Аннотация: Процесс некоего Канулея, о котором ничего не известно... Я подумал, что все могло быть и так. :)
У молодого оратора Марка Туллия Цицерона пока было слишком мало клиентов, чтоб на них ушло все утро. На форум ему сегодня было совсем не нужно, и, если честно, хотелось, попрощавшись с последним просителем, снова рухнуть в постель: Цицерон имел привычку читать по ночам, пока не догорало масло в светильнике или пока его верный раб Тирон не касался его плеча, мягко напоминая, что пора спать, а то скоро вставать.
Но, во-первых, Цицерон уже решил, хлопая дурноватыми после краткого сна глазами, наказать наконец себя за недисциплинированность - и ни за что не ложиться снова спать, а лучше заняться своими ораторскими упражнениями, а во-вторых... он заметил в атрии еще одного посетителя. Не клиента. Во-первых, то был не посетитель, а посетительница, во-вторых, совершенно незнакомая Цицерону, а в-третьих, она почему-то стояла, почти скрывшись за колонной. И будто бы ждала, пока хозяин дома сам обратит на нее внимание.
Это была совсем молодая девушка. Разглядеть ее - а атрии по утреннему времени было еще темновато - близорукий Цицерон не сумел, пришлось подойти.
Девушка была не просто красива, а очень красива. И уж она-то, несмотря на рань несусветную, была свежа как цветок. Это почему-то слегка расстроило Цицерона - как ни странно для квирита двадцати восьми лет, он до сих пор смущался юных девушек. Не почтенных матрон, а именно вот таких, совсем молоденьких!
- Привет тебе, уважаемый Цицерон, - сказала девушка тихо, но на удивление решительно. Странно было, что она пряталась за колонной. - Я не посмела беспокоить тебя ранее, потому что... мы совсем незнакомы. А ты выглядишь... невыспавшимся. Понятно, что ты не мог не удовлетворить нужды своих клиентов, но зачем же тебе возиться с совсем неизвестной тебе просительницей?
- Привет и тебе, - пробормотал Цицерон. - Что с того, что я не выспался, я всегда предпочту помочь просителю, если это в моих силах. Что привело ко мне прекрасную деву?
Он сам тут же устыдился банальности своих слов - девчонка смотрела на него твердым темным взором, сделавшим бы честь даже не ей, а какому-нибудь почтенному квириту в летах. Видно было, что она прекрасно знает, что ей здесь нужно, и дело очень для нее важно. Говорила она негромко, но так, что ясно стало - она в свои-то годы не знает, что такое дурацкое смущение.
- Можем мы поговорить так, чтобы нас не слышал никто? - продолжала она уже совсем деловито. Чем крайне напомнила Цицерону его собственную молодую жену, с которой Цицерон, женившись лишь в прошлом году, иногда пока еще не знал, как обращаться - она порой просто ставила его, по натуре робкого, в тупик. Хорошо еще не в угол, как провинившегося школьника...
- Можем, прошу тебя пожаловать в мой таблин, - вздохнул Цицерон. Дева заставила его окончательно проснуться, перемолвившись с ним лишь несколькими словами, вот нахалка. Хотя что нахального-то? Сам же заявил, что готов выслушать и помочь, если возможно.
В таблине он указал ей на кресло напротив своего, любимого - того самого, в котором сегодня опять заснул с книгой в руках.
- Так что за дело привело тебя ко мне?
Девушка пристально посмотрела ему в лицо, словно решая, готов ли он ее выслушать, и тихо ответила:
- Возможно, это дело об убийстве...
Зеленые глаза Цицерона тут же вспыхнули.
А ну как это... новое Большое дело? У него таких пока почти не было. Да что там - одно и было: дело убиенного старика Росция из Америи! Да и то после него пришлось бежать в Грецию, опасаясь мести Суллы Феликса - а всем притом рассказывать, что поехал учиться. Впрочем, одно другому не помешало...
Цицерону, конечно, отлично известно было, что именно такие дела создают оратору известность быстрее всех прочих! Что более любопытно для квиритов - убийство или "кто у кого козу упер"?.. А известности ему пока, честно сказать, не хватало... И славы тоже!
Это мысль обожгла его изнутри, как всегда. И потом, с чего это, действительно...
И он мягко, коварно заговорил:
- Но, любезная, разве тебе неизвестно, что в Городе есть оратор куда более известный, опытный и способный, чем я?.. Отчего ты не пошла со столь важным делом к Квинту Гортензию?
Ответа он ожидал любого: "Денег у меня на него нет", "Была уже, но он вдруг разогнал всех клиентов с трагическим воплем: "Как вы мне все надоели!", "Была, но он, вместо того, чтоб слушать меня, строил мне глазки (или там пытался залезть мне под подол)", "Была уже, но Гортензия в Городе нет, он опять рыбок гоняет на своей вилле"...
- Была уже, - сказала девчонка, - но у него там такая толпища, что люди стоят даже на улице. Может, пришлось бы ждать и до завтра. А я не могу терять времени. Возможно, все зависит от того, как быстро мы будем действовать...
Ну вот, уже и "мы". А кто мы вообще такие-то?
- Что ж, тогда перейдем к делу, - сказал Цицерон. - Могу я узнать твое имя, для начала?
- Меня зовут Аминта, но это неважно...
- Греческое. "Защитница".
- Сейчас мне самой, возможно, нужен защитник, - буркнула она. - Но ведь так-то мое имя ничего тебе не говорит, а вот имя моей матери - возможно. Я дочь Флоры...
- Глядя на тебя, в этом невозможно усомниться, - брякнул Цицерон.
- Ну, благодарю тебя, - сухо ответила она.
Цицерону казалось, что с его уст слетела изящная бабочка - но на деле это оказался безобразный неловкий ночной мотылек... Он ведь тут же сообразил, что девушка, назвав имя матери, отнюдь не имела в виду богиню цветения и плодородия!
Флора. О боги мои!
Флорою звали одну очень известную в Городе женщину из тех, каких Цицерон всю жизнь избегал.
Нет, эту Флору никто не назвал бы "волчица" или "порна" - больше подходило ей греческое "гетера", но факт есть факт - это была продажная женщина, так что Цицерон, ляпнув молоденькой девчонке, что она похожа на свою мать, сказал не лестное для нее, а может, вовсе наоборот!
- Я... плохо знал твою мать, - выдавил он. - Ну, я знаю, кто она...
Тьфу, опять не то сгородил! Но... хотя... еще не хватало заниматься делами продажных женщин! Да меня моя Теренция со свету сживет!
Убийство? Неужто Флору порешил какой-нибудь пьяный поклонничек? Или она сама его грохнула, потому что пришел без подарков?!
- Так дело в ней? - быстро заговорил он о деле. - Так что с ней случилось?
- Она пропала, - сказала девчонка.
И тут-то, похоже, самообладание ей изменило наконец, глаза ее заблестели, даже засияли, наполнившись слезами.
Больше женщин Цицерон опасался только плачущих женщин - потому что совершенно не знал, что с ними делать. К счастью, его Теренция, возможно, и вообще не умела плакать - а вот он, стыдно сказать, пару раз делал это - поругавшись с нею, спрятавшись в таблине и стыдливо прикрывая физиономию книгой...
Бессердечный я дурень, подумал он вдруг. Кто ни есть эта Флора - а девочке-то она мать. И сама Аминта вовсе не похожа на распущенную деваху, из тех, что скачут по Субуре почти что в чем мать их родила... Аминта же, несмотря на род занятий матушки, выглядела девой исключительно приличной и очень неглупой...
- Как - пропала? Куда пропала? - глупо спросил он, потому что Аминта уже откровенно всхлипывала, что Цицерона страшно выводило из равновесия.
- Если б я знала куда, меня бы тут не было, - резко ответила та. Возможно, и ей было неловко оттого, что разревелась, вместо чтоб дело говорить. И заговорила, не дожидаясь вопросов:
- В последние годы она проживала на нашей вилле в Кампании. Говорила, что ей надоели мужские пляски вокруг нее. Много читала. Отправила меня учиться в Грецию, хотя многие считали, что это странно и даже неприлично. Как будто девушка обязана всю жизнь прожить, как глупая курица, и не должна любить что-то, кроме как мужчин, младенцев и свой кухонный котел! Как будто никому не известно, что великие умы Греции не чуждались бесед с гетерами - видимо, с женушками им говорить было не о чем! И я-то не собираюсь быть как мама, хоть очень ее люблю. Я хочу выйти замуж... но только за достойного и умного! И вот... вчера я вернулась на нашу виллу, из Греции, я страшно устала с дороги, но мне пришлось об этом забыть, потому что рабы сообщили мне, что моя мать исчезла, бесследно, никто не знает куда. Не на небо же она вознеслась, не Ромул небось?!
О, если бы я приехала днем раньше!.. Или никуда не уезжала вовсе! Я так соскучилась по ней - и уже не смогла ее увидеть! Может, ее и в живых-то уже нет! Я из рабов чуть души не вытрясла - все как один твердят, что не видели, не слышали, ничего не знают!
Цицерон был несколько ошарашен, но слушал, навострив уши.
- А что тебе вообще известно о маме? - вдруг спросила Аминта.
- Н-ну... я слышал о какой-то истории с Помпеем, - честно ответил Цицерон. - О какой-то странной истории.
- Вот уж кто мне не нравился из ее мужчин - так это он. Просто у нее была слабость к военным. Но он был совсем молод - и молод для нее, производил много шума, хотя ничего, кроме воинских баек, рассказать не умел. Я была еще совсем соплячкой, но чувствовала в нем что-то такое... мне всегда казалось, что байки и его же гогот над ними - это маска, а нутро у него совсем иное. Паршивое какое-то у него нутро! Мать была очарована им - как же, этакий юный красавец с широченными плечами, с гривой черных волнистых волос... А еще история с этим балбесом Геминием.
- Это вроде какой-то друг Помпея, нет? - Цицерон помнил что-то такое. А ведь было совсем недавно - просто не любопытны ему были такие истории. Видно, зря.
- Да. Он таскался за мамой, как привязанный, хотя был ей скучен. Но ему она - вот глупость сделала-то! - сказала, что не может отвечать на его ухаживания, потому что - Помпей же! И этот придурочный взял да и пошел к самому этому Помпею, будь он неладен: мол, помираю от любви к твоей Флоре, я тебе друг иль не друг? И Помпей бросил маму - пусть, мол, Геминий будет счастлив. Словно она вещь, которую можно взять и подарить! Геминия она все равно прогнала, и ночью я слышала, как она плачет в подушку... Может, тогда-то у нее и зародилось желание оставить Город...
- Мерзкая история, - сказал Цицерон.
- А мне куда больше этих двух вместе взятых нравился Метелл... Он так красиво ухаживал за мамой, а когда украшал храм Диоскуров на свои средства, приказал написать мамин портрет и посвятил его богам! Не веришь? Он и до сих пор там, можешь сходить и посмотреть!
Тут-то глазищи Цицерона и вылупились:
- Но храм Диоскуров украшал Метелл Верный!
- Ну да, великий понтифекс. А я про кого тебе говорю?!
- Дожили, - пробормотал Цицерон еле слышно. И Верный туда же, верховный предстоятель Города перед богами! И кто б мог подумать о нем такое. Мало ли чей портрет он там велел повесить в храме...
- Метелл был до Помпея - собственно, из-за Помпея у них и не сладилось. Он казался каким-то... робким с нею, что ли. И уж конечно байки про центурионов не рассказывал - очень молчаливый был...
- Верный просто заика.
- Ну знаю. И вид у него иногда был такой, словно он сам не понимает, как это с ним приключилось - взял да так здорово влюбился... Так-то он ведь говорил, пусть и заикаясь, а при маме у него совсем речь отшибало... Мне так жаль было его, когда мама из-за Помпея сказала Метеллу, чтоб больше он к ней не ходил. Я слышала, как он, покидая наш дом, пробормотал: "К-куда я п-полез, с-старый дурак..."
- Ну, одно можно сказать с уверенностью - ни Метелл, ни Помпей, ни Геминий к исчезновению твоей матушки непричастны, они все трое в Иберии сейчас, - Цицерон по привычке слушал и одновременно думал над тем, что услышал. Необходимое для оратора умение. Кажется, что это легко - но на самом-то деле умеют это очень немногие люди... к прискорбию.
- Да я про них и не думала! К тому же после того, как нашла это странное письмо...
- Какое письмо?! - тут же насторожился Цицерон.
- На мамином столе в таблине. Она сама занималась всеми делами виллы, вилика разве что на посылках держала. Ну и потом, она немного сочиняла стихи... И потом, она ведь знала о моем приезда - может, оставила мне какую-нибудь записку, она любила так делать в моем детстве - наверное, чтоб приучить меня к чтению. А там ничего такого... только это письмо!
- Да что за письмо-то?
- Да боги знают! Вот, привезла я его.
Она как-то очень осторожно, словно боясь, что последнее письменное свидетельство, оставшееся от ее матери, растает в воздухе, подала его Цицерону.
Более странного письма он в жизни не видел.
Никакого приветствия в начале, как положено начинать письма.
Флора словно продолжала прерванную беседу с кем-то. И называла этого кого-то...
"Демон!
Чем больше я живу на свете, тем более убеждаюсь, что прошлое никуда не исчезает. Оно всегда с нами, в нас, и иногда выбирается из наших душ самым неожиданным образом. И может изменить настоящее.
Тебе повезло, ты изменился сам. А я все та же.
Не удивляйся, если..."
Цицерон прочитал его вслух.
- Если - что?..
- "Если я исчезну куда-то без следа"? - предположила Аминта. - Надеюсь, она все же не это имела в виду...
- По-твоему, письмо неоконченное?
- Да безусловно. Мама всегда в конце любого письма желала адресату здоровья. Ну, как это у вас, римлян, принято. Ну, такая привычка была у нее. Вот потому я и считаю, что письмо не окончено. Хотя иногда она могла оставить на столе неоконченное письмо - если должна была обдумать что-то, о чем хотела написать, или вставить цитату, но неточно помнила ее, и нужно было время на поиски. Какое у тебя странное лицо, уважаемый Цицерон. Может, ты подумал, что она просто в уме повредилась - да так, что и впрямь писала письма демонам?..
- Нет, Аминта, так я не считаю. Просто полагаю, что ничего мы не поймем, пока не узнаем, кто такой этот Демон. У тебя нет никаких предположений?
- Ни малейших. И да, у рабов я тоже про него спрашивала, но они тоже никаких "демонов" из числа маминых знакомцев последнего времени не вспомнили... А один даже испугался чуть не до икоты - да что, бормочет, за ужасный человек такой, у которого такое имя?..
- Аминта, - Цицерон вернул ей письмо. - А почему, собственно, ты спрашивала про знакомцев последнего времени, если в письме речь идет о ПРОШЛОМ?
Девчонка растерянно захлопала глазами.
- Точно!! Да что ж я за дура такая!!!
- Ты не дура, - вздохнул Цицерон. - Просто ты не римский оратор... к счастью. И, к слову, рабов ты, видно, спросила не обо всем, о чем нужно было.
- Так что же теперь? - совсем растерялась она.
- Что, что. Надо нам ехать на твою виллу, вот что... Пошлю Тирона - это мой раб - нанять нам повозку... И жене скажу, что еду по делам... за город. Далеко вилла-то?
- Да нет, совсем недалеко!
А больше я ничего жене не скажу, чтоб дураком не назвала, подумал Цицерон. Ибо это обидно.
Ну вот, позанимался с утра риторикой.
И тут ему пришла в голову шальная мысль: а взять вот, заявиться к Гортензию - да и поведать ему: мол, пожелай мне удачи, любезный - еду в Кампанию ловить демонов из прошлого!
Да наш несравненный со смеху помрет! Заявит - Стручок ты гороховый, не переутомился ли ты от своих занятий?.. И это будет обидно вдвойне...
По дороге оба молчали. Цицерон так и этак пытался угадать смысл письма.
Что имела в виду бедная Флора, говоря о том, что Демон - кто бы это ни был, изменился, а сама она осталась прежней? Как это связано с ее прошлым, которое вдруг напомнило о себе? Может, Демон и впрямь один из ее прежних мужчин, явно ведь было у нее их не трое всего...
А Аминта... ей он велел вспоминать все, что связано с прошлым ее исчезнувшей матери, пусть это и будут какие-то обрывки детских воспоминаний. Что угодно тут могло оказаться важным... как и совсем неважным. И, судя по лицу, девушка примерно занялась этим.
- А самое дурное то, - вдруг сказал Цицерон уже в самом конце пути, - что всему этому можно найти самые простые объяснения.
Аминта давно уже дремала - сказались усталость и волнения. Но от звука голоса своего соседа по повозке она проснулась тут же:
- Какие?!
- О. Твоя матушка хорошо относилась к рабам? Мало ли, обидела чем-то кого из них, он ее и...
- Да они все ее обожали! Не может быть такого! Она была добра к ним!
- А пустых колодцев - или не пустых - на вашей вилле много? Можно же споткнуться, скажем, вечером в сумерках, ну и...
- Послушай, - Аминта схватила Цицерона за руку так, что он охнул от боли, - Не пугай меня так.
Она убрала руку - на его тонком запястье остались белые лунки от ее ногтей, и совсем детским голосом добавила:
- Ну пожалуйста...
Как Цицерон и ожидал, допрос рабов - настоящий, а не тот, какой учинила им обезумевшая от отчаяния и страха за мать девчонка, кое-что дал.
Вилик тут же вспомнил, что незадолго до всего этого у госпожи Флоры случилась какая-то странная ссора с хозяином соседней виллы. А может, и не ссора. Больно уж тихо они беседовали, закрывшись в таблине.
- А они именно что только беседовали? - сделав невинные очи, вопросил Цицерон. И вилик покраснел: да не знаю я, факел им не держал. А Аминта гневно фыркнула. Но Цицерон не обратил на это внимания: Гортензий давным-давно приучил его к тому, что ради установления истины можно задавать любые, самые неудобные вопросы. Вплоть до неприличных.
- А провожая его, госпожа сказала - и вроде совсем не шутя: эта вилла будет принадлежать моей дочери, и если только ты этой земли добиваешься - не видать ее тебе как своих ушей, я на тебя в суд подам...
- Подала?
- Это нам неизвестно, - пожал плечами вилик. - В Рим она ездила, а подала не подала... А из рабов брала с собой мальчишку Прониса, но он тебе, господин, ничего не скажет - он немой. Она потому и любила его брать с собой - он тихий, послушный, с болтовней не лезет.
Да. От Прониса ничего добиться было невозможно. Хотя он умел писать - да он просто не знал, куда его госпожа заходила, когда была в Риме, его-то она оставляла на улице, охранять купленную ею по случаю корзину со всяким добром.
Но все равно...
Цицерон забегал по атрию. Ссора из-за земли - это было уже кое-что! И даже, возможно, самое то! И никакие демоны-лемуры тут могут быть ни при чем?
А ну как соседушка этот прибил несчастную женщину, зная, что скоро на виллу приедет неопытная девчонка, на которой можно, например, жениться... и потихоньку прибрать виллочку себе? Аминта редкостно хороша, так что соседушка будет в любом случае в выигрыше!
- Я знаю соседа. Марк Канулей его зовут, - ответила Аминта на его вопрос.. - Да он, кажется, мышь придавить не способен... Тихий-тихий, весь какой-то будто сам пришибленный. Вилла у него бедная, земля там плохая. А что до нашей виллы - о, мама всегда хотела, чтоб мне после ее смерти не пришлось зарабатывать на хлеб на улице... Наша вилла лучше и больше, чем у Канулея...
- Пришла пора и с Канулеем побеседовать, - проворчал Цицерон.
А вот этого не вышло.
Первый же встреченный ими раб на этой вилле заявил, что "Хозяина нету, давеча уехавши в Рим".
- Как вовремя-то, - сказал Цицерон. Раб пожал плечами:
- Да слыхали мы - на него там в суд подали...
- А кто, не знаешь?
- А соседка наша. Госпожа Флора. А чего-почему, не знаю я, вроде они и не ругалися с ней никогда...