Adsumus, Domine. Книга 1. Конрад. Часть 5
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Часть V, в которой Биркарт становится рыцарем
Тракт обступили силезские леса, и Биркарт сказал:
- Скоро во Вроцлаве будем.
- Не будем, - ответил Конрад. - Я буду. Ты нет.
- Что?..
- Ты не появишься со мной во Вроцлаве... в таком виде. Это не входит в мои планы. Тебя запомнят.
- Ты считаешь, что каждый горожанин Вроцлава знает всех твоих прихвостней, папуля?! Ты уже столь знаменит, что даже на этих червей рядом с тобой обращают внимание?!
- Нечего тебе пока делать во Вроцлаве. Ты поедешь туда чуть позже. Чтобы вместе со мною отбыть на Вселенский Собор. А что это тебя так тянет во Вроцлав? Давно не видал своих Святых разбойничков? Полагаю, большая часть их уже валяется по придорожным канавам либо болтается на шубеницах...
Биркарт хмурился. Он уже размечтался, что нынешней ночью увидит Кундри.
- А куда же мы в таком слу...
- В Олесницу. Чего надулся, как мышь на крупу? Гляди веселей, сынок, - Конрад -- ехали они по пустеющему вечернему тракту стремя в стремя -- даже придержал Биркартова коня за поводья. - Ты же еще не услышал, что тебя ждет. Ты уедешь из Олесницы Биркартом фон Грелленортом. Рыцарем.
- Правда? - тихо спросил Биркарт.
- Увидишь. А пока суд да дело, познакомишься с моей семьей. Полагаю, этому так и этак суждено случиться, - Конрад широко улыбнулся. Улыбка делала его холодное лицо милым. Даже с ямочкой на правой щеке. Ясно было, за что его любят женщины. Все еще улыбаясь, он добавил:
- А еще... ты кое-что сделаешь для меня. Должен же я проверить товар -- не дрянной ли. Твой наставник утверждал, что качество товара наилучшее...
- Ну, раз ты сомневаешься...
- Имею право. За свои-то денежки.
- Что я должен сделать?
Биркарт словно не заметил, что его назвали "товаром".
- Таким ты мне нравишься, - сказал Конрад. - Слушай. Вскоре после твоего рождения я отправился пополнить свои богословские познания в Гейдельберг. Там я сразу нашел земляка -силезца, и мы подружились.
- Вместе гуляли по кабакам, любили одних и тех же девок и дрались дрынами с горожанами?
- Как ты угадал? Неужто и вы в Алюмбрадос занимались тем же?
- А как же. Не в Агиляре, конечно. Агиляр -- дыра... В Кордове. Иногда заглядывали и в Толедо, показать тамошним школярам, что почем... Но ты рассказывай дальше, папуля, не отвлекайся.
- Этого парня звали Витольд фон Бейтель. Рыцарь герба Сулима. Не спрашивай, с чего его потянуло к слову Божьему -- не знаю. И не уверен, что сам он знает. Но факт, что после обучения он раздал имущество бедным (на хрена, все равно ведь пропьют?) и удалился от мира в обитель францисканцев под Краковом. Там я его и нашел, и заехал как-то раз навестить его. Благочестивый брат Виктор, надо же! Так вот, сынок. Я хочу, чтоб ты побывал в этой обители -- можешь прикрыться моим именем, сказать, что я прислал тебя, дабы ты задумался о жизни монашеской. Но главное, чего я хочу -- ты должен узнать кое-что у брата Виктора. Спросишь его -- "где зарыт наш грех?". Ясно?
- Чей-чей грех?
- Наш с ним.
- Хорошо, - сказал Биркарт.
- Эй, открывай! - гаркнул Конрад. Они с Биркартом подъехали к Олесницкому замку уже в почти полной темноте.
Видно, Конрада признали по голосу, и ворота без скрипа отворились.
- Ох, радость-то какая, ваша милость! - заверещал привратник. - Что ж не упредили-то, что едете?
- В следующий раз непременно упрежу. Тебя лично, Прокоупек. Не мельтеши, забери коней.
- Один миг! Ворота взад запру...
- Идем, Биркарт... Жаль, почти темно, а то бы спросил тебя, как тебе замок наш...Здесь я родился. И все мои братья.
Я прекрасно его вижу, подумал Биркарт. Ничего так замок. Хотя видел я и побольше, и покрасивее. В Кастилии. Да и Альмодовар-дель-Рио в Кордове ты и сам должен был видеть -- точно уж побольше и понадежнее твоего.
Слуга меж тем забарабанил в двери конюшни -- и из них высунулась заспанная рожа конюха. Он сквозь темноту вгляделся в прибывших, охнул: "Ваша милость!" и тут же засуетился вокруг коней, словно у ложа собственного батюшки, страдающего от свирепого похмелья.
- Кстати о братьях... Прокоп! Кто в замке? - вопросила его милость князь Олесницкий.
- Его милость Конрад Кантнер...
- Он-то мне и нужен.
- Верно, готовится почивать. Завтра у него с утречка притравка -- хочет молодых дербников поглядеть да этого сапсана еще разок, что ему князь Ян Зембицкий подарил. Этот, говорит, сокровище. Да только ловчие рассудили, что больно уж нравное сокровище попалось...
- От князюшки Яна чего хорошего ждать.... Ну, разумеется. Куда наш дорогой Кантнер без своих крылатых дружков и подружек! Помню, к нему несутся с вестью, что жена его сына родила, а он трясет какой-то кряквой обосранной и орет: "Ах, я понял, что все будет ладно, когда Снежок зацапал этого громадного селезня!" Нет бы Господа благодарить за благополучное разрешение супруги от бремени, а он -- сокола...
Биркарт заметил, как рябая рожа Прокопа исказилась в угодливой усмешке;
- Ну, что Господь ни делает -- оно все к лучшему... Не хотите ли повидать братца, ваша милость?
- Захочет, сам зайдет.
Конрад высмеивает родного брата перед слугами. И не считает нужным пойти поздороваться. Любопытно.
- Сбегай-ка доложи молодому Хаугвицу. Пусть распорядится -- ужин на двоих в мои покои. В маленькой комнате, где я ранее занимался богословием, пусть поставят кровать и застелят. Воды немедля натаскать в бадью, мне мое домашнее, и пусть подберут что на парня ростом с меня, но более хлипкого. Этого вот.
- Один миг!
- Стой-стой. А где Кучера?
- Господин фон Гунт с господами Кромпушем, Фирлеями да Эберсбахом в Малом зале... обсуждают будущий турнир в Зембице.
- И много уже бурдюков обсудили?
- Про бурдюки не знаю, - хихикнул Прокоп, - но приступили к обсужденью второго бочонка...
- Вот Кучере скажешь, что я приехал.
Прокоп убежал.
- Как мы схоронили нашего папашу, да упокоится душа его в мире, - заговорил Конрад вполголоса, когда они шли к дверям, - так и старый сенешаль наш, фон Хаугвиц, порешил на покой пойти. Должность мы отдали его сыну Рюдигеру. Пока не знаем, хорош ли -- третий лишь год ее занимает... Кучера фон Гунт -- рыцарь, служащий мне. Человек верный. Он за тобой присмотрит тут.
- За мною лет с четырех смотреть не нужно было, - напомнил Биркарт. - Думаю, мать Хонората тебе рассказывала.
- Ну, мало ли, обидит кто тебя, мальца неопытного, - Конрад тихонько засмеялся, сводя все к шутке, но Биркарт почувствовал, что ничего от шутки здесь нет.
- Остальные -- рыцари, Пястам служащие. Капеллан наш, отец Адальберт. Так, ничтожество, хотя "Богородицу" задушевно распевает. С ним будь любезен, в часовню ходи, молись. Хоть иногда. Если хочешь рыцарем стать скоренько -- пусть все увидят благочестие твое. С прочими людишками сам ознакомишься, по ходу дела, - вещал Конрад, ведя Биркарта по лестницам, переходам и галереям. - Ах да, юбки. Супруга брата моего -- Маргарита, но вряд ли ей до тебя дело будет -- только вот в этом году опросталась первым наследничком Кантнера. Далее, наша младшая сестра -- Ядвига. Ей в это лето Господне будет пятнадцать. Смотри у меня насчет нее, она просватана! Также кузина наша по матушке -- Инноцента. Сразу тебе скажу -- имя не по ней. Натура... бурных страстей! Даже замуж выскочила якобы по величайшей куртуазной любви, за дурака какого-то с длинным... копьем и без ничего другого. "Фон", а кроме "фона" ни копья! Из министериалов оказался, безземельный, чуть ли не беспортошный. То ли Гуго, то ли Герард, а фон кто, даже из головы давно вылетело. Зато, орала, воплощение всех добродетелей рыцарства! В общем, на первом же турнире у нас этот ее Герусь героически получил копьем прямо в забрало и с седла улетел. То ли от позора, то ли от природной склонности после этого заскорбел головушкой, а потом купил за десять скойцев какую-то лютню раздолбанную у мимохожих голиардов -- да вслед за ними и ушел. Ну, мы его, даже сама Центка, прямо скажем, не задерживали... Притом он вопил, что зваться будет отныне Одуванчик, ибо чувства, как пушинки, облетают навсегда. Так и убрел, и больше мы о нем не слышали, за что каждый день готовы благодарить Господа нашего. Да и Центка, хоть и осталась соломенной вдовушкой, не больно по нему убивается: тут и приличных рыцарей хватает. Ну, сам увидишь...
Сначала они завернули в купальню с огромной бадьей, подождали, пока четверо слуг перестанут носиться с ведрами.
Над бадьей подымался пар. Ополоснуться с дороги было сущей радостью.
- Что ж ты такой... одни косточки, - заметил Конрад. - И в школе не откормили. Здесь хоть ешь как следует, здесь у нас кормят от пуза...
Биркарту слуга притащил вещички какого-то оруженосца, такого же тощего, но слегка покороче в длину. Впрочем, Биркарту не впервой было носить вещи с чужого плеча, но в Алюмбрадос он успел отвыкнуть от этого. И сейчас его раздражал его вид: штанины заканчивались на середине голени (ну, из-за сапог хоть не очень заметно!), а рукава рубахи завершались задолго до кистей, обнажая запястья.
И снова лестницы и переходы.
- Ну вот, заходи. Здесь я живу.
Ужин уже был на столе. Запеченная утка прямо-таки требовала внимания. Конрад, приподнимая крышки судков и соусника, с удовольствием вдыхал ароматный пар. Мельком глянул на запыленный запечатанный кувшин. Заглянул в одну из комнат, удовлетворенно кивнул.
- Только похвалить молодого Хаугвица. Даже и кровать для тебя уже тут. Садись, ешь.
Сам он уселся в кресло, и стало ясно -- утке осталось совсем, совсем недолго.
- Да возьми половину, - промычал Конрад, жуя, - а то ведь всю уговорю. Умеют у нас тут уточку готовить, да и недостатка в них из-за Кантнеровых соколов нет... Где ж Кучера, любопытно.
Да чтоб он по дороге в сральник провалился, твой Кучера, подумал Биркарт. И оторвал от утки ногу.
- Я, между прочим, и меч дрянной тебе купил, чтоб Кучера и прочая местная рыцарня, не говоря уж об оруженосцах и пажах, тебя сразу не возненавидела... Тем более что махать даже таким мечом ты, кажется, не умеешь...
Видел бы ты, чем я умею махать действительно хорошо.
- Так вот, - продолжал Конрад, запивая утиное мясо вином, - здесь ты будешь юношей благочестивым и старательным. Кучера тут каждое утро, как других дел нет, со всеми желающими машет мечом на плацу. Ты туда тоже походи, поучись...
Стук. И хриплый бас:
- Звали, отец мой? С возвращением!
- Входи, Кучера.
Биркарт отложил утиную кость. Вошедший рыцарь преклонил колено перед Конрадом, желая благословения и получив его, коснулся губами его перстня. Жирного после утки. Кучера -- верзила с лохматыми кудрями и глазами цвета светлого пива -- Биркарту сразу не понравился. Ему бы оборотнем родиться, подумал Биркарт, из него вышел бы отличный гару. Только наоборотный -- в песьем виде он был бы верным, безжалостным и чутким охранником, но какие к псу вопросы -- он для того рожден. А вот человеком он все тот же пес, и за Конрада может и глотку перегрызть. Забыв про меч. Зубами. Хотя... может, детишек любит. Или кошек гладит.
- Садись, Кучера. Дело к тебе у меня наиважнейшее.
Биркарт заметил, как злющие глаза словно бы замаслились.
- Видишь этого парнишку? - продолжал Конрад. - Я завтра уеду. Поручаю его твоему, Кучера, надзору. Глаз не спускай, чтоб с ним ничего дурного не поделалось. Да и сам он чтоб на дурную дорожку не свернул. Сам видишь, парень молодой, а соблазнов в мире много. Можешь даже тут, в моих покоях, ночевать...
- А что, малый склонен по ночам погулять?
- А то ты в его возрасте не был склонен... А ведь у нас в замке дева юная, незамужняя! - Конрад ухмылялся так, что Биркарту захотелось смаху приложить к его роже блюдо с соусом из-под утки.
- Да ясновельможная пани Ядвига рядом с таким, простите за порчу аппетита, какать рядом не сядет, даже и на золотой горшок...
Сдалась мне ваша Ядвига, хоть какая ясновельможная...
- Ну или мало ли, - продолжал Конрад, - проедет мимо веселая comitiva раубриттеров, да приглянется парню больше, чем наша компания! Из замка отлучаться -- только с тобою. Скажем, понадобится ему в краковскую обитель францисканскую -- с ним поедешь. Вроде как оруженосец он при тебе. К слову, жаждет этот юноша рыцарем стать, а на мечах не так чтоб силен. Воспитание другое. Поучишь его, как прочих. Все, что ли, ясно?
- А что ж тут.
Кучера смерил Биркарта оценивающим и одновременно снисходительным взором. И спросил:
- Вовсе с мечом не умеешь? А про копье, верно, и говорить нечего? Эк тебя угораздило? Будущих рыцарей с пяти годов учат меч держать, а ты завтра на плацу будешь с ним как с чумичкой кухонной?
- Буду. Как с чумичкой, - кротко согласился Биркарт. - Учиться ж надо.
Конрада его постный вид уже не обманывал: он понял, что Биркарту крайне не понравилась мысль о том, что Кучера отныне не спустит с него глаз. "Ничего, смиряй гордыню... сынок! А ты, Кучера, весело попляшешь -- небось думаешь, я тебе недоделка какого доверил... Любопытно будет потом услышать, как эти два будут жаловаться друг на дружку!".
- Ну, может, посмеются над тобой наши парни, - продолжал Кучера. - Тут у нас кажный оруженосец, даже и малолетний, верно, лучше тебя с мечом управляется. Ты уж не оскорбляйся сильно!
- Да я не из обидчивых, - Биркарт успел стрельнуть хитрым косым взглядом в Конрада и заметил ответную искру в его глазах.
Из-за двери раздалось:
- Брат! Ты еще не лег?..
Все трое поднялись, когда вошел князь Конрад Кантнер. Старший брат шагнул ему навстречу, обнял, Кантнер ответил на объятие. Он не походил на светловолосого здоровяка-брата -- лицо его было чуть вытянутым, волосы и бородка черными, глаза спокойными и отрешенными -- но Биркарт давно уже знал, что глаза человека вовсе не зеркало души. Знает ли он, что старший смеется над ним за его спиной, подумал Биркарт.
Конрад и Кантнер уселись, взглядами позволив Кучере и Биркарту тоже сесть.
- Как Малгося? Как Конрадек? - спросил Конрад вроде бы с искренним любопытством.
- Здоровы и благополучны, слава Господу нашему... Надолго ты, брат?
- Завтра же утром уеду. Надо посмотреть, как там клир без меня -- готов ли к пути на Собор. При всем моем уважении, князь-епископ Вацлав уже слишком стар, чтобы заботиться о сборе всей нашей армии в рясах.
Биркарт отметил: Кантнер не спросил, где был Конрад до того и как его дела. Значит, про Андалузию он не знает -- или знает что-то иное о причинах отсутствия брата в Силезии, а правды ему знать не положено.
- Жаль, брат, - сказал Кантнер. - Я надеялся, что хоть до Михайлова дня задержишься -- за день до него будет у нас самая что ни на есть роскошная охота. Но я о безделках... Что охота пред делом матери нашей, Святой церкви.
- Самому жаль пропустить твою охоту. Смотрю, благодаря твоим охотам дичь на кухне не переводится. Эта утка -- просто пальчики оближешь! Слыхал, Янек Зембицкий тебе сапсана подарил?
- А, - Кантнер улыбнулся. Улыбка сделала его продолговатое лицо моложе и приятнее. - Да ясно, подмазывается. Да и не справился он с ним. Хотя и я пока этого красавца не очень понял. Аттила его звать. Страшен, как смертный грех, однако бьет без промаха. Но -- когда захочет. А хочет не всегда...
- Ну, где добрым христианам с диким гунном договориться!
- Уж сколько я с ним возился -- а все одно: никак не угадаю, что ему не по нраву. А коли так -- выше сосен не подымется, курва такая. Перчатку мне подрал в клочья, руку чуть не разделал... Вот, гляди, что у меня от когтищ его, - Кантнер показал еще не побелевший шрам на руке, - А как в первый раз посадил его к нашим -- чуть к Господу не воззвал, так он выплясывал! Думал, вертячка у него! Оказалось, присада не нравится, хочется ему на самом верху восседать, да без клобучка непременно! Да и закормил его дурачина Янек во весь зоб. Стал я кормить вползоба -- смотрю, он уж в струне... Но до чего ж капризный в деле! Ну вот, завтра приму отстоим -- да и съездим, понатаскаем его. И молодняк поглядим.
Биркарт внимательно слушал и не менее внимательно смотрел. Кантнер начинал нравиться ему -- тем, что резко отличало его от старшего брата. Пусть его страсть и была, по сути, безделкой -- но он предпочитал не хватать готовенькое, а возиться сам, вникать в тонкости и даже получать шишки-ссадины на пути к желаемому. Это не Конрад, любящий загребать жар чужими руками.
- Кстати о молодняке. Я-то уеду, - сказал Конрад, - но посмотри, кого я тебе привез. Зовут его Биркарт Грелленорт, парнишка с образованием, хорошего поведения и благочестивый. А привез я его тебе затем, чтоб кто из наших посвятил его в рыцари. И предпочитаю узреть его рыцарем до моего отъезда на Собор. Знаю, знаю, что ты скажешь -- я и сам могу это сделать. Но нет, наш орел слишком дорого стоит, братишка. Предпочитаю, чтоб его носили лишь люди с кровью Пястов в жилах, да те рыцари, что стократно на верность испытаны.
- Я рад, брат, что ты не разбрасываешься нашим гербом, - сказал Кантнер. - А я предпочитаю не разбрасываться и иными, теми, чьи люди на службе у нас состоят. Ибо посвящаем мы молодых, ждем от них верной службы, а они, соблазнившись легкими денежками, бабами да гулянками, идут в раубриттеры! На Михайлов день мы намерены посвящать Крампушева племянника, Яксу из Вишни да младшего Эберсбаха -- Бенно. Эти ребята позорить нас на дорогах не пойдут. Надеюсь, что не пойдут. Ну и я как буду выглядеть, если рядом с ними, долго мечтавшими о посвящении и из кожи лезущими, чтоб его заслужить, поставлю твоего парнишку, которого никто тут знать не знает? Во всяком случае настолько, чтоб в рыцари посвящать?
Биркарт, хоть и почувствовал разочарование, был тем не менее полностью согласен с Кантнером -- тот поступал как справедливый правитель. Судя по морде, согласен был и Кучера. Уже узнавший, что будущий рыцарь и мечом не владеет!
Но Конрад лишь сказал:
- Ты слышал мою волю, братишка. Мне нужен этот парень с гербом и "фоном" меж именем и фамилией. Подумай, как это осуществить, чтоб юный Якса не подавился своей Вишней, а Крампуш не оскорбился за честь племянника.
Глаза Кантнера потемнели, но он сказал:
- Хорошо, брат.
Кажется, ясно, как именно Конрад, старший наследник силезских Пястов, некогда добивался от младших братцев полного повиновения и уважения. Если ныне второй из этих самых Пястов просто говорит: "Хорошо, брат" -- хотя ему серпом по яйцам это "хорошо". Да и мне теперь "весело" будет -- я буду одним своим видом раздражать Кантнера...
Однако Кантнер удивил Биркарта. Тем, что наконец пристально поглядел на него и спросил:
- Ну а ты как считаешь? Достойно ли будет посвятить тебя, с неба свалившегося, вместе с юношами, уже явившими нам образец верной службы оруженосцами у рыцарей нашего дома?
- Я полагаю, нет, недостойно, ваша милость, - ответил Биркарт, и не посмотрев на Конрада. - Ибо это вызовет и у юношей тех, и у рыцарства справедливое недоумение и даже гнев: что за выскочка, кто он такой и за что ему эта честь?
- От твоего ответа многое зависело, - Кантнер слегка улыбнулся.
Да ни хрена от него не зависело! Ты поступишь так, как велено. А я смогу немного помочь тебе, чтоб все выглядело... достойнее. Пока не знаю как, но смогу. Я ведь, ты угадал, действительно иногда сваливаюсь с неба.
- Ну что ж, - продолжал Кантнер. - Чувствуй себя как дома, Биркарт. Может, хочешь что спросить? Не смущайся, спрашивай.
- Кучера о нем позаботится, - сказал Конрад. Лицо его оставалось совершенно благодушным, но Биркарт не усомнился: он запомнит этот маленький мятеж против его драгоценного повеления.
- Но я действительно хочу спросить, - сказал он. - Ваша милость, ведь в замке есть книги?
- Ну разумеется. Есть даже большая редкость, французская "Книга о короле Модусе". Там очень дельно описана соколиная охота! Истинная поэма. Как верно сказано о том, каким должен быть подлинный ценитель этого искусства! "Первое -- очень любить соколов, второе -- быть любимым ими, третье -- чтобы охота была его настоящей страстью". Тебе нравится охота с соколом?
- Я никогда ее не видел, - честно ответил Биркарт. - Но очень любопытно поглядеть.
- Ты много потерял -- это воистину благороднейшая из забав! Но у нас ты с ней ознакомишься.
- Непременно. А нет ли среди книг, ваша милость, какого-либо трактата о фехтовании?
Кучера чуть не подскочил:
- Ваши милости! Господи, Матерь Пресвятая Богородица! Я верно слышал: этот милаха ляпнул, что намерен учиться сражаться мечом по книжке?!
Прозвучало это так, словно Биркарт по меньшей мере предложил окружающим послушать мессу в синагоге. А заодно пообещал вылечить проказу отваром ромашки.
Кантнер улыбнулся. И сказал:
- Я сейчас.
Вернулся быстро -- и вручил Биркарту книгу.
- Помнишь, брат, это та, что ты купил для меня, когда ездил в Рим.
- Ага, - отозвался Конрад. - Свеженькая, между прочим. Flos Duellatorum известного воина Фьоре из благородного дома Либери. Повествует "о дуэли и бое, в доспехах и без них, пешим и конным". Подумал, нам тут сей фехтбух весьма пригодится.
- Если бы Кучера читать умел, - усмехнулся Кантнер. - Там и читать немного. Ну, хоть картинки поразглядывал бы...
- Чего я там не видал, - отозвался Кучера. - И одного не пойму: ты, милаха, намерен за одну ночь и по книжке обучиться тому же, что Якса из Вишни умеет с пяти годов?
Биркарт не ответил. Он предпочел поблагодарить князя.
- После примы жду тебя завтра на нашем плацу, милаха, - проворчал Кучера. - Посмотрим, чему научиться за ночь успел. А то давно у нас тут голиардов с шутами не было -- скучно.
- Ну, Кучера, - сказал Кантнер, - жажда познания -- не порок...
- Простите, ваша милость, по мне так очень даже дурно. Когда всякие хотят знать что им не положено -- с этого только беспокойство одно.
Биркарт вдруг мило улыбнулся Кучере (чем, несомненно, еще больше взбесил его). Он полагал, что Конрадов пес совершенно прав -- "всяким", начиная с Кучеры же, действительно не положено много знать. И потом, трактат, будь он создан хоть королем фехтовальных мастеров, и впрямь без практики мало что даст. Как и любой прикладной трактат -- да хоть по алхимии.
Помолившись на ночь вместе с Конрадом, он наконец остался один в маленькой комнате, отведенной ему. И раскрыл "Цветок битв".
Про кинжал не узнал ничего для себя нового. Приемы безоружного боя его заинтересовали, не говоря уж про бой с мечом и копьем. Биркарт смотрел на крупные картинки, изображающие все, так кратко и понятно описанное мастером Фьоре де Либери, и старался, чтоб они отпечатались в памяти. Это было недолгим и нетрудным делом. Спать совершенно не хотелось. Биркарт снял сапоги, чтоб не будить топотом Конрада. И вынул из ножен меч-уродец. Как это там держит его нарисованный малый?..
На рассвете звонкоголосый отец Адальберт сполна насытил жителей замка пищей духовной. Биркарт не столько ее потреблял, сколько косился на новые лица. А кое-кто, разумеется, косился на него.
Оруженосцы -- все без исключения.
Княгиня Маргарита, невысокая и даже после родов не огрузневшая, смотрелась рядом с длинным по-пястовски Кантнером словно Ута, хотя тот статью не походил на Эккехарда. А вот юная княгиня Ядвига Пястувна оказалась довольно долговязой, крепкой и с виду нахальной. Она была еще сложена так, когда о девице скорее скажут "тощая и неуклюжая", чем "стройная и порывистая в движениях".
Она так смотрела на какого-то нового мальчишку, словно он только что обделался на ее глазах. Биркарт просто отвел взгляд.
А вот уж кто прямо пожирал его глазами -- так это, по видимости, несчастная в браке Инноцента.
Инноцента оказалась моложе, чем он вообразил ее по краткому рассказу Конрада. И была куда красивее и жены Кантнера, и сестры обоих князей. Но ее очи сильно-сильно напомнили Биркарту темный шальной взор известной всей Андалузии Консепсьон Майора, она же -- Кончита-Под-Юбкой-Ветер. Но та была суккубом!
Едва прозвучало "Аминь", Кучера хлопнул его по плечу.
- Жду на плацу. Если еще не жрал -- не особо напихивайся, с полным пузом мечом не машут. Потом пожрешь.
Биркарт кивнул.
В часовне было душно, и потому он стоял во дворе и не мог надышаться утренней прохладой. Конрад, попрощавшись с братом и его супругой и подмигнув Биркарту, выехал за ворота -- его ждал Вроцлав и хлопоты с клиром. А Кантнер и ловчие собирались на притравку молодых соколов. То была, по сути, не охота -- но все казались подтянутыми и нарядными. Все без исключения -- в алых шаперонах в цвет гербового поля Пястов. С пестрыми дербниками в таких же алых клобучках. С красными крылатыми вабилами, на отлично вычищенных конях. Вскоре к компании соколятников присоединилась молодая княгиня Пястувна. В мужском вамсике и braccae, явно пошитых специально для нее. И тоже в алом шапероне на светлых волосах, с дербником, смирно сидящим на ее кулачке, обтянутом белой кожаной перчаткой.
Биркарт смотрел на людей, но больше всего его занимали соколы. Птицы. Он слышал все, что творится в их головах, закованных в эти крошечные слепые кожаные шлемы, и его передергивало от ужаса. Он не вынес бы такого существования. А эти несчастные крылатые рабы, многие из которых умели летать быстрее его, были из-за своей жизни от охоты до охоты еще и ужасно придурковатыми...
- Ядзя, - Кантнер деланно-сурово смотрел на младшую сестру, - Сколько раз говорил, будешь ездить в портках -- никто замуж не возьмет!
- За дурака, который не понимает, что в женском седле неудобно, и сама не пойду!
- Мы готовы, ваша милость... Вы бы взяли этого... мрачного! Да поедем...
Кантнер уже направлялся в соколятню. И вышел, неся на перчатке этого. Мрачного. Дикого гунна, не способного договориться с добрыми христианами. Кантнер, однако, пытался -- он что-то тихонько ворковал птице.
Что ты там цитировал, твоя милость? Что лучший охотник должен любить птиц и быть любим ими? Знал бы ты, как Аттила ненавидит тебя.
На плацу, когда Биркарт пришел туда, уже вовсю размахивали мечами оруженосцы и пара молодых рыцарей. Кучера махнул ему, подзывая к себе.
- Покажи меч... Что за говно? Впрочем, тебе, верно, и за такой браться рано.
Кучера взял с земли две тренировочные деревяшки.
- Держи. И смотри. Показываю, как защищаться. Запомнил?
- Да.
- Показываю, как нападать. Запомнил?
- Да.
- Не кажи "гоп", пока не переехал. Сейчас глянем, что ты запомнил. Якса, иди сюда.
Подошел веснушчатый, с льняными волосами парень постарше и куда покрепче Биркарта.
- Якса нападает, ты защищаешься так, как я показал. Я бы позвал кого помельче, но люблю сразу все вбивать намертво. Синяки... способствуют. Не захватил примочек от них? Зря.
В глазах Яксы Биркарт не увидел ни малейшей жажды крови... то есть синяков. Когда Кучера отошел, тот тихо сказал:
- Раз с деревяшкой, значит, ты совсем меча не знаешь. Ну, я не буду очень резко...
- Нет, давай уж как следует, - отозвался Биркарт, отлично зная, что Кучера, стоя вполоборота и вроде бы пялясь на другую пару, отлично видит их.
К глубокому сожалению Кучеры, ни одного синяка Биркарт так и не получил. А Якса из Вишни, вытирая испарину с покрасневшего лица, ухмыльнулся в ответ на "Ну как?" от Кучеры:
- Да его не достанешь... Шустрый! Не столько защищается, сколько уклоняется. Ну а что, нельзя разве? Да вы сами попробуйте.
- Все видел. А ну-ка давай со мной, милаха. Нападай!
Вскоре Биркарт лежал на земле, кривился и растирал ноющее запястье. А плечо, казалось, было бесполезно растирать -- он его вообще не чувствовал. Ему казалось, что нападал он на ожившую каменную статую -- с такой силой Кучера парировал его удары. В конце концов деревяшка, выбитая из руки Биркарта, полетела прочь и едва не пришибла Бенно Эберсбаха.
- Вот так-то, - сказал Кучера. - Но ты не безнадежен. И, что мне нравится, смел. Правда, это пока единственное, что мне в тебе нравится. Вставай.
- Да этой цапле тощей и я бы надавала, - раздался насмешливый девичий голос. Сестрица обоих Конрадов, как оказалось, подошла как раз вовремя, чтоб увидеть, как Биркарт валяется на земле. Он, слегка порозовев, постарался не смотреть на нее.
- Ясновельможная пани Ядвига! - Кучера шутовски поклонился. - Ежели я посмотрю в ваши прекрасные очи лишний разок, то вы ж и мне надаете. Полностью утрачу бдительность и твердость руки...
- Это будут не мои трудности.
- Так вы же вроде на притравку поехали...
- А, улетел мой дурак Ветерок, стоило отпустить... Эй, господа! - Ядвига смерила весь молодняк вызывающим взором. - Кто мне вернет дербника до завтра?
Заорали и заобещали все. Кроме Биркарта. "А я могу вернуть твою глупую птицу. И не до завтра -- а прямо сейчас. Но не хочу.".
- Придешь завтра-то? - Кучера смотрел на Биркарта. Тяжелым взглядом. - Чем чаще я буду тебя здесь видеть, тем больше ты будешь похож на рыцаря.
- На цаплю он похож... тощую серую цаплю, - заявила Ядвига.
Биркарт совершенно не возражал против того, чтоб Кучера каждое утро видел его на плацу. Но ему крайне не нравилось, что не только. Если бы каждый взгляд Кучеры, какой он ловил на себе за день, оставлял пятно, Биркарт уже походил бы на зверя леопарда.
В качестве уборной в Олесницком замке был данцкер (явно подсмотренный заказчиком постройки в каком-нибудь из замков Тевтонского ордена). Отправившись туда по нужде по темной галерейке, Биркарт отчетливо услышал шаги за спиной и даже приостановился от возмущения. Да что же это такое! Кучера, поняв, что замечен, пробурчал:
- Что-то не пошла у меня за завтраком галарета... Может, Каська туда гнилых свинячьих ушей навалила, сучка? Нашла на чем хозяйские денежки беречь... Живот вот теперь крутит, мочи нет!
Ах ты сволочь. Даже заметил, что я этот чертов холодец вообще не пробовал и ничего не могу сказать насчет его достоинств, подумал Биркарт.
- Сочувствую, господин рыцарь.
Любопытно, а если я задержусь тут -- он для достоверности примется изображать звуки бегунки?!
Биркарт не делал ничего дурного и просто вызывающего: побродил по замку, разбираясь, где тут что (все как везде), побывал в соколятне, затащенный туда князем. Выслушал его лекцию о средствах от вертячки. Выучил францисканский устав, как велел Конрад -- это много времени не заняло. Просмотрел труд Артефия De vita propogandа, который всучил ему на прощание Никколо Конти в качестве памятного подарка. Как понял Биркарт из труда, о продлении жизни Артефий знал ровно столько же, сколько он сам, но плести словеса и морочить голову читающему -- этому стоило у него поучиться. Если ты сам намерен что-то такое писать, конечно. Биркарт был не намерен.
На обед, о котором его оповестил паж лет десяти на вид, он не пошел. Есть не хотелось. До сих пор в нем ворочался и даже бурчал завтрак -- это ж сколько тут жрут?! В Алюмбрадос было не потолстеть. Если ты, конечно, не приехал туда толстым. Хотя в еде никого не ограничивали. И как я умудрился так напихаться?!
А еще... чужой замок был словно тюрьма, где, наверное, так же тошно находиться, если знаешь, что за тобой всегда следят чужие глаза. Ну ничего. Ночью я буду во Вроцлаве, хочешь ты этого, Конрад, или нет. Я четыре года не видел Кундри. Четыре!
Он взялся за Лемегетон -- не мешало бы еще разок повторить заклинания. И тут явился еще один паж -- в два раза выше и, судя по лицу, в четыре раза дурнее первого. Бегая глазами, этот прыщавый балбес сунул Биркарту влажную от его потной лапы записку.
Биркарт развернул мятое послание.
"Не желает ли благородный юноша сопровождать прекрасную даму на верховой прогулке?"
И что мне с этим делать? Прогуляться-то было бы неплохо, конечно...
- Ясновельможна паня Инноцента велела ей сказать, как решили, - пробубнил прыщавый паж. - Она уже собратая! Вот-вот спускается! Ожидает у конюшни!
- Так спускается или ожидает?
- А?
- Скажи, сейчас благородный юноша с радостью явится. Чтоб сопровождать.
Ну наконец-то хоть что забавное! Биркарт предвидел, чем может закончиться это приглашение покинуть замок, и теперь бегом спускался по лестницам. У конюшни его действительно ждали -- но прекрасная дама была не одинока. Что, судя по лицу, раздражало ее безмерно. Рядом торчал невозмутимый Кучера.
- Я вас провожу, ясновельможная пани, - оскалился этот Конрадов пес, - А то ведь юный благородный кавалер ваш нашей окрестности не знает! Мало ль, в болото заедете. Или зверь дикий нападет. Вот говорил же недавно рыцарь достойный фон Фирлей, что в редколесье видали дичайшего, страшенного вепря...
- Какой это Фирлей? Оттон?
- Збышек.
- Ах, о чем вы, благородный фон Гунт! Збышек Фирлей, верно, снова был под влияньем Бахуса -- и принял хрюшку крестьянскую за страшного вепря!
- Не, с Бахусом он не пил. Это с каким Бахусом -- который тут проезжал, раввин из Бжега? Так он вроде Борух какой-то, что ли, а не Бахус. Да и стал бы он пить со Збышком нашим?! Ему вера не позволит столько выжрать-то... Он и с Отто Фирлеем пить не стал бы, ибо тот чистый монах, даром что рыцарь...
- Ах, вы меня не поняли...
- Преотлично понял, - сказал Кучера, сверля взглядом Биркарта. - А прямо скажу, ясновельможная пани, что долг мой -- сопровождать вас. Ибо этого парня вы, можно сказать, второй раз в жизни видите. И не знаете вовсе. Да и я о нем тоже ничего не знаю. И долг мой рыцарский -- ехать с вами и проследить, чтоб честь ваша, ясновельможной пани Инноценты Пястувны, не потерпела урона!
Скулы Биркарта порозовели от злости. И он сказал:
- Покорнейше прошу простить меня, ясновельможная пани. Но теперь уж моя честь мне не позволит сопровождать вас, коль уж благородный фон Гунт видит во мне угрозу благонравию вашему...
Инноцента гневно сверкнула глазами. Кучера прикусил ус. А потом сказал:
- Да пошутил я. Едем. Да и погода славная... не все же тебе за книжкой сидеть!
И это подсмотреть умудрился. Ну, погоди у меня.
- А мне не смешно, - отозвался Биркарт. - Простите, но нет.
Он вернулся в покои Конрада и снова раскрыл Лемегетон. Кучера явился спустя часа два, может, три -- Биркарт увлекся чтением и только заметил, что за окнами уже смеркалось.
Кучера, кажется, и впрямь решил исполнить приказ Конрада дословно и намеревался устроиться ночевать в его покоях. Явился он с прихваченным по дороге с кухни или из погреба бурдючком.
- Все читаешь, милаха? А ведь я слыхал, бывает, зачитываются! И дурачками становятся оттого.
- Правда? А я думал, в вепрей страшенных превращаются... Уберегли прекрасную даму от опасности-то?
- Я бы да не уберег, - Кучера выпятил грудь колесом. Встал у стрельчатого окна, мечтательно поглядел на темнеющий лес на холмах Олесницы. - Зря ты не поехал, милаха. Погода, и впрямь, чудесная. Экое лето длинное в этом году. А пани Инноцента...
Биркарт, не видя его лица, прямо-таки почувствовал, что оно расплылось в довольной ухмылке.
- Ясновельможная, говорю, пани Инноцента... и собеседница прекрасная, и... наездница замечательная!
- Я это заметил.
- Как?..
- У вас сзади к вамсу мох прилип...
Кучера так резко обернулся, что задел локтем открытый ставень, и тот с треском ударился краем о стену. Серо-голубые глаза налились кровью.
- Я с коня упал, - сказал он. - Дурная коняка у меня, кажется, захворала чем, тени своей боится. Упал я. Спиной вот.
- Сочувствую, - сказал Биркарт.
Кучера свирепо шмыгнул носом, но все же овладел собой.
- Слышишь, милаха? Может, за знакомство-то... а? Или ты уже вычитал что о вреде пьянства?
Он отлично знал покои Конрада -- быстро раздобыл откуда-то две серебряные чаши, сам разлил из бурдючка.
- Священное Писание, - с удовольствием отозвался Биркарт, - распития вина не возбраняет. Ибо и в Кане Галилейской Господь Наш превращал воду в вино...
- Эх, лучше б он в нашем колодце ее превратил...
- Много на пьяных коняках наездите? Да и о прекрасных дамах бы подумали -- пьянство не красит дам.
- Это ты мудро заметил. Видно, не зря читаешь-то, - Кучера выпил, вытер капли с усов.- Где ж тебя его милость взял? Такой сопливый, а уже мудрила...
- Где взял, там других таких нет.
- А я ведь знаю, что ты непрост, милаха. Видел я, как вы с Яксой прыгали. Экий ты шустрый. Слишком. Ох, непрост!
- Простые из вашего хлева навоз таскают.
- Да ты выпей. И скажи-ка мне одно... очень мне оно любопытно.
- Что, господин фон Гунт?
- Ты не жид ли? Очень уж мордашка твоя... напоминает. Да и черен, ровно грач. И нос...
- Чтоб вы знали, жидов не по носу узнают, а по другой... торчалке. Показать? Необрезанная...
- Эй, нет. Пошутил я.
- А мне не смешно.
Биркарт уже почти не сдерживал языка -- этот человек неимоверно раздражал его. Видом. Словами. Лицемерием. Собачьей преданностью Конраду. Всем. Взять да усыпить его сейчас, чтоб заснул мордой в стол, и вышитые на скатерти орлы Пястов отпечатались на коже? А самому вылететь из окошка да навестить Инноценту...
Да ну. Потом не отвяжешься. И потом, Биркарт Грелленорт, не ты ли хотел провести эту ночь во Вроцлаве? С Кундри...
Ну, прости, господин рыцарь, подумал он. Кучера как раз воздел чашу и желал, видно, что-то провозгласить. Что, Биркарт так и не узнал, да и не горел желанием: он наспех навел сонную чару, и рука рыцаря упала, выронив чашу, и белые орлы стали алыми. Кучера ткнулся носом в крыло одного из них и мирно захрапел. Спи до утра!