Небо - самая красивая вещь на свете. Я часто смотрю на него - никогда не упускай такой возможности, бэби, это лучший способ вспомнить о своей истинной сущности. Молочная пенка облаков, слепящее полуденное солнце, туманная утренняя дымка... Хрустально-синее, хоть пей, в феврале; набухающее снежными тучами ноябрьским утром; бархатное и глубокое, со сверкающей крошкой звезд - июльской ночью... Оно никогда не бывает одним и тем же. И оно всегда прекрасно.
Красивей, чем небо, могут быть только твои глаза.
Спи, бэби, я расскажу тебе сказку - странную сказку, которую знает каждый ребенок там, откуда я родом.
Он был канатоходцем, этот мальчик.
В праздничные дни город гудел, как музыкальный ящик. Ярмарка звенела щебетом заморских птиц и криками прибывших на легких фелуках торговцев. Улицы расцветали яркими платьями и немыслимыми шляпами. Кондитеры выставляли прилавки прямо на мостовую, подходи и покупай: россыпи разноцветных леденцов и фруктовые пирожные, конфеты из нежнейшего шоколада в шелестящих обертках и ягоды, пересыпанные сахарной пудрой, под густой шапкой взбитых сливок. Циркачи разворачивали шатер, музыканты доставали инструменты из футляров, гадалки щедро обещали каждой дурнушке встречу с принцем и долгую жизнь в достатке и любви...
Над площадью натягивали канат, туго, будто струну на мандолине. И он балансировал на этой струне - бесстрашная нота на стане в одну линейку. Публика затихала, едва босая нога канатоходца ступала на натянутую над бездной нить. Сначала он просто проходил над головами зрителей, осторожно, медленно, как вступают в холодную воду, не решаясь окунуться с головой. С каждым шагом его движения становились увереннее, свободнее - и вот он там, наверху, уже играет на дудочке, кувыркается или жонглирует горящими факелами, беспечный и беззаботный, будто и не рискует в любую секунду сорваться и рухнуть на мостовую.
Она каждый раз приходила посмотреть на него, тоненькая, темноглазая, похожая на ангела - с золотистыми кудряшками и в пышном платьице, сплошь из кружевной пены. И он знал, что она приходит: всякий раз в шляпе, с которой обходил публику старый Питти, среди медных бляшек и серебряных чешуек оказывалась одна золотая монетка.
- Храни ее бог, нашу девочку, - бормотал Питти, вытирая глаза, и целовал монетку, на которую они могли прожить до следующего праздника. Мальчик только смеялся в ответ.
- Конечно, где тебе сверху разглядеть, какая она красавица, - ворчал старик, недовольный, что ему не с кем разделить свое благоговение.
- Если я буду разглядывать девчонок внизу, тебе придется отмывать мостовую от моих мозгов, - отвечал он.
Конечно, он лукавил. Ведь ему не приходилось плясать на канате одному, труппа была солидная - и атлет, вскидывающий гири, словно играющий мячиком ребенок, и девушка в змеино-зеленом трико, что умела сворачиваться в кольцо и завязываться в узел, и акробаты, и клоуны, и укротитель тигров... Словом, у него было предостаточно времени, чтобы разглядеть красавицу. Если уж совсем откровенно, он только этим и занимался, когда не был на канате. Мечтал ли он о ней? Мечтаешь ли ты принести домой звезду? Попробовать-то можно. Дом сгорит. Так и сердце его трещало, готовое вспыхнуть и в мгновение превратиться в уголь. Она была для него - ангел, по нелепой случайности потерявший крылья и с тоской взирающий в небо. Он был куда ближе к небу и, вероятно, должен был казаться ангелу счастливейшим из смертных...
Тс-с-с.
Там, откуда я родом, этого не произносят вслух. И шепотом - не произносят. Того, кто нарушит запрет, изгонят с позором, вышвырнут вон и навеки забудут его имя. Само это слово способно навести беду на город, где оно было произнесено.
Какое слово?
Ты не понимаешь, бэби?
Счастье.
Там никогда не признаются в том, что счастливы, - не признаются даже себе, не выдают себя слишком открытым взглядом или слишком ясной улыбкой. Даже в самом безоблачном небе там стараются увидеть крошечную тучку, а в любом совершенстве находят червоточинку, чтобы нельзя было сказать: "Я счастлив".
Иначе - беда придет.
Так принято считать там, откуда я родом.
Они не могли быть вместе. Она была слишком хороша для него, слишком богата для него, происходила из слишком хорошей семьи и была слишком похожа на ангела, чтобы связаться с нищим циркачом. Ей была уготована другая судьба. И все же, как это и случается в сказках, девочка так полюбила мальчика, что все эти "слишком" оказались для нее абсолютно незначительны. В конце концов, ее отцом был придворный колдун, и ей было можно все.
Они качались на качелях, укрепленных на огромной ветви старого дуба над прозрачной рекой. Они глядели на город с самого верха сторожевой башни. Они целовались в саду, под цветущими абрикосами. А однажды она поцеловала его прямо на площади, на виду у всех. Он подарил ей простенькое колечко, и она пообещала, что они будут вместе еще долго-долго.
- Я счастлив, - сказал мальчик.
Девочка испуганно прижала ладонь к его губам:
- Тише!
- Ты веришь в эту чушь? - удивился он.
- Тише!.. - повторила она.
- Веришь в сказки о Витражнике? В его замок по ту сторону мира, с окнами из цветных осколков счастья? В повозку, что движется сама собой? В бубенчики из детского смеха?
- Тише... - умоляла она, понимая, что уже опоздала - уже слышно было, как стучат по мостовой колеса страшной повозки. Позвякивали медные бубенцы, и брякало битое стекло в сундуке со ржавым замком, и цокали подковы невидимой лошади - говорили, она черна, как ночное небо, глаза ее - два топаза, а грива ее - золотой шелк... И горожане скрывались в своих домах, и запирали двери, и ставни захлопывали, а на площади остались стоять лишь мальчик с девочкой. И повозка приближалась к ним.
- Я счастлив, - упрямо повторил он.
Вызов был в его глазах, когда он смотрел на выходящего из повозки человека. Вызов, и отчаянная храбрость, и готовность драться за каждую частичку своего восторга, каждый крохотный осколок. Замок Витражника выстроен из человеческих судеб, а окна его составлены из разноцветных сияющих кусочков, кусочков чужого счастья. Счастье имеет цвет, тебе никогда так не казалось? В нем есть легкая лазурь, и бирюза, и густо-алый, в нем светится солнечно-желтый и течет таинственно-лиловый, звенит майская зелень и пляшут огненные язычки оранжевого. Казалось бы - разве жалко счастливому небольшого осколка, ведь у него еще останется так много? Но если от счастья однажды отломят хотя бы уголок, оно никогда больше не будет полным. Разбегутся трещинки от разлома, раскрошат его на отдельные куски, и всю жизнь будет человек довольствоваться лишь этими кусками. Поселится тоска в его взгляде, и будет он лишь изредка вспоминать то время, когда счастье его было совершенным... Поэтому мальчик был готов драться. Драться с самим Витражником, в которого раньше не верил.
А девочка завороженно смотрела на повозку. На цветные стеклышки, из которых она состояла вся - лучи солнца проходили сквозь них, и на мостовой играли разноцветные пятнышки, яркие и веселые, будто и не случилось никакой беды. Будто все еще продолжается праздник, и музыка играет, и бьет крылышками маленькая птичка в груди, и вот-вот ступит на канат босая нога канатоходца, и сердце снова начнет свою музыку, то торопливо стуча, то замирая. В городе не делали витражей, чтобы не напоминать себе о Витражнике - и его повозка показалась девочке самым прекрасным, что она видела в своей жизни.
- Поделись, - велел Витражник, протягивая руку к мальчику. - Мне нужно совсем немного.
- Я отдам тебе половину, - сказала девочка, прежде чем он успел что-то ответить, - если ты покажешь мне свой замок. Он ведь должен быть еще красивей, чем твоя повозка.
- Садись, - предложил Витражник. - Я отвезу тебя.
- Что ты делаешь? - крикнул он.
- Ты сам виноват, - сказала она.
Бубенчики захихикали, когда она оперлась на руку хозяина повозки и легко скользнула внутрь. Даже не оглянувшись.
Мальчик сделал только один шаг, когда повозка рванула с места - и исчезла, будто и не появлялась.
Замок Витражника был прекрасен. Они прибыли туда на закате, и солнце сверкало на стеклышках витражей, и замок был окружен сиянием. Цветные блики дрожали в воздухе, искрились на стенах и полу. Цветные блики разлетались в стороны от замка - казалось, яркие пятнышки добирались даже до облаков. Девочка замерла в восхищении - и смотрела, смотрела, смотрела...
- Нравится? - усмехнулся хозяин.
- Я хочу такой же, - сказала она. - Научи меня.
Девочка оказалась хорошей ученицей - а хороший ученик рано или поздно превзойдет своего учителя. Ей захотелось построить свой замок, и в нем собранными из витражей были бы не только окна. Он должен был весь состоять из осколков счастья - это ведь куда красивее. Она была жадной и нетерпеливой, и ей было мало небольших кусочков. Она забирала всё, без остатка.
И первым стало счастье мальчика-канатоходца, который однажды явился к ее порогу. Какими дорогами пробрался он на ту сторону мира, куда, говорят, можно попасть только после смерти - кто знает. Но он появился там и позвал ее вернуться - пусть даже теперь она будет любить его вполовину меньше. Она сделала вид, что согласилась, и забрала его счастье целиком, а мальчика вышвырнула вон.
Горожане больше не видели канатоходца и не вспоминали о нем. Разве что старый Питти иногда вертел в руках свою шляпу и вздыхал - не то о мальчике, не то о золотых монетках, которые совсем перестали появляться.
Говорят, иногда канатоходец возвращается, чтобы погибнуть вместо кого-то другого - лишь бы снова попасть к девочке и взглянуть в ее бархатные глаза. Но она каждый раз прогоняет его, и он вновь является сюда, снова и снова спасая чужие жизни в обмен на минутную встречу с Ней.
О Витражнике тоже все забыли. Никто его больше не страшился: зачем, если появилась она - Ангел, забирающий все, девочка, которая стала второй смертью?
Они перестали радоваться совсем - одним больше нечем было это делать, другие боялись. Целый город угрюмых людей, со сжатыми зубами и суровыми взглядами, всегда направленными вниз.
Их глаза потухли и потеряли цвет - там никогда больше не отражалось солнце.
Никогда.
Счастье, что мы встретились, бэби. Когда я гляжу в твои глаза, мне кажется, я снова вижу небо.
Знаешь, что мне нравится больше всего?
В тебе нет страха, бэби, ты ничего не боишься. И не говори мне, что вы здесь все такие. Ты - не все, ты можешь кричать о своем счастье вслух - и не опасаться, что тебя поймут неправильно, что отберут, втопчут в пыль на дороге, что смеяться станут. Ты не скрываешь его, оно лучится из твоих глаз, светится в твоей улыбке.
Твое счастье не прячется за занавесом приличий, не скрывается под вуалью застенчивости, оно так ясно, так смело и открыто... Оно ослепительно и непредсказуемо. Оно переливается всеми оттенками радуги. Оно так похоже на небо, ветрено-изменчивое и неизменно прекрасное...