Страшно говорить в тридцать два года, что я устал от жизни, сбежавший с общей стаи, и , как уставший мотылек, едва перебирая крылышками, лезу к убивающему меня солнцу. А ведь так и бывает. Прекрасное убивает, а в моем случае прекрасное просто не удостаивает чести посмотреть в мои тоскливые, потухшие глаза... Моя тоска, моя шумящая крыльями тоска, которой отрезали крылья и кинули одну встречать последний рассвет, провожая танцующую звезду.
В этот день даже Бог научился танцевать, и с хромым нищим, седым гномом, добрым волшебником и маленьким звездочетом он начал вести хоровод. Это был день, когда Бог научился танцевать.
А тем временем в каком-то альпийском уголке я пишу завещание о смехе. Я хочу подарить кому-то свой смех, которым еще никогда не смеялся. Я не люблю людей, но смех - единственное, что мне для них не жалко. Смех убивает, а не продлевает жизнь, как вы утверждаете. Смеются только безумные или глупые. Причем первые не отдают себе отчета в этом.
Дай мне руку, свою холодную мокрую руку.