Говорова Юлия Александровна : другие произведения.

Начало

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Я совершенный новичок в этом деле, но моя привязанность к жанру фэнтези как читателя имеет солидный стаж. Этилейм - это один из миров огромной Вселеннной, одна из земель обетованных в восточном уделе. В нем сосуществуют две расы - люди и мунины. И, главным образом, в "Начале" речь пойдет о Беле Ас... Конечно, будет еще и Хранитель Бэлза, который почему-то родился рыжим котом, и Алексис Веллинхан, и ския Аливэл, будущая спутница Бела... И еще много чего, если судьбе будет угодно.
  Х Р А Н И Т Е Л И
  
  Самое главное, самое лучшее, самое ценное качество человеческой натуры - это не способность любить, нет - это благодарность.
  Природа такова, что быть привязанным к кому-то страстью, родством, деньгами - не составляет особого труда. Мы рождаемся среди этих условий - духовных, биологических и светских. Но сознательно чувствовать признательность к другому человеку, свою обязанность ему, причём она должна быть не в тягость, не исполненная сиюминутного восторга, а оценена и признана глубоко внутри - вот, что я называю благодарностью.
  Стремление быть справедливым к тому, кто был справедлив к тебе - это не просто честность, оно стоит на пороге благодарности. Милосердие - истинно христианская добродетель, оно обитает рядом с умением прощать. Но благодарность - чувство, питаемое к тому, кого ты ставишь вровень или выше себя, то есть к тому, кто заслужил твоё уважение. Благодарность - редкая и благородная. К врагу или ничтожеству она не обращается. Для этого есть жалость и духовные подвиги. Благодарность испытывают по отношению к достойному, и это не услуга за услугу, это не монета, которой оплачивают приобретение. Она сверх этого. Она ценнее других даров, рождается непроизвольно при принятии чужого поступка, при понимании того, что было тебе оказано, что для тебя совершили. Её пропускают через мозг и через душу. Это чувство принятое сознательно, с миром и без альтернативы. Здесь нет уступок, полуправды: ты либо женщина, либо мужчина, либо счастлив, либо нет, либо благодарен, либо нет. Варианта "другое" в этом вопросе нет. Да, благодарность категорична, и заслужить её подкупом или вызвать к кому-то самообманом нельзя. Это - лучшее, что может дать человек в ответ на помощь, конечно, я говорю о случае, когда обратная помощь бесполезна или её не принимают. Но только благодарность позволит со спокойной и свободной душой отдать этот долг, и только благодарность не допустит когда-нибудь забыть о протянутой руке помощи. Это почти безлимитный кредит.
  
  
  
  
  
  
  - 1 -
  
  Звездное небо над нами... и так хочется перемен. Вот бы забраться на крышу и стоять прямо под ними - далекими и ласковыми светящимися точками в перевернутом ковше синего Космоса. Но и из окна они тоже хороши, благо ставни открытые почти под карнизом. Ветер из пропасти ночи свежий, как горный, но мягче, теплее, и темнота за окном такая нестрашная, майская.
  Рыжий кот Бэлза сегодня в духе. У сна уже украдены часы, и они с Анатэлом пялятся в распахнутый прямоугольник, наслаждаясь своим кусочком неба.
  У Бэлзы огромные мохнатые лапы и навыки профессионального пройдохи. У Тэла - почти ничего, кроме этого странного существования между мирами и нелюдского неизбавимого одиночества. Он, как наркоман на вечной терапии, без связей с жизнью, законсервированный в душевной летаргии. И ему не хочется на крышу, но смотреть в окно через усилие он может. Бедный Бэлза тормошит его, волнует, обогревает заботой, и иногда Тэл отзывается.
  В углу между стеною и гредушкой сжавшийся в комок, страшно худой, как будто навеки испуганный, останок человека сидел спрятавшись за поджатыми коленями и глядел не моргая в мир. Рядом с ним, вальяжно развалившись косматой тушей, мурлыкал кот.
  - А мне селедки не охота, - булькающим баритоном напевал кот, - и огурцов малосольных, и пива. Нам, батенька, паштет говяжий подавайте да бараний бок. Нам Ваши вегетарианские штучки не подходят, ибо кошачьи - хищники. И ассортимент должен соответствовать, а то так дело дойдет до укропа и овощного супа или крапивного. Не-ет, батенька, Вы тушеночки на худой конец просите.
  Тень Анатэла отзывалась после длинной паузы. Кошачий охотник успевал насчитывать три падучих метеорита. Или дело было в том, что ночь выдалась урожайная?
  - Не угодишь... Сам вели Анне мясо подавать, - слабым, но приятным голосом вдруг отвечал больной.
  Бэлза видел, как на маскообразном лице шевелились только губы. Беседующие были вдосталь осыпаны звездным снегом, даже наглая пестрота кота отступала от матовости света и синевы за пределами белого двойника окна.
  "Хорошо, что сегодня ясная погода," - подумал расстроенный нянька. Когда ненастье, Тэл тревожится, теряется и, забившись под кровать, спадает, вконец захлопнувшись в неприступном чертоге тоски. Тогда он почти перестает жить и, Бэлзе иногда кажется, дышать.
  За шесть лет они привыкли друг к другу, притерлись, совместили привычки и были неразлучны почти всегда. Но когда Анатэла замуровывал очередной приступ, нянька позволял себе гулять в одиночестве по саду. Такой в бессонном раздумье, обозленный, уставший и постаревший, он бродил часами, а потом сидел у ног больного или грел его руки, щекотал свалявшимся хвостом ноздри, гладил русую голову. А провалившийся в глубь, в неразгаданный кошмар, полумертвец сворачивался улиткой, пряча лицо в ладонях, и в особенно глухие ночные часы протяжно, невыносимо тяжело, хоть и совсем тихо, постанывал. Даже утробно храпящая внизу Анна просыпалась. Она ели слышала давящие на сердце звуки, но в груди появлялись бухающие, пропадающие удары. Боль разливалась от сердца в левую руку, её парализовало. Кухарка от страха переставала слышать в тишине свое дыхание, обостренный слух сосредотачивался на приглушенных стонах.
  Кое-как трое доживали до утра. Анна, тяжеловесная нестарая женщина, поднималась раньше, мокрая от слез, и спешила сбежать из спальни, из дома в сад, на двор, полола грядки и кормила пестрых кур. К тому времени, когда Бэлза спускался за завтраком, она почти отходила от ночной каторги. Оба связанные с тяжелобольным, за шесть лет проведенные бок обок не научились говорить о черных приступах, нарочно избегали этой темы, переживая страдания поодиночке.
  - Укроп хороший в этом году растет, вир, и клубника не плоше, - обыкновенно бормотала Анна, перевязывая пучок зелени для сушки, - На обед-то курицу рубить? - резко спрашивала она, когда Бэлза поворачивался спиной к ней, чтобы уйти.
  Мохнатая нянька вздрагивал всегда неожиданно, сильнее врезаясь когтями в полный поднос.
  - Рубить, Анночка.
  И как мог скорее драпал наверх, каждый раз распахивая двери комнаты с надеждой. В семи случаях из восьми ожидания его обманывались. Снова раздосадованный, он ставил поднос на пол, перед кроватью Тэла и упрямо-медленно принимался жевать пищу. Аппетит у охотника всегда оставался отменным.
  В принципе, еда была его единственным удовольствием.
  
  
  Чара гостила у них неделями, но за шесть лет всего пять раз. Это время для Бэлзы и Анны сохранилось в воспоминаниях почти окрашенным яркими карнавальными тонами. Она привносила суету, гогот, топанье стальных набоек в прихожей, запах жженых волос и табака, невероятно дурного и вредного сорта, в их размеренное болото. Она ломала без зазрения их распорядок, путала сон, мешала окучиванию картошки и обрезанию малиновых кустов. Зато с удовольствием ощипывала куриц, рубила дрова и плескалась в купальне. Казалось, река выходила из берегов, когда она погружалась в нее с разбега и дикарским улюлюканьем. Бэлза, как кот, не любил открытых водоемов и тем более не приветствовал плавание в них. Но полуголая Чара тащила его за хвост и швыряла в ледяную серебряную воду. Упитанному хищнику приходилось грести и барахтаться до берега, но как джентльмен, он не мог себе позволить царапаться и кусаться по отношению к даме. Да и физической силы у гостьи было немеренно.
  За обильным обедом они говорили, конечно, о бесконечной схватке Хранителей и Ловцов. Эта тема для Чары всегда была злободневной, и голод после купания ее поражал звериный. Они быстро сметали все кушанья Аннушки, расстаравшейся для гостьи, и долго сидели за столом с опорожненной грязной посудой.
  Отчего-то Чара прикипела к одному Светлому, который несколько переходя границы симпатизировал Хранителям. Бэлза никогда не был приверженцем Светлых, часто не понимал их мотивов, а поведение ставило в тупик и вызывало ехидство. По мнению няньки, слишком часто Светлые оставались в стороне или быстренько умывали руки, когда начиналась настоящая заварушка, и оставляли разбираться с Ловцами таких рядовых Хранителей, как он и Чара. Все-таки Светлые лучше, чем шваль наподобие Сафика.
  Никогда и ни за что Хранитель Бэлза не простит Могучему того, что творится в его жизни каждый день. И отомстит.
  
  
  
  - 2 -
  
  Как-то весной в окно их домика постучали. Это было года два тому назад. Свалилась, как снег на голову, зеленоглазая пиратка и на тот раз с новым персонажем. Ския Аливэл.
   Бэлза, хитрюга, сощурился, пораскинул мозгами и угадал. Чара, естественно, решила ее завербовать в нестройные ряды Хранителей, но вначале устроить проверку на вшивость в своей бесцеремонной манере. Плюхнуть в омут.
  Бэлза, мохнатый хищник, обладал проницательностью и неким пророческим даром и у него, как у кошки, было 9 жизней. Нянька почувствовал в ней потенциал. Ския оказалась лекарем.
  К присутствию Анатэла она отнеслась равнодушно. Бэлза не решился ввести ее в их компанию. Его подопечный лишь недавно отошел от криза, и нянька боялся толкнуть его новым общением в пропасть.
  - Я знаю, - сказала ския, когда они пили пиво на веранде, - знаю, что Вам очень тяжело. Но, судя по всему, Анатэл стоит того...
  - Любой стоит, если он не проклятый Ловец, - процедила сквозь зубы Чара, напряженная, как дикая кошка перед прыжком.
  - Я не стал бы этого делать ни для кого больше, - хмыкнул кот.
   У него за ухом села большая, круглобокая муха. Он методично смял ее подушечками ловкой лапы, посмотрел внимательно и бросил на стол. Муха продолжала, как перевернутый велосипедист, копошиться конечностями в воздухе. У нее было блестящее, как бензиновая пленка в луже, брюшко.
  - Я не милосерден, я не христианин. И Анатэл для меня представляет чрезвычайную ценность.
  - Какую? - пиратка метнула на него подозрительный взгляд.
  - Я ему благодарен. Можешь назвать так. Человеком - он был достоин. Но противоречив. Простота мне надоела еще 20 лет назад, когда я спасал от урагана в Гиблых землях Белиуса Аса. Он родился мужланом и охотником. Охотником за всеми привкусами и послевкусиями на свете. Эта "полная" однонаправленная жизнь с ограниченным, тем не менее, честолюбием и насыщенная, но в одной плоскости, эмоциями, мне приелась. Я заскучал и все на более долгий срок оставлял Этилейм.
  - Что за Этилейм? - спросила ския, пригубив светлое варево. На губах осталась легкая горечь.
   На веранде, на дышащим влагой пустынном пляже, где тучи и песок были одного цементно-коричневого цвета, но с ослепительной лазурью неба и серебром реки в просвеченных солнцем местах, среди соратников (как она начала их осторожно про себя называть) скии было хорошо. Рассказ Хранителя ее по правде заинтересовал.
  Хозяина тоже увлекло повествование. Он с удовольствием грелся в щедрых лучах, когда дневное светило выкрадывалось из-под ватной тучи. Некоторые волоски в его огненной шубе горели золотыми нитями.
  - Этилейм, - сказал он, забросив одну заднюю лапу на другую, - это мир на востоке, не очень большой, не очень важный. Одним словом, периферийный. Но там есть очень милые жители - мунины и некоторые милые люди. Государственное устройство довольно интересное, но не в этом дело...
  Короче, я побродил-погулял по мирозданию, длительное время вообще не выбирался из междумирья, если б пробыл там дольше, то сошел бы с ума, и решил, что не стану оседать нигде. Кочевой дух будоражил мозг, азарт кипятил кровь... Ох как я играл с чертями в рулетку в одном притоне в Рио-де-Жанейро!..
  А Белиус тем временем погиб от очередного приступа своей странной болезни. Его облигатный Хранитель, вроде кудесника-ремесленника, мунин, справиться, конечно, не смог. А потом вообще свихнулся на закулисной игре и какой-то разновидности язычества, вроде той, которой потчует народ Сафик в своем Пионе.
  При упоминании Могучего в наглых и глубоких глазах Чары зажглись два горнила, но внешне она оставалась неподвижной, даже разбитной в дворянском плетеном кресле. За стеклянным кувшином с пивом, что возвышался концентрически на столешнице, Аливэл видела только профиль ее лица и покрасневшие в суставах от сжатия кисти.
  - Я не особо скорбел, - как ни в чем не бывало продолжал Бэлза, - К Белиусу я никогда не привязывался. И этот случай воспринял, как собственную халатность, так сказать, профнепригодность.
  Аливэл изумленно состроила глазки, но никакого самобичевания в словах Хранителя не сквозило, только ирония и скупость. От романтических иллюзий по поводу высокой миссии и жертвенного алтаря Бэлза избавился давно и бесповоротно. Чара хотела, чтобы она услышала такое описание их жизнедеятельности.
  - А Кристалл?
  Бэлза с помощью небогатой кошачьей мимики изобразил учительскую улыбку. Впрочем, получилось выразительно.
  - Белиусу он дал только неуёмную жажду жизни и все-таки довольно долгий срок этой жизни при неплохом здоровье. После исхода к праотцам, Кристалл достался его внуку, который родился через четыре года. Мальчик стал довольно незаурядным. Хотя я больше никогда не возвращался в Этилейм и окончательно отстал от его жизни. Главное другое, то, что я повстречался с Алексисом Веллинханом, а он по происхождению этилиц, то есть с юго-востока Этилейма, но уж эти тонкости я узнал много позже.
  
  
  
  - 3 -
  
  Итак, начало я худо-бедно положила, но у нормального человека, прочти он эти сроки, все перемешается в голове. Думаю, самое время внести некоторые пояснения в мой рассказ.
  Только не спрашивайте меня, почему Бэлза кот или кто такие Хранители и чего они не поделили с Ловцами. О высших материях будничным языком говорить неказисто, так пусть великие сами разгребают этот ворох. И еще к вопросу о религии. В этом повествовании может местами просматриваться довольно вольная трактовка христианства. Ничего подобного! Предупреждаю сразу: ни атеистам, ни верующим здесь искать нечего. Это не относится к моим личным убеждениям. Просто рассказ не направлен на Евангелие, уж тем более на лавры Дэна Брауна, а так сказать течет в сторону Толкиена, даже, скорее, раннего Перумова. Короче, здесь будет то, что меня привлекло и потрясло в детстве, плюс некоторая степень иронии, предрассудков и веры в человека, которую я стараюсь не потерять, накопленные за годы моей взрослой жизни. Конечно, я эгоистично пишу для себя, чтобы яснее увидеть и хотя бы мысленно получить то, чего мне не хватает в буднях.
  Я безапелляционно соглашаюсь с Цветаевой, которая писала, что "каждая прочитанная книга - это кража у собственной жизни". Любой грамотный человек - это нищий в той или иной степени. А Флауз говорил, что жизнь надо попросту "претерпевать". В ней столько скорби, а жажда отхватить свой кусочек счастья, что называется надеждой, так велика, что ничего криминального, чтобы скрасить ожидание радости и заполнить пустоты в настоящей, не книжной жизни нет. Да, я за эту "кражу". С другой стороны, можно сказать, что время проведенное в мечтах - это потерянное время. Но хорошая книга обогащает. Опять избитая истина, которую заставляют доказывать еще во втором классе. Но мы становимся личностями только под влиянием окружения. Чего же плохого в том, чтобы добровольно окружить себя творениями лучших из нас, одареннейших сыновей и дочерей человечества? Это относится в равной степени к литературе, живописи, музыке, к науке и отдельно - к медицине. Просто первое и последнее в списке мне ближе.
  Я рассуждаю субъективно и не претендую ни на чье согласие. Я просто знаю, что такие люди есть и без моих заключений.
  "Гиблые земли" - развлекаловка, до Толстого мы с Хранителями не дотянем. Я не люблю "дотягиваться". Конкретными знаниями обогащайтесь в читальном зале. А я, главным образом, развлекаю себя.
  Когда много героев, становится тяжеловато. Помню один старый анекдот. В больнице: "Этот роман написал я!" - говорит один больной, другой: "Какой толстый! Как много героев!" - "Эй, психи, - кричит медсестра, - положите телефонный справочник!".
  Примем за аксиому несколько вещей. Миров много. Между ними - запутанное, серо-буро-малиновое Междумирье, заполненное Бематериальной сущностью. Все живое - материально тем или иным образом. Бэлза - материален, но говорят, в каждой кошке есть что-то чародейское, а тем более в нем, хотя плутовством и повадками, он больше походит на человека.
  
  
  
  - 4 -
  
  Как-то лохматый прохвост оказался в Темире - самом необжитом мире бога Сафика. Сафик застрял своими манерами где-то в галантном веке Людовика XΙV. Но это только маска. Он отнюдь не развратен, крайне практичен и жесток. Его верный страж, исполнитель, связанный с ним ненарушаемым договором, Непроизносимый - по-сути локализованная Безматериальная сущность, бывшая душа, облеченная в тело.
  Итак, Бэлзе стало скучно. Скука - его самый опасный враг. Склонность к авантюрам, неразборчивость делали его ненадежным Хранителем. Но костяку этой разношерстной группы нельзя быть слишком щепетильным в выборе кандидатов. Очень не многие соглашались вступить в ряды Хранителей и соблюдать определенные правила, поэтому Хранители оберегали свои Кристаллы теми способами, которые считали нужными. Конечно, на откровенное зло никто из новоиспеченных адептов не шел, в ином случае он бы оказался по другую сторону баррикад от остальных Хранителей. Но... времена стоят и поныне довольно смутные, понятие Добра и Зла на приземленном, человеческом уровне довольно размыто, каждый поступает в меру своих убеждений и личных амбиций...
  Бэлзе захотелось развеяться, нашкодить в Темире - суровом и однообразном, как монастырские стены, мире Сафика. Большинство обитателей мира жили наедине с природой, борясь за существование с ее стихиями. Земля в предгорьях была неплодородна, камениста, в долине Суты - глиниста. Зимы длинными, бесснежными и голодными, особенно в Верхнем Темире. Огромное изрытое ущельями, покрытое на севере непролазными хвойными лесами, а на юге - гиблой отравленной степью, плато делилось почти на равные части горным хребтом Миррая. Его отроги врезались в небо, но были вечно покрыты серыми туманами бога Пиона. Одна из высоких вершина - Пион - стояла в том месте, где мутные воды Суты подмывали гранитные башни восточной части цепи. Эта широкая порожистая река текла с северо-востока на юго-запад и давала пищу рыболовам-таукингам, что жили в прибрежных лесах Верхнего Темира.
  Таукинги понравились Бэлзе. Они были довольно многочисленны по сравнению с другими народами Темира, приноровились к миру и стали похожи на него. Высокие, физически развитые, темноволосые и бледные - мужчины большей частью были умелыми охотниками, рыбаками и следопытами. Нужда сделала их за поколения хищниками, осторожными и свирепыми. Они выбирали сухие чащи на возвышенностях, вырубали деревья, выкорчевывали корни и строили срубы. В таком жилище из толстых стволов сосен, с низким потолком, полутемном, с глинобитным очагом в центре, но всегда теплом, пахнущем едой и старым лишайником для растопки Бэлза провел три месяца.
  Его поначалу приняли за божество. Всех зверей, деревья, лесные ручейки, гранитные камни, холодные ветра - весь мир таукинги с чистой верой населили духами, среди которых поселил их Создатель. Эта странное перемешивание сил Творца и силы языческих символов в их мировоззрении при первых встречах позабавило Белзу, затем удивило и заставило задуматься. Он понял, насколько самобытен, изумителен и на многое способен открытый им народ. Они были самостоятельны, горды и независимы разумом даже в среде своих верований. Наблюдая за их образом жизни, Бэлза скоро пришел к выводу, что таукинги не ожидают милости от кого-то бы ни было, влияние сверхестественного на их быт довольно умеренно, даже культа загробной жизни и почитание предков. Они считали, нимало не сомневаясь, что всего должны добиваться собственными руками, собственным старанием и орудием. Дело предков и низших духов сопровождать их в жизненном пути или мешать, причем они считали, что живым по силам преодолеть недовольство умерших, а возмездие и работа привилегия исключительно людская.
  Бэлза не создавал огненных сфер, не леветировал, не делал тройное сальто, но исправно с большим аппетитом поглощал в неумеренном количестве жаркое и козье молоко со стола вождя Деторга. Хозяйка подкладывала ему новые куски мяса, он заразительно рыгал и бросал кости под стол дворовой собаке. Бедное животное - тощее от старости, грязное и лохматое - боялось огромного кота и первородный инстинкт ее вида ненависти к мягкотелым созданиям уступал желанию налопаться перед кончиною, псина от восторга виляя хвостом принимала подачки.
  После таких выходок таукинги, посовещавшись Советом племен у очага Деторга, решили, что Бэлза - воплощение Духа Радуги - беззаботного и безобидного существа, его яркая окраска, не вписывающаяся в палитру их серо-зеленого мира, поставила вождей в тупик, но они отыскали что-то общее между ним и этим редким сказочным явлением природы. На том и закончились их споры.
  Бэлза не протестовал. Он старательно бил баклуши: ел, спал, резвился с ребятней на завалинке, гонял сельских собак, орал диким голосом на непопятном таукингам наречии бравурные песенки, - вообщем создавал себе репутацию отъявленного слюнтяя и добродушного непоседы. Вскорости взрослый люд, занятый непочатым краем ежедневной работы, перестал обращать на него внимание, когда он вдруг вваливался в дом с целой ватагой пищащей детворы и при общем смехе лез на стол. Теперь он мог без помех наблюдать за таукингами, не вызывая их подозрений. Да прямодушные лесники и не могли помыслить, что Дух Радуги затаил что-то недоброе.
  
  
  
  
  
  
  - 5 -
  
  Однажды в его угол, укромное местечко под скамьей, где они прятались, чтобы побыть в одиночестве, пробрался Детор - единственный сын Верховного вождя и лучший друг Бэлзы. Юноше шел шестнадцатый год, и он почти считался мужчиной. К Совету племен допускались только вожди, но из-за своего особого положения с некоторых пор паренек мог присутствовать на сборах, тем более что почти всегда они происходили в доме его отца.
  - Здравствуй, Радужный Дух! - торжественно поприветствовал Бэлзу сын Верховного вождя, но совсем еще по-мальчишески прижал его мохнатую голову к себе.
  Детор был очарован нежным, как перина, горячим от тела, мехом кота. Бэлзе не нравилось проявление фамильярности к своей кошачьей персоне, но он давал себя трепать и гладить одному Детору, понимая, что это непосредственное выражение искренней привязанности.
  - Как дела на Совете, сын таукингов? - пробормотал он, вырываясь от ласк.
  Юноша не отпускал его, а еще сильнее сцепил руки вокруг шеи. Так они пролежали на полу, отделенные от холодных досок только мешковатой подстилкой, минут пять. Но Бэлзе в его шубе было сносно, а вот ребенок мог и простыть.
  - Детор, во-первых, отпусти меня, во-вторых, вылезай отсюда. - Радужный Дух завозился, с двойной силой выталкивая мальчика на середину горницы. - Бры-ысь!
  Но юноша с охотничьей ловкостью схватил его за задние лапы и они оба выкатились из-под лавки. Бэлза перевернулся на спину и принялся колошматить хвостом негостиприимного мальчишку по лицу, не выпуская однако когтей. Детор извивался от мохнатого опахала, но безрезультатно и вдосталь наглотался шерсти. Когда же встав на четвереньки, он откашлялся, то разгорячась принялся щекотать животное. Бэлза несильно укусил его за руку. Перепутавшиеся, веселые, они перевернули чугунок с ежевикой, который стоял на скамье и размазали раздавленные ягоды по всему полу.
  Привлеченные шумом, в горницу вбежали отец Детора и его спутник. Верховный вождь окликнул сына, и возня на полу прекратилась. Мальчик слушался отца беспрекословно. Он встал и подошел к старшему, отряхивая рыжие клоки с одежды.
  Деторг не стал тратить время на наказание. Он же воспитывал воина, а не наседку, да и приход в дом гостя для него самого был неожиданным.
  Зато Бэлза сразу угадал в пришедшем одного из "своих". Хранитель был одет в обычную одежду таукингов - наряд охотников, который носили и Деторг с Детором, - в короткую кожаную куртку из полувыделанной кожи, шерстяную рубаху, перепоясанных ремнем с ножнами, в грубые мешковатые брюки и высокие, замызганные грязью и болотной тиною сапоги. За спиной на перевязи висел большой лук с блестящей от ладоней дугой и тетивой из кишок волка. Колчан из бурой коры без эмблемы он держал в руках. Гость до дома Верховного вождя проделал долгий путь сквозь лес - об этом говорили многочисленные царапины на лице и руках - и теперь испытывал явное облегчение, погревшись у очага.
  Но не облачение выдавало в нем неместного, а лицо и осанка. Таукинги были широкоскулыми, часто некрасивыми, с угольными глазами и сероватой кожей. И женщины, и мужчины были крупного телосложения, что не мешало их ловкости и изящной сдержанности движений в бою. Но даже в 15 лет Детор был ростом чуть повыше пилигрима и значительно шире его в плечах, а ведь он не доходил отцу и до носа! Таукинги стояли расставив ноги и скрестив руки на выпуклой груди, такие значительные, прочные, как дубы, в маленькой бревенчатой горнице, а гость - довольно субтильный, хлюпающий носом, неумело держащий колчан, так, что стрелы чуть не вываливались из него, отставив натертую ногу вперед, опирался на здоровую и дружелюбно улыбался коту.
  Бэлза, решив от чего-то, что посланец был по его душу, недовольно фыркнул и хотел было забраться обратно под лавку, наплевав на респектабельность, но хозяин остановил его, и, поклонившись гостю, представил его.
  - Нас посетил друг. Это Анатэл из Нижнего Темира, пасечник и торговец. Долго его не было в наших землях, и мы рады, что дорога снова привела его в этот край, но грустим от того, что принес он худые вести.
  Детор встрепенулся и напряженно посмотрел на отца. Верховный вождь указал на кота, у которого уже начал громко урчать живот.
  - Это же, Анатэл, наш Дух Радуги в своем земном обличии. Он пришел на заре и теперь живет среди нас. Моего сына ты уже знаешь.
  Анатэл кивнул и, повернувшись, чтобы пойти первым, по обычаю таукингов, к столу, бросил на Бэлзу один короткий взгляд, которого тому хватило, чтобы прочитать всю невысказанную тревогу.
  Майя накормила их сытной похлебкой и сами присела за стол, когда мужчины встали после трапезы. Это была породистая жилистая женщина с мудрыми глазами ведуньи. У нее был некий колдовской дар, она ведала травами и могла снимать сглаз. Ее не шокировало, как остальных, то, что Анатэл поцеловал в знак почтения ее руку. Бэлза уже и отучился от таких манер.
  На Совете пасечник рассказал, что Пион изрыгнул новые силы, целые тысячи воинов в полном облачении. Армия лазутчиков рыскала теперь по соседству с вольными землями таукингов. Опасность вторжения была намного очевиднее, чем в начале правления тирана Сельва. После ночных бдений в храме на вершине Пиона перед золотой статуей бога Сафика в обкуренном наркотиками мозгу правителя и жрецов какие только мысли не возникали, навеянные их божеством. Сельв был труслив, но фанатичен и кровожаден. Он верил во всевластие бога Пиона и свою безнаказанность.
  А таукинги, хотя и были неподсчитанной силой, но разбросанной по лесам, разъедененной массой, не подготовленной к бою на открытой местности. Для сплочения им необходим был лидер, опытный и не лишенный обаяния личности. Таким, безусловно, мог быть Деторг. Помочь ему стать истинным предводителем своего народа и хотел Хранитель Анатэл, но и его помощи окажется бесконечно мало, если против лесных племен встал сам бог Сафик.
  Бэлза слушал Анатэла и внутренне содрогался. Он и не представлял, что этот мир, где он поселился на дармовых харчах, на самом деле расколот надвое. ...И будет битва, жестокая битва, какой еще не знал Темир.
  
  
  
  - 6 -
  
  Это случилось беззвездной ноябрьской ночью. Бэлза наелся на ужин немытой брусники, и у него прихватило живот. Он то и дело выбирался из-под лавки, на которой спал с храпом богатыря Детор, и отваряя бесшумно дверь на смазанных салом петлях, шмыгал в кусты. После процедуры он с несравненным чувством выползал на земляной порог и точил когти об обитую войлоком дверь.
  За этим занятием его и застал Анатэл. Точнее он с силой, непонятно откуда взявшейся, распахнул дверь, чем чуть не прищемил кошачью тушу, но Бэлза с леопардовой скоростью улетел в кусты и мягко приземлился на лапы, вцепившись наточенными когтями в хвойный пласт. Когда он продрал голову сквозь заросли, чтобы высказать Хранителю все, что он о нем думает, то того на пороге уже не оказалось. Только неподалеку в глухой темноте пропадал синий силуэт.
  Бэлза быстро нагнал Анатэла, но приглядевшись обнаружил его больное, пугающе чужое лицо. Обнаруживать себя ему расхотелось. Он стал аккуратно красться следом, время от времени ориентируясь, как далеко они ушли от поселка.
  Наконец совсем рядом, среди шершавых стволов и колючих кустарников промелькнул огонь. На поляне, на свободном пространстве абсолютно круглой формы горел костер, и в его мощном отсвете, отбрасываемом на все деревья по периметру расчищенного места, сидели в позе ожидания две фигуры. Одна - вполне человеческая, другая...
  Сердце Бэлзы, когда он взглянул на нее, превратилось в кусок льда. Бесформенная глыба тьмы, кусок ада. Непроизносимый! От этого открытия стало еще страшнее. Приспешник до гробовой доски, если можно так сказать про Безматериальную сущность, ручное чудовище бога... Какого?
  - Я пришел, Сафик, - сообщил Анатэл незнакомым голосом. Незнакомым - от того что без эмоций.
  - Да вижу я, братец, вижу, - проворковал фальцетом Могучий. - А зачем котяру притащил?
  Анатэл обескуражено обернулся. Чудовище осклабилось, хотя продолжало послушно лежать у ног хозяина. Бэлза нехотя вылез из кустов.
  - Кис-кис-кис, - издеваясь подозвал его бог.
  Бэлза застыл на месте.
  - А ну-ка, Ариэль, подведи-ка нашего гостя поближе к костру. Мне его охота разглядеть, - приказал Могучий.
  Непроизносимый вдруг показался выше. Значит, он встал, отметил про себя кошачий Хранитель. И тьма, отутюживая хвою под собою, перетекла в сторону кота. Из глыбы выдавилось что-то округлое с двумя гнилостно-зелеными подсвечивающими во тьме дырами. А это он изучает меня, пронеслось в мозгу Бэлзы. Он ощетинился, выгнул спину, приготовившись к атаке, но не издал ни звука.
  - Оставь его, Сафик. Это наше с тобой дело, - не выдержал Анатэл.
  - Разве? - бог в притворном удивлении изогнул тонкие брови. - Бродите целыми пачками по моим мирам. Ошиваетесь среди моих рабов, играете в сочувствие. Это лицемерие, мой дорогой.
  - Ты получишь то, чего так жаждешь, бог, - медленно произнес вымышленный пасечник.
  - Я знаю. Но ставить мне условия в моем собственном мире! Это невоспитанность, Веллинхан, - бог причмокнул и покачал головой.
  Анатэла впервые назвали его настоящим именем. Бэлза понял это по тому, как тяжело улыбнулся Хранитель.
  - Если ты нападешь на него, Сафик, то вмешаются все Хранители! - вдруг рявкнул кот, стараясь не смотреть в ямы Непроизносимого.
  - Ага. Это уже прямая угроза, Веллинхан, - сказал бог, не меняя выражения лица.
  - Какой же ты плохой скоморох, Сафик!
  - Да заткни ты своего кота, Веллинхан, - взвизгнул бог.
  Понятно, актерское дарование - больная тема.
  - Присмири своего Непроизносимого и дай уйти Хранителю Бэлзе, - тихо выговорил Веллинхан.
  Бог сделал знак чудовищу. Глыба очень медленно, не пряча "голову" отодвинулась от кота.
  - Так? - холодно спросил бог.
  Веллинхан не ответил и на прощание посмотрел на союзника. Столько горя и нечеловеческого счастья одновременно Белза не видел никогда.
  - Я не покину тебя! - мысленно запротестовал мохнатый Хранитель.
  - Я умоляю тебя - уходи, - спокойно и чуть слышно произнес в его сознании Анатэл. - Я ведь Хранитель этого мира и вместилище Кристалла. Если я отдам его добровольно, Сафик поклялся не разжигать войну между Пионом и таукингами. Как помочь им по-другому, я не придумал.
  - А ты веришь этому слащавому типу? - процедил Бэлза вслух.
  Бог и Непроизносимый встрепенулись. Но кот даже обрадовался, что проклятый Сафик услышал его последние слова. Анатэл пожал плечами.
  Спустя полминуты кот-Хранитель был уже далеко в лесу. Он долго брел не останавливаясь, не чувствуя усталости и холода.
  
  
  
  
  - 7 -
  
  Под утро пошел дождь. Сырость и вонь приближающегося болота заставили Хранителя наконец остановиться. Он был мокрый насквозь. Влага ручейками лилась по его шерсти, капала с хвои на ледяной нос. Хвост опал, но глаза были сухими и ясными.
  Он понял, что должен теперь сделать и с кем теперь связан. Годы скитания кончились. Он уже никогда не сможет существовать без Долга, сам по себе, радостно и бесцельно. Если Анатэл выжил, то он пойдет за ним, если нет - останется в Темире, хотя бы мир уже и обречен. А Сафик Могучий, будь он трижды богом, поплатится за вчерашнюю ночь.
  На поляне все осталось по-прежнему, только не хватало зрителей. В сером тумане сильно пахло хвоей, посреди площадки на пепелище Бэлза нашел его труп. Коричневую рваную куртку, запрокинутую с застывшим выражением ужаса голову, согнутую в колене босую ногу и пустую правую штанину... Оторванная голень лежала в полуметре от выжженного куска земли. Видимо, Сафиково творение откусило себе немного трупачины, пока папочка заканчивал с Кристаллом, но успело только облизать, когда Сафик брезгливо шугнул его в кусты.
  Бэлза перевернул тело на спину. Ну да... рубашка была разорвана, под нею на груди кровавый след... полоснутая рана до кости, а кость, скорее всего, раздроблена или расщеплена. Ведь Кристаллы прячутся в грудине.
  Бэлза в отчаянии потери лизнул небритую щеку. Светлые, с рыжинкой кудри свалялись в грязи, глаза закрыты, но... что это? Кожа оставалась теплой, мягкой. Не веря себе, он приложил лапу подушечками к сонной артерии. На шее был пульс. Анатэл жив!
  - Да живой он, киска!
  Грубый, с хрипотцой голос, тяжелые, неласковые руки у него на шее, как хватал ее сын.
  - Майя?! - от неожиданности он то ли мяукнул, то ли вскрикнул.
  Женщина молча кивнула. Хотя чему он удивляется? Если она ведьма, то вполне вероятно, что они знакомы давно и Анатэл посвятил ее в свои планы.
  Майя сидела на коленях прямо в грязи. Серым до пят передником она утирала лицо Хранителя. Шерстяное платье на груди было расстегнуто, шаль с головы куда-то пропала. Видно на рассвете, крадучись, как мышь, чтобы не разбудить мужа и сына, она сбежала из дома, ведомая к заветной поляне зовом сердца, и в полумгле, зацепившись за ветлы, она и потеряла платок...
  - Я не знаю, как его исцелить, Хранитель. Унеси его в свои края. Быть может, там отыщется лекарь.
  - А откуда ты знаешь про меня?
  Женщина задумалась.
  - Я увидела розовое тепло вокруг тебя. Таким однажды пришел к нам Анатэл и постучал в дом моего отца. Я была совсем крохой, но он приметил мой дар и научил меня всему, что я умею.
  - Тебе ведомо его истинное имя?
  - Алексис Вел-линхан, - произнесла она с трудом, - он как-то рассказал мне, что родом из далекого прекрасного мира... Э-ти-ле-й-ма.
  - Да! - Бэлза был ошарашен. Мир сошел с ума.
  - Ты спасешь его, Хранитель? - спросила Майя проникновенно. В черных глазах, забывших солнце, стояли слезы.
  Кот шумно задышал. Казалось, что плотный от влаги воздух мешал расправиться легким.
  - Белза. Зови меня Бэлза. Да, я попробую что-нибудь сделать для него. Я возьму его в Ниер, место, где я родился и где легче всего заживают раны. Но я ничего не обещаю, Майя.
  Жена вождя кивнула. В этот момент они были самыми близкими друг другу существами в мире, отрезанном дождем и глухой стеной леса... Была осень и долгожданная тишина, бальзамом залечивающая их души.
  Скоро женщина вернется в поселок, к семье и заботам, но будет молчать о событиях вчерашнее ночи. Ее мужчины будут долго стоять на пороге под ливневыми струями и звать Хранителей по вымышленным именам. Но не имела права ни Майя, ни Бэлза лишать лесной народ надежды, ибо Хранитель, заплативший такую высокую цену за право их жизни, имел имя волшебное... "Анатэл", что на языке таукингов означало "дарующий надежду"...
  
  
  
  
  - 8 -
  
  - Грустно, - сказала Аливэл и обратилась к обоим собеседникам. - А что случилось с таукингами? Сафик сдержал свое слово?
  Бэлза поймал свой хвост передними лапами и уткнулся в него носом.
  - Это пускай Чара рассказывает, за что она обещала отрезать Сафику яйца.
  Пиратка хрюкнула и забралась в кресло с ногами.
  - Расскажи, - попросила ския.
  - И да, и нет... - невесело начал кот.
  - Щас, ага! - прорычала Чара и хлопнула со всей дури по стеклянному столику кулаком. Бэлза слегка оцарапал ей щеку, и она остыла. - Он убил всех до единого таукингов. Всех. Он отравил их воду сонной чумой, наслал безумие, убил на охоте. Войны, как он обещал, Алексису не было, но сукин сын знает тысячу других способов убийства.
  Аливэл одеревенела.
  - Целителей, - выдавила она, - почему Хранители не отправили целителей?
  Бэлза ухмыльнулся. Чара заржала.
  - Откуда, ския? - она не истерила, просто смеялась. - Откуда? Среди Хранителей куча пройдох, вроде нас с Бэлзой, рота неудачников, пять-шесть дельных товарищей - наш костяк и все. Есть воины, но они не выше уровня альв, причем Алексис был лучшим. Тоесть...
  - Тоесть ты - ския - целитель, которую Чара хочет уломать, - безапелляционно подхватил кот.
  Чара и Аливэл широко раскрытыми глазами уставились на Хранителя.
  - Чудно! - вымолвила последняя.
  - Куда уж лучше - участвовать в безнадежном деле! - съехидничал Бэлза. - Вали от Хранителей подальше, деточка.
  Чара просверлила взглядом до дыры рыжую тушу, но нянька преспокойненько потягивал пиво.
  Аливэл встала из-за стола, шурша подошвами по песку, и отправилась бродить по пляжу. Посмотрев на удаляющуюся фигуру за речной косой, Чара хрипло и лаконично произнесла:
  - Учти, киска, если она откажется, я в начале отрежу яйца тебе...
  После прогулки, в спальне, распутывая гребенкой длинные волосы, ския резко дернула ногой, так, что шлепок с ее босой ноги упал со стуком на пол. Чара обернулась на звук.
  - Скажи, он любит кого-нибудь? - спросила она странным голосом, поглощенная своей прической. - Ну, хоть кого-нибудь? Я про Сафика.
  - Кого? - отрыгнула Чара.
  - Смотри. Все Хранители, какими бы они не были, способны на это чувство. Бэлза привязан к Алексису, ты - к Светлому. Разве нет?
  Чара стянула ботфорты и закурила. Просто она никогда не считала, что любовь может быть ее мотивом.
  - У тебя покалечена душа, - продолжала ския, - Не спорь. Но ты любишь. И ты стремишься к Свету, к Добру.
  - Я хочу мести, - пробормотала Чара менее уверенно.
  - И поэтому настойчиво ищешь Целителя? Бред. Ты хочешь спасти как можно больше. С Сафиком у тебя личные счеты. Но ты готова о них забыть ради общего дела.
  Пиратка нахмурилась и начинала злиться. Пепел летел прямо на Бэлзин толстый ковер с лилиями.
  - Куда ты клонишь, ския?
  Аливэл потянулась к зеркалу, висевшему над туалетным столиком, табуретка с подушечкой под ней скрипнула.
  - Туда, что я не гожусь в Хранители. Я, как Сафик, не способна любить. Я лишена этого. А целительство без любви только во вред.
  Чарины стройные щиколотки оказались на спинке дивана. Плюшевое покрывало оттенка хвои темирских лесов съехало вниз. Когда же кончится этот день тошнотворных воспоминаний?
  - Если я найду тебе кого-нибудь, а? - брякнула невпопад Чара. - Я же вот не умею просить. Аливэлочка, милая, ну, пожалуйста... Отвратительно.
  - Да, - согласилась ския, - в твоих устах и вправду противно.
  - А я Светлого припрягу! - пригрозила пиратка.
  - Ладно, - сухо прошептала Аливэл, отрывая корочки с потрескавшихся губ, - ладненько. Только откупите меня от Васруга.
  
  
  
  - 9 -
  
  С тех пор Аливэл стала Хранителем.
  Она впервые пришла в сознание в водном мире бога Васруга. Что было до этого она не помнила. Бледной зеленой водорослью, в пучине, в вечной темноте ее отыскал Руг Цоу - морской пес - слуга Васруга.
  Бар Мар был почти весь покрыт водной гладью. Вечные циклоны, непогода, потерянное тусклое светило... Только маленький пустынный остров и дворец с колоннами, тоже маленький, жалкий, покрытый изнутри и снаружи плесенью... Это был и храм, и единственный дом Васруга. А плоский, как лепешка, клочок земли - его родина, краше которой для него не существовало.
  В доме жили втроем: Васруг, его бабушка Хантра и домашний волкодав - Руг Цоу. В этой компании Аливэл провела пять лет.
  Хантра - сварливая, твердолобая, обожающая своего внука женщина, напрочь лишенная магии, - пересадила водоросль в землю. Растение прижилось, но жизни в нем было мало. Сознание Аливэл уснуло опять на долгие годы. Хантра исправно поливала его водой. Водоросль погрубела, у нее появились тонкий и прямой, как жердь, стебель и остроконечные листья. Хозяйка подпаивала его заваркой, которую притаскивал с ярмарки в каком-нибудь мире Руг Цоу.
  Случайно в Бар Мар ветром занесло Чару. Бабуля хотела гнать ее поганой метлой, но внучека задело то, что Чара пообещала побороть его на руках. В грязной комнатенке на подоконнике она разглядела искру сознания в раскидистом кусте... и утащила его вместе с горшком.
  Да, не зря она бахвалилась в портовой таверне в Темире своей чуйкой...
  Светлый, Ангел Творца, к которому она привязалась, выходил Аливэл. Откуда взялось человеческое тело для скии, она так и не разведала. Чара знала только, что когда-то одна человеческая женщина выглядела именно так...
  Аливэл поправлялась медленно. Через десять лет после находки Руг Цоу, она могла передвигаться по острову, держась за Хантру. Старуха была вредная, но заботливая, не зря же она вырастила гиганта Васруга. Впервые Аливэл самостоятельно покинула Бар Мар в свите Васруга, когда к нему пристроилась и Чара. Внучеку захотелось поучаствовать в турнире титанов. Умом он не вышел, а вот физической мощи ему было не занимать...
  Потом еще очень долго ския в одиночестве провела в Междумирье. Она пару раз сталкивалась и с Бэлзой, но без всяких последствий с обеих сторон. Гелион Сирин - мудрый волшебник города А"така - сумел ее многому научить, но несмотря на потенциал возможности для целительства в ней не нашел. "Она суха, как пустыня, сударыня, - посетовал он Чаре, - я не знаю, как может дарить исцеление песок..." Чара сплюнула под ноги.
  Она опекала ее крайне терпеливо для себя, но отдачи не получала. Аливэл была заперта в себе, равнодушна к людям и перемене мест. Чара порой чувствовала себя безнадежной нянькой Бэлзой, поэтому, наверно, она и привела ее в Ниер. Но если Алексис весь был всклокоченной эмоцией, то Аливэл почти лишена их. Разумом она воспринимала жизнь, но пропускать ее через сердце не могла. Хотя порой была не против.
  
  
  
  
  - 9 -
  
  Два года спустя после беседы на террасе у Белзы она попала в шторм в Междумирье. Ския растерялась, но благоразумно решила, что рано или поздно ее выбросит в какой-нибудь мир и все это закончится. Она поддалась потоку и закрыла глаза, убаюканная бесшумной каруселью.
  Очнулась она в лесу и отчего-то вспомнила, оживленный воображением рассказ кота: мачтовые сосны, устремленные в небо, седая от пыли хвоя, черное, как колодец, небо и глухая тишь... Темир.
  Но нет, лес был невысок, светел и праздничен. Желтые, зеленые, алые, бурые в крапинку, синеватые от заморозков кроны... Темный, влажный мох. Теплый воздух, полированная гладь прозрачного озера, в котором отыскался перевернутый двойник леса... Ранняя погожая осень.
  Аливэл приподнявшись на локтях и посмотрела ввысь. Чистейшая лазурь, ласковая, освежающая невесомым эфиром. О!
  Она почувствовала и себя совсем невесомой. Рядом на кочке, небывало крупный заяц, сидя на прыгучих лапах, мыл передними, короткими серо - желтую пятнистую мордочку. Она, захрустев ветками, села прямо напротив зверька. Но косой был непуганый и, совсем не планируя драпать, продолжил методично наводить красоту.
  Аливэл покачала головой и отправилась осмотреться.
  Мир был ей незнаком. Он казался нетронутым, но не неосвоенным. Тоесть не был испорчен. Присутствие жизни вскоре обнаружило себя. Аливэл из рощи вышла к изгороди, добротной деревянной границе чьего-то огорода, в котором копошились, выкорчевывая капустные корнеплоды странные существа: человекообразные, но с большими лысыватыми головами, розоватой ороговевшей кожей разной степени густоты, длинными паучьими руками... Эти подробности она заметила, конечно, не с разу, а тогда, при первой встрече даже и не знала с чего начать беседу.
  Женщина обратилась к ней первой немного с местным акцентом, но на чистом эльвийском наречии, принятом в Междумирье.
  - Доброе утро, вирия! - произнесла она мягко. - Какой будет сегодня чудесный день.
  - Ах, да! - согласилась быстро ския, стоя в нерешительности: нельзя же право вот так спрашивать у аборигенов, что это за мир и с чем его едят. Однако если женщина не была удивлена ее наружностью, значит, люди в мире тоже обитают.
  - Вы, наверное, из свиты Великого вира? - затараторила женщина. - А я Агнес, а вот это мой муж Шарм Даг, - она указала на подходящего к ним толстячка в красных брюках, - один из старост деревни, - подчеркнула она не без гордости. - Вы не замерзли, вирия? Я видела, как Великий Ас выходили с Наставником от Варса. Позавтракали, значит. А вот у нас столовываются виры Генар и Бериэнд. Вы не супругой кому-нибудь из них будете?
  - Агнес, замолчи, - перебил ее супруг. У него был низкий сварливый голос, но он не мог замаскировать добродушия всего его вида.
  Агнес подобрала подол яркого зеленого сарафана и подоткнула его за пояс, показав белоснежную нижнюю юбку, затем наклонилась над очередным вилком и, сердито поглядывая на мужа, принялась за работу. Шарм Даг оттопыренными большими пальцами рук натянул подтяжки и попытался изобразить реверанс.
  Аливэл из скромности удержалась от комментариев.
  - Шарм Даг. К вашим услугам, - рапортовался он деловито.
  Ския грациозно поклонилась в ответ.
  - Польщена, вир Даг. А где можно найти... э... Великого вира?
  Шарм почесал затылок.
  - Да, считай, где-нибудь на прогулке. В лесу, на мосту...
  Мост оказался деревянным сооружением из трех досок, перекинутых через звонкий ручей. Худенький юноша со взрослым выражением лица сидел, сложив по-иноземному ноги, на пестрой вершине холма и наблюдал за стремниной. Аливэл осмотрелась вокруг, но других претендентов в Великие виры поблизости не находилось.
  Она подкралась к нему вплотную, но он так был занят созерцанием, что не обратил на пришелицу внимания. Тогда она кашлянула. Вир вскочил и в первый раз удивленно уставился на нее, но быстро сориентировался и плавно поклонился, куда с большим умением, чем деревенский староста.
  - Вирия...
  - Аливэл. Просто Аливэл, - подсказала она.
  Он поднял голову и нахмурился.
  - Кто?
  Сообразительный, однако.
  Ския уселась рядом с тем местом, где он стоял, и вытянула ноги в черных атласных туфлях. Она вообще казалась траурным пятном на радужном мольберте.
  Хотя и юноша не отличался яркостью наряда: длинный черный плащ с серым подбоем на серебряной застежке, серый шелковый костюм, лайковые сапоги с низким голенищем и классическими носками, шерстяной шарф, обернутый вокруг шеи... в такую погоду! Юноша был нездоров. Бледное лицо аристократического типа было с желтизной, под глазами - темные круги, светлые отросшие волосы взъерошены... Нежный золотистый блондин. Он напряженно посмотрел на незнакомку. Еще и голубоглазый! Мечта любой принцессы.
  Только идиллию портило строгое, скупое на эмоции выражение лица.
  - Сколько вам лет, вир?
  Юноша усмехнулся.
  - Вирия не знает, сколько лет ее Правителю? Что ж, я отвечу. Восемнадцать.
  Отлично. Тут можно вести диалог.
  - А я, так сказать, не местная, не ваша подданная то есть... - попыталась объяснить Аливэл.
  - Я понял.
  - Как? - поразилась ския.
  Юноша пожал плечами.
  - Вы рыжеватая и зеленоглазая.
  - И что?!
  - Все люди в Этилейме рождаются блондинами с серыми или голубыми глазами.
  Нельзя сказать, что к последним словам она отнеслась равнодушно.
  - Так это Этилейм? - спросила она для проформы.
  - Да.
  - И вы - Правитель? Монарх?
  - Мы чаще употребляем Великий вир или Великий Ас.
  - А! - Аливэл прикусила язык. - Извиняюсь за прошлую бесцеремонность, Великий Ас, когда нарушила ваше уединение... А имя у вас есть?
  - Бел Ас.
  Она что-то припомнила:
  - Белиус... прожигатель жизни...
  - Это мой дед, - проговорил Бел изумленно.
  - Видите ли, Великий вир, я знаю одного кота... Хранителя Белзу, который когда-то дружил с вашим дедушкой.
  - Это было еще до моего рождения, - прошептал он. - Хранитель исчез незадолго до приступа, когда дед погиб...
  - А у вас есть Хранитель?
  Бел по-новому взглянул на нее. Такого выражения за свои странствования она еще не встречала.
  - Я подумал, что им теперь будите вы. Наставник Му говорил, что скоро ко мне придет настоящий Хранитель, поэтому я несильно удивился, встретив вас. Я жду, вирия, уже целый год.
  - Понятно.
  Мальчику хочется няньку из волшебной сказки. Только вот на ребенка, ждущего чудеса, Правитель не очень походил.
  Аливэл накрыла его руку своей ладонью, прохладной и длиннопалой. Юноша не отдернул руку. Он прикрыл тяжелые веки и только чуть тряхнул подбородком. Что-то кольнуло Аливэл в висок и их рукопожатие стало огненным, а когда жар стал нестерпимым, она первая убрала ладонь.
   Юноша повернулся к ней и улыбнулся. По щекам разливался румянец, сутулость прошла, остались только темные круги. Но сегодняшний сон это исправит. Аливэл не верила собственным глазам - это был первый случай ее дара в действии.
  И еще она ясно видела сияющий хрустальный образ в районе его грудины. Правитель обладал Кристаллом!
  
  
  
  - 10 -
  
  Мунин Му придирчиво осмотрел своего подопечного, и по искривившимся тонким губам стало понятно, что он остался доволен результатом. Чего нельзя было сказать про скию!
  Они втроем сидели в его спальне в доме старосты Дага и тихо разговаривали обо все подряд. Ския честно поделилась тем, как она попала в Этилейм, только умолчала о своем происхождении. Мунин Му оказался довольно осведомленным по поводу Хранителей, он неплохо помнил Бэлзу и поведал много нового из его жизни в Этилейме.
  Так ския узнала, что династию Ас уже много веков поражают приступы странной болезни, когда они теряют сознание и извиваются в страшных конвульсиях, от боли приходя в себя, а затем снова угасают в шоке. Вылечить окончательно это нельзя, сколько ни бились прошлые Хранители, можно только ослабить или совсем прекратить приступ, но неизвестно, когда наступит новый.
  У деда Бела их было пять. Со смертельным Му в одиночку не справился, у него сгорело полруки, теперь культю он прятал за белой повязкой. У отца - всего три, но он погиб по несчастной случайности на охоте. У Бела пока не было ни одного приступа, но Му этого очень опасается. И поэтому они очень бы просили вирию...
  - Нет, простите, вир Му, но я... - ския осеклась, встретившись с тяжелым взглядом огромных очей Наставника. Видимо, придворных он заставлял трепетать - удивительно ли, что всей подковерной игрой заправлял Му. Она собралась. - Я и исцелять-то толком не умею. Сегодня все произошло по чистой случайности. Какой я Хранитель? Так поразогнать мелких урий - и все.
  - Вирия Аливэл окажет нам честь, если будет иногда посещать Этилейм, - важно изрек мунин. Его большая яйцеобразная голова была спрятана под синий капюшон - плешь мерзнет - здоровая рука лежала на белой перевязи. Снег бинта так шел к его нежно-перламутровой коже.
  - Посмотрим, - она недовольно пожала плечами.
  Быть привязанной к определенному месту ския не хотела и что-то кому-то обещать по этому поводу - тоже. Поэтому надо было улизнуть поскорее из Этилейма, пока из нее не выудили обещания.
  - Мы приглашаем поехать с нами в Миргард, вирия. Раз Правитель поправился и деревенский воздух ему больше не нужен, стоит вернуться в столицу, - заключил Наставник.
  Бел хранил напряженное молчание и не смотрел на них. Да, здесь все не так уж сказочно, как на природе! Страной правит мунин, где вся знать и верхушка - только люди, а Правитель-человек отчего-то лишен влияния. Но это забота не скии...
  - Спасибо за приглашение, любезный вир Му, - она быстро встала и подошла к выходу, - Но мне очень нужно спешить. Дела Хранителей...
  У Му был недовольный вид, но против такого довода он ничего не мог возразить. Только понимающе кивнул.
  ... Бел вышел ее проводить за калитку, избавившись от навязчивого Му троекратным обещанием зайти в дом, если начнут стынуть ноги. Доброхотная Агнесс всучила ему в руки свою шаль, так как Аливэл наотрез отказалась от подарка. Когда же они вышли за околицу и показался уже знакомый лес, то в синем сумраке зажглись молочные звезды. Созвездия Аливэл были незнакомы, она помянула добрым словом мага Сирина с его астрономией.
  Бел аккуратно укутал ее в шаль, ведь в лесу заметно посвежело. Она уступила его невольной заботе и на секунду прижалась к его груди. Где-то там внутри прикрывая сердце хранился Кристалл...
  - Знаете, Великий вир, ваш Хранитель обязательно придет, пусть это буду даже не я, - она посчитала, что будет логичным его успокоить.
  - Я не хочу, чтобы это была ты, - он сказал это абсолютно спокойно, без тени насмешки в голосе.
  - В смысле? - Аливэл запуталась. - Только что твой наставник...
  Бел взглянул ей в глаза.
  - Забудь. Я повторю лишь его приглашение посещать Этилейм.
  Незаметно для обоих они перешли на "ты".
  - Спасибо.
  - Спасибо за исцеление от простуды. И... возвращайся поскорее. Ко мне.
  Она отдвинулась от него и поежилась в шали.
  - Так вот сразу?
  - Когда ты говорила с Му, я понял, что это ты. И никакой другой не будет.
  Очень сильно верилось, что он произносил эти слова серьезно подумав. Только ведь зря...
  - Я - не человек, Бел. Это безнадежно, - ей вправду не хотелось его сейчас расстраивать еще больше, но выбора не было, - Прости и пойми, если сможешь.
  Он обхватил ее голову руками за затылком, окунув пальцы в волосы, и наклонился над ее лицом.
  - Просто обещай вернуться. Когда-нибудь.
  Она устала от приключений и просьб, и без всяких эмоций прошептала:
  - Да.
  Только бы все это кончилось поскорее.
  Он выпустил ее в холодную ночь с мунинской шалью на плечах, а когда она исчезла за деревьями голубой тенью, вспышкой и пропала совсем из вида, Будущий Правитель Этилейма еще долго стоял под тополем, опершись о его ствол, и думал о чем-то...
  
  
  
  - 11 -
  
  Чаре она рассказала без всякой ностальгии о происшедшем в Этилейме. Но та опять была занята событиями в Темире и обратила внимание только на то, что даром целительства подопечная все-таки обладала.
  Вскоре Хранители отправили ее в Дмассу - засыпанный песками мир кочевников и гремучих змей. Измаил Бей - седой уже изгнанник, а в прошлом выдающийся разбойник, нападавший на караваны, был вместилищем Кристалла. Его свет к концу жизни переломил жестокость и порок в душе Бея, и теперь он впал в аскезу и отшельничество. А бог Ивер на пороге мира сторожил его смерть. Еще в Дмассе началось странное поветрие, приносящее зараженным кровоточащие язвы по всему телу и недолгую смерть. Аливэл старалась помочь, но, увы, лишь немногим принесла облегчение.
  Таким образом прошел год. Она почти сгинула в дюнах и вспоминала день в Этилейме как волшебную иллюзию.
  А на следующий год произошло небывалое событие в жизни Бэлзы и Алексиса Веллинхана. Бывший Хранитель пришел в себя.
  В Ниере той осенью было пасмурно, но по-летнему сухо и тепло. Тучи, перекрывавшие солнечный свет, только гуляли над землею, под ними скисал воздух, в комнаты пробивалась уличная духота. В саду желтели дорожки между виноградными лозами и ссохнувшимися сгорбленными подсолнухами. Анне было недосуг срезать их потемневшие соцветия, а Бэлза не настаивал. Он не вмешивался в ее хлопоты, озабочиваясь только стряпней.
  Маленький мир - островок Междумирья - спрятанный в созвездии восточных миров, существовал своей замкнутой сельской жизнью. Бэлза говорил иногда себе, что если бы не болезнь Анатэла, то он так бы никогда и не признал своей глубокой потребности в этой глуши и ничегонеделании. Это был покой, о котором мечтают всякие творческие страдающие натуры, порядок жизни, который, вероятно, действует восстанавливающе на Веллинхана.
  С утра Анна кормила рябых кур, потом проверяла изгородь из ивовых колышек, под которой дворняжка по ночам делала подкоп, подливала наседке воды, которая теперь обитала в крохотном сараюшке за прикрытой дверью. После обеда доставала из коробков, наставленных друг на друга от пола до потолка напротив насест, где на соломенных ложах кудахтали несушки, еще горячие, как свежая выпечка, яйца с тонкой скорлупкой цвета сливок. А жирный кочет, виляя павлиньим хвостом и цепляя крючковатыми шпорами подножный мусор, мчался к гнездам с криками римлян у стен Карфагена. Разбивая яйца о край чугунной сковороды, она выливала их содержимое на дно, солила, посыпала петрушкой и кусочками подгнивших помидор, клала по соседству с желтками подошву говяжьей ветчины. Когда яичница начинала шкворчить, Анна загребала прихватами расплавленную ручку и ставила сковородку на решетчатую подставку перед Бэлзой. Тот сам делил яичницу на две неравные порции: свою, барскую, обильно удобрял кубиками сала, а Тэлу, которого воротило от его густого запаха, относил часть поменьше.
  И вот таким обычным днем, поднявшись по крутой лестнице с подносам в руках, Хранитель обнаружил Веллинхана в какой-то странной энергичной позе стоящим у окна. Седьмым чувством Бэлзу накрыло подозрение.
  - Тэл, обедать, - позвал кот, ставя гремящий посудою поднос на стол.
  - Называй меня, пожалуйста, Алексис, - попросил больной, садясь на табурет.
  - Ладно, - согласился Хранитель, пристраиваясь напротив, - Почему вдруг?
  - Ведь так меня зовут.
  Что ж, резонно. Веллинхан зафехтовал приборами: вилка - в левую, нож - в правую. Воспитание! Бэлза со смесью удивления и тревоги наблюдал за ним: подопечный казался раздраженным, немного злым, измученным, как засидевшийся посетитель... Но тоски, тянущей болью в груди и животе, на лице не было следа. Кот пододвинул к нему кружку с молоком.
  - Алексис, что нарисовано на чашке?
  Веллинхан не глядя, жадно уплетая бекон, ответил:
  - Цикорий. Три цветка. Вру - пять, еще два на противоположной стороне.
  - А какое сегодня число?
  - Тринадцатое сентября. Суббота. Восьмой год моей хронизации...
  - Боюсь, ремиссии, - Бэлза проглотил кусок сала и почувствовал, как он пополз по пищеводу.
  Алексис разделался с едой и оторвался от тарелки. Глаза его бегали по широкой морде хищника.
  - Ты тоже так считаешь, Хранитель?
  Коту остро захотелось выпить чего-нибудь покрепче. Шутка ли - в шаге от триумфа...
  - Пока не уверен, больной. Надо бы вызвать на консультацию Целителя из Дмассы.
  - Из Дмассы? Лучше мои сдвиги пока не афишировать. Обойдемся Хранителями.
  Бэлза ухмыльнулся.
  - Организация обзавелась штатным. Правда, голубка умеет только занозы безболезненно вытаскивать...
  Алексис округлил глаза.
  - Целители пошли в Хранители?
  - Чара нашла одну скию, - пояснил Бэлза не без сарказма, - окучивала ее, склоняла к экстриму, сюда даже приводила разок для разъяснительной беседы.
  - Интересно на нее взглянуть.
  - Не очень.
  Они помолчали. Потом Веллинхан с видом решившегося парашютиста положил сложенные лодочкой ладони на стол.
  - Я тебе покажу кое-что... Смотри, пожалуйста, внимательно, Бэлза.
  Он разомкнул и поднял руки. На льняной скатерти лежал мыльный, на первый взгляд, шар размером с наперсток. В нем, как мишура, веретеном крутились синие, алые и желтые молнии...
  Бэлза припал к столешнице, чтобы рассмотреть чудо, и не поверил своим глазам. Первым его желанием после шока было отвесить Алексису здоровенную оплеуху: нашел на что транжирить энергию!..
  - Но как? - мяукнул он.
  Преобразовывать, а не просто использовать, Безматериальную Сущность в нечто осязаемое могли только боги.
  Алексис был удовлетворен реакцией друга. Верхние пуговицы его рубашки расстегнулись: под половинками ткани промелькнул коротенький нитевидный шрам, сливающийся по цвету с кожей - метка Сафика. Хранитель потрогал ее - шрам слегка зачесался.
  - Думаю, Могучий оставил прощальный подарок. Только без цветов. Он вынул Кристалл, но не стал дожидаться моей кончины, видно, спешил напакостить где-нибудь еще. И от спешки при "процедуре" поранил сам себя. Часть его Сущности соприкоснулась с моей и, наверно, "перелилась" в меня на место, принадлежащее Кристаллу. Вероятно, поэтому я сохранялся, как мощи, эти семь лет. Можно сказать, обрубок жизненных сил моего убийцы поддерживал меня в сенях, не давая шагнуть в Безматериальную Сущность, а потом пересилил присасывающую мощность Сущности и закрыл выбоину. Вот поэтому я жив.
  Бэлза присвистнул.
  - Да наш гадливый божок сам вырыл себе могилу! Хоро-ошенький сюрпризик!
  У Алексиса задрожали руки. Он поднялся из-за стола и нервно, прихрымывая, прошелся по комнате.
  - Милый единственный преданный друг! - пробормотал он. - Мой замечательный друг... Я очень хочу забыть все, что было до последней ночи в Темире... я стараюсь... выбросить из головы Сафика и чувство первой тошнотворной боли, когда он прикоснулся ко мне... Я не сразу потерял сознание... и сохранил обрывками то, как он вытаскивал Кристалл... как Непроизносимый прокусил голень... я слышу звук рвущихся сухожилий... вижу вырванный надколенник... и только потом пришла темнота... Я не хочу мстить Сафику. Ведь часть его Сущности навсегда останется во мне, и причинить ему боль мне будет также противно, как от вида собственной ампутации... Я это понял только что. О, если бы тогда я имел выбор, я бы предпочел раствориться в Безматериальном, чем существовать за счет своего убийцы!
  Бэлза понял его. За семь лет, проведенных бок о бок, поневоле начинаешь принимать соседа таким, какой он есть. Алексис же был щепетилен, сосредоточен внутри себя и мягкотел. Он не умел мстить. Одни это называют чувством собственного достоинства, другие - милосердием. А Хранитель считал слабостью. Ведь для Хранителей нет жесткого отбора, в них легко попадают уставшие авантюристы и одиночки по жизни. А вот Алексис когда-то считался элитой. Бэлза же просто рядовой, серый авантюрист. И он умело, с завидным постоянством умеет мстить. Он не так брезглив.
  
  
  
  - 12 -
  
  Междумирье было непоколебимо в своем постоянстве. Когда бы Аливэл не пробиралась сквозь него, ее всегда посещало чувство déjàvu. Пространство без начала и конца, заполненное Безматериальной Сущностью, содержимым без формы, массы и агрегатного состояния... Вокруг нее был "туман", если можно так выразиться, пропитанный порождаемый им же светом. Ничто не имело определенного объема и цвета, все текло затейливо и произвольно.
  Когда случалось, что пласты находили друг на друга, моментально не растворяясь, то образовывалось какое-то подобие дна: холмы розовато-холодного или фиолетового оттенка, которые могли превратиться в любой другой цвет, но чаще в золотистый или карий. Именно такая поверхность была наиболее прочной и пригодной для ходьбы. Путешествуя среди миров, сфинги всегда старались найти холмы. На островах всегда было много пешеходов, ведь негде эти создания не чувствовали себя так легко, как в Междумирье, питаясь непосредственно Безматериальной Сущностью, неискаженной параметрами и пределами миров.
  Многие селились прямо здесь, на холмах, заводили семьи, основывали целые поселения, некоторые, наоборот, искали уединения, как Бэлза и Веллинхан. Ниер нельзя было назвать полноценным миром, он не был полностью отшнурован от Междумирья, скорее, походил на его отросток.
  Аливэл примерно помнила его местоположение, но решила немного пошагать по Холмам, рассматривая, как на экскурсии, красоту Междумирья. Изредка ей встречались прохожие - большей частью альвы и скии. Они раскланивались, не спеша заводить беседу. Большинство сфингов, особенно из местных, вовсе далеких от разборок Ловцов и Хранителей, сторонились, заметив на ней след последователя Сирина из осторожного чувства самосохранения.
   Вокруг лежала пятнистая пустыня - розовая, с коричневыми лужами - Восточный тракт. Когда ей надоели косые внимательные взгляды, ския свернула с торного пути, на север, на малоприметную тропку, которая должна была вывести к Ниеру. Оставшись в одиночестве, она расправила плечи, почти доведенная до транса, тем как в пустоты, растраченные в Дмассе, лениво, но уверенно вливалась Сущность. "Подлатанная", она ощутила непривычную тяжесть в голове и, затянутая в дрему, как в морок, свернувшись калачиком, погрузилась в сон в ущелье среди дюн.
  ... Она проснулась неожиданно от прикосновения чего-то влажного и шершавого. Болотно-черная, словно измазанная пластелином груда приникла к ее руке, закрывая обзор. Чудовище понюхало платье, явно изучая находку. Аливэл окончательно проснулась, но боялась пошевелиться, обнаруживая себя.
  Что же это было за любознательное существо? Подобного вида ския не встречала и поэтому не знала, как себя вести. Чудище выказывало больше интереса, чем агрессии. Видно, оно было организованным и ждало приказа хозяина, который куда-то "отошел". Сколько она должна была пролежать на затекшей руке, Аливэл старалась не фантазировать. Но срок этот вышел недолгим.
  - Ариэль! Чего ты там нашел, мальчик мой?
  До нее долетел торопливый хруст под подошвами. Чьи-то руки почесали "холку" монстра, и туша, пыхтя, как паровоз, недовольно слезла с Аливэл. Перед ее лицом появились остроносые фатовские ботинки из лакированной кожи - сам хозяин проявил интерес к трофею.
  Ския аккуратно, периферийным зрением ловя каждое движения монстра, поднялась на ноги.
  - О, мадам! Простите за беспардонность моего Непроизносимого. Что-то он распоясался в последние полстолетия, - мягким, хорошо поставленным голосом извинился хозяин так, что нельзя было понять - искренен ли он или просто издевается.
  Аливэл рассеянно кивнула в ответ. Так, чудовище было Непроизносимым - самым опасным и жутким существом Междумирья - и оно слушалось, как комнатная собачка, хозяина...
  - Ах, простите, я забыл представиться, - тип уже начинал открыто обезьянничать, - Сафик Могучий. М-да, да, южный бог.
  Ему только не хватает чалмы и опахала, неконтролируемо подумала Аливэл, постепенно сознавая последствия этой встречи. Южные были очень разномастным племенем, но бог, из склонности к эпатажу, придал своему облику тропический колорит. У него были правильные, тонкие смазливые черты лица, прямые волосы цвета вороного крыла, подбородок обрамляла щегольская бородка. Его довольно астеническое телосложение было изящно, выверено, мышечный рельеф не довлел. Бог был жилист, грациозен. Каждое движение выглядело нарочитым, отрепетированным. Да, картинка казалась совершенной, но лишенной естественности, ведь в природе встречаются недостатки, недоделки. Впрочем, и во внешности бога был изъян: его огромные, темные глаза с неразличимыми зрачками, как на древних иконописных хоругвях, оставляли при взгляде на них дурное впечатление, чувство подавленности. Обладателю таких очей доверить не хотелось. Впрочем, маловероятно, что эта особенность хоть сколько-нибудь волновала Могучего.
  - Что же вы молчите, ския? - подтрунил бог. - А! Догадался. Вы, Хранители, приняли обет молчания. Немая забастовка против произвола Ловцов. Неплохо, но, вы уж простите, дражайшая ския, - он хихикнул, - крайне банально. Старина Сирин совсем выжил из ума.
  Хотелось послать его по старинке на три буквы, но Аливэл понимала, что это черным по белому писанная провокация: первым напасть в Междумирье на сфинга Могучий не посмел бы, здесь слишком сильно ощущалось присутствие Светлых, но уничтожить ее в целях самообороны, по случайности он вполне мог.
  - Вы второсортный актер, Могучий, - Аливэл вспомнила замечание Бэлзы и вложила в слова как можно больше равнодушия.
  Бог скуксился. Сквозь матовую смуглость проступил румянец. Зардел, как молокосос.
  - Знаете мои слабые места? - бог быстро справился с собой.
  - Только одно, - честно призналась ския.
  - А! Уж не от преподобного Бэлзы ли? А как, кстати, поживает этилеймский беженец?
  Аливэл пожала плечами.
  - Вы знаете, что он..., - и осеклась.
  Сафик сладенько улыбнулся.
  - Ну это же я позволил ему жить... С возрастом становлюсь все сентиментальнее. Да, трухлею. Уже не тот. Правда, малыш? - он снова погладил Непроизносимого по "затылку".
  Кровожадная морда осклабилась. Сафик поглядел в пунцовую даль.
  - Так вы скандалить не будите, ския?
  Она отрицательно покачала головой.
  - Я не воин, а Целитель, да и то весьма посредственный. И прекрасно понимаю, что ваш монстр одними клыками перекусит мою шею, как соломинку.
  - Бла, бла, бла... Мельчают Хранители! - съязвил Сафик, но без особого энтузиазма. - Хотя я тоже сегодня не в настроении поднимать пыль. Тогда до встречи, Хранитель. До скорого свиданьица.
  Он не нежно сгреб за шкирку Непроизносимого и отправился назад по той тропе, по которой она пришла сюда. Походка его была красива и легка. Чудище безропотно потопало за ним, прикрывая тылы.
  Аливэл, опасаясь слежки, подождала еще с четверть часа, когда двоица скрылась за дюнами. А потом бросилась по направлению к Ниеру. Она отправилась через пласты, а не вдоль, обходя все причудливые завихрения Сущности. Ее донимал один вопрос: что такого произошло с Алексисом, если сам бог Сафик вылез на разведку в сопровождении своего монстра?
  
  
  
  
  
  - 13 -
  
  Бэлза познакомил Аливэл и Алексиса. Они поужинали в чердачной комнате фаршированным перцем, но Бэлза для себя прихватил с кухни парочку сушеной рыбы.
  Вначале разговор не клеился, особенно их смутило то, что два человека оказались очень похожими внешне: если не брать в расчет загар Аливэл и болезненную худобу Веллинхана, то они легко бы сошли за брата и сестру. Оба медноволосые с длинными непослушными прядками - Алексис скрутил их жгутом, - с немного вздернутыми носами с маленькими же горбинками, с симметричными чертами, глазами, окруженными вечными тенями, под нависающими верхними веками, длинными пальцами, сутуловатой осанкой и привычкой покусывать обветренные губы...
  Окно было распахнуто настежь, но воздух не доходил до них. Было довольно душно. Зелень внизу посерела от пыли. Кучевое облако, цедившее унылый свет, набрякло на кроне клена, росшего во дворе под окном комнаты. Угрюмая и нетрудолюбивая осень. Ливневые грозы вымерли в Ниере, а лето, потускнев, поседев от старости, по привычке, выталкивало новые сорняки на поверхность. Но Анна уже не вела с ними борьбу. Огородная страда была окончена.
   Ския поведала Хранителям о встрече на холмах - что вызвало реакцию у одного Бэлзы, - о случайном посещении Этилейма, о делах в Дмассе. Зеленоглазый хищник прошелся на задних лапах по комнате, передние сцепив за спиной, промурлыкал весомое "ясно" и высунулся в окно, свесившись с подоконника на половину лохматого тела. За три года он погрузнел.
  - Аливэл, а как вы нашли Этилейм?
  Алексис играл роль радушного хозяина и джентльмена - взялся заводить светскую беседу. Аливэл мечтательно закатила глаза.
  - О, в Дмассе я не раз вспоминала об этом дне. Дивно созданный мир. Кто-то постарался на славу его украшая.
  - А... у вас нет предков оттуда?
  Они посмотрели друг на друга, как будто впервые.
  - Я не ничего не помню до глиняного горшка в Бар Маре и вонючей жижы, в которую пересадили водоросль... Это так называемый пе-ре-гно-й...
  - Понятно, - Алексис уставился на свои скрещенные ладони на животе. Длинный потасканный халат, в котором терялось его тело, придавал ему вид затрапезный, подавленный. Бэлзе стало жалко своего подопечного. Ему и переодеться-то не во что.
  - Если вы о нашей похожести, то мне добавить нечего. Я не знаю, почему однажды проснулась такой. Светлый мне сказал, что так я выглядела до метаморфозы, и он попробовал придать мне облик, приближенный к тому, что был.
  - Мои приемные родители, - вдруг подхватил Алексис, - долго скрывали, как нашли меня на Заливных лугах завернутым в одну пеленку на голубом ковре из нифи... На траве выступила роса. Мне, младенцу, стало холодно и страшно, я заорал во весь рот... А отец с егерями-мунинами с рассветом выехал на охоту и подобрал меня. Его брак был бездетен. Родители усыновили меня. Я рос и воспитывался, как отпрыск знатного рода, принес присягу, как дворянин, Правителю Литу Ас... А в двадцать один я понял, что другой... Никто из детей братьев моего отца не видел, как я, ауру окружающих. Узнав об этом, тогдашний Наставник Великого вира Эдгрейв Веллинхан, старший брат моего отца, под большим секретом поведал мне правду... - голос его был без интонации, но разбитый вид выдавал трудности, с которыми давалось каждое сказанное слово, - правду, что я, наверное, сфинг из Междумирья. В полчаса моя жизнь перестала быть моей, моя семья выглядела чужой, все привязанности обернулись лживой насмешкой... Я таскал чьи-то обноски, а не собственную жизнь. Через месяц я покинул Этилейм с тремя альвами, заплутавшими в Междумирье. И долго не возвращался... домой.
  - Сколько вам лет, Алексис? - ския была тронута его рассказом. Он взволновал ее больше, чем она того ожидала.
  - Сто тридцать шесть. Я родился, когда на троне сидел Лит Ас, дед опекаемого Бэлзой Белиуса Ас. Вы полагаете...
  - Не знаю, - ответила она резонно.
  - Если вы родственники, - подвел итог хвостатый Хранитель, - что нельзя отбрасывать, то вам перевалило за стольник, вирия. Но я вам польщу, вы чудно сохранились.
  - Спасибо, - сквозь зубы поблагодарила Аливэл.
  Веллинхан спустился вниз, чтобы принести свежезаваренный чай. Анна расщедрилась на три горячих бисквита специально для "котеночка". Бэлза слопал два из них, набив, как хомяк, обе щеки, накрошил на округлившийся живот и палевый воротничок на груди. Довольный, раздобревший от приятной тяжести в животе, неповоротливый, он развалился на кровати, прогнув металлическую сетку. Друзей он вежливо согнал на пол. Они, не возмущаясь, расположились на паласе.
  - Я прятался под кроватью от света во время приступов, - поделился Алексис.
   Сидеть на тощем оранжевом ворсе было жестко. Он вытянулся поперек комнаты, заложив руки под голову. Аливэл опустила холодную ладонь ему на лоб, откинув выбившиеся пряди.
  - У вас всегда зябкие руки? - спросил Алексис, прислушиваюсь к ее прикосновению.
  - Если они не раскалены, как горнило у кузнеца.
  Она закрыла глаза, сосредотачиваясь, чтобы дотянуться сознанием до сущности Веллинхана. В первый раз у нее это вышло непроизвольно и с малым выбросом, настолько, чтобы заполнить все изъяны в сущности Бела Ас, причиненные простудой. Но в Дмассе методом проб и ошибок она научилась сносно контролировать свой контакт с реципиентом, отдавая ему столько энергии, сколько хотела.
  Рука и лоб нагрелись, стали липкими от пота. Алексис словно увидел себя со стороны парящим в тридцати сантиметрах от пола. Губы Аливэл сжались в ниточку. Хранитель, погруженный в транс, как будто через сопротивление, опустился на палас. Сила тяжести в процессе почти не участвовала.
  - Все, - она отняла ладонь и с облегчением, освободившись, выдохнула.
  - Ну как? - опустив голову и поглядывая на них в перевернутом состоянии, поинтересовался кот. Его физиономия выражала мало доверия.
  - Ваша сущность как панно с пестрым рисунком в сердцевине, - поделилась Целитель, - я такого не видела. Все абсолютно выглядит целым, кроме некоторых недостатков в физическом состоянии. Но вот пятно в центре, оно небывало насыщенного алого цвета в виде семиконечной звезды, а вокруг ваш родной бирюзовый мотив с узором... Бред, конечно, но именно таким мне все представилось.
  Алексис промолчал. А Бэлза принялся издавать рулады, громко и со вкусом.
  - Ай да Сафик, ай да с... сын, - с упоением пробормотал он себе под нос.
  Аливэл по очереди посмотрела на хозяев и строго попросила:
  - Расскажите-ка все с начала. Пожалуйста.
  
  
  
  - 14 -
  
  Аливэл гостила у отшельников уже около недели. С каждым днем было все заметнее, как поправляется Алексис. Она, насколько могла, помогала ему в этом. Бэлза настаивал на том, что базовым проявлением здоровья является набранный вес. Он чуть ли не запихивал в рот Алексису мясо во всевозможном виде: от шашлыков, фрикаделек до отбивной и плова. Веллинхан питался скромно, небрежно, предпочитая вегетарианское меню. Зато союзницей в пристрастии к мясу оказалась Аливэл. Они каждый день поглощали что-то острое, пряное, жирное. Это подняло Целителя в глазах мохнатого хищника. Они изобретали новые приправы, что-то толкли в ступках, переругиваясь на пониженной частоте, вытряхивали кухонные шкафы в поисках сита, терки, поварешки, превращая царства Анны в полнейший хаос.
  Однажды она не выдержала, когда Бэлза залез с усами в кастрюлю с каким-то кипящим варевом, забравшись на табурет, что бы дотянуться до плиты. Посмаковал пенку, собранную на ложку, почмокал губами, задумался и с апломбом шеф-повара заявил, что "солички и укропчику маловато будет..." Экономка обиделась, бросила ножик, которым резала колечками лук, и в слезах выбежала в гостиную, где столкнулась с Алексисом. Хранитель ее остановил, сквозь всхлипывания разобрал только, что "коли виру неугодна ее стряпня, так пусть он сам и готовит", затем вернул Анну на кухню, ухватив за пышную ручку, повернул упиравшеюся женщину лицом к обидчику, настоял на извинениях и выставил парочку вон из кухни. На этом кулинарные эксперименты были по взаимному согласию окончены.
  На следующее утро Веллинхан спросил у Аливэл, каким она находит его общее состояние.
  - Удовлетворительным, - ответила она, не догадываясь к чему он клонит.
  - Отлично, - он потер руки, - я, друзья мои, возвращаюсь в Этилейм.
  - Чего?! - рявкнул Бэлза, чуть не скатившись с кровати. - Тебе мало? На подвиги потянуло?
  - Нельзя, чтобы трое Хранителей сидели без дела, - Алексис принял оправдательный тон. - Сколько времени утекло, пока я провалялся под кроватью? Пока ты превращался в кулинара?
  - Тебе захотелось поискать приключений на мягкое место? Думаешь, я с тобой снова буду семь лет колупаться? Неблагодарный тупой осел!
  - Я нужен Хранителям, ты нужен, Аливэл нуж...
  - Да пошел ты! С меня довольно! Иди рви жилы, дурак! Катись к Сирину. Что-то его я здесь не наблюдал, пока ты завывал от тоски!
  - Ладно, - Алексис резко понизил голос. Отстраненный, жесткий, совсем другой человек. - Допустим, - сказал он холодно, - я - неблагодарный... Но я готов вернуть долг, если нужно. - Он посмотрел в горящие от гнева раскосые глаза кота. - Тебе лично, Бэлза. Но вчера я себя спросил, когда увидел, как Интуит и Целитель снимали пробу с борща, а кто я? И нашел только один ответ. Я - Хранитель. Если мне дарован был второй шанс и новый дар, которого еще не было среди Хранителей, что я делаю здесь? - он посмотрел на Аливэл, сидящую у стены с поджатыми коленями. - Что мы делаем?
  Бэлза угрюмо проговорил:
  - Это больше не моя война, Хранитель. Я наелся.
  Алексис пронзительно разочарованно посмотрел ему в глаза. Нянька выдержал взгляд.
  - Тогда прощай.
  Веллинхан развел руками. Алексис сокрушенный. Выставочный экспонат.
  - Прощай, - Бэлза равнодушно запрыгнул на подоконник и сделал вид, что поглощен пейзажем внизу.
  Алексис хотел еще что-то добавить, но только махнул рукой рыжей спине, быстро развернулся на пятках и бросился вниз по лестнице, перешагнув через Аливэл.
  Целитель посмотрела ему вослед. Лицо ее было мрачно и выражало противоречивую смесь сарказма и скуки. Она оценила мохнатую тушку в белом профиле окна. Бэлза был талантливым актером мизансцены: его фигура казалась картонным макетом, прищепленным к пустоте. Пересохший колодец в душе. Как гениально он умел внушать выдуманные чувства!
  - Я знаю, что ты хочешь возмездия, - произнесла она по-дружески.
  - Знаешь - молчи, - бросил он скороговоркой из-за спины.
  - Я могу помочь? - это было по смыслу утверждением, а не вопросом.
  Бэлза повернулся и изучающе поглядел на черную сутулую фигуру, скомкавшуюся у двери. Одному все-таки тяжело... Особенно, когда привыкаешь привязываться к кому-то...
  - Уверена?
  Она промолчала.
  - Договорились.
  ... Спустя пять минут, стуча каблуками, по лестнице спустилась ския. Алексис дожидался ее на улице. Он стоял с пустыми руками у порога дома, не взяв с собой ничего из места, бывшего его убежищем. В нем все было слишком Бэлзино...
  - Как он? - Алексис кивнул наверх. Чердачное окно было с другой стороны.
  - Лучше нас.
  Аливэл взяла его за руку, чтобы ей легче было контролировать их переход в Междумирье. Алексис долго бездействовал, мог потерять навык, был еще слаб, так что рассчитывать на него не приходилось. Они поплотнее прижались друг к другу и одновременно, как отражения, шагнули в туман...
  Так Алексис Веллинхан с грустью и пустотой потери в душе покинул пристанище, заканчивая затянувшуюся на семь с половиной лет передышку.
  В Междумирье появился новый Хранитель с еще неосвоенными возможностями.
  
  
  
  
  
  
  В Ы Б О Р
  
  
  В жизни бывает такое, что становиться мучительно стыдно за поступок, в котором ты вроде бы и не виноват и вроде бы ничего страшного не произошло. Просто ты вел себя странным образом, отчего-то тебе захотелось разнообразия и ты совершил глупость, глупость, за которую стыдно перед самим собой. Тоесть перед тем, каким ты был до выходки, лучшим ты. А теперь этот новый, вымазанный в грязи, в клоунском колпаке стоит и икает перед прежним тобой. И тебе стыдно, очень стыдно, ты чувствуешь себя предателем своих принципов и своей личности. И подспудно тебе хочется отречься от нового образа, но ничего не выходит, так как это тоже ты, и эта часть тебя всегда будет таиться где-то в подсознании и вылезет наружу, когда ты ослабишь самоконтроль. Ты это тоже понимаешь и от этого тебе противно, ты начинаешь испытывать брезгливость к самому себе, не только к новому, но и ко всем своим недостаткам и ошибкам, которые ты прощал себе, некоторые тебе даже нравились. К сожалению, чтобы жить дальше, тебе придется простить себе и этот проступок, объясняемый единственной идеей - мы всего лишь люди. Да, придется простить и забыть. Можно увековечить свое исправление клятвами и выводами, но это уж как кому нравится. Но придется простить очень дорогого тебе человека - себя, ведь ты же испытываешь искреннее раскаяние и угрызения совести. Сложнее, конечно, переступить разочарование в себе самом, но это тоже нужно просто пережить. Острота эмоций со временем притупляется и от совершенного останется только горькое послевкусие. В конце концов дай себе шанс снова поверить в себя и гордиться собой, у тебе на это есть вся жизнь. Тот проступок не мог перечеркнуть все то хорошее, что было в тебе, что ты воспитал в себе, чего добился и что представляет собой твою сущность. Ты остался прежним, очень важно это признать.
  Да, сейчас больно и стыдно, но подари себе надежду: ты будешь лучше, ты сейчас лучше, когда сожалеешь о своей глупости. И мы все такие, которые ходят под солнцем. Мы всего лишь люди, и ты неплохой человек. Совсем неплохой...
  
  - 1 -
  
  Бел Лагаберт Ас перестал быть белобрысым прыщавым подростком, удрученным одними лишь занятиями музыкой и послеобеденным сном, в год смерти отца. Нильс Ас умер, когда мальчику едва перевалил двенадцатый год, а свою мать он потерял еще в младенчестве.
  Он рос в компании отпрысков самых знатных родов Мидгарда, которым со временем достанутся титулы и регалии их родителей. Но это были всего лишь дети - беззаботные, по-инфантильному жестокие дети. Свою разновекторную энергию, которая так раздражала взрослых, они тратили на игры, на проделки и, порою, по-настоящему злые шутки.
  Больше всего для пряток подходила резиденция Ас с многочисленными переходами, потайными лесенками, слуховыми окнами, подземельем, огромным лабиринтным садом с оранжереей. Больше всего от насмешек, издевок, ловушек страдал Наставник Му. Нередко поднимаясь, как всегда, ранним утром в своей темной комнатке с узенькой кровати, укутанной в перины - у Наставника от сырости и холода болели суставы, он, как смерти, боялся сквозняков - мунин спускал тощие с пигментными пятнами ноги прямо в высокие, по типу галош, вязаные домашние тапочки и обнаруживал их полными воды. Или на уроке, когда он по обидной обязанности должен был втолковывать географию в головы улюлюкающей ватаги, сохраняя почтительность в облике, чтобы окончательно не потерять лицо, часто устраивал передышки и припадал к графину. Он пил короткими нервными глотками, кадык на длинной дряблой шее отмерял каждое движение в глотке. Держать сосуд одной, непокалеченной, рукой было крайне неудобно, он дрожал в его ладони, обостряя мышечную боль, а однажды скользкое горлышко предательски выпало из рук. Раздался треск, за ним последовала неожиданная тишина в классной, осколки хрусталя разлетелись в звездообразной луже. Наставник стоял перед ней еще с поднятой в воздухе рукой и почувствовал, как пространство вокруг него накаляется до солнечной температуры. Он был в эпицентре удивленно-ненавидящих взглядов, и тогда впервые ощутил в себе ответное чувство. Громоподобный смех, раскатами дошедший до основания дворца, привлек внимание всех его обитателей. Учитель бессильно пытался справиться с целой армией, сплоченной презрением к его робости и происхождению. Никогда еще так нагло и претенциозно не демонстрировали эти малолетние вельможи свое неуважение к Наставнику Ас.
  Смех оборвался так же странно, как и начался, как будто перекрыли какой-то его волшебный источник, улыбки и гримасы смыло ледяной волной с детских мордашек, когда, бесшумно претворив дверь, в проем заглянул Великий вир, привлеченный шумом в классной.
  Это был отстраненный меланхоличный человек, склонный к одиночеству и мистицизму. Нестрастный, негромкий, всегда следовавший этикету в обращении, как монах, живший в каком-то своем, наполненном фатализмом, чуждым всем из плоти, мире. Бел горячо любил отца, хотя чувствовал неясным детским прозрением пропасть, разделявшую их. Он понимал, что и сам был крайне дорог ему, хотя Правитель никогда не выражал непосредственной естественной привязанности к сыну. Он был с ним ласков, ровен, но теплота его доходила лишь до известного предела. Чуткий, думающий, проницательный, он никогда не наказывал сына, не играл роль старшего, оставляя ему пространство для собственного "я", право на самостоятельность в своем поведении и чувство неприкосновенности. Он считал это атрибутом будущего Правителя. Хотя Белу иногда хотелось, чтобы отец вместо беседы просто бы отшлепал его (он искренне верил, что это всегда делалось в шутливой форме) или покатал на коленях, как отец Генара, или бы дал пострелять из своего лука.
  Он невольно сравнивал свои отношения с Нильсом Ас с поведением своих сверстников и их родителей. Вот рослый, угловатый, похожий на щенка, Генар Диллерэн отбирает деревянный меч у своего кузена - пухлого, розовощекого, как младенец, но сопливого Бериэнда Веллинхана. Они оба были старше Бела на целых пять лет. Поджарый, начинающий обрастать юношеской мускулатурой заводила Генар ухватился за затупленный конец и начал пинать ногами по вывалившемуся из зеленых лосин животику братца. Мокроглазый, легко вспыхивающий, воспитанный в образе любимчика няньками, Бериэнд тем не менее только захрапел от злости забитым носом, заплел руки вокруг короткой рукояти и принялся бодать обидчика несоразмерной головой с ангельской пшеничной шевелюрой. Старания увенчались разбитым носом Диллерэна. Тот взвыл от острой боли. Его лицо превратилось в месиво из крови и соплей. Теперь хрипели и стонали оба. Злосчастный меч был отброшен в сторону и вколочен ногами драчунов в глубину песочницы. Конфликт был исчерпан появлением старшего Диллерэна, который не щадя ни волос своего сына, ни прекрасных кудрей племянника, растащил их в разные стороны и с поистине родительской щедростью надавал тумаков. Подростки еще какое-то время продолжали брыкаться, Бериэнд даже, по-привычке, затянул "а че он первый начал...", но получил по губам. Через полчаса они, как ни в чем не бывало, дружно нападали на Диллерэна в разыгранном поединке, пытаясь окружить его по флангам и с тыла, но опытный вояка из Дозорной тысячи, легко отбивал их запальчивые, неприученные к тактике замахи.
  Да, Бел сравнивал и завидовал. Нет, не потому, что ему недоставало затрещин - никто не тронул бы его и пальцем: отец - по глубоким убеждениям и неспособности к насилию, остальные из страха и трепета перед Домом Ас, - ему хотелось большей живости, веселья, любви в ее прямом выражении.
  Формального равенства с отцом ему было мало, он чувствовал его интеллектуальное превосходство, хотя оно не довлело над ним - отец обладал необычайным даром говорить о сложных вещах доступным наследнику языком, - но несколько умаляло и щекотало самолюбие. Именно беседы с отцом разбудили в нем любознательный азарт: он учился с удовольствием, каждая покоренная вершина вызывала в нем почти ощущение экстаза, каждый тупик - упрямое желание самостоятельно, не прибегая к подсказкам, готовых к ним учителей, находить решение. Энергию, растрачиваемую сверстниками на игры и военные учения, он вкладывал в аналитическую работу, в собирание информации. С радостью, с которой Генар на следующий после несложившейся драки день, поколотил мягкотелого кузена за сломанный нос, он обнаружил в себе способность не только воспринимать, как губка, факты, но и делать из них выводы.
  Он поделился этим открытием с отцом, Нильс сообщил об этом Му. Когда Бэл решил алгебраическую задачу, предложенную Наставником из почти незнакомого наследнику материала, в присутствии Му и Великого вира, правда, с некоторыми наивными и незрелыми оговорками, мунин еще долго и настойчиво пытал юного Ас, пока не остался доволен. С тех пор Наставник и наследник начали индивидуальные занятия.
   Му Ингерд обладал энциклопедическими знаниями, хотя и не имел педагогических способностей отца Бела. По началу, он был несмел и сух с ним, как в классе, но постепенно мальчик стремлением к постижению нового и простым, лишенным вышколенного лоска придворных, отношением завоевал расположение Наставника.
  Они оба были поражены открытым в друг друге. Му мог быть мягким, страстным, и тогда верилось, вопреки внешности, что он всего на десять лет старше Великого Ас. Но все же, он всегда оставался педантичным и немного ханжой в отношениях. Удостоверившись, что информация дальше ушей Бела никуда не девается, он понемногу начал с ним делиться между делом о сплетнях и интригах двора, о своем отношении к окружению отца, о положении дел в государстве. Бел впервые познакомился с мрачной изнанкой управления страной. И просветил его совсем не отец, говорившим с ним о многом, но не о политике. Никто и не думал, что совсем скоро Правителя не станет, и отец не спешил приучать его к этому ремеслу. Он вообще считал политику делом нечистоплотным и даже гнусным после оглашения предложения ярла Лейма сосватать свою восьмилетнюю дочь в жены одиннадцатилетнему Белу.
  Великий вир был хорошим человеком, но не очень хорошим конунгом. Первый и единственный разговор отца с сыном о грядущем положении Бела состоялся в тот осенний день.
  
  
  
  - 2 -
  
  Все затихли и ждали слов Правителя. Он молча обвел взглядом класс, но каждому ученику казалось, что странный человек заглянул к нему в душу. Генар мысленно клялся, что отныне география - его любимый предмет, его кузен кусал толстую губу и ковырялся в носу, а Бел тихо ждал приговора: если отец не заговорит, значит, он воспринял ситуацию на уроке, как личное оскорбление, и Бел не достоин разговора. Немой упрек был для него страшнее членовредительства. Быть недостойным общества отца! Нильс станет избегать сына!
  Но на выручку неожиданно пришел виновник торжества. Сам Му поклонился в приветственном жесте Великому виру и скомандовал классу последовать его примеру. Подростки машинально подчинились. Нильс чуть тряхнул кистью, разрешая им сесть.
  - Продолжайте, вир Ингерд. Простите за вторжение, но позвольте увести ненадолго сына. У нас нашелся повод для беседы, - он чуть выделил интонацией последнее предложение.
  - Думаю, вир Бел Ас уже усвоил сегодняшний урок, - Му поучительно посмотрел мимо класса на стену, завешанную картой Этилейма.
  Бел последовал за отцом в его кабинет. По дороге с ними подобострастно раскланивались придворные. Правитель отделывался легкими кивками, а Бел совсем не реагировал, весь превратившись в чуткую ледышку в ожидании осуждающего взгляда.
  Когда они остались наедине, Нильс придвинул кресло, на котором обычно сидел сын, к своему столу из темного узорчатого дерева и налил себе вина. Бел присел на самый краешек, сиденье жгло его через одежду, но потом принял удобную позу, решив, что чему быть, того не миновать.
  Нильс Ас вдруг погладил сына по голове. От этого внезапного порыва нежности Бел оторопел и инстинктивно отклонил голову. Рука Правителя тут же исчезла.
  - Знаешь, - сказал конунг обычным негромким голосом, устраиваясь на своем месте, - ты весь съежился, когда я прикоснулся к тебе. Это жест самозащиты. Ты боишься меня?
  Он был угрюм и холодней вчерашнего. Бел и вправду испугался, только за него.
  - Отец...
  - Да, мы не близки друг другу, - продолжал Правитель. - Я всегда жалел, что у тебя нет матери. Тебе не хватает ее любви.
  - А вам, отец?
  Нильс закрыл глаза. Бел не поверил бы никому, что отец станет при нем плакать. Но по сухощавому лицу Великого вира катились слезы.
  - Анэлин... Как сильно я люблю тебя, моя единственная! Анэлин... со дня твоей смерти я не произносил вслух твое имя. Анэлин Ас, моя супруга, как мне тебя не хватает! Как ты нужна нашему сыну! Вся моя любовь истрачена на тебя, и ему перепали лишь крохи... Анэлин...
  Нильс Ас не был сухарем и позером, как считали многие. Вся его сложная душевная жизнь проходила глубоко внутри, сокрытая на семь замков его природой. И только сейчас на минуту он показал своему сыну свою сущность. Имя жены для него было свято, любовь к ней нерушима. Бел никогда не рисовал себе в воспаленном воображении, что вот откроется дверь и появится какая-то женщина, хозяйка, даже неплохая женщина, подойдет сзади и обнимет его отца, поцелует в затылок... Он потерял мать очень рано, совсем не помнил ее, представляя лишь смутным воздушным образом по рассказам отца. И вполне мог называть эту новую женщину матерью.
  Но вот для конунга это было кощунством.
  Бел смотрел и не видел отца, ему казалось, что он наконец-то начал постигать его душу.
  - Я рад, что ты не похож на меня, - говорил отец, - ты жаждешь этой жизни, а я уже давно устал от нее. Ты не пирующий властитель, как твой дед. Он, кстати не был утонченным человеком и не увлекался мыслительным процессом, предпочитая "брать от жизни все"... Между нами тоже была крепостная стена, так что не завидуй, Бел. И Белиус, как и я, вышел неудачным Правителем. Ты больше подходишь этим узам, чем я. Я это о власти.
  - Дед? - Бел улыбнулся.
  По рассказам старшего Диллерэна, тот "вывел его в люди... и настоящий рубака был".
  - Дед..., - отец опять потонул в размышлениях, - хотя его никто так и не называл. Он умер до твоего рождения. Он ничему меня не учил, не сомневайся, кроме ведения ближнего боя, но все-таки я усвоил от него одну вещь. Сохраняя уважение к себе, сохраняешь собственное достоинство. Бел, когда-нибудь ты сядешь на трон, и в тот же миг друзей у тебя не станет. Они будут подданными. Все вокруг станут преследовать собственные интересы, пытаясь тебя использовать. Единственный выход - дистанцироваться. Дед этого добился потрясая всех мощью, я - заработав репутацию странного и опасного человека. И только одного я пускаю в келью своей души - Ингерда. Правитель и его Наставник связаны теснейшими узами, неясными по своей природе. Поэтому, когда твои приятели смеются над Му - они смеются надо мной, Бэл. Они чернят власть Ас, теряют уважение к нам. Но я с детьми сражаться не намерен, с меня довольно и их родителей. Со своими сверстниками должен разобраться ты сам. Они - твои будущие подданные. Ты меня понимаешь, Лагаберт?
  Когда отец называл его вторым именем, это означало, что тема разговора для него неприятна и он поскорее хочет его свернуть. Тогда Бел не решился возразить отцу, хотя во многом и не согласился с ним, но, покоряясь его желанию, кивнул головой.
  - Да, Великий вир.
  Отец улыбнулся одними уголками рта и предложил партию в шахматы. С воспитанием на сегодня было покончено.
  А через неделю лошадь на охоте понеслась, испугавшись разъяренного кабана, но на крутом повороте поскользнулась и потеряла равновесие. Она упала, погребая под собою коронованного всадника. Великий вир остался бы жив, если бы не ударился головой о придорожный камень. Череп раскроило, с височной стороны образовалась огромная вмятина.
  Юный Ас стал сиротой.
  
  
  
  - 3 -
  
  В канун гибели Великого Аса, со временем вошедшей в историю, как Трагедия на охоте, в его бывшем кабинете в Мидгарде новый Правитель решал, что ему - "уже" девятнадцать или "еще не" двадцать. В день его совершеннолетия, от которого зависела его дальнейшая судьба, должна была состояться коронация, и новоиспеченный конунг обретал всю полноту власти.
  За восемь лет, прошедших со смерти Нильса Ас, многое изменилось в Этилейме. Страной формально управлял Альтинг, при действующем конунге выполнявший совещательные функции, в Альтинге же - Совете регентов и наместников территорий - всем заправлял Му Ингерд.
  Давно ушло в прошлое время классной комнаты. Му показал себя мастером подковерной игры. Никто, естественно, по началу, не воспринимал безродного мунина, насмешкой судьбы выбранного в Наставники, как серьезного противника. Власть захватил старший Диллерэн, пользовавшийся наибольшим уважением в армии. Но хороший ратник оказался никудышным политиком. Он хотел выглядеть покровителем Джаспера - младшего сына Белиуса Ас, жившего на Заливных лугах с матерью, но поставил не на ту "лошадку". Хелен была женщиной вздорной и по-своему хитрой, она не роднилась с Нильсом и никогда не играла роль "доброй бабушки" для Бела. На это и рассчитывал Му, убедив регентов в том, что Диллерэн в Альтинге - фактически рука вирии Хелен, и условия Совету будет диктовать капризная "бабенка". Диллерэна обвинили в подстрекательстве и выставили из Совета с позорным клеймом. Вояка вернулся в Дозорную тысячу.
  Зато влияние Ингерда вдвое возросло. Он ссорил между собой регентов, разрушал династические браки, вгонял в долги, а заполучив ключи от казны, ссужал бедолаг деньгами под огромные проценты. Четверо оказались у него "на крючке". В резиденции появились новые лица, верные мунину, которым не мозолило глаза его происхождение, но льстила власть. За восемь лет он полностью изменил состав Альтинга. И за все это время Бел не принял ни одного самостоятельного решения.
  Один раз надежда белым крылом задела его окно, когда в Этилейм пожаловала гостья. Но скии было глубоко безразлично, творящееся в мире, и она не хотела ни в чем разбираться. Однако, ее образ, пахнувший свободой, отложился в его памяти, и желание во что бы то ни стало примерить "узы", о которых говорил отец, возросло неимоверно.
  Но ничего не способно было вскружит ему голову. Бел Ас был спокоен, прагматичен и трезв. Му воспитал в нем флегматика, правда, он не рассчитывал на его честолюбие, которое Бел научился скрывать даже от него.
  Друзей у Правителя не было. Все поползновения дворян подружить своих отпрысков с Ас, Му всячески пресекал. Под любым предлогом он отвадил от резиденции всех людей, которые показались ему подозрительными. Зато во дворце появились мунины. Рядом с Белом он оставил наименее близких ему Генара и Бериэнда. По-сути, Великий Ас жил в состоянии полуизоляции.
  Мунины, за исключение приспешников и наушников Му, ему нравились. Это был миролюбивый трудолюбивый народ, близкий к земле, ведущий оседлый образ жизни. Мунины рождались и умирали в родной деревне. Они были многочисленнее в Этилейме, чем люди, но жили меньше и физически были слабее. Среди знати мунины не встречались.
  Наставник, видимо, поддерживая его симпатию, ввел в традицию выезд Великого вира с минимальной свитой на лоно природы, в какое-нибудь мунинское поселение. Полтора года назад их хозяином был староста Шарм Дагг. Белу было хорошо вне столицы, особенно, когда Наставник уезжал по неотложным делам в Миргард, полагая, что в глуши Бел в безопасности от чужого влияния. Генар и Бериэнд в счет не шли.
  В конце лета, когда до коронации оставалось пять месяцев, Бел сообщил Ингерду, что хочет отправиться в Речные Домики.
  - Куда? - удивился Му. - Великий вир знает, что скоро годовщина Трагедии на охоте. Официальные мероприятия требуют вашего непосредственного присутствия.
  - Не думаю, вир Му, - сказал Бел, завязывая дорожный мешок, - об отце я буду лучше скорбеть в отшельничестве.
  "Он становится с возрастом все больше походить на отца. Такой же замкнутый и склонный к одиночеству", - заметил про себя Наставник притом, что и внешне Бел очень повторял Нильса: стройный, но не атлетичный, чуть выше среднего роста, с хорошей координацией и скупостью движений, определенными тонкими чертами лица. Только у Нильса они хранили вечную печать меланхолии, а у Бела - равнодушия. И еще на лице очень сильно выделялись ярко-синие в обрамлении черных ресниц, несмотря на блондинистую шевелюру, глаза, унаследованные от Анэлин. Бел не знал, что у его матери были бархатные чудесные глаза, светящиеся добротой, которыми она и покорила сердце Нильса. А вот Му об этом помнил. Но на остальных Стурлунсонов Бел не походил ни капли.
  - Ладно, - словно преодолевая сомнение проговорил Ингерд. - Чем же Великий вир намерен заняться в провинции?
  Бел проглотил лицемерие, скрытое в этом вопросе.
  - Чтением, гимнастикой по утрам, прогулками. Как обычно.
  - Хорошо, - одобрил Му, - позволю себе как Наставнику посоветовать "Трактат о пользе умеренности" почтенного вира Катэна.
  - Благодарю, вир Ингерд. Я обязательно перед отъездом посещу библиотеку, - пообещал Ас.
  - Вас будут сопровождать виры Диллерэн и Веллинхан. Я присовокуплю к ним еще четверых расторопных людей, помимо слуг, - добавил Наставник, пряча голову под капюшон.
  Это означало, что разговор окончен. Он поднялся - высокий, прямой, как жердь, в черной сутане до пят - сумрачный столб, которого боятся дети, - и вышел из покоев отца Бела. "Да окружи меня хоть целой армией соглядатаев, - подумал Ас, гневно глядя на удаляющуюся тень, - только дай вырваться из твоих лап на солнце!"
  Хотя он понимал, что облегчал мунину задачу, покидая сейчас Миргард. Он расчисщал ему место, чтобы спокойно обсудить со своими продажными регентами, как оттянуть на неопределенный срок время коронации.
  
  
  
  - 4 -
  
  Жилище Гелиона Сирина было теплым и прозрачным - он не заботился об уюте, он заботился о безопасности. Дом стоял на темно-коричневом холме - тысячелетний неподвижный пласт Сущности - с наростом квадратного двухэтажного особняка, точнее, крепости, окруженной высокой стеной. Сирин над обустройством особо не мудрил: натаскал из ближайшего мира дикого камня, соорудил из него в правильных геометрических формах стены и фундамент, крышу из кровельного железа. Все серо-зеленое, но не мрачное, без вкуса, но основательное. Окна были узкие, высокие, на нижнем этаже больше походили на бойницы. От дома до ограды - со всех сторон семь метров пустого, ровного, как блин, двора - сверху так и смотрелось: коробок из упаковочного картона на грязном блюдце.
  Эстетическое чувство Алексиса было задето, но он не подавал вида, чтобы не оскорбить хозяина. Аливэл, казалось, было плевать, где она находится. Она обстоятельно рассказала негласному лидеру Хранителей о том, что видела в Дмассе, о развитии своего дара, о новых способностях Веллинхана...
  Алексис оглядывал комнату-пенал и только диву давался: он не был здесь восемь лет, но в обстановке ровным счетом ничего не поменялось. Только слой пыли стал толще, а засохшие пятна кофе холодильнике - темнее и число их возросло до миллиарда. Да Бэлза по сравнению с Гелионом - сущий чистюля! В мойке лежала груда немытой посуды: чашки с отбитыми ручками, безносые кофейники, надтреснутые тарелки - проще все это выбросить, чем отмыть. Рядом с раковиной - колченогий письменный стол с ящичками. Когда-то он был полированным, но теперь на столешнице было огромное скисшее желтое пятно от сковороды, она и сейчас стояла на голом столе, а вафельная скатерть валялась под ним. Затем, в самом углу был втиснут двухкамерный холодильник - нежно-песочного цвета от старости, обклеенный со всех сторон какой-то абракадаброй. Он то и дело гудел, трясся, вонючая хлебница с раздвижными дверцами на нем шаталась, крошки и заплесневелые корки летели на пол. Под сапогами по-уличному хрустели засохшие остатки обеда. Пренебрежение к обстановке Сирина было кошмарным!
  Сам хозяин - колоритный широкоплечий мужчина лет сорока на вид - с легкой проседью в длинной черной бороде и на висках, с большим широким носом, скуластым свирепым лицом в одной мышиного цвета латанной-перелатанной тунике и грязных сапогах в гармошку был полным оправданием своего жилища. Да, магом в звездно-синем колпаке с палочкой-выручалочкой и хитрым прищуром здесь и не пахло!
  Он был темный альв, но необыкновенно сильный, наделенный мощным магическим даром, скорее ведьмак, чем волшебник. Ему было около двух тысяч лет по земным меркам, а, может, и того больше. Несмотря на внешность и долгое боевое прошлое, он не заразился презрением к жизни и не потерял веру в людей. Он был жутким неряхой, но всегда собранным, готовым к трудностям. Иногда Алексис себя спрашивал, зачем Гелион реанимирует уже полторы сотни лет дело Хранителей? Ответ приходил сам собой, стоило только вспомнить обиталище Сирина: в этом был смысл его существования или он знал нечто такое, о чем другие только догадывались.
  Он очень долго дружил с Чарой. Сирин был выдержаннее, мудрее, останавливал ее во многих авантюрах и относился к тому меньшинству, к речам которых прислушивалась пиратка. Именно к нему и привела Чара Аливэл, тогда та "сбилась с пути" и примкнула к Хранителям.
  Алексис поскреб ногтем присохший жир на конфорке. Он ударился в воспоминания и представил себе, как Аннушка оттирала такие пятна красными крестьянскими руками, посыпав на плиту соду.
  - Алексис! Веллинхан, вы нас слышите? - окликнула его ския уже в третий раз.
  Хранитель очнулся и посмотрел на них: двое сидели насупившиеся пред яичницей с салом.
  - Вы присутствуете, вир Веллинхан? - спросил сурово ведьмак.
  - А! Ну да... - он рассеянно присел на табурет.
  - Я открыла Гелиону вашу тайну, вир, - торжественно объяснила Аливэл.
  - Может, ты продемонстрируешь? - Сирин подобрел.
  Алексис положил ладонь на стол и проделал ту же штуку, которой потряс Бэлзу. Трое с минуту молча, любовались разноцветным вихрем в пузыре.
  - А ты... Как он исчезает? - нарушил наконец паузу ведьмак. Его темно-серые глаза под косматыми бровями сверками от любопытства.
  Алексис насладился эффектом и деланно-небрежно пожал плечами.
  - Да легко.
  Он ткнул указательным пальцем в сферу - пузырь лопнул с легким щелчком и пропал без следа.
  - И это опять... дематериализовалось? - процедил шокированный ский.
  - Ага.
  Вид у "Черномора" был довольно уморительный: настороженно-растерянный, словно он сейчас готов был вскочить и броситься вон с воплями "ПОЖАР! ПОЖАР!".
  - А еще ты что-нибудь умеешь?
  Это было слабым местом Хранителя. Он отвернулся к окну и закачал одной ногой, положенной на другую.
  - Нет. Я думаю, что пока. Сюрпризы еще будут.
  О пределах дара и, вправду, судит еще было рано. Мало кто верил в исцеление Алексиса, никто не рассчитывал на его новые возможности.
  Веллинхан сообщил, что собирается посетить Этилейм.
  - Да, - согласился ведьмак, - там появился Кристалл. Теперь он у внука бывшего подопечного старины Бэлзы, насколько я помню. Мальчик - сирота.
  Аливэл посмотрела на Сирина.
  - Сирота? Я думала, что у него есть хотя бы мать.
  - Нет. У него только Наставник - мунин. И что-то там нечисто. Присмотрись к нему, Алексис.
  Хранитель кивнул. Бэлза уже давно говорил, что "этот крючкотвор воду мутит".
  - А я? - Аливэл напомнила о себе.
  - В Дмассу. Разведчики из Восточных Граций донесли, что Сафик встречался с Ивером. Измаил совсем плох без Целителя. Когда пробьет его час, ты не должна подпускать к нему Ивера хотя бы полдня. Главное, чтобы это не было убийство. Просто поддержи в нем жизнь до прихода Светлого. Чара обещала, что он успеет.
  - Я против бога не потяну, Сирин. Вы понимаете...
  - Я не говорю - сражайся, я говорю - пускай это будет естественный исход. Вы проводите к Бею Светлого. А дальше это его забота.
  Аливэл промолчала. Она испытывала легкое возмущение - шутка ли - обвести Ловца вокруг пальца! А кому-то светлые тропинки Этилейма! Да Му по сравнению с Ивером - песчинка. Не зря же восточного бога называют Дармагондом - Разрушителем по-эльвийски.
  - Не ропщите, Целитель, - остановил ее Гелион. Он легко чувствовал эмоции скии, лучше рыжего Интуита, - Каждому - свое. После Дмассы можете посетить Этилейм. Только не путайте карты Алексису.
  Веллинхан крякнул.
  Через час они покинули жилище Хранителя, его кухню-приемную-кабинет, каждый смущенный своими предстоящими обязанностями. Они разошлись в разные стороны в том месте, где Непроизносимый наткнулся на скию, помахав друг другу руками. Но Алексис все же был необычно рад возвращению на "родину".
  
  
  
  - 5 -
  
  
  Речные Домики - маленькая деревушка в сердце исконно мунинских территорий Этила. Бел отправлялся туда во второй раз, чтобы отделить от себя столицу преградой в недельный путь.
  Живописная провинция: голубые реки, в которых отражалось погожее небо. Недостатка в пресных источниках в Этиле никогда не испытывали. По-сути, запад страны - это бассейн Лин, изрезанный ее притоками, озерными долинами и болотистыми низменностями.
  Дорога в седле под открытым небом среди почти майского уюта и сладкого убаюкивающего покоя, дорога по заливным лугам, отцветающих золотом и синевой полевых трав. Их зелень уже теряла свою свежесть, не цепляла утомленный от красок за лето взор молодостью и хрупкостью жизни, как это всегда бывает ранней весной, когда сползает серый снег и в дышащих паром прогалинах проклевываются кое-где первые ростки. Нет, их зрелость была прекрасна и привычна, но первенство осторожно, как преемник перед великим учителем - природой, отнимали иные краски.
  Пурпур августовского заката с каждым вечером постепенно густел, солнце садилось все восточнее, и воздух ночами холодел. Хотя дни по-прежнему были хороши, но ночи все сильнее пахли осенью. Листья желтели, кроны кленов и тополей покрывались "пеплом". И этот меняющийся и светлеющий изнутри мир не мог не радовать Бела. Время катилось к зиме. А в январе ему будет уже двадцать.
  Ночевали на постоялом дворе. Хозяин их пристанища - словно калька с вира Шарма, вполне мог сойти за его двоюродного братца - впустил их около полуночи, когда довольно большое селение, в котором они решили перевести дух, уже вовсю погрузилось в сон. Но сердобольная свита в главе с Генаром, ловя наслаждение от своего значения, развила такую кипучую деятельность, что перебудила полдеревни.
  Они стучали в окна, дубасили в двери, даже когда босоногий трактирщик в ночном колпаке, недоумевающий спросонья, подумал было, что подвергся нападению банды разбойников, и высунул от страха только кончик красного носа в дверной проем, шестеро здоровенных лбов ввалились в прихожую, оттеснив хозяина к стенке. В щелочку между ставнями окошка, через которое с кухни подавали еду, за ними шпионила хозяйка. Она вытолкала мужа из теплой постели пинками, всучила ему в руки чугунную кочергу и приказала идти к парадному входу. Он же там и стоял, вцепившийся в бесполезное оружие, вжавшийся в беленую стену, бледный и холодный, в том самом углу, в который отворачивалась правая створка. Другую же выломали трое детин, бывших на побегушках у Сэма, они по его приказу и отлепили бедолагу от стены, встряхнули и поставили на ватные ноги перед начальством.
  - Тэк - с, раз - тэк -с, - просипел мунин, набивая трубку из кисета. Он уже успел обслюнявить мундштук и пометить территорию содержимым глотки. Когда он говорил командным голосом, то всегда брызгал слюной. Он отличался буйным нравом и людоедским аппетитом, поэтому его пищеварительные железы секретировали в круглосуточном режиме. Сэм заглотил бы сейчас быка.
  Но перед ним был всего лишь перепуганный хозяин трактира.
  - Где твою... Отвечать! Твою...
  Он видел,что толстяк клюет носом, у него подкашивались ноги. Двоим "лбам" пришлось его поддерживать за шкирку. Он повис у них на руках, как куль с песком - тяжелый и безвольный.
  На выручку пришел Генар. Отобрав выбитую створку у третьего детины, вертевшего ее в лапах, он вышвырнул ее во двор и отправил розотея на конюшню пристраивать лошадей. Бел отдал ему в руки поводья и в сопровождении Веллинхана прошел в прихожую.
  В это время Сэм отвесил опавшему трактирщику здоровенную оплеуху. Тот моментально пришел в себя, но выглядел совершенно дезориентированным. Громилы заржали, как рысаки. Звук удара, как хлопка по бумажному мешку, свернутому и сжавшему воздух, резанул слух Ас. Он ели сдержался, чтобы не повернуться. Но сегодня он не мог себе позволить подобной роскоши. Внимание Сэма не должно быть сосредоточено на нем.
  Генар велел отвести мунинам хозяина наверх и бросить на кровать. Сэм высмотрел - таки схоронившуюся хозяйку и выволок ее в прихожую. Но сметливая женщина быстро сообразила, что спорить себе дороже и проворно бросилась собирать на стол. Сэму она сразу пришлась по душе, и он в знак примирения отвесил пару сальных шуточек и мягко шлепнул ее по пышному заду. Глуховатый скряга Ансельм - еще один старый ингердовский прихвостень - выполнявший в делегации обязанности кашевара, принялся помогать хозяйке и между делом тырить в широченные карманы ванильные трюфеля.
  Через полчаса наевшийся и довольный жизнью соглядай отвалился от стола. У печки громилы с кабаньим чавканьем доедали требуху. Их очень похожие, бледные, почти лысые, как вареные картофелины, головы сгрудились угрожающе над посудиной. Сэм из прихоти к своему статусу не подпускал их к столу.
   Люди ели на противоположном конце длинной обеденной столешницы, он развалился прямо напротив Правителя и мог прекрасно за ними наблюдать. Он залез пальцами в рот и принялся выкорчевывать мясные волокна. Затем утробно икнул, запил пивом из медной кастрюльки и раскурил новую порцию вонючего тыльского табака.
  Ему нравилось раздражать этих фанфаронов, играя на грани, зная, что они являются заложниками собственного чванства и дурацкого этикета. Придворные не могли не то что ответить на его грубость, просто сделать замечание, но и лишний раз посмотреть в его сторону. Сэм был нечто вроде вне закона, эдакое грязное пятно на мраморной лестнице власти, охраняемый колдовской рукой всевластного Му Ингерда.
  - Э, господари милостивые, вы на боковую не собираетесь, а? - он бросил это громко, через стол, как кость, так что даже громилы оторвались от еды.
  - Да, пожалуй, пора, - тихо проговорил вымотанный Бериэнд. Он несмело встал из-за стола. За пять дней он больше всех устал от измывательств Сэма. Так что он был даже рад прервать их коротким отпуском в сон.
  Генар был не столь податлив. После приказания соглядая он побледнел, но сохранив ледяное выражение лица поднялся вслед за другом. Хотя ненавидел он Сэма куда сильнее.
  Бел продолжал медленно пережевывать телятину, ковыряя вилкой зеленый горошек в тарелке.
  - Ну а Вы, вир Ас, чего не слыхали, что ли? А? - повышая голос в очередной раз Сэм чуть не поперхнулся собственной слюной.
  Правитель не отреагировал. Он знал, что Сэм сейчас изойдется в кашле.
  - Великий... твою! - кашель оборвал речь. Соглядай был вынужден подняться с места и, уперевшись клешнями в стол, согнуться буквой "Г" и выжимать из себя мокроту. Когда его гортань утихомирилась, он прикончил кастрюльку с пивом. Одна кислятина, он даже скривился. Паршивое пойло. На дне остался грязью черный махровый осадок. А цыплятки еще не разошлись по люлькам.
  У дверей комнат Генара и Бериэнда всегда дрыхли непробудным сном детины, а комнату Правителя он сторожил сам, не доверяя никому, так как голова полетит лично с его плеч, если что-нибудь произойдет. Случайности накануне коронации Ингерд ему не простит.
  - Пора спать, - изрек он шепотом для себя, опасаясь растревожить горло.
  Не говоря ни слова Бел вышел из комнаты, за ним поспешили придворные. Ни ждать, ни оставаться наедине с бандой Сэма никому не хотелось. Бериэнд ели семенил сзади. На него было жалко смотреть.
  Раздав привычные указания одними руками, Сэм отправился за ними следом. Двое громил, тут же бросив объедки, послушные, как дворовые псы, молча вышли во двор обойти вокруг дома. Третий вместе с брюзжашим Ансельмом поднялись с соглядатаем наверх.
  В узеньком коридорчике, освещаемом только догорающей свечой, было сумрачно, как в погребе.
  Но Сэм обладал кошачьим зрением в темноте. И это его не раз выручало в разбойничье прошлое. Он, наверно, был бы и не против вернуться к этому ремеслу и к тем временам, когда он был сам себе хозяин, но его поймали, и, чтобы избежать свидания с палачом или долгих лет взаперти, сам был принужден стать тюремщиком. Впрочем, Му Ингерд для верных людей был очень щедр.
  Щуплого Ансельма мучил ревматизм, и он не любил спать на холодном полу, даже устланному пропахшими пылью и молью половиками. Ловкая хозяйка даже отыскала где-то пару лишних одеял. Но это были хлипкие подстилки, тряпье. О подушках не приходилось и мечтать. Все лучшее господам. Когда Сэм рассмотрел свое пристанище, его накрыла новая волна раздражения, в горле защекотало и он снова был в плену кашля. Словно внутренности его переворачивались, и кишечник готов был лезть наружу, а затвердевшие легкие врезались в диафрагму. Му сказал "пневмосклероз", тьфу...
  Когда они входили в коридор, три двери захлопнулись одна за другой. За той, что справа, ближе к лестнице, Сэм успел увидеть спину в малиновом плаще. Вир Веллинхан. Слизняк. Напротив, судя по храпу, была хозяйская спальня. Толстяк очухался и теперь спал под боком у жены, как ни в чем не бывало. Ну-ну. Завтра, тоесть сегодня утром, он ему еще покажет. А трактирщица славная, зараза.
  А вот где расположились виры Ас и Диллерэн, Сэм не знал. Но потерять страх до такой степени, чтобы влезать в комнату к Правителю, обнаруживая его в ночной сорочке, соглядай не решался. Поэтому, оттиснув громилу и охающего Ансельма к стенкам, он вытянулся между ними, ожидая прихода бессонницы. Он пару раз почти беззлобно пнул локтем храпящего сквалыгу между лопаток, тот принимался скулить, но через пять минут угоманивался и снова заводил руланды.
  Откуда в этом тщедушном теле набиралось столько богатого великанского скрипа Сэм не понимал. Но ему не привыкать к неудобству.
  А к рассвету и на него темной пеленой наваливался тяжелый свинцовый сон. Но в это время уже дежурил детина.
  
  
  
  
  - 6 -
  
  "Хорошую же компанию ты мне подобрал, Му", - подумал Бел, закрыв за собою дверь. Он сделал это как можно громче, изображая негодование. Но сегодня ночью ему было не до личных счетов.
  На самом деле он легче, чем придворные сотоварищи переносил бремя заложника и попутчика Сэма. У него была определенная цель, которая помогала выжить в среде, окутанной сетью интриг Му. Если уж ему удалось пустить пыль в глаза регента и тот, хоть и под конвоем отпустил его из-под собственного контроля, то обмануть разбойника, свирепого, но приструненного Му, с камнем на шее, было все же проще.
  Сэм мыслил стереотипами. Людишки - жалкие ряженые куклы, надутые пафосом, как воздухом. Ну, может, соглядай выражался не так картинно, но верно по сути. Главное, что он не рассчитывал на маневры со стороны Бела. А, значит, он к ним не готов.
  Странно выглядело, что законный наследник Нильса, прямой потомок династии Ас должен добывать себе престол воровским путем. Но иначе не выходило.
  Бел не был склонен к отчаянию, впадать в уныние сейчас означало бы проиграть еще не начатую войну. Впрочем, он прозрел целых два года назад, когда прочитал в глазах Му торжество, плохо от него скрываемое. С тех самых пор, как Аливэл растворилась в темной роще с небрежностью, с какой избавляются от старой обуви, и Наставник, и наследник обнаружили для себя, что внешним силам давно уже нет дела до Этилейма. То, что последний пришлый Хранитель был у деда, волновало Бела еще при жизни отца. Но Нильса вполне устраивал Му. Сильных приступов, как у Белиуса, у него никогда не было, войны он не разжигал, отравленные блюда ему никто не подносил. Способности Ингерда исчерпывали его запросы.
  Мысль об отце вызывала в Беле чувство грустной теплоты, сожаления и благоговения. Его память о нем действительно была светлой, неомраченной горечью. Все слезы и внезапное ощущение сиротства он оставил у его гроба. Му стоял у него за спиной, схватив неизуродованной рукой за плечо. Оно заныло. Сквозь боль он ясно определял каждую костяшку кисти Наставника. Он больше не был его другом, но оставался самым близким существом, близким к власти. И первенства он мальчишке бы не простил, как не спустил старшему Диллерэну интрижки с Хеленой.
  Погрузиться в горе для Бела бы стало равным уязвимости. А забитый подросток - плохой кандидат на престол. Все эти восемь лет он таил надежду, что Му не считает его соперником. Бел никогда не проявлял инициативы в политике, не спорил, как будто не заводил собственного мнения, а формальные обязанности по церемониалу он выполнял послушно, но без удовольствия. Придворные считали его странным, если не ограниченным, а более близкое окружение, не добившееся взаимности лестью и подачками, махнуло рукой. Так в центре всегда оставался Ингерд.
  Но уклад теперь придется ломать. Кто-то сделает это первым: либо Му, либо Бел.
  
  
  
  - 7 -
  
  
  Через два часа начнет светать. Секунды пропадали, как несчастные в зыбучих песках. А старый подлец все ворочался на полу. Чтобы он поскорее уснул, Бел бы уступил ему свою кровать, но это выглядило бы слишком подозрительным.
  За час до рассвета, когда солнце где-то завтракало на дневной половине земли и готовилось выползти из-за горизонта, Ас в очередной раз подошел к замочной скважине, и в ответ его уху был только храп кашевара. Бедолага спал без задних ног, уткнувшись носом в его дверь.
  Под Белом скрипнула половица, как-то музыкально и хорошо. У беглеца отлегло от сердца.
  Он перестал бояться.
  Осторожно, ласково распахнул ставни. Со второго яруса до земли было метров пять. Три часа назад он уже оценил это расстояние. Припрятанной веревки хватало на три с половиной, полтора метра придется падать. Бел перелез через перегородку и через мгновение он висел в воздухе, от неожиданности собственного положения не ощущая утренней прохлады.
  Наследник не был мастером на трюки. По счастью, полтора метра - не орлиная высота, а так - гордость горластого петуха, который взбирался как раз на крышу сарая. Этот субъект в планы Бела не входил. Он набрал в легкие воздуха и расцепил руки. Шмякнуться пришлось в мокрый спорыш, он перемазался, но трава приглушила падение. Колени заныли, пружинящего прыжка не получилось.
  До ближайшей чащи было около версты. Терять время на то, чтобы запрягать лошадь было жалко. Да и на конюшне спали два Сэмовых амбала. Поэтому будущий конунг на своих двоих через сырой от росы, заросший чертополохом овражек побежал в сторону кустов. Тишину соблюдать уже было не важно. Он бросился со всех ног.
  В спину ему ударил ликующий, звонко-предательский петушиный крик. Курятниковый бог звал рассвет. А Бел удирал в сереющие потемки. До пробуждения ревматика - Ансельма оставались считанные минуты.
  
  
  
  - 8 -
  
  
  - Где он, черти? Выродки сонные! Продрыхли до полудня! Ненавижу!!!...
  Это было первое, что услышал Бериэнд днем 28 августа. Его разбудила безжалостная возня внизу, а еще Генар, треплющий за рукав.
  Вид у родственничка был неважный, даже забитый.
  - Что случилось? Чего Сэм разорался? - пробормотал молодой Веллинхан, потягиваясь в постели.
   Выбираться из-под одеяла в холод комнаты совсем не прельщало, чтобы продолжать знакомство с милой пятеркой. Судя по падающему до шепота голосу, их тюремщик был зол, как брошенная невеста.
  - Что стряслось-то наконец?
  Дворянин опустил босые ноги на ледяной пол. День сразу показался отвратительным. Генар по-прежнему растерянно молчал. А немного поостыв и перестав переворачивать мебель и колошматить ножкой стола по крутым боком онемевших громил, Сэм начал делать наброски кровожадного плана, чтобы превратить день отпрысков знатнейших домов Этилейма в сущий ад.
  Бериэнд окунул лицо в таз с остывший водой и вылез оттуда в ручьях, лохматый, страшный. Пепельные кудри давно превратились в пакли, трехдневная щетина, намного темнее шевелюры портила весь аристократический облик. Веллинхан боялся в конец опуститься, но побриться не доводилось ни одного удобного случая.
  А вот Генару эта превобытность даже шла. Он был брутален, породист, с завоевательскими повадками. Его поджарое тело свело с ума не одну красавицу. Так что поклонниц кузены поделили раз и навсегда и не страдали от соперничества. Пока один гарцевал под окнами на коне с усыпанной золотыми звездами упряжкой, другой услаждал в салонах чувствительные уши барышень стихосложением.
  Но сегодня все мускулинизирующее очаравание Диллерэна поблекло и провисло лохмотьями. Кузены пообносились.
  А во всем был виноват Бел Ас со своей идиотской выходкой. Удрал! Из-под носа главного каторжника. Му такого ему не спустит, а Сэм не спустит щеголям. Он оторвется на них по полной, если они не отыщут беглеца. Ну и наделал же делов этот фигляр!
  Искали целые сутки, загнали лошадей. У трактирщика конфисковали дворового пса, но животина, приученная только тявкать на прохожих из конуры, следопытом оказалась бесполезным. В порыве бешенства Сэм избил ее тупым топором до полусмерти. Бедная тварь так и осталась лежать под открытым небом посреди двора, ни хозяин, ни хозяйка не решились к нему подойти. Они готовы были бежать из-под собственного крова вслед за Белом, если бы на следующий день Сэм с подручными не отправился бы восвояси.
  Неудачливому тюремщику оставалось только лично отправляться назад в Мидгард с известием о бегстве Ас. А еще намыливать веревку или затачивать лезвие топора, чтобы казнь была сиюминутной.
  Когда Бериэнд качаясь в седле вспоминал лежащее в луже крови тело изрубленной собаки, к голове покатывала тошнота. Это зрелище маячило перед ним неотступно до родительского особняка. Он больше не смотрел на сутулую спину Сэма с презрением. В бирюзовых глазах был только ужас.
  
  
  
  
  - 9 -
  
  
  Ну-ну, наследник престола Этилейма, любишь кусаться! Либо тебя прикончат разбойники, либо разорвут дикие звери. Во всяком случаи ты безумен, если думаешь так сберечь свою жизнь. Ее лишат тебя и без меня, а реальной власти я давно тебя лишил.
  Ты полоумен, мальчик! Я объявлю тебя во всеуслышанье сумасшедшим. Как еще можно объяснить поведение Правителя? Ты сам предпочел этот жребий. Так наслаждайся. Если тебя поймают, то ты проведешь остаток дней под замком в соседней камере с этим головорезом. Нет, лучше - я назначу его твоим надзирателем. Рано или поздно ты погибнешь. Я сделаю твое существование невыносимым, но возможности покончит с собой я тебе не дам. Сэм закует тебя в кандалы, будет есть с тобой из одной тарелки, спать на одном тюфяке. Или отправится на плаху. Но тебя эта участь минет. Кровь Ас священна. Так что пропади где-нибудь под корнями деревьев, Бел Ас. Я тебе советую.
  
  
  Му Ингерд, двадцать первый Наставник Ас, казначей и хранитель престола Этилейма, негласный глава Альтинга тихо и скромно проводил часы в кабинете последнего из коронованных конунгов.
  Теперь он остался единственным жильцом в спальном крыле резиденции. Будни он проводил в этом помещении, где решал насущные вопросы и принимал визитеров, обедал, как было заведено еще с незапамятных времен, в парадной столовой Ас, но со смертью Нильса с левой стороны пересел во главу стола. Справа всегда было место наследника престола.
  Этот стул теперь пустовал.
  В полупустой, выдержанной в бело-розовых тонах зале, отчего воздух в ней казался ощутимо-мягким, за пятиметровым столом сидел один Ингерд. Кружевная скатерть из тяжелого бежевого льна ниспадала почти до пола, укутывала вечно стывшие ноги Наставника. Он закатал широкие рукава сутаны, доходившие до половины кисти, чтобы столовые приборы не путались в ткани. Вилки, ножи, ложки, кубки, даже подсвечники - из глянцевитого от чистоты старинного серебра.
  Мраморный в темно-синих прожилках пол устлан плотным светло-коричневым ковром. На нем не было вмятин, пятен, дыр. Му сам выбирал покрытие из туго утрамбованной шерсти, легкий перистый рисунок, как паутина, декорировал его. Аналогичный узор был у гардин, приветливо маскирующих окна и створчатые двери веранды. Но сквозь них настойчиво пробивался желто-зеленый свет из внутреннего сада, навевая мысли об уюте и послеобеденном сне. Но сияние солнца и листвы скоро потонет в синеющих сумерках, и к Му придут посетители, которым он сам назначает теперь время и место встречи.
  Ему прислуживал только Ансельм. Старый скряга и вор, дряхлый и скулящий. Половина его кривляния исчезала, когда он чувствовал, что запахло жареным. Му видел его насквозь, такие натуры он предпочитал держать на коротком поводке для шпионажа, сплетен и лизания пяток. К тому же он прожженый человек, и Му было лестно думать, что он сам не так пообносился за жизнь и еще довольно моложав.
  На подносе в непослушных руках Ансельма дребезжали супницы. Его услужливая прилизанная физиономия излучала широчайшее радушие. Правда, локти и лацканы новехонькой ливреи уже лоснились, как и его желтоватая, в рябинках плешь. Над нею нимбом колыхались вьющимся пушком волосы, натянутые прагматично от уха до уха. Но сбитая сквозняком от вечно распахивающейся двери из кухни прическа вызывала у кашевара почти слезы. Он честно, как школяр, пытался придать своей бродяжной внешности хоть немного лоску. Стащенная в суматохе у вира Бериэнда бритва с двумя лезвиями была пущена в дело. Он гладко выбрился, чужой станок с золоченым вензелем настоящего владельца не жег руки, но от собственной неумелости от порезал лицо в трех местах. Царапины на левой щеке и подбородке заветрились, но когда пар из кастрюли, откуда Ансельм черпал суп, доходил до его лица, порезы принимались пламенеть с новой силой.
  Он натасках посуды на семерых и теперь разливал странную пенистую жижу по тарелкам. Сегодня Му Ингерд потчевал своих гостей сырным супом. Придворный повар за голову хватался от кухарства Ансельма. Шефу Пането удалось отвоевать только холодные закуски, а первое блюдо, ванильное печенье и кофе сквалыга оставил за собой.
  Дариэл Лин Веллинхан - глава своего рода, наместник края Заливных лугов, потомственный и пожизненный член Альтинга - сидел слева от Му, отодвинувшись от него на целый метр. Это была дистанция Наставника, которую он сурово вынуждал соблюдать собеседников. Не страх, не боязнь быть растоптанным, нет, а физическая потребность в отчуждении, природная нелюдимость диктовала свои законы. Му был закован в цепи своих комплексов и причуд, как и все живые люди, но со временем он стал меньше приспосабливаться к обстоятельствам, облагая этой обязанностью других.
  Дариэл понимал, что Ингерд вполне может требовать куда большего. Хвала Создателю, что руки его цепки, но не загребущи. А то бы всему семейству Веллинханов пришлось бы съезжать из фамильного особняка, а старинная мебель, реликвии и даже драгоценности вирии Веллинхан пошли бы с молотка.
  Зато теперь Наставник дергал наместника за любые ниточки, которые прочнее стальных оков. Ладно лишь все увенчалось бы огромным скандалом и позором, даже в этом случае удачный брак Бериэнда сумел бы многое поправить. Но страх за собственную жизнь, за безопасность жены и сына был сильнее всего. Он знал, что не вынесет мучений и издевательств, он не железный Лаг Диллерэн! Под пытками он признается в чем угодно. Это был дикий неконтролируемый ужас перед болью, темнотой и бесконечностью страданий.
  Словно эти мысли отразились на его лице, и Му прочел их. Наставник чуть заметно, краешками бескровных губ ухмыльнулся. Чтобы избежать его прямого взгляда Веллинхан склонился над тарелкой, ловко, но немного нервно застучав серебряной ложкой по дну супницы. Вышколенные манеры спасали лицо, но вкуса еды наместник не чувствовал.
  Баландой падавиться было невозможно. Жижа проползала через пищевод и оседала в желудке.
  Хотя ярл Лейма - грузный Фурри Стурлунсон - был озабочен совсем не этим. Он не выспался, повздорил с женой, которая по традиции со скандалом провожала его в столицу (нет, женщиной она была совсем незлая, и за четверть века семейного стажа он к ней порядком привык, но ее визги и неугасающая от времени ревность вызывала у ярла несварение и мигрень. Весь Лейм был для Халльвейг подмостками для сцены, где разворачивалась главная драма ее жизни, весь город знал, что сердито шепнула мужу перед сном вирия Стурлунсон, и тысячный раз замирал перед утренним спектаклем, но никто не спешил становиться громоотводом, хотя под каждой крышей Лейма судачили о ярловских разборках), его укачало в дороге, поэтому в расцвете зрелости Фурри предпочитал быть домоседом, ночная свежесть не взбодрила его. И следующая ночь за побегом Бела прошла для него бессонной еще по одной причине - до него дошли слухи, что Веллинхан банкрот.
  Ровно три месяца назад было объявлено во всеуслышание о помолвке наследника Дома Веллинханов и прекрасной Кэми-Халльвейг, утренней звезде Лейма. Фурри публично обещал руку своей дочери сыну Дариэла, и взять свои слова назад он мог только под сенью Дома Ас.
  Добрые люди нашептали, что все Веллинханы "в долгах, как в шелках", что даже чулки вирии Веллинхан служанкам теперь приходится штопать, что позолота стерлась с фамильного герба лендрманов, и щипцы для завивки локонов молодого Бериэнда приходится греть в печи на кухне, что даже светский лев Дариэл вынужден реже бывать на людях, чтобы не засветиться в ношенных туалетах.
  Да-а, в эту семью должен он отдать свою единственную дочь! Дом Веллинханов еще не так обветшал, не так поизносился Дариэл, как сквозь лупу рисовали слухи. Но беспокойному отцу Стурлунсону уже казалось, что он отправляет свою кровиночку в хлев, на конюшню, в последнюю мунинскую хижину.
  Он с ненавистью покосился на безоблачного наместника Заливных лугов: вон как, мерзавец, выдрессировано ковыряется в чашке, откладывая комочки на край, все не есть, но уплетает за обе щеки с аппетитом, мелкими ханжескими порциями. А у Фурри уже десять часов изжога!
  Дариэл выглядел неприлично молодо: в свои сорок шесть ему с натяжкой можно было дать тридцать. А вот Фурри за последние пять лет обрюзг, оброс жидкой грязно-пшеничной бородкой и двумя подбородками. Золотистые кудряшки с легкой проседью и розовая плешь делали его сзади похожим на младенца. На круглом, усталом лице не было глубоких морщин, все лицо представляли щеки и огромные, нежно - синие глаза августовской ночи. Не зря же он был истинным Стурлунсоном. Глаза покойной Анэлин, глаза удравшего Бела...
  В данном случае родне мальчишки Ингерд предпочитал все-таки Веллинханов. А вдруг неуклюжий, застопоренный на домашних скандалах ярл взбрыкнет? Выкинет фортель и встанет на сторону некоронованного племянника? Ведь, по-сути, спасти Кэми от нежелательного брака мог только конунг, а для этого сопляк должен был дожить до юбилея. Такой финансовой удавки, как для старшего Веллинхана, для жирного Стурлунсона у Му не было. Он богат, туговат на соображение и консервативен. Старина Белиус Ас давно против воли растормошил бы его вязкие мозги и закоренелый быт!
  Да, представить под одними знаменами разбойника Лага Диллерэна - того еще фанатика "дедушки Ас" - и респектабельного Фурри Стурлунсона вкупе с его каргой - невероятно!
  Но кто знает, может, светлый образ Анэлин разбудит в ярле какие-то родственные чаяния? Нет, его волнует только собственная котомка и перины в приданое дочери. На этот счет Наставник был спокоен. А дату свадьбы пока можно и отложить!
  
  
  
  
  - 10 -
  
  
  - Вир Элиот, разведывательные отряды Тронной тысячи отправились в путь?
  - Еще до рассвета. Трое ушли на восток, к морю. Но этот путь маловероятен. Пятеро во главе с Сэмом - на юго-запад, откуда возможна угроза со стороны Диллерэна. Еще трое на север, в сторону Лейма и дальше до первой заставы...
  Ярл Стурлунсон протестующе запыхтел, заелозил на стуле, дерево под ним скрипнуло.
  - Лейм всегда был предан Трону. Ни одно мятежное войско никогда не получало поддержки в землях Стурлунсонов! И если дражайший вир Вейхар считает такой исход даже теоретически возможным, я расцениваю это как личное оскорбление...
  - Никто не хотел нанести Вам обиду, мой будущий сват, - Веллинхан развел руками и попытался примиряюще улыбнуться. Вышло квело.
  Задетый за живое Стурлунсон проигнорировал его, как старую моль из чулана, и обратился прямо к Му, занятого разглядыванием карты вместе с Элиотом. Приборы давно унесли, и скатерть сменили бумаги и канцелярские принадлежности.
  - Вир Ингерд, я вообще не понимаю, почему малыша Бела мы должны рассматривать, как угрозу? - Фурри развел руками. - Потерялся ребенок. Вот и все. Это мальчишество, озорство. Мои сыновья тоже убегали из дома, Фурри-младшего однажды пришлось искать целую неделю, а он оказался у бабушки в Мидгарде. Так почему мы ограждаемся от каких-то непонятных врагов, а не ищем паренька?
  Вейхар состроил безнадежный взгляд. Му, специально растягивая время, очень медленно оторвался от карты, даже чересчур медленно, так, что этот жест выглядел бы пренебрежительным, не списывая все на напряженность обстановки, обошел по кругу взглядом всех собравшихся и остановился на не успевшем отвести глаза Меларене Тэфелдсоне.
  - Лендрман Приречья, объясните Вашему... мг..., - он нарочно замялся, подыскивая слово, - сородичу (все встрепенулись, услышав такое обращение, ведь даже слепому котенку в Этилейме было известно, что Стурлунсоны и Тэфелдсоны никогда не были близкой родней), как проступок Бела Ас, кажущийся ему простительной шалостью, может заставить нас всех расплачиваться гражданской войной.
  Наместники глядели на странно сухое выражение лица Му, одновременно блеклое и зловещее. Он оперся целой рукой о стол, вся его сутуловатость и рост, задрапированные в сутану, будто не прятали его душу, а были ею, демонстрируя ее однообразие, непреклонность и власть над ними. Так безлик и нерушим камень. Как их эмоциям, так ветру не разбить горную породу.
  Он знал, он очень хорошо изучил их характеры, пороки, страсти и страстишки. Они демонстрировали свою натуру каждый раз ему предсказуемо, как смену дня и ночи, он читал их мысли, гулял по ним, как по тысячу раз проезженной дороге.
  - Виры, я предсказал ваше колебание, я учел его, и поэтому принял решение заранее действовать без вашего одобрения.
  Фурри весь подался вперед, ребро стола врезалось ему под грудью, цепочка нагрудных часов готова была прогнуться под его усилием. Напрасным усилием. Стол не сдвигался. Под складками летней одежды и безрукавки, обшитой по канве у плеч лисьим мехом, мог образовался горизонтальный кровоподтек.
  - Как действовать? Что Вы навыдумывали? Что вообще за чепуха здесь творится? Головорез Сэмунд ходит на свободе, задрав нос, командует лучшими офицерами Тронной тысячи да еще шарит со своими прихвостнями по спальням членов Альтинга?!
  Общий неуверенный шум возник вслед за его фразой. И вправду: кто-то с утра не нашел одежды на прежнем месте, у кого-то пропали золотые перья, у кого-то туфли оказались вытряхнутыми из коробки и закинутыми под кровать, а Фурри отыскал вчерашнее письмо к жене, еще неоконченное, на желтоватой леймской бумаге, смятое в мусорной корзине с отпечатком грязной, чем-то исколотой до крови ладони.
  В крепчающей тревожной суматохе голос Дариэла прозвучал ободряюще, кисло - противно.
  - Друзья, - он широко улыбался Му. От льющейся водопадом лести даже Вейхар иронично отвел глаза. - Ну, милые мои, великодушные соратники, люди мои драгоценные, ну это же шутка такая была! Ну, мы же все свои, сочтемся за картами. И, сват мой Фурри...
  Ярл презрительно отдернул руку, за которую тянулся потрепать его Веллинхан. Его кисть с обработанными розовыми от свежести ногтями так и застыла сиротливо посреди кипы бумаг перед носом Му.
  Игрок, мот и предпоследний скоморох в государстве - Меларен Тэфилдсон - длинный, сухопарый, краснокожий, похожий в своем перламутровом плаще с растительным орнаментом, с узкими, убегающими к затылку залысинами в львиной копне чем-то на древнего скальда Этилейма, первым отреагировал на соглашательские потуги Веллинхана.
  - И то верно, дружочек, чего зла таить на своих же! - он осклабился. Плоские серые зубы обнажились в бесконечной улыбке под пышными усами. - Дай-ка я тебя облобызаю.
   Это он, шулер и подонок, под угрозой разоблачения вымогал у Дариэла месяц назад для Му закладную на родовой особняк в Мидгарде. И Дариэл это прекрасно помнил.
  Веллинхан, в чьих жилах текла кровь пяти конунгов, подавляя отвращение почти до обморока, встал и, закрывая глаза, потянулся вниз, почти упав в объятия Тэфилдсона. Он сгреб его кошачьими лапами, белоглазый, дурнопахнущий, и внимательно изучая сложившую руки жертву, исцарапал, как свалявшейся щеткой, усами младенческую белизну Дариэла.
  Тэфилдсон был почти альбинос, наглядное доказательство вырождения его семьи. С плеядой неудачников, пьяниц, мошенников приличные дома родниться не спешили. Его родители ушли из жизни один за другим тихо и непонятно десять лет назад. Он стал лендрманом Приречья, обложив свои земли высокими налогами. Но деньги надолго не оседали в его худых карманах. Он вел жизнь на дне Мидгарда, три раза сидел в долговой яме, дважды чуть не был убит, последний раз - Сэмом. Тогда-то он и пришел к Наставнику, сам предложив свои услуги, почуяв бездонный источник насыщения для своего ремесла. Му вначале посчитал его пустым бретером, нахалом и недалеким. Меларена прогнали не без удовольствия. Но поразмыслив, Ингерд решил, что авантюрист не так уж и никчемен. Главное его достоинство заключалось в том, что он был дворянином, человеком, потомственным лендерманом, одним из тех, кем Му стремился управлять. Когда его вернули, Тэфилдсон с апломбом заломил двойную цену. Но Сэм с известным умением вернул его на грешную землю. Избавившись от Диллерэна, Му преодолевая слабое сопротивление ввел его в Альтинг. Так он получил еще одну куклу в Совете, а против болтливости Меларена всегда было острое перо ножа Сэма.
  - Довольно, Мел, - в ухо слабо прошептал ему Дариэл.
  Тэфилдсон расцепил объятия, и грациозный Веллинхан выскользнул на соседний стул. За эти бесконечные три минуты ему стало тошно: изо рта шулера несло, как из выгребной ямы. С зубным порошком родители явно не поспешили познакомить Меларена.
  Хотим мы того или нет, любили в детстве нас или нет, но родители откладывают на нашу жизнь неизгладимый отпечаток. Просто Дариэлу повезло больше, чем Мелу. Только никто не приучил его терпеть и побеждать боль, видеть вещи превыше страха за сиюминутное самое себя. И Дариэл ненавидел за это и своего отца, воспитавшего комнатного прикроватного ребенка, и Тэфилдсона, прилюдно унизившего его перед теми, кому он считался равным, но больше всех - себя, не разобравшемуся, не выросшему из шаблона слепленного родителями.
  - Отлично, - Му скрестил руки.
  Трое, вместе с Фурри, опешивших от этой сцены членов Совета хранили подваленное молчание. Они были обескуражены, разъединены этой выходкой Веллинхана, запятнавшего свой род, бывшего всегда одним из них.
  Фурри отвалился на спинку стула и расстегнул верхние пуговицы рубашки. Жаль, что нельзя разорвать безрукавку. Лишний повод Халльвейг для брани. Ему было душно, изжога, о которой он позабыл, разошлась с новой силой. За грудиной саднило, там был пожар, а в голове - пусто. Вот бы Кэми, или Фурри-младшего, или Дровера сюда! Ему всегда наступало легче, когда дети были рядом. Но не сейчас! Такого позора дети Стурлунсона видеть не должны!
  Венерн и Веттерн - братья Грэмфелд - даже побоялись открыть рты. Их дядя Элиот - командир Тронной тысячи и Третий сенешаль Этилейма - бесконечно саркастический и педантичный человек - держал их в ежовых рукавицах. А чем его держал Му Ингерд - оставалось тайной за семью печатями.
  
  
  
  - 11 -
  
  - И что предпринял достопочтимый Му Ингерд? - спросил Стурлунсон, когда они шли по коридорам Дворца Ас.
  Вейхар пригласил старого приятеля выпить в свою "каморку". Его служебная квартира располагалась прямо над Главной аркой, открывавшей вход во внутренний двор казарм. Дворец и головное здание Тронной тысячи были соединены длинной подземной галереей, освещенной светильниками через каждые три метра. Облицованный желтовато-серым мрамором туннель шириной был метра два, так что путники могли без затруднений идти наравне.
  Стражники им попались лишь в начале и в конце пути, эхо поглощалось войлочной подстилкой под ногами, так что четверть часа они провели наедине.
  Фурри быстро передвигаться не мог, он все еще был обессилен после событий на Альтинге, а Элиот, похоже никуда не спешил.
  - Что он предпринял? - переспросил сенешаль, хотя прекрасно расслышал с первого раза.
  Стурлунсон кивнул. Вейхар посмотрел на его профиль. Когда он опускал голову, очертания его подбородка растворялись в складке жира, в том бурдючке, что он отрастил себе на изобильном питании. И что здесь было от Анэлин? Он тонкой, почти прозрачной, как вода в ручьях, впадавших в Линн, эдвирии? Что было общего в тяжелой, непривыкшей к долгой ходьбе, удрученной поступи ярла и в легких шагах речной нимфы?
  И все-таки это был ее брат. Ребенок тех же родителей.
  - Во-первых, нам необходимо быть готовыми к нападению мятежников. Для этого и отправлены разведчики.
  - Мятежников?! - Фурри вскинул брови. - Это кто же мятежники? Солдаты Дозорной тысячи во главе с Диллерэном? Или мальчишка Бел, а? Законнейший наследник Трона Этилейма?
  - Он безумен, - пожал плечами Вейхар.
  - Безумен?! - от восторга Фурри даже остановился.
   Ему хотелось выплеснуть накипевшее на душе немедленно, не дожидаясь поверхности. Здесь, под землей, без свербящего взгляда Му у него развязался язык, и он забыл, что стоит перед главной наковальней Наставника.
  - Кто безумен? Бел Ас, сын Нильса? Я тебя прошу, Элиот, ты же помнишь мужа моей сестры? Он был зануден, мрачен, но с головой у него все было в порядке. И малыш Бел - его копия. Он же Ас и даже Стурлунсон. Нет, я скорее поверю, что у нашего Му крышу снесло! Он же козни строит уже при третьем конунге! Сколько можно? Окружает себя убийцами и отбросами из дворян, корчит что-то из себя! Да и как хранитель он слаб. Кто отправил на тот свет конунга Белиуса, а кто не спас моего зятя? И кто теперь хочет обвинить в сумасшествии моего племянника? Он уже избавился от двух Асов, вот третьего я ему не отдам!..
  - Не отдам? - Элиот машинально повторил последние слова Фурри.
  Он глядел в пол. Да, плиты давным-давно поменяли, и тот воздух через отдушины уже давно вырвался на волю, и у стен нет ушей. Но какая-то странная память места. Он каждый раз холодел, когда проходил здесь. Второй поворот направо... Удосужило же этого запальчивого толстяка к декламации именно в этом месте.
  - Да, он же мне не чужой как-никак! И моя Кэми его любит. Добрая девочка, ласковая. И чтобы я ее отдал в лапищи паршивого сына этого обезлого фата! Да ни за что! Ни за какие коврижки! И плевать мне на слово ярла Лейма! Снюхаться с Тэфилдсоном! Тьфу!...
  Надо же - он плюнул прямо в то место, где тогда было пятнышко крови. Такое ма-аленькое пятнышко. И большая ярко-красная лужа прямо у него под ногами, под подошвами коричневых квадратных туфлей.
  Когда он начинал подмечать подробности, то понимал, что выпадает из реальности, но остановится уже не мог. Три пятна по касательной на стене. Их отмыли. Он сам их оттирал трижды. Три пятна трижды. Одно пятно, где плевок. Два у него на ботинках, четыре на рукаве. И весь вымоченный в крови подол сутаны Му. Он как будто готовился, и надел густо-багровый балахон. Но алый подбой все равно заметен.
  - Ударь еще, - хриплый, придушенный толстым шерстяным намордником голос, из неоткуда. - Еще, я тебе говорю, Вейхар.
  Он держит его скользкую, в каше волос, засохшей и новой крови пока живую голову. Но уже поздно...
  - Нет, не поздно, - все тот же магический голос из преисподней. - Если мы принесем его таким, еще трепыхающимся, то мне придется стараться его спасти. На глазах у всех я буду вынужден за него бороться. Поэтому убей его сейчас, я тебе приказываю. Ударь в последний раз.
  И он ударил о пол. С размаху. Как спелый арбуз, череп раскроило. Так окончилось то, что не произошло на охоте.
  И все поверили. Слишком легко поверили. Даже Стурлунсон, даже мальчишка Бел.
  И он живет в этом аду уже девять лет. Нет, не живет, а ждет окончания драмы. Он приговорил себя к пытке без шанса на самовольную смерть.
  - Фурри, пошли, - он бесцеремонно поволок его на выход.
  - Ты какой-то бледный и взмокший, - отстающий ярл горячо задышал ему в затылок. У Элиота и впрямь была влажная ладонь.
  - Что, приведение увидал? - пошутил Фурри.
  Ну, да. Ты тоже сейчас увидишь.
  За следующим поворотом их ждали трое солдат. Два человека и мунин - Сэм. Вооруженный, как обычно, до зубов.
  Если бы ярл Лейма знал, что от подземного разговора зависит его дальнейшая участь. Он бы с кожей вырвал последние клоки волос.
  Когда они завернули, и масляные светильники вырвали из темноты непроницаемые лица людей и щербатый оскал Сэма - до Фурри наконец дошло: теперь он пленник и, быть может, навеки. Ох, Кэми...
  Он не сопротивлялся. Руки связали веревками, в кандалы, видимо, закуют позже. Элиот что-то пробормотал на уху Сэму. Тот напряженно слушал, поглядывая на парализованного от удара ярла, а потом, харкнув ему на грудь, кивнул сенешалю и одним махом сорвал со Стурлунсона золотую цепь с медальоном - знак отличия ярлов Лейма. По шее Фурри потекла тонкая струйка крови.
  - Ты больше, не ярл. Дык, понял, сала кусок? - убийца почти взвизгнул от удовольствия.
  Он бросил медальон на пол, а затем, расстегнув штаны, помочился прямо на Леймский герб - тонко высеченную пятиконечную звезду в окружении гаснувших алмазных крошек. Это утренняя звезда, та, с которой сравнивают его дочь.
  Фурри, несмотря на обездвиженные руки и двоих громил, готов был разорвать Сэма на части. Он бы выгрыз ему глотку, челюсти у него что надо! Но он переоценил себя и свою ярость. Он кинулся на врага, но один из дуболомов лишь отвесил ему здоровенную затрещину.
  В ушах у бывшего ярла зашумело, накатила темнота, все перемешалось в голове. Он сейчас готов был все отдать, лишь бы забыться в бессознательном сне. Но Сэм не дал ему и этого шанса. Он плеснул на него из бурдюка нечто приторно-липкое, пахучее, как свежие коровьи лепешки. Несколько капель попало ему на губы.
  - Не давать пить! - рявкнул он. - Пущай поартачиться с крысами, пока от жажды не обвиснет! И это..., - проорал он уже вдогонку тюремщикам, волочившим мешок из Стурлунсона, - в камеру его к этому, помешанному! Пожамкаются пущай, благородненькие!
  Руки в боки и дикий ржач, пока очередной приступ удушающего кашля не остановил его.
  Темнота, союзник-висельник, кровь на мраморе и глухота собственной совести - вот это и есть ад Вейхара.
  
  
  
  
  - 12 -
  
  
  "К помешанному" - это значит - в глубокий подвал каземата, в сырость и ночь, кишмя кишащую грызунами.
  Железную дверь на ржавых петлях со скрипом отперли, его тело сунули в полную темноту и закрыли вновь.
  Он плюхнулся на что-то колючее и холодное. Это не пол. Солома. Еще хранит запах полевых трав, греющихся под полуденным солнцем. Он лежал неподвижно, уткнувшись в нее носом, и считал обороты ключей, поворачиваемых в замочных скважинах его тюрьмы. Когда процесс закончился и наступила тишина, они - два шкафа с каменными руками, без мозгов и сердец, может, последние живые люди, которых он узрел, ушли, и свет, сочившийся из щели под дверью тоже исчез.
  Теперь он понял, что отрезан от мира, от жизни, от всего, что делало его человеком по имени Фурри Стурлунсон, вероятно, навсегда.
  Тьма поработить его, одиночество лишит человечности, понятия времени, а вот это самое "навсегда" - надежды.
  А ведь еще осталась беззащитная семья. Сыновья еще как-нибудь могут выжить, он старался растить их мужчинами, но вот женщины - жена и дочь - старшая и младшая Халльвейг, что будет с ними? Нет, лучше не представлять, как Кэми, его звездочку, бросят на это дно, в эту пустоту, уж лучше брак с проклятым Веллинханом!
  Кто говорит, что мужчины не плачут? Нет, они рыдают, воют от отчаяния, катаются по полу, раздирают губы в кровь, когда больше ничего не остается.
  - Не надо, не плачь, а то я тоже расплачусь, - голос тихий, мелодичный, человеческий...
  Его просят. Его еще о чем-то можно просить. И он что-то волен исполнить или нет.
  - Ну, не надо. Потерпи. Я же терплю.
  Вот и галлюцинации. Что-то рановато. Правда, может, здесь, на глубине от недостатка кислорода срок их наступления варьирует.
  - Нет, я живой. И ты живой. И мы думаем. И говорим. И решаем.
  - Что-о? - выдавил бывший ярл.
   Где-то краешком сознания он вспомнил о разговоре Сэма. "К помешанному". Что бы ускорить его конец? Отчего же сразу не убить?
  - Убийство - грех, - словно вняв его мыслям, поведала темнота.
  Конечно, конечно. Но я возьму его на душу, если выберусь. И убью Сэма. И Элиота. И Му. Я милосерднее их, я не лишу их крова, имени, пищи. Только жизни.
  - Грех, грех. Говорить так нельзя и делать. Это страшно. Ты себя не простишь, - наставительно протараторила темнота.
  - Ты что, мысли читаешь? - испуганно прокричал Стурлунсон в пустоту.
  - Нет, что ты, - ему послышались в интонации ироничные нотки. - Я файерболы плоховато делаю, не то, что экстрасенсорность! Правда, твою ауру я отчетливо вижу. Очень уж ты в смятении.
  - Ч-что видишь? - Фурри похолодел.
  Видеть в темноте могли либо кошки, либо сумасшедшие. Сэмунд не соврал.
  - Не беспокойся. Я нормальный. Ну..., - безумец замялся,- относительно, конечно. Вот Анатэлом я точно был нормальным, - по голосу можно было понять, что придя к такому выводу, он обрадовался. - Да, Бэлзу бы сюда или Сирина, они бы быстро тебя успокоили.
  Он торопится меня упокоить. Фурри не испугался, он вдруг удивился, что ему еще хочется жить.
  - Надо, наверно, представится.
  - Надо, - согласился ярл и весь подобрался. - Я Фурри Стурлунсон, потомственный ярл Лейма, подданный Престола Ас...
  - Ярл? - незнакомец присвистнул, - Да местный хранитель совсем обалдел, как бы сказал Бэлза.
  - Бэлза? - Фурри напряг память. Вот оно, где-то рядышком. - Хранитель Бэлза?
  Стурлунсон готов был поспорить, что сокамерник кивнул.
  - Да. А ты помнишь историю, ярл Лейма! Тоесть, вир Стурлунсон.
  - Я люблю историю.
  - Я тоже. Я же здесь, можно сказать, историческая личность.
  Точно: или идиот, или издевается.
  - Я не идиот, - обиделся безумец. - Я Вам правду говорю. Я - Алексис Веллинхан!
  Пауза. Видимо, он ожидал аплодисментов.
  - Что молчишь?
  - Я больше ни имею никаких дел с любым отродьем Дома Веллинханов.
  - Почему?
  - А лобызаться с Тэфилдсоном не надо! Тащить Кэми под венец со своим ублюдком не надо! Проигрывать честь и имущество не надо! Мало? - распалился Фурри.
  Опять пауза. Незнакомец задумался.
  - Весомые аргументы. Но я немного вылетел из течения жизни Этилейма. Извините, вир Стурлунсон. Меня больше сотни лет здесь не было.
  - И еще столько бы же не было!
  - Ну... я-то Вам лично зла не принес.
  Резонно, однако!
  - Да пошел ты, Веллинхан!
  - Я бы с радостью. Но уйти у нас с Вами отсюда без взаимовыручки не получится.
  - Пошел ты... - на автомате буркнул Фурри.
  ...Шарик, маленький, чуть светящийся шарик выпал из бездны вокруг него и подкатился к его ногам. Он ошарашено уставился на мячик и заметил свой собственный указательный палец, нацеленный на него.
  - Ты как это?..
  - Я и сам толком не знаю. Перестройка атомно-молекулярной структуры, частица обращается в волну и наоборот... Короче, Вы что полегче спросите.
  Теперь он мог видеть и неведомого собеседника. В слабом ровном свете, неестественно желтом казался почти нереальным, если бы не голос.
  Остриженный на лысо, худой, как жердь, с тенью щетины на подбородке, в темно-коричневом плаще, из-под которого торчали грубые кожаные сапоги, перевязанные бечевкой. Когда он протянул руки, чтобы развязать веревку, сковывавшую до сих пор его запястья, Фурри на них заметил страшные следы от врезавшейся в мясо просмоленного шпагата. На лице, около левого уха была синяя раздувшаяся гематома. Молодчики Сэмовы постарались!
  Освободив ярла, Хранитель сел рядом, прямо на пол, и прикоснувшись к своим ранам кончиками пальцев, чуть-чуть поморщился и просто спросил:
  - Где Ас?
  Стурлунсон пожал плечами.
  - Пропал. Убежал два дня назад из-под носа Сэмовой шайки. Му думает, что тот отправился к Лагу Диллерэну.
  - А это кто, если не секрет?
  - Командир Дозорной тысячи. Он должен быть сейчас на Заливных лугах. А там хозяйничает Дариэл.
  - Лендрман Веллинхан?
  Стурлунсон кивнул.
  - И редкая гнида.
  - Понятно.
  Сокамерник призадумался. Вот и еще один Веллинхан, с которым свела судьба Фурри. Сто лет не был в Этилейме! Ский Веллинхан, полусказочный подкидыш. Неужели еще есть надежда?
  - Не знаю, - тот честно посмотрел ему в глаза, - но дело здесь не только в вашем Му Ингерде. На Бела открыта охота. И лицензию на ловлю получили многие. Боюсь, сам Сафик.- Фурри в сотый раз пораженно выкатил глаза. - Нет, вир Стурлунсон, я не читаю Ваших мыслей, они написаны у Вас на лице. Я должен отсюда сбежать. Правильно, мы. И я даже знаю как.
  
  
  
  
  - 13 -
  
  Он был ошеломляюще, броско красив. То, что в жилах Веллинханов текла кровь с эльфийской примесью, было видно невооруженным взглядом. Но Дариэл унаследовал все то лучшее, идеальное, чем только могли похвастаться полукровки.
  В нем уже не было той молодеческой удали и свежести Бериэнда, но легкость, грациозность, выверенность каждого движения кружили голову. У него белоснежная, чуть розоватая кожа, юношеская худоба и редкая изящность при высоком росте. Глаза, хотя и не стурлунсоновых размеров и цвета, но нежно-бирюзовые. Таким бывает небо, когда ранний, еще только разгорающийся рассвет среди желтизны первых лучей и зелени сумерек, приобретает свой необыкновенной оттенок - предвестник погожего дня. В их разрезе было нечто восточное, миндалевидное, когда внутренние уголки опускаются чуть ниже наружных. Из-за высоко поднятых бровей, отчего лицо казалось всегда немного удивленно-отстраненным, верхние веки выглядели тяжеловатыми. Темно-коричнеые, с серную головку спички родинки под правым треугольником брови, у левого уголка губ и на левой мочке маленького уха были отличительной чертой всех Веллинханов.
  Нос у Дариэла был немного длинноват, но тонкость черт, их правильность скрадывали изъян, нет, они делали его изюминкой всего облика наряду с аристократической шеей, худыми длиннопалыми руками и ногами.
  Однако Веллинханы, стопроцентные Веллинханы по прямой линии всегда были темнее сородичей. Их цвет волос - густой насыщенный пепел, так что легкая проседь не терзала Дариэла. Наоборот, она сочеталась с темными кругами под глазами, которые появились от бессонных ночей.
  Лендрман рассматривал себя в зеркало с обычной внимательностью и неторопливостью, и обычно эта процедура заканчивалась чувством удовлетворения: мимические морщины не становились предвестниками старения, кожа на щеках и под подбородком была упруга, короткая бородка - ухожена. Веллинханы не старели, до кончины застывая в зрелости.
  Но сегодня созерцательность не приносила радости.
  Через полчаса Дариэла ждали на допросе. И допрос придется проводить ему.
  - Папа, правда, что Вы будете обвинителем Фурри? - эти слова в устах сына звучали, как обида.
  - Не беспокойся, дорогой, Кэми по-прежнему - твоя невеста.
  - Папа, Вы чего, не понимаете? Я не хочу быть зятем предателя! Меня же все наши заклюют! - Бериэнд скуксился. Такой красивый фарфоровый мальчик.
  - Сыночек, успокойся! - это встряла вирия Веллинхан. - Дариэл, право слово, неужели нельзя избавить ребенка от этого унижения?
  Дариэл внутренне кричал: а от денег Стурлунсонов вас тоже избавить? От титула ярла Лейма - уберечь? От отца, запятнавшего фамильную честь - спасти? Нет, уж, милые, расхлебывать это нам придется вместе.
  - Дорогая, - Дариэл примирительно взял распухшие руки супруги в ладони и поцеловал: правую, левую с обручальным кольцом... - Дорогая, новый статус нашего сына закроет рты всем завистникам.
  - Не хочу я так! - Бериэнд почти взвизгнул и нервно прошелся по комнате родителей. - Мама, ну хоть Вы скажите ему! Посаженным отцом у Кэми - Тэфилдсон! Который пьяным в свиной параше кувыркался! Да от него разит, как от Сэма! Вы что!
  - Дариэл... - вирии Веллинхан было жалко сына и мужа одинаково: один -растерян и обозлен, другой - обижен невнимательностью родителей. Но внутреннее напряжение старшего Веллинхана ее не просто беспокоило - оно пугало. Он был бледен и рассеян, и поразительно одинок, как человек, которого лишили выбора. Да, муж был выбит из привычной колеи, просто вырван с мясом, оглушен, и хотя решение уже давно созрело, но Дариэл все мялся на пороге, никак не собираясь с духом переступить черту.
  - Милый, ну, может, хоть что-то еще можно сделать? - спросила она со слабой надеждой, так, чтобы немного успокоить ребенка.
  - Нет! - Дариэл оторвался от нее и бросился к туалету. На лице проступали красные пятна стыда и гнева.
  Он не мог рассказать всего семье, лихорадочно предпочитая их раздражение брезгливости. Но обманка давала течь. Он занялся тем, что стал тщательнее обычного заштукатуривать мешки под глазами, словно позабыв о необходимости продолжать разговор.
  - Папа! - Бериэнд встал посреди спальни, уперев руки в бока. Настырный капризный мальчик. Нижняя губа выпятилась назад. В нем куча материнских повадок. - Папа, Вы специально прикидываетесь глухим? А? Я говорю Вам, что не женюсь на Кэми Стурлунсон за все богатства мира! Я не желаю, как Генар заикаться от стыда!
  Дариэл продолжал накладывать слой пудры за слоем, казалось бы, полностью поглощенный преображением.
  - А Генар, по-моему, довольно стойко переносит опалу отца, хотя ему и не светит Звезда Лейма. Да и тебе, сынок, следует ограничить общение с молодым Диллерэном. Не сегодня - завтра...
  Бериэнд сорвал малиновую перевязь с пояса и бросил на пол, кидаясь к отцу.
  - Папа, ну папочка, ну не хочу я жениться. Ну погодите еще годок, а? Ну, глядите, зачем нам Лейм? К фиолетовой Нифи пририсовать Звездочку, а? Ну у нас же денег много, у нас же Заливные луга есть! Мама другую невесту найдет! А там же Фурри-младший и Дровер есть! Мне что, их опекуном придется быть после того, как старикана казнят?
   Дариэла разбил паралич. "Гаденыш! Бесхребетный, равнодушный гаденыш!" На пару секунд прозрение осенило его разум. Вышло вкривь полмазка. Но скоро все мысли затопила глубокая, слепая любовь к своему отпрыску.
  - Бериэнд, - он проглотил скопившуюся слюну, чуть не захлебнувшись, - я, как отец, тебя прошу, умоляю пойти на эту жертву. В конце-концов, сынок, тебе же понравилась Кэми-Халльвейг?
  Бериэнд лениво пожал плечами.
  - Да так... ниче. Сойдет.
  Вирия Веллинхан, видящая слабеющую оборону сына, решила поучаствовать в финальной битве.
  - Красавица она! На Анэлин Ас похожа. Древняя леймская порода. В твоем вкусе. И покладистая, не то, что старуха Халльвейг. Тебе жизнь портить не будет. А ведьму с мальчишками можно оставить в Лейме, чтобы глаза не мозолили. А сам ты ведь освоишься после свадьбы в Мидгарде? Я категорично не хочу слышать, что вы с Кэми уедите от нас далеко!
  Дариэл вдруг оглядел жену, как будто понял ее в первый раз за четверть века: она тоже преступница, они оба загубили еще одного Веллинхана. Вот ее преступная голова, склоненная в приливе ласке к мальчику, ее раздобревшая фигура в шелках, ее мягкая матовая дряблость, которую он, не замечая, любил как-то дежурно долгие годы. Где он был всю их совместную жизнь? Почему выбрал в жены ту, каким бы стал сам, если б родился женщиной? Милой, теплой к своим, зацикленной на доме, респектабельной, податливой на внешний лоск, но бесконечно "милой" женщиной?
  
  
  
   - 14 -
  
  
  В жизни бывают такие моменты, когда все, что нами было любимо, делается отвратительным.
  - Дорогой, - супруга потрепала его за руку и вернула к действительности.
  Он почувствовал на коже легкий дружелюбный щипок. Она глядела на мужа сверху вниз так же доверчиво-спокойно, по-домашнему, как и двадцать лет назад. Она заигрывала. Ведь Веллинханы, как никто, счастливы в браке.
  - Догорой мой, Дариэл ясноглазый, а нельзя сделать так, чтобы голозадый Диллерэн больше не бывал у нас. Его визиты могут бросить тень ребенка. Намекни ему осторожненько, ладно? Да прямо и сегодня после суда! - она догадалась и погладила прильнувшего к ней сына по голове, а потом накрутила его длинный локон на палец, - Только так, неприлюдно. Еще скандала перед свадьбой нам не хватало! Ты же согласен? - она привычно-горячо поцеловала отпрыска в затылок. Тот безынициативно принимал ее знаки нежности.
  - Я п-попробую.
  Дариэл машинально, все еще растворенный в мыслях, сел на пуф напротив тахты, где расположились жена и сын, как кошка с наевшимся котенком. Он устроился неудобно, уже десять лет он тихо ненавидит эту мебель: среди нефизиологичной мягкости его колени оказались на уровне глаз, подниматься было невыносимо.
   Но вирии нравилась розовая обстановка их спальни, такая девчачья, забавно-уютная. И она жила с полной уверенностью, что ее мужу все это тоже по душе. Вырвавшись из полувоенного быта Диллерэнов, став хозяйкой в этом доме, она с неразборчивым рвением принялась насыщать вещевой голод. А Дариэл, человек тонкого вкуса, умиленный ее искренними восторгами, только иногда незаметно морщился при этой кутерьме. Он молчал, потому что от этого ЕЙ было хорошо. Так, среди воплощений ее подростковых иллюзий, сцен, манер они прожили и воспитывали сына на протяжении двадцати пяти лет.
  Веллинхан, вспомнив первый год их брака, осознал, что все последующие были калькой с него. Он влюбленный, опьяненный страстью, как первооткрыватель щедро дарил ей возможность строить ее мир, как покровитель давал ей все мыслимое, чего жаждало ее воображение, освобождая постепенно место от себя. Радуясь ее эмоциям, он вытеснил свои.
   Он сейчас и не мог по памяти воскресить свой образ холостяка. А ведь он много курил до женитьбы и спал после обеда на жесткой кушетке, но она была из сандалового дерева... Он попытался вернуть в голове тот редкий, терпкий аромат, которым наполнился дом, когда на заднем дворе жгли его одинокое ложе. По велению Эгиль, на второй день после свадьбы, а он в шутку протестовал, надымив в будуаре утаенной щепоткой табака.
  Так благодетель постепенно стал атрибутом любимой женщины, навсегда оставшейся внутри чувствительной, по-своему заботливой для игрушек девчонкой-сорокой.
  Она все делала с отдачей, присущей всем Диллерэнам. Перестав быть частью их семьи, она легко окунулась с головой в новый мир. Она никогда особо не любила дедушку Диллерэна, манеры брата ее смешили. Оба - лошадники, грубоватые, прямые, без блеска Веллинханов, лишенные светкости. Нет, она с удовольствием сбежала из их быта в жены блистательного Дариэла. Навсегда и полностью перейдя в наступательный отряд высшего света. Да, вирия Веллинхан стала законодательницей мод, ярой ревнительницей законов света, одним из главных арбитров того мира, куда стремилась с колыбели.
  И Дариэл был счастлив тем, что ее устраивает ее судьба. И он еще очень сильно к ней привязан. Но почему сейчас годы-близнецы легли на его плечи тяжестью Вселенной?
  Да, его сына не волнует власть, ведь она есть у отца. Его главная забота - лоск и отсутствие проблем. Да, его жена верная, великолепная вирия Веллинхан, она-то уж знает, как лучше для ее мужчин. Она скажет, как ему жить дальше, и он послушается. Но они трое - эгоисты. Закоренелые эгоисты. И он - эгоист от трусости, Бериэнд - от лени, Эгиль - от своеволия.
  И у него никогда не хватит сил сказать что-то поперек. Он знает, чего хочет или как правильно, но никогда не осмелится так поступить.
  Дариел, круто завалившись на бок, на затекших ногах все-таки смог встать вертикально. И проклятый пуф получил волшебный пинок прямо в мохнатое нутро. И отлетел на три метра.
  Жена и сын, все еще в объятиях, в полудреме примирения поглядели на него удивленно-недоверчиво. Уж не свихнулся ли папаша...
  Ему будет неловко через мгновение, но сейчас он считал, что имеет хотя бы на это полной право.
  
  
  
  
  - 15 -
  
  А у "голозадого" тем временем была в разгаре аудиенция.
  - Ты че, побежишь к папику блеять? Гнида малохольная? - Сэму дюже нравилось игра в допрос. Ведь допытывались не у него. Он сидел на столе, болтая ногами в той самой "каморке" Вейхара, куда не добрался "на чай" ярл Стурлунсон.
  - Да пошел ты...
  Мощного Генара не так просто было скрутить, как располневшего Фурри. Каждый раз, когда Сэм начинал новый (а на самом деле один и тот же) вопрос, Диллерэн вскакивал с табурета и кидался на него. А трое крупногабаритных детин молча и терпеливо осаждали его прорыв. Он заплатил уже разбитым носом, тремя ударами коленом в пах и кулаком по грудной клетке. Один раз дуболом заехал ребром ладони по горлу, но так, чуть-чуть... Даже трахея не хрустнула.
  - Так че, ыуноша, отвечать буде или как?
  Сэм радовался. Это было похоже на сцену из старой скальдовской песни, когда голодный пес бросался не шелудивого кота, занявшего обманом его место подле хозяев, но псу мешала короткая цепь.
  - И че?
  Сэм жевал табак, который Ансельм присвоил у того же Генара. Он обладал удивительным свойством жевать с открытым ртом. И слюна попадала пленнику на лицо и на преданные морды полонителей.
  - Висельник! - Генар отвернулся.
  Две огромные лапищи, как тиски, развернули его голову. Зажмурь он глаза, ему разомкнули бы веки. Он его вынудят смотреть.
  Сэм смачно икнул и высморкался в его форменную куртку. На Генаре оставалась только рваная, вымоченная в поту и крови сорочка и полосатые офицерские брюки.
  - Ты клянешься в верности Альтингу, а? Или буде продолжать?
  
  ... Под землею, куда не пробирается солнце, но где магический шарик смуглой желтизной освещает стены камеры, Алексис прекрасно почувствовал его боль. Нет, не физическую, а моральную. Веллинхан не был прирожденным Интуитом, как Бэлза и Сирин, но для сфинга прочесть сильные человеческие эмоции и на удалении было доступным.
  - Что, что Вы ощущаете? - к ярлу вернулось взволнованное любопытство. Он готов был трясти Хранителя за плечи, если тот не раскошелится на новости.
  - Боль... - он словно прислушивался внутри себя, - боль за предательство...
  По щекам Алексиса, оставляя грязные дорожки, прокатилось несколько капель. Фурри рассерженно заерзал в куче соломы:
  - Еще один страдающий идиот! Изменники, кругом изменники.
  
  Генар издал львиный рык и опять бросился на головореза. На этот раз его остановили не так быстро, и он успел кончиком ногтя оцарапать физиономию Сэма.
  Зато били его теперь куда щедрее, целенаправленнее. Сэмунд сам подошел размяться и со второй попытки сломал ребро. Орангутанг слева колотил человека по почкам. Второй последовал примеру начальника и бил по груди. Третьему пришлось довольствоваться ногами.
  
  Алексис дал обет непротивления. Бэлза сказал, что при первом же подходящем случае, он не преминет его нарушить. Рыжий Хранитель вообще не верил во всякого рода клятвы и сердечные заверения. Такова уж была его натура по образу жизни.
  Веллинхан не мог, конечно, видеть, что творилось в "каморке" тысячника, но кривая игра воображения сложила неприглядную картинку. Он вскочил и прошелся по просторной камере, немного прихрамывая на когда-то оторванную ногу. Несостоявшийся философ боролся с бывшим Воином.
  - Вы чего, вир Веллинхан? - Фурри озадаченно посмотрел на странного сокамерника.
  Алексис впился в пустоту и что-то пробормотал под нос. Ярл не разобрал.
  - Что-что? - переспросил он, догадываясь, что до него Хранитель снизойдет в последнюю очередь.
  Веллинхан кивнул кому-то в темноте и, обернувшись, странно посмотрел сквозь Стурлунсона. Ноги у Фурри оледенели.
  - Человеческая жизнь - это великая ценность... - он проговорил это тихо, как инок, но в следующее мгновение сорокакилограммовая дверь их клетки вместе с задвижками, петлями и замками была выдернута из проема и по прямой отправлена к противоположной стене.
  Страшный грохот, конечно, привлек внимание охраны. Троих, как перышки Алексис сгреб в кучу и вслед за возгласом удивления из разинутого рта Фурри наслал на них "Миррабиус" - заклятие глубокого сна из арсенала Анатэла, полностью обездвиживающее противника на сутки.
  - За мной! - так кричат предводители на баррикадах.
  Обвисшая тушка Стурлунсона была поднята в воздух и энергично протолкнута в коридор. Но не успел Фурри проморгаться от поднятой пыли, как сверкая пятками Алексис ринулся вперед.
  И откуда в этом тщедушном теле столько разрушительной мощи?
  
  Генару оставалось жить минут пятнадцать-двадцать в зависимости от темпов его убийц. Но и те начали понемногу уставать.
  Сэм выдохся раньше других. Он зачем-то сломал табурет, замызганный кровью, насадил себе заноз и становился, тяжело дыша, шаря по карманам в поисках тряпки. Но ничего лучше мундира Диллерэна не подвернулось. Приступ кашля был приглушен подкладкой его куртки.
  - Перекур, р... ребятки...
  Он задыхался. Кашель изводил, выворачивал его. В густой, желтоватой мокроте появились тонкие ниточки крови... Ему было больно, отвращения он не знал никогда.
  "Миррабиус" сработал безотказно. Дуболомы повалились, как подкошенные, столбами, но успевая подставить руки, чтобы не разможжить себе затылки с двухметровой высоты. За их нейтрализацией воцарился чудесный храп, от которого страдали бессонницей кони.
  Сэм не мог перестать кашлять, но "Миррабиус" его не брал. Когда "помешанный" в разодранном плаще приблизился к нему, Сэму казалось, что его глаза горят фосфорическим огнем. Губы его были туго сжаты, он поднял его за плечи над собою и внимательно остекленевшим взором посмотрел куда-то ему на живот.
  - Тебрреус митра... Эль хасорран. - он прочитал коротко, как заученную молитву.
  Нутро Сэма пронзила кинжальная боль. Он загнулся и взвыл так, как никогда раньше. Кишки крутились в дикой пляске, из старой язвы пошла кровь. Как дергающегося червяка Алексис продолжал крепко держать его.
  - Тебрреус! Митра! Эль! Хасорран! - прошипел он в потолок, глаза высохли, во рту вязало. - Тебрреус!..
  Но третий раз повторять не пришлось. Сэм наконец умолк.
  Алексис положил его на пол. Разбойник был беззащитен. На подбородке холодцом налипла мокрота. Он держался руками за плоский живот и чуть тихо, в ужасе от происходящего, уже по инерции постанывал. Боль прошла бесследно неизвестно куда, откуда и накатила.
  "Помешанный" не оставлял его в покое. Он сложил руки лодочкой и дунул на них узкой струей воздуха, как будто обращая во взвесь порошок.
  - Мирринус... сапфиро, - чуть внятно процедил Алексис. Это было заклинание долгого целительного сна.
  Это было все, что он сейчас мог придумать. Если бы он обладал даром Аливэл, он бы вылечил висельника, но тогда бы Генар был уже мертв.
  Все осложнялось тем, что он заметил на Сэме пусть устаревшее, кустовое, но довольно крепкое защитное заклинание, сорвать которое ему удалось, потратив бесценное время.
  Но отставший Фурри тоже не бездействовал. Забыв об обещанной мести, он тут же занялся Генаром. Он лежал уже тихо, ушедший в бессознание. Фурри, как когда-то Дроверу, упавшему с дерева, перетянул собственным кушаком грудь, стараясь причинять как можно меньше боли. Но Диллерэн не отреагировал.
  Славный стойкий мальчик, нет, мужчина, отказавшийся предать своего отца.
  Потерянный, не зная, что еще предпринять, Фурри позвал его по имени. Сзади подошел, покончивший с Сэмом, Хранитель.
  - Не время, - он был озабочен чем-то и энергичен.
  Фурри не слушал. Его тело не повиновалось, он так бы и просидел на коленях перед распростертым телом до прихода стражи.
  Веллинхан наклонился к Генару и ощупал его шею.
  - Пульс на сонной артерии есть, но неустойчивый. Я замедлю ток крови. Надо уходить.
  Фурри встрепенулся, как ошалелый, схватился за его сутану.
  - Оживи! Оживи его, Хранитель!
  На ярла было жалко смотреть. Это был отчаявшийся, посеревший от горя старик. Веллинхан серьезно посмотрел ему в глаза.
  - Ярл Лейма! Слышите: уходить пора! Сейчас здесь будут новые персонажи, которые нам не рады. Бежать! Домой!
  То ли вспомнив о семье, то ли подействовал тон, но Фурри очнулся. Только он все равно настойчиво показывал пальцем на офицера:
  - Генар?
  - Мы возьмем его с собой. А я наложу на нас заклинание невидимости, чтобы выбраться из дворца и понесу раненого, а Вы будите молчать и показывать дорогу. Что-то за сто лет я подзабыл местный план эвакуации!
  Воин шутит. Или опять к нему стучится ироничный философ?
  "Поррадиус альнерорр" прозвучало для Генара. Внешний облик его не преобразился, но Фурри привык уже доверять Хранителю. Когда же тот с придыханием прошептал ему на ухо "Дадамси догоррат... эль хасорран!", мир изменился для Стурлунсона. Мир как будто отдалился, упал на дно колодца. Нет, он все видел вокруг и ощущал: та же развороченная обстановка, те же серые стены, те же четыре спящих полутрупа. Но вот краски поблекли, звуки лошадиного храпа доходили, как сквозь подушку, золотящееся солнце за окном цедило сквозь плотные шторы неестественно-палевый свет... И странное дело: ни Алексис, взгромоздивший на плечо безвольное тело офицера, ни Генар, ни сам Фурри для себя не изменились. Он посмотрел на собственные руки - крупные, сильные, с перетяжками на суставах. Его руки. А вот лицо Сэма - сероватое, изуродованное чем-то, - но сладко спящего с открытым ртом...
  - Пойдем, - позвал Веллинхан.
  Снизу слышался шум чьих-то ровных шагов. Статная военная походка ничего не подозревающего человека, быть может, только заинтересованного тишиной наверху, в "каморке".
  И вправду, пора уходить.
  
  
  
  
  - 15 -
  
  Сбежали, ну-ну, сбежали! Гиблые земли им могилой!
  Му перед статуей темного скиллского бога распластавшись ничком читал ковру молитву.
  Это был образ языческого божества по верованию, возникшему задолго до воцарения Ас и вообще появления государственности на нынешних землях Этилейма. Скульптура выполнена безымянным скульптором довольно схематично, как и многое, что делали наши предки. Удлиненный профиль, уши вдоль всего лица, до подбородка, короткая шея и миниатюрное туловище, прилипшие к нему крохотные руки-ноги. Нос, скулы, подбородок, локти - все острое, торчащее. Даже в ушах можно было разглядеть эльфийские мотивы. Видимо, раньше представители этого племени попадались чаще, еще не вытесненные более многочисленными людьми, и ваятель находился под впечатлением от их культуры. Только материал он выбрал отнюдь не эльфийский - бронзу. Эльфы не любили использовать для изготовления предметов искусства сплавы. Они предпочитали золото и платину. Поэтому о человеческом происхождении статуи вопрос отпадал. Хотя возможно, это была всего лишь копия с их более древнего оригинала.
  Скиллский бог был не только уродцем, но и карликом - сантиметров пятьдесят в высоту. Поэтому он стоял на постаменте из изумрудного мрамора в зеленом кабинете Нильса. Год назад из своих покоев его приказал сюда перенести и поставить Му. Между книжными стеллажами, напротив зеркала и портрета Анэлин.
  - О, Сэтон, могучий бог Сумрака, отец волхвов и хранителей Скиллы!
  Ингерд сложил руки дугой и прикоснулся к ним лбом. Плащ наполз на лицо, и так неясное в полутьме кабинета.
  - Сэтон! - опять обратился он к статуе, конечно, не ожидая ответа.
  Я, невидимый для него, как и для всех, примостился на голове у воображаемого бога. Не только Анатэл может вытворять подобные штучки. Только он тратит на это уйму энергии, которую можно пустить в бой, а я - ничего. Я даже не икаю и не холодею, как Сафик, когда он в запальчивости битвы, израсходует весь свой потенциал до критического уровня. Тогда на выручку прихожу я - скопление Безматериальной Сущности, источник чистейшей энергии, практически бесконечной. Мой хозяин со мной непобедим.
  - Сэтон! - продолжал верещать мунин. - Сэтон! Я служу тебе тридцать лет. Я почти добился нашей цели. Сэтон, отчего ты бросаешь меня?
  Худой, узкоплечий с большой тыквенной головой и черными глазами газели, плосконосый... Калека. Во время приступа у Белиуса сжег живую плоть до верхней трети предплечья. Умный и верный себе. И пока Сэтону.
  Он поднялся на колени и застыл не хуже статуи. Двигались только губы.
  - Сэтон, морбидас, Сэтон, квенте. Сэтон, парриус квенте.
  Эльвийский он знал неплохо, всего лишь изучая его по древним рукописям. Опять-таки человеческим, эльфы предпочитали вербальные свидетельства.
  - Сэтон! - он протянул обе руки ко мне, занявшему неудобно голову его бога, задние лапы обвили колонну. - Сэтон, морбидас! Ис долен рровинул, Сэтон!
  Мне так и хотелось рявкнуть: "Морте!" (Слышу!), уж очень он мне наскучил. Но пугать марионеток Сафик запретил. До поры до времени.
  В конце - концов, я дам ему то, чего он так истово алчет. Энергии. Преобразованной Безматериальной Сущности, доведенной трансформацией до уровня, пригодного для людей и сфингов, чтобы не рассеять их на элементарные частицы.
  Тонкий поток серебристой молнией долетел до хранителя, вплетаясь в его сущностный образ, укрепляя решетку узора - замысловатого, но лаконичного по-своему, серому, как полевка, с яркими мандаринами запрятанных страстей.
  Конечно, мунин этого ничего не видел, но почувствовал себя гораздо лучше. Он прочел короткое заклинание исчезновения, глядя на маленький, дающий маслянистый догорающий отсвет, шарик у своих ног. Его обнаружил при обыске камеры беглецов Вейхар. Он-то больше всего и пугал Ингерда. Теперь он понимал, что угодивший к нему в тюрьму "помешанный" не иначе, как маг или сфинг, что еще хуже.
  Шарик исчез. Лопнул. Искринки пропали на ковре, не оставив и следа. Пусть забавляется.
  А я, если бы мог испытывать эмоции, очень сильно бы удивился. Воин не только не растерял своих навыков, но и приобрел новые. Об этом Могучий наверняка не знал. Но хотя бы предугадывал. Хозяин - стопроцентный Ловец.
  Я, Непроизносимый, сорвался с места, с отполированной бронзовой головы Сэтона - Сафика, и покинул кабинет конунга Ас, покинул Мидгард, мысленно уже возвращаясь в Речные Домики, к открытому Порталу в Междумирье.
  Кого-то ждал сюрприз.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"