуршала своим безразмерным платьем.
Бросив взгляд на Дана, мужчина тихо сказал: - Марена, ты иди. С меня причитается.
- Да, уж, - пробормотала женщина и грудным голосом добавила: - Ты только не забывай. Ну, ладно, больше я ему не нужна. - И шурша своим сарафаном, направилась, как понял Дан, к выходу из закутка, в котором находился Дан.
Обращение 'братишка', видимо, покоробило старообрядца, но он сделал вид, что все в порядке и терпеливо, как ребенку, разъяснил Дану: - Ты в Новгороде, человече. Тебя нашли мои работники, Семен да Вавула, возле старой выработки - ямы с глиной.
Дан разозлился еще больше - что ему тут "лапшу" вешают, какой опять к черту Новгород? Какая яма с глиной?
Одним махом допив варево из кружки и поставив 'тару' на дощатый пол, он приподнялся на ложе. Вернее, сделал попытку приподняться. С трудом, но это ему удалось. Опершись на локоть и чувствуя себя несколько увереннее после выпитой жидкости, Дан, уже еле сдерживая гнев, нарочито тихо, спросил: - Ты что несешь, братишка? Меня по башке саданули в Гомеле... Какой, к бесам, Новгород?
- Господин Великий Новгород, - не спеша, ответил старообрядец, пропустив богохульство Дана мимо ушей. И, видимо, полагая, что литвин Дан, получив удар по голове, не совсем пришел в себя, на всякий случай, сразу уточнил: - Сейчас 6978 лето от сотворения мира...
- Что!? - взвизгнул Дан. - 6978 лето... Господин Великий Новгород? - и потерял сознание.
...За рядом деревьев, на лугу, узким языком вытянувшимся вдоль речной протоки, расположился на ночевку загон московских татар. Два десятка всадников - степняков. Время клонилось к закату, хотя еще было светло. Степняки гостей не ждали и даже коней отогнали пастись подальше. Несколько человек направились в лес за дровами... Свист арбалетных болтов оказался для кочевников полной неожиданностью. Тяжелые короткие стрелы пробивали степных воинов насквозь, даже тех, кто еще не снял тяжелые тегиляи. Но первыми погибли сторожа при лошадях, застреленные почти в упор. Невысокие татарские кони, приученные не подпускать к себе чужих, на этот раз не почувствовали вплотную подобравшихся к табуну людей... У сторожей лишь струйки крови запузырились на губах, когда арбалетные болты вошли им в сердце...
Захваченные врасплох татары заметались по лагерю, пытаясь укрыться от стрел, а затем, визжа и хватая оружие, ринулись к лошадям. Однако, добежать до лошадей им не дали. Бегущих к лошадям татар тоже встретили арбалетные болты... Спустя несколько минут после избиения загона, из травы на лугу поднялись люди - сначала один, потом еще с десяток - в капюшонах на голове, в разрисованных зеленым, черным и коричневым накидках поверх черненной брони. В руках у людей были арбалеты.
- Олуч, Гюргей, проверить татар. Всех раненных добить! - слегка сдвинув капюшон, скомандовал загадочным воинам очень высокий человек слегка диковатого - с заплетенными в две толстые косы темными, с подпалиной волосами, с рыжими, светлеющими на концах усами и небольшой, яркого медного цвета бородой - вида.
- Сашко, Нос, пройдите по лагерю, соберите все ценное. Хотев, Янис, принесите оружие и этих, в лесу, посмотрите. Остальным - собрать стрелы. Время пошло!
Солнце еще не успело окончательно опуститься за горизонт, как маленький отряд, предварительно пуганув татарских лошадей, растворился в лесу, оставив перебитых татар лежать на разоренном ночлеге.
... Среди деревьев бесшумно скользили двое разведчиков, за ними, далеко позади, слегка рассыпавшись по лесу, чтобы не оставлять ненужных следов, двигался отряд. Самым последним шел-бежал Дан.
Ровно год назад, неизвестно каким способом и чьей прихотью он переместился из Гомеля 21 века в Новгород 15. В то, что он просто так провалился в некую черную дыру с выходным отверстием в средневековье, Дан не верил. Не считал нужным верить. Хотя бы потому что ему отчетливо мерещилась в этом деле пара чьих-то шелудивых, поросших мелкой кудрявой шерстью ручек, то есть ножек, то есть копытц. А еще мелькали рожки на голове, такие маленькие и слегка закрученные. И нос в виде пятачка. Иначе говоря, харя обыкновеннейшего кондового черта, каким его нарисовали в известном фильме, по повести малороссийского мистика Гоголя, Николая Васильевича - ' Вечера на хуторе близ Диканьки'... Кто-то, ведь, позвал Дана тогда, в подъезде... За год, что Дан провел в Новгороде или в Господине Великом Новгороде, как с гордостью называли его сами новгородцы, он не раз вспоминал этот голос. И пусть вначале даже и мыслей не допускал, что его мог позвать кто-то иной, а не Макс, но... Но затем все чаще и чаще стал задумываться над той неуверенностью, прозвучавшей в голосе Макса... Однако, это всего лишь лирическое отступление. На самом деле, Дан постоянно строил предположения, как он умудрился попасть в прошлое, за 600 лет до своего рождения. И одна из его версий, юмористически-мистическая, предполагала участие в этом деле черта. Впрочем, и другие его версии были не намного лучше - от космическо-уфологической, типа, пришельцы напакостили, до претендующей на некую изысканость и научность - случайное завихрение времени с выбросом из 21 века в 15.
За прошедший год Дан научился хорошо понимать язык средневековых обитателей Новгорода и, естественно, говорить на нем...
От воспоминаний о прошлом Дан отвлек тихий шорох и появившийся рядом Каупо.
- Боярин, - сказал альбинос, - впереди, в лесу московиты. Все конные. Примерно полсотни человек. Два десятка из них татары...
Глава 2
Сумерки сгущались все больше и больше. По узкой лесной дороге, зажатой с обеих сторон огромными соснами, дороге, со следами колес от телег, двигался отряд московских ратников. Проводник из местных уверенно вел отряд - стяг боярина Окинфия с двумя десятками союзных татар - в ближнюю деревню, что раскинулась на берегу большого лесного озера. Боярин торопился, он собирался переночевать в деревне. А еще боярин торопился на соединение с основными силами московского князя, находящимися сейчас в бывшем новгородском, а ныне московском Торжке.
По словам проводника, скоро должен был начаться спуск в овраг, а там уже и озеро, на берегу которого расположилось селение. Боярин улыбнулся в редкие усы - он будет спать сегодня под крышей, а не на земле возле костра.
Натянув поводья, боярин понудил коня выйти из строя. Здесь, по-за строем, боярин остановился, рассматривая едущих мимо всадников. Пропустив своих ратников, набранных из "детей боярских", городовых дворян и боевых холопов и дождавшись угрюмо молчащих татар, двигавшихся последними, сразу за обозными телегами, боярин стегнул коня и зарысил, обгоняя колону. Стяг двигался споро, не зря он надеялся дойти сегодня до озерной деревни. И в поход взял лишь минимум, рассчитывая захватить все нужное в новгородских землях. Будь его воля, он бы весь свой стяг снарядил одвуконь, как у татар. Татары в поход идут налегке, без всяких телег, но зато на двух лошадях - на одной сам скачет, на второй все необходимое везет. Потому и передвигаются ходко. А обоз уже вместе с добычей берут.
Где-то вдалеке завыл одинокий волк. Неожиданно и гораздо ближе его поддержало несколько сородичей. Забеспокоились кони. Какая-то птица прошуршала совсем рядом с дорогой, среди густо стоявших сосен-великанов...
Непонятный холод обдал боярина, прополз по спине и застрял между лопаток - ему почудилось, что за деревьями, позади, стоит невидимый стрелок и этот стрелок целится ему прямо в спину. Спина нестерпимо зачесалась, захотелось обернуться, соскочить с коня и где-нибудь укрыться. Притихли и ратники, тоже что-то почувствовавшие.
Чтобы избавиться от неприятного ощущения, боярин решил поговорить с проводником.
- Федор, - подозвал он проводника. - А что, волки у вас совсем не бояться людей?
- Да нет, боярин, - философски ответил крепкий, тепло одетый, несмотря на лето, мужичок, - боятся. Но не очень.
Вокруг отряда московитов, двигавшегося по дороге, волки уже выли со всех сторон - спереди, сзади, по бокам...
Окинфий обернулся посмотреть на татар и... Арбалетный болт вошел ему точно под лопатку, именно туда, куда боярину и чудилось. Болт пробил легкую кольчугу, никогда не снимаемую боярином в походе, и вышел со стороны груди. Захрипел боярин, клонясь к лошадиной шее. Кровавая струйка потекла изо рта. Ближайший к боярину всадник, в тегиляе, с короткой черной бородой, подхватил выпавшие из рук боярина поводья, потянул его жеребца за собой. Пригнувшись к шее своего коня, закричал: - Доро... Арбалетный болт пробил тегиляй и спину чернобородого. - ...гу-уу, - силясь закончить фразу прошептал чернобородый и тоже поник на конской шее.
Привстал на стременах ратник в блестящем панцире, крича что-то и призывая внимание, но... Очередная арбалетная стрела ударила в блестящий панцирь, опрокидывая ратника назад, на круп лошади, и крик всадника завершился кровавым сипом...
За несколько минут сразу с десяток воинов повалился с седел.
Взвизгнули проснувшиеся татары и ринулись, подстегивая своих пегих лошадок, в обход сгрудившихся московских ратников. На ходу степняки доставали луки... И один за одним, дружно, посыпались с коней. Натянутый толстый пеньковый канат неожиданно поднялся поперек лесной дороги, чуть ниже уровня груди их мохнатых степных лошадей. И, тут же, по упавшим татарам хлестнул град арбалетных стрел, прижимая их к земле, не давая подняться. Оставшиеся в живых степняки ловили встающих лошадей и, вскакивая на них, неслись, не разбирая дороги, прочь. За ними следом скакали уцелевшие московские ратники...
Замолк пугающий волчий вой и от тонущих в густом сумраке, по обе стороны лесной дороги, громадных деревьев, отделились силуэты людей с арбалетами в руках.
Дан никогда бы не решился на подобную авантюру, напасть на в пять раз превосходящего его противника. Не решился бы днем, при ярком свете солнца. Но в наползающих сумерках, когда в лесу далее чем на 'три метра' ни черта не видно... Шанс был. Притом хороший. Его 'янычар' и при хорошем-то свете заметить трудно, а уж в сумерках... Даже, если бы противник сообразил, что нападающих мало, в темень леса, он, вряд ли, сунулся бы. Потому что опасно и бессмысленно - найти кого-либо трудно, а напороться на жало чужого копья легко.
На дороге лежало больше двух десятков московитов - боярские ратники, сам боярин, которого определили по одеянию и броне, проводник из местных, татары. И сидели возле телеги, связанные по рукам и ногам, возницы. С ними было сложнее всего, раненным московитам и татарам, даже тем, чьи раны не являлись смертельными, просто и незатейливо перерезали горло - они были воины и знали куда шли. Хотя, при другом раскладе и в иных обстоятельствах...
- Черт, как же хотел жить тот молоденький московит с едва появившимся пушком над верхней губой, - чуть ли не вслух сказал Дан...
А, вот, возниц - пожилых, взятых не по своей воле в поход двух мужиков из боярских крестьян, убивать совсем не хотелось. Неправильно было убивать. Но и отпускать... Дан зло сплюнул на траву... - Нельзя!
- Будь проклят этот век! - выругался Дан и пошел приводить в исполнение собственный приказ - никого не оставлять в живых. Делать из своих людей палачей Дан не хотел, это был его крест, и нести его он должен был сам.
Привалившиеся к колесу телеги мужики все время, пока Дан шел к ним, с какой-то надеждой смотрели на него, смотрели до тех пор, пока он не достал из-под накидки узкий нож, предназначенный для пробивания кольчуги. Крестьяне сразу все поняли. И глаза у них потухли. Тот, что поскуластей, похожий на чудина, взвыл, дернулся, выгнулся всем телом, пытаясь освободиться от веревок, но второй, узколицый, славянской наружности, навалился на него, что-то сказал...
- Простите меня, братцы, - уронил Дан, и ударил ножом в сердце чудина, выдернул и тут же вонзил в сердце славянина...
Иначе было невозможно, нельзя. На кону находилось будущее Господина Великого Новгорода. И оно сейчас во многом зависело от его отряда. Рисковать он не имел права. Никто не должен был знать об отряде и численности отряда...
Как и раньше, собрав все арбалетные стрелы, почти все - несколько улетело в лес, и найти их в темноте не удалось, отряд растворился в ночном лесу. Пуганув, как обычно, напоследок пару лошадей - оставшихся без хозяев и не умчавшихся вместе с лошадьми уцелевших татар и московитов - и прихватив все ценное, что нашли в сумках и поясах убитых ратников. Впрочем, далеко от места, где настигли московских вояк, отряд уходить не стал. Сбежавших московитов и татар следовало найти и добить. Чтобы не болтали лишнего. И, вообще, врага надо поражать своей непредсказуемостью и наглостью. Ведь, убежавшие уже уверенны, что спаслись и им и в дурном сне не привидится новая засада. То есть, то, что неизвестные, напавшие на них в лесу, собираются напасть на них снова и уничтожить. Это не в обычаях этого века - добивать врага. И додумаются до подобного тоже еще не скоро. А пока уцелевшие московские ратники, скорее всего, устраиваются на ночлег в деревне возле озера. Это селение находилось на пересечении нескольких дорог и, как понимал Дан, было довольно крупным - по меркам 15 века, естественно. Ну, что ж, тем хуже для селения и остановившихся в нем московских дружинников.
Дан подозвал Лариона и Клевца, двух человек в его отряде, родом из тверского княжества.
- Кто из вас знает или слышал о деревне на озере? - Дан взглянул на воинов.
- Я знаю, - сказал Клевец. - Я жил недалеко отсюда и бывал в ней. - Дан внимательно посмотрел на невысокого и широкого парня. Клевец был потомком 'хлынов' - новгородских ушкуйников, обосновавшихся, лет так 100 назад на Вятке. Его семья поддержала в недавнем столкновении с Москвой вятского князя Юрия Галицкого, и потому, после разгрома последнего, вынуждена была бежать подальше от Вятки, то есть в соседнее тверское княжество. Клевец внешне выглядел спокойным и не слишком разговорчивым. Однако изнутри наследника 'хлынов' сжигал яростный огонь викингов-'берсерков', и, как раз, по вине этого наследия какого-то из его сумасшедших предков, парню и пришлось 'дать деру' сначала из деревни, где его семья поселилась после бегства из Вятки, а затем и, вообще, из тверского княжества. Кстати, личное оружие парня, булава-клевец, вполне соответствовало его имени-прозвищу - Клевец.
- Добро, - сказал Дан и отпустил второго тверичанина. - Рассказывай, - обратился Дан к Клевцу, - что знаешь о деревне.
Через 10 минут Дан, в общих чертах, уже представлял себе расположение деревни и, самое главное, план окончательного уничтожения московского отряда. А еще через 5 минут его 'спецназовцы' уже двигались вдоль лесной дороги в сторону озерной деревни.
Селение обошли по кругу и, оставив чудина Каупо и быстрого на ногу Гюргея из заонежских полусловен - получудинов наблюдать за деревней и, чтобы легки были на подъем, освободив их от всякого груза - кроме арбалетов, сами расположились в версте от селения, в ельнике на берегу озера. Дан не хотел далеко идти, конечно, его люди были "двужильные", но все уже основательно подустали, да и поспать никому не мешало бы, иначе, к утру, отряд будет никакой. К тому же, они "оседлали" единственную дорогу, ведущую из деревни к ближайшему городу и дальше, в столицу княжества - она шла по берегу озера именно через этот ельник. За многочисленные же лесные тропки, идущие в обход дороги, Дан не волновался - они были или непроходимы или почти непроходимы для всадников. А еще ельник понравился Дану тем, что дорога в этом месте была зажата между обрывистым берегом озера и густой хвоей. И конникам здесь разгуляться негде - мешают озеро с одной стороны и густо стоящие деревья с другой, да, и мохнатые лапы елей, в случае чего, прикроют от татарских стрел лучше любого щита. Единственный минус - к деревне близко. Но не бывает все хорошо. Зато из плюсов - очень даже удобно перегородить зажатую между ельником и озером дорогу классическим завалом из пары - тройки бревен с торчащими кольями. Притом это можно сделать не прямо на виду, а там, где дорога поворачивает от озера и, расширяясь, обходит ельник. А, если кто из московитов или татар прорвется через завал, все же их еще много - из пяти десятков больше половины уцелело - то пусть. Далеко без проводника не уйдут, а проводники отстреливаются в первую очередь. Так что, догоним... Хотя, конечно, лучше обойтись без этого.
Поделив оставшееся до утра время на три части и назначив на охрану по паре караульных со сменой через каждую треть - уж что-что, а время в этом веке все чувствовали с точностью до получаса, Дан приказал людям спать и сам тоже, завернувшись в грубой шерсти одеяло, провалился в сон.
Утро, однако, началось для него не с рассвета. Белобрысый Гюргей из оставленных возле деревни наблюдателей и русый Янис, чье время было караулить, разбудили его затемно.
- Боярин, - прошептал белобрысый Гюргей, - московиты с татарами уже поднялись и готовятся в путь.
- Вот, зараза, - чертыхнулся, с трудом продирая глаза Дан. Вот, только, кажется, прикрыл 'ясные очи' и на тебе... Выходит, московиты, все же, решили подстраховаться и выехать пораньше. Интересно, кто такой умный у них нашелся....
Погода к утру явно портилась. Было зябко и сыро, чувствовалось, что, вот-вот, и пойдет холодный дождь.
- Ладно, доспим потом, - решительно произнес Дан, - а сейчас... - Он встряхнулся и откинул одеяло. Затем рывком подскочил с лапника, на котором спал, наломав себе в качестве постели еловых пушистых веток.
- Подъем, - скомандовал Дан, - общий подьем! Нос, Олуч, Сашко, подъем, - громко позвал он тройку 'спецназовцев', единственных в отряде коренных новгородцев. - Пройдите вперед вдоль дороги и... Вон, видите? Где дорога уходит в лес? - Дан показал на светлеющий в лучах просыпающегося солнца поворот дороги - За торчащим, если мне не изменяет зрение, корневищем сосны? Перегородите там дорогу завалом, но так, чтобы от озера в глаза не бросалось. И учтите, завал не должен развалиться от ветра... - Хмурые спросонья парни заулыбались - ...и конь его не должен перескочить. Понятно? - Парни закивали головами с всклокоченными волосами. - Раз понятно, чего стоим? - тут же поинтересовался Дан. - Вперед!
Дан обернулся. Весь отряд уже встал и потягивался, ожидая приказаний.
- Всем проверить арбалеты, - сказал Дан. - Закрыть дуги кожаными чехлами и беречь тетиву от влаги. Надеть под маскировочные накидки броню и шлемы - возможен непосредственный бой с врагом...
Краем глаза Дан увидел, как Клевец провел ладонью по своей булаве.
- Рассредоточиться вдоль дороги от этой ели и до... - Дан мысленно прикинул расстояние до завала, который сейчас сооружают Олуч, Сашко и Нос, подумал, что многовато, расставил, также мысленно, на получившейся линии своих стрелков, усилил собой, подумал, что стрелять надо с одной стороны, с другой противника подожмет озеро - это и хорошо и плохо, и сказал: - ... до того выступающего корневища сосны со стороны ельника.
Дан указал на еле виднеющийся в рассветном полумраке здоровенный сосновый корень. За ним сейчас, как раз, возились трое новгородцев.
- Я и Хотев первые. Мы работаем парой. Гюргей, Янис, Клевец, Ларион и Рудый, вы по одному. К вам присоединятся Нос, Олуч, Сашко и Каупо. Расстояние между стрелками не менее десяти локтей. Стрелять по сигналу. От прямого столкновения стараться уклоняться. Остальное - как обычно. - Дан замолчал. Однако, почти тут же, добавил: - Пока никого нет, можно погрызть мясо или что там осталось от вечери. Только сначало выберите себе место...
- Итак, - наблюдая за прячущимися среди деревьев воинами, сказал себе Дан, - последняя засада. - Этой засадой Дан, как бы, подводил итог всей двухмесячной деятельности отряда. Свою часть задачи по наведению 'шороху' в тылу врага или, 'ослаблению противника', как здесь принято говорить, отряд выполнил. 8 удачных нападений и засад, и ни один из вражин не ушел живым. При этом, сам отряд не потерял ни единого человека. Даже раненных не было. Правда, для этого пришлось выбрать театром военных действия территорию подальше от Новгорода, в смысле подальше от новгородских земель. На порубежье московского и тверского княжеств. Там, где еще не слышали о наводнивших тверское княжество разбойниках, то есть, там, куда эти разбойники еще не добрались, и потому воины московского князя и татары вели себя беспечно, не ожидая врага. Ну, и к слову - вообще-то, разгулявшиеся на дорогах Твери грабители были не разбойниками, а специально приглашенными или нанятыми Новгородом, за малую 'денюжку', отрядами чуди, карелов и прочих "дальних молодцов", желающих "погулять" по чужой земле, но обыватели тверского княжества об этом иезуитском коварстве соседей-новгородцев, пока, не догадывались.
- Непуганые идиоты, - посмеивался каждый раз Дан, внимательно наблюдая из укрытия за горланящими песни на марше в лесу или развалившимися на привале - стоянке ратниками-московитами. Чтобы не подвергать своих людей ненужной опасности и, дабы враги продолжали вести себя так беспечно и дальше, попавшие в засаду московские отряды вырезались полностью, до последнего человека - выживших среди них никогда не было. Исчезал бесследно и московский люд, что попроще. Тот, который, в большом количестве двигался через порубежье, чтобы убивать, грабить и насиловать новгородцев и жен новгородских. Ведь, патриарх московский Филипп, фактически, объявил крестовый поход против Новгорода - окаянные новгородцы уже совсем чужими стали и живут богаче, чем на Москве... Как тут простому "народу" не воспользоваться моментом и не пограбить? Не убить и не изнасиловать? Пускай даже новгородцы и говорят на схожем языке и веры тоже православной... Зато отряд Дана, в отличие от остальных, не занимался грабежом мирных жителей тверских и не убивал безоружных крестьян.
А сейчас пришла пора завершить эту стадию и перейти к следующей - собрать расползшихся по тверскому княжеству и мародерствующих наемников в кулак...
Идея широкой партизанской борьбы, предложенная Даном высшему руководству Новгорода, а точнее новгородскому тысяцкому Василию, посаднику Дмитрию Борецкому и боярыне Марфе Борецкой, матери посадника, сама по себе не была нова ни для новгородцев, ни для московитов, ни для жителей других 'русских' княжеств. Но в изложении Дана она приобрела совсем иной вид и совсем другой смысл и размах. После нескольких бесед с Борецкой-старшей, Дан получил не только согласие новгородской верхушки на 'партизанщину' в том варианте, в каком он ее представлял, но и пробил, хоть и с трудом, материальную поддержку своему плану - хоть и пришлось подключить для этого старост Немецкого и Готского дворов Новгорода. Обитатели этого века в основном видели свою задачу 'ослабления' противника в том, чтобы изъять у него ценностей побольше, ну, и по ходу, уничтожить подвернувшихся, под горячую руку, селян - горожан - и других прочих. Дан же собирался устроить в тылу врага настоящую войну, в лучших партизанских традициях. Как у любого белоруса, в генах Дана сидел партизан, и этот партизан постоянно подзуживал Дана совершить какой-нибудь подвиг - пустить под откос поезд или взорвать что-нибудь. Однако, поскольку в этом веке поезда еще не ходили, а имелись в наличии лишь купеческие и воинские обозы с охраной, плюс вражеские вооруженные отряды, то именно их Дан и собрался 'пускать под откос и взрывать'. Первой жертвой партизанских амбиций Дана стала Тверь, то есть, пограничное с Новгородом и, весьма неудачно, по общему мнению боярыни Борецкой и Дана, вступившее в союз с Москвой княжество. Договориться спокойно, типа... - месье Паниковский, вы же знаете, как мы вас уважаем. Решим вопрос полюбовно - вы не пакостите нам, мы не трогаем вас... - с хитроумным Михаилом Борисовичем, князем Твери, не получилось. Пришлось, тверские земли, в ходе начавшегося противостояния с Москвой, 'пускать под откос'.
Такого повального нашествия разбойников на свои земли тверское княжество, конечно, еще не знало. И такого массового террора на дорогах княжества, здесь еще тоже не было. Разбойники не гнушались ничем, брали в осаду даже мелкие городки, грабили на больших и малых дорогах, нападали на небольшие воинские отряды... Банды грабителей парализовали всю внутреннюю жизнь княжества. Жители городков и сел тверской земли опасались уже не только выходить за околицу деревни или городскую черту, но и, вообще, выходить из дома. И все больше ратных людей тверских отвлекалось на борьбу с разгулявшимися бандитами. Дело шло к тому, что тверское войско, вместо присоединения к московскому, идущему покорять Новгород, будет воевать с расплодившимися в княжестве разбойниками. Что, собственно говоря, и требовалось - без поддержки Твери, отряды московского князя оказывались отрезаны от Москвы, а это влияло на моральный дух армии и создавало определенные проблемы в снабжении ее продовольствием. Кроме того, выпадение Твери из антиновгородской коалиции накануне решающих действий против Новгорода, заставляло задуматься и других, как уже имеющихся, так и потенциальных союзников Москвы. И не в последнюю очередь колеблющийся бывший форпост Новгорода Псков, куда уже давно были засланы "казачки", а недавно отправлено и новгородское посольство. Естественно, это не говоря уже о значительном ослаблении войск антиновгородской коалиции - за счет отсутствия тверских отрядов, и подрыве авторитета московского князя Ивана III в частности, и Москвы, как таковой, в целом. Что могло стать очень существенно в будущем.
По понятиям этого века, Дан не мог не принять участия в осуществлении им же самим разработанного плана, да и не хотел он отсиживаться в Новгороде. Тем более, что на данный момент, в Новгороде, наиболее важное уже произошло - сдвиг во внутренней и внешней политике. Но главное - осуществление второй, известной только Дану и кроме Дана лишь новгородскому посаднику, тысяцкому Василию и Марфе Борецкой части плана партизанских действий, действий позади выдвинувшихся к границе с Новгородом московских войск, без прямого участия Дана было просто невозможно. Ибо тут требовался иной, чем в 15 веке, подход к людям и, вообще, к организации больших людских масс...
Уже давно моросило, но, к счастью, едва-едва и, пока, проблем не создавало. Дан даже не заметил, как окончательно рассвело. Стайка птиц, неожиданно близко выпорхнувшая из-за деревьев, заставила его насторожиться. Он слегка переместился в своем укрытии-засаде, так, чтобы контролировать не только дорогу, но и лес, и снова замер с арбалетом в руках. Также развернулся и его напарник Хотев. Тихонько провыл волк, Дан расслабился - свои. И столь же тихо провыл в ответ. Среди елей показался человек - Каупо. Чудин был весь мокрый и от пота и от бега. Разве что пар не валил от него.
- Скачут, - прошептал чудин. - Еле обогнал.
- Это хорошо, - еле слышно произнес Дан. И чуть громче добавил: - Хорошо, что скачут... - А про себя подумал: - Хуже было бы, если бы летели, - но вслух озвучивать не стал. Шутка могла остаться непонятой. Поэтому просто сказал: - Найди себе место справа от меня. - Каупо кивнул и скрылся между деревьев, справа от Дана.
- Боярин, - раздалось сразу после того, как исчез в ельнике Каупо, - а нам куда? Мы тоже хотим участвовать...
Нос, Олуч и Сашко, закончили сооружать завал как раз вовремя и, пока, Дан перешептывался с чудином, неслышно подобрались к Дану. Дан только ухмыльнулся: - Молодцы! - И тихо приказал: - Направо тоже. Ближе к завалу. Расстояние 10 саженей...
Стук копыт со стороны деревни, бьющих о землю лошадиных копыт, уже можно было расслышать. Вскоре донесся и храп лошадей. На зажатой между озером и ельником дороге показались первые всадники. Потом еще... Однако всадников было мало. Гораздо меньше, чем должно было быть.
- Не понял, - обронил Дан. И сам у себя спросил: - А где еще половина?
Глава 3
Первые дни Дан жил у Домаша, того самого гончара, чьи подмастерья нашли Дана у старой выработки - ямы. Что делать и куда податься, Дан понятия не имел. Все вокруг казалось какой-то ирреальностью. И он постоянно ждал, что вот-вот вернется обратно в 21 век, домой. Дан просто не представлял себя живущим в средневековом городе. А в том, что он попал именно в средневековье, сомневаться не приходилось. Конечно, это мог быть и некий параллельный мир - в свою бытность в 21 веке, Дан тоже не чужд был фантастики, но... Дата - 6 тысяч сколько-то лет, названная ему Домашем, явно была из земного юлианского календаря, бытовавшего только в Европе и только в средневековье. И лишь в конце 16 века, как помнил Дан еще со школьной скамьи, юлианский календарь был сменен на более современный календарь папы Григория XIII. Путем нехитрого подсчета, Дан перевел юлианскую дату в более понятную ему григорианскую и получил год, в который провалился - 1470. Слава богу, Дан по образованию был историк и разницу в летоисчислении между этими двумя календарями знал. И, слава богу, "крыша у Дана не поехала" - возможно, благодаря тому, что он, все же, имел хоть какое-то представление о мире, в который попал. То есть, пытаясь осознать где он находится, Дан не впал в ступор, и не стал буйно или тихопомешаным. Дану, можно сказать, даже повезло - дипломная работа у него была, как раз, по Древней Руси. Правда, по Руси более ранней, 10 - 13 века, и располагавшейся немного юго-западнее, на территории будущей Белоруссии. Что, конечно, далековато от берегов реки Волхов и ее притоков, но... За неимением рыбы и рак рыба. Он мог быть по образованию и физиком. А так, Дан не просто имел понятие, куда попал, но даже кое-чего знал, вернее, помнил по истории Руси вообще, и истории Господина Великого Новгорода, конкретно. И, если вкратце, то Дан попал в самый разгар борьбы этого действительно великого средневекового города со стремлением Москвы "прихватизировать" его. К сожалению, "великого" в прошлом...
Насколько Дан помнил историю России, лет так за 200 с гаком до 1470 года, по землям конгломерата восточно-европейских государств, условно именуемых 'Русь', прошвырнулся некий дядя монголо-татарского происхождения. А конкретно - хан Батый 'со товарищи'. Своим походом, данный степной деятель основательно подорвал благосостояние указанных государств, государств, с которыми у Новгорода были тесные экономические связи. Что, естественно, тут же отразилось и на благосостоянии самого Новгорода. Однако не успели новгородцы отойти от одного удара, как почти сразу же последовал второй - на свою беду и в свое время, они умудрились "не заметить" обосновавшуюся у них под боком "сладкую" парочку весьма агрессивных, основанных выходцами из Германии, военно-монашеских объединений. Тевтонский и Ливонский ордена. Братья-рыцари сих орденов сначала просто попробовали отхватить кусок территории новгородской республики и даже было замахнулись на сам Новгород, но "схлопотав по зубам", постарались по-максимуму осложнить Новгороду торговлю на Балтике. В итоге, в результате всех этих телодвижений окруживших Новгород государств, динамичное развитие города, "завязанного" на торговле - ближней, с соседями- Русью и дальней, со странами Балтики, вплоть до Голландии и Англии, было прервано. К несчастью, и новгородская правящая верхушка, привыкшая к некой географической исключительности города, не сумела правильно отреагировать на вызов времени, на происходящие вокруг изменения, и, соответственно, перестроить политику республики. Новгород еще продолжал оставаться важным перевалочным пунктом на пути с Балтики на Русь и дальше, по Волге, на восток и обратно, однако... В жизни его, как-то незаметно, на главные роли стали выходить люди, связанные, в первую очередь, с землей, с владением землей, а не с торговлей, как прежде. Иначе говоря, бояре - землевладельцы. А сам Новгород медленно и верно перерождался из города-государства моряков, купцов и ремесленников в боярскую республику. Канула в прошлое эпоха активной внешней политики. 300 "золотых поясов", 300 наиболее богатых боярских семей, "оккупировавших" власть в городе, более не нуждались в подобной политике. Их главное богатство составляли огромные земельные угодья, а не эскадры пенящих морскую воду кораблей. Из Новгорода все меньше и меньше выходило отрядов молодцов-ушкуйников, осваивавших неизведанные земли и присоединявшие новые территории; новгородские купцы уже не ходили, почти не ходили, на Балтику, а вся энергия города теперь тратилась в бесконечных внутренних разборках - между улицами и концами города, между простым людом и еще остававшимися купцами, между простым людом и боярами, между купцами и боярами, между самими боярами. Между пятинами-землями Господина Великого Новгорода и непосредственно городом... Новгород постепенно хирел и замыкался сам в себе...
Вокруг развивались, росли и объединялись, тем или иным способом, земли и княжества, создавались громадные национальные государства, а Новгород, словно застыл на одном месте. И терял, постепенно терял свое значение и силу...
К счастью, полученные в университете знания оказались нужны Дану не только для того, чтобы не сойти с ума от резкого перехода из мира компьютеров в мир деревянных - особенно на Руси - городов и патриархального быта или, точнее, из мира андронного колайдера и передовых нанотехнологий в мир лучин и бычьих пузырей. И не для того, чтобы перевести дату из юлианского календаря в григорианский. В Господине Великом Новгороде, как называли его местные жители, несмотря на все невзгоды, жизнь не умерла. Она бурлила, возможно, не так, как раньше, во времена расцвета города, но бурлила. Естественно, для Дана, родившегося в 21 веке, не хватало интернета и телевизора, не хватало метро и уходящих ввысь зданий, ярких витрин, широких улиц и потока машин. Самолетов, летящих за облаками, музыки из кафе и караоке-баров. Прохожих на тротуарах, покупателей в магазинах, и, само собой разумеется, нудной, уличной, но такой чудесной, переливающейся всеми цветами радуги, особенно в вечерних сумерках, рекламы... Однако и новгородский люд, да и не только новгородский, тоже туда-сюда двигался по мостовым и деревянным тротуарам; играли свистульки и сопели сопелки скоморохов на улицах Новгорода; продавали всякую всячину и вполне успешно конкурировали - если привыкнуть - с супермаркетами 21 века торговцы на рынке; уличанские вече и вечерние "посиделки", а в плохую погоду или зимой - церковь, могли поспорить с социальными сетями в интернете, а слухи и сплетни с 'желтой прессой'. Сообщения городского глашатая с новостями по радио и тиви. Пивные заведения с 'бистро', пивбарами и кафе, а корчма у святого Петра на Готском подворье с самым богемным и скандальным рестораном в городе. Нужно было лишь привыкнуть... Только, вот, Москва. По тем, запомнившимся из 21 века, страницам учебника истории России, она, вот-вот, должна была предъявить ультиматум Новгороду - признать свою церковную, а по сути, политическую, зависимость от Москвы и от московского Патриарха всея Руси - Филиппа. Тогда же Иван 3, князь Москвы, соберет в Москве московское боярство, своих князей-братьев, а также зависимых от Москвы 'малых' удельных князей и церковных иерархов, объявит поход против Новгорода и начнет собирать войска. А после поражения Новгорода в этой войне и признания всех московских требований, город станет уже иным. Настолько иным, что сохранит мало общего с бывшим Господином Великим Новгородом и его жителями. Хотя, конечно, до резни, устроенной в городе следующим московским князем, царем Иваном 4, по прозвищу - Грозный, будет еще далеко. Также далеко, как и до полного превращения Новгорода в заштатный город царства московского... Впрочем, Дану, все равно, деваться было некуда, и определяться приходилось сейчас и там, куда его занесло - в Новгород 15 века. И неважно, занесла его сюда сила 'чистая или нечистая...' То, что Дан умел и всю жизнь, пусть, пока, и короткую, делал - охотился за сенсациями - жертвой которых и стал, похоже, в конце концов, здесь было никому не нужно. Конечно, можно было попробовать приспособить свой талант выискивать, следить и анализировать для организации какой-нибудь "хитрой" службы или детективного агентства. Но, опять-таки, кому это нужно в Новгороде 15 века? Кто станет платить за это, то есть, будет его клиентом? Дан внутренне улыбнулся, представив себе, на минутку, написанную древнерусским уставом, распространенным в Новгороде, трудночитаемым и похожим на греческое византийское письмо или арабскую вязь, или нет, лучше на церковнославянском, с ятями и ерями, вывеску-растяжку из бересты: - 'Детективное агенство Дан энд компани. Розыск пропавшей скотины, такмо загулявших мужей и украденных вещей...'. Рядом 3-этажный деревянный терем с резными ставнями и вывеска чуть колышется ветром, натянутая между двух столбов... Что еще умел Дан? Долго бежать, скрытно ходить и более-менее прилично махаться руками-ногами... Данные 'ценные' навыки Дан приобрел в армии, когда служил в одной кадровой бригаде, имеющей цифровое обозначение. Однако, тоже, как-то все это было мутно и Дан не понимал, как можно это приспособить для жизни в Новгороде. Разве что стать средневековым наемным киллером... А еще Дан, по сравнению с новгородцами, знал много такого, до чего в 15 веке пока не додумались. И не скоро еще додумаются. И что интересно - чем больше он здесь находился, тем отчетливее вспоминал все, что когда-то прочитал или увидел. Вероятно, это была обратная сторона возникшего информационного голода, отсутствия - в Новгороде 1470 года - того потока разнообразных, порой совершенно ненужных сведений, которыми человека со всех сторон пичкают в 21 веке. А, может, и изобилие настоящих, не созданных перегонкой нефти, продуктов вкупе с чистым, не отравленным выбросами промышленных предприятий, воздухом так повлияли на него. Ведь, даже зрение, катастрофически начавшее ухудшаться в последний год - сказывалось беспорядочная жизнь и сидение, порой, за компом целыми сутками - и то восстановилось. В общем, физически Дан чувствовал себя даже лучше, чем в 21 веке и, хотя, понятия не имел, что ему делать и как жить дальше - духом не падал. Какой-то ненормальный прилив энергии у него был. Камчатский синдром. Это когда овощи и фрукты, привезенные из центральной России и высаженные на новой, богатой микроэлементами почве далеких островов, в первый год дают неестественных размеров урожай. Потом-то они адаптируются и становятся обычными, но в первые годы их так и прет...
Уже на второй день, к вечеру, самостоятельно выйдя во двор - в джинсах, кроссовках, маечке и легкой курточке, слава богу, лето в Новгороде 15 века оказалось не холоднее, чем в Гомеле 21 века - Дан, несмотря на все еще слегка гудящую голову, непроизвольно начал искать глазами, чем бы заняться. В метрах 10 от того сарая, где Дан "болел", под навесом из дерева, находилась печь для обжига гончарных изделий. Постояв немного за спиной у суетившегося возле печи Семена, подмастерья Домаша - одного из тех двух "бомжей", что нашли Дана - худого, среднего роста, мужичка с ярко-синими глазами и пегой бороденкой, Дан быстро вернулся в сарай. В этом сарае, в одном углу, он в беспамятстве валялся на лежаке, а в другом Вавула, тоже подмастерье Домаша - второй из "бомжей", нашедших Дана - длиннорукий и нескладный человек, сидел за гончарным кругом. В этом же сарае сушились и снятые Вавулой с гончарного круга сырые горшки, корчаги и прочее. Дан взял одно из сырых изделий, присел на лавку, на которой Семен и сам Домаш расписывали горшки несложным орнаментом или просто подписывали их, и начал разрисовывать стенки изделия-кувшина мудреным, с завитушками, узором. Осторожно, не чувствуя времени, он выдавливал подобранной с земли острой щепой хитрые переплетение веточек и листьев, а затем, под ними, изобразил фигуры двух замерших антилоп и подкрадывающегося к ним льва. Вертевший на гончарном кругу ком мокрой глины Вавула замер, наблюдая за Даном. Дан закончил работу, полюбовался на кувшин и поставил его туда, где взял. Потом потянулся за другим... Натура Дана требовала деятельности, но активные движения, пока, были ему не под силу и Дан стал расписывать посуду.
Следующей его жертвой оказалась большая корчага для хранения зерна. Дан всю ёё разрисовал медведями - стоящими на задних лапах, идущими на четырех, сидящими... Рисовал Дан неплохо, поскольку имел к этому склонность и даже, в далеком отрочестве, учился в художественной школе. Но не сложилось. Художником он не стал....
Когда Дан потянулся за третьим сосудом, в сарай вошел Домаш. Его привел Вавула, сбегавший за ним на торг - Домаш продавал там свои горшки и прочее. Дан, за работой, и не заметил, когда Вавула выскочил из сарая. Следом за Домашем и Вавулой в сарай-мастерскую втерся и Семен.
- А, ну, человече, покажь, что ты тут сделал, - почти с порога потребовал гончар...
Только сейчас Дан сообразил, что без спроса использовал, а, возможно, и испортил чужое имущество. Выражаясь языком его бывших современников - чужой товар.
- Черт, - лихорадочно подумал Дан, - Домаш меня подобрал и лечил, а я ему черт-те что утворил... И оправдаться нечем... И даже не взбрыкнуть, типа, буду должен. Тут долги вещь серьезная, могут и в холопы обратать. А холопы - люди подневольные... - Дану совсем не хотелось начинать свою жизнь в Новгороде подневольным человеком.
Немного конфузливо Дан подал Домашу с полки, где сушились глиняные полуфабрикаты, расписанный в африканских мотивах кувшин. Новгородец осторожно взял кувшин, повертел его...
- Нарисовал ты знатно, - наконец, обронил Домаш. - Мы твой узор сейчас красками покроем, цена кувшину будет в два раза от нонешней!
Наверное, именно в этот момент Дан и получил первые наметки для своего дальнейшего определения в Новгороде.
Вначале он просто расписывал, по мере сил, то есть, когда не мучила сильная головная боль, продукцию 'фабрики' Домаша... Вообще - то, носящий заплетенные в косички бороду и длинные волосы Домаш оказался мужиком с понятием и сумел организовать не только бесперебойное производство своих горшков, кувшинов, корчаг и прочего, но и постоянное свое присутствие на городском рынке. Притом, без всяких-разных торговцев-посредников. Достигалось все это грамотным распределением труда нанятых им рабочих- Вавулы и Семена. Вавула, первый из его подмастерьев, муж дальней родственницы Домаша, занимался подготовкой глины и лепкой горшков, ендов, кисельниц и всего остального. Второй подмастерье, Семен, наносил узор на сырые или уже обожженные - смотря по надобности - изделия и делал на них надписи. Иногда он использовал для этого заранее заготовленные штампы, а чаще просто рисовал от руки острыми палочками-стеками или двумя самостоятельно сделанными кисточками. Он же, Семен, при необходимости полировал сосуды и покрывал их краской. Кроме того, он еще и обжигал всю керамику в печи. То есть, придавал изделиям товарный вид. Домаш же продавал все на торге, когда сам, а когда ему помогала жена Вавулы - Аглая. Сам гончар был одинок. И та женщина, Марена, которую Дан видел при первом своем пробуждении, была жившей неподалеку знахаркой-шептуньей, женой такого же здоровенного, как и она сама - если верить Вавуле - заросшего густым рыжим волосом, как медведь шерстью, мастера-гончара. Домаш, как потом, задним числом, поделился сведениями с Даном Вавула, не являлся коренным новгородцем, и пришел в город год назад, откуда-то из-под Копорья. Пришел один, купил двор на посаде за Людиным концом и занялся гончарным делом. А вскоре купил и лавку в гончарном ряду на Торжище.
Вавула сказал, что раньше у Домаша была семья - жена и трое детей, но они толи погибли, толи пропали во время одного из набегов чуди на Копорье. Как понял Дан, Домаш не очень распространялся на эту тему. Еще Дан узнал, что до того, как Домаш попал в город, он, судя по всему, гончарством не занимался. Во всяком случае, бороду и волосы он заплетал в косы, а так делали в Господине Великом Новгороде только воины, купцы и бояре.
Через неделю, после того как Дана окончательно перестали мучить головные боли и он даже, на седмицу, в своих кроссовках и купленных ему Домашем в долг, в счет будущих заработков Дана, то есть, доли от продаж расписанных им корчаг - новых портках и рубашке, чтобы совсем уж не пугать новгородцев джинсово-футболочным нарядом - в сопровождении Вавулы и Семена прогулялся по городу, на двор к Домашу, вместе с самим Домашем, явился торговец-иноземец. Из тех купцов, что имели в Новгороде свое собственное представительство, так называемый Немецкий или Ганзейский двор. В этот день первые расписанные Даном горшки, пройдя экзекуцию в печи, попали на торг к Домашу. Купец-ганзеец не только забрал все расписанные Даном горшки, но и договорился снова придти через полторы недели и забрать все, что еще будет готово и расписано Даном к этому времени. Он даже задаток оставил. Но самое важное произошло после того, как ушел купец. Не успел еще ганзеец толком покинуть двор Домаша, как в воротах двора возник посланник Дмитрия Борецкого, посадника самого Господина Великого Новгорода.
- Кто здесь Дан-мастер? - стоя в воротах двора, спросил посыльный-бирич...
Глава 4
Почему-то, в этот момент взглянув на Домаша, Дан понял, что гончар совсем не удивлен визитом новгородского бирича.
- Как есть сам донес на меня, - подумал Дан, однако виду не подал...
Все время, что Дан расписывал сосуды Домаша, он думал. Думал о своем будущем. Нет, не о том, что осталось в 21 веке, а в том плане - что ему делать дальше. То есть, как дальше жить. Остаться в мастерской Домаша, оно, конечно, хорошо и Домаш рад будет, но... Но провести всю свою жизнь за росписью чужих глиняных сосудов, Дан не хотел. Не устраивало его это. Ведь, он, все же, был человеком 21 века, а не 15. И обладал, пусть и фрагментарно, знаниями о таких вещах, которые даже в кошмарах новгородцам не могли присниться... К тому же, и в 21 веке Дан предпочитал работать на себя, а не 'на дядю'. Естественно, он был благодарен гончару за то, что тот спас его и приютил, но "пахать" за это на Домаша всю жизнь... Нет, уж, увольте. Лучше поискать другой способ отблагодарить Домаша. И, как-то ночью, ворочаясь на лавке-лежаке, Дан сообразил, что ему делать. То есть, как ему и Домаша отблагодарить и себя не обидеть, устроиться в новой жизни. И 'денюжку сколотить небольшую'. Чтобы, как только Москва "наложит руку" на Новгород, тут же перебраться от этой "руки" подальше. И уже там, "подальше", продолжить, и не голодранцем... Ну, не прельщал Дана московский князь Иван 3 в качестве хозяина Новгорода. И следующий московский князь, он же первый московский царь - Иван 4, по прозвищу Иван Грозный, тоже не прельщал. Вместе с грядущей в Московском царстве, после его смерти, эпохой жестокого и кровавого беспредела, названной учеными-историками в будущем "Великой смутой"... Дану очень не хотелось, чтобы его потомки - если они у него будут - жили в этом Московском царстве. Поэтому, сейчас для Дана желательно было заработать, успеть заработать, в Новгороде немножко лавэ или по-другому - денег и "дать деру" из города сразу, как только... Как только, в общем.
Одна беда - до столкновения с Москвой оставалось всего ничего. Где-то, примерно, с год. И нужно было торопиться. Но в том, что Дан, все-таки, попал в Новгород, имелся и плюс. Господин Великий Новгород, так или иначе, являлся республикой и хоть сословное деление общества на 'благородных' и 'не очень' - столь широко распространенное в средневековье - в Новгороде тоже присутствовало, но здесь оно, как и в других вольных городах и республиках Европы, никак не мешало улучшать свое материальное положение... И никому не мешало. Во всяком случае, не создавало непреодолимых преград.
Помог Дану встать на "путь истины" Семен, подмастерье Домаша. Семен любил посидеть вечером, перед тем, как идти домой, на завалинке, у сарая-мастерской, и поболтать о том, о сем. В один из таких вечеров Семен, держа в руке кувшин с хмельным квасом и усаживаясь, по привычке, на бревно-завалинку, завел разговор о чудной - на его взгляд - манере Дана мыться каждый вечер.
- Добро, - обронил Семен и осторожно, чтобы не пролить, поставил кувшин с квасом на землю, - что ты каждый день дубовую палочку жуешь, так многие новгородцы делают. Чтобы зубы крепкие были. Что руки перед трапезой моешь - тоже понятно, все так поступают. Но что обливаешься холодной водой каждый вечер и моешь ноги, мне странно. Ведь, можно и баньку затопить, зачем холодной-то обливаться?
- Ага, - сказал Дан... - хоть город Одесса еще и не появился на карте мира, но Дан уже заранее готовился к этому и отвечал вопросом на вопрос - ... и сколько раз в неделю ты готов баньку затопить, чтобы помыться?
- Ну, это... Раза два можно затопить, - малость заплетающимся языком ответил Семен.
- Вот, - произнес Дан, - два раза. А я моюсь ежедневно. Теперь понятно?
- Понятно, - протянул Семен, однако было ясно, что ему ничего не понятно.
- Жаль, ты не любитель кваса, - помолчав, ни с того, ни с сего уронил он и тоскливо добавил: - И Вавула домой пошел... - Неожиданно Семен вскинул голову и внимательно посмотрел на Дана. Потом абсолютно трезво произнес: - А, ведь, кувшины и корчаги, расписанные тобой, ганзейцы с руками отрывать будут. Клянусь Сварожичем!
Именно после этого разговора Дан всю ночь и проворочался на лежаке-лавке, размышляя над словами Семена. Нет, не над тем, что Семен поклялся языческим богом, хотя в Новгороде уже лет 400 господствовало христианство, а над тем, что расписанные сосуды ганзейцы с руками отрывать будут. И с утра пораньше стал расспрашивать работников Домаша - Семена и Вавулу, как, вообще, обстоят дела с керамикой в Новгороде. И получил сногсшибательный ответ - значительная часть керамики в Новгороде является привозной! В городе, где целый, если говорить языком 21 века, район назван Гончарным, значительная часть посуды - привозная!
По словам Семена выходило, что в Новгороде есть дешевая керамика и керамика подороже. Дешевую делают новгородские гончары, подороже привозят ганзейские купцы или купцы с низовых земель. Керамику местного производства, в основном покупают окрестные крестьяне и 'черные люди новгородские', "житные же люди", то есть новгородцы побогаче, предпочитают привозные ендовы, братины, канопки и прочее. Они и расписаны красиво и по качеству не хуже новгородских...
- Только Домашу не говори, - предупредил Семен Дана. - Для него это больной вопрос. Торговля в последнее время совсем захирела. Раньше Домаш с утра уходил на торг и уже к обеду возвращался пустым, а теперь торчит в гончарном ряду до темна и, все равно, и половины не продает.
- Семен, а кто мешает новгородцам самим делать красивые горшки, кринки и остальное? - спросил Дан.
- Никто не мешает, - ответил Семен, - да только нет у нас мастеров, чтобы расписывать так горшки. Ты первый.
- Ага, - сообразил Дан. - Выходит я тут, своего рода, "открыл Америку". Интересно-интересно, - задумался Дан, - а, ведь, судя по словам Семена, спрос на красиво расписанную посуду в Новгороде гарантирован... И дело выгодное... Сам Домаш сказал, что цена расписанных сосудов вдвое против нерасписных будет... - Теперь-то Дан точно знал, что не только отблагодарит Домаша, но и сам "приподнимется". - Надо ковать железо, пока горячо! - решил Дан. - И пошустрее! И, для начала, увеличить производства горшков. В разы! Естественно, для этого потребуются гончары. Типа Вавулы. То есть, те, кто лепит горшки. И, соответственно, гончарные круги для них. И место для кругов, иначе - сараи и обогреваемые, чтобы работать и зимой. Значит, все это тоже надо. Затем роспись... Она будет наше ноу-хау и потому очень важна!- Дан на секунду застыл. - М-да, тут необходимы художники... И не просто мазилы, а способные профессионально рисовать... Или научиться профессионально рисовать. И, вряд ли, такие валяются в Новгороде под каждым забором. Их придется искать. В любом случае, - уточнил для себя Дан, - в одиночку я все не разрисую. Не хватит сил. И обязательно придется делать курсы "ликбеза" для этих художников, чтобы они смогли рисовать, как я. Или, хотя бы, грамотно копировать... Ха, - забавная мысль пришла в голову Дана, - вот будет хохма, если с моей легкой руки в Новгороде возникнет целая школа художников, главным авторитетом в которой станет тоже художник, но бывший и недоучка. Правда, недоучка из будущего... Впрочем, Москва школу, все равно, прикроет, - заранее похоронил свое начинание Дан. - Ведь, подобная роспись не по уставу московской жизни будет. Жизни, все более клонящейся к деспотии, - невольно отметил он. - Да, а "ликбез" придется вести "без отрыва от производства", на ходу, ибо по-другому здесь не поймут. Кормить людей даром в Новгороде не принято. Слишком накладно. Местная экономика этого не любит...
Теперь финансы, - продолжал масштабно мыслить - обдумывать свой "бизнес - план" Дан. - Для расширения производства, перевода его на промышленные рельсы, потребуются большие деньги, серьезные первоначальные вложения. Основным спонсором выступит, должен выступить, разумеется, Домаш. Главное растолковать ему все правильно, мужик он хваткий, поймет. Только переход с кустарного производства на промышленное, он, все равно, вряд ли потянет. Даже, если у него есть спрятанная кубышка. Надо быть реалистом. Иначе говоря, здесь нужна будет помощь. Со стороны. Жаль, банков в Новгороде нет, чтобы взять ссуду, - на минуту пожалел, что 'здесь не там', что он не в 21 веке, Дан. - Хотя, идея неплохая, насчет банков, стоит подумать на досуге... Одолжиться у кого-либо..? Слишком рискованно. Судя по Семену, в недалеком прошлом самостоятельным хозяином, а ныне наемным работником, мысль неудачная. Условия займов тут явно кабальные. Можно и без штанов остаться. Не заикаясь уже о прибыли... Остается... Остается одно. Использовать опыт истории и украсть у предков будущих капиталистов, бродящих сейчас по Западной Европе, идею рассеянной мануфактуры. Это когда кто-то ходит по деревне или по деревням, по домам в деревне или деревнях, и раздает желающим подработать, допустим, мотки шерсти. При этом договаривается, что к такому-то сроку, они из шерсти сделают полотно. В положенное время этот кто-то забирает готовый товар - полотно и продает его в городе на рынке. После чего часть денег берет себе, а часть раздает крестьянам за работу. Само собой разумеется, себе он берет большую часть... Или торговец расплачивается с крестьянами еще до продажи полотна и по заранее оговоренной цене, оставляя уже всю прибыль себе. Или... Вариантов много. Но, так или иначе, именно с этого Западная Европа начинала свой капитализм... Чем мы хуже их? Мы тоже начнем с этого. Договоримся с местными гончарами о сбыте их продукции, потом соберем у них уже готовые - побывавшие в печи или только высушенные изделия и применим наше ноу-хау в росписи. После чего продадим все сосуды и получим прибыль. Минус и неудобство - нужно ходить и договариваться с новгородскими гончарами, зависеть от их сволочности или доброжелательности, да еще делиться с ними прибылью. Плюс же и существенный - не надо вкладывать много денег, тем более, которых много и не имеется... В смысле, вкладывать в оборудование и рабочие места. И можно сосредоточиться на подготовке нужных людей. В нашем случае - художников. Ведь, гончаров, если что, набрать не сложно, а, вот, способных рисовать нужно искать, а затем еще и учить... Но другого выхода нет. Пока нет! И в плане лепки горшков и в плане подготовки художников. Зато, когда объявятся подражатели и конкуренты, а они обязательно объявятся, и, хочешь-не хочешь, придется переходить на собственную лепку горшков и прочего - чтобы удешевить производство и уцелеть в конкурентной борьбе - у нас уже будут готовые кадры. Впрочем, мы и сейчас, наряду с использованием чужих корчаг, кувшинов, братин и так далее, не станем отказываться от собственной керамики. Ну, а потом... Кхм, вообще-то, лучше успеть до этого "потом". "Подняться" успеть до этого "потом". Ибо "потом" может не быть, так как, скорее всего, появится Москва... И... И я уже в другом месте займусь чем-нибудь другим - возможно, тем же стеклом. Ведь, толком его еще нигде не делают, а спрос на него огромный... Главное, что Семен подсказал мне стезю, по которой нужно двигаться, - завершил, мысленно, обзор своего будущего Дан. И, уже подводя итог, подумал: - Да, и керамика, какую-никакую деньгу, всегда и везде будет приносить. Спрос на нее и в 21 веке не исчез... Впрочем, что-то я разогнался, - остановил сам себя Дан, - план, конечно, планом, но для начала надо, все-таки, поговорить с Домашем. И, по возможности, попробовать сразу расставить все точки над будущими "и".
Провести разговор с Домашем, Дан, по здравому размышлению, решил в тот день, когда подтвердятся слова Семена. О продаже 'на ура' корчаг, кувшинов и остальных братин с кисельницами, расписанных Даном. Имея на руках подобный аргумент, втолковывать гончару свой бизнес-план будет гораздо проще.
... Разговор должен был произойти сегодня. С утра гончар унес на торг расписанные Даном сосуды, и не перевалило солнце еще за полдень, как Домаш уже явился обратно. И причем не один, а с ганзейцем, готовым скупить всю расписанную Даном продукцию на неделю вперед. На подобный успех Дан даже не рассчитывал, это был фурор, успех, подарок судьбы... Но бирич новгородского посадника спутал все планы....
Крупная, еще не старая, женщина в темной одежде, с платком на голове, повернулась к Дану. Властное лицо, чуть навыкате круглые ястребиные глаза.
- Садись, - уронила она, внимательно наблюдая за Даном.
Дан оглянулся: - Куда?
- Туда, - словно услышав его немой вопрос, указала женщина на кресло возле стола.
Дан уселся в указанное кресло, на вид - просто большую табуретку со спинкой, и скользнул взглядом по горнице. Он впервые был в подобном доме, да еще на берегу Волхова.
Не очень высокий потолок, узкие окна с мутноватыми - на взгляд Дана - стеклами. Простая обстановка - стол на толстых ножках, сдвинутые к стенам лавки, комод с закругленными углами и несколько пустых кресел. Слегка поскрипывающие ровные половицы и икона над креслом во главе стола. Подсвечники с восковыми свечами... Все очень добротное.
Хозяйка горницы опустилась в кресло напротив Дана, бросила биричу: - Оставь нас!
Столкнувшись с выходящим биричем, в помещение, сжимая в руке что-то навроде шапки, ворвался мужчина в одежде красного цвета с поясом желтым - позолоченным, или, скорее даже, золотым. На поясе, через перевязь, висел меч в ножнах - Дан уже не раз видел подобное оружие. Притом, у многих новгородцев... Рыжеватые усы. Как и у Домаша длинные, ниже плеч, заплетенные в косы темно-русые волосы и столь же длинные, посветлее, косички на бороде. Мужчина, придерживая меч, подошел к хозяйке горницы, наклонился и быстро коснулся ее ладони губами. Затем подтащил к креслу женщины свободное кресло и с размаху плюхнулся в него. Справа от хозяйки дома. И сразу стало видно сходство между ними, хотя мужчина и был моложе женщины. Сходство в лицах.
- Мать и сын, - сообразил Дан...
- Гадаешь, - спросила женщина у Дана, - зачем тебя позвали к посаднику?
- Нет, боярыня, - спокойно ответил Дан, - не гадаю...
То, что перед ним находилась глава семейства бояр Борецких, известная в Новгороде, как Марфа Посадница, Дан понял, едва только вошел в помещение. Как-никак, личность в истории довольно знаменитая.
... - Зачем гадать? - добавил Дан, не дожидаясь продолжения вопроса, и улыбнулся. - Сами сейчас все скажете.
- Интересно, - промолвила дама с ястребиными глазами, в ее голосе явно просквозило удивление, - очень даже интересно. - И спросила: - Знаешь, кто я?
- Знаю, - просто ответил Дан.
- Откуда? - тут же задала вопрос боярыня.
- Наслышан, - уклончиво сказал Дан.
Наступила некоторая пауза. Мужчина, все время неприкрыто рассматривавший Дана, наклонился к женщине и что-то прошептал ей. Дан расслышал только: - ... я же говорил тебе!
- Скажи, зачем к Домашу в работники пошел? - неожиданно и громко раздалось от дверей.
Дан дернулся, стремительно, по вбитой еще в армии привычке реагировать на все неожиданное, отклоняясь в сторону, то есть, уходя с линии возможного удара... Уходя, насколько это было возможно в кресле.
У дверей горницы стоял человек, немолодой, с длинными темными усами, с такими же заплетенными в косы, как у гончара Домаша и мужчины рядом с хозяйкой горницы, волосами и бородой. Крепко скроенный и неимоверно высоченный. Дан и сам не был маленьким, однако тип у дверей выглядел настоящим гигантом. Настоящей 'дубиной стоеросовой', как сказали бы в покинутом Даном времени. Вопреки тому, что Дан читал в своем 21 веке - что народ в средние века был весьма малорослым и хилым по сравнению с людьми 21 века, в Новгороде, Новгороде этого,15 века, народ, если и был помельче соотечественников Дана в 21 веке, то не на много и далеко не все. В общем, хотя Дан и не был маленьким у себя дома, в далеком будущем, и в Новгороде, тоже, не так много народу могло сравниться с ним ростом, но сейчас он ощутил себя совсем мелким, почти каким-то пигмеем.
- А фиг его знает, - честно ответил Дан. А что он мог им еще сказать? Начать рассказывать с самого начала, как в темном подъезде, лет так примерно через 600 с хвостиком - после торжественных или какие они там будут, похорон всех находящихся в этом зале, его, Дана, жителя того далекого времени, гражданина пока еще не существующего государства, шандарахнули чем-то тяжелым по 'башке' и он, нежданно-негаданно, очутился здесь? Приблизительно, за 6 веков до своего рождения..?
'Дылда' подошел к женщине и также, придерживая висящий на кованом желтом поясе, в украшенных металлическими бляшками ножнах, меч, подтащил к хозяйке дома свободное кресло. Но уже с левой стороны. И также, с размаху, уселся в него. Кресло даже не скрипнуло.
- Во, классно мебель делают, - невольно мелькнула в голове Дана мысль относительно кресла и относительно мастеров, делавших его. А также относительно многокилограммового тела "дылды", упавшего в него.
Устроившись, дылда что-то быстро зашептал боярыне. Посадница закивала головой, словно соглашаясь с ним. Дылда прекратил шептать, и уже громко сказал: - Иона болен и не придет.
Посадница снова кивнула головой, будто знала и об этом. Напротив Дана теперь сидело трое, уставившихся на него, людей. И не просто людей, а, как он догадывался, высших чинов Господина Великого Новгорода.
- Блин, - подумал Дан, - это, конечно, здорово, что, едва попав в Новгород, я сразу заинтересовал саму Марфу Посадницу, неофициальную правительницу города, но какого черта они смотрят так, словно примериваются, с какой стороны начать сдирать с меня шкуру. С левой или с правой... - Дан почувствовал нарастающее раздражение. Его всегда злило непонятное повышенное внимание к своей персоне, а тут тем более. В голове у него уже крутились разные мысли и одна из них: - Что они могли узнать обо мне, коль так таращатся? - относилась к гончару Домашу. - Может, гончар им сказал, что у меня крылья на спине растут и хвост..? И, вообще, зачем я им нужен? - Когда Дан шел за биричем сюда, он, почему-то, совсем по-другому видел предстоящий разговор...
- Ты, человек, за дурачков нас не считай, - промолвила боярыня. - Не хочешь отвечать - не отвечай, только, вот, тысяцкий утверждает, что ты, хотя и молод зело, но воин... - Посадница полуобернулась к 'стоеросовой детине': - Я верно говорю, Василий?
'Детина' ухмыльнулся и подтвердил: - Верно, матушка! - Голос у тысяцкого был низкий, с легкой хрипотцой.
- Вот, - наставительно произнесла боярыня, - а пошел в работники...
Дан замялся. Да, уж, попал. Еще с курса средневековой истории он помнил, что воин не мог, не должен был идти в работники, ибо это противоречило всей морали средневекового общества. Дана приняли за воина, теперь нужно было выбираться. Дан пристально обвел взглядом горницу и людей, сидящих напротив...
- Ты глазом-то не зыркай, - отреагировал на его 'осмотр' тысяцкий и поправил меч на поясе, демонстративно поправил. - Мы тебя не в 'темную' сажать позвали, а разговор говорить!
- А я не пошел в работники, - наконец, решил сказать Дан, - я просто очнулся в сарае у Домаша. - И, на всякий случай, уточнил: - Но я не помню, как туда попал.
- Так уж не помнишь? - поинтересовался Василий-тысяцкий с иронией.
- Ага, - мелькнула мысль в голове Дана, - прямо счас я вам все и выложил... Чтобы вы, после моих воспоминаний "крышей поехали", а я потом расхлебывал. А, еще вероятнее, чтобы вы меня за какое-нибудь исчадие ада приняли и попытались упрятать куда подальше, например, на дно Волхова... Или на сосну повыше. С камешком на шее или колом в груди - как раз перед отбытием сюда из 21 века, Дан просмотрел фильм о молдавском господаре - графе Дракуле. Очень занимательное кино... - Не дождетесь! И, вообще, - успокаиваясь, подумал Дан, - нахрапистый, однако, тысяцкий... - И твердо ответил: - Так уж и не помню! Меня нашли...
- Мы знаем, где тебя нашли, - перебила Дана боярыня и, вдруг, повернувшись к дверям, позвала: - Онфимий!
В дверь горницы, будто подслушивал, мгновенно вошел мужчина-блондин средних лет, слегка хромающий и с белокурой бородой. В отличие от тысяцкого и сына боярыни, его борода и волосы не были заплетены в косы. Моргнув белесыми глазами и не смотря на Дана, Онфимий поставил на стол 2 глиняных жбана - корчагу и ендову. Оба сосуда были расписаны Даном.
- Тебя, ведь, Даном зовут? - уточнила боярыня. И, хотя Дан промолчал, боярыня продолжила: - По тому, как ты ходишь и как окинул нас взглядом, мне и без Домаша с Василием ясно - ты воин...
... - Правда, тысяцкий утверждает - к мечу ты не привычен, но я в этом не слишком разбираюсь. Важно другое. Ты воин. И, пока ты лежал у Домаша, ты в бреду ругался не только по-словенски, а и по-чужеземному...
- Надо же, - сам себе удивился Дан, - а в университете я только немецкий учил.
... одет ты был чудно, и в церкви ведешь себя так, будто первый раз в православный храм попал, хотя обряды знаешь...
- Вот, тебе бабушка и юркнул в дверь, - занервничал Дан, - одежка на мне, конечно, не соответствовала нынешнему веку... И там, в 21 веке, я в церковь больше на экскурсии ходил, чем... А тут... Блин, как выкручиваться?
... и тварей на горшках ты пишешь невиданных и диковинных... - Марфа внезапно замолчала. Потом произнесла: - Дмитрий говорит, - боярыня посмотрела на сидевшего по правую сторону от нее мужчину, - такое придумать нельзя, такое может написать лишь тот, кто сам видел этих зверей. А значит, - Дан напрягся, посадница смотрела прямо на него яркими ястребиными глазами, - а значит, - с нажимом повторила боярыня, - это настоящие сцены из жизни этих зверей! - И боярыня ткнула пальцем в изображения львов, жирафа и обезьян на керамике.
- Дмитрий же охотник знатный, - добавила она, - по-пустому навета творить не будет.
Глава 5
- ... у белай пене праносяца кони, рвуца, мкнуца и цяжка хрыпяць, - заставляя себя не паниковать, мысленно продекламировал Дан, - старадауней крывицкай Пагони... - Он осознавал, что нужно что-то говорить, как-то выходить из положения, но в голову ничего не приходило...
- Хорошо, - произнес Дан и поднял перед 'уважаемой комиссией' согнутые руки с ладонями наружу - жест, возможно, непривычный для 15 века, - сдаюсь. Не знаю, в чем вы меня подозреваете. Но явно подозреваете... Меня, действительно, зовут Дан. И родом я литвин, хотя в юности и бежал из дома. Долго странствовал, был в далеких, очень далеких, - подчеркнул Дан, - странах. Видел удивительные вещи - деревья... Если пять человек станут в круг и возьмутся за руки, то, все равно, они не смогут обхватить это дерево... И плоды у этого дерева больше моей головы, - сочинял вдохновенно Дан. - Видел другие деревья, растущие до облаков, с листьями на самой верхушке. Траву высоченную видел, в этой траве даже... э-э, тысяцкий скроется с головой. Люди, что там живут, кожу имеют темную или черную, на нас совсем не похожи и охотятся они в высокой траве на животных с одним рогом и на необычных полосатых лошадей. А еще они обвязывают ноги веревкой и так забираются на самые высокие деревья. Потом с верхушки этих деревьев, они сбрасывают вниз созревающие там, среди листьев, громадные орехи, внутри которых течет настоящее молоко.
Зверей чудных я видел. С волосами вокруг головы длинными и густыми-густыми. Громадных животных видел с носом вытянутым более, чем на две моих руки. Они этим носом еду берут и воду пьют. Пятнистых зверей видел, с когтями больше медвежьих, лазающих по деревьям и бегающих по земле в три раза быстрее любой лошади... К сожалению, - произнес Дан, понимая, что пора закругляться, пока совсем не заврался и рассказ, хоть и выглядит чудным, но еще похож на правду. У него внезапно возникло какое-то смутное предчувствие, какое-то неопределенное видение, связанное с этими людьми, с тройкой этих, вероятно, высших чинов Господина Великого Новгорода. Видение, не имеющее ничего общего с его бизнес - планом по завоеванию места под новгородским солнцем и, скорее, относящееся к такой специфической области человеческой фантазии, как альтернативная история. То есть, к попыткам изменить историю. Он просто подсознательно почувствовал, не стоит этим троим слишком уж врать... - К сожалению, - повторил Дан, - на этом месте мои воспоминания заканчиваются. Дальше сплошная темень...
Дан посмотрел на находящихся в помещении людей и, вдруг, вместо людей ясно увидел картинку:
...Детинец, явно московский кремль, а вокруг город. Золотые купола церквей, небольшие домики... Крепостная стена, где деревянная, а где каменная, политая кровью, дегтем и засохшей смолой, опоясывающая детинец и город. На стене люди с луками, копьями, саблями, припавшие к бойницам, кричащие люди. Перед стеной луг. Вытоптаный, с пожухлой травой и грязными лужами. На лугу армия. Воины в броне, шлемах, с копьями, мечами и щитами готовятся к штурму города. А из-под шлемов у воинов торчат длинные, заплетенные в косы волосы. И бороды у воинов тоже заплетены в косы ...
Предчувствие, воплощенное в картинку осады Москвы... Именно оно напрягло Дана.
Нет, не то, чтобы Дан никогда не слышал о попытках изменения истории. Особенно в сочинениях разных писателей. В свою бытность, в 21 веке, он прочитал, как минимум пару десятков книг и просмотрел штук 10 разных фильмов, посвященных данной теме. К тому же Дан был еще и историком по образованию и не раз ему случалось задумываться: - А что было бы, если... Если бы греки не взяли Трою, если бы в войне между Римом и Карфагеном победил Карфаген, если бы владыка гуннов Атилла или хан кочевников из Центральной Азии Чингис ушли из жизни на пару лет позже, если бы... Если бы ход истории пошел иначе и в июне 323 года до нашей эры, в Вавилоне не умер Великий Александр Македонский, а в войне рабов победил Спартак. Монголо-татары Батыя не сокрушили Древнюю Русь и испанцы не завоевали Америку. Если бы Владимир Высоцкий, Виктор Цой и Андрей Миронов прожили еще, ну, хоть, немножечко... Если бы Иешуа Га-Ноцри... Иешуа Галилеянин, сын обычного плотника из города Назарет, что в древней Иудеи, не был распят на кресте...
Дан попал в древний Новгород накануне его завоевания-присоединения к московскому княжеству. События, краеугольного для всей будущей истории Европы и грядущего государства российского. События, потрясшего всю Европу 15 века. Посколько Москва не просто присоединила землю, связанную с ней общим происхождением - из Древней Руси, а уничтожила последний, переживший свою эпоху, связывающий воедино все восточнославянские земли - и земли, вошедшие в состав Великого Княжества Литовского (будущую Белоруссию, Волынь, Киевщину, Черниговскую землю), и земли, попавшие в зависимость от иноземных королевств (русины Закарпатья; жители Прикарпатской Руси), и земли бывшей северо-восточной славянской окраины, а ныне Московского, Тверского, Владимирского и других княжеств - остаток Древней Руси. Ведь, в отличие от Москвы, появившейся довольно поздно, Новгород непосредственно являлся частью Древней Руси, и даже одним из ее центров. Но самое главное, что эта сохранившаяся часть Древней Руси имела совсем другой, чем Москва, менталитет населения и уровень взаимоотношений власти и народа, иные общественные институты и традиции правящей элиты. И те и другие совершенно чуждые для возникшего на осколках Владимиро-Суздальской земли, московского княжества. Княжества, поднявшегося на сборе дани для монголо-татарских завоевателей со своих же, славянских земель... Господин Великий Новгород, город, по сравнению с Москвой, очень богатый - несмотря на упадок, он, все еще, оставался важным торговым пунктом на Балтике - расположенный по соседству с Москвой и другими княжествами северо-востока бывшей Древней Руси, крупный территориально - новгородская земля была очень обширна, хотя и малонаселена - но одряхлевший в военном отношении, был весьма лакомым куском для Москвы. А учитывая, что он был еще и гораздо более русским, чем Москва - московское княжество, как уже было сказано, возникло после монголо-татарского нашествия, Новгородская же земля изначально являлась частью Древней Руси и одним из ее центров - то становилось понятно, что ждать нападения Москвы на Новгород оставалось недолго. Ибо Господин Великий Новгород мешал Москве. Фактом своего существования мешал. Одной только своей настоящей, идущей из глубины веков "русскостью", он уже ставил под сомнение любые притязания Москвы на какое-либо духовное, а значит и реальное первенство среди княжеств, связанных историей с Древней Русью. Как по соседству, на землях бывшей северо-восточной окраины Древней Руси, так и на землях будущей Белой и Южной Руси, где возникло Великое Княжество Литовское. Поэтому, стоило Москве лишь чуть-чуть усилиться...
Сохрани Господин Великий Новгород и дальше свою самостоятельность, смущай он и дальше своим "авторитетом", восходящим напрямую к Древней Руси, и своим "неправильным" укладом оставшиеся русские земли, то есть ближние к нему и Москве - ибо дальние уже объединились в Великое княжество Литовское - и вся история России могла бы стать иной. Иной, без превращения Руси-России в повальную страну рабов, где бесправны были все - от боярина, представителя высшего слоя общества, до нищего крестьянина-смерда. И где боярин мог быть также дран за бороду, посажен в пыточную и/или казнен без суда и следствия, как и простой смерд.
Иной, без ужасов гражданской войны Ивана Болотникова и лжеДмитриев 1, 2 и 3. Без разорения страны Петром Первым и продажи людей, как скотины при Екатерине... Без удушающего золотоордынского влияния на все последующее существование российской державы.
До сих пор Дан не задумывался над тем, что, по большому счету, он оказался в Новгороде в один из узловых моментов истории. Ему было, как-то, не до этого. Да, и сейчас, собственно, было не до этого, но... Но теперь он задумался. Он находился перед тремя, вероятно, самыми влиятельными в новгородской республике людьми, и в голове его металась полубредовая мысль: - А, ведь, это шанс изменить историю...- Он даже сглотнул от волнения и вытер пот, выступивший на лбу. - Черт, я же и в самом деле могу изменить историю... - подумал Дан, - прямо сейчас изменить, - и вытер снова, выступивший на лбу, холодный пот. - По некоей случайности, я не только оказался в нужный момент в нужном месте, но еще и стою перед нужными людьми...
Сердце у него отчаянно колотилось и казалось - вот-вот выскочит из груди.
... - И, - горло тоже пересохло, - и не будет больше 14 года, революции и Великой Отечественной. Алкоголика Ельцина и развала страны... Господи, мать моя женщина, я обязательно должен это сделать... И я обязательно это сделаю, - внезапно холодно подумал Дан. - И незачем мне покидать Новгород. И перебираться за три-девять земель... Тем паче, что город мне нравится. А Москва пусть катиться куда подальше..! Ха, - ухмыльнулся мысленно Дан, - вот, возьму сейчас и сообщу новгородцам конструкцию баллистической ракеты... И опа, - улыбнулся Дан, - нет той истории, которую я знал! И автомобильных пробок, гы-гы, в Москве тоже нет... Главное, все грамотно сделать...
Насчет баллистической ракеты, Дан, конечно, шутил. Даже, если бы его сейчас подвесили на дыбу, Дан ничего бы не сказал об устройстве этой ракеты и не потому что выдержал бы любые пытки, а потому как ничего не знал. Кроме того, что в 21 веке "их есть". Но идея ему понравилась. И Дан осторожно сказал: - Однако... - Высших чиновников новгородской республики следовало заинтриговать. Для начала. Поэтому Дан помолчал пару секунд и только затем аккуратно добавил: - Не знаю почему, но у меня есть уверенность, что я должен был попасть в Новгород...
Тысяцкий в сердцах стукнул мечом в ножнах об пол.
- Вот, окаянный! - с досадой произнес он. - Все кругом да около ходит. И что делать-то с ним, а, Марфа Семеновна? - явно не ожидая ответа, спросил он. - Говорит-то складно. Даже не поймешь, толи быль сказывает, толи сказку. - Тысяцкий посмотрел на Дана и, будто вспомнив нечто важное, добавил: - Даже одежка соответствовала...
- Спокойно, спокойно, - приказал сам себе Дан, - не надо гнать лошадей... - И старательно вытаращился в ответ на тысяцкого. И тысяцкий не подвел, с ноткой жалости в голосе сказал: - После такого удара по голове, и в правду, память может отшибить...
Боярыня окинула Дана взглядом своих хищных глаз. Внимательно окинула. Дан выдержал и этот взгляд.
- Сказываешь, в Новгород должен был попасть? - медленно тяня слова, произнесла она. - А зачем, значит, не помнишь...
- Не помню, - поспешил подтвердить Дан.
- А ты, посадник... Что скажешь? - чуть повернув голову вправо, спросила боярыня у сидевшего справа от нее и похожего на нее, мужчины.
... - Так новгородский посадник это он?! - чуть не вскрикнул Дан. - А, я-то думал, что... Надо же, тебе, бабушка, и юркнул в дверь! А Марфа-то, Марфа... - И здесь Дан вспомнил - Марфа Борецкая совсем не являлась высшим должностным лицом Новгорода, этот пост в Новгороде мог занимать только мужчина. Он его и занимал. Посадником Новгорода был сын Марфы, Дмитрий. А Марфа Борецкая... Новгород не управлялся одним лишь посадником, кроме должностей посадника и тысяцкого, практически равных по значимости, в городе существовал еще и 'совет господ' или '300 золотых поясов', и, как раз, во главе этого совета бояр и стояла Марфа Семеновна Борецкая, мать посадника Дмитрия и вдова бывшего новгородского посадника Исаака. Опираясь на совет '300 боярских поясов', а также посадника и тысяцкого, составлявших ее ближний круг, Марфа Семеновна и вершила судьбы новгородской республики, судьбу Господина Великого Новгорода... За что, собственно, и получила прозвище Марфа - Посадница.
- Не понимаю, - ответил ее сын, посадник-Дмитрий. Говорил он звучно, но слегка, как и мать, подтягивал окончания слов...
- Похоже, это у них фамильное, - подумал Дан.
- ...С одной стороны, вроде, правду говорит, а с другой... Небылица какая-то получается. - И посадник пожал плечами.
- Ну, знацца, так тому и быть, - боярыня смешно цокала языком, как, впрочем, и все в Новгороде. Этими словами Марфа-Посадница, как бы, подводила черту всему разговору с Даном. Она явно не желала продлевать пустопорожний разговор, и провокация Дана на нее не подействовала.
- Ошиблись мы, - сказала боярыня, смотря на Дана.
- Очень жаль, - добавила боярыня, продолжая наблюдать за Даном, - что тебе отшибло память и ты ничего не помнишь. Но надеюсь, это ненадолго и память вернется к тебе, - с несколько двусмысленным намеком на возможное продолжение беседы в будущем, закончила она предложение и, вроде как, потеряв интерес к Дану, отвернулась.
Дан даже растерялся, он совсем не так рассчитывал завершить начатый разговор.