Аннотация: Маленький человек, в большом, пустом мире...
...Нельзя! Так теряется драгоценная влага...
Ветер. Сухой, жаркий ветер, самозабвенно разносил тонны желтого песка по пустым развалинам города. Серые коробки зданий терялись в неистовой песчаной буре, так что человек, спрятавший своё лицо за лёгким, тряпичным шарфом, неумело выкроенным из обычной льняной материи, мог видеть только бесконечную, переливающуюся в своём сказочном однообразии, стену песка.
Не смотря на свою силу, ветер не мог сдвинуть человека с места - жилистой, иссушенной рукой, заключенной в толстую рабочую варежку, он держался за давно пересохший, но ещё довольно крепкий трос, привязанный к остову сгоревшего грузовика. Когда-то громадный и надежный мусоровоз, был занесен песчаным слоем почти по самую крышу контейнера, так что, теперь, представлял собой отличную опору.
Порывы ветра, мешали только одним: каждый из них сбивал спокойное, размеренное дыхание, и заставлял свободную руку крепче сжимать автомат. Верная машинка, не раз спасавшая жизнь своему хозяину, была так плотно перемотана ворохом тряпок, что из-за этой лохматой одежды, предохранявшей зазоры от вездесущего песка, виднелось только тело хромированного затвора, которое его хозяин постоянно старался прикрыть рукой, рыжий, пластиковый магазин, на половину снаряженный патронами, да косой срез компенсатора.
Человек ждал. Ноги, обутые в старые, изношенные военные ботинки из светлого нубука, были по колено заметены песком, так что нарастающее волнение, всё чаще сбивало с мысли холодный, безразличный разум. Но это не было страхом: просто, ему было ясно, что если песок заметет до пояса, ему не выбраться - животные, на которых он сейчас охотится, скорее всего, съедят его самого. Он воздел к небу слезящиеся глаза, спрятанные за толстыми стеклами, плотно прилегающих к лицу, солнцезащитных очков, и тяжело вздохнул.
"Хорошо, хоть солнце не так палит! - подумалось ему, - Если бы не буря - мне бы и из дому не выйти..."
Он устал. Было тяжело раздвигать ногами песок, в попытке посильнее ударить подошвой ботинка, по лежащей под ним, широкой, пересохшей доске. Но ему приходилось продолжать это делать: стук, который волнами разносился в песке, приманивал к нему громадных, щетинистых, хищных червей. В них была влага - с кровью и другими полостными жидкостями, её было так много, что она стоила риска.
"Охота без приманки - не охота! - успокаивал он себя, - Кто-то должен привлекать их..."
Он усмехнулся - кроме него здесь никого не было. Города давно умерли и развеяли по ветру свой многочисленный прах, в виде сгоревших людей, животных и растений. Пустые, изувеченные здания - весь тот ворох, что остался от его воспоминаний. Так что единственной живой приманкой, на которую могли клюнуть эти страшные, уродливые создания, был он сам. Это, практически всегда, было смертельно опасно, но влага... драгоценная влага...
Беснующийся ветер стал утихать, обнажая нещадно палящее солнце и серые, выцветшие скелеты зданий. Он отпустил занемевшую руку и, выровнявшись во весь рост, сбросил с неё варежку.
Давно прилипшая к пересохшим, растрескавшимся губам, ткань платка, освободилась от давивших на неё порывов, и спокойно развилась по воздуху. Человек пошевелил языком, пытаясь вытолкать изо рта немногочисленные песчинки, которые, не смотря на все усилия, всё-таки протиснулись через многослойную ткань импровизированной арафатки. Но те только заскребли по тонким слизистым, и во рту, тут же, образовался металлический привкус крови.
"Нельзя! Так теряется драгоценная влага!" - подумал он и, глянув на пустую, зашарпанную, металлическую флягу, висящую на толстом брючном поясе, уже в слух, негромко сказал:
- Эх, мне бы наполнить тебя до отказа, да самому напиться... но, видать не судьба! Эти рыжие твари всегда приходят во время бури, что же сегодня не так? - он усмехнулся в привычной, скомканной саркастической улыбке, которая возникала на его лице каждый раз, когда ему приходилось подлавливать себя на каких-то идиотских мелочах, - Рыжие твари, говоришь? Что, всё никак имя придумать не можешь? Ты хоть помнишь, как тебя самого зовут?
- Никак меня не зовут! - отвечал он самому себе, - Некому меня звать, значит и имя мне не нужно! А, раз у меня нет имени, то и им оно ни к чему!
Он довольно улыбнулся, от чего его растрескавшиеся губы сильно засаднили. Ему, в очередной раз, удалось осадить того незримого спутника, который постоянно ходил рядом с ним и донимал своей беспочвенной критикой.
"А рядом ли? Или я ношу его в себе? - подумал человек, - Плевать! Надо собираться, а то изжарюсь на солнце!"
Он успел вытащить из песка только одну ногу, когда недалеко, метрах в двадцати перед ним, возле серой кладки бывшего банка, песок вздыбился и на его гладкой поверхности возник горб, который тут же провалился, образовав небольшую воронку.
"Вот как! А я уж, было, подумал, что гостей не будет!" - мысль эта не пугала, а доставляла радость: если всё получится - сегодня он вдоволь напьётся. Ну а если нет...
Поспешно вытащив из зыбкого песка вторую ногу, он сделал пару шагов назад и внимательно осмотрелся: в том месте, где оно попытается выбросить свою голову в смертельном броске, песок сначала немного, еле заметно осыплется, давая человеку шанс сделать первый удар в этой смертельной схватке. Рука машинально зашарила по поясу в поисках длинного штыка, висевшего в пластиковых ножнах и, найдя его, успокоено легла на пистолетную рукоять автомата.
"Где же ты? Чего тянешь? Или, может, ты не голоден?" - думал человек. Пауза между первым появлением, в котором червь, едва высунувший голову из песка, моментально оценивал расположение будущей жертвы и тут же уходил под землю, и броском, в котором он, всей своей массивной тушей, наваливался на добычу и, с помощью членистых жевал - щупалец, вгрызался в её теплую тушу, неприлично затягивалась. Охотник начинал нервничать, так что огрубевшие от каждодневной, тяжелой работы пальцы, нервно барабанили по нагретому железу автомата.
Песок снова вздыбился. На этот раз, небольшая воронка образовалась сбоку, так что незадачливый охотник, еле успел её заметить. Он обернулся, в пол оборота и, понимая, что уже опаздывает, едва начал вскидывать автомат, когда целая буря песка, вырвавшаяся из-под ног, опрокинула его наземь. Что-то тяжелое, с очень чётким, саднящим по ушам трещанъем, навалилось на него и, клацая жевалами, которые запутались в тонком стальном тросе, пыталось дотянуться до его лица. Розовая стома, выглядывающая из-за радиальных щупалец, с пронзительным свистом всасывала воздух, и, раз за разом, вытягивалась в сторону человека. Не найдя, к чему прикоснуться, она втягивалась обратно, что бы с новыми силами, податься вперед.
- Забери от меня свой анус! - вскричал охотник, но его соперник был безмолвен. В подземном мире, где он обитал, слова были излишни...
Автомат, выроненный из рук, лежал неподалеку, всей своей многочисленной одеждой красуясь в палящих солнечных лучах.
Видимо поняв, что добраться до человека не получится, червь попытался мотнуться назад, что бы освободиться из стальной ловушки, но эта попытка оказалась тщетной: все его многочисленные хитиновые щетинки, работавшие двигательной силой в земле, могли выгибаться только в одну сторону. Так что, тонкий стальной трос, из которого была свита сеть, запутавшая червя, намертво застопорил его тело.
Ноги охотника обвили метущуюся рыжую тушу, а рука сама нашарила придавленный телом штык. Перевернув его так, что бы рукоять легла в руке обратным хватом, человек со всей силы всадил нож в холку червя, туда, где у того должны были проходить нервы. Лезвие вошло так глубоко, что хлынувшая из тела, горячая кровь, брызгами пролилась вверх.
Рыжая бестия заметалась ещё сильней и, теперь, вокруг вставших насмерть охотников, поднялась громадная туча песка, закрывшего собой чрезмерно яркий, солнечный свет.
- Что, не нравятся гостинцы-то? - улыбаясь, во весь голос, выкрикнул человек. Ему доставляла наслаждение эта возня: слишком редко, теперь, у него была возможность почувствовать себя, на столько живым. Тяжелое тело, всё ещё, конвульсивно трепыхалось, обдавая одежду охотника грязными кровавыми подтеками. Он наслаждался этим моментом - триумф одного хищника над другим, восхождение на пьедестал пищевой цепи! Он не умер, он не сдался и не зачах в этой пустоши! Он всё ещё жив, он всё ещё способен обеспечить себя едой! Едой и необходимой жидкостью!
"Стоп! - пронеслось в его голове, - Так нельзя! Нельзя! Так теряется драгоценная влага..."
- Тихо-тихо! Тихо-тихо! - запричитал охотник, свободной рукой, поглаживая свою издыхающую жертву. Рука соскальзывала по измазанным в тёплой крови щетинкам так, что тело червя показалось человеку мягким и каким-то, завораживающе приятным на ощупь. Трещанье слабело и, постепенно, стало превращаться в одиночный стук щетинок. Жертва всё ещё дергалась, но агония уже прошла и шевеление, которое человек ощущал всеми своими рёбрами, становилось всё слабее. Из обвисшей, розовой стомы, начала сочиться буро-зеленая масса, тут же изгваздавшая жевалы. Щупальца ещё раз дернулись в сторону охотника, но, так и не дотянувшись до обидчика, обмякли.
- Ну вот и всё...
С тяжелым пыхтением, человек перевернул рыжую тушу и, с досадой понял, что сеть, свитая из тонкого стального троса, которую он расстелил под собой перед началом бури и, которая, в сущности, спасла его, подарив возможность не только выжить, но и добыть себе пропитание, порвана. У самого её основания, которое торчало из песка, зияла огромная дыра, размером с половину червя.
Удачливый охотник встал и, отряхнулся от песка, который, перемешался со свежей, дурно пахнущей кровью и, комьями, налип на его лёгкой, светлой одежде. Вдали, там, где заканчивались развалины, и начиналась настоящая пустыня, ветер подымал высокие, прозрачные вихри и водил ими задорные хороводы. Человек снова посмотрел на покойную тварь.
- Прости...
Он сидел в старом, широком кресле, найденном в соседней квартире, и смотрел в окно. Вокруг него, на кривых проволочных крюках, были развешаны сочные лапти мяса, с которых в подставленную пластиковую тару, стекала кровь побежденного им червя. Вязкий, чавкающий звук редких, падающих капель, мог свести с ума кого угодно, но человеку было всё равно.
Вдалеке перед ним, там, где за пустыней, неровными, исполинскими зубьями, начинался горный хребет, садилось солнце. Багровый закат украшал своими мягкими лучами пустошь, окрашивая её в очаровательный, разноцветный калейдоскоп красного. Печальный танец вечернего, прохладного теперь, ветра, доходил и до его окна на верхнем этаже монолитной высотки, так что он мог насладиться свежим, остывающим на ночь, воздухом...
Но, вдыхая этот воздух, человек раздражался - ветер не нес с собой запахов. В этой выжженной пустоши, нечему было пахнуть. А, когда-то давно, перед его окном было посеяно гречневое поле. Запах миллионов субтильных белых цветочков, казалось, заливал эту комнату, так что, со временем, недальновидное обоняние, просто переставало его ощущать. А ещё, над ним всё лето гудели задорные полчища пчёл. Отец, потом, покупал на местном рынке вкуснейший, гречневый мед, который они, с таким удовольствием, ели, запивая чёрным, душистым чаем...
Сейчас ему осталась только выжженная пустошь и влага. Влага, которая приобрела ценность, чуть большую, чем жизнь...
Ему было искренне жаль тупое существо, которое сегодня пришлось убить. В момент издыхания, в тот самый момент истины, когда ещё решалось, кто кем сегодня отужинает, человек был счастлив. Искренне счастлив, чего не было уже очень, очень давно. Он чувствовал жизнь на своих руках, чувствовал чьё-то присутствие... чувствовал, что он не один...
А, после, когда тело червя испустило свой последний вздох, ему осталось только вселенское одиночество, выжженная пустошь, и влага...
- Ты помнишь, - он повернул своё обветренное, загорелое лицо, с шелушащейся кожей к стене, где, на сером бетоне, были вырезаны мириады маленьких палочек, - Мы когда-то считали, сколько дней мы одни? Зарубки, вон, ставили. Сколько их?
- Одиннадцать тысяч, триста девяносто две, - безучастно отвечал он себе, - по одной за каждый прожитый день.
- А стоило оно того?
Его собеседник молчал. Он молчал потому, что сам не мог найти вопрос на свой ответ, и с каждой секундой этой тягостной тишины, его всё больше тянуло плакать.
- А помнишь, как мы с родителями ездили на водохранилище?
- Это, когда папа получку получил, и мяса на всю семью накупил? Помню, конечно...
- Хорошо тогда было!
Багровое солнце быстро опускалось за горизонт, оставляя человека наедине с собственными мыслями, и заботой о том, как не замерзнуть ночью.
Но, ему было всё равно. Одной рукой, он держался за ствол своего автомата, упертого прикладом в бетонный пол, и пытался не заплакать. Лица погибших родных, все как один стояли перед его глазами. Добрые и веселые, такие, какими их мог запомнить только ребенок, который остался один...
Бородатое, обветренное лицо отца. Он оставался со своим сыном до последнего: учил выживать в пустыне, пережидать песчаные бури, носить правильную одежду... охотиться на червей... Человек был слишком мал, что бы понимать, почему его улыбчивый, разговорчивый отец, точно так же, садился вечерами напротив окна и плакал. И, когда маленький ещё, охотник, подходил к нему, он поспешно обтирал скупые слёзы и, словно самому себе, говорил: "Нет, нет! Нельзя! Так теряется драгоценная влага!"
А потом его не стало. На одной из охот, червь оказался быстрее измученного старика, так что просто утянул его под землю...
- Папа... - одними иссушенными губами, прошептал он и слеза, которая так долго таилась в уголке его глаза, всё-таки скатилась по щеке. Обветренную кожу защипало, и он поспешно утер нос, размазывая вереницы сопливых, прозрачных ниточек по пыльной руке.
- Нет! - громко сказал он себе, - Нельзя! Так теряется драгоценная влага...