Гуськова А.К. : другие произведения.

Становление радиационной Медицыны в Ссср

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    На личных воспоминаниях и интервью автора с привлечением архивных материалов и свидетельств участников и очевидцев рассматриваются этапы зарождения, становления и развития системы здравоохранения на первом атомном промышленном предприятии - ПО "Маяк" и г. Озерске. Фрагменты событий на Чернобыльской АЭС.
  А.К. Гуськова. ГНЦ РФ "Институт биофизики".
  
  СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ СТАНОВЛЕНИЯ РАДИАЦИОННОЙ МЕДИЦЫНЫ В СССР.
  
   С начала строительства первого в стране предприятия атомной промышленности ПО "Маяк", в течение всего периода становления и до сегодняшних дней плечом к плечу с работниками Комбината и населением "города с особой судьбой" прошли сложный и героический путь медицинские работники. Пройденный путь рождает закономерный интерес новых поколений и укрепляет гордость его непосредственных участников. Их самоотверженная работа неотделима от истории создания атомного шита родины, хотя, как правило, освещается менее полно, без надлежащей оценки огромной значимости медицины в судьбе людей, "ковавших атомный щит".
  
   Многое осложняется и имевшим место строгим режимом секретности, не позволявшим врачам, как и другим специалистам, вести личные дневники, делать записи, фотографии, собирать, особенно в ранние сроки, достаточно подробную документацию по количественным показателям объема работы и дозовым нагрузкам.
  
   Поэтому с большей благодарностью обращаемся мы к ветеранам-медикам, не только бывшим первыми на этом пути, но и сохранившим в памяти имена и события почти полувековой давности, оформившим свои бесценные свидетельства в виде рукописей, статьей в периодической печати. Особенно благодарны мы тем из них, кто любезно предоставил свои материалы для обобщения и подготовки настоящей публикации. Это свидетельства П.В. Ксентицкой, Р.Е. Сергеевой, Г.Д. Байсоголова, В.Н. Дошенко, А.А. Лонзингера, П.А. Мариной, Л.Б. Эпштейна и его жены М.А. Сердюковой, В.А. Клеповой, Г.Я. Лукачера, Я.И. Колотинского, а также некоторых наших пациентов еще тех лет: Е.С. Костырева, А.С. Никифорова, М.М. Башкирцева, Б.М. Семова, А.Ф. Лызлова, И.А. Терновского, М.В. Гладышева, Б.В. Броховича, Н.Я. Ермолаева и др.
  
   В развитии медицины, сопровождавшей весь путь создания атомной бомбы, можно выделить четыре периода с присущими им особенностями. Первый период с 1945 по 1948 г. - период строительства Комбината и города, связанного с деятельностью так называемого САНО (**Санитарный отдел) Базы Љ 10 строительства МВД. Именно эти медики занимались медицинским обслуживанием огромных контингентов военнослужащих, мобилизованных в трудармию, заключенных в лагерях, вольнонаемных специалистов с их семьями, привлеченных к работе на новой строительной площадке вблизи от г. Кыштыма, где было запланировано строительство важного секретного объекта - комбината "Маяк". Особые сложности возникли при организации медицинской службы в невоенизированных подразделениях. Делать это приходилось, по сути, в "чистом поле", без реального еще тогда жилого фонда и службы быта, да и без помещений для самих учреждений.
  
   Число лагерных участков уже в 1946 г. достигло одиннадцати, и в каждом из них была своя медчасть. Для размещения военных и вольнонаемных из различных учреждений в Кыштыме и Старой Тече использовали частные квартиры, бани, сараи, строили временные каркасно-засыпные бараки. Первые восемь бараков (позднее еще два) были отданы лечебным учреждениям, управлению строительства, комендатуре, милиции. Там же размещались и члены семей первых работников этих учреждений.
  
   Вольнонаемный состав работающих обслуживали с 1946 г. врачи Г.Г. Денцель и Л.В. Гречкина. Руководил САНО строительства майор медицинской службы Л.Б. Эпштейн. Его ближайшими помощниками были капитаны медицинской службы М.В. Монастырецкая и А.А. Лонзингер. Жилые бараки, первая столовая и примитивный магазин возникли уже после того, как все эти люди начали свою работу, проявляя чудеса организационного таланта и самоотверженности. Обслуживать надо было разнородные группы людей, располагавшиеся на значительных расстояниях друг от друга (в Тюбуке, Кыштыме, на новой стройплощадке, в каждом из десяти лагерных участков для заключенных).
  
   Автору этих строк, как врачу МСО-71, позднее приходилось бывать в бараках санчастей лагучастков в связи с консультацией сложных больных. Был у нас к этому времени первый в стране опыт лечения двух больных острой лучевой болезнью солдат, несших службу на Комбинате. Доза облучения составила 3-3,5 Гр* (* 1 Гр = 100 бэр) Один из них, Е. Андронов, через несколько лет после перенесенной лучевой болезни прислал мне, лечащему врачу, фотографию со своими сыновьями из Северодвинска, где пациенте долго работал плотником на судоверфи. А в 1951 г. нам вместе с Г.Д. Байсоголовым довелось лечить в лагерном бараке 13 облучившихся заключенных, в том числе трех с тяжелыми проявлениями острой лучевой болезни, у одного завершившейся смертельным исходом. Эти люди пострадали при прокладке траншеи возле здания 101 радиохимического завода. Основным действующим фактором было внешнее гамма-, бета-излучение от загрязненной нуклидами почвы.
  
   Первичная лучевая радиация у них была вначале принята за проявления пищевого отравления. После краткосрочной госпитализации заключенные вновь вернулись к работе. Лишь появление характерных изменений кожи, а позднее и проявлений разгара лучевой болезни (лихорадка, кровоточивость, ухудшение самочувствия) позволило врачам САНО заподозрить переоблучение. На консультацию были вызваны врачи медсанотдела В.Н. Дощенко, Г.Д. Байсоголов и А. К. Гуськова. Необходимые анализы подтвердили диагноз лучевой болезни. Сразу же на месте в бараке санчасти были начаты все необходимые лечебные мероприятия.
  
   Двух человек из трех тяжело пострадавших (Хомича и Воеводина) удалось вылечить; больной Куц с ориентировочной дозой общего облучения около 6 Гр погиб. Лечение проводилось нами при деятельном участии медицинского лагерного персонала и заключенных, привлеченных для ухода за пострадавшими. В бараке поддерживалась доступная, вполне удовлетворительная чистота, безотказно (по мере необходимости) сменялось личное и постельное белье, давалась рекомендованная нами пища, выполнялись все лечебные процедуры, включая переливание крови. Доставлялись необходимые перевязочные средства и лекарства, главными из которых были противоинфекционные препараты.
  
   Как нужны и значимы были в этой трудной и других подобных ситуациях замечательные организаторские способности и личное обаяние Л.Б. Эпштейна и его помощников. Они умело использовали помощь местных маломощных лечебных учреждений (Кыштымская больница), формировали собственные лечебные учреждения и кадры, срочно доставляли необходимое им медицинское оборудование, привлекали к работе более опытных врачей, прибывавших по линии Минздрава в медсанотдел Комбината.
  
   Так, в 1947 г. в городе появились первый гражданский санитарный врач И.Е. Вяльщина, зубной врач Н.М. Серафимович, хирурги П.И. Захаров, А.А. Плетенева и Р.Е. Сергеева, педиатр Н.А. Марина, невропатолог Г.Я. Лукачер, фармацевт Т.Н. Четверикова и активно помогавшие им средние медицинские работники. Родовспоможение до 1948 г. осуществлялось только в больнице САНО строительства (врачи Г.Э. Брумайер, Л.А. Рубилова, четыре акушерки во главе с М.А. Сердюковой, три детские сестры), ведь за год рождалось свыше тысячи детей. А уже 05.06.1948 г. первых двух новорожденных приняли в заводской больнице (врач Н.М. Афонина, акушерка Л.А. Корсакова).
  
   В лечебном комбинате и других учреждениях САНО вместе работали военные врачи, врачи из числа трудармейцев и вольнонаемных, в том числе очень опытные специалисты, такие, как И.И. Изак, Г.Х. Полле, Э.К. Дегальцева. Своим самоотверженным трудом они обеспечивали квалифицированную многопрофильную медицинскую помощь людям, работающим и живущим в эти годы в чрезвычайно трудных условиях. Темпы строительства форсировались, а строительной техники явно не доставало, да и была она в первые годы весьма примитивной: ломы, лопаты, тачки, молоток, топор, клещи.
  
   Работу начинали, как правило, до того, как работающие получали жилье. Чтобы обеспечить специализированную медицинскую помощь, помимо работы клинических отделений нужно было срочно организовать аптечное дело, развернуть работу клинической и бактериологической лабораторий. Остро стояли вопросы безопасности труда на строительстве, санитарной культуры быта, питания, организации транспорта, связи. Все надо было делать срочно, одновременно и качественно.
  
   Медицинским работникам деятельно помогало руководство строительства: генералы М.М. Царевский, Я.Д. Рапопорт, главный инженер В.А. Сапрыкин, начальник политотдела П.П. Честных. Только таким тесным взаимодействием, в том числе и с руководством Комбината и его врачами, могло быть обеспечено решение невероятных по тяжести и срочности задач. Результаты этих усилий были несомненны. Молодой город и его строители не знали крупных эпидемических вспышек. Рождались и росли здоровые дети. Люди, как на войне, возвращались в строй даже после тяжелых и, увы! многочисленных травм и болезней, Оказывалась необходимая, особенно детям, скорая помощь.
  
   В конце 1946 г. число коек в лечебном комбинате строительства достигло 125. В лагучастках было по 25 коек в каждом. Для военнослужащих был организован центральный лазарет. Появился первый рентгеновский кабинет. Первое патологоанатомическое отделение и судмедэкспертиза разместились в приспособленной для этих целей умельцами землянке.
  
   Во второй половине 1947 г. в город прибыли несколько тысяч человек условно освобожденных или освобожденных по амнистии, в том числе до 1000 женщин, осужденных на сроки до 5 лет за мелкие бытовые преступления. Это потребовало не только расширения коечного фонда САНО до 300 коек, но и организации новых отделений (кожно-венерологического, туберкулезного, детского), а также развертывания ясель и детского отделения в консультации.
  
   Велика была роль в период реорганизации лечебного комбината его первого главного врача А.А. Лонзингера, сумевшего до конца 1947 г. привести медицинские силы в соответствие с резко возросшими потребностями. Можно напомнить, что только в 1949 г. родилось свыше 1300 детей, матерям которых, в том числе заключенным, предоставлялись определенные льготы по дополнительному медицинскому обслуживанию.
  
   Подготовка к пуску первого реактора (1948 г.), а затем двух других заводов Комбината (1949 г.) потребовала резко интенсифицировать пополнение медицинскими кадрами ранее малочисленного МСО-71, организованного по приказу Минздрава 20.05.1947 г. Первым умелым его руководителем был П.И. Моисейцев.
  
   1948-1957 гг. - этими датами обозначен второй ответственный период деятельности медиков с присущими ему новыми задачами. В это время были использованы все возможные резервы пополнения кадров; задержана демобилизация военных врачей Уральского военного округа с направлением их на Комбинат, проведена интенсивная жесткая вербовка для работы в системе 3-го ГУ Минздрава, в первую очередь в МСО 71, 31 и 50, выпускников мединститутов и ординаторов клиник близлежащих городов: Свердловск, Челябинск, Троицк, а также Ленинграда и Москвы.
  
   К марту 1949 г. в МСО был построен первый (хирургический) лечебный корпус, в котором размещались и все другие отделения. Интенсивно шло строительство других зданий МСО, использовались также здания барачного типа, построенные ранее. В декабре1950 г. открылось родильное отделение в Татыше, позднее, в 1951 г., там же - поликлиника и больница (главный врач В. Н. Бабичев). Начала работать городская поликлиника (главный врач П.Н. Захаров).
  
   Характерным для работы медиков в эти годы были бесконечные (до 5 раз) перемещения учреждений во вновь отстраивающиеся здания. Нужно было срочно (буквально за дни) оперативно развертывать и начинать работу, каждый раз на новом месте, приспосабливаться к необычному, далеко не всегда удачному размещению и сочетанию подразделений. Так, можно вспомнить острую эмоциональную реакцию мужчин-пациентов на происходящие с ними рядом в том же бараке события в родильном блоке (стоны и крики рожениц), размещение первого инфекционного отделения для детей вместе с матерями "рядом" с хирургическими койками.
  
   Первоочередной и наиболее существенной по своей значимости задачей медиков являлась интенсивная работа по отбору персонала в различные цеха основных заводов. Развертывалась сеть здравпунктов непосредственно на заводах. Они должны были обеспечить дальнейшее наблюдение за персоналом, начинавшим свою деятельность в новых, крайне неблагоприятных условиях пуска и освоения сложной технологии зарождающейся новой отрасли. В это время отсутствовали как научно обоснованные нормативы облучения, фактически их просто не было, не было опыта оценки и принципов адекватных решений при возникновении изменений в здоровье работающих. Опыт лучевой терапии не был изучен и для этих целей был мало пригоден, а зарубежная информация ограничивалась преимущественно сведениями по острой лучевой болезни.
  
   Входной медосмотр перед началом работы на производстве проводили в городской поликлинике. Вопросы допуска решали на специальных комиссиях после тщательного осмотра специалистами и повторных исследований картины крови. Эти результаты сопоставлялись с ранее полученными данными по месту жительства или работы прибывавших на Комбинат людей. Записи всех сведений и решений в медицинских книжках, сохранившиеся до наших дней, сделанные опытными врачами и лаборантами, а в сложных случаях комиссией (председатель А.А. Плетенева), стали бесценными для всех дальнейших оценок здоровья в ходе медицинского наблюдения за работавшими.
  
   Наблюдение осуществлялось на врачебных здравпунктах (до 1954 г. работавшие круглосуточно) с огромной нагрузкой: за первые 5 лет было проведено более 100000 медицинских осмотров. Тяжесть ситуации по профессиональному облучению требовала учащения медосмотров и анализов крови до 5-10 вместо предусмотренного указаниями Минздрава 1 раза и год. Вне графика, в любой день и час принимались на здравпункте работники, кассета которых за смену "набирала" дозу, равную или большую 25 Р. Именно среди этих интенсивно облучавшихся людей, так называемых "сигналистов", возникли первые случаи хронической и даже подострой лучевой болезни. Из их числа в первые 10 лет было зарегистрировано 7 случаев острых лейкозов, оцениваемых уже тогда по необычной их частоте как следствие интенсивного облучения (Г.Д. Байсоголов).
  
   Двое больных (Ершов и Гимазеев) - аппаратчики 6-го отделения радиохимического завода - в 1951-1952 гг. погибли непосредственно от подострой лучевой болезни вследствие лучевого поражения кроветворения, осложненного инфекцией. Всего за эти годы было диагностировано около 2000 случаев хронической лучевой болезни (ХЛБ). Наиболее часто ее выявляли среди персонала радиохимического завода (у 23% работавших), несколько реже - у работников реакторов и химико-металлургического производства завода 20 (5% и 10% к числу работающих соответственно).
  
   Среди заболеваний, обусловленных облучением, в эти первые годы до 90% составляли случаи хронической лучевой болезни и 10% - лучевые поражения кожи и отдельных сегментов тела. Среди всех больных 2/3 были работники завода 25 и 1/5 -промышленных реакторов. Немногочисленную группу (около 5% всех больных) составляли строители и монтажники.
  
   По мере улучшения условий труда на заводах, значительному снижению внешнего облучения, после введения для зашиты органов дыхания "лепестков" и накопления опыта организации труда на рабочих местах новые случаи профессионального заболевания после 1957 г. стали исключительно редкими.
  
   1957-1968 гг. - этими годами обозначено начало третьего периода деятельности медиков с присущими ему особыми задачами. Лучевые заболевания после 1968 г. диагностировались, как правило, лишь ретроспективно, как перенесенные в прошлом относительно легкие формы, обязанные своим возникновением также раннему неблагоприятному по уровням облучения периоду работы на Комбинате.
  
   Предположительный диагноз профессионального лучевого заболевания ставился врачами здравпунктов, а уточнялся, в так называемом втором терапевтическом отделении МСО 71, позднее - в клинике филиала Института биофизики.
  
   Следует назвать имена врачей, первыми пришедших на здравпункты заводов, самых близких персоналу в его повседневной жизни, а иногда и разделявших с ним (на заводе 25) неблагоприятные по уровням облучения условия труда. Это Т.Л. Абатурова, З.С. и И.Я. Голубченко, В.Н. Дошенко, В.Н. Дымченко, Е.А. Еманова, А.А. Ершов, А.Я. Заботина, С.А. Власова, Л.С. Кузьмина, Я.И. Колотинский. В.И. Кирюшкин, Е.М. Лисенкова, О.Н. Мироненко, В.К. Попов, С.А. Давьщова, И.А. Смагин, Н.Н. Юрков, А.И. Шуваева, Н.И. Федорова, фельдшера Марханюк, Котельникова и др.
  
   Своевременное выявление первых признаков хронической лучевой болезни (ХЛБ), а в 1953-1955 гг. завоеванное врачами право "перевода работающих по дозе" вне условий облучения или при более низких его уровнях, явились исключительно важной мерой для образования полных и относительно стойких восстановительных процессов у большинства (88%) больных ХЛБ в случаях преимущественно внешнего облучения. Менее благоприятным было течение болезни у работников с сочетанным действием внешнего облучения и поступившего в организм значительного количества плутония; таких больных за все годы работы было около 150.
  
   Помимо хронического неблагополучия в условиях труда в течение первых 10 лет работы (и позднее) возникали и острые аварийные ситуации. Нештатные ситуации имели место при работе первых реакторов, при экспериментальных исследованиях критических сборок, при транспортировке радиоактивных материалов на различных участках цехов, допуске на работу в ремонтные зоны, при прокладке коммуникаций, отборе проб высокоактивных материалов, неудачном размещении отдельных операций и нерациональном зонировании. Следствием этих обстоятельств являлись случаи местных лучевых поражений - лучевые ожоги различной тяжести; всего около 200 пострадавших, а иногда и развитие острой лучевой болезни. Таких случаев на Комбинате было 42 за все годы, в том числе 7 со смертельным исходом.
  
   Динамика частоты и характер острых лучевых поражений закономерно изменялись в связи с различной возможностью возникновения нештатных ситуаций переоблучения. В первые годы это было заклинивание блочков в каналах ("козлы"), их рассыпание при перегрузках, вынужденная работа в полях и пучках интенсивного гамма-нейтронного и гамма-, бета-излучения. Позднее более частой причиной являлись неадекватные изменения конфигурации сборок делящихся материалов, нарушение правил их перемещения, поступление в рабочую среду цехов соединений трития и плутония. Последнего в полной мере не удается избежать и в настоящее время.
  
   Таким образом, время возникновения и число случаев острой лучевой болезни также распределены неравномерно, отражая последовательное улучшение условий труда и введение мер, предотвращающих возможность переоблучения.
  
   Следует подчеркнуть, что рекомендации врачей находили полное понимание и содействие со стороны персонала Комбината, несмотря на острый недостаток квалифицированных кадров и сложности рационального трудоустройства. Все это позволило врачам в указанный период не только накопить уникальный горький опыт диагностики и лечения лучевых поражений персонала, но и увидеть динамику активных восстановительных процессов и изучить присущую им закономерность. Таким образом, в это второе десятилетие удалось оценить эффективность и обоснованность принятых в первые годы лечебно-профилактических мер. Врачами МСО Г.Д. Байсоголовым, В.Н. Дощенко, Е.А. Емановой и А.К. Гуськовой был впервые систематизирован и обобщен накопленный ими опыт наблюдения и лечения работников Комбината.
  
   Стационарное обследование всех больных, подвергшихся воздействию облучения, проводили во втором терапевтическом отделении МСО. С 1950 г. его возглавлял опытный терапевт-гематолог Г.Д. Байсоголов, в 1953 г. ставший руководителем научного клинико-экспериментального учреждения - филиала Љ 1 Института биофизики, созданного на базе этого отделения. Отличные организаторские способности Г.Д. Байсоголова, его высокая требовательность, умение выделять главное, врачебная интуиция позволили ему в эти первые годы сформировать небольшой, но успешно работавший клинический коллектив, который впоследствии возглавил всю лечебную и научную работу по радиационной патологии на Комбинате. На плечи этих немногих энтузиастов легли огромные трудности; ведь все было впервые. При весьма скудной информации из зарубежной литературы, преимущественно по острым формам поражения, надо было впервые оценивать клинические данные и формулировать диагностические критерии, обобщать результаты этих беспрецедентных наблюдений и на их основе выбирать и самим же претворять в жизнь сложные практические решения.
  
   Несмотря на молодость врачей, пациенты доверяли им свою судьбу и сообщали "запретные данные" о возможных источниках повышенного облучения. Установился хороший контакт и с руководством Комбината, хотя иногда имели место острые схватки за вывод облученного персонала из цехов. Возникали они только как результат крайне напряженной производственной обстановки и за редким исключением не оставляли следа в служебных и личных взаимоотношениях медиков и работников завода.
  
   Примером более затяжного конфликта была гневная реакция Е.П. Славского в 1950 г. на докладную записку врача здравпункта завода 25 Е.А. Емановой с требованием вывести с основного производства 10 из 12 начальников отделений в связи с наличием у них изменений в картине крови. Сменяемость персонала в некоторых отделениях в это время достигала чрезвычайных размеров, поэтому иногда принимались вынужденные компромиссные решения о временном ограничении посещения наиболее опасных участков и отстранении от отдельных операций. Эти меры также давали некоторый паллиативный эффект и как-то разрешали напряженную ситуацию.
  
   Однако в глубине души работники Комбината понимали обоснованность тревог медиков за здоровье людей и требований по их защите. Судьбы работавших, их здоровье всегда были в центре внимания и руководства Комбината (Б.Г. Музруков), и его научного руководителя (И.В. Курчатов). Эти вопросы являлись предметом систематического обсуждения на технических и медицинских совещаниях и советах. После одного такого бурного совещания в Москве у министра среднего машиностроения В.А. Малышева и заместителя министра здравоохранения А.И. Бурназяна было принято решение о срочном создании непосредственно на Комбинате научного медицинского учреждения - филиала Љ 1 Института биофизики (ФИБ-1).
  
   Заботы и беды Комбината медицинские работники воспринимали как свои собственные. Вспоминаю, как вечером в больнице у нас появлялись работники реакторного завода, участвовавшие в проведении планово-профилактических и некоторых других особых работ в активной зоне, для срочного осмотра и получения рекомендаций. Врачи пытались донести до каждого работника, занятого на особо опасных работах, то немногое, о чем мы тогда знали, и что способствовало профилактике лучевой болезни; они лично раздавали рабочим завода 25 в мензурках смесь витаминов С и В с глюкозой непосредственно перед выходом персонала в ремонтную зону.
  
   Преодолевая режимные запреты, медики стремились как можно больше знать об условиях труда и дозах облучения работающих. Это было очень непросто в связи с чрезвычайно строгим режимом секретности, и потому многое оставалось неизвестным. Память медиков нагружалась огромным количеством фактических данных и цифр, которые было запрещено фиксировать письменно. Появлялись соответствующие уловки или шифры; дозу записывали в виде номера медицинской книжки, название лучевой болезни подменяли термином "астеновегетативный синдром", а наименование нуклидов - соответствующим номером. Все это, несомненно, вносило сложности в работу, затрудняло прочтение документов, особенно в последующие годы.
  
   Совершенствовались методы оценки и интерпретации дозиметрических данных: так, с 1950 г. в МСО начала работать биофизическая лаборатория (В.И. Петрушкин, Ф.М. Лясс, Т.Н. Рысина, Л.А. Плотникова, позднее В.Ф. Хохряков с группой сотрудников). Деятельность этой лаборатории была исключительно важна для оценки значимости отдельных факторов внутреннего облучения (плутоний, стронций, тритий). Одновременно разрабатывались как методики определения этих веществ в биосубстратах, так и принципы оценки поступления и содержания нуклидов в организме. Делались попытки определить соотношения содержания нуклидов в рабочих помещениях с поступлением в организм работающих.
  
   В результате этих исследований было дезавуировано упорно насаждавшееся московскими коллегами мнение о существенном вкладе в поглощенную дозу работников завода 25 стронция, что приводило к неправильной оценке реальных и мнимых опасностей. Зато получило серьезное подтверждение представление врачей Комбината о высокой агрессивности трития и токсичности плутония у работников завода 20 и лиц, занятых на конечных операциях отделения плутония от продуктов деления, проводившихся в те годы на заводах 20 и 25.
  
   Выполненные к этому времени санитарно-гигиенические и дозиметрические исследования службой Комбината, промсанотделом и гигиенистами Института биофизики (Г. М. Пархоменко) подтвердили наличие чрезвычайно высоких концентраций плутония в воздухе цехов 1 и 9 завода 20, превышавших предельно допустимый уровень (ПДУ) в сотни тысяч раз! Уровни внешнего облучения не контролировались адекватно в цехе 9, где они были весьма значительными, и сохранялись еще достаточно высокими в первое время в цехе 1, способствуя возникновению симптомов хронической лучевой болезни от внешнего облучения.
  
   Их выявление позволило вывести из основного производства часть работающих еще до возникновения у них эффектов от инкорпорированного плутония. Диагностика пневмосклероза, как очерченной клинической формы, на ранних фазах была мало доступна и явно опаздывала по отношению к моменту накопления уже значительной доли дозы от плутония. Да и по прекращении контакта его доза продолжала возрастать, хотя и с меньшей интенсивностью. А ведь только вывод по дозе и прогнозу без клинических проявлений болезни - пневмосклероза - мог бы стать, а позднее и стал единственной реальной мерой предотвращения плутониевого поражения критических органов у работников завода 20.
  
   Дальнейшее улучшение условий труда на этом производстве и своевременные профилактические переводы оградили подобные контингенты не только от непосредственных (пневмосклероз), но и от отдаленных (рак легкого) последствий интоксикации плутонием. Этим актуальным вопросам посвящено большое количество работ, в том числе опубликованным и в последние годы (Л.А. Плотникова, Г.Д. Байсоголов, В.Ф. Хохряков, Н.Д. Окладникова, Н.А, Кошурникова с соавторами, Г.Н. Гастева и В.И. Бадьин с соавторами, Р.Д. Друтман и В.В. Мордашева).
  
   Весьма сложным было найти аргументированное обоснование уровня выведения плутония, являющегося показанием к истинно профилактическому переводу работающих с этим нуклидом. И до настоящего времени остаются дискуссионными оценки риска отдаленных последствий в различном диапазоне доз, особенно при сочетании с внешним облучением.
  
   В 1956 г. административно оформилось ранее существовавшее неформально объединение научных сотрудников - клиницистов и экспериментаторов филиала, работавших с 1949 г. на базе ЦЗЛ Комбината. Решение проблем морфологии, биохимии и биофизики лучевой патологии людей существенно продвинулось от сочетания усилий этих двух групп работающих. Несколько позднее к ним присоединилась и группа биологов и врачей-радиотоксикологов, работавших ранее на Урале вместе с Н.В. Тимофеевым-Ресовским (Ю.И. Москалев, В.Н. Стрельцова, Л.А. Булдаков, С.А. Рогачева и др.).
  
   Постепенно росли и кадры как клиницистов, вследствие появления в городе выпускников институтов, так и специалистов, закончивших ординатуру и аспирантуру. Часть из них пополнила кадры здравпунктов, а некоторые непосредственно вошли в состав расширившегося клинического отдела филиала (А.С. Чиж, Н.Д. Окладникова и др.).
  
   Как говорилось выше, на основных заводах (20, 24, 25, 156) врачебные здравпункты работали круглосуточно. Проводились медицинские осмотры, оказывалась неотложная помощь, выполнялись прививки и процедуры, велся прием амбулаторных больных. Особо следует отметить самоотверженный труд и высокий профессиональный уровень клинических лаборантов, обеспечивающих высокое качество и точность бесчисленных анализов крови.
  
   Методика их выполнения была поставлена профессором А.П. Егоровым. По его настоянию систематически проверялись меланжеры, реактивы, стекла, проводились дублирующие контрольные определения - как плановые, так и срочные в сомнительных случаях. Их результаты находили отражение в четкой системе ответственных заключений по медицинским осмотрам. График последних постоянно уточнялся и строго контролировался администрацией завода. Была разработана новая форма медицинской книжки (П.И. Моисейцев, А.К. Гуськова, Г.Д. Байсоголов), удобная для анализа материалов динамических наблюдений, хотя и достаточно трудоемкая при ее добросовестном заполнении.
  
   К 1953 г. значительно сократилось число строителей. Последовательно выводились с объекта контингенты заключенных и трудармейцев. Это обосновало решение о передаче всех лечебно-профилактических учреждений САНО строительства в МСО 71, которое к этому времени уже располагало достаточной материально-технической базой и квалифицированными кадрами. Медсанчасти лагучастков оставались при них лишь до момента их закрытая, или перевода в другие регионы. На базе лечкомбината строительства была создана инфекционная больница МСО с числом коек до 100 и возможностью расширения коечного фонда при вспышках дизентерии и кори до 200. Главным врачом этой больницы до 1956 г. был А.А. Лонзингер.
  
   В составе МСО с 1956 г. функционировало три больнично-поликлинических объединения, в том числе БПО 3, в котором осуществлялось централизованное медицинское обслуживание персонала основных заводов Комбината. На его базе работал и ФИБ-1, а в поликлинике (главные врачи Ю.Н. Никулин, В.К. Попов, Я.И. Колотинский) уже в 50-е годы был выделен участок диспансеризации лиц, переболевших лучевой болезнью и переведенных по дозиметрическим показаниям (суммарная доза более 1 Гр) в "чистые условия". Этот участок вела врач А.Я. Заботина, в прошлом работавшая в здравпункте завода 25. Экспертизой трудоспособности при профессиональных заболеваниях ведали квалифицированные врачи О.Н. Мироненко и T.A. Xaритонова. За основу решения принималось заключение стационара ФИБ-1.
  
   Во всех воспоминаниях, как персонала, так и ветеранов-медиков (Я.И. Колотинский), с возмущением отметаются лжесвидетельства о том, что врачи скрывали диагноз лучевых поражений. Его не утаивали даже от самих пациентов. Под шифром "астеновегетативный синдром" он фигурировал в больничном листе, заносился в соответствующий журнал регистрации профзаболеваний. По нему оформлялось экстренное извещение в промсанотдел СЭС. Больной направлялся на ВКК для выдачи ему трудового больничного листа или на ВТЭК для оформления 3-й группы профессиональной инвалидности.
  
   Эти меры были необходимы для обеспечения рационального трудоустройства вне контакта с облучением, при необходимости - переобучения и доплаты за потерю в заработке. Врачи проявляли необходимую настойчивость в реализации этих решений, были требовательны к администрации и участливы к своим пациентам. Так было даже в суровые по режиму годы, когда город, как и все здравоохранение отрасли (А.И. Бурназян), находились в непосредственном ведении Л. П. Берии.
  
   Следует иметь в виду также и то, что персонал Комбината был бесконечно предан своему делу, гордился своим участием в работе, без тени неприязни и с глубоким уважением вспоминает и доныне свою деятельность в "самом атомном пекле" ("Девятка Вандышевой", "съем фильтров у Пащенко" и пр.). Иногда врачам приходилось долго уговаривать персонал покинуть опасные места до завершения каких-либо, по их мнению, особенно срочных и важных работ, требующих личного участия пациента.
  
   Особую атмосферу создавало и то, что старшие по должности и научный персонал, включая И.В. Курчатова, Е.П. Славского, А.А. Бочвара, А.Д. Гельман, Н.А. Семенова и многих других, не только полностью разделяли со своими подчиненными все опасности, но часто брали на себя наиболее трудные манипуляции с возможностью переоблучения. Таково участие в работах на реакторе И. В. Курчатова. На Комбинате хранится его кассета с дозой разового облучения 42 Р. При этом я всегда вспоминаю аналогичные данные по радиометрии отпечатков пальцев Марии Кюри в ее записных книжках, которые мне показали в мемориальном музее в Париже. Хорошо известен эпизод входа в радиационно опасную зону реактора Е.П. Славского для проверки уровня зависания блочков. Пациенты рассказали мне, как академик А.А. Бочвар срочно удалил всех виновниц разлива плутония из загрязненного помещения цеха 9 и сам провел вручную его уборку и дезактивацию.
  
   С особой силой взаимодействие врачей и сотрудников Комбината проявлялось, конечно, в острых аварийных ситуациях. Ну а медики становились в это время одной большой семьей, самоотверженно боровшейся днем и ночью за спасение пострадавших. В.Н. Дощенко, Е.А. Еманова, бывшие непосредственно лечащими врачами многих таких больных, в своих воспоминаниях говорят, что все эти больные и их судьбы прошли не только через их руки, но и сердца.
  
   Не могу забыть, что даже когда мы были бессильны и теряли больных, подвергшихся облучению в дозах, не совместимых с жизнью, их близкие обращались к нам с Г.Д. Байсоголовым с теплыми словами признательности за наше участие в борьбе за жизнь их родственников. Сын одного из таких больных нашел меня спустя 30 лет в Славутиче, чтобы "увидеть врача, лечившего когда-то его умершего от лучевой болезни отца".
  
   Я уже не говорю о том, что дальнейшая жизнь переболевших, создание ими семьи, появление детей и их здоровье, нахождение ими места в обществе становились предметом постоянного внимания медиков. Врачи были сопричастны всем волнениям и заботам своих пациентов многие годы и становились друзьями этих семей на долгие времена.
  
   Ведь встречи врачей с ветеранами Комбината происходят не только на юбилейных торжествах, но и дома, в больницах и клиниках, где они лечатся в настоящее время в основном от сопутствующих их возрасту болезней. Пациенты ищут у нас и помощи в решении не только медицинских, но и социальных проблем. Мы, врачи, не всегда успешно можем им помочь в рамках явно неудовлетворительного законодательства, хотя мы высоко оцениваем, зная лично, их самоотверженный и опасный труд - подвиг в годы создания ядерного оружия, и понимаем, что в отдаленные сроки этим людям присущ определенный, потенциально более высокий риск для здоровья,
  
   Хочется еще раз сказать, что решающая роль в изменении законодательства, по нашему мнению, должна принадлежать правительству страны и отрасли, которую эти пациенты создали, во имя которой они трудились. Ведь нельзя "осуждать" людей за то, что они восстановили свое здоровье после перенесенной лучевой болезни или не имели в прошлом явных зарегистрированных признаков лучевого повреждения.
  
   Летопись появления зданий для нужд здравоохранения в городе начинается с передачи ему в марте 1949 г. трех деревянных бараков и постройки первого, так называемого хирургического корпуса. С этого времени, особенно интенсивно и постоянно в первые 7 лет, вводили в строй новые здания. В 1983-1994 гг. было завершено строительство главного семиэтажного больничного корпуса на 510 коек и девяти этажной поликлиники на 1400 посещений в день, что позволило передать прежнее здание поликлиники педиатрической службе города.
  
   Расширение материальной базы, безусловно, улучшило возможности оказания квалифицированной и доступной медицинской помощи персоналу Комбината и населению города. Однако прогресс заключался не просто в увеличении лечебной базы и численности медиков. С первых шагов их деятельности на Комбинате существовала еще одна важная особенность: неизменное внимание уделялось проблемам совершенствования специальных знаний врачей в области радиационной патологии и активному вовлечению их в научные исследования.
  
   Основы специфических для отрасли разделов науки о действии радиации на организм человека были заложены еще коллективом второго терапевтического отделения МСО, открывшегося в 1950 году. Группа работавших в нем врачей совершенно самостоятельно и очень активно, параллельно со своей практической работой и накапливающимся опытом, занималась теоретической разработкой принципов диагностики и лечения лучевых поражений и оптимизацией медицинского наблюдения за работающими в отрасли.
  
   В эти первые годы были выделены группы повышенного риска непосредственных эффектов радиации, ориентировочно определены сроки, необходимые для выявления восстановительных процессов, возможности возвращения к работе с источниками излучения или необходимость прекращения контакта с ними на постоянный срок.
  
   Через рабочие места в этом отделении, занятия и лекции, проводимые его сотрудниками, консультации с ними прошли практические все врачи, работавшие в заводском здравоохранении. Одновременно использовались все возможности для повышения общемедицинской и специальной подготовки врачей в области физики излучений, гематологии, неврологии, дерматологии, лабораторной диагностики. Интерес к этим занятиям был огромный, несмотря на сверхнормативную практическую нагрузку как "учеников", так и их "учителей".
  
   Все это позволило достигнуть единства в практических действиях в отношении персонала Комбината и пациентов, а также подготовить первые в стране монографии по острой и хронической лучевой болезни, уже не только носящие компилятивный характер, но и обобщающие уникальный личный опыт их авторов.
  
   Известную помощь медицинскому образованию работающих на Комбинате врачей оказывали систематические командировки в МСО, иногда на длительные сроки, крупных ученых из Москвы и других городов. С 1948 г. в городе работал хирург широкого профиля профессор А.М. Аминев. Им были проведены совместно с А.К. Гуськовой нейрохирургические операции при весьма частых в этот период травмах строителей и монтажников. Консультировал неврологических больных и прочел несколько лекций по нейроинфекциям профессор И.С. Глазунов. В МСО бывали академик Е.М. Тареев, член-корреспондент АМН Н.А. Куршаков, а позднее академик А.И. Воробьев. Из гигиенистов более длительно работали в городе профессор Чехлатый, токсиколог Д.И. Закутинский.
  
   В решении сложных вопросов нормирования и допуска на особо опасные работы с излучением непосредственно активно участвовали академики Г.М. Франк и А.А. Летавет с сотрудниками (Ю.М. Штукенберг, Б.М. Исаев, Н.Ю. Тарасенко, Г.М. Пархоменко и др.). Школа радиационной гигиены создавалась на Комбинате непосредственно академиком А.А. Летаветом.
  
   Всей организацией работы МСО на месте, его связями с другими лечебными и научными учреждениями, подбором и расстановкой кадров с первых лет непосредственно занимался начальник специального медицинского управления при МЗ, позднее, заместитель министра здравоохранения А.И. Бурназян. Он был человеком очень жестким, требовательным, порою грубым, но, несомненно, жил интересами дела, постоянно вникал во все аспекты работы медиков и Комбината, непосредственно принимал весьма ответственные и сложные решения по медицинскому обеспечению отрасли. Многих, в том числе рядовых медицинских работников, он знал лично и был доступен для общения, если дело касалось работы, оказывал содействие в публикации первых научных обобщений, получении научных званий.
  
   Только подобный стиль работы, сложившийся в эти годы, сочетавший в себе предельно напряженную практическую деятельность и научное осмысливание ее результатов, мог определить последующую судьбу коллектива медиков в целом и многих врачей, ставших учеными уже после 1968 г. Именно этот период (1968-1985 гг.) отличался особенно высоким количеством научно-исследовательских работ, обобщавших ранее накопленный огромный опыт.
  
   Темы научных работ были рождены самой жизнью и отличались новизной постановки проблем, требовавших самостоятельного разрешения и не имевших аналогов в мировом научном опыте. Активно изучались радиационная патология кроветворения при остром и хроническом облучении человека, лучевые поражения нервной системы, кожи, легких, органов пищеварения. По сути, создавалась клиническая дозиметрия и токсикология плутония, америция, трития, патохимия различных синдромов лучевой болезни и преморбидных состояний. Были выполнены первые исследования о влиянии радиации на деторождение, здоровье детей и получены цитогенетические данные. Создавалось клинико-гигиеническое обоснование нормативов облучения. Позднее актуализировались проблемы лучевого канцерогенеза, радиационной эпидемиологии и демографии.
  
   Авторами этих работ стали врачи, непосредственно лечившие работников Комбината, оценивающие уровни их облучения от различных источников. Свыше 20 человек стали кандидатами медицинских наук, среди них: Е.А. Еманова, В.Н. Дощенко, B.C. Крауз, Н.И. Мигунова, Н.Я. Кабышева, Н.Н. Юрков, М.В. Сумина. Т.В. Олииер, Г.Я. Лукачер, В.К. Лемберг, Н.П. Петрушкина, С.А. Рогачева, В.С. Веденеев, Г.В. Чернова, В.А. Шевкунов, В.С. Пестерникова, В.П. Никитин, И.Л. Кисловская, Т.Н. Михайлина.
  
   Докторами медицинских наук стали Г.Д. Байсоголов, А.К. Гуськова. Л.А. Булдаков, В.И. Кирюшкин, В.Ф. Хохряков, П.И. Моисейцев, Г.С. Мороз, Н.Д. Окладникова, Н.А. Кошурникова. Мы упомянули лишь лиц, непосредственно занимавшихся лечебно-диагностической работой, большая группа исследований была выполнена также по актуальным проблемам отрасли сотрудниками экспериментального отдела филиала.
  
   Звание заслуженных врачей России было присвоено замечательному врачу-невропатологу, работавшей в городе с 1949 г., Н.М. Дощенко, ветерану отрасли - начальнику здравпункта завода 20, а позднее заводской поликлиники и центрального архива профессиональных больных Я.И. Колотинскому. Заслуженной наградой - почетным званием - был отмечен труд врача-рентгенолога, позднее начальника МСО А.А. Мишачева, первого, вместе с В.П. Никитиным, заподозрившего развитие радиационного пневмосклероза у работников завода 20. Выше уже говорилось об исключительно важной организаторской деятельности в области здравоохранения ветерана строительства и Комбината, также получившего звание заслуженного врача, А.А. Лонзингера.
  
   Высокие награды, почетные звания были присвоены и руководителям других отделов общемедицинских служб, много лет активно участвовавших в работе по обеспечению санитарного благополучия и охраны здоровья населения города, в их числе были и сотрудники филиала - гигиенисты. Их деятельность особенно тесно смыкалась с задачами обеспечения оптимальных условий труда работающих (П.Ф. Воронин, А.Н. Мусаткова, Э.Р. Любчанский, Ф.Д. Третьяков и др.). При участии сотрудников Комбината стали развиваться исследования по проблемам демографии и радиационной эпидемиологии персонала объектов, населения города и близлежащих территорий (П.Ф. Воронин, П.А. Кошурникова, С.Н. Демин и др.).
  
   Следует указать, что многие из перечисленных выше проблем еще не получили окончательного разрешения и остаются весьма актуальными на последующие годы. Требуют существенного уточнения, а иногда и пересмотра многие законодательные акты. Работа эта должна быть продолжена новыми поколениями врачей, работающих в отрасли, однако, с максимальным использованием уникального опыта, накопленного их предшественниками.
  
   Значение этого опыта для страны и всего мира стало очевидным уже в 70-е гг., но особенно после аварии на Чернобыльской АЭС, произошедшей в период гласности и открытия ранее неизвестных широкой публике фактических данных.
  
   Работавшие в эти годы сотрудники филиала Института биофизики располагали уже двумя специально построенными зданиями (экспериментальный и клинический корпуса). В проектирование и организацию строительства этих зданий специального назначения, а также их освоение и эксплуатацию огромный вклад внесли руководители филиала Г.Д. Байсоголов и В.К. Лемберг.
  
   Задачи научного коллектива врачей заводского здравоохранения в этом периоде работы медиков (после 1968 г.) существенно изменились. Развертывались углубленные целенаправленные исследования крупных и небольших групп работающих в различных типах производств в широком диапазоне доз.
  
   Создавались профильные факторные регистры с анализом данных за длительные (до 35-40 лет) промежутки времени, с сопоставлением клинико-эпидемиологических данных с суммарными дозовыми нагрузками и интенсивностью облучения (Н.Д. Окладникова, В.Н. Дощенко, В.С. Пестерникова, М.В. Сумина, Н.Н. Юрков и др.). При этом рассматривались не только непосредственные реакции на профессиональное облучение, но и его отдаленные последствия. Само обследование в соответствии с возрастом работающих, и другими факторами риска стало приобретать иную направленность, в первую очередь онкологическую. Многофакторный анализ понадобился и для оценки вклада радиации в характерные для этих возрастных групп кардиоцеребральную сосудистую патологию, в заболевания бронхолегочной, нервной систем и опорно-двигательного аппарата.
  
   По-прежнему актуальными оставались вопросы воздействия на организм различных соединений плутония - отдельно и в сочетании с внешним гамма-облучением, а также америция и трития. Совершенствовался дозиметрический факторный регистр, позволивший сделать некоторые клинико-дозиметрические обобщения (В.Ф. Хохряков, Н.Д. Окладникова и др.).
  
   Еще предстоит уточнить наличие или отсутствие закономерных связей между радиационными клиническими синдромами в ранние сроки наблюдения и неспецифическими заболеваниями, отягчающими состояние стареющих пациентов в отдаленном периоде (инсульт, инфаркт, артериальная гипертензия и др.).
  
   Накопленный врачами Комбината уникальный опыт вызывает понятный огромный интерес зарубежных коллег, которые активно ищут непосредственного общения с исследователями, работавшими по данной проблеме в различные периоды времени. В этих материалах мировое научное сообщество надеется найти ответы на многие актуальные вопросы радиационной медицины, с их помощью более строго обосновать нормативы и законодательства по различным программам атомной промышленности и энергетики.
  
   С гордостью видят ветераны-медики в этом интересе и уважении к накопленному за многие годы опыту высокую оценку их совокупного труда. В деятельности ныне работающих врачей и исследователей они видят реализацию замыслов, появившихся у них в период становления отрасли, и закономерное развитие идей, возникших у еще молодых тогда врачей в первые трудные годы.
  
   Несомненна и преемственность заложенных ими традиций врачебного гуманизма и творческого поиска, сопровождающих врачебную деятельность в таких ответственных ситуациях, как работа в атомной промышленности и энергетике. Ветераны-медики могут радоваться прогрессу знаний и росту профессиональной компетентности многих представителей новых поколений врачей, приходящих на работу в отрасль, справедливо считая их всех в какой-то степени своими учениками.
  
   Именно ветеранами были написаны не потерявшие своей значимости и ныне первые книга по лучевой болезни, через их сердце и разум прошел бесконечно длинный, горький и в то же время бесценный ряд клинических наблюдений и опыт профилактики и лечения столь многочисленных групп персонала первого атомного предприятия. Следует надеяться, что подобного уже никогда не увидят грядущие поколения врачей.
  
   Однако нельзя исключать ситуаций, в которых понадобится этот опыт и будет нужна готовность работающих сегодня врачей к срочным компетентным решениям в области радиационной патологии. Ведь и авария в Чернобыле потребовала таких знаний от широкого круга медиков. В своих действиях они опирались в первую очередь на предшествующий опыт радиационной медицины, внося определенную долю в ранее накопленные знания и проверяя сложившиеся прежде представления при использовании всех лечебно-диагностических возможностей современной медицинской науки.
  
   Напомним, что уже в книгах, появившихся до аварии (1975-1986 гг.), были основные положения не только о принципах оценки острых эффектов облучения, но и о системе наблюдения и оценки здоровья населения, оказавшегося в зоне выпадения нуклидов. Уже тогда были высказаны, к сожалению, неучтенные предостережения о возможных ошибках в этих оценках и решениях. Ведь основные прогностические критерии по дозе от различных радиационных факторов были уже ранее проверены в данных многолетнего наблюдения, как персонала, так и населения, находившегося в зонах интенсивного радиоактивного загрязнения речной системы и в регионе Восточно-Уральского следа.
  
   Ретроспективный анализ данных по последствиям аварии на ЧАЭС пока в полной мере оправдывает принятые критерии диагностики непосредственных реакций и отдаленных последствий облучения, сложившиеся на опыте работы медиков на первом атомном предприятии. Это особенно важно, так как при многолетнем наблюдении за ветеранами отрасли можно было выделить группы с различной интенсивностью и суммарными дозами облучения.
  
   В том числе была группа ветеранов Комбината, работа которых в период пуска сопровождалась цепью практически постоянных нештатных ситуаций с возможностью разового и систематического переоблучения в дозах, существенно более высоких, чем у лиц, занятых на ликвидации последствий аварии на ЧАЭС. Едва ли можно утверждать, что социально-психологические условия их деятельности по напряженности были лучше, чем при любых последующих авариях.
  
   В конце краткого изложения истории медицинского обеспечения чрезвычайной по тяжести задачи создания ядерного оружия в стране следует еще раз подчеркнуть некоторые положения.
  
   Фронт работ для медиков с первых шагов строительства Комбината до сегодняшних дней неотделим от труда инженерно-технического персонала, всех контингентов, вовлеченных в эту деятельность, да и населения города и ближайших регионов.
  
   Только объединение усилий техников и медиков в реализации государственной задачи огромной важности помогло преодолеть бесконечные трудности и позволило в сжатые сроки решить задачу предотвращения или, хотя бы, уменьшения потери здоровья участников реализации этого грандиозного проекта.
  
   За эти долгие годы последовательно сменяли друг друга по своей значимости различные факторы риска. На первых этапах это были сложности формирования социальной инфраструктуры, травматизм в ходе грандиозных строительно-монтажных работ и интенсивное, постепенно спадающее по мощности внешнее гамма-облучение персонала. Позднее имели место, как последствия указанных факторов, так и накопление дозы от плутония. Постоянно, но особенно в первые годы, работе и жизни сопутствовало огромное эмоционально-психическое напряжение, в последнее время, осложнившееся социально-экономическим неблагополучием, нестабильностью и тревогой за будущее.
  
   За эти годы изменился и возраст группы пациентов, во многом синхронизированных контингентов, тщательно отобранных медиками (в основном 18-25 лет) для работы на производстве 40-45 лет назад. Кроме того, стали другими медико-демографические характеристики, хотя и более гетерогенного по возрасту, населения специального города и региона. За этими возрастными сдвигам и динамикой ситуации следовали и изменяющиеся в отдельные периоды задачи в деятельности медиков. Требовалось постоянное совершенствование организационных структур, гибкое изменение направления практической деятельности, тематики научных медицинских исследований.
  
   Неизменными оставались лишь изначально заложенные традиции самоотверженного вдумчивого труда, сочетавшегося с научным анализом его результатов. Постоянным остается гуманное отношение медиков к судьбам своих пациентов, кем бы они ни были - заключенными, руководителями промышленности, или научными работниками. Характерными для всей первой когорты медиков были большая самостоятельность и готовность к трудным, срочным, нестандартным, ответственным решениям. Это касалось как выбора метода лечения одного тяжелого больного, так и "прописи рецептов" образа жизни и профилактических мероприятий многочисленным контингентам персонала, города, региона.
  
   Периода подобных сверхзадач и серьезных испытаний всегда возможны в жизни каждой страны, владеющей сложными, в том числе и нелучевыми, технологиями. Особенно они значимы и реальны во время радикальных реформ экономических и политических структур государства. Об этом нельзя забывать!
  
   При понятном и обоснованном критическом отношении к нашему общему сложному и суровому прошлому пусть будут извлечены и усвоены его полезные уроки! Они, в частности, могут быть, безусловно, почерпнуты из опыта организации деятельности медиков в процессе создания и испытания ядерного оружия в нашей стране. Опыт этот, с нашей точки зрения, в частности в организационных решениях, будет полезен и в любых других сложных ситуациях.
  
  
  
  Источник: Гуськова, А. К. Страницы истории: [История становления и развития системы здравоохранения на первом атомном промышленном предприятии] / А. К. Гуськова // Вопросы радиационной безопасности. - 1998. - Љ 2. - С. 59-73.
  
  Владимир Губарев, Ангелина Гуськова.
  Интервью.
  ПРОФЕССОР АНГЕЛИНА ГУСЬКОВА: НА ЛЕЗВИИ АТОМНОГО МЕЧА
  Источник: https://www.nkj.ru/archive/articles/9759/?ysclid=ljomu3djqk666715784
  Каждый из нас может написать книгу о себе. Получится пухлый том или тоненькая брошюра, особого значения не имеет. Важно другое: станет ли она нужной и интересной для тех, кто никогда с тобой не встречался, узнают ли из нее что-то новое те, с кем рядом прожил многие годы. И вдруг оказывается, что это именно так. Книга о себе нужна людям, потому что ее автору дано возвыситься над равниной человечества. У Ангелины Константиновны Гуськовой , главного научного сотрудника ГНЦ "Институт биофизики" Минздрава РФ, доктора медицинских наук, члена-корреспондента РАН, такое право исключительности есть - ведь она первый человек на этой планете, кто бросил вызов "лучевке" и научился ее побеждать!
  Наука и жизнь // Иллюстрации
  Доктор медицинских наук, профессор Ангелина Константиновна Гуськова.
  Барак 2-го терапевтического отделения, построенный в Челябинске-40 в 1953 году.
  Первые врачи, начавшие борьбу с лучевой болезнью, - научные сотрудники филиала Института биофизики в Челябинске-40 (слева направо): В. И. Кирюшкин, В. Н. Дощенко, А. К. Гуськова, Г. Д. Байсоголов, Е. А. Еманова.
  Г. Д. Байсоголов и А. К. Гуськова с больными, получившими острое облучение в лаборатории химико-металлургического завода на "Маяке" в 1957 году.
  Коллектив клиники и зарубежные коллеги, работавшие во время аварии на Чернобыльской АЭС.
  А. К. Гуськова (справа) с коллегой из Минздрава и экспертом МАГАТЭ в Белоруссии через четыре месяца после чернобыльской аварии.
  С одним из маленьких пациентов клиники, получившим тяжелое облучение от внешнего источника, который случайно нашел и взял в руки.
  А. К. Гуськова и глава делегации США Ф. А. Меттлер на заседании Научного комитета по атомной радиации ООН. 2006 год.
  »
  Открыть в полном размере
  О страшных и очень интересных вещах пойдет сегодня речь. К этому интервью я готовился долго, наверное, добрых полвека. Решиться проникнуть в мир, где живет и работает профессор Гуськова, необычайно трудно, потому что мы все стараемся поменьше касаться тех граней жизни, которые нам непонятны, недоступны и таинственны. Особенно если речь идет о самой секретной стороне жизни государства.
  Ангелина Константиновна Гуськова любит поэзию, знает ее.
  Наш век пройдет. Откроются архивы.
  И все, что было скрыто до сих пор,
  Все тайные истории изгибы
  Покажут миру славу и позор.
  Богов иных тогда померкнут лики,
  И обнажится всякая беда.
  Но то, что было истинно великим,
  Останется великим навсегда.
  Эти строки Николая Тихонова она выбрала эпиграфом к своей книге воспоминаний "Атомная отрасль страны глазами врача" неслучайно. Гуськова убеждена, что вокруг Атомного проекта слишком много мифов и легенд, а правда не только скрыта завесой секретности, но и искажена невежеством людей, в том числе тех, кто зачастую представляется общественности специалистом.
  Мы знакомы много лет, бывало, что в разнообразных дискуссиях занимали разные позиции, но цель всегда была общая - узнать и рассказать правду о становлении и развитии атомной отрасли России. А потому беседа наша шла, на мой взгляд, с предельной откровенностью. Впрочем, профессор Гуськова иначе и не может - такой уж у нее характер.
  - Ваш путь в науке начинался на "Маяке"?
  - Да! Я была "приговорена" к поездке туда.
  - Что значит "приговорена"?
  - Никакого желания ехать в Челябинск у меня не было, не хотелось менять сложившую ся судьбу. Я работала в Свердловске, в клинике нервных болезней, и уже готовила диссертацию. В это время приехали "вербовщики". Мы, трое молодых врачей, закончивших ординатуру, заполнили анкеты, и нас распределили в "закрытые города": двое уехали в Свердловск-44, а я - в Челябинск-40, нынешний Озерск, где на предприятии "Маяк" развернулось производство плутония и урана - радиоактивных материалов для атомного оружия. Я сопротивлялась как могла и в конце концов дала согласие ехать только на Урал - раз уж надо заниматься "атомными делами".
  - Почему на Урал?
  - Все-таки это мои родные места, да и надеялась сохранить какие-то связи с клиникой, где работала раньше. Попав на комбинат, заведовала неврологическим отделением, затем перешла на работу в специальную научную группу, которую возглавлял замечательный врач-гематолог Г. Д. Байсоголов. Это был Филиал Љ 1 Института биофизики... Вскоре к нам поступили первые два пациента, подвергшиеся облучению.
  - Плутоний?
  - Внешнее гамма-бета-облучение. А потом отделение пополнилось целой группой больных. Эти люди прокладывали траншею на загрязненной территории вне завода, но об опасности никто не знал. Лучевую болезнь смогли распознать уже в разгар заболевания, когда у пациентов появились ожоги кожи.
  - Как это?
  - А так. Рабочие копали траншею, сидели на ее краю. Когда появилась тошнота - первый признак заболевания, - ее приняли за обычное пищевое отравление. После нескольких дней лечения рабочие вернулись в зону. Позднее при появлении изменений кожи и состава крови у них заподозрили острую лучевую болезнь. Когда этих больных показали нам, сразу стало ясно, что мы имеем дело с лучевой болезнью.
  - Вы сталкивались с подобными случаями ранее?
  - Конечно. Мы уже видели лучевую болезнь, вызванную гамма-излучениями на радиохимическом заводе. Там же был случай острой лучевой болезни от неравномерного гамма-нейтронного облучения. Эти больные тоже были нашими пациентами в 1951-1953 годах.
  Только факты. "Было необходимо срочно разработать и создать дозиметрическую аппаратуру. На выездных (Челябинск-40 - Озерск) и плановых (Москва) секциях НТС с персональным участием и особым вниманием к этому вопросу руководства комбината и лично И. В. Курчатова систематически рассматривались появившиеся случаи лучевой болезни. Первые больные с ее хронической формой (ХЛБ) были выявлены в 1949 году, с острой формой (ОЛБ) - в августе 1950 года на Комбинате Љ 817".
  (Здесь и далее - цитаты из книги А. К. Гуськовой "Атомная отрасль страны глазами врача" и официальных документов.)
  - Страшные это были годы?
  - Очень тяжелые... Случаи бывали невероятные! Помню, один из них произошел на "Маяке", в лаборатории химико-металлургического завода, где работали в основном женщины. Казалось, ничего опасного в помещении нет. Однако вдруг одну женщину начало тошнить, закружилась голова, ей стало плохо. Потом такие же симптомы появились у другой женщины, у третьей... Оказалось, что в стене, у которой стояли лабораторные столы, проходила труба с раствором, содержащим большое количество радиоактивных веществ. Постепенно на стенках трубы их накопилось так много, что возник мощный источник гамма-нейтронного излучения. Это было в 1957 году.
  - Все погибли?
  - Нет, что вы! Каждый раз, когда приезжаю на свой любимый "Маяк", разыскиваю тех, кого я лечила. Многие из них живы, мы встречаемся.
  - Мне кажется, "Маяк" притягивает всех, кто там бывал и работал. Почему вы задержались, когда появилась возможность уехать?
  - Еще в 1952 году мне предложили переехать в Москву. Я отработала "обязательные" три года и имела право покинуть Челябинск-40. Однажды меня пригласил к себе Б. Г. Музруков, директор комбината. Он сказал, что в Москве Институт биофизики набирает кадры для специализированной клиники, что меня туда приглашают и что не отпустить меня не может. Потом задумался и сказал: "Вы нам очень нужны, у нас начинается ремонт на "Б"...
  - "Б" - радиохимический завод?
  - Да, самое тяжелое производство... И я осталась. А в 1957-м Игорь Васильевич Курчатов, которого очень беспокоила судьба московской клиники, перевел меня туда.
  - В столице не хватало специалистов?
  - Курчатову не нравилась "кремлевская политика", когда специалистов брали по анкетным данным или по протекции. Считалось, что работа в клинике престижная. А Игорь Васильевич беспокоился о деле, о том, чтобы те, кто пострадал, получали высокопрофессиональную помощь. Он не только перевел меня в Москву, но и дал квартиру рядом с институтом. Иногда приезжал в гости, говорил, что завидует виду на реку из моего окна, а его дом стоит в глубине леса, и он ничего не видит вокруг.
  Только факты. "Тяжесть ситуации с профессиональным облучением требовала увеличения частоты медосмотров и проведения анализа крови по 5-10 раз в год вместо предусмотренного однократного. Вне графика в любой день и час на здравпункте принимали работников, которые по показаниям индивидуально го дозиметра набирали за смену 25 рентген и выше. Именно в этой группе людей, получавших интенсивное облучение (так называемых сигналистов), были выявлены первые случаи хронической и даже подострой лучевой болезни.
  Шифром хронической лучевой болезни, понятным тем, кому это необходимо, был АВС - астеновегетативный синдром. Знали его и пациенты по своим больничным листам. Условия секретного режима ограничивали вообще полноту записи: доза скрывалась за изменявшимся номером медицинской карты. Различные нуклиды обозначались порядковыми номерами (1-4). Объект назывался по имени начальника: хозяйство Архипова, Точеного, Алексеева, конечно, без расшифровки типа технологии".
  - Я хочу вернуться к самому началу Атомного проекта. Вы принимали участие в лечении всех больных, получивших тяжелые лучевые поражения?
  - Наверное, не всех, но многих. "Острые", безусловно, все приезжали к нам - и гражданские и военные.
  - В таком случае вы единственный человек, который может ответить на вопрос, какова человечес кая цена Атомного проекта? Проще говоря, сколько человек в нашей стране погибло от лучевой болезни?
  - Счет идет на единицы. Я помню их всех пофамильно за все 50 с лишним лет работы. 71 человек погиб от острой лучевой болезни, из них 12 получили ее на флоте, остальные - в промышленности и научных учреждениях Средмаша. Есть группа больных, к сожалению, их становится больше, которые попали в аварийные ситуации вне отрасли - при транспортировке источников радиации, в медицине. На "Маяке" было 59 случаев ОЛБ, погибли семеро.
  - А ХЛБ, то есть хроническая лучевая болезнь?
  - Хроников конечно же несравненно больше. Когда у нас на промышленном реакторе шли ремонты, аварии случались, да и допустимые уровни доз в те годы заведомо превышались. Если сейчас по нормам разрешенная доза составляет 2,5 сантизиверта (величина, оценивающая дозу облучения, эквивалентная рентгену *), то тогда разрешалось 15, а реально люди получали и 30 и 100 сантизиверт. Шло быстрое накопление доз и соответственно были разные проявления хронического облучения. Наверное, нашей с Григорием Давыдовичем Байсаголовым самой большой профессиональной удачей было то, что нам удавалось выводить людей из зон облучения. Поверьте, этим можно гордиться! Ведь если получивший дозу будет находиться вне опасной зоны, то по истечении нескольких месяцев или одного-двух лет ХЛБ перестает сказываться. Мы выводили из-под облучения самых опытных, самых квалифицированных специалистов или хотя бы пытались улучшить условия их труда. А заводу были поставлены жесткие сроки, любой ценой следовало выполнять правительственные задания. Поэтому с администрацией "Объекта" разговоры были очень тяжелые, но к каким-то компромиссам все же приходили. За первые 10 лет работы комбината мы таким образом "вылечили" несколько тысяч человек.
  - Условия труда были тяжелые?
  - Невероятно! И когда мы говорим о ядерной мощи страны, о величии России, то обязательно следует помнить о том, что тысячи людей рисковали ради нее своим здоровьем и жизнью. К сожалению, у нас было двое больных, которых вывод из загрязненного цеха уже не спас. Они умерли от хронической лучевой болезни и ее осложнений. Было еще 11 человек, у которых после вывода из-под облучения появились признаки восстановления, однако побороть болезнь нам не удалось. В течение пяти-семи лет у них постепенно развился лейкоз. Тяжелые лейкозы были аналогичны тем, что наблюдались в Японии в 1945 году после атомных бомбардировок. На "Маяке" от ХЛБ погибли 19 человек, в том числе 6 - от плутониевого поражения легких. Психологически работать с ними было мучительно, и мы очень переживали из-за невозможности им помочь.
  - Вы рассказываете о тех, кто работал на реакторах, радиохимическом и химико-металлургическом заводах?
  - Да, на основном производстве. Еще одна группа пострадала на производстве, где получали металлический плутоний. Считалось, что его вывозят туда полностью очищенным от осколков деления ядра урана и пострадать от контакта с ним никто не может. На самом деле даже у "очищенного" плутония была высокая гамма-бета-активность. Группа специалистов, работавших с ним, получила дозу внешнего облучения поменьше, чем на основном производстве. Мы сразу же перевели их в "чистые" зоны. Но плутоний, попавший в организм, продолжал действовать, и, несмотря на все принятые меры, за десять лет мы потеряли шесть человек из-за плутониевого поражения легких.
  - У меня было представление, что погибших от "лучевки" в те годы было несравненно больше!
  - Это широко распространенное заблуждение. Мы стали свидетелями удивительных восстанови тельных процессов. В Институте биофизики есть такие данные: около 90 процентов наших пациентов восстановили свое здоровье! Несколько тысяч человек мы успели вывести с облученных участков.
  - И есть объяснение этому "чуду"?
  - Есть! Во-первых, мы просто успели вовремя им помочь. Во-вторых, пострадали в основном молодые люди, не отягощенные другими болезнями, - средний возраст - 18-20 лет, и небольшая группа инженеров-исследователей постарше. Мы давали им кратковременную инвалидность, чтобы они могли устроить свою жизнь по-новому. Они уезжали из Челябинска-40 в Томск, Красноярск, Новосибирск, потом в Обнинск, Дмитровград. Там приступали к работе в благоприятных условиях.
  - Но ведь было немало и таких, кто уходил из системы Средмаша?
  - Конечно. С одной стороны, мы спасали людей, а с другой - вынуждали их менять жизнь. И не всегда в лучшую сторону. У них были хорошие зарплаты, квартиры, жизненные условия, а мы по медицинским показаниям заставляли их покидать Озерск и любимую работу. Они испытали "эвакуацию" намного раньше, чем те, кто жил в чернобыльской зоне.
  - Знаю, что таким "переселенцам" очень помогал Ефим Павлович Славский.
  - Он хорошо знал отрасль и людей и помогал многим. Люди верили ему и не могли ни в чем отказать. Как написал один самодеятельный поэт:
  Во славу и честь комбината
  Мы шли на работу, как в бой.
  И были в бою как солдаты,
  Страну закрывая собой.
  Может быть, стихи звучат высокопарно, но точно отражают и порыв и самоотверженность поколения, которое не щадило себя ради Родины.
  - Вспомним аварию 1957 года на "Маяке". Вы были там в то время. Каковы ее медицинские аспекты?
  - Это была большая неожиданность для всех. Взрыв "банки" радиоактивных отходов в хранилище вне территории завода дал значительное загрязнение, образовав восточно-уральский след. Выброс шел в сторону города и "Маяка". Пострадали многие люди, не имевшие отношения к комбинату, - солдаты и жители окрестных деревень. Оценка доз была сделана сразу же. Мы проследили судьбу пострадавших, всех, за исключением военных. Они демобилизовались, и ничего об их судьбе нам неизвестно. Лучевой болезни мы не ожидали, но следить за всеми, кто попал под выброс, нужно было. К сожалению, в должной мере этого сделать не удалось. Хотя основное представление об их состоянии у нас сложилось.
  - Сейчас много говорят и пишут о реке Тече, о той опасности, которой подвергаются жители окрестных деревень из-за высокого уровня радиации. Что вы думаете по этому поводу?
  - Опасения обоснованны. С открытием комбината очень скоро стало ясно, что тех емкостей, которые приготовлены для сброса отходов, мало и они быстро переполняются. В качестве временной меры приняли решение сбрасывать активные отходы в болота и через них в реку. Была надежда, что радиоактивность отходов быстро уменьшится. Однако уже при первых исследованиях в 1951-1952 годах мы поняли, что этого не происходит, а значит, сбрасывать отходы в реку нельзя, ведь по берегам, особенно в верховьях, живут люди. Тогда и переключились на озеро Карачай. Уровень сбросов в Течу начал падать, но это не означало, что ее загрязнение радионуклидами снизилось. Исследования показали, что основные виновники радиоактивности отнюдь не долгоживущие нуклиды, а короткоживущая фракция. Это подтверждается и клиническими эффектами заболеваний. Оказалось, что никаких 900 случаев лучевой болезни, которые вначале диагностировались среди местного населения, не было, что главную опасность сбросы представляют для жителей верховьев Течи, тех, кто пользуется речной водой и ест свежую рыбу. Больных ХЛБ было всего 66 человек. Сейчас трудности в анализе ситуации заключаются в том, что нет полной корреляции материалов комбината, осуществившего сброс отходов, с выводами городских и областных служб.
  - Надо ли сейчас выселять жителей деревень, расположенных по реке?
  - Не надо, потому что их жизнь только ухудшится. 95 процентов дозы они уже получили. При отселении люди "уйдут" со своими дозами из-под нашего контроля. А сейчас он проводится, и это позволяет оценить состояние их здоровья за все прошедшие годы. По нашим данным, при естествен ной частоте онкологических заболеваний для данной группы населения порядка 2000 случаев, с облучением можно связать не более 55-ти.
  - Там, на "Маяке", вы лечили практически всех столпов Атомного проекта?
  - Они мало занимались собственным здоровьем, больше заботились о других. Мы им просто советовали, как вести себя в опасных ситуациях, но не лечили. Они конечно же никого не слушались и нас, медиков, не жаловали. Особенно нами пренебрегали оружейники. Жизнь у руководителей проекта была очень трудная, и они не желали ее усложнять. Тем более что мы могли ввести какие-то ограничения, а этого они допустить не могли.
  - Неужели у вас не было пациентов с полигона?
  - Были. После взрыва 1955 года в клинику Института биофизики поступили кинооператоры и солдаты, которые их сопровождали. Операторы ринулись в опасную зону, боялись, что пленка засветится. Все восемь человек получили довольно большие дозы. Они лечились у нас. Один из кинооператоров жив до сих пор, периодически приезжает.
  - Я знал их всех, это были прекрасные документалисты. Они оставили для истории съемки первых испытаний ядерного оружия и первых запусков наших ракет. Работали и в Семипалатинске и на Байконуре. Знаю, что и Игорь Васильевич был вашим пациентом. Вы видели его в необычных ситуациях. Что вы о нем думаете?
  - Ярчайшая фигура. Думаю, трудно найти человека, в котором столь полно соединялись бы высочайший профессионализм, огромное человеческое обаяние и смелость.
  - Такие разные черты характера!
  - Но это так! Во-первых, он должен был на самом верху объяснять суть явлений, просить чрезвычайные ассигнования и принимать решения, не имея предшествующего опыта и надежного обоснования. Тут необходимо и личное обаяние, и огромное доверие руководства страны. Курчатов был человек необыкновенно яркий, волевой и чрезвычайно ответственный - это с одной стороны. А с другой - он обладал чувством внутренней свободы, позволявшим ему организовывать работу в коллективе в условиях жесточайшего режима на демократической основе. Он мог собрать людей с разными убеждениями, разными характерами, не всегда ладивших между собой. Он был стержнем коллектива и достигал невероятно высоких результатов. Все находились под его влиянием. Он мог любого уговорить на что угодно.
  - Об этом мне рассказывали многие... Курчатов мог запросто приехать к вам домой, значит, дистанции не было?
  - У нас были дружеские отношения еще с Челябинска. Он как-то очень доверял мне. Когда приезжал, всегда заслушивал мой доклад о состоянии здоровья людей на комбинате. И это при том, что я не была ни начальником, ни ответственным за медицину на "Объекте". Помню, я должна была вылететь в Москву защищать докторскую диссертацию. Он приехал накануне. Вдруг говорит: "Какая защита? Отодвинем ее. Нам нужен ваш доклад". Естественно, я осталась. Появилась в Москве лишь накануне защиты, веселая, счастливая. Какая здесь защита?! Вот там, на "Объекте" защита была настоящая, и прошла она хорошо! В общем, защитилась я легко. Выхожу из проходной, и вдруг меня встречает охранник Курчатова с букетом цветов и запиской: "За мужество!" Вот такой был Игорь Васильевич...
  Только факты. "Игорь Васильевич любил гостей, умел придать неожиданному и срочному их приходу (из-за чего всегда волновалась Марина Дмитриевна) праздничный характер. Один раз на таком "приеме" среди привычного и для меня круга людей, где все хорошо друг друга знали и легко общались, я увидела незнакомого мрачноватого, молчаливого, коренастого человека. С короткой, точно нелегко поворачивающейся шеей, как бы отделенного от остальных чем-то своим, особым. Игорь Васильевич подошел ко мне сзади, наклонился и тихо спросил: "Как вам нравится этот человек?" Я сказала: "Совсем не нравится". Он засмеялся и ответил: "Ну и напрасно: скоро все забудут меня и будут говорить только о нем". Это был Сергей Павлович Королев".
  - Соратники Курчатова старались походить на него?
  - Они были другими. Например, я близко знала Анатолия Петровича Александрова. Глубоко его уважаю. У него была "двойная биография". Он участвовал в Гражданской войне на стороне белых. Знал, что об этом известно в ведомстве Берии, и понимал, что любое отступление, неосторожное высказывание, неудача могут быть использованы против него. А потому всегда был "застегнут на все пуговицы". Анатолий Петрович немного "отпустил" себя только в последние годы жизни, "растопился", стал более доверителен. Его любили, но по-другому, чем Курчатова. Преклонялись перед его авторитетом, чувством ответственности, готовностью разделить опасность. Александров очень дружил со Славским. Они были похожи по характеру. Им не мешало то, что в Гражданскую воевали друг против друга. Ефим Павлович воевал страстно, ярко. Он рассказывал, как крушили они фарфор в домах помещиков, как рубили белых... Иногда Славский и Александров, выпив вместе по рюмке, говорили, что, доведись им встретиться на фронте, показали бы друг другу, кто чего стоит...
  - И Славский и Александров воевали геройски. Один получил именное оружие, гордился им, а другой заработал три Георгиевских креста. Символично, что и "красный" Славский, и "белый" Александров стали трижды Героями Социалистического Труда... А о ком бы еще вы вспомнили?
  - О многих. Исаак Константинович Кикоин - человек удивительный, интеллигент, как говорится, "высшей пробы". Его манера вести беседу, дискуссии - спокойная, выдержанная, аргументированная - поражала. В Свердловске-44 были очень трудные времена, когда ничего не ладилось с центрифуга ми. Туда поехали Б. Л. Ванников и Е. П. Славский. Я их сопровождала. Тем же поездом ехал и Берия. Он учинял допросы, разбирательства, обвинял всех в саботаже. И в такой ситуации Исаак Константинович сохранял спокойствие, проявлял выдержку, твердо спорил с Берией. Он доказывал, что пройдет еще пара испытаний, завершится еще один эксперимент и все наладится. На него давят, его обвиняют во всех немыслимых грехах, а он упорно идет своим путем. Такая позиция вызывала уважение. Вообще, каждый из руководителей Атомного проекта жил так, как, по-моему, должен жить каждый человек: будто он завтра умрет, а потому сегодня должен сделать как можно больше, или будто он проживет долго-долго и ему придется отвечать за все, что он сделал сегодня. Их психология была именно такой.
  Я вспоминаю Бориса Львовича Ванникова, руководителя ПГУ (Первого Главного управления), человека, прошедшего сложные испытания. Он был арестован. Из тюрьмы писал Сталину. Не о том, что арестован ошибочно, а о том, как организовать систему производства боеприпасов. Вскоре его доставили в Кремль. Ванников вспоминал, что увидел свою записку в руках Сталина. На ней были пометки. Сталин сказал ему: "Вы во многом были правы. Мы ошибались... Вас оклеветали... Этот план надо осуществить". Так что пришел Ванников в кабинет вождя в костюме каторжника, а вышел министром вооружений. Борис Львович считал, что судьба страны важнее его личных переживаний, но при этом прекрасно понимал, что грозит ему в случае неудачи.
  Ванников был самый тяжелый больной среди моих подопечных. В том поезде я оказалась из-за него. У Бориса Львовича только что был инсульт, развивалась глубочайшая сердечная недостаточность, гипертония. И страшная одышка. Если он шел вдоль вагона и махал веточкой, отгоняя комаров, то уже задыхался. Спать мог только сидя в кресле. Естественно, лечащий врач должен был сидеть рядом. Ночью мы много разговаривали. Он возвращался к съезду партии, участником которого был, рассказывал, за что его арестовали и посадили. Я понимала, что проводники вагона - деятели определенного учреждения, а потому наши разговоры, наверное, записываются, и осторожно говорила ему: "Борис Львович, вам не тяжело это вспоминать?" - "Мне сейчас ничего не страшно. Если за мной еще раз придут, сразу умру". Он понимал, что я оберегала его.
  - Вы вспоминаете об этих людях с большой теплотой.
  - А как же иначе?! Славскому и Ванникову, к примеру, я обязана тем, что через два года разлуки встретилась с родными. Из Челябинска-40 меня не выпускали, мама считала, что я арестована. Она письма разные писала, требовала моего освобождения. Сестра эти письма прятала, никуда не посылала. А тут такое везение - мы проезжаем Тагил! И меня отпустили домой на несколько часов. А ведь всякое могло случиться - Ванников очень тяжело болел, его действительно нельзя было оставлять ни на минуту. Но они настояли, чтобы я побывала у родных, увиделась с ними. Нет, такое не забывается!
  - Невесело вам было...
  - Такова уж наша профессия - всегда рядом с болью, горем. Но, повторяю, наши пациенты были очень жизнерадостные, веселые люди. Помню, остановился поезд в тайге, неподалеку от Туры. Славский предложил прогуляться вдоль вагонов. Чуть отошли в сторону - и заблудились. Не можем найти дороги назад. Кругом болото. Ефим Павлович провалился в грязь по пояс, еле-еле выбрался. Слышим выстрелы. Это нас уже ищут. Выходим к поезду. На ступеньке вагона стоит Борис Львович и кричит Славскому: "Если б ты, старый дурак, потонул в этом болоте, я бы не огорчился, а девчонку-то за что с собой потащил?!" Они относились друг к другу с уважением, да и ко мне тоже, хотя были намного старше... Кстати, об одной тайне этой поездки я узнала много лет спустя, когда один из проводников нашего вагона приехал на похороны Славского. Мы вспомнили с ним, как Ванников плохо переносил дорогу, как при минимальной качке, рывках и остановках сразу же ему становилось плохо. Но поезд шел тогда удивительно мягко. Проводник объяснил мне: "Вагон-то, конечно, был дополнительно амортизирован, но еще к нему прицепили платформу с боеприпасами, и машинист это знал!"
  Только факты. "С горечью вспоминаю попытку в 1970 году с физиком ИБФ А. А. Моисеевым предложить для издания рукопись книги, в которой были сопоставлены особенности радиационной ситуации и мер помощи при наземном атомном взрыве и аварии мирного времени с обнажением активной зоны реактора.
  Заместитель министра А. М. Бурназян в гневе ("Вы планируете эту атомную аварию!") бросил рукопись книги на пол и потребовал ограничиться изданием лишь ее части, посвященной оказанию помощи жертвам атомного взрыва. Корректный и очень вдумчивый руководитель Второго Главного управления Минздрава генерал В. И. Михайлов аккуратно собрал разбросанные по полу листы и попытался успокоить меня: "Мы еще вернемся к этому вопросу". В 1971 году нам с А. А. Моисеевым удалось все же выступить с докладом на конференции в Дмитровграде. Друзья грустно шутили потом, что доклад этот был первым сценарием аварии на Чернобыльской АЭС. Доклад вызвал большой интерес. На его основе была подготовлена (но так и не издана до 1988 года) небольшая книжка о мерах помощи при авариях мирного времени".
  - Как вы узнали о Чернобыле?
  - Телефон всегда стоит возле постели. Привычка и необходимость. Мне позвонили из медсанчасти. Говорят, на станции пожар, слышны какие-то взрывы. Вдруг связь забивается, слышно плохо. Это было через час после взрыва, то есть в половине третьего ночи. Наверное, я первой в Москве узнала о случившемся. Сразу же позвонила дежурному Третьего Главного управления Минздрава, сказала, что мне нужна хорошая связь с Чернобыльской АЭС, и попросила прислать машину. Вскоре я уже была в управлении. Оттуда связь лучше. Получила сведения о пострадавших. Рвота, краснота на теле, слабость, у одного пациента понос, то есть типичные признаки острой лучевой болезни. Однако меня пытались убедить, что горит пластик и люди отравляются ядовитыми газами. Из новых сообщений узнала, что в медсанчасти число пострадавших увеличивается: уже сто двадцать человек. Я им говорю: "Ясно, что это не химия, а лучевое поражение. Будем принимать всех..." Еду в клинику. Вызываю аварийную бригаду, чтобы отправить ее в Припять. К их возвращению клиника должна быть готова к приему больных. В пять утра бригада была у меня вся в сборе, а ждать пришлось несколько часов! "Наверху" сомневались в необходимости вылета бригады в Припять! Самолет дали только в два часа дня, хотя врачи могли быть в Чернобыле на восемь часов раньше! На месте стало ясно, что мы имеем дело с радиационной аварией. Сначала в Москву отправили самых тяжелых. В клинику больные начали поступать через сутки - на следующее утро. К этому времени больница была уже в основном освобождена. Как и предусматривалось для таких случаев, назначили начальников отделений - наших сотрудников. Клиника полностью перешла на новый режим работы.
  - Значит, больница Љ 6 тогда оправдала свое предназначение?
  - В общем, да. Правда, мы не были готовы к такому потоку больных, но довольно оперативно решали все проблемы. Наше счастье, что было тепло и больных привозили раздетыми. Рабочую одежду с них снимали там, перед отлетом, а второй раз мы раздевали их уже в клинике. Всех мыли, отбирали "грязные" инструменты, книги, вещи - все было заражено. Самых тяжелых разместили на верхнем этаже. Ниже - тех, кто пострадал меньше. И началась лечебная работа.
  Только факты. "В Москву двумя самолетами были доставлены 207 человек, в том числе 115 с первоначальным диагнозом острой лучевой болезни, подтвержденным впоследствии у 104-х. В Киев с подозрением на ОЛБ поступили около 100 человек (диагноз был верифицирован у 30). Позднее клиника ИБФ приняла еще 148 человек из числа первых участников, вызванных для расследования причин и минимизации последствий аварии. В ближайшие 2-3 года клиника продолжала лечение и обследование в стационаре ежегодно около 100 больных ОЛБ (повторно). Амбулаторные консультации получили в 1986 году 800 пациентов, дозиметрические исследования на спектральное излучение тела человека, определяющее наличие гамма-излучающих нуклидов, - 1200 человек. Всего за 4 года число обследован ных составило соответственно 1119 и 3590. Эту огромную нагрузку несли небольшой коллектив клиники и руководители физико-гигиенических подразделений ИБФ (директор Л. А. Ильин, его заместитель К. И. Гордеев, зав. клиникой А. К. Гуськова)".
  - Знаю, что вокруг этих цифр споры идут до сих пор...
  - Среди специалистов - нет. Сейчас, к сожалению, находятся люди, которые перекраивают прошлое. Но реальность, жестокая реальность осталась в памяти до мельчайших подробностей. Умерло 27 человек. Выжило 10 из тех, кого мы считали безнадежными, в том числе двое очень тяжелых, которым мы вводили костный мозг. Некоторое время они жили с пересаженным костным мозгом, потом постепенно наступило его отторжение и восстановление собственного кроветворения.
  - А сколько было пересадок?
  - Тринадцать.
  - Кстати, почему сразу после чернобыльской катастрофы не был использован тот препарат, который вы создали еще в шестидесятых годах и который помогает в борьбе с радиацией? Честно говоря, я этого не понимаю!
  - Это защитный препарат "Б", созданный в нашем Институте биофизики. Его вводят человеку перед входом в радиационно опасную зону.
  - Препарата "Б" не было на Чернобыльской АЭС?
  - Был.
  - Почему же его не применяли?
  - Ответов на подобные вопросы нет... Во время аварии было совершено множество ошибок, которые привели к катастрофическим последствиям. Людей не следовало посылать в опасные зоны. Если бы они находились в щитовом помещении (на пульте управления), если бы им запретили выходить, если бы поставили дозиметрические посты, мы спасли бы многих людей. Кстати, эти простые меры предусматривались инструкцией. А руководители АЭС, напротив, посылали людей к четвертому блоку, чтобы они проверили, есть ли свечение, в каком положении находится крышка... Тогда всех захлестнули эмоции, а в такой ситуации даже препарат "Б" не способен помочь.
  - А потом его применяли?
  - Да, когда через два месяца после аварии разбирали крышу четвертого блока. Там были мощные гамма-поля. Однако в тех условиях оценить эффективность препарата было трудно: люди находились на крыше короткое время и получали дозы небольшие... К сожалению, в Чернобыле не было доверия к информации о радиации, то есть о той опасности, которой подвергались люди. К примеру, ликвидаторы боялись идти под дно реактора. Законная тревога, ведь топливо могло просочиться вниз. Да и ощущение, что над тобой поврежденный реактор, не очень приятное.
  - Я это почувствовал на себе, когда был там.
  - На самом деле дозы внизу были минимальными. При этом на входе стоял солдат, как раз в том месте, где дозы оказались самыми большими!
  - Нелепостей в Чернобыле было, конечно, много. Но все выполняли главную задачу - быстрее ликвидировать беду!
  - А для этого нужен был трезвый расчет. Один австрийский ученый при обсуждении чернобыльской трагедии в Вене в 1986 году спросил: "Надо ли было нагонять столько людей в Чернобыль? Был ли продуман план ликвидации аварии?" Что можно было тогда ответить на такие вопросы?!
  - А сейчас?
  - Надо анализировать все, что делалось в Чернобыле. Ясно, к примеру, что было много лишних заходов вертолетчиков. Они совершили 1200 вылетов, низко опускались над реактором. Один экипаж погиб - вертолет упал в реактор. И такое было. Безусловно, следовало более жестко регламентировать число привлеченных людей, тщательно контролировать уровни доз. Многие рисковали, на мой взгляд, напрасно.
  - Могли бы вы подвести какие-то медицинские итоги аварии в Чернобыле? Хотя бы в вашей области?
  - В отношении диагноза лучевой болезни и помощи пострадавшим, думаю, все делалось на высоком уровне. И мир это оценил. В 1988 году, когда подводились первые итоги ликвидации аварии, ученые из разных стран пришли к единодушному выводу, что мы приложили максимум усилий, чтобы помочь людям, и посчитали правильной ту предельную дозу облучения, которую мы определили для аварийных работ - 25 бэр**. Споров, признаюсь, по этому поводу было много, ведь военные установили другую предельную дозу - 50 бэр. Что греха таить, мы подстраховывались, нам нужен был трехкратный запас на возможное превышение регламентных величин.
  - Но ведь избежать просчетов невозможно!
  - Тем не менее многое можно и нужно предусматривать! Аварию нельзя запланировать. Но если она случается, то необходимо определять ее масштабы и реальные меры ликвидации последствий. Главное, не посылать в опасную зону сто человек, если достаточно десяти. И еще. Обидно, что были люди, которые вводили общественность в заблуждение и пытались делать на Чернобыле политическую карьеру.
  - Таких я знаю множество!
  - Очень часто они нападали на настоящих профессионалов и решительных людей.
  - Кого вы имеете в виду?
  - В первую очередь Леонида Андреевича Ильина, директора Института биофизики. Он не позволил эвакуировать Киев, и за это ему памятник нужно поставить, а на Украине его чуть ли не "персоной нон грата" сделали, обвинили во всех грехах. На самом деле он спас тысячи жизней, потому что, если бы весь многомиллионный город отправили в эвакуацию, гибели людей было бы не избежать.
  - Я был свидетелем того, как два академика - Ильин и Израэль заверяли руководство Украины, что трагедии с Киевом не случится!
  - Они взяли ответственность на себя, а это дорогого стоит!.. К сожалению, тогда не было по-настоящему просветительской работы, и за это пришлось расплачиваться. Мы не прислушались к выводам специалистов, осуществивших через пять лет после аварии Международный Чернобыльский проект. Из-за этого сегодня страдают дети и на Украине, и в Белоруссии, и в России. Надо было давать им сгущенное и сухое молоко, а не свежее, временно не давать овощи и фрукты. Но матери все делали наоборот, не подозревая, что наносят вред своему ребенку. Они увеличивали лучевую нагрузку от нуклидов. К сожалению, в обществе не было доверия к специалистам, людей убеждали, что они говорят неправду. На самом деле врали не мы, а те, кто нас обвинял во всех смертных грехах.
  - Больше 20 лет прошло. Надеюсь, все убедились, сколь необходима стране ваша клиника - ведь это единственное место, где "лучевку" лечат уверенно и надежно?
  - Это не так. У нашего отделения масса проблем. Во-первых, недавно мы узнали, что 50 лет лечили больных незаконно, так как у нас нет официальных лицензий и сертификатов. Недавно В. В. Путин сказал: "Изощренная форма саботажа - это строгое соблюдение буквы закона". Для нас его слова очень актуальны. Теперь отделение принадлежит больнице, а мы только научные методисты и консультанты. Это означает, что мы уже не отвечаем за тех больных, которых лечим! Вот вам и реформы здравоохранения в их конкретном приложении к такому уникальному клиническому учреждению в стране, да и в мире, каким еще недавно была московская больница Љ 6. Сегодня для нас с трудом находятся рабочие места, хотя все знают, что наши врачи всегда должны быть рядом с пациентами. Все оборудование и приборы, которые мы получили после Чернобыля, в том числе и от международных организаций, потихоньку изъяли. Мы оснащены хуже, чем до аварии, как ни парадоксально это звучит. Ушли из клиники в другие отделы института нужные нам постоянно "физики здоровья". Перешли в другие учреждения две молодежные группы - мои ученики, которые не смогли себя реализовать в создавшихся условиях. Одним словом, у нас остается работать мало молодежи. Учатся многие, но работать не остаются. Они становятся очень приличными клиницистами и сразу же находят выгодное место работы. Отсутствие молодых - самый тревожный симптом. Я хотела рассказать обо всем новому министру, но в приемной его помощник, судя по голосу, - новый человек, сказал, что министр не сможет меня принять. Этот человек просто не знал, кто такая Гуськова.
  - Вы шутите?
  - К сожалению, нет. Не дай бог, если случится нечто похожее на Чернобыль! Многим мы уже не сможем помочь. Сегодня отделение готово к подобным ситуациям хуже, чем в 1986 году.
  - Неужели никаких уроков из Чернобыля так и не извлекли?!
  - Сейчас все думают о прибыли. Даже в 6-й больнице на платных услугах зарабатывают деньги, иначе не прожить. Но мы не то учреждение, которое должно приносить прибыль. Мы должны готовить квалифицированных экспертов, которые будут учитывать радиационный риск в совокупности с рисками других заболеваний, чтобы сотрудники отрасли были здоровыми, сильными, счастливыми людьми, обеспеченными хорошим медицинским обслуживанием. Тогда они не совершат тех ошибок, которые могут привести к тяжелым авариям.
  - Это ведь так очевидно!
  - Не для всех! Нам нужно обязательно иметь группу специалистов, абсолютно готовых к любой тяжелейшей аварии. По опыту мы знаем, что это должны быть врачи высшей квалификации, умеющие работать в отделениях реанимации и интенсивной терапии. Эти специалисты должны получать хорошую зарплату. И еще: нам необходимы врачи, готовые лечить заболевания, похожие на лучевую болезнь. Они должны постоянно совершенствоваться. Не надо ждать, когда привезут сразу 134 пострадавших, пусть это будет всего один пациент в год...
  - А какие болезни похожи на лучевую?
  - Например, болезнь крови. При ее интенсивном лечении, с тотальным терапевтическим облучением и химиотерапией, уничтожается костный мозг и иммунитет. Лечение таких тяжелых больных позволяет нашим специалистам постоянно практиковаться, чтобы быть готовыми бороться с любым Чернобылем. Я, повторяю, рвусь к министру, к президенту, чтобы поделиться своими мыслями, но никто не хочет меня выслушать.
  - Это заставляет вас быть пессимисткой?
  - Отнюдь! Я - оптимистка, потому что за мной судьбы многих и многих выздоровевших. Жизнь подарила мне общение с замечательными людьми - профессиональной и нравственной элитой страны, работавшей в Атомном проекте. Я считаю, что они меня поддерживают.
  - Это так и есть. Спасибо вам, Ангелина Константиновна, за все!
  
  
  Подробнее см.: https://www.nkj.ru/archive/articles/9759/?ysclid=ljomu3djqk666715784 (Наука и жизнь, ПРОФЕССОР АНГЕЛИНА ГУСЬКОВА: НА ЛЕЗВИИ АТОМНОГО МЕЧА)
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"