Август - время корнёвки, поисков женьшеня по красной ягоде.
Нелёгкий это труд - с раннего утра до сумерек в поисках корня жизни прочёсывать склоны скалистых сопок, поросших могучими кедрами; пробираться, с утра по грудь в холодной росе, к полудню - в жарком поту, через буреломы и заросли колючего нетронника. Добавьте к этому неумолчный гул мошки и комаров, вездесущих клещей - кровососов, ливни, продолжающиеся сутками, диких зверей да лихих людей и вы поймёте, что корнёвка - это, отнюдь, не развлечение для туриста-горожанина.
Однако, каждый год в августе тянется в тайгу народ. И не только наши деревенские мужики - коренные таёжники, но и ватаги пришлого люда.
И то! Азартное это дело - корнёвка, да и приработок, в случае удачи, сулит не малый.
Вот и я взял отпуск и приехал к своим старикам.
Вечером ко мне пришёл Славка, и мы решили пойти на недельку в тайгу.
Дед, узнав, что мы собираемся на корнёвку, решительно сказал:
-Пойдем, попытаем фарту. Я давно не бывал в одном заветном месте. Можа там удача будет.
-Ну, куды ты, старый, собралси!- зашумела бабушка. - Чё ты удумал! В твоём ли возрасте-то по сопкам скакать. Сил осталось ли? Да и времена нонче не спокойны. Лихих людей в тайгу сколь набежало! Безобразят. Корневщиков грабют. Неча там вам делать. Ни тобе, ни робятам. Бог с ним, с корнем-то!
А окромя того, старухи бают, каки-то то ли духи, то ли призраки в тайге объявилися.
-Да чё ты, Ульяна, мелешь! Каки-таки духи?- засмеялся дед.- Вы, бабки, на лавках цельны дни зады греете да от скуки небылицы всяки плетёте! Чьи они духи-то?
-Чьи, не знаю,- обиделась бабушка,- а только Дуня гостевала у кумы в Костюковке и тамошни старухи ей сказывали, чё, подлинно, в тайге опять, как в стары времена, духи объявилися. Вот и Бедраниха намедни баяла, чё на мари духа встрела.
-Ну, раз Бедраниха встрела,- усмехнулся дед,- то тады ладно. Можа и правда ходют. А мы всё ж пойдём за корнем. Да ты не сумлевайся! Мы не одни пойдём - Петра сговорим да Андрея, чё у него на пасеке гостит.
-Ох, неугомонный!- сказала бабушка, усаживаясь на лавку около деда.- За робятами-то хоть доглядывай.
-А что бабе Дуне в Костюковке про духов рассказали?- спросила тётя.
-Да сказывали, как Нефёд Бураков весной городских на Дурман-болото водил.
-Эт который Нефёд? Спиридоновский? Так он жа балаболка да горькай пьяница!- сказал дед.- Правда, тайгу знает.
-Ну вот,- продолжала бабушка,- приехали весной двое городских да сговорили его свести их на Дурман-болото, где зеркальны черепахи водются.
-Так там жа заповедно место!- удивился дед.- Туды ходить всем заказано. И черепах тех ловить ни в коем разе нельзя.
-Уж и не знаю как, а только Нефёд городских туды повёл,- сказала бабушка.- Должно на деньги польстилси.
-А что же это за болото такое?- спросил Славка.
-Да есть тако гибло место,- ответил дед.- В стары годы должно озеро было, да заболотилось. Берега пахучей дурман-травой поросли. Кто там на ночлег оставалси, тому худо было - видения да головная боль. И не то, чтобы велико болото - так, версты три, не боле, а место гиблое. От берега-то - кочкарник. Меж кочками - окна бездонныя, трясина. Дале - вовсе `бабье пузо' . Идёшь, под тобой всё волнами колышется, чавкает, засосать норовит. Кто тропы не знает - враз пропадёт! А посередь болота - чёрно бездонно озерко с островком. Вот на нём зеркальны черепахи и квартируют.
-Так что ж там случилось-то на этом болоте?- спросила тётя.
-Не торопи, счас доскажу.- Бабушка встала, прошлась по горнице, посмотрела в окошко на цветущие мальвы, вернулась на лавку к деду, поправила на коленях фартук и продолжила:
-Привёл, значит, Нефёд городских к Дурман-болоту, а сам идтить в болото побоялси.
-Я,- говорит,- робята, вас здеся у края подожду, а черепах вы сами ловите.
Те говорят:
-Ладно, жди.
Мешки свои Нефёду оставили. Взяли шесты да лодку резинову и в болото полезли.
-Чекушку!- хмыкнул дед.- Уж точно не мене пол литра употребил.
Бабушка недовольно посмотрела на деда и продолжила:
-Сидит он, значит, отдыхает. Вдруг гул раздалси, вода в болоте пузырями пошла, будто закипела. Полыхнуло чтой-то, столб огня до неба поднялси и загрохотало жутко. И вот чё дивно! Нефёд божится, чё привиделся ему в пламени да молоньях всадник призрачный. Руку к ему будто протянул да и пророкотал:
-Во-о-он!
Тут мгла чёрная на округу пала. Нефёд спужалси, да и дунул в деревню.
Прибёг, трясётся со страху, сам не свой.
Ну, мужики пошли посмотреть, чё стряслось.
Пришли. На болоте всё тихо, спокойно.
Ловцов этих по ходу в тайге нашли. Живые, токмо оборваны, волосы опалены и каки-то ополоумевшие со страху.
А Нефёд опосля божилси, чё он будто в призраке Кешку-егеря угадал.
-Надо ж, кого вспомнил!- удивился дед.- Уж сколь годов прошло, как Иннокентий на фронте погиб. А выходит, память о нём до сих пор жива.
И то сказать! Кешка-то великий охотник был. Тайга для его - раскрытая книга. Мимо незамечена бывало птица не пролетит, зверь не пройдёт. И сам по тайге ходил тихо, как призрак - ветка под ногой не хрустнет.
Его худы людишки страсть как боялись и он их не жаловал. А хороший люд от его завсегда помощь в тайге имел и защиту.
-А Нефёд опосля того случая,- проговорила баба Дуня, входя в горницу,- цельну неделю пил горькую, пьяный плакал и всем сказывал, чё Кешка, мол, грозилси его за беспутну жисть и жадность глупую покарать.
-Вот Миша,- повернулась баба Дуня к деду,- и в правду должно дух Кешкин в тайгу возвернулси. Чтоб охранять её от лихих людей.
-Може и так,- согласился дед.- Всё быват. Пойдем-ка, помянем Иннокентия по-доброму. Ульяна вон всё на стол собрала.
Утром по дороге на пасеку мы встретили ватагу мужиков, возвращавшихся с промысла. Они посетовали, что корня добыли мало - сходили себе в убыток. Только ноги сбили да комаров покормили.
-Пусто нынче в тайге,- сказал молодой парень, назвавшийся Максимом,- народу много промышляет. Не иначе - всё повыдрали.
Дед только головой покачал.
На пасеку мы, как и рассчитывали, поспели к обеду. Нас ждали. Валентина с бабой Феней тут же начали хлопотать и, пока мы умывались и приводили себя в порядок, накрыли на стол. После чая Пётр спросил деда.
-Ну, куда дядя Миша пойдём? Где, думаешь, может быть для нас удачна корнёвка?
Дед помолчал и решительно ответил:
-Здеся в округе токмо ноги стопчем. Пойдём робята к Кешкину ключу. Там на Кудыкиной горе поищем себе удачу. Глядишь и повезёт. Я когда-то с дружком своим корневал в тех краях. Ягоды сеял и метки оставлял. Там и старое зимовьё должно осталось.
Баба Феня удивлённо ахнула:
-Батюшки, Данилыч, туда ведь, на Кешкин-то, давно никто не ходит. Говорят - не женьшенево место. Да и призрак там бродит.
-Ну, чё вы все заладили! Какой Феня призрак?- рассердился дед.- Эт, небось, стары корневщики слух пустили, чтоб чужие туды не шастали. Это же Кешкин кордон!
-Да помним мы, чё его кордон. Потому и ключ Кешкиным прозвали. Царствие ему небесное!- Баба Феня перекрестилась.- А всё ж люди говорят - ходит там призрак. И будто он на Иннокентия схож.
-Да мало ли чё люди говорят,- заметил дедушка.- Этого быть не может. Иннокентий погиб в чужих краях и похоронен отседова за тридевять земель.
-Это всё верно Данилыч,- сказала баба Феня.- Однако люди зазря говорить не будут. Должно душа его светлая в родные места возвернулась и оберегает их, как ране.
-Можа и так,- улыбнулся дед.
Остаток дня мы посвятили сборам и ранним утром, плотно позавтракав, отправились в путь.
К Кешкину ключу добрались, когда солнце уже клонилось к западу.
Зимовьё, срубленное из толстых неошкуренных кедровых брёвен, стояло в нешироком распадке у ручья, бегущего среди красных и чёрных камней.
Кедровый лес на склонах сопок, круто уходящих в небо, ближе к вершинам сменялся скалами, глыбовыми развалами и осыпями, кое-где поросшими кустарником, перевитым лианами.
-Вот,- сказал дед,- пришли.
Он остановился у зимовья и снял с плеч поклажу.
- Это и есть Кешкин ключ?- спросил Славка.
-Да,- ответил дед.
-Так какой же это ключ? Это же ручей!
-Это-то ручей,- улыбнулся дед,- а ключ вот он где!
Он прошёл метров десять вверх по ручью, раздвинул кусты нетронника и мы увидели огромную чёрную глыбу базальта, из под которой била струя кристально чистой воды.
-Вот он ключ. Кешкин ключ,- повторил, вздохнув, дед.
Он нагнулся, попил воды, умылся, постоял немного с отсутствующим видом. Потом улыбнулся и сказал:
-Счас вот устроимси, отдохнём, а завтра поране и двинем в сопки. Глядишь, чё и найдём.
После того, как мы прибрались в зимовье, настелили на нары мягкого, пахучего лапника и нарубили дров для костра, Андрей взял свою малопульку и мы втроём - Андрей, я и Славка, решили пройтись вверх по ручью осмотреть окрестности.
-Вы только не долго бродите,- попросил дед, а то вроде дождь собирается. Да в скалы не лезте, тут обрывисто. Не дай бог сорвётесь - костей не соберёте.
Не прошло и четверти часа, как из под ног у нас с шумом поднялась стайка рябчиков. Птицы не боялись людей, расселись на ветках кустарника и Андрею не составило большого труда подстрелить трёх упитанных петушков. После этого он решил вернуться в лагерь, чтобы помочь Петру готовить ужин, а нам захотелось подняться как можно выше на сопку, чтобы
обозреть окрестности.
Мы не собирались рисковать и лезть на скалы, но тут Славка увидел какую-то редкую бабочку и бросился её ловить. Бабочка улетала всё выше и выше. Славка карабкался за ней, я - за Славкой. Так мы незаметно вгорячах и взобрались на самую кручу.
Тут бабочка пропала.
Мы огляделись и ахнули. Наше зимовьё виднелось далеко внизу. Мы стояли на скальной гривке, ведущей к вершине. Ниже начинались глыбовые развалы и щебенчатая осыпь, кончавшаяся небольшим уступом, поросшим кустарником; за уступом - обрыв метров тридцать, и только за ним - безопасный склон, поросший кедрачом.
-Смотри, куда забрались!- чертыхнулся Славка.
-Давай спускаться,- предложил я,- а то гроза приближается. Слышишь, как погромыхивает?
Как бы в подтверждение моих слов раздались далёкие раскаты грома и на землю упали первые капли дождя.
Славка стал спускаться с гривки по узкой расщелине в скале. Я - за ним.
Вдруг я поскользнулся, земля ушла из под ног и я, увлекая за собой камни и Славку, полетел вниз, прямо к обрыву.
Я попытался, обдирая об острые камни руки и ноги, зацепиться за что-нибудь, затормозить падение. Это никак не удавалось. Я ударился обо что-то головой. Разноцветные круги поплыли перед глазами, и я стал терять сознание. Вдруг сильный поток тепла окутал меня и приподнял над землёй. Мне казалось, что я уже не падаю, а плыву по воздуху. Потом что-то огромное надвинулось на меня, и я впал в беспамятство.
Очнулся я на краю пропасти, запутавшись в кустах, переплетённых толстыми лианами лимонника. Рядом со мной стонал и ругался Славка. Голова гудела, тело ныло, но мы были живы.
Славка первым выбрался из переплетения лиан и помог мне.
В сумерках, уже спустившись в распадок, мы услышали крики, выстрелы и вскоре встретили Петра с Андреем, которые вышли искать нас.
Минут через сорок мы уже сидели у костра за ужином, и Славка взахлёб расписывал наше приключение. Особенный акцент он делал на нашем чудесном спасении.
-Знаете,- убеждённо говорил он,- мне думается, что наше с Димкой падение в пропасть кто-то остановил, кто-то невидимый. Прямо так взял да и придержал, а потом, будто рассердившись, подвесил нас на лианах, как в гамаках. Наука, мол, вам, неслухам, будет.
Все громко рассмеялись.
-Слава богу, чё всё добром обошлось,- вздохнул дед.- Тайга да горы баловства не любят. Другой раз чуда может и не случиться.
Вдруг резкий порыв ветра рассеял туман. В облаках показалась луна, и я увидел на склоне сопки движущуюся тень всадника.
-Смотрите,- тихо сказал я,- смотрите! Всадник. Может это и есть наш спаситель?
Все заворожено молчали.
Дед улыбнулся:
-Думаю, робята, не зря мы сюда шли - большая удача у нас будет.
На следующий день Пётр поднял нас чуть свет.
Позавтракали на скорую руку, вдоволь напились чаю, заваренного ягодами и лозой лимонника, и дед повёл нас разыскивать свою заветную делянку.
Мы перевалили в соседний ручей и, растянувшись цепью, стали прочёсывать склон сопки, продвигаясь постепенно к её вершине.
Часа через два раздался, наконец, взволнованный крик Андрея:
-Панцуй!
Мы все бросились к нему. Ведь это значило, что он нашёл женьшень.
В кустах среди зарослей папортника мы сразу разглядели не менее десяти заветных растений.
Потом дед встал на колени, собрал ягоды с кустиков женьшеня, расчистил вокруг них место и стал осторожно руками и костяной палочкой выкапывать корни.
-Здеся, робята, спешить нельзя,- приговаривал он.- Главное - мелки корешки не повредить, не оборвать, а то корень и вес и цену потерят, да и храниться долго не станет.
Солнце перевалило далеко за полдень, когда дед окончил работу - выкопал и уложил в конверты из кедровой коры полтора десятка крупных корней женьшеня, удивительно похожих на сказочных пляшущих человечков. Мелкие корешки он оставил на месте - пусть дорастают. Тут же посеял женьшеневые ягоды.
В зимовьё мы вернулись окрылённые успехом.
На следующий день, примерно в пяти километрах от зимовья, под скалой на широкой гривке, заросшей кустарником, мы отыскали ещё одну плантацию деда.
Выкопав корни, дед сказал:
-Всё, робята, на этот год хватит. Тайга жадных не любит.
На утро мы собрались домой.
Когда вышли на тропу, дед остановился, повернулся в сторону горы, поклонился и промолвил:
-Прощевай покедова! За помощь благодарствуем.
-Кому это ты, деда?- спросил я.
-Да это я так, на всяк случай! Чтобы Хозяин здешних мест на нас обиды не держал,- ответил дед.
К вечеру мы вышли из тайги на марь.
Ещё час и будем дома - в деревне.
В полнеба полыхал закат. Солнце садилосьза ближние сопки - уходило к Кешкину ключу, где рос корень жизни, к Дурман-болоту, на котором нежились зеркальные черепахи, и куда-то ещё дальше, должно быть за неведомый мне край земли.
Было так тихо, что звенело в ушах и казалось, что эта красота и покой прибудут вечно.